Вересковый рай

2

– Саймон! Саймон, послушай!

Кто-то назойливо дергал его за рукав, и Саймон оторвался от грустных воспоминаний. Он сделал это с радостью – представить себе, что Рианнон достанется кому-нибудь другому, было выше его сил. Улыбка тронула его мрачно сжатые губы, когда он увидел, что это была Сибелль, старшая дочь Джоанны. Саймон любил все свое семейство, но Сибелль особенно. Она была лишь на шесть лет младше его, он играл с ней, когда она еще лежала в колыбели, и считался ее самым близким другом и доверенным лицом.

– Где ты была? – с показной строгостью спросил Саймон.

– Занималась детьми, не подпуская их к дедушке и бабушке, иначе это никогда бы не закончилось. Ты ведь знаешь, какой он – всегда готов играть или рассказывать новую историю. Тостиг сейчас с юным Адамом, а девочек укладывают спать. Чем ты так опечален?

– Рианнон, – кратко ответил Саймон. Сибелль в такой же степени была посвящена в дела Саймона, как и он – в ее. Длянего было большим облегчением иметь женщину-друга. Матерей и любовниц у него было в избытке. Элинор и Джоанна беспрестанно обхаживали его – разумеется, из лучших побуждений – благоразумными советами. И хотя Джиллиан никогда не была резка с ним, она тоже скорее пыталась дать совет или мягко упрекнуть, а не просто уделить ему внимание. Все другие женщины, по-видимому, рассматривали его лишь как породистого самца. Саймон ни в коей мере не возражал против подобного отношения, но, конечно, не мог говорить о других женщинах с той, которая хотела заполучить его для себя. Казалось, одна Сибелль никогда не замечала его внешности, за исключением, пожалуй, моментов, когда от нее требовалась объективность, например, сказать, что у него грязное лицо или что ему следует причесаться, и она всегда слушала рассказы о его приключениях с удовольствием и интересом.

– Но я не имею в виду конкретно тебя, – произнесла Сибелль, прямо не комментируя ответ Саймона: ничего больше она не могла сказать по поводу Рианнон. – Все выглядят так, как если бы в нашей семье кто-то умер.

– А, вон оно что! – лицо Саймона снова приняло хмурый вид. – Виной всему этот вызов на совет, созываемый королем. Совет! Либо он хочет вытянуть из нас побольше денег, либо желает утвердить свою власть благодаря нашему присутствию. Конечно, у него нет желания выслушивать советы…

– По тому, что Уолтер сказал в прошлый раз, когда он приехал навестить отца…

– Не думаю, что Уолтер де Клер приехал навестить нашего отца, – засмеялся Саймон.

Сибелль скорчила ему рожицу, но продолжала, как если бы он не перебивал ее:

– Не слишком много смирения в его присутствии, – она пожала плечами. – Но я считаю, что вы все сошли с ума. Два года назад вы единодушно осыпали бранью Хьюберта де Бурга, называя его одержимым жаждой власти выскочкой и вынуждая короля обуздать его. Теперь вдруг он неожиданно превратился в безгрешного мученика!

– Нет, Сибелль, ты преувеличиваешь. Естественно, де Бурга необходимо было обуздать. Из-за безразличия баронов лорд-канцлер приобрел большую власть, чем сам король. Кроме того, он пытался вбить клин между Генрихом и его братом Ричардом, взяв молодого Глостера под свою опеку, вместо того чтобы разрешить ему уехать со своей матерью, когда та вышла замуж за Корнуолла. И вдобавок слишком много денег королевства осело в казне де Бурга, а не Генриха, что вынудило короля начать «доить» нас.

– Мне известно это. Тогда почему столько отчаянных воплей по поводу де Бурга?

– Потому что король зашел слишком далеко. Имело смысл лишить де Бурга власти и добытых нечестным путем доходов. Полагаю, что это даже необходимо было сделать, чтобы держать его под контролем. Слишком многие считали лорд-канцлера благодетелем, другие же опасались, что он может вернуть себе власть, если будет находиться на свободе. Мы все согласились с этим, а Феррарс, Корнуолл, Уоррен и Ричард Маршал поручились за него, чтобы обеспечить ему достойное тюремное заключение.

– Вот, значит, что имел в виду Уолтер, когда стал неистовствовать по поводу Генриха, что, мол, тот выразил сомнение в чести двух приближенных к нему человек. Он имел в виду Корнуолла и Ричарда Маршала! Уолтер был так зол, что я едва могла понять что-либо из того, что он говорил. Я лишь уловила, что король уволил стражей де Бурга и на их место определил других.

– Уолтер рассказал тебе это? – спросил Саймон, ухмыльнувшись. Пока Уолтер не встретил женщин из Роузлинда, он утверждал, что головы у женщин пригодны лишь для того, чтобы на них росли волосы. Теперь он обсуждает государственные вопросы с юной Сибелль!

– Не обращай внимания на Уолтера, – настаивала Сибелль. – Почему король заменил охрану де Бурга? Он, что, хочет, чтобы тот страдал?!

– Нет, – медленно возразил Саймон. – Я не люблю Генриха, но он не относится к людям, которые жестоки ради жестокости. Верно, он сделал более суровыми условия содержания де Бурга под стражей, я даже слышал, что старика держат в оковах, но тут совсем другая причина, а не просто желание проявить жестокость. Мне кажется, Генрих по-прежнему боится этого человека, – медленно произнес Саймон, нахмурив брови скорее из-за обуревающих его мыслей, чем из-за раздражения или неприязни. Для него всегда было полезно поговорить с Сибелль, так как, объясняя ей какие-нибудь вещи, он приводил в порядок свои собственные мысли.

– Отец однажды рассказал, что, когда Генрих был ребенком, он всегда немного боялся де Бурга. Он любил старого графа Пемброкского, и ты сможешь подтвердить это, если послушаешь, как он и теперь говорит о нем. И епископ Винчестерский приводил его в восхищение, как и сейчас тоже. Мне кажется, отец прав: когда Генрих говорит о де Бурге, он становится похожим на мальчишку, сбежавшего от сурового учителя и до конца не способного поверить, что он все-таки сбежал.

– Но король наверняка должен был изжить подобное чувство. Прошло больше года…

– Надеюсь, что ты ошибаешься, – перебил Саймон, и выражение лица у него стало еще более хмурым. – Если причина вовсе не в этом, тогда король, заменив охрану, нанес, по мнению Уолтера, преднамеренное оскорбление Ричарду Маршалу.

– Но почему, Саймон? Я не вижу смысла в расспросах Уолтера. Он так злится, его просто распирает от гнева. И папу мне тоже не хочется спрашивать. Он чувствует себя несчастным из-за поведения короля.

– Ты уверена, что именно по причине поведения короля Уолтер брызжет слюной и давится от гнева? – поддразнил Саймон. – Ты с каждым днем все больше хорошеешь, Сибелль.

Это были не просто слова нежно любящего дядюшки. Сибелль, как и ее мать, обращала на себя внимание красотой, хотя и не такой броской. Волосы Сибелль, в отличие от ярко-огненного цвета волос Джоанны, имели приглушенный оттенок темно-золотой бронзы, а глаза, как и у отца, отливали изменчивым светло-коричневым оттенком, теплым и ярким, словно согретый солнцем мед. Ее кожа была подобна свежему персику, украшенному нежным румянцем.

– Не обращай на это внимания! – разрешила Сибелль. Она чувствовала себя польщенной, когда с ней разговаривали, как с близким человеком, и получала истинное удовольствие от искреннего одобрения Саймона, но ей не хотелось, чтобы Саймон уходил от обсуждения столь важного государственного дела и поддразнивал ее разговорами о других мотивах интереса Уолтера де Клера к ее особе.

Саймон усмехнулся.

– С каких это пор ты стала сушить себе голову подобными головоломками?

– С тех пор, как начала задумываться над проблемами брака. А мужчины в нашем доме, кажется, перестают что-либо соображать, как только заходит речь о короле. Я боюсь сказать что-нибудь не то, потому что должна подолгу находиться в замке матери в Хемеле или Лондоне. – Ее голос слегка дрогнул, и она перевела взгляд на Иэна, который от души смеялся над чем-то, сказанным Джиллиан.

Сейчас он выглядел хорошо, но в течение зимы дважды серьезно болел, и Джоанна следила за хозяйством Роузлинда, пока Элинор ухаживала за мужем. По этой причине Сибелль пришлось выступать в роли хозяйки дома своего отца, а иногда даже и хозяйки всего поместья. Саймон проследил за ее взглядом. Он понимал озабоченность девушки, но никто из них не решался заговорить на эту тему.

Саймон задумался. Он был не прав, выступая против присутствия членов семьи на совете. Действительно, не существовало другого пути, чтобы определить, кто же дергает за струны сердца короля, заставляя всю страну исполнять такой грустный танец. Однако, присоединившись с Сибелль к остальным, он обнаружил, что там обсуждали опасность, о которой он даже и не подозревал. Совет мог оказаться ловушкой для тех, кто противился воле короля или Винчестера. Поскольку существовало много способов организации подобной ловушки, семейные силы должны были разделиться. Элинор, Джоанна и Джиллиан останутся в Роузлинде, чтобы в случае необходимости собрать вассалов своих мужей. Лишь Сибелль будет сопровождать мужчин их семейства, чтобы взять на себя ведение хозяйства в доме Элинор на северо-западном берегу Темзы и создать там необходимые условия для удобного проживания.

Едва они 9 июля разместились в лондонском доме, как во двор верхом на лошади въехал Уолтер де Клер. Он ждал только Джеффри и поначалу опешил, когда увидел всех мужчин семьи в полном составе. Еще больше он удивился, увидев Сибелль, и возникшее поначалу чувство радости сменилось неудовольствием.

– Не знаю, разумно ли находиться вам здесь, пожалуй, за исключением лорда Джеффри, – произнес Уолтер, – и в первую очередь это касается вас, леди Сибелль.

Сибелль начала выяснять, почему это имело в большей степени отношение к ней, а не к остальным собравшимся, но отец резким жестом заставил ее замолчать, и она неохотно подчинилась, понимая, что сейчас не время обсуждать право женщин делить опасность с мужчинами.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Иэн. – Мы собрались для участия в совете. Разве он не состоится?

– Вероятнее всего, нет, – ответил Уолтер. – Разве вы не слышали, что почти все лорды отказались прибыть на совет, если Генрих не уволит епископа Винчестерского и Питера Риво?

– Опять? – спросил Джеффри. – Но точно такое же сообщение они послали на праздник святого Иоанна, отказавшись прибыть в Оксфорд. И в результате король был настолько взбешен, что собирался огласить указ, принуждающий присутствовать на совете, и вопил об объявлении вне закона тех, кто не хотел подчиняться. И кто на этот раз?

– Корнуолл, Норфолк, Феррарс… Говорят, что и Пемброк собирается присоединиться к ним.

– Дураки! – воскликнул Джеффри. – Если им суждено быть объявленными вне закона, то, по меньшей мере, они должны иметь возможность высказаться по этому поводу. Генрих будет…

– Я уже говорил вам, что намереваюсь известить своих вассалов о моем решении просить их запереться в своих замках, – прогремел голос Адама.

– Джиллиан проследит за этим в случае необходимости, – попыталась снять напряжение Сибелль.

Уолтер взглянул на самую привлекательную из всех известных ему женщин так, как если бы у нее вместо одной было две головы, затем перевел взгляд на Адама, желая посмотреть, как тот отреагирует на шутку и рассмеется ли. Адам, однако, лишь едва кивнул головой. Он знал, что Джиллиан сделает все необходимое. То, о чем он только что говорил, было признаком раздражения, а не выражением подлинного беспокойства. Прежде чем Уолтер высказался по поводу такого ошеломляющего заявления, его внимание отвлек Иэн.

– Мужчины, когда могут, дают выход свой ярости, – спокойно заметил Иэн. – Значит, если они не приехали, то страх, но не ярость сдерживает их. Поговаривают, что есть план арестовать тех, кто не имеет сильных покровителей, незаконно лишить их права владения недвижимым имуществом и послать Пойтевина или любого другого иноземца для передачи им земель опальных владельцев поместий.

– Да это смешно! – воскликнул Джеффри.

Уолтер кивнул.

– Корнуолл и Феррарс обеспокоены, но вовсе не по этой причине. Они разговаривают с Генрихом, и тот колеблется, не желая дать заверения, что будет поступать согласно закону. Потом к нему приходит епископ Винчестерский и сообщает, что его сделают посмешищем и навсегда утвердятся во мнении, что он слаб, если он отступит. Но это тень страха, уже упомянутого вами, лорд Иэн. Изабелла говорит, что при дворе есть иноземцы со значительными свитами, хотя, на что они живут, остается для всех загадкой, и вот они льстят самолюбию Генриха, утверждая, что никогда не предали бы его, если бы считались его вассалами.

– Это чистое безумие, – вздохнул Иэн. – Генрих ведет себя, как ребенок… Не Генриха я виню… Питер де Рош должен сознавать, что он толкает короля на опасный путь. Завтра поеду и поговорю с ним.

– Иэн… – в один голос произнесли Джеффри и Адам.

И почти одновременно с ними вскрикнул Саймон:

– Нет, папа.

– Винчестер, возможно, позабыл многое, но не думаю, что он забыл меня, – сурово сказал Иэн, игнорируя протесты. – Само присутствие здесь говорит о моей преданности. Более того, что он может мне сделать, если все вы ожидаете моего возвращения?

– А что можем сделать мы, если он задержит вас и будет вам угрожать? – сердито спросил Адам.

– Он не пойдет на это, – спокойно ответил Иэн, и, казалось, ничто не могло поколебать его решимости.

Однако все вышло не совсем так, как хотел и на чем настаивал Иэн. Адам и Саймон открыто сопровождали его до дома епископа при полном вооружении с большим количеством людей. Они не захотели въехать во двор, а остались ожидать возвращения Иэна на расстоянии дальности полета стрелы от ворот. Валлийцы, стрелки Саймона, сняли свои луки и натянули тетивы, хотя и не вытащили ни одной стрелы из длинных колчанов, висящих у них за плечами.

Несмотря на это, Иэну не отказали в свидании с епископом, на которое, как многие утверждали, было сложно рассчитывать в эти дни. Темные глаза Питера де Роша сузились, когда Иэн склонился в поклоне, чтобы поцеловать его кольцо. В отличие от многих служителей церкви, епископ не потучнел с годами. Он был высок и выглядел твердым, как скала, что и подтверждало его имя.[4] Тем не менее он не был аскетом; видимо, сила веры и активность сжигали все, что он обильно ел и пил.

– Почему вы прибыли сюда с таким эскортом, лорд Иэн? – спросил он. Он не мог ни видеть, ни слышать воинов, но Иэн не удивился тому, что епископ знал об этом. Винчестер не достиг бы высоты своего положения, имея беспечных слуг.

– Мои сыновья, – спокойно ответил Иэн, – считают, что я слишком стар, чтобы защитить себя. Также верно и то, что Лондон полон бесчинствующего сброда, которые берут все, что захотят, если думают, что перед ними слабая жертва.

Губы Винчестера поджались, но он не спросил прямо.

– Что привело вас сюда? – повторил он, но интонация была уже другой. В его голосе чувствовалось почти облегчение, поскольку он счел, что Иэн прибыл с какой-нибудь жалобой на беззаконие в городе.

– Воспоминания, – ответил Иэн. – Когда Джон был королем, вы и я думали во многом одинаково. Мы желали иметь мирное государство, где и король, и бароны знали бы свои роли и исполняли их честно.

– Да я желал мира, – согласился Винчестер, но его глаза глядели настороженно. – И сейчас я хочу того же, но наша страна никогда не обретет благополучия, если власть в ней будет разорвана и разделена. Роль короля заключается в том, чтобы приказывать, роль его вассалов – подчиняться.

– Во время войны – возможно, но и только. Иначе, милорд, это сделает всех, за исключением короля, рабами. Даже крепостные имеют свои небольшие права. Существует закон…

– Вершит закон только король, – резко перебил его Винчестер.

– Только в совете с одобрения его баронов, – возразил Иэн. – Что было скреплено подписью и печатью в Раннимиде, и Генрих давал клятву под присягой в отношении Хартии и тогда, когда был коронован, и еще раз, позже, когда взял бразды правления в собственные руки.

– Смешно! Хартия вольностей силой была вырвана у отца и свалилась на ребенка, который не лучше понимал, что он делает…

– Вы стояли за ним тогда и за его отцом тоже, когда он в первый раз дал клятву! – воскликнул Иэн, повысив голос, поскольку уже не мог сдерживать себя.

– Обе клятвы были принесены по принуждению, и вы знаете это, лорд Иэн, – более спокойно произнес Винчестер. Он понимал, что не стоило злить Иэна. – Вы также знаете, что Его Святейшество освободил и Джона и Генриха от этой пагубной клятвы.

– Она не была пагубной. Она была необходима для того, чтобы бароны знали, в чем состоит их право, а что может решать король по своей воле. Милорд, я прошу вас пересмотреть свою точку зрения. Вы знаете, я не бунтарь. Вы знаете также, что я оставался верен своей присяге на верность королю Джону в то время, когда другие нарушили ее. Вы видите – я здесь в ответ на вызов короля…

– Действительно, я знаю, что вы верный человек, – согласился Винчестер с улыбкой. – Вот почему меня не заботит, что ваши сыновья ждут снаружи и мрачно смотрят. – Улыбка исчезла с лица епископа. – Преданным людям нечего бояться, но слишком многие не похожи на вас, лорд Иэн.

Иэн тяжело вздохнул:

– Возможно, вы правы, милорд, но я еще раз прошу вас хорошенько поразмыслить и заставить короля быть более сдержанным в своих поступках. В нашей стране существует давняя традиция поддерживать право баронов принимать участие в решении государственных вопросов. Считаю, что это справедливо, но я прибыл сюда не для того, чтобы спорить с вами по поводу наших разногласий относительно того, что верно, а что нет. Я лишь хотел сказать: правильно это или нет, но английские лорды не смирятся с отменой Великой Хартии. Они будут бороться.

– Вы угрожаете мне? – мягко спросил Винчестер.

– Вы знаете, что нет, – ответил Иэн. – Я присягнул на верность королю и буду поддерживать его во всем, что считаю справедливым. Я просто пытаюсь объяснить, что думают бароны, поскольку я один из них, а вы, простите меня, милорд, нет. Верьте мне, милорд, я вовсе не угрожаю. Я предупреждаю вас: то, что вы делаете, может заставить баронов позабыть о своих личных сварах.

Винчестер засмеялся:

– О, они будут рвать и метать, но когда наступит момент действовать… Их всех так распирает чванство, что они схватятся за оружие при решении вопроса, кто из них станет во главе. Если только Пемброк… – внезапно он замолчал, обеспокоенный тем, что сказал больше того, что собирался, хотя и беседовал со старым другом.

Иэн сделал вид, что не слышал последних слов.

– Не давите на них слишком сильно, – настоятельно произнес он. – Проявите лишь немного уступчивости. Скажите пару приятных слов. Они все умны и проницательны, милорд. Этих людей можно постепенно направить туда, куда вы захотите, но если попытаетесь применить к ним силу, то лишь подстегнете их, но не объедините.

– Они никогда не объединятся, – с ухмылкой произнес Винчестер, недоумевая, почему Иэн проигнорировал упоминание имени Ричарда Маршала. – Если они не смогли объединиться против Джона, который как человек имел такие недостатки, что его все ненавидели, то, уверен, они не объединятся против Генриха, который не так испорчен, как его отец. Теперь выслушайте мое предостережение, лорд Иэн. Генрих будет править этой страной сам, не подпуская никого и не разрешая вмешиваться своим вассалам, которые, по воле Бога, получают право властвовать только от короля.

– И в чем источник силы короля? Разве не в поддержке своих вассалов? – спросил Иэн, поднимая брови.

– В тех, кому платят за повиновение, кто понимает, что это король сделал их такими, а мог и не сделать.

– Вы ничего не добьетесь, – вздохнул Иэн. – Вы приведете нас к войне – столкнете брата с братом, отца с сыном.

– Если этому суждено случиться, то так тому и быть, – произнес Винчестер, и его лицо приняло каменное выражение. – Лорд Иэн, мы давно знаем друг друга, и я понимаю, что намерения у вас самые лучшие. Я не слепой и вижу эгоистичную злобу баронов. Это они слепцы. Если все послушны, то и король будет мягким и справедливым хозяином. Его слово станет законом, и страна начнет процветать. Если бы пришлось принять участие в небольшой войне для того, чтобы преподать урок тем, кто не хочет подчиниться Божьей воле, что лишь один должен править, то пусть так и будет. Существует только один Бог, один Папа, и, значит, один король.

Иэн встал.

– Бог дает человеку свободу воли.

Винчестер поднял глаза, задержав взгляд на лице Иэна.

– Но тот, кто использует эту свободу воли во имя греха, обречен на вечные муки. И на Земле тоже. Тот, кто повинуется – процветает; тот, кто нарушает – оказывается отверженным.

Иэн еще раз склонился в поклоне и поцеловал кольцо епископа. Не имело смысла продолжать разговор. Он не испытывал слишком больших надежд на приезд сюда, поскольку знал, что Винчестер – человек проницательный. Однако Иэн не хотел упустить даже ничтожную надежду на то, что епископ поймет глубину испытываемых к нему чувств и почувствует реальную возможность гражданской войны. Теперь исчезла даже слабая надежда на понимание. Совершенно ясно, что Винчестер вполне отчетливо оценивал сложившуюся ситуацию и был убежден, что восстание можно подавить быстро, чтобы раз и навсегда покончить с сопротивлением.

Когда Иэн вышел, то уже по выражению его лица Адам и Саймон прочитали все. Они едва могли сдерживаться, пока Иэн передавал содержание разговора Джеффри, и все время перебивали его, крича, что они отправятся домой и подготовят свои замки к войне.

– Нет! Вы этого не сделаете! – воскликнул Иэн. – Это все одни разговоры! Король еще не нарушил своего слова настолько! Вы не должны действовать так, чтобы у Генриха появился повод наказать вас. Во имя всего святого! Неужели вы хотите, чтобы мы с вами оказались по разные стороны на поле сражения?

– Сейчас не время для поспешных действий любого рода, – тут же перебил Джеффри. Он понимал, что даже Генрих не настолько глуп, чтобы потребовать от человека идти с оружием в руках против собственных сыновей. – И не все еще потеряно. Вам следовало бы знать, Иэн, что Винчестера нельзя уломать, но король не так непреклонен.

– Не так непреклонен, но более опасен, – заметил Адам. – Винчестер мог пытаться удержать Иэна от каких-либо действий, но непохоже, чтобы он впадал в ярость, или говорил, или делал что-либо, от чего позже не сумел бы отказаться.

– С самого начала я не собирался ехать к королю, – сказал Джеффри. – Если у нас не будет никакой надежды, мы получим ее от Ричарда Корнуолла.

– Но Корнуолл уже сделал и сказал все! – недовольно запротестовал Саймон.

– Он сделал и сказал слишком много, – поправил Джеффри, и отнюдь не веселая улыбка тронула его губы. – Он назвал Генриха неблагодарной собакой за то, что тот был груб с де Бургом, и длинноухим ослом, когда король уволил служащих суда. Он ревел, как бешеный бык, в совете, угрожал силой, бурей проносился из Вестминстера и вновь верхом на коне возвращался в Уоллингфорд, вовсе отказываясь говорить с Генрихом… Нет, мне не нужно принуждать Ричарда произносить что-либо еще к уже сказанному, но, возможно, я могу убедить его выговорить те же слова по-иному, так, чтобы они не вызвали гнева короля.

Джеффри отправился в путь днем, сразу после обеда, но почти сразу и вернулся в сопровождении Уолтера, который был у Корнуолла. Граф, сообщил Уолтер, уехал, чтобы присутствовать на похоронах отца своего очень близкого друга.

– Это предлог? – спросил Саймон, и в глазах его сверкнул интерес. – Я думал, что он намерен присутствовать на совете.

– Совет отменен, – сообщил им Уолтер. – Что касается похорон, то это никакой не предлог. Ричард жил в поместье этого человека в течение нескольких лет, как раз до и после смерти короля Джона, и он продолжал поддерживать тесные связи с его сыном. Даже если бы совет состоялся, ему пришлось бы уехать.

– Тогда, пожалуй, хорошо, что его отменили, – заметил Иэн. – Но, черт побери, что мы должны теперь делать? Оставаться здесь? Отправляться домой? – Он был мрачен, а в глазах сквозило беспокойство. – Корнуоллу известно, что его брат собирается делать потом?

– Не думаю, – ответил Уолтер. – В настоящее время они не разговаривают друг с другом, и Изабелла сказала, что Генрих настолько взбешен, что готов наброситься на кого-нибудь.

Наступило минутное молчание, в течение которого каждый попытался осмыслить только что сказанное. Затем Джеффри положил свою руку на плечо Иэна.

– Есть еще кое-что? В чем дело?

Иэн уставился в пространство, затем медленно произнес:

– Обмолвка, если это была обмолвка, во время моего разговора с Винчестером. Он сказал, что вместо того, чтобы объединиться, бароны с оружием в руках будут выяснять, кто из них станет во главе, «если только Пемброк…», и тут он замолчал. Мне не нравится это. Не было настоящей причины созывать этот совет. И Винчестер и король знали: вероятность того, что многие прибудут на совет, была ничтожно малой. Однако…

– Однако король уволил Родуна, что должно было привести в ярость Ричарда Маршала, и предложил на этом совете обсудить данный вопрос, что означало, что Ричард скорее всего окажется в одиночестве. – Голос Саймона слишком громко прозвучал в тишине, наступившей сразу после грустных размышлений Иэна.

Джеффри на секунду прикрыл лицо рукой.

– Вот и получены ответы на ваши вопросы, Иэн. Нам следует остаться. Норфолк, Феррарс и Корнуолл отложили разрешение проблем, устроив отмену совета, но это лишь усилило гнев Генриха. Уолтер прав. Генрих набросится на кого-нибудь.