Вертолёт, 2006 № 02

На войне как на войне
Записки военного летчика

А.В. Сурцуков

Мы продолжаем публиковать воспоминания начальника Управления армейской авиации ВВС МО России генерал-лейтенанта Анатолия Васильевича Сурцукова, в которых перед читателем предстают события афганской войны. Военный летчик Сурцуков участвовал во многих локальных военных конфликтах последних десятилетий. Афганистан стал местом, где он и большинство его сослуживцев по вертолетной эскадрилье приняли первое боевое крещение.

Говорят, что от судьбы не уйдешь, что есть люди, над которыми довлеет злой рок. Встречаются такие и среди летчиков…

Федор Степанов в нашу эскадрилью попал сразу после училища. Неплохой летчик, он довольно успешно освоил курс боевой подготовки и быстро стал командиром экипажа. Не случайно именно его в числе первых «варягов» направили воевать в Афганистан. Зная честолюбивый характер Степанова, его стремление в каждом полете доказать свою исключительность, мы не сомневались, что из похода он вернется с заслуженной наградой. Однако этого не случилось. Вопрос «почему?» долго мучил эскадрилью.

Как выяснилось, был с ним в командировке такой случай.

Пошла пара вертолетов, в которой вертолет Федора был ведомым, на выполнение задачи по досмотру караванов. На борту вертолета находилась, как и положено, досмотровая группа. «Методика» выполнения подобной задачи такая: ведущий вертолет садится примерно в километре от объекта, высаживает досмотровую группу, а те шерстят колонну на предмет обнаружения оружия. Ведомый вертолет в это время прикрывает действия наземной группы с воздуха, обеспечивает ее отход, готовясь в случае сопротивления или обстрела с земли открыть ответный огонь.

Вот и наша пара вертолетов, обнаружив в назначенном квадрате караван, приготовилась к вышеперечисленным действиям. Ведущий, не найдя приемлемой площадки для посадки, принял разумное решение дождаться, когда караван выйдет на более ровное место. Но не таков был Федор. Доложив ведущему, что будет выполнять посадку именно тут, а то рассредоточатся и уйдут, мол, сволочи, он начал моститься на террасу горного склона.

И ведь сел, однако. Все было бы хорошо, но вздумалось ему (чтобы обеспечить возможность быстро взлететь в случае надобности) развернуться на этой чертовой террасе, где и так стоишь, как на одной ноге против ветра. Ну, и во время этого неуклюжего маневра нечаянно задел несущим винтом (между прочим, вращающимся с бешеной скоростью) за склон горы. Хорошо, что десантуру успел высадить. Вертолет от такой «грубости» отбросило набок, винт разлетелся в разные стороны, а вся машина во мгновение ока превратилась в груду металлолома, из-под которой выполз ошалелый экипаж, волею случая отделавшийся ушибами.

На выручку потерпевшему аварию «борту» поспешила из Кабула группа, состоящая из «полосатых» прикрытия и «зеленых» спасательных (для запутывания врага в эфире было принято именовать в открытых радиопереговорах Ми-24 — «полосатым», Ми-6 — «большим», а Ми-8 называли «зеленым», прим. ред.). Один из них пошел на посадку, чтобы забрать Федин экипаж. Во время зависания вертолет также задел винтом гору, и. на земле образовалась уже вторая куча дымящегося металла. Только когда вызвали с ближайшего аэродрома редкостную тогда «эмтэшку», смогли с огромным трудом вызволить незадачливые экипажи из каменного плена.

Прошло полгода после возвращения Феди, когда наша эскадрилья засобиралась в свою командировку в Афганистан. Никто кандидатуру Степанова на эту командировку и не рассматривал. Но неукротимое самолюбие не давало Федору покоя, и он написал рапорт с просьбой отправить и его тоже. Сложное чувство вызвал этот рапорт у нас. С одной стороны, опытный летчик нам не помешал бы, помог бы быстрее освоиться в реальных боевых условиях. С другой стороны, я лично, будучи заместителем командира эскадрильи, прекрасно понимал, что когда перья у летчика торчат не только из задницы, а изо всех мест — добра не жди. Но командование рассудило иначе, видно, Федя нашел убедительные аргументы.

Действительно, по прибытии на место Степанов на практике многое нам открыл. И летал смело, я бы даже сказал, бесшабашно. Большое впечатление на комэска Юрия Васильевича Грудинкина произвел такой его прием: перед сбросом бомб Федя зажигал дымовую шашку под брюхом, имитируя подбитый вертолет, потом сухим листом падал на цель и с расчетного рубежа, отбросив шашку, производил бомбометание. Объяснял свои действия так: противник меньше внимания обращает на подбитый вертолет. У меня же на этот счет сложилось совершенно противоположное мнение: у любого волка срабатывает рефлекс добить ослабевшую жертву, поэтому ей уделяется наибольшее внимание.

Жизнь расставила все точки там, где они должны быть.

Федор летал на боевые задачи все более смело и даже залихватски. Его бреющий полет происходил уже не в метрах, а в сантиметрах от земли. «Правак» его экипажа Саня Чередников говорил после полета, утирая пот: «Он так убьет меня».

Борттехник Серега Богза написал рапорт о переводе на другую машину. Остальные командиры начали роптать, мол, так не успеем натаскаться перед выполнением серьезных задач, которые уже замаячили на горизонте, ведь Федя все удары (вылеты на выполнение огневых задач) на себя забрал! Это послужило поводом для серьезного и непростого разговора со Степановым. И я, употребив имеющуюся власть, отказался в дальнейшем планировать Федора к вылетам.

Через неделю грянула первая в нашей командировке операция серьезного масштаба. Она быстро набрала обороты, интенсивность вылетов резко возросла. Начал сказываться дефицит экипажей. Командир эскадрильи скрепя сердце начал планировать и Федора, взяв с него клятвенное обещание «не шалить». На задании в Газни Степанов сдержал свое обещание, образцово и без лишнего выпендрежа выполнив вылеты на разведку. Собравшись вылететь обратно в Кабул, он запустил вертолет, приготовился вырулить к месту взлета. В этот момент к его машине слишком близко подрулила пара «зеленых» с Кандагара. Саня Чередников, указав командиру на возможность «интимной близости» между их вертолетом и чужаком, начал жестами из кабины выражать свои чувства (командир подтвердил их соответствующими словами по радио).

Но то ли командир кандагарской «восьмерки» чего-то недопонял, то ли неправильно истолковал жестикуляцию, только его машина пошла на разворот на ужасающем расстоянии от винта Фединой «вертушки». Удар, скрежет, свист разлетающихся частей фюзеляжей, разрубаемых двумя винтами во взаимной рукопашной, и вот она — готовая авангардистская «композиция» из металла, которая еще минуту назад была двумя исправными, «живыми» вертолетами.

Не успели мы выдохнуть после этого «случая», как через два дня при завершении операции в районе Пагмана Федя опять «отличился», да еще как!

Шла зачистка кишлаков района. Степанов со своей парой осуществлял авиационную поддержку десантников одного из подразделений 103 ВДД (воздушно-десантной дивизии). Он уже улетел из назначенного ему квадрата, чтобы дозаправиться, когда замполит роты, не предупредив авианаводчика, решительным броском выбил душманов из крепостешки, откуда те сдерживали наступление наших основных сил. Наводчик, не подозревая об уже достигнутой победе над опорным пунктом противника, дал Фединой паре целеуказание на обработку крепости НУРСами. А стрелял Федя всегда отменно.

Вечером на командирский стол лег его рапорт: «Прошу отдать меня под суд за убийство советских военнослужащих». На Степанова было страшно смотреть: вместо глаз черные ямы без малейшей искры чувств. Казалось, у человека вынута душа, осталась только одна телесная оболочка. Мы начали хором убеждать его, что вины в случившейся трагедии на нем нет, что к этому же выводу пришла и комиссия. Федор обратился ко мне с просьбой запланировать его на завтрашнюю операцию, иначе он вообще будет бояться летать. В ответ я пробубнил, что теперь это будет решать командир эскадрильи.

Через два дня, освободив себя от вылетов на сутки, я решил заняться годовым планированием. В плановой таблице боевых вылетов наша пара фигурировала в качестве ПСО (вертолеты поисково-спасательного обеспечения), но это так, на всякий случай, поднимают эту пару крайне редко. Только приступил к делу, как с криком вбежал дежурный: «Пару ПСО на вылет, «зеленый» где-то упал!».

В считанные минуты взлетаем. Через 15 минут мы уже в районе кишлака Тангихула, примостившегося на берегу речушки, что течет по дну довольно глубокого ущелья. Над ущельем уныло крутится четверка «полосатых» соседней эскадрильи, которые работали по цели. Пытаюсь выяснить у них по радио, что случилось, однако слышу только невнятное бормотание про позывной «зеленого» и его столкновение с горой.

Господи, да это же Федя! «Смотри под собой справа», — кричит один из «полосатых». И точно, вижу внизу столб дыма и разбросанные части вертолета. Резко даю ручку от себя, вертолет клюет носом вниз, вдруг чувствую, что управление заклинило. Только этого не хватало! Смотрю на приборы: ага, все нормально, значит, дело не в этом. «Восьмерочка» не любит грубого отношения, при резких тычках ручкой происходит запирание управления. Мысленно извиняюсь перед машиной, сбрасываю шаг-газ, и она тут же отвечает радостно ожившим управлением. С ходу выполнив посадку у дымящегося железа, кричу сквозь шум винтов спасателям, чтобы искали экипаж. «Полосатые», прогундосив, что у них закончилось топливо, уходят. В районе остаемся мы с ведомым Юркой Наумовым, который продолжает носиться надо мной, прикрывая сверху. Вдруг он возбужденно докладывает, что видит толпу «духов», бегущих по направлению к крепости левее от нас метрах в двухстах. Да и я замечаю, что мужики, которых мы высадили, пригибаются, а вокруг них что-то камешки начали подпрыгивать. Сквозь грохот двигателей происходящее за стеклом кабины становится похожим на кадры киноленты, только не понятно, кто крутит это кино. Жестами показываю спасателям, что действовать надо быстрее, а по радио даю Юре команду открыть огонь по противнику. Юрка носится, едва не задевая верхушки деревьев, и извергает залпы НУРСов один за другим. Когда запас ракет заканчивается, я приказываю ему работать носовым пулеметом, да что толку от этой пыкалки.

Становится «скучно». Взлететь нельзя. Чувствую себя букашкой на ладони великана, которую он может в любой момент прихлопнуть. Но тут ребята на кусках брезента начинают подтаскивать к вертолету то, что осталось от экипажа. Надежда оставила нас, как только мы взглянули на содержимое носилок. Тело Феди, застывшее в позе боксера, было похоже на черную статую. Все, что осталось от Сани Чередникова — это кусок обгорелого мяса, из которого торчали уцелевшие кисти рук. Почему-то небрежность, с которой тащили к вертолету брезент, покоробила. Тяжело дыша, старший из спасателей выдохнул: «Все, взлетаем!». Кабина наполнилась запахом горелого мяса.

Какая-то волна поднялась в груди, заполнив сердце ненавистью к врагу, невыразимой тоской и жалостью к погибшим, ощущением страшной несправедливости происходящего. Но ведь надо еще и самим из этого каменного котла смерти выбраться!

Включаю форсаж — есть такой режим на «эмтэшке», разворачиваюсь против ветра и даю залп из всех видов оружия по ненавистной крепости. Облако пыли поднимается над ней, но это только начало, погоди, мы еще придем сюда, чтобы поплотнее разобраться!

В комнате повисла стойкая завеса сигаретного дыма. Над разложенной на столе картой навис головами весь штаб эскадрильи, усиленный лучшими стратегами соседней эскадры Полянского. Вместе наутро нам предстояло выполнить сложную и ответственную тактическую задачку.

Неподалеку, верстах в ста пятидесяти (сорок минут лету), в местечке под названием Падхаби-Шана у «духов» «нарисовался» огромный, фронтового значения склад с оружием и боеприпасами. Перед нами была поставлена задача в этот склад «постучаться» и, не дожидаясь вопроса: «Кто там?», распотрошить его к едреной фене.

Решили «подвеситься» серьезно. У «зеленых» наведения — по две пятисотки на подвесных фермах, не считая мелких «брызг» в виде блоков неуправляемых ракет. Каждая такая бомбочка калибром пятьсот килограмм способна оставить руины вместо любого сооружения, если попадешь, конечно. На «полосатые» решили подцепить по две двухсотпятидесятки, кроме обычного обязательного набора в виде блоков ракет и пулеметов. Ну что с них, «полосатых», возьмешь, не потянут они больше боеприпасов в этих условиях. Чтобы наверняка поразить цель, взяли две пары «зеленых», шесть (!) пар «полосатых», да еще для прикрытия, если ПВО окажется более мощным, чем мы посмели предположить, четыре пары истребителей МиГ-21.

Общий замысел операции был выработан на КП полка под руководством Павлова (полковник, командир полка, прим. ред.), решившего самому возглавлять этот налет, и кинут нам в виде кости на догрызание, на отработку деталей. Н-да, детали-то иногда и есть самое главное.

Карта уже вся испещрена значками и загогулинами, на листах бумаги отдельно вычерчен не один вариант предстоящего удара, а командиру эскадрильи Грудинкину все не нравится «толчея», которая образуется в воздухе, если авиапредатель (местный житель, «источник», который должен был с борта вертолета указать местонахождение объекта для атаки, прим. ред.) с первого захода цель не покажет.

«Стратеги, мать вашу! Когда это было, чтоб он с первого раза указывал цель? Такую кодлу вертолетов разве что по эшелонам развести можно, если сразу в цепочку на цель выйти не получится», — горячился комэска.

Саня Садохин (летчик, замполит эскадрильи, прим. ред.), пошептавшись с Петей Луговским, замкомэска «полосатых», осторожно предложил: «Командир, а что если пара наведения свое дело сделает, а потом уж свистнет остальных, каждый из которых будет до поры до времени в своей зоне ожидания?».

Комэска, посмотрев на замполита так, будто впервые его увидел, спросил: «А ты посчитал, Кутузов, сколько нам надо топлива, чтобы в зонах ошиваться?».

Раньше Санька среагировал Кузьминов, штурман эскадры. Лежа на своей койке и не отрывая взгляда от потолка, он проскрипел: «Командир, я уж прикинул, если первая пара му-му топить не будет, сделает свое дело быстро и если на крейсерской скорости в зонах станем крутиться, то на три захода хватит».

«Ну допустим, а кого в пару наведения пошлем?» — не соскакивая с кочеткового тона, спросил командир.

«Ну вы же знаете, инициатива в армии наказуема, я предложил, мне и расхлебывать», — лукаво щурясь, «пропел» Садохин.

«Васильич пойдет (А.В. Сурцуков, прим. ред.), у него «правак» лучше бомбит, а там промахнуться нельзя!» — ответствовал Грудинкин. Встал и хлопнул ладонью по карте, давая понять, что на этом дебаты закончены и решение принято!

Загрузка «источника» в вертолет происходила утром с особыми мерами предосторожности. Работавший с нами постоянно подполковник ГРУ по кличке Миша Грек подогнал вплотную к двери машину, в которую быстро прошмыгнул его агент, накрытый попоной. И вскоре мы понеслись по безмятежно-синему небу на свидание с ничего не подозревающими «духами». Мощный гул двигателей придавал уверенности, а осознание того, что за тобой двигается такая армада, — силы.

Полет на предельно малой высоте обостряет чувства. Твои рецепторы подключаются к «организму» машины, и уже мчится над землей некий симбиоз из железа и плоти, мышц и бустеров, крови и топлива, нервов и проводов. Мы уже думаем вместе, чувствуем одно и то же, и если где-то в недрах машины что-то кашлянет, то отзвук ощущается ребрами. Летчик щупает воздух кончиками лопастей, вдыхает запахи весны горловинами двигателей, касается земли пятками колес, глядит на землю циферблатами приборов.

Я лечу, и пространство подвластно мне. Вот оно податливо выстилается лентой под брюхом вертолета. Деревья, пригорки, дома послушно пригибаются, когда я пролетаю над ними. Облака смиренно пропускают через себя, неслышно облизывая бока. Время замедляет свой бег, зная, что летчику Верховный судия не засчитывает полет в счет времени, проведенного на земле. Движение становится сутью всего происходящего. Все остальное: страх, ненависть, любовь — остается внизу.

А вот и она, цель. Перекрестье прицела безжалостно вперилось своей паутиной в грязную серо-коричневую стену. Кнопка огня откинута, главный выключатель вооружения разблокирован, табло подвесок загорелось хищным красным цветом. Тело машины напряглось, готовясь исторгнуть тонну взрывчатки. Сброс! Есть!

С облегчением взвыли движки, радуясь освобождению от обузы, унося машину побыстрее прочь от осколков собственных бомб, от ответного лая пулеметов и разящих наповал ударов ПЗРК.

Сзади слышу мощное уханье разрывов и, спиралью набрав высоту, обозреваю результат нашей работы: над руинами бывшей еще минуту назад крепости поднимается султан черного дыма. Из его центра струями пронзительного красного цвета забил «фонтан». На конце каждой его струи вспыхивала, разгоралась неистовым белым светом и, опадая, гасла звезда. Звезд было много, они щедро рассыпались по всей округе, и казалось, что вскоре ими заполнится все окружающее пространство.

Оцепенение прервал голос Павлова в эфире, который понял, чем «любование» такой красотой может грозить следующим «бортам», выходящим на цель, и мощным командирским рыком приказал прекратить работу, уйти на аэродром.

Через неделю на стоянке снова появился Миша Грек. Он рассказал нам последствия этого удара с воздуха. За месяц до описываемых событий военный суд приговорил командира пехотного полка к шести годам колонии за «негуманное обращение с местным населением». Трудно сказать, что явилось действительной подоплекой данной акции, возможно, давление со стороны стран Запада, США? Вот и после нашего налета в Кабул, в ставку военного командования советских войск, возглавляемую в тот период маршалом С.Л. Соколовым, прибыло несколько старейшин из кишлака, подвергнутого бомбардировке. Они поведали маршалу, что шурави камня на камне не оставили от кишлака, погибло много мирных жителей, среди которых десятки детей. Соколов приказал выяснить, кто в этот день работал по данной цели, отдал распоряжение об образовании комиссии для разбора «случившегося случая». Авторитетная комиссия на двух БТР под прикрытием трех БМП и парочки танков выехала на место «трагедии»…

Взорам членов комиссии предстал абсолютно целый кишлак с носящимися по улицам ребятишками, и только на месте бывшего склада с оружием — огромная воронка, слабо чадящая остатками дыма. По всему поселку валялись осколки от мин, зарядов к гранатометам, снарядов с клеймами китайских фабрик. Призвав к ответу старейшин и поговорив с ними «душевно», члены комиссии услышали уже другой рассказ о том, как несколько раздосадованных и взбешенных огромными материальными потерями «духов» пришли в кишлак и, пригрозив вырезать семьи этих старейшин под корень, заставили их идти жаловаться.

Выслушав доклад, маршал Соколов старчески пожевал губами и произнес: «Так, мне все ясно, это политическая провокация. Летчиков и офицера ГРУ, отвечавшего за операцию, представить к наградам».

Да уж, выдохнули мы, выслушав рассказ Миши Грека, а потом подумали: «А что бы было, промахнись мы?!».

Ну, а награды? Миша вроде бы свое получил, а мы. Да если бы нас за каждый точный удар награждали, мы обвесились бы орденами погуще Брежнева!