Верховные судороги

Глава 12

— А почему задавать этот вопрос должен именно я? — не без язвительности осведомился сенатор Пебблмахер от великого штата Невада в самом начале предварявшего третий день слушаний совещания, на котором присутствовало с полдюжины удрученных членов комитета.

Два дня Декстер посылал на поле битвы сенаторов своей армии, и все они возвращались назад, скуля и повизгивая. Хэнратти (штат Массачусетс) попытался поставить Пеппер в вину ее атеизм, и получил спокойный ответ: «Знаете, сенатор, если бы Благой Господь на глазах у вас, девятилетнего, ухлопал молнией вашу маму, вы, возможно, почувствовали бы то же самое». После чего Хэнратти получил столько писем, содержавших угрозу убить его, что пребывал теперь под охраной Секретной службы и проводил каждую ночь на новом месте.

Бускаран из Делавэра — и сам бывший когда-то судьей — попытался поймать Пеппер на незнании технических тонкостей и добился только того, что она уличила его в неправильном изложении формулировки дела «„Креативные кожаные изделия Лигина“ против ПСКС». (Люди Хейдена предусмотрительно включили ее в составленный ими том наставлений.)

Хармукян из Висконсина пожелал узнать, воспользовалась ли бы Пеппер, рассматривая дело «„Мороженая щука Гретхен“ против „Пиленого льда Милуоки“», правом передачи такового в суд высшей инстанции. Пеппер процитировала три прецедента (один из них восходил аж к 1956 году), в которых суд отказывался вмешиваться в дела подобного рода на том основании, что тухлая рыба — вещь слишком омерзительная, чтобы даже помышлять о ней.

— Я всего лишь подумал, — ответил сенатору Пебблмахеру Декстер, постаравшись добавить в свой голос нотку великодушия, — что тебе было бы приятно свалить ее. Она уже еле держится на ногах.

— А чего ж тогда ты ее сам не свалишь? — с подозрением поинтересовался Пебблмахер.

— Я держу себя в резерве, — ответил Декстер.

— Что у нас тут, по-твоему, происходит — Арденнское сражение?

— Вот именно, — встрял в разговор Мармелли из великого штата Айдахо. — Когда, интересно узнать, в бой вступишь ты, Декстер?

— Всему свое время, — ответил Декстер. — Всему свое время. Люди, люди. Перестаньте. Мы же должны выступать единым фронтом. — И он снова воззвал к Пебблмахеру: — Послушай, Джимбо, дело-то беспроигрышное. Ее папаша, можно считать, уговорил Джека Руби пристрелить Освальда.

— Ради всего святого, Декстер, в шестьдесят третьем она еще даже и не родилась. К ней-то это какое имеет отношение?

— Я о ее личной причастности и не говорю, — ответил Декстер. — Но в целом эта история… попахивает гнильцой. И потом, ее мать. Убита молнией? Тебе не кажется, что уж больно гладко у нее все получается? Мои Всадники отыскали человека, который уверяет, что был в машине «скорой помощи», доставившей ее мамашу в больницу, так этот человек готов поклясться, что в дороге она была еще жива.

— И что это доказывает? — поинтересовался Пебблмахер и вызывающе скрестил на груди руки.

Декстер понизил голос:

— Ну, по нашим сведениям, они… прикончили ее уже в больнице.

Пебблмахер фыркнул:

— Ты хочешь раздуть из этого целое дело? Милости прошу.

Декстер пожал плечами:

— Ну, как знаешь, Джимбо. Я почему-то думал, что ты с нами заодно. Так что, есть желающие?

С полдюжины сенаторов молча смотрели на своего председателя.

— Ладно, хорошо. Но я считаю, что мы упускаем отличную возможность.

И Декстер обратился к сенатору от великого штата Флорида Рамос-и-Гуальтапо.

— Сильвия, — сказал он. — Попробуй взять ее на пункте о регулировании торговли. Вчера, отвечая Фрицу насчет «Файнхард против Муна», она ступила на очень тонкий лед. Я просто слышал, как он под ней потрескивал.

Сенатор Рамос-и-Гуальтапо ответила председателю Митчеллу полным сомнения взглядом.

— А я почему-то никакого треска не слышала.

— Я считаю, — сказал Декстер и нетерпеливо пристукнул карандашом по столу, — что в вопросах торговли между штатами она чувствует себя неуверенно.

— И все-таки ты-то когда собираешься взяться за нее, Декстер? — поинтересовалась Сильвия.

— Да.

— Да.

— Не беспокойтесь, — спокойно ответил он. — У меня найдутся вопросы к судье Картрайт. О да. О да. Да.

— Какие, например?

— Всему свое время.

— До сих пор ты сидел тише мыши, — сказал сенатор Блоггвелл от великого штата Миссисипи. — Только глазки ей строил.

Сенаторы забормотали. Умение бормотать есть одно из самых высоких сенаторских искусств.

— Ты позволил ей проехаться трактором по Гарриетт, — сказал сенатор Манксдзен от великого, но не так чтобы очень обширного штата Род-Айленд. — Гусеничным.

— Гарриетт Шиммерман крепка, как танковая броня, — ответил Митчелл. — Ей моя помощь не требовалась.

— Да? — удивился сенатор Эзратти от великого — временами — штата Северная Каролина. — Поэтому я и застал ее рыдающей в гардеробной?

— Нет-нет-нет-нет, — сказал Декстер. — Это она из-за собачки. У ее собачки обнаружили рак. Лейкемию. В общем, какую-то смертельную собачью болезнь.

— Собачка заболела еще на прошлой неделе.

— Ну, может, у нее рецидив случился. Послушайте, люди. Можете не сомневаться, я покажу Картрайт где раки зимуют. Пока же не думаю, что мы чего-то добьемся, если…

— Если ты скажешь нам, какой вопрос собираешься ей задать? — подхватила сенатор Рамос-и-Гуальтапо.

— Нет, Сильвия. Если мы будем сообщать всем и каждому о нашей стратегии, — ответил Декстер. — Нам следует выступать единым фронтом. А Картрайт заставляет нас бежать во все стороны сразу.

— Знаешь, господин председатель, — сказал сенатор Мюрфельдоркен от великого, но довольно бесполезного штата Северная Дакота, — если у тебя не найдется чем ее прищучить, я проголосую за нее, так и знай.

Сенаторы снова забормотали — самым замечательным образом.

Декстер покачал головой.

— Боб, это так… не по-товарищески.

— Может, взглянешь на мою почту? — поинтересовался Мюрфельдоркен. — Я дверь офиса открыть не могу, столько ее навалено в коридоре. А прошлой ночью мне пришло по Сети такое количество писем, что у меня браузер квакнулся. Я не собираюсь совершать из-за нее харакири. По мне, она вполне хороша. И если хочешь знать правду, так она мне даже нравится.

— Да.

— Да.

— Боб, — произнес Митчелл, — как можно голосовать за эту…

Он едва не сказал «бабу», но, встретившись с гневным взглядом Сильвии, осекся.

— …телевизионную пустышку? На мой взгляд, это идет вразрез со всеми священными принципами, которых мы поклялись придерживаться. Господи. Неужели ты не понимаешь, что наш комитет — единственное, что стоит между Верховным судом Соединенных Штатов и…

— И чем? — поинтересовалась Сильвия.

— И посредственностью.

— Мне она посредственностью не кажется.

— Мне тоже.

— Люди. Люди. Давайте проделаем несколько дыхательных упражнений и…

И тем не менее на третий день посвященных кандидатуре Картрайт слушаний стало окончательно ясно, что ветер дует не в паруса сенатского Комитета по вопросам судоустройства, а в направлении прямо противоположном. Те из сенаторов, что осмеливались задавать судье Картрайт даже умеренно язвительные вопросы, немедля получали письма, в которых их грозились убить — указывался даже калибр пули, которая будет при этом использована. Всем было ясно как божий день: народ хочет видеть Пеппер в Верховном суде. Даже рейтинг президента Вандердампа и тот немного подрос — почти на десять пунктов.

«Похоже, — сухо отметила „Файнэншл таймс“, — президенту Вандердампу удалось, наконец, совершить шаг, свидетельствующий о политической проницательности, — совершить, скорее всего, по оплошности».

После того как недовольные и обиженные участники описанного нами совещания покинули кабинет сенатора Митчелла, он вызвал своего начальника штаба, человека по фамилии Пиккерилл.

— Вы не помните, чем русские прикончили своего бывшего кагэбэшника? Радиоактивным ядом? А у нас его, случаем, нет? Несколько капель в ее графин с водой… Мы на грани катастрофы. От Всадников что-нибудь слышно?

— Кое-что есть, но… это мелочь.

Декстер молился о том, чтобы в самую последнюю минуту в руках у него оказалось по-настоящему смертоносное оружие, однако Черные Всадники возвращались после своих трудов, подвывая, визжа и испуская жалобное ржание, — с пустыми руками. Пеппер Картрайт не делала абортов; среди мужчин, когда-либо назначавших ей свидания, ни один не носил фамилию бен Ладен; она никогда не распространяла листовок с призывами к свержению правительства США; не нюхала кокаин; не прибегала к расистским эпитетам. Во время заключительных эпизодов фильма «Убить пересмешника» она шмыгала носом. Был один краткий миг головокружительной надежды, когда Всадники установили, что домашняя работница Картрайт и Биксби — никарагуанка, но и эта надежда оказалась жестоко раздавленной, поскольку тут же выяснилось, что они самым законным образом предоставили ей средства, позволяющие получить «зеленую карту», а там и гражданство.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Декстер.

— В последний год школьной учебы она и еще одна девица смазали туалетное сиденье их директрисы кремом для бритья.

Какое-то время Декстер молча смотрел на своего начальника штаба, потом сказал:

— Да, это, конечно, тот самый кол, которым мы сможем пронзить ее сердце.

— Простите, сенатор. Мы продолжаем искать.

В итоге, перед самым началом последнего дня посвященных Картрайт слушаний, сенатор Декстер Митчелл обнаружил, что стоит на трамплине для прыжков в воду, а далеко внизу под ним расстилается бассейн, из которого кто-то спустил воду.

— С добрым утром! — легонько постучав по столу ручкой председательского молотка, начал он. — Сенатор Рамос-и-Гуальтапо, можете задавать свидетелю вопросы.

Сильвия послушно задала судье Картрайт вопрос — чисто технический, касающийся применимости пункта Конституции о регулировании торговли.

— Ну что же, сенатор, — начала Пеппер, — как вам известно, в девятьсот восьмидесятых суд разошелся по этому вопросу во мнениях и отменил собственное постановление по делу «Гарсиа против Транспортного управления Сан-Антонио»…

Сильвия с понимающим видом кивала и время от времени злобно поглядывала на Декстера. Декстер же думал: «Я даже в „Соседях мистера Роджерса“ видел эпизоды более агрессивные. Спросила бы уж заодно, по какому рецепту она готовит ананасовый торт».

Выслушав ответ Пеппер, Сильвия произнесла:

— Спасибо, судья Картрайт, у меня больше нет вопросов.

И вот теперь уже точно настал черед Декстера Митчелла. Впоследствии об этом моменте строились догадки самые разные. Все взгляды обратились к сенатору. Обычно он этим ощущением упивался. Но не сегодня.

Даже Терри, его супруга, подруга его студенческих лет, спутница жизни, которой он доверял все тайны своего сердца, любовница, лучший друг и мать его привлекательных детей, даже она сказала ему этим утром над тарелкой измельченных пшеничных хлопьев:

— Надеюсь, ты не собираешься поставить себя в дурацкое положение из-за судьи Картрайт?

Собираешься? Собираешься? Человека с набитым пшеничными хлопьями ртом лишают дара связной речи — и кто? Его собственная жена! «Да, радость моя, — хотелось ему ответить, — занятно, что ты заговорила об этом. Я целую ночь промаялся, „собираясь“ с мыслями о том, как бы мне получше выставить себя на национальном телевидении окончательным идиотом. У тебя никаких идей нет? Может, мне высморкаться в галстук сенатора Тронкмайера? Как по-твоему, это поставит меня в положение достаточно дурацкое? Или лучше завести с ней разговор о праве на равную защиту законом, а в самый разгар его пердынуть так, что и термоядерную бомбу завидки возьмут?»

— По-моему, она великолепна, — продолжала, не отрывая глаз от газеты, Терри.

— Спасибо, что сообщила мне об этом, радость моя.

— Пожалуйста, — ответила, так и не взглянув на него, Терри.

— Судья Картрайт, — начал Декстер Митчелл, слегка наклонясь над столом и глядя Пеппер в лицо. За ее спиной сидел Грейдон Кленнденнинн, походивший сегодня на каменного льва с лестницы публичной библиотеки. Сидел дедушка Пеппер, шериф Джи-Джи. Все эти три дня он, скрестив на груди руки, грозно взирал на членов комитета по судоустройству: «Вот только троньте мою девочку, я вам всем кишки выпущу». Рядом с ним сидела эта его мексиканка. А за ней преподобный Роско. «Интересно у вас получилось с Руби, преподобный… Нет, — одернул себя Декстер. — В это лучше не суйся».

Декстер откашлялся.

— Судья Картрайт, вы… вы, должно быть, сильно удивились, когда президент Вандердамп выдвинул вашу кандидатуру на этот пост.

— Это вопрос, сенатор, или констатация вопиюще самоочевидного факта?

[Смех в зале.]

— Ха-ха, — покивал Декстер, — вы совершенно правы. Да, да, полагаю, что правы. Потому что человек, находящийся в вашем… положении, то есть исполняющий вашу нынешнюю работу, как правило… то есть я хочу сказать…

— Давайте я помогу вам выпутаться, сенатор, — прервала его Пеппер. — Телефонный звонок президента оглушил меня, точно гром с ясного неба. Признаю со всей откровенностью. Но мы ведь, кажется, выяснили это еще в первые пять минут слушаний.

[Смех в зале.]

— Да, да. Вы совершенно правы, судья…

— Для того чтобы напрашиваться на эту работу, — Пеппер прищурилась с лукавством, полный смысл которого был понятен только ей и Декстеру (не считая, разумеется, президента, Грейдона Кленнденнинна и Хейдена Корка), — нужен человек, у которого «кохонес»[46] намного больше моих.

И этот момент слушаний по поводу кандидатуры Картрайт также породил в дальнейшем серьезные разнотолки. Многие недоумевали, почему сенатор Митчелл даже не попросил объяснить ему значение слова «кохонес». Он лишь поежился и, слегка заикаясь, сообщил:

— Су-судья, с моей точки зрения, вы проделали, отвечая на вопросы нашего комитета, о-очень серьезную и даже великолепную работу.

Пеппер, не спуская с него бесстрастного взгляда, сказала:

— Вы очень добры, сэр.

— Некоторые из членов комитета, — продолжал Декстер, — хотели бы спросить у вас… задать вам кое-какие вопросы, относительно… э-э… далекого прошлого.

Пеппер прищурилась.

— Однако мы решили, что комитет не будет вдаваться, если можно так выразиться, в эти материи.

И тут лицо Декстера Митчелла изменилось, внезапно и пугающе, озарившись выражением победительного великодушия, — примерно такое же появляется на лице человека, только что надумавшего одним росчерком пера отказаться от всего своего состояния.

— Да, — лучезарно улыбнулся Митчелл. — И если я вправе высказать мое личное мнение, это решение было правильным.

Члены комитета, приоткрыв рты, смотрели на своего председателя.

— Как человек, возглавляющий наш высокий комитет, я целиком и полностью уверен, что никаких достойных результатов мы, вступив на этот путь, получить не смогли бы. Нет, нет. И потому, судья, я рад — действительно, очень рад, — сказать… объявить прямо здесь и сейчас, без дальнейших проволочек, что, согласно коллективному мнению комитета, ваша кандидатура будет, скорее всего…

Декстер выдержал паузу, походившую на повисшего в небе, на восходящих потоках теплого воздуха, яркого бумажного змея.

— …я бы даже сказал, почти наверняка одобрена им.

Легкий трепет радости прокатился по залу, и эфирные волны мгновенно распространили его по всей стране. Страна в этот миг вдохнула и выдохнула, как один человек, огромное счастливое «аааах» понеслось от одного сияющего океана к другому, покрывая попутно рябью поля янтарной пшеницы.

— Впрочем, — внезапно посуровев, произнес Декстер, — это не означает, что я не питаю определенных…

«Аааах» притормозилось, опасливо повиснув над Великими равнинами.

— …назовем их… если позволите… ну, опасений, что ли…

Поля янтарной пшеницы затрепетали.

Декстер говорил теперь с великой серьезностью, да и вообще походил на памятник ему самому, изваянный Дэниелом Честером Френчем.[47]

— Разумеется, на мне лежит немалая ответственность, как недолгосрочная, так и историческая… однако выпадают мгновения — и сейчас, вне всяких сомнений, наступило одно из них, в которые лидер, чтобы остаться таковым, должен идти за своими последователями. И потому позвольте мне, как лидеру, первым заявить, что я буду голосовать за вашу кандидатуру.

Зал взорвался аплодисментами. Члены комитета, большая часть которых бросала на своего теперь уж наверняка недолгосрочного «лидера» испепеляющие взгляды, начали один за другим присоединяться к ним.