Верняк

Глава 21

Уик-энд в отеле «Касакасбах» стоит не дороже, чем если бы вы решили на месяц слетать в Марокко и отдохнуть там в маленьком домике – «каса». Кроме того, он мне всегда казался несколько снобистским и душным.

Несмотря на это и свое не слишком благозвучное имя, «Касакасбах» – один из красивейших и лучших отелей не только в Лос-Анджелесе, но и в США. Он может похвастаться многочисленным штатом опытных и профессиональных сотрудников, способных преодолеть апломб и справиться почти с любой возможной ситуацией. Почти с любой.

После того как я переместил гарем из бывшего супермаркета в свой «кадиллак», чувствуя себя при этом точно пастух, загоняющий отару овец в «фольксваген», моей следующей заботой стал звонок в полицию. Было вполне естественным сообщить им о тех волнующих событиях, участником которых мне довелось стать. Но вдруг до меня дошло, что я сам себя посадил на рога острейшей дилеммы.

Первым «рогом» было мое обещание Шейху Файзули блюсти секретность в его деле. После того, что эта воздушная Сайнара наговорила ему, он должен совсем потерять веру в человечество, начни я болтать о его шести исчезнувших женах.

Но я не мог и Моллюску позволить пойти в полицию, что он, кажется, очень хотел сделать, когда мы с ним беседовали в последний раз. Это не только повредило бы гарему, но, весьма вероятно, и мне. Моллюск изобразил бы дело так, что я набросился на него без всякой причины, а я не смог бы доказать обратное – из-за все той же сугубой секретности. Таков был второй «рог».

Короче говоря, я не стал звонить в полицию и засунул скрюченного Моллюска, все еще перевязанного проводом, но в полном сознании, в багажник своего «кадиллака» – до той поры, пока не смогу предоставить ему более просторное убежище. Надо сказать, он уже порядком устал от меня.

Подъехав к отелю «Касакасбах», я остановился как раз там, где начинался ярко-красный ковер – по нему ступали гости, входящие или покидающие отель. В просторном холле росли живые банановые пальмы. Среди всей этой роскоши меня томило смутное беспокойство, но в то же время было и ощущение какого-то пьяного умиротворения, как я думал, заслуженного. Я чувствовал себя расслабившимся больше, чем когда бы то ни было за последнее время. Мне оставалось сделать совсем немного, но я был уже готов умерить темп. Мне требовалась короткая передышка в бою.

Я выключил зажигание. Оглядел свой цветник, в котором буквально утопал. И сказал, улыбаясь:

– Ну, девушки, вот мы и дома! Сейчас вы предстанете перед своим супругом и повелителем.

Они молчали. Ну что ж, не привыкать.

Я вышел, обогнул рысцой машину и распахнул для них дверцу как нельзя более непринужденно.

Я бывал в отеле «Касакасбах» и раньше, но уже забыл вышколенных швейцаров и портье с их сверхэффективностью, напоминающей рекламные ролики, посвященные автозаправочным станциям. Знаете, когда кто-то подъезжает с намерением посмотреть, отчего спускает шина, а вся армия сумасшедших в униформе бросается ему навстречу и делает все, кроме разве что высокооктановой клизмы. Поэтому, наблюдая всю эту отельную суету, я немного смутился.

Там был ливрейный или ливреистый – я никогда не мог запомнить, как правильно это произносится – швейцар и высокий немолодой малый, функции которого остались для меня непонятными. Похоже, когда-то он был генералом перуанской армии и сохранил при себе всю былую внушительность. Там же находился главнокомандующий ночных сторожей с двумя адъютантами: молодым человеком, который мог убрать с дороги вашу машину, и парнишкой, который, я думаю, годился для того, чтобы отполировать клиенту клюшки для гольфа. Если они у клиента есть.

Внезапно они все разом возникли передо мной и посмотрели так, будто я был последним из тех, кто дает крупные чаевые.

– Ну, – сказал я приветливо. – Здесь вас вполне достаточно. Но чего вы, собственно, хотите?

Генерал выступил вперед, улыбаясь улыбкой столь фальшивой, что я подумал: уж заодно ли и губы ему изготовили вместе с фальшивыми зубами? – и проговорил:

– Добро пожаловать в известный на весь мир «Каса...»... Что это, сэр?

Что я мог ответить? Моллюск в последнее время был несколько раздражен, да и вообще-то не отличался уравновешенным характером, если уж говорить честно. Вот он и начал брыкаться внутри багажника. Судя по звуку, колотил ногами по крышке. А может быть, головой. Во всяком случае, выходило достаточно громко.

– Бог мой, что это?

Раздался еще один глухой удар.

– Ничего, – сказал я.

– Но я слышу, и все мы слышим!

– Ничего, это один мой знакомый парень. Не о чем беспокоиться.

– Прошу прощения, сэр.

У меня не было даже самой туманной идеи, как я буду это объяснять, но, как оказалось, объяснения не потребовалось.

Швейцар, главнокомандующий сторожей, капитан гвардии носильщиков и вся их свита живо обступали мой «кадиллак», готовясь совершить то, что требует ритуал. И вдруг, будто повинуясь невидимому дирижеру, они замедлили движение, остановились и окаменели. Точно их всех в одно мгновение разбил паралич!

Шерешим, или по крайней мере видение, которое могло быть Шерешим, ступила на ковер с грацией и красотой истинной богини. За ней последовала материализованная гибкость в лице Якимы. Потом еще, еще и еще... И, наконец, последняя и невыразимо прекрасная – Разаженлах.

Мы, все семеро, прошествовали по красному ковру и вошли в холл с банановыми кущами. Мне даже не пришлось никому давать на чай.

Лифт, предназначенный специально для пентхауса – надстройки на самом верху отеля и этажа под ней, – шел вниз, когда я оглянулся и увидел Сайнару Лэйн, которая почти бежала по коридору ко мне.

Мы не встречались, как мне показалось, очень давно, но она все еще выглядела классно и вполне подходила для любого гарема, особенно когда двигалась, как теперь.

– Шелл! – окликнула она меня издали.

Я подождал, пока она подойдет, и сказал:

– Видите, я занят. – Но я сказал это шутливо, с широкой улыбкой, так мне казалось. – Ну, что вы хотите сказать?

Ее лицо приняло непроницаемое выражение.

– Что случилось с вами... с вашими... – спросила она, оглядывая меня столь детально, словно собиралась разобрать на запчасти.

– О да, я забыл. Удивлен, как меня сюда вообще впустили. – Я обхватил голову руками и ощутил, что она не совсем симметрична. – Такова моя работа, да. Вид, конечно, неважный, но... Объяснять дальше?

– Нет... Я вас остановила, потому что Джиппи ищет вас, Шелл. Он хочет вам что-то рассказать. Так мне кажется. А никто не знает, где вы.

– Я тоже не знал. То есть я не знал, куда попаду и где окажусь – до тех пор, пока не попал туда. А сам Джиппи не говорил, зачем я ему нужен?

– Нет, он звонил мне и спрашивал, не знаю ли я, где вы. Думаю, вам следует повидать его или по крайней мере позвонить в больницу.

Глаза ее становились все более удивленными. Она притворялась, что смотрит на меня, но взгляд ее перепархивал с цветка на цветок, так сказать. Она умирала от любопытства, я это знал, но тут лифт наконец добрался до холла, его дверцы раздвинулись, и вся наша толпа вошла в него, я и мой гарем. Я еще разглядел, как уходит Сайнара Лэйн, и мы стали подниматься.

Я был счастлив, что все пока идет так гладко. Я только на минуту задержался у конторки и сказал:

– Добрый вечер, мое имя Шелл Скотт, – как тут же заметил, что и здесь была такая же суматоха, как снаружи. Клерк нажал на кнопку – четыре раза, потом на другую – пять раз, и я подумал, что если бы здесь было фортепьяно, то он бы заиграл на нем. Менеджер отеля, владелец отеля и, я полагаю, председатель совета директоров всего конгломерата отелей, сменяя друг друга, стали расспрашивать меня, что мне угодно.

– Хочу подняться, – ответил я, показывая рукой в потолок. И больше ничего не потребовалось. Меня подвели к лифту, уверили, что любые мои желания в отеле «Касакасбах» будут рассматриваться как приказ, и пожелали всего, кроме веселого Рождества и счастливого Нового года.

Я немного опасался, не возникнут ли препятствия, когда я препровожу девиц на предпоследний этаж, который, вероятно, окружен Национальной гвардией или силами Харима Бабуллаха. По-видимому, мое беспокойство было лишено оснований. Видать, Шейх Файзули не бросал слов на ветер, когда говорил мне про «карт-бланш». На это я и уповал. Да, иметь на своей стороне такого союзника, как Шейх, совсем неплохо.

В «Касакасбахе» было двадцать два этажа, и скоро двери лифта бесшумно распахнулись на двадцать первом.

Я сделал знак рукой, показывая, что все в порядке и они могут следовать за мной. Наверное, я хорошо их натренировал, потому что они вышли из лифта еще до того, как я успел отдать свою команду. Но по крайней мере они вышли, а это было как раз то, чего я хотел, даже если эти тупые девицы и не обращали на меня внимания.

Итак, я вышел из лифта, и его двери закрылись. И я понял: мы это сделали! Я начал понимать даже больше: что я действительно вышел в поисках гарема, и нашел его, и отвоевал – отвоевал голыми руками! И совсем один доставил всех этих красавиц сюда, так сказать, оптом.

Гордость переполняла меня. Я чувствовал себя молодцом и готов был признать, что я – детектив, единственный в своем роде.

Но ставить точку, пока я не сдал товар с рук на руки и не получил от заказчика удостоверяющую сие расписку, было рановато. Хотя девицы уже обрели дар речи и выводили своими язычками бесчисленные рулады. Они оглядывались вокруг и казались весьма оживленными. Вся стайка весело перепархивала через холл, вскрикивая и щебеча – диковинные птицы в клетке, украшенной коврами.

Я махнул им рукой прежде, чем они исчезли.

– Да, правильно, идти надо туда.

Потом крикнул:

– Харим? О, Харим? Хэлло! Мистер Бабуллах? Кто-нибудь!

Никто не ответил.

«Конечно, – подумал я, – Шейх Файзули в отеле, только этажом выше, Харим наверняка с ним, потому что здесь до сих пор ему было нечего делать». Предположив это, я пошел вперед по красному ковру, толстому, упругому, похожему на пенистую резину. Птички разлетелись в разные стороны, и двери открывались и закрывались под аккомпанемент еще более громкий, чем я мог ожидать. Наконец одна из них – мне хотелось думать, что это была Якима – остановилась пред открытой дверью и прокричала:

– Куулуминемамараракиззамаизизизиам! – или что-то очень похожее.

На этот зов остальные пять красоток мигом слетелись к Якиме, и все тут же исчезли в обнаруженной ею комнате, чем бы она там ни являлась. Надеясь, что это все же не ванная, я проскользнул в дверь и последовал за девушками, стараясь разгадать, что они такое задумали.

Комната была огромна, скорее зал, и занимала, как я понял, четверть всего этажа, и то ли сам Шейх, то ли администрация отеля потратили целое состояние, чтобы превратить ее в иллюстрацию к «Тысяче и одной ночи».

Ковры были белыми, пушистыми, но по крайней мере сотня ярких цветных подушек и пуфов и подушечек, разбросанных там и сям, оживляли эту белизну. Там были бархатные диваны, на низких столиках – массивные вазы с цветами и огромные корзины фруктов. Гобелены, вязаные и тканые полотнища покрывали стены, прозрачные драпировки из какой-то чуть ли не самоцветной ткани сияли в нежном свете. Они разделяли огромную комнату на укромные закутки, подобные шкатулкам для драгоценностей.

Воздух был напоен нежнейшими ароматами. Откуда-то лилась приглушенная музыка, казавшаяся дуновениями сладостного ветра. Я узнал тонкий манящий голос камышовой дудочки, слабое «там-там», как если бы кто-то касался кончиками пальцев туго натянутой кожи, ритмичное, как бы робеющее «лин-лин-лин» струнных и некий звук, напоминающий смех бубенчиков, какие обычно танцовщицы носят на щиколотках. Но вся эта музыка не покрывала двух других мелодичных звуков, которым я не мог подобрать ни названия, ни сравнения. Один из них мог быть слабым гудением голосов, другой – журчанием воды, плещущей на круглые камни, но я предпочел бы считать это теплым медом, булькающим в старых, инкрустированных драгоценными камнями водяных трубах...

Именно в этот момент, когда мое воображение разыгралось до того, что я стал представлять водяные трубы, инкрустированные драгоценными камнями, я вдруг осознал, что позволил своей фантазии унести меня за тысячи миль отсюда. А что же произошло с девушками, пока я отлучился так далеко?!

Конечно, их не было поблизости! И на минуту я почувствовал, что у меня внутри образовалась тошнотворная пустота. Пламенное воображение мгновенно нарисовало мне мрачную картину: что, если враги Шейха и мои собственные, столь же черные душой, как и одеждой, нагнетают в комнату через систему кондиционеров опий? Или что-нибудь похуже? Вдруг они снова украли вызволенный мной гарем, пока я тут млел, очарованный и отравленный гипнотическим действием газов и великолепным «там-тамом» и журчанием медовых пузырьков?!

Но я сразу понял, где свили гнездышко мои птички, понял, прежде чем увидел их! Ибо я услышал радостный писк, охи и ахи, выражавшие ничем не сдерживаемое веселье. Поэтому их оказалось совсем нетрудно найти. Слава Богу, моих цыпочек не похитили снова!

Но сначала я никак не мог понять, чем они, черт возьми, занимаются?

А они, все шесть красавиц, прыгали, как дети, на огромном водяном матрасе, который был больше любой постели в двойном номере. Сначала мне показалось, что по размерам он равен всем полям люцерны, которые я когда-либо встречал. Но это должен был быть именно водяной матрас, потому что ни один другой матрас не вступает в эти игры с такой охотой и податливостью, что бы вы с ним ни делали. Это хорошо знают все, кто когда-либо прикасался к нему хоть одним пальцем.

Я двинулся вперед, полюбовался зрелищем, которое оценили бы и небожители, затем воскликнул:

– Красиво, черт возьми. Красиво!

Мне не было нужды придумывать какие-нибудь волшебные и поэтические слова, потому что девицы буквально в упор меня не видели.

– Черт возьми! – сказал я и поощрительно добавил: – Давайте, давайте!

И тут в первый раз они обратили на меня внимание. Точнее, не на меня, а на знак, который я сделал им руками. И, конечно же, ничего не поняли.

Они застыли. Ушло, прекратилось одушевлявшее их движение.

– Ну вы, куколки! – проговорил я резко. – Давайте продолжайте. Действуйте!

И снова махнул им рукой.

Но это не помогло. Они больше не резвились – просто лежали на своем водяном ложе и молчали.

И все-таки раскинувшиеся передо мной прелестницы – это не самое худшее, что можно себе представить. А главное, внимание всех шестерых наконец-то было приковано ко мне. Поэтому я решил обратиться к ним с короткой речью, которая пришла мне а голову. Кто знает, встретимся ли мы еще раз – на банкете или каком-либо другом сборище?

– Сударыни, – начал я, – забыл вам сообщить одну вещь, а это очень важно. Знайте, что я, ваш благодетель, ваш спаситель, ваш избавитель и так далее. Я – Шелл Скотт. Шелл Скотт, – повторил я. – Может быть, это имя ничего не значит для вас, но запомните его на всякий случай, ладно?

Молчание.

– Ах вы тупые девки... Ну пусть вы и не способны понять мою речь, меня утешает, что она войдет в ваше подсознание. Впрочем, забудьте об этом... Вот что я хочу сказать: я благодарен этому похотливому Шейху за то, что он свел нас всех вместе. Я даже благодарен Одри, и Джиппи, и Сайнаре Лэйн, и миссис Гернбаттс. И, конечно, я благодарен Девину Моррейну, потому что если бы не он и его «дудлбаг»... если бы он не отправился искать затонувший корабль...

Что-то произошло. Молчальницы ожили.

– В чем дело? – удивился я. – Что я такого сказал?

Одна из красавиц энергично спрыгнула с матраса, и, как это бывает с водяными матрасами, он студенисто заколыхался. Пять остальных девушек, казалось, приветственно махнули мне. А эта одинокая красавица смотрела на меня с нескрываемым интересом. И, может быть, со страстью. Неужели? Наконец-то!

Но мои надежды уже столько раз обращались во прах.

– Что это было? – спросил я ее, стараясь держать под контролем свое возбуждение. – Не затонувший же корабль вас так взволновал! В нем нет никакого очарования. Готов поклясться, что вас заинтересовал «дудлбаг», верно? «Дудлбаг!»

– Маххрраййн, – запела она, как раньше не пела ни одна из них. Это была песня красавицы, истомная, хрипловатая и вязкая, как сироп, но ни в коем случае не клейкая и не сентиментальная. Прекрасная мелодия!

– "Отлично! – сказал я себе. – Я подозревал: существует нечто, чем можно пронять этих гордячек. Надо попытаться еще раз, и я это сделаю". Мааахрраах... Как это? Детка, ты и не знаешь, как это меня волнует – не думай, что я не читал «Тысячу и одну ночь». Я читал сказки Шехерезады под одеялом, когда был еще ребенком, тайком от взрослых, а с тех пор много раз перечитывал и никогда не забуду. Откройся... как тебя там... ах да, Сезам! Да, все, что вам требуется, это «Сезам, откройся...». Но что? Что это было?

– Даааййвэйн...

О, право же, как красиво это звучало.

И вдруг внезапно я понял, что произошло. Я нечаянно подобрал ключ, волшебное слово, открывающее пещеру с таинственными сокровищами. Этим словом-ключом было...

– Девин Моррейн? – завопил я. – Да?

Я улыбнулся ей, а она... она зарделась, и если вы думаете, что красавица из гарема не способна на такое, – красавица, одетая только в «гхазик» и «шуп-шуп», – то вы можете пойти и встать в своем классе в угол.

Но я еще не осознал полностью всего значения своего открытия и стал с глупым видом размахивать руками, теперь это у меня превратилось в привычку, и выкрикивать: «Девин Моррейн, откройся, Девин Моррейн...»

– Даайхвэнн Маххррэайнн! – повторила она мелодично, претворяя в песню земное имя.

И из-за ее спины с водяного матраса сначала одна, потом другая, а следом и все остальные подхватили, как гимн, подхватили и понесли: «Даайхвэнн Маххррэйнн!» Пение сопровождалось прыжками и всевозможными телодвижениями, пока, наконец, все они, волнообразно изгибаясь, не двинулись с места. Та, что была ко мне ближе всех, прикоснулась прохладными ладонями к моим щекам, а затем схватила мои руки в свои и начала отступать, увлекая меня за собой. По крайней мере она старалась увлечь меня за собой.

Нет, я не имел ничего против, чтобы оказаться окруженным шестью самыми роскошными на планете юными женщинами, но мне еще хотелось и получить хотя бы отдаленное представление о том, что же все-таки происходит.

Кроме того, в моем сознании все еще крепко сидели неосторожные намеки Шейха Файзули и устрашающий образ великана по имени Харим Бабуллах, забавляющегося отрубленными им головами...

Но, самое главное, до меня стало доходить истинное значение моего открытия.

– Эй, – сказал я, – погодите! Давайте-ка разберемся кое в чем. Иначе кто-то из нас останется пребывать в заблуждении.

Но к моменту, когда я все постиг и все понял, красавицы уже затянули меня на водяной матрас.

Я совершенно не представляю, как такое произошло и с чего это я вдруг принялся резвиться и прыгать вместе с ними. Нет, сказать, что я чересчур активно стремился вырваться от них или даже отказаться от прыжков, было бы неправдой, уж слишком много новых ощущений хотелось испытать и удержать в памяти. А звуки, напоминающие пение арфы! Все это – серьезнейшее испытание для любого, а я не настолько стоик, чтобы противостоять целой команде расшалившихся искусительниц.

Естественно, у меня не было осознанного намерения обманывать этих красоток, и я предпринимал попытки объяснить им, как они заблуждаются. Но ни мои слова, ни знаки не имели для них решительно никакого значения. Скорей всего они расценивали их как свидетельство того, что я получаю искреннее удовольствие от нашей игры.

Но, если быть откровенным, вынужден признаться, что в конце концов я смирился. Я пришел к выводу: в той безнадежной ситуации, в которой я оказался, единственный разумный выход – это извлечь из нее максимум приятного.

Но едва я покорился неизбежности, как услышал знакомый, отдающий металлом и в то же время мелодичный голос. И нет нужды добавлять, что обладатель этого чудного голоса сердито произнес короткую фразу, смысл которой был мне ясен помимо слов.

Шейх, абсолютный и самодержавный правитель Кардизазана, воочию убедился, что я спас его гарем!

Толпа одалисок внезапно отхлынула от меня, и перед моими глазами предстал он, абсолютный и самодержавный. Без всякой благожелательности он смотрел на то, как я маюсь в одиночестве посередине огромного водяного матраса, на котором только что забавлялся с шестью его женами.

В моей жизни бывали случаи, когда я испытывал некоторые затруднения в выборе единственно верного слова, пытаясь с достоинством, без моральных потерь, выбраться из какой-либо вязкой ситуации. И далеко не всегда это удавалось.

Может, я что-нибудь и придумал бы, будь у меня минута-другая на размышление. Или будь Шейх Файзули один...

Но он был не один. За его спиной стоял некто, кого я сначала принял за Кинг-Конга, с которого содрали шкуру. Потом я разобрал, что это все же человеческое существо, только неправдоподобно высокого роста. А если говорить о его мускулах, то лучше было бы сказать, что это не мускулы, а сплошное пособие по анатомии.

«Эге, – сказал я себе, – этого малого не возьмет и топор!»

Мне не надо было говорить, кто это. Не я ли сам призывал его сегодня?..

Тут перед моими очарованными глазами развернулась очень поспешная и очень странная церемония.

Вероятно, ни один человек в мире не был свидетелем подобного, но я бы с радостью согласился уступить свое место в партере кому угодно.

Шейх Файзули стоял на прежнем месте, а его шесть розовогрудых и спелых жен – шеренгой перед ним.

Еще раньше Шейх Файзули рассказывал мне, что в его стране все, что требуется от мужчины, чтобы развестись с женой, – троекратно повторить: «Я развожусь с тобой».

Это было как раз то, что произнес Шейх Файзули.

Восемнадцать раз.