Весёлый камушек

Счастье

— Счастливец этот Колька, — сказал Генка.

— Подумаешь, счастье — велосипед, — отозвался Витя, — если бы «Москвич» был.

— Сказал тоже — «Москвич»! Не-е, мне бы такой велосипедик, я бы показал!..

В самом деле, как это получается: вот он, Генка, умеет кататься, а Колька даже садиться не умеет — с крыльца отталкивается, и ему такое счастье.

Вечером Генка долго топтался по комнате, не находя себе места.

— Ты чего? — с усмешкой спросил отец. — Выкладывай, не стесняйся.

— Да не-е, я так, — сказал Генка и тут же спросил: — У тебя, пап, денег много?

— Денег? А тебе на что? — удивился отец.

— Ну, чего мы с этой получки покупать будем?

— Что? — отец задумался. — Матери платье надо хорошее. Знаешь, такое что-нибудь модное.

Генка вздохнул. Конечно, платье надо. Ну, может, и не очень надо, но женщины такой народ — любят наряжаться. А чем их мать хуже других?

— А в следующую получку?

— Ты не финти, брат, говори, что надумал.

— Да я так… Знаешь, пап, у Кольки велосипед, а он и кататься не умеет. Просто смех. Медведи в цирке, и то вон выучились, а он всё никак.

— Научится, — сказал отец и взялся за газету.

Ну как тут скажешь, если он сам не догадывается.

Генка покрутился ещё и, выждав, когда отец перевернул газету, позвал:

— Пап!

— Вот что, — строго посмотрел отец, — ты знаешь, я не люблю, когда хвостом крутят. Говори, что надо, или иди займись делом.

Что ж, раз сам спрашивает, тогда…

— Если ты, папа, премию получишь, купишь мне велосипед?

— Премию? А если не получу? Ладно, поговорим с матерью — может, придумаем что.

— Ты, пап, не думай, у меня шесть рублей есть…

Дни наполнились ожиданием. Отец не любил, когда ему напоминали об одном и том же, но и слов на ветер он зря не бросал — приходилось терпеть. А дни, как нарочно, теплые, длинные, только и кататься. Так, смотришь, и лето пройдёт.

Тут ещё Колька перед глазами маячит, даже и не катается, так просто стоит со своим велосипедом: мол, захочу — сяду и поеду.

Просить у него велосипед Генка не хотел. Он знал, что этот жадина нипочём не даст.

Вот у Козловых дачница была — это да! Все на её велосипеде выучились. Хорошая девчонка. И всё знала не хуже мальчишки. Первая придумала ночью ракету смотреть. Вот потеха! Кто ни посмотрит в бинокль — кричит: «Вижу, вижу!» А потом оказалось, что вовсе и не на луну надо было смотреть.

Вспомнив про бинокль, Генка решил, что не худо бы принести его на всякий случай. У Кольки бинокля не было… мало ли что…

Он быстро сбегал домой и, притащил бинокль. Посмотрел, где Колька, и полез на голубятню.

Генка стоял там, как капитан на мостике своего корабля, и осматривал морск… то есть осматривал окрестности своего посёлка.

Собственно говоря, бинокль-то он держал над глазами, а сам внимательно наблюдал за Колькой. И, когда тот, вихляя на своём велосипеде, подъехал, Генка закричал:

— Витька-а! Вить!.. — И с досадой — так, чтобы услышал Колька, — ругнулся: — Вот, дьявол побери, кажется, совсем рядом, а не слышит.

Витька, конечно, и не мог услышать, потому что, наверное, сидел у себя дома, зато Колька, упёршись ногой в крыльцо, остановился под голубятней. Клюнуло!

На счастье, в небе приглушённо зарокотал самолёт. Генка задрал бинокль.

— «ТУ», честное слово, «ТУ»! — радостно закричал он. — Даже лётчика видать!

— Ври-ка больше, — отозвался снизу Колька.

— А тебе чего надо? — словно только что заметил его Генка. — Чего суёшься?

— Дай посмотреть разочек, — попросил Колька.

— Хитренький какой нашёлся, ты будешь смотреть, а я что?

Колька подумал.

— А я тебе немножко велосипед дам.

— До шлагбаума? — слишком поспешно спросил Генка.

— Ишь чего захотел…

— Как хочешь. — Генка снова вскинул бинокль. Эх, зачем было до шлагбаума просить…

— Ну ладно, давай бинокль, — согласился наконец Колька. — Только смотри… туда и живо обратно.

— Сказано — всё. Что ты, не знаешь меня? — ответил довольный Генка и сел на велосипед.

Неслышно крутились педали, невесомый руль поворачивал вправо, влево — стоило на него только посмотреть. Генка снял руки с руля, и велосипед понёс его по дороге. До чего же хорошо! Прохладно ерошит волосы ветерок. Пыльные одуванчики бегут по обочине. Вот так бы — руки в карманах — и ехать вокруг света. Куда тут уедешь… Колька небось смотрит за ним в бинокль, трясётся. Пусть потрясётся, недолго уже.

Маленькая будка у шлагбаума ехала навстречу. Вот сейчас Витька посмотрит — что он скажет? А то: «Подумаешь — велосипед!» Хорошо, только если матери его нет, а то закричит, что кур пугаю, прогонит.

И словно накликал на свою голову: из будки выбежала растрёпанная женщина с красным, заплаканным лицом.

— Ой, помогите, люди добрые! — неожиданно заголосила она. — Помирает, совсем помирает!..

«Чего это она? Кто помирает? — не сразу понял Генка. И вдруг… — Витька! Не может быть… здоров, бегал».

— Тёть! — пугаясь, заорал он. — Чего у вас там?

— Ой, сыночек, доктора, скорей доктора, доченька помира-а-ет!

«Какая доченька? А-а, чумазенькая, она…»

Генка вдавил ногу в педаль, и велосипед рванул. Он мчал обратно. Там, за посёлком, больница. Только бы успеть… Не может такая маленькая… даже забыл про неё… Грядки с морковкой вытоптала — нашлёпали… лежит теперь, помирает…

Сипел над головой ветер, в лицо толкал упругий воздух, а Генка жал, жал, жал педали. Посёлок. Мелькнуло Колькино лицо с вытаращенными глазами.

— …да ты!.. маешь! — донеслось до Генки.

И правда, сломаешь так… плевать… маленькая… косички торчали… только бы доктор был… разве дадут помереть… не-е… укол там или ещё что, и всё… и не помрёт. Кто это?.. Витька бежит… ничего, я раньше, я быстро.

У горки он соскочил и, подталкивая велосипед, тяжело побежал рядом. Ноги-то как свело! Разомнутся. Вот испить бы, горло пересохло, аж трескается. Речка под боком… Пока туда, обратно… Надо носом дышать. Ещё глубже. Ох и будет от Кольки… Теперь не даст. Ага, больница!

Раз, раз, раз, раз — крутятся педали. Что это щёлкает? Не сломать бы. Ничего, уже близко.

Он свернул к белому зданию и круто тормознул у крыльца. Острая боль хлестнула по ноге. Велосипед вильнул и врезался в стену дома. Что? Ладно, потом.

Генка взбежал на крыльцо и ворвался в приёмную…

Врач быстро складывал блестящие инструменты в чемоданчик. Металась сестра. Генка стоял, смотрел и чувствовал, как горит у него лоб. Он потрогал рукой — под рукой разбухала шишка. «Здорово меня. Это об стену». И вдруг перед глазами встал искорёженный, с оборванной цепью и согнутым колесом велосипед.

«Батюшки!» — ахнул про себя Генка и выскочил на улицу. Ну да, такой и лежал — жалкая, никому не нужная теперь развалина. Это он слишком нажал на тормоз, лопнула цепь… Что же теперь? Что же теперь будет?

Генка постоял, словно ожидая, что вот сейчас он очнётся и увидит, что велосипед стоит, прислонившись к стене, совсем такой, как час назад дома, у голубятни. Но велосипед всё лежал, подогнув колесо, и руль у него был безжизненно обмякший… Тогда Генка взвалил велосипед на плечо и потащился домой. Что-то будет? Он-то, дурак, радовался — солнышко, одуванчики… А теперь… придётся Кольке велосипед покупать. Хотели ему, а теперь Кольке… Так и надо… загнал велосипед… И чего помчался. Видел же, что Витька бежит. Подумаешь, полчаса раньше, полчаса позже. Тётка эта всегда панику разводит. Может, ничего такого и нет. А может, всё равно помрёт чумазенькая… Ну конечно, помрёт, у кого другого не померла бы, а у него обязательно помрёт. Несчастный он, несчастный человек, ни в чём ему не везёт! И ноги как соломины гнутся…

Уже темнело, когда Генка приплёлся домой.

Дверь открыл встревоженный отец. Он сразу увидел велосипед и пылающую шишку.

— Так. С подарком, значит. Спасибо.

Ну что у него за отец? Ну взял бы ремень, отстегал, как хорошо было бы нареветься. А так даже слёзы не идут — распирают в груди, впору завыть…

Зачерпнув холодной воды из ведра, Генка смочил полотенце и положил на лоб.

И только лёг на кровать, как сразу она поплыла куда-то, поплыла…

Он проснулся и всё вспомнил. Как избитое, болело тело. Вот и кончено всё. Не видать ему велосипеда. Отец теперь на него и смотреть не будет, даром что воскресенье. Колька ещё… Заноет, проходу не даст.

Генка встал, тихонечко умылся и робко отворил дверь в комнату.

— Вот он, — сказал отец.

Из-за стола поднялся худой, горбоносый мужчина.

— Ну, сынок, спасибо тебе, вот какое спасибо. — И мужчина вдруг в пояс поклонился Генке.

Генка ошалело уставился на него. «Да это же Витькин отец, — вдруг узнал он. — Значит, девчонка…»

— Жива? — вскрикнул он.

— Минутка в минутку успели. Спасибо, сынок, — ещё раз повторил мужчина.

Губы Генки поплыли в неудержимой улыбке.

— Ну вот, — сказал он, — ну вот видите, вот и хорошо.

— Я тебе тут гостинца принёс. — Мужчина наклонился и вытащил из-под стула корзину с красной, светящейся смородиной. — Своя, собственная. Бери, сынок, не обижайся.

Генка отступил.

— Возьми, — сказал отец. — Когда от чистого сердца — надо брать.

Витькин отец ушёл.

Генка следил в окно, как он сошёл с крыльца, медленно, сутулясь, пошёл по дороге. На минутку почудилось, что никого больше в мире нет — только дорога и один-единственный человек на ней… Но тут же из соседнего дома выбежала девушка с вёдрами, проехал грузовик с белозубыми парнями…

Большая тёплая рука — рука отца — легла на плечо.

— А велосипед, может, ещё починим тебе. Попробуем.