Их роман начался тайно и продолжался год, пока они не поженились. Его страсть граничила с безумием. В отсутствие жены воспоминания о ней напоминали аромат духов, запах чувственности, заставлявший его мускулы сладостно трепетать. Не будь её прежний муж мертв, Генри воскресил бы его ради удовольствия убить снова. Он мучил себя, представляя Кей в постели с этим человеком. Он никогда не признавался себе в том, что некоторая сдержанность в их отношениях могла объясняться тем, что Кей была по-прежнему влюблена в своего первого мужа. Ее отчужденность усиливала его маниакальное желание полностью обладать ею. Он был отшельником в пещере, охранявшим редкое сокровище: только он имел право наслаждаться его красотой, прикасаться к нему.
Однажды, рано вернувшись домой с деловой встречи (покинув её в спешке ради общества Кей), он застал её в постели с шофером. Он попытался убить этого человека, бросившись на него, но из-за случившегося приступа потерял сознание. Когда он очнулся, Кей и шофера уже не было. Генри едва не сошел с ума, пока он не нашел её. Он предпринял одну сентиментальную попытку вернуть её с помощью телефонного звонка, но она в конце концов просто рассмеялась. Она сказала ему, что давно подозревала его в причастности к гибели её мужа, единственного человека, которого она действительно любила. Она признала, что с того времени у неё было много мужчин. Она бросила шофера, но сейчас, во время их разговора, в соседней комнате её ждал другой мужчина. Она предложила своему любовнику послушать через отводную трубку несвязное бормотание Генри.
Эта жестокость, несомненно, спасла ей жизнь. Неизвестный свидетель представлял постоянную опасность, потому что из уст Генри неосмотрительно вырвалась угроза. Спустя некоторое время он понял, что уничтожать её нет необходимости. Она сама уничтожала себя. Она постарела за несколько лет; жизнь оставила на её внешности безжалостные следы. Она переехала на виллу в прибрежный мексиканский город, где её потребности удовлетворяли пляжные мальчики. С ярким макияжем, крашеными волосами и потерявшей упругость кожей она напоминала ведьму. У неё не было друзей, и она часто говорила о самоубийстве.
В целом Генри обрел удовлетворение...
Поздним вечером на ранчо под Амарильо светились огни; этот островок казался форпостом цивилизации, сдерживающим натиск варваров всего мира. Генри Бланкеншип в одиночестве обдумывал свою беседу с МакКаффри. Вот уж от кого он меньше всего ждал неприятностей. Но Генри не испытывал чрезмерного удивления. Он был знаком с иррациональной силой чувства, называемого любовью.
- Сколько мне, по твоему, лет, а? - спросила девушка.
Фрэнк Кенни сидел на дальнем от неё конце дивана. Он был в роскошном смокинге и держал в руке бокал с дорогим виски. Они находились одни. Слуга был отпущен; Фрэнк хотел, чтобы вечер прошел приятно, непринужденно, без спешки. Такой ритм подходил ему наилучшим образом. В конце концов, ему исполнилось пятьдесят шесть лет.
- Восемнадцать? - спросил он.
Она улыбнулась, внимательно глядя на него.
- Даже не тепло, - сказала девушка. - Или ты просто хочешь почувствовать себя старым.
Ее комплименты были слишком явными, но Фрэнк не осуждал её за это. Слушая оживленную глупую болтовню, он отмечал совершенство маленьких белых зубов и нежность подвижного розового язычка. Он понимал, почему Бабушка сочла её деликатесом, способным удовлетворить его угасающий сексуальный аппетит. Бабушка шестым чувством угадывала проблему - застенчивость, мазохизм, извращенность или, как в его случае, отсутствие интереса. После тюрьмы он стал другим человеком. Обрел утонченность вкуса, тягу к одиночеству, отвращение к панибратству. Он не запрещал себе сознательно гомосексуальные контакты, но научился воздерживаться от них.
Девушка выпила остатки шампанского из бокала, выпрямив свою тонкую шею. Когда она опустила бокал, её глаза уже были подернуты пеленой. Спокойно, интригующе поглядев на Фрэнка, она подмигнула ему. Да, есть надежда. Он никогда не получал удовольствия от сексуального общения с женщиной, которая ему не нравилась. Немногие женщины давали ему время, необходимое для возникновения симпатии. Это было частью новой морали, которую он искренне осуждал. Гораздо приятнее хотеть одну женщину и заниматься любовью только с ней. Вероятно, так Харри МакКаффри относился к Тине, хотя она, при всех своих светских манерах и высокомерии актрисы, была в некотором смысле шлюхой. Он предпочитал женщин типа его двух старших сестер. Порядочных, целомудренных, глубоких. Повзрослев, они стали напоминать ему могучих кобылиц, мчавшихся по дороге голова к голове, презрительно отвергавших всякие сексуальные домогательства. Они могли осчастливить любого мужчину, но так и не вышли замуж. Они посвятили себя воспитанию младшего брата, зарабатывали стиркой белья средства на его учебу в колледже.
Закончив колледж, он стал протеже известного криминального адвоката Матта Урго. Кенни был симпатичным, образованным, внушающим доверие молодым человеком; он с легкостью вращался в любых кругах - среди гангстеров, политиков, банкиров, профсоюзных боссов; он стал связующим звеном между верхним и нижним мирами.
Он получил свой первый серьезный шанс, когда Винсент Папаньо попал на крючок ФБР. Папаньо тратил огромные средства на подкуп окружных прокуроров, судей, полицейских, обеспечивая безопасность своих друзей и строгость закона к своим врагам. Однако в один из периодов бурной деятельности ФБР составило стовосьмидесятистраничный доклад о том, кто кого содержит. Документ был передан в комиссию по защите законности для изучения перед опубликованием. Через неделю в офисе комиссии прогремел взрыв.
Человек по фамилии Брайдл остановил свой автомобиль через дорогу от этого здания, когда из него выбежали двое мужчин. Спустя минуту прогремел взрыв, повредивший автомобиль Брайдла. Он описал внешность этих людей. После ареста у обоих тест на нитраты оказался положительным, и они отказались сообщить о своей деятельности в тот вечер при включенном детекторе лжи.
Папаньо отправился к Матту Урго, который сказал, что эти двое, похоже, будут осуждены. Полиция располагала свидетелем, а ФБР приняло все меры по защите Брайдла, его жены и детей. В то время Матт Урго медленно умирал от лейкемии, и болезнь затуманила его видение ситуации. Фрэнк Кенни поглядел на дело более оптимистично и заверил Винсента Папаньо в том, что оно будет улажено к его удовлетворению.
Когда два человека предстали перед судом, начались задержки. Шесть месяцев Брайдл, его жена и дети находились под охраной ФБР, но им постоянно угрожали по телефону посреди ночи. Брайдл работал в фирме, которая внезапно перестала получать товары вовремя. Когда они все же поступали, то оказывались испорченными. Босс узнал, что проблемы кончатся, если он уволит Брайдла, и в конце концов сделал это. Даже ФБР не удивилось, когда Брайдл отказался на суде от своих прежних показаний. Обвиняемые были оправданы.
Этот эпизод убедил Папаньо в том, что молодой Фрэнк Кенни - полезный человек. Он укрепился в таком мнении, когда отчаянные закулисные усилия Кенни привели к сокращению многостраничного доклада ФБР до короткой записки, опубликованной государственной комиссией по защите законности.
Со временем Кенни стал самым близким помощником Папаньо. Он помог итальянцу расширить его чикагские владения, присоединив к ним столь удаленные города, как Канзас-сити, Даллас, Денвер и Лас-Вегас. Он вел длительную и жестокую борьбу с могущественными восточными организациями, в результате которой Папаньо превратился в "босса всех боссов". Частично из-за того, что организация непомерно разрослась, частично из благодарности, Папаньо сделал Кенни главой восточного сектора и предоставил ему почти полную свободу действий.
Вскоре Кенни понадобилась поддержка Папаньо в деле создания настоящего преступного синдиката с высшим руководящим органом для проведения единой политики и разрешения споров. Папаньо, человек дальновидный, поставил только одно условие: каждый босс получит неограниченные права на своей территории, и ни один преступный бизнес не будет процветать там без его согласия.
Кенни обладал организаторским гением. Постепенно шестеренки Синдиката начали крутиться, хотя их вращение тормозилось старыми элементами - главным образом мафией с её довольно наивным принципом разбиения на семьи.
Согласно своему правилу, Кенни выступил против неё в подходящий момент. Важными источниками доходов для плохо организованных семей мафии являлись игорный бизнес, проституция и наркотики. Эти ручейки постепенно мелели. В большинстве штатов азартные игры были легализованы, кое-где узаконили проституцию, и отвращение общественности к наркотикам, вызванное горьким вьетнамским уроком, сделало этот бизнес слишком рискованным. Фрэнк Кенни начал борьбу с мафией, когда она сама начала разваливаться.
Кампания Кенни была мастерской. Он заручился активной поддержкой таких организаций, как Американский легион, патриотические общества, юношеские клубы, агентства по охране законности и главное - СИАП - Союза италоамериканских патриотов, созданного исключительно в этих целях.
Вскоре начались аресты мафиози; вместо освобождения или условных приговоров они получали сроки или высылались из страны как нежелательные элементы. Запугивание, насилие и убийства, традиционные методы мафии, теперь использовались против них. Дезорганизованные и рассеянные, подвергаемые арестам почти за любое правонарушение, они не могли противостоять Синдикату, обладавшему сильными связями с законом и государством.
Немногие сопротивляющиеся мафиози получали предупреждение - им обычно служило убийство подручного, которое ясно говорило о том, что сам босс не избежал бы казни в случае принятия такого решения. Если предупреждение игнорировалось, босса постигала судьба Сальваторе Гразии ("Скалы") - лидера текстильного рэкета. Гразия упрямо отказывался сложить свои полномочия. Поскольку его проблемы обострялись, он стал чаще отдыхать на Лонг-Айленде, в Монтоке - живописном месте с отвесными скалами на берегу океана. Однажды утром его останки обнаружили у подножия утеса. Смерть в результате несчастного случая.
Вскоре после гибели Гразии его дочь Анджела попросила о встрече с Фрэнком Кенни. Она была красивой и умной девушкой, выпускницей Пемброука, и мало знала о преступной карьере отца. Она надеялась, что Фрэнк Кенни окажется в силах спасти её мать от депортации. Сальваторе "Скала" родился в Италии, женился там и переехал в Соединенные Штаты, но при этом пренебрег важным шагом - переменой гражданства. После смерти Сальваторе было так много публикаций о его сомнительном прошлом, что власти приняли запоздалое решение о высылке жены.
Анджела, тщательно оберегаемая родителями от фактов жизни, оказалась вполне способной сопротивляться им при необходимости. Она наняла адвоката, который отправил её к местному политику, а тот посоветовал обратиться к Фрэнку Кенни. Она оказалась весьма красноречивой защитницей своей матери. В последний момент Фрэнк добился решения суда, по которому депортация откладывалась на время, необходимое для получения гражданства. Спустя два месяца он женился на Анджеле. Новый Орлеан ещё не видел такой пышной свадьбы. На ней присутствовала верхушка Синдиката и многие знаменитости. Был зафрахтован круизный корабль; проводы потрясали своей грандиозностью. Королевская чета вряд ли удостоилась бы больших почестей. У входа на причал газетчиков и фотографов останавливали грузчики с такелажными крюками у пояса. Улыбающиеся поставщики продуктов выкатили на пирс огромные корзинки с вином и деликатесами. Несмотря на протесты капитана, желавшего отплыть до начала отлива, на причале состоялся пир с шампанским, икрой и устрицами.
Через четыре месяца Анджела попросила развод. Она узнала слишком многое о своем муже. Фрэнк совершил первую серьезную ошибку. Он не мог вынести такого оскорбления, как развод, и позволить кому-то занять его место в её постели. Поэтому он отказался. Даже когда она уехала от него, он предупредил её, что она не должна сходиться с другим человеком.
Вскоре Фрэнку сообщили, что у Анджелы роман с известным адвокатом из Сан-Диего. Вместо того, чтобы отреагировать на это известие спокойно, Фрэнк тотчас явился в контору адвоката и сказал ему, что он умрет за "связь с его женой". Адвокат предусмотрительно включил спрятанный магнитофон и записал угрозы, произнесенные голосом Кенни. Через неделю, сев утром в свой автомобиль, адвокат не смог его завести. Он обнаружил три куска динамита, прикрученных проволокой к педали тормоза и соединенных с системой зажигания. Динамит не взорвался, потому что он намок из-за прошедшего несколько часов тому назад ливня. Избранный метод казни был нетипичен для Фрэнка Кенни, который воспользовался им только потому, что хотел, чтобы смерть не походила на несчастный случай. Анджела должна была знать, чьих рук это дело. Адвокат немедленно отправился к главному прокурору штата, который отдал приказ посадить Кенни за решетку. "Мне нет дела до того, что он - большая шишка." Двадцать специальных агентов получили задание собрать доказательства, необходимые для вынесения приговора. Суд откладывался из-за того, что несколько свидетелей отказались от своих показаний, три других умерли, ещё один пропал без вести, но в конце концов процесс состоялся. Присяжные не пришли к единому мнению, и позже выяснилось, что двое из них были подкуплены. Поэтому Фрэнка Кенни судили вторично - по обвинению в подкупе жюри - и наконец отправили в тюрьму. Тот факт, что впоследствии Главный прокурор штата был снят, а его партия потерпела сокрушительное поражение на выборах, не мог принести большого удовлетворения.
Казалось весьма вероятным, что Фрэнк Кенни проведет в тюрьме много времени. Его дело рассматривалось апелляционным советом, и, несмотря на присутствие нескольких благоприятных для Кенни свидетелей, решение снова оказалось не в его пользу. Затем внезапно возникла острая потребность в его освобождении, хоть это и ставило губернатора, вынужденного амнистировать Кенни, в весьма неловкое положение.
Девушка действовала решительно и прямолинейно. Она отвела руки за спину, опустила "молнию" платья и сняла его. Неторопливо раздевшись, она встала перед Кенни невозмутимо и гордо. Потом она опустилась на колени и дотронулась до его паха. С нежной улыбкой на лице медленно расстегнула его брюки. Она была опытной и искусной; её подвижный, живой язычок превратил его тело в раскаленную нить лампы. Мысли исчезли. Он отдался во власть поглотившего его естество вибрирующего рта.
Все будет хорошо. Он чувствовал это...
Расслабившись в своем расшитом халате, Фрэнк Кенни зажег сигару. Девушка ушла, но он ещё парил в воздухе. Она возбудила и удовлетворила его. Он посмотрел на антикварные часы в корпусе из красного дерева. Почти полночь. Вероятность осложнений весьма мала. После неожиданного телефонного звонка Бланкеншипа - неожиданного потому, что Генри никогда не звонил сам, предпочитая действовать через посредника, - стало ясно, что необходимо сделать. Он задействовал своего лучшего человека с безупречным послужным списком.
Половина его сигары уже сгорела, когда через несколько минут после полуночи раздался телефонный звонок.
- Все в порядке, - лаконично сообщил звонивший.
Фрэнк положил трубку, не ответив.
Дело МакКаффри было улажено.
Харри МакКаффри не мог объяснить себе, почему он предъявил такой нелепый ультиматум после совещания на ранчо Бланкеншипа. Никакая логика не могла оправдать его требования - разве что чувство долга перед Тиной. В течение всего совещания он испытывал подсознательную потребность взыскать контрибуцию. Скорбь катализировала его чувства, но главную роль играла тут неистовая гордость: проигнорировав его строгое предупреждение, сделанное через Мо Харгиса, они проявили неуважение, граничащее с презрением, обошлись с ним не как с равным партнером по бизнесу, но как с наемным работником, кем-то вроде Майера Осборна.
Поэтому он проявил дерзость, одержал победу и, несмотря на свою недавнюю утрату, вернулся домой в приподнятом настроении. Он сел на веранде, чтобы полюбоваться огнями города и длинным мостом, висящим над заливом. Когда к нему вернулись печальные мысли, он выпил виски без воды и льда. Он бы не отказался сейчас от девушки, но это показалось ему неприличным - после похорон Тины прошло совсем мало времени. Однако ему было одиноко.
Через некоторое время он зашел в дом и достал из тумбочки видеокассету, которую ещё никогда не смотрел. Подробности любовного свидания между весьма зрелой женщиной и мальчиком-подростком. МакКаффри охватил сексуальный голод, прежде чем он проглядел половину фильма.
Шум автомобиля, остановившегося в тупичке возле дома, не привлек его внимания. Машины часто заезжали туда, чтобы развернуться, хотя там и висел запрещающий знак. Он удивился, услышав через несколько мгновений, что в дверь звонят.
Он выключил телевизор, прошел в одних носках к двери и повернул створки жалюзи. Посетитель был невысоким, худым, невзрачным человеком с чемоданом возле ног.
МакКаффри взял трубку домофона.
- Кто там?
Мужчина огляделся по сторонам, словно прозвучавший рядом голос удивил его. Деревенщина. Вероятно, к нему никогда не обращались через домофон.
- Мистер МакКаффри?
- Что вам надо?
- Тина дома?
- Кто?
- Я бы хотел поговорить с Тиной. Меня зовут Ли Меррик. Я - её друг из Луисвилла.
Тина покинула свой дом в Луисвилле ещё девушкой. Она редко говорила об этом периоде её жизни.
- Ее нет здесь.
- Вы знаете, когда она придет? Я могу ей куда-то позвонить?
Отперев дверь, МакКаффри приоткрыл её на дюйм, не снимая цепочки.
- Я - её муж. Уже поздно.
Человек неуверенно улыбнулся.
- Извините, мистер МакКаффри, но автобус опоздал. Я обещал Тине, что зайду к ней, когда буду в вашем городе. Она просила меня обязательно сделать это.
- Когда это было? - насторожился МакКаффри.
- Она позвонила своим родителям пару недель тому назад, я оказался в их доме и поговорил с ней. Я сказал, что скоро приеду в Сан-Франциско. Она попросила меня непременно навестить её.
На лице молодого человека появилась смущенная мальчишеская улыбка.
- Может быть, она не думала, что я воспользуюсь её приглашением.
МакКаффри поверил ему, потому что Тина действительно звонила своим родным в Луисвилл. Но наивная настойчивость молодого человека начала раздражать Харри. Наградой за упорство станет потрясение.
МакКаффри снял цепочку.
- Заходите, - сказал он.
Молодой человек нерешительно помялся, поднял чемодан, внес его в дом и быстро опустил. Он слегка прихрамывал.
МакКаффри закрыл дверь.
- Присядьте. Хотите выпить?
- Спасибо.
Он сел на диван и посмотрел на телевизор с видеомагнитофоном.
- У вас есть кока-кола или имбирный эль? После долгой поездки на автобусе меня мучает жажда.
- Как насчет чего-нибудь покрепче?
МакКаффри указал на бар с рядом бутылок.
- Я редко пью.
- По-моему, вам это не помешает.
- Иногда я пью ржаное виски с содовой. Я смотрю, у вас есть этот аппарат.
Он показал пальцем на видеомагнитофон, стоящий на телевизоре.
МакКаффри налил спиртное и принес бокал к дивану. Молодой человек выпил.
- Как, вы сказали, вас зовут?
- Ли Меррик. Я - друг Тины. Приятно было поговорить с ней после стольких лет.
- Вы опоздали на пару дней, Ли.
Он заметил хмурые складки на лбу человека. Вероятно, следовало налить ему ещё перед новостью. МакКаффри надеялся, что сцены не будет.
- Тина умерла.
Бокал дрогнул в руке Ли Меррика, кусочки льда звякнули о стекло.
- Умерла?
- Произошел несчастный случай. Несколько дней тому назад.
Молодой человек перевел взгляд на фотографию Тины, стоящую в рамке на столе возле дивана.
- Что случилось?
Он, казалось, не спешил допить спиртное или уйти. МакКаффри испытал раздражение. Почему этот Ли Меррик задает ему вопросы, пьет его спиртное, ведет себя, как член семьи?
- Это длинная история, - сказал МакКаффри. - Уже много времени. Прочитайте о ней в газетах.
- Я не настолько любопытен, - сказал молодой человек.
Он поставил бокал на кофейный столик перед диваном. Внезапно он показался не таким уж молодым и захмелевшим.
- Послушайте, - произнес МакКаффри, - я могу вам чем-то помочь? Вам нужны деньги?
Он опустил руку к карману.
Молодой человек быстро встал.
- Держите руки на виду.
Пистолет был нацелен точно в пупок МакКаффри.
- В чем дело? - хрипло спросил он.
- Никаких резких движений. Делайте все тихо и спокойно.
Молодой человек обошел низкий кофейный столик и жестом приказал МакКаффри повернуться к нему спиной.
- Слушайтесь меня, и с вами все будет в порядке.
Он ударил МакКаффри рукояткой пистолета по затылку.
Когда МакКаффри очнулся, кровь пульсировала в его голове, затылок горел, точно к нему приложили раскаленный уголь. Руки были связаны за спиной. Он лежал животом вверх на чем-то мягком. На собственной кровати. Каждая нога была привязана к отдельной кроватной стойке.
Он попытался заговорить, но липкая лента удерживала засунутую в рот тряпку. Он помотал головой из стороны в сторону, но не избавился от кляпа. Он мог лишь повернуться лицом к фотографии с изображением его самого и Тины. Затычка находилась слишком глубоко в горле. Даже когда он пытался дышать носом, воздух с трудом проходил через горло.
В дальнем конце комнаты молодой человек методично обыскивал ящики стола. Он взял шкатулку с драгоценностями и завернул её содержимое в пестрый платок. Взял с серванта часы. Глупый вор! Тряпка в горле душила МакКаффри. Сердце билось учащенно; его тяжелые удары сотрясали все тело. Несчастный идиот! Неужели он не понимает? МакКаффри хватал воздух с беззвучными стонами. Внезапно он подумал: история про Тину, её родной город, телефонный звонок родителям. Это был не простой грабитель. Зачем понадобился этот спектакль с ограблением? Поняв ответ, МакКаффри ощутил прокатившуюся по телу горячую волну. Смерть Тины тоже обставили как несчастный случай в ванне. Легко сделать так, чтобы смерть казалась случайным следствием чего-то.
Нет!
Он выдавил из легких остатки воздуха. Неистовым, отчаянным усилием изогнул тело. Я заплачу любую сумму. Любую! Слова безмолвного кошмара так и не вырвались из задыхающегося МакКаффри. Он израсходовал на борьбу последние крохи драгоценного кислорода. Верхний свет потускнел.
Помогите!
Он попытался освободить ноги, но веревки прочно удерживали их. Ему казалось, что он взорвется от напряжения. Если бы только один глоток воздуха проник через горло в легкие! Он раздувался все сильнее и сильнее. Свет в комнате померк. Все потемнело, словно внезапно погасла лампа. Вдруг он увидел белую вспышку.
Молодой человек склонил над ним свое лицо.
- Прощайте, мистер МакКаффри, - сказал он.
Ярость изогнула тело МакКаффри, он дернулся в агонии. Затем откинулся назад и затих.
Будильник зазвенел во второй раз. Он сработал пятнадцать минут тому назад, смолк, и теперь подал второй сигнал - для тех, кто просыпается с трудом. Механический ворчун, подумала Джейн Гиффорд, спеша в спальню. Звон будильника слился с другими домашними звуками - Скотт спрашивал, где его носки, Джеймс плескался в ванной, Маффин лаял, Сьюзан бежала по коридору. Джейн выключила будильник. К этому моменту Стивен уже проснулся. Внезапный вопль, прорезавший воздух, точно сирена воздушной тревоги, известил об очередном несчастье со Сьюзан. Джейн застала Сьюзан плачущей на полу в кухне. Она наступила на Маффина. Похоже, никто не пострадал. Джейн успокоила девочку несколькими фразами. Стивен не мог понять, как она угадывает потребности дочери, выражавшей свои чувства исключительно визгом, плачем и нечленораздельным лепетанием. Все дело в сочувствии. В нем нуждаются все - взрослые и дети. Именно этого ей недоставало в детстве. Мать Джейн была практически затворницей, она жила в собственном мире музыки, а отец был антропологом, написавшим несколько книг об обычаях диких племен. Он постоянно путешествовал, Джейн никогда не знала, где он сейчас. Находясь дома, он был постоянно занят.
В девятнадцать лет она чувствовала себя неловкой, беспомощной, замкнутой, не способной привлечь к себе внимание мужчин. Потом она встретила Стивена, которому, похоже, после бурного романа с шумной радикалкой пришлась по душе мягкость Джейн.
Она с самого начала решила, что не должна потерять его; больше всего на свете она хотела, чтобы их встречи привели к счастливому финалу. Он был первым цельным человеком, которого она узнала. Его доброжелательность, чуткость, врожденное чувство меры заставляли всех остальных казаться незрелыми юнцами.
Вечером после стэнфордской футбольной победы, когда они стали любовниками, ей показалось, что прежде она была куклой, лежавшей в коробке и ждавшей момента, когда она займет место среди живых людей. Даже сейчас, занимаясь со Стивеном любовью, она испытывала желание сказать: "Спасибо! Пожалуйста, приезжайте к нам снова!" - плакат с такими словами висел на каждой бензоколонке.
Отправив старших детей в школу, а Сьюзан - в её комнату с альбомами и игрушками, они на несколько минут остались вдвоем за утренним кофе. Джейн разочарованно посмотрела на зазвонивший телефон.
Стивен снял трубку. Спустя несколько мгновений Джейн поняла по обрывкам фраз, что звонили из ФБР. Тот самый Уэйли.
- Да, чертовски странное сборище! - сказал Стивен. - Но какова цель заговора?... Ну, если ты не знаешь, то я - тем более... Кто такой Джонатан Финкан?... Чудесно. Старые негодяи - самые опасные. Что ты хочешь, чтобы я сделал?... Это станет для него потрясением. Но, думаю, ты прав. Алан - это наша главная надежда.
Шесть лет тому назад Стивен оказался перед выбором - продолжать работать на государство или зарабатывать больше денег для растущей семьи. Джейн старалась не вмешиваться, но надеялась, что он не сменит место службы. Работа была частью его жизни, он был увлечен ею. Когда он сообщил Джейн, что увольняется и переходит к Осборну, Шейллеру и Бернсу, она решила радоваться положительным моментам: больше не будет длительных командировок, нехватки денег, волнений из-за опасностей. Они смогут проводить вместе больше времени. Со дня свадьбы это было её самым сильным желанием. Поразительно, как мало времени оставляли им друг для друга его работа и дети.
Он вернулся на кухню.
- Ты допьешь кофе? - спросила она.
- Не могу.
Он почти не раскрывал рта до ухода. Она почувствовала навалившуюся на неё тяжесть. Она знала - его молчание означало, что впереди трудный день. Это не было простым утренним раздражением. Стивен никогда не демонстрировал его.
Теплый ветерок дул в окно автомобиля. Приближаясь к Капитолию, Стивен думал о лежащей в кармане увеличенной фотографии листка, приколотого к стене будки на ранчо Бланкеншипа. Листок содержал фамилии участников совещания. Весьма странная подборка имен. Часть их была знакома читателям любой газеты, с другими сталкивались лишь те, кто регулярно заглядывает в справочник "Кто есть кто".
Там были два настоящих сюрприза. Один - для него самого. Другой - для Алана Кардуэла.
Стопка утренних газет ещё лежала перед Аланом на столе для совещаний, когда Стивен в начале десятого вошел в его кабинет.
- Боюсь, у меня мало времени, - сказал Алан. - На десять часов назначена пресс-конференция, и Рой Стротерс, мой пресс-секретарь, хочет подготовить меня к наиболее вероятным вопросам.
- Прежде чем я сообщу главное, я хочу проинформировать тебя о проделанной работе, - сказал Стивен.
Он поведал Алану об агенте, наблюдавшем за ранчо Бланкеншипа, о совещании с участием боссов Синдиката и о приеме, оказанном ему, когда он попытался проникнуть туда.
- Мне удалось сфотографировать список приглашенных. Вот копия.
Он протянул отпечаток Алану.
- Тут есть фамилии полудюжины богатейших людей мира. От Джонатана Финкана до Грэхэма Манро. И одно имя, которое потрясет тебя.
Алан просмотрел копию отпечатанного списка. Внезапно поднял голову.
- Где ты это взял?
- Список висел в будке у внутренних ворот.
- Мой дядя был дома в этот уикэнд.
- Это, вероятно, легко проверить.
Алан кивнул, снял трубку, набрал номер. Положив трубку, он замер на мгновение, прежде чем встретиться с вопросительными глазами Стивена.
- Дядя Кларенс отдыхал в своем любимом горном убежище. Ловил рыбу.
- Несомненно, у Майера Осборна найдется похожее объяснение. Он также присутствует в списке.
Пальцы Алана поиграли с листком бумаги.
- С какой целью, по-твоему, они встречались?
- Если собирается такая компания, то не для игры в крокет. Отметь, сколько здесь политиков - все из стратегически важных штатов. И три босса Синдиката.
Щеки Алана побелели.
- Ты позволишь мне показать это дяде Кларенсу?
- Будет весьма полезным, если мы получим какое-то представление, что это было за совещание.
Рой Стротерс открыл дверь.
- Вас ждут, губернатор.
Комната для прессы находилась на первом этаже Капитолия в нескольких шагах от кабинета губернатора. В сопровождении Роя Стротерса Алан вошел в помещение, где уже сидели на пластмассовых креслах репортеры. На первых двух рядах виднелись таблички с названиями газет, радиостанций, телекомпаний. Остальные репортеры занимали свободные места в порядке прибытия. Сзади, у платформы с телекамерами, вдоль боковых стен стояли фотографы.
Алан Кардуэл занял место за кафедрой с губернаторской эмблемой.
- Доброе утро, - сказал он. - Прежде чем мы займемся вопросами, я хочу сделать заявление.
Его голос, усиленный микрофоном, был ясным, звучным, а манеры уверенными. Он обрисовал изменения в бюджете штата, с помощью которых надеялся удержать дефицит в пределах двух миллиардов долларов. Он добавил, что это болезненная, временная, но необходимая мера.
- Называя дефицит бюджета, я лишь констатирую реальность. Неприятную реальностью. Двухмиллиардный дефицит в год выборов - это минус. Это все равно что бежать с мертвым гиппопотамом на спине.
Он выразил надежду на то, что собравшиеся заметят следующий факт: в процентом отношении это увеличение бюджетных расходов является минимальным за последние годы и полностью объясняется общенациональным экономическим спадом.
- Если у вас есть вопросы, касающиеся этого момента, я отсылаю вас к президенту Хэролду Пейджу. Я перекладываю бремя вины на плечи федерального правительства подобно тому, как домохозяйка возвращает в магазин бутылку прокисшего молока.
Просторная комната заполнилась одобрительным смехом. Он начал отвечать на вопросы - ожидается ли дальнейшее сокращение программ социальной помощи, сколько будет стоить новая школьная программа по предупреждению наркомании, разрешит ли он восьми крупнейшим нефтедобывающим компаниям проводить исследования в прибрежной зоне. За несколько минут до одиннадцати часов он заметил сигнал Роя Стротерса и тотчас приступил к ответу на вопрос Элиота Меллори из Лос-Анджелес Таймс. Меллори, как старейшина журналистского корпуса, пользовался привилегией поднимать на пресс-конференции заключительную тему.
Порой Меллори был непредсказуем. Он славился умением искать новости на более глубоком уровне, чем обычные газетчики.
- Губернатор, вы собираетесь на новой сессии законодательного собрания просить легислаторов направить в конгресс ходатайство о созыве Конвента?
- Да.
- Многие политологи опасаются неограниченности полномочий Конвента, проводимого для внесения поправок в конституцию. Он может даже отменить Билль о правах.
- Я не думаю, что это случится, мистер Меллори. На самом деле несколько лет назад конгресс принял закон, не допускающий этого.
Сидя на середине первого ряда, Элиот Меллори наклонил вперед свое вытянутое, изможденное лицо.
- К вашему сведению, он был отменен на последней сессии конгресса без возражений и дебатов. Никто, похоже, не счел его важным, поскольку Конвент не созывался с 1787 года. Но теперь нет никакой защиты от произвола Конвента. Этот факт способен изменить ваше мнение?
- Не слишком сильно.
Меллори оперся локтем о столик для записей.
- Всего лишь десять лет тому назад сенатор Дерксен начал обшенациональную кампанию за созыв Конвента с целью отмены установленного Верховным судом правила "один человек - один голос". И едва не победил. Тридцать три легислатуры направили прошения в конгресс. Не хватило лишь одного штата. Потом те же самые легислатуры начали отзывать свои прошения, испугавшись, что Конвент попытается изменить саму природу нашей государственной системы. Почему вы не боитесь, что это случится теперь?
Алан услышал в наступившей тишине жужжание телевизионных камер.
Он улыбнулся.
- Мистер Меллори, Конвент окажется в руках ответственных людей, желающих сохранить конституцию не меньше, чем вы. Я уверен, что они выполнят свой долг к вашему удовлетворению. И если они подвергнут пересмотру наш основной закон... то мы должны помнить, что наша уважаемая конституция - это не Священное писание, что никакой Конвент не в силах изменить понятие первородного греха.
Пресс-конференция завершилась негромким смехом. Сойдя с кафедры и направившись к двери, Алан Кардуэл понял, что смех обеспечил ему слишком легкий уход от вопросов Элиота Меллори.
Присутствие в списке Майера Осборна потрясло Стивена. Ему было легче подозревать Кардуэлов. Юриспруденция с присущим ей стремлением взвешивать аргументы обеих сторон казалась неподходящей тренировочной площадкой для конспираторов.
Однако, направляясь в офис Осборна, Шейллера и Бернса, Стивен чувствовал, что его интуитивные догадки перерастают в ясное подозрение: последние события, происшедшие с ним на работе, были неслучайными.
Девушка из приемной держалась дружелюбно. Она позвонила в кабинет Майера Осборна и сказала, что его хочет видеть мистер Гиффорд. Затем она отключила переговорное устройство.
- Извините. Мистер Осборн занят.
- Я подожду.
Майер Осборн был весьма педантичен в вопросах вежливости; Стивен думал, что он выйдет через несколько минут. Но ожидание затянулось на час, приближалось время ленча. В полдень вышла Норма, личная секретарша Майера.
- Сожалею, что вам пришлось ждать, мистер Гиффорд. Но у Майера Осборна совещание. Боюсь, вы не сможете увидеть его сегодня.
Ее тон был подчеркнуто холодным. Он ничем не обидел её, поэтому было ясно, что она лишь передает отношение своего шефа.
- Я должен поговорить с ним. Это важно.
- У него очень плотное расписание. Почему бы вам не позвонить позже, во вторую половину дня?
- Около половины четвертого?
- Лучше в четыре.
Он позвонил ровно в четыре; голос Нормы прозвучал ещё более холодно.
- Мистер Осборн уехал полчаса тому назад в аэропорт. На этой неделе он участвует в совещании адвокатской коллегии в Чикаго. Он вернется не раньше понедельника.
- Вы сказали ему, что это очень важно?
- Я передала ваше сообщение.
- Скажите мистеру Осборну, что я позвоню ему в понедельник. И буду звонить до тех пор, пока не увижу его.
Он вышел из аптечной телефонной будки, думая: надеюсь, Алану повезет больше, чем мне.
- Добро пожаловать домой, мистер Алан.
Миновав ворота, автомобиль покатился по безупречно гладкой дороге мимо огромных деревьев, широких лужаек, обвитых плющом садовых беседок и теннисных кортов. Алана изумляло то, что, несмотря на колоссальные размеры поместья, здесь уделяли внимание мелочам: дорога всегда находилась в идеальном состоянии, газоны регулярно стриглись, на деревьях не было следов болезни. Из-за поворота появились длинные мраморные ступени, на одной из которых стоял Мокни.
- Приятно снова увидеть вас, сэр, - дрожащим голосом произнес Мокни. - Ваш дедушка спит. Он выйдет через час.
- Мой дядя здесь?
- О, да, сэр. Он на поле для гольфа.
Подойдя к полю, он увидел плотную фигуру в клетчатых спортивных штанах и белой водолазке. Кларенс находился возле первой метки, возле него стояла корзинка с мячами; он посылал их в зеленую даль с бесстрастной, механической решимостью. Мячи останавливались в двадцати - тридцати ярдах от лунки.
- О, привет.
Кларенс перестал размахивать клюшкой и кивнул.
- Я не знал, что ты приедешь.
- Я приехал, потому что хотел поговорить с тобой, - сказал Алан. Как прошел последний уикэнд, дядя?
- Хм?
Внимание Кларенса было сосредоточено на мяче; он начал пробный замах.
- Ты хорошо провел время на ранчо кузена Генри?
Кларенс остановил клюшку.
- О, - сказал он, - это был славный уикэнд. Я всегда получаю удовольствие от встреч с Генри.
- А с другими людьми?
- Какими другими?
- Я знаю о совещании, проходившем на ранчо Генри. Список приглашенных весьма необычен.
Кларенс коснулся клюшкой мяча, и он откатился на несколько дюймов от метки.
- Ты приехал поговорить об этом?
- Я не мог понять, что ты делаешь там с такими людьми, как Кенни, Харгис и Папаньо.
- Все очень просто. Нас пригласил Генри.
- Зачем?
- Вероятно, это стало бы тебе понятней, если бы ты был ближе к семейному бизнесу. В нынешней ситуации...
Старая тема. Дядя Кларенс никогда не скрывал своего разочарования по поводу того, что Алан решил не идти в бизнес. Для дяди Кларенса бизнес был его идеологией, а все остальное - ересью. Когда Алан уехал воевать во Вьетнам, дядя осудил его шаг: "Такие люди, как мы, не участвуют в войнах. Они затеваются ради нас."
- Многие гости не занимаются бизнесом. Там были политики, государственные чиновники.
Кларенс посмотрел на свои руки, сжимавшие клюшку, и слегка передвинул пальцы.
- К сожалению, в наше время нельзя ничего сделать без связей в этих сферах.
- А боссы Синдиката?
Кларенс разжал пальцы, державшие клюшку.
- Как политик ты должен понимать, что иногда приходится вступать в контакт с людьми, которые тебе не нравятся.
- С преступниками?
- Конечно, такое случается даже в политике.
Кларенс вздохнул.
- И вообще, грань сейчас не такая четкая, как прежде. Что законно, а что нет? Большую часть времени Синдикат функционирует как обычная корпорация. Он заинтересован в установлении и поддержании определенных цен, в уничтожении конкуренции, снижении стоимости труда, проникновении на новые рынки. Все эти цели понятны любому бизнесмену.
- Ты говоришь так, словно это совершенно нормально.
- Возможно, потому что это действительно так.
- Ты не веришь в свои слова.
- О, верю. И Генри Бланкеншип - тоже.
- Тогда вы оба - глупцы.
- Возможно, я - да. Но мало кто согласится с тобой насчет Генри. Я помню, как Джонатан Финкан, произвести впечатление на которого удавалось немногим, признался как-то, что ему бы не хотелось вступать в настоящую схватку с Генри Бланкеншипом. Джонатан, конечно, сам является мультимиллионером и исключительно коварным бизнесменом, но он сказал, что не хотел бы оказаться на другой стороне стола, когда Генри Бланкеншип сдает карты.
- Сейчас вы все на одной стороне. Что вы планируете?
- Поскольку ты - член семьи, я, вероятно, мог бы довериться тебе, но ты никогда не присутствовал на наших закрытых совещаниях. Пусть пока что все остается, как есть.
Алан понял, что говорить с дядей на языке морали бесполезно. Он решил быть практичным.
- Чем бы вы ни занимались с Синдикатом, в конце концов вы неизбежно проиграете.
Кларенс снисходительно улыбнулся.
- Ты забываешь о том, что за человек твой кузен Генри. Ему нет равных - и никогда не будет.
Он наклонился, чтобы положить клюшку в мешок, лежавший у его ног. Потом он закинул мешок на плечо и продел руку в лямку.
- Когда придет время, ты все узнаешь. И я уверен, что ты окажешься по-своему полезен.
- Не рассчитывай на это, дядя.
Кларенс сухо, раздраженно усмехнулся.
- Прекрасно. Не буду, если ты так говоришь. К счастью, мир не погибнет оттого, что мы расходимся во мнениях. Ты останешься на обед?
- Нет.
- Джозеф Эндрью будет сильно разочарован.
- Сожалею, - сказал Алан.
Проезжая через ворота с каменными столбами, он испытал разочарование. Ему слишком поздно пришли в голову слова, которые он мог сказать дяде Кларенсу.
Генри Бланкеншип покинул отель в Лас-Вегасе рано утром, в начале седьмого. Он провел уик-энд с красоткой из "Фоли Бержер" и теперь испытывал беспокойство и подавленность, всегда сопровождавшие такой расход физических сил.
Над дорогой, по которой он ехал в аэропорт, стелился туман. Во второй машине, следовавшей за Генри, сидели два вооруженных охранника. Одинокая птица встречала своим пением рассвет. В такие моменты Генри мог смотреть в лицо смерти. Этим утром её пронзительная реальность подчеркивалась тем фактом, что человек, устраивавший свидание в Лас-Вегасе, был уже мертв. Ему, Генри, будет недоставать грубой надменности, шумных манер и неискренней вежливости Харри МакКаффри. Этот человек был полезным и забавным.
Его мысли вернулись к нарастающим проблемам. Государство оказывало давление со всех сторон. Фрэнк Кенни сообщил зловещую новость: ключевые члены его организации подверглись аресту и угрозам; власти обещали им неприкосновенность, если они заговорят. Конечно, большинство их ничего не знало о подлинном плане.
Слегка раздраженный Бланкеншип воспринял эти действия как свидетельство того, что слухи о предпринимаемых им шагах достигли ушей президента и его лакеев. Это не имело значения. Они не могут ничего сделать без доказательств, а именно их-то они никогда не получат.
Автомобиль проехал через ворота аэропорта и направился к "Боингу". Генри поднялся на борт самолета, прошел в спальню и услышал музыкальный сигнал телефона.
- Генри? Я пытался тебя разыскать.
Это был Кларенс Кардуэл.
- Я звонил в Амарильо, затем в отель в Лас-Вегасе. Мне сказали, что ты только что уехал. Я решил набрать этот номер.
- Что случилось, Кларенс?
- Меня беспокоит мой племянник Алан. Он знает о встрече на ранчо. По-моему, он подозревает наличие какого-то заговора.
Пока что Генри не предвидел угрозы с этой стороны.
- Я буду наблюдать за развитием событий. Спасибо за звонок.
Он положил трубку на аппарат. Он не беспокоился. Алан Кардуэл отнесется с пониманием к их целям. Как и любой другой человек, серьезно относящийся к опасности, исходящей от этого безумца из Белого дома, который тянет страну к анархии. Стоять в стороне и пассивно смотреть на происходящее так же преступно, как и участвовать в нем.
Генри Бланкеншипу было совершенно ясно, что эффективным может оказаться только такое государство, которое не вмешивается в экономическую жизнь страны. Он считал, что единственный эффективный способ производства это монополия. Вначале конкуренция являлась полезным средством изгнания с рынка слабейших. Но сейчас она стала бессмысленной тратой сил; поддерживая её, государство наказывало лучших производителей. Изменить эту тенденцию просто: достаточно установить контроль над правительством.
Он испытывал сильную усталость - предупреждающий знак. Он принял таблетку и лег на кровать. Много лет назад, охотясь в одиночестве, Генри после припадка остался лежать без сознания на холодном холме. Его нашли лишь через несколько часов. Началась пневмония. Он выстоял, победил болезнь, но ему пришлось признать, что он, как и другие люди, смертен. Это открытие испугало его. За восхитительной ареной мира находилась пугающая пустота, в которую он может попасть в любую минуту - зловещее антивещество, способное оборвать блестящий, но быстротечный спектакль его жизни. Ему требовалась философия, которая могла бы утешить его, избавить от нового страха, стать решением ужасной проблемы. Ответ заключался во власти, в достойной бога мечте об изменении мира согласно собственным представлениям. Вот в чем есть элементы бессмертия.
Самолет со скоростью шестьсот миль в час приближался к Амарильо. Генри Бланкеншип спал.
Адель Кардуэл читала в глубоком кресле, стоящем в гостиной. Возле неё белели лилии; их тонкие, стройные стебельки оттеняли природное изящество и красоту женщины. Она инстинктивно создавала подходящие декорации.
Адель опустила книгу.
- Ты можешь что-то сказать? Ты ходишь взад и вперед, бросая на меня странные взгляды.
Алан остановился. С момента своего возвращения домой он думал о том, как сообщить ей новость. В каком-то смысле она была ближе к его семье, чем он сам.
- Я пытаюсь придумать, как мне начать, - сказал он.
- Ты уже начал.
- Боюсь, это неприятная тема.
Ее лицо обрело торжественное выражение, означавшее, что она приготовилась к плохим известиям. Он не мог воссоздать атмосферу беседы с дядей Кларенсом, поэтому ограничился содержанием. Заметив, что она перестала слушать и ждала, когда он остановится, Алан замолчал.
- Это все? - спросила она.
- Дядя Кларенс раскрыл не слишком многое. Но мне ясно, что он и Генри Бланкеншип участвуют в заговоре против правительства.
- Неужели, Алан?
- Мне нравится это не больше, чем тебе, но я не знаю, как это можно назвать иначе.
- Я отказываюсь верить в то, что дядя Кларенс или Генри Бланкеншип способны совершить нечто недостойное.
Ее спокойный, сдержанный голос заставил Алана усомниться в обоснованности своих опасений. Знает ли он что-то? Его апокалипсическое видение стало бы гораздо более убедительным, если бы в нем присутствовало нечто материальное: самолеты, танки, орудия. Эта страшная простота низвела бы все до основополагающих понятий. Кровь и долг. Очищающая сила полного пренебрежения к жизни.
- Они не всегда на стороне ангелов, - сказал он.
- Если они хотят изменить положение дел в этой стране, я не виню их в этом. Мне кажется, что давно пора это сделать. Если попутно придется сбросить президента Хэролда Пейджа и всю его свору радикалов, революционеров и бомбометателей - туда им и дорога.
- Ты можешь не соглашаться с политикой президента Пейджа, но он был избран. Это и есть демократия.
Она, похоже, изумилась его словам.
- Ты защищаешь этого человека?
Ее возмущение было забавным: в нем присутствовала непоколебимость тех, кто не способен допустить ошибочность своего мнения. Алан налил себе виски без содовой и быстро выпил его.
- Забудем на время о президенте. Все это более серьезно, чем ты думаешь. Даже важнее твоего отношения к семье.
- Это ты нападаешь на родственников. На самых близких тебе людей.
- Ты попытаешься понять? На карту может быть поставлено будущее страны. Мне нужна твоя помощь.
- Какая?
- Кларенс не скажет мне, что за сделку заключил он и кузен Генри с Синдикатом. Ты ближе к нему, чем я. Он доверяет тебе.
- Ты хочешь, чтобы я шпионила?
- Если заговора нет, ты получишь шанс доказать это.
- Ты думаешь, что я предам их доверие?
- Тебе придется выбирать.
- Что?
- Кому ты предана сильнее - стране или узкому кругу друзей и родственников.
- На самом деле выбор другой. Ты предлагаешь мне выбрать между ними и тобой.
Она пристально посмотрела на него.
- Почему бы тебе не проявить для разнообразия честность?
- Если ты ставишь вопрос так, то ты вышла замуж за меня. Не за мою семью.
- Это всего лишь твое последнее требование. Сначала мне пришлось согласиться с твоим решением уйти в политику. Затем - стать женой политика. Вечно принимать гостей. То коктейль на двадцать пять человек, то фуршет на двести. Двадцать писем в день, на которые надо ответить. И ты ждешь от меня этого. Заставляешь меня чувствовать, что я подвожу тебя, если обхожусь недостаточно вежливо с самыми разными людьми. Я стараюсь не жаловаться, но это ужасное посягательство на мою личную жизнь.
- Я не сознавал, что ты так считаешь.
- И теперь - последняя капля. Ты хочешь поссориться со своей семьей из-за какого-то нелепого политического вопроса. Нет, я не поддержу тебя, тайно страдая и притворяясь, что все в порядке.
Несмотря на искусный макияж, на её лице внезапно появились следы усталости.
- По правде говоря, я уже давно не была счастлива.
Словно распахнув дверь в запертую комнату, он вдруг заглянул в ту часть её жизни, которая была скрыта от него. Когда они в последний раз были по-настоящему счастливы? Он задумался. Это случилось в тот вечер, когда он привез её из больницы и, понимая, как она травмирована, уговорил раздеться и встать перед ним. Он рассмотрел длинный шрам и впадину на месте груди. Потом сказал: "Хорошо. А теперь мы ляжем в постель и никогда не будем об этом думать." В ту ночь он преодолел её сдержанность и обнаружил ключ, из которого били неподдельные чувства.
- Чего ты хочешь, Адель?
Ее белое, как лилии, лицо застыло.
- Развод может оказаться наилучшим выходом для нас обоих.
Ее прерывистый, осторожный голос свидетельствовал о внутренних усилиях.
- Когда мы начинали жить, у нас было все, но я не думала, что мы придем к такому. Не могла представить себе этого.
- Извини. Я не знал...
Он просто не хотел признаться в том, что на самом деле знал.
- Ради бога, Алан, будем честны друг с другом. Ты не любишь меня и никогда не любил.
Его сердце сжалось.
- Это неправда.
- Хорошо. Когда-то любил. Но сейчас это нам не поможет. Мы не можем жить так дальше, медленно исчезая друг для друга.
Она поежилась, словно в её душе подул холодный ветер.
- Сейчас нас ничего не связывает. Я просто не могу представить нашу счастливую совместную старость. Не могу представить её уже какое-то время.
- Что ты собираешься делать?
- Было бы нечестным начинать развод во время твоей кампании.
Ее глаза наполнились слезами, губы задрожали.
- Сначала я навещу мою сестру в Лондоне. Она давно приглашает меня. По возвращении займусь разводом.
Он казался себе фигурой, парящей в воздухе. Испытывал потребность обрести чувство реальности.
- Чем это вызвано? Тем, что я сказал насчет моей семьи?
- О, Алан, ради Бога, какая разница?
Она была права. Всегда есть много причин. Все кажется потерянным, если слишком пристально посмотреть на любую из них.
Его настроение улучшилось. По спине побежали мурашки. Диана.
- Поезжай в Лондон. Мы больше не будем ссориться.
Он с ясностью и болью осознал, что старые аргументы превратились в самообман, который длился, сколько это было возможно.
Ее терпение истощилось, и этим она спасла их обоих.
Уже давно Стивен Гиффорд не был настроен так оптимистично. Он держал в руке карточку некоего Питера Дерека, механика, обслуживавшего во Вьетнаме реактивные самолеты, а впоследствии арестованного и осужденного за самовольное бегство на Окинаву в офицерской форме. После двух лет, проведенных в штрафном батальоне, он был уволен из армии без всяких привилегий. Следующая запись в досье ФБР была сделана после нового ареста Питера Дерека: на сей раз он избил свою сожительницу. Отсидев восемнадцать месяцев, он заслужил условное досрочное освобождение. Спустя два года он был задержан в связи с хищением посылок из авиалайнера "Пан Америкэн" в аэропорту Лос-Анджелеса. Украденные ценности продавали в разных уголках страны. Большое жюри на этот раз оправдало Дерека, и его освободили. Последняя запись в карточке была сделана офицером полиции, курировавшим Питера Дерека. Он сообщал, что Дерек получил должность механика в "Империал Вест Эйрлайнз" и работал там в момент истечения последнего условного срока.
Авиакомпания "Империал Вест" принадлежала "Бланкеншип Энтерпрайзис". Из семи человек, подозреваемых в порче самолета Пола Берри, в то утро только Питер Дерек находился в районе аэропорта Сакраменто.
В отделе кадров "Империал Вест Эйрлайнз" Стивен обратился к деловитой женщине с покатым лбом и жидкими каштановыми волосами.
- Согласно нашим документам, Питер Дерек уволился от нас четыре недели тому назад. Он проработал почти три года; претензий по службе к нему не было. Его не уволили. Он ушел по собственному желанию.
- Вам известно, где он сейчас?
- Нет. Могу дать вам его последний известный нам адрес. А также фамилии и адреса двух его рекомендателей.
Последним известным жилищем Дерека оказался дом с меблированными комнатами на мрачной улице с грязными лавками и приютами для стариков. Хорошенькая веснушчатая девушка в узких джинсах сказала, что она ведает сдачей комнат в аренду. Она выполняла эту работу для домовладельца за право бесплатного проживания.
- Я нахожусь здесь уже восемь месяцев и не помню никакого Питера Дерека. И не узнаю его по фотографии.
- У вас есть регистрационный журнал?
- Конечно.
- Я бы хотел заглянуть в него.
Контора, отделенная от коридора скользящей дверью, была завалена хламом; в ней пахло старой кожей и пыльными коврами. Фамилии жильцов заносились в лежавшую на столе бухгалтерскую книгу. Стивен отыскал там Питера Дерека. Он появился два года тому назад и уехал, не прожив здесь и двенадцати месяцев. Поэтому девушка не знала его. Дерек не оставил нового адреса для пересылки почты.
Поблагодарив девушку, Стивен ушел. Он вернулся в "Империал Вест" и поговорил с техниками из ангаров. Один человек дал ему ценную ниточку.
- По-моему, Дерек внезапно разбогател. Он сказал, что собирается купить бензоколонку, чтобы другие люди работали на него.
- Он имел в виду какую-то конкретную бензоколонку?
- Да. Ту, что расположена на Фрипорт возле торгового центра.
Хозяин бензоколонки помнил Дерека.
- Мрачный тип. Он мало говорил. Он увидел мое объявление в газете. Но я не мог продать ему бензоколонку, пока компания его не проверит.
- И что показала проверка?
- Не знаю. Все было как-то странно. Он казался весьма заинтересованным, но так и не вернулся.
В штаб-квартире "Каскад Ойл Компани" Стивен увидел анкету, заполненную Питером Дереком. Там был его домашний адрес.
Уже в сумерках Стивен подъехал к двери старого четырехэтажного дома. Кнопка звонка находилась над почтовым ящиком с табличкой - "Чарлз Олсен, управляющий." Он нажал её. Когда его впустили, он увидел стоящего возле квартиры на первом этаже Олсена. Это был пухлый, круглолицый человек с очками в пластмассовой оправе.
- Дерек? Конечно, знаю. Обязан знать. Вы из полиции?
- Я - следователь из аппарата губернатора.
- Губернатора? Мне нечего добавить к тому, что я уже сообщил полиции. Приличный тихий человек, предпочитавший одиночество. Всегда вносил плату вовремя. Я очень удивился, когда он убил ту женщину, а потом застрелился сам.
Бывшую квартиру Питера Дерека уже занимал новый жилец. Управляющий попросил Стивена не говорить ему об убийстве и самоубийстве. Вы знаете, как люди относятся с таким вещам. Новый жилец был невысоким смуглым человеком с бритой головой и грубоватыми манерами. Его удовлетворило объяснение Стивена, представившегося инспектором по надзору за жилым фондом. У него на глазах Стивен осмотрел стены и плинтуса, поднял ковры, чтобы поглядеть на пол, тщательно обследовал ванную.
- У вас есть жалобы? - спросил Стивен.
- Вода недостаточно горячая, - ответил человек. - И стены, точно картонные. Я слышу, как трахаются в соседней квартире.
Стивен поговорил с парой, проживающей там. Вечером в день трагедии они были в кино и узнали о ней только по возвращении. Они добавили слегка раздраженно: мы уже рассказывали полиции. Пожилая женщина с нижнего этажа слышала, как стучит кровать, а через минуту раздался грохот. Тогда она не поняла, что это были выстрелы, но обратила внимание на другой шум очевидно, это падали тела. Она была так напугана, что не решилась открыть дверь.
- Вы уверены, что выстрелы раздались спустя минуту?
- О, да. Сразу после того, как кровать перестала стучать.
Странно, подумал Стивен, что убийство и самоубийство последовали тотчас за любовные упражнениями. Очевидно, эта деталь не заинтересовала полицию.
Управляющий Олсен сказал ему, что ковер и матрас были заменены. Вы никогда не видели столько крови. Ковер и матрас были давно отправлены на городскую свалку и сожжены вместе с другим мусором. Личные вещи Питера Дерека забрал помощник коронера, они хранились в сейфе. Стивен по телефону договорился о встрече с клерком, отвечавшим за вещественные доказательства. Поскольку фамилия Стивена отсутствовала в списке лиц, имеющих доступ к физическим материалам следствия, ему следовало явиться с удостоверением и письмом от губернатора.
Вещи Питера Дерека были завернуты в упаковочную бумагу. Там были два костюма, спортивная куртка, две пары туфель, несколько пар брюк, рубашки, галстуки, носки и нижнее белье. Также Стивен обнаружил фотографию Дерека, стоящего в форме механика в ангаре возле истребителя. Кто-то написал на снимке - Вьетнам. Дерека обнимал за плечи улыбающийся пилот. В коробочке Стивен нашел часы, восемьдесят долларов купюрами и мелочь. Полдюжины писем были стянуты широкой резинкой.
Стивен просмотрел письма. Все они были от некоего Джила Бенедикта; внимание Стивена привлек обратный адрес.
- Хотите взглянуть на пули? - спросил клерк.
При вскрытии хирург извлек из тел пули, прикрепил к каждой бирку и положил их в конверт. Он хранился в запертом ящике вместе с другими аналогичными конвертами. Клерк достал конверт и протянул его Стивену. Он увидел на конверте расписку офицера полиции в том, что пули выданы ему. Дата возвращения вещественных доказательств совпадала с тем днем, когда жюри коронера вынесло вердикт. Дело закрыто.
- Тело девушки забрала мать, - сказал клерк. - Но нам не удалось найти родственников мужчины. Мы проверили его отпечатки пальцев по картотекам армии и ЦРУ. Он никогда не упоминал в анкетах родственников.
- Знаю, - сказал Стивен - это было ему известно по компьютерной распечатке.
- Если вы обнаружите кого-то, дайте нам знать, чтобы мы могли избавиться от него.
- Избавиться от него?
- Мы хотели бы отправить тело в морг.
- Оно ещё здесь?
- Конечно. В подвале. Нам приходится держать его у себя.
- Уже прошло несколько недель.
- Закон не ограничивает срок. Если вы найдете какого-нибудь родственника, дайте нам знать, ладно?
- Обязательно, - сказал Стивен.
Охранник был плотно сбитым человеком с толстой цепочкой на поясе. Он шел возле Стивена по коридору тюрьмы, позвякивая ключами.
- Сюда редко пускают посетителей. Только родственников.
- К Бенедикту приходят люди? - спросил Стивен.
- Если бы у него была мать, то и она бы не пришла. А если бы пришла, он плюнул бы ей в лицо.
Охранник остановился перед железными воротами и отпер их большим ключом. Они вели в более узкий коридор, заканчивавшийся стальной дверью. С одной стороны коридора находились два длинных зарешеченных окна, с другой восемь запертых стальных дверей.
- Мрачное место, - заметил Стивен.
- У того охранника были жена и дети.
Сидя в тюрьме за вооруженное ограбление, Джил Бенедикт убил надзирателя.
Они остановились перед дверью; Стивен подождал, пока охранник откроет дверь. За ней находилась маленькая комната с голыми стенами и узким окном. У правой стены на койке сидел человек в бесформенной серой робе. У него была почти наголо побритая голова и могучая безволосая шея. На землистом лице торчали крупные скулы, кожа была изборождена глубокими морщинами. Длительное одиночное заключение не уничтожило бесстрашный блеск в его глазах.
- К вам посетитель, Бенедикт.
- Адвокат?
Он поморгал.
- Я разговариваю только с адвокатами.
Голос был глубоким, с нечеткой дикцией.
- Возможно, я сумею помочь вам.
Охранник остановился у двери.
- Таковы правила. Для вашей безопасности.
- Сукин сын, - сказал Бенедикт.
- Я ничего не слышу, - насмешливо произнес охранник. - Я просто побуду здесь на всякий случай - вдруг он что-то выкинет.
- Вы - полицейский?
- Нет. Я работаю на губернатора.
Бенедикт набрал в рот слюны и сплюнул её на пол.
- Мне нужна информация о вашем друге. О Питере Дереке. Он застрелил женщину и затем убил себя.
- Вы в это поверили?
- А вы - нет?
Бенедикт хрипло, цинично рассмеялся.
- Вышибить себе мозги из-за девки? Только не он.
- Вы знали его очень хорошо.
- Мы сидели вместе. Пока его не выпустили на поруки.
- Когда вы получили от него последнее известие?
- Я не буду говорить с легавым.
- Если вы правы, и он действительно не убивал себя, разве вы не хотели бы узнать, кто это сделал?
Бенедикт пожал плечами.
- Он был вашим другом, - сказал Стивен.
- Мертвых друзей не бывает. Если вам что-то нужно от меня, помогите выбраться отсюда.
- Это будет зависеть от того, много ли вы знаете.
Вблизи лицо Джила Бенедикта казалось широким, мускулистым и жестоким; когда его толстые губы разошлись, Стивен увидел превосходные зубы.
- Можете вытащить меня?
- Нет. Но вы не пожалеете, если поможете мне. Иметь на своей стороне такого человека, как губернатор, весьма полезно.
Бенедикт с отвращением втянул воздух своими широкими ноздрями, словно он дышал пылью.
- Вытащите меня из "одиночки"? Я загнусь, если меня продержат здесь ещё какое-то время. И меня тошнит от этого восточного туалета.
В задней части камеры, в полу, находилось отверстие параши; смыть испражнения можно было только снаружи.
- Возможно, мне удастся что-то сделать.
Поковыряв в зубах ногтем, Бенедикт недоверчиво посмотрел на Стивена.
- О'кей. Что вы хотите знать?
Через полчаса Стивен покинул карцер. Ему пришлось пройти через систему из трех дверей. У первой двери охранник, увидев его через стекло, повернул рычаг, и стальная пластина, прикрывавшая замок, отошла в сторону. Сопровождавший Стивена охранник отпер дверь, и стальная пластина тотчас вернулась на прежнее место. Вдоль длинного наружного коридора тянулся ряд одиночных камер, так называемых "легких карцеров", предназначенных для смутьянов. В потолок были вмонтированы баллоны со слезоточивым газом, вентили которых срабатывали мгновенно.
Пока они ждали, когда откроется следующая дверь, охранник спросил:
- Узнали, что хотели?
- Думаю, да.
- Он соврет и Святой деве. Я бы не поверил ни одному его слову.
Ожидая, когда распахнутся стальные ворота тюрьмы, Стивен заглянул в залитую солнечным светом лавку, где продавались изготовленные заключенными изделия.
Возле входа стоял автомат с газетами. Заголовок "ПОМОЩНИК БЛАНКЕНШИПА УМИРАЕТ ВО ВРЕМЯ ОГРАБЛЕНИЯ" поведал Стивену о том, что произошло с Харри МакКаффри.
Когда Алан поглощал завтрак в своем "люксе" лос-анджелесского отеля "Амбассадор", ему позвонила тетя Уилма. Этот звонок не был неожиданным. Прибыв в Лондон, Адель направила членам семьи письма с извещением об их разрыве.
- Здравствуй, Алан.
У тети Уилмы был неженственный, хриплый голос.
- Думаю, ты знаешь, как мы все потрясены.
- Я предполагал твою реакцию.
- Адель не сообщила причину. Я только что разговаривала с ней по телефону. Она предложила мне побеседовать с тобой.
- Я не знаю, что я могу тебе сказать.
- Ты не хочешь приехать сюда и все обсудить?
- Я не хочу ни с кем это обсуждать. Это касается только меня - и Адели.
- Но я - член семьи.
Она произнесла это слово так, словно оно было священным.
Ощущая пустоту своей жизни, она всегда волновалась за наследников.
- С кем, если не со мной, ты можешь поговорить?
- Я знаю, что ты хочешь помочь, тетя Уилма. Я ценю это.
- Ты не должен избегать людей, которые тебя любят. Знаешь, Алан...
Он испугался, что сейчас начнется типичная лекция мудрой старой тети, адресованная заблудшему племяннику.
- У меня сейчас мало времени, - перебил он. - Я назначил ряд встреч.
- Ты не можешь сказать мне, что Адель тебе безразлична.
Это было правдой. Отношения между людьми не исчезают мгновенно. Плотный осадок из незначительных воспоминаний, общих переживаний, мимолетных ощущений растворяется медленно и не полностью. Всегда не полностью.
- Нам пришлось принять это решение, тетя Уилма.
Желая продемонстрировать деликатность, она всего лишь понизила свой голос:
- Надеюсь, ты не совершишь глупости. В семье Кардуэлов ещё не было развода. Мы не такие люди. Зрелые, взрослые индивидуумы знают, что проблемы следует разрешать. Это и есть брак, Алан. Разрешение проблем.
Где она постигла эту мудрость? - подумал Алан. Вероятно, она шла к ней все эти годы.
- Я не знаю, что произойдет, тетя Уилма.
- Ты и Адель - два благоразумных человека.
Благоразумие было для неё эквивалентом невидимого, но обязывающего контракта.
- Если бы вы имели детей, такое бы никогда не случилось.
Это замечание камнем опустилось на дно его сознания и внезапно поднялось на поверхность. Исключение такой возможности шло параллельно с исчезновением из их брака настоящих чувств. Семь лет тому назад врачи подтвердили, что медицинские причины бесплодия отсутствуют. Наверно, подозревал Алан, все дело в том, что их сексуальная жизнь стала редкой и механической, таинство сменилось функцией, усилия не соответствовали отдаче. Они так прониклись другими интересами, что уже не хотели беспокоить себя редкими приступами безумства.
Он не счел нужным мутить прозрачное пустое сознание тети Уилмы.
- Извини, что я тебя перебиваю, но этот разговор ни к чему не приведет. Я с минуты на минуту жду посетителя.
- Мы должны хорошо, обстоятельно поговорить. Ты приедешь к нам?
- Ладно.
- Когда?
- Не могу сказать. Как только найду время.
- Я чувствую, что ты хочешь проявить благоразумие. Ты обещаешь сделать кое-что ради меня? Отдохни. Ты не должен перенапрягаться. Это опаснее всего.
Слова, произнесенные Уилмой, раскрывали её представления о вине, однако лояльность заставляла тетю найти ему оправдание. Силы каждого человека ограничены. "Мы - рабочие лошади, а не выставочные" - с гордостью говорил о своей семье Джозеф Эндрью, и Уилма признавала, что родственники не щадят себя.
Вскоре появился Рой Стротерс, пресс-секретарь Алана. Они пробежались по дневному расписанию и вопросам, которые ему предстояло осветить на площадях, у заводских ворот, возле супермаркетов, в ходе телеинтервью, на дневном коктейле в Малибу и обеде в Джонатан-клубе. Кульминацией дня должны были стать посещение Олвера-стрит и речь в мексиканской колонии при поддержке энергичного легислатора Тома Эспозо.
Пока он совещался с Роем, прибыли два пакета с почтой: один - из Капитолия штата с официальной корреспонденцией, другой - из дома. Он просмотрел официальную почту и занялся личной. В основном это были письма, адресованные Адели - от друзей, благотворительных организаций, а также обычная пачка счетов от кутюрье, помогавших ей оставаться в списке десяти самых элегантных женщин штата.
Рой Стротерс сообщил о прибытии лимузина. Алан спустился вместе с ним на лифте; в вестибюле он улыбался людям, приветствовал своих доброжелателей; наконец он сел в машину.
Его мучила неприятная сухость во рту. Он несколько раз приложился к серебряной фляжке, которую прятал в автомобиле. На Олвера-стрит он прибыл в состоянии приятного возбуждения. Он поболтал несколько минут с Томом Эспозо. Ободренный щедрыми финансовыми вливаниями, Эспозо не сомневался в лояльности своего региона. В округе открылись новые партийные клубы, штат партийных работников вырос на несколько сотен человек, вышел в свет первый номер испаноязычной газеты с тиражом в пятьдесят тысяч экземпляров. Осуществлялась массированная обработка электората с помощью писем, телефонных разговоров, плакатов, рекламы в прессе, на телевидении и радио. Личный зондаж Эспозо уже подтверждал наличие эффекта от всей этой работы.
- Мои люди обычно голосуют за другую партию, но они доверяют мне, и мы обрабатываем их. Конечно, о них ещё надо позаботиться. Минимальная заработная плата и все остальное. Весь пакет. Надеюсь, ты упомянешь это в твоей сегодняшней речи.
- Я собирался сделать это.
- Хорошо. Мы должны победить на выборах с большим перевесом. Мы получим контроль над легислатурой и направим в Конвент нужных людей.
Их беседу прервали; пришло время поговорить с толпой, собравшейся на автостоянке. Спустя двадцать минут, приближаясь к месту следующей остановки, Алан думал не столько о речи, которую ему предстояло произнести перед членами Джонатан-клуба, сколько о смысле слов Эспозито. Что означала его фраза о выдвижении в Конвент нужных людей?
Утром следующего дня, вскоре после возвращения Алана в Капитолий штата, ему позвонил Стивен Гиффорд, который попросил о встрече с глазу на глаз. Вошедший в кабинет Стивен, казалось, излучал какое-то электрическое поле. Он был заметно возбужден.
Стивен рассказал Алану о следе, который привел от инициалов, выведенных рукой Тины МакКаффри, к истории со странным убийством и самоубийством.
- Я разговаривал с приятелем Питера Дерека. Он сидит в тюрьме. Дерек поведал ему о том, что он выполнил какую-то работу. Синдикат заплатил Дереку десять тысяч долларов - этим людям понадобился специалист его профиля.
- Зачем?
- Я не могу доказать это. Но думаю, что для умышленной порчи самолета, на котором летел губернатор Берри. Синдикат решил сорвать его поездку в Вашингтон.
- Но зачем? Мы должны это выяснить.
Стивен мрачно кивнул.
- Сделать это будет нелегко. Даже ФБР не догадывается о причине.
После ухода Стивена тревожные назойливые вопросы вернулись. Сначала загадочный тайник с деньгами на чердаке у Пола Берри, потом - свидетельства того, что самолет был умышленно поврежден, обнаружение списка высокопоставленных гостей на ранчо Бланкеншипа, беседа с дядей Кларенсом доказывает ли все это наличие заговора? И какова его цель? Если некая группа готовит фундаментальные изменения в политическом устройстве Соединенных Штатов, наилучший видимый инструмент для этого - будущий Конвент. Алан одобрял идею Конвента из практических соображений: стремительные изменения в стране требовали пересмотра конституции. Изменение его позиции на нынешнем этапе было бы нелегким делом. Следует ли принять такое решение? Он вспомнил предостережение Элиота Меллори насчет опасности, связанной с неконтролируемостью Конвента.
Он посидел некоторое время; его беспокойство усилилось, окрепло. Бремя ситуации казалось невыносимым, проблемы - слишком серьезными.
Наконец он снял трубку и попросил Роя Стротерса зайти к нему.
- Рой, я хочу, чтобы вы немедленно подготовили сообщение. Я хочу попросить легислатуру отложить рассмотрение вопроса о новом Конвенте.
Ручка Роя застыла на блокноте.
- Не понимаю, губернатор. Почему?
- Этот вопрос слишком сложен для того, чтобы обсуждать его в спешке. Он требует дополнительного изучения.
- Боюсь, люди спросят, почему раньше вы так не считали.
- Я полагаюсь на вас. Придумайте наилучшее объяснение.
Стротерс нахмурился.
- Это будет нелегкой задачей, губернатор, но я попытаюсь.
В течение нескольких свободных минут Алан размышлял о том, правильно ли он поступил. Ему казалось, что весь его жизненный путь усеян неразрешимыми проблемами, головоломками. Он сидел, глядя на ковер, пытаясь определить смутные причины, заставляющие его предавать своих друзей, партнеров, членов партии.
В дверь громко постучали.
- Кто там?
- Бен Хадсон.
Вошедший Бен напоминал разъяренного быка.
- Это правда, что ты делаешь заявление для прессы?
- Какое заявление ты имеешь в виду, Бен?
- Ты прекрасно знаешь! Об обращении к легислатуре.
- Да, правда.
- Ты сошел с ума?
- Надеюсь, нет.
- Тогда я бы хотел, чтобы ты объяснил мне, что ты творишь.
Бен прошелся по комнате.
- И не говори мне о серьезности вопроса. Это ерунда.
- У меня есть другие причины.
- Какие?
- Возможно, существует заговор хорошо организованной группы.
Его прямота вызвала у Бена растерянность.
- Заговор?
- Именно. Пока я не удостоверюсь в том, что Конвент нужен не для достижения ею своих целей, я буду делать все, чтобы предотвратить его проведение.
Бен плотно сжал губы.
- Ты хочешь убить свои шансы быть избранным и потянуть за собой ко дну всю партию. В ноябре мы не сможем поставить на должность своего инспектора канализации.
- Есть более важные вещи, чем победа на выборах, Бен.
- Ты спустишься с небес на землю или нет? Я оперирую реальными фактами, а не безумными фантазиями о воображаемом заговоре. Ты добьешься, что мы окажемся не у дел.
Бен обладал убежденностью человека, чувствующего под собой твердую почву. Собственные опасения внезапно показались Алану преходящими, непрочными, как песчаная скульптура, которую смоет прилив.
Словно почувствовав, что ему удалось повлиять на Алана, Бен указал на телефон.
- Заявление ещё не вышло из Капитолия. Прикажи Рою забыть о нем!
Внезапно Алан обрел твердость. Его теперешнее поведение окажется тестом, оно покажет его истинную суть. Он не мог проигнорировать свои сомнения.
Бен смотрел на Алана, по-прежнему указывая рукой на телефон и ожидая, когда Алан снимет трубку.
- Я не изменю моего решения, - сказал Алан.
Бен медленно опустил руку.
- Если этот пресс-релиз выйдет, ты получишь мое заявление об отставке.
- Надеюсь, ты так не поступишь, Бен. Но даже если ты...
От мощного тела исходили волевые импульсы.
- Если бы не этот несчастный случай, ты не был бы сегодня губернатором! Я выдерну из-под тебя ковер! Заставлю тебя покатиться кубарем по ступеням Капитолия! За мной стоит партия, и я могу протолкнуть это ходатайство без тебя.
Алан ощутил биение своего сердца.
- Не думаю, что тебе это удастся, Бен.
- Ты бросаешь мне вызов? Я возглавляю партию в штате больше времени, чем ты занимаешься политикой.
Он указал на полки с многотомным собранием законов, принятых легислатурой штата.
- Я добился принятия большинства этих законов. Я контролирую голоса в ключевых комиссиях, решающих их судьбы. Кто ты такой, черт возьми?
- Я - губернатор. Я могу наложить вето на любой твой закон.
- А я аннулирую твое вето. Парни из другой партии поддержат меня. Они знают, что я сделал для них. В прежние времена они зарабатывали сто долларов в месяц. Сейчас они получают в двадцать раз больше, имеют роскошные офисы, личных секретарей и государственные машины с шоферами. Я добился этого для них, и они это не забудут. Если потребуется выкрутить кому-то руки, я смогу сделать и это. Я знаю, что за трупы лежат в подвале у каждого - и я вытащу их, если мне это понадобится для получения голосов!
Жесткие глаза сверлили пространство.
Алан держал себя в руках.
- Бен, - спокойно произнес он, - ты что-то недавно сказал об отставке. Я её принимаю.
В это мгновение, заметив растерянность Бена, Алан понял, что он выдержал решающее испытание: как бы ни развивались события в дальнейшем, он не сдался под натиском Бена Хадсона.
Стивен посмотрел на конверт, надписанный знакомым почерком. Внезапно он вспомнил Мемориал-корт и Ивлин Гудмейкер, шагавшую к нему между двумя одинокими пальмами и низкими каменными арками. Он открыл письмо. Она поздравляла его с назначением на должность "главного исследователя финансовой нечистоплотности покойного губернатора Берри". Между листками находилась маленькая цветная фотография, выпавшая на стол. Невысокая, полная, седеющая женщина стояла на лужайке перед домом. В письме сообщалось, что её муж владеет и руководит ветеринарной лечебницей в Хэппи Шорс, дети ходят в среднюю школу, а сама Ивлин является вице-президентом Ассоциации прогрессивных преподавателей и "активно участвует в политической и общественной жизни городка". Она получала от своей деятельности то глубокое удовлетворение, о котором всегда мечтала, и была абсолютно счастлива.
За несколько минут до полудня Стивен сел в автомобиль и поехал в частный яхт-клуб "Гавань", где он должен был встретиться за ленчем с Джонасом Сильверманом. Стивен увидел стоящие на якоре изящные яхты с деталями из хрома, бронзы и красного дерева.
Это был жаркий день в конце сентября, и хотя долина Сан-Хоакин изнывала под безжалостным солнцем, кондиционеры поддерживали прохладу в ресторане клуба. Джонас был одет с небрежной строгостью, из-под белой спортивной рубашки выглядывала загорелая грудь.
- Как душеприказчик, - сказал Стивен, - вы просматривали личные бумаги Пола Берри. Я подумал, что там, возможно, есть указания на то, что заставило его срочно полететь в Вашингтон.
- Я ничего подобного не нашел.
- Вы уверены?
- Я сожалею, что вынужден разочаровать вас.
- Другие люди также разочарованы.
Джонас достал портсигар с короткими русскими папиросами.
- Я не понимаю.
- Дом Мэриэн Берри подвергся обыску. То же самое произошло в вашем офисе и доме. После чего вы установили в трех этих местах охранные сигнализации.
Джонас постучал папиросой о серебряную крышку портсигара.
- Откуда вам это известно?
- Мы прослушиваем телефоны.
Джонас зажег папиросу.
- С какой целью?
- Прослушивание телефонных разговоров остается наилучшим способом сбора информации. Все делается на законном основании, с разрешения окружного судьи. Я не могу понять, почему ни вы, ни миссис Берри не обратились в полицию.
- Я хотел избежать огласки.
- Думаю, причина заключалась в другом. Вы слишком хорошо знали, что хотели найти эти люди.
- Вы ошибаетесь.
За окном красная моторная лодка скользила по голубому заливу.
- Мистер Сильверман, ваш долг - представить информацию, если вы располагаете ею. Она может касаться всей страны.
- Я ничего не скрываю.
- Губернатор Берри был убит. Они совершат новое убийство, чтобы получить то, что им нужно.
- Мне нечего вам сообщить.
- А как насчет "Верхэм энд Санз"?
Возле глаз Джонаса появились глубокие морщинки.
- Я всегда считал, что прослушивание телефонных разговоров - грязное дело, мистер Гиффорд.
- Если станет известно, что вы вкладываете значительные средства в "Верхэм энд Санз", фирму с весьма сомнительной репутацией, как это повлияет на ваш другой бизнес? Когда клиенты теряют веру, они уходят.
Джонас на мгновение задумался. Потом неторопливо произнес:
- Вы используете... нечестные... способы получения информации. Но я ничем не могу вам помочь.
- Ваш офис, ваша квартира, дом Берри. Личные бумаги губернатора Берри могли находиться в любом из трех этих мест. Между прочим, где вы их храните?
- В сейфе, стоящем в моем офисе.
- Он был открыт?
- Возможно. Я не уверен.
- Но они не нашли то, что искали, потому что также устроили обыск в вашей квартире и в доме Берри. Позвольте мне дать вам совет. В следующий раз, когда они появятся, не полагайтесь на сигнализацию. Они настроены решительно.
Чувственные губы растянулись в улыбке между ухоженными белыми усами и бородкой.
- У вас богатое воображение. Я тронут вашей заботой о моей особе.
- Вы не сознаете, что вы в опасности.
Джонас сухо посмотрел на Стивена.
- Мистер Гиффорд, мне кажется, что угрозы исходят только от вас.
В половине шестого, когда Диана Хадсон вышла из своего магазина, моросил мелкий дождь. Когда она заперла дверь и повернулась, Алан остановил свой автомобиль у тротуара.
Она могла спросить, что он здесь делает, но промолчала. Без лишних слов села в машину.
- Какой приятный сюрприз.
- Где мы можем поговорить?
Она поглядела на него.
- У меня.
Оказавшись в её квартире, он приготовил себе спиртное. Затем рассказал о том, что его беспокоит. Он дошел до разговора с дядей Кларенсом, когда его перебил мелодичный телефонный звонок.
- Ты снимешь трубку? - огорченно спросил Алан.
- Ужасно не хочется.
Снова прозвучала трель.
- В конце концов это прекратится.
- Мне постоянно кажется, что кто-то хочет добраться до меня.
Она вздохнула, поднялась и зашагала по комнате.
- Алло... О, как дела, папа?
Алан допил спиртное. Он пожалел о том, что не успел рассказать Диане о ссоре с её отцом. Периодически она что-то тихо бормотала, но Алан мог представить себе звучавший в трубке поток гневных излияний.
Наконец она положила трубку. Алан молчал.
- Это был мой отец, - сказала Диана. - Он сообщил, что сегодня ушел в отставку.
- Это правда. И я её принял.
Она села рядом с ним на диван.
- Он говорил весьма нелестные для тебя вещи.
- Я собирался сказать тебе до его звонка.
- В этом нет нужды. На самом деле это не имеет значения.
- Да?
Ее улыбка удивила его.
- А ты как думал? Любишь меня, люби и моего отца? - Глаза Дианы заиграли. - Это было забавно. Я никогда не слышала, чтобы он так ругался.
- Я сожалею о происшедшем. Но избежать этого было невозможно. Он пытался надавить на меня.
- Я рада, что ты не поддался. Иногда он бывает ужасным хамом. Ты, вероятно, был великолепен.
Он нуждался в таких словах.
- Твой отец сказал, что я гублю партию. Думаю, он имел в виду и всю страну.
- Если верить ему, то партия - это последняя надежда на спасение страны. Папа - самый лояльный американец на континенте. Американский Легион, "Олени" - все, как положено. Звездно-полосатый флажок на лацкане пиджака, в окне автомобиля, на лужайке. Он даже встает, когда телевизионные программы заканчиваются государственным гимном... Так в чем причина?
Пока она курила, он рассказывал ей о своем решении просить легислатуру не голосовать за новый Конвент.
Она кивнула.
- Конечно, отец возмущен твоим своеволием. Он привык к тому, что с ним заранее консультируются перед любым важным шагом. Пол Берри всегда так поступал.
Она положила сигарету в пепельницу.
- Но я считаю, что ты прав.
- Да?
- Я всегда считаю, что ты прав, когда ты так считаешь.
Как он нуждался в ней!
- Я собирался сообщить тебе кое-что еще. Мы с Аделью решили пожить раздельно.
Она не сразу осознала, что он произнес нечто важное. На её шее запульсировала жилка.
- Это кажется весьма неожиданным решение, верно?
- Я уже давно не влюблен в нее.
По её щеке расползлось розовое пятно.
- Ты подумал о последствиях развода для твоей карьеры?
Он усмехнулся.
- Если верить твоему отцу, в этой сфере у меня нет большого будущего.
Поразившись внезапному открытию, он добавил:
- И это не слишком важно.
Их объединяло понимание того, что слова - это всего лишь одинокие молекулы, плавающие в океане чувств.
- У нас все может оставаться по-прежнему, - сказала она. - Я не могу представить себе такое время, когда мне захочется расстаться с тобой.
- Ты не сторонница брака?
- Он бы ничего не изменил. Как ничего не изменил твой разрыв с Аделью. И я бы не хотела, чтобы брак пережил любовь.
Он словно оказался в темном лесу, ощутил запах сырой земли.
Она добавила чуть слышно:
- Но я ужасно влюблена в тебя.
Ощущение опасности исчезло.
- Тогда я собираюсь сделать тебе предложение, - сказал он. - Даже если твой отец не отдаст тебя на свадьбе.
Она слегка наклонила голову; казалось, она сейчас заплачет. Он приблизился к ней и нежно обнял. Он слышал частое биение её сердца. Он так долго ждал, когда придет счастье. Боясь потерять драгоценные мгновения, он овладел ею с романтической одухотворенностью. Потом, лежа возле нее, он видел перед глазами картинки, напоминавшие о недавнем взрыве.
Неужели что-то могло отнять у него эти восхитительные ощущения? Нет, это невозможно.
Генри Бланкеншип показывал своей гостье свою личный арсенал. Девушка была высокой, тонкой, с прекрасными чертами лица и телом, напоминавшим в одежде скульптуру из проволоки - пока взгляд не падал на её потрясающе красивые ноги. Ее отрывистая речь и раскованность манер были известны десяткам миллионов, но даже самая знаменитая кинозвезда испытывала бы смущение в присутствии Генри Бланкеншипа: такое количество денег внушало почтение даже тем, кто привык их презирать.
- У тебя тут достаточно оружия, чтобы затеять революцию, - сказала она.
- Вероятно, да - в какой-нибудь банановой республике, - улыбнувшись, ответил он.
Девушка остановилась в просторной комнате, обшитой красным деревом, чтобы полюбоваться старинным отполированным кремневым ружьем, которое могло принадлежать фермеру, сражавшемуся при Лексингтоне или Конкорде. Свой мятежный дух американцы унаследовали у независимых, свободолюбивых предков, осмелившихся направить ружья против законной власти.
Он открыл дверь в соседнюю комнату и включил свет. Здесь вдоль стен размещались трофеи - рога американского лося, бритая голова тигра с распахнутой пастью, стоящее в углу чучело медведя, гордый орел, готовый ринуться с ветви вниз в поисках жертвы. Любимые охотничьи ружья Бланкеншипа без единого пятнышка или следа ржавчины поблескивали смазкой.
- Ты сам застрелил всех их?
- Да.
Он охотился до тех пор, пока его зрение не ослабло настолько, что он уже перестал различать цель. Он всегда ходил в леса один, наслаждаясь вызовом, бросаемым непредсказуемыми опасностями. Но он уже пятнадцать лет не стрелял из ружья и не был уверен в том, что сохранил бы интерес к охоте, даже если бы его зрение не испортилось; эта форма агрессии была слишком примитивной. Все в его жизни было результатом непрерывного роста, упорного движения к особой цели.
Он не сомневался в итоге его теперешней борьбы. Финал будет именно таким, каким он увидел его при исходной разработке плана. Процесс радикального реформирования, начавшийся с прихода к власти столь опасного человека, каким был президент Хэролд Пейдж, и развивавшийся столь стремительного, что единственным итогом его могла стать социальная революция, будет остановлен.
Отвратительно, подумал Бланкеншип, что люди вроде президента и его приспешников считают себя полезными для общества. Как ни трудно в это поверить, но это, несомненно, так. Немногие люди, даже совершившие самые гнусные поступки, искренне считают себя негодяями.
Когда они покидали оружейную, прелестная спутница Бланкеншипа крепко сжала его руку.
- Проблема исключительно богатого человека, - сказала она, заключается в том, что он никогда не может точно знать, любят его самого или его богатство. Это тебя не беспокоит?
Странный вопрос, подумал Генри Бланкеншип. Какое это имеет значение?
Жизнь Джила Бенедикта стала легче после того, как его перевели в "легкий карцер". Режим был строгим, но терпимым. Хотя обитатели "легкого карцера" не имели доступа к газетам, телевидению, радио и журналам, утром и днем их выпускали во внутренний дворик. Однажды днем, когда Бенедикт сидел во дворике спиной к тюремной стене, к нему подошел другой заключенный тихий пожилой человек по имени Риццо, работавший на кухне. У него были большие уши и вытянутая заостренная физиономия. Он напоминал огромную мышь с очками.
Риццо посмотрел на Бенедикта со странной неподвижной улыбкой на лице.
- Охранники приговорили тебя. Ты умрешь за то, что ты сделал с тем надзирателем.
Он прошептал это так тихо, что уже на расстоянии в два фута ничего нельзя было услышать. Потом он отошел.
Джил давно замечал враждебность надзирателей. Они бы обрадовались, если бы он сделал шаг в сторону - это позволило бы им застрелить его "при попытке к бегству". Но он был достаточно умен, чтобы дать им такой предлог, и вполне мог постоять за себя при нападении.
Вечером, когда заключенных выстроили перед возвращением в камеры, металлическая болванка едва не пробила ему голову. Ее бросили откуда-то сзади. Никто не видел бросавшего. Джила встревожило то, что болванку пронесли через контрольный пост. Электрический сигнал звучал даже в том случае, если осужденный пытался прихватить из столовой ложку или вилку. Тяжелый металлический предмет можно было пронести через пост только при содействии охраны.
Через два дня за завтраком он ел овсянку и внезапно рассек себе нёбо. В каше оказались обломки бритвы. Если бы он проглотил их, они порезали бы его внутренности. После того, как он едва не захлебнулся собственной кровью, в медсанчасти ему зашили глубокий порез.
Джил понял, что обломки бритвы были положены в его миску на кухне. Это означало, что убить его пытались два человека - возможно, больше. Он должен проявлять бдительность. Ему повезет, если он переживет ближайшие несколько недель. По ночам его терзали мысли о том, каким будет следующее покушение.
Поэтому, когда однажды утром Риццо подошел к нему во дворике и спросил, согласен ли он бежать, Джил уже созрел для этого. При других обстоятельствах, услышав такое предложение, он бы лишь усмехнулся. Вероятность успешного побега из железобетонной камеры, окруженной кирпичной стеной, мимо вооруженной охраны, круглые сутки стоящей на посту, была безумно малой. Все пытавшиеся вырваться на свободу оказывались в карцере или на тюремном кладбище под палкой с номером. Но сейчас Джилу было практически нечего терять.
Он спросил Риццо, почему после девяти лет отсидки он наконец решился на побег. Ответ прозвучал убедительно. Риццо получил весьма длительный срок за убийство. Жертвой стал партнер Риццо по игорному бизнесу. Подсчитав общую сумму ставок и вычислив, какую сумму должен был составлять доход казино, Риццо понял, что партнер обманывает его. У партнера был сообщник, который ежедневно забирал часть наличных и относил её в банк. Сообщником, имевшим неосторожность сохранять банковские квитанции, оказалась жена Риццо. Впоследствии именно её показания позволили осудить его за убийство. Девять долгих лет Риццо жил ради того дня, когда он сможет рассчитаться с ней.
В эти годы у него было много времени для того, чтобы придумать наилучший способ бегства. Его план был практичным. Будучи помощником повара и пользуясь доверием надзирателей, он похитил запасные ключи от дверей, которые вели в блок "Е" - наименее охраняемую зону. Если им удастся попасть туда, они получат хороший шанс перебраться через стену. Тем более что Риццо имел дубликат большого латунного ключа от стальной двери, которая вела из расположенной на первом этаже комнаты для отдыха в сад.
Они выбрали первую туманную ночь. Периодически от залива надвигалась плотная серая мгла; корабли извещали о её приближении печальными гудками. Клочья тумана окутывали трехэтажную каменную башню, служившую наблюдательным пунктом, откуда охранники следили за внутренней частью тюрьмы, обнесенной кирпичной стеной. В такие моменты видимость сокращалась до нескольких ярдов.
В эту ночь, вскоре после того, как зазвучали корабельные сигналы, Джил своим острым ногтем вскрыл шов во рту. Открылось такое убедительное кровотечение, что надзиратель отправил его в лечебницу. Возвращаясь назад, Джил отстал на полшага от конвоира, сдавил предплечьем его шею и в полубессознательном состоянии оттащил в кухонную "подсобку". Он оставил связанного конвоира с кляпом во рту и тихонько постучал в дверь, ведущую на кухню. Риццо тотчас открыл её. Они подошли к люку, через который обычно выбрасывали отходы. Джил откинул его, и они бесшумно упали на скользкую кучу. Вдыхая вонь, исходящую от гниющих овощей, разлагающихся кусков мяса и помоев, они провели там двадцать неприятных минут в ожидании того момента, когда стихнут шаги охранника. Потом они быстро выбрались наружу, проскользнули вдоль стены прачечной. Они попали в просторный двор, образованный стенами трех блоков и кухни-столовой. Выбраться наружу из этого места было невозможно из-за наличия на дальней стене башенки с часовым и высокой концентрации охранников возле ворот. Но на расстоянии в двадцать ярдов в стене была массивная деревянная дверь, которая вела в блок "Е". Риццо достал кольцо с ключом от этой двери. На его лице появился испуг, когда он увидел в руке Джила нож, прихваченный на кухне.
- Я не вернусь в карцер, - сказал Джил.
И тут завыла сирена; её высокий пронзительный вой то усиливался, то затихал.
Риццо опустил свои руки.
- Нас ищут!
Джил вырвал у него ключ и отпер дверь. И тогда Риццо попытался скрыться. Он повернулся, чтобы убежать, и тут пальцы Джила сжали его предплечье.
- В чем дело? - спросил Джил.
Глаза Риццо округлились от страха.
- Ничего не получится!
- Получится, - сказал Джил, - даже если для этого мне придется перерезать всем глотки!
- У нас нет ни единого шанса. Тебя подставили!
- Что?
- Я не мог ничего поделать, - проскулил Риццо. - Меня заставили!
Потрясенный Джил Бенедикт все понял. В его душе закипела ярость, но он сдержал свой голос.
- Почему, черт возьми?
- Тебя приговорили, потому что ты запел перед легавым губернатора.
Почувствовав приближение смерти, Риццо закричал. Его вопль сменился бульканьем - такой звук издает человек, который полощет горло. Джил перерезал ножом его шею. Риццо оттолкнул руку Джила, сделал несколько неуверенных шагов в тумане и повалился на бок.
Из-за угла появились серые тени.
- Вот он!
Джил нырнул в дверь, побежал по короткому коридору и оказался в просторной комнате со столом для пинг-понга, телевизором, музыкальным автоматом и карточным столом. Сирена ревела. Пересекая комнату, он слышал доносившийся из коридора топот.
Джил добежал до стальных ворот, которые перекрывали выход в тюремный сад. Попробовал воспользоваться латунным ключом, висевшим на кольце. Повернул ключ в одну сторону, потом в другую. Увидел позади себя охранников.
- Замок! - закричал он. - У него и не было ключа! О, Господи, у него и не было ключа!
Он бросил окровавленный кухонный нож, и вдруг его руки потеряли силу, ноги подогнулись, тело обмякло, колени коснулись пола. Вокруг сверкали вспышки. Пули рвали его плоть. Он стоял на коленях в круге света, когда кто-то поднес пистолет к его голове и выстрелил.
Октябрь
В субботу утром, когда в доме Энди Джелло зазвонил телефон, время для этого было самое неподходящее. Внешне все казалось спокойным - типичный выходной в пригороде. Энди поливал лужайку на заднем дворе; его жена Мэри открыла окно на кухне и крикнула: "Телефон". Своим тоном она дала понять ему, что не желает с ним общаться.
Он положил дрожащий зеленый шланг на лужайку и завернул кран. Остатки воды вытекли на землю темно-серебристой струйкой. Энди прошел в дом, чтобы взять на кухне трубку второго аппарата. Мэри не было видно. Еще одно свидетельство того, что он не прощен. Обычно она ждала где-то рядом, чтобы узнать, по какому поводу звонят.
- Мистер Джелло? Вас беспокоят из службы передачи сообщений.
- Да?
- Для вас есть сообщение. Авиабилет на два тридцать в Сакраменто забронирован.
- О'кей.
В почтовом отделении Сакраменто его будет ждать письмо с указаниями относительно дальнейших действий и вся необходимая информация.
Сейчас ему меньше всего хотелось покидать дом. Он предпочел бы посвятить уик-энд домашним делам, дать Мэри время постепенно остыть.
Они поженились шесть лет тому назад, когда Мэри была хорошенькой, стройной, темноглазой выпускницей средней школы. В ту пору молодой и беспечный Энди Джелло проводил время у бассейна, играл в карты или изучал программу бегов. Когда он увидел Мэри, рассаживавшую зрителей в кинотеатре Лонг-Бич, его друзья сказали ему, что у него нет никаких шансов, но он не сдался. Он установил, что отец заезжал за ней ежедневно в одиннадцать часов вечера. Энди сумел познакомиться с её отцом - аптекарем и страстным любителем бегов. Энди пригласил его на ипподром. Отец девушки был потрясен - каждая ставка Энди оказывалась выигрышной. На самом деле Энди купил в тотализаторе билеты на всех лошадей в каждом заезде. Этот спектакль обошелся ему недешево, но вполне окупился, потому что отец пригласил его к себе домой на ужин, и Энди познакомился с Мэри при благоприятных обстоятельствах. Он был идеальным кавалером, никогда не привозил её домой слишком поздно и всегда проявлял уважение.
Они поженились. Мэри была девственницей и боялась, что разочарует своего мужа во время брачной ночи. На самом деле все вышло наоборот. Войдя в нее, он через несколько секунд застонал, и все закончилось. Энди скатился с Мэри и раскинулся на кровати, не сознавая, как сильно разочаровал жену.
Она заставляла его платить за свою несостоятельность в спальне. Он стал чрезмерно услужливым, покорно выслушивал её жалобы, переехал в Глендейл, стриг и поливал газон, ездил на свою "работу" в фирму Тони Брагны в Лос-Анджелес. То были тяжелые дни для организации Тони Брагны. Из-за войны с Синдикатом Мороженщик потерял защиту полиции и злился на чиновников, которым прежде платил. Теперь они предавали его. После одного ареста фамилия и фотография Брагны появились в газетах наряду с кратким описанием его карьеры и неприятным упоминанием о его фирме-импортере, якобы созданной для прикрытия преступной деятельности.
Мэри показала газету Энди, и он назвал статью лживой. Но вскоре он сам был арестован по обвинению, которое осталось недоказанным. Адвокат Брагны выручил его, но Мэри поняла, что слухи соответствуют истине. Отец девушки, практически не возражавший против деятельности Энди (и ценивший его периодические подсказки в отношении бегов), уговорил дочь не уходить от мужа. Она осталась с Энди, но не скрывала того, что считает себя несчастливой; её нытье и мелкие придирки усилились; Энди страдал.
Затем мексиканец пырнул его ножом, и Энди получил срок. Он решил, что его жизнь закончилась. Он ехал в поезде прикованным наручниками к человеку, который сжег дом после ссоры с его владелицей. Энди, не раскрывая рта, смотрел через окно на пейзажи Северной Калифорнии. Птицы лениво парили в небе, зеленые холмы пестрели цветами.
Они прибыли в тюрьму под вечер; осужденных построили и отправили в приемный блок. Каждый из четырнадцати вновь прибывших подвергся обследованию на предмет наркомании и наличия венерических заболеваний; они получили серую форму и головной убор с личным номером. Через три недели Энди перевели в тюрьму и поместили в камеру. Каждое утро в шесть тридцать его будил звонок, и в камере вспыхивал ослепительный электрический свет. Пятнадцать минут на одевание, заправку кровати, бритье электрической бритвой, которую надзиратель передавал через зарешеченное окошко. Следующий звонок означал начало поименной проверки. По третьему звонку массивные стальные двери отпирались с напоминавшим длительную канонаду грохотом; осужденных выстраивали в коридоре и вели на завтрак. Остальная часть дня проходила под другие звонки, регламентировавшие работу, отдых, построение на полуденную проверку, ленч, продолжение работы, второй перерыв, ужин, возвращение в блок для вечерней проверки, заточение в камеру, выключение света. По воскресеньям распорядок дня менялся: звонки служили сигналом к религиозной службе и еженедельной бане.
К Энди всегда обращались только по его номеру, Эйч-2069. Он понял, почему некоторые бывшие заключенные не могли избавиться от привычки подписываться своим номером. По ночам, после проверки, он лежал без сна и повторял: "Я - Энди Джелло. У меня есть имя." Но утром, проснувшись в половине седьмого и вычистив свой туалет, он снова начинал ощущать себя номером.
Заключение стало судьбоносным событием для Энди Джелло. На свободе он бы просто не выжил. Рано или поздно фортуна отвернулась бы от Энди, как это произошло с его бывшим партнером Томми Спадари, погибшим в результате несчастного случая на шоссе. Отъехав от бензоколонки, Спадари обнаружил, что у него сдулась шина. Он направился пешком назад на заправочную станцию за помощью и был сбит автомобилем, протащившим его вперед на триста футов. Этот трагический эпизод даже не удостоился внимания прессы. Никто не знал, что шина была преднамеренно проколота на бензоколонке и что второй автомобиль следовал за Спадари.
Однажды днем, во время отдыха в тюремном дворе, Энди увидел Френка Кенни, возле которого стояла очередь из желавших поговорить с ним осужденных. Энди не стал подходить к Кенни, который, несомненно, слышал о том, что Джелло работал на Брагну; Энди не мог рассчитывать на то, что Кенни захочет с ним пообщаться. Первое предположение было правильным, а второе - ошибочным. Кенни знал все про Энди Джелло. Говорили, что только ледяная жестокость и беспощадная эффективность "двух крутых итальяшек" позволяли Мороженщику сохранять власть на своей территории в Южной Калифорнии. Акции Энди Джелло превратили его в живую легенду, человека с репутацией; Фрэнк Кенни всегда интересовался такими людьми.
Вскоре Энди был освобожден от работы каменотеса и получил место на кухне. Другие заключенные стремились оказывать Энди мелкие услуги. Человек, работавший на складе, периодически снабжал его сигаретами, печеньем, натуральным кофе. Другие время от времени чистили его камеру, стирали рубашку, приносили самодельное спиртное, изготовленное из картофеля, слив и сахара.
Эти и подобные услуги, как дали понять Энди, оказывались ему по распоряжению Фрэнка Кенни. Однажды днем в столовой Энди сумел расплатиться с Кенни. Один из заключенных, здоровенный громила, проходя мимо стула Фрэнка Кенни, внезапно схватил с тарелки нож и ударил его. Кенни блокировал рукой первый удар. Энди сидел за соседним столом напротив Кенни. Он бросился вперед и оказался возле громилы в тот момент, когда этот тип собрался воткнуть нож в грудь Кенни. Энди нанес короткий удар в пах. Ноги громилы подкосились, на его лице появилась страдальческая гримаса. Энди ударил его ребром кисти в кадык. Захрипев, громила упал. Энди крепко заехал ему ногой в голову.
Громилу отправили в больницу. Он не объяснил причину своего покушения на Фрэнка Кенни. Большинство полицейских решило, что он просто слегка тронулся.
Вскоре в деле Энди обнаружились новые свидетельства. Человек, уже приговоренный к пожизненному заключению, признался в убийстве молодого мексиканца в сигарной лавке. Отцу убитого предъявили фотографию признавшегося в убийстве, и он заявил, что ошибочно опознал Энди Джелло; на основании этого факта, заявлений весьма уважаемых горожан - члена криминальной комиссии, высокопоставленного полицейского чиновника, писателя-детективщика, специализировавшегося по неправильным приговорам, а также безупречной характеристики, подписанной начальником тюрьмы, Энди Джелло был оправдан и выпущен на свободу.
Энди не был дураком. Он понимал, что все это сделано не для того, чтобы расплатиться за услугу, как бы ни была велика благодарность Кенни. Поэтому он не удивился, когда его встретили на вокзале в Лос-Анджелесе и отвезли к Мо Харгису. Эта встреча открыла Энди глаза на нынешнее положение Тони Брагны.
Спустя два дня Энди отправился к своему старому боссу. Два года постоянного страха за свою жизнь серьезно потрепали нервы Мороженщика. Он превратил свой дом в настоящую крепость со стальными ставнями на окнах, железной дверью и электронными устройствами, предупреждавшими о том, что у посетителя есть металлический предмет. В этом случае гость должен был положить его в специальный лоток. Вечером дом тщательно запирался; Тони Брагна спал в некоем подобии склепа.
Брагна обрадовался встрече со своим старым "бойцом" и сказал Энди, что он намерен нанести серьезный удар по врагам. Он заставит вернуться к нему своих прежних подчиненных, которые начали ускользать от него. Он сказал, что его со всех сторон окружают враги. При этом щека Брагны подергивалась. Он стал таким настороженным, что смешивал небольшую часть любой еды и питья с кормом для домашних хомячков. На прошлой неделе одно животное сдохло за двадцать секунд. Он даже подумывал о том, чтобы уйти от борьбы и переехать к дочери в Феникс, но не делал этого, потому что не хотел подвергать её опасности. Теперь, когда Энди вернулся, все изменится. Теперь ему есть на кого положиться.
Этой ночью Тони Брагна умер во время пожара в гостиной своего дома; бушующий огонь превратил укрепленное жилище в ад. Жар был огромным, и по обугленному скелету нельзя было определить, что убило Брагну - пламя, густой дым или какая-то иная причина. Дом Брагны действительно стал его могилой.
С этого момента Энди начал работать на Синдикат. Он никогда не встречался с человеком, отдававшим ему приказы. Они поступали через телефонную службу передачи сообщений. После выполнения задания в его личном абонентском ящике на почте появлялся пакет с деньгами. Вознаграждение всегда было щедрым.
Но в этот день Энди пожалел о том, что поступило очередное сообщение. Его упорядоченная жизнь оказалась на грани краха по вине юной дочери покойного партнера - Спадари. В доме Спадари больше не было добытчика; каждое воскресенье Энди заезжал туда, проводил час с Элинор и тремя её детьми, а перед уходом оставлял конверт с сотней долларов. Он считал, что неаполитанцы должны помогать друг другу, и заботился о семье Томми.
Элинор было тридцать четыре года, но выглядела она гораздо старше. Она вышла замуж в шестнадцать лет, и её старшей дочери Терри было сейчас столько же лет. Терри отличалась необузданностью нрава, она возвращалась со свиданий под утро, мать при этом едва не сходила с ума от страха. Однажды в воскресенье, заехав к Спадари, Энди узнал, что Терри отсутствовала всю ночь. Элинор собиралась позвонить в полицию, но Энди запретил ей делать это. Она дала ему список парней, которые могли знать её местонахождение; этот след быстро привел Энди в грязный мотель, расположенный в нескольких милях от города. Он стоял на дороге, по которой редко проезжали машины.
Прежде чем войти в комнату, Энди надел свое излюбленное оружие: медный кастет с шипами длиной в одну восьмую дюйма. На стук никто не ответил. Он навалился на дверь плечом и выдавил её.
Обнаженная Терри лежала на кровати; мускулистый парень в голубой рабочей рубашке трахал девушку. Когда Энди ворвался в номер, Терри закричала, а парень вскочил с койки; он тяжело дышал и имел растерянный вид.
- Маленькая шлюха, - сказал Энди.
Оперевшись на локоть, Терри невозмутимо улыбнулась:
- Никто не сказал, что я должна жить, как монашка, верно?
Она с интересом наблюдала, как Энди избивал её любовника. Сначала молодой человек пытался защищаться, но когда он увидел в зеркале свое окровавленное лицо, бойцовский дух покинул его. Энди отшвырнул парня к стене и дважды крепко заехал ему в пах. Молодой человек сполз по стене вниз и в бессознательном состоянии повалился на пол; под его головой образовалась лужица крови. Энди поставил ногу ему на локоть и сломал его руку, повернув её назад. Затем он оттащил парня в машину, отъехал на милю от мотеля и бросил незадачливого любовника на пустой автостоянке.
Вернувшись в мотель, он обнаружил, что Терри и не подумала одеться. Она улыбалась.
- Что тут смешного?
- Он не понял ни единого слова. Он не говорит по-английски.
Энди это тоже показалось забавным. Он сел на кровать возле Терри, и они оба расхохотались. Затем она начала заигрывать с ним. Сначала он не отреагировал, но Терри умела делать такие штучки, о которых Мэри никогда и не слышала. Внезапно Энди обнаружил, что он уже лежит возле Терри в постели, и она умоляет его сделать это. Они весьма неплохо провели время. Энди поразился тому, как сильно она его возбуждала. Ему казалось, что его член увеличился до двух футов. Когда они закончили, она принялась обрабатывать своим наэлектризованным языком все его тело. Она напоминала пылесос, который отсасывал всю его силу в одно место. За два часа они сделали практически все - только что не повисели на люстре. Потом он отвез её домой к матери.
Через несколько недель на его члене появилась первая язвочка. Ему не приходило в голову, что шестнадцатилетняя девчонка может болеть сифилисом. Врач диагностировал мягкий шанкр; он дал Энди серные таблетки и порошок для обработки язв, вызванных наличием бактерий, которые приводили к образованию под кожей маленьких гнойничков. Энди переложил таблетки из стеклянного пузырька в целлофановый пакетик и убрал его в бумажник. Однажды утром Мэри полезла в бумажник за деньгами, чтобы расплатиться с посыльным из химчистки, и обнаружила таблетки.
Энди уже несколько недель избегал интимного контакта с ней и тщательно старался не появляться в её присутствии голым. Это показалось Мэри подозрительным. Она отнесла одну таблетку отцу на анализ. Все выяснилось. Энди клялся, что не изменял ей, но не отрицал наличие язвочек на члене. Мэри не поверила в то, что он якобы подцепил заразу в туалете.
Вечером она практически бросила обед ему на стол; она часто использовала еду для выражения своих чувств. Когда они легли спать, она отодвинулась на дальний край кровати. Несчастный Энди проклинал Терри Спадари и пытался придумать новое объяснение. Ему ничего не приходило в голову.
Утром Мэри по-прежнему не желала с ним разговаривать. Чувство вины переросло у Энди в ужасную депрессию. Он не помнил, как долго он просидел в доме, прежде чем отправился поливать лужайку.
Именно в это время ему позвонили.
В Сакраменто он узнал, что ему предстоит работать с Доком Корваком, одним из лучших квартирных воров страны. Однако им следовало не просто забраться в дом, но и произвести тщательный обыск - подобный тому, что устраивают сыщики, когда они ищут вещественные доказательства. Энди должен был помогать при обыске и выбивать кулаками информацию из присутствующих в доме.
Энди пребывал в мрачном настроении, когда автомобиль остановился на расстоянии двух кварталов от их цели. Они пошли в сумерках по тротуару, не привлекая к себе внимания; убедившись, что за ними никто не следит, мужчины свернули во двор. Окна дома, к их удивлению, светились; они быстро догадались, что освещение включалось автоматически с наступлением сумерок.
- Похоже, в доме никого нет, - протянул Док.
Он был долговязым сутулым человеком с грустным лицом и носил очки с черной оправой.
Они подождали во дворе, пока большое дерево не потемнело окончательно. Никто не ходил по пустым комнатам. За шторами не было видно двигающихся теней. Док Корвак провел небольшую разведку и установил, что двери заперты замками, вмонтированными в пол, а за окнами висели тончайшие проволочки, при прикосновении к которым срабатывала сигнализация. Она была последней модели; телевизионная антенна передавала сигнал в ближайший полицейский участок. Док пожал плечами: "Никаких проблем".
Под прикрытием темноты Док определил местонахождение расположенного снаружи охранного устройства и поставил перемычку, предотвращающую срабатывание системы. Затем он быстро приблизился к окну. Оно было обычного "скользящего" типа и фиксировалось замком, который открывался изнутри с помощью ключа. Док наклеил на стекло полоски двухсторонней липкой ленты и надрезал его специальным инструментом. Энди тем временем присматривал за дорогой. Док приложил ладонь к липкой ленте и вынул прямоугольный кусок стекла. Потом ввел в образовавшееся отверстие длинный узкий инструмент, оказавшийся между окном и проволочной сеткой. Инструмент раскрылся наподобие цангового карандаша; Док нащупал им гайку, под которой находился конец провода, идущего от проволочной сетки, и открутил её. Затем он занялся замком. Справившись с ним, поднял раму и пролез в комнату. Энди последовал за ним.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги