Верный клинок

ГЛАВА 9

Знакомая пружина давила в спину. Малевин открыла глаза, увидела знакомый потолок, сообразила что лежит на своем родном диване, в своей знакомой до последнего пятнышка на обоях комнате, и рефлекторно поджала ноги, вспомнив, что на диване сидел труп ее квартирной хозяйки.

Повернулась, и поразилась невероятной чистоте в комнате. Так чисто здесь не было даже после ремонта. И совсем не пахло рыбой.

Раэл должно быть услышал, что она проснулась, появился в дверях комнаты, в жутком выцветшем фартуке поверх футболки. И конечно, его нечеловеческое обаяние позаботилось о том, чтобы жуткая тряпка шла ему.

— Проснулась, — кивнул он. — Есть будешь?

Малевин попыталась пригладить волосы, похожие на растрепанное соломенное гнездо, и конечно мало в этом преуспела.

— А где… — она неопределенно повела рукой. — Ну…

Раэл понял ее без слов.

— После того, как часы разбились, мой драгоценнейший дядюшка прекратил все свои попытки сопротивления. Те, кто придумал эту машину времени, были очень умны. Сложно глупить, когда все тайны будущего открыты… Подожди.

Он вышел на кухню, вернулся с чисто выскоблены кофейным подносом, на котором дымилась кружка ароматного напитка, и лежали на тарелке вперемежку пончики и маленькие булочки.

— Ешь, продолжил Раэл. — Так вот… они прекрасно понимали, что Госпожа Света, их не потерпит в созданном ею мире, в мирах, точнее, тех, кто чем-то превосходит ее. Знали, что конец их близок.

— Наше приключение что-то вроде их посмертной мести?

Раэл пожал плечами, сел на полу у дивана.

— Или первая ступень к этой мести. Кто знает… В одном мире, где я бывал, в ходу была такая поговорка: что позволено Юпитеру, то не позволено быку. В этом есть доля правды. Думаю потому она так не любит лишенных теней.

Малевин аккуратно первый кусок булочки, потом также аккуратно спросила:

— Подожди… Я что-то потеряла нить. Ты кажется, тоже не любишь лишенных тени. Или у нас намечается неожиданный поворот?

Он успокаивающе взмахнул рукой.

— Ну что ты. В том, что касается лишенных теней я совершенно солидарен с Госпожой.

Они отвратительны. Отвратительны потому, что не способны созидать, любить, испытывать хоть что-то кроме вечного голода. Но они взбунтовались против Госпожи Света. И разве каждый бунт- зло?

— Не знаю, сказала Малевин. — Ты был здесь во времена революции? Я не вижу, что изменилось?

— А я вижу, — упрямо мотнул головой Раэл.

— Ладно, — согласилась Малевин. — Бунт не всегда зло, я и сама ей так сказала.

Она пересказала свой разговор с Госпожой Света, про свои претензии, про запугивание госпожи хюбрисом.

— Быть может, все что с нами произошло, произошло именно для того, чтобы зародить в Госпоже сомнения в правильности ее желания не позволять мирам переступать некую черту в своем развитии.

Малевин отпила кофе, не чувствуя его вкуса.

— Это было бы изящно. В таком случае неведомые путешественники во времени большие молодцы.

Она вдруг подскочила на постели, и вскрикнула:

— Раэл, твой кинжал! Он у тебя? В смысле, это же тот кинжал, который я тебе передала, да?

Он кивнул, убрал с ее колен поднос.

— Верно.

— Ты почему тогда не пришел, — спросила она. — Когда я умирала.

Раэл застыл. Это для Малевин все произошло вот только что, а для него это дело шестисотлетней давности.

— Нелепая, в общем-то история… В тот момент я лежал разрубленный практически пополам, в одной деревеньке на краю мира, который с нашим пересечений не имеет. Меня отпаивали кровью все жители деревеньки по-очереди, животной кровью, разумеется. Я вернулся, даже похорон не застал. Прости.

Малевин махнула рукой.

— Ай ладно! Причем тут прости. Там в кинжале твоя душа.

Раэл застыл. Лицо его ничего не выражало.

— Вот оно что, — криво улыбнулся он. — Так вот что держит меня все это время на краю.

Они держались за рукоять кинжала вдвоем, Малевин зажмурила глаза.

— Я счастлива, — пыталась уверить она сама себя. — Я счастлива, ну же! Раэл здесь, он столько всего пережил, почему нельзя вернуть ему хотя бы то, что он заслужил по праву, пожалуйста! Его холодные пальцы коснулись ее рук. Малевин на мгновение представила себе, будто в этом прикосновении есть хоть что-то еще помимо просто прикосновения… Что если Раэл станет человеком, и не умрет, вдруг, чисто гипотетически, у них может что-то получиться?

Раэл вскрикнул, Малевин открыл глаза. Кинжал светился.

— Вы мой Верный клинок, леди Малевин, — одними губами прошептал Раэл. — Мой Верный клинок.

Ослепительное сияние охватило всю комнату, Малевин показалось, будто она ослепла… Маленький Большой взрыв, подумала она. Рождение вселенной для одного человека…

Потом они долго сидели в обнимку, теперь Раэлу нужна была защита, место, где можно спрятаться от изменившегося мира. Он плакал, нормальными человеческими слезами, и Малевин заставляла его пить воду. И есть. И, — о Госпожа! — вспомнить об иных потребностях организма. Становиться человеком было еще больнее, чем становиться вампиром. Но они справлялись. Ну то есть как справлялись. Малевин просто была рядом. Держала за руку, шептала глупости, смотрела как сменяется безупречность лишенного тени человечностью.

Как прорастает тень. Почти материальная, почти живая, чернильная, очень четкая, гораздо четче, чем у Малевин. Оно и понятно, поступков Раэл за эти годы успел насовершать немалое количество.

— Я все думаю о нашей встрече там, в переулке, у клуба, — сказала Малевин. Раэл ничком лежал на ковре. — Ужасно неловкая встреча.

Раэл поднял голову. Глаза на посеревшем лице лихорадочно светились.

— Или очень честная. Ты видела меня и гораздо худшем состоянии.

— Не припомню такого.

Он фыркнул, перевернулся на спину. Живой, очень худой человек. Совсем некрасивый. Любимый. Теперь Малевин точно это понимала. Для этого стоило прожить полторы жизни.

— Ты видела меня трясущимся мальчишкой с муляжом бомбы в чемодане, — сказал он. — Который распрощался с жизнью, и не-жизнью.

— Не могу сравнить это с пьяной девицей…

— Будучи человеком, и пока окончательно не распрощался с человечностью, я был жалким трусом. Да еще и со склонностью к истерикам.

— Всем бы быть такими жалкими истериками! — не согласилась Малевин, и подала ему мокрое полотенце, вытереть пот с лица. Сложно было понять, что с ним происходит. Можно ли сравнить воссоединение тела и души с родами? Тогда Малевин весьма посредственный акушер.

Потом Раэл долго стоял, покачиваясь, у зеркала в ванной, рассматривал себя. Малевин не стала ему мешать, вышла на кухню, такую же сверкающую чистотой и порядком, как и комната. Даже рыбой не пахло.

— Раэл, — не выдержав, крикнула она. — Вы что обои отмыли?

Он стоял в дверях, держась за косяк, как утопающий за соломинку.

— Они ведь моющиеся…

— Зачем?

— Вы спали три дня, леди Малевин. Я отлучался ненадолго — переправил тело вашей хозяйки в ее дом. Бедняжка умерла скорее от страха, чем от кровопотери. Укусы лишенных тени обычно довольно легко выдать за инфаркт. И еще за продуктами и средствами для уборки.

Малевин поежилась. Ужас.

— И рыбой не пахнет.

— Если это лишило для вас дом очарования, всегда можно положить под холодильник пару селедочных голов.

Малевин рассмеялась.

— Я с вами с ума сойду. Впрочем, я и так сумасшедшая по всей видимости. Нормальному человеку в подобной ситуации стоило бы бежать от всего подальше с криками ужаса, я вот смеюсь… Так там под холодильником селедочные головы были?

— Нет, думаю запах просто въелся в обои. Вы достаточно стрессоустойчивы для всего этого. Все в порядке.

— Мне полегчало, спасибо — серьезно сказала Малевин.

Раэл тяжело опустился на табурет. Рассеянно взял в руки ломоть хлеба, долго держал его в руках, будто с трудом понимая, что он держит.

— Попробуйте поесть, — посоветовала Малевин. — Вы очень худой. В чем только душа держится?

Не в чем, а на чем, подумала. На одном упрямстве.

— Думаете, они там счастливы? — нарушил тишину Раэл.

— Кто? — не поняла Малевин.

— Женевьев и ребенок. Там где они сейчас…

Малевин вспомнила как обнимала тетушка Имоджин своего потерянного жениха. Забери она душу Раэла с собой, Госпожа устроила бы воссоединение его семьи. И что было бы потом? Раэл бы выслушал от человека, которому доверяет — Малевин была с ним в самые тяжелые минуты, — трогательный рассказ о сияющем счастье посмертия. Какое решение он принял бы?

— Вы ведь не собираетесь… умирать, да?

Раэл покачал головой.

— Подождем Тень. Посмотрим, что он скажет.

Малевин отвернулась к окну.

— А мне кажется, они одного поля ягоды.

— Кто? — теперь Раэл потерял нить беседы. Он все же откусил от хлеба кусочек, и сосредоточенно его пережевывал. Малевин смотрела на его отражение в оконном стекле, и думала, что это выражение восторга на лице можно было бы назвать даже смешным. Если не знать подоплеки.

Она специально не оборачивалась, чтобы его не смущать.

— Паучиха и Госпожа Света.

Раэл проглотил тщательно прожеванный хлеб.

— Да, вероятно вы правы. Но тут уже ничего не поделаешь. Придется смириться с тем, что создательница миров неидеальна. Как и миры, которые она создала.

— Поэтому ей все это ужасно не нравится, — вздохнула Малевин. — Что вышло у нее ничуть не лучше чем было. Меня больше интересует то, по чьим лекалам она все это насоздавала.

Ответа не последовало. Раэл спал, положив голову на руки и крепко сжимая недоеденный хлеб.

Мелевин принесла из комнаты плед, накрыла его. Хлеб отобрать так и не удалось.

Никто не беспокоил их в маленьком мирке, где больше не пахло рыбой. И сами они не были готовы выйти в большой мир. Болтали, смотрели фильмы, спали, заказывали по интернету еду. Оказалось, что у Раэла аллергия на морковь, и ему не нравятся суши. Делали вид, будто не было за пределами квартиры ничего. Иногда несмело и неловко говорили о будущем. Что делать, есл они больше не годятся на роль рыцаря и леди?

— Я могу опять работать официантом, — раздумывала Малевин. — Или пойти под крылышко к Шерил и Бесс. В нашу юридическую контору для помощи малоимущим.

— Я подамся в экскурсоводы, — поддерживал разговор Раэл, хотя было видно, что он далек от размышлений о презренных материях, и вообще от мысли что деньги заводятся не сами по себе. — Я много знаю о Хоккате в целом, и столице в частности.

— Можно основать клининговую компанию, — посоветовала Малевин. — Будешь работать топлесс, отбою не будет от клиенток.

Бывший король, и бывший вампир только швырнул в нее подушкой. Малевин увернулась, показала язык, они устроили догонялки, А когда Раэл поймал ее в узком коридорчике между кухней и ванной, она его поцеловала:

— Все думала, не слишком ли быстро бегу?

— В самый раз, — уверил он ее.

Это было очень хорошее время, простое, легкое, но прятаться от мира вечно было нельзя. Это понимали оба.

В один день, едва проснувшись, еще в полусне, мешая друг другу чистить зубы и просыпаться, они приняли решение — сегодня. Пора вылезать из кокона. Пора принять изменившийся мир, пора миру принять их изменившимися.

Дрожащими руками Малевин набрала номер Вейла. Ее секретарь-дракон ответил не сразу.

— Леди Малевин? — спросил он. — Вы вернулись?

— Вернулась, — ответила она, сглатывая подступившие внезапно к горлу слезы. — Я вернулась, Вейл. Если я что-то сделала когда-то не так…

— Мы были другими людьми, — после паузы ответил он. — Я буду рад что вы счастливы. Это все, что мне важно.

— Мне тоже, — ответила она. И выпалила: — Раэл больше не лишенный тени!

Ответом ей был потрясенный вздох.

— Это прекрасная новость. Когда вы будете готовы к возвращению в Верный клинок, к своим обязанностям?

Малевин взглянула на Раэла. Он пожал плечами.

— Сегодня, — ответила она.

— Заглянем по дороге в храм? — спросил Раэл.

Малевин заупрямилась.

— Вот уж нет. Нас бросили тут на произвол судьбы, мы сами разбирались!

— Быть может Тень просто уверен в нас?

— Тень может быть и уверен… А Госпожа Света?

Раэл долгим взглядом окинул посвежевший после его тщательной уборки коридор.

— Я хочу жить, — сказал он внезапно. — Это действительно мое желание. Не инстинкт, не рефлекс. Я хочу жить!

Малевин обняла его долговязую фигуру, тихо сказала:

— Вот этот действительно хорошая новость.

Потом они шли за держась за руки, дурачась как дети, добрых полчаса, наверное… Оттого, что Раэл то шел, наступая на асфальт с таким видом будто он прозрачный, а под ним лава, то застывал с восторженным видом глазея на лужи и желтые листья, и наглых голубей, и голубое небо, и последние в этом году зеленые травинки.

И Малевин не могла его подгонять, даже если бы они куда-то спешили. Это было все равно, что отобрать у ребенка какие-нибудь жутко ценные сокровища, вроде желудя или гвоздя. Люди забывают о такой вот красоте, думала она. Она вот, под ногами, а потому не нужна и неважна. Пока есть.

И осталось только научиться заново смотреть на мир с человеком, долгое время лишенным такой возможности.

Раэл нагнулся, подобрал лист, на котором сидел красный жучок с черными точками, которого в народе называли «птичка госпожи». Протянул ей:

— Смотри!

Он совсем изменился, лишился лоска и обаяния лишенного тени, стал похож на простого парня, которых в столице пруд пруди. Но его торжествующая улыбка меняла все.

— Мы в детстве посылали птичек госпожи на небо, за черным и белым хлебом, дурацкая такая присказка, — вспомнила Малевин. — Что-то вроде «Птичка, птичка госпожи, можешь сделать так, скажи? Полети на небо, принеси нам хлеба, черного и белого, только не горелого».

Жучок раскрыл было надкрылья, яркие, красные, показал сложенные крылышки, но улетать не стал.

— Ей холодно, — решил Раэл. Они стали искать ей подходящее место для зимовки, подальше от людских ног.

— Знаешь, — сказала Малевин, когда жучок был спасен, помещен в дупло довольно чахлого деревца в маленьком сквере, который подвернулся им по дороге. — Ни в какой храм я не пойду.

— Отчего это? — спросил Раэл.

— Разве Госпожа не должна слышать нас, где бы то ни было?

— И куда же мы пойдем?

— В музей! — Решила Малевин. — Смотреть на мою любимую картину.

Малевин целеустремленно вела Раэла вперед по залам, не давая остановиться ни у знаменитой статуи из бутылок, ни у картонных инсталляций весьма известного модного прожигателя жизни, по совместительству художника. На выставку теней известных людей, они глянули мельком — их собственные тени превосходили представленные экземпляры.

Они прошли через выставку, поражаясь, к каким ухищрениям приходилось прибегать художникам, чтобы правильно передать густоту цвета отдельных теней, их особенности, вроде неравномерного осветления по краям. В ход шло все: дерево, стекло, бумага, перья, ткани, причудливо намотанные на манекены, освещенные специальными лампами.

А вот и зал, который Малевин так любила, и в котором ни разу не была тех пор, как получила возможность бездумно тратить деньги.

Ее любимица все так же висела между двух одинаковых картин, полностью черных, ни одного просвета. Знакомая до последней складки драпировок, до последнего завитка волос, женщина все так же висела между синей водой и синим небом.

Только теперь в ее взгляде был не покой, а настороженность.

— Она прекрасна, — правда? — спросила Малевин, налюбовавшись.

Раэл помотал головой.

— А мне не нравится.

— Ну и зря, — не стала спорить Малевин. И неловко продолжила: — Госпожа! Я, короче говоря, взываю к тебе! Ты, вроде как, ну… всеслышащая и всевидящая. Вот я здесь. Вроде тоже храме своего рода. И здесь хотим, — она взглянула на Раэла. — Разобраться хотим, что происходит, что мы будем делать дальше?

Мимо прошли две элегантно одетые немолодые дамы.

— А ты дорогая говоришь, что нынешняя молодежь воспитанная, культурная. Вот полюбуйся: стоит парочка, с пустой стеной разговаривает.

— Может тоже художники? — не согласилась вторая.

— Знаю я этих художников! Надышались чем, или напились…

Малевин отошла от картины подальше.

— Какой еще стеной? — спросила она жалобно. — Раэл, я одна вижу эту картину?

Кажется это небольшое и неважное происшествие вполне могло стать тем самым прутиком, сломавшим мост…

— Нет, — медленно ответил Раэл, глядя за спину Малевин. — Не одна.

Пришлось обернуться. На локоть элегантно одетого Тени деликатно опиралась Госпожа Света. Малевин все-таки не выдержала и выругалась. И после не удивилась, что Раэл задвинул ее себе за спину.

— Спасибо за высокую оценку моей работы, леди Малевин, — с улыбкой сказал Тень, кивая на картину. — Самолично писал портрет с натуры, самолично вешал.

Послышался странный шелест, шуршание. С двух картин по краям от портрета Госпожи Света осыпалась черная краска.

Малевин не без труда узнала на одном портрете свое лицо, а на другом Раэла.

— Что это значит? — спросили они с Раэлом в один голос.

— Это значит, — также в один голос ответили Госпожа Света и Господин Теней.

— Это значит, дорогие мои, что теперь всем нам предстоит жить своим умом.

— И это не так уж и плохо правда? — добавил Тень.

— У меня к вам много вопросов. И я много с чем не согласна, — сказала Малевин.

— Да, — спросила Госпожа Света. — И какие?

Малевин открыла рот. И закрыла. Сложно было сформулировать все свои экзистенциальные претензии.

— У вас вполне будет время разобраться со в своими своими вопросами, сформулировать их, и учесть все свои пожелания.

— Какое время? — не поняла Малевин.

Тень и Госпожа Света переглянулись.

— Примерно до следующего конца всех миров. Нельзя больше позволять таким дилетантам как я, создавать миры. Вы ведь не думаете, что все c вами произошедшее, ничего не изменило?