Веселые ваши друзья

Пять баллов на Черном море

Известный детский писатель Макс Бременер вспоминает:

«Во время встречи с учениками московской школы-интерната кто-то из ребят задал мне неожиданный вопрос:

— Скажите, пожалуйста… а с кем из писателей вы дружите?

Я назвал несколько имен, и в их числе Юрия Сотника. В ответ раздался заинтересованный гул, ребята о чем-то зашептались, и тотчас снова встал тот, кто спрашивал, с кем я дружу.

— Тогда расскажите о ваших приключениях».

Как видно, у ребят сложилось довольно стойкое мнение: где Сотник — там приключения.

И между прочим, они не так уж далеки от истины.

Правда, выдающихся приключений у Сотника почти не было. Можно отметить разве что его юношескую попытку — не без влияния книг Джека Лондона — отправиться на Ленские золотые прииски. Да и та, собственно, кончилась неудачей. «До приисков не доехал, заболел и чуть живой вернулся в Москву», — вспоминает Юрий Вячеславович.

Зато историй помельче было в жизни писателя сколько угодно. Особенно в детстве и отрочестве. В этом смысле ребята как в воду глядели: почти все, что позже выпало на долю героев Сотника, прежде было испробовано им самим. Из дому он сбегал, лодку подводную мастерил, маску со своего лица снимал, по вентиляционной системе в школе лазал, и при этом чуть не погиб. Фотографией и киносъемкой увлекался[8]. А уже будучи взрослым, испробовал в лодке «пять баллов на Черном море», и, по свидетельству того же М. Бременера, сопровождавшего его в этой поездке, «приключение удалось».

Я напомнил об этом не для того, чтобы уточнить, что на самом деле случалось с Сотником, а чего с ним не было. Нет, мне просто хотелось показать, что Юрий Сотник принадлежит к тому типу писателей, который пишет лишь о том, что досконально знает. Он принципиальный противник фальши и приблизительности в искусстве. И если уж он позволяет себе посмеиваться над героем, который лишь хвастает, что пробовал эти самые «пять баллов на Черном море» (вы узнали, конечно, за этими словами Лодю из рассказа «Человек без нервов»), то можно не сомневаться: сам он эти «баллы» пробовал или по крайней мере готов попробовать в любой момент!

Цена слова

Такая готовность ответить делом на каждое написанное слово отличала Аркадия Гайдара. И он требовал этой готовности от всякого, кто берется за перо.

Есть рассказ о Гайдаре, основанный на подлинном происшествии. Он принадлежит перу детского писателя Р. И. Фраермана, дружившего с Аркадием Петровичем.

Это рассказ о мальчике, который при встрече с Гайдаром сказал, что сам пишет рассказы и мечтает стать писателем. Гайдар предложил ему написать рассказ вместе, сочиняя фразы по очереди. Мальчик охотно согласился. Подумав немного, он написал: «Путешественники вышли из города…»

— Теперь вы! — сказал он Гайдару, но тот не спешил.

— Вот выйдем из города, тогда и узнаем, какая должна быть вторая фраза в нашем рассказе.

Утром они действительно вышли из города. Час идут, другой… Мальчику стало невмоготу.

— Может быть, сядем на автобус? — предложил он. — Деньги у меня есть.

— У меня тоже, — сказал Гайдар. — Но ты же написал «Путешественники вышли из города», а не выехали на автобусе…

И они продолжали идти…

Мальчик так и не написал этого рассказа. Но он получил урок. Он понял, что рассказ мало написать: надо еще суметь ответить на каждое свое слово поступком. Он понял, что за каждое слово своего рассказа настоящий писатель готов расплатиться чем угодно. Даже своей жизнью.

Вначале был котенок

С такой же непреклонной верой в силу и вес каждого слова создает свои произведения Юрий Сотник.

Начал он писать очень рано. Еще в четвертом классе («в четвертой группе», как тогда говорили) его рассказ — в форме дневника котенка — занял первое место на школьном конкурсе. Такой рассказ не мог не быть смешным. Вот как рано начинался будущий юморист!

Уже в то время он всерьез подумывал о писательстве. И казалось бы, все располагало к этому: было понимание и благословение матери; был прекрасный учитель литературы Иван Иванович Зеленцов — прототип учителя Николая Николаевича из рассказа «Исследователи». («Думаю, что благодаря ему, — вспоминает писатель, — добрая половина нашего класса пошла по гуманитарной линии»). Был, наконец, и домашний литературный наставник — друг семьи будущего писателя В. М. Авилов, сын писательницы Л. А. Авиловой, дружившей с самим Чеховым и оставившей о нем интересные воспоминания…

Тем не менее «настоящий» Сотник сложился не скоро: лишь в 1939 году журнал «Пионер» напечатал рассказ «„Архимед“ Вовки Грушина», который ныне справедливо считается одним из лучших рассказов в нашей детской литературе.

Но и после этого дела не пошли быстрее. Первая книга Сотника появилась в 1946 году; сборник рассказов «Невиданная птица» — в 1950-м. Писатель явно не спешил выступать с новыми произведениями; его требовательность к себе была высокой. Столь же медленно его творческий багаж пополнялся и дальше: повесть «Приключение не удалось» появилась в 1960 году, «Машка Самбо и Заноза» — в 1965-м. До этого и позже увидели свет также несколько пьес писателя.

Сотник и Носов

Этих писателей критики всегда ставят вместе. И не зря: они почти ровесники (Сотник моложе на шесть лет) и путь свой в литературе начинали почти одновременно: у Носова первая книжка вышла в 1945 году, у Сотника — годом позже. Оба — юмористы, оба посвятили свой талант детям.

Да и работа их в «веселом цехе» имеет точки соприкосновения: в юморе обоих писателей немалую роль играют комизм характеров, комизм положения и комизм возраста.

Есть, наконец, и сюжетно-психологические совпадения.

В «Веселой семейке» Носова Мишка Козлов берется за постройку инкубатора после того, как у него взорвалась паровая машина: «Мишка слишком сильно нагрел воду, банка лопнула, и горячим паром ему обожгло руку».

У Сотника Вовка Грушин берется за сооружение своего «Архимеда» после аварии с моделью ракетного двигателя, где тоже дело кончилось взрывом…

А если внимательно прочесть сцену из рассказа Сотника «Райкины „пленники“», где два видных члена школьного краеведческого кружка Боря и Лева пытаются пришить пуговицы к брюкам и пиджаку, можно заметить, что сцена эта напоминает ситуацию из рассказа Носова «Мишкина каша»…

Все эти сходства и совпадения я перечислил, чтобы вполне определенно заявить: несмотря на все это, Николай Носов и Юрий Сотник писатели и юмористы разные. Очень разные. И внешние сходства только сильнее подчеркивают их внутренние, куда более существенные различия.

Основой для этих различий служит то, что ведущие герои Сотника в основном постарше носовских. Для книжек Носова типичны малыши и младшие школьники, а в рассказах и повестях Сотника главный герой — почти всегда подросток. (Из-за этого Сотника именуют нередко пионерским писателем).

У обоих писателей среди главных и любимых героев преобладают исследователи; но если у Носова они исследуют только окружающий мир, то у Сотника они изучают еще и самих себя: свой характер, волю, способность к совершению геройских дел.

Детям свойственно оглядываться вокруг; их бесконечные «почему» касаются чего угодно, кроме самих себя; подростку же особенно важно выяснить, какой я сам, чего я стою.

Я говорю о подростке в мужском роде, но потому лишь, что само это слово мужского рода. Подростками же, конечно, бывают и девочки. И хотя у них собственные сложности в это время, но, как и мальчиков, их тоже влечет желание исследовать собственный характер и тяга к героическому.

Женское равноправие

К слову сказать, девочки как комические персонажи не очень-то пользуются вниманием детских юмористов. (Зато уж юмористы взрослые, дождавшись, когда девочки подрастут, охотно избирают их героями своих произведений и дружно высмеивают девичью рассеянность, женскую непоследовательность, мнительность, сварливость, страсть к нарядам… Возможно, это происходит потому, что большинство юмористов принадлежит к мужскому полу…)

Среди героев Носова девочки составляют весьма небольшую часть, а на первых ролях выступают и вовсе редко. А в книгах В. Голявкина, скажем, девочек практически не встретишь вообще. Ни в рассказах, ни в повестях. Даже серьезных.

Зато Юрий Сотник — явный сторонник «женского равноправия». Девочки у него столь же часто оказываются в центре событий, что и мальчики. Вспомним Аглаю из цикла рассказов, написанных от лица Леши Тучкова (самый известный из этих рассказов — «Как я был самостоятельным»). Вспомним Нату Белохвостову из повести «Приключение не удалось»; Машку Самбо и ее сестру из повести «Машка Самбо и Заноза»; Раю из рассказа «Райкины „пленники“»; Машу Брыкину из рассказа «Человек без нервов»… Все они играют в этих произведениях ведущие роли.

И наконец, Таня Закатова из рассказа «Белая крыса» — о ней мы потолкуем подробнее.

Крыса на торжественной линейке

Подросток — главный герой и главный читатель книг Юрия Сотника — стремился и будет стремиться к подвигу: для него это вопрос жизни и смерти, вопрос, диктуемый возрастом. И писатель горячо поддерживает это законное и благородное стремление. Хотя и не устает напоминать: мало только ожидать подвига — надо и готовить себя к нему. Этой готовностью, нацеленностью на подвиг писатель и наделяет лучших своих героев — не только мальчиков, но и девочек. Чтобы убедиться в этом, достаточно заглянуть в один из лучших рассказов писателя «Белая крыса».

Один из лучших… Кому-то из вас это покажется явным преувеличением. Сказать откровенно, я и сам до поры до времени не считал его таковым и удивлялся даже: отчего это писатель, вкус которого, на мой взгляд, почти безупречен, упорно включает этот рассказ чуть не в каждый сборник своих произведений? Что в нем такого замечательного?

И лишь недавно, перечитав «Белую крысу» заново, я наконец-то понял, в чем дело. Понял, что в рассказе описан настоящий подвиг, хотя развертывается он в обстановке детской игры, а в самом центре сюжета оказывается такой несерьезный «персонаж», как крыса.

Напомним содержание рассказа, созданного накануне войны.

Пятерка ребят из пионерлагеря «Карбид» во главе со звеньевой Таней Закатовой прибывает в соседний лагерь (к «трикотажам») с пакетом — вызвать соперников на военную игру. Председатель совета лагеря Миша Бурлак, приняв пакет и торжественно зачитывая послание собравшимся на линейке ребятам, вел себя несколько странно: то «поводил плечами, то вдруг выпячивал живот, то убирал его», то зачем-то «поднял правую ногу, согнув ее в колене…»

Причина этого скоро открылась: из коротких штанин председательских трусов выползла белая крыса и шлепнулась на землю. «В ту же секунду отчаянный визг раздался над линейкой. Два „трикотажа“, сбитые с ног, покатились на землю. Чья-то фигура мелькнула над забором и скрылась за ним». Это была звеньевая «карбидов», отчаянно боявшаяся крыс…

Большинство юмористов, развивая такой сюжет, на этом бы и остановились. Ведь посмеяться тут уже есть над чем: смешон и председатель, пришедший с крысой на торжественную линейку; смешна и звеньевая, которую уже само появление крысы повергло в такую панику. Смешна, наконец, и степень овладевшего ею страха (два «трикотажа» оказались при этом даже сбитыми с ног). Да и мораль бы тут нашлась подходящая: будучи звеньевой, научись не бояться таких пустяков, как крысы. Или: общественные дела не путай с личными (это уже в сторону председателя).

Но Сотнику мало и этого смеха, и этой морали. Там, где большинство из его коллег закончили бы рассказ, Сотник его только начинает. У него это всего лишь прелюдия — «сказка будет впереди».

Самый настоящий подвиг

Оказывается, у Таниного звена было еще одно — теперь уже тайное — задание. Начиная игру, «карбиды» хотят создать в глубоком тылу «противника» свой наблюдательный пункт. Танино звено находит для этого превосходное место — в погребе, среди пустых бочек. Таню, однако, замечает один из «трикотажей», другой ему не верит. И тогда «трикотажи» устраивают испытание, для Тани особенно страшное: спускают в погреб ту самую крысу, которая так ее напугала…

Тут важно понять меру страха, испытываемого девочкой. Тем, кто не боится крыс, кажется: что за чушь, какое же это испытание — крыса?!

Вспомним, однако: в старину заключенных (и разумеется, отнюдь не девочек!) бросали в подвалы с крысами. Считали, видимо, что присутствие крыс серьезно подорвет моральный дух узников.

Ведь все зависит от того, как посмотреть на крысу. Писатель Юрий Олеша в книге «Ни дня без строчки» рассказывает, как «наблюдал однажды за крысой, которая не знала, что за ней наблюдают. Нас разделяло толстое стекло магазинной витрины, она меня не слышала, жила полной жизнью. Обычно и она нас боится, и мы ее боимся, а тут нас разделяло стекло. Правда, мне все же стоило труда заставить себя смотреть; правда, все же душа уходила в пятки».

Видите, даже у взрослого мужчины при одном взгляде на крысу «душа уходила в пятки», хотя крыса была за стеклом. Что же говорить о девочке, смертельно боящейся крыс! Что она-то должна была испытывать в эту минуту…

Понятно отчаяние Таниных товарищей: они не меньше «трикотажей» были убеждены, что девочка не вынесет такой пытки. А между тем…

«Таня крепко зажмурила глаза. Все сильней и сильней дрожали ее сжатые кулаки и худенькие плечи.

Крыса часто останавливалась, сворачивала в сторону, но все же приближалась к ней. Вот она вошла в бочку, обнюхала дрожащий кулак и, неожиданно вскочив на Танину руку, стала карабкаться на плечо. Не разжимая глаз, Таня широко открыла рот. И Лёня понял, что сейчас раздастся тот истошный, пронзительный визг, который раздался вчера вечером на линейке „трикотажей“. Но визга он не услышал. Таня сжала зубы и больше не делала ни одного движения. А крыса забралась на ее плечо и подползла к шее. Ее белые усики шевелились возле самого Таниного уха…

Где-то далеко прозвучал горн. В ту же секунду крыса вылетела из бочки. Дрыгая лапами, она взвилась вверх и исчезла».

Теперь уж «трикотажи» не сомневаются в своей ошибке: мыслимо ли, чтобы та пискля и трусиха вынесла такую пытку! Они снимают осаду с погреба. А товарищи Танины, ко всему прочему буквально умирающие от жажды, молча смотрят на нее, потрясенные увиденным…

Разве не подвиг описан здесь? Самый настоящий подвиг. Что из того, что совершается он не в тылу у фашистов, а в детской игре? Разве чтобы вынести такое испытание, меньше нужно физических и душевных сил, чем на самом страшном допросе? Я абсолютно уверен: нет, не меньше.

Но если это всего лишь игра, да притом детская, то, может быть, глупо расходовать столько сил: да пропади всё пропадом, к чему такие мученья?.. Нет, не глупо, утверждает писатель. Это и есть подготовка к подвигу. А к настоящему подвигу и готовиться надо по-настоящему. Без «липы».

Можно ли согласиться после этого с критиком И. Андреевой, которая пишет о Сотнике: «Каждый его рассказ — забавная игра»? Мы только что видели, что даже рассказ, сюжетом которого является настоящая игра, не очень похож на игру. Тем более на игру «забавную».

Такой рассказ, как «Белая крыса», не мог бы написать Носов. Он написан в совершенно ином ключе.

В то же время для Сотника такой рассказ типичен. Почти все его произведения, начавшись как смешные, по ходу сюжета выливаются в серьезные, драматические, реже — лирические. Буквально в каждом из них мирно уживаются юмористическая, я сказал бы даже — комедийная стихия (чуть не из каждого рассказа Сотника могла бы вырасти небольшая комедия) и стихия лирико-драматическая. Они именно уживаются, как бы сосуществуют, не вступая друг с другом в конфликт и даже почти не соприкасаясь. Чувствуется, что это не случайная черта, а выражение позиции автора.

Смех без смешных фраз

Юмористов, пишущих для детей (да и всяких других, впрочем), можно разделить по самым различным признакам: по силе и окраске смеха, по соотношению серьезного и смешного, по тяготению их к комизму слова или положения и т. д.

Но можно взглянуть на них и с иной стороны.

Дело в том, что одни юмористы, можно сказать, помнят, что они юмористы, и нередко даже подчеркивают это (С. Михалков, В. Голявкин, Э. Успенский). А другие как бы не помнят этого. Есть и промежуточная группа писателей, которые, с одной стороны, вроде бы не отрицают, что они юмористы, а с другой, однако, и не подчеркивают этого.

Юрий Сотник, пожалуй, и принадлежит к этой, последней группе. Он готов нести свой «крест» юмориста, но в практике своей старается эту роль забыть. В этом смысле он напоминает Гайдара или Пантелеева, которые настойчиво искали пути к смешному, но вовсе не считали, что создают юмористику.

Впрочем, в отличие от Гайдара и Пантелеева, у Сотника почти не встретишь смешных фраз — ни в речи повествователя, ни в речи героев: Сотник принципиально не признает «юмора смешной фразы», как он выражается (то есть, на языке теории, комизма слова). Не признает ни у себя, ни у других. «Я предпочитаю танцевать от характеров», — говорит он.

Особенно не по нутру ему нарочито нелепые выражения и фразы, когда милиционер выражается слишком казенно, деревенская женщина — неграмотно и т. п.

Неотрывно от ситуации

Но как же тогда Сотнику удалось прослыть юмористом? Отчего, по словам серьезного критика Б. Сарнова, «читая книги Сотника или следя за делами и поступками героев его пьесы, буквально изнемогаешь от смеха»?..

Цель юмориста обычного, который «помнит», что он юморист, — рассмешить читателя. Не у всех эта цель главная (если она главная или даже единственная, итогом этого может быть только смех ради смеха). Но у каждого она есть.

Есть ли такая цель у Сотника? Поскольку он не отрицает своей принадлежности к юмористике, по-видимому, тоже есть. Но он убежден, что смех в художественном произведении должен возникать абсолютно естественно, как бы сам собой, без малейшего нажима со стороны писателя. Этим и объясняется тот поразительный факт, что «чистых» смешных фраз в книгах этого юмориста практически не найти.

Это не значит, что смешных фраз у Сотника вовсе нет. Но фокус-то в том, что смешны они не сами по себе, а неотрывно от складывающейся ситуации. И чтобы посмеяться над такой фразой, надо прежде войти в эту ситуацию, а для этого прочитать не меньше страницы текста.

Тут самое время сказать о таком понятии, как контекст. Понятие это нам, без сомнения, пригодится.

Контекст — это, попросту говоря, предлагаемые автором обстоятельства. Не зная этих обстоятельств, конкретных условий, в которых протекает действие, мы не можем правильно понять ни самих героев, ни поступков их, ни даже полного смысла произносимых ими слов.

Так сплошь и рядом бывает и в жизни. Если мы вошли в комнату, где рассказывается какая-то история, то, не зная истоков ее («контекста разговора»), мы можем не понять дальнейшего рассказа.

И тем более важен контекст в искусстве смеха. Чтобы посмеяться даже над простым анекдотом, мы предельно внимательно вслушиваемся в «предлагаемые обстоятельства». Ведь стоит пропустить какую-то деталь — и смех (а значит, и сам анекдот) может не состояться…

Ну а для стиля Юрия Сотника и тем более для его смеха контекст не просто важен, а жизненно необходим. «Предлагаемые обстоятельства» — это кирпичи, из которых возводится здание его юмористики.

Тоскливо глядя на быка

Обратимся к рассказу Сотника «Человек без нервов».

Стремясь поразить своей отвагой Машу Брыкину, Лодя нарочно дразнит могучего колхозного быка Берендея, которого «вся деревня боится» из-за его крутого нрава. Лодя, конечно, думает, что бык надежно привязан, иначе он не стал бы так рисковать. Ведь на самом деле он побаивается даже «коров, а о быках и говорить нечего».

Но Берендей вдруг оторвался от привязи и побежал за Лодей! У «человека без нервов» вмиг пропала охота демонстрировать свою храбрость. Он и сам не заметил, как очутился под разлапистой елью, и пролежал там столько, что бык за это время куда-то исчез.

К счастью для «храбреца», Маша тоже пустилась бежать от быка и не заметила такого позора. Но вот она вернулась и укоряет Лодю: бык же колхозный! «Он же пропадет!»

Долго пришлось искать Берендея… Нашли наконец. Маша тотчас отправляется за подмогой, а Лоде наказывает: «Оставайся здесь и никуда его не пускай, пока люди не придут. Только близко не подходи. Ладно?

— Л-ладно, — вяло отозвался Лодя, тоскливо глядя на быка…»

Если не знать ситуации, можно не найти в этом разговоре ничего смешного. Теперь же, когда мы знаем, как напуган был «человек без нервов» и как отчаянно улепетывал он от быка, нам понятно, почему он «вяло» отозвался на предложение никуда не пускать быка и почему глядел на него «тоскливо». Можем оценить и юмор Машиной фразы: «… Дай мне честное слово, что не будешь близко к нему подходить!»

Так с учетом контекста, казалось бы, абсолютно не смешные фразы наполнились смехом. Да еще каким!

Что будет, если…

Не противоречит ли это, однако, приведенному мною заявлению писателя, что «танцует» он от характеров? Нет, не противоречит. «Танцует» Сотник действительно от характеров. Характеры героев для него — отправная точка.

Существо же юмора Сотника кроется не в характерах, а в ситуации. В центре каждого его рассказа, каждой повести лежит какое-то комическое происшествие. (Хотя если глянуть поглубже, происшествие это закономерно вытекает из характеров героев и их возрастных потребностей.)

Мы уже говорили, что героями произведений Сотника чаще всего оказываются подростки. Они, конечно, постарше, нежели герои Носова, и, казалось бы, должны поступать разумней и осмотрительней. Но в том-то и штука, что у подростков разрыв между стремлениями и возможностями даже глубже, чем у младших ребят. Ведь подростки считают себя почти уже взрослыми, не желая замечать, что это «почти» — далеко еще не взрослость. Притом всевозможных замыслов у них возникает много больше, а условия для их осуществления — фактически те же, что в младшем возрасте. Потому-то у подростков куда больше шансов наделать глупостей.

Прибавим сюда упрямство: поставив себе цель, даже самую нереальную, подростки склонны идти к ней напролом, не считаясь ни с препятствиями, ни со здравым смыслом, и чаще всего заходят в полный тупик.

Прекрасно зная, что его герои и сами умеют попасть в смешное положение, Сотник и не старается помогать им в этом. Он просто выбирает героев соответствующего возраста и характера и находит дело для приложения их сил. А дальше все развивается само собой, в рамках предлагаемых обстоятельств: «Что будет, если…»

Что будет, если двое пионерских активистов — мальчишки с петушиными характерами — сойдутся не на пионерском сборе или ином «мероприятии», а в чистом поле, можно узнать из рассказа «Петухи».

Что будет, если активистам школьного краеведческого кружка, с жаром распекающим своих товарищей за неумение «азимут взять», придется пришивать пуговицы к собственным брюкам, видно из рассказа «Райкины „пленники“».

Что будет, если мальчишка, мечтающий о романтике, но не отличающийся отвагой, вздумает бежать на Север, рассказано в повести «Приключение не удалось».

Разумеется, речь пока только о каркасах соответствующих произведений. Чтобы на основе таких каркасов создать полнокровные рассказы и повести, надо еще немало потрудиться. Здесь-то и вступает в силу мастерство писателя! А иначе создавать юмористические книги по методу Юрия Сотника было бы слишком легко. (Тем более, что и сами сюжеты можно не придумывать, а брать из жизни, Сотник нередко так и делает.) Между тем, как посмотришь, никто из братьев-писателей Сотнику не подражает, не пытается писать в его манере. Стало быть, не так это просто — добиться, чтобы герои «сами себя осмеивали»…

Последние слова я заключил в кавычки не случайно. В отличие от большинства героев веселых детских книжек, герои Сотника не любят смеяться не только над собой (такого никто не любит), но даже и друг над другом. Смешными же они оказываются в результате рокового стечения обстоятельств (хотя и обусловленного их возрастом и характером).

Без вины… смешной

…Погода внезапно испортилась, и профессору с женой пришлось вернуться с дачи. «Интересно, какой дурак оставил свет в ванной?» — пробурчал хозяин, входя в квартиру.

«Он резко дернул дверь ванной. Она была заперта! „Одну минутку… Я сейчас…“ — послышался голос. Дверь отворилась — за ней стоял торопливо одевавшийся мальчишка.

Можно только позавидовать выдержке профессора Грабова!

— Что ты здесь делаешь? — спокойно спросил он.

— Живу… — отвечал мальчишка.

— А почему именно здесь?

— Так…

И вдруг профессоршу осенило.

— Господи! Ираклий! — закричала она. — Да это же из двадцать второй квартиры. Ну, помнишь, он козла к себе в дом пустил?..»

Второй уже раз Леша Тучков выкидывает нечто невообразимое. Трудный ребенок? Неисправимый озорник? Не читавшие Сотника могут именно так и подумать. Но мы-то знаем историю с козлом, случившуюся в рассказе «Как я был самостоятельным». Озорством в той истории и не пахло. Огромный и злой козлище в комфортабельной московской квартире — это был прямо подвиг с Лешиной стороны! Да много ли и среди взрослых сыщешь охотников сидеть один на один с козлом! А Леша, которому шел тогда только десятый год, решился на это. И пусть большая заслуга в том принадлежит Аглае — девочке, которая Леше нравилась, да притом еще умело польстила ему, похвалив его «самостоятельность», — все же неизвестно, решился бы он на это или нет, если бы не хотел удружить ребятам: живой козел был нужен им для спектакля…

Вот и в рассказе, где Лешу застают в чужой ванной, — рассказ этот называется «На тебя вся надежда…» — дело вовсе не в озорстве. Дело опять-таки в роковом, для Леши стечении обстоятельств, вытекающем из вполне естественных для его возраста стремлений и поступков.

Указательный палец

Как и в прошлый раз, Лешиных родителей не было дома…

(Тут вспоминается мне давняя критическая статья о творчестве Сотника, в которой автор высказывает соображение, что, дескать, в погоне за остротой сюжета Сотник частенько нарушает жизненную правду: дети у него живут как бы отдельно от взрослых — родители очень редко появляются на сцене… Но ведь в том-то и дело, что самые необычайные и самые смешные истории с детьми развертываются в отсутствие родителей: именно в такие моменты ребята могут привести в действие свои сокровеннейшие замыслы.)

Итак, Лешины папа и мама ушли в байдарочный поход, а взять его с собой не рискнули: сами еще как следует не владели веслами. Но и оставлять сына одного было боязно: история с козлом была еще свежа. И тогда они пригласили тетю Соню. Эта тетя наконец-то получала возможность развернуть свой «прирожденный педагогический талант», который она давно в себе ощущала. И она рьяно принялась воспитывать бедного Лешу. То есть, наверно, его воспитывали и раньше, но тактично и незаметно. А тут…

«Тетя Соня села на стул, вынула из сумочки плитку шоколада.

— Алеха!.. Это тебе.

Я взял шоколад, поблагодарил. Тетя подняла указательный палец:

— Но только, Леха, уговор: пока я здесь, ты будешь получать сладкое только после обеда и после ужина. — Склонив голову набок, она посмотрела на меня круглыми светло-серыми глазами. — Ну как, лады?

— Угу, — промычал я. Что-то не понравилось мне это „лады“ и вообще манера тети Сони разговаривать со мной.

А она протянула руку и сказала:

— Молодец! Давай лапу на уговор!

Это мне тоже не понравилось, но я пожал руку. Покосившись на папу с мамой, я заметил, что они переглянулись».

Из рассказа мы узнаем, что собственных детей у тети Сони не было. Но вряд ли только отсюда идет ее отталкивающе панибратская, развязная манера разговора с Лешей. К сожалению, так ведут себя и некоторые родители. Подобная манера идет в ход, когда человеку кажется, что он видит детей насквозь, тогда как на самом деле он вовсе их не понимает, зато они прекрасно чувствуют его бестактность.

Начитавшись педагогических и медицинских статей и добрую половину не поняв, а иное поняв неправильно, тетя Соня спешит перенести эти сомнительные «научные познания» на своего подопечного.

Надо отдать должное Леше: долгое время он весьма успешно сопротивлялся желанию взбунтоваться, нагрубить своей вконец опостылевшей «воспитательнице». Как видно, его действительно воспитывали — и не без успеха. Но на третий день его терпение лопнуло. Тетя Соня так допекла его своими нравоучениями, что даже этот спокойный, поразительно выдержанный мальчик не мог не сбежать из дому…

За общее дело

А дальше происходит нечто замечательное: те же ребята, что не так давно наперебой уговаривали Лешу пустить в свою квартиру козла, теперь сообща придумывают, чем помочь другу. Леша получает совет послать тете ультиматум, чтобы она оставила его в покое. А пока подбирается для него великолепная квартира-убежище (Зине и Васе Брыкиным поручено поливать там цветы); Лешу на руках (!) доставляют в эту квартиру (чтобы ищейка, в случае чего, не нашла его по следам); изобретается сложнейшая система условной сигнализации — с помощью телефона и дверных звонков; затворнику доставляют пищу и шлют по телефону утешения…

А отцы и матери этих неугомонных придумщиков сидят в это время на службе или дома газету читают и даже думать не думают, чем сейчас заняты их дети, — эта напряженная, интенсивная жизнь проходит мимо родительского сознания. Лишь изредка пути детей и взрослых пересекутся, но и тогда родители не уловят смысл происходящего буквально у них под носом. Заметил Брыкин-старший, что его дети, «поливая цветы», напустили в профессорскую квартиру кучу ребят, — вспылил и отобрал у них ключи от квартиры; что же тут было на самом деле, об этом и не задумался. А Леша после этого оказался замурованным в своем убежище окончательно. Любая попытка выйти отсюда или даже просто подать сигнал о себе могла кончиться плохо для близнецов Брыкиных (рассказ недаром назван «На тебя вся надежда…»). И мальчик снова, как и в истории с козлом, страдает за общее дело, одолевая и мучительный страх перед темной пустой квартирой (света зажигать он не мог, чтоб не выдать себя), перед черепом, стоящим у профессора на полке (из-за черепа, собственно, он и залез в ванную), перед милицией, которая и без всяких следов могла его здесь найти, и перед почти неминуемым разоблачением… Страдает и все же выдерживает до конца, даже не заикнувшись никому о тех, кто его сюда пустил.

Чаще всего дети гораздо лучше, чем о них думают взрослые, — мысль эта проходит через все произведения Сотника. Надеясь, что его книги прочтут не только дети, писатель выступает умным, талантливым защитником детей перед судом взрослых. Если взглянуть на только что рассмотренный рассказ с этой точки зрения — разве не является он блестяще аргументированным оправданием «провинившегося» героя?..

Но почему же тогда писатель все-таки смеется над Лешей? Да потому, что в иные моменты тот в самом деле оказывается комичен. Притом, как мы помним, смех служит не только для осмеяния — порой он «придает человеку человечность»… Недаром же Юрий Сотник заявляет убежденно: «Я люблю смеяться над любимыми героями».

Парадоксы, парадоксы…

Нетрудно заметить, что и рассказ про козла, и только что рассмотренный рассказ «На тебя вся надежда…» по своей структуре парадоксальны: оба раза герой попадает в смешное положение, думая поступить как можно лучше…

Парадоксальность — еще одно свойство юмора Сотника и вообще присущей ему манеры повествования.

Подводная лодка «Архимед» терпит аварию потому, что ее создатель не принял во внимание как раз закон Архимеда. В рассказе «Кинохроника» драка у ребят возникает сразу после сбора на тему «Отлично учиться и крепко дружить». А рассказ «Человек без нервов» — это, можно сказать, парадокс в кубе: «храбрый» Лодя демонстрирует свою трусость, потом, уже как трус, совершает поступок мужественный (привязывает Берендея к дереву), а когда это мужество отмечено колхозным зоотехником («храбрый ты, однако»), Лодя не торжествует, а, напротив, испытывает большую неловкость…

Заметим, что эти парадоксальные сюжетные повороты имеют глубокое психологическое оправдание. Они вполне в логике поведения подростка, который стыдится своего показного геройства как раз в тот момент, когда осознает цену геройства подлинного.

Парадоксальна и повесть «Приключение не удалось».

Задумав бежать на Север в поисках приключений, Федя Капустин, казалось бы готовый на все в этом сложном предприятии, пасует перед первой же трудностью, и его побег срывается. А его подруга Ната Белохвостова, по прозвищу Луна, с восторгом следившая за Федиными приготовлениями, восхищавшаяся его «смелостью» и «решительностью», в итоге оказывается и смелей и решительней его самого.

Сотник любит такие трагикомедии с переменой ролей…

Почему именно Федя?

Сюжетно «Приключение не удалось» напоминает уже знакомый нам рассказ «Человек без нервов», словно бы подтверждая сложившееся у иных критиков мнение, будто Сотнику свойственно порой самоповторяться. Мне же кажется, тут дело в другом. Сотник не просто рассказывает о своих героях, но ведет, так сказать, разведку боем, активно исследуя возможности их характеров и вероятные варианты судеб. Гласит же индийская мудрость: «Посеешь случай — пожнешь привычку, посеешь привычку — пожнешь характер, посеешь характер — пожнешь судьбу». Но поскольку характер у подростка не есть еще нечто застывшее, да и привычки у него весьма переменчивы, то на судьбу его может повлиять многое.

Взять хоть того же Лодю: когда он струсил и забился под елку, Маша не заметила и не упрекнула его. А если бы заметила? Если бы едко высмеяла? Смог бы тогда Лодя «взять реванш» с Берендеем? Вряд ли.

Наглядный пример тому — грустная история Феди Капустина. Повесть о нем стоит рассмотреть повнимательнее: она сразу с нескольких сторон характеризует стиль и мастерство писателя.

Произведения Сотника отличает четкая психологическая мотивированность. Сколь бы ни было неожиданно поведение его героев, всегда можно найти истоки этого поведения, объяснить, почему они поступают так, а не иначе.

Уже в самом первом эпизоде «Приключения» — когда еще не появлялись на сцене ни Федя, ни Ната, — как в зародыше, таятся психологические предпосылки чуть ли не всех дальнейших событий повести.

Задумывались ли вы, к примеру, почему именно Федя Капустин, а не кто другой пытается бежать на Север?

«Тяга к приключениям», — скажете вы. Верно. Только ведь тяга эта свойственна чуть не всем ребятам Фединого возраста. И только ли ребятам? Да та же вот Ната Белохвостова откровенно признается: «Я, если бы была мальчишкой, может быть, и сама мечтала из дому удрать».

А не удирает все-таки. И пожалуй, не потому только, что она не мальчишка.

Ну, Слава Панков — председатель совета отряда — человек слишком «правильный», да и суховатый, чтобы бежать из дому; для него романтика существует лишь в дозволенных пределах: металлолом, строительство стадиона… Но другие-то ребята из Фединого класса, которые, когда «приключение не удалось», явно сожалеют об этом, они бы уж, кажется, и сами могли бежать?.. Однако не бегут. Почему? Да потому, что побег из дому — вещь чрезвычайная, требующая более серьезных побудительных причин, нежели просто тяга к романтике.

Чаще всего толкает подростка к побегу неблагополучие в школе или в семье. Цепочка неудач и горьких обид.

Со школой-то у Феди все в порядке. В повести нет ни малейшего намека на то, что он плохо учится или ведет себя вызывающе. В пионерском отряде, правда, скучно; но ведь так же скучно и остальным. А они не бегут.

Зато вот дома…

Два очень простых правила

Заметим, что на всем протяжении повести родители Феди ни разу не появляются на сцене. Известно лишь, что в момент развернувшихся событий «отец был в командировке, мама с утра уехала в деревню к внезапно заболевшей бабушке, предупредив, что вернется через несколько дней». Но вот обстановку в семье Капустиных мы видим как на ладони. Не мебель, не картины, не ковры (их тоже называют обстановкой), а условия жизни. Атмосферу семьи.

Кроме папы, мамы и Феди, в семье еще двое детей: Варя и Вовка. Но хотя Федя старше их обоих, в отсутствие родителей за старшую остается Варя. Что это значит на практике, мы сейчас увидим.

«Варя уже почти месяц училась в четвертом классе. Куклы ее больше не интересовали, поэтому она все свое внимание перенесла на братишку. Оставшись за старшую, она с таким рвением занималась уходом за Вовкой и его воспитанием, что у того, как говорится, темнело в глазах. То она стригла ему ногти, и без того короткие, то чистила на нем костюм, больно стукая по бокам и спине, то вдруг заявляла, что у Вовки, „должно быть, жар“, и заставляла его подолгу вылеживать с градусником под ворохом теплых одеял. Чтобы Вовка не избаловался, она в обращении с ним придерживалась двух очень простых правил: а) чего бы он ни захотел и о чем бы ни попросил, ни в коем случае ему не разрешать; б) как можно чаще делать ему замечания».

Надо всем этим можно бы посмеяться, и не без оснований. «Уже почти месяц училась в четвертом классе» — значит, что Варя только что окончила третий. Хороша воспитательница! Братишку вместо куклы использует… Ну разве не смешно?

Не знаю, как вам, а мне так не очень. И как раз потому, что Варя не с куклой играет, а воспитывает реального, живого мальчишку. То есть ей кажется, что воспитывает. Потому что именно так обращается с детьми ее собственная мама…

Ну конечно, мама: не сама же Варя додумалась до тех «очень простых правил», которые она столь успешно (я не шучу: действительно успешно!) применяет на своем маленьком брате… Другое дело, что успешность такого «воспитания» — величина со знаком минус, потому как с воспитанием подлинным оно ничего общего не имеет.

Послушаем-ка, что думал об этом Николай Носов, который был не только большим писателем, но и талантливым воспитателем — и в жизни, и в книгах: «…В деле воспитания требуется… больше ума, чем рвения, и не следует забывать, что здесь, как и в лечебной практике, большую роль играет не только само лекарство, но и правильная дозировка».

К сожалению, не только Варина мама, но и многие другие мамы и папы искренно думают, что всевозможные запреты и чтение ребенку морали по всякому поводу и даже без повода — это и есть воспитание. Над таким пониманием потешался еще Макаренко в своей знаменитой «Книге для родителей»…

В угол носом

И даже мягкость Вариного тона по отношению к братишке тоже, скорей всего, позаимствована у мамы (Вовке, впрочем, от такой мягкости не легче). Мягкость эта идет не от доброты душевной, а от педагогического правила, предписывающего говорить с детьми мягким, ровным голосом.

«Постукивая ножом по краю тарелки, она говорила мягко, но очень внушительно:

— Ну кто так держит вилку? Вовонька, ну кто так держит вилку? А? Как мама тебя учила держать вилку?»

Если и были какие-то сомнения насчет того, кому подражает Варя в своем воспитательном раже, теперь и они рассеиваются. Маме, конечно же, маме!

«Вовка подавил судорожный вздох, тоскливо взглянул на вилку, зажатую в кулаке, и долго вертел ее, прежде чем взять правильно. И без того маленький, он так съежился, что подбородок и нос его скрылись за краем стола, а над тарелкой остались только большой, пятнистый от загара лоб да два грустных серых глаза.

— Не горбись, — мягко сказала Варя. — Вот будешь горбиться и вырастешь сутулым. Вовонька, я кому говорю!»

Мальчишка старается все поскорей запихать в рот, чтобы сократить тягостную церемонию обеда, но наставлениям еще не конец:

«— А что надо сказать, когда покушал?

— Варя, спасибо, я уже покушал, спасибо! — отчаянно заторопился Вовка. — Варя, я можно пойду на улицу?

— Лишнее это, — отрезала Варя и, подумав, добавила: — У тебя шея грязная. Сейчас будешь шею мыть. Ужас, до чего запустили ребенка!

Вовка помертвел. Мытье шеи было самой страшной процедурой, которую сестра учиняла над ним в отсутствие родителей».

Так продолжалось еще долго. Когда Федя вернулся с прогулки, «Вовка уже четверть часа был поставлен „в угол носом“. За что его сестра так поставила, он как следует не понимал…»

Эта сцена — самая первая в повести — несет огромную смысловую нагрузку. Показав нам только Капустиных-младших, писатель фактически нарисовал подробнейшую картину жизни семьи, где отец, как видно, чаще всего отсутствует и в воспитание детей не вмешивается, а тяжелую воспитательную руку матери мы чувствуем, наблюдая за ретиво подражающей ей Варей. И как Вовке достается в отсутствие матери, так и Феде, наверно, не меньше достается от Капустиной-старшей. Но Вовке хоть можно уповать на возвращение мамы: все-таки — немножко полегче будет. А на что надеяться Феде? Кому он может пожаловаться?..

Нет, хотя возраст возрастом и романтика романтикой, но, как видно, не только они заставили Федю бежать из дому. И если побег не удался, то Феде можно лишь посочувствовать: его «судьба еще ли не плачевна»? Дома его как проштрафившегося ожидает режим еще более строгий, а в школе насмешки товарищей и презрение его лучшей подруги Луны…

«Труп принадлежит…»

Писатель смеется над Федей не за то, что он пытался бежать, и даже не за то, что побег не удался. А за то, что Федя оказался болтуном. Приготовив противоядия против морозов и волков, ожидающих его на Севере, он испугался заурядного школьного вора, укравшего у него фотоаппарат.

Кстати: имел ли Федя серьезные шансы на успех, не случись эта злополучная история с фотоаппаратом? Вряд ли. С огромным мешком, из которого — летом! — торчали валенки, его задержал бы первый же милиционер, не дожидаясь даже сообщения о побеге. Но это другое дело: тогда о нем можно было бы сказать, что он сделал все, что мог…

Между прочим, корни этой неудачи также кроются в атмосфере семьи Капустиных. При таком воспитании, основанном на полном подавлении воли ребенка, из него никак не мог вырасти смелый и решительный человек.

На примере «Приключения не удалось» особенно хорошо видна природа юмора Сотника, ситуативная[9] его основа. Удайся побег или, по крайней мере, не обернись он столь очевидным конфузом для главного героя, многие Федины поступки приобрели бы не комическое, как теперь, а трогательное, отчасти даже героическое звучание. Я имею в виду и письмо, оставленное им для стенгазеты, копию которого он хотел направить в «Комсомольскую правду» (о скуке в пионерском отряде), и заготовленную им эффектную фразу на случай, если бы какой-нибудь учитель вздумал спросить у него урок в день побега («По причинам, о которых я не хочу говорить, я сегодня уроков не приготовил»). И наконец, записку, которую он вложил в специальный мешочек, сшитый для него Луной, и собирался подвесить себе на шею: «Труп принадлежит бывшему ученику Третьей черемуховской средней школы Капустину Федору Васильевичу. О смерти прошу сообщить по адресу: г. Черемухов, ул. Чехова, 6. Капустину Василию Капитоновичу. Труп прошу похоронить здесь же, в тундре».

Разумеется, Федя не сам эту записку придумал. Он подражает известным приключенческим образцам. А ему самому подражает Вовка, еще больше окарикатуривая и без того карикатурно обернувшуюся ситуацию…

Справа лежал топор

Кстати, именно с Вовкой связаны лучшие комические сцены повести. Самая смешная из них — в финале. Уже полностью экипированный для похода (он думает бежать вместе с братом), Вовка в решающий момент засыпает, и тайное внезапно становится явным.

Утром Варя, впервые за три года опаздывавшая в школу, бросилась к Вовке. «— Вовка, вставай немедленно, без четверти девять, я в школу опо… — начала было она и вдруг умолкла в странном удивлении.

Вовкино одеяло сползло на пол. Сам Вовка крепко спал, хотя пот струился по его лицу. Спал одетый в пальто, с шеей, обмотанной кашне. На подушке валялась его кепка, съехавшая ночью с головы. Справа от Вовки лежал большой топор-колун, слева — Варин мешок для галош, из-под которого растекалась по простыне лужа темно-коричневой жидкости». (Следы раздавленных помидоров. — С. С.)

Изумительно живописная сцена, так и просящаяся на полотно! У Сотника немало таких сюжетов. Чего стоит один козел «с безумным взглядом, каким смотрит с картины Иван Грозный, убивший своего сына»…

Но закончим разговор о «Приключении не удалось».

Итак, Капустина-старшая подражает не лучшим педагогическим образцам; Варя подражает матери; Федя — героям приключенческих романов; Вовка — Феде… В результате должна бы получиться ослепительно веселая повесть. На самом же деле она получилась грустно-веселой. Недаром кончается она на той же ноте, что и началась: «…За шкафами мирно посапывал Вовка. Ему сегодня пришлось особенно тяжело. После всего, что случилось, Варя решила, что недостаточно занималась его воспитанием, и принялась наверстывать упущенное».

Дальше можно не продолжать. Остальное понятно.

Не нуждаясь в рекламе

В некоторых нелитературных журналах, а еще чаще в газетах, можно встретить рассказы, в которых специально оговорено, что они юмористические. Так прямо и пишется в подзаголовке: не просто рассказ, а «юмористический рассказ».

Посетует кто-нибудь на весьма даже скромные достоинства рассказа, а писатель и скажет: «Чего же вы хотите, это ведь не просто рассказ, а юмористический…»

Юрию Сотнику такие обманно-рекламные вывески не нужны. Смех присутствует в его книгах не как обязательный, «принудительный» элемент, а как естественное, органическое свойство писательского таланта. А художественный уровень его прозы столь высок, что не требует ни поблажек, ни подпорок.

Лев Толстой считал, что «есть три сорта рассказчиков смешного: низший сорт — это те, которые во время своего рассказа сами смеются, а слушатели не смеются; средний сорт — это те, которые сами смеются и слушатели тоже смеются; а высший сорт — это те, которые сами не смеются, а смеются только слушатели».

Если эта классификация справедлива, то Юрий Сотник — кандидат в юмористы высшего сорта: какие бы смешные истории он ни рассказывал, заставляя читателя «изнемогать от смеха», сам он при этом остается невозмутимо серьезным.

Библиография

Почти все наиболее значительные произведения Сотника можно найти в двух больших однотомниках писателя: «Невиданная птица» (М., «Детская литература», 1964) и «Вовка Грушин и другие» (М., «Детская литература», 1974). Книги о жизни и творчестве писателя, а также печатной автобиографии его пока нет. Из статей обратите внимание на следующие:

М. Бременер. Исследователь. «Семья и школа», 1964, № 6.

B. Гиленко. О веселом, серьезном писателе Юрии Сотнике и его героях. (В кн.: Ю. Сотник. Вовка Грушин и другие. М., «Детская литература», 1974).

А. Ивич. Рассказы и повести Юрия Сотника. (В сб.: «Детская литература». М., «Детская литература», 1970).

Н. Кремянская. Мир юных и находчивых. «В мире книг», 1970, № 9.

Б. Сарнов. О рассказах Юрия Сотника. (В кн.: Ю. Сотник. Невиданная птица. М., «Детская литература», 1964).

C. Сивоконь. Без указующего перста. «Семья и школа», 1973, № 7.