Весенний сад

Таро представил себе зарывшийся глубоко в почву снаряд, его скрытую мощь, которая таилась в рыжем от ржавчины коме земли и, несмотря на прошедшие десятки лет, все еще представляла опасность, — это воспринималось не столько как страшное, а скорее как нереальное, существующее по ошибке явление.

Этому снаряду, наверное, столько же лет, сколько его отцу и «Змее». Его изготовили тогда, когда они только родились, и он неподвижно лежал в земле долгие годы, пока люди проживали свою обычную жизнь.

На прошлой неделе в понедельник была очередная годовщина смерти отца. Таро совсем забыл об этом и вспомнил лишь через несколько дней. Вспомнил, но время уже прошло, поэтому никак эту дату не отметил. «Хоть пива духу преподнести», — подумал Таро, достал из шкафа ступку и пестик, выставил, как на алтаре, перед телевизором. Наверное, надо было бы поставить цветы или свечи зажечь. Но ничего такого дома не было. Таро жил в этой квартире три года и еще ни разу не отмечал здесь день смерти отца.

И сейчас ему порой казалось, что отец просто ненадолго куда-то вышел. Таро определял это как «ощущение, когда во сне забываешь о собственном присутствии. И отсутствуешь достаточно долго». Наверное, такие мысли возникали потому, что он хотел забыть о смерти отца. И в Осака он поэтому ездил редко.

Листья клена в саду домовладелицы покраснели и начали опадать. Плющ тоже побагровел. Цвет был таким ярким, будто растение подсвечивали изнутри.

Таро по-прежнему отправлялся на работу, выбирая по настроению один из трех маршрутов до станции. Участков, где шла стройка, становилось все больше. Как-то раз он увидел, как увозят разобранный дом. Деревянный каркас жилого здания подняли и поставили на самосвал.

Под землей, по которой ходит он каждый день, течет река из сточных вод. Тянутся водопроводные и газовые трубы. Может быть, прячутся неразорвавшиеся снаряды. Как с этим в их районе, он не знал, но, когда работал парикмахером, слышал от пожилого клиента, что места возле Синдзюку сильно пострадали от воздушных налетов. Если бомбы и остались, то они погребены под обломками сгоревших тогда домов и мебели. Еще раньше в этих краях был смешанный лес и поля, поэтому каждый год здесь образовывался очередной слой из опавших листьев, плодов и даже из водившейся тут мелкой живности, и слои эти погружались глубже и глубже в землю.

И по всему этому теперь ходил Таро.

Как-то в холодную ветреную ночь Таро, возвращаясь домой прямо от клиента, шел с другой станции и заметил животное, которое, переваливаясь, переходило железнодорожные пути линии Сэтагая. Сперва он решил, что это толстая неуклюжая кошка, но, присмотревшись, узнал барсука.

Маленькие лапки под шарообразным телом. Не останавливаясь, барсук перебрался через рельсы и исчез в посадках по другую сторону линии. Таро еще некоторое время постоял у сетки, несколько раз мысленно возвращаясь к облику увиденного зверя и стараясь его как следует запомнить.

В середине декабря съехала пара из квартиры Обезьяны. До самого отъезда они с Таро так ни разу не обменялись и словом.

Обитаемыми в «Палаццо Саэки III» остались три квартиры. Уехала парочка, чьи громкие голоса порой разносились по всему дому, и сразу стало как-то печально. Дом постепенно превращался в «пустующее жилье».

Таро встретил Новый год в своей комнате под знаком Свиньи.

…С 31 декабря по 2 января во всем доме кроме него никого не было. Все эти дни Таро провел перед телевизором. Третьего числа он обратил внимание, что исчезла табличка с соседнего, похожего на бетонный сейф дома. На памяти Таро оттуда вообще не доносилось никаких звуков, поэтому кроме таблички других изменений не произошло. Когда Таро спросил об этом у Ниси, встретившись с ней у входа, она сообщила, что там уже с месяц никого нет. Но как жильцы оттуда выезжали, она не видела. Таро еще раз посмотрел со своего балкона: растения на крыше пожелтели и завяли, по этим признаками он в конце концов понял, что дом еще некоторое время назад был обитаем.

Со стиракса перед их входом листья полностью облетели, но несколько «кошачьих лапок», черных и сморщенных, на дереве еще оставались. Тля покинула свои гнезда, и они теперь тоже пустуют. Остались одни пустующие дома. И осиное гнездышко — бутылочка, приклеившаяся к раме его окна, — осталось на месте. Таро иногда проверял его, но оса не возвращалась. И «кошачьи лапки», и эта бутылочка, наверное, одноразовые. Потому и превратились в пустующее жилье, покинутое их обитателями. В «Палаццо Саэки III» новые жильцы уже не въедут. А в «бетонном сейфе», может быть, еще появятся.

Таро снова открыл в смартфоне сайт, где читал о «кошачьих лапках» на стираксе: в прошлый раз он бросил его изучать. Фотографии насекомых по-прежнему производили неприятное впечатление, но он старался по возможности не отвлекаться на картинки, а читал текст. Там было написано, что тля, которая паразитирует на стираксе и строит гнезда — «кошачьи лапки», мигрирует с него на рисовые культуры и чередует однополые и двуполые способы размножения. Поэтому она может жить только в тех местах, где встречаются оба рода растений.

Таро подумал, уж не проявляется ли в его нынешнем любопытстве возникшее у него в старших классах желание заняться вопросами эволюции живых существ; он знал о наличии в биологии и эволюционной теории спорных мест и сейчас, читая об этих таинственных формах жизни, размышлял о происхождении, существовании и долгом будущем этих форм — эволюции, похоже, нет конца.

Он продолжал размышлять, почему его занимают такие сложные проблемы: не проще ли тле питаться другими листьями или плодами, почему природа лишь повторяет однажды созданную структуру. А если ей не дать ее воспроизводить, то нынешняя форма исчезнет.

Осы — достаточно простые организмы, и все-таки как, должно быть, обременительно лепить для каждой особи свою отдельную бутылочку-гнездо. Может быть, по сравнению с большими гнездами, где насекомые живут роем, процент выживания в итоге выше? Или живые организмы всегда выбирают самый эффективный способ выживания.

У Таро, естественно, не было ответов на эти вопросы, но он решил, что жить автономно в маленькой бутылочке все же лучше, чем в мешке «кошачьих лапок», битком набитом многочисленными братьями и сестрами.

В субботу, в начале долгих выходных приехал грузовичок доставки и привез Таро две посылки, упакованные в коробки из-под дешевого пива в банках. Посылки были от Нумадзу, который уже переселился в Куттян. Накануне вечером от него, после большого перерыва, пришел имэйл. Он писал, что наконец освоился на новом месте и на новой работе и отправляет Таро деликатесы, которыми славится Кусиро. Он просит прощения, что делает это с опозданием, но от всей души благодарит за часы с кукушкой, которые Таро подарил ему по случаю переезда: жена, как-то увидев такие, потом долго искала, чтобы купить. Еще он писал, что зимой было непривычно холодно, но, в общем, терпимо, прилагалась и фотография жены, держащей упомянутые часы. Внешне она была чем-то похожа на Нумадзу. Глядя на редкую фамилию, написанную от руки на бланке посылки, Таро почувствовал, что Нумадзу с новой фамилией полностью освоился.

В коробке из-под пивных банок были крабы. Три штуки; в другой коробке — сушеный терпуг и банка с красной икрой. «Стоило бы ему сказать, что я не ем сушеную рыбу, — пожалел Таро. — Может, тогда он положил бы что-нибудь другое. Побольше икры или кальмаров и крабовых палочек». Во всяком случае, продуктов было много, сразу не съесть. Нумадзу знал, что Таро живет один, похоже, он старался проявить благодарность количеством. Таро понятия не имел, как готовить крабов, поэтому поднялся на второй этаж и постучал в дверь со знаком Змеи. Никто не отозвался. Свет не горит, наверное, куда-то отправилась. И в самом деле, он уже некоторое время не встречал «Змею». Вряд ли она переехала бы не попрощавшись, но, может статься, готовится куда-нибудь перебраться. Таро постучал в соседнюю дверь, с Драконом. Часы с кукушкой он в свое время получил от Ниси, так что благодарность Нумадзу имела отношение и к ней. Ниси открыла сразу. На свитер с капюшоном надета зеленая в клетку душегрейка, на голове — толстая вязаная шапка. И босиком.

Таро сообщил о прибывших морепродуктах, и у Ниси загорелись глаза: «Пойдем к Морио!»

Таро вернулся к себе: ему как-то не доводилось есть крабов, поэтому он принялся разглядывать глаза и шипы на панцире, переворачивать их с боку на бок: выпученные глаза морских чудищ были круглыми, абсолютно черными, страшными, словно и не глаза вовсе, — и тут появилась Ниси. Вместо свитера она надела красный кардиган, к нему толстые серые брюки — вид очень опрятный. Ниси объявила: в семье Морио еще не готовили ужин, так что они очень вовремя: с икрой можно сделать суси и вместе поужинать.

Ниси присела на корточки у коробки, которую Таро поставил на кухне, потыкала крабов пальцем.

— У меня уже совсем не осталось времени, — вдруг выдала она сценическим тоном, поднялась и посмотрела на Таро. — Я в следующем месяце переезжаю.

У матери Ниси, живущей в новом районе на севере префектуры Тиба, четыре года назад обнаружили рак груди, после операции по удалению опухоли рецидива не было, но полгода назад ее здоровье стало ухудшаться, и Ниси решила поселиться с ней вместе. До сих пор она раз в неделю-две ездила ей помогать, но это достаточно далеко. У младшего брата в Нагоя только что родились близнецы, так что его не сдвинешь. Она же получила предложение публиковаться еще на одном сайте, связей у нее достаточно, поэтому на работе переезд не скажется. Опять же, жилой район, возвращающий к детским воспоминаниям, а из квартиры на седьмом этаже чудесный вид — вокруг роскошные кроны дзелькв.

— Вот я хочу вас попросить, можно?

Таро подумал, что уже слышал такое, поэтому кивать не стал.

— Вот мы пойдем к Морио, будем есть крабов, и в разгар пира я улучу момент, поставлю на край стола стакан с пивом, а вы как бы нечаянно его столкнете, сможете? — Ниси сопровождала объяснение движением рук.

— Вы поставите стакан, а я его уроню?..

— Да, у меня ведь одежда намокнет? И я попрошу разрешения пойти в ванную комнату.

— В ванную комнату, — повторил ее слова Таро.

Ниси явно нравилась ее идея, она излагала все это радостным тоном.

— Столик-то на колесиках — неустойчивый, узкий и длинный.

— Да-а…

Таро предусмотрительно отвечал неопределенно. «Лучше б Ниси проделала все это одна», — подумал он, но ему любопытно было посмотреть, каков дом внутри. Не столько убедиться в сходстве с фотографиями, сколько просто взглянуть на дом, к которому Ниси так привязана.

В пять часов Таро и Ниси, неся каждый по коробке даров моря, отправились к Морио. Позвонили у ворот — в прихожей раздался топот ног.

— Здра-авствуйте! — дверь резко распахнулась, за ней стояли мальчик и девочка. Позади появилась Мивако, поздоровалась с Таро, поблагодарила, сказала, что дети очень любят крабов и что Ниси о нем рассказывала.

Дети с двух сторон вцепились в Ниси: было видно, что они действительно к ней привязались.

Комната на первом этаже, куда их провели, была очень просторной, вся залита электрическим светом. Она произвела на Таро совсем другое впечатление, нежели на фотографии из альбома. И правда: в «Весеннем саду» не было ни одного снимка, сделанного вечером.

— Вообще-то, Ниси, я тоже хотела встретиться с вами. Мне нужно вам кое-что сообщить, — сказала Мивако, вкатывая столик с чаем.

— Мы решили переехать в Фукуока. Очень жаль: с таким трудом приобрела в Токио приятельницу — и вот…

И Мивако ровным тоном принялась рассказывать: родительский дом Морио — в городе Фукуока, там у его семьи химическое предприятие; муж сейчас работает в смежной компании, в свое время было решено, что он в будущем наследует дело своего отца, однако здоровье свекра ухудшилось, и планы приходится менять раньше; жить они будут вместе с родителями мужа, дом перестроили так, чтобы там могли жить две семьи, но деверь пока работает за границей, поэтому они могут расположиться на его половине; место чуть в стороне от оживленных торговых улиц Фукуока, но близко к морю, и это хорошо для здоровья Харутэру.

Ниси, почти не меняясь в лице, слушала, перекидываясь словами с Юна, подносившей ей игрушки:

— А, это дедушка! Да, его все знают. У тебя такой огромный медведь! Совсем как в зоопарке.

У Харутэру, который что-то говорил, размахивая руками, волосы спереди лезли в глаза — Таро обратил на это внимание:

— А ты здорово оброс.

— Да. Стригли давно, да и второпях. Я могла бы и сама его постричь, но челку как-то раз испортила, с тех пор он мне не доверяет.

— Ведь надо мной смеются же.

— Я могу его постричь. Когда-то давно был парикмахером, — Таро самому показалось смешным это «давно». Каких-нибудь три-четыре года назад. Но для него, действительно, это было уже давно.

Таро усадил Харутэру на диван лицом к веранде, накрыл диван газетами и мешками для мусора и, взяв у Мивако ножницы, принялся за стрижку. Он давно не держал в руках ножниц и чувствовал, как отличаются эти дешевенькие домашние ножницы от того хорошо заточенного инструмента, каким он пользовался, когда работал. Знакомое, подзабытое щелканье отдавалось в ушах. В стенном шкафу у него хранились две пары ножниц. Таро пока не решил, отказался ли он совсем от профессии парикмахера или еще как-нибудь попробует снова. Избегал самого решения.

За стеклами обозначился сад, освещенный падающим из комнаты светом. Отражение в стекле не позволяло подробно его рассмотреть, но это был сад с фотографий в альбоме.

Таро перевел взгляд на сливу в правом углу. В темноте было не разобрать, но там как будто ничего не было. Это возле нее Усидзима Таро рыл яму. Что-то пересаживал или закапывал.

Приступая к стрижке, Таро заметил, что Харутэру держит во рту палец.

— Что такое?

— И у Кэйго, и у Юки выпали…

Мальчик указательным пальцем дотрагивался до нижних передних зубов. Мивако из-за кухонной стойки пояснила:

— У его друзей молочные зубы выпадают, вот он и переживает. Не нравится быть последним.

Харутэру повернулся к Таро и широко раскрыл рот. Голубовато-белые зубки выстроились в ряд.

— Если сейчас эти не выпадут, новые зубы вырастут в другом месте. Ну, скажем, на руке, — сказал Таро, но сразу извинился за шутку, потому что заметил на лице у Харутэру испуг.

Таро вспомнил, как еще в старших классах считал, что коренные зубы выпадают, как и молочные. Кто-то из родственников рассказывал, как ужасно, когда удаляют зуб мудрости, и посмеялся над вопросом Таро, в чем ужас-то. Должно быть, из-за строения челюсти у Таро все зубы мудрости выросли одновременно, ни одного не пришлось удалять. Ему никогда не говорили, что он похож на отца, но кости, видно, у него были такими же прочными.

После стрижки Таро надолго захватили дети. Он когда-то играл с племянником и племянницей бывшей жены, поэтому ему было привычнее, чем Ниси, общаться с ними. Слушая, как детишки выкрикивают имена персонажей мультфильмов, он подумал, что тоже, пожалуй, уже подпал под воздействие этого дома.

Мивако и Ниси готовили крабов. Мивако, родители которой были с побережья Охотского моря, обращалась с ними привычно: не прерывая рассказ, она ловко ломала клешни сваренных крабов, заметно оживилась и совсем не походила на себя прежнюю.

Таро слышал от Ниси, что Мивако неуютно в слишком большом доме, и подозревал в этих словах лукавство, но, глядя на грызущую краба молодую женщину, поразился тому, что это может быть правдой. Жизнь, которой все завидуют, может оказаться не для тебя. Таро подумал: дайте всем возможность жить в этом доме, так кто-то согласится, а кто-то и нет.

Нумадзу — тот уже, наверное, пристрастился к крабам. И засыпанное снегом, стынущее на морозе кладбище тоже когда-нибудь станет ему родным. Таро чувствовал, что и ему здешний пейзаж давно стал ближе, чем улица его детства, а в голове всплыла картинка: Нумадзу с женой на лыжной прогулке, довольные, в одинаковых вязаных шапочках.

Вокруг большого стола на колесиках, стоявшего на зеленом коврике, ели крабов, делали роллы с икрой, тунцом и лососем, взрослые пили пиво. Мивако, видно, уже давно не пила и несколько раз спрашивала Ниси, не покраснело ли у нее лицо. Дети были совершенно довольны: съев присланное из родительского дома Мивако мороженое, возбужденные приходом гостей, они принялись носиться друг за другом по комнате.

Харутэру и Юна с громким смехом бегали вокруг стола. Мивако встала и пыталась их урезонить, но дети не обращали внимания и, распалившись, гонялись наперегонки. Они преследовали друг друга, кружа по комнате, словно подхваченные водоворотом: «Стой! Не поймаешь!» — и уже не могли остановиться.

«И как им не надоест», — с легкой тревогой подумал Таро; вдруг ему показалось, что огромная комната с потолочными перегородками в индийском стиле сама начинает вращаться. Он заметил пристальный взгляд Ниси и вспомнил: «А, да, я должен опрокинуть стакан», и тут ему бросился в глаза несущийся на них Харутэру.

— Ах! — вскрикнул Таро.

В следующий миг Харутэру врезался в спину Ниси, и та от сильного толчка упала головой на стол. Не только ее стакан, но и другие стаканы, и тарелки посыпались с накренившейся столешницы, раздался звон бьющегося стекла. Харутэру, оседлавший Ниси, ничуть не смутившись, с воинственным кличем соскочил на пол. Позади уткнувшейся лицом в стол Ниси с растерянным видом стояла Юна.

— А-а! — раздался теперь вопль Мивако.

…Бросив взгляд на ее лицо, Таро понял, что имела в виду Ниси, характеризуя Мивако словами «прямо как ребенок».

Ниси медленно приподнялась. В ее левую руку вонзились осколки стекла. Рукав был засучен; на голой руке в нескольких местах выступила кровь. И на лице — кровь.

Подскочившая Мивако, увидев лицо Ниси, снова закричала. Харутэру и Юна как по команде заревели.

— Ничего страшного.

Ниси уцелевшей от порезов правой рукой вытерла кровь с левой щеки. Кровавый след, словно размазанная по картине краска, полосой протянулся к уху.

— Можно мне воспользоваться ванной комнатой?

Мивако, словно в шоке, переспросила:

— Что?

— Можно мне в ванную, смыть кровь?

— Да, да.

Мивако подчинилась было желанию Ниси, но у двери остановилась:

— Лучше бы в больницу.

…— Сначала в ванную. Во всяком случае, хоть раны промоем, — внезапно подал голос Таро.

Мивако несколько секунд стояла с бессмысленным видом, но потом пришла в себя:

— А, да. Я принесу что-нибудь переодеться.

Таро остановил ее:

— Сначала убрать: для детей это опасно. Я займусь Ниси.

Таро подумал, что для человека, который ради достижения цели готов на такие раны, сделаешь что угодно. Уже несколько лет у него не возникало желания кому-либо помогать. Сейчас же он чувствовал, что просто обязан это сделать. Таро подхватил медленно поднявшуюся Ниси, вывел в коридор и открыл дверь находившейся справа туалетной комнаты. Ниси показывала ему план дома, и он запомнил расположение комнат.

Они прошли между стиральной машиной и двумя раковинами — не такими, как в альбоме «Весенний сад», открыли узорчатую стеклянную дверь в глубине помещения. Таро нажал выключатель, и сразу же вокруг них возникло желто-зеленое пространство. Ниси увидела его целиком. Да, здесь ее окружала гамма цветов от зеленого до желто-зеленого. На стенах, на краях самой ванны пересекались, натекали одна на другую линии разного цвета, и сам воздух казался окрашенным в зеленоватый цвет.

В отличие от альбомного снимка, сейчас был вечер: из окна не падал свет. При электрическом освещении зеленый цвет плитки был менее ярким, чем на фотографии, которую Таро часто рассматривал. Он испытал легкое разочарование. Всего лишь ванная комната в чужом доме. С резиновыми мячиками, в которые играли дети, с раковинами, на которых наклеены картинки с персонажами мультиков, с выстроившимися в ряд простенькими бутылочками шампуня.

Ванная комната в доме, где в 2014 году живет молодая семья.

Ниси, забыв о впившихся в руку осколках, присела на край ванны и оглядывала окружающее их небольшое пространство. Губы приоткрыты, глаза за стеклами очков поблескивают: смотрит на воплотившуюся мечту. Кровь из раны на щеке подсохла, теперь это бурая царапина. Таро заметил на ее губах легкую улыбку. И вспомнил ее слова: «Мне повезло».

Ниси, увы, так и не сфотографировала ванную комнату с зеленой плиткой, хотя маленькая камера лежала у нее в кармане. Она забыла. Только запечатлела в памяти.

Вызвали такси, и Таро повез Ниси в больницу, где пациентов принимали круглые сутки. Ждать им пришлось довольно долго, но Ниси ни разу не пожаловалась на боль. Она была сильно возбуждена, без умолку говорила о мозаике в ванной комнате.

— Что же смешать, чтобы получить такой цвет? Может, акварель с акрилом? Вдруг да подойдет, чтобы передать такое. Как вы думаете?

— Я же не пишу картины…

— Ну да, конечно. Я не такой уж профессионал, но, думаю, в данном случае лучше не красить каждую плитку отдельно, а придать цвет всему интерьеру. Можно раскрасить и цветными карандашами.

— …как было на фотографии.

Ниси ничего не ответила.

Раздалась сирена скорой помощи: погрузили в машину и увезли пациентку на носилках. У стойки регистрации какой-то старик настойчиво бубнил одно и то же.

На руке раны у Ниси оказались глубокими: в трех местах наложили одиннадцать швов. На лице, к счастью, были только царапины — видимо, очки послужили защитой. Скулы в порезах, но обошлось без зашивания.

Ниси и Таро ждали счет, и тут появился муж Мивако. Таро впервые увидел Ёсукэ. Высокого роста, с правильными чертами лица и безупречными манерами. Ёсукэ прежде всего принес извинения Ниси и заплатил по счету. Потом отвез их домой на своей темно-синей машине немецкой марки. И Ниси, и Таро пришли в восхищение от того, как в ней комфортно. На следующий день семейство Морио в полном составе посетило Таро — с глубокими извинениями и благодарностями. Харутэру напряженным голосом произнес: «Извините», но головы так и не поднял; Таро, присев на корточки, погладил его по щеке.

Неделю спустя Ниси сообщила, что Морио раздают мебель и электроприборы, и затащила Таро посмотреть. Царапины на лице у нее почти зажили, через три дня обещали снять швы на руке. В доме у Морио Мивако угощала их горячими оладьями. Они были обильно политы кленовым сиропом. Таро хотел воздержаться от домашней выпечки, но перед ним поставили тарелку, причин отказаться не нашлось, так что он попробовал их как бы от лица своих коллег-сладкоежек. Повторяя про себя все похвалы, которые сослуживцы адресовали кулинарному искусству Мивако, он опустошил посуду.

Насчет мебели Мивако объяснила, что дома в Фукуока все есть, везти отсюда — целая морока, поэтому они будут благодарны, если Ниси и Таро заберут себе то, что им нравится. «Даром?» — спросил Таро, на что Мивако рассмеялась: «Дотошный!»

Ниси взяла одно из двух зеленых кресел с веранды, пароварку и домашнюю хлебопечку.

Таро — второе зеленое кресло, угловой диван и оттоманку, которые занимали середину большой комнаты, а со второго этажа — диван с откидной спинкой и софу в форме огромной подушки, а также громадный холодильник.

Десять лет назад, еще живя в Осака, Таро как-то попал в кафе, где стояло множество самых разных диванов, воспроизведенных с известных в истории дизайна образцов, и с тех пор он мечтал жить в комнате, сплошь заставленной диванами, — и вот это осуществилось.

Спустя несколько дней с помощью Морио Ёсукэ и его сотрудников он втащил все диваны в комнату, и та в них просто потонула: свободного пространства не осталось совсем. Теперь все время, что Таро находился дома, он проводил на диванах. На оттоманку положил доску и превратил ее в стол. На угловом диване и диване с откидной спинкой попеременно спал. Когда он, завернувшись в одеяло, сворачивался в клубок у спинки, то ощущал себя животным, устроившимся в норе. Таро казалось, что так должна была чувствовать себя личинка в той прилепившейся к раме бутылочке.

«Змее» тоже предлагали взять какую-нибудь мебель, но та категорически отказалась: дескать, в ее возрасте пора уже избавляться от вещей, поэтому ей ничего не нужно. Таро предвидел такой ответ: он сам чувствовал, что в комнате «Змеи» любая мебель станет лишней. Он подарил ей полученный от сослуживца пригласительный билет на художественную выставку, и «Змея» очень обрадовалась. Похоже, она еще не нашла новую квартиру.

Ниси переехала во вторник, пока Таро был на работе. Когда он вечером возвратился домой, квартирка под знаком Дракона уже опустела. В покинутом помещении на первый взгляд ничего не изменилось по сравнению с предыдущим днем, но темнота внутри была уже другой — не такой, какой она бывает за окном дома, где живут люди. Темнота, в которой ничего нет, которая скрывает абсолютную пустоту.

Поздно вечером от Ниси пришло по имэйлу короткое письмо. Она писала: «Спасибо, что помогли увидеть ванную комнату. „Палаццо Саэки III“ — хорошее место, желаю вам наслаждаться этим, пока вы там живете. Завидую: скоро вы увидите свежую зелень и цветы в саду домовладелицы». Ниси добавила также адрес сайта, на котором можно смотреть нарисованные ею комиксы.

Разминувшись со съехавшими Ниси и семьей Морио, вернулся домой старший сын владелицы дома. Он посетил Таро с просьбой освободить квартиру. Рост за метр восемьдесят и круглое лицо как-то не гармонировали друг с другом; он сказал, что некоторое время поживет в доме матери: вышел на пенсию, нужно решать, что делать дальше с земельным участком, и понемногу избавляться от вещей в доме. Его мать в добром здравии, находится в местном доме престарелых, она продает землю, где стоит ее собственный дом и дом со сдаваемыми квартирами, здесь будут строить большой многоквартирный комплекс. На визитной карточке, которую он вручил Таро, было напечатано: «Саэки Торахико[11]».

— У ваших братьев — старшего и младшего — в именах, случайно, нет иероглифов «бык» и «заяц»?

— Я единственный ребенок, — с удивлением отрезал Торахико. — Одинок, родственников, на которых можно положиться, тоже нет, поэтому, если при жизни не разделаюсь с домом… после меня никого не останется, так что я должен сделать все возможное… Как говорится, вылетевшая птица не пачкает гнезда.

«Ловко!» — прозвучало в голове Таро. Это был его собственный голос, но он не вырвался наружу, и, что это могло означать, Таро пока не понял.

— А вы знали Усидзима Таро и Умамура Кайко, которые давно, лет двадцать назад, жили в доме позади вашего?

— Аа, эта странная пара. Тот альбом с фотографиями… сразу после того, как он вышел, наезжали тут подростки посмотреть на дом… Кажется, те и жили-то здесь всего год или два. Мамаша у меня вечно сует всюду свой нос, ее иногда приглашали в гости. Говорила, что однажды пошла попросить клетку для птицы.

— Птицы?

— После того как умер волнистый попугайчик, он у них раньше жил. Клетку потом использовали под цветы.

— А клетка сохранилась?

— Ну, наверное, где-нибудь валяется.

Таро, вернувшись в комнату, перелистал «Весенний сад». Фотографий с клеткой было три. На всех она оказывалась не в фокусе, смутно виден был силуэт птицы, похожей на попугая. Сколько Таро ни напрягал зрение, рассмотреть толком не получалось.

Через три дня неожиданно появились работники ландшафтной службы и занялись основательной подрезкой деревьев в саду домовладелицы. И плети дикого винограда, обвивавшего блоки забора, были безжалостно срезаны.

Я навестила Таро где-то в феврале.

Мы не виделись три года. С тех пор, как встречались в родных краях в седьмую годовщину смерти отца. Тогда мы провели вместе три дня, но не на тринадцатом этаже муниципального дома, где росли, а в квартире на пятом, куда переехала мать и откуда был виден наш прежний дом. Там я выслушала рассказ Таро о его жизни после развода.

В Нагоя я преподавала в техникуме и обычно раз в году во время отпуска позволяла себе удовольствие поехать куда-нибудь за границу. В этот раз я заехала к подруге в Йокогама: предполагалось, что, встретившись еще с одной нашей общей подругой, втроем мы из аэропорта Нарита отправимся на Тайвань, но из-за сильного снегопада всякое сообщение с Нарита было прервано, узнать, когда же вылетит наш рейс, не было никакой возможности, поэтому, рассудив так и эдак, мы решили отказаться от поездки. Мать, когда я сообщила ей об этом, сказала: «Тогда навести Таро». Я зачем-то сказала Таро, который пришел на станцию встретить меня, что поезда опаздывают и как тяжело было добраться из Йокогама до Сэтагая. Таро в ответ неопределенно хмыкнул, и, как обычно, было не понять, слушает он или нет. С нашей прошлой встречи он слегка пополнел.

Шел четвертый час дня, на улице почти никого не было. Пепельные тучи затянули низкое небо, вокруг раскинулась снежная страна. Дул сильный ветер, и даже под зонтом пальто мгновенно стало белым от снега. Мы с трудом вытаскивали ноги из сугробов — намело уже сантиметров двадцать, особенно досталось Таро, потому что он тащил чемодан. Я по дороге поскользнулась и плюхнулась лицом в снег. Таро громко рассмеялся. Бросилось в глаза несколько снежных баб и снежный домик, скорее даже снежная пещера. Я вспомнила, как мы в детстве строили домик из снега, когда соседи взяли нас с собой кататься на лыжах. Решив, что Таро тоже об этом помнит, я весело выпалила: «Здорово было тогда, правда?» — но Таро вспомнил только лыжи. Прошло уже двадцать пять лет.

Растаявший снег проникал под пальто и в обувь, начали болеть руки и ноги, когда мы наконец добрались до «Палаццо Саэки III» и я впервые вошла в квартиру под знаком Свиньи, где обитал Таро. Беспорядка, который я себе представляла, в квартире не было, но меня поразило, что вся комната заставлена диванами. Прямо из прихожей вы попадали на мягкое зеленое кресло и диван в форме подушки, дальше в комнате стояли с одной стороны обращенные друг к другу большой угловой диван и оттоманка, с другой — диван с откидной спинкой. Впечатлял и громадный серебристый холодильник, важно занимавший половину кухни-столовой. Мне давно хотелось такой, с функцией, позволявшей замораживать продукты так, чтобы потом их резать, не размораживая, и я, открывая и закрывая дверцы, все повторяла Таро, как я ему завидую. Таро неопределенно поддакивал, но я поняла, что он гордится этой вещью.

Покончив с изучением холодильника, я обратила внимание на фотоальбом, лежавший на оттоманке. Альбом большого формата назывался «Весенний сад». Заметив, что я взяла его в руки, Таро сказал:

— Это дом позади нашего.

— Да что ты?!

— Удивлена?

— Ну, вообще-то понятно, что дом, который фотографировали, где-то существует.

— Ага, там, — Таро указал на окно балкона, я прошлась по диванам и посмотрела на улицу.

За снегом, покрывшим забор и ветки деревьев, за косо падавшими хлопьями был виден угол голубого здания. Смеркалось.

— Какой большой дом!

— А альбом мне подарила одна женщина, твоя ровесница. Она недавно съехала…

Я разложила на оттоманке привезенные от подруги ветчину, сыр, печенье, мы открыли банки с пивом. Таро перекатывался с середины на край углового дивана, я устроилась на раскладном диване — то боком, то подтянув колени; думаю, будь здесь мама, она отчитала бы на нас за плохие манеры. А может быть, она уже давно пережила тот возраст, когда мать делает замечания детям. И все-таки со стороны посмотреть на нас, ведущих себя совсем по-детски, наверное, было бы смешно и малоприятно. Таро, листая «Весенний сад», рассказывал о своей соседке из квартиры «Змея» на втором этаже, о доме, стоящем позади их жилья, о семье Морио, которая там обитала, а я слушала.

Я когда-то уже видела этот альбом «Весенний сад». В старших классах моя подруга была фанаткой Усидзима Таро. Причем в восторге она была вовсе не от его творений: увидев как-то фотографию, сопровождавшую интервью, она уверовала, что именно у него то идеальное лицо, которое она всегда искала. Поэтому подруга сразу же невзлюбила Умамура Кайко. «Прикидывается естественной, да и имя какое-то странное», — говорила подруга. Когда я сказала, что та играет в театре и это сценический псевдоним, подруга все равно продолжала придираться: «Ну, кому придет в голову взять такое имя…»

— Вот что он здесь делает? — Таро открыл альбом и показал мне страницу с фотографией, на которой Усидзима Таро копает яму.

— Ну, может, хочет вырыть пруд?

— Пруд?

Таро такая мысль, похоже, не приходила в голову, и он некоторое время с интересом изучал снимок.

За голым, без штор, окном спустилась ночь, но выпавший снег отражал свет из комнаты, и было достаточно светло. Казалось, что мы приехали отдохнуть на горячий источник. Комната Таро совсем не походила на тамошние гостиничные номера, да и зимой на горячем источнике я была больше десяти лет назад, но чувствовала себя сейчас именно так.

— Достаточно по размеру, чтобы похоронить собаку?

И Таро, рассматривая фотографию, рассказал про Нумадзу и его собаку Гепарда. Слушая этот рассказ, я вспомнила Питера. В квартале, где мы жили, на парковке — я тогда только пошла в школу — дети какое-то время заботились об одной потерявшейся собаке. Я и несколько мальчишек на пару лет постарше приносили ей еду, но спустя несколько недель Питер вдруг исчез: от кого-то мы услышали, что его отвезли в ветлечебницу. На стволе камфарного дерева один из мальчишек вырезал ножом «Питер». Непосвященным это ничего не говорило, но мы знали, что это в память о Питере. И потом, каждый раз, глядя на эти вырезанные буквы, мы вспоминали нашу собаку.

В том жилом квартале мы всегда были одним большим коллективом. На каждом этаже жили одноклассники, маленький сквер служил местом разборок. Сейчас стоит проблема ликвидации или слияния незаполненных начальных школ, а тогда в классе, где сидело сорок пять учеников, за партой было не повернуться, и, пока наше школьное здание расширяли, уроки проводились во времянках. На узких улочках, куда бы ты ни пошел, ты обязательно встречал знакомых. Я всегда была лишь частью группы. Как ни странно, я никогда не рассказывала Таро об одноклассниках той поры и о Питере.

— Вспомню Питера, и грустно.

— Так, может, это он. У него еще уши висели, белые с коричневой каймой. В четвертом классе у моего приятеля Мацумура была дома такая. Его старший брат говорил, что ребята из их района уговорили взять.

— Даже так? Я и в старших классах, когда рассказывала о нем подругам, ужасно переживала: ветлечебница, какой ужас. А оказалось, все не так.

— Говорят, он долго прожил. Семейство Мацумура сначала жило во втором квартале, по соседству с длинным домом, который сгорел. Как раз перед пожаром переехали куда-то за школу, местные тетки говорили: «Повезло!»

— Там еще за неделю до пожара грузовик во что-то врезался, мы бегали смотреть. Играли в сквере, и тут вдруг жуткий грохот, мы — туда, а шофер, говорят, сел в другую машину и сбежал. Погнались было за ним, но так и не поймали. Никто не любит потом забирать машину.

— Я эту историю еще от кого-то слышал, но сам совсем не помню.

— Да тебе было-то года два. Там построили многоквартирный дом, так те, кто теперь в нем живет, ничего об этом не знают.

— …А если там в саду покопать, глядишь, что-нибудь найдешь…

— Да, верно, уже несколько хозяев сменилось.

— После тех, что на фотографиях, уже третьи.

— Его еще сдают? Можно снять с кем-нибудь вместе. Сейчас это модно.

— Жить с кем-то? Это не для меня.

— Да уж, ты такой чувствительный. Как-то не могла заснуть при свете, сказала тебе: «Погаси ночник», — так ты сразу в рёв.

— Да не ревел я.

Таро пил не пиво, а чай из бутылки. Посмотрел в окно, словно желая убедиться, что уже стемнело, и сказал:

— Я помню, ты говорила, можно заснуть, если смотреть на красные огоньки заводской трубы.

— Не помню. Может, и говорила что-то такое, уж очень ты мне надоедал.

Сначала на верхней кровати спала я, но когда Таро пошел в школу, то захотел спать наверху, и только потому, что я была старшей, решили, что будем спать там по очереди. Я перед сном всегда смотрела в окно — на ночные улицы и красные огни завода. «Ночь дышит», — думала я.

— День за днем в одной комнате!

— Да и не знали мы тогда, что такое отдельная комната.

И в этот момент я вдруг осознала, что мне больше никогда не придется жить вместе с Таро. Скорее всего, и Таро впервые почувствовал то же самое.

— Может, такой дом вообще не сдадут нескольким жильцам. Я не интересовался.

Слушая Таро, я открыла последнюю банку пива. Потом взяла в руки альбом.

— Если поселится кто-нибудь знакомый… Тогда можно ходить к нему в гости.

— Я не думал об этом.

— Может, так и сделать?

— В каком смысле?

— Как просторно!

— Это комната, не прихожая.

— А фотографий за едой нет.

Тут Таро, который сидел, откинувшись на спинку углового дивана, посмотрел на меня с растерянным видом, напоминавшим его в детстве, так, словно он наткнулся на кошку. Я протянула ему раскрытый на очередной странице «Весенний сад».

— Ведь они жили в этом доме, а ни одной фотографии, где едят. Да и самой еды тоже нигде нет.

Таро перелистнул несколько страниц и пробормотал:

— Действительно.

— Ниси тоже это заметила бы!

— Не хотели выставлять?..

Таро все вглядывался в снимки.

И пиво, и закуска кончились. На засыпанных снегом улицах было тихо и спокойно. Они, наверное, такие же и без снега. Временами вдруг раздавался шорох: снег осыпался с крыши или с ветвей деревьев. Довольно громко. Гроздья белых кристаллов поглощали тепло. А дом, деревья, провода, асфальт, воздух, сама ночь — остывали.

И еще один день я провела в «Палаццо Саэки III». Стояла неправдоподобно дивная погода, тающий снег дождем капал с кромки крыш. Таро и я с помощью кастрюли и сковородки попытались хоть как-то расчистить дорожку от снега. Подобное занятие было для меня внове. Ни в голубом доме, ни в «бетонном сейфе» признаков жизни не наблюдалось, но из дома наискосок от нас появились люди и тоже принялись убирать снег; вчера я там никого не заметила, но теперь стало ясно: точно, здесь живут. Хотела познакомиться со «Змеей», но той не было дома.

Вечером, после того как Таро сходил проголосовать на выборы мэра Токио, мы зашли в ресторанчик-якитория возле станции, но, видно, продуктов не подвезли, и из того, что я пыталась заказать, в меню ничего не оказалось. Таро же как-то незаметно уничтожил порцию вареного тунца.

Мы вернулись в квартирку под знаком Свиньи, и я подумала, что комната слишком маленькая, поэтому мне стоило бы взять себе зеленое кресло, о чем сказала Таро. Ему было неохота возиться, он что-то буркнул, но согласился. Готовя кресло к пересылке, я думала о том, что в нашу следующую встречу Таро в этой комнате уже не будет, да и сама квартира перестанет быть жильем, исчезнет.

Сразу же после моего отъезда Таро зашел на сайт аренды жилья. Пора было подыскать себе что-то, но он абсолютно не представлял, в каком районе и в какой квартире он хочет жить. Кликая попеременно то «Похожие условия», то снимки всплывающей рекламы, Таро наткнулся на квартирку в местечке Тэппотё. Вокруг скромного двухэтажного домика лежал снег.

«Я могу жить здесь», — почувствовал он сразу. Место незнакомое, неизвестное. «Непонятно, как все пойдет, но жить смогу». В доме с японской комнатой, где так хорошо лежать на полу. Он развернул на экране фотографии, на одной была ванная комната. Увидел стены, облицованные черной и белой плиткой, и решил, что ему больше ничего не нужно искать.

Через месяц, уже в Нагоя, я вернулась с работы домой — в свою квартиру на шестом этаже многоквартирного дома. Устроилась в зеленом кресле, когда-то принадлежавшем семье Морио, а теперь составлявшем пару с креслом Ниси, и открыла банку пива. Я, как и Таро, не волновалась по поводу того, сколько я пью, но меня беспокоило то, что мой почерк становится похожим на отцовский. С годами буквы приобретали форму, определенно напоминавшую походку пьяного. Раз мне на глаза попалась написанная когда-то второпях записка — полная иллюзия того, что ее написал отец. Он никогда не учил меня писать, так почему же почерк похож? То, как писал брат — я видела его записи, когда ездила к нему, — не походило ни на материнскую, ни на отцовскую руку.

Я открыла ноутбук, прошлась по блогам и твиттерам, которые обычно посещала, удостоверилась, как теперь выглядит кошка моей подруги из далекого Торонто, и стала смотреть взятый в прокате фильм. Фильм был о Второй мировой войне. Минут через тридцать я наконец обнаружила, что уже смотрела его раньше.

Машинально сунула руку в щель между подушкой сиденья и подлокотником кресла: пальцы коснулись чего-то твердого. Зацепив, вытянула руку — на пол упал маленький белый камушек. Когда я его подняла, это оказался зуб. Крошечный, без корня молочный зубик. По форме передний, но верхний или нижний — не определишь.

Я вспомнила, о чем слышала в детстве: «Нижний зубик забрось в воздух, верхний — закопай».

Он выглядел скорее как верхний, к тому же, сколько ни подбрасывай, верхний ли, нижний ли — зуб все равно упадет на землю. И я решила его закопать. Для этого нужно было подыскать подходящее место, и я вышла на улицу. Днем было холодно и дул такой сильный ветер, что валил стоявшие велосипеды, но вечером все накрыло мягким теплым воздухом.

В только что виденном прогнозе погоды сообщалось, что разница температур в Токио и Осака около десяти градусов. Между двумя городами несколько часов назад прошла граница холодной и теплой воздушных масс — как раз в том месте, где я сейчас находилась.

Выйдя из дома, я стала спускаться с горки. Я долго мечтала жить на холме, потому и выбрала в свое время этот дом. На склоне даже была лестница. «Прямо как на открытке», — так я чувствовала себя, когда семь лет назад впервые проходила здесь с агентом по недвижимости.

По дороге я вспомнила новый комикс Ниси, который посмотрела накануне. На экране ноутбука картинки сами сменяли одна другую. Это была перенесенная в современный Токио старинная китайская легенда о том, как рыбак-выпивоха поделился с рекой сакэ, а она в благодарность преподнесла ему утопленника. Рисунки Ниси с их персонажами, порой напоминавшими змей, были очень симпатичные. Шагая вдоль автобусного маршрута, я столкнулась с человеком, выгуливавшим собаку. Порода была мне незнакома. Мордой похожа на колли, но маленькая и с короткими лапами. Хозяин все время с ней разговаривал: «Устала? Еще не устала? Хочешь домой? Еще хочешь погулять?»

Часов через шесть после того, как я вышла из дома подыскать место, где зарыть зуб, Таро перелез через перила своего балкона и спустился во внутренний дворик, куда входить не разрешалось. Он погасил дома весь свет и теперь, напрягая в темноте зрение, принялся складывать в углу дворика один на другой куски бетона. Все необходимое было сложено в матерчатые сумки, висевшие у него на плечах. Занося ногу на забор, Таро обернулся: свет горел только на втором этаже во втором слева окне. Сегодня днем он впервые за две недели встретился со «Змеей». Та была очень довольна: на выставке, куда она пошла по билету, подаренному Таро, она оказалась стотысячным посетителем, и ей вручили подарок. Таро порадовался за нее. Что, «Змея» в такое время бодрствует? Или, в отличие от него, не может спать без света.

Таро перебрался через забор, спустился к голубому дому. Кольнуло ладонь, оцарапанную уцелевшей сухой плетью дикого винограда. Он осторожно двинулся по узкому проходу между забором и зданием. Под ногами тихо поскрипывал гравий.

Когда он вышел в сад, навстречу ему распахнулось небо. На ночном небосводе мигали звезды. Облака, тянувшиеся с запада, в свете городских огней выглядели тускло-белыми.

Ночное небо и звезды не вызвали у Таро привычного ощущения, что он сидит на облаке. Вместо этого в голове всплыла картинка из твиттера: во весь экран космонавт на космической станции. На поверхности земли, увиденной из тьмы космоса, зернышками огоньков нарисована карта. Город как огромный сгусток света. Таро никак не мог поверить, что свет города доходит так далеко. Он помнил, какое впечатление на него произвели сведения, которые он ребенком почерпнул в научно-популярной книге: если на глобусе диаметром в два метра воспроизвести земной рельеф, то не будет различима даже высота Эвереста; поэтому в голове не укладывалось, как свет от города, который сам есть всего лишь небольшое утолщение земной поверхности, заметен из космоса.

Где-то в подсознании возник ночной пейзаж, виденный из самолета. В непроглядной тьме бескрайнего океана сгрудились огни. Там, где огни, лежат города, там живут люди.

Луна зашла, но уличные фонари за забором давали достаточно света, чтобы выкопать яму. Сейчас сад казался большим. На землю падали тени от искривленных, еще голых веток персидской сирени. Возле сливы Таро присел на корточки. Садовый совок, купленный в торговом центре, был в заднем кармане рабочих брюк. Таро вонзил совок в землю, там, куда осыпались лепестки цветов. Энергично принялся разгребать почву. Она была чуть теплой. Минут через десять совок уткнулся во что-то твердое. Таро руками выбрал грунт и принялся осторожно окапывать предмет.

Это оказался камень. Круглый, величиной с яйцо камень. И таких было еще несколько. Сколько Таро ни доставал, всё одни камни. Когда в яме их не осталось, на краю ее выросла целая гора камней.

Вместо камней Таро положил в яму принесенные из дома ступку и пестик, а также гнездышко осы. Обеими руками набросал сверху вырытую мягкую почву, а когда ступка, пестик и бутылочка скрылись под слоем земли, совком забросал оставшуюся.

Он подумал, что следовало в свое время спросить отца, бывал ли тот в Токио, но не мог вспомнить случая, подходящего для такого вопроса. Он определенно помнил, как отец говорил, что любит дерево сливу. Она ближе ему, чем сакура, о которой по всему миру идет такая слава. Тогда Таро с ним согласился. «Вот чудеса!» — отреагировал отец. Таро решил тогда, что «чудеса» относятся к совпадению их мнений, но, может, это было не так. Может быть, странными тому показались слова сына, что он любит цветы. Таро пришла в голову мысль, что теперь воспоминания об отце больше не будут связаны со ступкой и пестиком. Сам-то отец их вообще не видел.

Таро приблизился к росшим по соседству со сливой маленьким деревцам и обнаружил набухшие на концах веток почки. Ниси называла эти деревца «розовыми кустами». Впервые услышав, он решил было, что это не название, но сейчас в памяти всплыли ярко-розовые цветы с иллюстрации в атласе-подарке «Змеи».

В этом году Ниси эти цветы не увидит, а он увидит. Сфотографирует и пошлет ей.

Окна, выходившие на террасу второго этажа, уже отражали предрассветное небо.

Таро снова влез на забор из блоков и по водосточному желобу добрался до террасы на втором этаже голубого дома.

Оконные рамы, выходящие на веранду первого этажа, в свое время заменили новыми, на втором же остались старые окна. Когда в прошлом месяце Таро заходил в японскую комнату, чтобы забрать диван, он слышал от Морио, что замки не в порядке: чуть стукнешь по раме, и окно открывается. Таро так и сделал: несколько раз ударил кулаком в месте, где окно запиралось, пошатал раму и убедился, что замок, похожий на ушную раковину, отошел. Именно так он себе это и представлял. Таро открыл окно, снял ботинки, положил их в сумку и спустился на покрытый циновкой пол.

Ниси больше всего нравилась ванная, а Таро считал лучшей эту комнату на втором этаже. У него была привычка: вернувшись домой, он сразу ложился на пол, поэтому больше любил помещения, застланные циновками. В альбоме было пять фотографий этой комнаты. Умамура Кайко в центре делает мостик. Оперлась головой о пол, а руки гордо скрестила на груди. Смеется. На другом снимке она наклонилась в сторону. От быстрого движения фотография получилась смазанной. Несмотря на это, камера схватила блеск ее глаз.

Комната была очень просторной. От циновки исходил едва уловимый запах травы. Таро лег, достал из сумки тонкий плед, укутался в него. Повернулся головой к окну — за ним было видно небо. «А я ведь ни разу не видел, как падают звезды», — подумал Таро. Снаружи донеслось воронье карканье.

Когда Таро проснулся, солнце стояло высоко. Он взглянул на экран смартфона: одиннадцатый час. Внизу послышались какие-то звуки. И голоса людей. Не вставая, он прислушался, но слов было не разобрать. «Новые жильцы, приехали смотреть дом». Таро предусмотрительно поднялся на ноги.

…Он осторожно спустился на несколько ступенек и, скрываясь за перилами лестницы, посмотрел вниз.

Там стоял человек в синей рабочей форме. На спине — желтые буквы. Написано «Полиция». Фуражка того же цвета надета козырьком назад.

— В саду обнаружено тело женщины.

Мужской голос. Звучит странно. И как-то знакомо.

— Вы этой ночью слышали что-нибудь?

— Нет, ничего.

Молодой женский голос.

Таро, стараясь ступать беззвучно, ступенька за ступенькой спустился по лестнице. Когда он добрался до лестничной площадки, то рядом со следственной группой увидел человека в костюме. Напротив него — женщину. Она стояла, потупившись, нервно теребя длинные волосы. И в профиль была очень похожа на Умамура Кайко. Таро вспомнил фотографию: Умамура Кайко читает, сидя в плетеном кресле на веранде.

— В котором часу вы вчера вернулись домой?

— Господин следователь, что вы хотите сказать?

— Ну, хорошо.

Зазвучали голоса, внизу вдруг стало шумно. Освещение убавили, трое в синей полицейской форме прохаживались по коридору. То ли режиссер, то ли его помощник достал записи с указаниями к съемкам следующей сцены.

Женщина, не двинувшаяся с места, подняла голову. Анфас она уже не так походила на Умамура Кайко. Скорее, у нее было что-то общее с Ниси. Однако эта мысль возникла у Таро лишь на миг — он почти сразу вспомнил фамилию актрисы.

Она пристально посмотрела в лицо Таро, потом сделала жест, словно подняла что-то. Таро понял, что он означает: «Поднимись на второй этаж». Он кивнул. Губы женщины зашевелились, но слов он не разобрал.

Таро поднялся на второй этаж, вернулся в комнату, взял свои сумки и вышел на террасу. На стоянке видны два микроавтобуса, возле дома снуют рабочие с осветительными приборами и микрофонами. Когда начнут работать? Да, съемки закончатся не скоро.

Таро вылез с террасы, по водосточному желобу добрался до забора и ступил на него. Опираясь рукой о голубую стену, осторожно пошел по верху бетонных блоков. День полностью вступил в свои права, температура воздуха поднималась. На спине у Таро выступил пот.

Дойдя до места, где забор отделял участок дома Саэки от «бетонного сейфа» и «Палаццо Саэки III», Таро остановился. Держась за голубые доски стены, он рассматривал свой дом. На балконе квартирки «Змеи» — второй слева на втором этаже — сохло белье. В ряд висели темно-синее и ярко-зеленое полотна, но какую форму они принимали, когда их носила «Змея», было не понять. Шесть квартир, кроме квартиры «Змеи» на втором этаже и «Свиньи» в правом крыле первого, стояли пустыми.

Балконы и окна чередовались в строгом порядке. В окна одинаковой формы лился солнечный свет. На стенах квартир второго этажа и на полу комнат первого ясно обозначилась граница света и тени. Она ничего не меняла. Не издавала звуков. Лишь двигалась, как в солнечных часах.

Комната Таро, заставленная диванами. Все накрыто полотном цвета слоновой кости. Сев на забор, Таро заглянул глубже внутрь — там тускло поблескивал серебром огромный холодильник. Таро вспомнил: в холодильнике лежит тофу, его нужно съесть сегодня.