Венера Прайм

I

Они стояли на обрыве. Темная скала над широкой рекой. Воздух холодный, а небо — ясно-голубое. День был обычным для октября.

Волосы ее были цвета соломы, черное шерстяное пальто с высоким воротником доходило до высоких сапог того же цвета. Единственной яркой деталью был шарф — в красно-желтую тонкую полоску, свободно повязанный вокруг шеи. Маленькие сильные руки женщины сжимали узловатые украшенные кисточками концы шарфа. Она посмотрела на мужчину, стоявшего рядом с ней, с такой робкой и полной надежды улыбкой, что у того защемило сердце, и прошептала:

— Ты всегда будешь со мной?

— Всегда, — ответил Блейк.

Ветер подхватил его жесткие каштановые волосы, и прядь упала ему на лоб, бросая на лицо прохладную тень. Его зеленые глаза светились теплом:

— Конечно, если ты этого хочешь.

— Да. Хочу.

Над широкими водами плясали солнечные блики. Если бы свет обладал звуком, они бы услышали стеклянные колокольчики ветра. Спарта взяла Блейка за руку и потянула за собой.

Он шел рядом с ней вдоль низкой каменной стены, оглядываясь на холм, где стоял большой дом. Особняк стального короля венчал скалистую вершину холма над Гудзоном. Постройка из базальта, гранита и известняка крытая шифером. Трубы, витражные окна. Старый разбойник, построивший это чудо архитектуры, делал бизнес в давние времена. Он был бы поражен тем, как его поместье использовалось в настоящее время.

Подстриженные зеленые лужайки, блестевшие под октябрьским солнцем, тянулись от дома к краю обрыва, а с трех других сторон заканчивались у леса. Гравийная дорожка выбегала из леса и делала петлю перед главным входом.

За каменной стеной, в лесной чаще были спрятаны лазеры, волчьи ямы, зенитные установки…

Серый робот-лимузин медленно двигался по подъездной дорожке, хруст шин по гравию был громче, чем шепот турбин его двигателя. Когда он остановился, большие двери особняка распахнулись и оттуда вышел Командор. С заднего сиденья машины вылез небольшого роста мужчина. Командор спустился по ступенькам и протянул руку, легко, дружелюбно улыбаясь:

— Йозеф! Рад тебя видеть.

Они пожали друг другу руки и быстро, крепко обнялись. Оба были одного возраста, но во всем остальном сильно отличались. Твидовый костюм Йозефа был с заплатками на локтях и мешковат. Облик и среднеевропейский акцент говорили о Йозефе как о интеллектуале, академике, проводящем большую часть жизни на кафедре и среди библиотечных стеллажей. Командор же был одет в клетчатую рубашку и выцветшие джинсы, и было видно, что ему было удобнее всего на улице.

— Удивлен видеть тебя лично, — сказал Командор. У него был слабый канадский акцент, а голос напоминал по текстуре пляжные камни, гремящие в отступающем прибое, — но чертовски рад.

— После того, как я проанализировал присланный тобой материал, я подумал, что было бы неплохо поделиться некоторыми своими мыслями с тобой лично. И я… я принес новый препарат.

— Входи.

— Она внутри?

— Нет, они оба на территории. Ты хочешь ее видеть?

— Я… знаешь, пока нет. И будет лучше, если она не увидит машину, — добавил Йозеф.

Командор хрипло проговорил что-то своим наручным часам и робот-лимузин покатил к гаражу. Мужчины поднялись по ступенькам в дом.

Они прошли по гулкому, обшитому дубовыми панелями коридору к библиотеке.

— Уже три недели, как ты спас ее, убрав с Марса, удивительно, как быстро бежит время.

— Спас? Командор улыбнулся. — Киднепинг — более подходящее слово. Уж очень мне не понравился хирург.

— Не знаю, не знаю. По мне так он хорошо с ней поработал, — она здорова.

— Ну да. — Физически.

— Ее сны — не болезнь. Они — ключ ко всему, что нам противостоит.

— Ну да, ты мне объяснял.

— Если нам удастся понять, что она знает, даже не подозревая об этом, — так это глубоко в ее подсознании, — это будет крупным успехом в нашей борьбе.

— Давай, когда это произойдет, — ты скажешь ей кто ты такой, — предложил Командор.

— Я с нетерпением жду этого дня.

— Ты знаешь, что я жду этого вместе с тобой, Йозеф. — Командор смерил пожилого мужчину холодным голубым взглядом. — Жду, чего бы это ни стоило.

За стеной, упиравшейся в реку, деревья росли до самой вершины утеса. Сокол уселся на верхушке красноватого дуба, аккуратно сложив угловатые крылья, не обращая внимания на мужчину и женщину, которые шли в нескольких метрах от него.

— Что ты ответил, на его предложение служить под его началом?

— Я сказал. — Нет.

— Ты не мог так просто сказать, ты не мог устоять перед желанием дать развернутое объяснение. Я же тебя знаю.

— О, ты права я дал объяснение. — Он улыбнулся. — Я сказал, что я родился богатым и это меня испортило. Я сказал ему, что по натуре я непокорный и не склонен принимать к исполнению приказы от кучки… от людей, которые явно не более умны, не более опытны и не более достойны уважения, чем я. Что я уже знаю все, что хочу знать о боевых действиях, маскировке, диверсиях и некоторых других боевых искусствах, и что если он хочет нанять меня, то может нанять в качестве консультанта в любое время, но что мне совершенно неинтересно проходить базовую подготовку снова, надевать смешную синюю форму, и получать жалованье за участие в его забавах. — Денег у меня и так достаточно

— Да, должно быть, это произвело на него сильное впечатление, — сухо заметила она.

— Это мое кредо. — Он сказал это без бравады. — Я не солдат, и мне неинтересно умирать или убивать.

— Мой герой, — сказала она, притягивая его ближе к себе и переплетая их пальцы. — А что тебе интересно?

— Ты знаешь. Старые книги.

— А кроме старых книг?

Он ухмыльнулся и сказал:

— Ну, интересно устроить немного шума и дыма, что-нибудь взорвать, повеселиться. А самый главный мой интерес в том, чтобы сохранить нам жизнь.

Она посмотрела в сторону густой рощи вязов и дубов, которые вторглись на лужайку. — Пойдем со мной, — прошептала она, улыбаясь. — У меня есть желание немного пожить…

Высокие окна библиотеки выходили на утреннюю лужайку.

— Что мы будем с ним делать? — Йозеф наблюдал за двумя гуляющими молодыми людьми.

— Давай дадим ему еще один шанс, отпустим его, — сказал Командор. Он стоял у камина, там горели потрескивая дубовые поленья. Ему было холодно.

— Ты говорил, что сможешь его завербовать.

— Я пытался. Но мистер Редфилд сам себе голова. — Командор слегка улыбнулся — Слишком умный.

— А ты не боишься его отпускать?

— Нет. Она для него — все, он не сделает ничего, что может навредить ей.

— Ты хочешь сказать, что он в нее влюблен? — Йозеф стоял спиной к высокого окну и выражение его лица рассмотреть было трудно из-за ярких лучей солнца, падающих в комнату. — А у него есть хоть малейшее представление о том, что ей может навредить?

— А у кого-нибудь из нас? — В комнате с высоким потолком было не холодно, но Командор, продолжая потирать руки у огня, перевел суровые голубые глаза на своего собеседника. — У нас ограниченный выбор, старина. Мы можем все ему объяснить и попросить принять участие…

— Мы не можем сказать ему больше, чем он уже знает. Даже ей мы все сказать не можем. — Прервал его Йозеф. — Ты знаешь, что мы должны…

— Я ненавижу эти наши наркотики, — яростно сказал Командор. — Ненавижу их использовать. Они идут вразрез с принципами, которые ты сам мне привил. Ложная память это хуже, чем полное отсутствие воспоминаний.

Несколько секунд Йозеф смотрел на обветренного человека, который у огня никак не мог согреться. Какую зиму он переживал в душе?

— Хорошо, — сказал Командор. — Если он не присоединится к нам хотя бы в этом… этом деле с Фальконом, я изолирую его.

Йозеф кивнул и отвернулся к окну. Гулявшая пара исчезла за деревьями.

Они кувыркались в осенних листьях, задыхаясь и хихикая, как дети. Запах осени был таким насыщенным, опьянял, наполнял радостью жизни. Их дыхание парило в резком воздухе. Наступил момент, когда эмоции, бушевавшие снаружи, перешли в поток их крови, и они почувствовали себя совсем не детьми. Стройное мускулистое тело танцовщицы было бледно-белым на фоне черного пальто, распахнутого на листьях.

В маленькой рощице, как и повсюду на территории, были установлены камеры и микрофоны. Спарта знала это. Ее взгляд отыскал одну из них на сером стволе дерева. Она смотрела прямо в камеру поверх плеча Блейка. Ей было наплевать, на то что ее наблюдали и слушали. Она любила Блейка и пусть они катятся к черту.

Затем он лежал рядом касаясь ее, прижимаясь к ней. Голова пылала от счастья, он чувствовал тепло всего ее тела. Когда приподнявшись на локте, он провел средним пальцем по бледно-розовой линии шрама, который тянулся от ее груди к пупку, она сказала ровным, бесцветным голосом:

— На следующей неделе его уже совсем не будет видно… и я снова сойду за человека. А потом мы покинем это место. Думаю, Командор сдержит слово — предоставит мне отпуск для отдыха и релаксации, который он мне так долго обещал.

Он наклонился к ней и, улыбаясь, поцеловал в уголок ее приоткрытых губ:

— Это самый лучший отдых и релаксация, очень восстанавливает силы. Но скажи, к чему вся эта секретность? Почему он не говорит, где мы находимся? В ту ночь, когда мы приехали сюда, после того как ты уснула, он сказал мне, что я могу уйти, когда захочу, но если я это сделаю, то не смогу вернуться. Что происходит? Я же на его стороне.

— Ты в этом уверен?

— Что такое ты…

— Я вот лично уверена лишь в одном, — она потянула его к себе, чтобы почувствовать его теплую тяжесть, чтобы закрыться от видеокамеры, — что я люблю тебя.

II

Яркое утро следующего дня.

Зал для брифингов в подвале. Стены пол и потолок покрыты коричневым шерстяным ковром. Единственное освещение — лампы с медными абажурами на низких столиках у стены. Рядом со столиками, в кожаных кресла расположились Спарта, Блейк и Командор.

— Человека, автора идеи и основного разработчика аппарата Кон-Тики, зовут Говард Фалькон, — сказал Командор. — Он лично будет на нем исследовать Юпитер.

— За что ему такая честь? — Спросил Блейк.

— Фалькон это… необычный представитель человечества. Этим все объясняется.

Хриплый голос Командора прозвучал в медленно исчезающей комнате:

— То, что вы сейчас увидите, произошло восемь лет назад, и было восстановлено по кусочкам.

В центре темной комнаты начала формироваться голограмма, заполняя пространство движущимся пейзажем высоких полынных равнин Аризоны, видимым с большой высоты:

«Королева Елизавета IV» двигалась не спеша, с комфортной скоростью — триста километров в час, на высоте пяти километров над Большим Каньоном, когда с мостика лайнера капитан Говард Фалькон заметил приближающуюся справа платформу прессы. Он ожидал этого, но не был слишком рад такой компании. Прессе было разрешен прилет для освещения этого грандиозного события. Хотя он приветствовал общественный интерес, и внимание общественности конечно дорого, но простор в небе еще дороже. Ведь дело ответственное — первый испытательный полет корабля длиной в полкилометра. И желательно, чтобы никто не отвлекал. До их появления все проходило отлично.

Нелепо, но факт: единственное затруднение было связано с базой «Королевы Елизаветы IV» — древним авианосцем, который одолжили в морском музее Сан-Диего. Из четырех реакторов авианосца действовал только один, и наибольшая скорость старой калоши составляла всего тридцать узлов. К счастью, скорость ветра на уровне моря не достигала и половины этой цифры, и добиться штиля на взлетной палубе оказалось не так уж трудно. Правда, сразу после того, как были отданы швартовы, экипаж пережил несколько тревожных секунд из-за порывов ветра, но все обошлось и огромный дирижабль благополучно вознесся в небо, словно на невидимом лифте. Если все будет хорошо, «Королева Елизавета IV» только через неделю вернется на авианосец.

Все было под контролем, все приборы давали нормальные показания. Фалькон решил подняться наверх и понаблюдать за стыковкой с платформой. Он передал управление своему помощнику и вышел.

Прозрачный коридор проходил через сердце корабля, по всей его длине. Это было ошеломительное зрелище, к которому он еще не успел привыкнуть. Десять сферических, мягких пластиковых емкостей с газом, каждая более тридцати метров диаметром, располагались одна за другой. Жесткий пластик стенок коридора был настолько прозрачен, что было видно все внутреннее устройство громадного судна. Каркас составляли пятнадцать обручей (шпангоутов), диаметры которых уменьшались к концам корабля, создавая его изящный обтекаемый профиль. Шпангоуты соединялись между собой продольными балками, идущими от носа к хвосту (стрингерами). Размеры балок казались слишком маленькими, несоразмерными величине помещения, но сплавы, из которых они были выполнены, гарантировали и прочность, и жесткость.

Свет от рядов ламп придавал всему странный подводный вид. Емкости с газом при изменении давления в них меняли свою форму и переливались, напоминая медуз, бессмысленно пульсирующих над мелким тропическим рифом.

Он шел вдоль оси корабля, пока не подошел к переднему лифту, расположенному между газовыми емкостями номер один и два. Поднимаясь на нем, он заметил, что там невыносимо жарко.

«Королева» в этом испытательном полете в качестве груза несла 200 тонн воды и из десяти газовых секций, обеспечивающих подъемную силу, только шесть содержали гелий, редкий и дорогой газ. Остальные четыре были заполнены простым горячим воздухом. А в дальнейшем планировалось вообще отказаться от гелия. Миниатюрная «холодная» термоядерная электростанция «Королевы» в принципе позволяла это осуществить.

Жара в шахте лифта была следствием недостаточной термоизоляции воздуховодов, подающих перегретый воздух в эти четыре сферы. — Недоработка. Фалькон отметил ее, продиктовав в комлинк.

Освежающий порыв прохладного воздуха ударил ему в лицо, когда он вышел на большую прогулочную палубу, на ослепительный солнечный свет, струившийся сквозь прозрачную акриловую крышу. Вокруг — рабочая суета. Полдюжины рабочих и столько же их помощников — супершимпанзе, в просторечии «шимпов», деловито укладывали частично законченный танцпол, в то время как другие занимались электропроводкой, расставляли мебель и возились с замысловатыми жалюзи прозрачной крыши. Фалькону с трудом верилось, что все будет готово к первому рейсу, всего через четыре недели.

Что ж, слава богу, это не его проблема. Он всего лишь капитан, а не директор круиза. Рабочие и шимпы выглядели довольно шикарно в фирменных бело-голубых комбинезонах. Он прошел среди них, сквозь упорядоченную суматоху, и поднялся по короткой винтовой лестнице в уже законченные «Небеса». — Элитные каюты и салон. Это было его самое любимое место на всем корабле, но он знал, что, как только «Королева» войдет в строй, он больше здесь жить не сможет. «Небеса» ему не по карману, он сможет позволить себе где-то всего пять минут отдыха в день, в этом царстве наслаждений.

Он включил комлинк и связался с мостиком, убедившись, что все в порядке, затем расслабился в одном из удобных вращающихся кресел.

Внизу, в изгибе, радующем глаз, виднелась сплошная серебристая полоса корабельной оболочки. И почти до самого горизонта фантастический Большой Каньон, вырезанный рекой Колорадо за полмиллиарда лет. Если не считать платформы прессы, которая сейчас перешла на дистанционное управление с мостика «Королевы» и вела съемку корабля, «Королева» была в полном одиночестве. Небо было голубым и пустым, лишь на юге и севере он видел инверсионные следы межконтинентально-космических лайнеров, которым сегодня запрещен пролет через это пустынное небо, зарезервированное за «Королевой».

Когда-нибудь дешевые термоядерные установки вытеснят ископаемое топливо, от которого до сих пор зависело экономическое существование Земли, и корабли, подобные «Королеве», будут курсировать в атмосфере, перевозя грузы и пассажиров. Тогда небо будет принадлежать только птицам, облакам и огромным дирижаблям. Но до этого дня оставались еще десятилетия.

«Королева» же предназначена для бесшумного скольжения по небу в высочайшей роскоши, с шампанским в руке, под звуки живого симфонического оркестра, доносящиеся со сцены смотровой площадки. Это дорогое удовольствие смогут позволить себе немногие. Но спонсоры постройки считали, что недостатка в пассажирах не будет и даже планировалось завести «Королеве» пару сестер.

Комлинк Фалькона пискнул, прервав его размышления. Второй пилот звонил с мостика.

— Сэр, мы готовы к приему прессы. Им не терпится подняться на борт.

Фалькон взглянул на платформу с прессой, помощник, управлявший этой роботизированной платформой с мостика «Королевы», был высококвалифицированным оператором, который тренируясь уже дюжину раз выполнял этот простой маневр. Было немыслимо, чтобы у него возникли какие-то трудности.

— Ладно, продолжай сам. Я буду наблюдать отсюда.

Выйдя опять на прогулочную палубу, он, обходя рабочих, направился к средней части корабля. Фалькон почувствовал, как меняется вибрация палубы, турбины выключились, и «Королева» отдыхала, неподвижно повиснув в небе.

Пользуясь своим универсальным ключом, Фалькон вышел на маленькую наружную площадку, рассчитанную на пять-шесть человек. Лишь низкие поручни отделяли здесь человека от обширной выпуклости оболочки судна, и от Земли далеко внизу. Волнующее место. И вполне безопасное, даже на полном ходу, потому что площадку спереди заслонял обтекатель. Тем не менее пассажирам сюда доступа не будет — очень уж вид головокружительный.

Крышки переднего грузового люка открылись и платформа зависла над ним, готовясь к спуску. По этому маршруту в ближайшие годы будут путешествовать тысячи пассажиров и тонны припасов. Лишь в редких случаях «Королеве» придется спускаться на уровень моря, чтобы состыковаться со своей плавучей базой.

Без всякого беспокойства он наблюдал за спускающейся платформой, находившейся теперь примерно в пятидесяти метрах над кораблем. Неожиданный порыв бокового ветра хлестнул по лицу Фалькона, и он крепче ухватился за поручень. Большой Каньон славится воздушными вихрями, но на этой высоте они не очень опасны.

Внезапно платформа резко устремилась вниз и едва не врезалась в край люка. Оператор среагировал довольно вяло, мог бы и раньше, и энергичнее… У него что проблемы с пультом? Вряд ли. Система управления абсолютно надежна, при отказе любого блока автоматически задействуется резервная схема, предусмотрена «защита от дурака». Нет это невозможно. Может быть, пилот пьян? Происходило что-то ужасное. Платформа, поднявшись немного над кораблем, начала раскачиваться — двадцать градусов, сорок, шестьдесят.

Фалькон обрел дар речи. — Переключись на автоматический режим, дурак! — крикнул он в комлинк. — Твое ручное управление не работает!

Оператор сражался с платформой, ее реактивные двигатели словно сошли с ума, они перевернули платформу и бросили ее на «Королеву».

Фалькон бежал через смотровую площадку к лифту, который должен был доставить его на мостик. Рабочие кричали — что случилось!? Пройдет много месяцев, прежде чем он узнает ответ на этот вопрос.

Он собрался войти в шахту лифта, но передумал. Что, если произойдет сбой питания? Лучше перестраховаться, даже если это займет еще несколько секунд. Он побежал вниз по винтовой лестнице, которая окружала шахту лифта. На полпути он остановился, чтобы оценить характер повреждений. То, что он увидел, заставило его сердце замереть. Эта проклятая платформа прошла сквозь корабль сверху донизу, разорвав при этом две газовые секции. Уменьшение подъемной силы из-за этого можно нивелировать, сбросив балласт. Гораздо серьезнее были повреждения несущих продольных балок — стрингеров. Если не перераспределить грузы на судне таким образом, чтобы уменьшить нагрузку на поврежденные балки, корабль сломается.

Фалькон снова побежал. Он успел сделать лишь несколько шагов, когда его догнал супершимпанзе, один из помощников рабочих со смотровой площадки, который бросился вниз по лестнице, визжа от страха.

Обезумевший шимп был сильным и, возможно, опасным животным, страх мог преодолеть, поставленный в его мозгу, блок против нападения на людей. Он остановился рядом. Желтые клыки, оскалены в ужасе. Изо рта вылетают звуки, единственное, что Фалькон смог разобрать, было жалобное, часто повторяемое «босс». Даже сейчас, сообразил Фалькон, он ищет у людей защиты и руководства.

Присутствие Фалькона, казалось, успокоило животное, губы сомкнулись, спрятав клыки. Фалькон указал вверх, обратно на смотровую площадку и сказал очень ясно и четко: «босс, босс… иди». К его облегчению, шимп понял. — Скорчил гримасу похожую на улыбку и помчался обратно.

Фалькон почти добрался до нижней ступеньки винтовой лестницы, когда погас свет и судно получило сильный дифферент на нос. Но видно было довольно хорошо, поскольку свет проникал внутрь через открытый люк и огромную дыру в обшивке.

Когда он добрался до мостика, то с ужасом увидел, что всего в тысяче метров внизу виднелись красивые и смертоносные вершины скал и красная от ила река, пробившая себе путь в скалах за прошедшие тысячелетия. Нигде не было видно ровной площадки, где такой большой корабль, как «Королева», мог бы безопасно приземлиться. Бросив взгляд на дисплей, он понял, что балласт сбросили, и скорость падения удалось снизить до трех метров в секунду — у них еще оставался шанс избежать катастрофы.

Не говоря ни слова, Фалькон опустился в кресло пилота и взял управление на себя. До земли оставалось всего около четырехсот метров и она неумолимо приближалась. Он опасался запускать турбины, боялся, что поврежденный корпус не выдержит дополнительной нагрузки. Но наступил момент когда выбора не стало. Ветер нес их на скалу торчащую прямо посередине русла, скалу, похожую на гигантский каменный корабль. И чтобы избежать столкновения с этим препятствием Фалькон включил боковые двигатели.

Корабль начал заваливаться на левый борт. Визг рвущегося металла стал теперь почти непрерывным, скорость спуска зловеще возросла. Взгляд на панель контроля повреждений показал, что газовая сфера номер пять вышла из строя.

До земли было всего несколько метров. Даже сейчас Фалькон не мог сказать, удастся ли его маневр или нет. Он переключил векторы тяги на вертикальные, давая максимальную подъемную силу, чтобы уменьшить силу удара.

Грохот. Казалось, что вся Вселенная рушится вокруг них. Затем пол и потолок зажали Фалькона, словно губки тисков.

Зал для брифингов в подвале. Голографическое изображение исчезло. Спарта, Блейк и Командор некоторое время молча сидели в темноте. Наконец Спарта сказала:

— Очень убедительная реконструкция.

— Да, — Блейк пошевелился в кресле. — Я помню, как смотрел видео об этом в молодости. Но с этим, конечно, никакого сравнения. Это все равно что оказаться в голове парня и смотреть его глазами.

— У нас были все данные бортовых самописцев, много секретной информации, — сказал Командор. — И ты прав, мы также имели доступ к опыту Фалькона.

— С помощью глубинных зондов? — Спросила Спарта.

— Совершенно верно, — ответил Командор.

Спарта встретилась с ним взглядом в полумраке. Она знала, что Командор и его люди используют на ней те же самые методы глубокого молекулярного зондирования, изучают ее ночные сны, записывают ее кошмары для последующей реконструкции — реконструкции, которая может быть такой же ужасающей, как этот «документальный фильм».

Командор метнул взгляд на Блейка, давая понять что делиться этой информацией с Блейком не стоит, и продолжил:

— Следующая сцена, которую мы реконструировали, гораздо более свежая, записанная два года назад в земном центральном офисе Совета Космического Контроля. Участники не знали — он кашлянул, — что у меня есть доступ к чипу:

— Почему ты хочешь лететь на Юпитер?

— Как сказал Спрингер, отправляясь на Плутон «потому что он есть».

— Спасибо, я в курсе. А теперь, кроме шуток, какова настоящая причина?

Говард Фалькон улыбнулся своему собеседнику — хотя только те, кто хорошо знал Фалькона, могли истолковать его, жесткую гримасу как улыбку. Брандт Вебстер был одним из немногих, кто мог это сделать. Он был заместителем начальника Совета Космического Контроля по планированию. В течение двадцати лет они с Фальконом делили победы и поражения, не исключая величайшего из них — крушения «Королевы Елизаветы»

— Стимул Спрингера… — начал Фалькон.

— Мне кажется, кто-то сказал это до Спрингера, — вставил Вебстер.

— …слава Богу, этот дух еще не умер в Человеке. — Мы высадились на всех планетах и на множестве малых тел — исследовали их, построили города и орбитальные станции. Но газовые гиганты все еще нетронуты. Они — единственные еще бросают вызов Человеку в Солнечной системе.

— Весьма не дешевенький вызов. Полагаю, ты рассчитал во что это обойдется.

— Все сделано. Глянь на экран. И имей в виду, мой друг, что это не одноразовая конструкция. Это многоразовая транспортная система — если все удастся, ее можно будет использовать снова и снова. Это откроет не только Юпитер, но и все гиганты.

— Да, да, Говард… — Вебстер посмотрел на цифры и присвистнул. Это не был счастливый свист. — Почему бы не начать с более легкой планеты — Урана, например? Там меньше сила тяжести и тише погода, к тому же.

Но Фалькон хорошо подготовился:

— Экономия незначительна, если учесть дополнительное расстояние и проблемы с логистикой. За пределами Сатурна нам придется создавать новые базы снабжения. А для посещения Юпитера мы можем использовать как базу Ганимед.

— Если мы сможем договориться с Индо-Азией.

— Это исследовательская экспедиция Совета Миров, а не консорциум. Коммерческой угрозы нет. Космический Совет просто арендует индо-азиатские сооружения на Ганимеде, в которых мы нуждаемся.

— Я просто говорю,что тебе лучше набирать в свою команду азиатов. Наши колючие друзья не обрадуются, если увидят множество европейских лиц, заглядывающих в их задний двор — именно так они думают о лунах Юпитера.

— Я не вижу, чтобы это стало проблемой. Кроме того, Юпитер — это крупная научная загадка. Прошли уже века с тех пор, как были обнаружены его радио-бури, но мы до сих пор не знаем, что их вызывает. А Великое Красное Пятно? Вот почему я думаю, что Индо-азиаты будут рады поддержать нас. Вы знаете, сколько зондов они сбросили в эту атмосферу?

— Думаю, пару сотен.

— Это только за последние пятьдесят лет, а всего же триста двадцать шесть аппаратов, и примерно четверть из них канули без вести.

Вебстер некоторое время молчал, вертя в руках плоский экран, на котором были выведены оценки параметров полета к Юпитеру. Затем он посмотрел на Фалькона:

— Если полет состоится, почему именно ты должен быть пилотом, ты можешь ответить на этот вопрос?

— Потому что я лучше всех подготовлен, — хрипло ответил Фалькон. — Я более квалифицированный наблюдатель и пилот чем кто-либо в Солнечной системе. Такой скорости реакции нет больше ни у одного человека. Когда меня собрали, хирурги сделали кое-какие улучшения. Скорость реакции одно из них. И оно имеет очень большое значение.

В немигающих глазах Фалькона вспыхнул огонь:

— Разве ты не помнишь, что погубило «Королеву»? Запаздывание сигнала! Этот несчастный болван, контролирующий платформу, думал, что он находится на прямом луче. Но каким-то образом ему удалось переключить схему управления через спутниковый ретранслятор. Вот тебе и запаздывание сигнала на полсекунды. Когда порыв ветра накренил платформу влево, парень послал команду исправить положение — левый край вверх, но за те полсекунды, что шел сигнал, ветер уже и так поднимал этот край вверх, то есть парень помогал ветру переворачивать платформу. Результат всем известен. Удивительно, что он еще так долго продержался. А Ганимед находится в миллионе километров от Юпитера — задержка сигнала туда и обратно составляет шесть секунд. Пульт дистанционного управления не подойдет, Веб. Там нужен кто-то на месте, чтобы справляться с чрезвычайными ситуациями по мере их возникновения — в режиме реального времени. И лучше меня, ты же знаешь, никого не найти. Кроме скорости реакции медики улучшили еще кое-какие свойства, и я хочу использовать их по максимуму.

Вебстер несколько долгих секунд молчал, затем тихо сказал:

— Как ты думаешь, сколько времени займет подготовка полета?

— Я проделал большую подготовительную работу, она началась еще за три года до первого и последнего полета «Королевы». Так что мы сможем управиться за два года. А может, и меньше.

— Хорошо, Говард, я тебя поддержу. Надеюсь, тебе повезет, ты это заслужил. Я думаю тоже, что двух лет нам хватит.

Командор коснулся кнопки, голограмма превратилась в темную точку и исчезла.

— Не знаю, как Эллен, но я голоден, — сказал Блейк. — Я не хочу обсуждать это на пустой желудок.

— Ты прав. Давно пора пообедать.

III

Начала Спарта:

— «Свободный дух» создал Говарда Фалькона. Переделал его, я бы сказала. Интересно сколько в нем осталось от человека? Ты первый сказал мне, что им нужно, помнишь? — обратилась она к Блейку. — Император последних дней, Посредник.

Обед происходил в готического вида главном зале, с его высоких стен свисали геральдические знамена. Свет проникал сквозь витражные окна, на которых были изображены драконы, девы и рыцари в доспехах. Человек, который построил особняк, очевидно, был поклонником сэра Вальтера Скотта.

— Мы думаем, что они нацелились на Фалькона еще до крушения, — сказал Командор, ставя тарелку. — Видимо именно потому, что он занялся подготовкой к полету на Юпитер.

— Нацелились на него? — Блейк едва не подавился зеленью от удивления, — этот офицер Комитета Космического Контроля, этот старик, которого он сначала принял просто за коллегу Эллен, говорил так, как будто он знал о свободном духе столько же, сколько и сам Блейк, обладал информацией, которая досталась Блейку с риском для жизни. — А при чем тут Юпитер?

— Не знаю, — ответила Спарта. — Но во сне я все время вижу Юпитер…

— Эллен. — Командор попытался отвлечь ее от этой темы.

— …падаю в облака. Крылья над головой. Голоса глубин.

Блейк посмотрел на Командора:

— Что это в ее снах?

— Мы пытаемся понять. Учти, что даже для Совета Миров практически невозможно организовать операцию такой технической, логистической и политической сложности за два года. Мы думаем, что Вебстер уже знал, что Фалькон собирается отправиться на Юпитер, прежде чем Фалькон сказал ему об этом.

Спарта повернулась к Командору:

— Катастрофа «Королевы» их рук дело. — Ее голос стал хриплым.

— Ты всегда торопишься с выводами…

— Никто никогда не устанавливал дистанционную связь через спутник случайно, ни до, ни после.

— Это безумие, — сказал Блейк. — Откуда им знать, что Фалькон уцелеет?

— Они сделали все, чтобы повысить его шансы. — Сказал Командор. — Проблемы начались, как только он покинул мостик и оказался наверху. До тех пор проблем не было.

— Да. При аварии это должно было быть самым безопасным местом. — Кивнула Спарта.

— Значит, они облажались, — заметил Блейк. — Фалькон успел вернутся за штурвал. Он почти что спас судно.

— Любой исход катастрофы их устраивал, сказала Спарта.

— Да, — сказал Командор, — если бы он погиб не осталось бы ни одного мыслящего человеческого существа, кроме тебя, которое могло бы потом встать у них на пути.

Взволнованный Блейк отодвинул стул и встал:

— Ладно, я уже спрашивал об этом. Вот ты сидишь здесь — ты лично представляешь отдел расследований могущественного космического совета? Чего ты хочешь от Эллен? Что она может сделать такого, чего Совет не может?

Прежде чем ответить Блейку, Командор подал знак стюардам убрать со стола и принести следующее блюдо.

— Комитет Космического Контроля считает, что из всех следователей, которые у него есть, — Спарта наилучший.

— Ну, никогда не поверю…

— Никого не предлагай, — сказал Командор. — А то пропустишь томатный суп.

Блейк поколебался, потом резко сел:

— Я соглашусь в этом участвовать, если мне пообещают, что, что бы там ни планировалось, она не подвергнется большей опасности, чем та, в которой она уже находится.

Это прозвучало по-детски, что свидетельствовало о полной растерянности Блейка.

— Прежде чем мы, мужчины, заключим соглашение, не мешало бы спросить Эллен, что она думает по этому поводу.

— Мне, конечно, любопытно. Я бы хотела побольше узнать о Говарде Фальконе и миссии «Кон-Тики».

— Значит, ты в команде.

— Не думаю, что это командный вид спорта, — задумчиво сказала Спарта…

…Блейк провел весь день, пытаясь убедить ее не подключаться к расследованию дела Фалькона, которое, по его мнению, основывалось только на слабых косвенных уликах. О, он признавал, что в свое время сам был великим теоретиком заговора «свободного духа», но сейчас, утверждал он, эта кучка опасных психов совершила так много ошибок, что они находятся на грани развала. Теперь, когда Комитет Космического Контроля, очевидно, знает о них все и держит их деятельность под контролем, почему Спарта должна продолжать рисковать своей жизнью?

Спарта поддакивала, соглашалась с ним, но на его просьбу уйти из Комитет Космического Контроля, обещала подумать, не говоря ни да ни нет. Несмотря на любовь и привязанность к нему, несмотря на всю убедительность его аргументации, она не могла полностью с ним согласиться.

Глубокая ночь того же самого дня.

Спарта спит крепким сном в своей квартире. Ее запертая дверь отворяется. Вошедший Командор посветил лучом крошечного яркого фонарика по углам, а затем посветил в проем двери. В комнату вошел техник и, пока Командор удерживал пятно света на шее Спарты, прижал к ее коже инъекционный пистолет. Наркотик вошел в ее кровь.

Тело Спарты застыло в неподвижности, а разум погрузился в неведомые глубины.

IV

Глубокая ночь того же самого дня.

Апартаменты Блейка. Его чуткий сон нарушен каким-то странным шумом за приоткрытым слегка окном. Затем звук стал очень слабым. Блейк открыл один глаз и увидел черный силуэт, почти бесшумно скользнувший мимо его окна.

Он сорвал одеяло и скатился с кровати, растянувшись на полу. Лунный свет на ковре говорил о том, что уже за полночь. Силуэт ему был знаком. — Снарк. Штурмовой вертолет, лопасти и турбины которого были настроены на бесшумный режим, мягко опустился на широкую лужайку под его окном.

Один из наших, или один из них? Но кто они? Кто мы?

И вообще, на чьей стороне Блейк? Пригнувшись, он кинулся по испещренному лунными пятнами ковру в гардеробную комнату, там быстро оделся, натянул темные брюки из поликанвы, черный шерстяной пуловер, на ноги — черные кроссовки, на плечи — просторную черную парусиновую ветровку с множеством карманов.

После прибытия с Марса, когда Блейка проводили в его комнату, он обнаружил, что все его вещи уже аккуратно вычищены, выглажены и развешаны или убраны в ящики. Заботливый персонал. Вот только исчезли его любимые игрушки: инструменты для работы с проволокой, всевозможные интегральные схемы, кусочки пластиковой взрывчатки.

Он не винил их за это — эти вещи были опасны. А за те дни, что он провел здесь, ему удалось собрать почти все необходимое заново. Примечательно, какое количество смертоносных и разрушительных материалов опытный подрывник может найти в препаратах, необходимых для обслуживания даже средней однокомнатной квартиры, не говоря уже о средней усадьбе. Например, густая зеленая лужайка, на которую только что приземлился Снарк: такой пышный рост растений невозможен без щедрого применения азота и фосфора. Так что, в сарае садовника, лежала взрывчатка. Предохранители и схемы синхронизации тоже можно было изъять из, спрятанных в разных уголках поместья, редко используемых приборов сигнализации и наблюдения. Естественно, при выполнении этих работ по пополнению арсенала приходилось считаться с камерами видеонаблюдения. Но первое, что сделал Блейк, это изучил схему их размещения.

Потратив долгую минуту, он извлек из всех своих тайников плоды своих изысканий и заимствований, и рассовал их по карманам.

Стоя у двери гардеробной, прислушался. На лужайке внизу, тремя этажами ниже, на грани слышимости свистели виты. Двигатели Снарка не были выключены — он был готов взлететь немедленно. Блейк подошел к окну и в этот момент услышал, что кто-то пытается открыть входную дверь.

Он вскочил на подоконник, протиснулся боком наружу, повис на руках и нащупал ногами карниз, протянувшийся вокруг всего дома. Правой рукой он вытащил из кармана небольшой сверток и, оставив его под оконной рамой, начал неторопливо, прижимаясь к стене, двигаться вдоль фасада особняка к комнате Эллен. Возможно ей тоже грозит опасность. Ясности не было.

Он успел обогнуть угол дома, прежде чем белая вспышка и грохот раскололи ночь. — Кто-то толкнул створку его окна, чтобы выглянуть наружу. Фосфор дает яркий свет. Одновременно он услышал мужской крик. Заряда был слабый, чтобы серьезно искалечить, но горело яростно, и неудачнику, угадившему на мину-ловушку, возможно понадобится пересадка кожи. Большой вины он за собой не чувствовал. Они должны были знать, что лучше не входить в его комнату посреди ночи без стука.

По всему периметру загорелись огни и лучи прожекторов. Блейк приготовился к треску пулеметов.

Но, похоже, у него еще оставалось немного времени. Вот и окно комнаты Эллен. Заперто.

Нет времени на тонкости. Держась за подоконник левой, правой рукой, достав из кармана кусачки, он пробил стекло насквозь, оставив неприятную царапину на ребре ладони. Повернул рукоятку запирающего механизма, открыл окно, крикнул:

— Эллен, это я! Не бойся.

А в ответ — тишина. Тут ему пришло в голову, что происходит что-то странное. Очень подозрительно.

Никакой тревоги. Ни сирен, ни звонков. Такая иллюминация, прожектора, но тихо. И вертолет не поднялся с лужайки. Снарк был достаточно умен сам по себе, чтобы найти парня, ползущего по стене, и застрелить его. Значит, они не собирались его убивать.

Влез в комнату. Яркий свет льется внутрь из окна. В комнате никого. Постель теплая — несколько минут назад Спарта здесь лежала. Входная дверь приоткрыта — добрались до нее, или она услышала и сбежала? Отправилась спасать его? Блейк толкнул дверь ногой — пули впились в дверь и косяк, но грохота не слышно, оружие с глушителем, а пули, неужели боевые?

Он бросил в холл сверток, на этот раз вспышка и грохот были более сильными, и тут же бросился следом. В ушах звучал чей-то крик. Пробежал по горящему ковру, перемахнул перила, ударился ногами о пол этажом ниже — немного ошеломленный, но невредимый.

Погони не было. Учитесь, мистер Редфилд дает мастер-класс.

На него снизошло вдохновение. Может быть, Снарк все еще там, на лужайке. Может быть, в нем никого нет. Может быть, они все внутри здания, преследуют его и Эллен. Возможно, они думали, что это будет легко. Может быть, он покажет им, как они ошибаются.

Когда в его руках будет эта грозная машина, он сможет противостоять целой армии. Он пробежал по коридору в зал, подбежал к витражному окну и ударил кусачками в лицо рыцаря в сияющих доспехах, сияющих от света наружных прожекторов. Блейк бил и рукой, и плечом пока не проделал большую дыру, достаточно большую, чтобы пролезть.

Он знал что внизу мягкий газон и рискнул прыгнуть, хотя это был второй этаж и до земли было метров пять. Приземление было удачным, он ничуть не пострадал. Снарк находился в двадцати метрах, его роторы все еще шептали, но лопасти повисли неподвижно, а дверь была открыта и в ней показалось белое лицо Эллен. Она резко махнула ему рукой.

Его сердце подпрыгнуло: «Она сделала это! Она уже захватила машину!». Когда он подбежал, она протянула ему руку. Ее рука — тонкая, сильная и белая, ее лицо — бледно-белый овал, обрамленный короткими светлыми волосами. Это все, что можно было рассмотреть, остальное скрывал черный плащ.

Он ступил на полоз вертолета, взял ее за руку, она втащила его в открытую дверь. Тут из темноты позади Эллен выскочил мужчина и через минуту Блейк уже лежит на животе на металлическом полу — связанный. Эллен из шприца-пистолета стреляет парализующим зарядом в основание его черепа.

V

Блейк, иногда умудрялся спать до полудня. Поэтому Спарте не показалось странным, что он не появился за завтраком. Но когда он не пришел на обед, она заволновалась, что-что, а поесть о любил. За завтраком и обедом не было также и Командора.

Что касается слуг. Молодой белокурый стюард: «Понятия не имею, где мистер Рэдфилд. Унести этот салат, инспектор?». Молодая белокурая стюардесса: «Я почему-то думаю, что Командор скоро вернется. Унести это вино, мисс?» Было ясно, что ни задавать такие вопросы, ни отвечать на них — было против правил, хотя и неписанных.

Еще одна странность этого дня. — Встав утром с постели, она почувствовала запах свежей замазки. Одно из стекол в ее собственном окне было заменено ночью, а холле сильно пахло фосфором.

Весь послеобеденный час Спарта провела, бродя по дому и окрестностям, полная решимости казаться спокойной. Блейка не было нигде. Следующая странность на которую она обратила внимание. — Большое окно на втором этаже видно тоже разбилось ночью, стекольщики работали, заменяя кусок витража.

В полдень Спарта стояла на широком заднем крыльце, облокотившись на перила из покрытой лаком сосны, и смотрела на лес. Блейк исчез.

Там и нашел ее Командор. Он был не в своей деревенской одежде, а в парадной синей форме с несколькими внушительными лентами на груди.

— Где он? — Не оборачиваясь, тихо спросила она.

— Я говорил ему, что он может уйти, когда захочет. И вот сегодня, рано утром мы вывезли его на вертолете.

— Этого не было.

— Ты спала. Ты могла не слышать.

Она отвернулась от перил и уставилась на него своими темно-синими глазами:

— Я и не могла слышать вертолет, я была накачена под завязку твоими наркотиками. Но Блейк не хотел и не собирался уходить. Если ты хочешь, чтобы этот разговор продолжался, Командор, прекрати лгать. Ты хорошо меня знаешь, так что можешь быть уверен, что если я захочу, то смогу снести этот дом и похоронить в нем всех.

— Но ты не станешь. Ты не такая.

— Если ты причинил боль Блейку и я узнаю об этом, я сделаю все возможное, чтобы убить тебя. Я не пацифист в принципе.

Какое-то мгновение он смотрел на хрупкую, очень опасную молодую женщину. Затем его плечи расслабились.

— Мы увезли Блейка отсюда в четыре утра под сильным наркозом. Он проснется в своем лондонском доме с ложным воспоминанием о ссоре с тобой, у него будет ощущение, что ты сказала ему, что занимаешься проектом, слишком деликатным и слишком опасным для него, и что ради него самого, вы должны расстаться.

— Я ухожу отсюда сейчас же.

— Это твой выбор, инспектор Трой, но ты хочешь знать, что на самом деле произошло, — напряжение в голосе выдало его, он разыгрывал последнюю карту, — с твоими родителями? Ты считаешь, что они погибли при крушении вертолета.

Она повернулась, уверенная и опасная:

— Ты знаешь что-то другое, Командор?

— То, что я знаю, я доказать не могу.

В его скрипучем голосе она услышала что он говорит правду, но не всю.

— О, но ты хочешь, чтобы я думала, что ты знаешь… и просто не хочешь сказать. («Неужели он действительно не хочет?»). Ты можешь сказать обо мне, не называя мое имя, Командор?

— Изволь. Номер Л. Н.30851005. Верно?

Она кивнула:

— Что ты знаешь о моих родителях?

— То, что я прочитал в файлах, мисс Л. Н., и то, что я узнал от Пророков.

— Что именно?

— Это не бесплатно. — Его лицо снова окаменело. — Ты в команде или нет?

Да, на этот раз он говорит правду. И вот почему он в униформе. Отпуск закончился, прозвучал свисток, и возобновилась игра.

Она устало вздохнула:

— Давай обсудим это… наставник.

VI

Блейк проснулся в своей лондонской квартире с таким ощущением, что накануне сильно перебрал с алкоголем и лечился сывороткой от похмелья. Но он ничего не помнил. Видимо, это из-за приема анти-алкогольных препаратов, они, как правило, блокируют недавние воспоминания. Но ведь он такими делами не занимается, значит кто-то его напоил и притащил домой?

Он встал с кровати и увидел, что он в пижаме, — ради Бога, он никогда не спал в пижаме, хотя мать постоянно дарила ему их на Рождество. Вошел в ванную, глянул в зеркало. — Хм, всего лишь за день отросла борода. Странно. Ребро его ладони, должно быть, он как-то поцарапал его, блестело новой кожей. Неужели тот же самый «кто-то» применил к нему быстрое исцеление? Побрившись и одевшись, он решил никуда не идти, час или два, — до тех пор, пока не познакомится со своим домом, пока воспоминания не вернутся.

Хотелось есть. В его маленькой кухне не было ни пятнышка, ни пыли, все было прибрано. Кто это сделал? Хозяйка исключалась, у него ее не было. И в холодильнике было больше еды, чем он мог припомнить. Приготовив и съев омлет, он взял чашку кофе и сел в гостиной, глядя на ясное осеннее небо сквозь ветви большого вяза за окном. Телефонная линия фыркнула, но он услышал щелчок, когда поднял трубку. Ошиблись номером? Крошечная головная боль начала пульсировать в правом виске. Память возвращалась:

«Ночь. Увитая плющом гранитная стена, освещенная яркими прожекторами. Комната Эллен. Бросок в холл свертка, вспышка и грохот».

Господи, да это же в реальности!

Блейк среагировал на грохот прежде, чем понял, что это было, нырнув и перекатившись через дверь в холл.

Пламя вырывалось из дверного проема позади, опалив крашеную деревянную раму и обуглив оклеенную обоями стену напротив; он откатился всего на полметра от огненного смерча и согнувшись, поскольку под потолком уже бурлил черный дым, кинулся в мастерскую к заднему ходу. Знакомый хорошо запах фосфора и бензина — ясно, что ничего спасти не удастся, что что через несколько минут вся квартира, весь дом исчезнут в пламени. Он пинком вышиб запертую заднюю дверь.

Его квартира находилась на втором этаже. Он спрыгнул с лестничной площадки на крышу сарая, а оттуда на землю.

— Пожар! Пожар! — кричал Блейк, кидаясь к парадному входу, собираясь выводить жильцов на улицу. Но ему навстречу уже выбегали старый мистер Хик и мисс Стилт с матерью — единственные, кроме него, другие обитатели дома.

Прибыли полицейские, они стали оттеснять быстро собирающуюся толпу на другую сторону улицы. Блейк стоял в толпе и смотрел, как изящное старое здание исчезает в пламени, оно уже почти превратилось в развалины, когда прибыли первые пожарные машины.

Вместе с сильной головной болью полностью вернулась память. Правда не понятно было сколько дней назад это произошло, но он вспомнил, как пытался спасти Эллен, ее предательство. В это трудно верилось.

Может быть, она договорилась с Командором, ради безопасности, целости и сохранности Блейка, вывести его из игры. Вероятно Командор пообещал, что с Блейком будут хорошо обращаться, что он вернется домой.

Но может быть Командор зная, что Блейк не доверяет ему, решил убрать его с дороги окончательно? Или кто-то другой охотился за его шкурой? Кандидатов, конечно, было достаточно. Например, Афанасийцы следили за его квартирой и узнали, что он вернулся.

Хорошо еще что у запустившего этот адский фосфорный снаряд не было, по всей видимости, при себе пистолета.

Он смотрел, как огонь пожирает здание, и вместе с ним все вещи, которыми он дорожил. Если он хочет прожить достаточно долго, чтобы отомстить, ему лучше не торчать здесь и не ждать, пока власти начнут свои утомительные расследования.

Гиперзвуковой лайнер, летя на запад, обогнал солнце. Было еще раннее утро, когда он приземлился на Лонг-Айленде. А чуть позже Блейк вошел в Манхэттенский пентхаус своих родителей.

— Блейк! Где ты пропадал?

— Мам, ты выглядишь потрясающе, как всегда.

— Хотела бы я сказать то же самое о тебе, дорогой. Ты спал в лесу?

Эмеральда Ли Редфилд высокая женщина. Ухоженная кожа, тщательный макияж и изысканная одежда позволяли ей выглядеть лет на тридцать моложе, по крайней мере, в глазах ее сына.

При всей своей элегантности она не была занудой. Она с энтузиазмом обняла его. Затем, продолжая держать его за плечи, изучала его на расстоянии вытянутой руки.

Он рассмеялся и пожал плечами:

— Ты почти угадала.

Они прошли в просторную солнечную гостиную. С высоты восьмидесяти девяти этажей открывалась прекрасная панорама. — Башни Нижнего Манхэттена окруженные морем.

— Почему ты так долго не звонил? Мы не знали, что думать! Твой отец связался практически со всеми, кого знал, но никто…

— О, только не это. Ведь я ему сто раз говорил, что когда я иду по следу редкого приобретения, мне иногда приходится как бы… уходить в подполье и лишнее внимание, лишние расспросы могут мне повредить.

— Блейк, ну ты знаешь, какой он.

Эдвард Редфилд постоянно критиковал Блейка за его увлечение старинными книгам и рукописям, и время от времени разражался гневными тирадами против «выбрасывания» Блейком денег на эти приобретения. — Денег, которые Эдвард не мог контролировать, поскольку они были оставлены Блейку его дедом.

Представители клана Редфилдов всегда были видными административными и политическими деятелями Манхэттена, этого образцового города, центра Средне-атлантического административного округа. Поколения Редфилдов были настолько активны в общественной жизни, что нынешняя государственная организация континента Северной Америки была создана во многом их усилиями. В это государственное образование бывшие Соединенные Штаты входили только как географическое понятие.

Мать и сын опустились в мягкие, обитые синим бархатом кресла.

— Корче. Как видишь я живой и почти невредимый.

— Ну и почему же ты так выглядишь, что случилось?

— Я вернулся домой сегодня утром и обнаружил, что все здание, в котором была моя, квартира сгорело дотла. Сгорело все, что у меня было.

— Мой бедный мальчик… твоя мебель? Твоя одежда? — Она глянула на его грязные парусиновые туфли.

— Главное книги, картины, предметы искусства.

— Такая беда, дорогой. Ты, должно быть, в ужасном состоянии. Но все, конечно, застраховано?

— О, да. Давай я все подробно расскажу за обедом. А сейчас позволь мне сменить эту потную одежду.

— Блейк… как хорошо, что ты дома.

Он направился в комнату, в которой все было точно так же, как во времена его учебы в колледже. Несмотря на легкую безалаберность, с которой его мать вела жизнь, она говорила от чистого сердца. Несмотря на все эмоциональные трения — между ним и родителями прочно присутствовала любовь.

Он вышел из своей комнаты в респектабельном костюме и галстуке, одетый так, как, он знал, хотел бы видеть его отец…

… — Итак, ты потерял все книги, на которые потратил целое состояние. — Эдвард посмотрел на сына с плохо скрываемым торжеством. — Надеюсь, ты усвоил урок.

Редфилд-отец был выше своего сына, с квадратным патрицианским лицом и еще более квадратной, еще более патрицианской челюстью. Рыжеватые волосы, брови и россыпь веснушек на тонком носу намекали на его Бостонское ирландское происхождение. Семья Редфилдов разбогатела всего лишь двести лет назад.

— Это больше, чем урок, папа. Я потерял все. Я больше не буду собирать ничего столь скоропортящегося.

Из столовой открывался вид на старую нью-йоркскую гавань. В слабом осеннем солнечном свете поля водорослей, покрывавшие широкие воды от побережья Джерси до Бруклина, были тускло-матово-зелеными, как гороховый суп; комбайны из нержавеющей стали лениво паслись на этом материале, превращая его в пищевые добавки для широких масс.

Редфилды не принадлежали к массам и пищевые добавки не входили в их рацион.

Блейк решил подыграть отцу, ведь люди охотно верят в то, что считают правильным и он будет рад услышать, что сын наконец приходит к его точке зрения:

— Я подумал, что мог бы применить себя на государственной службе.

— Какая прекрасная идея, дорогой, — весело поддержала Блейка мать.

— Почему правительство, Блейк? Почему не бизнес?

— Я думаю мои способности и разнообразные таланты найдут лучшее применение и помогут сделать успешную карьеру именно на государственной службе. Ну, или в какой-нибудь общественной структуре, работающей на всеобщее благо.

Тонкие черные брови Эмеральды взлетели вверх, а нежный рот изогнулся в счастливой улыбке:

— У меня замечательное предложение, дорогой! Я уверена, что Декстер и Ариста будут рады иметь нашего гениального Блейка в своем штате.

Редфилд задумчиво посмотрел на жену. Декстер и Ариста Плаумэн. Денег куры не клюют, но все свое состояние вложили в «Институт Глас Народа». — Проповедование аскетизма. Защита прав потребителей. Общественные и налоговые реформы. Поддержка профсоюзов.

Плауманы были в настоящее время влиятельными людьми на Манхэттене, чем-то вроде окружных прокуроров-крестоносцев, людьми, которых Эдвард Редфилд хотел бы иметь в числе своих друзей и кому он счел бы за честь одолжить услуги сына. Нет, никаких денег, но… его блудный, исправившийся сын Блейк…

— Давай подумаем об этом день или два, — наконец сказал Эдвард, позволив себе слегка улыбнуться…

…Поздно вечером Блейк на цыпочках пробрался в отцовский кабинет. Много лет назад, еще ребенком, он выучил код отцовского письменного стола и теперь использовал его, чтобы открыть верхний ящик, в котором был спрятан бесшумный, с газовым охлаждением микро-суперкомпьютер Эдварда. Блейк склонился над ним и спокойно принялся за работу. — Что на самом деле находится в этом столь сильно охраняемом доме на Гудзоне?

Четыре часа спустя у него на руках были лишь одни отрицательные результаты. Особняк стального короля теперь принадлежал «Северо-американской службе парков» и носил название гостиница «Гранит». В гостинице могли отдыхать служащие службы и их семьи, проводиться деловые встречи высокопоставленных лиц. Блейк не смог обнаружить никаких связей между службой парков и космическим советом, не говоря уже о следственном отделе Командора. Блейк нашел планы этажей и другие документы, описывающие дом и территорию, — все точно.

С кислой усмешкой Блейк прочитал отчет о том, что происходило там в в те дни, когда он находился там с Эллен. Похоже, они не заметили собрание англиканских епископов, не говоря уже о семинаре разработчиков школьной программы.

Несколько минут усилий привели к независимому подтверждению этих событий в открытой сети: уведомления и бюллетени от епископов и разработчиков учебных программ — все документально убедительные. Вне публичной сети Блейк убедился в существовании этих людей и очевидную подлинность их недавних маршрутов.

Возможно, если бы у него была сверхъестественная способность Эллен вынюхивать и извлекать истину из всех этих электронных уловок, он смог бы получить то, что хотел, из компьютерной сети. — Получить доступ к компьютерным базам этого дома. Но он не Эллен, и все что ему оставалось, это, применив мастерство вора и диверсанта, вломиться в этот «Гранит». Для этого ему нужна соответствующая погода. Так, посмотрим. — Метеорологический прогноз благоприятный, только нужно действовать быстро.

VII

Зеленоглазая, рыжеволосая молодая женщина стояла на узкой лондонской улице и смотрела, как на другой стороне, в грязной яме работает бульдозер. Слева от него, за кирпичной стеной в соседнем саду, взгромоздившись на стремянку, человек в желтом дождевике отпиливал обгоревшую ветку огромного вяза. Дыра в крыше дома справа была затянута пленкой.

Там, где бульдозер фыркал, как кабан, исчез многоквартирный дом Блейка Редфилда.

Спарта поплотнее затянула пояс потрепанного плаща, подняла зонтик, защищаясь от ветра и направилась по тротуару, уворачиваясь от зонтиков согнувшихся пешеходов, идущих ей навстречу. Пройдя полмили, она нашла инфобокс. Сложив зонтик, вошла внутрь. Стекла запотели от дождя, это хорошо, никто не увидит ее манипуляций, как ее подногтевые шипы входят в порт машины.

За несколько секунд она преодолела защитные барьеры и, подобно лососю, плывущему вверх по течению, последовала за потоком информации к ее источнику — конфиденциальному файлу Скотланд-Ярда. В нем говорилось, что квартиру Блейка взорвали через два дня после того, как он исчез из замка на Гудзоне, а сам он остался невредим и уехал к родителям на Манхэттен.

Из досье следовало, что власти были раздражены тем, что мистер Редфилд покинул страну без предупреждения. Но когда они, наконец, нашли его, он сообщил, что понятия не имеет, кто мог хотеть его убить. Он прибыл из Франции, где находился по делам своей профессии — консультанта по редким книгам и рукописям. А бежал из страны, потому что боялся за свою безопасность и безопасность своих знакомых в Лондоне.

«Молодец, Блейк, хорошая легенда», подумала Спарта, вытаскивая шипы из машины.

Она предприняла эту поездку в Лондон, чтобы убедиться, что Блейк в безопасности. Такое развитие событий ее даже устраивало. Она справится со «свободным духом» и без его помощи, Блейк чаще всего только мешал, действовал грубо, что-нибудь взрывал, усложняя ситуацию. Укрывшись от дождя в переполненной станции подземки, Спарта вновь и вновь прокручивала в голове недавнее прошлое.

Она пообещала Командору не звонить Блейку и ничего не объяснять, хотя и считала, что Блейк заслуживает того, чтобы знать правду. — Когда все закончится, она сможет рассказать ему всю правду. А перед этим, она поставила ультиматум Командору — если он хочет, чтобы она участвовала в операции, то должен сообщить, что именно он узнал от прорицателей о ней и ее родителях. Командор неохотно вручил ей три чипа и оставил одну в конференц-зале на первом этаже конспиративной квартиры.

Первый чип содержал файлы, где был подробный перечень всех знаний, вложенных в ее голову, — от квантовой химии до языков Юго-Восточной Азии и летной подготовки. Перечень всех хирургических процедур, которым она подвергалась: наночипы в полудюжине мест в ее мозгу, полимерные электрические батареи под диафрагмой, PIN шипы под ногтями, вживленные в ее нервную систему… Все это было здесь, подробно и в деталях изложено: планы и спецификации. Как взять женщину-подростка и превратить ее в разновидность боевой военной машины.

Подробно описывалась и глубина участия ее родителей. Отнюдь не невинные жертвы, они были страстными участниками проекта по крайней мере, в самом начале.

Уильям Лэрд (одно из имен человека, который входил в высший круг адептов свободного духа) от имени северо-американского правительства предложил стать им главными консультантами проекта. Им хорошо платили, но это было не единственным стимулом, Лэрд, по-видимому, казался им провидцем, он сумел убедить их в правоте учения «свободного духа».

Родители Линды играли центральную роль в создании образовательных и тестовых программ проекта «множественного интеллекта». Затем, внезапно, записи об их участии прекратились. Шли годы. Внезапно Лэрд и многие из его высших сотрудников бежали, а сам проект был расформирован. Причины этого Спарте были известны, потому что она сама поспособствовала такому развитию событий.

Второй чип содержал набор файлов с допросами захваченных членов свободного духа. Захваченных кем? Где Командор раздобыл их, Спарта не знала.

Это были невероятные истории. — Извлеченные из глубин памяти воспоминания об ужасающем детстве, о неудачах, о бездомности, отчаянии. Затем, в следствии контакта с прорицателями (проще говоря вербовки), расцвет надежды, появление смысла жизни. Воспитание и обучение принципам свободного духа. Подключиться к этим файлам означало пережить ад потерянных душ.

Двое из тех солдат свободного духа, чьи воспоминания были зафиксированы на этих файлах, участвовали в событиях той ночи, когда отец Линды пытался спасти ее, в ту ночь, когда его телохранители были убиты, а Линда ранена, и Снарк, действуя по ее приказу, унес ее раненого отца и мать в ночное небо. Эти солдаты верили в историю, о которой писалось во всех средствах массовой информации, — Снарк разбился в ту ночь в Мэриленде, все, кто был на борту, погибли. То есть нападение и попытка похищения (так интерпретировал эти события в своих показаниях Лэрд), потерпела неудачу.

В последнем чипе были файлы содержащие выписки из архивов полицейских и военных, сообщавших о крушении вертолета, с подтверждающими записями радаров. И был файл с реальными записями тех же радаров в ту же ночь, на которых никакой катастрофы зафиксировано не было. Где и как Командор раздобыл этот файл?

— Насмотрелась? — прошептал вернувшийся Командор из темноты.

— Ты обещал рассказать мне, что на самом деле случилось с моими родителями. В этих чипах об этом ничего нет.

— Я говорил лишь то, что знаю, но не могу этого доказать, что они живы.

Спарта чувствовала — Командор не врет:

— Что ты хочешь от меня?

— В команде Кон-Тики будут работать под прикрытием мои люди, ты будешь в их числе.

— Ты не сдержал своего обещания рассказать все о моих родителях, поэтому я буду с тобой сотрудничать, но не в команде. Я буду отчитываться перед тобой и только перед тобой. А ты сам уверен на сто процентов в каждом из этой команды?

Он стал горячо доказывать преимущества, командной работы — возможность следить сразу за несколькими подозреваемыми, постоянная связь с центром с получением новых данных, материально-техническая поддержка… Наконец он сдался:

— Хорошо, работай в одиночку, если тебе так хочется. Я договорился о сеансах в нашей клинике, начиная с завтрашнего дня.

— Что за сеансы?

— Ну ты же не можешь оставить себе эту физиономию, Трой. Она известна на всех планетах.

— Больше никаких операций.

— Что? — В его голосе звучало неподдельное изумление. — Послушай, ты очень ошибаешься, отказываясь от нашей поддержки. Я могу только надеяться, что для тебя это не кончится печально…

Он все еще продолжал в том же духе, пытаясь ее вразумить, когда они оказались перед зданием земного Центра, но наконец коротко попрощался.

Одетая в синюю форму Комитета Космического Контроля с обычной спортивной сумкой на плече, она отправилась на магнитоплане в ньюаркский шаттлпорт, но туда не прибыла. На жаргоне следственного отдела — «отрубила хвост».

Изменить внешность. Для начала, сальный черный парик с конским хвостом до пояса, цветные контактные линзы, пятно на щеке. Поменять жесты, походку, выражения лица и акцент. Конечно для хорошо запрограммированной машины всего этого будет недостаточно, это она понимала. Но обитатели прибрежных баров Нью-Джерси принимали ее за свою. В кожаных штанах и куртке она в отиралась там в течение недели, входя в образ. Там же ей удалось приобрести хорошо сделанные фальшивые документы, — две идентификационные карточки.

И вот симпатичная рыжеволосая девушка по имени Бриджит Рейли появилась в Ньюарке и села в третий класс сверхзвукового лайнера, направляющегося в Лондон.

VIII

В консервативном темном костюме и красном шелковом галстуке, с большим черным кейсом для документов, который он обычно носил с собой, Блейк покинул родительский дома в тот же час, что и в предыдущие две недели, и направился в центр города, сев на один из восстановленных старинных поездов метро Манхэттена.

Как и вчера, и позавчера он провел утренние часы на телефоне в поисках работы, договариваясь о собеседованиях по этому поводу, и ушел из дома незадолго до обеда. Весь день он потратил колеся по городу, как обычно внимательно наблюдая не следит ли кто за ним.

Ближе к вечеру он сел на магнитоплан и отправился в пригороды. Меняя маршруты, выходя из вагона и вновь в него заскакивая в последнюю секунду перед отправлением, применяя другие финты, он старался сделать все, чтобы ускользнуть от возможной слежки. И только когда у него сложилась в этом уверенность, он вплотную занялся подготовкой к предстоящей операции.

Час ночи того же дня. Холодно. Безлунно.

Блейк подкрался к внешнему периметру гостиницы «Гранит». Он знал, что проскользнуть незамеченным на эту территорию невозможно, — электрифицированный забор, инфракрасные камеры, датчики движения, собаки. Но он и не собирался этого делать. Хотя от собак и от инфракрасных камер у него защита была. На данный момент они ему были не страшны.

Защита хорошая. Скафандр из прозрачного теплоизолирующего полимера. Все тепловая энергия, выделяемая человеком, собиралась в небольшом аккумуляторе, размещенном между лопатками. Примерно после часа работы (это время можно было увеличивать, тем самым увеличивая температуру и давление газа) аккумулятор автоматически выпустит поток перегретого газа в атмосферу позади головы Блейка, сделав его похожим на ходячую паяльную лампу.

Однако до этого захватывающего момента Блейк оставался хладнокровным, как саламандра. Внешне у него была температура окружающей среды, что делало его невидимым для инфракрасных камер. Пластик не пропускал и запах.

Можно спокойно подождать, пока не приплывет его воздушный флот от того места где он его запустил. Сам он добрался сюда естественно быстрее, сначала на машине, а затем, спрятав ее, пешком.

Ясное небо. Легкий прохладный ветерок, дует вниз по реке в правильном направлении, как раз в направлении каменного особняка. Ну вот, наконец и его гвардия.

Блейк атаковал врага флотом воздушных шаров-невидимок, оранжево-розовых светящихся дирижаблей, дрейфующих среди звезд. Дюжиной тончайших шелковых дирижаблей. Подъемная сила каждого создавалась не чем иным, как горящей парафиновой свечой. Управление осуществлялось лопастями из перьев и отверстиями, которые открывались и закрывались в соответствии с инструкциями микроскопических навигационных чипов, запрограммированных на сегодняшнюю погоду. Медленно, бесшумно дирижабли отслеживали свои цели микроскопическими визуальными сенсорами, дрейфуя, как флот жалящих медуз.

Сбивать игрушечные воздушные шары гиперзвуковыми ракетами было бы излишеством. И все же, если радары обнаружат свои цели и зенитки откроют огонь, это разрушит план Блейка.

Шары были практически невидимы для системы наведения зенитных установок. Ее программное обеспечение было рассчитано для целей не меньше дельтаплана. А эти малышки летели к тому же на высоте всего двадцать метров и радары их не видели.

Но горящие огоньки свечей охрана конечно заметила. Едва различимые человеческие и звериные фигуры высыпали из темных дверных проемов и рассыпались по сторонам, в соответствии с планом обороны.

Однако сирен не было слышно. Блейк по собственному опыту знал, что люди в этой конторе не любят будить соседей, если только не думают, что у них действительно что-то серьезное.

Огонь охраны по воздушному флоту оказался малоэффективным из-за неправильной оценки размера и дальность целей, к том уже стрельба велась обычными, не трассирующими пулями.

Кому-то повезло: очередь из автоматического оружия попала в один из маленьких шаров.

Он упал на мокрую лужайку и маленькие шары розовато-желтого огня, заскользили по влажной траве, как крошечные существа, отчаянно бегущие в укрытие. При виде этого жуткого зрелища хорошо обученные сторожевые собаки взвыли и бросились врассыпную.

Если бы Блейк не был так увлечен происходящим, он бы рассмеялся. Эти прыгающие, мечущиеся точки розового огня были горсткой капель металлического натрия, которые при соприкосновении с мокрой травой превращались в крошечные ракеты.

Оставшаяся часть флота нашла свои цели. Белые, розовые и желтые фейерверки вспыхнули на крыше Гранитного домика. Пара воздушных шаров упало на крышу крыльца и оно загорелось.

Три маленьких дирижабля, которые были нацелены на гараж, приземлились почти одновременно. Менее чем через минуту водородный резервуар гаража взорвался, как настоящая бомба, превратив транспортные средства внутри в энергично горящие обломки. Огромный шар пылающего водорода поднялся в ночное небо.

Вот вам и разбудили соседей.

Блейк решил, что он создал всем столько развлечений, сколько смог. Он быстро миновал оставшуюся полосу леса. Часть электрифицированного забора обесточил и прорезал там дыру. Преодолев десять метров до низкой каменной стены, он перелез через нее, стараясь не порвать свой пластиковый скафандр. Оказавшись в темноте возле дома, он пригнулся, побежал и запрыгнул на боковое крыльцо. Двери были открыты, когда охрана выбегала по тревоге. Блейк нырнул в ближайшую дверь. Прихожая. Огромная изогнутая главная лестница оставляла впечатление массивного фундамента, но Блейк знал, что под лестницей есть большая комната, — главная цель всей операции.

Он нашел замок, спрятанный в резной деревянной обшивке, и укрепил на него кусочек пластиковой взрывчатки. После того, как дверь с грохотом распахнулась, туда полетела газовая граната, подождав несколько секунд и, нырнув в комнату, бросил еще одну гранату позади себя. Почему бы и нет, он же в скафандре и не дышит этой дрянью!

В комнате одинокая молодая женщина в белой униформе уже крепко спала в кресле перед мониторами, запрокинув голову. Ее длинные светлые волосы рассыпались почти до ковра. Правая рука свисала с кресла, а пальцы касались пола. Когда Блейк отодвинул кресло вместе с ней от пульта, его взгляд зацепился за кольцо, на среднем пальце ее руки, золотое кольцо с гранатом, вырезанным в форме животного.

На экране было видно, что весь персонал снаружи старательно тушит пожары. У него не было времени деликатничать, он просто вырвал из стойки два микрокомпьютера и запихал их в свой рюкзак, прихватил и чипы лежащие на столе…

… Он без труда нашел в лесу машину, бросил рюкзак в багажный отсек, открыл дверь со стороны водителя и тут:

— Руки вверх, — это произнес высокий парень со светлой стрижкой, такой короткой, что парень казался лысым.

Их было трое, в белых мундирах, все молодые, все светловолосые. Они окружили его с трех сторон, направив на него штурмовые винтовки. Лысый посмотрел на Блейка, голого в своем прозрачном скафандре, и усмехнулся:

— Привлекательно выглядишь.

— Рад, что тебе понравилось, — сказал Блейк, пытаясь сохранить чувство юмора. Его слова были приглушены скафандром.

Двое забрались на тесное заднее сиденье, Блейк опустился на водительское сиденье — лысый, который все это время держал его на прицеле, сел рядом:

— Давай к дороге.

Они ехали медленно и молча, пока Блейк, глянув на бледно-голубой цифровой дисплей на левом запястье, ни сказал:

— Мне нужно выйти на минутку. Только на минутку.

Лысый ухмыльнулся:

— С этим придется подождать, мне все равно, даже если ты набьешь весь свой мешок, ты не выйдешь из машины, пока я тебе не скажу.

Блейк пожал плечами и, увеличив время работы аккумулятора на дисплее до максимально возможного, поехал дальше. Прошло еще сорок минут, автомобиль уже подъезжал к воротам «Гранита», когда в салоне раздался свист, переходящий в визг.

— Что это за чертовщина?

— Мне нужно выйти из машины прямо сейчас! — крикнул Блейк, нащупывая дверную ручку. Он знал, что если немедленно не сбросить давление произойдет взрыв, но он уже не успевал выбраться из машины и за секунду до взрыва нажал кнопку.

Столб голубого пламени высокого давления вырвался из устройства между плечами Блейка; со спины, должно быть, казалось, что его голова — вулкан. Пластиковая обивка вспыхнула, выпустив едкий черный дым. В тонкой металлической крыше машины образовалась дыра.

Извергая впечатляющий шлейф пламени, Блейк споткнулся и, шатаясь, вышел из машины, — человек, горевший заживо. Его перепуганные похитители, выскочив из машины, в ужасе глядели на него.

Шатаясь от ужасной жары, умирая на их глазах, Блейк попятился к дымящейся машине и рухнул на водительское сиденье. С последним мучительным спазмом, бессознательным рефлексом бегства, он послал рукоятку вперед и в бок. Горящая машина рванулась, развернулась и бешено помчалась прочь, разбрасывая пылающие куски по мокрой дороге.

IX

С кем и зачем он сражался? Кому и что он хотел доказать? Разве что, это его уязвленная гордость пыталась что-то продемонстрировать Эллен. Эмоции прошедшей битвы, чуть не закончившейся поражением ушли, исчезли. Наступила реакция и чувство бесконечной усталости. С помощью самогипноза Блейку удалось вернуть чувство уверенности в себе.

С этим настроением он сейчас и направлялся на собеседование по поводу работы. От успеха собеседования многое зависело в его дальнейшей жизни. Только эта структура, как он думал, могла помочь ему в борьбе со «свободным духом».

«Институт Глас Народа» занимал трехэтажное кирпичное здание в нескольких минутах ходьбы от комплекса Совета Миров на Ист-Ривер. Боссы — Декстер и Ариста Плаумэны. Декстера сегодня не было и его приняла Ариста.

Ариста любила встать на защиту обиженного на весь мир, невинного человека.

Она подняла глаза, когда Блейк появился в дверях, и сразу поняла, что имеет дело не с обиженным невинным. Она прорычала что-то вроде «сиддаун» и сделала вид, что изучает его резюме.

Ариста была костлявой женщиной с густыми черными бровями и волнистыми седовато-черными волосами. Строгое платье, черное в белый горошек. Широкие плечи, тощий зад. Весь ее вид говорил о ее желании поскорей отделаться от Блейка. Она отодвинула резюме на край стола, словно оно ее оскорбляло.

— Ты работал на «Сотбис», Редфилд? Аукционный дом?

— Не в штате. Они часто нанимали меня в качестве консультанта.

Ее рот кисло скривился при звуке его британского акцента. У нее был хороший американский акцент.

— Но ты же был арт-дилером. Картины, статуэтки, безделушки.

Один лишь акцент четко передавал ее мнение о людях, продававших особо дорогие, декоративные и бесполезные вещи.

— В некотором смысле. Вообще-то, редкие книги и рукописи.

— С чего ты взял, что можешь нам что-то предложить? Мы здесь не для того, чтобы обслуживать прихоти богатых.

— У меня большой опыт исследований.

— Ну, у нас в офисе нет недостатка в научных сотрудниках.

Она начала подниматься, явно намереваясь закончить беседу через тридцать секунд. Приходилось идти с козырей:

— Я провел тщательное расследование. которое несомненно должно заинтересовать «Институт Глас Народа». Речь идет о намерении псевдо-религиозного культа, установить мировое господство во имя… инопланетного божества. Главное в том, что в некоторых, обладающих большими полномочиями органах Совета Миров, есть сторонники этого культа.

— О каком культе ты говоришь? Что за культ?

Возможно, ему все-таки повезет. Хорошо, что Ариста Плауман увлекается конспирологией. Ее брат мог бы просто рассмеяться и отправить его в полицию.

— Они называют себя пророками «свободного духа», но у них есть и другие названия и организации прикрытия. Я проник в филиал, работающий в Париже, и помог его разрушить (в конце концов, к черту скромность, немного саморекламы не помешает). Поклоняются существу, которое они называют Всесоздателем, инопланетному существу, которое, как предполагается, вернется на Землю, чтобы даровать просветленным, то есть членам секты, вечную жизнь и увезти их в какой-то рай. Или, может быть, основать рай прямо здесь, на Земле.

— Хорошо, но какой, по-вашему, интерес может быть у нашей организации к этой компании?

— Пророки сумасшедшие, но они многочисленны и чрезвычайно влиятельны. Менее десяти лет назад члены «свободного духа» начали программу «Множественного Интеллекта» внутри североамериканского Агентства Безопасности. Эта программа прекратила свою деятельность, а ее руководители исчезли, когда объект одного из их незаконных экспериментов вышел из-под их контроля. Но при этом они убили пару десятков человек, устроив пожар в санатории.

— Десять лет назад. К сожалению, старая история.

— Меньше месяца назад Комитет Космического Контроля совет обнаружил межпланетный грузовой корабль «Дорадус», переделанный в нечто вроде пиратского корабля. Замешан был глава одной из крупнейших корпораций на Марсе. Джек Ноубл. Он исчез.

— Я слышала об этом. Что-то связанное с марсианской табличкой.

— Я был там. Я сообщу вам все подробности, какие вы пожелаете.

Ариста задумчиво вернулась к своему столу. Блейк откинулся на спинку стула, посмотрел на нее и заявил:

— Доктор Плаумэн, вы должны заняться тем, чтобы власть не ушла из рук правительств, чего хотят люди вроде моего отца. Это именно та группа людей, которую, как я думаю, вы хотели бы отстранить от дел.

— Твой отец — член этого «свободного духа»?

— Уверяю, это не так. Он просто благонамеренный… аристократ.

— Редфилд, в твоем резюме ничего не говорится о том, что ты мне только что описал.

— Это опасно, доктор Плаумэн.

— Значит, вместе с тобой мы тоже можем стать мишенью.

— Вы были мишенью так долго, что ваша защита превосходна. Я убедился в этом прежде, чем пришел сюда.

Она слабо улыбнулась.

— А ты в безопасности в своем собственном доме?

— У моих родителей так давно много денег, что их обороноспособность почти сравнялась с вашей.

— А почему ты не обратился в Космический Совет?

— А вы сами как думаете?

— Ты хочешь сказать, что и там…

— Вот именно.

По ее лицу было видно, что она просто в восторге от таких перспектив, и конечно она возьмет его на работу. Но все оказалось не так просто. Долгий опыт научил Аристу Плаумэн осторожности.

— Интересно, Редфилд, очень интересно. Я поговорю с братом. Возможно он захочет встретиться с тобой лично. А пока не звони нам. Мы сами с тобой свяжемся…

… Выйдя из Института, Блейк шел по тротуару. Впереди, на противоположной стороне улицы из дверей информационного киоска вышел высокий худой человек. В поднятой на уровень груди руке человека был пистолет. Блейк узнал человека — Лео, худой, подвижный датчанин, один из его приятелей по обществу Афанасийцев. Сработал защитный рефлекс. — Блейк резко повернулся на каблуках и, пригнувшись, бросился назад по тротуару под защиту, припаркованного недалеко, роботакси. Пули выбивали чечетку на мраморной стене здания до тех пор, пока он не оказался в укрытии. Слава Богу, Лео оказался никудышным стрелком! В мгновение ока квартал опустел.

Оказавшись внутри Блейк вставил идентификационную карточку в счетчик.

— Куда едем, Мак? — раздался голос хозяина машины, который находился отсюда далеко.

Блейк просунул голову под приборную панель и несколько секунд возился с электронной схемой этого агрегата. Все еще сидя на корточках на полу, он сказал:

— Вон тощий длинноволосый парень рядом с информационной будкой, на углу, слева от нас. — Наедь на него, если можно не насмерть. Плачу́ двадцать тысяч баксов. Можешь снять с карточки прямо сейчас.

— Да, но… послушай, Мак, я не занимаюсь такими вещами, как…

Блейк яростно ткнул пальцем в схему, прерывая болтовню и самостоятельно командуя машиной. Такси ринулось вперед, пули раскололи ее ветровое стекло. Скрежет, удар. Бампер роботакси прижал ноги Лео к стене инфобудки, он ударился о нее головой и на минуту перестал соображать, но в остальном остался невредим. Выскочив из машины Блейк в прыжке, ногой выбил из его руки револьвер 45-го калибра, добавив, для надежности, еще по голове.

Он вытащил свой черный нож десантника и, приставив его к горлу противника, нежно повел разговор:

— Скажи мне, Лео, почему ты стрелял и я позволю тебе бежать. Если тебя схватят копы, пророки не позволят тебе прожить в тюрьме и одной ночи.

Уже был слышен стрекот вертолета и вой сирен полицейских машин.

— Ты знаешь сам. Ты Саламандра — прохрипел Лео.

— Что такое, черт возьми, саламандра?

— Такие как ты, Гай, а во вторых ты был когда-то Посвященным а теперь предатель. Мы, те кто знает тебя лучше всех поклялись убить тебя.

— Ты взорвал мой дом в Лондоне?

— Не я. Бруни.

— Да, она всегда отличалась от всех вас мужеством.

Блейк ослабил хватку на горле Лео, но держал нож наготове:

— Такси, сдай назад.

Получив свободу, Лео бросился бежать.

Блейк сунул нож в ножны на пояснице и обратился к таксисту:

— Ты расскажешь полиции следующую историю. — Этот парень пытался меня ограбить. Ты пришел мне на помощь, тогда он начал стрелять. Мы почти поймали его в ловушку, но он сбежал.

— Это обойдется тебе дороже двадцати тысяч, — кисло сказал таксист.

— Бери сколько считаешь справедливым.

Блейк полез в такси и достал свой портфель, который он там бросил на пол.

Подлетела полицейская машина и полицейский вертолет завис над головой. Копы подходили, опустив лицевые щитки и держа оружие наготове.

После почти двухчасового допроса полиция отпустила Блейка. Он вышел из метро на своей остановке и направился к дому своих родителей. В этом столетии Манхэттен превратился в аттракцион, эксклюзивный анклав богачей, здесь сохранялась атмосфера старого Нью-Йорка, она поддерживалась ради развлечения.

У входа в дом его родителей, на набережной было оживленнее. Блейк кивнул капитану охраны и набрал код на замке частного лифта, ведущего в пентхаус. Остальные охранники были вне поля зрения публики.

Избегая матери — отец был в Токио по делам, которые требовали его личного присутствия, — Блейк направился прямо в свою комнату.

Он снял порванный пиджак, испачканную рубашку и галстук, и осторожно, еще раз, приложил целебную мазь к покрытой волдырями шее. Факторы роста должны уже к полудню не оставить и следа от ожога второй степени.

Блейк отнес свой поцарапанный портфель в кабинет отца и вытряхнул его содержимое, награбленное во время налета на «Гранит», на стол. Россыпь крошечных черных чипов и два микрокомпьютера, их корпуса треснули там, где они крепились к стойке. Он надеялся, что они не пострадали при пожаре в машине. Блейку потребовалось четверть часа, чтобы запустить первый микрокомпьютер; для ввода он использовал клавиатуру отца, а вывод осуществлялся на рабочий стол через голографический блок отца. Но после часа сосредоточенного постукивания Блейк оставил попытки извлечь что-либо из этой машины. Ничего из того, что он пытался сделать, не получалось, кроме набора стандартных кодовых символов на голопроекции, и он решил, что эта штука действительно поджарилась.

С другой машиной ему повезло больше, но только на чуть-чуть: после сорока минут она заявила ему, что он является несанкционированным пользователем.

Тут ему почему-то вспомнилась лежащая без сознания девушка, кольцо, на среднем пальце ее руки, золотое кольцо с гранатом, вырезанным в форме саламандры. Лео назвал его саламандрой… От безысходности он набрал на клавиатуре это слово. И вот хоть какой-то успех. — В нескольких миллиметрах над зеленой кожаной поверхностью стола Эдварда Редфилда засветился воздух. Однако никакого сообщения не появилось, ни приветствия, ни предупреждения. Там извивалось объемное изображение животного. Это было ящероподобное существо с толстым хвостом и широкой треугольной головой, с крошечными блестящими круглыми карими глазками. Его неуклюжие тонкие лапы имели растопыренные пальцы, заканчивающиеся толстыми подушечками. Влажная кожа твари была медно-коричневой, с ярко-желтым брюхом.

Блейк трудился еще два часа, пробуя все украденные чипы, один за другим. Больше он ничего не получил. Ничего, кроме этой извивающейся саламандры.

Уставший Блейк заснул.

Его разбудил шум крыльев. Нет, это не крылья, а лопасти несущего винта. Он резко выпрямился а, как только вспомнил, где находится и что делает, бросился на пол. Ровный гул вертолета за окном не усиливался и не ослабевал. Блейк подполз к окну и осторожно выглянул.

Черный силуэт, деталей не различить на ярком фоне, висел в двадцати метрах от него, точно напротив. — «Снарк». Его ракетные установки и две пушки Гатлинга были направлены прямо в окно. Бежать и прятаться было некуда. «Снарк» обладал достаточной огневой мощью, чтобы стереть с лица Земли пентхаус вместе с небоскребом. Полиция должна была быть здесь уже через несколько секунд после появления «Снарка». То, что их нигде не было видно, говорило о многом. Блейк мог добраться до пульта управления личной защитой квартиры, он находился в столе. Но он сомневался, что ракеты на крыше смогут справиться со «Снарком».

Блейк встал во весь рост и стоял так, как бы говоря пилоту машины: «Если ты хочешь убить меня, то давай, я готов».

Снарк дернул носом: «Да, мы понимаем друг друга. Да, мы могли бы это сделать. Да, мы знаем, что это был ты, и теперь ты знаешь, что мы можем убить тебя и людей, которых ты любишь, в любое время, когда захотим».

Затем машина лениво изогнулась в воздухе и заскользила прочь.

Блейк вернулся к столу. Достал коробку, сложил в нее все, что он добыл в «Граните», достал из отцовского ящика толстую ручку и жирными печатными буквами написал на коробке: САЛАМАНДРЕ, СЕВЕРОАМЕРИКАНСКАЯ ПАРКОВАЯ СЛУЖБА, ГОСТИНИЦА ГРАНИТ.

Адрес не был полным, но он считал, что этого достаточно. Если они контролируют полицию, то, без сомнения, имеют некоторое влияние и на почтовую службу. Этот посылку он отправит из какого-нибудь анонимного соседского почтового ящика.

Шагая по продуваемым ветром улицам к центру города, Блейк чувствовал себя очень несчастным. Женщина, которую он считал любимой, не захотела иметь с ним ничего общего. Все материальные ценности, которыми он дорожил, были уничтожены.

Даже если Плаумэны предложат ему работу в своей организации, он должен не соглашаться. — Он подвергает своих родителей опасности, степень которой, которую он глупо недооценил. Он должен не медля покинуть родительский дом.

X

Спарта нашла работу в, крупном туристическом агентстве в лондонском Сити, чьи компьютеры были подключены гораздо лучше, чем предполагали менеджеры фирмы. Они с готовностью наняли девушку с искрящимися зелеными глазами и ирландским акцентом, которая называла себя Бриджит Рейли и которая представила впечатляющее резюме работы в туристической индустрии.

В течение следующих недель и месяцев ее работа состояла в долгих часах перед плоским экраном, в разговорах по комлинку с клиентами и другими агентами, в бронировании и перебронировании рейсов. Бриджит Рейли старалась ладить со всеми на работе, но ее коллеги, мужчины и женщины, вскоре поняли, что она не имеет ни малейшего желания налаживать более близкие отношения. — Работа, и нечего кроме работы.

Когда заканчивался рабочий день, мисс Рейли ехала на метро в крошечную, уродливую квартирку в грязном, уродливом районе, где осторожность заставляла ее оставаться дома, подальше от соседей и других незнакомцев. Каждый вечер она ужинала в автоматической столовой; поев, она сразу ложилась в свою узкую постель. Шесть часов спустя висевший на стене экран будил ее, передавая новости, и начинался новый рабочий день.

Ее внутренняя жизнь была намного богаче и страннее.

По ночам ей снились сны. Ночь за ночью она спускалась в водоворот зловещих облаков. Она знала, что это облака Юпитера. Ветер пел ей на языке, который она прекрасно понимала. Но она никогда не могла вспомнить ни слова из того, что было сказано, когда просыпалась. Вспоминались лишь смешанные эмоции экстаза и страха. Эмоции становились все сильнее и ярче, и она решила отложить все остальное в сторону, и разобраться прежде всего в самой себе. Узнать, что же спрятано в ее голове, отголоски чего лишь иногда во сне прорываются наружу. Похоже Командор и его врачи пытались сделать то же самое. Может ей это удастся.

Сидя за компьютером своего туристического агентства, она выполняла свою обычную работу на клавиатуре пальцами одной руки. Выпущенные из под ногтей другой руки шипы, были вставлены в порты компьютера и запускали другие нужные ей программы, не мешая ей заказывать групповые экскурсии. Для этой скрытой от посторонних глаз работы ей не нужен был экран, он был в ее голове. Она впитывала целые энциклопедии нейроанатомии, нейрохимии, наркологии.

Ее квартира превратилась в подпольную лабораторию, аптеку, склад всевозможных наркотиков. Шло время. Ее эксперименты над собой шли с переменным успехом. Они очень дорого стоили ее организму, но она не отступала, хотя и старалась быть осторожной. Последнее, что попало в ее руки, был недавно синтезированный препарат Стриафан. После нескольких самоубийств его запретили для всего, кроме контролируемых экспериментов. После его применения Спарте показалось, что она вот вот добьется желательного результата.

Она больше не просыпалась в ужасе. В ней росло убеждение,что в центре юпитерианского вихря есть нечто, что поет ей, зовет, приветствует. Еще немного и произойдет волнующее открытие…

Но случилось ужасное, — необычайная способность Спарты к самоанализу, к самоконтролю подвела ее, исчезнув без ее ведома. Она не заметила того момента, когда стала зависимой от препарата и самостоятельно избавиться от зависимости у нее не получалось.

XI

Самолет из Лондона начал заход на посадку в Варанаси. Сидя в кресле, Спарта видела далекие заснеженные вершины, затем все заволокло смогом, заложило уши. Она вытряхнула белую таблетку из пластикового тюбика и стала сосать ее молча, настойчиво — без этого вкуса она больше не могла обходиться.

Стройная женщина, закутанная в тонкое хлопчатобумажное сари, расшитое золотом, поднялась со стула и улыбнулась, когда вошла Спарта.

— Добро пожаловать, инспектор Трой. Доктор Сингх скоро освободится. Пожалуйста, располагайтесь поудобнее.

— Спасибо. Я постою.

Спарта подошла к окну приемной, она была в синем мундире Комитета Космического Контроля. Приемная располагалась на сороковом этаже центра Биологической медицины космического совета, огромного стеклянного многоугольника, возвышавшегося рядом с фортом Рамнагар, на правом берегу широкого Ганга. Через высокие окна были видны остроконечные храмы священного города Варанаси, его прибрежные ступени, заполненные людьми, некоторые люди спускаются в коричневую воду реки.

Индианке, похоже, было нечем заняться и она начала болтать:

— Вы впервые в нашем Центре, инспектор?

— Вообще-то это моя первая поездка в Индию.

— Простите меня, но вы довольно знамениты, — голос женщины был чистым и музыкальным; возможно, ее главной обязанностью было развлекать посетителей, ожидающих доктора Сингха, — я знаю что вы уже побывали на Луне, на Марсе и даже на поверхности Венеры.

Спарта полуобернулась от окна и улыбнулась:

— Я очень мало что видела на нашей собственной планете.

— Боюсь, отсюда сегодня можно увидеть лишь смог и дым.

— Город все еще использует ископаемое топливо?

— Нет, наша термоядерная установка работает хорошо. Это дым от погребальных костров на гхатах.

Спарта сосредоточила свое внимание на ступенчатой террасе у реки. Ее правый глаз увеличил картину, и она смогла видеть пламя костра, рядом на сложенные бревна укладывали тело человека, завернутое в яркую ткань, похожий сверток плыл по реке.

— Возможно, вы думаете, какое странное место для биологического исследовательского центра, — приветливо продолжила секретарь. — Самый священный город в Индии.

— А ты? Ты считаешь это странным?

— Многие наши посетители так считают — женщина ловко уклонилась от ответа. — Особенно когда узнают, что некоторые из наших выдающихся исследователей, очень основательно разбирающихся в микробиологии, уверяю вас, являются и правоверными индусами, верящими, что питье из священных вод Ганга очищает тело и душу.

Прозвенел комлинк, и секретарша улыбнулась.

— Доктор Сингх вас ждет.

Доктор Сингх могла быть сестрой ее секретарши. — Изящный красный рот, огромные карие глаза, прямые черные блестящие волосы, туго стянутые на затылке. На ней был костюм-поло: шелковая блузка, бриджи и начищенные сапоги для верховой езды.

— Позвольте представиться, я Холли Сингх, — произнесено это было без следа индийской напевности, с чисто Оксбриджским акцентом.

— Очень мило с вашей стороны, что нашли для меня время. — Спарта крепко пожала руку и во время кратковременного обмена взглядами изучила Холли так, что если бы женщина это почувствовала, ей бы это наверняка не понравилось. Так бы на нее посмотрела камера видеонаблюдения при попытке проникнуть на военную базу или на верхние этажи Центрального Земного штаба Комитета Космического Контроля на Манхэттене. Правый глаз Спарты, по сетчатке глаза Сингх, определил, что это именно тот человек, о котором говорилось в архиве Центра. Типичный, для здорового тела в состоянии покоя, комплекс запахов. Тональность голоса — смесь уверенности, любопытства и самоконтроля.

— Вы прибыли по поводу ПУМК, инспектор? Какие-то неясности в протоколах?

— Я хочу, доктор, чтобы ты рассказала о этой программе во всех подробностях. Ведь это ты стояла у ее истоков. В протоколах сухие факты, и ты права, неясностей хватает.

— Если бы со мной связались, это избавило бы вас от поездки через полмира. — Сингх выглядела удрученной.

— Я ничего против путешествий не имею.

— Да, я слышала. — Слегка заметная улыбка промелькнула на лице Сингх.

Спарта продлила осмотр еще на несколько секунд. — Холли Сингх выглядела не старше тридцати лет, ее кожа была такой гладкой, а лицо таким правильным, что было очевидно, что большую часть ее физиономии восстановили. Однако в ее личном деле не было никаких записей о травмах. Значит, маскировка. И запах ее тела тоже был маскировкой, смесью масел и кислот, предназначенной для воспроизведения именно запаха расслабленной тридцатилетней женщины.

Спарте на мгновение пришла мысль, что Сингх вовсе не человек, а андроид. Но кто станет делать машину, похожую на человека, когда можно делать людей с возможностями машин? Нет, Сингх была конечно человеком, хотя она явно скрывала свое истинное лицо, но ее выдавал запах адреналина, — ее нервы были напряжены.

— Пожалуйста, садитесь. Вам предлагали прохладительные напитки?

— Да, спасибо. Ничего не нужно. — Спарта еще ощущала вкус белой таблетки и ей не хотелось ничем его перебивать.

Спарта села в одно из удобных кресел. Доктор села в кресло напротив. В комнате царил полумрак, стеклянная стена была занавешена; теплый свет пятнами падал от медных старинных ламп.

Сингх вызвала групповую голограмму на столе.

— Вот, смотрите, как они выглядели, когда я, в основном, закончила работать с ними. Питер, Пол, Соула, Стег, Алиса, Рама, Ли, Иероним.

— И по сколько им тут?

— Все молодые, от четырнадцати до шестнадцати. Питер, Пол и Алиса были приобретены в детстве в Заире, в соответствии с местными правилами торговли исчезающими видами, конечно. Остальные родились здесь, в нашем питомнике приматов. Шимпанзе конечно не люди, но мне нравится думать, что в этих молодых лицах можно увидеть немалое чувство собственного достоинства.

— Ты любила их?

— Очень. Они не были для меня подопытными животными. Хотя именно с опытов над ними все и началось, началась программа.

— Как это началось? — Спарта постаралась придать своему голосу больше теплоты, она была удивлена, каких усилий ей это стоило. — Я не имею в виду официально. Что подтолкнуло к этому, доктор Сингх?

Сингх нашла вопрос лестным, как и надеялась Спарта, и слегка расслабилась.

— Я задумала эту программу в то время, когда нанотехнологии, наконец, начали давать результаты, о которых люди мечтали с 20-го века. Это было… неужели прошло уже почти пятнадцать лет?…

«Наверное, чуть больше пятнадцати», — подумала Спарта, — «ты, должно быть, хотела поставить опыт на человеке, но решила все-таки начать с шимпанзе».

…Возможно, вы слишком молоды, чтобы помнить то время, инспектор, но это были славные дни для неврологии, здесь и в исследовательских центрах повсюду. С помощью новых искусственных ферментов и запрограммированных самовоспроизводящихся клеток мы научились восстанавливать поврежденные участки мозга и нервной системы по всему телу… останавливать болезнь Альцгеймера, Паркинсона, бороться с множеством других заболеваний. Восстанавливать зрение и слух практически всем пациентам, у которых были локализованные нейрофизические повреждения. Паралич из-за травмы спинного мозга. Перечислять можно долго.

— Прогресса на всех этих фронтах удавалось достигать без проблем?

— В большинстве случаев пациенты, или их опекуны, давали согласие. — Риск был невелик, а выгода очевидна. А остальное, как говориться, было делом техники. Но были области где проблемы возникали.

— Например?

— Более тонкие улучшения. Восстановление утраты памяти, исправление некоторых дефектов речи, некоторых нарушений восприятия. Мы обладали очень мощными неврологическими инструментами, но не обладали достаточными знаниями об организации самого мозга. К тому же этические проблемы.

— Ну конечно, вы же не могли экспериментировать с людьми.

— Некоторые из наших исследователей не хотели экспериментировать даже с высшими приматами.

— Но не ты

— Я уверена, что вы слышали много историй об Индии, инспектор. Может быть, вы слышали о Джайнах, которые подметают перед собой землю, чтобы не наступить на блоху? Ну, я давлю комаров, даже нарочно.

На мгновение красные губы Сингх растянулись в улыбке, и ее белые зубы блеснули. Спарте она напоминала больше индуистскую Кали, чем мирных джайнских божеств.

— Но я питаю здоровое уважение к жизни, и особенно к ее наиболее развитым формам, — продолжала Сингх. — Сначала мы исчерпали возможности компьютерного моделирования — именно из этого исследования, кстати, возникли многие современные органические микро-суперкомпьютеры. Параллельно мы продолжали нейроаналитическую работу над видами, отличными от приматов, — крысами, кошками, собаками и так далее. Но когда, дело дошло до более тонких вопросов, о которых я уже упоминала, — вопросов языка, чтения, письма и запоминания речи, — ни один другой вид, кроме приматов, не смог бы заменить человека.

Сингх заменила голограмму на другую.

— Наш первый объект — детеныш шимпанзе Молли, двигательное расстройство. Бедняжка не могла даже прижаться к матери. В дикой природе она и суток бы не прожила. Я без колебаний ввела ей смесь органических наночипов, для устранения этой проблемы и попутно провела эксперимент на речевом аппарате, коррекция была минимальной, и мы позаботились о том, чтобы она были безболезненной.

Результаты были поразительные, скоро ее нельзя стало отличить от других детенышей шимпанзе, а меня она назвала «мама», когда я просто протянула руку и дала ей пищевую таблетку. Была преодолена пропасть между нашими видами.

Глаза Сингха блестели в тусклом свете лампы. Спарта промолчала.

— Оглядываясь назад, я думаю, что именно в этот момент я задумала ПУМК, программу улучшения межвидовой коммуникации, — Сингх нахмурилась. — Между прочим, я ненавижу термины «супершимп» и «шимп», — хмурый взгляд исчез, но выражение ее лица оставалось бескомпромиссным. — Наши первые выпускники, вся восьмерка были готовы к испытаниям год спустя. Все подробности есть в протоколах.

— Однако там нет ни слова, почему была свернута программа. Такого протокола нет.

— Для меня самой это не совсем ясно. После того, как все наши выпускники погибли при катастрофе «Королевы Елизаветы» просто прекратилось финансирование ПУМК. Почему? Это большой вопрос.

— Я не нашла записи о смерти шимпанзе по имени Стег.

— Стег? — Сингх внимательно посмотрела на Спарту. — Я вижу, вы внимательно ознакомились с документами.

Немного помолчав, и видимо прейдя к какому-то решению, она продолжила:

— Инспектор, я должна вылететь в Дарджилинг, как только закончу нашу беседу. У меня здесь неподалеку свой санаторий. Это на территории фамильного поместья. Не хотите ли быть моим гостем сегодня вечером? Я думаю, вам будет интересно познакомиться со Стегом. Последним из так называемых супершимпов.

XII

— Все, что ты помнишь о той ночи, является правдой, — сказал Командор, — за исключением того, что в вертолете была она. Это внушение, фальшивая память.

— А как насчет парня, который меня связал? — Спросил Блейк.

— Он был настоящим. Ты почти сбежал. Вылетел из окна, атаковал вертолет. Полная неожиданность. Если бы у парня в «Снарке» не была наготове инъекция, ты мог бы устроить нам неприятности.

Они шли рядом, бок о бок, через лес, утесы на берегу Гудзона едва виднелись сквозь деревья. От дыхания изо рта вылетал пар. Вокруг полыхала осень. Вышли на опушку, через широкую, уже побуревшую лужайку, подошли к особняку. Вот окно Эллен, разбитое Блейком при попытке к бегству, видна свежая замазка.

— Эллен помогла мне забраться в вертолет, а потом она же — из шприца-пистолета. Говоришь, что это фальшивая память. Такое возможно?

— С недавних пор.

— А можно стереть, то что… Вернуть мне правду?

— Боюсь, что нет. — Командор рассмеялся одним резким выдохом. — Если хочешь, мы могли бы рассказать тебе версию того, что ты мог бы вспомнить, если бы мы не справились с тобой. Это было бы так же фальшиво.

— Нет, не нужно.

— Это вызывает интересные вопросы, не так ли?

— Например, вспомню ли я завтра этот разговор?

— Ну, и другие тоже.

— Зачем ты мне все это рассказал? Ведь ты добился своего — убрал меня с дороги?

— Ты опасен, вон что натворил, — Командор кивнул в сторону дома — пластик покрывал обуглившееся крыльцо, велись работы у гаража. — И ты узнал о Саламандре.

Блейк кисло рассмеялся. — А какая разница? Ты можешь переписать последнюю неделю моей жизни… стереть весь этот хаос.

— Я хочу, чтобы мы не были врагами. С нашей точки зрения ложь была оправдана… а Эллен потом тебе все расскажет.

— Она в этом замешана?

— Она бы не согласилась, Редфилд, ты же ее знаешь. Мы не спрашивали. Потом, когда она услышала наши доводы, она согласилась.

Блейк сердито покачал головой. — Я не знаю, как вы, ребята, решаете, где провести черту. Играть в Бога…

— Мы не боги. Мы не смогли бы переписать последнюю неделю твоей жизни, даже если бы захотели. Час или два, если что, если больше, то произойдет беда.

— Откуда ты это знаешь?

— Не мы изобрели эту технику, Редфилд, — резко сказал он. — Это они.

— Но вы их используете. Результаты их экспериментов.

Не желая оправдываться, Командор не стал продолжать разговор в этом направлении, а вернулся немного назад:

— А насчет «стереть весь этот хаос», это не просто вот почему: человеческая память не в одном месте, она распределена по многим отделом мозга. Тебе придется поговорить об этом с нейро-специалистами, для меня это слишком сложно. Я практик и знаю, что легче вычеркнуть то, что кто-то слышал или читал, чем то, что он видел. Еще труднее вычеркнуть что-то, связанное с телом.

— И ты считаешь себя в праве на это?

— Я не виню тебя за то, что ты плохо о нас думаешь, Редфилд, но нам нравится верить, что мы хорошие парни. Поэтому мы не убиваем других хороших парней. Мы не держим в заложниках их друзей и родственников. У нас с тобой только два варианта. Первый — ты даешь честное слово, что нас не предашь. Ну?

Для Блейка это стало сюрпризом. Подумав, он покачал головой:

— Не пойдет. Если они поймают меня, станут пытать… или наркотики… Или заберут Эллен или моих родителей…

— Хорошо, что ты не переоцениваешь себя, но я все равно поверю тебе на слово.

Что-то сломалось внутри Блейка, и он посмотрел на старика с уважением:

— А другой вариант?

— Завербовать тебя.

— Я ведь уже отказался.

— Речь сейчас идет не о полете в космос, а о «Саламандре».

— Все равно, я не могу быть одним из вас.

Они подошли к тому, что осталось от крыльца. Командор остановился на первой ступеньке и уставился на него:

— А почему нет? Ты же был когда-то одним из Афанасийцев.

— Одним из этих оболваненных?

— Все верно.

— Я не был оболваненным. Я никогда не верил в эту чушь, в эту историю с инопланетным спасителем. Я только притворялся.

— Соглашайся, в твоем случае, мы закроем на это глаза, — хрипло сказал Командор.

— Нет. Не пойдет. Но вы же на стороне добра и надеюсь, что этот отказ мне сильно не повредит.

Командор, наблюдавший за Блейком глазами василиска, этой опасной ядовитой змеи, не шевелился, казалось, едва дышал, потом расслабился:

— Ладно. Прежде чем я отвезу тебя обратно в город, — сказал он, — я хочу кое с кем тебя познакомить.

Форстер, профессор ксенопалеонтологии и ксеноархеологии Королевского Колледжа Лондона, был увлечен книгой в кожаном переплете, когда Блейк и Командор вошли в библиотеку. Форстер — крошечный светлоглазый человечек, напоминавший Блейку возбужденного терьера, шагнул вперед и дернул Блейка за руку, когда Командор представил их друг другу.

— Мой дорогой Редфилд, позвольте мне поздравить вас с первоклассной работой, которую вы с инспектором Трой проделали в поисках марсианской таблички. Замечательно, что она благополучно вернулась туда, где ей и место.

— Благодарю вас, сэр. Эллен часто говорила о вас. — Блейк поколебался. — Э-э, простите, что я так говорю, но вы намного моложе, чем я ожидал.

На вид Форстеру было не больше тридцати пяти, а на самом деле — пятьдесят с лишним.

— Если у меня и дальше будут частые встречи со смертью, требующие визитов к пластическому хирургу, я скоро стану таким же мальчиком, как ты, — сказал Форстер. — Мне сказали, что заменили семьдесят процентов кожи.

— Извините, — смущенно вымолвил Блейк. Он забыл о бомбе «свободного духа», о взрыве и пожаре, которые должны были убить Форстера и уничтожить дело всей его жизни.

Форстер кашлянул и с апломбом произнес:

— Вообще-то, если бы табличка пропала, то не было бы ничего страшного.

— Сэр?

— Я изучал эту штуку столько лет, что мог бы сесть за терминал и воссоздать ее по памяти.

— Мистер Редфилд не знал об этом, профессор.

Форстер с подозрением посмотрел на Блейка:

— И вы считаете себя знатоком культуры Икс, Редфилд?

— Вовсе нет, — удивленно ответил он.

— Разве это не тот человек, о котором вы говорили? — Спросил Форстер Командора, приподняв кустистую бровь.

— Работа Редфилда связана с вашей, профессор. Я думаю, что после того, как мы поговорим, вы увидите связь довольно ясно и все поймете. Если вы не возражаете, профессор, давайте начнем.

— Хорошо. — Форстер достал из внутреннего кармана твидового пиджака плоский голопроектор, положил его на столик рядом с лампой и нажал кнопку. Несколько десятков предметов появились в воздухе над аппаратом, они выглядели отлитыми из металла.

— Полагаю, вы оба знаете о моем открытии, что таблички Венеры представляют собой более впечатляющее лингвистическое и филологическое открытие, чем сам легендарный Розеттский камень. Если благодаря находке Розеттского камня были расшифрованы древние египетские иероглифы и раскрыты тайны древней цивилизации, то здесь мы имеем нечто более эпохальное. — Гордо заявил Форстер. Полное отсутствие скромности было настолько очевидным, что Блейк находил это почти очаровательным.

Форстер величественно откашлялся:

— Одним махом мы смогли получить не только значительный образец языка, письменного и фонетического, культуры X, но и, как неожиданная удача, образцы текстов нескольких потерянных языков Земли, никогда ранее не расшифрованных. К сожалению, все копии этих табличек были уничтожены в ту страшную ночь.

— Но оригинальные скрижали Венеры все еще существуют? — Спросил Блейк.

— Да, в пещере, там, где мы их оставили на поверхности Венеры, и я, конечно, намерен вернуться, чтобы выкопать их, — Форстер заколебался, — когда-нибудь. Когда можно будет собрать необходимые средства.

Я перевел и марсианскую табличку! Как можно догадаться, взглянув на табличку, на самом деле это не табличка. Это всего лишь фрагмент гораздо более длинного документа, большая часть которого отсутствует. Вот что там написано, если перевести на земной язык.

Зазвучал стандартный голос универсального компьютера:

…место на ZH-GO-ZH-AH 134 от WH-AH-SS-CH 9…

…вниз по соляному миру от EN-WE-SS 9436…

были назначены, пришли смиренно и мирно, чтобы сделать… лидера.

Под берегом темной соли они… одна тысяча стадий от этого места они… места силы и их места производства и… учебы и их места отдыха. Более поздние поколения… по всей соли и земле этого мира, и… от WH-AH-SS-CH они выполняли работу, порученную…

…порученный труд на этот, первый… в EN-WE-SS СС 9436-7815.

Наибольшее их… TH-IN-THA. Колесницы текли, как река, с востока… большие лагеря.

Он обозначает заслуженные… достижения. Эти существа размножались… и разнообразие. В их многочисленных видах… сплетенные вместе.

В то же время другие обозначения… второй и третий соляные миры. А потом, наконец… AH-SS-CH 1095, все те, кто были… соляными мирами, ожидающими сигнала успеха… облачные посланники, где они живут… великий мир.

Всадники на колесницах оставили эту надпись… их великая работа. Они ждут пробуждения… ожидание в Великом мире…

Тогда все будет хорошо.

Блейк слушал эти обрывки странной речи со все возрастающим изумлением, пока последние слова не вывели его из транса. — Все будет хорошо? — выпалил он.

— Не переведенные термины — это, конечно, имена собственные, возможно, имена отдельных людей, конечно, названия звезд и планет, включая, я уверен, Землю, Венеру, Марс и Солнце, — сказал Форстер.

— Там действительно было сказано «Все будет хорошо»? — Все не мог успокоиться Блейк.

— Соляной мир — это ведь не термин бронзового века, не так ли? — холодно заметил Командор, приглашая Форстера продолжать.

— Нет, но они явно имели в виду океанский мир. Растворенные соли могли заинтересовать их не меньше, чем вода.

— А Великий мир?… — подсказал Командор.

— Это Юпитер, — торжествующе сказал Форстер. — «Великий» после «соляных миров».

— А «ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО» — это девиз тех, кто украл марсианскую табличку, тех кто пытались убить тебя. Они им заканчивают все свои сборища. — Пояснил Командор Форстеру.

Тот глянул на Командора, и его осенило:

— А, так вот почему вы хотели познакомить меня с мистером Редфилдом.

— И вот почему я хотел, чтобы Редфилд встретился с вами. Вы с ним в одной лодке.

— Помнишь звездные карты, которые я рассматривал в обществе Афанасийцев?

Наступили сумерки. Блейк и Командор шли по траве к белому вертолету Комитета, на котором они прилетели в «Гранит».

— Ты имеешь в виду ту, которую украл из Лувра?

— Не только, у них были и другие. Что у них было общего, так это особое расположение планет и звезд. Одинаковое на всех. И оно соответствует времени запланированного рандеву Кон-Тики с Юпитером. Слушай, ты знаешь, что там должно произойти?

— Ты думаешь я пророк?

— А что ты хочешь от Форстера?

— У него есть план исследований и я выразил готовность оказать ему всевозможное содействие, потянуть за все возможные ниточки. Больше никаких вопросов, Редфилд, я собираюсь пожать тебе руку на прощание в последний раз… если ты не передумал.

— А где сейчас Эллен?

— Клянусь, хотел бы я знать.

— Хорошо, — тихо сказал Блейк. — Я с тобой, в твоей команде.

XIII

Приближались предгорья, Холли Сингх отключила автопилот своего быстрого маленького вертолета «Стрекоза» и вручную вела его над террасированными гребнями. Щебеночная дорога и сверкающая пара железнодорожных рельс извивались по склону. Старинный поезд мучительно пыхтел, выпуская в горный воздух белый пар.

Сингх кивнула в сторону ярко-зеленых террас, уходящих вниз, подобно ступеням гигантской лестницы:

— Чайные плантации. Дарджилинг выращивает лучшие в мире сорта. Так нам нравится думать.

Вертолет преодолел гребень на высоте 2500 метров. Гималаи вздымались в хрустальном воздухе. У Спарты перехватило дыхание при виде увешанных ледниками вершин, торчащих, как битое стекло, в темно-синее небо. Катченджанга, третья по высоте гора на Земле, доминировала над всеми остальными.

Внезапно они оказались над городом, который цеплялся за гребень хребта и рассыпался по его склонам. Вертолет пролетел над зелеными лужайками и старыми деревьями, мимо каменных церковных башен.

— Англичане, включая дюжину моих прапрадедов, развили Дарджилинг как убежище от жары равнин, — сказал Сингх. — Вот почему половина зданий выглядит так, будто их привезли с Британских островов. Видишь вон ту, похожую на Эдинбургскую церковь? Несколько десятилетий это был кинотеатр.

Вертолет скользнул вдоль хребта, мимо города. Сингх заметила направление взгляда Спарты и улыбнулась:

— Горцы проводят много времени в молитвах. — Склоны холмов были усеяны шестами с молитвенными флагами, знамена безвольно висели в неподвижном воздухе.

Вертолет летел, пока перед ним не открылась широкая зеленая лужайка, окаймленная массивными дубами и каштанами.

— Говард Фалькон из этих мест? — поинтересовалась Спарта.

— Корни Говарда в Индии почти такие же глубокие, как и мои. Хотя ни один из его истинно британских предков никогда не был туземцем.

Настроение Сингх казалось по-настоящему веселым, как будто резкий горный воздух освежил ее.

— Когда Говард собирал деньги на постройку «Королевы Елизаветы», его любимым трюком для завоевания друзей и влияния на людей было поднять их на своем термоядерном воздушном шаре, они вылетали из Шринагара и оставались в воздухе в течение нескольких дней, дрейфуя вдоль Гималаев и приземляясь здесь — прямо там, где мы садимся.

Вертолет мягко опустился на траву. Позади, среди деревьев, Спарта увидела белый дом с широкими верандами и широкими карнизами, окруженный огромными цветущими рододендронами — кустами величиной с деревья, пережитками последней эпохи динозавров.

— И всякий раз, когда Говард приземлялся, мы приглашали соседей, пили вино, обедали и льстили его гостям.

Сингх отстегнула ремни и легко вышла из вертолета. Спарта вытащила свою сумку из-за сиденья и последовала за ней, ее туфли утопали в пружинистом дерне.

— Сегодня вечеринки у нас не будет, — сказала Сингх. — Просто тихий домашний ужин.

На широкой лужайке осторожно ступали два павлина, демонстрируя огромные веера голубых и зеленых перьев самкам, бродившим по лужайке. Почти на вершине высокого кедра Спарта увидела белую цаплю. Покрытые снегом горы краснели в вечернем свете.

Обе женщины направились к большому дому — доктор в костюме для верховой езды, женщина-полицейский в аккуратной синей униформе. Высокий мужчина в обтягивающих штанах и куртке поспешил к ним через лужайку, остановился в нескольких метрах и склонил голову в тюрбане.

— Добрый вечер, мадам.

— Добрый вечер, Ран. Пожалуйста, проследи за вертолетом. И отнеси чемодан инспектора в ее комнату.

Спарта протянула высокому сикху свою сумку. Его кивок был резким, как военный салют.

— Я отведу вас в вашу комнату позже, инспектор, — сказала Сингх. — Хочу сначала кое-что показать, пока не стемнело. Пойдем.

Они шли по прохладным тенистым проходам под каштанами. Сквозь аккуратные ряды старых деревьев и декоративных кустов виднелись другие белые здания.

— Предки мои, сколотив состояние на чае, основали здесь туберкулезный санаторий. Теперь, когда туберкулез ушел в прошлое, мы лечим здесь неврологические расстройства… те, которые можем. Несмотря на весь прогресс, о котором я говорил ранее, некоторые тайны остаются за пределами нашего понимания.

Сингх свернула с посыпанной гравием дорожки и они пошли мимо высокой живой изгороди из благоухающих камелий. Не требовалось специальных чувств Спарты, чтобы предугадать, к чему они придут — запах животных становился сильнее с каждым шагом.

Среди деревьев стояли низкие каменные амбары. Спарта различила резкий запах кошек, исходящий от одного, запах копытных — от другого, и запах рептилий — от третьего. В кованой железной клетке, высотой с четырехэтажный дом, она увидела, как взмахнули крылья, и на фоне темнеющего неба на мгновение возник силуэт орла.

— Этот зверинец используется в исследовательских целях. Здесь представлено много редких видов с субконтинента. Завтра, если захотите, можете все осмотреть. А сейчас пройдем сюда.

Она повела Спарту в конец ряда клеток с обезьянами, стоящих в длинном каменном сарае, к высокой, до самой крыши, клетке. В ней были смонтированы алюминиевые конструкции, напоминающие помещения «Королевы Елизаветы».

— Это часть макета, который мы использовали для обучения шимпанзе. Обучение проводилось в центре в Рамнагаре, но я сохранила этот кусочек и установила его здесь. — Для Стега. Стег! Холли здесь. Холли хочет поздороваться.

Мгновение ничего не происходило. Воздух наполнился улюлюканьем и криками других приматов. Затем из тени выглянуло робкое лицо с широко раскрытыми карими глазами и губами, приоткрытыми в опасении.

Животное несколько секунд колебалось, затем медленно вышло из укрытия. Он вскарабкался на ближайший алюминиевый лонжерон и уселся там, внимательно изучая Спарту.

Спарта хорошо знала это лицо — лицо перепуганного шимпанзе, с которым Говард Фалькон встретился лицом к лицу в последние минуты жизни Королевы. Очевидно, приказ Фалькона — «босс, босс… иди» — все-таки спас ему жизнь.

— Каждый раз, когда я смотрю в лицо шимпанзе, я вспоминаю, что это мой ближайший эволюционный родственник, — начала свою лекцию Сингх:

— Я думаю, можно с уверенностью сказать, что никто из нас не понимает на фундаментальном, клеточном, молекулярном уровне, почему шимпанзе не выглядят и не ведут себя так же, как мы. После более чем столетия изощренных исследований мы все еще не до конца понимаем, почему мы и они выглядим по-разному, почему мы и они можем заразиться одними и теми же вирусами, но болеем по-разному. Мы не понимаем, почему люди могут читать, писать и говорить сложными предложениями, а они, в своем естественном состоянии, не могут. С генетической точки зрения мы настолько близки друг другу, что, вероятно, только мы, люди, можем заметить разницу.

Сингх повернулась к Спарте, одарив ее своей тонкой улыбкой:

— Я сомневаюсь, что инопланетянин, какой-нибудь пришелец с другой звезды, вообще смог бы установить различие, разве что при помощи сложных инструментов. Это говорит о том, что огромные эволюционные различия могут быть достигнуты тончайшими физическими настройками.

— Но только это должны быть правильные настройки, — сказала, тихо, как бы про себя, Спарта.

Глаза Сингх расширились на долю миллиметра и она повернула голову к шимпанзе:

— Стег! Иди поздоровайся с Холли.

Она сунула руку в карман куртки и вытащила оттуда кусок чего-то коричневого и рассыпчатого.

Стег с видимым усилием отпустил проволочную сетку, один за другим отдергивая пальцы левой руки, затем потянулся за протянутой пищей. Он жадно сунул ее в рот и принялся жевать. Его рот был полон, а мускулы тяжелой челюсти скрежетали, темные зрачки были обведены желтым, его любопытство трогательно смешивалось со страхом. На голове был виден широкий шрам.

— Он не может говорить? — спросила Спарта.

— Уже нет. И понимает только нескольких простых команд, самых ранних, которые он выучил. И, как вы видели, его двигательные функции нарушены. Нейрочипы не могут помочь, разрушения мозговой ткани слишком велики. — Сингх вздохнула. — По уму Стэг примерно равен годовалому младенцу.

Спарта подняла глаза на такелаж, напоминавший внутренности исчезнувшей «Королевы Елизаветы IV». — Разве эта обстановка не вызывает у него болезненных ассоциаций?

— Как раз наоборот. В такой обстановке он и другие проводили самые счастливые дни своей жизни.

Сингх легонько погладила костяшки правой руки Стэга, которая все еще цеплялась за клетку. — До свидания, Стег. Холли придет снова.

Стег ничего не ответил. Он смотрел им вслед.

Свет с неба исчез. Их шаги хрустели гравием по едва заметной тропинке, очерченной низкими, тускло светящимися светильниками.

— Говард Фалькон знал о моей работе с шимпанзе и предложил, в случае успеха, испытать их, приняв в команду вновь строящегося гиганта. Именно его довольно небрежное предложение привлекло инвесторов, дало толчок программе улучшения межвидовой коммуникации.

— А почему он вообще заинтересовался этой программой?

— Он увидел преимущество в дополнении человеческой команды разумными шимпанзе, которые могли бы справиться с большей частью такелажной работы на этом огромном судне. Говард однажды сравнил его с летающим собором.

— Справляться с такелажем? Другими словами, выполнять опасную работу.

— Опасную для нас, но не для них. — Темные глаза Сингх блеснули в темноте ночи. — Этические соображения учитывались, инспектор, не сомневайтесь. Мы не создавали расу рабов. Эксперименты, проведенные на макете, показали, что шимпанзе не только чувствовали себя комфортно в условиях судна, но и были вполне счастливы там, наверху, среди рангоутов и такелажа. Во время предварительных испытаний ни один шимпанзе не пострадал.

Женщины вышли из-за деревьев на открытое травянистое поле. Спарта остановилась и посмотрела вверх, рассматривая ночь.

Звезды над головой были похожи на флуоресцентный планктон, четыре или пять тысяч из них были видны обычному глазу в этой прозрачной атмосфере, в сто раз больше было видно более чувствительному глазу Спарты. На северо-западе покрытые ледниками молодые горы. — Результат наползания тектонических плит друг на друга, которое постоянно меняло форму поверхности вращающейся Земли.

Через мгновение она повернулась к Холли Сингх:

— А Фалькон когда-нибудь навещает Стэга?

— Фалькон больше не один из нас, — ответила Сингх.

— Почему ты так говоришь?

— После крушения Королевы он не появлялся в Индии. Он ни с кем не общается вне ближайшего круга коллег по проекту «Кон-Тики». Наверное, из-за того, что им пришлось сделать, чтобы спасти его.

XIV

Спарта очнулась в комнате с высоким потолком и со сверкающими белизной эмали стенами. Высокие окна с некачественными стеклами были увешаны кружевами. Она не понимала, где находится…

…Ей восемнадцать лет, она в санатории, наполовину пьяная от нежданного возвращения памяти, от нахлынувшей бури чувств. Ее сердце бешено колотится, а горло болит от едва сдерживаемого желания закричать, потому что она слышит, как бьются лопасти приближающегося Снарка, несущего убийцу…

Спарта скатилась с кровати и скользнула на животе по полированному деревянному полу, прижавшись к стене под подоконником. Прислушалась.

Далеко внизу, в глубоких долинах, кричали ночные птицы, и пели миллионы лягушек. Сквозь кружевные занавески комнату заливал свет полной Луны.

Было еще не утро, и она была не в санатории в Колорадо, а в доме Холли Сингх в Индии. Звук, который она услышала, издавался не Снарком, а маленькой двухместной Стрекозой, ее крошечный термоядерный электрический двигатель был настолько тихим, что все, что она могла слышать, было сопением лопастей, и оно не приближалось, а удалялось.

Спарта подняла голову к углу окна и осторожно выглянула. Ее правый глаз был прикован к стрекозе, находящейся уже в полукилометре, поднимающейся на фоне затеняющих Луну вершин. Ракурс был плохой: она смотрела сзади и видела только левое плечо и руку пилота, но инфракрасное изображение, обработанное зрительной корой Спарты, было ярким, как день. Пилотом была женщина — Сингх или кто-то, очень похожий на нее.

Неужели в вертолете действительно Сингх? Куда это она собралась посреди ночи?

Надев облегающий черный комбинезон и мягкие черные высокие ботинки, Спарта отключила сигнализацию, которую она установила на стекло окна и вскользнула наружу, закрыв окно за собой.

Пологая крыша веранды — угол веранды, водосточный желоб — лужайка из декоративного ирландского мха.

Лунный свет сквозь деревья создавал сине-черную мозаику, но для инфракрасного глаза Спарты сама земля светилась тускло-красными оттенками: трава, кусты и голая почва отдавали солнечное тепло в разной степени. Она быстро шла по дорожкам, ведущим к санаторию. Остановилась, увидев призрачную белую фигуру, двигающуюся в темных ветвях кедра, но это была всего лишь цапля.

А вот и санаторий. Четыре невысоких кирпичных здания с металлическими крышами образовывали комплекс, в центре двора стоял старый корявый каштан. Так, здесь палаты с пациентами. Храпят и пусть себе храпят. Здесь тоже. А здесь, судя по запахам бытовой корпус — прачечная, кухня и столовая.

В четвертом здании Спарта обнаружила, наконец-то, клинику, это была ее цель.

Медленно обойдя клинику, держась в тени, она исследовала систему охраны. Ее пристальный взгляд путешествовал вдоль крыши, вокруг каждого окна и дверной рамы, ища камеры наблюдения и устройства сигнализации.

Охрана здания оказалась примитивной. Камер не было. Окна и двери были оборудованы проводящими полосками. Она выбрала окно, наполовину скрытое кустом рододендрона, и распахнула ставни. Из кармана комбинезона достала стеклорез, вырезала круг в стекле возле защелки, постучала по нему и позволила стеклянному диску выпасть наружу в ее руку. Просунув руку в отверстие и уже собираясь прикрепить обводную проволочную петлю к проводящей полоске сигнализации, она почувствовала своими подногтевыми шипами, что в аварийной сигнализации нет тока.

Подумала об этом миллисекунду, затем все равно установила петлю, закрепив оба конца специальным клей-моментом. На всякий случай — ведь ток может и течь начать. Затем она повернула щеколду. В отличие от окна спальни, чтобы поднять палкой эту створку, потребовались усилия; крошки грязи и старой краски падали ей на лицо и на волосы.

Проникнув внутрь она оказалась в маленькой палате, оборудованной больничной койкой и множеством устаревшего диагностического оборудования. Не то, что можно было бы ожидать от дорогого частного санатория. Оставив окно приоткрытым, она начала поиск кабинета администратора.

В центре здания, на двери гравированная медная табличка, гласила «Доктор Сингх». Замок простой, магнитный. На «правильных» кнопках остался запах пальцев Сингх, и через секунду она вошла в кабинет.

Она испытывала странное чувство гордости. Ей нравилось, что она могла обмануть мониторы фотокамер простыми трюками танцовщицы, ей нравилось, что она могла видеть в темноте. Ей нравилось чувствовать запах того, кто был в комнате последним и определять, когда это произошло. Ей нравилось, что она может практически проходить сквозь стены.

И ей нравилось, как она читает компьютерную систему, позволяя шипам под ногтями скользить в порты ввода-вывода, вытягивая из нее информацию. Именно так она делала сейчас, найдя крошечную компьютерную коробку с водяным охлаждением в стене кабинета.

На мгновение она впала в транс, ее чувства были переполнены ароматным запахом больших чисел, проходящих через ее вычислительный орган, глаз ее души. Для нее математические манипуляции граничили с эротическими. Кодовый ключ, который она искала, имел вкус и запах мандаринов… Она ловко проплыла мимо защиты банка данных и через несколько секунд нашла то, что искала.

Она громко рассмеялась, но не над тем, что нашла (вряд ли это было смешно), а от удовольствия от своего мастерства.

Поначалу, когда-то, было страшно осознавать, что она может слушать и слышать то, что другие люди не могут, что она может пробовать и обонять ароматы, которые другие люди не могут, и не просто воспринимать их, а анализировать их в точных химических формулах. Было страшно (хотя и удобно) обнаружить, что она может открывать электронные замки и напрямую общаться даже с самыми сложными компьютерными системами. Столь же удобными были ее безграничная память и способность производить мгновенные вычисления на каком-то глубинном уровне.

Не так давно она даже обладала способностью ощущать эфир, направлять свою волю с помощью микроволнового луча на значительное расстояние. Это было больше, чем простое удобство, — ощущение чистой силы.

Но это было вырвано из нее на Марсе. Имитирующие жизнь органические полимеры, которые когда-то наполняли ее живот горящей электрической энергией, были разорваны импульсной бомбой потенциального убийцы. Ничего не подозревающие хирурги удалили их.

Она не была воспитана на всех этих сверхчеловеческих качествах. Ее родители научили ее доверять себе, научили верить, что просто быть человеком совершенно достаточно. Что быть человеком — значит быть потенциально триумфатором.

То, что она сейчас прочитала в зашифрованных файлах Сингх, подтвердило убежденность, которая росла в ней с тех пор, как она покинула Марс. Очень много людей прошло через грязные руки Холли Сингх. Поразительная часть из них погибла. Они были безымянными, бездомными бедняками, сиротами… теми, кого никогда не хватятся.

Среди них выделялся один.

Испытуемая женщина, 18 лет, рост 154 сантиметра, вес 43 килограмма, волосы каштановые, глаза карие, раса: белая (Англичанка)

диагноз параноидальная шизофрения жалобы на постоянные и тяжелые зрительные и слуховые галлюцинации, назначенное лечение…

…смерть констатирована в 11: 31 вечера

…утилизация тела в соответствии с директивой Совета (отправка в Северную Америку) прошла без инцидентов

…записи отредактированы, успешно переданы…

Девушка, безымянная беглянка, выброшенная на берег в Кашмире, попавшая к Сингх, по внешнему виду была двойником Спарты. Скорее всего ее приняли за Спарту, девушке не повезло выглядеть как Линда Н. Это было быстрым и преднамеренным убийством. И вряд ли можно считать совпадением, что это произошло вскоре побега Спарты из санатория восемь лет назад.

Спарта была пациенткой, такого же старинного здания как это, высоко в горах — Скалистых горах Северной Америки. Она оказалась в ловушке, погрязла в собственном прошлом, обездвиженная своей неспособностью удерживать новую информацию дольше нескольких минут. Ее кратковременная память была настолько разрушена, что она даже не могла запомнить лицо своего врача.

Но доктор, так трудно запоминавшийся, знал, как восстановить ее рабочую память; он сделал это ценой собственной жизни, дав ей драгоценные секунды, позволившие ей сбежать в Снарке, привезшем человека, которому приказали ее убить.

Вряд ли совпадение, что Сингх разработала методы нейрочипов, которые доктор использовал, чтобы спасти Спарту — те же самые методы, которые, в частности, сделали Спарту уродом.

Еще одно почти невозможное совпадение. Когда «Королева Елизавета IV» с экипажем из неврологически улучшенных шимпанзе потерпела крушение над Большим Каньоном, то капитан Говард Фалькон, старый друг Холли Сингх, был снова собран, спасен, при помощи той же технологии нейрочипов. Спарта, Фалькон и Стег, искалеченный шимпанзе, были двоюродными братьями, если принять во внимание нейрочипы в их черепах.

Спарта загрузила весь объемный секретный файл в свою память и вытащила подногтевые шипы из компьютерных портов. Она стояла в залитом лунным светом кабинете, прислушиваясь к пронзительным крикам экзотических птиц, реву тигра, болтовне бессонных обезьян в зверинце.

В мире были силы, которые намеревались сделать людей такими же эволюционно устаревшими, как приматы, — Холли Сингх работала на них, а не на Совет миров, не на Комитет Космического Контроля и уж точно не на благо своих пациентов.

Спарта вышла из кабинета Сингх и направилась по коридору. Она сняла проволочную петлю с цепи сигнализации и закрыла окно, оставив аккуратную дырочку в стекле, затем вернулась и вышла через парадную дверь. Столкнется ли она с ними сейчас или утром, едва ли имело значение. Как офицер Комитета Космического Контроля, она арестует доктора Холли Сингх.

Люди и машины веками дополняли друг друга. Спарта была лишь слегка преждевременной формой того, что должно было произойти, неизбежным слиянием человеческого индивидуума и порожденного человеком механизма. Кем она была тогда, как не тем, кого когда-то называли киборгом? Но где-то глубоко в ее душе была жива еще та восемнадцатилетняя девушка, у которой были папа и мама и не было никаких искусственных органов, и эта девушка воскликнула — Нет! я Человек! Человек, развращенный этой искусственной зависимостью, этими протезами, которые были насильственно привиты мне другими с их собственными нечеловеческими программами.

И все же она стала зависима от своих протезов, хотя и говорила себе, что использует их только во благо, ради человечества, ради того, чтобы узнать, что стало с ее родителями, якобы убитыми, и ради того, чтобы найти тех, кто мог бы их убить, и ради того, чтобы уничтожить тех злых существ, которые, дав ей эти силы, дали ей возможность дать им отпор.

И она любила власть.

И в этот момент она ничего не боялась.

Она смело шла по залитой лунным светом дорожке, уверенная в себе женщина, которая верила, что ее необыкновенные способности защищают ее от всего, что может таить в себе ночь.

XV

Он прыгнул ей на спину с дерева. На какое-то ужасное мгновение, когда ее ноздри наполнились запахом зверя, она подумала, что пришла ее смерь. Желтые клыки коснулись ее головы. Шимпанзе в десять раз сильнее и быстрее

Она отчаянно дернулась, согнулась, уклоняясь от его клыков, и ей чудом удалось выскользнуть из хватки его цепких, но несогласованных конечностей. Поврежденная центральная нервная система бедняги Стэга позволила ему проявить терпение и скрытность, но его двигательный контроль был серьезно нарушен.

Не сумев убить ее сразу, он оказался в ее власти. Он побежал, а она бросилась за ним. Перепуганный шимпанзе бежал, спотыкаясь, по тропинке, вытягивая руки и подпрыгивая на костяшках пальцев, улюлюкая и визжа от боли, его улюлюканье и визг немедленно подхватили все животные, в клетке зверинца Холли Сингх.

Что-то изменилось в Спарте. Ее милосердие было повержено в последние недели и дни наркотиками, и она испытывала к этому несчастному полуобезьяне не больше сострадания, чем Артемида к оленю. Грация и скорость, которые сделали бы из нее танцовщицу, если бы она сама захотела стать танцовщицей, теперь несли ее по дуге мести.

Она догнала, прыгнула ему на спину и с криком повалила на землю. Проволочная петля, которую она использовала, чтобы обойти сигнализацию клиники, обвилась вокруг его горла и оборвала его панические крики.

Он умер в считанные секунды.

Смерть. У нее изменилось отношение к ней. Как она не сопротивлялась, но наркотики и все произошедшее на Земле, Венере, Луне, Марсе, делало, по мимо ее воли, из нее воина, способного убивать.

Ее родители — умерли или нет, но они ушли. Лэрд, или Леке, или как там теперь называл себя призрак, преследовавший ее, изо всех сил пытавшийся убить ее, был вне ее досягаемости, но другие — нет, и она будет их убивать.

Она ожидала возвращения Холли Сингх, потому что теперь очень хорошо понимала, почему Сингх улетела. Стегу, который понимал команды намного лучше, чем делала вид Сингх, было приказано убить Спарту в ее постели. Он как раз собирался это сделать, когда она встретила его на тропинке. Смерть Спарты выглядел бы трагическим и прискорбным несчастным случаем. Конечно, доктор Сингх пролила бы обильные слезы, а сошедший с ума Стег, был бы предан смерти.

Когда Спарта поднялась с трупа и выпрямилась, в ее глазах блеснул свет, более свирепый, чем у шимпанзе. — Сингх заслуживала смерти больше, чем Стег, которого она убила. Она, которая думала, что ненавидит убивать. Она, которая жила, чтобы предотвращать убийства и предавать убийц милосердному правосудию. Она стояла с проволокой в руках, с которой капала кровь убитого ей животного, животного ли? Пронзительными криками других испуганных животных была наполнена ночь. В их криках было ощущение, — они знают, чувствуют, что погиб их соплеменник.

Покопавшись в своей душе и напомнив себе о том, во что, как ей казалось, она верила, Спарта обнаружила, что не только не возражает против убийства Холли Сингх, но даже с некоторым удовольствием предвкушает это событие.

Однако с этим вновь обретенным вкусом к крови пришло обостренное чувство утонченных удовольствий охоты. Она решила, что, в конце концов, отложит немедленную месть доктору Сингху в пользу более крупной игры.

Долгая пробежка вдоль хребта в разреженном холодном воздухе привела ее в город Дарджилинг. Восходящее солнце поднималось из-за гор.

Несколько покупок на рынке, туалет, и вот она в первом утреннем поезде-антиквариате, пыхтящем вниз по чайным террасам к равнинам. К тому времени, как маленький поезд достиг своей конечной станции, мышление Спарты изменилось. Она решила, что ее роль Эллен Трой, инспектора Комитета Космического Контроля, окончательно и бесповоротно исчерпала себя. Для того, что она собиралась сделать, что такое значок, как не обуза? Она прошла через платформу к ближайшей информационной будке. Будка в ее умелых руках — это билет к богатству, мобильности и невидимости. Не раз она уже пользовалась таким билетом. Улыбка тронула ее вечно открытые губы. Она редко улыбалась, и эта улыбка была не из приятных.

Через день после отъезда из Дарджилинга она вошла в космопорт Варанаси. Глаза у нее были светло-карие, волосы такие же длинные, прямые, черные и гладкие, как у Холли Сингх, а ее сари украсило бы и жену махараджи. Когда она разговаривала с бортпроводником на гиперзвуковом джитни, летевшем в Лондон, ее акцент был совершенным английским, оживленным музыкальными нотками Индии.

Но когда три часа спустя она вылетела из Хитроу в Лондон на мгнитоплане, ее волосы снова были золотисто-рыжими и вьющимися, а глаза сверкали зеленым.

На следующее утро она проснулась окоченевшей и замерзшей. Дождь стучал в единственное маленькое окно ее квартиры. В Лондон пришла зима.

Видеоплата осветилась изображением молодого человека:

— Рональд Вейр, Би-би-си. Утренние новости. Комитет Космического Контроля только что объявил о захвате грузового корабля «Дорадус». Корабль был обнаружен брошенным в малонаселенном районе главного пояса астероидов. «Дорадус» и его экипаж разыскиваются уже несколько месяцев в связи с попыткой захвата артефакта, известного как марсианская табличка. Представитель Комитета отмечает, что «Дорадус» был переоборудован в пиратский крейсер с современным тяжелым оружием, запрещенным к применению Советом Миров. К зарегистрированным владельцам судна обратились с запросами.

Диктор зашуршал бумагами:

— В Узбекистане, административном регионе Южной Центральной Азии, религиозные лидеры объявили о прекращении огня в ходе девятилетних военных действий…

Спарта вновь став Бриджит Рейли, надела одно из самых простых платьев и свитер. Наскоро позавтракав соевой пастой с отрубями, она завернулась в потертое пальто и под мелким дождем направилась в свой офис.

Не пожелав никому доброго утра, она повесила пальто и зонтик и села за свой терминал.

До сих пор ни одна бюрократия не была защищена от ее электронных запросов. Как плющ на каменной стене, ее разум проникал в щели каждого бюрократического фасада, терпеливо выискивая крупицы информации там и сям, пока массивные структуры упрямства и обмана не рассыпались.

Комитет Космического Контроля управлял самыми сложными компьютерными сетями в обитаемых мирах; целое бюро внутри Комитета занималось совершенствованием компьютерной безопасности, а другое его бюро пыталось разрушить эту безопасность.

Спарта, хотя ей это и не полагалось, была досконально знакома с этой системой. В конечном счете, она могла заглянуть в любой файл, который хотела увидеть. Она также с легкостью изменяла файлы и создавала новые по мере необходимости.

Информация была океаном, в котором она свободно плавала.

XVI

— Директива о первом контакте гласит, что при любом контакте между людьми и неизвестными формами жизни исследователи-люди должны принимать все необходимые меры, чтобы не потревожить неизвестные формы, чтобы не нанести им какой-нибудь ущерб. Следуют несколько примечаний и пояснений, конечно, но суть такова. — Начал разговор Блейк

— Отличный принцип. Мы его лоббировали с огромной энергией, и конечно успешно. — Декстер Плаумэн был пугающе похож на свою сестру — худое лицо, щетинистые брови и тугая шапка вьющихся серо-черных волос.

Блейк и двое Плаумэнов шли, направляясь на северо-восток по бесконечному, заваленному мусором пляжу, на который накатывался усталый прибой цвета чая. — Лично проводя инспекцию состояния городской среды. Готовился очередной крупный иск против правительства, и Плаумэны не упускали возможность продемонстрировать на камеры, присутствующих репортеров, свою заботу об общественном благе.

Медиогончие неохотно покидали асфальт, боясь появления песка в своих ботинках, и у Блейка была возможность сказать все, что он хотел, без посторонних ушей.

— Обратите внимание, что эта директива была предложена и принята, хотя нет ни малейшего намека на существование в настоящее время какой-либо иной жизни в Солнечной системе.

— Ну, а как же все эти окаменелости? А найденные на Венере послания инопланетян?

— Сэр, все это датируется миллиардом лет назад. И меня интересует, что побудило принять директиву именно сейчас.

— Что побудило? — Декстер энергично пнул ногой стопку использованных шприцев. — К нам пришел работник космической станции с заявлением, что он заражен внеземными микроорганизмами.

— Какое фиаско! — усмехнулась Ариста. — На суде вы не смогли предъявить ни малейшего доказательства. Ты проиграл дело.

— Это тактическое поражение, но стратегическая, принципиальная победа экзо-экологии. — Никто не смеет возиться с вещами, которых мы не понимаем. Таков смысл «Директивы о первом контакте». И отдел долгосрочного планирования Совета Миров поддержал нас.

Приближался деликатный, решающий момент разговора, Блейк это чувствовал:

— Интересно вот что. Рабочий подвергшийся воздействию болезнетворных внеземных организмов и подавший судебный иск против собственных работодателей, после проигрыша процесса ни только не был уволен, но получил прибавку к жалованью и повышение в должности в течение года после этого.

Кустистые брови Декстера подскочили от удивления — правда? — но он промолчал.

— Мне стало любопытно, откуда взялся настоящий текст директивы, — продолжал Блейк. — Мне удалось найти черновик докладной записки Брандта Вебстера, заместителя начальника штаба по планированию…

— Как!? — Взорвался Декстер.

— Сэр?

— Как вы обнаружили этот проект меморандума?

— Элементарно. Я воспользовался домашним компьютером. В записке Вебстера изложена формулировка директивы практически в том виде, в каком она была принята более года спустя. Мне интересно…

Густые брови Декстера сошлись на переносице, и он споткнулся о тушу чайки.

…возможно, Вебстер работал совместно с «Институтом Глас Народа» при подготовке предложения Совету миров? — закончил фразу Блейк.

Во взгляде Декстера к сестре читался вопрос.

— Сэр, начальник Вебстера первоначально отклонил его предложение по нескольким причинам, главным образом потому, что в беспрецедентных ситуациях астронавтам должен быть предоставлен максимально возможный простор для суждений и действий. А также из-за того, что не было никаких доказательств существования внеземной жизни в Солнечной системе, а ученые сомневались в ее существования в любых условиях, кроме земных. Проходит пять месяцев после того как предложение было отклонено и возникает дело о болезнетворных внеземных организмах. Интересное совпадение, не правда ли? У меня также есть копии документов, которые рабочий, мистер Гупта, показал вам, когда пришел со своей жалобой. И голограммы зонда «Юпитер», который предположительно доставил инфекционный организм на базу на Ганимеде. И микрофотограммы предполагаемого чужеродного организма. И заключение врача об инфекции у рабочего…

— Я все это прекрасно помню. — еще раздраженно сказал Декстер, но кое о чем он уже стал догадываться.

Ариста злобно улыбнулась. — Тогда мистеру Редфилду не придется показывать тебе документы, доказывающие, что так называемые чужеродные организмы были обычными дрожжами, мутировавшими под воздействием гамма излучения и антибиотиков, а инфекция — легкой формой герпеса.

— Это выяснилось гораздо позже, — не сдавался Декстер. — А тогда мы уже несколько месяцев доминировали в средствах массовой информации. Важная проблема была хорошо понята общественностью — опасные инопланетные формы жизни могли существовать, и к этому нужно быть готовым.

— Сэр, этот Гупта может быть членом группы, о которой я упоминал ранее, «свободный дух»…

Брови Декстера резко взлетели вверх:

— А, Рэдфилд, теперь я понимаю, — он повернул налево, ведя маленькую группу в обход канализационной трубы, — ты намекаешь на то, что меня обманом заставили создать политический климат, который должен был заставить высшее руководство Космического Совета принять директиву. Но это чушь! Зачем вашему культу свободного духа заботиться о защите людей-исследователей от внеземных микробов!

— Нет, сэр, не на это, главным образом, направлена директива, — мягко сказал Блейк. — По сути, директива требует, чтобы исследователь пожертвовал собой, но не причинил вред или страдания инопланетянину.

— Даже инопланетному жуку, — кисло заметила Ариста. — Декстер, заткнись на минутку. Перестань защищаться и просто слушай.

Брат и сестра встретились взглядами. Декстер моргнул первым.

— Продолжай, Редфилд, — сказала Ариста.

— Когда я проник в «свободный дух», то узнал, что их верования основаны на исторических текстах, которые они считают записями о посещении Земли инопланетянами. Это так называемое «знание» указывает приблизительное местоположение родной звезды инопланетян. Оно также указывает место и время появления вновь инопланетного мессии.

— Ну, и…? — проворчал Декстер.

— Юпитер. Через два года.

Маленькая группа остановилась. Пляж впереди был заполнен чем-то непонятным, пурпурным, похожим на брошенные мешки.

— Что это такое? Объедки с чьей-то гулянки?

— Медузы, сэр. Не наступайте на них. Могут ужалить.

— Как скажешь, — Декстер поглубже засунул руки в карманы пальто. — Редфилд, с какой стати нашему институту или кому-то еще интересоваться верованиями этих лунатиков?

— Психов, — уточнила Ариста.

— По нескольким причинам, сэр. Они завладели государственным аппаратом, тратят народные деньги на свою религию — можно взглянуть на проблему с этой стороны. За последнее столетие было проведено триста двадцать шесть запусков зондов в облака Юпитера. Через два года экспедиция «Кон-Тики» отправит на Юпитер первого исследователя-человека.

— Но ведь это и есть наука, не так ли? — Жулики и сумасшедшие, обирающие общество.

— А что, если в облаках Юпитера нас поджидает какая-нибудь инопланетная тварь? Директива запрещает приближаться к ней. Всем. «Свободный Дух» хочет оставить за собой это исключительное право.

Декстер покачал головой:

— Это безумие!

— Свободные духи — чокнутые, — сказал Блейк. — Но это не значит, что они не правы. То, что я видел на их картах и читал, выглядит довольно убедительно.

— Правильно это или нет, но их нужно остановить, — вставила Ариста.

— Как ты собираешься это сделать, Редфилд?

— Я рад, что вы спросили, сэр…

Они повернулись и пошли обратно по пляжу. Холодный, наполненный дымом ветер, дувший им в спину, теперь обжигал щеки, жег глаза и уши, и Блейку пришлось кричать, чтобы изложить свой план.

К тому времени, когда они добрались до парковки, где несколько дрожащих репортеров все еще ждали следующего залпа Декстера против правительства, он был более чем новообращенным — он уже готовился взять на себя ответственность за план Блейка.

XVII

Двумя годами позже…

Танкер «Софала» продул свои шланги немного грубее, чем следовало бы, выплеснув в космос быстрый вихрь замерзающего кислорода. На пульте управления «Гаруды» его капитан Чоудхури увидел пляску цифр и, выругавшись, проговорил в микрофон:

— Софала, в чем дело? Кто тебя учил работать?

— По нашему мнению, это твой ответственный за перекачку напортачил, наверно он пьян. В принципе потери не велики, или ты настаиваешь на арбитраже?

Чоудхури на мгновение заколебался, но потом решил, что потери действительно небольшие:

— Ладно, проваливай, — и отключился.

Танкер плавно скользнул в сторону.

Чоудхури задумался. Всего за месяц, с тех пор как он поднял с Ганимеда этот величественно названный автобус, произошло столько мелких сбоев, что если посчитать, то столько их не случилось за всю его предыдущую двадцатилетнюю карьеру, среди спутников Юпитера. Было такое впечатление, что на судне завелся какой-то злобный домовой.

Злобным домовым была Спарта. Она жила на судне на нелегальном положении, и чтобы ее не вычислили по дополнительной массе, она устраивала многочисленные мелкие «аварии» при дозаправке и пополнении запасов. От этого в весовой ведомости судна творился форменный бардак. Хотя весила она немного, но ведь кроме нее на борту было всего двадцать восемь человек, так что приходилось принимать такие меры.

В течение месяца, с тех пор как «Гаруда» стартовал с Ганимеда, она жила жизнью бомжихи, скрываясь в крошечном пространстве за служебным люком подразделения АП. За это время она стала изможденной и грязной, у нее было мало возможностей обтереть тело губкой или вымыть волосы, и ни одной возможности почистить одежду. Дважды она рисковала — утаскивала белье из утилизатора, заменяя его своим грязным нижним бельем и комбинезоном. Она воровала еду когда могла, и спасала отходы от переработки. Ее скудный рацион состоял из тех продуктов, которые у других не пользовались спросом: порошкообразный виноградный напиток, соленый дрожжевой экстракт, сублимированные чипсы тофу. И еще ее выручали таблетки Стриафана. Цилиндрик, наполненной сотнями маленьких белых дисков, которые таяли, как мелкий сахар под языком.

«Гаруда» был базой для «Кон-Тики». Этот десятилетний ветеран службы в околоюпитерианском космосе еще полтора года назад был невзрачным тяжелым буксиром со спартанскими удобствами для обычного экипажа из трех человек. Теперь его строители не узнали бы его. Грузовые трюмы Гаруды были заменены комплексом помещений для экипажа, крошечных, но роскошных — личные каюты, столовая, игровые комнаты, клиники, аптека. Его системы жизнеобеспечения были модернизированы, мощность силовой установки многократно увеличена. В середине корабля Гаруда ощетинился, как морской еж, антеннами и коммуникационными мачтами.

Самым очевидным и поразительным изменением был Центр управления полетом «Кон-Тики», который опоясывал экватор корабля темными стеклянными окнами. После старта «Кон-Тики» за пультами управления полетом в три смены круглосуточно будут дежурить руководитель полета и пять диспетчеров.

Спарта лежала в темноте, свернувшись, как зародыш, топливные баки были наполнены и до старта оставалось всего несколько часов.

Воздушные шлюзы двух кораблей, «Кон-Тики» и «Гаруда», были соединены друг с другом. Спарта почувствовала толчок разъединивший их, услышала шипение реактивных двигателей Гаруды, компенсирующих легкий толчок, полученный ей при этом.

Теперь оба корабля практически неподвижно висели в тысяче километров над пустынными скалами и льдами Амальтеи, в радиационной тени этого спутника. Для Кон-тики Юпитер скоро поднимется над краем маленькой луны, но великая планета останется скрытой от Гаруды на протяжении всей миссии. Амальтея будет щитом Гаруды, так как Юпитер обладает мощными радиационными поясами, потоками смертельно опасными для человека.

Поиски Говарда Фалькона приближались к своей кульминации.

Поиски Спарты, которые она вела последние два года, были тайными, мучительными, и заснув, она погрузилась в них, во сне проживая их вновь…:

— …С тобой все в порядке, дорогая?

Заботливый собеседник — полная женщина деревенского вида, с могучими руками и яркими щеками. В руках у нее свернутые простыни.

Девушка моргает голубыми глазами и виновато улыбается:

— Я опять за свое, Клара?

— Дилис, я предупреждаю тебя, что ты никогда не выберешься из прачечной, если будешь продолжать засыпать стоя.

Клара засовывает охапку грязных простыней в пасть промышленной стиральной машины:

— Будь хорошей девочкой и вытащи остальные из корзины, ладно?

Дилис наклоняется, чтобы вытащить простыни из глубины тележки. Над ее головой открывается пасть бельевого желоба, который обслуживает все три этажа загородного дома.

Клара поднимает бровь:

— Если бы я не знала, что ты невиновна, я бы заподозрила, что ты подслушиваешь. Этот желоб — отличный телефон в спальню, как ты, без сомнения, обнаружила.

Дилис смотрит на нее широко раскрытыми глазами:

— О, я бы не стала этого делать.

Пышная грудь Клары сотрясается от доброжелательного смеха.

— Да ты ничего бы и не услышала. Наверху никого, кроме Блодвин и Кейт, которые там сейчас убирают.

Клара засовывает в машину постельное белье и закрывает круглую стеклянную дверцу. Ее карие глаза озорно блестят.

— По постельному белью можно много чего узнать о наших гостях. Видишь, простыни мисс Мартиты совсем чистые, — она на них не спала. А с чего бы это? Посмотрим. Вот постель Юргена, а это означает, он вовсе не вол, каким кажется.

— Я не понимаю, — говорит Дилис.

— Я имею в виду разницу между волом и быком, дорогая.

— Клара!?

— Но, возможно, от дочери шахтера не следует ожидать, что она разбирается в деревенских делах.

Клара сминает простыню и засовывает ее в стиральную машину. — Больше никаких мечтаний. Проследи,чтобы к моему возвращению полотенца и салфетки были отглажены и сложены.

Спарта смотрит, как широкая спина и широкие бедра Клары исчезают на лестнице. Вместо того чтобы заняться глажкой, стройная темноволосая девушка тут же впадает в транс. Хотя сейчас она и не стоит возле бельевого желоба, она делает именно то, в чем ее обвиняла Клара. Она слушает. Прислушиваясь не к спальне, которая ее не интересуют, а к разговорам гостей лорда Кингмана, которые доносятся до нее из холла.

Под темным париком у нее светлые волосы, а глаза не такие темно-синие, как кажутся. Старый лорд Кингман был бы глубоко потрясен, узнав, что на самом деле творится в сердце этой хорошенькой девушки. Она, если не считать дружков Кингмана, единственная кто знает, что Кингман был капитаном «Дорадуса» — «Пиратский корабль в космосе», кричали о нем заголовки всех новостей.

«Дорадус» был не пиратским судном, а находящемся в резерве военным кораблем «свободного духа», предназначенным для какого-нибудь будущего конфликта с Советом Миров. Во всей Солнечной системе менее дюжины быстроходных космических катеров имели право носить наступательное оружие, поэтому «Дорадус» был грозной силой. Как хорошо охранялась тайна этого корабля! Как, должно быть, огорчен свободный дух своей потерей!

Когда, после истории с марсианской табличкой, стали выяснять историю корабля, она оказалась безупречной. Судно принадлежало респектабельному банку «Садлер оф Дели», который ссудил капитал на его строительство. Заказчики обанкротились, Садлер приобрел корабль и нанял для его эксплуатации солидную судоходную компанию, которая впоследствии сдала «Дорадус» в аренду предприятию по добыче астероидов, совершавшему регулярные рейсы между Марсом и Главным поясом астероидов. Там он и работал, в течение пяти лет, принося приличную прибыль.

Стали проверять экипаж и оказалось, что что все десять его членов официально в природе не существовали. Их истинные личности, включая четырех погибших на Фобосе, установить не удалось. Никто из них ни каким образом не был связан ни с банком, ни с судоходной компанией, ни с предприятием по добыче астероидов. — Все концы были обрублены профессионально. Следствие зашло в тупик.

Спарта, изучив все материалы расследования, обратила внимание на один странный факт. — В перечне обнаруженного на «Дорадусе» всевозможного вооружения была сточка: «пули от пистолета времен Второй мировой войны — 2 шт.». Кто-то на борту «Дорадуса» был коллекционером оружия. Среди всех фигурантов дела такой нашелся. — Один из директоров «Садлер оф Дели», принимавший активное участие в организации банкротства и лизинга «Дорадуса», был энтузиастом старинного оружия, англичанином довольно знатного происхождения, по фамилии Кингман. Предъявить ему конечно было нечего, но у Спарты были свои методы, а интуиция ее никогда не подводила.

И вот в имении лорда Кингмана появляется служанка, девушка из Кардиффа по имени Дилис. Прежде чем быть принятой, она конечно прошла строгую проверку, но такая Дилис действительно существовала, а в том чтобы незадолго до этого надобность в служанке возникла, Спарта позаботилась.

Вскоре после своего появления в поместье Кингмана, Спарта убедилась в правильности своей догадки. Из болтовни слуг она узнала о знаменитом предке Кингмана и о пистолете, снятом с немецкого солдата в битве при Эль-Аламейне.

И вот «Дилис» стоит и слушает, пока голоса, которые она слышит сквозь стены, не затихают один за другим. Кингман и его гости уходят из дома на охоту, здесь же в поместье. До обеда никого не будет. Она снова поворачивается к горе белья, которое нужно перегладить.

Спарта некоторое время прислушивается.

За исключением ночного сторожа и его помощника, рыскающих по территории, весь персонал большого дома погружен в глубокий сон. Наверху тоже спят все, и хозяин и гости.

Спарта вспоминает прошедший день.

Кингман и человек по имени Билл охотились в восточной части поместья, западная была оставлена Юргену — большому, громогласному немцу, чьим партнером была Холли Сингх.

Сингх не потрудилась скрыть свою внешность и имя; Спарта задавалась вопросом, были ли личности остальных такими же реальными, как и ее. Пришедший последним гость, был ей знаком по Марсу — Джек Ноубл, исчезнувший после неудачной попытки украсть марсианскую табличку.

Ужинали в шесть. Обслуживали дворецкий, горничная и лакей, их было достаточно. Дилис, как неопытную, привлекать не стали и она спокойно сидела в своей крошечной комнатке в крыле для прислуги и смотрела видео, пока усталость не одолела ее. Она пыталась слушать, но после ужина Кингман и его гости, исчезли в каком-то совершенно звуконепроницаемом уголке древнего поместья. Сквозь грохот, доносившийся из соседней кухни, она различила звук шагов, спускающихся по каменной лестнице, затем громкий скрип железных петель и грохот тяжелых деревянных дверей. — И в том месте наступала тишина.

Следовательно под домом было помещение, которого не было на планах.

Спарта, измученная после четырнадцати часов стирки и глажки, не смогла устоять перед усталостью, заснула и вот сейчас, послушав тишину, решила действовать.

Она вышла из комнаты и, пройдя через кухню, зал, где проходил обед, спустившись по узкой винтовой лестнице в старый винный погреб, наконец добралась до тех тяжелых деревянных дверей, за которыми она переставала слышать гостей. Они оказались не запертыми — заговорщики потеряли осторожность. Далее опять каменная лестница, все дальше в глубь Земли. Становится прохладнее, — пещера сохраняет постоянную температуру круглый год.

Подножие лестницы. Воздух благоухает духами и разнообразными запахами, по которым она узнает Кингмана и каждого из его гостей. Висят шесть белых одеяний и все еще светятся теплом тел тех, кто недавно их носил.

Перед ней еще одна дверь, на этот раз металлическая. На ее поверхности осталось отпечатки рук, еще теплых и потому заметных. В остальном дверь — черная глыба в тусклом красном сиянии слабого радиоактивного тепла Земли.

За дверью она достает фонарик. Строгая простая восьмиугольная комната из бледного песчаника, похожая на церковь без приделов. Пол из черного мрамора, отполированный до блеска, без всяких украшений.

Сводчатый потолок, выкрашенный в такой темно-синий цвет, что кажется черным. Яркие золотые восьмиконечные звезды разных размеров, самые малые с головку гвоздя, беспорядочно украшают его. Самая большая звезда, своего рода золотая мишень, закреплена в центре.

Архитектура — поздняя готика, стиль, возникший в Восточной Европе в 14 веке, в Англии называется перпендикулярным. Работа подлинная, не копия, но этот склеп — не церковь. Звезды над головой не разбросаны случайным образом.

Это планетарий. На ней изображено южное небо, а в центре — Созвездие Южный Крест. Она медленно ходит по лишенной окон, совершенно стерильной комнате, замечая, как золотые звезды отражаются в полированном черном мраморе у ее ног, словно со дна глубокого колодца.

Там, в центре черного мраморного пола, находится единственная декоративная деталь, прямо под созвездием Южный Крест. — Выступающий круглый камень с вырезанной на нем головой Горгоны. Медуза.

Не прелестная женщина со змеями вместо волос, а архаичная маска ужаса из глубоко вырезанного и ярко раскрашенного известняка, красного, синего, желтого — вытаращенные глаза, широко раскрытая пасть, изогнутые клыки, скальп, извивающийся от гадюк. Богиня смерти.

Пророки свободного духа поклоняются Знанию, Афине и Медузе, мудрости и смерти. Смотреть на лицо Медузы — окаменеть. Сопротивляться знанию — умереть.

В голове Спарты звенят их слова:

«Она могла бы стать величайшей из нас…»

«Сопротивляться нам значит сопротивляться знанию…»

Худая девушка, которая сейчас смотрит в лицо богини, думает иначе. Под резной каменной маской у ее ног покоится что-то очень ценное, что-то, имеющее глубочайшее значение для Пророков.

Плита тяжелая, но удается ее поднять, она открывается как дверь. Склеп — по размерам откинувшейся плиты. Облицован белым известняком. Не глубокий. Что-то в нем скрыто под льняным саваном. Она срывает саван. Железная чаша с изображением шагающего хеттского бога бури. Пара египетских свитков папируса. Крошечные скелеты двух человеческих младенцев, пожелтевшие до цвета слоновой кости. Чип — тонкая черная информационная пластина, блестящая и новая.

Через пять минут после обнаружения склепа она снова наверху, на кухне Кингмана, за домашним компьютером. Она входит в терминал с помощью подногтевых шипов и чувствует покалывающий поток электронов. Вставляет найденный чип. Его содержимое выливается прямо в ее передний мозг.

Она катает колючий шар информации в многомерном ментальном пространстве, ища ключ к входу. Масса данных — тарабарщина, хотя и не лишенная формальных закономерностей. Но ключ не так прост, как Большое Простое Число; его сложное геометрическое качество ускользает от нее на долгие секунды. Затем в ее сознании возникает образ. Это действительно знакомо, кружащийся вихрь облаков, в который так часто приводили ее сны. — Необычно свернувшиеся узоры облаков Юпитера, медленно перемешиваемая банка с краской, оранжево-желтая спираль уходит в белую массу.

Перед ней разверзлись широкие горизонты информации.

Она падает в эти бездонные облака, парит в них, как крылатое существо. Интенсивные волны радиоизлучения просачиваются сквозь нее, наполняют ее волнующим теплом, ощущение настолько знакомое, что причиняет ей сладкую боль — воспоминание о ощущениях, которые она когда-то сама испытывала.

Она ослеплена, дезориентирована, немного пьяна. Она изо всех сил пытается сохранить объективный взгляд, понять смысл того, что видит.

Это данные с зонда падающего на Юпитер. Метка на файле с номером и датой. Она переживает то, что «пережил» зонд через все свои сенсоры, линзы, антенны и детекторы. Файл завершается.

Одним прыжком она оказывается внутри другого файла-переживания.

Операционная. Вихрь огней над головой. Покалывание притупило боль во всем теле, распространяясь от живота до кончиков пальцев ног. Это она сама на столе? Неужели она вновь переживает свои мучения на Марсе через запись данных какого-то монитора? Нет, это другое место, другой… пациент. Врачи не торопятся.

Они невидимы за масками, но она чувствует их запах. Не так уж много осталось от человеческой плоти и крови под светом фонарей, а то, что есть, поддерживается замысловатой резьбой из пластика и металла… приборы там, где должны быть органы. Временные системы поддержки? Постоянные протезы?

Прыжок — новый файл. Фалькон. Она стала Фальконом.

Она/он испытывает свои восстановленные органы чувств. Свои восстановленные части тела… — ужасное дело… такая примитивная конструкция. Она снова пытается отделить свое сознание от переживания, в которое погружена. Это чувства Фалькона, но сам Фалькон, кажется, не знает, что его прослушивают, записывают. Они посадили жучок, в его голову.

Очарованная, она погружается в его болезненное растяжение и сгибание конечностей. Она ощущает, что его органы восстановлены и усиленны. Его глаза способны к микроскопическому и телескопическому зрению, способны видеть в ультрафиолетовом и инфракрасном спектре. Его обоняние способно мгновенно произвести химический анализ. А его чувствительность к радиоизлучению и его способность слушать…

Он был ею. Но лучше. Лучшие сенсоры. Лучшие процессоры. Она почувствовала прилив гнева, острой ревности.

Прыжок. Новый файл.

Имитация полета вниз, в клубящиеся облака газового гиганта, планеты, которая могла быть только Юпитером. Визуальные эффекты и другие данные, снятые с зондов. Сверхзвуковые ветры. Перепады температуры, перепады давления — все это видно изнутри головы Фалькона. Все это заложено в его голову, как и в ее.

Песня, гулкий хор, проникающий прямо в его/ее грудь, врывающийся в нее с нарастающей радостью и шокирующим, необходимым побуждением. ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО несмотря на жертву и благодаря ей. Необходимая и радостно-созерцаемая жертва. Голос, как у бога небес, звучит повсюду: «Помни Основы».

Фалькону это нравится. Фалькон слушает, окончательно сдаваясь… «Помни Основы».

Тогда она понимает. Ее гнев и ревность взлетают, когда она отождествляет себя с Фальконом, тем, кто занял ее место, тем, кто стал лучше, чем она.

Она разрывает связь и вытаскивает чип из терминала, вытаскивает свои шипы из портов. Она охвачена яростью, которая может убить ее.

Берлога Спарты на «Гаруде».

Спарта беспокойно зашевелилась и пробудилась ото сна. От неуклонно увеличивающегося приема Стриафана (вот уже почти два года), внутри ее постоянно сжигало чувство ярости, но это не уменьшило ее способности к восприятию и расчету… пока она была достаточно бодра и сильна, чтобы контролировать себя. Голова у нее раскалывалась, во рту пересохло. Ей потребовалось несколько долгих секунд, чтобы вспомнить, где она находится, почему в этом тесном маленьком помещении так холодно, темно и дурно пахнет.

Она все вспомнила и поняла что ее разбудило. — Кон-Тики. Кон-Тики — стартовал.

XVIII

Переход с орбиты Амальтеи во внешние слои атмосферы Юпитера занимает всего четыре часа. Мало кто из людей смог бы заснуть во время столь быстрого и устрашающего путешествия. Сон Говард Фалькон ненавидел. Когда ему приходилось, по необходимости, засыпать, его мучили кошмары прошлого.

Но в ближайшие три дня не приходилось рассчитывать на отдых — значит, надо использовать эти сто с лишним тысяч километров до океана облаков. Если смотреть на вещи трезво, то возможно ему придется поспать последний раз в жизни.

«Кон-Тики» нырнул в тень от огромной планеты. Несколько минут корабль окутывали какие-то необычные золотистые сумерки, потом четверть неба превратилась в сплошной черный провал, окруженный морем звезд. — Юпитер заслонил собой Солнце, что ж пора ложиться. Он еще осмотрел все приборы и сказал в микрофон:

— На Гаруде. У меня все в штатном режиме, разбудите через два часа.

— Принято. — Последовал ответ.

Фалькон включил индуктор сна и ласковые электрические импульсы быстро убаюкали его мозг. Спал без сновидений. А в это время корабль стремительно приближался к Юпитеру.

Фалькон не обольщался — кошмары никуда не денутся, они всегда приходили перед пробуждением. Из всей катастрофы чаще всего ему снился тот супершимпанзе. Обезумевший. Желтые клыки, оскалены в ужасе… жалобное — «босс»… «босс»… Не погибшие друзья, а именно он. Видимо Фалькон находил нечто схожее в их судьбах.

Кошмар — возвращение к жизни. Мрак — могильная тишина. Не шевельнуть ни руками, ни ногами, не крикнуть. Заживо похоронили?

Первой отступила тишина. Через несколько часов (или дней) он уловил какой-то слабый пульсирующий звук. В конце концов, после долгих раздумий заключил, что это бьется его собственное сердце. Первая в ряду многих ошибка…

Один за другим оживали органы чувств. И с ними ожила боль. Ему пришлось учить все заново, пришлось вновь прожить детство. Память не пострадала, и Фалькон понимал все, что ему говорили, но несколько месяцев мог только мигать в ответ. Он помнил счастливые минуты, когда сумел вымолвить свое первое слово, перевернуть страницу книги, и когда наконец сам начал перемещаться по комнате. Немалое достижение, и готовился он к этому почти два года…

Сотни раз Фалькон завидовал погибшим, но ведь у него не было выбора, врачи решили все за него. И вот теперь, двадцать лет спустя, он там, где до него не бывал ни один человек.

Центр управления полетом на Гаруде был вынужден поддерживать связь с «Кон-Тики» через спутники связи, так как между ними на всем продолжении полета прямой связи не будет. — Гаруда будет прятаться от радиации Юпитера за Амальтеей. Уже наблюдалось отставание в приеме сигнала от «Кон-Тики», составляющее, двадцатую долю секунды и неуклонно увеличивающееся.

Полдюжины диспетчеров удобно висели в свободных ремнях у плоских экранов. Сквозь окружающие окна из толстых стекол в круглую комнату падал тусклый солнечный свет.

Несмотря на относительную роскошь изготовленных на заказ помещений, свободного места в них не было. Пять членов экипажа и двадцать два члена экспедиции — диспетчера, ученые, техники и Говард Фалькон. Всего двадцать семь человек. Был еще двадцать восьмой — пассажир, но для профессионалов он был хуже бесполезного багажа. Его знали как мистера Редфильда — сторожевого пса, уполномоченного Комитетом Космического Контроля наблюдать за полетом.

Заговорил мистер «Бесполезный багаж», сидевший в привилегированном кресле и выглядывавший из-за плеча директора полета.

— Мистер «Расходные материалы», отвлекитесь на минутку. Мои расчеты не совсем совпадают с вашей оценкой расхода кислорода на борту «Кон-Тики». Не будете ли вы так любезны проверить это?

Голос и манеры у него были как у недружелюбного сборщика налогов.

Диспетчер, к которому было это обращение, молча, скрипя зубами от унижения, постучал по клавишам. Все эти недели, прошедшие с тех пор, как Гаруда покинул Ганимед, этот субъект постоянно подвергал их всех такому унижению.

Редфилд — мистер Багаж, как он сам себя называл, хмыкнул на цифры, выведенные на экран, и ничего не сказал. Они на самом деле его совсем не интересовали, его интересовало совсем другое. Попал он сюда благодаря пробивной силе и настойчивости Декстера и Аристы. Вооружившись планами, разработанными для них Блейком, Плаумэны провели блестящую блиц-компанию.

«Кто устережет самих сторожей?» — Давила соей латынью Ариста. Декстер ставил вопрос более приземленно: «кто заставляет собаку следить за яйцами?» — Видимо эта непереводимая логика оказала решающее воздействие и Совет космического контроля сдался. К тому же Плаумэны никогда не стеснялись делать публичные заявления, когда дело заходило в тупик — обращаться за поддержкой к общественности.

Было решено, что одному или нескольким беспристрастным наблюдателям из такой организации, как «Институт Глас Народа», должен быть предоставлен свободный доступ ко всем аспектам программы «Кон-Тики» на протяжении всего времени ее осуществления.

Блейк подавлял усмешку, когда думал, с какой готовностью Космический совет капитулировал. Хотя смешного было мало, если учесть, что, возможно, дюжина людей на этом корабле просто ждала шанса, чтобы убить его.

Он задавал назойливые вопросы, наблюдал за их реакцией, иногда в течение двух смен без сна. Чего он добивался, они не знали. Они не были дружелюбны, и он тоже.

Размышления Блейка были прерваны сообщением: «Говард на связи».

XVIV

Фалькон просыпался. Неизбежные кошмары (он пытался вызвать медсестру, но у него не было сил даже нажать на кнопку) быстро исчезли из сознания. Он вызвал Центр управления и доложил, что все идет нормально.

Через полчаса он начнет входить в атмосферу, и этот маневр будет уникальным для пилотируемого аппарата. Правда, десятки зондов благополучно прошли через это огненное чистилище, но ведь то были особо прочные, компактно размещенные приборы, способные выдержать не одну сотню «g». Максимальные ускорения, пока «Кон-Тики» не уравновесится в верхних слоях атмосферы Юпитера, составят тридцать «g», средние — больше десяти.

Фалькон стал в нужную позицию и при помощи специальной системы стал не торопясь и тщательно раскреплять себя к корпусу корабля. Закончив эту процедуру, он стал с кораблем одним целым.

Пошел обратный отсчет. Осталось сто секунд. Они прошли. Ничего не произошло. Сто один, сто два, сто три — донесся вздох, переходящий в пронзительный, вой. Ошибка в расчетах составила всего три секунды — не так уж плохо, если учесть, сколько было неизвестных факторов.

Звук был совсем не похож на звук при входе в атмосферу Земли или Марса. В этой разреженной атмосфере водорода и гелия все звуки трансформировались на пару октав вверх. На Юпитере даже гром гремел бы фальцетом.

Вместе с нарастающим воем росла и тяжесть. Способность двигаться исчезла полностью, поле зрения уменьшилось настолько, что он видел лишь часы и акселерометр, — пятнадцать «g», а еще терпеть четыреста восемьдесят секунд…

Он подумал, какой должно быть впечатляющий пылающий след в атмосфере Юпитера видят сейчас люди на своих экранах.

Через пятьсот секунд после входа в атмосферу перегрузка пошла на убыль. Десять «g», пять… Потом ощущение веса почти совсем исчезло. Огромная орбитальная скорость была погашена, началось свободное падение.

Внезапный толчок дал знать, что сброшены раскаленные остатки тепловой защиты. Она сделала свое дело и больше не понадобится, пускай достается Юпитеру.

Он не видел, как раскрылся первый тормозной парашют, но ощутил легкий рывок, и падение сразу замедлилось. Горизонтальная составляющая скорости «Кон-Тики» была полностью погашена, теперь аппарат летел прямо вниз со скоростью полутора тысяч километров в час.

Фалькон освободился от сковывающей его движения системы, но не совсем, а так, чтобы можно было самому управлять кораблем.

А вот и второй парашют. Фалькон в верхний иллюминатор с великим облегчением увидел, что над падающим аппаратом колышутся облака сверкающей пленки. В небе огромным цветком раскрылась оболочка воздушного шара и стала надуваться, зачерпывая разреженный газ и скоро надулась полностью. Скорость падения «Кон-Тики» уменьшилась до нескольких километров в час и на этом рубеже стабилизировалась. Сейчас шар играл роль всего-навсего мощного парашюта. Он не обладал подъемной силой, да и откуда ей взяться, ведь внутри тот же газ, что и снаружи. Но все шло по заданной программе. Только один шар способен плавать в атмосфере водорода, самого легкого из газов, — шар, наполненный горячим водородом. С характерным и довольно неприятным треском включился маленький термоядерный реактор, посылая потоки тепла в оболочку над головой. Через пять минут скорость падения упала до нуля, а еще через минуту корабль начал подниматься и, судя по высотомеру, перестал на высоте четырехсот километров над поверхностью Юпитера, или над тем, что принято было называть его поверхностью.

Пока работает реактор, Фалькон мог, не снижаясь, парить над миром, где разместилась бы сотня Тихих океанов. Пролетев от Земли шестисот миллионов километров, «Кон-Тики» наконец-то начал оправдывать свое название. Плот «Кон-Тики» плыл по океану атмосферы Юпитера…

XX

Хотя вокруг Фалькона простирался новый, незнакомый мир, но прошло больше часа, прежде чем он смог начать его подробно рассматривать. Сначала нужно было проверить все системы корабля, оценить как корабль перенес чудовищное ускорение. Как говориться на автоматику надейся, а сам не плошай. Нужно было освоить термоядерный реактор: сколько прибавить, чтобы подниматься с нужной скоростью, сколько убавить, чтобы двигаться вниз. Нужно было отрегулировать длину тросов, соединяющих корпус корабля с огромной грушей, чтобы погасить раскачивание и сделать полет возможно более плавным.

До сих пор ему сопутствовала удача — сильных порывов ветра не было и приборы показывали, что относительно невидимой поверхности он летит со скоростью трехсот пятидесяти километров в час. Очень скромная цифра для Юпитера, где зонды регистрировали скорости ветра до полутора тысяч километров в час. Но скорость, как таковая, опасности не представляет, опасна турбулентность. И тогда только его мастерство, опыт и быстрая реакция помогут уцелеть, надежда на компьютер корабля у него была небольшая.

Лишь после того, как он наладил полный контакт со своим необычным аппаратом, Фалькон, откликнувшись на настойчивые просьбы Центра управления, выпустил штанги с контрольно-измерительными приборами и капсула стала напоминать довольно неопрятно наряженную рождественскую елку.

«Кон-Тики» плыл по ветру, передавая непрерывный поток информации в Центр управления и наконец-то у Фалькона появилась возможность осмотреться.

Первое впечатление его разочаровало — обычный земной пейзаж. Горизонт — там, где ему и положено быть, никакого ощущения, что летишь над планетой, поперечник которой в одиннадцать раз превосходит диаметр Земли. Внизу, в пяти километрах — слой облаков. Но когда он посмотрел на приборы, сразу стало ясно, как сильно обмануло его зрение. — Облачный слой на самом деле был не в пяти, а в шестидесяти километрах под ним. И до горизонта не двести километров, как ему казалось, а почти три тысячи. Кристальная прозрачность водородно-гелиевой атмосферы совершенно сбила его с толку. Судить на глаз о расстояниях здесь было еще труднее, чем на Луне. Видимую длину каждого отрезка надо умножать по меньшей мере на десять.

Фалькону стало не по себе, у него появилось ощущение, что он уменьшился в десять раз, стал гномом. Возможно к этим чудовищным масштабам можно привыкнуть, но у него вдруг появилось внутреннее убеждение, что на этой планете никогда не будет места для людей.

Небо было почти черным, если не считать нескольких перистых облаков из аммиака километрах в двадцати над аппаратом. Там царил космический холод, но с уменьшением высоты быстро росли температура и давление. В зоне, где сейчас парил «Кон-Тики», приборы показывали минус пятьдесят по Цельсию и давление пять атмосфер. В ста километрах ниже будет жарко, как в экваториальном поясе Земли, а давление примерно такое, как на дне не очень глубокого моря. Идеальные условия для жизни…

Уже минула четвертая часть короткого юпитерианского дня. Солнце прошло полпути до зенита, но облачную пелену внизу озарял удивительно мягкий свет. Лишних шестьсот миллионов километров заметно умерили яркость солнечных лучей.

Знаменитое Красное Пятно, самая броская примета Юпитера, находилось далеко на юге. Было очень соблазнительно спуститься там, но скорость ветра — тысяча пятьсот километров в час. Нырять в такой чудовищный водоворот — самоубийство. Пусть будущие экспедиции займутся Красным Пятном и его загадками.

«Кон-Тики» по-прежнему шел на запад с неизменной скоростью трехсот пятидесяти километров в час, но отражалось это только на экране локатора. Может быть, здесь всегда так спокойно? Похоже все-таки, что ученые, которые авторитетно толковали о штилевых полосах Юпитера, называя экватор самой тихой зоной, не ошиблись. Фалькон крайне скептически относился к такого рода прогнозам, гораздо убедительнее прозвучали для него слова одного небывало скромного исследователя, который прямо заявил: «Экспертов по Юпитеру нет. Никто не знает, что там творится».

Что ж, под конец сегодняшнего дня появится один эксперт. Если только я сумею дожить до ночи.

— Пока все идет нормально. — На борту «Гаруды» пилот-директор Буранафорн освободился от ремней и плавно поплыл прочь от консоли.

— Прекрасно. Будем надеяться, что так будет и дальше. — Его сменщик, Будхворн Им, грациозно скользнула на освободившееся место. Это была миниатюрная камбоджийка в форме Индо-азиатской космической службы, с полковничьими жар-птицами на плечах. Она стала наблюдать, как диспетчеры второй смены принимают дежурство за терминалами у своих коллег.

— Мостик вызывает Центр управления. — Раздался по внутренней связи усталый голос капитана Чоудхури.

— Слушаю, капитан, — ответила Им.

— Поступил запрос на разрешение пристыковаться от катера Комитета Космического Контроля, который сейчас покидает базу на Ганимеде. Два человека на борту. Их расчетное время прибытия — девятнадцать часов двадцать три минуты. Причина визита не раскрывается, но катер подчеркнул, что это просьба.

— Я бы предпочла не рисковать рассогласованием связи с «Кон-Тики» во время стыковки. — Озадаченно промолвила Им.

— Значит мне ответить отказом на их просьбу?

— Полагаю, если им действительно нужно, то они оформят это приказом, поэтому нет смысла спорить. Только настоятельно попросите капитана катера производить стыковку как можно аккуратнее, объясните ему зачем это нужно. И держите меня в курсе.

— Как скажете. — Чоудхури отключился.

Им понятия не имела, почему прибывает катер, но они, безусловно, имели на это право. И вообще-то ничего страшного случиться не могло. Только авария при стыковке (весьма маловероятная) могла прервать связь с капсулой «Кон-Тики». Но когда она оглядела диспетчеров, их пульты выстроились перед ней аккуратным кругом, то заметила на одном или двух лицах тревожные выражения, которые не соответствовали возникшей ситуации. С чего бы им волноваться?

В своей берлоге Спарта слушала этот разговор, находясь на гране сознания. Катер… это ее не касалось, это не ее дело. Скоро все будет кончено. Силы таяли. Она порылась в тюбике и вытащила еще одну белую таблетку. Она таяла с изысканной сладостью под ее языком и она провалилась в сон:

Она не Дилис. Она Спарта. В черном облегающем костюме она чувствует холод, только на скулах и кончике носа. Она — тень в рассветном лесу, ее короткие волосы скрыты под капюшоном костюма, только лицо открыто.

Она ждет в лесу, когда взойдет низкое солнце, придавая росистому лесу цвет октября. Запах гниющих листьев напоминает ей осень в Нью-Йорке.

Запах листьев… вот что было на Земле, чего не было ни на одной другой планете Солнечной системы. Гниль. Без гнили нет жизни. Без жизни нет гнили. Неужели это ОНИ устроили всю эту грязную жизнь, создали ее или, по крайней мере, уговорили людей жить на Венере, Марсе и Земле? На Марсе и Венере жизнь высохла, замерзла или была сварена под давлением, смыта горячим кислотным дождем или унесена холодным углекислым ветром.

Только на Земле жизнь удержалась и варилась в своей собственной мерзости.

И теперь она быстро распространяется. Гниль распространяется на планеты. Гниль распространяется к звездам.

Вся эта мерзкая похлебка — дар Всесоздателя — так его называют пророки «свободного духа». Того, кто сейчас «ожидал в большом мире», согласно знанию — теперь она вспомнила все это; все это было закодировано в программировании Фалькона — и знание говорило, что ожидающими «пробужденных» были «живущие в облаках посланники» а пророки свободного духа были знаменосцами «пробужденных».

Они создали ее, чтобы она была Посредником. Чтобы находить «посланников» в облаках, слушать их и разговаривать с ними — радиоорганами, которые были вырезаны из нее на Марсе, говорить с ними на языке знаков, которому научили ее пророки и память о котором они неумело стерли, когда отвергли ее.

Солнце встает. Лучи света проникают в покрытый росой лес и находят бледные глаза Спарты.

Эти лжепророки из-за своих амбиций оказались слепы и не увидели того, что она действительно прониклась знанием, что оно расцвело в ней. Расцвело, созрело и в конце концов лопнуло, как фига, слишком долго висевшая на ветке. Они были слишком глупы, чтобы понять, что сделали лучше, чем думали, слишком глупы, чтобы понять, во что она превратилась. Ибо Спарта была воплощенным знанием.

Когда она не пошла по их ложному пути, они обратились против нее. Они пытались вырезать знание из ее головы, выжечь его, высосать из нее вместе с кровью ее сердца.

Она сбежала от них. Все эти годы она медленно собирала себя из разорванных и обожженных кусков плоти, которые они оставили ей. Теперь она стала тверже, холоднее, и когда ей удастся возродиться полностью, она сделает то, что нужно. То, чего требовало знание — которым была она сама.

Но сначала она убьет тех, кто пытался ее уничтожить. Не из-за враждебности. Теперь она ничего не чувствовала к ним. Да, она была вне себя от ярости, но все должно быть чище, проще. Сначала нужно устранить тех, кто ее создал, начиная с лорда Кингмана и его гостей.

Тогда у нее будет время убить узурпатора, квазичеловека, которым они намеревались заменить ее. — Фалькона. До того, как он успеет отправить в облака неверное сообщение.

Со своего наблюдательного пункта в лесу она видит фигуру, появившуюся на террасе Кингмана. Дом озарен светом восходящего солнца. Утренний туман клубится над луговой травой и папоротником.

Она задействует свой правый глаз — увеличение четкое, без искажений, лучше, чем было — Стриафан оказывает такое воздействие на мозг.

Человек на террасе — это тот, кого зовут Билл, смотрит прямо на нее, как будто знает, что она здесь. Он не может ее видеть, если только у него нет такого же телескопического зрения, как у нее.

Там, где он стоит, он выглядит легкой мишенью. К сожалению, выстрел невозможен даже из ее нарезного пистолета. На таком расстоянии даже самый быстрый компьютер в мире — тот, что у нее в мозгу, — не может предсказать, куда попадет пуля.

Выходит Кингман в охотничьей куртке и с ружьем. Он отшатывается при виде Билла, но, хотя он явно хочет избежать встречи с ним, уже слишком поздно. Она прислушивается…

— Руперт, я действительно не собирался…

Не слушая извинений, с которыми обращается к нему Билл, Кингман спускается на росистую лужайку и идет через нее — прямо к ней.

Собак с ним нет. Он, должно быть, сегодня решил обойтись без них.

Кингман в первую очередь. Лучше взять его в лесу. Затем к дому, забирая остальных по одному. Тихо. Персонально. Выстрелами в голову.

Кингман сейчас в папоротнике. Жесткие мокрые листья осенне-коричневого папоротника вымочили саржевые брюки Кингман до колен. Временами она мельком видит его между стволами деревьев, двигающегося сквозь туман.

Она по звуку отслеживает его продвижение, и идет, чтобы перехватить его, но тут до нее доносятся другие звуки. — На грани ее повышенной чувствительности, далеко справа. Нежные шаги в медленном, замысловатом ритме. Это двое оленей медленно и легко ступают по лесу, выискивая в подлеске корм. Но кроме шагов оленей есть и другие, медленнее и тяжелее. Не животное, но двигается почти как животное. Шаги очень осторожные. Движения профессионального следопыта.

Егерь Кингмана? Нет, полчаса назад старикан отсыпался после вчерашней пьянки в своей комнате в западном крыле.

Это новый игрок.

Она определяет направление на этот звук. Так теперь слева от нее идет Кингман, продираясь сквозь мокрый кустарник, как слон, а справа неизвестный, надо попытаться зайти сзади, чтобы посмотреть, кто это. Спарта идет через светлеющий лес со всей грацией и бдительностью, на которые только способна, и едва-едва не наталкивается на незнакомца. Человек затаился за стволом старого дуба и если бы она не знала, что он там был… Да достойный противник.

Потом он пошевелился, и она узнала его. Вьющиеся рыжие волосы, пальто из верблюжьей шерсти, перчатки из свиной кожи. — Оранжевый человек. Он чуть не убил ее на Марсе и затем на Фобосе. На Фобосе у нее был шанс убить его, но из-за какого-то ложного принципа она сдержалась, сейчас она даже не понимает из-за чего. Желание сделать все по закону? Нежелание стрелять в спину? А ведь она знала тогда, что он убил врача, который вернул ей память, и возможно пытался убить ее родителей.

Она прижимается щекой к подушке изумрудно-зеленого мха на стволе дерева, затаив дыхание и ожидая, когда он пройдет мимо, вниз по узкому руслу ручья, забитому опавшими листьями.

Какие бы моральные принципы у нее тогда ни были, сейчас это не имеет значения.

Слышно — он остановился.

Спарта осторожно выглядывает из-за ствола. — Ничего не видно, только слышны приближающиеся шаги Кингмана.

Громкий треск пистолета оранжевого человека раскалывает утреннюю тишину. 38-й калибр без глушителя, странно — обычно он им пользуется. Слышны убегающие олени, тяжелое падение тела и удаляющиеся шаги. Она идет следом. Так, Кингман. Мертв — выстрел в голову. Если бы она могла видеть оранжевого человека, она бы застрелила его, но он уже уходит от нее в направлении дома, заслоненный слишком большим количеством стволов деревьев. Вот он вышел из леса на открытое место, даже не пытаясь спрятаться. Все гости Кингмана собрались на террасе, спокойно болтают друг с другом и смотрят на приближающегося оранжевого человека. Тот, кого зовут Билл, стоит лицом к остальным, спиной к перилам. Его поза расслаблена, высокомерна.

В течение пятнадцати секунд она прислушивается…

— Итак, Билл, вперед к Юпитеру? — Говорит Холли Сингх, ухмыляясь красными губами. — Но откуда нам знать, что Линда не окажется там раньше нас, как это было на Фобосе?

Билл не торопится с ответом. Затем он говорит:

— Вообще-то, моя дорогая, я на это рассчитываю.

Она целится и стреляет. Голова оранжевого человека раскалывается, скорее розовая, чем оранжевая.

На каждый выстрел требуется треть секунды. Только три из четырех выстрелов находят цели.

Тот, что предназначался Биллу, угодил Джеку Ноублу в живот. Третий выстрел попадает в стену дома. Следующий попадает в плечо Холли Сингх, которая уже пряталась. Скорее всего она не выживет. К этому времени остальные уже спрятались за каменной балюстрадой и начинают отстреливаться из укрытия.

Но она уже ушла, бежит по лесу легче, чем олень.

XXI

В этот первый день фортуна улыбалась Фалькону. На Юпитере было так же тихо и мирно, как много лет назад, когда он вместе с Вебстером парил над равнинами северной Индии. Фалькон тренировался в управлении своим судном, пока «Кон-Тики» не стал казаться ему продолжением его собственного тела. Он не рассчитывал на такую удачу и спрашивал себя, какую цену придется за это заплатить.

День подходил к концу. Краски быстро тускнели. Его аппарат летел на запад следом за опускающимся за далекий горизонт Солнцем. (Фалькон все никак не мог привыкнуть, что до горизонта три тысячи километров.)

Солнце скрылось. Вспыхнули мириады звезд, и среди них прекрасная вечерняя звезда — Земля как напоминание о безбрежных далях, отделяющих его от родного дома. Началась первая ночь человека на Юпитере. С наступлением темноты «Кон-Тики» стал опускаться. Шар уже не нагревался солнечными лучами и потерял частицу своей подъемной силы. Фалькон не стал возмещать потерю, этот спуск входил в его планы. До незримой теперь пелены облаков оставалось около пятидесяти километров. К полуночи он достигнет ее. Облака четко рисовались на экране инфракрасного локатора.

Приборы сообщали, что в них кроме обычных водорода, гелия и аммиака огромный набор сложных соединений углерода. Химики томились в ожидании проб этой розоватой ваты. Правда автоматические зонды до этого уже ловили это вещество, но за то короткое время, пока зонды не исчезали в сокрушительных глубинах Юпитера, этим автоматам, с их компьютерными программами, не удавалось провести качественный химический анализ. То, что до сих пор удалось узнать, только разожгло аппетиты ученых. Высоко над поверхностью Юпитера обнаружились молекулы, присущие живому организму. Есть пища — так, может быть, и потребители существуют? Вопрос этот уже свыше ста лет оставался без ответа.

Инфракрасные лучи отражались облаками, но микроволновый радар доставал до поверхности планеты в четырехстах километрах внизу. Там колоссальные давление и температура, даже автоматы не могли пробиться туда невредимыми.

Через час после захода солнца он сбросил зонд. Автомат завис в более плотных слоях, сто километров ниже, посылая информацию, которая автоматически передавалась в Центр управления.

Перед самой полуночью на дежурство в Центре заступила пилот-директор Им. Она представилась Фалькону, сопроводив эту процедуру обычными шутками. А через десять минут он снова услышал ее голос, на этот раз серьезный и взволнованный:

— Говард! Включи сорок шестой канал, не пожалеешь!

Сорок шестой? Это один из каналов его зонда, который сейчас на сто двадцать пять километров ниже плавает в атмосфере, почти такой же плотной, как вода.

Сперва он услышал лишь шелест ветра. А затем на этом фоне исподволь родилась гулкая вибрация. Сильнее… сильнее… будто рокот исполинского барабана. Звук был такой низкий, что Фалькон не только слышал, но и осязал его, и частота ударов непрерывно возрастала, хотя высота тона не менялась. Вот уже какая-то почти инфразвуковая пульсация… Внезапно звук оборвался — так внезапно, что мозг не сразу воспринял тишину, память продолжала творить неуловимое эхо где-то в глубинах сознания.

Диспетчеры в Центре управления переглянулись. Это был самый необычный звук, который кто-либо из них когда-либо слышал. Никто не мог придумать природного явления, которое могло бы его вызвать. И это не было похоже на крик животного.

Если бы Им не была отвлечена разговором с мостиком, она могла бы заметить едва сдерживаемое возбуждение на лицах двух своих диспетчеров:

— Пошлите кого-нибудь разбудить доктора Бреннера, пожалуйста, возможно, это именно то, что он так ждал.

Звук снова донесся из динамиков, с тем же нарастанием силы и частоты ударов.

— Говард, сбрось еще один зонд, нужно запеленговать месторасположение источника звука.

Появился Олаф Бреннер, пухлый седовласый экзобиолог, он еще как следует не проснулся и летел почти неуправляемо, одновременно натягивая свитер. Им помогла ему справится с ремнями и занять место рядом.

— Что происходит? — Требовательно, даже не поблагодарив за помощь, спросил Бреннер.

— Сейчас сам услышишь.

Звук повторился вновь. Второй зонд Фалькона достиг уровня первого и включился в работу. Сравнив их пеленги, в Центре управления смогли определить где находится источник звуков и расстояние до него. — примерно в 2000 километрах от «Кон-Тики». Большое расстояние еще не означало, что источник звука был мощным, в воде звуки распространяются очень хорошо.

Естественное предположение, что виновники — живые существа, было сразу отвергнуто главным экзобиологом.

— Я буду очень разочарован, — заявил доктор Бреннер, — если здесь не окажется ни растений, ни микроорганизмов. Но ничего похожего на животных, какими мы их себе представляем, не может быть там, где отсутствует свободный кислород. Все биохимические реакции на Юпитере должны протекать на низком энергетическом уровне. Активному существу попросту неоткуда почерпнуть силы для своих жизненных функций.

Таинственные сигналы с Юпитера продолжали поступать через определенные промежутки времени. Они записывались и анализировались. Бреннер старательно мучил компьютер, но пока не находилось никакого смысла в это ритмичном грохоте.

Бреннер устало зевнул и огляделся.

— А где этот профессиональный зануда? — спросил он, увидев пустую упряжь, в которой часто сидел Блейк Редфилд.

— Даже профессиональным разведчикам иногда приходится спать, — ответила директор.

Блейк лежал в своей крошечной каюте и беспокойно спал. Он спал по пять часов в сутки, урывками, стараясь следить за работой каждой из трех смен Центра управления полетами. Стараясь понять кто есть кто. А самый главный, мучивший его вопрос. — Была ли у Фалькона цель в облаках, которая выходила далеко за рамки заявленных целей экспедиции?

Это вопрос, на который можно будет ответить только при анализе действий, которые он предпримет.

В своем укрытии Спарта пробудилась от грез о мести. Ее красные глаза открылись, и она провела пушистым языком по желтым зубам. Реальность возвращалась лишь постепенно.

Она слушала достаточно долго, чтобы убедиться, что прошло достаточно времени. Скоро… она знала, что пора двигаться, если она хочет предупредить Блейка. Но хотела ли она этого?

Ее красные глаза наблюдали из укрытия, как он занимался своими официозными делами, без разрешения подключался к данным, задавал грубые вопросы дежурным диспетчерам, выставлял себя назойливым занудой. Для нее его поведение было понятно. Он знал, как и она, что в миссии Кон-Тики что-то прогнило. Но в отличие от нее он не знал, что именно. Он скреб и ковырялся в струпьях, надеясь разозлить зверя и заставить его реагировать — тем самым выдав себя.

Какой-то уголек сострадания к нему все еще горел в ее мозгу. Он понятия не имел, что они просто выжидают своего часа, что он уже обречен на смерть. Усилия Блейка были опасны и бесполезны.

Она ничего ему не должна. И все же она могла предупредить его о грядущем катаклизме. Она сделала все возможное, чтобы обезглавить «свободный дух». Но как у гидры, у нее было много голов.

XXII

Примерно за час до восхода голоса из пучины смолкли, и Фалькон начал готовиться к встрече своего второго дня на Юпитере. «Кон-Тики» находился теперь всего в пяти километрах над ближайшим слоем облаков; внешнее давление поднялось до десяти атмосфер, а температура была тропической — тридцать градусов по Цельсию. Человек вполне мог бы находиться в такой среде без какого-либо снаряжения, кроме маски и баллона с подходящей дыхательной смесью.

Когда полностью рассвело, Центр управления, голосом Им сообщил:

— У нас для тебя хорошие новости, Говард. Облака под тобой становятся тоньше, через час они в твоем районе исчезнут совсем и ты будешь наблюдать их второй ярус. Он лежит ниже первого километров на двадцать. И турбулентности пока не предвидится.

Десять минут спустя он увидел картину, которую предсказали Центру управления полетами орбитальные спутники. — Облака внизу исчезли, как-будто их что-то растворило и «Кон-Тики» проплывал по краю облачного каньона глубиной в двадцать километров и шириной в тысячу.

Под ним простирался совсем новый мир. Юпитер отдернул одну из своих многочисленных завес. Второй ярус облаков был намного темнее первого. На розоватом фоне, по ветру, дующему с востока на запад, плыли облака. Все примерно одинаковой величины и формы, овальные, кирпичного оттенка.

Он уменьшил подъемную силу, и «Кон-Тики» начал снижаться вдоль облачного обрыва. И тут Фалькон заметил снег.

Белые хлопья образовывались в атмосфере и медленно снижались. Снега конечно здесь быть не могло, но очень похоже. Вскоре несколько хлопьев легли на приборную штангу выпущенную из корпуса перед главным иллюминатором, и он их рассмотрел — мутно-белые, отнюдь не кристаллические, довольно большие, сантиметров десять в поперечнике. Похоже на воск. Экспресс-анализ показал, что это сложные углеводороды. В атмосфере вокруг «Кон-Тики» шла химическая реакция, которая рождала эти хлопья.

Примерно в сотне километров впереди в облачном слое начало твориться какое-то безобразие. Нечто огромное, не один десяток километров в поперечнике, всплывало из толщи облаков на его пути. Несколько секунд он цеплялся за мысль, что это, наверно, тоже облако — грозовое облако, которое заварилось в нижних слоях атмосферы. Но нет, тут что-то более плотное. Что-то плотное протискивалось сквозь розоватый покров, будто всплывающий из глубин айсберг. Громадина была беловатой аморфной массой с красными и бурыми прожилками. Должно быть, решил он, это то же самое вещество, из которого состоят «снежинки». Целая гора сложных углеводородов.

— Я знаю, что это такое, — доложил он в Центр управления, который уже несколько минут тормошил его тревожными запросами. — Гора пузырьков, пена. Углеводородная пена. Скажите химикам, пусть… Нет, постойте!!!

Фалькон слышал, как Бреннер возбужденно бормочет, но не обращая на него внимания, внимательно рассматривал своим телескопическим зрением это явление.

— Центр управления, — произнес он в микрофон официальным тоном. — На Юпитере есть живые организмы. Да еще какие!

— Рад признать свою неправоту, — донесло радио веселый голос доктора Бреннера. — У природы всегда припасен какой-нибудь сюрприз. Наведи получше телеобъектив и передай нам возможно более четкую картинку.

До восковой горы было еще слишком далеко, чтобы Фалькон мог как следует рассмотреть существа, двигающиеся вверх-вниз по ее склонам. Видимо они были очень большими, иначе он их вообще не увидел бы на таком расстоянии. Почти черные, формой напоминающие наконечник стрелы, или букву дельта греческого алфавита, они перемещались, плавно извиваясь, будто исполинские манты плавали над тропическим рифом. Или это коровы небесные пасутся на облачных лугах Юпитера? Ведь эти существа явно обгладывали темные, буро-красные прожилки, избороздившие склоны.

«Кон-Тики» летел очень медленно. Пройдет не меньше трех часов, прежде чем он окажется над горой. А солнце не ждет… Успеть бы до темноты как следует рассмотреть здешних мант. Приборы определили их размеры — размах крыльев триста метров!

За полчаса до заката «Кон-Тики» оказался над горой.

— Нет, — отвечал Фалькон на повторяющиеся вопросы Бреннера, — они по-прежнему никак не реагируют на мое присутствие. Вряд ли это разумные создания. Они больше напоминают безобидных травоядных. Да если и захотят погоняться за мной, им не подняться на такую высоту.

С близкого расстояния Фалькон хорошо рассмотрел гору. Гора состояла из пузырей чаще всего около метра в диаметре. Интересно, в каком ведьмином котле варилось это углеводородное зелье. Похоже, в атмосфере Юпитера столько химических продуктов, что ими можно обеспечить Землю на миллионы лет.

Короткий день был на исходе, когда «Кон-Тики» прошел над гребнем восковой горы, и нижние склоны уже обволакивал сумрак. На западной стороне мант не было, а у самого подножья Фалькон увидел что-то овальное, пять или шесть километров в поперечнике. Из основания этого образования вниз торчал лес длинных, тонких отростков которые качались взад и вперед, как листья водорослей в воде. И Говард увидел, или ему показалось, ведь практически там была уже темнота, что это существо двигается.

XXIII

Сверкающий белый катер осторожно приблизился к главному шлюзу Гаруды. Диагональная синяя полоса и Золотая Звезда на носу катера заявляли о его власти: Комитет Космического Контроля был самым большим агентством в мире, действующим как служба безопасности, полиция, береговая охрана и морская пехота. Белый катер имел странный аэродинамический вид для космического корабля. — Корабли Комитета Космического Контроля с термоядерными двигателями, имели и обычный двигатель, и обтекаемую форму, чтобы выполнять свои задачи даже в атмосфере планет.

Катер уравнял свою скорость и оба корабля застыли неподвижно относительно друг друга. Из шлюза катера выползла стыковочная труба и через несколько минут на мостик Гаруды мастерски влетели Командор и высокий светловолосый лейтенант с электрошокером на бедре.

Их встретила Раджагопал, первый помощник:

— Чем я могу вам помочь? — Почему-то в блестящих красных губах женщины даже простая вежливость звучала высокомерно.

— Проводи нас в Центр управления. Мы прибыли для наблюдения и никому не помешаем.

— Сюда, пожалуйста…

Шестеро диспетчеров с любопытством посмотрели на вошедших в Центр. Раджагопал коротко доложила пилот-директору Ламу и вернулась на мостик. Несколько мгновений спустя Командор о его напарник заняли разные позиции, Командор завис у люка, ведущего на мостик, а лейтенант двинулся к люку напротив. Оба выхода из помещения были перекрыты и присутствующие почувствовали себя арестованными.

Блейк Редфилд открыл глаза и увидел ее, повисшую над ним у потолка его спальни. — Кошмарный сон, он моргнул и мотнул головой, чтобы видение исчезло. Но это была реальность.

Спарта, должно быть, заметила выражение его глаз, страх, который сменился узнаванием. Она усмехнулась. На почерневшей от жира маске ее лица сверкали зубы цвета слоновой кости, а язык был кроваво-красным.

— Ты больше ничего не должен делать, Блейк. Я уже позаботился обо всем. Охраняй свою спину.

— Что ты…? — Он начал вставать.

— Нет, не двигайся.

— Что ты сделала, Эллен? — Он сделал вид, что расслабился, глядя на нее снизу вверх.

— Не называй меня Эллен.

Он не верил своим ушам, — она годами настаивала, чтобы я называл ее Эллен. — Как тебя теперь зовут?

— Ты знаешь, кто я. Тебе не нужно мое имя.

— Как скажешь. — В этих словах не было смысла. Она выглядела безумной. Злая усмешка на ее лице, красные глаза горят, изголодавшаяся до костей, слова вырываются с шипением.

— Тебе не нужно их больше дразнить, миссия провалится, я позаботилась об этом. Когда это произойдет, пророки выдадут себя и я с ними разберусь.

— Скажи, что ты сделала?

— Не выдавай меня Командору.

— Командору? Он…

Блейк замолчал, с изумлением наблюдая, как она скользнула в воздухообменный канал, отверстие, которое он счел бы слишком маленьким для человеческого тела.

Фалькон после захода Солнца получил сообщение от Центра управления, что в ближайший час ожидается извержение Беты. Прогнозы ученых Ганимеда были примерно такими же надежными, как прогнозы погоды на Земле в начале двадцатого века.

Юпитер временами становился самым мощным источником радиоизлучения. Огромный столб газа устремлялся вверх, достигнув ионосферы устраивал «короткое замыкание» в радиационном пояса Юпитера, — электрический разряд в миллионы раз мощнее любой земной молнии. Волны радиопомех распространялись по всей солнечной системе и за ее пределы. На Юпитере было обнаружено несколько таких«вулканов».

Фалькон вывел на экран карту. Бета находилась в тридцати тысячах километров от него, далеко за горизонтом. И на таком расстоянии ударная волна не была ему опасна. Иное дело радиобуря. И он принялся убирать внутрь штанги с приборами. — Единственная доступная ему мера предосторожности…

Внезапно над горизонтом на востоке заплясали отблески далеких сполохов. Одновременно отключилась половина автоматических предохранителей на распределительном щите, погас свет, погасли все контрольные лампочки и отключились все каналы связи. Фолкен хотел пошевельнуться, но не мог. Это было не только психологическое оцепенение, конечности не слушались его, и болезненно покалывало по всей сети нервов и особенно в голове.

Хотя электрическое поле никак не могло проникнуть в экранированную кабину, над приборной доской мерцало свечение и слышалось характерное потрескивание тлеющего разряда. Тут сработала аварийная система, вновь заработали все приборы и прошел унизительный паралич.

Стропы, на которых висела кабина, словно горели. От стропового кольца и до экватора шара протянулись во мраке яркие, голубые с металлическим отливом струи. По ним медленно катились ослепительные огненные шары. Картина была до того чарующей и необычной, что не хотелось думать об опасности. Мало кто наблюдал шаровые молнии так близко.

Ожил Центр управления:

— «Кон-Тики», ты слышишь нас? «Кон-Тики» — ты слышишь?

Слова были едва разборчивы, но настроение Фалькона поднялось, — он возобновил контакт с человеческим миром.

— Слышу. Роскошное электрическое шоу и никаких повреждений. Пока.

— Слава богу. Мы уже думали, что потеряли тебя.

Первыми пропали шаровые молнии — они медленно разбухали и, достигнув критической величины, беззвучно взрывались. Но еще и час спустя все металлические части снаружи кабины окружало слабое сияние. А радио продолжало барахлить до полуночи.

Оставшиеся до утра часы прошли без приключений. Лишь глубоко внутри себя он чувствовал что-то не ладное. Этот электрический шок, паралич… что-то странное происходило, хотя он не мог сказать, что именно. Зловещие образы непрошено возникали в его воображении, и ему казалось, что кто–то говорит прямо рядом с ним, прямо здесь в капсуле, но слова были на языке, которого он никогда не слышал, как во сне, где человек ясно видит слова на странице, но не может понять их смысла. Фалькон изо всех сил старался сосредоточиться.

Поистине, в этом мире можно ожидать чего угодно, и нет никакой возможности угадать, что принесет завтрашний день. И ведь ему еще целые сутки тут находиться…

Блейк тем временем пробирался среди скоплений труб, заглядывал в такие места, которое никогда не посещались людьми, предназначенные лишь для того, чтобы залезть туда с гаечным ключом или набором кусачек, чтобы починить что-то сломанное.

То, что Блейк делал, было чем-то вроде попытки самоубийства. Он охотился на раненого зверя.

Линда, или Эллен, или как там она себя называла, она гораздо умнее и проворнее его, и он это знал. Он видел достаточно ее сверхъестественного «везения», чтобы догадаться, что она не совсем человек. Вероятно, она могла видеть в темноте и чувствовать его приближение, как раненый горный лев.

Тем не менее ее нужно остановить. Она слишком опасна, чтобы оставлять ее на свободе, ее нельзя недооценивать. Если она сказала, что обеспечила провал миссии Говарда Фалькона, значит, что-то сделала. И все же он не мог просто сообщить о ней Командору и, тем самым, умыть руки. Слишком много она для него значила. Он должен был справиться сам.

Несколько факторов были на его стороне. С его извращенной склонностью к авантюрам, Блейк был даже более опытным диверсантом, чем она. А к тому же, она не ждет его визита, и она больна. Но означали ли ее затравленные глаза и истощенное тело, что она стала менее грозной? Он медленно продвигался по почти непроходимому лазу, пока не оказался рядом со служебным отсеком АП. Он уже обыскал наиболее доступные места, где она могла спрятаться. Это было последним.

Через узкую щель между электрическими шинами он увидел зону обслуживания AП, тускло освещенную парой светящихся зеленых диодов. Там ничего не двигалось, ничего не было видно. Блейк прислушивался изо всех сил, но слышал только собственное дыхание и сердцебиение. Он медленно продвигался вперед, пока не повис на полпути до того места, где ожидал ее найти.

Визг. — Она вылетела из глубокой тени, вытянув когти и крича. Она могла бы разорвать ему горло, но из-за ее крика у него было мгновение, чтобы извернуться, схватить ее за запястье и левым кулаком ударить ее в подбородок. Голова Спарты откинулась назад, а глаза закатились.

Он обнял ее исхудавшее, грязное тело и разрыдался. Горько всхлипывая, нащупал запертый люк, открывавшийся в коридор технического обслуживания.

Он надеялся, что ему не придется выдавать ее. Он хотел вытянуть из нее правду и, если сможет, помочь ей. А теперь он видел, что она умирает у него на руках. — Нужно было как можно скорее доставить ее к врачу.

XXIV

Когда рассвело, погода внезапно переменилась. «Кон-Тики» летел сквозь буран. Восковые хлопья падали так густо, что видимость сократилась до нуля.

Фалькон заметил, что ложащиеся на иллюминаторы хлопья быстро исчезают. Они тотчас таяли от выделяемого «Кон-Тики» тепла. На Земле в слепом полете пришлось бы еще считаться с опасностью столкновения. Здесь эта угроза отпадала, горы Юпитера, в том маловероятном случае, если бы они были, находились бы в сотнях километров под аппаратом. Что до плавучих островов из пены, то наскочить на них, должно быть, то же самое, что врезаться в слегка отвердевшие мыльные пузыри.

Тем не менее он включил радар, в котором прежде не было надобности, ведь полет происходил на большом расстоянии от невидимой поверхности планеты. Его ожидал новый сюрприз.

Обширный сектор неба был насыщен отчетливыми эхо-сигналами. Фалькон припомнил, как первые авиаторы, описывая грозившие им опасности, среди всего прочего, рассказывали обывателям про «облака, начиненные камнями». Здесь это выражение было бы в самый раз. — Экран радара показывал смущающее зрелище. Пришлось напомнить себе, что в этой атмосфере не может парить ничего по-настоящему твердого. Скорее всего, это какое-то своеобразное метеорологическое явление, к тому же до ближайшего эхо-сигнала было около двухсот километров.

Он доложил об этом в Центр управления, но на сей раз объяснения не получил. Зато Центр утешил его сообщением, что через полчаса аппарат выйдет из бурана, но о том, что будет сильный боковой ветер, видимо предупредить забыл.

Внезапно шар потащил капсулу почти горизонтально. Фалькону понадобились все его навыки и быстрые, нечеловеческие рефлексы, чтобы его неуклюжая машина не запуталась в стропах.

Через несколько минут он уже мчался на север со скоростью более шестисот километров в час. Метель прекратилась и стало видно,что «Кон-Тики» очутился в огромной вращающейся воронке диаметром около тысячи километров.

Аппарат несло вместе с облаками вдоль наклонной, изогнутой поверхности. Над головой в ясном небе светило солнце, но внизу воронка ввинчивалась в атмосферу до неизведанных мглистых глубин, где почти непрерывно сверкали молнии.

Непосредственной угрозы не было, он оторвался от фантастических картин за иллюминатором и снова обратился к радару. — Теперь до ближайшего эха было километров сорок. Все эхо-сигналы располагались по стенам воронки и двигались вместе с ней — очевидно, они попали в нее, как и «Кон-Тики».

Он посмотрел в иллюминатор телескопическим глазом и обнаружил, что смотрит на странное образование (или существо?), которое видел накануне — с лесом тонких отростков (или ног?). Теперь представилась возможность точнее определить его размеры и конфигурацию. А заодно подобрать название, лучше отвечающее его облику. Однозначно, лучшего слова не подобрать — «Медуза». Отростки-щупальца напоминают извивающихся змей головы Горгоны.

Эта медуза была почти четыре километра в поперечнике. Десятки щупалец длиной в сотни метров мерно, синхронно качались взад-вперед. На каждый взмах уходила больше минуты. Казалось, будто диковинное существо тяжело идет по небу.

Все эхо-сигналы и впереди, и сзади, и выше и ниже были Медузами. Все, которых он смог рассмотреть, явно принадлежали к одному виду. Может быть, кормятся «планктоном», который засосало в воронку так же, как и «Кон-Тики?»

— А ты подумал, Говард, — заговорило радио голосом доктора Бреннера, который пришел в себя от удивления, — что эти создания в сто тысяч раз больше самого крупного кита? Даже если это всего лишь мешок с газом, он весит около миллиона тонн! Как происходит у него обмен веществ — выше моего разумения. Ему ведь, чтобы парить, нужны мегаватты энергии.

— Но если это всего лишь мешок с газом, почему он так хорошо отражается на локаторе?

— Не имею ни малейшего представления. Ты можешь подойти ближе?

Вопрос не праздный. Что-то в Фальконе сжалось в приступе паралича, похожего на тот, что он испытал во время радио-шторма. Он может приблизиться к Медузе на любое расстояние. Однако пока предпочитает сохранять дистанцию сорок километров, о чем он и заявил достаточно твердо.

— Я тебя понимаю, — неохотно согласился Бреннер. — Ладно, останемся на прежнем месте.

«Останемся»… Фалькон не без сарказма подумал, что разница в сто тысяч километров отражается на точке зрения.

Глаза Спарты открылись. Она только что слушала разговор между Центром управления полетом и хрупким воздушным шаром, кружащим в облаках Юпитера далеко внизу.

И все же на ее изуродованном лице не было понимания.

— Ян ижху… — ее горло было полно песка.

— Что?

На нее смотрели трое мужчин, двое молодых, один постарше. Незнакомых. Она снова попыталась сосредоточиться, рассмотреть их с близкого расстояния, но ее голова была готова взорваться. Если бы она могла заглянуть им в глаза, прочитать их сетчатку, она бы наверняка узнала их… но почему ее правый глаз мертв? Она могла сформировать изображение только под фиксированным нормальным углом. Она видела не лучше любого обычного человека.

— Я ничего не вижу — прошептала она едва слышно.

Один из молодых людей помахал рукой перед ее лицом. Она проследила за ним взглядом. Он поднял вверх три пальца.

— Ты видишь мою руку? Сколько пальцев?

— Три, — прошептала она.

— Смотри внимательно — сказал мужчина, который, должно быть, был врачом. Он положил ладонь ей на правый глаз.

— Сколько теперь пальцев?

— Четыре. Но я ничего не вижу.

Он прикрыл ладонью ее левый глаз. — Сколько их теперь?

— Все равно четыре.

— Почему ты говоришь, что не видишь? — Доктор убрал руку от ее лица. — Ты видишь разорванную картинку? Тени? Что не так?

Она отвернулась, не потрудившись ответить. Придурок не понимал, о чем она говорит, и ей пришло в голову, что лучше ему ничего не объяснять.

— Эллен, мы должны поговорить с тобой, — сказал один из них, старый. Почему он назвал ее этим именем? Это не ее имя.

Она была привязана к кровати широкими лентами вокруг ее лодыжек, запястий и талии. К ее рукам тянулись трубки, и она смутно ощущала, что из головы торчат еще трубки и провода. Эти трубки, должно быть, что-то делают с ее головой. Она не видела как раньше, но слух у нее остался прежним…

Следующие два часа «Кон-Тики» спокойно дрейфовал в воронке. Фалькон экспериментировал с аппаратурой стараясь получить наиболее качественное изображение ближайшей из медуз. Быть может, эта тусклая окраска — камуфляж? Быть может, медуза, как это делают многие животные на Земле, старается слиться с фоном? К такому приему прибегают и преследователь, и преследуемый. К какой из двух категорий принадлежит медуза? Вряд ли он получит ответ за оставшееся короткое время. Однако, когда после полудня прошел час, Фалькон получил ответ на этот вопрос.

Словно эскадрилья старинных реактивных истребителей, пять мант пронеслись сквозь стену тумана, образовавшую воронку, летя V-образным строем прямо на медузу. Фалькон не сомневался, что они намерены атаковать. Он здорово ошибся, когда принял мант за безобидных травоядных.

Между тем действие развивалось так неспешно, словно он смотрел кино в замедленном режиме. Плавно извиваясь, манты летели со скоростью от силы пятьдесят километров в час. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они настигли невозмутимо плывущую медузу. При всей своей огромной величине, они выглядели карликами перед чудищем, к которому приближались. И когда манты опустились на спину медузы, их можно было принять за птиц на спине кита.

Сумеет ли медуза защититься? Кроме этих длинных неуклюжих щупалец, мантам вроде бы нечего опасаться. А может быть, медуза их даже и не замечает, и для нее они всего лишь мелкие паразиты, как для собаки блохи? Но нет, ей явно приходится туго! Медуза начала крениться — медленно и неотвратимо, словно тонущий корабль. Через десять минут крен достиг сорока пяти градусов; при этом медуза быстро теряла высоту. Трудно было удержаться от сочувствия атакованному чудовищу, к тому же эта картина вызвала у Фалькона горькие воспоминания. Падение медузы странным образом напоминало последние минуты «Королева Елизавета IV».

Возрастающий крен пришелся не по нраву мантам, и они тяжело взлетели, будто сытые стервятники, спугнутые в разгар пиршества. Правда, они не стали особенно удаляться, а повисли в нескольких метрах от чудовища, которое продолжало валиться на бок.

Вдруг Фалькон увидел ослепительную вспышку, одновременно послышался треск в приемнике. Одна из мант, медленно кувыркаясь, рухнула вниз. За ней тянулся шлейф черного дыма, и сходство с подбитым самолетом было так велико, что Фалькону стало не по себе.

В тот же миг остальные манты спикировали, уходя от медузы. Теряя высоту, они набрали скорость и быстро пропали в толще облаков, из которых явились. А медуза, прекратив падение, не спеша выровнялась и как ни в чем не бывало возобновила движение.

— Изумительно! — прервал напряженную тишину радио-голос доктора Бреннера. — Электрическая защита, как у наших угрей и скатов. С той лишь разницей, что в этом разряде был миллион вольт! Тебе не удалось заметить, откуда вылетела искра?

— Нет. Хотя постой-ка, что-то тут не так… Видишь узор? Сравни-ка его с предыдущими снимками. Я уверен, раньше его не было.

На боку медузы появилась широкая пятнистая полоса. Поразительно похоже на клетки шахматной доски, но каждая клетка в свою очередь была расписана сложным узором из горизонтальных черточек. Они располагались на равном расстоянии друг от друга, образуя правильные колонки и ряды.

— Ты прав, — произнес Бреннер с явным благоговением в голосе. — Он только что появился. И я даже не решаюсь поделиться с тобой своей догадкой.

— А мне нечего опасаться за свою репутацию и поэтому я скажу, что это ничто иное, как решетчатая антенна. И я даже допускаю, что чудовище слушает наш разговор.

Доктор Бреннер умолк, его мысли явно приняли новое направление.

Наконец он опять заговорил:

— Бьюсь об заклад, они настроены на радиовсплески! На Земле природа до этого не дошла. У нас есть животные с системой эхолокации, даже с электрическими органами, но радиоволны никто не воспринимает. И к чему это, когда предостаточно света! Но здесь другое дело, Юпитер весь пропитан радиоизлучениями. Эту энергию можно использовать, даже запасать. Может быть, перед тобой плавучая электростанция!

Бреннер опять помолчал и затем заговорил официальным голосом:

— Все это очень интересно, однако сперва надо решить гораздо более важный вопрос. Можно ли предположить, что это существо обладает разумом? Я считаю это весьма вероятным и своими полномочиями обязываю экспедицию придерживаться всех положений «директивы о первом контакте». Мы должны действовать осторожно.

На плечи Говарда Фалькона легла ответственность, о какой он никогда и не помышлял. Ему нужно все это хорошо осмыслить и прийти в себя. — Он так и заявил и отключил связь.

Начинало темнеть, короткий пятичасовой юпитерианский день подходил к концу.

Фалькону возможно предстояло стать первым послом человечества на обитаемой планете с другим разумом. И он все свое внимание сосредоточил на возможном представителе этого разума.

На борту «Гаруды» Буранафорн испытующе посмотрел на Бреннера: седовласый коротышка провис и плавал в своей упряжи, как шарик теста.

— Жаль, что ты все это не проспал, — коротко сказал Буранафорн.

Дело дошло до возможности исследовать интересное явление, а «директива о первом контакте» могла связать по рукам и ногам. Ведь ее первое правило гласило: сохраняй дистанцию. Не пытайся приблизиться и налаживать общение. Дай «ИМ» вдоволь времени как следует изучить тебя. Что означает «вдоволь времени», никто не брался определить. Решать этот вопрос предоставлялось самому участнику контакта.

— Доктор, я серьезно. Тебе лучше пойти и как следует, хорошенько отдохнуть? — Что бы это ни было, но наступает ночь, а утро вечера мудренее. А скажи, этот парень из «Института Глас Народа» здесь для контроля, чтобы мы не нарушили директиву? Как ты считаешь?

Бреннер как-то странно посмотрел на него:

— Я не смогу заснуть. Ты знаешь, как долго мы ждали этого момента?

— Ну как хочешь.

Буранафорн смотрел на Бреннера и думал:

Один из этих фанатиков, а еще час назад казался таким здравомыслящим, таким уравновешенным, говорил, что на Юпитере могут быть только какие-нибудь микробы, не более того. Похоже в составе этой экспедиции много типов, которые вложили все свои жизненные надежды (если можно так выразиться) в облака Юпитера — сертифицированных инженеров, но все равно религиозных фанатиков. Казалось, они ожидают мгновенной реинкарнации или чего-то в этом роде.

Сам Буранафорн был бывшим ракетчиком и авиационным инженером. Его буддизм жить ему не мешал, правда он ел только искусственное мясо, но маску на лице, чтобы случайно не проглотить комара, не носил.

Буранафорн заставил себя вернуться к текущим делам. — Кстати, где эти два офицера Космического Контроля? Похоже их присутствие действительно необходимо. Кто бы мог подумать…?

Он включил мостик:

— Что скажешь о безбилетнике? — Речь шла о Спарте.

— Ничего не скажу, — Раджагопал, первый помощник явно была не в настроении и в ее голосе звучала та раздражающая надменность, которая, по мнению Буранафорна, была свойственна индийкам, особенно тем, кто занимает высокие посты.

— Ну а все же?

— Она и Редфилд в клинике вместе с офицерами Космического Комитета. — Снизошла ответить помощник.

— Как капитан это воспринял?

На связь вышел сам Чоудхури:

— Пожалуйста, давай каждый будет заниматься своим делом, мистер Буранафорн. Не отвлекайся по пустякам.

Крошечная корабельная клиника. Спарта снова лежит без сознания.

— Я ударил ее не так уж сильно, — говорит Блейк, наверное, уже в сотый раз.

На этот раз светловолосый доктор (из старой сингапурской семьи, голландец по происхождению) не стал отвечать.

Он уже подробно объяснил, что кровеносные сосуды головы женщины стали опасно проницаемыми из-за употребления препарата Стриафан, обнаруженного в огромном количестве у нее. Употребления в больших дозах и очевидно продолжительного. Даже слабого удара по голове было достаточно, чтобы вызвать столь опасные последствия.

Нанохирургический набор клиники мог бы с этим справиться, если бы пациент был в нормальном физическом состоянии, как большинство космонавтов. К несчастью, эта женщина сильно истощена, и у нее пневмония, а все это с сотрясением мозга и тромбом, определенно представляет опасность для жизни.

Все было бы намного проще, думал доктор, если бы он мог избавиться от этого обезумевшего Редфилда и этой серой громадины — офицера Комитета. И откуда, черт возьми, он взялся, сверкает своим значком.

— Оставайтесь здесь, доктор Ульрих, — сказал офицер. — Мы с Редфилдом скоро вернемся.

— Нет ничего более я не могу сделать для больной, пока…

— Оставайтесь здесь.

— Но я не ел уже…

Выйдя в коридор, Командор повернулся к ожидающему там лейтенанту:

— Ничего, Вик?

— Ничего. — Высокий светловолосый лейтенант, в кобуре электрошокер. Он был знаком Редфилду еще по Порт-Гесперу.

Командор пристально посмотрел на Блейка.

— Она на борту по крайней мере с Ганимеда. Ты уверен, что это не бомба?

— Только не на Кон-Тики. Это проявилось бы как дополнительная масса.

— Она достаточно легко скрывала свою собственную массу.

— На Гаруде у нее была такая возможность. А Кон-Тики неоднократно взвешивали, перед стартом. Вплоть до грамма. Я наблюдал.

— Значит, импульсная бомба, крошечная, не взрывчатая, достаточная, чтобы поджарить электросхему, такая, как ей подложили на Марсе.

— Она была вне закона почти два года, вне чьей-либо системы. Как она могла получить доступ к столь сложному и дорогому?

— Тогда остается программное обеспечение.

Блейк неохотно кивнул:

— Думаю, ты прав. Но мы не узнаем, что она сделала, пока она сама нам не скажет.

— Послушай, Редфилд, я вовсе не пытаюсь от тебя избавиться. Но доктор говорит, что он голоден. Как насчет того, чтобы собрать немного помоев из столовой?

Блейк подумал, что за едой мог бы сходить и лейтенант, но потом сообразил, что у того оружие, которое может понадобиться в любой момент, и отправился в столовую.

Командор вернулся в клинику и обратился к доктору:

— Еду сейчас принесут. Расскажи подробнее о той гадости, которую она принимала.

— Этот препарат воздействует на зрительную кору головного мозга, находит ограниченное применение при лечении некоторых форм расстройства зрения. Обычная доза составляет примерно одну миллионную того, что принимала эта женщина.

— И что ей грозит?

— Галлюцинации. Слуховые и зрительные. Возможна шизофрения. Удар Редфилда в челюсть видимо привел, из-за повышенной проницаемости сосудов, к потере той остроты зрения, которой она по-видимому раньше обладала, отсюда ее жалобы, что она не видит… хотя видит она достаточно хорошо в обычном смысле этого слова. Непосредственной опасности для ее жизни сейчас нет. С ее пневмонией я справлюсь.

— Ты можешь говорить, Линда? — спросил Командор, увидев что она открыла глаза. Его грубый голос выражал странную смесь беспокойства и приказа.

Она отвела взгляд от лица Командора и хмуро уставилась на доктора.

— Не обращай на него внимания, он чист, — сказал Командор, игнорируя озадаченный и обиженный взгляд Ульриха.

— Ты скажешь мне, что ты сделала с Кон-Тики?

— Нет, и ты это знаешь. — Она прямо смотрела в глаза Командору.

— Так, ты думаешь, что Фалькон занял твое место Посредника, находится там по воле пророков свободного духа и ты решила сделать так, чтобы у него ничего не получилось. Из ревности. Я прав?

— Ревность? — Она попыталась улыбнуться, ее улыбка произвела на него жуткое впечатление. Я, как и ты, просто не хочу, чтобы «свободный дух» вступил в первый контакт. Я вспомнила, кто ты.

— Говард Фалькон ни в чем не виновный человек.

— «Человек» это неправильное слово.

— Такой же человек, как и ты.

— Я не человек, — сказала она с силой, которая, видно было, дорого ей далась.

— Нет, ты ничто иное, как человек. — Командор обратился к доктору. — Покажи ей снимки.

Не протестуя, Ульрих сделал, как ему было сказано, и вывел на плоский экран снимки мозга женщины:

— Зрительная кора в результате удара и образования гематомы, почти полностью освободилась от привнесенных нано-организмов…

— Достаточно, доктор, — сказал Командор, прерывая его. — Ты могла видеть ближе или дальше, чем обычный человек, Линда, не из-за того, что было сделано с глазным яблоком, а из-за того, что они сделали со зрительной корой.

— Мне это начинает нравиться, — сказала Спарта. — Теперь это пропало. Бедный мой мозг.

— А вот это сохранилось — сказал Командор, указывая на плотную ткань в переднем мозгу. — И вот это. И это.

— Я все еще могу вычислить траекторию. Все еще могу слушать. — Она закрыла глаза.

— Что ты сделала с компьютером Кон-Тики? — повторил Командор.

Одну-единственную секунду — казалось, она длилась целую вечность — она совершенно неподвижно лежала с закрытыми глазами. Когда она снова открыла их, то сказала:

— Не трать на меня время. Время отправляться в Центр Управления.

Он все понял. — Значит, это уже происходит.

XXV

Расстояние между Кон-Тики и ближайшей Медузой сократилось до двадцати километров. В чем причина, в ветре или Медузе?

— Электрическое оружие этой штуки, скорее всего, ближнего радиуса действия, но мы не хотим, чтобы оно было испытано на тебе. Не подходи ближе. Оставь это будущим исследователям. Фалькон, повтори. — Раздался из репродуктора голос Бреннера.

— Есть, оставить это будущим исследователям.

Вдруг в кабине резко потемнело, такое впечатление, что Солнце закрыла грозовая туча. Но такое здесь невозможно. И вверх не посмотришь, там виден только его собственный шар. Он глянул на экран, нет все нормально — в радиусе ста километров от него не было никакого другого объекта, кроме Медузы, которую он изучал. Но ведь радар не показывает то, что находится прямо у него над головой. — Посеребренный для теплоизоляции шар непроницаем не только для глаза, но и для радара.

Внезапно возник тот самый звук, который он слышал в свою первую ночь на Юпитере, но сейчас он звучал просто оглушающе, — частота ударов непрерывно возрастала, хотя высота тона не менялась. Вот уже какая-то почти инфразвуковая пульсация… Вся капсула вибрировала, как кожа на литаврах. Внезапно звук оборвался. И до Фалькона дошло, что он слышит эту какофонию не по радио, — источник звука где-то рядом, звуковые волны прямо обволакивали кабину.

И если бы только звуки. В иллюминатор он увидел, что шар обволакивают со всех сторон гигантские щупальца.

— Директива о первом контакте! Директива о первом контакте! — Орал по связи Бреннер.

Крик Бреннера наполнил его голову необычайной яркой сумятицей — как-будто эти слова имели силу подчинять саму его волю. На мгновение Фалькону показалось, что слова вырвались из его подсознания, настолько живо они переплелись с его собственными мыслями.

Но нет, это был голос Бреннера, который снова кричал по комлинку: не пугай его!

Не тревожить его? Прежде чем Фалькон успел придумать подходящий ответ, снова раздался оглушительный барабанный бой, заглушивший все остальные звуки.

Настоящего пилота-испытателя узнают по его реакциям не в таких аварийных ситуациях, которые можно предусмотреть, а в таких, возможность которых никому даже в голову не приходила. Прежде чем Фалькон успел сообразить, что нужно делать, он уже это сделал. — Ударил по клавише. Открылись жалюзи, расположенные в верхней полусфере шара. Нагретый газ устремился наружу, и «Кон-Тики», лишенный подъемной силы, начал быстро падать в поле тяготения, которое в два с половиной раза превосходило земное.

Чудовищные щупальца ушли вверх и пропали. Фолкен успел заметить, что они усеяны большими пузырями или мешками — очевидно, для плавучести, и заканчиваются множеством тонких усиков, напоминающих корешки растения. Он был готов к тому, что вот-вот сверкнет молния, — Медуза пустит вход свое оружие, но ничего, обошлось. Бреннер все еще орал:

— Что ты наделал, Фалькон? Ты его до смерти напугал!

— Я занят, — Фалькон, вырубил связь.

Стремительное падение замедлилось в более плотных слоях атмосферы, где спущенный шар стал играть роль парашюта. Потеряв около трех километров высоты, Фалькон решил, что уже можно закрывать жалюзи. Пока он восстановил подъемную силу и уравновесил аппарат, было потеряно еще около полутора километров, и оставалось совсем немного до предельного рубежа.

В верхний иллюминатор, чуть в стороне, была видна все еще спускающаяся Медуза. Локатор показывал, что до нее два километра, — она явно его преследовала.

Радио донесло тревожный вызов Центра управления. Опять послышался голос Бреннера — его по-прежнему беспокоило соблюдение директивы.

— Учти, это может быть простое любопытство! — кричал экзобиолог, правда без особой уверенности. — Не вздумай ее пугать!

Фалькона уже начали раздражать все эти наставления, ему вспомнилась одна телевизионная дискуссия специалиста по космическому праву с космонавтом. Выслушав доскональный разбор всех следствий, вытекающих из директивы о первом контакте, космонавт недоверчиво воскликнул:

— Это что же, если не будет другого выхода, я должен тихохонько сидеть и ждать, когда меня сожрут?

На что юрист без тени улыбки ответил:

— Вы очень точно схватили суть дела.

В эту минуту Фалькон, к великому своему облегчению, обнаружил, что медуза зависла в полутора километрах над ним. То ли решила быть поосторожнее с незнакомым созданием, то ли ей тоже была не по нраву высокая температура нижних слоев. — Температура была выше пятидесяти градусов по Цельсию. Но он опять оказался неправ, Медуза просто сменила тактику. — Одно из ее щупалец стало довольно быстро удлиняться, одновременно становясь тоньше, и нацеливалась она явно на Кон-Тики.

— Центр управления полетом, ты это видишь?

— Подтверждаю, — натянуто ответил Буранафорн. — Но ты должен выполнять требования директивы о первом контакте, в любом случае.

— Я буду действовать в интересах этой твари. Ей будет нелегко переварить «Кон-Тики», — заявил Фалькон и отключил связь.

Каждый раз, когда Бреннер произносил слова «директива о первом контакте», голова Фалькона, казалось, наполнялась пульсирующим белым светом и у него возникало желание взять под козырек и беспрекословно выполнять все его распоряжения. Откуда, черт возьми, это взялось, он не знал. А отключение связи принесло заметное облегчение его бедной голове и он принял решение.

— Я запускаю программу «подготовка к старту», — произнес Фалькон, понимая, что его слова были только для протокола и что если он не вернется, никто не узнает, как тут все происходило.

Дверь клиники была открыта. Блейк вплыл в дверной проем, его руки были заняты контейнерами с едой. В помещении была только Спарта.

— Куда все делись. Что случилось?

Она «слушала», не обращая на него внимания, сосредоточившись, ловя потоки информации. Через мгновение, глубоко вздохнув, сказала:

— Он не отвечает на вызовы, видимо его захватили.

— Кто?

— Медузы.

— Что такое ты говоришь?

Она смотрела на него тусклыми глазами.

— Что бы ни случилось, он мертв. Я подстроила так, чтобы он не вернулся. Лучше бы я этого не делала.

— Линда, Линда, что ты натворила?

Блейк, бросив посуду и вытерев внезапные слезы с покрасневшего лица, вылетел в коридор.

Медуза пропала из поля зрения, она опять была точно над аппаратом. Но Фалькон знал, что щупальце вот-вот дотянется до шара. Он задействовал систему фиксации его к корпусу, оставив свободными только руки. Для подготовки корабля к старту, чтобы выполнить весь список положенных процедур, программе необходимо пять минут. Две из этих минут уже прошли следовательно компьютер считает ситуацию на орбите приемлемой для старта. Так, задвижки двигателя открыты и готовы по сигналу поглотить тонны окружающей водородно-гелиевой атмосферы. Все пока идет нормально. Сработает ли эта чертова штука? Ведь испытания ядерно-реактивного двигателя в атмосфере, похожей на Юпитер, не проводилось.

Что-то мягко покачнуло Кон-Тики, похлопало посильней. Весь аппарат закачался вверх-вниз. Тонкий кончик щупальца медузы скользнул по краю шара, менее чем в шестидесяти метрах. Он был размером со слоновий хобот и, судя по тому как деликатно он исследовал оболочку, не менее чувствителен. На конце похоже ротовое отверстие. Доктор Бреннер был бы в восторге от этого зрелища.

Конечно, не исключено, что Бреннер прав и это существо таким способом демонстрирует дружелюбие. Обратиться к нему по радио? Что ему сказать? «Кисонька хорошенькая»? «На место, Трезор»? Или: «Проводите меня к вашему главному?»

Так, соотношение тритий-дейтерий в норме, кнопка «пуск» горит зеленым — программа подготовки завершена. Пора делать ноги, пока не съели. Разбив защитное стекло, Фалькон решительно нажал кнопку.

Через пять минут после того, как Фалькон отключил связь, из динамиков в Центре управления полетами вырвался вой помех, заглушивший все принимаемые сигналы.

Сотни ярких точек радиоэнергии вспыхнули в облаках Юпитера, из района последнего известного положения Фалькона.

Для человеческого уха радио-шум был бессмысленным широкополосным, но аналитические программы, пропустив его через фильтры, давали совершенно другую картину этого беспорядка: каждая радиоточка передавала один и тот же модулированный луч, направленный прямо в Центр управления полетом!

По этому вою, как по сигналу, трое из пяти дежурных диспетчеров, с дикими криками вскочили со своих мест, освободившись от своей упряжи. Буранафорн ошеломленно поднял глаза и обнаружил, что смотрит прямо в дуло пистолета.

В тот же миг на летной палубе первый помощник Раджагопал повернулась к капитану Чоудхури и объявила:

— Повинуйся мне, и все будет хорошо.

Трое диспетчеров другой смены влетели в Центр управления через нижний люк, крича под аккомпанемент рева динамиков: «ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО!»

Человек наставил пистолет на Командора, когда тот летел по центральному коридору к Центру управления:

— Если вы остановитесь, с вами все будет хорошо.

Гаруда взбунтовался.

Ревущий столб горячей водородно-гелиевой смеси вырвался из сопел реактора, произошел отстрел стропов шара и корабль со все возрастающей скоростью устремился вперед.

Но постой, куда это он! Если так будет продолжаться еще хотя бы пять секунд, его машина погрузится так глубоко в атмосферу, что будет раздавлена. Фалькон отключил программу и перешел на ручное управление. За пять секунд, которые показались ему пятьюдесятью, ему удалось направить нос корабля к звездам. Но если бы у него была простая человеческая кровеносная система, его голова взорвалась бы от такого маневра.

Корабль скоро достигнет границы атмосферы, набрав скорость убегания. Тогда перейдя на обычное ракетное топливо, он вновь обретет свободу космоса.

— Центр управления, ты меня слышишь? Да? Передай доктору Бреннеру, что я сожалею, если напугал его инопланетянина. Я не думаю, чтобы ему был нанесен какой-либо ущерб.

Центр молчал так долго, что Фалькон подумал, что связь прервалась. Затем разговор возобновился:

— Говорит Буранафорн. Это не повлияет на твое возвращение, Говард, но ты должен знать, что Гаруда в настоящее время находится на военном положении… И мы очень надеемся на твое сотрудничество.

XXVI

Через три минуты после начала мятежа он был подавлен. Члены экипажа и диспетчеры, кричавшие «ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО», уставились в стволы электрошокеров, которые держали их бывшие коллеги.

Только две резиновые пули были выпущены мятежниками, в Командора и его лейтенанта. В лейтенанта — на мостике, в Командора — внизу, в коридоре. Но они оба стреляли быстрее. Быстрая победа.

Пленным связали руки-ноги пластиковыми ремнями и разместили под потолком Центра управления. Полом этой своеобразной тюрьмы служила грузовой сеть, растянутая от одной переборки до другой так, чтобы не мешать диспетчерам, которые должны были работать с Кон-Тики. — Надежда еще не умерла окончательно.

Спарта, пьяно покачиваясь, шла по центральному коридору к Центру управления. Едва она успела туда войти как ее остановил Блейк:

— Линда, ты… тебе не следовало отключаться от лечебной аппаратуры и вставать.

— Ничего, я и так выживу.

Она посмотрела мимо него в переполненную комнату управления. Сверху ей был хорошо виден человеческий зверинец под потолком:

— Бреннер, о нем я знала. А, Раджагопал, тоже?

— Половина команды. Вот почему они думали, что смогут легко захватить корабль. Когда до них дошло, что им нужно оружие, было уже слишком поздно.

Она снова перевела на него настороженный взгляд:

— Кто ты, Блейк?

— Теперь я Саламандра, член команды Командора. Нас на борту восемь. Плюс Командор и Вик. Послушай, Линда, прости… но еще не все закончилось.

Он потянулся к ней, но она отшатнулась.

— Почему бы не посадить меня в сеть вместе с ними?

Он побледнел. — Что ты говоришь?

— Я убила Фалькона, — На ее лице было выражение, с которым святые и ведьмы когда-то шли на костер. — Вы правильно догадались, программное обеспечение. Подправила его так, чтобы отправить Фалькона прямо на Юпитер.

В этот момент вой радиопомех прекратился и из динамиков раздалось:

— Центр управления, ты меня слышишь? Да? Передай доктору Бреннеру, что…

Они уставились на пилот-директора. — Нет, это не запись. Прямая трансляция. Лицо Спарты являло собой экстраординарный экран эмоций — шока, ликования, боли и стыда. Она отвернулась от Блейка, горько плача, и попыталась спрятать лицо в руках.

Двадцать четыре часа спустя космический катер отправился в короткое путешествие на базу Ганимед, забрав с собой арестантов, Говарда Фалькона, Блейка и Спарту.

На Ганимеде Фалькона встретил его старый друг Брандт Вебстер:

— Ты у нас теперь герой, Говард. Я очень рад, что ты вернулся. В том, что с тобой произошло, мы постараемся разобраться в ближайшее время, будь уверен. Но мне кажется, что пройдет очень много времени, прежде чем мы поймем, что произошло на Юпитере и самое главное, что из себя представляют Медузы. Сейчас тебе предстоит пресс-конференция и я тебя прошу не упоминать о событиях на Гаруде, ни к чему будоражить общественность.

Во время этой длинной тирады Фалькон молчал с бесстрастным выражением, кожаная маска его лица становилась все более и более непроницаемой. Он даже не реагировал на паузы этой речи, приглашающие его вступить в разговор. А на вопрос своего старого друга «…не хотел бы он побывать на Сатурне?» ответил «…там и без меня можно обойтись. Всего одно «g», а не два с половиной, как на Юпитере. С этим и человек справится». Машинально вырвалось, оказывается он уже давно не думал о себе как о человеке.

Чем привел в сильное замешательство Вебстера и тот резко закруглил разговор:

— Ладно. Пора начинать пресс-конференцию. Камеры установлены, все ждут. Ты увидишь множество старых друзей.

Вебстер сделал ударение на последней фразе, но не заметил никакой реакции, как будто он разговаривал со статуей.

Фалькон просто стал молча действовать. Разблокировал шасси, отъехал немного от Вебстера и, для того, чтобы «размять кости», распрямился во весь свой рост — целых два с половиной метра. Аккуратно развернулся на своих воздушных шинах и двинулся вперед.

После того, как его мозг пережил в кабине «Кон-Тики» радио-шторм Юпитера, ночные кошмары прекратились. Теперь он знал, почему во сне ему являлся супершимпанзе с погибающей «Королеваы Елизаветы». Родство душ. Шимпанзе — ни зверь, ни человек. Он — ни человек, ни машина. Настанет день, когда подлинными владыками космоса будут не люди, а машины, и он ощущал мрачную гордость от сознания своей уникальной исключительности — первый бессмертный, мостик между органическим и неорганическим мирами.

Он не догадывался, что тот же радио-шторм вывел его из под власти тысячелетнего религиозного заговора. Что электрический импульс стер из его сознания порабощающую его кодовую фразу: «директива о первом контакте».