Весь Гарри Гаррисон в одном томе

Глава 1

С точки зрения голубя, раскормленного, разжиревшего на попкорне и крошках от сандвичей туристов, каковых (голубей, как, впрочем, и туристов) в нашей родной столице просто несть числа, Национальная галерея выглядела точь-в-точь как всегда. Беломраморная, сводчатая и внушительная — самое подходящее вместилище для чудеснейших произведений искусства со всего света, выставляемых на потеху гражданам. Именно тут потные сыновья Канзаса, Калифорнии, Техаса и Мейна искали долгожданное убежище от жары и слепящего сияния вашингтонского лета, топтались с изумленно распахнутыми глазами перед мясистыми необъятными телесами рубенсовских матрон, шаркали с остекленевшими взорами мимо роскошеств импрессионистов, не догадываясь, что в эту самую минуту среди них разыгрывается человеческая драма.

Если бы их внимание не блуждало где-то далеко, они могли бы заметить человека, стоящего рядом с книжным киоском, на лицо которого то и дело набегала тревожная тень, как ни старался он отогнать ее профессиональной улыбкой. Худой, среднего роста, загорелый, с черными, как вороново крыло, волосами, с чуточку великоватым носом, впрочем, не лишающим его внешность приятности; одетый в тщательно отглаженный, неброский бежевый костюм; аккуратно завязанный галстук весьма сдержанной расцветки; стоял он выпрямившись, но без напряжения, сцепив руки за спиной, как хозяин всего, что видит, — впрочем, именно так оно и было.

— Мистер Хоукин, — засеменила к нему пухленькая розовенькая девушка, неся перед собой на вытянутых руках толстую книгу. — Джентльмен хочет вот эту, но ценника на ней нет…

— «Рисунки Дега», второе издание, восемь девяносто пять плюс налог.

Поразившись его дару помнить абсолютно все, она закатила глаза, плававшие за толстыми линзами, будто рыбы в аквариуме, выдохнула благодарность и поспешила к покупателю. С виду все шло нормально: открытки, книги, репродукции и слайды бойко распродавались; а на предметы, имеющие хоть какое-то отношение к Энгру, спрос был прямо-таки ажиотажный — да и чего ж еще ждать, если наверху проходила выставка его римских набросков из частных коллекций; но упомянутому ажиотажному спросу оказался мастерски противопоставлен предварительный заказ на широкий ассортимент сувениров и изданий о творчестве Энгра, так что полки не пустели, а барыш рос. И все же, несмотря на это, все явно шло не так, как следовало, что подтвердил мимолетный взгляд, брошенный Хоукином на крепко сложенного мужчину в черном костюме. Разглядывая с показным интересом репродукции работ Фрагонара, тот на самом деле не спускал глаз с Хоукина, на миг встретившегося с взглядом глубоко посаженных глаз и поспешно отвернувшегося; воспоминание о холодном взгляде этих самых глаз и совсем уж ледяном голосе субъекта, слышанном нынче утром, снова изгнало улыбку с губ Хоукина.

— Будьте в полдень, — изрек субъект. Ничего более, и молча двинулся вдоль полок.

Первым делом Хоукина охватил гнев: да кто такой этот незнакомец, чтобы являться сюда и разговаривать в подобном тоне?! От киоска было рукой подать до комнаты охраны и ее начальника Легри, как сыр в масле катавшегося там в складках жира, не давая им обвисать посредством обильного завтрака, увенчанного чашкой кофе с пирогом.

— Вот и будь на месте, — наказал Легри своим маслянистым голосом. — Ежели тебе велено там быть, вот и будь. Я его знаю. Он из правительства.

Правительство. Собственно говоря, все они здесь государственные служащие, но слово «правительство», возглашенное столь уважительным тоном, означает нечто высшее, ранг более высокого порядка, визит весомого авторитета. Так что Хоукин ждал, и это сказывалось на его расположении духа отнюдь не лучшим образом. Обычно миролюбивый, более-менее довольный своим надежным положением и получающий наслаждение от работы индивидуум, сейчас он был грубо выбит из умиротворенного настроения и отнюдь не радовался этому. Все утро человек из правительства держался на виду, то и дело проявляя больше интереса к менеджеру, нежели к выставленным товарам, а его глаза, смахивающие на перископы, полускрытые нависающими кустистыми бровями, источающие ощущение пронзительной мощи, постоянно тревожили Хоукина и мало-помалу заставили его погрузиться в тревожные раздумья о том, в каких таких тайных преступлениях он повинен. Ближе к полудню он чуточку развеялся, устраняя неисправность одного из кассовых аппаратов. Но, едва отвернувшись от кассы, он заметно вздрогнул, обнаружив, что тяжеловес стоит в каком-то футе от него.

— Ваш кабинет, — лаконично бросил тот, и Хоукин в молчании пошел первым, чуть ли не радуясь, что этот момент наконец-то настал.

— Сигарету? — спросил он в кабинете, пододвигая пачку через стол. Собеседник мрачно покачал головой, так что Хоукин вернул пачку, извлек сигарету и закурил сам. — Итак, чем могу служить?

— Мое удостоверение. — Незнакомец вытянул руку и откинул клапан кожаного портмоне точным, отработанным движением, знакомым любому человеку, хоть раз смотревшему телевизор, продемонстрировал сверкающую бляху и почти тотчас же захлопнул портмоне. — Дэвидсон, Федеральное бюро расследований. Нахожусь здесь по делу величайшей важности.

Несмотря на внешнее спокойствие Хоукина, его подсознание тут же выдало на-гора целый ряд потенциальных преступлений — нарушения правил дорожного движения, проезды на красный свет, бездумные плевки на тротуары. Да нет, что за глупости, агент не мог заявиться сюда ради подобных пустяков. Ведь ФБР занимается только серьезными правонарушениями, а? Но эта мысль лишь пополнила мысленный вернисаж злодеяний стремительно несущейся вереницей ужасающих видений: похищенные дети, взорванные самолеты, угнанные автомобили, мчащиеся из штата в штат. В чем же таком он повинен?

— Вы не против, если я взгляну на значок еще раз? — осведомился Хоукин. Ближайшее рассмотрение бляхи из тяжелого золотистого металла, с глубоко выгравированными словами «ФЕДЕРАЛЬНОЕ БЮРО РАССЛЕДОВАНИЙ» и цифрами «32786» не помогло ни в малейшей мере, и, провожая ее взглядом во второй раз, он не продвинулся вперед ни на шаг. — Позвольте поинтересоваться, что привело вас ко мне, мистер Дэвидсон? Быть может, это касается кого-то из персонала? — Хоукин просто уповал на это.

Не придав этому слабому гамбиту ни малейшего значения, фэбээровец извлек из внутренного кармана стопку бумаг, поднес к свету и принялся читать ледяным тоном, будто на суде:

— Хоукин, Антонио. Родился двадцать пятого декабря одна тысяча девятьсот сорокового года в резервации апачей Койотеро, Белая гора, штат Аризона. Отцовское имя Брат Ястреба[89] в официальном порядке изменено на Хуан Хоукин в одна тысяча девятьсот сорок четвертом в Палм-сити, штат Калифорния. Посещал начальную школу Саннислоуп, Государственный колледж Сан-Диего, каковой окончил в звании бакалавра искусств, специализация — история изобразительного искусства. Служба в армии Соединенных Штатов с шестьдесят второго по шестьдесят четвертый, демобилизован в звании техника пятого класса, федеральный служащий с одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого до текущего момента, в настоящее время менеджер книжного киоска в Национальной галерее, Вашингтон, округ Колумбия, холост, ближайший родственник тетя с материнской стороны Мэгги Светлячок, группа крови первая, резус-фактор отрицательный.

Агент внезапно смолк, и Тони, подавив желание выкрикнуть «Невиновен!», просто поинтересовался:

— Стоят ли за этим какие-нибудь конкретные основания?

Дэвидсон угрюмо кивнул.

— Вы были избраны для задания.

— Что вы имеете в виду?!

— Возможность послужить отчизне посредством служения своему Федеральному бюро расследований. Вам наверняка будет приятно услышать, что в окончательном сокращенном списке было семь фамилий, а Он… — это слово агент возгласил с благоговейным придыханием. — … Он избрал вас Сам, тотчас же, как человека, наиболее квалифицированного для служения на этом посту. Не только лояльного американца, а американского американца, одного из коренных жителей, а также представителя национальных меньшинств.

Пока агент говорил, тревога почти покинула Тони. Итак, ни о каких преступлениях не было речи, нечего было драпать, когда никто не преследует, в биографии не было ничего бросающего на него тень, все это дело перешло из разряда пугающих в таинственные и мало-помалу облекается в одежды абсурдных.

— Вы все еще не сказали мне, на какое задание меня прочат.

— Вовсе не прочат, а утвердили. Он утвердил вас Самолично.

— Но я-то ничего не утверждал и определенно ни на что не пойду, пока не узнаю хотя бы, о чем идет речь.

Тут агент убрал бумаги, предпочел пропустить мимо ушей предложение свободы выбора и заговорил, выбирая слова с безупречной точностью:

— Вы избраны в качестве генерального директора книжно-сувенирного киоска, каковой будет открыт в вестибюле здания Федерального бюро расследований.

— Спасибо за предложение, но боюсь, я вынужден его отклонить.

— Неприемлемо. Бумаги о переводе уже подготовлены…

— Как это неприемлемо?! Я совершеннолетний американец, и вы не можете принуждать меня к чему-либо против моей воли. Быть может, я и рожден индейцем, но мой отец покинул резервацию и позаботился о том, чтобы я получил хорошее образование и отслужил в армии, как и всякий американский юноша. Я свой долг выполнил. Мне нравится и тут. — В приступе велеречивости Хоукин дошел до полной опрометчивости. — Я ценю ваше предложение, но передайте Самому: большое спасибо, но все-таки нет, спасибо.

Дэвидсон медленно подался вперед. Его сжатые губы вытянулись в ниточку, пронзительно тяжкий взгляд источал арктический холод.

— Не находились ли вы под следствием? — Слова падали с его губ звенящими ледяными глыбами. — Вы на это напрашиваетесь. Человек, отвергающий подобную возможность, наверняка что-то скрывает, а мы, уверяю вас, специалисты по части извлечения на свет темных сторон жизни. Всех без исключения. Вы что-то скрываете, мистер Хоукин?

Сердце Тони всполошенно трепыхнулось, подкатив под горло, так что ни сглотнуть, ни вздохнуть, а перед мысленным взором в бешеном темпе снова замелькали картины правонарушений, допущенных им за свою жизнь. Похабная гостиничная комната в Номе с женой капитана, порванные квитанции на штраф за неправильную парковку, кое-какие преувеличения и любопытные умолчания в налоговых декларациях, неоплаченные и давно позабытые счета за коммунальные услуги, дыра в колючей проволоке ограды лагеря Аптон, весьма часто употребляемая после отбоя из-за близости к местной таверне; эти и им подобные прегрешения пронеслись у Тони перед глазами — пожалуй, пустяковые, и будь он католиком, отделался бы всего лишь одним-двумя «Отче наш» да небольшим постом, но его пуританской совести протестанта эти прегрешения представлялись грозными громадами, еще более разросшимися от сумрачной перспективы их обнародования и воздаяния.

— Я ничего не скрываю, — выдавил он из себя, с трудом проталкивая слова мимо своего окаменевшего коронарного насоса; слова звучали неубедительно даже для его собственного слуха, да и сам он являл жалкое зрелище для безмолвного стороннего наблюдателя. Графин с водой на миг избавил его от неловкости, но лишь на миг, потому что, как только Тони начал наливать воду, горлышко графина забренчало по краю стакана, а верхняя губа намокла от пота еще до того, как вода достигла ее. «Вы не имеете права угрожать мне», — хотел сказать он, но вместо того попытался найти убежище в лицемерии. — Вы только поймите меня правильно, я весьма польщен столь выдающейся честью. Но, видите ли, я попросту не обладаю необходимой квалификацией. Я историк искусства по собственному выбору, ремонтник радаров по нужде и ровным счетом ничего не знаю о том, как стоять на страже закона. Тут я как рыба на суше, не нужен вам такой. Так что к нашей обоюдной выгоде…

— Если Он говорит, что вы потянете, значит, вы потянете.

— Я потяну, я потяну, — пробормотал Тони под нос, в тихом отчаянии ломая пальцы. Так ведь было хорошо в Национальной галерее! Консольные часы производства Джорджа Грэхема на книжной полке мягко пробили час, и в тот же миг зазвонил телефон. Не успел Тони протянуть к нему руку, как Дэвидсон уже снял трубку и поднес к собственному уху.

— Да, сэр! — Слова эти были согреты таким чувством, какого Тони за этим человеком-скалой и не подозревал. Затем агент с улыбкой протянул трубку через стол. — Теперь можете поговорить. С Самим.

Обреченно вздохнув, Хоукин принял трубку.

Глава 2

— Ну разве это не захватывающе, в смысле, по правде захватывающе?!

Софи всегда задавала вопросы будто запыхавшись, будто не могла дождаться ответа, но почти тотчас же разъясняла свой вопрос. Ее дали Тони в помощницы, и до открытия магазинчика других работников не будет. Тони подозревал, что она подсадная утка, приставленная, чтобы следить за ним и докладывать кому-то наверх. А заодно подозревал, что хоть она и Софи Файнберг, никакая она не еврейка, а филер, рядящийся под национальные меньшинства, чтобы войти в доверие. Выражения на идише она вворачивала достаточно гладко, но вполне может статься, что они просто заучены. Надо бы разыскать среди приятелей настоящего еврея, чтобы вывел ее на чистую воду. А может, это все от болезненного воображения, разыгравшегося в атмосфере чрезмерной секретности, повседневно окружающей его со всех сторон?

— Захватывающе? Пожалуй, захватывающе, — промямлил Тони в заветренный сандвич с тунцом.

— Вы по правде невозмутимый, boychik,[90] правда-правда. Как я завидую вашей невозмутимости, по правде завидую.

Сандвич стоял в горле колом, словно пыль Мертвого моря, и Тони попытался смыть его аммиачно-горьким кофе. Эту битву Софи тоже выигрывает. Он толком и не понял, с какой это стати она начала ходить на ленч с ним вместе — быть может, неправильно истолковала мимоходом оброненное приглашение, так что Тони стал питаться в «Бурчащем брюхе» в надежде отпугнуть ее. Наверное, это худшая закусочная во всем Вашингтоне, что уже само по себе довольно яркая характеристика для города, отнюдь не славящегося качеством своих забегаловок, но этот гамбит кончился жалким проигрышем и привел лишь к неутихающему пожару под ложечкой. Софи же, упиваясь чувством долга, съела куда более основательный ленч, увенчав его чем-то вроде вулканизированного желе и куска черствого пирога.

— Сегодня утром ничего не доставили? — Тони уцепился за нейтральную тему, чтобы не давать хода бьющему через край энтузиазму по поводу его поста.

— О да, конечно, доставляли! Значки работников ФБР производства Гонконга. Я уверена, что дети будут от них без ума, и даже взрослые. Я закончила оправлять в рамки раскрашенные портреты директора. Золотые рамки по экстренному заказу.

— Раскрашенные? Мне казалось, что они должны быть черно-белыми.

— Так ведь и были, но вышла спецдиректива, так что первую сотню раскрасили и прислали обратно. Снимки просто очаровательны.

— Ничуть не сомневаюсь. А вам не кажется, что золотые рамки и ручная раскраска — ну, скажем, чуточку чересчур?

— Да что это вы этакое хотите сказать?! — Улыбка Софи не погасла, но как-то застыла, а в голосе прозвучал отзвук служебного рвения. Неужто преступлены границы дозволенного? Тони чувствовал себя настолько угнетенным, что почти не придавал этому значения.

— Ничего, пожалуй, ничего. Что-то чувствую себя не очень хорошо.

Приподняв брови, Софи промолчала. Пусть-ка заглянет в свой словарь идиша! Радуясь своей крохотной победе в более обширном сражении, Тони сделал большой глоток кофе, ощутил, как едкая горечь обжигает внутренности, и тут же снова впал в уныние, почти не покидавшее его в последнее время. И даже не обратил внимания на человека, прошедшего мимо их столика и задержавшегося на мгновение, чтобы чиркнуть спичкой и прикурить. Затянувшись, тот шепнул так тихо, что его слышал один только Тони:

— Сию минуту. Явиться в комнату 2135. Дело не терпит отлагательств.

И больше ни слова, ни движения, застыл у плеча Тони, глядя прямо перед собой — этакая скала в темном костюме и ботинках из толстой кожи. Как только Тони поднялся и оплатил счет, пришелец увязался за ним, так что даже Софи на сей раз прикусила язык — наверное, уразумев, что затевается нечто важное, и не вдаваясь в расспросы, хотя Тони направился к лифту, а не к дверям своего кабинета.

Когда Тони подергал за ручку двери комнаты 2135, никак не отмеченной и явно ничем не отличающейся от остальных комнат в этом коридоре, та оказалась заперта, но быстро открылась, когда гонец потянулся поверх его плеча и быстро выстучал на дереве условный сигнал. Переступив порог, Тони ощутил, как дверь беззвучно притворяется, и остался один на один с человеком, сидевшим за полированным государственным столом на стальных ножках, на обширных незапятнанных пространствах которого не наблюдалось ничего, кроме одинокого карандаша желтого цвета. Однако, словно стол и так уж слишком захламлен, чиновник тут же подхватил карандаш и постучал им по зубам, жестом пригласив Тони сесть на стул напротив стола.

— Вы Антонио Хоукин, не так ли? — Тук-тук-тук желтым деревом по белым зубам, будто пунктуация. Тони кивнул. Слишком уж белые зубы, наверное, искусственные, как и чрезмерно сердечная улыбка, обрамляющая их. Чуть выше — усы-шнурочки, вроде тех, что были в моде у беговых «жучков» лет тридцать назад, тонкий нос, видом своим источающий любопытство, прямо эдакий щуп, глаза скрыты сильно затемненными пенсне без оправы, белая кожа даже белей пластмассовых зубов, высокий лоб — настолько высокий, что через темя и затылок простирается до самой шеи, на самой макушке сей любопытной области несколько длинных волосков, крепко-накрепко приклеенных к своему месту.

— Меня зовут Росс Соунз. — Тук-тук-тук. — Не позволите ли взглянуть на ваше удостоверение?

— Не позволите ли мне узнать, зачем и ради чего все это затевается?

— Через минутку, Тони, но позвольте сперва покончить с формальностями. Что ж, спасибо. Фотография не очень похожа, но похожую фотографию встретишь редко, правда ведь, не так ли? А теперь, если вы не против, смочите свой большой палец чернилами об эту подушечку и сделайте отпечаток на этом листе бумаги. Идеально сходится с отпечатком на удостоверении, не так ли? Ну вот, можете вытереть большой палец об оборот того же листа, не станем тратить бумагу попусту, сбережем наши леса.

— Причина…

— Минуточку. — Соунз бросил взгляд на часы. — У нас осталось всего девять минут, так что давайте сперва покончим с деталями. — Сунув карандаш за ухо, он извлек из ящика стола объемистую папку и перелистал ее. — Вот и начали… Минуту назад я его видел, а, вот. Ваш допуск. Вижу, у вас есть допуск к секретным материалам, очень хорошо, получили описание аппарата под названием «Марк IX-37G». Но, Господи Боже мой, тут никаких отметок о том, что вы вернули описание! — Он устремил на Тони немигающий взгляд сквозь пенсне, больше не улыбаясь.

— Никто не просил его вернуть, мне его дали в школе техников, в армии.

— Я вполне уверен, что дело это весьма серьезное.

— Серьезное?! Да радары «Марк IX» устарели уже лет на десять! Их можно купить в магазинах армейских неликвидов, если вам вдруг понадобится старый радар весом больше тысячи фунтов. Так какую же роль может играть описание подобного радара?!

Соунз с минуту в молчании поразмыслил об этом, снова постучал карандашом по зубам, затем им же сделал в досье отметку.

— Мне придется это проверить, а пока что оставим вопрос открытым. Но допуск у вас по-прежнему остается, и не считаться с этим нельзя. Не сомневаюсь, что он может быть продлен и повышен до уровня имеющихся данных.

В толщину папка была никак не менее дюйма.

— И это все обо мне? — поинтересовался Тони.

— Конечно. Сведения засекречены, так что, боюсь, вам их посмотреть не удастся. Ну, вроде бы все вопросы выяснены. У нас имеется… э-э… еще три минуты, так что если у вас есть вопросы…

— Вопрос все тот же. Чего это ради?

— Боюсь, эта информация засекречена. — Тук-тук. — Но внизу вам обо всем расскажут, и вообще нам пора.

Экономными, точными движениями Соунз сунул папку в атташе-кейс, извлеченный из стола, запер его, затем замкнул на запястье браслет прикрепленных к нему наручников. Лишь убедившись, что все заперто и замкнуто, он нажал на кнопку, отпирающую дверь. Выйдя из кабинета бок о бок, они миновали ряд лифтов, подошли к двери без номера. Соунз отпер ее своим ключом, и за ней совершенно неожиданно обнаружился тесный вестибюль размером со стенной шкаф. Стена напротив входа, сделанная из серой стали, была перечеркнута надписью «СПЕЦЛИФТ. БЕЗ ДОПУСКА НЕ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ». Судя по всему, у Соунза соответствующий допуск имелся, потому что он повернул еще один ключ, и стена отъехала, обнаружив собственно лифт. Зайдя внутрь, Соунз нажал самую нижнюю из ряда кнопок, снабженных зашифрованными надписями. Видимо, безопасность тут поддерживалась на весьма высоком уровне, и Тони проникся к ней уважением, хотя и продолжал ломать голову, чего это ради все затевается. Лифт съехал вниз, и, как только двери распахнулись, за ними обнаружился человек со строгими глазами, угрожающе направивший на них висящий на груди автомат.

— Операция «Лютик», — сказал Соунз. Страж тотчас же опустил автомат и безмолвно дал им знак проходить. Еще один страж, точь-в-точь с таким же ледяным взглядом и могучей челюстью, как первый, открыл перед ними следующую дверь, и они вошли в конференц-зал, где за длинным столом уже дожидалось несколько человек, единообразно одетых в темно-серые костюмы с темными галстуками и, вероятно, обутые в одинаковые ботинки (хотя проверить последнее предположение мешал стол). Перед каждым местом были аккуратно разложены блокноты и карандаши, а также таблички с разными буквами алфавита. Сидевший во главе стола Икс сурово смотрел, как Соунз ведет Тони к двум свободным стульям.

— Вы Йот, — прошептал Соунз. — Совершенно секретно. Сядьте здесь.

И только лишь когда они заняли свои места, Икс громко кашлянул и постучал костяшками по столу.

— Ладно, перейдем к делу. Ка, вы проверили допуск Йот?

— Чист. Нуждается в повышении степени, но для предварительных слушаний чист.

— Это ободряет. Передайте мне досье.

— У меня нет ключа от портфеля.

— А у кого он?

— У Це.

— Тогда передайте портфель Це.

— Не могу. У меня нет ключа от наручников. Ключ у…

— Мне нет дела до того, — в голосе Икса, до сей поры бесстрастном, проскользнули нотки раздражения. — Просто подойдите к Це, чтобы он мог открыть портфель, и передайте мне досье.

Остальные молча ждали, пока это будет проделано и Икс пролистает папку. Очевидно, прочитанное удовлетворило его, потому что Икс закрыл папку и впервые обратился непосредственно к Тони:

— Добро пожаловать в операцию «Лютик», Йот. Вы тот самый, кто нам нужен. — Не успел Тони задать вопрос, вертевшийся на кончике языка, как Икс возвысил голос: — Прокручивайте!

Тотчас же у него за спиной с потолка спустился экран, а в дальней стене открылось окошко. Долю секунды спустя свет погас, темноту прорезал луч проектора, и на экране вспыхнуло цветное изображение живописного полотна.

— Вам известно, что это такое? — донесся из тьмы голос Икса. — Я обращаюсь к вам, Йот, — добавил он, не дождавшись ответа.

— Да, сэр, картина.

— Вам известно, что это за картина?

В комнате внезапно воцарилось напряженное молчание, хотя Тони и не понял, почему. В этом нет ни малейшего секрета — он даже продавал в Национальной галерее репродукции этого самого полотна.

— Конечно. «Битва при Ангиари» кисти Леонардо да Винчи.

Свет вспыхнул снова, и картина исчезла. Тони заморгал от яркого света и мало-помалу осознал, что взгляды всех присутствующих устремлены на него.

— А где эта картина сейчас? — В голосе Икса зазвенела какая-то надсада.

— Нигде. Она погибла во время войны, когда музей в Капителло, в Италии, разбомбили во время воздушного налета.

Эти крохи сведений, известных любому первокурснику, занимающемуся историей искусств, вызвали в комнате оживление. Собравшиеся заерзали, а один или двое что-то забормотали соседям. Но резкий стук костяшек Икса по столу мгновенно восстановил порядок.

— Значит, так и порешим, джентльмены. Операция «Лютик» начата и развивается. Йот и Е вступят в контакт. Теперь, когда в деле один из наших агентов, все будет обстоять куда проще. Привлекать чужаков мы не хотели; все мы прекрасно знаем, чем кончаются подобные привлечения.

— Простите, — встрял Тони, — а не будете ли вы любезны поведать мне, что к чему?

— Отчего же. У нас имеются доказательства, и притом основательные, уверяю вас, что эта картина не погибла. В нашей стране ныне находится человек, пытающийся продать полотно, и операция свалилась к нам в руки. И нам она по плечу. Но прежде чем мы предпримем что-либо, нам необходимо проникнуться уверенностью, что это в самом деле вышеозначенная картина, и тут на арену выходите вы, Йот. Мы отряжаем на полевую работу специализированную группу, состоящую из вас и Е. Вы человек от искусства и дадите нам знать, подлинник это или копия. А Е — специалист по ушкам на макушке, он эксперт по жуликам и знает о людях, замешанных в деле, все от и до. Итак, отправляйтесь и доложите о результатах при первой же возможности. Незамедлительно, поскольку время поджимает.

— Минуточку! Я не могу. Я историк искусства, товаровед, а не специалист. Я понятия не имею о подобной работе, ни разу не видел упомянутое полотно воочию, не знаю, как проверять полотна, и вообще…

— Вы достаточно хороши для нас, вы член команды, Йот, и это главное. Упомянутых специалистов мы можем привлечь и позже, а в данный момент нам недосуг и хотелось бы сохранить все в этих стенах, так сказать. Могут возникнуть осложнения, не только международные, но и с другими агентствами, и нам бы не хотелось, чтобы хоть слово о происходящем просочилось хоть куда-нибудь, ясно? Вы все сделаете. Е введет вас в курс дела.

Тони впервые пристально взглянул на человека, сидящего за табличкой «Е», и увидел знакомое лицо.

— Да, я его знаю, это…

— Никаких имен! — вскинулся Икс, а по комнате прокатился неодобрительный ропот. — Тут мы не нарушаем секретность ни под каким видом. Совещание закрыто.

Ножки отодвигаемых стульев заскрежетали по паркету, голоса возвысились, и протесты Тони потонули в шуме. Икс уже покинул комнату через маленькую дверцу, и поделать ничего было нельзя.

— Поздравляю, — проговорил Соунз перед уходом, а Тони принялся ломать голову, как все это получилось и почему его вовлекли в это дело. Эксперт по искусству? Что ж, он явно знает о живописи больше, чем кто-либо из присутствовавших и, очевидно, чем кто-либо во всем Бюро. Может быть, операция — не такая уж скверная идея; Тони определенно с удовольствием провел бы какое-то время вдали от позолоченных значков ФБР и вездесущей Софи Файнберг. Ему так и не перепала возможность поинтересоваться, где полотно; быть может, не в Вашингтоне, а даже где-нибудь в Нью-Йорке, где находятся все крупные галереи. Было бы приятно немного проехаться. В общем и целом, сетовать не на что. И когда подошел Е-Дэвидсон, Тони искренне улыбался, предвкушая грядущие перспективы.

— Добро пожаловать в команду, — изрек Дэвидсон, обращаясь почти как к равному, чуть ли не с уважением. — Проведем операцию без сучка, без задоринки.

Но как только они заперлись в кабинете Дэвидсона, Тони начал проникаться сомнениями.

— У тебя есть право носить оружие? — осведомился Дэвидсон.

— Какое оружие?! Я историк искусства…

— Хорошая легенда, держись этой байки. Но никогда не забывай, что ты член Бюро с допуском, а это влечет ответственность. Ты служил в армии, хорошая выучка, гаубицы и всякая там тяжелая техника, которой мы обычно не пользуемся.

— Гаубицы? Я вас умоляю, я же был техником радиолокации. Разумеется, в учебке я прошел курс штыкового боя и бросал учебную гранату, но штыки как-то не в ходу на радарных комплексах. Я едва получил зачет по стрельбе из «М-1».

— Обычно мы пользуемся более миниатюрным оружием, чем винтовки, но, будучи военным, ты без труда переориентируешься. Вот наше стандартное оружие, курносый «смит-вессон» тридцать восьмого калибра.

Дэвидсон сделал одной рукой какое-то молниеносное движение, и в его ладони появился чрезвычайно смертоносный с виду револьвер, уставившийся своим черным зрачком на испуганно отпрянувшего Тони.

— Пойдем в оружейную, подберешь что-нибудь для себя, — сказал Дэвидсон, поднимаясь. Пистолет исчез так же быстро, как и появился.

— Секундочку, пожалуйста! Одно дело — специалист по искусству, а стрелок — совсем другое.

— Отличное представление, так и продолжай, отличное прикрытие. Коротенький инструктаж, и ты в полном порядке. — Дэвидсон двинулся к двери, дружески подталкивая Тони ладонью в спину. — Старина Фред тебя проверит. Отличный мужик, знает об оружии все на свете. Ты у нас военный и, наверно, поопытнее нас по части оружия, так что вовсе не обязательно хвататься за тридцать восьмой калибр только потому, что мы им пользуемся. Старина Фред разберется.

Старина Фред — этакий микеланджеловский эскиз сангиной: сплошные морщины, родимые пятна, мешки под глазами, беззубый рот и крючковатый нос, свисающий до острого подбородка, — всем своим видом источал неодобрение с того мгновения, когда Тони с опаской взял предложенный револьвер.

— Да не кончиками пальцев, будь ему неладно, хватай и стискивай, будто руку пожимаешь, крепко пожимаешь. Держи руку прямо, локоть чуть согнут, подними над головой, стоишь боком к мишени, опускаешь до мишени, сжимаешь всей рукой, а не только указательным пальцем и… — БАХ-БАХ— БАХ! — … кладешь пули прямиком в треклятое яблочко, вот так вот. Теперь ты попробуй.

Тони осторожно принял еще дымящийся пистолет, потом стиснул его чересчур крепко, когда Старина Фред рявкнул команду, так что первый выстрел раздался, когда ствол был еще направлен вниз, и пуля с визгом зарикошетила по бетонному тоннелю тира; бормоча проклятия, его руку схватили и направили в нужную сторону. От следующего выстрела револьвер подскочил, порвав перепонку между большим и указательным пальцем. От боли Тони отвлекся, так что почти совсем разжал хватку, и на этот раз револьвер после выстрела просто выскочил из руки, со стуком заскакав по полу. Тони тотчас же принялся сосать рану на освободившейся руке, пока двое других угрюмо, чуть ли не с ужасом таращились на брошенное оружие.

— Я не видел, насколько точно попал, — Тони с надеждой посмотрел поверх руки на далекую мишень.

— Один ушел в потолок, второй в треклятую стену, — буркнул Старина Фред, преклоняя артритные колени, чтобы поднять револьвер. — Вероятно, потому, что ты стрелял зажмурившись.

— Знаю, — извиняющимся тоном откликнулся Тони, заматывая рану носовым платком. — Но с «М-1» от этой привычки я избавился. Мог бы показать, будь у вас тут «М-1».

— Есть, — сообщил старик, после чего, порядком попыхтев и погремев железом, извлек винтовку на свет из оружейки, видимо забитой любыми орудиями уничтожения, какие только изобрело человечество.

— Обычно я пользуюсь ремнем. — Взяв синевато поблескивающую вороненую винтовку, Тони осторожно прикинул ее вес, пытаясь припомнить навыки, много-много лет назад впечатанные в его синапсы выучкой. — Патрон вставляют сюда?

— Так точно, очень треклято хорошо, а вот и ремень.

— Попасть по мишени я могу только из положения лежа.

— Из положения лежа, — глухим голосом согласился Старина Фред.

Еще какое-то время потребовалось, чтобы прицепить ремень, отрегулировать его, выставить прицельную планку, — в конце концов Старина Фред сделал это собственноручно, все время ворча под нос, — зарядить и поставить на предохранитель, улечься на жесткий бетонный пол, поймать на мушку гуляющую туда-сюда мишень и выпустить в нее пули одну за другой. Вполне довольный собой, Тони поднялся на ноги, потирая ушибленное отдачей плечо. Как только мишень со звоном подкатила по проволоке, Старина Фред только глянул на нее и ушел в оружейку, откуда тут же послышался лязг инструментов. Дэвидсон осмотрел мишень повнимательнее, даже с двух сторон — на случай, если что-нибудь прозевал.

— Хорошо? — спросил Тони.

— Одна пуля попала в мишень, задела за край.

— Я немного заржавел. Будь у меня возможность отточить мастерство…

— Нет, это вряд ли. Времени мало. Тем более что так и так добрая старая винтовка «М-1» не из тех вещей, которые легко спрятать в брючном кармане. Больше ты ни с каким оружием не знаком?

— Вообще-то нет.

— Погоди-ка! Ты ведь индеец, чуть не забыл, и, наверно, ух как управляешься с томагавком?

— Дэвидсон, я вас умоляю, я же сперва рос на ферме, а потом в поселке. Нигде, кроме вестернов, я томагавков и видом не видывал.

— Тогда, может, лук со стрелами или, — с надеждой проронил Дэвидсон, — нож для скальпов?

— А может, лук со стрелами влезет в карман моих брюк? То же самое касается и ножа для скальпов, о котором до сей секунды я и слыхом не слыхивал.

— Неужели никаким ножом не пользовался?

— Вообще-то пользовался. Строгал палки…

— Вот оно, Фред! Французский портсигар, вот что нам надо.

Портсигар брякнулся на стойку с тяжелым стуком, совершенно не соответствующим его невинному виду. Чудесно окрашенная кожа, лоснящаяся, будто от долгого употребления. Дэвидсон открыл портсигар, где обнаружились зеленоватые кончики четырех сигар, и протянул его Тони.

— Вообще-то я не курю сигары, но…

Тони потянул за сигару, но она не поддалась.

— Сигары ненастоящие. Что на самом деле надо делать, когда его протягиваешь, так это нажать большим пальцем вот тут.

Раздался неприятный лязг, и из торца портсигара выскочил блестящий клинок никак не менее шести дюймов длиной. Вздрогнув, Тони отскочил назад.

— Очень удобная штучка. — Дэвидсон уткнул кончик ножа в стойку и навалился на него всем весом, чтобы вогнать клинок на место. — За этим лезвием стоит семидесятипятифунтовая пружина. Просто уткни его мишени в бок, чуть ниже грудной клетки, чтобы не застрял в ребрах, и нажми на спуск. Пружина доделает остальное. С ним тебе будет спокойнее.

— Мне было бы куда спокойнее без него.

Это непрофессиональное замечание было проигнорировано, и выкидной нож-портсигар перешел в собственность Тони после подписания соответствующего формуляра. Проверяя револьвер Дэвидсона и смазывая пружины его экспресс-кобуры, Старина Фред проявил куда больше энтузиазма, нежели доселе.

— Когда отправляемся? — поинтересовался Тони.

— Примерно через час.

— У меня будет время собрать чемодан?

— Чего это ради? Чтобы выйти на связь, нам всего-навсего надо переправиться через реку, в Маклин, штат Виргиния.

«Вот тебе и путешествие», — подумал Тони. Маклин. Тут зазвонил телефон, и Старина Фред снял трубку. Пожалуй, отчасти так даже лучше. Побыстрей покончить с этим делом и вернуться к работе. Фред позвал к телефону Дэвидсона, ушел в оружейку и закрыл за собой дверь. Открыть ларек сувениров, торгующий значками ФБР и наборами «Юный дактилоскопист», раскрутить его, а потом попросить о переводе обратно в Национальную галерею. Как только дело пойдет, руководить магазинчиком сможет любой, даже Софи, если уж на то пошло. Будет здорово избавиться от нее раз и навсегда. Дэвидсон повесил трубку и встал, задумчиво нахмурившись.

— Маклин отпадает. Связной улизнул, а наши за ним не уследили.

Тони, никогда не питавший особого энтузиазма, невольно ощутил облегчение, но оно тут же было развеяно.

— Но зато он оставил послание. Мы получим более подробные сведения на месте, и смахивает на то, что ты все-таки можешь собрать чемодан, потому что нам предстоит небольшая поездка.

— В Нью-Йорк?

— Разумеется, нет, с чего ты взял? Как только все приготовления будут сделаны, мы выезжаем в Мехико.

Глава 3

Огромный самолет с величественной неспешностью лег на крыло, чтобы сделать вираж. В поле зрения выплыла громада Истаксиуатль — Спящей Госпожи — давным-давно угасшего вулкана, охраняемого ее супругом Попокатепетлем — тоже вулканом, но до сих пор бурлящим жизнью и курящимся столбом дыма среди вечных снегов, обрамляющих его кратер. Гладкие, устеленные вулканическим пеплом склоны Попо плавными изгибами сбегали к долине Мехико — по одну сторону зеленые фермы штата Морелос, песчаное плоскогорье — по другую. Мало-помалу крутизна убывала, и ландшафт становился все более равнинным. Где-то под полом с гулом выдвинулись шасси, за иллюминатором показались затянутые пеленой смога жилые пригороды и заводы. Внезапно впереди показалась посадочная полоса, и Тони допил последний глоток «Маргариты», жалея, что уже некогда заказывать новую порцию. Дело не в том, что он боялся летать, просто во время посадки у него всякий раз начинало сосать под ложечкой с тех самых пор, когда в армии транспортник «Си-47», в котором летел Тони, выскочил с посадочной полосы и кончил свой путь носом в болоте. Никто серьезно не пострадал, но воспоминание об этом инциденте крепко угнездилось у Тони в мозгу. Наконец колеса коснулись бетона, запущенные на реверс реактивные двигатели начали торможение, крепко прижав пассажиров к ремням безопасности, и Тони вздохнул с немалым облегчением. Не успели они съехать со взлетной полосы на рулежную дорожку, как второй пилот вышел из кабины, кивая и улыбаясь пассажирам.

— Надеюсь, полет вам понравился, — сказал он Дэвидсону, проходя мимо. Эта необычная заботливость объяснялась тем фактом, что при этом пилот незаметно для всех, кроме Тони, сунул агенту в ладонь сложенный листок бумаги.

— Радиограмма, — вполголоса растолковал Дэвидсон. — Я ждал этого.

Тони был просто поражен; он и не думал, что можно отправлять личные послания на коммерческий самолет во время рейса. Впрочем, послание ФБР вряд ли можно отнести к разряду личных. Дэвидсон развернул листок в иллюстрированном журнале, бросил на него единственный взгляд и тут же захлопнул журнал.

— Черт!

— Проблема? Птичка опять сбежала из курятника?

— Хуже. — Он передал журнал Тони. Тот нашел нужную страницу и полоску бумаги, на которой был написан номер сиденья Дэвидсона да еще три слова. «СВЯЖИТЕСЬ С ПЕТУХОМ».

— Шифр?

— Достаточно ясный. Этого мы и боялись. Мексика — не наша территория, но мы решили, что попытка не пытка. Однако они вызнали про это, они всегда узнают, так что теперь хотят получить свою партию в игре.

— Что-то я не улавливаю. Какие они?

— ЦРУ. Мы должны работать через их местного представителя, Хиггинсона. Я уже имел с ним дело. Скверный тип. Запомни фамилию и телефонный номер 25-13-17, на случай, если что-нибудь стрясется и меня здесь не будет. Он…

— Хиггинсона я записал, а номер не успел. — Тони выжидательно держал карандаш над блокнотом, пока Дэвидсон не повернулся к нему и не вырвал страничку.

— Никогда ничего не записывай, отныне раз и навсегда. Всю информацию запоминай.

После этого агент впал в угрюмое молчание, и Тони ничего не оставалось, как обратить внимание на внешний мир. Нельзя сказать, чтобы он уж очень огорчился по этому поводу; после успешной посадки он как раз начал наслаждаться поездкой, с нетерпением дожидаясь отпуска за казенный счет. Хоть он и вырос на границе, в Мексику наведывался нечасто. Конечно, в Тихуане он бывал сколько угодно, но это скорее распутный город гринго, чем настоящая Мексика. Да еще пару раз проводил выходные в Энсенаде. Теперь же, всего в двух часах лёта от Вашингтона, он оказался в новом мире, на дне пересохшего озера, где гарцевал на коне Кортес, въезжая в столицу Монтесумы. В окружении звуков теплой, мягкой речи они покинули самолет, взяли чемоданы, после чего стоически скучающие таможенники с монгольскими ликами, будто явившиеся прямиком из азиатских степей, начертали на боках чемоданов меловые иероглифы. Толпа отличалась куда большим оживлением и красочностью, чем на севере, и сразу же у выхода на них набросились торговцы, предлагавшие алебастровых свинок, жестяные маски, сделанных из перьев игрушечных бойцовых петухов. Не без труда пробившись сквозь толпу, Тони и Дэвидсон добрались до стоянки такси, где водитель с услужливостью, забытой на севере лет пятьдесят с лишком, погрузил багаж, помог им сесть в машину и сам захлопнул дверцу за пассажирами. После чего с искренним интересом спросил:

— Pa que rumbo, maestro?[91]

— Отвезите нас в отель «Тикэлий», — распорядился Дэвидсон, не разбиравшийся в языке и безбожно перевравший название отеля, но водитель уразумел сказанное и с энтузиазмом закивал.

— Si, maestro, pero si la onda es que es caro. Yo se' de otro hotel que no la muelan y es a todo dar.[92]

— О Господи, да он ни слова не говорит по-английски! Слушай, Джек… отель… «Тикэлий»… лады?

— Si, ya sepo, el Tecali, con sus pinche precios. Pero si quieres…[93]

Разговор зашел в тупик. Подавшись вперед, Тони торопливо проговорил:

— Escucha carnal, tenemos reservaciones en el «Tecali», y no queremos nada que hacer con sus insectos ni infecciones de tu casa de putas.[94]

Водитель пожал плечами, и машина рванула с места, втиснувшись в поток уличного движения, хотя разрыв в веренице автомобилей вряд ли превышал длину самой машины хотя бы дюйма на четыре.

— Лучше объясни, — проговорил Дэвидсон, возвысив голос над сердитым рявканьем клаксонов.

— Он хотел отвезти нас в другой отель и…

— Не это, я об этих твоих разговорах по-мексикански.

— По-испански. Ну, еще бы мне не говорить. Там, где я рос, все говорили и по-испански, и по-английски.

— Дело весьма серьезное. Про испанский в твоем досье ни слова. — Судя по тону Дэвидсона, это было просто преступление.

— Ну, моей вины в том нет. Я не имел к написанию досье ни малейшего отношения и никоим образом не держал знание испанского в секрете.

— Это должны рассмотреть на высоком уровне.

Очевидного ответа у Тони не нашлось, и оба погрузились в молчание. Их окружала бешеная круговерть машин, во весь опор несущихся по тесным улочкам. Их водитель отличался тем же безумием, что и другие, раз за разом ставя на карту и свою жизнь, и жизнь пассажиров, пока наконец не обогнул под визг шин последний угол, выехав на Мариано Эскобадо и затормозив перед их отелем. Не успело такси остановиться, как дверцу уже распахнул пышно разодетый швейцар, чья расшитая ливрея сверкала червонным золотом в свете заходящего солнца. Тут же набежали другие обладатели ливрей, расхватав чемоданы. Дэвидсон заплатил точно по счетчику, скупо приложив одно-единственное песо, затем первым двинулся в сияющий великолепием вестибюль. Тони только диву давался. Сначала первым классом на самолете, хотя он привык летать в классе сельдевых бочек, а теперь еще и это. Агентство, жиреющее на деньги налогоплательщиков, явно не считает, что работников надо хоть в чем-то ужимать. Ожидавшие их апартаменты наверняка не знали себе равных во всем отеле. Пока Дэвидсон распоряжался багажом, пуская по рукам звонкие песо, Тони с восхищением осматривал гардеробные, до отказа забитый бар и увешанные зеркалами ванные.

— Можешь занять вот эту спальню, — сказал Дэвидсон, заперев входную дверь на ключ и оба засова.

— Право, очень мило. — Тони взял свой единственный чемодан, чуточку застыдившись за его поцарапанные, измызганные бока. — Как по-твоему, долго операция продлится? Потому что, по-моему, Мексика придется мне по душе. Вот я и думаю, нельзя ли мне использовать часть отпуска, раз уж я здесь? Ну, знаешь, чуточку продлить пребывание, а вернуться попозже.

Открыв чемодан, он развесил рубашки в гардеробе, чтобы они немного разгладились.

— Как, по-твоему, Дэвидсон? — Ответа не было. — Ты меня слышал?

Тони вернулся в гостиную номера. Там, почти точно посреди ковра, лежал ничком Дэвидсон с торчащей между лопаток деревянной рукояткой мясницкого ножа.

Вид смерти всегда чуточку нервирует, и Тони, не привычный к виду насильственной смерти, остановился, будто налетев на невидимую стену. Первой его мыслью было, что надо помочь агенту — быть может, тот лишь ранен, а не убит. Он даже шагнул вперед, но тут же отшатнулся, внезапно осознав, что его собственная жизнь тоже под угрозой. Где убийца? Наверное, за спиной! Он стремительно обернулся с отчаянно колотящимся сердцем, но в гостиной никого не было. Самозащита прежде всего, нож против ножа. Где его портсигарный нож? В кармане пиджака в гардеробе. Тони бросился к гардеробу, но тут же остановился, вдруг уразумев, что вовсе не желает испытывать судьбу в ножевой дуэли против профессионала, так беззвучно всадившего нож в спину не менее профессиональному агенту. Тут требуется средство посильнее. Склонившись над Дэвидсоном, Тони сунул руку ему под пиджак, нашарил револьвер и осторожно вытащил его, стараясь не встречаться с недвижным взглядом распахнутых в ужасе глаз. Иисусе! Вид у него — мертвее не бывает.

Тони потратил пару секунд, неуклюже снимая пистолет с предохранителя и открывая барабан, чтобы проверить, есть ли патрон наготове. Затем, держа револьвер на вытянутых руках, с дрожащим на спусковом крючке пальцем, он с опаской обыскал пустой номер. В самом деле пустой — под кроватями и в шкафах хоть шаром покати, никто не притаился за дверями. Через окна тоже не войдешь и не выйдешь, потому что они заперты из-за наличия кондиционеров воздуха. Вообще ни души. Так где же убийца? Тони вернулся к распростертому телу и тут впервые пристально взглянул на дверь — единственный выход из апартаментов. Закрытые Дэвидсоном засовы оказались отодвинутыми.

— Вот оно. — Тони перевел дыхание и опустил пистолет. — Вот как это сделали. Когда мы пришли, убийца прятался в номере, под диваном или где-нибудь еще. Как только он увидел, что Дэвидсон остался один, то вылез… — Тони поежился.

Что дальше? Он бросил взгляд на телефон. Может, следует позвонить в полицию — но что сказать полицейским, когда они прибудут? Опять же, на повестке дня остается вопрос о полотне, вся эта операция, а Тони не имеет о ней ни малейшего понятия. Наверно, надо сперва связаться с Бюро и спросить, что делать. Его взгляд невольно вернулся к трупу. А может, несмотря на свой мертвый вид, Дэвидсон всего лишь тяжело ранен. Первым делом надо проверить, так ли это.

Поставив револьвер на предохранитель, Тони сунул его в боковой карман и опустился на колени рядом с недвижным телом. А как узнать-то? По дыханию на зеркальце; зеркальца нет. Тогда по пульсу. Дрожащими пальцами Тони принялся нащупывать на стынущей коже шеи артерию, но не нашел ничего. Холоден, уже остывает, а это что-нибудь да значит. Вообще ни следа дыхания. Прижатая к спине Дэвидсона ладонь не ощутила ни малейшего движения. Значит, мертв, решительно мертв. Что дальше? Тони встал и, содрогнувшись от ужаса, увидел, что правая ладонь перепачкана кровью, пропитавшей пиджак. Надо немедленно вытереть ее, нет, еще лучше вымыть. И в этот самый миг раздался негромкий стук в дверь.

Тони потерял голову. У него не было даже и тени понятия, что тут предпринять, так что он не сделал ровным счетом ничего. Стук повторился, а через миг раздался скрежет ключа в замке. Засов! Будь Тони рядом с дверью, никто бы не вошел. Чудесная мысль, пришедшая задним умом, и, пока он ею тешился, дверь открылась, и вошел коридорный — улыбающийся круглолицый юноша с серебряным подносом.

— Тут вам почта, сеньор. Я подумал, что лучше ее принести.

Не успел он договорить, как его взгляд опустился к лежащему на полу телу, затем вернулся к Тони, в самом буквальном смысле запятнанному кровью жертвы. При виде трупа улыбка юноши не исчезла, а стала еще шире. Быстро переступив порог, он закрыл за собой дверь.

— Весьма профессиональная работа, сеньор. — В его голосе прозвучало искреннее восхищение.

— Это не я, — выдавил из себя Тони.

— Разумеется, не вы. — Взгляд на нож, взгляд на окровавленную ладонь, прежде чем Тони успел спрятать ее за спину. — Несомненно, вы обнаружили его в подобном виде, какая трагедия! Но сделавший это свое дело знает. Легкий наклон рукоятки указывает, что удар нанесен снизу вверх, профессиональный удар, мимо ребер, острием в сердце, скрытое грудной клеткой.

— Довольно.

— Конечно же, вы горюете. Вы не против, если я позвоню в полицию?..

Проговорив это, коридорный даже и не думал направляться к телефону и вроде бы даже не удивился, когда Тони ответил отказом.

— Вполне вас понимаю. Подобные материи могут выбить из колеи даже абсолютно невиновного. Полиция ценит туристов-гринго крайне высоко и воспринимает их смерть в нашей стране с крайним неудовольствием. Но есть и другое решение. У меня есть друзья среди персонала, имеется служебный лифт, и за мизерную сумму в пятьсот песо ваша проблема будет решена. Найдется два-три свидетеля, видевших, как ваш друг вышел из отеля в добром здравии, каковые заверят полицию в этом. Поутру вы позвоните и сообщите о его пропаже, и на том все будет покончено. Итак, договорились?

— Не договорились, и я его не убивал. — Неужто при этом заявлении улыбка стала еще чуточку шире? — Послушайте, дайте мне поразмыслить секунду, помыть руки. Сейчас вернусь.

В отличие от крови в беллетристике, кровь Дэвидсона смылась мгновенно, как только Тони пустил в ход немного воды и мыла. Но как же быть? Таращившееся из зеркала смятенное отражение не дало Тони никакого ответа. Нужна помощь, но теперь, при коридорном, звонить в Вашингтон уже поздно. Местная помощь? Полиция? Ни за что.

Свяжитесь с Петухом! Вот что гласила записка. Местный представитель ЦРУ. Подобный легализованный нелегал должен знать все на свете о трупах и всяком таком прочем. Какой у него номер? В душе Тони на миг всколыхнулась паника, но цифры тут же всплыли из глубин памяти. 25-13-17. Или 18? Нет, все правильно. Вытерев руки, Тони поспешно записал номер на зеркале уголком свежего куска мыла, чтобы не забыть. Первым делом коридорный, надо убрать его с глаз долой, и решение кажется достаточно очевидным.

— Это просто несчастный случай, — сказал Тони, снова входя в комнату и одновременно извлекая бумажник. — Спасибо за предложение помощи, но я все улажу сам. Конечно, если тут начнут рыскать всякие люди, я буду выбит из колеи, так что, если вы будете достаточно любезны, чтобы не упоминать об этом никому, пожалуй, двести песо не помешают.

— К несчастью, абсолютное молчание стоит недешево. Это большая жертва, а человек я небогатый, но с радостью сделаю сеньору подобную любезность всего за триста песо. — Юноша выставил поднос, уже освободившийся от почты. Тони достал потрепанные банкноты.

— С вами приятно иметь дело. Двести пятьдесят песо — сумма изрядная, я с трудом могу позволить себе подобную роскошь, но с радостью передам ее вам.

— Не менее приятно иметь дело с джентльменом. Двести семьдесят пять.

— По рукам.

После дальнейших уверений во взаимном восхищении коридорный выскользнул за дверь и исчез. На сей раз Тони запер дверь на засов. На зеркале значился номер 25-13-17. Стерев номер, Тони набрал его на телефоне в спальне. К счастью, источник его проблем был не виден. В трубке раздался лишь один гудок, и тут же послышался ответ:

— Coronel Glanders Mississippi Pollo Asado. Que' quieres?[95]

Ресторан? Жареные куры? Может, номер не тот? Собеседнику пришлось переспросить, прежде чем Тони пролепетал в ответ:

— Quiero cotorrear con Higginson.[96]

— El Jefe? Un momentito.[97]

Значит, номер все-таки правильный, а Хиггинсон — босс. Конечно, кличка-то у него Петух, а ресторан наверняка служит прикрытием для операций ЦРУ в Мексике. В трубке послышалось тарахтение, а затем ответил другой голос.

— Que pues?[98]

— Вы меня не знаете, моя фамилия Хоукин, но я тут с агентом по фамилии Дэвидсон, которого вы, наверно, знаете…

— О да, сэр, мы доставляем жареных кур. Чем могу служить?

— Мне не нужны никакие куры, я… а, понял. Там люди. Извините, я в этом деле новичок…

— Просто изложите свою просьбу, — желчно отозвался собеседник.

— Извините. Но, видите ли, тут произошел несчастный случай, что ли. Я в комнате отеля, а Дэвидсон, ну, вроде как… видите ли, он мертв.

За этим сообщением последовало короткое молчание. Потом Хиггинсон изрек:

— Только куры, понимаете ли. Этот заказ мы выполнить не можем.

— Как раз напротив, можете. — Отчаяние толкнуло Тони на безрассудство. — Вы можете помочь мне, или я позвоню в полицию и расскажу все, что знаю обо всей этой операции, в том числе и о вашей роли.

— О, конечно, сэр, мы обслуживаем большие и важные приемы. Если вы назовете мне свой адрес, я тотчас же подъеду для обсуждения деталей.

— Вот так уже лучше. Номер 560 в «Текали». И рекомендую подъехать как можно скорее.

Пятнадцать минут спустя раздался стук в дверь. Тони дожидался его, пряча за спиной пистолет и приперев дверь ногой, чтобы она открылась не больше чем на дюйм.

— Кто там? — поинтересовался он через щелочку.

— Хиггинсон, открывайте, — прошептал хриплый голос.

— Лучше сперва назовитесь, а уж после я вас впущу.

— Слушай, ты!.. Нельзя, чтобы меня тут видели. Кличка Петух.

Как только высокий, поджарый мужчина с морщинистым, обветренным лицом протиснулся в дверь, Тони запер ее на засов и только после этого опустил пистолет. Хиггинсон задумчиво взирал на него взглядом ищейки. Он оказался старше, чем казалось на первый взгляд, особенно после того, как пристальное рассмотрение выявило, что густая копна черных волос — всего лишь парик.

— Расскажите, что произошло. От начала и до конца.

— Ну, вам известно, зачем мы прибыли. Мы приехали в отель прямиком из аэропорта. Я был в другой комнате, не слышал ни звука, а когда вышел, он вот так и лежал, а входная дверь была не заперта. Думаю, убийца дожидался нашего прихода в номере. Вот и все. Я позвонил вам. — Инцидент с коридорным Тони на время опустил.

Опустившись на колени рядом с трупом, Хиггинсон быстро и профессионально осмотрел его. Потом выпрямился, отряхнул колени и устремил на Тони холодный, жесткий взгляд.

— Неужто ФБР не может разобраться со своими проблемами на собственной территории?

— О чем это вы?

— Не разыгрывайте передо мной болвана. У вас там проблемы с человеком, и вы устраняете его у меня на задворках, предоставляя всю грязную работу мне. Неужели контрактнику не сказали, с какой стати он наносит удар?

— Да говорю же, это не я! — Ответом на протест послужил лишь невеселый смешок. — Ну ладно, не верьте. Это ваше право. Но теперь мы оба замешаны, и надо что-то делать с трупом.

— Об этом я позабочусь без всякого труда. Но только если вы пойдете на сотрудничество со мной, причем во всем.

— Что вы имеете в виду?

— Вам известно, что я имею в виду. Операцию «Лютик». Она переходит к моей команде, а вашего искусствоведа мы забираем. Теперь говорите, кто он.

— Искусствовед? Я, потому-то я и здесь.

— Оч-чень хорошо, — в голосе Хиггинса прозвучали нотки одобрения. — Я и не думал, что вы умеете работать с таким шиком. Никому и в голову не придет уличить искусствоведа в столь профессиональном ударе.

— Не придет, потому что я тут ни при чем.

— Отличная легенда, придерживайтесь ее. Мне нужно сделать пару телефонных звонков. Этот телефон прослушивается?

— Наверняка прослушивается, раз в комплекс услуг входил убийца, дожидавшийся нашего прибытия.

— Тогда позвоню с улицы. Держите дверь на запоре, на звонки не отвечайте. Я вернусь ровно в пять минут пополуночи. Отоприте дверь в четыре минуты первого, и мы сразу войдем. Давайте сверим часы.

Набитый до отказа бар сделал последующие часы вполне сносными. Как только агент ЦРУ удалился и сердцебиение Тони более-менее вернулось к норме, абсурдность ситуации начала давать себя знать. Один, в незнакомом городе, в чужой стране, с остывающим трупом на руках. В душе зародились недобрые предчувствия, впереди замаячила перспектива тюремного заключения, а дурная репутация мексиканских тюрем известна всему свету. Коридорный подкуплен, но надолго ли? Пульс Тони снова зачастил, но уже не от волнения, а от страха, а на лбу и затылке крупными каплями выступила испарина, несмотря на кондиционер. Вот так Тони и сидел один на один с новоиспеченным трупом, с ужасом дожидаясь стука в дверь, когда взгляд его упал на бар, задержавшись на миг, и тут же вернулся обратно. Глоточек спиртного, да, глоточек спиртного решительно не помешает. В баре обнаружился великолепный выбор большинства дистиллированных биологических ядов, известных человеку, разлитых в холодные, многообразные, утешительные бутылки. Текилы? Нет, Мексика и без того чересчур близко. Значит, шотландское — утешительный солодовый напиток зеленых холмов, в каждом глотке несущий память о торфяниках, вереске и килтах, щедрой рукой излитый на кубики льда и жадно испитый, будто после многодневных блужданий по безводной пустыне. За первой порцией последовала вторая, и по мере падения уровня душистой жидкости в бутылке дух Тони в равной степени воспарял. Подобным образом часы, оставшиеся до момента отпирания дверей, пролетели совсем незаметно. Немного повозившись с ключом и засовом, Тони все-таки сумел отпереть ее, и не более тридцати секунд спустя порог переступил Хиггинсон в сопровождении человека в белой форме, толкавшего перед собой инвалидное кресло, где сидел третий, одетый в черные перчатки, толстое пальто с воротником, поднятым для защиты от ночной прохлады, и шарфом, намотанным на шею, в темных очках и широкополой шляпе. О нем самом можно было сказать лишь одно — что он очень стар, если судить по жидким седым волосам, рассыпавшимся по воротнику.

Как оказалось, суждение глубоко ошибочное. Как только дверь закрылась, с кресла вскочил крепко сложенный молодой человек, быстро сбросивший пальто, шляпу, шарф, перчатки и белый парик, оставшись в опрятной спортивной рубашке и темных брюках. Тони с одобрением заметил, что туфли и брюки лжестарика очень похожи на те, что надеты на трупе. Стоя в сторонке, Хиггинсон надзирал за происходящим, пока его приспешники занимались грязной работой. С ловкостью, выдававшей богатый опыт, они выдернули нож, затем облачили труп в пальто. Застегнув пуговицы, бывшего агента ФБР усадили в инвалидное кресло, после чего довершили маскировку. Стороннему наблюдателю показалось бы, что все тот же старик в инвалидном кресле покидает отель после краткого визита.

— Ловко сработано, — с восхищением промолвил Тони. Подавшись вперед, Хиггинсон энергично потянул носом и нахмурился.

— Вы пили.

— Пару глоточков в память о покинувшем нас друге. Не хотите составить мне компанию?

— Я никогда не пью, а если и пью, то не на работе.

— Что ж, а я пью, и к тому же я не на работе. На сегодня моя работа закончена.

— Это вам пригодится, сеньор, — сказал псевдосанитар, с некоторой долей профессионального уважения вручая Тони вымытый и насухо вытертый мясницкий нож, будто в напоминание о том, что они считают его работой.

— Пожалуйста, суньте в мой чемодан, в той комнате. Я не на работе.

— Нет, на работе, — строго заявил Хиггинсон. — Предлагаю вам выпить кофе и немного поразмяться. Негоже, чтобы алкоголь ставил под удар сегодняшнюю операцию.

— Операцию? Ночью?

— Да, я вышел на связь. Встреча состоится в три часа утра.

— Закажите кофе, — тяжко вздохнул Тони.

Глава 4

Воздух был напоен чадом прогорклого жира, ароматами давно почившего картофеля и капусты, запахом легионов кур, промаршировавших через это заведение навстречу участи быть съеденными. Тони сидел на высоком табурете, поставив локти на чисто выскобленную деревянную стойку и прихлебывая последнюю чашку кофе. Свет единственной лампочки под потолком отбрасывал по всей кухне длинные тени и играл пластиковыми бликами в парике Хиггинсона. Тот сидел напротив Тони, глодая холодную куриную ножку. Тони кивнул ему поверх чашки, жалея, что не потратил эти часы на сон, вместо того чтобы хлебать весь тот кофе, который влил в него Хиггинсон.

— Без трех три, — негромко проронил цэрэушник. — Приготовьтесь.

— Да готов я, готов, — пробормотал Тони, уже не в первый раз возжаждав, чтобы все это поскорей кончилось и можно было отправиться в уютную постельку. А еще лучше обратно в Вашингтон, на свою старую работу, подальше от всех этих скверных дел.

— Вот он…

Ровно три. Незапертая задняя дверь беззвучно раскрылась, и на пороге показался мужчина — очевидно, гамбит с незапертой дверью в этих кругах в порядке вещей. Обритая голова, сломанный нос, сабельные шрамы на скулах и выпирающая бульдожья челюсть новоприбывшего выдали его национальность задолго до того, как он раскрыл рот.

— Который из вас специалист по картинам? — сказал он, а вернее, попытался. Но его «из» прозвучало скорее как «исс», «вас» приближалось к «was», а «р» заменял гортанный клекот.

— Ваше имя? — осведомился Хиггинсон, пропустив вопрос мимо ушей.

— Можете звать меня Ганс.

— Или Куртом, так будет куда лучше. Курт Робл, рожден в Гштадте, в Германии, в тысяча девятьсот десятом, вступил в национал-социалистическую партию в…

— Я знаю, что я в вашем verdammte[99] справочнике ЦРУ, так что перейдем к делу, Хиггинсон. Это и есть спец по искусству?

— Он.

Робл сосредоточил внимание на Тони, внимательно смерив взглядом с головы до ног, прежде чем заговорить снова.

— Вы знакомы с этой картиной? — спросил он, показывая снимок.

— Несомненно. Одна из наиболее претенциозных работ художника. Завершена в 1503 году, задний план наверняка написан подмастерьями, но фигуры, а особенно великолепная фигура коня на переднем плане принадлежат кисти мастера. Беренсон ставит ее в ряд лучших работ да Винчи, и я с ним согласен. Далее…

— Хорошо. — Робл снова повернулся к Хиггинсону. — Вот что мы сделаем. Через пять минут подъедет моя машина и остановится у фонаря через дорогу. Мотор будет работать. Один — и только один — человек выйдет через эту заднюю дверь и перейдет улицу. У него в руках будет этот электрический фонарик, который будет включен. Он откроет багажное отделение машины, которое будет не запертое, и с этим фонариком осмотрит картину внутри. Две минуты, не больше. После он придет обратно сюда. Если будут любые отклонения в этом плане, шофер немедленно уедет. Больше одного человека, что-нибудь не так, и сделка отменяется. Остальные тоже могут себе позволить заплатить за эту картину, я уверяю вас. — Он передал Тони фонарик с последним напутствием: — Картина закрыта бронированным стеклом и прикручена болтами, так что даже не думайте разбить и схватить, как у вас сейчас проносится в голове.

— Да у меня и в мыслях не было!

Услышав этот невинный ответ, отнюдь не страдающий наивностью Робл лишь презрительно ухмыльнулся. Потом, поглядев на часы, махнул рукой в сторону двери.

— Приготовьтесь. И наденьте вот это. — Он извлек из бокового кармана тирольскую шляпу с длинным кудрявым пером и вручил ее Тони. — Вы без этого, и водитель уезжает.

Шляпа пришлась Тони почти впору, прильнув ко лбу сырой, засаленной кожаной лентой. Держа включенный фонарик наготове, Тони встал у дверей. Робл смотрел на часы. Тони вдруг охватила ужасная тревога. Впрочем, слишком поздно идти на попятный или пытаться увильнуть в сторону, как бы этого ни хотелось.

— Пора!

Дверь распахнулась, и он шагнул на улицу.

На улице царило полнейшее запустение, фонари отстояли друг от друга весьма далеко, и в промежутках между ними залегла глубокая тьма; по поперечной улице пронесся автомобиль, громко взвизгнув шинами в тишине. Под фонарем на условленном месте стоял черный «Мерседес»-седан с тихо рокочущим мотором. Тони медленно зашагал к нему, видом своим демонстрируя куда больше решимости, чем находил в душе, прекрасно сознавая, что на заднем сиденье темным силуэтом вырисовывается человек, не сводящий с него глаз. Багажник был не заперт, ручка повернулась без труда; сделав глубокий вдох, Тони поднял крышку. Внутри обнаружился прямоугольный предмет, аккуратно укутанный красочным мексиканским одеялом. Полотно. Наклонившись, Тони ухватил уголок одеяла и потянул.

Внезапно голову чуть ниже правого уха прошила боль, столь невыносимая, что в груди зародился хриплый вопль, но сорваться с губ так и не успел, ибо Тони рухнул в черное забытье, даже не набрав в грудь воздуха. Последнее, что он запомнил, — удар о бампер стремительно рванувшего прочь автомобиля. А дальше — пустота.

Как бы он ни поворачивал голову, мука не прекращалась. Незатихающая боль в затылке накатывала мерной пульсацией, а вот боль в лице вспыхивала и гасла, но избавиться от нее не удавалось. Через некоторое время Тони осознал, что глаза его закрыты, но, если их открыть, будет легче разобраться с болью. Открыл. Все вокруг выглядело как-то расплывчато, зато боль в щеках схлынула. Мало-помалу до рассудка дошло, что какой-то человек одной рукой держит его за шиворот, а второй крепко бьет по щекам.

— Прекратите… — промямлил Тони, а мучитель ударил его снова.

— Haben Sie etwas zu verzollen? Schnell!

— Не понимаю… — Опять пощечина.

Тони замахнулся кулаком на обидчика, но тот ловко парировал его свинг. Как только зрение прояснилось, Тони разглядел, что сидит на койке в ярко освещенной комнате, заставленной картонными ящиками. Молодой человек с суровым взором все еще держал его за шиворот. Рядом стоял еще один, загорелый и светловолосый, очень походивший на первого.

— Знаете, я думаю, вы делаете большую ошибку, — вымолвил Тони.

— Я тоже так думаю, — произнес голос позади этих двоих, и они расступились, чтобы пропустить новоприбывшего. Этот являл собой полную противоположность им: пожилой, благообразный и румяный, как Санта-Клаус. Пришедший остановился, безмятежно заложив большие пальцы за бретели белого фартука, опоясывающего обширную талию.

— Просто назовите нам свое имя, молодой человек, бояться вам нечего.

Улыбка у него тоже была, как у Санты, — веселая и ободряющая.

— Я Тони Хоукин, американский гражданин. Не будете ли вы добры объяснить, что это такое вы затеяли со мной?

— Хоукин, американец. Да, действительно, говорите вы и в самом деле как американец.

Улыбка его погасла. Повернувшись к молодым людям, он заговорил с ними на другом языке, содержащем гораздо больше гортанных звуков, чем немецкий, но ни одного умляута. За считанные секунды взвинтив себя до нужной степени, он грозил пальцем и, судя по всему, задавал перцу по полной программе этим двоим, корчившимся под шквалом упреков и выглядевшим, будто нашкодившие подростки. Затем старший отослал их, указав перстом на дверь, и те с явной радостью удалились.

— Угощайтесь. — Толстяк удобно устроился на большой коробке, протянул Тони пачку сигарет, после чего угостился и сам. Тонкие, черные, они источали сильный аромат. — Крепкие, но приятные. — Он чиркнул деревянной кухонной спичкой о седалище собственных брюк. — Позвольте представиться. Меня зовут Яков Гольдштейн.

— Рад познакомиться, мистер Гольдштейн… — Чад горящих табачных листьев вдруг опалил легкие Тони, и он зашелся кашлем. При этом в голове зазвенело, будто ее охаживали кувалдой. Гольдштейн доброжелательно смотрел на него, невозмутимо выдыхая дым ноздрями.

— Фамилия вам о чем-нибудь говорит?

— Извините, нет… сигареты чересчур крепкие. Вы не возражаете?.. — Не дожидаясь разрешения, Тони растер дымящийся цилиндрик подошвой.

— Тогда, быть может, и другая фамилия вам ничего не скажет. Субъект по имени Вильгельм Ульрих Фогель.

— Конечно же, Фогель Стервятник, — с недоумением произнес Тони. — Захвачен израильскими охотниками за нацистскими преступниками в Бразилии, контрабандой переправлен обратно в Германию. Я читал об этом… — Навязчивая кувалда не способствовала мышлению, но его синапсы мало-помалу снова начали функционировать и выдавать результаты. — Фогеля выследил величайший охотник из всех. Гольдштейн?!

Яков Гольдштейн легонько кивнул и глубоко затянулся. На миг в глубине его глаз вспыхнули искорки. Тони вздрогнул, даже не заметив этого, потому что вдруг осознал, что под личиной старого толстячка таится настоящий тигр.

— Итак, теперь мы представились друг другу, вам известно, кто я такой, так не будете ли добры поведать мне, какое вы имеете отношение к Курту Роблу.

— Сегодня ночью я встретился с ним впервые, честное слово.

— Прошу вас, будьте честны, это я ценю. Вы встретились с человеком впервые, однако надели его шляпу, так что мои не в меру горячие сабра[100] приняли вас за него. Что с ними поделаешь, мальчишки, сила есть — ума не надо, поверьте. Вы надели его шляпу, у вас был ключ от багажника его машины… — Фраза окончилась невысказанным вопросом.

— Я честен. Это дело, ну, несколько запутанное. Просто сделка, вот и все, а шляпа вместо пропуска, ничего более. В багажнике кое-что лежало, он был не заперт, чтобы я мог взглянуть на… нечто важное, и, должен сказать, ваши сабра сорвали сделку и чуть не снесли мне голову. Они напросились на неприятности, Гольдштейн, можете не сомневаться.

Ничуть не смущенный этой угрозой охотник на фашистов прикурил новую сигарету от окурка первой.

— И какого же рода сделка?

— Это секрет.

— Еще бы! Три часа ночи, свидание с хорошо известным военным преступником, организованное через хорошо известного цэрэушника. Закон относится к подобным махинациям не очень приязненно.

— Дело совершенно безвредное, уверяю вас.

— Трудновато мне в это поверить, поскольку у вас было вот это. — Достав пистолет и портсигар-нож, Гольдштейн приподнял их для обозрения. Пистолет невероятно смахивал на револьвер Дэвидсона, который Тони давеча сунул в карман и позабыл. Он с трудом подавил острейшее желание испустить стон.

— Я вам объясню. Средства самозащиты, и только.

— А зачем это вам средства самозащиты? Что это за безвредное дело, если оно требует подобного арсенала?

— Боюсь, этого сказать я не могу. Вопрос национальной безопасности, если точнее. — Хотя бы это можно открыть, раз собеседнику известно, что в деле замешано ЦРУ.

— С каких это пор похищение итальянского национального достояния фашистскими мошенниками стало вопросом американской национальной безопасности?

Тони открыл было рот, снова захлопнул, начал вставать, но передумал и сел. Гольдштейн тепло улыбнулся.

— Здорово, правда? В старые добрые дни такой вопрос на липовых телевикторинах назывался вопросом на шестьдесят четыре тысячи долларов. Подумайте об ответе. Я приготовлю небольшой nosh,[101] подкрепимся. Добрый горячий сандвич с pastrami[102] и стаканчик чаю.

Он вышел, мыча под нос какую-то мелодию, оставив дверь открытой. Через миг Тони встал, стараясь не шуметь, на цыпочках подошел к двери и поглядел в щелку. Гольдштейн за стойкой трудолюбиво нарезал копченое мясо на стрекочущей машинке. Нет ли тут другого выхода? Тони принялся заглядывать за картонные коробки и ящики, пока не наткнулся на дверь, без замка, но с большим засовом. Хорошо смазанным, как выяснилось, когда Тони его отодвинул, затем повернул дверную ручку. Самое время уходить. Дверь открылась так же бесшумно, как и засов, и Тони уставился в холодные зеленые глаза одного из сабра. Поспешно захлопнул дверь, задвинул засов, вернулся и снова уселся на кровать. Гольдштейн возвратился, неся поднос с толстыми сандвичами, обрамленными зелеными ломтиками нарезанных пикулей, а рядом — два стакана чаю, исходящих паром, каждый с кружочком лимона на краю. В желудке сразу заурчало, Тони озарило, что у него маковой росинки во рту не было со времени полета. Он набросился на еду.

— Очень вкусно. И чай тоже.

— Как и следует. Мясо доставляют по воздуху раз в неделю прямо от поставщика из Бруклина. Итак, у вас было время поразмыслить, так что теперь можете поведать, какие у вас дела с Роблом.

Тони пораскинул умом и решил, что некая доля откровенности все-таки нужна, ведь Гольдштейн и без того знает немало. Тони вляпался по уши отнюдь не по своей вине, и если ради собственного освобождения надо нарушить секретность — что ж, значит, секретности нравится нарушаться.

— Я сказал правду, до сегодняшней ночи я его не встречал. Я прибыл в Мексику прямо из Соединенных Штатов, по поводу вышеупомянутого полотна. Я, ну, искусствовед. — Бакалавр искусствоведения, Государственный университет Сан-Диего, хватит с них и этого. — Я должен был взглянуть на картину и опознать ее, ничего более, а Робл сказал, что картина находится в багажнике его машины. Что было бы дальше, я и понятия не имею, клянусь, это чистая правда.

Медленно кивнув, Гольдштейн шумно отхлебнул чаю.

— Искусствовед, а? Возможно. Скажите-ка мне, мистер Эксперт, в каком году родился Микеланджело?

— Микеланджело? Вообще-то с датами у меня туговато. Конечно, в пятнадцатом веке. Умер он почти в девяносто, где-то около тысяча пятьсот шестидесятого, откуда получается, что родился где-то в тысяча четыреста семидесятых. Верно?

— Не исключено. А кто написал «Толедо в грозу»?

— Эль Греко. Мы что, играем в двадцать вопросов и ответов?

— Нет, остался только один вопрос. Где Хохханде?

— Ладно, ваша взяла. Не знаю. Правду говоря, не знаю даже, картина это или живописец, поскольку слышу это имя первый раз в жизни.

— Почему-то я вам верю, мистер Хоукин. Но хочу, чтобы вы запомнили последнюю фамилию и поразмыслили о ней. Уже поздно, вам надо немного отдохнуть. Наум, которого вы встретили у задней двери пару минут назад, отвезет вас на машине назад. До свиданья. — Когда Тони уже переступал порог, Гольдштейн добавил: — Мы еще встретимся.

«Если это от меня зависит, то не встретимся», — подумал Тони, когда израильтянин с ледяным лицом жестом пригласил его в машину. Допрос был нелегкий, и он держался отнюдь не лучшим образом. Быстро прокрутив в голове происшедшее, Тони осознал, что Гольдштейн вытянул из него куда больше информации, чем предоставил. В благодарность за удар по голове Тони выложил все, что знает об операции «Лютик». Ничего не скажешь, славное начало карьеры в роли секретного агента. Единственное, что он не разболтал, — смерть Дэвидсона.

Покойник. В пылу событий Тони напрочь позабыл о нем, а теперь снова впал в глубочайшую депрессию. Что предпринять дальше? Войти в контакт с цэрэушником Хиггинсоном и спросить дальнейших инструкций? Связаться с ФБР? А как насчет коротенького полетика в Вашингтон, чтобы получить приказы на месте? Вроде бы неплохая идея, лучшая из выданных за сегодняшнюю ночь, и Тони все еще лелеял ее, когда автомобиль остановился за углом отеля. Так и не проронив ни слова, израильтянин умчался прочь, а Тони, озаренный холодным сиянием занимающегося утра, побрел к отелю.

Правда ли, что ночной портье посмотрел на него с подозрением, протягивая ключ? Или нервы натянуты до той степени, когда подозреваешь всех и каждого? Тони уже стосковался по мягкой постели. Лифт долго не шел, а затем, поднявшись всего на этаж, остановился. Коридорный — и не просто коридорный, а тот самый коридорный — с радушной улыбкой вошел в лифт и сделал нечто эдакое с панелью управления, что двери закрылись, но кабина не тронулась.

— У меня имеется бесплатная информация для вас, — доложил коридорный.

— Очень мило. Нельзя ли ознакомиться с ней, пока лифт будет ехать вверх?

— Разумеется, нет, а то узнают, что я с вами беседовал. Вы были добры ко мне, так что я буду добр к вам. Вас в комнате дожидается полицейский офицер.

— Да, Господи, это очень любезно с вашей стороны. Эта новость и вправду интересует меня. Пожалуй, лучше мне просто спуститься и мирно удалиться.

— Подобный курс не рекомендуется, поскольку в вестибюле сидит другой офицер, видевший, как вы пришли.

— Что ж, полиция меня не беспокоит! — Вот уж воистину пустая бравада. — Так что пускайте лифт наверх, чтобы я наконец-то покончил с этим и отправился в постель.

— Через коротенькую секундочку. Полагаю, что сперва вы с радостью вознаградите меня за неустанную заботу о вашей безопасности. Когда полицейские прямо-таки кишмя кишат поблизости, мое молчание наверняка придется вам по душе.

— Да, и полагаю, сто песо придется вам по душе.

— Мне бы пришлось по душе на две сотни больше.

Молча заплатив, Тони проводил взглядом благодарного служителя. Лифт снова пошел вверх, зато сам Тони пал духом и в номер шел, как на казнь.

Отперев дверь и переступив порог, он увидел человека, вольготно развалившегося в кресле, человек перелистывал паспорт Тони и копался в содержимом его «дипломата». Заранее заготовленное фальшивое изумление тут же сменилось неподдельным гневом.

— Кто вы такой, черт возьми, и что тут делаете, а?!

Пришелец — симпатичный темноволосый мужчина в деловом коричневом костюме — дружелюбнейшим образом кивнул, положил бумаги на стол и поднялся.

— Конечно же, вы мистер Тони Хоукин, судя по фото на паспорте. Рад познакомиться. Я Рикардо Гонсалес-и-Альварес, лейтенант полиции.

— А что, звание лейтенанта дает вам право вторгаться сюда и копаться в моих бумагах без ордера на обыск?

— Да, совершенно верно, в Мексике звание дает такое право. Особенно когда личность постояльца ассоциируется с известными иностранными шпионами.

Какое преуменьшение! За считанные часы пребывания в Мексике Тони встретил больше шпионов, чем мексиканцев.

— Весьма серьезное и голословное обвинение, лейтенант, да притом совершенно ложное.

— Боюсь, что все-таки правдивое. Уважаемый нами свидетель — назовем его информатором — сообщил, что Джордж Хиггинсон сегодня ночью приходил к вам в номер, притом не единожды, и вы ушли с ним вместе.

— Хиггинсон никакой не иностранный шпион, он американец.

— Мистер Хоукин, я вас умоляю. В нашей стране любой американец — иностранец. А ЦРУ — иностранная секретная служба. Не будете ли теперь любезны открыть мне, какие у вас дела с Хиггинсоном? Будьте лаконичны и, главное, правдивы.

— У меня нет ответа на ваш вопрос.

— Конечно, нет. Как и у нас нет желания терпеть вас в нашей стране.

— Да, совершенно верно, прошу прощения. Ночка выдалась долгая. Я порядком выпил, совсем не спал. Мы выпивали, вот и все. У меня и в мыслях не было, что Хиггинсон — агент ЦРУ, это для меня большая новость. Отец с ним дружит, просил заглянуть в гости и всякое такое.

Гонсалеса это ни капельки не убедило; надув губы, он побарабанил кончиками пальцев по бумагам.

— Не любопытно ли, что он работает на ЦРУ, а вы — агент ФБР? Подобная взаимосвязь пробуждает подозрения, не так ли?

«Вы забрасываете удочку наугад, лейтенант. Понимаете, что нечто затевается, но не знаете, что именно».

— Вообще-то нет. Дело в том, что население Вашингтона состоит почти из одних государственных служащих, они знакомы между собой, навещают друг друга за границей, все очень просто. А если вы действительно просматривали мои бумаги внимательно, как мне кажется, вы наверняка обнаружили, что я не агент ФБР, а работник агентства, управляющий сувенирным киоском. У вас все?

— Пока что. — Встав, Гонсалес направился к двери. — Еще один вопрос. Где ваш сосед по номеру, мистер Дэвидсон?

Тони дожидался этого вопроса, и небрежность тона не застала его врасплох.

— Честное слово, не знаю. — Истинная правда! — Он взрослый человек и вполне способен позаботиться о себе. У нас с ним просто шапочное знакомство, а номер мы сняли вместе из соображений экономии. У нас с ним разные планы на отпуск, уверяю вас.

Лейтенант Гонсалес долгую минуту пристально смотрел Тони в глаза, после чего неспешно кивнул.

— Пока все, мистер Хоукин. Наверно, мы еще свидимся. И ради вашего же блага надеюсь, что вы не впутались ни в какие дела, входящие в конфликт с нашими мексиканскими законами.

— Доброй ночи, лейтенант.

Вот и все. По крайней мере, на время. Закрывая дверь на замок и засовы, Тони обнаружил, что руки у него явственно трясутся. Мысль о глотке виски в качестве средства от трясучки застила от него свет. Тони щедрой рукой плеснул спиртного в бокал, осушил почти до дна, после чего сбросил пиджак и направился к гардеробу, чтобы повесить его. Усталость навалилась на плечи непомерной тяжестью.

Человек, уставившийся на него из шкафа, держал в руке нацеленный пистолет.

— А теперь и мы можем потолковать, сеньор Хоукин, — провозгласил он.

Глава 5

Тони ничего не оставалось, кроме как оцепенеть и вытаращиться, ибо эта нежданная встреча стала последней каплей, достойным венцом ночи, которая будет являться ему в дурных снах до скончания дней. Это уж чересчур. Он был чересчур измучен, чересчур ошарашен, чтобы испугаться или не удержаться от истеричного смешка. Не в силах сказать или сделать хоть что-нибудь, он просто прирос к месту, а его округлившиеся глаза смахивали на блюдца.

— Оч-чень мудро, — выходя из шкафа и устало обходя Тони, повернувшего голову следом, проговорил незнакомец — пожилой субъект с рассыпавшимися по плечам абсолютно седыми волосами, аккуратно подстриженной седой бородкой и усами, одетый в зеленый костюм безупречного покроя; видневшийся из-под пиджака жилет был сшит, судя по всему, из парчи ручной выделки. Ботинки его были начищены до зеркального блеска, как и никелированный ствол пистолета в его руке. Осторожно зайдя Тони сзади, он быстро и профессионально обыскал его в поисках оружия. Очевидно удовлетворившись результатом, он уселся в кресло, всего минуту назад оставленное лейтенантом полиции, после чего жестом пригласил Тони занять место на кушетке.

— Пожалуйста, устраивайтесь, сеньор Хоукин, чтобы мы могли мило поболтать.

— Не будете ли вы против, если я спрошу, кто вы, черт возьми? — Тони устало рухнул на кушетку, ни на миг не забывая о немигающем зрачке пистолета, все еще направленного на него.

— Разумеется. Меня зовут Карло Д'Изерния. Мое имя вам известно?

— Нет.

— Удивлен. Говорят, вы специалист по живописи, и посему предполагается, что вы слыхали о запрестольном образе из Сапри…

— Погодите-ка, да, конечно, знаете, со мной уже не впервые за ночь играют в двадцать вопросов и ответов. Знаменитый запрестольный образ, пропал, продан шейху, нефтяному магнату, в деле замешан знаменитый перекупщик краденых произведений искусства, итальянское правительство все еще разыскивает его, по фамилии Д'Изерния. Это вы?

— Фамилия та самая. Значит, вы все-таки помните, вот и чудесно. Мне ужасно жаль, что сегодня ночью у вас возникли некоторые затруднения.

— Мне тоже. Ваша работа?

— Как раз напротив. Я сидел за рулем и был вынужден уехать, когда из переулка выскочили плечистые молодые люди. Мои компаньоны полагают, что это событие… как там у вас говорится?.. подорвало операцию. Но я считаю иначе. Я полагал, что мы могли бы поболтать, дабы я мог уяснить, что же стряслось. Я по-прежнему убежден, что американцы могут предоставить необходимую сумму вопреки сегодняшнему фиаско.

— Я бы с радостью вам сказал, но откуда мне знать, что вы тот, за кого себя выдаете? — После сегодняшних событий в душе Тони тоже завелся червячок подозрительности.

— Справедливый вопрос. Упомяну одно название. Операция «Лютик». Оно вам о чем-нибудь говорит? А также покажу вам вот это.

Вытащив из внутреннего кармана пиджака фотографию, он запустил ее по воздуху, так что она, вертясь, приземлилась у ног Тони. Наклонившись, он подобрал цветной снимок необрамленного полотна, прислоненного к каменной стене. «Битва при Ангиари».

— Похоже, все сходится. Если вы были в машине, то знаете о случившемся в тот миг больше, чем я. Меня стукнули по голове. Я очнулся в подсобке ресторана и был подвергнут основательному допросу по вопросам живописи человеком по имени Яков Гольдштейн…

— Кем?! — Д'Изерния подался вперед, напрочь забыв о пистолете и опустив его.

— Гольдштейном. Вам знакома эта фамилия? Это знаменитый охотник на нацистских преступников.

— Я уже слыхал эту фамилию. Продолжайте. — Внешняя невозмутимость вернулась к Д'Изернии, но Тони знал, что она лишь напускная.

— Похоже, ему порядком известно об этой операции. Я отвечал на его вопросы, постаравшись открыть ему как можно меньше. Похоже, он остался удовлетворен, и меня отвезли сюда.

— И все?

— Он еще назвал мне одну фамилию, я ее ни разу не слыхал, и он велел мне запомнить ее и поразмыслить о ней. Хохханде. Она вам что-нибудь говорит?

— Ничего. Что ж, кажется, вы были откровенны со мной, мистер Хоукин. Пожалуй, мы можем вернуться к нашему деловому соглашению, каковое было столь грубо прервано. Могу ли я рассчитывать, что, отложив оружие, не подвергнусь с вашей стороны попытке насилия?

— Да, конечно. С какой стати?

— С какой стати? А с какой стати искусствовед возит в своем багаже большой и острый мясницкий нож? — Д'Изрения указал на пол шкафа, где виднелось это жуткое оружие. — Я обнаружил его в вашем чемодане и убрал за считанные минуты до прихода полиции. Стоять там было крайне неудобно. И с какой же стати вы возите такое оружие?

— Я его не вожу. Я ни разу не видел его до вчерашнего вечера и не клал его в чемодан, клянусь. — Правда от слова до слова, хоть и несколько деформированная.

— Почему-то я вам верю, мистер Хоукин. На мой взгляд, на убийцу вы не похожи. — Пистолет скользнул в карман пиджака. — Посему мы возобновляем торг. Вам известна цена, которую мы запрашиваем за полотно?

— Меня о ней не известили.

— Один миллион долларов. Вам подходит?

— Чудесное круглое число. Если полотно настоящее, это просто мизер.

— Уверяю вас, так оно и есть. И в качестве жеста доброй воли я предлагаю вам вот это. Ваши люди могут осмотреть его и проверить подлинность, после чего вернуть. Тогда мы еще раз организуем для вас возможность взглянуть на полотно.

«Это» оказалось плоским предметом, завернутым в ткань. Развернув ее, Тони увидел деревянный ящичек размером не больше средней книги. Внутри ящичка, закрытого на простенький крючок, лежала старательно закутанная в вату плоская деревянная панель величиной с мужскую ладонь, потемневшая от времени. Но краски на ней оставались такими же яркими и сочными, как в день написания образа. Святой Себастьян, в полном комплекте с кровоточащими ранами и буквально утыканный стрелами. Не удержавшись, Тони громко охнул.

— Утраченная левая панель триптиха работы Челлини! Тоже погибшая при бомбежке музея Монте д'Капителло. — Еще бы ему не узнать панель, ведь перед поездкой в Мексику Тони внимательно перечитал «Утраченные европейские полотна», прекрасную и повергающую в уныние книгу о произведениях искусства, погибших во время войны.

— Совершенно верно.

— Прекрасная… бесценная…

— От начала и до конца. Итак, вам очевидна степень моей доброй воли, если я вверяю ее вам и вашему правительству, мистер Хоукин. Сегодня утро среды, а самолеты летают весьма регулярно. Вернете мне картину в пятницу вечером, после чего наши прерванные торги возобновятся. По рукам?

— Конечно, да! Неужели вы оставите ее у меня?

— Это мой bona fide.[103] Эта панель и полотно да Винчи — единственные картины, сохранившиеся после гибели музея.

— А вы не могли бы посвятить меня в подробности всей этой операции?

— Ваше правительство чрезмерно секретничает даже с собственными секретными агентами? Это бич всех правительств. Что ж, тогда вы должны мысленно вернуться в 1945 год. Война подходит к концу, немцы бегут, победоносные союзные армии готовят смертельный удар. И все же немцы бьются до последнего, как загнанные в угол крысы. Чтобы сломить их сопротивление, в Салерно предпринимается отвлекающий десант, вы наверняка слыхали об этом. На огневые позиции немцев обрушиваются тонны бомб, дабы ослабить их перед десантом, и, когда американские бомбы чуточку промахиваются мимо цели, гибнут абсолютно невинные люди, оказавшиеся поблизости. И не только люди. В глубине страны, но все-таки довольно близко к морю, стоит музей Монте д'Капителло, место паломничества для помешанных на искусстве туристов в промежутках между войнами. Здесь, посреди не ахти какой коллекции сломанных мечей, ржавых лат и прочего средневекового хлама, находятся два упомянутых нами произведения искусства. Воистину национальные сокровища, их следовало убрать куда-нибудь в безопасное место, но кто же мог подумать, что война доберется и до этого уединенного уголка Италии? Ба-бах! Громадные американские бомбы падают немцам на головы, но одна из них залетает чересчур далеко и напрочь уничтожает крыло музея, где висели эти две картины. Насмешка богов, на пару футов подальше, и вместо этих бесценных произведений на воздух взлетел бы хлам эпохи Возрождения. Вот такая байка, воистину очень занимательная, излагается в книгах. Американцы донельзя огорчены, пекущиеся об общественном благе индивидуумы собирают по подписке громадные суммы для восстановления музея. Но картины, увы и ах, возродить невозможно. Впрочем, так ли это? Вы держите в руках половину ответа на этот вопрос.

— Значит, они вообще не взлетали на воздух?

— Вообще. Маленькая немецкая уловка, небольшая страховка на случай, если война будет проиграна. Сторож убит, картины изъяты, под здание заложено громадное количество динамита. Точные, как часы, американские бомбардировщики прилетают в ту же ночь, третью ночь кряду, и бомбы сыплются с небес. Ба-бах! Военная трагедия. Затем верный офицер контрабандой переправляет эти и прочие ценные предметы по секретному маршруту — через Германию во Францию и Испанию, через океан в Мексику, в банковский склеп. Полагаю, вы с ним встречались.

— Курт Робл?

— Никто иной. Лояльный и преданный, как и предполагалось, он с тех самых пор стоит на страже, ибо хозяин, по очевидным причинам, не может воспользоваться картинами, так что его верный слуга стережет их год за годом.

— Не такой уж верный, раз пытается продать их теперь.

— Любому терпению рано или поздно приходит предел. Хозяину более никакого проку от упомянутых произведений искусства, а слуге надо на что-то жить, и посему он неохотно выставляет на продажу небольшой пейзаж Матисса — деревья и купальщицы на переднем плане…

— Погодите, Д'Изерния, да вы понимаете, что говорите?! Этот Матисс, входивший в личную коллекцию Гитлера, так и не обнаруженную, появился в Аргентине несколько лет назад. Вы что, хотите сказать мне, что хозяин этого преданного слуги Робла на самом деле…

— Да.

— Но Гитлер мертв уже больше двадцати пяти лет! Вы хотите, чтобы я поверил, что Робл имел картины в собственном распоряжении все это время и пальцем не шевельнул?!

— Я хочу, чтобы вы верили только фактам. Матисс был продан. Вы держите в руках Челлини. Хоть Робл и сфабриковал инцидент в музее Капителло, это было сделано ради другого. А другой, как вы только что сказали, давно мертв. Слуга тоже должен питаться, так что, с превеликою неохотой, он расстается с одним из сокровищ. Не будучи знакомым с миром искусства, он подошел к продаже не с той стороны, его обобрали и едва не прикончили. Он не желал, чтобы вышеупомянутое повторилось. На сей раз он связался с экспертом, каковой организовал бы сделку к обоюдной выгоде.

— Вас?

— Мне выпала эта честь. — Д'Изерния сделал полупоклон, хотя и продолжал сидеть. Тони быстро-быстро заморгал, пытаясь избавиться от путаницы в мыслях, чувствуя себя не в своей тарелке.

— Вам не хотелось бы выпить? Извините, мне следовало предложить это раньше.

— Пожалуй, капельку вермута, дабы мы могли отметить успех в наших деловых взаимоотношениях. Немного деньжат для меня и моего клиента, небольшая сумма, меньше цены единственного вертолета вроде тех, какие ежедневно сбивали в вашей неудачной войне. Америка смоет пятно с чести, а Италия возвратит себе сокровища, давно считавшиеся погибшими.

— Пожалуй, за такое я бы выпил.

Аккуратно положив картину на стол, Тони направился к бару. Подняв бокалы, они чокнулись, после чего итальянец опорожнил свой одним глотком.

— Теперь мне пора, сеньор Хоукин. Я свяжусь с вами на этом же самом месте в пятницу вечером. Будет организована встреча. Пожалуйста, приготовьте деньги.

— Сделаю все возможное.

Еще раз заперев дверь на все замки и засовы, Тони постоял, молча любуясь панелью из триптиха. Каким бы странным все это ни казалось, хрупкое и прекрасное произведение искусства абсолютно реально. Он устало поморгал. Теперь надо непременно поспать, разобраться во всем этом, потом слетать в Вашингтон, что само по себе станет немалым облегчением. Прочь, подальше от опасного безумия Мехико. Бережно укутав панель, он уложил ее в ящичек и поставил его на тумбочку у кровати. Одежды спали с него, будто по собственной воле, и Тони готов был рухнуть на кровать, когда в голову ему пришла внезапная мысль. Да нет, не может быть! И все же, раз уж такая идея возникла, она уже не уйдет и уснуть не даст. Покачиваясь от усталости, голый, как в день появления на свет, он обшарил глубины комода, заглянул под каждый предмет мебели, за каждую дверь и в каждый шкафчик, пока окончательно не уверился, что наконец-то действительно остался один. И лишь тогда плотно задернул шторы, выключил свет и с радостью повалился на кровать.

И тогда, словно злокозненно поджидал именно этого момента, чтобы вырвать Тони из благодатных глубочайших глубин забытья, назойливо зазвонил телефон, бездушно и неотступно. Звонки терзали его, донимали, дергали и не утихали, как бы он ни изворачивался, закрывая голову подушкой. И в конце концов разбудили, мало-помалу вытащив в состояние полубодрствования, когда он уже мог шарить и хлопать рукой в поисках назойливого инструмента, пока не сшиб весь аппарат на пол, в конце концов нащупал трубку и поднес ее к уху. Конечно, вверх ногами. В конце концов, чувствуя, как злость прогоняет последние следы сна, он взял трубку как надо и промямлил что-то в микрофон.

— Мистер Хоукин, это вы? — Мычание. — Слушайте, мне придется вот-вот повесить трубку. Сообщение от Петуха. Он велел сказать вам, что он глубоко сожалеет, но что-то не сложилось, ошибочка вышла.

— Не сложилось? Ошибочка? Или что?

— Да. Видите ли, тело вашего друга мистера Дэвидсона только что нашли в канале в парке Ксочимилко. Полиция уже спешит повидаться с вами. До свиданья.

Глава 6

Добрые секунд шестьдесят Тони просто лежал, а его усталый рассудок пытался собрать из отдельных фрагментов нечто целое. Звонок. Кто? Правда? Враки, наверное. Но если правда… Что с ним будет, если полиция едет сюда, а его сосед по комнате найден мертвым с колотой раной в спине, а у Тони в багаже жуткий мясницкий нож, в точности соответствующий форме раны? Совершенно очевидно, чем все это кончится. Как только изнеможенные нейроны черепашьим шагом донесли эту мысль до его рассудка, Тони обнаружил, что стоит рядом с кроватью, отбросив одеяло и лихорадочно озираясь, как зверь в западне. Бежать! Надо отсюда выбраться.

Путаясь в одежде, он торопливо натянул вещи, снятые… когда?.. словно пару минут назад. Внутри воротника рубашки чернеет траурная полоса, зато узор галстука оживлен кляксой кошерной горчицы. Наплевать, сейчас главное скорость, искать другие вещи некогда. Пиджак и брюки тоже помяты; впрочем, бегство — не подиум салона мод. Может, взять багаж? Тони поразмыслил об этом, завязывая шнурки. Нет, невозможно, укладывать вещи просто некогда. Но надо взять картину, доставить ее в Вашингтон. Она вполне войдет в «дипломат» вместе с паспортом и остальными документами. Отлично, сборов на секунду.

Убрав картину в «дипломат» и заперев его, Тони уже двинулся к двери, когда внезапная мысль стукнула прямо в лоб с такой силой, что он резко затормозил. Не забыл ли он что-то, какой-то пустяк?

Нож. Найдя его, полиция будет просто на седьмом небе от счастья. Нож все еще на полу в гардеробе, где положил его Д'Изерния. Щелк, «дипломат» открыт, бросок, щелк, клац и к двери. Хлоп!

— Доброе утро. Смахивает, что наклевывается славный денек.

Голос, прозвучавший над самым ухом, так двинул Тони по нервам, что он едва не выронил «дипломат», но сжал ручку еще крепче и обернулся к человеку, только что вышедшему из соседнего номера. Обширнейшая стетсоновская шляпа, сапоги на высоких каблуках, дорогой работы, украшенные затейливым узором, морщинистое лицо, загорелое до черноты и продубленное, как кожа сапог. Вовсе не полицейский, всего лишь очередной турист, бояться нечего. Пульс Тони, грохотавший в ушах, как отбойный молоток, чуточку стих.

— Доброе утро, да, денек славный.

Всю дорогу до лифта они обсуждали погоду, а Тони ломал голову, почему ведет себя подобным образом, вместо того чтобы просто удрать. Надо держаться естественно, вот в чем уловка. Спокойно говорить с этим сыном старого Запада и с достоинством покинуть отель. Тони успел окончательно склониться к этому мудрому курсу действий, когда индикатор показал, что лифт поднимается на их этаж, и, будто стены вдруг стали прозрачными, Тони ясно привиделись полицейские, набившиеся в кабину лифта до отказа.

— Ой, опаздываю на встречу! До свидания.

Прочь, бегом по коридору к двери с табличкой «Выход», бросив вытаращившегося вслед техасца, через дверь и вниз по лестнице, нос к носу с коридорным, поднимающимся навстречу.

— Вы как раз тот джентльмен, которого я надеялся встретить, сеньор. По какой-то необъяснимой причине огромное множество полицейских вошло в наше заведение и спрашивало вас. Сейчас они поднимаются в лифте. — Видение оказалось правдивым! — Вот я и подумал, что, возможно, вы хотите уклониться от неудобств и выйти через служебный ход.

— По рукам! Ведите.

Они сбежали по лестнице в подвал и дальше, через скверно освещенный коридор, к открытой двери и солнечному свету.

— Даже не знаю, как вас отблагодарить.

— Есть очень простой способ выразить благодарность, сеньор.

— Я как раз и собирался. Вот, возьмите, за услуги.

Они уже стояли на пороге. Купюры снова перешли из рук в руки, и тут на Тони снизошло второе видение, такое же ясное, как видение переполненного полицейскими лифта. Теперь же он узрел человека, которого можно купить; если продается молчание, то равным образом на продажу выставлена и разговорчивость.

— Возьмите еще и это, — Тони достал еще несколько купюр и указал направо. — Если полицейские спросят, непременно скажите, что видели меня, и я пошел туда.

— Считайте, что уже сказал.

Тони быстро зашагал налево, но прошел не больше десятка шагов. Оглянувшись через плечо на дверь, увидел, что проем пуст, развернулся, пересек улицу и поспешил в противоположном направлении. Не слишком быстро: поспешишь — людей насмешишь. По тротуару шли и другие прохожие, Тони подладился под их шаг, стараясь не обращать внимания на усиливающийся зуд между лопатками, насторожив уши в ожидании криков, приказывающих остановиться, и ураганного свиста пуль сразу вслед за тем. Подходя к углу, он был уже не в силах снести напряжение и обернулся, рискнув бросить один долгий взгляд через плечо, пока обзор не перекрыла стена. И снова видение оказалось пророческим. На сетчатке отпечаталось изображение доносчика-коридорного, указывающего вдоль улицы в том направлении, куда Тони пошел первоначально, и людей в синих мундирах, проносящихся мимо него, как ищейки, взявшие след.

Фальшивый след. Теперь надо еще немного попетлять, а заодно подумать, что делать дальше. Вдруг рядом протестующе взвизгнули тормоза, и потрепанный автобус с гордым названием «La Dulce Vida» остановился у обочины, чтобы исторгнуть пассажиров. Через миг Тони оказался в гуще толкающихся обладателей корзин, болтающихся на веревках квохчущих кур, мешков с бобами, ящиков с огурцами. Как только это цунами схлынуло, в обратную сторону потекла более жидкая волна пассажиров, садящихся в автобус. Присоединиться к ним было вполне естественно, и Тони влился в поток, нашарил медные монеты для оплаты проезда и встал в салоне, затерявшись в толпе, набившейся в автобус, с тарахтением покативший прочь.

Что дальше? Пока что он в безопасности, но убежище это лишь временное. Тони искал ответ, но не находил; мысли ворочались с трудом. События предыдущей ночи и неизбежная усталость взяли свою дань. Пока он только и мог, что держаться за гладкий металлический поручень и трястись вместе с остальными пассажирами. Скоро, скоро решу, тешил себя оптимистической мыслью Тони, хотя почти засыпал стоя.

Но решение приняли за него остальные пассажиры, как только автобус остановился в последний раз. Перекрикиваясь друг с другом под неистовое квохтанье повисших в воздухе кур, все вышли, и Тони с ними, подхваченный напирающей толпой. Оказавшись снаружи и сумев пробиться из орды пассажиров на волю, Тони увидел, что находится в исполинской пещере с открытыми торцами — автобусной станции «Эстрелла Де Оро», как гласил огромный плакат над входом, и эта самая золотая звезда украшала все здешние автобусы. Города были перечислены колонкой, выписанной красными буквами на грязной белой стене, но слишком далеко, и прочесть их было трудновато. Зато рядом стоял рокочущий дорожный исполин с колесами Тони по плечо и очередь его будущих пассажиров, змеящаяся к открытой двери. Больше не раздумывая, Тони встал в конец очереди. За ним тут же начали выстраиваться другие. Они прошаркали вперед шагов пять, прежде чем Тони осознал, что все остальные держат билеты, наверняка купленные внутри станции. Скверно. Ему бы хотелось сесть на этот автобус немедленно, куда бы тот ни ехал, однако при том его отнюдь не привлекала идея покупать билет, подвергаясь обозрению кассира, который, несомненно, окажется человеком подозрительным и обладающим острой памятью и который впоследствии расскажет полиции все, что знает. Что же делать? Стоявший перед Тони человек — батрак в простом хлопковом одеянии и широком сомбреро — сжимал заветную полоску бумаги в скрюченных от тяжкого труда пальцах. Тони подался вперед и негромко заговорил ему на ухо:

— Друг, я пришел сюда поздно и очень устал. Не избавишь ли ты меня от утомительной необходимости покупать билет в окошке, позволив перекупить у тебя билет за цену, которая будет на десять песо выше, чем напечатано на нем?

— Годится, — мгновенно решился тот. Деньги и билет сменили хозяев, и батрак поспешил прочь, чтобы купить второй билет. В толпе этот быстрый обмен прошел совершенно незаметно. Мгновение спустя Тони уже поднялся в автобус. Занял одно из немногих еще пустовавших сидений, рядом с женщиной весьма солидной комплекции, чья обильная плоть залезала на его место, так же как и груда ее свертков.

— Извините, — своим жестким боком он напирал на ее рыхлый, пока она не заколыхалась подальше, уступая ему место. Хозяйка бока громко засопела, но не обмолвилась ни словом. Не прошло и минуты, как двери закрылись под вопли разъяренных обладателей билетов, не сумевших втиснуться в машину, рев двигателя эхом заметался под бетонными сводами и вырвался на улицу. Пока что безопаснее находиться в движении; Тони мысленно перевел дух и лишь после этого осознал, что пока совершенно не осведомлен об одном важном обстоятельстве.

— Не скажете ли, куда автобус едет? — поинтересовался он у соседки. Та сперва одарила его взором, откровенно поведавшим, что она думает о состоянии рассудка Тони и количестве выпитого им спиртного, и лишь вслед за тем неохотно ответила на вопрос:

— В Акапулько.

Ну, разве не чудесно? Авиалайнеры там так и роятся; пожалуй, выбор недурен. Из рекламных полос газет в разделе путешествий Тони знал, что там имеется международный аэропорт, и если не зевать, есть шанс попасть на самолет, летящий обратно в Соединенные Штаты. Остается лишь уповать, что мексиканская полиция не настолько оперативна, чтобы разослать его приметы сразу по всем аэропортам страны. Только лишь уповать. Поставив «дипломат» на колени, Тони склонил на него голову и задремал с этой надеждой, подпрыгивая на сиденье и клюя носом, пока автобус пробивал себе путь по улицам города, и уснув покрепче, когда машина вырвалась на магистраль среди холмов. Время от времени поднимая голову на редких остановках, Тони видел бурые стены и пыльные площади; порой его будил внезапный рывок, и он озирал изгибы проносящихся мимо долин и гор, вскоре сменившихся ядовитой зеленью джунглей, когда автобус выехал на прибрежную равнину. Нельзя сказать, чтобы Тони выспался на славу, но все-таки почувствовал себя лучше, когда автобус под ужасающее шипение пневматических тормозов подкатил к автовокзалу Акапулько, совершенно перегородив собой Калле Костера Мигель Алеман — очаровательный бульвар, тянущийся вдоль берега, после чего сдал задним ходом к зданию вокзала. Сморгнув сон с глаз, Тони вышел в парилку послеполуденного Акапулько.

— Простите, мистер, можно вас на два слова?

Вот оно; давно ожидавшееся прикосновение к рукаву, длинная рука закона дотянулась до него, путешествие окончено. Теперь уж не удерешь; будет почти облегчением закончить эту безумную гонку и отправиться в заключение.

Почти. И пока усталая часть рассудка хотела упасть на спину и поднять лапки кверху, крохотное ядро сопротивления в глубине сознания не допустило этого. Нет. Так легко он не сдастся. Противоречивые мысли схлестнулись и разрешили спор за мгновения, потребовавшиеся Тони, чтобы обернуться. И в те же мгновения лицо его вытянулось, глаза распахнулись шире, будто в недоумении.

— Mande? — спросил он, не разумея по-английски ни слова, как простой пеон. Окликнувший его человек, выбритый до синевы и крайне официальный с виду, машинально ответил по-испански:

— Как вас зовут?

— Хуан Лопес, а почему вы спрашиваете? — Тони произнес это, гнусавя и растягивая последние слоги.

— Ошибка. Я ищу североамериканца.

Пожав плечами, Тони отвернулся и зашагал прочь, чувствуя, как взгляд блюстителя закона буравит ему спину. Шаг, другой, третий, пятый, вот и бордюр, и свет зеленый, вот уже полпути через улицу… И тут раздался крик:

— Вернитесь-ка сюда! Я хочу с вами поговорить.

Тони пропустил призыв мимо ушей, шагая все быстрее и быстрее. Полицейский проникся подозрениями — наверное, из-за его одежды; вопреки лингвистическому прикрытию, каждый стежок выдает в нем гринго. Пронзительно заверещал свисток, и Тони пустился наутек.

Между дорогой и морем находился парк, небольшой, но забитый киосками и лотками торговцев туристскими сувенирами, своими проходами и аллеями образующий лабиринт, способный сбить с толку любого охотника за минотаврами. Тони бросился в парк, слыша за спиной топот тяжелых ботинок. Влево, вправо, протиснуться между лотком, заваленным чучелами армадиллов, лягушек, змей и деформированных лис, и жестяным киоском, выставляющим открытки, пепельницы, игрушечные бандерильи и плакаты, изображающие корриду. Прочь за лотками, затем ходу по другой тесной дорожке.

Уловка сработала. Преследуемый и преследователь затерялись в толпе среди лотков. Но надолго ли? Площадь парка невелика, а вдали слышится все больше трелей свистков. Тони замедлил шаг до быстрой ходьбы, чувствуя, как источает пот каждой своей порой, а пиджак льнет к коже, как пальто. Задержавшись на минутку у скамейки, чтобы снять пиджак и галстук, он комом запихнул их в «дипломат», после чего закатал рукава рубашки. И прохладнее, и вид немного другой. «Дипломат» не спрячешь, но даже здесь масса бизнесменов ходит с этим знаком положения. С коварством уходящего от погони зверя Тони сдвоил след и вышел из лабиринта почти в том же месте, где вошел, двинувшись в обратный путь, пока погоня уносилась все дальше. В каких-то десяти футах от него остановился мини-автобус, изнутри посыпались полицейские, бегом ринувшиеся в парк. Пересекая проспект и широко шагая прочь, Тони изо всех сил старался не смотреть на них. Главное, не останавливаться еще пару кварталов. От сгрудившихся выше по склону домов вниз шла лестница, и Тони зашагал по ней вверх, мимо терпеливой очереди в тортильерию, мимо распахнутых дверей, над которыми висел какой-то невразумительный предмет. Остановившись, чтобы перевести дыхание, Тони присмотрелся к предмету повнимательнее. Продолговатый серебристый баллон с какими-то вентилями с одного конца. Раньше на нем были нарисованы морда и уши, проволочная загогулина позади играла роль хвоста, а на боку красной краской выписано «Длинный кабанчик». Эту небольшую загадку разрешала висящая рядом табличка, гласившая: ШКОЛА АКВАЛАНГИСТОВ «ДЛИННЫЙ КАБАНЧИК». МЫ НАУЧИМ ВАС ПОДВОДНОМУ ПЛАВАНИЮ.

— Занятие вот-вот начнется, сэр, не хотите ли присоединиться?

Лоботряс, маячивший в дверях, произнес это приглашение по-английски; должно быть, северная родословная все еще очевидна.

— Я не захватил плавки.

— Ничего страшного. — Парень потянулся и перестал жевать зубочистку, радуясь возможности завлечь нового клиента. — Мы снабдим вас всем необходимым. Баллонами, маской, ластами, балластом, купальным костюмом, если пожелаете, подробными инструкциями, каких-то сто пятьдесят песо за все про все.

— Чуточку дороговато, — совершенно машинально заметил Тони.

— Для первого раза, только чтобы показать, как вам это понравится, мы дадим скидку до ста двадцати пяти песо. — Отступив в сторону, парень жестом пригласил Тони внутрь, и тот вошел, скорее ради возможности посидеть в тени, чем из желания насладиться подводными прелестями побережья.

— Я ни разу не занимался ничем подобным. Не знаю, понравится ли мне. — Мимо дверей, громко разговаривая, прошли двое полицейских. — Впрочем, вряд ли стоит упускать такой хороший шанс, так что попробую, пожалуй.

Здесь он пока что в безопасности, есть время отдышаться и подумать, что предпринять дальше. Где-то в глубине помещения заплакал младенец. С чего бы это? Тони огляделся. Стены увешаны полками с баллонами, масками и вспомогательным снаряжением, фотографиями самых неожиданных личностей, пожелтевшие газетные вырезки в рамочках, подтверждающие правдивость фотографий. Вице-президент Джонсон, Грейс Келли, сенатор Билбоу. Зов моря манит всякого. Тут из задней комнаты вышла полногрудая молодая женщина с длинными рыжими волосами, одной рукой застегивая блузку, а второй прижимая младенца животиком к плечу, чтобы не срыгнул.

— Под водой, — заявила она, — разговаривать невозможно. Поэтому мы общаемся жестами. Если мы хотим, чтобы вы поднялись, мы выставляем большой палец вот так кверху, а если хотим, чтобы вы спустились, поворачиваем большой палец книзу, вот так. Вам понятно?

Младенец булькнул, выпустив изо рта молочный пузырь.

— Вроде бы несложно. Но как я буду дышать?

— Вы уже заплатили? — Очевидно, бесплатная информация на этом исчерпалась.

— Нет. Извините. Вот. Тот человек сказал, что у вас есть плавки?

— Вот это вам подойдет. — Деньги отправились в переднюю часть ящика стола, из глубин которого появилось нечто вроде трикотажного осиного костюма с чередующимися черными и желтыми полосками и большими пуговицами спереди, по шею и с длинными штанинами.

— А у вас есть где переодеться?

— Пройдите вглубь, там ванная. Можете оставить свои вещи там. Они будут в целости и сохранности, тут всегда кто-нибудь есть.

В ванную вела небольшая комнатка, загроможденная инструментами и верстаками, с тарахтящим в углу компрессором и заваленными полками. Войдя в ванную, Тони запер дверь и уселся на ящик для белья в окружении кафельной белизны, гадая, что же делать дальше.

До сих пор он только улепетывал, чувствуя, как полиция жарко дышит в затылок. Он и не догадывался, что она настолько оперативна. Должно быть, власти крайне неприязненно взирают на трупы агентов ФБР, плавающие среди цветов и туристских лодок посреди их парка. Об аэропорте решительно не может быть и речи, если следят даже за автовокзалом. Равно как и о крупных отелях, где сорят деньгами жизнерадостные туристы; отели наверняка находятся под постоянным наблюдением. Остается только одно: залечь на дно. Сменить одежду, избавиться от «дипломата». Нельзя ли оставить его здесь? Нет, это наведет полицию на след. «Дипломат» должен исчезнуть. Открыв его, Тони вытащил измятый пиджак, и в глубине недобро сверкнул нож. Нож! Тони напрочь позабыл о нем. Пусть пока полежит в сторонке. Надо избавиться от него при первой же возможности. И с картиной надо что-то придумать, найти для нее безопасный тайник. Осторожно вынув футляр, Тони положил его на пиджак. Рассовал все документы по карманам вместе с именной табличкой с ручки «дипломата». Что теперь? Под потолком виднелось оконце. Встав на цыпочках на унитазе, Тони с трудом выглянул наружу. Тесный, сумрачный, пустынный переулок, высокая груда мусора у стены. «Дипломат» аккуратно вписался в проем окна, и кистевой бросок по дуге отправил его прямиком на кучу мусора. Долго он тут не пролежит, столь роскошные предметы в нищенствующей Мексике надолго не задерживаются; исчезнет без следа.

Как быть с ножом? Клинок холодно поблескивал, всем своим видом источая смертельную угрозу. Тоже швырнуть из окна? Несмотря на соблазн такого решения, на подобное Тони не осмелился, пока «дипломат» поблизости. От них надо избавиться по отдельности. На крючке над раковиной висело застиранное полотенце, и Тони завернул нож в него. Неподалеку целый Тихий океан, прекрасная могила.

Натягивая осиный костюм, обнаруживший ряд довольно неудобно расположенных отверстий, Тони ломал голову над более серьезной проблемой картины, висящей у него на шее, как золотой кирпич стоимостью в миллион долларов. Если спрятать ее в каком-нибудь надежном месте, передвигаться станет куда проще и приятнее. В банковский сейф? Сейф отеля… нет, и речи быть не может. Нужно будет давать какие-то пояснения, делать записи; не годится. Завернув футляр в одежду, Тони взял туфли и открыл дверь. Девушка укладывала ребенка в пластиковую коляску, стоящую под верстаком.

— Можете повесить вещи вон там, — указала она. В соседней комнате послышался гнусавый говор янки, и она вышла, чтобы принять новоприбывших клиентов.

Вешая одежду на крюк и пристраивая туфли под стеной, Тони обратил внимание на полки с ящичками над верстаком, по большей части сигарными; многие были покрыты толстым слоем пыли, видно, к ним давненько никто не притрагивался. Запчасти, всякие старые винтики-шпунтики. Да, конечно, коробка может пролежать тут не один год, не попавшись на глаза никому. Снаружи слышался оживленный гул голосов и шорох банкнот. Стараясь не шуметь, Тони приподнял пирамиду ящичков на верхней полке и сунул картину под нее. Футляр затерялся среди ящичков, как камешек, брошенный на галечный пляж.

Воздух за открытым окном трепетал от жары, пока Тони старался сосредоточить внимание на новом для него искусстве плавания с аквалангом. Указательный палец поперек горла: у меня кончается воздух. Чтобы освободить маску от воды, зажмите выпускной клапан ладонью, запрокиньте голову и выдохните через нос. Деревья и многоэтажные отели вытянулись вдоль всей бескрайней полоски песчаного пляжа, уходя к далеким холмам. У причала покачивались катера для спортивного рыболовства; синяя вода выглядела не очень-то манящей. Урок окончился, как только мокрые здоровяки в плавках внесли баллоны и снаряжение, чтобы сменить пустые акваланги на полные. Шестерых новых студентов собрали вместе: пару девиц, смахивающих на учительниц, гнусаво щебетавших между собой с акцентом Новой Англии, пару молодоженов, постоянно державшихся за руки с угрюмой решимостью, будто их разлучат навеки, стоит только потерять телесный контакт, прыщавого юнца и Тони. Неся свои загубники, маски, ласты, полотенца и балласт, студенты заковыляли вниз по лестнице вслед за работниками школы, несущими их акваланги. Тони шагал последним, вцепившись зубами в загубник и держа маску у лица, когда проходил мимо полицейской машины, стоявшей у обочины. На него не обратили никакого внимания. Подобные субъекты — неотъемлемая деталь повседневного пейзажа Акапулько. Идя вдоль края бетонной набережной, Тони вглядывался в мрачные глубины замусоренных вод. Место ничуть не хуже любого другого, а то и получше. Дальше пары-тройки футов вглубь ничего не разглядишь. Он пошел медленнее, поотстав от остальных, аккуратно, чтобы не уронить больше ничего, нашарил нож, укутанный в полотенце, и отпустил его. Серебристо сверкнув, нож с негромким всплеском исчез.

Позади послышались визгливые вопли и громкий плеск. Лягнув коричневыми ногами, парнишка нырнул с набережной и через миг вынырнул, улыбаясь и протягивая нож. Ужаснувшись, Тони взял нож и быстро спрятал его, неуклюже покивал в знак благодарности и отвернулся; сорванец тут же перестал улыбаться и сердито насупился, криками требуя вознаграждения за возвращение упущенного ножа. Тони разыграл целую пантомиму, показывая, что не взял денег, что было довольно затруднительно, поскольку в купальном костюме не имелось ни одного кармана, чтобы можно было его вывернуть, но мальчишка не уступал. Плыл рядом с Тони, воплями требуя награды, пока остальные ныряльщики не начали оглядываться на Тони. В конце концов путь парнишке преградило стоящее у причала судно, и крики его смолкли в отдалении. Остальные студенты то ли начали поглядывать на Тони с подозрением, то ли это лишь показалось. Он беззвучно чертыхнулся.

На кормовой доске потрепанной двадцатифутовой лодки был прикручен невероятно маленький навесной мотор. Выгоревший тент обеспечивал хоть какое-то укрытие от солнца, палящего, будто газовая горелка. Мальчонка кофейной банкой трудолюбиво отчерпывал воду, бьющую изо всех щелей днища. Ныряльщики заняли места, акваланги погрузили на борт, мотор затарахтел, и лодка медленно двинулась через гавань, раскачиваясь на волнах. Севший рядом с Тони прыщавый юнец явственно позеленел, и Тони, тоже чувствовавший себя отнюдь не лучшим образом, указал ему за борт.

— Далеко нам плыть? — поинтересовался Тони у инструктора, сидевшего у руля.

Тот с улыбкой покачал головой, а другой инструктор, сидевший на носу, закивал, демонстрируя такое же лингвистическое невежество. Не играет роли, под водой все изъяснения сводятся к перерезанию горла указательным пальцем и тыканью большим, а это и по-испански, и по-английски означает одно и то же. Лодку мерно раскачивало, Тони начал клевать носом, а рябой паренек давился и тужился, свесив голову за борт. Как только остальные смущенно отвернулись, Тони мгновенно пробудился, извлек нож из полотенца, подождал, когда очередной всхлипывающий стон скроет плеск, и разжал пальцы. На сей раз нож исчез окончательно, отчего Тони испытал немалое облегчение.

Утлой лодчонке потребовалось полчаса, чтобы обогнуть мыс и встать на якоре с подветренной стороны от скалистых стен Исла-ла-Рокета. Здесь, вдали от грязной, замусоренной гавани, вода оказалась лазурной и невероятно прозрачной. Один за другим новички вслед за инструкторами отправлялись за борт, присаживаясь на планшир и переваливаясь спиной вперед, в мягкие объятия моря. Тони изумился легкости, охватившей его под водой. Совершенно иной мир иных измерений с заново обретенной свободой. И совершенно безмолвный, если не считать посвистывания воздуха в загубнике, уютный и безмятежный.

Немного освоившись в новой среде, Тони нырнул поглубже вдоль веревки, уходящей на дно. Подплывший к нему инструктор сложил большой и указательный палец колечком, растопырив остальные, что на подводном языке означало: «Все ли у вас в порядке?» Тони ответил ему тем же жестом — дескать, в полном порядке. Мимо проплыла стайка рыб, вдруг повернувшись, как по команде. На дне среди камней что-то золотисто блеснуло. Может, золото, потерянные сокровища? Тони взмахнул ластами, устремляясь туда, но сокровище оказалось всего-навсего пивной банкой. В глубине все тревоги и заботы покинули Тони.

Но когда запас воздуха все-таки исчерпался и пришлось подняться на поверхность, воспоминания и реальность накинулись на него с новой силой. Что теперь? Он по-прежнему в бегах, да вдобавок, как подсказала грызущая пустота внутри, ужасно голоден. Кроме ночного пастрами, у него маковой росинки во рту не было уже… сколько же?.. не меньше суток. Бегство дело важное, но голод мало-помалу затмевал собой все прочие нужды, пока ветхая лодка неспешно тащилась к суше. И когда наконец коснулась земли, Тони выскочил на берег первым, еще до того как привязали фалинь, ринулся в помещение «Длинного кабанчика» и стремительно переоделся. Бумажник и документы были целы-целехоньки, рыжая и младенец все время были начеку, а открывая дверь ванной, Тони отметил, что картина надежно погребена под пирамидой ящичков на полке.

Еды! Солнце клонится к горизонту, зона поисков наверняка переместилась. Так что чем ближе искать пропитания, тем безопаснее, да и быстрее. Тони вскарабкался по ступеням до ближайшей поперечной улицы, где, как свет маяка, зазывно сверкала на солнце покачивающаяся вывеска «EL RESTAURANTO ITALIANO». В Акапулько есть немецкие, французские и китайские рестораны — так почему бы не обнаружиться и итальянскому? Желудок урчанием дал понять, что сейчас сгодится что угодно, и Тони устремился вперед, в сумрачный, прохладный ресторанчик. Клетчатые скатерти и непременные свечи в покрытых восковыми потеками бутылках. Как только Тони уселся за ближайший столик и постучал монетой по бутылке, из глубины заведения появился официант, принеся меню, и чиркнул спичкой, чтобы зажечь свечу. Не успел он покончить с этим, как Тони, открыв меню и бросив взгляд на первую строку, уже сделал заказ.

— Пожалуйста, спагетти с тефтелями, стакан красного вина сию же минуту и немного хлеба.

— Да, сеньор.

Прихлебывая вино, он опустошил целое блюдо хлеба, прежде чем принесли спагетти. Пожилой мужчина — должно быть, хозяин ресторанчика — вышел из кухни, протер за стойкой бара стакан-другой, мрачно кивнул в сторону Тони и снова исчез. Издали доносился звук радио, неустанно проигрывающего сплошную вереницу рекламных сюжетов, изредка прерываемых коротенькими музыкальными произведениями. Наконец прибыло спагетти, исходящее парком, утыканное шариками тефтелей, и Тони чуть не захлебнулся слюной. Набросился на еду, даже не обращая внимания на четверых мужчин, вошедших в ресторанчик и усевшихся в противоположном углу. Потом еще двое заняли другой столик. Уж больно хороша была трапеза.

Заморгав слипающимися глазами, Тони осознал, что ужасно устал и начинает клевать носом. Вернувшийся хозяин стоял за стойкой, скрестив руки на груди и глядя в сторону Тони. Вскоре официант составил хозяину компанию в молчаливом надзоре. Только повара не хватает! Он что тут, на обозрение выставлен, что ли?! Только безмерная усталость мешала Тони впасть в ярость. Да и сидящие за другими столиками тоже вроде бы таращатся на него. Они переговаривались между собой, но слова были какие-то странные — совсем не испанские.

Перед взглядом все поплыло, будто пленка в проекторе сорвалась с грейфера. Да эти люди вовсе не мексиканцы, а итальянцы!

Сразу вслед за этим открытием пришло еще одно, куда более тревожное. Голова Тони покоилась на столе. С невероятным усилием ему удалось приподняться, мотая головой из стороны в сторону. Он по-прежнему сжимал в руках вилку и вдруг в ужасе выронил ее в остатки блюда. Прохрипел:

— Спагетти… спагетти отравлено!

Снова уронил голову на усеянную хлебными крошками скатерть и уже не смог поднять. И мирно захрапел.

Глава 7

Разговор прибоем накатывал ему на голову, фразы разбивались о сознание, чтобы схлынуть пеной слов. Абсолютно невразумительных. Все собеседники были до крайности взбудоражены и говорили одновременно. Не открывая глаз, Тони разгадывал эту головоломку, пока не уразумел, что говорят по-итальянски, и это открытие вернуло ему память. Открыв глаза, он принялся изучать окружающую обстановку.

Прошло порядком времени, прежде чем присутствующие заметили, что он пришел в себя, так они были заняты дискуссией. Комната большая — видимо, какое-то общежитие, поскольку в поле зрения обнаружилось как минимум еще с полдюжины кроватей, не считая той, на которую уложили Тони. Окна отсутствовали; вернее, под потолком наблюдалось некое подобие окна, но убедиться в этом было невозможно, поскольку проем оказался заколочен толстыми досками. Вокруг стола сидело большинство наличествующих. Единственная дверь заперта. Два больших гардероба у дальней стены, в центре потолка висела на проводе единственная голая лампочка, несколько многокрасочных репродукций на религиозные темы — сияющие нимбы, потоки света, Иисус с радиоактивным сердцем — наклеены прямо на желтоватую штукатурку. Воздух был напоен сырой прохладой, будто в подвале или пещере, вдали от солнца Акапулько.

— Итак, вы проснулись, я гляжу, — сказал крепко сложенный пожилой мужчина, которого Тони поначалу принял за хозяина ресторанчика. Тот самый, кто нашпиговал спагетти.

— Яд в макаронах, — прохрипел Тони.

— Простое снотворное, безвредное, вы будете чувствовать жажду. Un bicchiero da vino qui! Вы опасный человек, мистер Хоукин, а мы не любим насилия.

— Вы ничего обо мне не знаете. Зачем вы это сделали?

Один из хмурых молодцев поднес Тони стакан вина, и Тони осушил его жадными глотками. Похоже, то же самое кислое красное, которое подавали ему на последний ужин, если это что-нибудь означает.

— Как раз напротив, мы знаем порядочно, о да, знаем. Мы имеем все ваши приметы, фотографию, весточку о вашей деятельности, так что лгать нам вы не можете, но доставите всем удовольствие, излагая просто правду. Как видите, мы, Агенция Терца, порядком знаем про вас.

— Ни разу не слыхал о вас.

— Я не удивлен. Всякому известно французское Бюро Дузьем и британский Сикрит Сервис, как вы бы сказали, их легенды лопнули, но Агенция Терца — дело другое, — с вызовом, будто оправдываясь, заявил старший; Тони решил не углубляться в тему.

— Вы раздели меня догола! — Он вдруг обнаружил, что из одежды на нем остались только белые семейные трусы, а вся остальная одежда и содержимое карманов разложены по столу.

— Предосторожность, вы опасный человек.

— Да не делал я ничего…

— Ничего?! — приподнял брови итальянец, расширив ноздри и чуточку закатив глаза. — Я бы не назвал это ничем, человек, которого вы убили, это ничем не назовет. Но это не наша забота. Я хочу, чтобы вы тотчас сказали мне, где поместили определенную собственность, принадлежащую итальянскому правительству.

— Даже не представляю, о чем это вы.

Снова та же пантомима — брови, глаза, ноздри, — означающая недостаток доверия к подобному заявлению.

— Если можно, обойдемся без игр. Я хочу челлиниевского «Святого Себастьяна».

— Эта картина погибла во время войны, больше я о ней ничего не знаю.

— Вряд ли. Мы собрали надежные доказательства, что уничтожена она вовсе не была, и более того, что она перешла в ваше распоряжение. Подавайте ее, или вам придется туго.

— Послушайте, мистер… Я даже не знаю, как вас зовут, как же к вам обращаться?

— Можете звать меня Тимберио.

— Тимберио, наверное, вы спутали меня с кем-то другим. Я пришел в ваш ресторан пообедать, ничего более. Как видите, никаких картин у меня нет. Остальное дело ваших рук.

— Не думайте, что мы не приняли этого во внимание. — Тимберио стремительно расхаживал взад-вперед, уперев одну руку в поясницу, а второй совершая хватательные движения, будто извлекал факты прямо из воздуха. — Вы весьма ушлый человек, о да, воистину. В то время, когда полиция всей страны разыскивает вас, вы небрежно входите на известную явку Ла Агенция Терца.

— Мне казалось, ваше существование — секрет.

— Не пытайтесь нас запутать! Во что мы должны были поверить — что этот безжалостный убийца пришел сдаваться, сделавшись кротким, как ягненок? Нет! Что он не знает, где находится? Смехотворное предположение! Знает. Тогда что? Ответ очевиден, потому что он желает предать собственное ФБР и посему хочет создать впечатление, будто был захвачен нами и местонахождение картины выпытали у него силой, хотя на самом деле он двурушник и намеревается продать нам упомянутую картину. Что ж, платить мы не будем, мистер Хоукин, мы не играем в ваши игры, мы не платим за то, что принадлежит нам по праву, и будем удерживать вас, пока картина не будет возвращена.

— А за десять миллионов лир?

— Слишком дорого.

— Тогда внесите встречное предложение.

— Я не уполномочен.

— Я хочу в туалет.

— Луиджи, Альфредо. Il prigionerio al' gabineto.[104]

Один из присутствующих отпер дверь, а двое других взяли Тони с двух сторон за руки и повели через комнату. Испытывать судьбу тут явно не собирались. За дверью оказался тускло освещенный коридор с застоявшимся запахом жира. Стражники крепко дернули Тони налево, но прежде он успел заметить справа лестницу, уходящую вверх, к двери, отороченной смутной полоской света. Выход? Его чуть ли не силком повлекли во мрак в противоположном направлении, к более жалкой дверце, за которой призрачно замаячил силуэт доисторического фаянсового предмета сантехники, деревянный ящик вверху и усеянный газетами и окурками пол внизу. Отпустив его руки, Тони подтолкнули вперед.

Бежать там было некуда, а больше всего Тони хотелось бежать. Это слово освежило в памяти услышанную в армии вводную лекцию — одну из тех немногих, на которых Тони удалось не уснуть — обо всех мыслимых способах бегства, если будешь захвачен в качестве военнопленного. Лектор неустанно подчеркивал одну мысль: чем раньше будет предпринята попытка к бегству, тем больше шансы на успех. Как сейчас?

С мыслью пришло и дело. Шагнув вперед, он внезапно всем телом бросился на открытую дверь, врезавшись в охранника, стоявшего рядом с ней. Не обращая внимания на пронзительный вопль второго охранника, он оттолкнулся от подавшейся двери, побежал по коридору назад, мимо распахнутой двери комнаты, и заскакал, как лань, вверх по ступеням.

Не успел он добежать и до половины лестницы, как шайка уже вскочила, ревя во всю глотку; сталкиваясь в дверях и сыпля проклятиями, преследователи затопали следом за ним. Но страх придал Тони прыти, движения его не сковывала ни одежда, ни обувь, так что он одним скачком одолел последние ступени, больно врезавшись корпусом в верхнюю дверь — к счастью, незапертую. Она с грохотом распахнулась от удара, и Тони ввалился в просторную кухню. Лишь мельком заметив белые колпаки, черные плиты, ошарашенные лица, он пронесся к открывающейся в обе стороны двери, и его прибытие в точности совпало с моментом появления безмолвного официанта, направлявшегося на кухню с подносом грязной посуды.

Инерция сделала свое дело, и Тони продолжал мчаться вперед, хотя и на заплетающихся после соударения ногах, зато для официанта столкновение кончилось куда более плачевно. Он попятился, испустив единственный писклявый вопль, и налетел на стол, рухнувший под его весом. Это неизбежно привлекло внимание всех посетителей ресторана, каковое тотчас же было вознаграждено видом почти голого мужчины, пулей промчавшегося через зал ресторана и выбежавшего через переднюю дверь, за которым по пятам неслась орущая толпа преследователей. Весьма впечатляющее зрелище.

Тони не оценил ни зрелища, ни впечатления, потому что почувствовал ужасную усталость, все еще не избавившись от последствий действия снотворного. Бездумно, чувствуя только пульсирующий жар, разгорающийся в висках, он пронесся обратно той же дорогой, какой пришел в ресторан, почти не замечая, что уже настала ночь и прохлада вечера повлекла на улицы прохожих. Вниз по улице, вниз по ступеням, теперь сила тяжести помогала набрать скорость, задевая изумленные парочки, слыша разъяренные крики преследователей. Вниз и вниз, мимо уже бездействующего «Длинного кабанчика» и еще действующей тортильерии, через улицу, в эту минуту чудом свободную от машин, — иначе Тони постигла бы мгновенная смерть, потому что остановиться он уже не мог, — по плитам набережной, чтобы броситься головой вперед в темные воды моря.

Влажный шок мгновенно отрезвил его, охладив и успокоив. Как ни пылали легкие, Тони не выныривал, пока мог терпеть, упорно выгребая прочь от берега. Когда же наконец вынырнул, жадно хватая воздух ртом, то находился уже за пределами освещенной зоны и мог немного подрейфовать, чтобы отдышаться. А заодно с восторгом полюбоваться суматохой на причале. Теперь к преследователям присоединилась толпа любопытствующих, и с каждой минутой прибывали все новые зеваки. Полицейский внимательно выслушивал вдохновенные объяснения одного из участников погони, пока двое других пытались отвязать от причала весельную лодку. Некоторые зеваки с криками указывали на плавающие в воде предметы, но в сторону Тони не указывал никто. Медленно, чтобы не выдать себя плеском, он поплыл прочь от этой суеты к ряду рыбачьих шхун, привязанных на ночь.

Бегство заняло массу времени, но оказалось довольно простым. Сзади мелькало все больше огней, но требовалось осмотреть слишком обширную акваторию, слишком много темных закоулков под причалами и между бортами теснящихся лодок. Дважды Тони приходилось нырять и плыть под водой, когда огни чересчур приближались, но мало-помалу он опередил их. К тому времени, когда он доплыл до торгового порта и темного силуэта сухогруза, большинство преследователей уже осталось далеко позади. Теперь на сухогрузе началась какая-то деятельность, на мостике появились люди, в конце концов включили прожектор и принялись обшаривать лучом поверхность воды. Однако Тони успел отплыть подальше в море, так что луч к нему даже близко не подходил. Повернувшись на спину, Тони поплыл, потихоньку шевеля ногами, вдоль береговых огней, неуклонно продвигаясь от центра города к башням туристских отелей, выстроившихся вдоль залива.

Что дальше? Времени на раздумья было хоть отбавляй, но поводов для ликования крайне мало. Бегство было спонтанным и нерасчетливым, одно действие естественно порождало другое, пока не завлекло его сюда. Но где он сейчас? Посреди залива Акапулько, в одних трусах, усталый и слегка озябший, без денег, одежды, друзей, помощи, убежища или цели. Весьма, весьма гнетущая ситуация. Что можно сделать? Мысленный запрос ушел по инстанциям, но ответ не пришел. Тони плыл дальше, понемногу забирая к берегу, чтобы не оказаться слишком далеко в море, когда усталость нанесет последний удар. А может, следует просто плыть в противоположном направлении? Навстречу закату и вечности, чтобы покончить с этим угрюмым фарсом раз и навсегда. Это решение казалось соблазнительным, пока волна не перекатилась через лицо, и Тони вынырнул, кашляя, отплевываясь и не испытывая ни малейшего желания продолжать это самопроизвольное погружение в темные глубины океана.

Мимо уже проплывали башни отелей, маня ярким светом окон. Но как туда проникнуть? Выползти на берег, как морское чудище, и вползти в вестибюль, оставляя за собой мокрую дорожку? Невозможно. Тони плыл дальше, все медленнее и медленнее, но неуклонно, пока в ночи не выросла еще одна башня, более высокая и темная, чем остальные, с волшебной каллиграфической надписью «ХИЛТОН», сияющей высоко над ней.

«Хилтон»… Как же Тони возжаждал его знакомых американских объятий! Будь на том свете какой-нибудь особый американский рай, то это большой «Хилтон» в небесах; можно ли желать лучшего? Тепло, роскошь, бифштекс с кровью и вода со льдом, жареная фасоль и ржаной хлеб, завтрак в постель и газета родного города на подносе, проворные официанты, коктейли в человеческий рост, гостеприимство и уют. Тони до боли захотелось в «Хилтон».

Радостные крики донесли до его отсыревших мозгов весть, что чаяние это может оказаться не столь уж тщетным. Под огромным оранжевым шаром только что взошедшей луны какие-то счастливые обитатели «Хилтона» резвились на пляже. По большей части дети, хотя и несколько половозрелых девиц скакали в полосе прибоя ради удовольствия своих партнеров. Тони медленно выбрался на пляж в отдалении от группы забавляющихся, неуверенно нащупывая ладонями и коленями ставшую непривычной твердую почву. Поначалу он был в состоянии лишь сидеть в воде среди пены волн, мало-помалу копя силы, чтобы встать и дойти, не покачиваясь, до желанного убежища в виде шезлонга, под грибовидной тенью раскрашенного под пальмовые листья зонта. В ночной тьме трусы вполне сошли за плавки, и появление Тони не привлекло вообще ничьего внимания. Рухнув в шезлонг, он начал понемногу набираться сил.

Роль агента ФБР быстро стала обузой, а не преимуществом. С невидимой во тьме презрительной ухмылкой он вспомнил собственные наивные упования… когда ж это было? — всего несколько дней назад. Потом он с нетерпением предвкушал восторг бесплатной поездки в Нью-Йорк в качестве искусствоведа. Но забрался чуть дальше Нью-Йорка, а восторги приобрели чересчур радикальный характер. Всего два дня как из Вашингтона, а уже разыскивается, как убийца, похититель произведений искусства, знакомый международных шпионов и воров, эксгибиционист, беспаспортный, безденежный и бездомный беглец. Придет ли этому конец? Может ли вообще эта неразрешимая ситуация разрешиться счастливым концом? Перед глазами у него проплывали картины внезапной смерти, пожизненного тюремного заточения, быстрого исчезновения с лица земли. Тони вздохнул во тьме, невероятно освеженный мгновениями потворства собственным слабостям и безудержной жалости к себе.

Ну, что дальше? Сдаться дело нехитрое. Надо лишь уступить изнеможению и теплой ночи и уснуть в шезлонге. Утром его необычное одеяние заметят, и Тони пробудится в окружении взвода полицейских, рвущихся засадить его за решетку. Он позволил векам на миг смежиться, чтобы разобраться, какие будут ощущения; ощущение просто замечательное, но после короткой паузы он вынудил глаза распахнуться снова. Идея кротко поднять лапки после всего, что довелось выстрадать, оказалась не столь уж привлекательной. Пока он еще свободен, остается хотя бы призрачный шанс отдать картину в руки нужных властей — кем бы они ни были — и очистить свое доброе имя. Последнее становится все более и более затруднительным по мере того, как список его преступлений растет, но хотя бы тень надежды все-таки остается. Итак, что же делать?

Стать преступником. Все считают его таковым — опасным и кровожадным агентом, весьма уважаемым зловещим подразделением итальянского правительства, Агенция Терца. Завоевавшего еще большее уважение своим впечатляющим бегством из отравительских объятий макаронников. А сейчас он тайком прокрался в тщательно охраняемую крепость «Хилтон», обитель счастливых, богатеньких американцев. Непременно должен найтись способ подняться над ситуацией. Более всего сейчас нужна одежда и немного деньжат, а тут его окружают роскошные вещи и кучи зеленых. Осталось лишь наложить на них лапу и отхватить кусочек. Небольшая разведка не повредит.

Первая кража была совсем ничтожной — полотенце, даже и не кража вовсе, если только он не покинет территорию отеля с гостиничным имуществом. Полотенце было небрежно брошено на столик, и Тони мимоходом прихватил его. Намотав полотенце в качестве набедренной повязки, он почувствовал себя куда уверенней, чем в трусах. Эффективность этой маскировки выявилась при встрече с парой, шагавшей по дорожке из отеля, — мужчина был облачен точно так же; проходивший мимо работник отеля даже бровью не повел, увидев всех троих. Однако дальше-то что? Утес отеля все надвигался, а план все не вылуплялся. Нет смысла входить в вестибюль, не имея на примете конкретной цели. Может, попросить ключ от номера? Этот номер может удаться, но может и провалиться с такой же легкостью — а вместе с ним прости-прощай свобода. Лучше сперва исчерпать прочие возможности.

Возможность представилась почти тотчас же: бассейн, проходящий и внутри, и снаружи здания. Тони присел на бортик, украдкой отбросив полотенце, и быстро соскользнул в воду. Медленно плывя брассом, чтобы иметь возможность оглядеться, Тони заскользил в полутемное помещение.

Бассейн являл собой сущую Венецию среди собратьев и был явно спланирован так, чтобы удовлетворить запросы Тони. Бассейн вился внутри отеля, огибая смахивающий на оранжерею обеденный зал, превратившись в канал с перекинутыми там и сям мостиками. Хотя зал освещался гораздо лучше, чем хотелось бы Тони, он поплыл вдоль канала, поглядывая на немногочисленных едоков и высматривая какую-нибудь возможность.

Ничегошеньки. Полностью обогнув зал, Тони выплыл наружу и вернулся обратно. В этот промежуточный час между дневными и ночными удовольствиями бассейн, как и столики, почти пустовал. Вечно это небольшое турне продолжаться не может, усталость снова стала брать свое, и Тони начал чувствовать, что совсем раскис от воды. Еще кружок, и назад, к полотенцу и новым планам. Может, на сей раз кто-нибудь оставит сумочку или ключ на бортике бассейна, и удастся совершить пиратский набег. За столиком у бассейна сидел новый посетитель — худой мужчина в темных очках, видимо надетых ради защиты глаз от мерцания свечей. Очки? Очки! Точно такие же очки Тони уже где-то видел прежде, и этот тонкий нос, и эти вымирающие остатки волосяного покрова головы, приклеенные к черепу. Знакомое сочетание, удивительно знакомое. Поднырнув, Тони появился на поверхности у кафельного бортика.

— Соунз, — прошептал. — Росс Соунз.

Агент ФБР посасывал соломинку, торчавшую из цельного кокосового ореха, и даже не поморщился, будто подобные водные встречи совершенно в порядке вещей. Лишь опустив орех, он позволил себе мимолетно сверкнуть глазами в сторону бассейна, тут же отведя взгляд.

— Я искал вас, Хоукин.

— Что ж, просто замечательно, потому что я вас тоже искал. Из чего это такого вы пьете, любопытно знать?

— Вы в беде, знаете ли. Это coco preparado, порой также называемый coco-fuerte. У неспелого кокосового ореха срезают верхушку, сдабривают кокосовое молоко ромом и охлаждают льдом.

— Похоже, как раз то, что мне надо. Пожалуйста, дайте-ка сюда.

— Вам известно, что…

— Мне известно, что я ничего не скажу, пока не выпью. Давайте.

Соунз небрежно огляделся, после чего поспешно сунул орех в протянутую ладонь Тони. Поставив орех на бортик, Тони сделал порядочный глоток. Чудесно. Пурпурный цветок, воткнутый в макушку ореха, чуточку развеселил, а ром с соком влили в его жилы новую жизнь.

— Когда я сказал, что вы в беде, Хоукин, я имел в виду большую беду. ЦРУ на очень высоком уровне запустило рапорт, что вы убили Дэвидсона. Да вдобавок превысили полномочия и завладели некой картиной. Предоставившие ее люди крайне огорчены, поскольку полагали, что вверяют ее нам.

— Минуточку, погодите-ка. Нам, мы, ФБР владеет ею, потому что, насколько мне известно, я пока что работник Бюро. А с убийством меня подставили.

— Есть свидетель…

— Да знаю я, он набил карманы и моими денежками. Но…

— Я вижу, вы уже допили, сеньор, так не желаете ли заказать еще? — беззвучно вынырнув из мрака, официант выжидательно замер.

— Что? Да, пожалуй. — На миг Соунз утратил хладнокровие, но тут же взял себя в руки.

— То же самое? А для вашего друга тоже принести?

— Да, несомненно, — подал голос Тони, с хлюпаньем втянув через соломинку последние капли напитка. — Я составлю компанию своему другу.

Кивнув, Соунз подождал, пока официант удалится, и лишь после этого продолжал:

— Картина у вас?

— Я знаю, где она. Но если меня уволили за убийство, я предпочту оставить ее у себя.

— Я не говорил…

— Нет, говорили. Послушайте, да разве у меня был хоть какой-нибудь повод для убийства Дэвидсона?! Идиотская мысль. Кто-то уже поджидал в номере, когда мы приехали, заколол его и вышел в дверь. Точка. Я этого не делал и больше ничего об этом не знаю. Этот двуличный цэрэушник Хиггинсон знает куда больше. Это он подставил меня, позаботившись, чтобы труп непременно нашли.

— Да, вполне вероятно. Мне ли не знать ЦРУ. Хотя остается вопрос о передаче вами сведений израильтянам.

— Каких сведений?! Они меня стукнули по голове и умыкнули. Я им ни слова не сказал из того, что они еще не знают. На самом деле их больше интересовал этот посредник Курт Робл. Еще Гольдштейн помянул фамилию Хохханде, которая мне ровным счетом ничего не говорит. Что же до картин, они все знают и не проявляют даже тени интереса.

— Требования секретности в этой операции соблюдались не слишком тщательно.

— Вот уж не говорите, это всем преуменьшениям преуменьшение. Кстати, к вашему сведению, секретная служба под названием Агенция Терца тоже вступила в игру.

— На вашем месте я бы не придавал ей особого значения. Она не из числа тех, кто представляет серьезную угрозу.

— Серьезную или нет, но лиха я с ними хлебнул предостаточно. К тому же они считают, что картины принадлежат им.

— В конечном итоге произведения будут возвращены в Италию, но в дар от американского правительства. Из-за этого дела Монте Капителло нам досаждали не один год, и мы хотим очистить свою репутацию раз и навсегда. Доставить доказательства, что весь бардак замыслили фрицы, что они подорвали музей и похитили картины, а мы возвращаем их столько лет спустя, чтобы все уладить. И когда будут раздавать почести, все узрят, что на самом деле парадом командовало ФБР.

— Великолепно. Что поднимает весьма важный вопрос. Ну же, говорите быстрей, я все еще пользующийся доверием служащий Бюро или нет?

— Приказа о перемене вашего статуса не давали.

— Вот именно. Картина-то у меня.

— Вы все еще в команде.

— Чудесно. Закажите еще парочку, напиток уж больно хорош. — Быстро осушив второй орех, Тони подобрал остатки, прильнувшие к мякоти. Роскошные ромовые воскурения вознеслись в мозг, и перед глазами в единой вспышке снова мелькнуло видение, идея, давно взлелеянная подсознанием и выпущенная из-под замка алкогольным ключиком. — Вот мой план. Встретимся, когда хотите, я принесу картину, и мы возобновим дружбу с того самого места, где она прервалась.

— За отелем бдительно наблюдают. Поэтому в городе…

— Не пойдет. Я вовсе не говорил, что это будет здесь. Дайте хотя бы сутки, и я доставлю картину в любую точку республики, куда только скажете. Но не в Акапулько. Я хочу вырваться из этого города, предоставив всем продолжать поиски здесь. Понятно?

— План сопряжен с риском. Сомневаюсь, что нам будет так уж легко вытащить вас из города.

— Сам выберусь.

— Будет лучше, если я возьму картину с собой.

— И это не пойдет, Соунз, старичок! И вы знаете, и я знаю, и оба мы знаем, что другие знают, что эта картинка — мой пропуск обратно. Боже, какой дивный кокос! — Тони потягивал коктейль из только что доставленного ореха, пока Соунз предавался безмолвным раздумьям.

— Ладно. Другого выхода не вижу. Встретимся в Куаутле, то бишь в Морелос к югу от Мехико. Поблизости есть курорт Кокойок. Мы в casita семь.

— Ни разу не слыхал о таком курорте.

— Он недалеко от Квернаваки.

— Что ж, о ней я слыхал, так что найду как-нибудь. Если повезет, буду там завтра же. В четверг, но только после сумерек. А Д'Изрения сказал, что мы должны вернуть картину в пятницу вечером, или вся сделка расстроится. А еще сказал, что выйдет со мной на связь в отеле в Мехико, куда я теперь не попаду из-за полиции. Так как же его найти?

— Это не проблема, фактически говоря, он уже связался с нами, весьма огорчившись тем, что картина у вас. Мы гарантировали, что она в пятницу будет доставлена в Куаутлу.

— Очень мило с вашей стороны, если учесть, что вы не имеете понятия о ее местонахождении. На доставку ее в Вашингтон для проверки подлинности и обратно остается совсем мало времени.

— Это мы тоже учли. Мы кооптировали специалиста из отдела живописи нью-йоркского музея Метрополитен. Я позабочусь, чтобы специалист встретил нас в Кокойоке. Все это, конечно, зависит от того, прибудете ли вы туда с картиной. Вам удастся?

— Не волнуйтесь, дело в шляпе. Но мне понадобится ваша помощь.

— Какая?

— Одолжите мне свои шорты и спортивную рубашку. Да не забудьте положить в карман рубашки хотя бы тысячу песо.

— Что вы собираетесь делать?

— Выпить еще кокосик, пока вы будете ходить, и держать свои планы при себе. Как вы сами сказали, секретность в этой операции соблюдают дерьмовенько.

Соунз поколебался, но, видимо, уяснил, что выбора нет. И ушел, не проронив ни слова, — Тони пришлось самому подозвать официанта и заказать еще порцию, — зато вернулся очень скоро, неся одежду, завернутую в полотенце.

— Деньги там? — уточнил Тони, в последнее время тоже заработавший привычку подозревать всех и вся.

— Тысяча, как вы и сказали.

— Ладно. Я поплыву на улицу, а вы за мной. Оставьте вещи у бассейна и ступайте. Увидимся в Кокойоке.

— Что вы собираетесь делать?

— Это мой секрет.

Тони с улыбкой прижал указательный палец к губам, сдержав отрыжку. Это и вправду его секрет, видит Бог, никто и не узнает.

Глава 8

Неся под мышкой завернутые в полотенце вещи, Тони двинулся вдоль берега моря. Вода прохладнее, чем в бассейне, очень приятно. Полицейские осадили аэропорт, автовокзал, «Хилтон», все на свете. Ха! А задержать его не смогли. Думали, что смогут, но не смогли. Тони двинулся вперед по колено в воде, дружелюбно помахав рукой охраннику отеля, стоявшему в конце пляжа, где изящный волнолом и отнюдь не изящная колючая проволока отделяли счастливую туристскую обитель от плебейского пляжа. Тот дружески помахал в ответ, потому что обязан предотвращать несанкционированное вторжение, и не его дело, если гость отеля намерен удалиться подобным образом. Небось из-за любви или отсутствия таковой эти гринго совсем не похожи на мексиканских жен; есть множество поводов, чтобы украдкой ускользнуть навстречу пьянящим радостям чудесного города.

Зайдя по пояс, Тони обогнул барьер, держа сверток над головой, чтобы не намок. На пляже парочки наслаждались прохладой вечера, и Тони шагал дальше, пока не нашел укромное местечко под прикрытием щита, возглашавшего о достоинствах пива Carta Blanca.[105] Тут он стащил с себя и выбросил мокрые трусы, натянув взамен чуточку мешковатые и не в меру красочные шорты. Рубашка оказалась им в тон — буйные цветочные джунгли, к счастью, во тьме почерневшие. Зато в кармане похрустывала пачка банкнот. Чудесно! Итак, метаморфозы начались. Выйдя на проспект, Тони затерялся в толпе прохожих, одетых в такие же и даже более экзотические наряды, и двинулся в сторону центра города.

Первым делом он приобрел пару сандалий у придорожного торговца. В пачке были только банкноты по сотне песо, и купчишка ворчал, что купюра слишком крупная, пока Тони не предложил удалиться без покупки, после чего торговец тут же сумел разменять деньги в магазине. Напоследок Тони выяснил, как дойти до рынка, где намеревался исчезнуть окончательно.

Асфальт еще источал дневной жар, только усугубляя жажду, иссушившую Тони горло и оседавшую мучнистым налетом на зубах. В попытке избавиться от этих симптомов, он задержался в забегаловке под открытым небом ради бутылки холодного пива. Оно очень помогло, но лишь на время. Старший шпион — как там его звали, Тимберио, что ли? — говорил, что после снотворного будет мучить жажда, и был, несомненно, прав. Подкрепившись на время, Тони покинул центральную улицу, нырнув в тесный переулок, ведущий к ярким огням и суете рынка.

Mercado central. Центральный рынок. Подобный есть в каждом мексиканском местечке, достаточно большом, чтобы претендовать на звание города. Каждый чем-то отличается от других, но в общем и целом все рынки похожи друг на друга. Открыты семь дней в неделю, хотя в определенные дни наплыв возрастает. Лотки, киоски, прилавки, навесы, закоулки, торговцы, побирушки, шум, музыка, уличные оркестрики — mariachi, нищие, что-нибудь для каждого, все на продажу. Фруктовые ряды, прилавки, сгибающиеся под тропически яркими грудами — желтые, зеленые и красные бананы, желто-оранжевые манго, лиловые плоды кактусов. Знахарь, разложивший сушеные ароматные травы, каждая аккуратно снабжена этикеткой, описывающей ее лечебные достоинства; вот этот порошок грубого помола от подагры и ревматизма; этот чудесный цветок от рака, а тот от хворей печени. Повсюду царит атмосфера суматохи и громадного оживления, мясные ряды источают запах парной говядины, свежезабитые туши разделывают и подвешивают на крюках, под ногами шныряют тощие псы с выпирающими ребрами, подхватывая ошметки мяса и уклоняясь от сердитых пинков. Чуть подальше, ради близости снабжения, закусочные и ресторанчики аль-фреско, шипящее на углях мясо, поджаривающееся на глазах у посетителей, громадные котлы с фасолью, горячие похрустывающие тортильи, посетители стоят и сидят на табуретах спинами к оживленной толпе.

Все на продажу: ножи, мачете, матрасы, мотыги, упряжь, кнуты, лифчики, велосипеды, все есть, все можно купить. А среди крупных лавочников одинокие торговцы — мужчина, сидящий на корточках с горсткой лаймов в протянутой ладони, женщина с деревянным лоточком, где разложены сигареты из одной-единственной пачки ради продажи поштучно, а рядом с ней — продавец, укладывающий в крохотные бумажные фунтики живые древесные личинки, так ценимые в качестве ингредиента соусов.

Тони ринулся в оживленную сутолоку, отираясь плечами и наступая на ноги другим и даже не пытаясь избежать подобной же участи. Первым делом торговец шляпами с бесчисленными ярусами темных сомбреро, проигрывающих на широких, загнутых кверху полях нескончаемый сюжет. Покупка — незатейливое белое соломенное сомбреро, и дальше в путь. Пиво, чтобы промочить горло. Белые штаны, белая блуза — повседневная одежда батрака или фермера. Вещи аккуратно завернуты в газету, мачете для большей достоверности, затем все вещи спрятаны в соломенный морраль — корзину, которую можно носить в руке или через плечо. Подмигнув непонятно кому, Тони запетлял среди рядов, чтобы убедиться в отсутствии слежки, в сторону бетонного бункера общественного туалета. Здесь, в кабинке с металлическими стенами, преображение завершилось. Вошедший в заведение турист-янки бесследно исчез, его вещи, завернутые в газету, отправились в морраль, и на улицу вышел человек из народа, какими мексиканская толпа кишмя кишит. Тони стал невидимкой.

Не помешало бы чуток отпраздновать это событие, и Тони повлекли к себе хлопающие двери кантины под названием «La Cucaracha». Лицо у него достаточно смуглое, волосы достаточно черные, испанский достаточно хорош для подобной маскировки. Полицейские его даже не увидят, не разглядят шпиона-гринго в простом фермере. Удача гарантирована. Нырнув в волны табачного дыма и громкой музыки, несущейся из музыкального автомата, Тони пробился к деревянной стойке и окликнул бармена:

— Пива!

— Пиво тут теплое, не советую.

Сказавший это — высокий, широкоплечий, одетый точь-в-точь как Тони — стоял рядом, сжимая в громадной ладони крохотный стаканчик, с видом безмерной скорби, лишь усугубляемым длинными обвисшими усами.

— А что посоветуешь? — поинтересовался Тони, заранее предвкушая ответ.

— Мескаль, — пробубнил тот мрачно, хотя сам наслаждался напитком вовсю; просто такова его обычная манера. — Который из Текилы.

— Очень славная мысль. Не составишь компанию?

— С удовольствием. Меня зовут Пабло.

— Антонио.

Неспешно, предвкушая удовольствие, каждый лизнул подушечку большого пальца, чтобы прилипла вытряхнутая из солонки соль, сжал ломтик лайма между указательным и соленым большим пальцем, другой рукой приподнял стаканчик с прозрачным дистиллятом даров сока агавы, после чего приступил к приятному ритуалу: лизнуть соль, отхлебнуть текилы, откусить лайма, смешивая все вкусовые ощущения во рту в неописуемо дивной комбинации, ибо, как утверждают знатоки, иным способом пить текилу просто нельзя.

— Теперь моя очередь покупать выпивку, — заявил Пабло.

— Не обижайся, но я не согласен. Недавно скончавшийся дядюшка моей жены оставил по завещанию небольшую сумму денег, и я их получил. Дядюшка был славным человеком, любил выпить, так что я куплю на дядюшкины деньги бутылочку, и мы выпьем за него.

— Очень верная и добрая мысль. Сразу видно, что человек был хороший. — Пабло громко постучал толстым донышком стакана о стойку, и бармен поспешил доставить заказ.

Когда уровень жидкости в бутылке заметно поубавился, под конец интересного анекдота о каких-то ворованных курах Тони упомянул о разыгравшемся аппетите. Угрюмо кивнув в знак согласия, Пабло снова постучал стаканом.

— Два сандвича!

Тони не без трепета смотрел, как бармен раскроил две булочки пополам, выудил из громадной стеклянной посудины два очень зеленых, длинных и исключительно жгучих перца и втиснул их в булочки. Затем, продолжая смаковать, полил хлеб из кувшина каким-то острым соусом, даже чуть более жгучим, чем сам перец, и уж тогда выложил готовый продукт на стойку. Пабло ел, мерно откусывая раз за разом, с тупой решимостью тщательнейшим образом пережевывая каждую порцию, а покончив с едой, слизнул с кончиков пальцев последние капли соуса. Тони тоже съел свой сандвич, наслаждаясь каждым укусом, хотя слезы струились из глаз ручьями; давненько он не практиковался. Потом они хлебнули текилы, чтобы питательные сандвичи лучше усвоились.

Чуть подальше у стойки вдрызг пьяный человек громогласно провозглашал, дескать, Халиско — лучший город в Мексике, а все остальные города построены из кизяка; словом, сущую неправду, и когда эти декларации стали чересчур назойливыми, ему съездили по физиономии и вышвырнули за порог, так что разговоры естественным образом обратились к родным пенатам. Пабло оказался родом из деревеньки Теноцтлан, здесь же, в штате Герреро, тут недалеко, и понял, поскольку всегда придавал значение подобным вещам, что Антонио не из Герреро, а более далекого штата.

— Правильно. Я из Калифорнии.

— Во куда забрался! Ну, хотя бы на том же берегу.

Разумеется, он решил, что речь идет о штате Баха-Калифорния, а не расположенном чуть повыше американском штате, но прежде чем Тони успел поправить его или хотя бы подумать, стоит ли это делать, как подал голос еще один человек, стоявший рядом:

— А я из деревни Куаиникульпа, которую неграмотные зовут Куихлой, и это сразу видать по моему виду.

Пабло кивком подтвердил его слова, но Тони, сколько ни щурился, так и не высмотрел оснований для подобного утверждения. Человек как человек, ничуть не отличается от остальных посетителей кантины, хоть и смуглей обычного, так что Тони был вынужден поинтересоваться, почему.

— Ты нездешний, так что твое невежество вполне можно понять. Много лет назад, когда сюда возили рабов из Африки, было одно гордое племя, которое не могли поработить, и звали его банту. Банту захватили корабль, в котором их везли, поубивали своих тюремщиков. Говорят, те померли ужасной смертью, но по заслугам. Потом банту высадились на сушу, скрылись и основали нашу деревню. Очень давняя история.

— В те дни они были чересчур задиристы, чтоб стать рабами, — заметил Пабло, когда все трое выпили в честь бежавших рабов. — В школах нас пичкают лажей. Испанцы обратили в рабство всех индейцев.

— А когда у них не было нужды в рабах, они убивали индейцев, — вставил Тони. — Мне ли не знать, я ведь индеец.

— Я тоже индеец.

— А я банту.

— Мое племя никто не поработил. Вы слыхали об апачах?

— Я слыхал. Живут далеко на севере, в Чихуахуа.

— Вот именно, и в Соноре тоже, и в штатах Северной Америки. Нас никто не обратил в рабство. Мы сражались и гибли, но рабами не становились.

— Но теперь мы рабы, — с бездонной горечью проронил Пабло, помрачнев еще более прежнего. — Говорят, революция еще идет, да только все враки. По правде нам надобна новая революция, чтоб скинуть старую революционную партию. Все деньги у них, а у нас шиш.

— Чтоб я тут не слыхал подобных речей! — прикрикнул бармен. — С подобными разговорами мотайте отсюда.

— Я говорю, что хочу. — Пабло стремительным движением схватил за горлышко почти пустую бутылку текилы и разбил ее о край стойки, добавив еще одну глубокую царапину к множеству подобных, видимо нанесенных тем же способом.

Однако бармен, прекрасно подготовленный к подобным инцидентам, поднял длинноствольный револьвер, который держал уже давно, и приказал ему убираться. Пабло с отвращением отшвырнул бутылочное горлышко — ничуть не унизительно отказаться от боя с обладателем пистолета — и вышел. Его друзья двинулись следом, прикрывая отступление градом отборнейших ругательств, в мельчайших подробностях описывающих бурную половую жизнь родственниц бармена. На улице Тони запнулся о какую-то кочку и ухватился за Пабло, неколебимого, как скала. Банту поступил точно так же, ведь теперь они братья. Так они и шли в обнимку, высматривая, где бы еще выпить. Вошли в «Sal Parado si Puedes», распевая «Гвадалахару», чтобы показать, что настроены по-революционному, а здешний владелец оказался то ли более терпимым, то ли разделял их политические симпатии, потому что их усадили за столик и принесли непочатую бутылку крепкого мескаля — настоящего, с червячком из авокадо на донышке, в качестве паспорта подлинности. Выпивка оказалась хорошей, да и червячок наверняка придавал ей особый смак, потом кто-то сказал, что в больших бутылках большие червяки, а в маленьких — поменьше. Остальные этого изумительного факта ни разу не замечали, поэтому послали за бутылками разных размеров, и действительно, в самой махонькой бутылочке, всего на одну порцию, червячок был не длинней ноготка на детском мизинчике. Раз уж бутылки принесли, Тони настоял, что снова заплатит, к ним подключились двое новых друзей; конечно же, содержимое бутылок надо прикончить. Примерно в это же время Тони начал смутно сознавать, что действительность перескакивает, как порванный и склеенный фильм. Крайне забавно. Попытался растолковать это банту, но время вдруг снова перескочило, и сидевший рядом уже мирно спал, положив голову на стол.

Прошло некое неизмеримое время, и они оказались в другом баре, хотя Тони не помнил дороги туда. Именно во время этого таинственного перемещения исчез Пабло, равно как и банту, наверняка оставшийся спать за последним столом. Однако уже появились новые друзья, было с кем разделить новую бутылку, и, когда у Тони возникли проблемы с розливом из нее, они прямо-таки горели желанием помочь. К тому времени он уже открыл, что сон на столе — отличная идея, и воспользовался ею, время от времени пробуждаясь, чтобы послушать дружескую беседу и снова проваливаясь в забытье.

Проснувшись в очередной раз, он был вынужден смахнуть разгуливающих по лицу мух, разбуженных низкими лучами восходящего солнца, вливающимися в распахнутую дверь. Приподняв веки, он тотчас же зажмурился, потому что свет раскаленной иглой пронзил глаза и вошел прямо в мозг. Сон боролся с дискомфортом, и дискомфорт победил. Тони залежал одну руку до онемения, а под ложечкой разливалась тупая боль. С немалым усилием ему удалось перевернуться и вытащить морраль, впивавшийся в бок. Но мухи и солнце вели себя чрезвычайно назойливо, и через некоторое время, испустив слабый стон, Тони открыл глаза в попытке понять, где находится. На полу. В баре. Один. Увидев, что он проснулся, хозяин заведения, прихлебывавший кофе за стойкой, пожелал Тони доброго утра. Тот смог выдавить в ответ лишь хриплый стон.

Чувствовал он себя хуже некуда. У сна свои физиологические законы — машинерия тела бездействует, а внутренние химические реакции происходят на пониженных оборотах. Теперь же, после пробуждения, тело начало посылать сигналы бедствия. Игла боли, через глаз вошедшая в мозг, оставалась на месте и даже язвила все сильнее, и в то же самое время — у него еще ни разу не было двойной мигрени — при попытке повернуть голову ее сжало, будто в тисках. Вдобавок к этой пытке внутренности раздирала мука, приходившая и уходившая с некоторой регулярностью. Не говоря уж о тошноте, всеохватной, сотрясающей мир тошноте, равной которой Тони еще не знал. С губ сорвался новый протестующий стон, полный чувства, продравшись сквозь пересушенное горло.

— Воды… — произнес Тони хриплым шепотом, и хозяин бара с пониманием кивнул.

— Вот, большой стакан, выпейте все.

Исхитрившись сесть, Тони взял запотевший стакан, но рука так тряслась, что вода начала расплескиваться, и ему пришлось крепко ухватиться за стакан обеими руками, чтобы сотрясения рук взаимно компенсировались. Усилие исчерпало всю энергию, имевшуюся в его распоряжении, и Тони привалился к стене, оставив стакан на полу рядом с собой, пытаясь составить связную мысль в парализованных алкоголем извилинах. Память неохотно возвращалась. «Хилтон», да, все началось там с этих чертовых крепленых кокосов, переполненных ромом. Покидая отель, он уже был на взводе, и последующее произошло вполне естественно. Испокон веку говорят, что индейцам пить не следует. Обычно он и не пил со времен армии, где алкогольное отупение вытесняло отчаяние. Он повел себя ужасно глупо, но, по крайней мере, все позади, и можно вернуться к воплощению плана, став слабей, бедней, но мудрей. Кстати, насколько именно бедней? Тони дрожащими пальцами обшарил карманы.

Какая там бедность, полное разорение. То ли его собутыльники обобрали его, то ли он все пропил, неважно. Деньги исчезли подчистую, без следа. Осталось лишь несколько медных сентаво, сущий пустяк. Пропали.

С этим открытием нахлынула ошеломительная депрессия, погрузившая Тони в бездны отчаяния, обрушив со вчерашнего Олимпа. Вчера он ходил этаким гоголем, искусным шпионом, вот как, суперагентом, способным на все. И совершенно опростоволосился за один-единственный день. Все пропало, все деньги без остатка, а вместе с ними и шанс на успех. Полнейший провал.

— После воды, — сообщил хозяин, — вы должны прихватить клок шерсти собаки, которая вас укусила. Это поможет избавиться от трясучки, telegrafista, как ее называют, потому что так работают с телеграфным ключом, это симптом питья текилы. Пройдет. Вот.

Почти под самым носом Тони появился стаканчик поменьше, до краев наполненный прозрачной и зловещей жидкостью, послужившей причиной его вчерашнего падения. Ноздри обжег острый, будто кактусовые иглы, аромат, и в тот же миг под горло подкатила желчь. Нет, никак.

— Выпейте, иного выхода нет. — Уж кому не знать, источник самый надежный.

Тони понял, что должен сделать это, протрезветь и поискать выход из тупика, выстроенного собственными руками, но заставить свою предательскую руку взять стакан — дело совершенно другое. Собрав жалкие крохи силы воли, он вынудил дрожащую конечность охватить стакан и опрокинуть содержимое в горло, пока тошнота не погнала его в противоположном направлении.

Текила устремилась по пищеводу, пылая, как лава, прожигая путь в желудок, где и взорвалась; Тони затрясся, как в лихорадке. Но пожар внутри угас, а вместе с ним и самые скверные симптомы, наконец-то дав дорогу некой толике вразумительных мыслей. Хозяин одобрительно кивнул. Еще бы ему не кивать, если изрядная часть финансов Тони теперь покоится в его допотопном кассовом аппарате. Выпивка, ночлег на полу и опохмел оплачены вперед. Пожалуй, с лихвой.

— Нельзя ли тут у вас умыться? — спросил Тони. От прикосновения ладони щетина на подбородке заскрежетала, как наждачная бумага. — А заодно побриться?

Полотенце и бритва были предоставлены ему относительно охотно, а твердый кусок желтого мыла сгодился и для мытья, и для бритья. Умыв, остудив и побрив измятое лицо и собравшись с мыслями, Тони не мог не признать, что чувствует себя получше. Теперь встал вопрос о деньгах. Куда более неохотно хозяин позволил ему сделать единственный телефонный звонок — должно быть, кредит исчерпывается; но звонок лишь принес очередной куда более неутешительный результат. Мистер Соунз выписался из «Хилтона» сегодня утром несколько ранее, несомненно, пока Тони храпел в пьяном ступоре, и теперь уже на полпути в Мехико.

Шаркая ногами, Тони побрел прочь из бара, жмурясь от яркого света; ноги сами собой понесли его вниз, к берегу. Найдя бетонную скамью под пальмой, он рухнул на нее, отчаянно пытаясь отыскать разрешение своей дилеммы, но в голову не приходило ничего путного. От берега с тарахтением отвалило зафрахтованное судно, издали донесся пароходный гудок. Тони погружался в черные глубины отчаяния, когда на скамейку рядом с ним кто-то сел. Тони даже не замечал новоприбывшего, пока тот не заговорил:

— Слушай, Джо, у тебя тут связи, ты смахиваешь на парня, знающего входы-выходы. Ежели наведешь меня на добрую травку, пару унций или побольше, то не пожалеешь. Ну, чего сказанешь?

Американец, увешанный фото— и кинокамерами, крикливо одетый и жаждущий удовольствий.

— Не говорить английски.

Рассерженный потенциальный крез пошел прочь, а Тони ощутил изрядное омерзение. Значит, вот как он выглядит? Как наркоман или что-то вроде. Вот уж действительно, докатился, дальше некуда.

Нет! Внезапно всколыхнувшаяся уверенность в собственных силах подбросила его, как пинок под зад. Никогда! Он просто отлично замаскированный иностранный агент, вот и все. Прекрасная маскировка, безупречная в мельчайших деталях, доведенная до идеала ночлегом на полу в пивной; может, он вообще пошел на это намеренно, ради большего правдоподобия. Иностранные агенты не переступают границ, когда дело доходит до работы. Ладно уж, он все-таки перебрал одну-две (одну-две чего? Бутылки?), но больше эту ошибку не повторит. Его легенда не лопнула, он по-прежнему относительно жив и здоров и занят своим делом. Разве что в карманах пустовато, вот и все. Сколько там было? Долларов восемьдесят, не больше, жалкая капля по сравнению с затратами правительства на эту операцию. Ему только-то и нужно, что еще немного денег, и он снова ринется в дело, скрестив шпаги в опасном поединке умов с лучшими из лучших.

Тогда-то у него и мелькнул первый проблеск идеи. Идеи далеко не лучшей, так что он отложил ее до поры до времени, чтобы поразмыслить над прочими, более надежными планами. Вот только складывались они с трудом, а если на то пошло, так и вообще не складывались. С большой неохотой Тони вернулся к первоначальному просветлению, вертевшемуся вокруг того факта, что единственными его знакомыми в Акапулько, кроме вчерашних собутыльников и уехавшего агента ФБР, были члены итальянской Агенция Терца. Нельзя ли обратить это знакомство себе на пользу? Опять же, на него работает тот факт, что там его считают опасным и умным агентом противника; если честно, то считают ошибочно, но эта вера укоренилась еще сильнее благодаря его впечатляющему бегству из их цепкой хватки. Теперь нужен только план, позволяющий воспользоваться преимуществами репутации, не подставляя себя под пули или отравленное спагетти. Тем более что они вовсе и не враги, поскольку в конце концов картины отправятся в Италию. Кряхтя от усилия, он включил мозг на все обороты.

Через полчаса Тони шагал прочь от скамьи, по дорожке, ведущей к успеху, как он надеялся; в любом случае, терять сейчас почти нечего. У берега в одиночестве жарился на солнце бетонный блокгауз общественного туалета, к нему-то Тони и направил стопы. Снова открывая дверь с табличкой «caballeros», он невольно подумал, что роль тайного агента вынуждает человека проводить в подобных заведениях массу времени. В сумрачном помещении не оказалось ни одного всадника,[106] вообще ни души, и Тони быстро переоделся, сунув пеона в морраль и вытащив на свет янки. Вещи после проведенной на них ночи чуточку помялись, но буйный растительный узор скрыл складки. Валявшаяся в углу газета могла очень пригодиться, хотя попавшийся на глаза заголовок отнюдь не вселял уверенности. «УБИЙСТВО В МЕХИКО: НАСИЛЬСТВЕННАЯ СМЕРТЬ». Он быстро пробежал глазами статью о незадачливом американском туристе, зверски убитом (больше никаких подробностей не приводили) соседом по номеру, сейчас скрывающимся от правосудия, однако полиция вот-вот настигнет его. Не очень утешительная статья. Разгладив газету проклятым заголовком внутрь, Тони завернул в нее одежду, мачете и шляпу, так что получился довольно аккуратный сверток. Пригладил волосы, смочив их, потом по очереди смыл под краном пыль и грязь с ног и сандалий. В зеркале отразился потрепанный гринго, но все-таки гринго. Настала пора второго этапа.

Дверь «El Restaurante Italiano» уже стояла нараспашку. Однако на сей раз Тони почти без труда устоял перед гастрономическими посулами заведения, уж слишком ярко стояли перед глазами воспоминания о прошлом визите. Не входя, он заглянул в дверной проем, подслеповато моргая в полумраке, пока не углядел официанта, сидевшего за столиком в глубине ресторана.

— Эй, ты! Скажи Тимберио, что я хочу увидеться с ним здесь. Сию минуту.

Услышавший голос официант поднял голову и выронил тарелку, вдребезги разбившуюся о пол, после чего подскочил с разинутым ртом и выпученными глазами. Тони, весьма удовлетворенный мнением итальянцев о себе, прервал паралич официанта, угрожающе махнув в его сторону свертком, так что официант шарахнулся и бегом припустил на кухню. Стремительно преодолев несколько футов, Тони встал возле угла, где мог просматривать улицу во всех направлениях, прислонился к стене и постарался напустить на себя зловещий вид. Вместо этого на лице представился похмельный синдром, и Тони изогнул губы, надеясь изобразить холодную усмешку.

Через считанные секунды из дверей выскочил Тимберио, не менее резко скрывшийся при виде стоящего неподалеку Тони. Во второй раз он осторожно огляделся и лишь после этого с опаской приблизился до расстояния шепота.

— Что вам надо?

— Поговорить о деле, как в прошлый раз. — Ухмылка. — Пока вы не забили тревогу, затеяв макаронное покушение.

— Извините, я был не прав.

— Надеюсь, вы говорите от чистого сердца. Я вернулся. И это ваш последний шанс — только потому, что время — деньги. У меня мало времени.

— Не сомневаюсь, что дело можно уладить.

— Назовите цифру.

— Пятьсот тысяч лир.

Сунув руку в сверток, Тони взялся за шляпу, после чего ткнул всем свертком в сторону Тимберио.

— У меня тут пистолет. Я стреляю без промаха, так что на сей раз без фокусов. Скажите «миллион».

Взмокший Тимберио отшатнулся.

— Да, миллион, это можно организовать.

— Так-то лучше. При мне картины нет.

— Оплата по доставке.

— Разумеется. Дайте мне тысячу песо сейчас, вычтете из платежа, когда я доставлю картину. Они нужны, чтобы заплатить человеку, приберегающему картину для меня, а также в качестве жеста доброй воли. — В этот миг из бурлящего котла внутренностей Тони кверху вознесся пузырь огненного газа, и Тони рассмеялся, чтобы скрыть звук отрыжки. Само собой разумеется, смех получился исключительно ненатуральный, с гулким отзвуком. Видно, приняв это за смех холодного убийцы, Тимберио снова попятился, не сводя глаз со свертка.

— Пистолет не понадобится…

— Смотрите же, если что. — Вынув руку, Тони сунул сверток под мышку.

— Я дам вам тысячу сейчас при одном условии. С вами пойду я и еще один оперативник.

Тони повертел заявление в голове так и эдак, но никакого выхода не нашел.

— Ладно, согласен.

Тимберио скрылся в ресторане, но довольно скоро вернулся в сопровождении крепкого молодца со шрамом через один глаз и бугрящимися под тонкой рубашкой мускулами, а также подозрительным брюшком — наверняка замаскированным пистолетом. Что ж, выбора нет. Тимберио с опаской огляделся, и только после этого передал Тони зеленую стопку банкнот. Пролистав их большим пальцем — вроде бы хватит, — Тони убрал деньги в карман.

— Пошли, — и зашагал вниз по холму, а его сторожевые псы следовали по пятам. — Ждите здесь, — распорядился он перед «Длинным кабанчиком». — Если я буду не один, сообщение о выдаче картины не передадут, таков уговор. Как видите, второй двери тут нет.

Неохотным кивком выразив согласие, Тимберио прислонился к противоположной стене, а его оперативник встал в очередь в тортильерию, откуда дверь прекрасно видна. Во всей красе своего образа гринго Тони вошел в заведение. Рыжеволосая с младенцем беседовала с потенциальным клиентом; подняв глаза на Тони, она кивнула.

— Пришли взять еще урок?

— Может быть. Но я хотел заглянуть в заднюю комнату. Кажется, оставил там полотенце.

Она апатично махнула рукой, пропуская его. В рабочей комнате не было не души, а из-за двери ванной доносился плеск льющейся воды. Там кто-то есть, так что управиться надо быстро. Футляр находился на прежнем месте под пирамидой ящичков. Приподнявшись на цыпочки, Тони вытащил его, в ужасе ухватился за раскачивающуюся пирамиду, грозившую обрушиться на него, восстановил равновесие конструкции и едва успел сунуть футляр с картиной в сверток, как дверь ванной распахнулась, и на пороге встал мужчина, в прошлый раз зазвавший его сюда.

— Вам что-нибудь нужно? — с подозрением поглядел он на посетителя.

— Просто хотел посмотреть, не забыл ли тут вчера полотенце. Нет, не похоже, так что до свиданья.

Тут же на выход, где к Тони почти сразу подключился почетный караул.

— Видели, как я передал сообщение? Все в порядке. Посыльный с пакетом встретит меня в условленном месте через десять минут.

— Где именно?

— Там, — указал Тони на знакомый побеленный блокгауз, вокруг которого в последнее время сосредоточилась изрядная часть его действий. — Встречаемся там.

Выбор точки рандеву не удивил ни одного из представителей Агенции Терца; быть может, это традиционное место действия шпионских игр. Однако оба тихо двинулись за Тони.

— Оставайтесь здесь, — велел Тони у дверей. — Связной будет в черном костюме, с плотно свернутым зонтиком под мышкой. — Господи, с чего это подобное взбрело в голову? Наверное, похмелье еще не выветрилось. — Пропустите его внутрь. Потом я вынесу картину.

— Я загляну. — Тимберио хотел было войти. — Может, он уже там.

— Нет, — громко, резким тоном отрезал Тони. Довольно одного взгляда внутрь, и весь план погорел. — Иначе все пропало. — Это уж точно.

Тимберио скрепя сердце отошел, заняв позицию в паре футов от входа, как и его помощник. Тони медленно вошел, но, едва скрывшись из виду, развил бурную деятельность. Если не преобразиться молниеносно, можно вообще ничего не делать. Через голову стащил рубашку, одна пуговица с треском оторвалась, затем шорты. Сзади послышалось ошарашенное ворчание единственного, кроме Тони, посетителя общественного заведения — старика, вышедшего из дальней кабинки.

— Чудесное утро, — проговорил Тони, подскакивая на одной ноге и натягивая белые штаны. Изумленно вытаращив глаза, старик смотрел, как Тони завершает преображение, нахлобучивает шляпу на голову, поспешно заворачивает картину и вещи в мятую газету, сует в висящий на плече морраль с торчащей кверху рукояткой мачете и направляется к двери.

Тони вышел, слегка приволакивая ноги, понурив голову, чтобы широкие поля шляпы заслонили лицо, и ссутулившись, чтобы выглядеть пониже ростом. В последний момент он даже слегка захромал, чтобы довершить метаморфозу. Затаив дыхание, он прошел мимо Тимберио, промелькнувшего в поле зрения в виде брюк и пары остроносых, отполированных до зеркального блеска туфель. Затем мимо второго агента… Все еще никаких тревожных криков. Оба высматривали облаченного в черное посыльного с зонтиком и не обратили никакого внимания на прошаркавшего мимо простого крестьянина. Десять футов, потом двадцать, тридцать, до угла рукой подать… И тут сзади раздался рев отчаяния. Мельком бросив взгляд через плечо, Тони увидел, что старик разговаривает с итальянскими агентами, и сорвался на бег. За угол и вниз по улице, не обращая внимания на грохочущие в голове молоты.

Топот ног позади лишь подстегнул его.

Глава 9

Тони растворился в толпе — всего лишь капля в океане мексиканцев, в своей неброской одежде и широкополой шляпе ничем не отличающийся от них. Поворот в боковую улицу, на небольшой рынок с прилавками, выстроившимися вдоль тротуаров и на дороге. Когда же Тони наконец перешел с бега на шаг, а там и неохотно остановился из-за свирепых ударов уходящего похмелья, преследователи уже исчезли. На ближайшем лотке торговали прохладительным коктейлем из фруктовых соков: ананасового, папайи и апельсинового с кокосовым молоком — на сей раз без рома! — взбитых миксером в пену. Тони заказал большой стакан и пока пил, увидел одного из итальянцев, с обезумевшим видом пронесшегося прочь, но видение длилось лишь миг, и полной уверенности не оставило.

Отдышавшись, промочив горло, взяв похмелье под контроль, Тони углубился на рынок, и чутье привело его в продуктовые ряды, где утренняя торговля была в самом разгаре. В ближайшей закусочной как раз освободился табурет, и Тони сразу занял его. От роскошных ароматов сразу слюнки потекли, под ложечкой мучительно засосало от голода. Парочка энчилада[107] с козлятиной, политых роскошной красной подливкой, в сопровождении солидной порции жареной фасоли весьма помогла избавиться от этих мук.

— Передайте приправу, пожалуйста, — попросил сосед по узкой стойке. Они сидели плечом к плечу, склонившись вперед, чтобы сумки толкущихся позади людей не задевали их. Тони подвинул к нему блюдо, переполненное свеженарезанными перчиками чили, помидорами, чесноком и луком, а потом и сам взял себе изрядную порцию.

— Я ищу местечко, где живет мой двоюродный брат, — сообщил он соседу, прилежно собиравшему последние драгоценные капли со своей металлической тарелки при помощи половинки тортильи, — сухопарому старику неопределенного возраста, где-то между пятьюдесятью и девяноста годами, с жиденькой седой бородкой. Тот кивнул, признавая столь занимательные сведения, предоставленные совершенно бесплатно, но желания отозваться не ощутил. — Он говорил, что оно под Акапулько по дороге на Чильпансинго.

— Должно быть, Лас-Крукес.

— Нет, название было другое.

Старик проглотил остатки тортильи, аккуратно вытер руки о штаны, после чего принялся считать на пальцах, мозолистых и скрюченных от тяжелого многолетнего труда.

— Это первое. Потом идут Эль-Квенадо и Эль-Трейнта.

— Вот, последнее, оно самое. Не знаете, где останавливается автобус, идущий туда?

— Два квартала вперед и один направо.

— Тысяча благодарностей за помощь.

Чувствуя себя не в пример лучше, Тони прошагал два квартала вперед и один направо и с радостью узрел то, на что и рассчитывал. Небольшая толпа фермеров, возвращающихся с рынка, держа над головами свертки, корзины и непроданных кур, медленно втискивалась в двери автобуса третьего класса — ржавого, помятого, с потрескавшимися стеклами и лысыми шинами почтенного старца, почти отслужившего ветерана с гордым названием «La Nave del Olvido». Тони вклинился в толпу, став ее частью, и вместе с ней поплыл к дверям машины.

Автобусы третьего класса — мексиканская палочка-выручалочка. Они ходят повсюду, где только есть мощеные дороги или хотя бы проселки, они связывают крохотные деревни с городами, давая фермерам возможность за ничтожную плату отвезти на рынок свою кукурузу, яйца, кур, свиней, фасоль и вернуться с мануфактурой, солью, ребосо,[108] кофе, гвоздями. Проявив старание и немалое терпение, а также полнейшее равнодушие к неудобствам, на этих автобусах можно проехать Мексику вдоль и поперек, потому что их маршруты проложены повсюду. Можно ли придумать более удачный способ покинуть Акапулько! Затерявшись в толпе, как простой фермер, тарахтеть из города на сумасшедшей скорости целых двенадцать миль в час, — мимо востроглазых служителей закона, высматривающих злокозненного североамериканца, — под скрежет трансмиссии, на самой нижней передаче вверх по склонам холмов и дальше с ветерком.

Через час автобус со скрипом остановился в Эль-Трейнта, и Тони на трясущихся ногах ступил наружу. Если выезд из города и охранялся полицией, Тони ее не видел со своего места между пуком бус, очумело таращившимися курами и двумя мужчинами, всю дорогу спорившими о местной футбольной команде и пытавшимися вовлечь в дискуссию и Тони. Предприятие рискованное, что и говорить, и Тони заплетающейся походкой побрел к ближайшей лавке у дороги. Внутри на полках выстроились аккуратные шеренги бутылок. Тони окинул мимолетным взглядом выставку мескаля и текилы, нет уж, довольно, спасибо, сыт по горло, и остановил выбор на агуардиенте — прозрачном, опасном дистилляте сахарного тростника, крепком сверх всякой меры. Выбрал бутылку среднего размера, запечатанную черной пробкой, заплатил и перед уходом снял пробу ее воспламеняющей способности; лавочник одобрительно кивнул, когда Тони со счастливым вздохом утер губы тыльной стороной ладони.

На улице апрельское солнце палило, будто уже настал август. Двумерное местечко вытянулось вдоль шоссе, обрамляя его с двух сторон двумя рядами домов. Сверкающие автомобили туристов и дизельные грузовики, изрыгающие черный дым, проносились мимо; дети безмятежно играли на утоптанной земле единственной в местечке улицы. Прилавок под кровлей из пальмовых листьев торговал яркими тропическими фруктами, и американская чета торговалась за манго, пуская в ход институтский испанский. Сильно сбив запрошенную цену, они победоносно укатили со своими приобретениями, а Тони тут же купил тот же фрукт за четверть уплаченной ими цены; словом, все стороны остались вполне довольны собой. Мачете нарезал манго сладкими ломтями, прекрасно сочетавшимися с агуардиенте. Ожидание автобуса прошло на славу, сам автобус оказался полупустым, так что Тони даже нашел свободное сиденье. Составивший ему компанию человек составил компанию и по части выпивки, в благодарность поделившись с Тони нашедшимися в котомке еще теплыми тортильями с фасолью. Вверх, вверх, скрежет трансмиссии на поворотах, с обеих сторон стена джунглей, сквозь облака, полосами липкого тумана пересекающие дорогу. Вскоре в бутылке не осталось ни капли, и оба путника мирно уснули, прислонившись друг к другу. Так прошло утро и порядочная часть дня. Горы, дорога, остановка в каждой деревушке, где дожидающиеся пассажиры махали автобусу руками. Наконец, машина перевалила через самый высокий перевал и начался неуклонный спуск в чудовищную чашу плоскогорья, к столице штата — Чильпансинго.

Именно здесь Тони решил, что сыт по горло этим архаичным способом странствий. Жаловаться не на что, он участвовал в массе занимательных бесед, опорожнил не одну бутылку, взамен отведав великолепные образчики домашней стряпни. Но ноги уже гудели, а пятая точка мучительно ныла, обратившись в сплошной синяк; подобный транспорт не рассчитан на длительные путешествия. Здешняя полиция наверняка не разыскивает его, а если и разыскивает, то проверяет автомобили и автобусы первого класса; зато автобусы второго класса достаточно комфортабельны и быстры. Поскольку до отправления нужного Тони автобуса на Куэрнаваку оставался целый час, Тони гулял по рынку, пока не настало время уезжать. Это дало ему возможность сделать несколько покупок: бритва с принадлежностями, большой красный носовой платок, сонник в бумажной обложке, суливший потрясающие откровения, пачка сигарет, коробок безопасных спичек и, наконец, пластиковая авиасумка для вещей — в прекрасном состоянии, почти не бывшая в употреблении. Бог знает каким ветром занесло этот сувенир Чехословацкого государственного аэрофлота в столь отдаленный уголок Мексики. Быть может, лучше не знать об этом, даже в соннике сказано, что многие тайны должны оставаться неразрешенными. Когда автобус тронулся в путь, Тони сидел на уютном местечке у окна, наконец-то вникая в истинный смысл появления в одном сне и змей, и зонтов.

Способ путешествия небыстрый, но безопасный. Из Куэрнаваки он поехал местным рейсом до Куаутлы, сойдя с автобуса в деревушке Кокойок вскоре после полуночи. Селение мирно спало, только перед входом в бар горел единственный фонарь, под которым сидел на стуле единственный человек, выпивая в одиночестве, зато чуть дальше в сторону манила путника россыпь огней «Асиенды Кокойок». В ее-то сторону и двинулся шаркающей походкой крестьянин Антонио — пока не скрылся из виду возможных деревенских наблюдателей. Вода на фермы подавалась по оросительному каналу, и дорога пересекала его темные воды по мостику. Под ним-то и укрылся Антонио, а вскоре оттуда вышел на дорогу турист-гринго Тони. Чистые ноги хлюпают в мокрых сандалиях, крестьянское одеяние, шляпа, мачете и картина спрятаны в авиасумку. Расправив плечи, Тони решительным шагом приблизился к узорчатой железной арке ворот, небрежно помахав рукой в ответ на салют охранника.

Внутри господствовала роскошь. Современный отель выстроили вокруг древней сахарной асиенды — ряда архаичных зданий с толстыми стенами, возведенными еще в шестнадцатом веке. Арочные акведуки по-прежнему несли над землей тихонько журчащую воду, на фоне темного камня стен сияли розовые цветы джакаранды, освещенные замаскированными светильниками. Тони выбрал дорожку, шедшую прочь от главного здания в окружении ровной травки и ароматов цветущего сада. Изрядную часть дня, пока транспорт нес его ближе и ближе к Мехико, находящегося в каких-то пятидесяти милях отсюда, Тони все отчетливее и отчетливее ощущал присутствие полиции и мрачную участь, которую та ему уготовала. Даже в своем пасторальном обличии он с опаской посматривал на любого блюстителя порядка, а уж снова превратившись в янки, проникся немалым страхом. Одна лишь мысль о ярко освещенных вестибюлях и рентгеновских взглядах клерков повергала его в трепет. Соунз сказал, что будет в каком-то там casita семь, так что Тони принялся исследовать обширную, запутанную территорию, высматривая нечитабельные номера на дверях. В конце концов неизбежное случилось. Когда Тони зажег спичку, чтобы прочесть крохотную табличку, из-за угла вышел человек в форме.

— Не могу ли я вам помочь, сэр?

Жаркая волна ужаса немного схлынула, когда Тони осознал, что форма принадлежит не блюстителю порядка, а служителю отеля, снова наклонился вперед, поскольку при неожиданном появлении качнулся назад. Спичка догорела, Тони выронил ее со сдавленным проклятием. Служитель все ждал. Покачивание и ворчание навеяли воспоминания о вчерашнем состоянии, и Тони сразу принял новую маскировку.

— Коман… комнату не могу найти… ходил вот в бар, а обратно никак. Хочу найти cashetta номер семь. — И снова покачнулся для большего правдоподобия.

— Будьте добры, следуйте за мной.

Отлично вышколенный, добрый и верный слуга; Тони затрусил следом за ним, выудив банкноты, чтобы дать щедрые чаевые, когда оба подошли к домику с позолоченной семеркой под лампочкой в решетчатом железном колпаке. Под шуршание денег и бормотание благодарностей Тони нажал на ручку двери, старательно отворачиваясь от света. К счастью, дверь оказалась незапертой, Тони протиснулся в темноту и принялся шарить ладонью по стене в поисках выключателя. Но тут же в его бок уткнулось что-то твердое, а высокий голос прошипел в ухо:

— Хоть пальцем шевельнешь, и ты покойник!

С трудом сдержав желание подскочить, порожденное этим заявлением, Тони замер абсолютно неподвижно. Жесткий предмет еще глубже вдавился ему в почки, а голос, видимо удовлетворившись подобной реакцией, пискляво позвал:

— Ладно, открывайте!

Тотчас же дверь в конце входного тамбура распахнулась и вспыхнул свет. Тони заморгал, а потом сквозь прищуренные веки поглядел на нападавшего. Твердый предмет, как и предполагалось, оказался пистолетом — очень большим, иссиня-черным и ужасно зловещим. Его обладатель — правда, розовый, а не черный — выглядел не менее зловеще: веснушчатый, рыжеволосый парень с бесстрастным лицом и квадратной головой, крепко насаженной на толстую шею тяжелоатлета. Рубашку распирали столь же громадные мышцы, а предплечье бугрилось такими узлами, что, казалось, нажми он на спусковой крючок, и пистолет будет раздавлен, как пластилиновый.

— Опустите, Шульц, он наш, — произнес знакомый голос. Агент ФБР Соунз поднялся из-за мягкого кресла, держа столь же впечатляющее ручное оружие.

— Я думал, меня ждут, — рассердился Тони.

— Лишняя предосторожность не повредит. Агент Шульц, это агент Хоукин.

— Зови меня Билли, — сказал агент Шульц своим удивительно тоненьким голоском, протягивая мускулистую ладонь. Тони осторожно пожал ее, опасаясь, что его собственная ладонь вот-вот превратится в жмых. Ощущение было такое, будто пожимаешь полено. — Наверно, ты тот самый Тони Хоукин, про которого мы столько слыхали в Бюро.

— Наверно, это я. — На Тони вдруг навалилась страшная усталость. Он с наслаждением плюхнулся в кресло, из-за которого выбрался Соунз, выпустив сумку на пол. Соунз поглядел на нее.

— Картина Челлини там?

— Там. Налейте мне выпить, большую порцию скотча с содовой, льда побольше, а я пока вытащу ее.

Они обменялись любезностями, причем каждый с большим удовольствием получал, чем отдавал. Пока Соунз разворачивал футляр, Тони основательно приложился к стакану.

— И не думайте, что привезти эту штуку сюда было легко.

— Ничуть не сомневаюсь. Как вам удалось проскользнуть мимо полиции?

— Профессиональный секрет. Куда важнее в данный момент, как вы собираетесь доставить ее в Вашингтон, проверить подлинность и доставить обратно к завтрашнему вечеру, чтобы вовремя вернуть Д'Изернии?

— Вы что, пили? Я же сказал вам в Акапулько, что мы привезем специалиста сюда.

— Да, конечно, как-то вылетело из головы в потоке событий. — Вернее, вылетело из головы в потоке спиртного. Соунз угодил почти в яблочко: вчерашний вечер так и зияет пробелами.

Осторожно вынув картину из футляра, Соунз поднес ее к свету, а Билли заглянул ему через плечо.

— Просто изумительный колорит, — пропищал мускулистый агент.

— А как дела с дальнейшими этапами? — Тони с наслаждением допил виски и принялся грызть кубик льда.

— Мы доставили специалиста сюда.

— И кто он? Билли Шульц?

Билли радостно улыбнулся подобному предположению, но Соунз отмахнулся от него:

— Нет. Он наш запасной оперативник. Специалист. Знаток живописи находится в соседней комнате.

— И ломает голову, когда его впустят, — прошелестел от двери вкрадчивый, хрипловатый голос.

— Входите, я как раз собирался вас позвать. «Святой Себастьян» здесь.

Она переступила порог — широкобедрая, длинноногая девушка в короткой юбке, с ниспадающими ниже плеч светло-русыми волосами. Круглое лицо привлекательно на славянский манер, грудь пышная, тоже по-славянски, настолько пышная, что верхняя пуговка блузки не выдержала напряжения и расстегнулась. Пришедшая бросила на Тони из-под длинных ресниц взгляд темных глаз, один из которых был прищурен из-за дыма от сигареты, вертикально торчащей из серебряного мундштука в виде курительной трубки, крепко зажатого между зубами.

— Я Елизавета Злотникова, — поведала она с русским акцентом, легким, но неустранимым.

— Тони Хоукин. — Слегка потрепыхался, будто хотел встать с кресла, но остался сидеть, протянув руку снизу-вверх. Сжав его ладонь, она дважды крепко, от локтя тряхнула ее, будто качала воду рычажным насосом.

— Мисс Злотникова — наш эксперт, — пояснил Соунз, вручая ей панель. — Кооптирована из нью-йоркского музея Метрополитен. Специалист по реставрации и датированию. Картина настоящая?

С огромным уважением взяв картину, девушка поднесла ее к свету, медленно поворачивая то так, то эдак. Потом, прищурив глаз от дыма, сквозь зубы, сжимающие серебряный мундштук, прошептала по-русски: «Боже мой!»

— Что вы сказали?

— Это всего лишь выражение восторга, вырвавшееся у меня непроизвольно.

— Значит, произведение подлинное?

— Окончательно утверждать не могу, пока не сделала химический и спектральный анализ проб дерева и краски. Кроме того, надо сделать рентгеновское просвечивание доски. Тогда можно будет говорить наверняка.

— Что нам и требуется. Но вы можете сказать хоть что-нибудь, вынести предварительное профессиональное суждение или что-нибудь вроде, на которое мы могли бы опереться?

— Могу. Потрясающий колорит, рука гения. Если это и подделка, то настолько потрясающая, что ее автор должен быть мастер.

— Недурно. Вы согласны, Хоукин?

— Да, целиком и полностью!

Елизавета Злотникова бережно уложила картину в футляр и обернулась к Тони, глядя на него поверх тлеющего кончика сигареты, словно через прицел дымящейся пушки.

— Я и не знала, что вы тоже эксперт, этого мне не сказали. Из какого вы музея?

— Это не так просто…

— В самом деле? Пожалуйста, растолкуйте.

— Довольно, — оборвал Соунз. — Незачем вам располагать сведениями о секретной операции. Не приступить ли вам к анализам?

— Час уже поздний.

— Сталин любил работать ночами, — радостно изрек Тони. — Говорят, в такие часы ему работалось лучше всего.

— Что за инсинуации?! — Мундштук снова нацелился на него, будто смертоносное пушечное жерло. — Вы что, хотите сказать, что я тайная сталинистка?!

— Нет, конечно, ничего подобного. Просто, знаете ли, мне казалось, что раз вы русская, то ночная работа, знаете ли… — Голос Тони упал до шепота и прервался под арктическим взором безжалостных черных глаз.

— Я приехала сюда не за тем, чтобы выслушивать оскорбления. Мне официально предоставлено политическое убежище от гонений на художников, теперь я жительница Соединенных Штатов. Вам следует извиниться.

— Извиняюсь, от всей души, я вовсе не хотел вас обидеть.

— Приступайте к анализам, будьте добры, — безапелляционно вклинился Соунз. Елизавета Злотникова поразмыслила над извинениями, в конце концов приняла их, надменно фыркнув, унесла картину в другую комнату и захлопнула за собой дверь.

— Зачем вы это сделали? — вопросил Соунз.

— Да не делал я ничего, просто отпустил реплику. И чего это все такие обидчивые?

— Она решила, что вы обвиняете ее в шпионаже в пользу Советов.

— Ну, вообще-то нет, у меня и тени мысли такой не было, раз нас сюда вытащило ФБР.

Наклонившись к самому уху Тони и прикрывшись ладонью, чтобы не дай Бог не подслушали, прошептал:

— Постарайтесь, чтобы подобное не повторилось. Не следует будить ее подозрений. Так уж выходит, что она и вправду советский шпион.

— И вы вовлекли ее в эту операцию?!

— Потише. Да, все было спланировано заранее. Мы не хотим, чтобы она знала, что ее легенда лопнула, так что позволим ей получить здесь сведения, не представляющие для Советов ни малейшего интереса.

— С чего бы это? По-моему, все остальные очень даже заинтересованы.

— Благодаря этому в следующий раз, когда мы передадим сведения через нее, их сочтут достоверными, хотя на самом деле пойдет дезинформация. Так что больше никаких реплик о Сталине, будьте так добры.

— А можно попросить еще стаканчик?

— Я принесу, — чирикнул Билли.

— Составишь компанию? — предложил Тони, вжившийся в роль радушного хозяина еще со вчерашнего вечера.

— Спасибо, никогда не пью на работе.

«Зато я пью, — мысленно отметил Тони, — похоже, без перерыва. А ведь не пил с самой армии». И сделал изрядный глоток. Сказано было просто так или со значением? Если и со значением, то он значения не уловил.

— А как я отвезу картину к Д'Изернии?

— Все согласовано. Завтра…

Сквозь закрытую дверь из другой комнаты отчетливо донесся звон разбитого стекла.

От внезапного шума Тони, сидевший ближе всех, подскочил, расплескав виски, и схватился за ручку. Распахнул дверь, тут подоспели двое других агентов, и все трое стали зрителями немой сцены.

Осколки оконного стекла рассыпались по полу, а Елизавета Злотникова стояла перед разбитым окном — протягивая картину на улицу.

С той стороны мелькнуло мужское лицо. Затем и картина, и лицо исчезли.

Глава 10

— Задержите ее, Хоукин! — приказал Соунз, разворачиваясь и бросаясь прочь, на ходу выхватывая пистолет, вслед за Билли Шульцем, уже выскочившим на улицу.

Оба стремительно выбежали, размахивая пистолетами, а Тони обернулся к Елизавете Злотниковой, не выказывавшей ни малейшего желания скрыться. Вместо этого она ломала руки, содрогаясь от обуревающих чувств, жадно переводя дыхание раз за разом, — настолько порывисто, что, вздымаясь, впечатляющая грудь вырвала из петли еще одну пуговку. А в уголках глаз девушки набрякли две громадные слезинки.

— Что стряслось? — спросил Тони, но она лишь тряхнула головой, отчего слезы наконец излились и медленно заструились по щекам. Так они и стояли, глядя друг на друга через комнату, пока не вернулся Соунз, закрывший за собой дверь, но не опустивший пистолет.

— Ушел вчистую, совершенно бесследно. Шульц еще ищет, но толку от этого не будет, — отчеканил он слово за словом, и каждое дышало гневом; Тони впервые узрел, как Соунз проявляет хоть какие-то эмоции. — Ну, ты, говори, кто он, зачем ты это сделала, говори!

Елизавета Злотникова яростно смахнула слезы, наверное рассердившись на столь явно выказанную слабость перед лицом американо-фашистской гадины, протопала к столу и закурила, прежде чем ответить.

— Этого человека я не знаю, и ваше предположение оскорбительно для меня. Когда я проходила мимо окна, стекло разлетелось — должно быть, он с улицы наблюдал за мной, поджидая, когда я подойду поближе с картиной в руках. И по-русски приказал мне отдать ее. У меня не было выбора.

— Ты могла отказаться, он бы тебя все равно не убил, потому что ничего бы этим не выиграл.

Она резко выпрямилась, сердито выдохнув из ноздрей две струйки дыма.

— Вы забываетесь! Я не задумываясь пожертвовала бы жизнью ради этой чудесной картины, но он сказал, что сначала прострелит Челлини, а уж после меня. Я же сказала, выбора у меня не было.

Пожевывая нижнюю губу, Соунз задумался. Вернувшийся Билли Шульц пропищал:

— Ускользнул.

Оба одновременно заметили, что до сих пор держат оружие, и убрали его с глаз долой, признавая поражение, — по крайней мере, временное.

— По-моему, она говорит правду, — подал голос Тони. — Во всяком случае, я узнал человека за окном.

Рука Соунза снова дернулась к пистолету, но тут же неохотно опустилась.

— Вы случаем не потрудитесь уведомить меня о его личности… нет, погодите. Пойдемте со мной.

Увлекая Тони в другую комнату, он коротко кивнул второму агенту, одновременно ткнув большим пальцем в сторону Елизаветы Злотниковой. Шульц кивнул в ответ, оставшись рядом с девушкой. Прежде чем возобновить расспросы, Соунз тщательно закрыл дверь и нетерпеливо ждал, пока Тони смешает коктейль взамен пролитого и снова усядется в кресло.

— Учтите, я видел его лишь мельком, но спутать не мог. Его зовут то ли Наан, то ли Наум, что-то вроде этого. Он сабра, работает с Гольдштейном.

— А вы откуда знаете?

— Откуда знаю? Сами знаете, откуда! — Усталость, алкоголь и угасающие отзвуки утреннего похмелья давали себя знать. — Он один из тех, кто меня сграбастал, небось он-то меня и шандарахнул по голове. Крутой парень. Обрабатывал меня, пока Гольдштейн его не остановил, потом сам же отвез меня обратно в отель. Еще бы мне его не запомнить!

— Зачем ему картина?

— Незачем, в том-то и странность. Я же вам говорил, Гольдштейна интересует какой-то там Хохханде, я вам все об этом выложил. Его люди захватили меня по ошибке, приняв за Курта Робла. Обстоятельства сделки с картинами были ему известны, мне не пришлось ничего рассказывать. Он охотник за нацистами, а не похититель музейных ценностей.

— Однако все-таки похитил картину, если только этот субъект не действовал по собственному почину.

— Нет, навряд ли. У них что-то другое на уме. Гольдштейну что-то нужно от нас, это очевидно. Челлини ему нужен в качестве орудия переговоров. Свяжитесь с ним и спросите. Телефон под рукой.

— Секретные вопросы ни в коем случае не решаются по гражданскому телефону. Кто-то должен связаться с Гольдштейном, в этом вы правы. Я в данный момент возглавляю операцию и засвечиваться не могу. У Шульца другая специализация. Остаетесь вы.

— Только не я! Стоит мне сунуть нос в Мехико, как полиция схватит меня, на том и кончится. Вы что, забыли, что на мне висит обвинение в убийстве?

— Способ обойти это препятствие всегда найдется. — Соунз бросил взгляд на часы. — Операция начинается в восемь ноль-ноль утра. Сейчас поспите, вон там есть еще одна спальня. Я хочу потолковать с девушкой еще малость.

Осушив стакан, Тони отправился искать постель. Что ж, поспать — мысль просто замечательная. В город его ехать никто не заставит, это чистейшее самоубийство, надо сказать об этом утром. Но первым делом поспать. С этой мыслью он стащил с себя одежду и с наслаждением упал навзничь, уснув еще до того, как голова коснулась подушки.

Казалось, не успел он смежить веки, как рука Соунза настойчиво затрясла его за плечо, вырывая из блаженных глубин забытья. За окном пылало солнце, громко распевали птицы. Когда Тони удалось проморгать слипающиеся глаза, часы показывали семь.

— Завтракайте. У вас десять минут.

Соунз вышел, а Тони мутным взором оглядел завтрак, который вполне потянул бы на добрый час. Кофейник, разрезанные надвое булочки с прослойками из фасоли и сыра, яйца в остром зеленом соусе чили, завернутые в салфетки тортильи с пылу с жару, гуава, арбуз, апельсиновый сок, уж больно много всего. Хотя набивать желудок все же не стоит. Однако Тони поел очень плотно, восполняя множество пропущенных трапез, трапез выпитых, а не съеденных. Подобрав последние крошки, он принял душ, побрился, оделся и вышел, чувствуя себя не в пример лучше, намереваясь заявить Соунзу, что ни в какое Мехико не поедет.

— Вы будете в гриме, никто вас не узнает. Вы говорили, что знаете испанский. Достаточно ли хорошо, чтобы сойти за мексиканца, а не американца?

— Возможно. — Нечего Соунзу знать всю подноготную.

— Лучше уж наверняка. Данная фаза операции ни в коем случае не должна провалиться, иначе все вылетит в трубу. Картина должна быть здесь к шести вечера. Д'Изерния свяжется со мной в это время, чтобы оговорить последние детали. Дайте мне фотографию, Шульц.

Тот открыл большущий чемодан, содержавший только выдвижные ящики и ящички. Вытащил из одного фотоснимок и вручил Соунзу. Заглянув через плечо, Тони увидел собственный портрет, сделанный скрытой камерой, чуточку в ракурсе снизу, зато очень четкий.

— Где вы его взяли?

— Там же, где и всегда, — у китайцев. У полиции такое же фото. Надо изменить вашу внешность, чтобы она походила на снимок как можно меньше. Раз вы мексиканец, пожалуй, для начала подойдут усы, как, по-вашему, Шульц?

— Да, сэр, — жизнерадостно чирикнул тот, выдвигая ящик, напоминающий выстеленное волосом гнездо. — Какие-нибудь тонкие и черные, вроде ваших.

— У меня усы американские. Ему же нужны иностранные.

— Как это у китайцев?! — встрял Тони. — Они-то тут при чем?!

— У них тут резидент, живет прямо напротив «Жареных кур полковника Гландерса Миссисипи». Снимает всех подряд, кто туда входит. Операции ЦРУ интересуют многих. Он продает фото всем заинтересованным. Мы сами регулярно снабжаемся у него. Вот почему вам не следовало даже близко туда подходить.

— Боюсь, Дэвидсона пришили до того, как он успел поведать мне об этом. Значит, у полиции именно это фото? А также у израильтян, итальянцев и всех прочих? Удивляюсь, что Китайская Народная Республика продает и им, и нам.

— Не они, а другая компания, Тайвань. Она всегда интересуется, чем занято ЦРУ. Вот, попробуйте вот эти.

Усы оказались чересчур косматыми. Однако в арсенале было много других, и вскорости Билли удалось отыскать усы, подходившие Тони под цвет волос и достаточно обвисшие на концах, чтобы удовлетворить националистические предубеждения Соунза. Как только эта важная бутафория нашла свое место, Билли, оказавшийся отличным гримером, позаботился о дальнейшей трансформации. Искусно употребленный карандаш подчеркнул морщины у рта, приклеенные во рту липучкой вкладыши изменили форму щек и губ.

— Курьезный вкус, — прошамкал Тони.

— Глазом не успеешь моргнуть, как привыкнешь. Давай-ка теперь я горячими щипцами чуток завью тебе волосы, а потом хорошенько набриолиним их.

— Ты не перебарщиваешь?

— Ни капельки. Расслабься, жди и смотри.

Итог и вправду превзошел ожидания, признал Тони, любуясь незнакомцем, во весь рост отразившимся в зеркале. Черные остроносые туфли, сам он таких ни за что бы не надел, полосатые брюки с пузырями на коленках, охватывающие обширное буржуазное брюшко, — любезность гостиничной подушки, приклеенной пластырем к талии. Одна из ацетатных спортивных рубашек деликатного оранжевого флуоресцентного цвета с зелеными инициалами «РС» на кармане. Лицо совершенно чужое — толстощекое, волосы набриолинены, ноздри раздуты от кольцевых вставок, улыбка незнакомца сверкает двумя золотыми зубами, глаза скрыты за зеркальными солнечными очками, а на поясе висит их футляр.

— Ладно, слушайте внимательно, вот вам инструкции.

В душе Тони вдруг всколыхнулась паника. Все уверены, что он идет на задание, и подавать протест теперь слишком поздно. Соунз вручил ему листок бумаги.

— Выйдете из ворот вот здесь. Там уже ждет машина с водителем, вот ее номер. Садитесь в машину и велите водителю отвезти вас в Мехико. Не называйте адреса, пока не въедете в город. Последнее число — телефонный номер, по которому вы сможете вызвать шофера, когда вам понадобится машина. Запомните информацию наизусть, затем смойте бумагу в раковину. При контакте с водой она растворится.

Тони затвердил цифры; увы, слишком быстро, и настало время выходить. Билли выглянул на улицу, чтобы убедиться, что за дверью не следят.

— Умоляю, постарайтесь, чтобы картину не повредили. Это настоящий подлинник, все анализы подтверждают, — с искренним чувством попросила Елизавета Злотникова. Тони почувствовал себя обойденным.

— Ничего, если меня тоже не повредят? Это ведь моя шея в петле, знаете ли.

— Пора, — пискнул Билли. — Вокруг чисто.

— Больше нас не подводите, — напутствовал Соунз.

Тони выскользнул из домика, ломая голову, когда это он подводил Бюро. Не в первый уже раз его потянуло в прохладу и безмятежность Национальной галереи. Эта мексиканская затея летит под уклон, как валун с горы, с каждым оборотом впутывая Тони все основательнее. Он вышел не замеченный никем, кроме охранника у ворот, отсалютовавшего ему и распахнувшего дверцу черного «Кадиллака» с заученным номером. Кроме того, охранник стоял достаточно близко, чтобы расслышать место назначения, откуда следует, как минимум, что Соунз свою работу знает. Машина стремительно катила по платному шоссе, с боков открывался чудесный вид на долину и горы вдали, впереди, поближе — на затылок шофера и перхоть на плечах форменного кителя. Но слишком уж скоро машина нырнула в самобеглое пекло Мехико и остановилась напротив многофункциональной деликатесной. За всю поездку оба не обмолвились ни словом, не считая двух распоряжений. Проводив взглядом отъезжающий автомобиль, Тони вздохнул и зашагал навстречу своей участи.

На витрине золотыми буквами было написано «TOLTEC KOSHER DELICATESSEN». За ней был отчетливо виден сидящий пожилой господин в черном костюме и широкополой шляпе, проталкивающий суп сквозь окладистую бороду. За более длинным столом по соседству целая семья поглощала пищу с тарелок разнообразнейшей величины, явно наслаждаясь трапезой, а в глубине пара туристов потягивала пиво, с предвкушением поглядывая на стеклянную стойку. Полная молодая дама в белом раскладывала по тарелкам картофельный салат, капусту и острый перец, а знакомый субъект складывал толстые сандвичи с копченым мясом. Поднял голову и дружелюбно кивнул, когда Тони нехотя подошел к двери.

— Buenos tardes, senor. Agui hay una mesa para ti.[109]

Тони кивнул, впервые оценив грим по достоинству, прекрасно помня, что у добродушного толстяка наметанный глаз охотника за шпионами. Сев за столик вдали от остальных, Тони с интересом прочел меню. Как ни обилен был завтрак, к этому времени от него не осталось и следа. Неся бутылку и стакан, Яков Гольдштейн с благожелательной улыбкой поставил их на стол.

— Сейчас подойду, Хоукин. А пока отведайте сельдерейного тоника за счет заведения. Грим недурен, учли абсолютно все.

«Недурен, — мрачно подумал Тони, потягивая странный на вкус напиток. — Сразу же расколол. Неужели полиция раскроет маскировку так же легко?» Вернувшийся Гольдштейн плюхнул на стол стакан чаю и опустился на стул напротив Тони.

— Очень мило, что вы пришли навестить старика, учитывая вашу занятость в последние дни. Ваши действия весьма уязвили наших итальянских друзей. Они даже твердят, что вы украли у них деньги.

— Ничего подобного! Они сами мне их дали… Кстати, вам-то откуда об этом известно?

— Сорока на хвосте принесла. Мы помогаем друг другу. На свете множество фашистов, к которым они тоже не питают любви. А еще я слыхал, что вы ухлопали этого Дэвидсона из-за междуусобицы между ЦРУ и ФБР!

— Неправда!

— Я так и подумал, у симпатяги вроде вас должны быть основания повесомее.

— Послушайте, Гольдштейн, давайте раз и навсегда проясним одну вещь. Я Дэвидсона не убивал. Его закололи, пока я был в другой комнате. Я даже не представляю, кто это сделал и почему. Меня подставили.

Гольдштейн благожелательно кивнул и отхлебнул чаю, едва не выколов себе ложечкой глаз.

— Вам было весьма недосуг, как я сказал.

— Хватит ходить вокруг да около. Я здесь из-за вас. Вы мне сказали, что не питаете к картинам ни малейшего интереса, но тем не менее отправили своего накачанного сабра утащить у нас картину. Зачем? Или вы будете все отрицать?

— Я, отрицать? Ни в коем случае. Очень красивая картина и находится в надежном месте.

— Верните ее, обманщик вы этакий.

— Обманщик — пожалуй, вернуть — не исключено. Это зависит от вас.

— Так я и предполагал. И чем же я могу вам помочь?

— В свое время мы к этому подойдем, но сначала я хочу рассказать вам одну историю.

— А нельзя ли рассказывать, пока я буду есть? Все-таки время ленча.

В воздухе витали роскошные ароматы пастрами, салями, солонины, пикулей, перца, салата, ржаного хлеба, лукового рулета «витали», подвергая обоняние Тони сладостной пытке. Понимающе кивнув, Гольдштейн отдал девушке короткое распоряжение и прихлебывал чай, пока не принесли большой сандвич, и Тони впился зубами в уголок, радуясь своему здоровому аппетиту. Тут посетители заняли еще столик, девушка позвала на помощь, и ко времени возвращения Гольдштейна тарелка была уже пуста, а Тони облизывал с губ последние крошки.

— Я рад, что вы сперва поели, ибо то, что предстоит вам услышать, аппетиту не способствует, несмотря на вашу молодость и здоровье. Это некрасивая история о человеке по имени Хохханде.

— Значит, это человек, это я об имени, а то я все гадал.

— Быть может, «человек» — не очень подходящее слово для Хохханде, судите сами, когда я закончу. Я попрошу вас мысленно вернуться в тот период, который для людей вашего возраста стал частью истории. Вот только не все действующие лица еще ушли со сцены. Мы называем его второй мировой войной, а англичане более персонально — гитлеровской. События происходят на юге Италии, в провинции Салерно. Там, под городом Сапри, находился концентрационный лагерь, каковым командовал капитан Ипполит Хохханде, или Гиппо для близких друзей, которых у него было крайне мало. Работа Хохханде в этом лагере была достойна такого восхищения, что под конец войны его спешно вызвал в Германию не кто иной, как сам фюрер, с которым они были слегка знакомы благодаря обоюдному интересу, и возложил на него грандиозную ответственность по управлению лагерем смерти. Вы слыхали о подобных лагерях? По лицу вижу, что слыхали. В Гельзенкирхене, как и в прочих лагерях, цивилизованные немцы из кожи вон лезли, сохраняя перед миром лицо культурной нации путем истребления тех, кто знал, что это не так. Хохханде, всегда отличавшийся дотошностью и энергичностью, отправил на тот свет свыше трехсот тысяч человек, прежде чем удрал от наступающих союзнических армий. Большинство убитых были евреями, чем объясняется, если вам любопытно знать, причина моего прибытия сюда, где я теперь работаю под личиной улыбчивого хозяина деликатесной. Работа во многих отношениях замечательная, если закрыть глаза на то, что я набираю вес куда лучше, чем в Аргентине, где я три года заправлял магазинчиком, торгующим сеном, зерном и фуражом.

— Извините, но что-то я не улавливаю связи между Гельзенкирхеном и Мехико.

— Мы уже подходим к этому. Обоюдным интересом, связывавшим Хохханде с Адольфом, было искусство. До войны Хохханде работал в Мюнхенской картинной галерее. Известно, что Хохханде фактически добыл ряд полотен для Адольфа, а также для Геринга. Также отмечено, что он неоднократно посещал Монте д'Капителло, чтобы полюбоваться тамошними картинами, ведь он находится всего в нескольких километрах от Сапри.

— Начинаю улавливать…

— Так я и думал. Музей уничтожен, картины исчезли, предположительно погибли вместе с ним. И вот начинают происходить странные вещи. Полотно Матисса из коллекции Гитлера много лет спустя вновь появляется на мировом рынке. Картины из Капителло тоже выплывают на свет. Я чую, тут наследил Хохханде. Я его вынюхаю.

— Но мне говорили, что все сделал Курт Робл. Он и есть Хохханде?

— Он шакал, а не человек, ставленник Хохханде, он в расчет не идет. Когда Хохханде отозвали в Германию, его пост во главе лагеря в Сапри занял Робл. Он мелкая рыбешка, как и многие другие, а мы ищем крупную рыбу. Но поскольку Робл — рыба-лоцман нужной нам акулы, мы взяли за принцип не упускать его из виду и подбрасывать информацию о его местонахождении ЦРУ и прочим, чтобы они тоже могли за ним следить. Так тянулось много лет терпеливого ожидания, и теперь наконец наше упорство вроде бы начинает приносить плоды.

— Вы собираетесь захватить Хохханде?

— Да, если он еще жив, а я чую, что жив. От этой сделки пахнет Хохханде. Его шакал недостаточно умен, чтобы проделать подобное, он просто шакал. У него не хватило бы ума отыскать для совместной работы человека с международной репутацией, подобного Д'Изернии, и организовать дела настолько хорошо, как сейчас. Его дергают за ниточки, я знаю, интуиция подсказывает, а мне нужен как раз кукловод. Вот мы и подошли к вашей роли в этой маленькой драме.

— Моей? Я тут ни при чем. Я искусствовед, ничего более. Я хочу только одного — получить картину.

— Терпение, вы ее получите. Но вы должны нам помочь. Ваша роль стала весьма важной и возрастет еще более. Вы будете работать на меня и поможете мне разоблачить Хохханде.

— Послушайте, Гольдштейн, будем же рассудительны. — Тони большим глотком допил остатки тоника, захлебнулся и энергично закашлялся. Не обращая на это внимания, утер навернувшиеся на глаза слезы салфеткой. — Как вы можете просить меня о подобном? Я федеральный служащий, завербован в ФБР, лояльный американец. Не могу же я в то же самое время работать на иностранную державу, стать израильским агентом!

— Терпение, мой друг, слушайте внимательно. Я не прошу вас ни о чем таком, что может войти в конфликт с вашей лояльностью. Вы уйдете отсюда с картиной и вернетесь к своей работе. Вас задействуют в трансакции по приобретению полотна «Битва при Ангиари», вы сделаете все, за что вам платят, и даже более того. Компрометация вам не грозит. В то же самое время вы будете докладывать мне обо всем происходящем, чтобы помочь нам перехватить Хохханде. Это никоим образом не помешает вашей работе, а то и поможет, поскольку в моем распоряжении имеются различные ресурсы, каковые будут к вашим услугам. Это поможет нам в осуществлении попытки привлечения колоссального преступника к ответственности.

— Очень жаль, но я просто не могу.

— Подумайте еще раз. Вы и сам член национального меньшинства, потомок кучки индейцев, переживших в прошлом веке геноцид. Вы говорите с потомком другого национального меньшинства, только истребление моих соплеменников состоялось недавно. Вам должно быть известно, каково оказаться в столь безвыходном положении. Поэтому я прошу вас присоединиться ко мне, помочь исправить причиненное зло, которого было там много.

Без всякого заказа у локтя Тони поставили стакан чаю, он отхлебнул и обжег рот кипятком. Должен же быть какой-то выход из этой невозможной ситуации.

— А если я откажусь от сотрудничества?

— Тогда картина останется у меня, вот и все. Я играю наверняка, мистер Хоукин, и вы не можете не понимать этого. — В его голосе еще раз прозвучала неумолимость охотника, более не скрывающегося под личиной добродушного старика. Тони поежился.

— Пожалуй, я на это пойду. Но если я заберу картину, какие у вас будут гарантии, что я помогу вам?

— Абсолютно никаких, кроме вашего слова. Когда играешь по-крупному, когда на кону человеческие жизни, приходится волей-неволей постигать людей и доверять лишь считанным единицам. Полагаю, вас я постиг. По сути вы мирный человек, сдерживающий слово, данное добровольно. Выбор за вами.

— Ничего себе выбор, — пробормотал Тони в стакан, потом с кривой усмешкой поднял глаза на Гольдштейна. — Вы великолепный шахматист, не так ли, Гольдштейн?

— Можете звать меня Яшей.

— Каждый ход продуман заранее, Яша, пешки ходят, как вы замыслили, мат не за горами.

— Бьюсь об заклад, вы и сами недурно играете, Тони. Итак, что же вы решили?

— Да разве у меня есть выбор? Перед вами первый американский индейский еврейский агент. Ох, что подумают мои друзья!

— Они никогда не узнают, если только вы им не скажете. Все строго между нами, одноразовая договоренность, даже никаких записей не будет, если только вы сами не захотите. Но поверьте, будет лучше, если вы позволите мне обмолвиться хоть словечком в совершенно секретных архивах. Тогда, если все уладится, как мы рассчитываем, и вы когда-нибудь поедете в Израиль, Боже, какой грандиозный прием вас будет ждать!

— Шолом, — широко улыбнувшись, Тони протянул руку для пожатия.

— Шолом.

— Даю слово. До тех пор, пока это не помешает работе, ради которой я сюда прислан, я буду помогать вам добраться до Хохханде всем, чем смогу.

— Я ни секунды в вас не сомневался, Тони. Сейчас, минуточку, допивайте свой чай, а я принесу из задней комнаты приготовленный для вас пакет.

Чуточку ошеломленный Тони сидел, недоумевая, каким образом вышло, что он настолько глубоко вовлечен в происходящее. Все было предрешено заранее, разыгрывалось как по нотам, но он до сих пор не мог представить себя ни агентом ФБР, ни израильским подпольщиком. Вернувшийся с толстой книгой «Путеводитель Терри по Мексике» Гольдштейн вручил ее Тони.

— Не пытайтесь открыть ее, все страницы склеены, а середка вынута. Намного удобнее, чем носить пакет, не так бросается в глаза. Чтобы вынуть картину, просто оторвите переднюю сторонку обложки. Должен отметить, весьма недурственный образчик живописи.

— По-моему, вы забыли одну вещь. — Перевернув книгу, Тони прочел: «Краткий туристический справочник по денежному обращению и общению в Мексике». — Что я скажу Соунзу, моему здешнему начальнику из ФБР? Что я просто вошел и вы тотчас же вернули мне картину? Или лучше сказать, что я затеял перестрелку и отобрал ее силой?

— Вам нужна легенда, и вот вам легенда. Соунз считает, что мы пытаемся захватить Робла, эту мысль мы внедрили через вас после первой же нашей встречи, на самом деле нам нужны были вы, а не Робл, мы знали, кто вы такой, а также через некоторых других людей. Так что скажите ему, что пообещали навести нас на Робла в обмен на выдачу картины, этому он поверит и, наверное, позаботится, чтобы вам помогли засветить Робла, как только дело с картинами будет закрыто. Он недолюбливает этого паразита и ведет с ним дела против воли. Эту идею он поддержит.

— Чем дальше, тем сложнее.

— Как всегда. Как вы вернетесь?

— Мне надо вызвать машину по телефону.

— Очень хорошо. Вы всегда сможете найти меня здесь, но поблизости у меня есть люди, которые за вами присмотрят. Если кто-то назовет вам пароль «krise»,[110] вы скажете отзыв «hilfen».[111] Затем передавайте послание или просите о любой необходимой помощи. Мои люди весьма талантливы.

— Несомненно. Ваша горилла по-настоящему напугала эту бедную русскую девочку Елизавету Злотникову.

— Эта бедная русская девочка — прошу прощения — докладывает о вашей операции прямо в Москву, разве вы не знаете?

— Конечно, знаю, — самодовольно заявил Тони, эдакий международный шпион, знающий все входы и выходы.

— Что ж, тогда, может быть, вы не знаете, что она перевербована албанцами, передающими вести прямо в Китай. В подходящий момент дайте знать об этом Соунзу и сразу продвинетесь, обеспечите себе карьеру.

Поездка обратно прошла почти так же, как туда: безмолвно и быстро. Крепко прижимая к себе книгу, Тони гадал, чем все это кончится. В Кокойок он приехал в задумчивом настроении, получил салют и отыскал дорогу к нужному домику — casita семь. Дверь не запирали, он толкнул ее и вошел прямо в гостиную.

Сидевший на диване Соунз поглядел на него и яростно сдвинул брови. Гость Соунза, расположившийся в кресле, обернулся и тоже поглядел на Тони. Знакомое лицо.

Лейтенант полиции Рикардо Гонсалес-и-Альварес собственной персоной.

Глава 11

Великолепная жанровая сценка, вполне можно озаглавить «Преступник угодил в западню» или, скажем, «Торжество правосудия». Свидетель — Соунз — скривился от мрачных предчувствий, вооруженный детектив уже приготовил наручники, а обмякшая жертва ждет своей участи. Тони замер на пороге всего секунды на три, его победоносная улыбка мало-помалу скисла, потом попятился, судорожно замахав ладонью, — дескать, извините, что помешал, уже удаляюсь, прошу прощения.

— Подойду через пару минут, — окликнул Соунз. — Пока что малость занят.

— Нет-нет, не беспокойтесь, — возразил лейтенант Гонсалес, не сводя с Тони холодного, хищного взгляда, пожирая глазами каждую деталь маскировки, внезапно ставшей невероятно прозрачной. — Я уже ухожу, пусть господин входит.

Выбора у Тони не оставалось. Вцепившись в книгу, он предельно неохотно вошел в комнату, лелея надежду, что эта неохота не читается на лице, и сверкнул двумя золотыми зубами в крайне натянутой улыбке. Взгляд Гонсалеса следовал за ним, будто орудийная башня.

— Знакомы ли мы с этим господином? — осведомился детектив.

— Наверняка нет. — Соунз заморгал при виде собственных инициалов «РС» на кармане одолженной Тони рубашки, но вовремя нашелся: — Мой коллега, мистер Рауль Санчес, только что прибыл. Санчес, познакомьтесь с лейтенантом Гонсалесом из городской полиции.

— Eres Mexicano?[112]

— Claro que no, Buey. Soy Puerto Riqueсo.[113] — Говоря это, Тони постарался убрать из голоса все назальные мексиканские звуки, заменив их на стаккато пуэрториканцев. На что похож пуэрториканский акцент? На миг запаниковав, Тони позабыл это напрочь. Послав сквозь Тони последний залп, крупнокалиберные пушки глаз полицейского наконец отвернулись.

— Итак, я уверен, что могу рассчитывать на ваше сотрудничество и сотрудничество вашего департамента, мистер Соунз?

— В любое время, лейтенант.

— Очень хорошо. Этот Хоукин — один из ваших сотрудников, хотя, конечно, в Мексике проводит отпуск, как и вы, и, полагаю, остальные ваши коллеги, в том числе присутствующий здесь Санчес. Хоукина надо схватить и допросить, так как он главный подозреваемый в убийстве еще одного вашего коллеги в нашей стране. Надеюсь, не происходит ничего выходящего за рамки. Мы с вами оба прекрасно осознаем, что ФБР не правомочно вне пределов собственной державы, а моя страна крайне неодобрительно воспримет любой выход за рамки.

— Я слуга закона, лейтенант, и не нарушаю его.

— Очень хорошо. Я еще свяжусь с вами.

Гонсалес удалился, послав в сторону Тони последний зрительный фугас. Соунз поспешно запер за ним дверь, приложив палец к губам и взмахом ладони послав Тони в дальнюю спальню, где в напряженном ожидании сидели Билли Шульц и Елизавета Злотникова.

— Думаю, он меня не узнал, — сказал Тони, как только дверь закрылась.

— Конечно, узнал, дурачина вы этакий! Войти подобным образом! Шульц, поработайте с М-35 над этим окном.

— Почему же он меня не арестовал, если разглядел под гримом?

— Картина вот в этой книжке, правда? — спросила Елизавета Злотникова.

— Да, она там, но почему…

— Почему?! Да потому, что он не хочет лично впутываться в щекотливые международные ситуации. Не пройдет и двух минут, как полицейские будут здесь ради рутинного паспортного контроля, они-то вас и схватят. Вам надо скрыться.

— До свидания, — Тони двинулся в сторону двери.

— Да не сюда, разумеется, за дверью следят. Уже открыто, Шульц?

— Вот-вот.

Вытащив из своего багажа массивный гидравлический домкрат, агент установил его в раме окна. Далее, подчиняясь толчкам могучих бицепсов, выдвигающийся плунжер начал беззвучно отодвигать стальную решетку от стены. Одобрительно кивнув, Соунз снова обернулся к Тони:

— Убирайтесь отсюда побыстрее, и из отеля тоже. Мы будем прикрывать вас сколько сможем, включим душ, пусть думают, что вы там, так что минут пять у вас будет. Отправляйтесь в Куаутлу и ровно в шесть вечера войдите в аптеку под вывеской «Farmacia los Volcanes» и попросите у провизора энтеровиоформ.

— По-испански или по-английски? Этот энтеровиоформ, специфическое лекарство против ацтекской диареи, известной также под названием «Месть Монтесумы»…

— Заткнитесь. О языке инструкции умалчивают. Там вас проинформируют, как выйти на контакт. — Во входную дверь резко постучали. — Ну, прочь, прочь!

Тони полез в окно. Домкрат убрали, и он довольно легко проскользнул в щель, приземлившись в колючие кусты. Елизавета Злотникова с видом безмерного сожаления протянула ему книгу и чехословацкую авиасумку, а Билли Шульц сразу же схватился за решетку и единым рывком мощных мышц отогнул ее на место. Больше Тони ничего не видел, пустившись наутек, аки тать в ночи, — а вернее, при свете дня.

Неспешной походкой, из опасения привлечь чье-либо внимание, он зашагал по зеленым аллеям территории к выходу. Мимо, держась за руки, ходили счастливые парочки, пораньше приехавшие на выходные; вокруг со смехом бегали дети, ослепительно сияло жаркое мексиканское солнце, но над Тони нависла личная черная туча. Впереди выросла долгожданная арка ворот, красиво обрамлявшая двух офицеров полиции, занятых разговором с лейтенантом Гонсалесом, по невероятно счастливому стечению обстоятельств стоявшему к Тони спиной. Не замедляя шага, Тони сделал по-военному четкий поворот направо, зашагав в противоположном направлении. Что теперь? Махнуть через ограду? Насколько видно, она довольно высокая и непреодолимая; в сумерках, пожалуй, можно было бы рискнуть, но ни в коем случае не теперь. Как ни обширна территория, прятаться тут весь день определенно не удастся. Дорожка вывела его ко входу в вестибюль «Асиенды Кокойок», где люди высаживались из такси и своих машин, щелчками пальцев подзывали посыльных и громко перекликались между собой. По дороге ехало пустое такси. Искоса оглянувшись, чтобы убедиться, что скрыт от ворот деревьями, Тони поднял руку, пустившись на отчаянную импровизацию.

— Да? — спросил таксист, останавливаясь.

— Машина свободна?

— Самым решительным образом.

— Я хочу поехать в Куэрнаваку, — нашаривая деньги, — но, как бы это сказать, столкнулся с семейными разногласиями. Тут замешана женщина… — С самым заговорщицким видом полуприкрыв веки, одновременно протягивая банкноту в сто песо. — Разумеется, это сверх счетчика.

— Приказывайте!

— Я просто хочу расположиться на полу вашего замечательного экипажа, пока отель не скроется из виду. Моя жена…

— Все понятно, пожалуйста, садитесь, едем в Куэрнаваку.

Тони проскользнул в открытую дверцу и вытянулся на полу, подогнув колени, положив голову на пустую пачку от сигарет «Алас». Машина рывком сорвалась с места и покатила к воротам, набирая скорость, но вдруг замедлилась, почти замерев, и сердце Тони с ней вместе.

— Твой засиженный мухами осел — бельмо у всех на глазу, того и гляди аварию вызовет! — жизнерадостно крикнул шофер невидимой личности.

— Проезжайте, не задерживайтесь, — официальным тоном сказали у окна, отчего сердце Тони едва не остановилось окончательно. Машина тронулась.

Удалось! Тони полежал на полу еще немного, приходя в себя, затем выкарабкался на сиденье.

— Проще некуда, — изрек таксист, резко бросая машину в сторону, чтобы обогнать телегу на автомобильных колесах, чудом избегнув сокрушительного столкновения с решеткой радиатора мчавшегося навстречу грузовика, причем оба водителя изо всех сил давили на клаксоны, бросая друг другу рыцарский вызов. — Вам надо по какому-то конкретному адресу?

— Да, но я предпочел бы выйти на городской площади.

— Мудрецу наставления не нужны!

Таксист восхищенно вскинул обе руки кверху, не обращая внимания на тот факт, что машина резко свернула к оросительному каналу, и перехватил управление в самый последний момент. В подобной атмосфере искреннего энтузиазма они добрались до Куэрнаваки, где Тони расплатился по счетчику, снова дав щедрые чаевые, потом отправился в ближайший бар, чтобы успокоить разгулявшиеся нервы большой стопкой бренди. В запасе было еще несколько часов. По пути в Куаутлу волей-неволей придется проехать мимо Кокойока, так что благоразумие требовало, чтобы Тони оставался здесь как можно дольше. Выполнить эту задачу оказалось совсем просто. Бармен выставил блюдо бесплатных cacahuates picantes — красного перца, фаршированного арахисом, сотворившего чудо жажды; чтобы залить пожар в желудке, тут же потребовалось пиво, да и бренди заодно. По мере того как солнце опускалось к окрестным горам, настроение Тони все поднималось, и когда наконец настало время садиться на автобус до Куаутлы, все страдания остались далеко позади. Поездка прошла приятно, выдалась даже минутка горьковатой утехи при виде суеты и сутолоки полицейских машин, когда автобус остановился в Кокойоке и Тони выглянул одним глазком из-за «Путеводителя Терри по Мексике». Должно быть, лейтенант Гонсалес ужасно огорчен.

В Куаутле царило оживление: сиеста закончилась, пробудившиеся люди хлынули на улицы, чтобы насладиться вечерней прохладой. Без излишнего труда Тони отыскал аптеку двух вулканов, как оказалось, рановато, времени вполне хватило еще на стопочку бренди. Ровно в восемнадцать ноль-ноль он вошел в широко распахнутые двери аптеки, обратившись к седовласой обладательнице лилового родимого пятна, сидевшей за кассой:

— Энтеровиоформ, будьте любезны.

Она мокротно кашлянула в ответ, не вставая, взяла с полки за спиной белый пакетик и завернула его в квадратик коричневой оберточной бумаги.

— Шесть песо пятьдесят.

Он нашарил деньги, только теперь уразумев, что речь идет о настоящей покупке, заплатил и ушел с крепящим трофеем. Отыскав дальше по улице подворотню, где можно было развернуть покупку, он даже не слишком удивился при виде надписи на бумаге.

А раз он и без того находился на указанной магистрали и двигался в указанном направлении, то последовал дальше — с таблетками в кармане, сумкой в руке и книгой под мышкой, чувствуя, что взоры невидимых наблюдателей следят за каждым его движением. Так оно и оказалось. Двумя кварталами дальше он переходил улицу, перекрытую для движения автотранспорта свежевырытой траншеей и штабелем труб, когда грубая рука ухватила его за локоть, а еще более грубый голос прорычал прямо в ухо:

— В машину, schnell![114]

Они запрыгнули в черный «Паккард», рванувший с места еще до того, как дверцы захлопнулись. Ловко придумано, любой пеший преследователь отстал бы, а машине вообще не проехать. Тони искоса поглядел на знакомую бульдожью челюсть, шрамы на скулах, обритую голову.

— Картина там? — Робл ткнул толстым пальцем в сумку.

— Нет. Внутри этой книги. Хотите посмотреть?

В ответ немец лишь отрицательно хмыкнул. Под визг шин автомобиль вывернул за угол, оставив переулки позади, с возрастающей скоростью понесся по шоссе, по мосту, перекинутому через речушку, рассекающую широкий песчаный пустырь, и вырвался на окраину. Теперь, в окружении кукурузных полей, он пошел еще быстрее, свернув у развилки налево, по направлению стрелки с надписью «Агуа-Эдионда». Вонючая вода?! Затем Тони вспомнил о здешних серных банях, излюбленном месте паломничества ацтеков, затем испанцев, и по сей день ценимом туристами за грандиозную целительную силу, теоретически таящуюся в серных глубинах.

— Nummer?[115] — через плечо бросил шофер, повернув голову, посаженную на такой же бычьей шее и выбритой точь-в-точь как у Робла; вот только шрамы располагались в других местах.

— Drei.[116]

Шофер принял информацию, по-тевтонски хмыкнув, провел машину через общественную стоянку, выехал на стоянку поменьше, у высокой стены с нумерованными дверями. Щит с надписью «ALBERCAS PRIVADAS, CLIENTES SOLAMENTE» гарантировал посетителям частных купален привилегию удобной парковки. Выйдя у номера третьего, Робл подтолкнул Тони вперед, потом протянул руку поверх его плеча и громко постучал. Дверь чуточку приоткрылась, выглянувший в щелку темно-карий глаз осмотрел их с головы до ног, и лишь после этого дверь распахнулась.

Внутри находился отдельный бассейн, сдающийся внаем на почасовой основе личностям, брезгующим купаться в общей массе. Весьма подходящее местечко для игр в рыцарей плаща и кинжала. Впустивший их Д'Изерния спрятал свой блестящий револьвер в полотенце, переброшенное через руку, и с удобством расположился в шезлонге. Ради такой оказии он надел плавки с рисунком, изображающим разноцветные морские раковины; седые волосы на груди и ногах количеством ничуть не уступали его бороде и прическе.

— Присоединяйтесь ко мне, будьте добры, сеньор Хоукин. Со времени нашей последней встречи произошло столько событий! Дверь закрыта надежно, Курт? Хорошо. Ну-ка, садитесь рядом. Могу ли я полагать, что принесенная вами книга содержит работу Челлини?

— Да. Чтобы открыть, надо оторвать обложку, но только осторожно.

— Ваш нож, Курт.

Робл извлек из кармана брюк большой нож, от нажатия на кнопку раскрывшийся со зловещим лязгом. Начиная с уголка, самым кончиком лезвия, Д'Изерния аккуратно надрезал обложку по периметру, пока не смог открыть ее. Внутри на подстилке из мягкой ткани покоилась деревянная панель.

— Очаровательно, просто очаровательно. Я чувствую искреннее облегчение, узрев ее вновь, поскольку в течение некоторого времени боялся, что больше никогда не увижу ни ее, ни вас. Вы ведь были не совсем откровенны во время нашей последней встречи, не так ли, Хоукин?

— Я ничего не скрывал.

— Позвольте с вами не согласиться. — Робл у него за спиной фыркнул и холодно ухмыльнулся. — Как намекает наш друг, сокрытие факта, что вы убили своего коллегу мистера Дэвидсона, отнюдь не пустяк. Будь мне ведомо, что через считанные часы полиция объявит вас беглым преступником, я бы ни за что не доверил вам столь ценную картину.

— Послушайте, да не убивал я Дэвидсона, когда люди наконец перестанут валить это на меня? — Вытащив платок, Тони утер лоб. Хотя на площадке у бассейна царил полумрак, стены все еще источали дневной жар. — Опять же, я вернул картину, как и обещал, и к тому же вовремя.

— В обличии мексиканского буржуа? Впрочем, все это к делу не относится, а картина здесь, как я и упомянул. Долг отнюдь не повелевает мне стоять на страже мексиканских законов, а вы можете вырезать своим ножом в рядах ФБР хоть каждого десятого, мне и дела нет. Но прошу вас обождать до завершения нашей небольшой сделки. Пока вы играли в кошки-мышки с полицией, я вел переговоры с вашим коллегой мистером Соунзом, и мы пришли к соглашению об условиях. Он обеспечит миллион долларов бывшими в употреблении купюрами мелкого достоинства; в обмен за сие вы получите батальное полотно, изображающее героические события исторической битвы при Ангиари.

— А как насчет находящейся здесь панели, «Святой Себастьян» Челлини?

— Я придержу ее у себя, пока мы не покончим с предыдущими торгами. Назовем это залогом успеха, просто для вящей уверенности, что все пройдет должным образом. Тогда она также будет продана вашему правительству. Мы с Соунзом все еще обсуждаем цену, каковая будет немалой. Но в данный момент нас заботит только первая сделка. Вы осмотрите полотно, дабы заверить свое руководство в его подлинности.

— Это Соунз сказал, что этим должен заняться я?

— Скрепя сердце, уверяю вас. Вместо вас он хотел послать другого коллегу, Елизавету Злотникову…

— Rote Schweine! Kommunist![117] — Робл гневно врезал крепким кулаком в открытую ладонь, брызгая слюной на каждом слове. — Нам она не нужна!

— В определенных кругах ходит мнение, что она советский шпион, а мы считаем, что уведомлять СССР о нашей деятельности в текущий момент неблагоразумно. Однако мы позволим вам взять образцы краски и холста для проверки. Мы ведем дело честно, гордимся своим товаром и стремимся всячески удовлетворить клиента.

— Ладно, теперь что?

Д'Изерния махнул рукой в сторону двери. Робл забрал у него нож и принялся флегматично чистить острием ногти.

— Снаружи ждет машина, которая доставит вас в местный отель «Васко». Для вас забронирована комната на имя Джона Смита…

— О да, оригинальнее некуда!

— Ждите там, когда мы пришлем за вами. А пока будете ждать, свяжитесь со своими коллегами, чтобы выяснить, доставлены ли деньги, ибо мы и пальцем не шелохнем, пока не уверимся, что деньги здесь. Если все пойдет, как надлежит, завтра вы осмотрите картину, дабы завтра же вечером состоялся обмен. Вам понятно?

— Выглядит достаточно просто. — Тони изнывал от жары и жажды, все выглядело не так-то просто, а уж вид немца, обстругивающего заусенцы, и вовсе не способствовал хорошему самочувствию. — Можно идти?

— Как только пожелаете. Но не покидайте номер, пока мы не позвоним. Мне не хочется, чтобы полиция схватила вас в такой момент.

— Ваша забота о моем благополучии просто трогательна. До встречи.

На улице ждала та же самая машина, а круглоголовый тевтонский шофер по-прежнему сидел за рулем, будто прикрученный к сиденью болтами.

— Вам известно, куда меня везти?

— Ja.[118]

Замечательно, еще один краснобай. Что дальше? Надо изыскать какой-нибудь способ связаться с Соунзом, не угодив в лапы к полиции. Однако в голову ничего не приходило. Признаться в этом гостеприимным хозяевам Тони не решился, чтобы не ставить под удар операцию. Зато все отчетливее и отчетливее сознавал, что подобная работа не по нему; алкогольная приподнятость выветрилась, уступив место подавленности.

Машина с ворчанием поехала вверх по дороге, оставив курорт позади. Как только она вновь выкатила на шоссе, а в поле зрения не было ни одной другой машины, шофер обернулся, сурово поглядел на Тони и промолвил:

— Krise.

Глава 12

Внезапность этого откровения застала Тони врасплох, и он бессловесно вытаращился на шофера, пытаясь привести мысли в порядок. Шофер вел машину все медленнее и медленнее, нахмурившись больше прежнего.

— Krise, верно, — забормотал Тони. — Никаких имен, верно. Но сами знаете, кто сказал мне, что я должен ответить, секундочку… — Он лихорадочно рылся в памяти, пока отзыв наконец не всплыл на поверхность: — Hilfen!

— Правильно. Но вам следует проявлять больше бдительности, Хоукин, если вы рассчитываете сохранить жизнь в таком деле.

— Послушайте, я вообще не хочу больше заниматься такими делами! Но вы знаете пароль — значит, вы не фашистский ренегат вроде Робла?

— Где там! Ныне я израильтянин, но имел сомнительную честь родиться в Германии. Счастливо преподавал химию в Тель-Авивском университете, пока Гольдштейн не уговорил меня помочь ему здесь. Как и вы, я жду не дождусь, когда с этим предметом будет покончено и можно будет вернуться в лабораторию.

— Аминь!

— Согласен. Но покамест я Генрих. Приехал слишком недавно, чтобы оказаться в гуще дел здешних немецких экспатриантов, но достаточно хорошо знаком с некоторыми из них, чтобы меня нанимали на всяческие работы вроде шоферской. Пока я здесь, буду вашим связным. Вам есть что доложить Якову?

— Наверно, не больше, чем вам уже известно. Я вошел в контакт с Роблом и Д'Изернией. О Хохханде не поминали, да и вообще больше ни о ком. Я должен оставаться в этой гостинице до тех пор, пока они не свяжутся со мной снова, чтобы я мог осмотреть полотно.

— Ладно, теперь я отвезу вас в отель. Непременно дайте мне знать, как только у вас появятся новые сведения.

Машина снова набрала скорость.

— Погодите, притормозите, — окликнул вдруг Тони. — Вы можете связаться с Гольдштейном прямо сейчас?

— Несомненно.

— Отлично, тогда слушайте, скажите ему, где я остановился, и попросите передать весточку Соунзу в casita семь в «Асиенде Кокойок». Дайте Соунзу знать, где я, пусть сразу же свяжется со мной. Но телефон наверняка прослушивается, а с Соунза не спускают глаз, так что ему придется выйти на связь как-нибудь тайком.

— Как говорят у вас, яйца курицу не учат. Будет сделано.

Стоявший у дороги отель «Васко» являл собой образчик криптоколониальной архитектуры: красная черепичная крыша, пальмы вокруг. Под безразличным взглядом клерка Тони расписался в регистрационной книге «Джон Смит» и заполнил остальные графы сведениями, выдуманными по ходу. Комната оказалась большой, светлой, прохладной и удобной, а Яков Гольдштейн и в самом деле времени зря не терял. Слегка вздремнув, Тони обнаружил, что аппетит снова разыгрался, но, прежде чем заказать что-нибудь, надо было снять детали маскировки, начавшие причинять серьезные неудобства. Кольца, распиравшие ноздри, выскользнули довольно легко, но избавиться от подушечек за щеками и губами оказалось не в пример труднее. Липучка оказалась и вправду липкой, так что, когда Тони наконец выдрал все подушечки, во рту прямо-таки горело. Впрочем, пища это поправит. Он напрочь позабыл о неудобствах, как только заказал небольшой обед: салат-гуакамоле,[119] индейка под острым соусом, небольшая порция энчилада с курятиной и тако с говядиной, а также полбутылки красного вина «Санто Томас», а на десерт пирожные — настолько сладкие, что заломило зубы. Без труда умяв все это, Тони уже закуривал большую сигару «Ла Пруэба» из темного ароматного табака, растущего под Веракрусом, когда послышался негромкий, раболепный стук в дверь.

— Да?

— Я пришел за подносом, сеньор.

— Секундочку.

Едва Тони отпер, как в дверь протиснулся Соунз, прижав к губам указательный палец, яростно хмуря брови и подавая знаки не шуметь другой рукой. Отступив в сторону, Тони беззвучно охнул, когда порог переступил Билли Шульц, заговорщицки подмигивая и легко неся четыре огромных чемодана. За ним последовал незнакомец — рослый, неповоротливый мужчина в бугрящемся коричневом костюме, еще с одним чемоданом в одной руке и автоматическим пистолетом — в другой. Оба носильщика беззвучно поставили свои чемоданы на пол и сели на них верхом; Соунз с громким звоном погрузил посуду на поднос и выставил его в коридор.

— Спасибо, сеньор. — Он захлопнул дверь и запер ее изнутри, взмахом руки позвав Тони в ванную. Закрыв за собой и эту дверь, быстро осмотрел стены и электрическую проводку, затем нажал на рычаг смыва.

— Мы получили ваше сообщение, — шепотом сообщил он. — Не представляю, как вы это организовали, но то, как оно прибыло, выказывает отличную смекалку. Вы мало-помалу набираете форму.

Кивнув, Тони махнул рукой, молча приняв в свой адрес похвалы за работу Гольдштейна. Пора уж кому-нибудь похвалить его хоть за что-то, пусть даже незаслуженно.

— Чего это ради столько народу и багажа?

— Меняем базу. В Кокойоке теперь слишком пристальная слежка за нами. Останемся в этом отеле.

— А почему мы шепчемся в туалете?

— Из-за электронных «жучков», конечно. Вы меня удивляете, Хоукин. Сейчас Шульц проверяет остальные помещения.

Вода в бачке забурчала и смолкла. Соунз снова нажал на рычаг. Из унитаза повалил пар, и агент попятился от него с вытаращенными глазами.

— Я тоже недоумевал, — сообщил Тони. — Официант объяснил, что водопроводные трубы уложили неправильно, залили все бетоном, а потом было поздно. Краны исправить было несложно, просто поменять вентили, а вот туалеты…

— Ну ладно. Если тут есть «жучки», а в этом я не сомневаюсь, я выйду, снова войду и заговорю с вами, а вы мне подыгрывайте. Я хочу скормить им немного дезинформации.

Когда они вышли, незнакомец по-прежнему сидел на своем чемодане с пистолетом в руке, зато Билли стоял на кровати, указывая на потолочный светильник. Тони не увидел там ничего интересного, но Соунз встал на цыпочки, пригляделся и понимающе кивнул. Подошел к двери, постучал. Тут к нему подоспел Тони, чувствуя себя глуповато из-за этого спектакля, пока Соунз открывал дверь, тарахтел дверной ручкой и поспешно запирал.

— Привет, — ничего более путного в голову не пришло.

— Привет. Я получил ваше послание.

— Отлично. — Да подобной чепухой не проведешь и пятилетнего ребенка!

— Деньги из Вашингтона выслали, будут здесь к утру, сплошь потрепанными мелкими купюрами, непомеченными, как просили.

— Хорошо.

— Я снял номер чуть дальше по коридору. А почему вы выбрали для встречи именно этот отель?

— Я не выбирал. Они сами зарезервировали для меня номер.

— Что?! В записке вы этого не сообщили. В номере наверняка установлены «жучки»! Нельзя, чтобы нас подслушивали. Дайте-ка посмотреть… Ага! Вон он, вон там, на лампе. Сейчас отключу.

Он махнул рукой, Билли потянулся наверх, перекусил бокорезами невидимый проводок, извлек из осветительной арматуры что-то и отдал Соунзу. Тот одобрительно кивнул.

— Швейцарский, «Штайнхёгер-31», такой же, как наши. — На ладони у него покоилась невинная металлическая пуговка, не больше десятицентовой монеты. — Розничная цена триста восемьдесят семь долларов. Можем оприходовать, благотворно скажется на бюджете. Хоукин, это Стокер, из казначейства.

— Рад, — пророкотал Стокер, не сделав даже попытки привстать, протянуть руку или отложить пистолет. Во взгляде этого рослого, крепкого, подозрительного, непроницаемого субъекта таилось ничуть не больше тепла или человеческого чувства, чем во взгляде ящерицы.

— Рад познакомиться, — Тони опустил протянутую руку.

— Казначейство всегда посылает своих людей, когда речь заходит о подобных деньгах, — Соунз указал на чемодан, заменяющий Стокеру стул, — людей, поднаторевших в обращении с большими суммами и умеющими позаботиться о них. Стокер — специалист. В этом чемодане миллион наличными.

— А я за им приглядываю. — Стокер впервые улыбнулся, несмотря на всю свою холодность, вынул из кармана гранату и принялся весело подбрасывать ее на ладони. Так вот почему у него так оттопырены карманы! Что же может таиться в остальных? Тони непроизвольно попятился, отнюдь не горя желанием выяснять это.

— Итак, процедура такова, — сказал Соунз, снова беря командование на себя, — мы с Шульцем дальше по коридору, в номере четырнадцать, мы его сняли. Никто, повторяю, никто не знает, что Стокер здесь, им этого не узнать. Елизавета Злотникова в соседнем номере, пятнадцатом. Тяжелое снаряжение мы оставим здесь, а Стокер останется здесь с деньгами.

— Ну, я не против, — отозвался Тони, — но здесь только одна односпальная кровать.

— Я не сплю.

— Итак, этот вопрос улажен. Повесьте на дверь табличку «Не беспокоить» и не снимайте. Даже если уйдете. Когда захотите вернуться, это касается всех нас без исключения, постучите дважды, пауза, еще раз. Когда дверь откроется, скажите: «Слепень».

— Ежели не скажете, подлежите смерти.

— Правильно. Вопросы есть?

— Только один. Что произошло после того, как я уехал из Кокойока? Полиция там прямо роилась.

— Лейтенант Гонсалес ужасно рассердился. А из этого следует, что он рассердился и на нас и следит за нашей операцией. А это серьезная помеха.

— Ну, по-вашему, выходит, будто это я во всем повинен! Послушайте, не убивал я Дэвидсона, так что нечего возлагать вину на меня. Все неприятности из-за этого цэрэушника Хиггинсона, бросившего труп просто так.

— Рапорт на него отправится к его руководству, но проку от этого не будет. Они никогда не слушают, что говорим мы. Но пока убийца не будет обнаружен, вы единственный подозреваемый Гонсалеса. А вы его очень рассердили.

Тут уж возразить было нечего, и Тони запер за ними дверь в крайне сумрачном настроении. Чтобы развеять его, он заказал бутылку бренди «Мадеро» и лед. Стокер провожал каждое его движение ледяным взглядом прозрачных глаз.

— Хотите выпить? — предложил Тони, заливая лед янтарным обезболивающим.

— На посте не пью. — Стокер вообще-то пододвинул себе кресло, но приткнул чемодан между ног, а пистолет лежал под рукой у него на коленях.

— Ну, я-то не на посту, покамест, так что если вы не против…

— Валяйте. Я й сам иной раз не прочь вмазать дьяавольской росы.

Не ведая, что сулит завтрашний день, Тони отошел ко сну пораньше. Успокоительное действие дьявольской росы сотворило чудо, и почил Тони легко, хотя и просыпался несколько раз за ночь. И всякий раз видел темный силуэт хранителя сокровищ в кресле, блеск стали в его руке, блики в глазах — а может, только воображал себе все это. Рано утром его пробудили солнечный свет и трезвон телефона. Едва Тони схватил трубку, и в ухо ему прорычали:

— Машина будет у входа через тридцать пять минут. Выходите.

Не успел он даже слова сказать, как связь прервалась. Встал, зевая и почесываясь на глазах у Стокера, по-прежнему сидевшего в кресле и следившего за ним не менее пристально, чем вчера вечером.

— Вы и вправду не спите, да?

— Добираю свое меж работами.

Тони быстро принял душ и побрился, а затем не слишком охотно натянул ту же несвежую одежду, уже украшенную спереди несколькими пятнами от еды и напитков. Но еще денек поносить можно, и потом, тайная встреча с итальянским мошенником от искусства и экс-фашистом — отнюдь не дипломатический прием. Стокер уже стоял у двери — как всегда, держа пистолет на изготовку.

— Всё лишь запру опосля вас.

— До свиданья. Попробуйте поспать.

В ответ Стокер лишь холодно, надменно усмехнулся. Тони вышел, и замок тотчас же лязгнул у него за спиной. Тони отчаянно хотелось кофе, но первым делом надо было доложить Соунзу о происходящем. Какой он там номер называл? Четырнадцать? Или тринадцать? Надо было записать, но на записи в такой работе наложено строжайшее табу. Четырнадцать, должно быть, четырнадцать. Он постучал — тихонько, потом погромче, испытывая какое-то садистское удовольствие от необходимости разбудить Соунза. Наконец лязгнула дверная цепочка, и дверь открылась. Заспанная Елизавета Злотникова поглядела на него из-под упавшей на глаза пряди русых волос, заморгала от яркого света в коридоре и тепло улыбнулась.

— Тони! Я тревожилась о тебе, хорошо, что ты меня разбудил, входи же.

Протесты его замерли на устах, когда она распахнула дверь и втащила его в комнату, тотчас же закрыв за ним. На ней была одета тонкая шелковая сорочка и, очевидно, больше ничего, так что когда девушка вздохнула, сорочка приподнялась к Тони, тяжело заколыхавшись. С трудом оторвав взгляд от этого зрелища, он улыбнулся, кашлянул и схватился за дверную ручку.

— Надо идти, может, увижу холст, тебе первой расскажу…

— Какая чуткость! Как я волнуюсь за картины и за тебя волнуюсь, ты не такой грубиян, как остальные, ты человек искусства, по-моему. — Она подвинулась поближе, заговорив с придыханием: — Мы с тобой люди одного круга.

— Я должен доложиться Соунзу. Машина ждет…

— Я тоже буду ждать. Ждать здесь твоего благополучного возвращения. Приходи ко мне рассказать, что было. Возвращайся живым и невредимым. — Она охватила ладонями его затылок и запечатлела на его губах жаркий и страстный поцелуй, тянувшийся долго-долго, и в конце концов Тони из-за удушья пришлось отстраниться, как ни трудно было оттолкнуть девушку, не касаясь прикрытой шелком пышной плоти. Выскользнув из комнаты, он обнаружил, что весь взмок, несмотря на прохладу в коридоре. В каком же номере Соунз? Наверное, в пятнадцатом, рядом с номером Елизаветы Злотниковой. У нее чудесное имя, несущее в себе яркость и сочность. Да она и сама наделена яркостью и сочностью, на первый взгляд не бросающимися в глаза. Дверь перед ним внезапно распахнулась, напугав его, и в коридор выглянул Соунз.

— Чего стоите в коридоре?! Что вам надо?

— Доложить. За мной выслали машину, кто-то позвонил, по голосу вроде бы Робл, больше ничего не сказал. Она будет здесь, я не догадался посмотреть на время, она уже здесь.

— Тогда выходите — и не завалите дело на сей раз, Хоукин. От этого зависит очень многое. Уж лучше вам держаться лучше, чем до сих пор.

С этим бодрым напутствием Тони торопливо вышел в вестибюль и уже уклонялся в сторону ресторана, чтобы быстренько проглотить чашечку кофе, становившегося предметом все более и более страстных вожделений, когда увидел Генриха у входа, нетерпеливо тыкавшего большим пальцем в сторону дверей. Вздохнув при мысли об утраченном кофе, Тони изменил направление.

— Вы опоздали.

— Я думал, капелька кофе…

— Нет времени.

Перед входом виднелся черный силуэт «Паккарда», с заднего сиденья которого взирали на Тони Робл и Д'Изерния, оба в широкополых черных шляпах.

— Вы опоздали, — бросил Робл, как только Тони подошел.

— Ничего не мог поделать. Едем смотреть картину?

— Позже. Первым делом на мессу.

— Сегодня тридцатое апреля, — подхватил Д'Изерния, и оба мрачно кивнули. Оба были одеты в почти идентичные черные костюмы и, как только машина покинула город, извлекли и прикололи к рукавам траурные повязки. Что бы это значило? Тони выкручивал мозги в попытке припомнить какой-нибудь относящийся к делу праздник, но не припомнил ни одного — ни мексиканского, ни американского. Пасха уже закончилась. С какой же стати месса в субботу?

— Вы не будете любезны поведать мне, что все это значит?

— Позже поймете, — строго ответил Д'Изерния, прикалывая к кармашку черную бутоньерку.

— Но вы можете сказать хотя бы, куда мы едем?

— На асиенду Пантитлан. Она лежит в руинах, сгорела во время революции, но часовня сохранилась. Она вполне подходит для наших нужд.

Они свернули с шоссе на проселок, бегущий через плантации высокого сахарного тростника. Впереди показалась другая машина, Генрих сбросил скорость, чтобы поднятая пыль успевала оседать, а подальше сквозь пыль маячил как минимум еще один автомобиль. Скоро впереди показались обвитые плющом полуразвалившиеся кирпичные трубы асиенды. Генрих свернул на зеленую поляну и остановил «Паккард» обок уже стоявших — числом не менее полутора десятков — и продолжавших прибывать машин. Престарелые пассажиры — по большей части мужчины, хотя было и несколько женщин, все в черных одеждах, с траурными повязками на рукавах — медленно брели к часовне.

— Мы подождем, пока войдут остальные, — поведал Д'Изерния, поглядев на желто-зеленую рубашку Тони и укоризненно покачав головой. — Вам в подобном виде заходить не стоит. Оставайтесь тут вместе с Генрихом, можете понаблюдать издали. Там есть небольшая комната, куда вы зайдете после службы. Там мы к вам подойдем. Понятно?

Тони угрюмо кивнул, будто усмотрел в этом какой-то смысл, и в ожидании постарался напустить на себя такой же мрачный вид, как остальные. Приехал последний автомобиль, последняя группа похоронных старцев засеменила в часовню, затем следом направились Тони с Генрихом. Сумрак в храме разгоняли только трепетные огоньки свечей на алтаре, а воздух более благоухал козами и сеном, чем церковными благовониями. Шорох и шепот сразу прекратились, как только из публики поднялся старик в черном костюме и этаком ошейнике, дрожащим голосом заговоривший по-немецки. Генрих потянул Тони за рукав, и они отошли в сторонку, где могли наблюдать за происходящим, не мозоля глаза присутствующим.

— Вы не будете любезны растолковать мне, что тут происходит?

— Как видите, поминальная месса. — Генрих с чувством фыркнул и шумно сплюнул на пол. — Раньше испанцы проводили такие мессы в Мадриде, разумеется, в присутствии множества немцев и итальянцев. В этой стране подобное происходит впервые. Сегодня двадцать семь лет со дня смерти.

— Чьей?

— Nummer Eins. Номера один. Гитлера, Адольфа, урожденного Шикльгрубера.

— Шутите?!

Голоса собравшихся слились в общей молитве.

— Хотел бы. Воспоминания о былом умирают не сразу, и о плохом, и о хорошем. До сегодняшнего дня у меня и тени подозрений не было. Я оставил весточку Якову Гольдштейну и молюсь, чтобы он поспел сюда вовремя. Тут должны быть интересующие его люди.

— Хохханде?

— Кто знает. Надо выяснить, что за momsehrim[120] посещают подобную непристойность.

Мероприятие продолжалось недолго, будто присутствующие спешили разбежаться по закоулкам, из которых явились сюда. Возгласили много речей по-немецки, одну-две короткие литании по-латыни, истерический пеан по-итальянски, бубнящий спич по-испански о славных делах прошлого, недостижимых высотах, победах и поражениях, а затем все окончилось. Тони с Генрихом удалились ждать в указанную комнату, принюхиваясь к воздуху, еще более пропахшему козами, с хрустом давя подошвами козьи орешки. Дверь они оставили полуоткрытой, и подложный немец Генрих, он же израильский химик, горящим взором провожал каждого уходящего посетителя, отпечатывая лица в памяти. Д'Изерния и Робл шли последними, закрыв двери за хвостом процессии.

— Генрих, когда все остальные уедут, приведи машину, — приказал Д'Изерния. — Подай задом к двери, мотор не глуши. Вы идете с нами, Хоукин.

Их шаги глухо отдавались под заросшими паутиной сводами нефа. Луч солнца, пробившийся сквозь лишенное стекол оконце наверху, от густой пыли обрел буквально физическую ощутимость, в носу засвербело, и Тони с трудом удержался от желания чихнуть. Будто ради тайного обручения промаршировали они к пустому алтарю, затем обогнули его и направились к двери в стене по ту сторону алтаря. Открыта она или закрыта? Теперь, когда свечи задули, разобрать было невозможно. Шедший первым Робл налегал на тяжелую деревянную дверь, пока она не поддалась, распахнувшись с громким скрипом.

— Туда, — распорядился он, извлекая из кармана фонарик, чтобы осветить дорогу.

Тони вошел, двое других за ним. Его вдруг охватил трепет. Похищенные картины, выкуп в миллион долларов, заматерелые преступники… Если что-нибудь сейчас пойдет не так, за его жизнь нельзя будет дать и ломаного гроша. Пыльный пол испещрили мужские следы вперемешку с отпечатками узких шин.

— Там, — бросил Робл, осветив фонариком большой плоский сверток, прислоненный к дальней стене.

Полотно? Медленно приблизившись, Тони взялся за уголок и неуверенно приподнял толстый слой мешковины, открыв свету «Битву при Ангиари». Запятнанное и пыльное полотно, куда более грязное, чем на репродукциях в книгах, но, несомненно, то самое.

— Боюсь, о ней не заботились должным образом, — сказал Д'Изерния. — Но ничего непоправимого, просто грязь на поверхности и небольшое обесцвечивание, вроде бы и копоть тоже от какого-то дыма. Кто знает, где она была? Но реставраторы довольно легко справятся с этим, верно?

— Да, я уверен, справятся. Но вы должны понять, и дело вовсе не в том, что я не верю вашему слову, хотя картина действительно с виду та самая, для полной уверенности надо провести лабораторный анализ. Не могу же я вернуться и сказать, дескать, заплатите миллион зеленых, с виду все в порядке.

— Прекрасно вас понимаю, сеньор Хоукин, так что извиняться не за что. Я прихватил нож для палитры и целлофановые пакетики. Нож остер, как бритва. Позвольте предложить вам взять пробы краски и холста где-нибудь в незаметном месте, пожалуй, заодно и несколько стружек дерева. Возьмите пробы сами, чтобы знать, что мы не пытаемся обвести вас вокруг пальца. Пусть их проанализируют, а потом поговорим о деле.

— Поговорим, поговорим, и без того слишком много разговоров! — сердито рыкнул Робл, шагнув вперед с ножом в руке. Клинок со звоном открылся, Тони шарахнулся назад. — Кончать надо ходить вокруг да около. Вот вам образчик, возьмите его к своей рюсски, пускай поглядит, настоящая картина или нет!

Вскрикнув, Тони рванулся вперед, но Д'Изерния удержал его на месте.

Вонзив клинок в угол бесценного полотна, Робл с треском вспорол ткань, выкроив из угла треугольник. Потом, под надрывный треск рвущегося холста, содрал его с подрамника и бросил лоскут Тони в ладонь.

— Вот. Проверяйте.

Увидев ошеломленное лицо Тони, Д'Изерния кивнул.

— Я понимаю ваши чувства, сеньор Хоукин, и соболезную. Наш друг Робл малость импульсивен и, пожалуй, грубоват. Но он прав. Опытный мастер способен исправить последствия сего акта вандализма так, что от повреждения не останется и следов. Зато мы получаем прочный фундамент для переговоров. Передайте сей фрагмент на анализ, и если вы останетесь удовлетворены и приготовите деньги, мы проведем обмен. Уведомьте мистера Соунза, что я позвоню вам в четыре часа пополудни, дабы обсудить данный вопрос. Ну-ка, давайте завернем этот кусочек холста, чтобы уберечь его от дальнейших повреждений.

Вынув из нагрудного кармашка платок, Д'Изерния встряхнул его и накинул на открытую ладонь. Тони бережно уложил фрагмент на платок и завернул. Д'Изерния одобрительно кивнул.

— Так. С вводным этапом покончено, мы можем идти. Но прежде, пожалуй, вам доставит некоторое удовольствие знакомство с нашим патроном, владельцем полотна. Познакомившись с ним, вы, наверное, уясните, почему сегодняшняя церемония, по крайней мере для нам с Роблом, отчасти представлялась в юмористическом свете.

Круг света пропутешествовал по полу к алькову, вдоль колеи, оставленной узкими шинами, до оставивших ее колес. Там сидел в инвалидном кресле темный субъект, по пояс укутанный серым одеялом, сцепив на коленях старческие руки, похожие на птичьи лапы. Свет медленно двинулся вверх, по мешковатому коричневому пиджаку и пожелтевшей рубашке, неряшливо завязанному черному галстуку, тощей шее, торчащей из чересчур просторного воротничка.

К старческому лицу. Дряблому, морщинистому лицу, несмотря на возраст казавшемуся знакомым, напоминающим лицо более молодого человека.

Жидкая, седая прядь волос на лбу, над тонкой верхней губой смахивающие на зубную щетку усики, тоже седые… Но ведь раньше волосы были черными?

— Это?.. — выдавил из себя Тони. Голова склонилась.

— Это я.

Глава 13

— Как поживаете? — нашелся Тони спустя изрядное время, пока он раздумывал, стоит ли говорить «Рад познакомиться», если это отнюдь не так. Радостно кивнув, старик в инвалидном кресле взялся дотошно отвечать на риторический вопрос, заговорив по-английски с сильным немецким акцентом.

— Поживаю вполне хорошо, в самом деле, учитывая все обстоятельства, возраст, мне скоро исполнится восемьдесят три, вы только подумайте. Аппетит у меня не очень хороший, от мексиканской пищи чересчур пучит, да и ходить мне трудно, как видите. Возвращаются забытые беды, только теперь это называется парезом, детские неприятности. Но вы пришли сюда не за тем, чтобы беседовать обо мне. Картина, лучшая в моей коллекции, вам она нравится. Ja?

— Она превосходна, лучшая в своем роде, да Винчи не создал больше ничего подобного.

— Видите, конь полон боевого задора. Героическая сеча. Впрочем, очевидно, почему. Исследования доказали, что да Винчи — искаженное да фон Гизель, сиречь из семьи фон Гизель, готского семейства из Германии, так что он принадлежал к доброму арийскому роду.

— Я не слыхал, что…

— Вы сомневаетесь в моих словах? Вы считаете, что я лгу! — Старик замолотил ладонью по подлокотнику, пуская слюни на подбородок и даже не замечая этого. — Да что ты, американская дворняжка, можешь знать о великом искусстве?!

— Я знаю достаточно много, чтобы заплатить миллион долларов за полотно!

Мысль о деньгах оказала умиротворяющее действие. Старец откинулся на спинку кресла, потер губы и чуть ли не улыбнулся.

— Совершенно верно, миллион долларов. Меньше нельзя, гордость моей коллекции. Фактически говоря, заканчивайте с этим делом, и, может быть, я предложу вам сделку не менее ценную. Поглядите сюда. — Пошарив под одеялом, он извлек мятый рулон толстой бумаги и развернул его на коленях, открыв взорам акварель. — Я все еще пописываю помаленьку. Работа моей кисти, весьма ценится в определенных кругах, уверяю вас.

Робл осветил картину, и Тони увидел скверно, неряшливо написанный вид то ли баварской, то ли австрийской деревушки, выдержанный в наихудшем вкусе, с искаженной перспективой и грязными тонами. В уголке виднелись тоненько выписанные коричневые инициалы «А. Г.».

— Больше задерживаться нельзя, — подал голос Д'Изерния. — Это неблагоразумно.

Акварель снова скрылась под одеяло, и Тони, направляемый под локоть твердой рукой Робла, быстро покинул комнату и устремился через храм по проходу. Как и было приказано, «Паккард» с распахнутыми задними дверцами и работающим двигателем дожидался у ворот, тронувшись с места, как только пассажиры уселись.

— Вам невероятно повезло, — Робл дружески похлопал Тони по колену. — Обычно он не видится с чужаками, сами понимаете, почему.

— Да, разумеется, — других слов у Тони не нашлось. Бережно держа платок с фрагментом картины обеими руками, он невидящим взглядом смотрел на проносящиеся за окном горные пейзажи, извилистую дорогу, раз за разом пересекающую туда-сюда узкоколейку. В очередной раз он встрепенулся и с опаской оглянулся через плечо.

— Но мы ведь едем не в ту сторону!

— Можно сказать и так, — ответил Д'Изерния. — На самом же деле, если вы не возражаете, мы немного проедемся в сторону Амекамеки, чтобы наш общий знакомый мог спокойно удалиться. Небольшая предосторожность. Как вы наверняка понимаете, он нечасто выходит на люди, а если и выходит, то с трепетом и крайними предосторожностями. Не мог удержаться от посещения сегодняшней церемонии, так что мы одним выстрелом убили двух зайцев, заодно предоставив вам возможность познакомиться с ним.

Машина съехала на обочину, под сень высоких сосен. В ожидании выкурили по сигарете. Время от времени по дороге проносилась какая-нибудь одинокая машина, но чаще тишину нарушал лишь шепот сосновых крон на ветру. Через долину напротив пологие склоны вулкана Попокатепетль все круче возносились к вершине, увенчанной белым знаменем облачка. Робл сверился с часами, и машина наконец тронулась обратно. По дороге хранили молчание. Д'Изерния, глядя в окно, насвистывал мотив арии из «Мадам Баттерфляй», Робл сурово глядел прямо перед собой, Тони лелеял лоскуток картины. Наконец, машина затормозила в квартале от отеля «Васко».

— Выходите, — приказал Робл. — Пусть проверяют. Деньги здесь?

— Должны быть сегодня после полудня.

— Смотрите же. Помните, с вами свяжутся в четыре часа дня. Если все будет в порядке, обмен состоится нынче вечером.

Когда Тони вернулся, все ждали его в комнате Соунза — конечно, кроме Стокера, наверняка бессонно чахнущего над своим златом.

— Докладывайте, — распорядился Соунз.

— Я видел полотно, выглядит довольно подлинным. — С этими словами Тони развернул платок. — Я хотел сделать соскобы, но Роблу вздумалось поиграться в ножички. Он отрезал от полотна уголок.

Елизавета Злотникова воззрилась на фрагмент, будто на свежий труп, пронзительно взвизгнув.

— Звери, свиньи, — цедила она сквозь сцепленные зубы, бережно принимая кусочек холста, после чего последовали куда более сочные выражения на рокочущем русском языке. И покинула комнату, неся лоскуток, будто новорожденного.

— Они свяжутся с нами в четыре часа, чтобы убедиться, что деньги доставлены, я утаил от них, что деньги уже здесь. Если полотно выдержит экзамен, обмен состоится сегодня вечером. И еще одно… — Тони замялся.

— Что?

— Я встречался… с владельцем картины. Он сказал, что полотно из его коллекции. А еще с утра была поминальная месса, довольно забавно, потому что он не мертв и…

— Хоукин, вы что, пьяны?

— Нет, не выпил ни капли, даже кофе, если на то пошло. — От этой мысли в животе тут же громогласно заурчало. — Пойду закажу чего-нибудь поесть.

— Только после того, как объясните, о чем толкуете. Или о ком. Кто этот человек?

Тони стиснул кулаки.

— Адольф Гитлер, вот кто. Я говорил с ним. Картина из его коллекции, вы же сами говорили. Он жив и здоров, ездит в инвалидном кресле.

Воцарилось многозначительное молчание. Билли Шульц разинул рот. Соунз распахивал глаза все шире и шире, не сводя их с Тони, подошедшего к телефону и довольно быстро сумевшего дозвониться в обслуживание, чтобы заказать сандвич с индюшатиной, жареную фасоль на гарнир, большую порцию салата-гуакамоле с тортильями, полный кофейник кофе и бутылку эля «Богемия».

— Ну-ка, повторите, — потребовал Соунз, когда Тони повесил трубку.

— Адольф Гитлер. Я беседовал с ним о приобретении одной из его работ.

— Но он же покойник! — пискнул Билли.

— Эта новость преувеличена.

— Вы уверены, Хоукин? В Вашингтоне захотят знать все детали.

— Я ни в чем не уверен. У него седые усики и прядь волос на глазу. А еще он предложил продать одну из своих акварелей. Достаточно скверную, чтобы оказаться подлинной.

— Мне надо связаться с Вашингтоном.

— Знаете, в школе нам говорили, что он на том свете.

В дверь постучали.

— Надеюсь, это заказ. — Тони устремился к двери, сглатывая слюнки в предвкушении позднего завтрака.

— Абсолютно подлинное, — заявила вошедшая Елизавета Злотникова, промокая уголком платочка покрасневшие глаза. — Пигменты, холст характерны для периода. Мазки являются еще более ярким доказательством, выдают руку мастера, совершенно однозначно. Что же за тварью надо быть, чтобы испоганить подобное произведение искусства?!

Она снова поднесла к глазам насквозь мокрый платок. Тони едва сдержал желание утешить ее, прижать к своей мужественной груди, и воспоминания о ее прелестях внезапно нахлынули жаркой волной.

— Тогда встреча состоится. Возвращайтесь к себе в номер, Хоукин, и расскажите об этом Стокеру. И еще: на вашем месте я бы не стал говорить никому, повторяю, ни одной живой душе, с кем вы сегодня встречались.

Тони открыл было дверь, снова закрыл и обернулся. За утренней круговертью событий он как-то напрочь позабыл сказанное ранее.

— Извините, но какой нужен пароль, чтобы войти в номер?

— Два удара, пауза, еще один. Пароль «Слепень». Пора бы уж вам подтянуться, Хоукин, начать ориентироваться самостоятельно.

В коридоре ему встретился добрый вестник в образе официанта с подносом. Тони перехватил его, дал на чай и отослал, после чего прошел через ритуал допуска в собственный номер. Обладатель сверкнувшего в щелке двери холодного глаза принял пароль и впустил Тони. Шторы были задернуты, в комнате царил сумрак, постель не тронута.

— Хотите часть? — предложил Тони.

— На посте не пью. И не ем.

Получив этот щелчок по носу, Тони занялся истреблением завтрака сам, стараясь не обращать внимания на пристальный взгляд и взведенный пистолет.

— Подлинность полотна подтвердилась. Обмен, видимо, состоится нынче вечером.

— Завсегда готов.

За едой Тони так и эдак раздумывал об ответственности. В обмен на Челлини Якову Гольдштейну были даны определенные обещания. О Хохханде сведений пока нет, но у Тони сложилось впечатление, что возвращение Гитлера заинтересует тайную израильскую организацию ничуть не меньше. Да, надо непременно сообщить Гольдштейну, заинтересованному еще и посетителями поминальной службы. Покончив с остатками эля, удовлетворенно отрыгнулся и сообщил:

— Схожу вниз за сигаретами. Вам купить? — заранее предугадывая ответ.

— На посте не курю.

— Буду через пару минут.

Похоже, девизом всякого шпиона должна быть неусыпная бдительность или хотя бы всеобъемлющая подозрительность, как доказали события последних суток. Поскольку постой в этом отеле обеспечила противоположная сторона, можно без натяжки предположить, что среди служащих есть кто-то — если не все сразу, — связанный с Роблом или Д'Изернией, доносящий обо всех звонках, сделанных в стенах отеля, а то и подслушивающий разговоры. Когда Тони вышел из «Васко» и зашагал по авенида Реформа, солнце припекало, но воздух, как всегда, был чист и прохладен. Чуть дальше по улице зазывно красовался над дверью интернациональный символ — выгнутый из неоновых трубок абрис бокала. Войдя, Тони заказал коктейль «Маргарита», получил разрешение воспользоваться телефоном, все войдет в счет, с удовольствием, сеньор. На том конце ответили далеко не сразу — обеденное время, голодные посетители, надо порезать груды мяса, — но зато ответил сам Гольдштейн.

— Кошерные деликатесы «Толтек».

— Говорит агент Х-9.

— Хоукин, мне некогда, так что покороче.

— Эй, минуточку, я ведь не обязан звонить, сами знаете. У меня есть сведения для вас. Вам известно о поминальной мессе по Адольфу?

— Весточка долетела, но было уже поздно что-либо предпринимать. Вы там были?

— Был, и Генрих тоже. Он хорошенько присмотрелся ко всем и если не забудет лица, то найдет что вам порассказать.

— У него великолепная память, ученый все-таки, мы покажем ему фотографии. Что-нибудь еще?

— Только один пустячок. — И самодовольно: — Гитлер был там собственной персоной, я с ним говорил.

— Да будет вам, у меня масса работы, некогда с вами тут шутки шутить.

— Я серьезно, Яша, честное слово! Он был там с картиной, такой старик в инвалидном кресле, и даже предложил продать мне свою акварель.

— Опять этот! За него особо не тревожьтесь, это чокнутый по имени Якоб Платц, хотя, по-моему, он такой же идиот, как старый лис. Командовал эсэсовским танковым корпусом на восточном фронте, личность скверная, но бывают и похуже. Мы наткнулись на него лет несколько назад. Очевидно, он был недостаточно большой шишкой, чтобы утащить много денег, так что прикидывается Гитлером, продает правдивые биографии журналистам, им всегда не хватает чего-нибудь жареного. Всякие такие байки из серии «жив и здоров» исходят от него. Что еще?

— Пожалуй, ничего, не считая того, что передача картины может состояться сегодня вечером.

— Желаю удачи. Не очень-то доверяйте этим шалопаям. Держите меня в курсе.

— Пока, — проговорил Тони в умолкшую трубку и повесил ее. Ну ладно, доложил, долг выполнил. Липовый Гитлер. Что ж, иначе и быть не могло. Но было бы здорово, если бы он оказался настоящим. То есть не здорово, но любопытно. Надо бы сказать Соунзу, но как объяснить, где взял информацию? Второй бокал «Маргариты» ответа не принес, так что Тони купил сигарет, заплатил по счету и направился обратно в номер. Тук-тук, тук, «Слепень» и неотступный взор неусыпного стража.

Ровно в четыре зазвонил телефон.

— Вы установили подлинность полотна? — поинтересовался голос Д'Изернии.

— Да.

— Деньги у вас?

— Да.

— Сейчас же выносите их ко входу в отель, где получите дальнейшие инструкции. — Связь прервалась, но едва Тони положил трубку, как телефон зазвонил снова. На сей раз это был Соунз.

— Мы все слышали. Ничего не предпринимайте, ждите нас.

Тони даже не взял на себя труд поинтересоваться, что за хитроумную электронику напихали в телефон, а просто наклонился, чтобы надеть туфли.

— Оно? — встрепенулся Стокер.

— Несомненно. Пора.

В номер набились буквально все, отчего возникла такая толкотня, что Стокер забеспокоился и отодвинулся к стене, спрятав чемодан за спину, держа пистолет наготове и пока обстреливая окружающих глазами. Билли Шульц направился прямиком к одному из тяжелых чемоданов, вмещавшему, как оказалось, целый арсенал — пистолеты, гранаты, шанцевый инструмент, гранаты со слезоточивым газом, термитные заряды, ножи и противопехотные мины. При их виде Стокер похлопал себя по карманам — наверняка желая убедиться, что сам снарядился не в пример лучше.

— Тридцать восьмой или сорок пятый? — осведомился Соунз у Тони.

— Вообще-то снайпер из меня плохой.

— Тогда берите сорок пятый. Чтобы остановить противника, достаточно просто попасть в него куда угодно.

— Мне оружия не надо, — заявила Елизавета Злотникова.

— Я и не собирался вам ничего предлагать.

Билли Шульц и Соунз ухитрились разместить на своих особах изрядную часть содержимого чемодана. Застегнув пиджак, чтобы скрыть округлившуюся талию, Соунз принялся по-военному четко отдавать приказания:

— Шульц, пойдете в авангарде. Я прикрываю левый фланг Стокера, чтобы не мешать его правой руке. Хоукин, тыловая застава. Дама остается здесь, но сперва я хотел бы осмотреть вашу сумочку, если вы не против.

— Против, — отрезала девушка. — Я безоружна.

— Верно, безоружны. — Не обращая внимания на протесты, Соунз быстро обыскал ее немаленькую дамскую сумочку. — Выходим.

Ради приличия Стокер спрятал пистолет в карман пиджака, не выпуская его из руки, но с первого же взгляда было ясно, что там таится. Правду говоря, их четверка излучала ауру такой враждебности, стремительно продвигаясь по коридору и вестибюлю, подобравшись, будто для броска, не упуская из виду ни единой мелочи, что все присутствующие тут же почуяли в воздухе запах грозы. В Мексике, а в штате Морелос особенно, насилие не в диковинку, так что гости поспешно удалились, а клерки вдруг обнаружили, что их ждут срочные дела в кабинетах за закрытыми дверьми. За считанные секунды в вестибюле не осталось никого, кроме Д'Изернии, с праздным видом покуривающего сигарету у входа.

— Как видите, ради успеха предприятия я предоставляю себя в качестве заложника. Если можно, давайте сядем в ваш автомобиль, и я оглашу дальнейшие инструкции.

— Шульц, машину, — одним уголком рта проговорил Соунз, ни на миг не отрывая взгляда от Д'Изернии.

Вскоре подкатил «Кадиллак». Елизавета Злотникова и Билли сели спереди, а Д'Изернию втиснули на заднее, между зловещими фигурами Стокера и Соунза. Тони досталось сомнительное удовольствие занять откидное сиденье, и он всю дорогу отирался коленями с остальными. Чемодан Стокер крепко сжал между коленей, а пистолет достал снова, нацелив его на Д'Изернию.

— На юг из города по дороге на Оаксаку, — сообщил итальянец, с виду ничуть не смущенный этой угрозой. — Надеюсь, вы не сочтете меня излишне нескромным, если я попрошу возможности ознакомиться с содержимым чемодана. Обязательная прелюдия к любым переговорам, разве вы не согласны?

— Шульц, «хвоста» за нами нет? — осведомился Соунз.

— Нет, сэр.

— Ладно. Откройте, Стокер.

С крайней неохотой представитель казначейства убрал пистолет в карман, а взамен извлек ключ с четырьмя бородками крайне сложной формы. Положив чемодан на колени, отпер его и откинул крышку Тони под нос, открыв взорам плотно перевязанные пачки зеленых банкнот. В тот же миг большущий автоматический пистолет Стокера появился снова; под его прицелом Д'Изерния вытащил одну пачку, пересчитал купюры, порылся среди других пачек, проверяя, нет ли ближе ко дну фальшивок, затем втиснул пачку обратно в денежное гнездышко.

— Все самым надлежащим образом, — провозгласил он. Стокер закрыл чемодан намного охотнее, чем открывал. — Ключ останется у меня, если вы не возражаете.

— Отдайте, — распорядился Соунз, силой приказа преодолевая явное нежелание представителя казначейства подчиниться.

Ехали целый час, то петляя и сдваивая следы, то мчась по проселкам, будто проверяя рессоры на прочность, отчего «Кадиллак» раскачивался на ухабах, будто корабль в штормовом море.

— Я лишь хочу удостовериться, что за нами нет преследования, — пояснил Д'Изерния. — А также желаю, чтобы мы оказались в назначенном месте в назначенное время только с этим автомобилем, без полиции, вертолетов или чего-нибудь наподобие.

— Нам такое и в голову не приходило, — возразил Соунз.

— Мне бы на вашем месте пришло, так что не будем лицемерить. Уже скоро.

Пыльный оранжевый диск солнца уже коснулся горизонта, когда они подъехали к небольшому местечку — «Йекапистла», как гласил знак у дороги, увековечивая память об ушедших ацтеках. Тут по дороге шествовало огромное множество мужчин в широкополых сомбреро, а их жены покорно следовали в двух шагах позади, укутавшись в ребосо, ведя больших детей за руки и неся младенцев. Машина притормозила, двигаясь в том же направлении, что и растущая толпа, — к небольшой трибуне вокруг обнесенной оградой арены.

— Провинциальная коррида, — прокомментировал Д'Изерния. — Простое зрелище, доставляющее радость простым людям. Вон там, по той колее сверните направо. Теперь остановитесь. Пожалуйста, разверните машину и сдайте задом к той изгороди, где стоят ослы.

Сельское население Йекапистлы медленно обтекало машину с обеих сторон; большую черную машину посреди толпы замечали только дети, взрослые же упорно хранили суровое безразличие. Один из ослов испустил долгий, громкий рев, после чего умолк, подозрительно кося на машину черным глазом.

Уже смеркалось, но по ту сторону изгороди из колючей проволоки отчетливо виднелась вторая машина, тоже сдающая задом к месту рандеву.

— По местам, — приказал Соунз. — Шульц, правый фланг. Хоукин, левый. Стокер, если придется, стреляйте через заднее стекло. Переговоры поведу я. Пошли.

— Нельзя ли мне перейти в другую машину?.. — осведомился Д'Изерния, но не тронулся с места, пока не получил одобрения в виде короткого кивка Соунза.

Они вместе подошли к изгороди, где Д'Изерния осторожно приподнял проволоку и пролез на ту сторону. Елизавета Злотникова залегла, из-за спинки переднего сиденья блестели только глаза. Агенты ждали, не вынимая рук из оттопыривающихся карманов, и взглядам немногочисленных местных жителей, еще не идущих мимо, представлялась вполне мирная картина.

Робл выбрался из задней дверцы вражеского «Паккарда», где виднелся некто укутанный по самые глаза, в широкополой шляпе. Судя по крепкому затылку, за рулем сидел Генрих, но полной уверенности Тони не испытывал. Робл с Д'Изернией обменялись парой слов, после чего итальянец вернулся к изгороди, представ перед Соунзом.

— Вот что я предлагаю. Ваш человек вынесет деньги из машины. Тогда Робл вынесет картину. Мы оба подойдем к изгороди одновременно. Поосторожнее с пистолетами, как видите, вокруг много невинных людей. Давайте проведем обмен честно. Далее опускаем деньги и картину на землю. Проводим обмен. Расходимся в противоположных направлениях. Договорились?

— Действуйте.

Началась медленная, будто нарочитый брачный танец, процедура обмена. Вот появился носильщик с чемоданом, грузчик с картиной последовал его примеру. Пальцы лежали на спусковых крючках. Сближались шаг за шагом, друг другу навстречу, ни на миг не отводя глаз, медленно положили драгоценные ноши на землю, снова выпрямились.

— Стойте! — крикнул женский голос, и тотчас же в руках оказалось шесть пистолетов, а за стеклом «Паккарда», кажется, блеснул седьмой. К изгороди спешила Елизавета Злотникова. — Я хочу взглянуть на картину.

— Она права, — сказал Соунз. — Как насчет этого?

На миг замешкавшись, Робл изъявил согласие, хотя и не слишком охотно. Остальные скрепя сердце спрятали пистолеты, и Елизавета Злотникова вышла вперед. Напряжение буквально пронизывало воздух, как атмосферное электричество перед грозой. Все взгляды без исключения были прикованы к девушке, опустившейся на колени перед картиной. Откинув мешковину с угла, Робл подвинул холст под изгородь.

Неспешными, точными движениями Елизавета Злотникова извлекла из сумочки плоский пакет и развернула его, вынув драный лоскут. Приложив его к подрамнику, достала большую лупу и фонарик и склонилась над картиной.

— Быстрей! — велел Робл. — Не терять же на это весь день.

— Разорванные нити сходятся, чешуйки краски тоже…

— Довольно! — рыкнул Робл, набрасывая мешковину на полотно. — Давайте заканчивать!

— Давайте, только без спешки. Подождите, пока девушка вернется в машину, — ответил Соунз. — Хорошо. Теперь двигайте картину вперед — медленно — без резких движений. Вы тоже, Стокер. Не отпускайте чемодан, пока не возьметесь за картину.

Оба глядели друг другу в глаза, как два гладиатора на арене, в любую секунду готовые ринуться в бой. Вперед, вперед, Стокер неохотно спрятал пистолет в карман, чтобы схватиться за картину. На мгновение ситуация превратилась в безмолвное перетягивание каната — каждый тянул на себя и картину, и чемодан, затем отпустил свою сторону. Обмен состоялся.

— Отлично, до свиданья, — бросил Робл, подтащив к себе чемодан, как только Стокер выхватил картину. Нырнул в открытую дверцу машины, Д'Изерния запрыгнул в другую, и «Паккард» сорвался с места, подняв тучу пыли, когда их ноги еще торчали наружу, посылая фарами во мрак конуса желтого света. Стокер с картиной в руках бросился под защиту «Кадиллака», снова выхватив пистолет, как и все остальные.

Толпа рассеялась, вроде бы никакой опасности, «Паккард» скрылся за поворотом, напряженные агенты расслабились, хотя и не держа пистолеты наготове.

И тут Елизавета Злотникова пронзительно завизжала, потом еще и еще; пистолеты тотчас же появились снова.

Откинув мешковину, девушка светила на картину фонариком, крича:

— Подделка! Липа! Фальшивка!

Туча пыли осела; второй автомобиль скрылся.

Глава 14

— Шульц, разворачивайте, сносите изгородь, что значит липа?! — вопил Соунз, напрочь утратив хладнокровие. Билли запрыгнул в машину, а остальные сгрудились вокруг Елизаветы Злотниковой, положившей картину на землю и стоявшей рядом на коленях, светя фонариком.

— Смотрите, теперь, без обертки, это само бросается в глаза. Соскребаю краску вот здесь, и ясно видно, что уголок настоящего полотна был прилажен к этой подделке. Видите, тут край оригинала был срезан, затем приклеен. Сплошная липа. И не только это, но настоящий искусствовед, — испепеляющий взгляд в сторону Тони, — сразу же разглядел бы, что это ничтожная фальшивка.

Внезапно подноготная событий последних дней развернулась перед Тони как на ладони. Одно мало-помалу громоздилось на другое среди треволнений, недоговорок и интриг, в чужой стране — и отказ допустить к осмотру картины настоящего эксперта, и тщательно подгаданный момент, чтобы завлечь его на поминальную мессу, и темное помещение, и человек в инвалидном кресле — только бы выбить его из колеи, не дать сосредоточиться на деле. Далее следовал небольшой спектакль — несомненно, хорошо отрепетированный — утонченный итальянец, немецкий варвар, блеск ножа, отхватившего почти весь оригинальный фрагмент картины для анализа и одобрения. Провели, надули, превосходно втерли очки — всем им без исключения, на высочайшем профессиональном уровне.

Тут его вырвал из бездны мрачных раздумий какой-то назойливый звук, одновременно дошедший до сознания всех присутствующих. Подняв головы, они поглядели на автомобиль, послушали вжик-вжик-вжик стартера, безрезультатно проворачивающегося раз за разом. Двигатель не заводился.

— Свет! — рявкнул Соунз, вырывая фонарик из руки Елизаветы Злотниковой и поднимая капот. Даже не разбираясь в механике, каждый понял бы, что с мотором неладно. Блестели концы порванных проводов, половина кабелей зажигания болталась как попало, перепутавшись между собой. Сунув руку вглубь, Соунз выудил загнутый крючком толстый арматурный прут. — Пока все мы смотрели в другую сторону, кто-то подполз к нашей машине спереди и вырвал провода этой штуковиной. Чините, Шульц.

— Есть, сэр.

— Казначейству это не понравится.

— Да никому это не нравится, Стокер. — Едва сдерживаясь, Соунз повернулся к Тони, и тот загородился руками.

— Только не набрасывайтесь на меня, Соунз. Я виноват ничуть не более остальных. Нас провели, но ловко. Так что теперь нам надо нагнать этих людей и вернуть деньги.

— Другого пути нет.

Потратив добрых десять минут, Билли Шульц сумел кое-как срастить достаточно проводов, чтобы мотор завелся, хотя как минимум два цилиндра то и дело пропускали такты и стреляли, зажглась только одна фара, да и та лишь на ближний свет.

— Поехали, — сквозь зубы, как все последние приказы, процедил Соунз.

И поехали. «Кадиллак» прорвался сквозь преграду из тонкой колючей проволоки и загромыхал по проселку, вьющемуся вдоль околицы местечка по направлению к гравийному ответвлению шоссе.

— В какую сторону? — спросил Билли. Никто не ответил. Тони заметил людей, сидящих у стены дома неподалеку и открыл дверцу.

— Спрошу у них.

Подавив желание сорваться на бег, Тони вынудил себя двинуться вперед неспешной походкой, лопатками чувствуя буравящие, прожигающие взгляды. Но торопиться просто нельзя; в Мексике события развиваются в ином темпе. Подходя, он увидел, что женщина и дети отступают под защиту глинобитных стен домика. С места не тронулся только мужчина, прислонившийся к жерди, подпирающей кровлю. Во мраке лицо его, вдобавок затененное широкими полями шляпы, казалось лишь неясным пятном.

— Добрый вечер, — начал Тони.

— Добрый вечер.

— Ночь будет приятная.

— Как всегда.

— Сигарету?

— С удовольствием.

Они закурили, и Тони указал в направлении, откуда они приехали.

— У нас случилась небольшая авария, и возле арены порвали проволочную изгородь. Если я дам вам деньги на ремонт, не будете ли вы добры передать их по назначению?

— Почему бы и нет.

Заплатив, Тони двинулся прочь, — чтобы тут же окликнуть через плечо:

— Минут пять назад тут проехала другая машина. Вы случаем не видели, в какую сторону?

— Видел. Вон туда, на юг.

— Adios.[121]

— Adios.

— Ну? — Задержка повлияла на настроение Соунза отнюдь не лучшим образом.

— На юг.

— Вы уверены?

— Есть только один способ выяснить.

Они помчались сквозь ночь, обметая путь единственным тускло-желтым лучом света фары, среди обступивших дорогу темных силуэтов кактусов. Впереди мелькнула фигура одинокого пешехода, обернувшегося и поднявшего руку в надежде остановить попутку. Билли резко объехал его, даже не притормозив.

— Стой! — крикнул Тони, и Билли инстинктивно ударил по тормозам, машина под визг шин пошла юзом и остановилась поперек дороги.

— Я жду объяснений, Хоукин, и без дураков.

— Тот человек — он их шофер.

Все ринулись из машины очертя голову, размахивая пистолетами, а Стокер даже приготовил гранату со слезоточивым газом. Обступили пленника со всех сторон, тыча в него пистолетами, а он лишь стоял, вытянув руки по швам.

— Я простой шофер, — неспешно выговорил он. — Нанятый, наверное, за немецкую нацию, чтобы водить машину. Делаю, как велено. Мне велено выйти из машины и пешком возвращаться в город. Я выхожу из машины и возвращаюсь в город.

— Говори правду, а то!..

— Дайте мне его на десять минут!

— В сумке есть пентотал натрия.

Тони потянул Соунза в сторонку. Тот нехотя, но последовал за ним.

— Я могу разговорить его, — сообщил Тони.

— Как?

— Довольно просто, если вам надо знать. Видите ли, он, ну, связной между мной и израильтянами. Выяснив что-нибудь о Робле, я должен был передать весточку Генриху.

— Kraut![122]

— Он еврей, химик. Позвольте мне отвести его в сторонку, чтобы другие не слышали.

— Вы ему доверяете?

— А разве у нас есть выбор? Не забывайте о миллионе…

— Давайте побыстрей, давайте же, — скрипнул Соунз зубами.

В сопровождении лучей фонариков и явственно поблескивающих под ними пистолетов Тони отвел Генриха на обочину.

— Пожалуйста, расскажите мне, что произошло.

— В точности то, что я рассказал, кроме того, что вдобавок я проголосовал вашей машине. Мне велели сойти с дороги. Они ударились в бега. Заплатили мне и сбыли с рук.

— Вам известно, куда они направляются?

— Нет. На сей счет они были весьма немногословны. Быть может, мне удастся вам помочь, но сперва я должен телефонировать Якову Гольдштейну. Не спрашивайте! — Он загородился открытыми ладонями. — Больше ничего я вам сказать не могу, пока не переговорю с Яковом.

Тони взмахом руки подозвал Соунза.

— Быть может, этот человек сумеет нам помочь, но сначала ему надо позвонить.

— Не нравится мне это, Хоукин.

— У вас идея получше? Что еще мы можем сделать — разве что подвергнуть его пытке?

Всю дорогу до Куэрнаваки Соунз упорно раздумывал о чем-то, а Генрих невозмутимо сидел между агентами, не обращая внимания на пистолеты, упирающиеся ему в ребра с обеих сторон. Как только впереди замаячили городские огни, Соунз выпрямился и огляделся, затем постучал Билли Шульца по плечу, указав на знак «TALLER MECANICO».

— Поезжайте туда, надо починить машину, прежде чем двигаться дальше. — И бросил последний испепеляющий взгляд на Генриха. — Вы, ступайте к телефону, но мы все время будем рядом.

— Не нравится мне это, — уныло пророкотал Стокер, лаская пистолет.

— А мне нравится. Это моя операция. Если хотите вернуть груз в казначейство, делайте, как я сказал.

Тони набрал номер собственноручно, а остальные обступили Генриха плотным кольцом. На звонок ответил знакомый голос.

— У нас неприятности. Генрих здесь, хочет поговорить с вами.

— У всех неприятности. Давайте его.

Разговор проходил на гортанном, невнятном иврите, что пришлось Соунзу совсем не по вкусу. Тони отправился поговорить со старшим механиком, качавшим головой при виде обширных повреждений, и дал ему стимул к быстрому и безупречному ремонту. Елизавета Злотникова сидела на заднем сиденье с поддельным полотном, изучая его и бормоча под нос.

— Его еще можно было бы восстановить. — У нее в глазах стояли слезы. — Если только удастся получить остальную часть полотна. Зачем они пустились на подобное?!

— Даже не представляю. Может, хотят провернуть этот номер еще три раза в трех других уголках мира с тремя остальными уголками картины. — При этой мысли оба содрогнулись. — А может, кроме уголка, у них ничего и не было.

— Но это же бессмысленно!

— Да во всем случившемся за последнее время особого смысла не просматривается.

Тут Соунз окликнул его, и Тони присоединился к группе, сгрудившейся в тесной конторе мастерской. Настенный календарь годичной давности расхваливал достоинства шин «Генерал Попо», подкрепляя свои утверждения фотографией самого генерала с туловищем из покрышек. Ему категорически возражал календарь текущего года, где добродетели шин «Эскади» сопровождал снимок девушки, одетой только в ацтекский головной убор. Высморкавшись в большой красный платок и осмотрев результат, Генрих остался им доволен и заговорил:

— У меня сообщение от Гольдштейна. Он говорит, что с радостью поможет ФБР и министерству финансов США выследить машину и ее пассажиров. Он будет здесь не позже чем через час.

— И что же эдакое он может сделать? — спросил Соунз, не снимая пальца со спускового крючка спрятанного в карман пистолета.

— Много чего. Согласно его указаниям я установил под днищем автомобиля устройство, подключенное к радио. Насколько я понимаю, это мощный передатчик, дающий очень сильный сигнал.

— Длину волны знаете?

— Тут мои сведения исчерпываются. Мне известно лишь, что он включен. Об остальном поинтересуйтесь у Гольдштейна.

Все прямо извелись от ожидания, кроме Генриха, преспокойно уснувшего на заднем сиденье. У Тони от голода засосало под ложечкой; в Мексике он стал ужасно много есть, должно быть, из-за горного климата, так что, сходив в ближайший ресторанчик, он вернулся с пакетом сандвичей. Остальные отнеслись к еде без энтузиазма, но отказываться не стали. Закончили ремонт, подробнейшим образом обсудили счет, уплатили, Генрих все спал, тихонько похрапывая; по улице подкатил автофургон, перегородив выезд с автостоянки. Фургон был украшен колоритным портретом орла, несущего в когтях краюху хлеба, будто ягненка. Из кабины выбрался Гольдштейн.

— Итак, джентльмены, — он оглядел медленно обступивших его обладателей стальных взоров, — полагаю, не мешало бы представиться, но сперва позвольте мне догадаться самому. Тони я знаю, славный паренек. Вы, должно быть, Соунз, руководитель операции. А вы, наверное, Стокер из казначейства. Вы славно обработали тех двух господ во время либерийского обмена.

— Выбора не было, коротышка хватанулся за пистолет.

— Довольно об этом, — оборвал Соунз. — Вы отслеживаете упомянутый автомобиль?

— А с какой стати мне вам признаваться? — Руки метнулись к спрятанным пистолетам. — Только поймите меня правильно, я не ищу неприятностей. На самом деле мне нужна правда, редкий товар в нашем с вами ремесле. А уж тогда будем сотрудничать. Мы заинтересованы в одних и тех же личностях, но по разным поводам. Работая вместе, мы выиграем обоюдно. Если вы поведаете мне обо всем случившемся до сих пор, только будьте откровенны, мне ведь и без того известно немало, то я с радостью открою вам все, что знаю, и помогу вам найти машину вместе с ее пассажирами.

Все посмотрели на Соунза, снова заскрипевшего зубами, взвешивая все факторы.

— Миллион долларов, — мягко напомнил Тони.

— Ладно. Расскажем.

— Мудрое решение. Радиоаппаратура в грузовике. Мы триангулируем из Мехико и отсюда. Машина находится южнее, на расстоянии не менее шестидесяти миль, и все еще движется. Либо по шоссе 95-Д, либо по старой дороге на Таско.

— Шульц, заводите.

— Минуточку, пожалуйста. Предлагаю пустить легковую машину вслед за грузовиком с пеленгатором. Также предлагаю теперь отпустить моего коллегу Генриха. Эта операция не по его части. Я могу поехать с вами, поболтаем по пути.

— В нашей машине русская девушка.

— Это не проблема, она может поехать в грузовике, чтобы мы могли насладиться обстановкой полнейшей откровенности.

— Отправляйтесь с ней, Хоукин. Не спускайте с нее глаз.

Начался запутанный обмен местами, сопровождавшийся легкой неразберихой и частым хлопаньем дверец. Зевающий Генрих выбрался на улицу, и Тони помахал ему.

— Желаю удачи. Надеюсь, вы скоро вернетесь к преподаванию.

— И вам того же. Нам с вами обоим. После знакомства кое с кем из этих даже арабы кажутся ангелами. Знали бы мои студенты! Они-то думают, что я повышаю квалификацию в Массачусетском технологическом. Ха!

Тони помог Елизавете Злотниковой, по-прежнему не выпускающей полотна из рук, забраться в грузовик, и тут ее будто громом поразило.

— Ты! — крикнула она.

Подняв голову от радиопеленгатора, Наум, агент-сабра, с улыбкой махнул рукой в сторону лавки.

— Располагайтесь. Преследуемая машина все еще в пути. Добрий вечьер, товаришч оче чорныйа.

— Свинья! — на том же непонятном языке прошипела она в ответ. — Что тут затевается? Кто эти люди? Что происходит?

— Терпение, терпение. — Тони, внезапно ощутив ошеломительную усталость, сел и взял у нее полотно. — Знаешь, все еще не очевидно, что это подделка. Быстрый осмотр еще ничего не доказывает, когда картина покрыта таким слоем грязи. Мазки…

— Забудь о мазках. — Она метнула в сторону улыбающегося израильтянина последний испепеляющий взор и ткнула пальцем в полотно: — Фальшивка, прямо клеймо ставить негде. Мушиные погадки — кофейная гуща. Холст состарен чаем. Картина больше смахивает на меню дешевой забегаловки, чем на живопись.

Грузовик внезапно дернулся, и она мягко навалилась на Тони.

Очень скоро возбуждение сменилось усталостью; день выдался ужасно долгий и трудный, и даже мысль о миллионе долларов не могла избавить Тони от сонливости. Голова его сама собой склонилась на плечо спутницы, та не стала протестовать, с чем он и заснул. Время от времени остановки и выкрикиваемые приказания ненадолго пробуждали его, затем мерное покачивание мчащейся машины укачивало снова. Окончательно разбудил его лишь яркий свет утра, вливающийся в распахнутую заднюю дверцу фургона. Моргая заспанными глазами и чмокая губами, Тони мало-помалу обнаружил, что лежит в обнимку с еще спящей Елизаветой Злотниковой.

— Сладко почивали, надеюсь? — поинтересовался Яков Гольдштейн из дверей.

— Где мы? — спросил Тони, глядя на зелень деревьев, затянутых рассветной дымкой, и солнце, проглядывающее сквозь листву.

— Подъезжаем к Акапулько. Ваш друг Соунз — весьма милый человек, когда утихомирится, — хочет повидать вас. Есть новости, Наум?

Сабра покачал головой:

— Прямо впереди, сигнал сильный.

Он всю ночь не смыкал глаз за пеленгатором, но выглядел ничуть не менее бодрым и бдительным, чем обычно.

Выпутав пуговицы рубашки из длинных светлых волос, Тони выскользнул из сладостных объятий. Зевая и потягиваясь, направился к «Кадиллаку», стоявшему на обочине позади грузовика. Слева, за рядом крашенных белой краской камней, заменяющих защитное ограждение, склон горы круто уходил вниз, к петляющей в джунглях речушке и крышам селения; над растопленными поутру очагами стояли вертикальные столбы дыма. Из полутемной кабины на Тони глядели три пары налитых кровью глаз.

— Садитесь за руль, Хоукин, — распорядился Соунз. — Шульц выдохся.

— Та машина еще там?

— Прямо впереди, сигнал громкий и четкий.

Перебравшись на пассажирское место, Билли Шульц скрестил руки, закрыл глаза и мгновенно уснул. Тони завел мотор и выехал на дорогу, как только автофургон тронулся. Сидевшие позади хранили молчание — то ли уснув, то ли предавшись мрачным раздумьям, выяснять Тони даже не пытался. Он и сам еще толком не проснулся, и ему требовалась полнейшая сосредоточенность заторможенного сознания, чтобы удерживать машину на дороге, предательски петляющей и извивающейся, как змея, да вдобавок местами попадались валуны, скатившиеся ночью со скал.

Огибая резкий поворот с нулевым обзором, он вдруг обнаружил, что грузовик замер прямо посреди дороги, с перепугу ударил по тормозам, колеса заблокировались, «Кадиллак» под вой стирающейся резины пошел юзом и остановился, легонько врезавшись в тыл фургона. С заднего сиденья послышались сдавленные проклятия, но зазвучать в полный голос не успели, потому что задняя дверь фургона распахнулась, и оттуда высунул голову Гольдштейн.

— Радиосигнал пропал. Совершенно. По-моему, мы их потеряли.

Глава 15

Тони вошел один, неся поддельное полотно, а остальные остались ждать у машины. Официант, дотоле бесстрастно мывший пол, бросил на вошедшего один-единственный взгляд и моментально скрылся на кухне. Почти сразу же оттуда ринулась толпа вооруженных людей в майках, занявших оборону по всему залу, за стульями и столами, и по одному с каждой стороны двери, устремив на Тони сердитые взгляды черных глаз. Как только они заняли боевые позиции, явился сам Тимберио, небритый и взбешенный, в свисающих с пояса подтяжках, в полосатой рубашке без ворота, измятой, будто в ней спали. Опершись костяшками о стол, он оглядел Тони с головы до ног.

— Вы в большущей беде, сами знаете. — Его дыхание источало крепкие ароматы чеснока и вчерашнего ужина.

— Сожалею, если причинил вам какие-либо неприятности, Тимберио, признаю, что был не прав…

— Неприятности, деньги и похищение итальянских национальных сокровищ.

— Пожалуйста, дайте же мне сказать. Деньги вы получите обратно. Опять же, давайте не забывать, что у вас остался мой бумажник со всеми документами, а также с авиабилетами.

— Они остались в качестве залога вашей честности и будут возвращены, когда вы вернете тысячу песо.

— Ладно, отлично, деньги вы получите, обещаю, просто в текущий момент я не прихватил их с собой. Но есть дело поважнее. Вот «Битва при Ангиари» да Винчи. Это подделка.

— Что это значит? — Вытаращив глаза, Тимберио осмотрел картину, пощупал отрезанный уголок. — Липа.

— Целиком и полностью. На случай, если у вас имеются сомнения, со мной тут эксперт. Где находится оригинал, не знаю, зато прямо сейчас в Акапулько находятся люди, которые знают. И челлиниевский «Святой Себастьян» тоже у них. Ну, будете слушать?

— Слушаю, слушаю. Но лучше расскажите историю получше, чем в прошлый раз.

— Даю вам слово, а также слово моего начальника. Мне пришлось попотеть, убеждая его, что вас тоже надо взять в дело. Или вас, или полицию!

— Никакой полиции!

— Именно так он и сказал, точно таким же тоном. Сейчас мы по одну сторону баррикад, должны работать рука об руку, чтобы вернуть картины в Италию, с этим он согласился. Можете оставить их у себя. Эти люди прихватили и кое-что наше, мешочек деньжат, ха-ха.

— Начните сначала, изложите все по порядку, вы меня совсем запутали.

— Начало вам известно. Человек по фамилии Д'Изерния предложил продать нам эти картины.

— Карло Д'Изерния? В Италии он разыскивается по обвинению в ряде преступлений.

— Послушайте, если вы будете то и дело перебивать, как же мне изложить все по порядку? Нельзя ли чашечку кофе? Что-то спугнуло Д'Изернию, и он перенес операцию в Мексику. Далее выясняется, что в деле замешан Курт Робл. Как вам известно, мне дали картину Челлини — для проверки подлинности. Она настоящая. Но мы должны были вернуть ее, чтобы завершить сделку. Далее последовал обмен, во время которого мы выложили кругленькую сумму наличными за да Винчи. К тому времени, когда выяснилось, что это подделка, те уже скрылись, но мы проследили их путь досюда при помощи потайного передатчика, установленного в их автомобиле.

— Неплохая демонстрация наличия здравого смысла.

Предпочитая умолчать, кто именно продемонстрировал здравый смысл, Тони отхлебнул черного «эспрессо» из принесенной чашки; скривился от горечи и насыпал туда несколько ложек сахара. — Да уж, мысль была вполне здравая, мы следовали за ними до Акапулько, но передатчик вырубился. Меньше часа назад. Потому-то мы и нуждаемся в помощи. Нам не хватает людских ресурсов и людей, знающих город.

— И кого же, позвольте спросить, вы подразумеваете под словом «мы»?

— Ну, ФБР да еще министерство финансов США.

— Без ЦРУ?

— Теперь. Оно было в деле, но возникли неприятности, и оно стушевалось. Зато нам помогают израильтяне.

— Часом не Яков Гольдштейн со своей командой?

— Да, а вы знакомы?

— Надо было раньше сказать. У нас с Яковом имеются общие интересы. И где же вся эта компания?

— На улице, в машине.

— Приводите их сюда, поговорим.

Тимберио что-то быстро прокричал по-итальянски, и оружие исчезло из виду. Тони сходил за остальными, и пару минут спустя все уже сидели вокруг стола, потягивая крепчайший кофе и глядя, как Тимберио с Гольдштейном обнимаются и хлопают друг друга по плечам.

— Теперь за дело. — Тимберио присоединился к американцам за столом. — Сколько человек вы разыскиваете, кто они, на какой машине?

— Черный «Паккард», — сообщил Соунз. — Трое. Карло Д'Изерния, Курт Робл, Адольф Гитлер.

Поднимая брови все выше и выше, Тимберио небрежно опустил руку к карману; Соунз и Стокер поступили точно так же.

— Спокойствие, — встрял Гольдштейн. — Мы еще не начали, а вы уже хотите все закончить. Этот липовый Гитлер на самом деле известный нам Якоб Платц. Так что давайте продолжать. Мы проследили за ними до города, затем потеряли. Наум, мой человек, находится в аэропорту на случай, если им вздумается покинуть город этим путем. Он славный паренек и сумеет их задержать, так что одну дыру мы заткнули. Как еще можно выбраться из города?

— Обратно той же дорогой?

— Водитель на грузовике присматривает за ней. Мы поддерживаем связь по радио.

— Юг. Дорога на юг вдоль побережья ведет в никуда, пара деревушек, и дорога обрывается. Север. Имеется хорошая дорога на Сиуатанехо, где есть аэродром, на котором у меня работает свой человек. Его предупредят. А еще, конечно, порт и целый Тихий океан.

— Вы угадали мои мысли. — Соунз отхлебнул кофе и поморщился. — Если бы им нужен был просто аэродром, они могли бы направиться в Мехико, до которого от места обмена не более часа пути, и давно бы покинули страну. А вместо этого они ехали в Акапулько всю ночь. В Мексике на подобное можно решиться лишь при наличии веских оснований. Что же отсюда следует? Отсюда следует, что они спешили, раз ехали всю ночь. Отсюда следует, что они стремились попасть в порт. Из этих двух аргументов вместе следует, что они хотели быть в порту к определенному часу, а отсюда, в свою очередь, следует, что они приехали на отплывающий корабль. — Он улыбнулся, откровенно довольный собственной безупречной логикой. — Итак, встает следующий вопрос: какой корабль отплывает сегодня? На нем-то и надо их искать.

— Никакой, — ответил Тимберио, одной рукой прикрывая рот, а второй орудуя зубочисткой. — В ближайшие три дня не отплывает ни один корабль.

Улыбка Соунза погасла, он снова насупился.

— Довольно теорий, — Гольдштейн постучал по столу, будто призывая собрание к порядку. — Сначала схватим их, а теоретизировать будем после. Давайте найдем машину, и она приведет нас к этим мошенникам. Тимберио, можешь взять это на себя?

— Без особого труда. Получу ли я картину Челлини, когда мы их схватим?

— Свободно и бесплатно, — согласился смирившийся Соунз. — Хотя нам хотелось бы, чтобы было сделано заявление о том, что американское правительство оказало помощь в ее возвращении. И чтобы обязательно упомянули ФБР.

— И министерство финансов.

— Я не против, ребята. — Тимберио бросил ледяной взгляд в сторону Тони. — Остался еще вопрос о тысяче песо, которую задолжал мне Хоукин.

— Это ваши с ним дела, — отрезал Соунз. — Операция и без того перекрыла бюджет.

— Вы ее получите, — заверил Тони. — Обещаю, сердцем клянусь.

— Смотрите же, — Тимберио скептически поглядел на Гольдштейна. — А ты делаешь это по доброте душевной, Яков?

— Куда там! Меня интересует Курт Робл и его приспешники. С нетерпением жду возможности поболтать с ними.

— По мне, так забирай их с потрохами. Остальные согласны?

Соунз только рукой махнул.

— Тока деньги, — прогудел Стокер.

— Итак, договорились. Я посылаю людей. Тут по соседству агентство «Ламбретта», действуем оттуда. Прошу прощения.

Только он повернулся отдать приказания, как за дверью возникла какая-то суматоха, и тотчас же не меньше двадцати револьверов, появившихся невесть откуда, нацелились на ее проем. Затем в дверь втолкнули высокого морщинистого мужчину в черном парике набекрень. Билли Шульц держал пришельца сзади, завернув ему руки за спину.

— Шнырял тут, вынюхивал, — доложил Билли.

— Велите этому дураку отпустить меня… Ой! — Пленник скорчился от боли, когда Билли принялся выкручивать ему руки. С омерзением поглядев на него, Соунз укоризненно покачал головой.

— А вы нам тут не нужны, Хиггинсон. Отпустите его, Шульц. Он хочет уйти.

— Нет, не хочу, Соунз, ни за что в жизни. — Отряхнув помятые рукава, шпион поправил галстук. — За пределами страны работает ЦРУ, а не ФБР. Ваши полномочия кончаются на границе.

— Мои полномочия кончаются там, где я скажу. Вон. Дверь у вас за спиной.

Тут из-за упомянутой двери послышался нарастающий рев моторов, и мгновение спустя мимо пронесся целый эскадрон мотороллеров «Ламбретта», осиным жужжанием моторов заглушив все разговоры.

— Вы ничем не можете мне помешать, Соунз. Может, вы забыли, что это совместная операция? Работаем вместе. Я могу вам помочь.

— Так же, как мне? — с горечью бросил Тони.

— В жизни всякое случается, Хоукин, меня тут винить не за что.

— Как раз есть за что…

— Джентльмены, — перебил Гольдштейн, — в этой игре найдется место каждому. Садитесь, Хиггинсон, садитесь. Не будете ли так любезны открыть нам, каким образом тут очутились?

— Следил за вами. Сидел у вас на хвосте с тех самых пор, когда вы стукнули Хоукина по голове перед моим заведением.

— Достойная сожаления ошибка, из-за которой я лишился сна…

Раздался долгий и резкий звонок телефона, в зале воцарилось молчание, все взгляды устремились на Тимберио, припустившего к аппарату.

— Pronto.[123] — Немного послушав, он опустил трубку на рычаг и с тихой улыбкой обернулся к остальным. — Один из моих. Видел машину. Проехала за ареной.

— Где это? — хором вопросили несколько голосов разом.

Тимберио выкрикнул еще несколько приказаний, потом, покопавшись в захламленном буфете, выудил карту города, с шелестом развернул ее и ткнул пальцем в северный конец.

— Арена вот здесь. Как видите, город вытянулся вдоль пляжа, напоминающего рыболовный крючок, острие которого загибается вправо в виде полуострова. Если машина и дальше будет двигаться к острию, то окажется в ловушке, потому что другого пути оттуда нет. Разве что морем. Разумеется, со стороны гавани расположены многочисленные частные пристани. Если же их цель не полуостров, то остается только две дороги. Вот эта тянется несколько миль до небольшого курорта Пи-де-ла-Куэста, но она упирается в армейскую авиабазу, так что дальше им не проехать. Но зато здесь, на этом повороте, начинается дорога на Сиуатанехо и на север.

— У вас есть человек на том перекрестке? — осведомился Хиггинсон.

— Ну конечно! Я ведь не вчера родился.

— А если они сменят машину? — поинтересовался Тони, о чем тут же пожалел, получив полдюжины ледяных взглядов. Тимберио широко развел руками.

— Будем уповать, что не сменят. Во всяком случае, я разослал людей в агентства по найму автомобилей и велел прослушивать полицейские частоты на случай сообщений об угоне машин. Мы делаем все возможное. Еще я разместил людей здесь у причалов, наблюдать за желающими выйти в море.

Проследив за указательным пальцем итальянца, Тони тут же мысленно узрел причалы, где сперва садился в моторку, чтобы понырять с аквалангом, а ночью плыл мимо лодок и катеров. И спросил:

— Тут стоят на причале моторные катера. Чем они занимаются?

— Возят туристов ловить рыбу в открытом море, по большей части рыб-парусников.

— И далеко в море они заходят?

— Миль на пятьдесят-сто, смотря где рыба.

И тут, в этот самый миг, Тони озарило. Фрагменты головоломки с громким щелчком встали на свои места, он с кристальной ясностью понял, что у драпающих жуликов на уме.

— Посмотрите, послушайте, — чувствуя нарастающее волнение, он подтянул карту к себе. — Давайте попробуем поставить себя на место преследуемых мошенников. Они провернули дельце и ударились в бега крайне поспешно, чтобы мы не схватили их и не потребовали вернуть деньги. Но как только они скроются, спешить им некуда, точнее, незачем. Достаточно лечь на дно, и мы никогда их не найдем. Но они продолжают ехать, едут всю ночь, и это в стране, где ездить по ночам крайне опасно. Полет мы отвергли, чтобы сесть на самолет, нет никакой нужды ехать именно в Акапулько. Но они направляются сюда, причем крайне поспешно, хотя до момента прибытия в город даже не догадываются, что их преследуют. Автодороги кончаются в Акапулько тупиком, выбираться отсюда надо либо по воздуху, либо тем же путем, каким приехал. Самолет исключен…

— И море тоже, — подхватил Соунз. — В ближайшее время отсюда не отплывает ни один корабль.

— Минуточку, дослушайте. Смотрите, вот город, а вот весь Тихий океан, битком набитый самыми разными кораблями. Что мешает судну остановиться за пределами территориальных вод и принять на борт пассажиров с катера? Воды нейтральные, никакие законы не нарушены. А эти рыболовные катера могут без труда сходить туда и обратно.

— Возможно, но…

— Это единственная возможность. Но послушайте, планы приходится менять, они бьют тревогу, нашли радио и знают, что их преследуют. Но они профессионалы, они не паникуют. Меняют машину. Не садятся на катер в гавани, потому что не знают, сколько там наблюдателей, зато договариваются, что их подберут где-нибудь за городом. Может, на севере?

— Нет, — возразил Тимберио. — Неподходящий берег.

— Значит, на юге. Уединенная бухта, быстрая погрузка и в море, никаких свидетелей, обхитрили всех. Скрылись без следа. Как, по-вашему?

— Вздор, — хрюкнул Соунз. — Пустые теории.

— Но если это так, то зевать нам некогда. Если мы упустим момент, если не отправимся на юг, чтобы обыскать побережье, после будет поздно.

— Нам нельзя рассеивать силы. Засядем здесь, пока не поступят новые сведения.

— А по-моему, не лишено смысла. — Хиггинсон задумчиво дергал складку кожи на жилистой шее. — По-моему, ваш чистильщик прав, Соунз.

— Да не убивал я…

— Остаемся здесь.

— Ваше право. Я же не вижу, что мне мешает отправиться туда и маленько поразнюхать, что к чему.

— Я с вами, — тотчас же заявил Тони.

— И я, — подхватил Стокер.

Соунз с сугубой подозрительностью оглядел их одного за другим.

— Давайте не будем забывать, что это совместная операция. Шульц, отправляйтесь с ними.

— Возьмите одну, — Тимберио выудил из буфета две рации гражданского диапазона. — Дайте нам знать, если что-нибудь найдете. А мы будем ставить вас в известность о развитии событий с этой стороны.

— Что происходит? — окликнула Елизавета Злотникова, когда они проходили мимо. — Мне ничего не говорят.

— Некогда, — отозвался Тони. — Спроси тех, что в ресторане.

За углом стоял ярко-красный «Линкольн-Континенталь» с портретом бородатого старца на дверце и надписью «CORONEL GLANDERS MISSISSIPPI FRIED CHICKEN» сусальным золотом. Хиггинсон включил зажигание, двигатель взревел, машина сорвалась с места, под визг шин сделав крутой разворот и устремившись на север.

— Вон знак, — указал Тони. — На шоссе номер 200!

Они ехали все вверх и вверх, прочь от порта, через жилые районы на склоне холма; игравшие на обочинах дети, разинув рты, провожали взглядами большущую красную машину, пронесшуюся у них под носом. Проскакав по смахивающим на кратеры рытвинам, выехали на асфальтированное шоссе и прибавили газу.

— Когда опять съедем к берегу, помедленнее! — крикнул Тони.

Хиггинсон кивнул, не отрывая глаз от дороги. Машина алой молнией со свистом срезала углы, чудом не врезаясь в повозки, запряженные медлительными волами, и не сбивая ослиных всадников. За деревьями слева замелькала изумрудная гладь, затем взорам открылся крохотный пляжик с выдающимися в море мысами.

— С виду место идеальное, — заметил Тони. — А вот, кажется, дорога, ведущая к морю. — Он указал на пыльную колею среди деревьев.

— Но тут никаких катеров, — пискнул Билли.

— Едем дальше, — решился Хиггинсон, нажимая на педаль акселератора.

Как только машина покатила дальше, Тони с сожалением оглянулся. Если его теория верна, это идеальное место. Рукой подать от города, но достаточно уединенное для тайной высадки или отправки. Надо бы посмотреть поближе, но времени в обрез. Машина свернула, и он в последний раз мельком увидел пляж, прежде чем тот снова скрылся за стеной деревьев.

— Остановите! — гаркнул Тони.

Хиггинсон ударил по тормозам, гидравлика заблокировала колеса, машина заметалась из стороны в сторону, почти не подчиняясь рулю. Хиггинсон отчаянно сражался с красным китом, пока тот не замер на противоположной обочине, зарывшись носом в бурую землю и пышный мох насыпи. Медленно обернувшись, Хиггинсон отлепил скрюченные пальцы от руля и холодно воззрился на Тони.

— И с какой это стати?

— Перед самым поворотом я заметил, как что-то приближалось к пляжу, нос какого-то судна.

Задние колеса буксовали, резина дымилась, но Тони, Билли Шульц и Стокер совместными усилиями все-таки вытолкнули машину на дорогу. Едва они развернулись и преодолели подъем, как стало видно, что в бухту действительно вошел катер. Быстроходное, с высоким мостиком, от мачты до киля спортивное рыболовное судно развернулось и бросило якорь, показав выписанное на широком борту название «Тибурон». Затем деревья снова перекрыли обзор. Билли что-то кричал в рацию. На сей раз свернули на лесной проселок, с грохотом подскакивая на гибельных для рессор колдобинах. Длинная машина мчалась вниз, обдирая бока о кусты, срезая углы на резких поворотах, а перед глазами людей стоп-кадрами мелькали разыгрывающиеся в бухте события.

Человек спускается с катера в шлюпку.

Шлюпку отталкивают от борта.

Шлюпка скользит к берегу.

Затем дорога вырвалась из леса на увитый лианами утес, пологим склоном сбегающий к пляжу. Весельная шлюпка быстро скользила к берегу, где стояли три человека рядом с грудой багажа.

Глава 16

Пока они ехали среди деревьев, плотная растительность джунглей глушила рев мотора, но с утеса звук легко докатился до берега. Все трое повернули головы как по команде, воззрившись на внезапное явление. Один из них отчаянно замахал шлюпке, второй схватился за багаж, а третий, опиравшийся на костыли, заковылял к кромке воды.

— Спускайтесь! — заорал Тони. — Это они!

В подсказках агент ЦРУ вовсе не нуждался. Громадный автомобиль уже летел вниз по склону, подскакивая на песчаных трамплинах, с жутким хрустом обогнул последний поворот, за которым начинался прямолинейный отрезок, ведущий к пляжу. У выезда на пляж стоял розовый джип, перегораживая дорогу, и объехать его было негде. Почти не замедляясь, жареный цыпленок полковника Гландерса врезался в джип под ужасающий звон стекол и скрежет рвущегося металла. Стоящий на ручном тормозе джип скакнул вперед и заелозил по песку под напором ревущих лошадиных сил. Как только он оказался на пляже, Хиггинсон вывернул руль и стремительно обогнул препятствие.

Не считая пары брошенных чемоданов, на берегу было пусто. Шлюпка, глубоко осевшая в воде под тяжелым грузом, находилась уже на полпути к катеру, ослепительно сверкая веслами на солнце.

— Надо остановить катер! — крикнул Тони.

— Ежели позволите, буду рад, — ответил Стокер, выудивший из внутреннего кармана длинноствольный револьвер и пластиковое ложе из кобуры под мышкой. Язычок ложа со щелчком вошел в паз на рукоятке револьвера, превратив его в короткую, но грозную винтовку.

Выпрыгнув из машины, Стокер на ходу открыл барабан и вогнал в него патрон с остроносой пулей.

— Бронебойная, — пояснил он, упираясь локтями в капот. Кто-то из пассажиров шлюпки уже начал палить по преследователям из пистолета, но пули летели куда попало, кроме цели. Правда, одна врезалась в песок довольно близко, срикошетила и улетела неведомо куда. Не обращая на это ни малейшего внимания, Стокер выдохнул, прицелился и выпустил пулю.

Без видимого эффекта. Шлюпка почти добралась до рыбацкого катера, матросы уже протягивали руки пассажирам, когда он выстрелил снова. И снова.

Послышались гневные вопли, зато тарахтевший мотор замедлился и совсем смолк. Но Стокер еще не закончил. Добыл из недр другого бездонного кармана банку размером с пивную и насадил ее на ствол. На сей раз он упер оружие прикладом в песок и, прикинув дистанцию, направил ствол почти в зенит. Глухо рявкнув, банка взмыла в небо по высокой дуге и плюхнулась в воду по ту сторону катера. Раздался куда более громкий взрыв, вода вздыбилась гейзером; катер опасно закачался.

— Малек перебор. Приберем на волосок.

— Вы что, собираетесь взорвать их? — вытаращился на него Тони.

— Первей тряхнуть. Теперь малек слезоточки, утихомирятся.

— Но как же мы завернем их? Смотрите, они начали грести.

— Вон мысок, где камни! — крикнул Билли, указывая. — Позади катера. Мы можем подплыть с той стороны и завернуть их.

— Я не умею плавать, — возразил Хиггинсон.

— Хватит и нас с Тони. Пошли.

— Рукопашка, — отметил Стокер. — Нате.

Добыл боевой нож — треугольным клинком, невероятно острый, с кастетной рукояткой, утыканной шипами — и вручил его Тони, потом еще один Билли Шульцу.

— Пускайте свой слезоточивый газ, прикройте нас, — распорядился Хиггинсон, заводя мотор.

— Одежду долой, — велел Билли, и оба принялись бороться с одеждой на манер Лаокоона с отпрыском на заднем сиденье «Линкольна», заскакавшего по берегу. Хиггинсон безжалостно гнал машину на полной скорости по гравию и булыжникам, объезжая только валуны, так что пассажиры на заднем сиденье валились друг на друга, путаясь в полуспущенных штанах, размахивая рубашками, роняя револьверы. В конце концов «Линкольн» издал последний скрежет, напоровшись на скальный клык и застряв окончательно.

Билли двинулся первым, скача с камня на камень, как безумный горный козлик, со вкусом одетый в оранжевые эластичные трусики и вооруженный ножом-кастетом. Тони последовал за ним, с кислым видом наступая на острые камни и на ходу разоблачаясь до своих более пролетарских белых семейных трусов. На борту катера было много шума и беготни, даже затрещали выстрелы, и несколько пуль просвистело довольно близко. Еще один взрыв окатил катер водой, а заодно укутал белым облаком. Взяв нож по-пиратски в зубы, Билли нырнул, проскользнув в каком-то дюйме над подводными камнями. Тони на подобную удаль не решился, сполз в воду, стиснул зубами нож, тотчас же порезавший уголок рта, и поплыл, ориентируясь на мускулистую спину и машущие руки Билли.

Подплыв поближе, они расслышали на катере дружный кашель и разноязычные проклятия, потом лязг металла и вслед за тем визг электростартера. Мотор дважды чихнул и заглох. Над ними вырос высокий деревянный борт катера, Тони следом за Билли поплыл к корме, где имелся трап. Билли Шульц взмыл по ступеням, но сразу же плюхнулся в воду, как только в транец врезалась пуля, выхватив изрядную щепку.

— Оставайся здесь для отвлекающего маневра, — прошептал он Тони. — А я поплыву кругом и влезу через борт. Мне главное дотянуться до планшира, а там уж подтянусь. — В доказательство Билли напряг массивный бицепс и устремился прочь, гоня перед собой пенный бурун.

Отвлекающий маневр? В каком это смысле? Скорее уж тут состоится стрельба по неподвижным мишеням. Поежившись, Тони задрал голову, ожидая в любой момент увидеть пистолет, метящий вышибить ему мозги.

Ветер пронес над водой клочок слезоточивого облака, оставивший по себе резь в глазах, тут же наполнившихся слезами. Тони нырнул, чтобы промыть их, вдруг подумал: «А, чем черт не шутит!» — и стремительно вскарабкался по трапу.

Единым взором вобрал в себя всю картину: кокпит лежит в руинах, палубный настил поднят, и темнокожий человек копается во внутренностях двигателя; подальше съежились Робл и Д'Изерния, держа на изготовку жуткие «люгеры». Тони метнул нож, испустив невразумительный вопль, тот заскользил по палубе и стукнул Робла по ноге, не причинив ни малейшего вреда. Изрыгнув проклятие, немец вскинул пистолет, прицелился в Тони, с такого расстояния — верная смерть. Позади него выросла мускулистая фигура — слишком далеко, чтобы успеть на помощь.

Д'Изерния тоже вскинул пистолет — и уткнул ствол в шею Робла сбоку.

— Не стреляй. Нас поймали, так хотя бы обойдемся без убийств.

Робл с криком замахнулся на итальянца рукояткой пистолета, но ударить не успел: протянувшаяся у него из-за спины могучая рука без труда вырвала пистолет, а пальцы другой клещами впились в шею, придавив к палубе. Тони выбрался на палубу окончательно, увидел матросов, сгрудившихся в дальнем конце кокпита, и закрытые двери каюты. Не задумываясь, повинуясь импульсу, пронесся к дверям, распахнул их и нырнул внутрь.

В тесноте кабины два выстрела прогрохотали оглушительно, как канонада, пули впились в доски на месте, где он находился мгновение назад. Чисто инстинктивно Тони рыбкой бросился вперед, всем телом врезавшись в сидящего за столом человека и опрокинувшись вместе с ним. Пистолет полетел кувырком, старик, жалобно чертыхаясь по-немецки, забарахтался на полу. Тони встал, энергично моргая от дыма и слезоточивого газа, и завладел пистолетом. На боковой койке лежал очень знакомый чемодан. Незапертый, открылся от первого же прикосновения. А внутри — деньги, доллары, зеленые, в плотных банковских упаковках, источающие сочный аромат богатства. Одна пачка вскрыта — ах, жадность, жадность! — но далеко уйти купюры не могли. Закрыв чемодан, Тони прихватил его вместе с пистолетом и вернулся на палубу. Билли Шульц времени зря не терял: Д'Изерния с Роблом сидели у заглохшего мотора под дулом пистолета, а двое матросов гребли к берегу.

— Деньги здесь, — сообщил Тони. — Адольф тоже здесь, в каюте.

— Лучше и быть не может. Почему бы тебе не поднять чемодан, чтоб его увидали с берега, пока Стокер не сбросил нам на голову еще пару своих надкалиберных гранат.

Тони поднял чемодан над головой, и с берега, где народу явно поприбавилось, донеслось радостное «Ура!». На песке стояла целая шеренга мотороллеров «Ламбретта», с каждой минутой все прибывавших, а вниз по дороге мчался «Кадиллак», подскакивая на ухабах. Тони крикнул и помахал в ответ, но тут сквозь затуманивший голову восторг наконец пробилась важная мысль, и сердце у него ушло в пятки.

— Стойте, чуть не забыл, все произошло как-то сразу. Где работа Челлини?

— Позвольте, — под недреманным оком Билли Шульца и его пистолета Д'Изерния медленно сунул руку во внутренний карман пиджака, вытащил плоский деревянный ящичек и передал его Тони. — Все, как положено. Прекрасная картина.

Заглянув в ящичек, Тони вздохнул с облегчением.

— Полный порядок. По-моему, все в порядке.

Встречающие с энтузиазмом толкали катер к берегу, пока днище не заскрежетало по песку; едва пленники выглянули, на них нацелилось множество пистолетов. Адольфа Гитлера, иже Якоба Платца, вынесли на берег и снова поставили на костыли. Стокер ринулся на чемодан, как гончая на зайца, но после краткой инспекции поднял голову, холодно взглянув на Тони.

— Деньгов не хватает!

— Расслабьтесь, — откликнулся тот, по успешном завершении миссии ощутив полнейшее умиротворение. — Обыщите пленных, наверное, деньги у них. Беспокоиться не о чем.

— Отлично проведенная операция ФБР, — провозгласил Соунз.

— Без ЦРУ вам бы нипочем не справиться, — парировал Хиггинс.

— А вы не забываете об Агенции Терца, — тут же оскорбился Тимберио, — куда вы пришли за помощью, когда все рухнуло?

— Господа, прошу вас, не надо, — вмешался Тони. — Славы хватит на всех. Не будем портить радость победы мелкими сварами. Взгляните на Якова Гольдштейна — его команда заслужила ничуть не меньше похвал, чем всякая другая, а он не предъявляет никаких претензий. — Гольдштейн молчал, не отводя ледяного взгляда от пленников. — Как говорится, все хорошо, что хорошо кончается. Мы справились, свели все концы с концами, так что волноваться больше не о чем.

— Совершенно верно, — подхватил новый голос. Детектив лейтенант Рикардо Гонсалес-и-Альварес выбрался из кустов в сопровождении двух полицейских в темных очках, вооруженных автоматами. — А сейчас я закрою занавес этой маленькой драмы, арестовав вас, Антонио Хоукин, за убийство своего коллеги по ФБР Дэвидсона.

Он угрюмо двинулся вперед, приготовив наручники.

Глава 17

— Эй, минуточку, подождите, — попятился Тони. — Все это ошибка.

— Бросьте пистолет. Не сопротивляйтесь.

Лишь тут Тони заметил, что все еще держит в руках трофейный «люгер», и поспешно отшвырнул его, внезапно ощутив себя ужасно голым, выставленным напоказ в своем промокшем белье.

— Я не убивал Дэвидсона! — запротестовал он.

— Мы считаем иначе.

— Но у вас нет улик. Однако настоящий убийца сейчас среди нас, а раз уж наручники у вас наготове, предлагаю вместо меня арестовать его.

Остановившись, Гонсалес обвел взглядом пляж и собравшихся; оружие мгновенно исчезло из виду, будто по мановению волшебной палочки.

— В самом деле. Не будете ли вы любезны назвать этого убийцу и привести доказательства, подкрепляющие ваши утверждения?

— Буду. Очень немногие люди знали, что Дэвидсон заколот, и уж тем более не могла этого знать широкая публика, потому что в газетах упоминалась только насильственная смерть без каких-либо подробностей. Правда?

— Да. Мы из кожи вон лезем, чтобы не давать будущим убийцам уроков мастерства.

— Итак, ясно. И все же один из здесь присутствующих прекрасно владеет этим мастерством. Не так давно он сказал мне что-то вроде того, что ему нет дела, если я заколю хоть все ФБР. — Тони с видом обвинителя ткнул пальцем в сторону Карло Д'Изернии. — Это ведь вы сказали, не так ли?

— Вполне возможно, — безмерно устало вздохнул Д'Изерния.

— Звучит логично, — подхватил Соунз. — Нож — традиционное итальянское оружие.

— Попрошу без этнических оскорблений! — вскинулся Тимберио. — Нож — оружие интернациональное, и никто не давал вам права подобным образом клеветать на итальянцев!

— Пожалуйста, позвольте мне сделать заявление. — Д'Изерния не только ссутулился от усталости, но и на глазах постарел. — Хотя Дэвидсона убил и не я, но знаю, кто. И в каком-то смысле чувствую себя ответственным за смерть этого человека. Убийца…

— Schwein! — выкрикнул Робл, молниеносно выхватывая из кармана нож — мощная пружина выбросила громадный клинок, со щелчком вставший на место — и по рукоятку всаживая его Д'Изернии в спину. Все разыгралось за долю секунды — воткнутый нож, изумленно распахнутые глаза Д'Изернии, еще не отзвучавший крик.

Гонсалес бросился вперед в тот же миг, хотя был слишком далеко, чтобы помешать. Зато перехватил Робла сразу же после удара, резким, коротким кистевым рывком швырнул его в воздух, обрушив ничком на землю, скрутил руки за спиной и надел наручники.

— Карате-шотокан как минимум, — одобрительно отметил Соунз.

Осунувшийся, посеревший Д'Изерния боком повалился на песок с торчащей из спины рукояткой ножа. Криво усмехнулся склонившемуся над ним Тони и заговорил голосом слабым, но чистым и внятным:

— Видели, как он собственной рукой подписал себе приговор? Правда, не чернилами, а моей кровью. Но на сей раз он нанес удар чересчур рано, несправедливо… впрочем, достаточно справедливо. Я не против. Нет!!! Не трогайте нож. Лучше слушайте меня, пока я еще могу говорить. Полицейский, вам меня слышно?

— Слышно. — Гонсалес опустился рядом на корточки, пока его патрульные занимались Роблом. Остальные сгрудились вокруг. — Весь этот план, от начала и до конца, родился у меня в голове, моих рук дело. И убийство тоже, хотя и косвенно. Мы с Роблом следили за аэропортом, когда сюда прибыл самолет с Хоукином и другим агентом ФБР — Дэвидсоном. Я его узнал. Он работал в бригаде по борьбе с жульничеством, и несколько лет назад мы с ним схлестнулись. Он знал меня под другим именем, но, главное, знал, что я замешан в разнообразнейших махинациях с поддельными полотнами. Если бы он узнал, что за данной сделкой стою я, он мигом подумал бы: «Подделка», и все было бы кончено, едва начавшись. Я сообщил об этом Роблу, сказал, что придется изменить план. Но он жаден и ждать не хотел. Сразу же покинул аэропорт, оказался в отеле раньше всех, спрятался в номере и убил Дэвидсона, как только тот остался в одиночестве. Крайне жестокий человек. После бахвалился передо мной подробностями убийства.

Робл изрыгал проклятия по-немецки, пока его не заставили умолкнуть.

— А где остальная часть полотна да Винчи? — спросил Тони.

— Погибла. В войну. Теперь оно существует лишь в сложной фабрикации, сотворенной мною. — Д'Изерния кашлянул, в уголке рта показалась капля крови. — Слушайте внимательно, — шепнул он, — потому что повторить этот рассказ на бис я не смогу. Перед войной я был уважаемым, весьма респектабельным торговцем живописью. После войны — контрабандистом, фальсификатором и похитителем. Мне было наплевать. Мне и теперь наплевать. С того времени моя жизнь утратила ценность и смысл, семейство мое погибло, все до последнего человека, ужасной смертью, не могу описать. И все же я рассчитывал наконец пустить в ход свою преступную репутацию, хоть как-то отплатить тому, кто уничтожил все, что было мне дорого. Его зовут Гиппо, так я с ним и не встретился, Ипполит Хохханде, Саприйский Палач.

Ошарашенный Тони вскинул глаза и встретил взгляд безмолвствующего Гольдштейна.

— Я изучал биографию этого человека, пока не решил, что знаю о нем все. Его так и не поймали. В последние дни войны он скрылся. Но я знал, что произведения искусства попадали к Гитлеру не без его посредства, и знал, какие картины прошли через его руки. И когда Робл продал Матисса, я решил, что напал на след. Это была одна из картин, к которым Хохханде имел отношение. Зная об этом, я состряпал байку о разбомбленном музее и разыскал Робла. Он принял ее за чистую монету и поверил. Подобное вполне могло произойти на самом деле. Однако, подчеркиваю, это мистификация от начала и до конца. Сразу же после войны я вернулся в Сапри, чтобы разыскать следы семьи. Все умерли в лагере. Один крестьянин, прослышав, что я разбираюсь в искусстве, принес мне «Святого Себастьяна» Челлини, подобранного среди руин музея. И угловой фрагмент полотна да Винчи — единственный уцелевший после налета. Я купил их и щедро ему заплатил. Но мог лишь любоваться ими, не находя иного применения, слишком уж обе картины были широко известны, чтобы выставить их на продажу. Челлини очень помог мне в самые тяжкие времена. Но они сыграли свою роль, когда я разыскал Робла и открыл ему свой план. Был написан поддельный да Винчи, работа Эльмира, очень искусного мастера, хотя и весьма дорогого, фрагмент настоящего полотна вмонтировали в угол. Остальное вам известно. Я проиграл. Вы захватили Робла, заурядного убийцу, да его сообщника, лже-Гитлера Якоба Платца, если он хоть чего-нибудь стоит. Но в главном я проиграл. Все это затевалось, чтобы выкурить из норы Хохханде, но план не преуспел. Я проиграл.

— Напротив, мой добрый друг, вы самым восхитительным образом выиграли, ваш план сработал просто безупречно, — улыбнулся умирающему Гольдштейн.

— Что… что вы хотите этим сказать? Не надо мучить меня в последний час.

— Я сказал чистейшую правду. Вы выкурили его, он здесь, — Гольдштейн обернулся к безмолвствующим зрителям. — Ну же, Хохханде, говори. Я знаю, кто ты. Отпечатки пальцев это докажут. Сделай шаг вперед и признайся, что существуешь, — или признание из тебя надо вытягивать клещами?

Воцарилось гробовое молчание; никто не шелохнулся. Песок ослепительно сверкал под жаркими лучами солнца. Потом песок сдвинулся с места, зашуршав под подошвой. Нога шаркнула вперед, за ней другая.

— Надоело мне прятаться, — навалившись на костыли и натужно продвигаясь вперед, проговорил Якоб Платц-Адольф Гитлер. — Вам потребовалось много лет, чтобы меня отыскать. Дурачье. Этот итальянский воришка умней вас всех, вместе взятых. Я ни разу его не заподозрил, ни на миг. — Он подтянулся, насколько сумел, пытаясь встать навытяжку. — Я капитан Ипполит Хохханде. Увы, недуг не позволяет мне щелкнуть каблуками.

— Наконец-то… — улыбнулся Карло Д'Изерния — и умер.

— Не будет ли кто-либо из присутствующих любезен объяснить, что это значит? — осведомился лейтенант Гонсалес.

— Позвольте мне, — ответил Яков Гольдштейн. — Теперь история зверств и жадности подходит к концу. Этот Хохханде заправлял концентрационным лагерем в Италии — очевидно, тем самым, где убили семью Д'Изернии. Д'Изерния придумал, как вытянуть Хохханде на свет при помощи этих произведений искусства. Американцев винят в разрушении музея, где находились означенные произведения, и он сыграл на их чувстве вины, запросив громадную сумму за возвращение картин. К сожалению, им придется и дальше носить это чувство вины, лишь частично смягченное возвращением одной из картин в Италию. Итак, все становится по своим местам. Италия получает картину.

— В целости и сохранности, — подхватил Тимберио. — Она вернется на родину, и помощь американцев получит самую высокую оценку.

— Дэвидсон убит, и теперь полиция арестовала убийцу.

— Так точно, — Гонсалес усмехнулся угрюмому Роблу. — Правосудие свершится.

— Выкуп возвращен, казначейство Соединенных Штатов будет довольно.

— Никто отсюда не уйдет, покуда я не пересчитаю.

— На том и кончается. Д'Изерния умер счастливым, насколько это возможно. Все встало на свои места.

— А как насчет этого? — Гонсалес указал на Хохханде.

— Как насчет меня?! — брызгая слюной, вскричал тот. — Да ничего вы со мной не сделаете, руки коротки, мои документы в полном порядке, я не совершил в Мексике никаких преступлений, кроме того, что приехал под чужим именем. Только в целях самозащиты, ради собственной безопасности, это не преступление. У меня имеется паспорт на мое настоящее имя, официально выданный в Аргентине, так что валяйте, можете выслать меня туда. Вы не посмеете даже пальцем меня коснуться. Все вы дурачье, с мозгами у вас слабовато, чтобы меня разглядеть, хотя я все время был на виду у всех. Небольшое хирургическое вмешательство для сходства с фюрером, необходимое для получения картин, хранившихся в здешнем банке, потому что Робл поместил их туда на его имя. Мы их получили, а получив, обратили в капитал. Как же я над вами смеялся! Никому даже и в голову не пришло, что маскарад может быть двойным! Как только вы докопались до личности Якоба Платца, погибшего много лет назад на русском фронте, если хотите знать, вы тут же успокоились. Я жил среди вас и смеялся над вами. Я бы и сейчас смеялся, если бы этот пустоголовый итальяшка не соблазнил идиота Робла своим грандиозным планом.

Покачнувшись, он едва не упал. Гольдштейн бросил на него взгляд, до краев полный многовековой скорбью.

— Очень хороший вопрос, лейтенант. Как нам быть с этим жалким старикашкой? Ничуть не сомневаюсь, что документы у него вполне легальные, позволяют ему остаться в Мексике, равно как и его паспорт, хоть и пероновский, но, несомненно, действительный, каковой позволит ему вернуться в Аргентину, где он снова исчезнет. Итак, как же нам быть? Насколько мне известно, он мексиканских законов не нарушал. Он для вас ничего не значит, так ведь, лейтенант? Если вас волнует его благополучие, я с радостью позабочусь о нем от вашего имени. Как только мы удалимся отсюда, я прослежу, чтобы он отправился куда следует.

— Не давайте ему, лейтенант, это ваш долг! Он хочет похитить меня, отвезти в Германию, как увез этого болвана Тхаслера, контрабандой вывезет меня на самолете «Эль-Аль», замаскировав под ящик с кошерными пикулями. Nein! Вы не имеете права допустить подобное!

Гонсалес неспешно повернулся спиной к Хохханде и угостил Гольдштейна сигаретой.

— У этого человека английский хромает на обе ноги, как и его тело. Я не понимаю ни слова. Вы уж позаботьтесь, чтобы он добрался домой в целости и сохранности. По-моему, человек вы отнюдь не мстительный.

— Пожалуй, что так, — устало проронил Гольдштейн, глубоко затягиваясь. — Месть, вендетта — разве их удовлетворишь? Поглядите на бедного Д'Изернию. Надо положить конец убийствам. Но не закону. Эти звери истребили миллионы человек, убийство горстки оставшихся в живых не возродит мертвых и не свершит никакой мести. Но каждый суд — своего рода победа, хотя бы в качестве напоминания о том, что одни люди сотворили с другими, и предупреждения, что подобное не должно повториться. Но, пожалуй, эта операция станет для меня последней. В мире все меньше живых нацистов, а у меня все меньше сил. Если мы по сей день не научились жить в мире, то уже никогда не научимся.

— Аминь. Мы с вами оба блюстители мира и закона. Вы займитесь своим последним нацистом, а я займусь своим. Без них обоих мир наверняка станет лучше.

— Ну, все улажено, — потирая руки, подытожил Соунз. — Успешная операция.

— Я еще не досчитавши.

— Одно маленькое неоконченное дельце, — Тимберио увлек Тони в сторонку. — Может, и пустяковое в свете картин Челлини, миллионных выкупов, убийств и нацистских преступников. Но наше агентство работает не на деньги вашего американского бюджета, как вы прекрасно понимаете, так что вопрос о сумме в тысячу песо по-прежнему на повестке дня.

— Огромное спасибо за одолжение. Дайте-ка сообразить, тысяча песо — это около восьмидесяти долларов, вот вам сотня; считайте, что лишняя двадцатка идет на покрытие процентов, а также износа ваших мотороллеров.

— Благодарю. Вот ваш бумажник, билет, документы, все в целости и сохранности.

— Никому не уходить! Даже с деньгами с ихних карманов ста долларов явно мало!

— Да ладно вам, Стокер, не будем мелочиться, — сказал Соунз. — Наверное, они их потратили, нанимая катер, спишите в графу убытков.

— А как насчет моей посудины?! — крикнул человек в полосатой рубашке. — Кто заплатит за ущерб?!

— Вы, — холодно отрезал лейтенант Гонсалес. — Или предпочтете, чтобы я заинтересовался вашими делами с преступниками, попыткой встретиться с кораблем в нейтральных водах, попыткой…

— С удовольствием отремонтирую все своими руками, teniente. Извините, пожалуйста.

— А как вам удалось выследить меня здесь? — поинтересовался Тони у полицейского по пути к машинам.

— Вынужден признать, что случайно. Мы прослушиваем диапазон Агенции Терца, как они прослушивают наш. Я приехал просто поглядеть, что тут за суета, и ваше присутствие стало для меня приятным сюрпризом. Что ж, как ни приятно мне ваше общество, надеюсь, вы скоро уедете из Мексики. Похоже, неприятности к вам просто липнут, мистер Хоукин.

— Лейтенант, клянусь, как ни люблю я Мексику, улечу отсюда первым же самолетом.

Как только они дошли до машин, Соунз отозвал Тони в сторонку.

— Послушайте, как быть с русской? Нельзя же, чтобы весть об этом фиаско просочилась в Москву.

— На сей счет не волнуйтесь, она двойной агент, поставляющий информацию албанцам, и все ее сведения идут прямиком в Пекин. Вы можете использовать ее, чтобы подсовывать Китаю любую дезинформацию.

— Откуда вы знаете?

— Выудил из нее!

— Из вас получится хороший агент, хоть вы и не убийца, Хоукин. — Соунз поспешил прочь.

Тони втиснулся в машину, с удобством расположившись рядом с Елизаветой Злотниковой, все еще державшей поддельное полотно.

— Челлини в целости и сохранности возвращается в Италию. У тебя в руках все, что осталось от да Винчи. Остальное на самом деле погибло при бомбежке. Похоже, до него никому нет дела, так почему бы тебе не оставить картину себе?

— Это очень любезно с твоей стороны, Тони. Фрагмент, анализы, невероятная ценность. Извини, что я говорила про тебя плохие вещи. Будешь в Нью-Йорке — непременно заходи в гости ко мне в музей.

— Я сделаю лучше. Я приглашу тебя куда-нибудь. Ты играешь в пинг-понг?

— Что?..

— Ничего. На обед, в театр, поедим вместе.

Он пожал ей руку, и она ответила крепким пожатием. Тут поднялся рев, будто их окружал рассерженный рой чудовищных ос, — это заводилась шеренга мотороллеров, напрочь заглушив жалобы матросов, на веслах выводивших неуклюжий катер в море.

Глава 18

— Вы получите благодарность в приказе, — сообщил Соунз.

— Да не нужна мне никакая благодарность, — возразил Тони. — Я хочу только одного, спокойно удалиться. Нет, сынок, уж я-то знаю, что большие золотые значки ФБР продаются по доллару девяносто восемь. За свои двадцать центов все, что ты можешь приобрести, это шоколадную ручную гранату.

— Это не так-то просто, Хоукин, вам бы следовало это понимать. Вы весьма осведомлены о работе ФБР, вы опытный полевой агент, и, кроме того, Сам считает, что вы проделали великолепную работу.

— Чудесно, так почему бы Самому не отпустить меня?

— Тсс! — одним уголком рта прошипел Соунз. — Не годится, чтобы она вас слышала.

— Вот и еще причина, чтобы уйти. Что, Софи, отличный долгий перерыв на ленч, затянувшийся на четверть часа дольше положенного?

— Вы не поверите, обслуживание такое скверное, что я едва дождалась, и не надо меня обвинять, а?

— Да не обвиняю я никого. Распоряжайся здесь, я буду у себя в кабинете. — Шагая по коридору прочь, Тони ткнул большим пальцем в сторону массивной фигуры Софи Файнберг, трудолюбиво торгующей раскрашенными портретами, дактилоскопическими наборами, карамельными патронами. — Пусть она занимает мое место, а я лучше вернусь в Национальную галерею. Дело известно ей ничуть не хуже, чем мне. А может, и лучше, поскольку она читает мою почту раньше, чем я.

— Она не может. Она внедренная, двойной агент, мы за ней присматриваем.

— Так я и знал! Держу пари, она работает на ЦРУ?

— Она хочет, чтобы вы так думали, но на самом деле она первым делом доносит обо всем в казначейство. Знаете, там все еще расстраиваются из-за тех ста долларов, я видел приказы, которые они ей передали.

— Готов спорить, она даже не еврейка.

— У вас острый глаз настоящего агента, Хоукин, я говорил Ему. По-настоящему ее зовут, мы полагаем, Мэри О'Брайан, а второе — из легенды, с которой она внедрялась в Б'най Брит.

— Куда мы идем? Мы только что прошли мимо моего кабинета.

— Секрет. Я не могу ничего сказать, пока мы не перейдем в секретную часть здания.

— Но хоть намекнуть-то можете? Я иду на расстрел?

— Обычно чувство юмора для агента недостаток, однако в вас я это качество ценю. Больше я ничего сказать не могу. Ваш ранг на государственной службе будет повышен на одну ступень…

— С соответствующей разницей в зарплате?

— Естественно. А еще вы получите личную похвалу за работу, проделанную вами во время операции «Лютик». Хоть мы и потеряли Дэвидсона, операция признана успешной, его убийца отбывает заключение в мексиканской тюрьме, а ЦРУ до сих пор расхлебывает последствия своей провальной работы по устранению тела Дэвидсона. Хиггинсона перевели. Он открывает новый филиал «Коронел Гландерс» в Сантьяго, Чили. Там очень холодно.

— Все это мило, но что тут такого секретного, чтобы это нельзя было сказать внизу? — Они вышли из совершенно секретного лифта и быстро пошли по звуконепроницаемому коридору.

— Я не мог вам сообщить подробности, а еще, мой мальчик, я вам завидую. Я же сказал, личная похвала, вы слышали? Личная. Теперь вы воистину член семьи.

Они остановились перед большими золочеными двустворчатыми дверями, медленно распахнувшимися перед ними. Излившийся оттуда луч золотого света охватил их своим сиянием.

С поднятыми головами они шагнули вперед, навстречу пению далеких фанфар.

1

На высоте сорока пяти тысяч футов от поверхности земли небо преисполнено бездонной, незапятнанной синевой. Его пустынные просторы раскинулись между белоснежной пеленой облаков, плывущих далеко внизу, и пустотой космического вакуума. Воздух тут чересчур разрежен, чтобы им могло дышать хоть одно живое существо, но для жадно разинутых пастей реактивных двигателей это вполне ощутимая субстанция. Это их царство, царство громадных серебристых летательных аппаратов вроде Ди-Си-10, стремительно ворвавшегося в пределы видимости, пробивая разреженный воздух со скоростью шестьсот миль в час над ландшафтами Северной Америки на высоте восьми с половиной миль. Этакий новый левиафан небес с чудовищным пером хвоста, вздымающимся над фюзеляжем почти на шестьдесят футов и поддерживающим объемистый цилиндр гигантского двигателя. Над двигателем был начертан горделивый мусульманский красный полумесяц со звездой в сопровождении изящной вязи арабских букв. Ради неверных, а также в качестве уступки настояниям международных законов, тот же текст был выписан пониже на хвосте латинскими буквами.

"AIR MECCA" — гласил он, и те же самые слова повторялись по обе стороны фюзеляжа.

Сквозь герметичные — да вдобавок звукоизолированные, чтобы пассажиров не глушил рев циклопических турбовинтовых двигателей — стены грандиозного авиалайнера невозможно было расслышать ни звука, да и сами по себе раздающиеся внутри звуки были довольно слабыми. Визг перепуганных женщин, причитания, гортанные проклятья. Направо и налево отдавались отрывистые приказания, подкрепляемые веским авторитетом автоматных стволов, и в конце концов приказаниям неохотно подчинились. Напечатанные на бумаге инструкции были весьма ясными и недвусмысленными.

С тяжеловесной грацией самолет завалился на одно крыло, совершив неспешный вираж, и лег на новый курс. С его антенны срывались невидимые молнии спешных радиосообщений.

— Нет, — ответил Тони Хоукин медоточивому голосу, ворковавшему в телефонной трубке. — Нет, я категорически убежден, что шоколадные наручники нас не заинтересуют. Да, я знаю, что шоколадные патроны пользуются устойчивым спросом, но патроны, знаете ли, для того и предназначены, чтобы их расходовать. А съедобные наручники противоречат собственному предназначению. Да, до свиданья.

Повесив трубку, он окинул профессиональным взором свое крохотное царство. Торговля в книжно-сувенирном киоске Федерального Бюро Расследований, вполне уместно расположенном в фойе здания ФБР в Вашингтоне, округ Колумбия, шла вполне нормально. Маленькие дети и их большие родители вертели в руках и покупали неотразимо привлекательные товары из собрания игрушечных наборов для снятия отпечатков пальцев, позолоченных фэбээровских блях, фотографий предыдущего директора агентства в черных рамках, книг о величайших преступлениях (распроданы) и фотографий знаменитых преступников (на исходе). Две его помощницы суетливо упаковывали покупки под веселый звон кассового аппарата, поющего свою златую песнь. Подобная сцена должна наполнять сердце любого директора магазина радостью — так почему ж он хмурился? Худощавый, среднего роста, одетый аккуратно, но неброско, как приказало Бюро, смуглый, черноволосый и недурной собой, разве что нос чуточку великоват — идеальное воплощение благодушествующего в собственных владениях человека. И тем не менее кислота капля по капле неустанно сочилась в его желудочно-кишечный тракт, и Тони не сомневался, что если еще не схлопотал язву желудка, то она не за горами. Ибо хотя телесно он оказался в этом оплоте блюстителей закона, душа его осталась в Национальной галерее. Не по собственной воле покинул он своих дега и да винчей, тернеров и тьеполо, а силою призыва. Обстоятельства вырвали его из мира искусства, преобразив в блюстителя закона, халатного и напрочь лишенного энтузиазма. Несмотря на успех и лестное новоприобретенное положение, его единственное пылкое желание оставалось неизменным: ему хотелось вырваться. Кислота сочилась, язва нудила.

Тут его внимание привлекло какое-то неукротимое движение. Двое неброско одетых мужчин с каменными лицами, шагая в ногу, рассекали бестолково роящуюся толпу туристов строго по прямой. Само по себе это событие вовсе не принадлежало к числу из ряда вон выходящих, ибо, кроме проведения экскурсий и поставки материалов для телевидения, Бюро по-прежнему играло решающую роль в защите законов нации. Агенты приходили и уходили, и никто не сообщал, куда и зачем. Тони это вполне устраивало: чем меньше знаешь об операциях Бюро, тем счастливее живешь — да только взгляды этих двоих агентов были неотрывно прикованы именно к нему.

Они неуклонно приближались поступью самого рока, и с каждым их шагом сердце Тони уходило все дальше в пятки. Воспоминания о предыдущем, силком навязанном задании вспыхнули перед его глазами, как живые: рукоятка ножа между лопатками трупа, метания, вопли в ночи, поспешные путешествия и омерзительное насилие. Только не это! Но не успел он выдохнуть это пожелание, как понял, что все тщетно. Шаркнули остановившиеся подошвы, мощные, выбритые до синевы челюсти подались вперед. Дыхание, благоухающее мелиссой и мятой, без малейшего намека на табак или алкоголь, прошелестело у Тони в ухе:

— Экстренное дело, приоритет наивысший, агент Хоукин. Ступайте с ними. — Последняя фраза была скорее данью вежливости, а не распоряжением; еще не договорив, агенты положили крепкие ладони Тони на локти весьма затейливым образом, так что со стороны это выглядело дружеским пожатием, но на самом деле эта пара идеально подогнанных агентов стиснула Тони между собой, как стальные клещи, и повлекла вперед, так что ему приходилось перебирать ногами в воздухе, чтобы ступни не тащились по полу, стирая подошвы.

В мгновение ока покинув вестибюль, они двинулись по длинному коридору. Двери открывались перед ними и захлопывались у них за спинами, лифт вознес их к небесам, замелькала череда новых дверей, и наконец путь их окончился в просторном кабинете перед обширным письменным столом за дверью без таблички, с одним лишь непритязательным номером 2135. Оба провожатых ни слова не говоря удалились, а Тони разгладил помятые рукава и заявил:

— Думаю, это какое-то недоразумение.

— Я тоже, Хоукин, — отозвался Росс Соунз. — Я тоже. Я знаю, что вы недурно зарекомендовали себя в операции "Лютик", но вообще-то мне кажется, что это не ваша стезя.

— Согласен. До встречи, Росс.

— Однако, — изрек Соунз, и прозвучавшие в голосе властные нотки остановили Тони, направившегося было к двери, развернули обратно и швырнули в кресло для посетителей, — однако, приказ есть приказ. Исходящий непосредственно от компьютера. — Он похлопал по сложенным гармошкой компьютерным распечаткам на столе, будто по святому писанию, благоговейно склонив голову. Три жиденькие прядки, приклеенные на обширной лысине, могли послужить разве что напоминанием о своих давно пропавших собратьях. Глаза-бусинки, сутенерские усы-шнурочки, тонкий нос и пенсне в золотой оправе придавали ему вид шулера-неудачника. Но Тони знал, что это напрочь лишенный чувства юмора и весьма квалифицированный агент ФБР.

— Какой приказ? — тусклым голосом осведомился Тони, расставшись со всякой надеждой на спасение, будто угодивший в силки кролик. Соунз просто-напросто пропустил вопрос мимо ушей.

— Поступил срочный секретный запрос на агента, обладающего специфической квалификацией. Компьютер выдал только одно имя — ваше.

Тони вмиг возненавидел громаду всеведущей машины.

— А вы не могли бы сказать ему, что у меня язва, и попросить замену? Что за квалификация-то?

— Это секретная информация. — В столе вдруг раздалось низкое жужжание, будто громадный шмель настоятельно требовал, чтобы его выпустили на свободу. — Это сигнал. Пора идти.

В ярко освещенном конференц-зале стоял гул оживленной деятельности, перекрываемый пронзительными трелями телефонов. В основном деятельность была сосредоточена вокруг длинного стала, за которым целая команда проделывала весьма любопытные манипуляции с огромным количеством денег. Их пачка за пачкой вынимали из большого чемодана в дальнем конце стола, и каждая длань, хватающая деньги, находилась под бдительным присмотром пронзительного, немигающего взора крупного мужчины в бугрящемся коричневом костюме.

— Привет, Стокер, — окликнул его Тони, проходя мимо, а в ответ получил полный подозрительности взгляд из-под кустистых бровей агента казначейства.

— Надеялся, что вы в этом деле не участник, Хоукин. — Голос его был тверд, как булат. — Дело про те сто долларов в Мексике еще открытое…

— Ну, если я тут всем настолько не по душе, то с радостью удалюсь.

— Хоукин, сюда.

Команда была отдана чрезвычайно четко, хорошо поставленным командирским голосом. Голос принадлежал главному агенту, известному Тони лишь под именем Икс — человеком, втянувшим его в мексиканскую авантюру, едва не окончившуюся катастрофой. Судя по всему, он и на сей раз командовал всей операцией, — уж Бог весть какого рода, — и Тони поспешил подчиниться приказу, едва удержавшись, чтобы не вытянуться в струнку и не отдать честь; этот рефлекс вдруг вознесся из глубин сознания, куда его крепко вбили во время подневольной службы в вооруженных силах по призыву.

— Сэр?

— Снимите туфли.

Тупо повинуясь подхватившему его потоку событий, Тони сел и сделал, как велено, с бездумной покорностью уотергейтского заговорщика. Туфли тут же умыкнули. Икс тряхнул компьютерной распечаткой с видом обвинителя.

— Нам требовался агент, отвечающий специфическим требованиям, и подвернулось только ваше имя. — Все тот же буйный восторг по поводу участия Тони.

— Не сомневаюсь, что можно найти и более квалифицированного агента, — обнадеживающе улыбнулся Тони.

— У компьютера на сей счет совершенно иное мнение. Мне необходим агент, способный говорить по-испански, привычный к манипуляциям с большими суммами денег…

— Таких наверняка не счесть!

— … и находящийся в стенах здания в данный момент. Вам известно, что это такое? — Он вручил Тони глянцевую фотографию большого самолета.

— Это глянцевая фотография большого самолета.

— Это очевидно. — Голос Икса звучал несколько невнятно, поскольку тот по каким-то неведомыми причинам говорил, крепко сцепив зубы. — Я подразумевал: какого типа самолет?

— Пассажирский? — с надеждой поинтересовался Тони, и сцепленные челюсти со скрежетом зубовным проехались из стороны в сторону.

— Соунз! Возьмите рапорт разведки и позаботьтесь, чтобы он перед отправкой получил полный инструктаж по Ди-Си-10.

— Это Ди-Си-10, - провозгласил Тони, но на него не обратили внимания. Икс постучал по фотографии несгибаемым пальцем.

— Один из них был угнан пять часов назад. Примерно через полчаса он сядет в Даллесе. Требуют выкуп. — Тони хотел было спросить что-то о стрельбе по шинам, но проявил достаточно благоразумия, чтобы вовремя прикусить язык. — Нам известно, что в большинстве случаев выкуп — не выход, но тут замешаны и политические, и религиозные мотивы. — Очевидно, удовлетворившись этой декларацией гностицизма, он снова сосредоточил внимание на столе, помедлив лишь затем, чтобы бросить через плечо, будто спохватившись: — Вы доставите деньги на борт самолета. — Соунз без особых церемоний повлек Тони в сторонку и тут же зашелестел стопкой бумаг.

— Ди-Си-10 снабжен тремя турбовинтовыми двигателями "Дженерал Электрик" Си-Эф-6-6-Ди, каждый развивает тягу в сорок тысяч фунтов. Он располагает…

— Соунз! О самолете после. Не будете ли вы любезны прежде просветить меня на предмет этих политических и религиозных мотивов? У меня складывается впечатление, что мне следовало бы знать о них.

Погрузившись в раздумья над этим заявлением, Соунз снял очки и принялся протирать их, сосредоточенно сдвинув брови. Наконец, решение было достигнуто.

— Самолет под называнием "Хаджи"[124] принадлежит компании "Эр-Мекка". Это ближневосточный лайнер, специализирующийся на доставке паломников в Мекку, святейший исламский город Саудовской Аравии, расположенный в пятидесяти милях от порта Джидда. До сей поры это было мелкое предприятие, пользовавшееся потрепанными войной "Си сорок седьмыми". Однако оно разрослось и приобрело этот авиалайнер. "Хаджи" с двумястами восемьюдесятью тремя паломниками из Азии на борту приземлился для дозаправки в Лос-Анджелесе. На это время пассажиры высадились. Затем они вновь поднялись на борт, и самолет вылетел в следующий пункт назначения в Дакар, после чего должен был проследовать непосредственно в Мекку. Однако каким-то неведомым образом вместе с паломниками в самолет пробралось неизвестное число террористов, ныне захвативших машину. Они угрожают уничтожить и самолет, и всех пассажиров, и себя, разумеется, если не получат два миллиона долларов незамедлительно. Сейчас мы как раз маркируем деньги.

Тони переваривал эту ошарашивающую информацию некоторое время, и вдруг в глаза ему бросилось одно вопиющее несоответствие.

— Что ж, все это очень мило, но какое отношение испанский язык имеет к арабам и мусульманам?

— Ни малейшего. Но террористы говорят только по-испански. Это кубинские контрреволюционеры.

Ожидавшийся — или неожиданный — ответ был предварен прибытием крупного сухопарого старика с недобрым взором и туфлями Тони в руках. Изгиб его губ заверял окружающих, что он очередной пылкий сторонник участия Тони в этом предприятии. Старина Фред, оружейник ФБР, никогда не проявлял к Тони ни малейшей благосклонности.

— Ты не будешь вооружен, будь ему неладно, оно, пожалуй и к лучшему, учитывая… — За последним словом таился обширнейший спектр недосказанного, воспоминания о Тони в тире, об упущенных пистолетах, о пулях, не попавших даже в "молоко", о зажмуренных глазах. — Но эти туфли могут сыграть решающую роль. Правый каблук приклеен на место, в нем находится передатчик с радиусом действия в четверть мили, батарейки хватит на двадцать часов. Микрофон вот здесь, сбоку — видишь? — не лапай его своими окаянными лапами. Постарайся не шаркать ногой, когда будешь трепаться с этими задницами, чтобы мы могли прослушивать ваш разговор. Так, вторая туфля — на ней окаянный левый каблук поворачивается сзаду, вот таким способом, а в нем семь крохотных гранат, видишь? Не трогай, будь ему неладно! Одна такая может разнести всю комнату в пух и прах. Надевай туфли. Это макет одной гранатки, видишь, на ней желтая маркировка "макет". Чтобы эта окаянная граната сработала, выдергиваешь вот эту чеку, а после сразу швыряешь, потому что она взрывается через три секунды после выдергивания чеки. Ясно?

— Очень, — холодно отозвался Тони, наклоняясь, чтобы надеть туфли, порядком утомившись от всеобщего мнения, что его интеллект и координация движений соответствуют уровню слабоумного микроцефала и дергающегося в припадке эпилептика. В конце концов, он ведь специалист по истории изящных искусств, а идея привлечь его в качестве агента ФБР принадлежала им самим. Наверное, он единственный среди присутствующих знает о маньеристах хотя бы понаслышке, а уж о Ван Гоге они знают лишь одно: что он отрезал себе ухо. Но эти доводы ничуть не улучшили настроения Тони.

— Не слишком топай своими окаянными ножищами. Эти гранатки иной раз капризничают. — Изрекая этот воодушевляющий совет, Старина Фред извлек короткорылый револьвер в силовой кобуре с аккуратно вытесненными инициалами ФБР, и пристроил его у Тони за поясом.

— Что это? Что это? Минуту назад вы сказали, что буду безоружен. Они что, должны подумать, будто у меня на бедре выскочил чирий?

— Окаянные террористы уверены, что агент должен быть вооружен. Они обыщут тебя и найдут вот это.

— Весьма великодушно со стороны ФБР предоставлять в распоряжение отъявленных преступников опасное оружие.

— Не-а. Пистолет переделан так, чтобы взорваться, если кто-нибудь попытается стрелять из него. А если они обыщут тебя поосновательнее, то найдут вот это. А так ограничатся пистолетом.

Это оказалось куском толстой проволоки с петлями на концах. Старина Фред быстро обернул ее вокруг запястья Тони, оклеил пластырем, после чего сдвинул часы на место, чтобы ремешком замаскировать пластырь.

— Пила Джигли, — пояснил он. — Применяется в нейрохирургии для выпиливания кусков черепа. Покрыта зарубками вроде зубьев. Окаянно крепкая. Можно перепилить решетку или воспользоваться, как гарротой, чтобы удушить кого-нибудь. Окаянно удобно.

— Как раз то, чего мне всегда не хватало. Это все?

— От меня все.

— Крейсерская скорость Ди-Си-10 составляет шестьсот миль в час…

— Соунз, умоляю, чуть поменьше информации о самолете и чуть побольше о террористах. Как они ухитрились провернуть это при всех мерах предосторожности, которые мы якобы применяем?

— Детали не совсем ясны. В Лос-Анджелесе пассажиры высадились, пока самолет стоял на дозаправке. Их довольно много и, как я понимаю, зал ожидания был набит битком. Кроме того, они были одеты необычно, ну, знаете, халаты и все такое. Похоже, террористы были одеты точно так же, и просто поднялись в самолет вместе с толпой.

— Да еще и вооруженные?

— До зубов. Они заставили капитана описать свое оружие. Пистолеты, автоматы, гранаты, взрывчатка, штыки.

— А базук у них нет?

— О них не сообщали.

— Странно. По-моему, они протащили на самолет все, что может понадобиться, кроме базук.

— Будет проведено тщательное расследование.

— Которое не поможет мне ни на гран. Итак, на борту самолета целая армия, давшая о себе знать после взлета. И сколько ж их там?

— Капитан Хейкрофт, командир самолета, сообщил о двенадцати. Захватив лайнер, они приказали повернуть к нам в Вашингтон, в аэропорт Даллес. А также потребовали, чтобы к моменту их посадки были приготовлены два миллиона долларов. Грозят убивать по пассажиру в минуту за каждую минуту задержки с доставкой денег. Через шестьдесят минут — или шестьдесят пассажиров — они взорвут весь самолет. Деньги были предоставлены. — Соунз махнул рукой в сторону длинного стола, за которым работящие агенты покрывали купюры множеством разнообразных невидимых меток.

— Да уж надеюсь. И кто же дал наличные?

— Казначейство. Но после ряда срочных телефонных переговоров десять арабских держав — конечно, нефтяных — гарантировали выплату по двести тысяч долларов каждая.

— И что теперь?

— Террористы согласились по получении денег отпустить большинство заложников. Требуют, чтобы самолет заправили, а место назначения сообщат после взлета. Размах крыльев самолета составляет сто пятьдесят пять футов четыре дюйма…

— Хоукин, пошли! — голос Икса перекрыл бормотание агентов, вздернув Тони на ноги, будто марионетку. Главный агент, сдвинув брови, наблюдал, как вновь заполняемый чемодан сверкает мятной зеленью новеньких купюр. — Мы пометили эти банкноты радиоактивными изотопами, чтобы их можно было отследить счетчиком Гейгера или аналогичным прибором. В ультрафиолете проявляется надпись "ТЕРРОРИСТ. ВЫКУП". Правый край каждой купюры покрыт раствором сахарина, очень сладкого на вкус. И… Buenos dias, seсor Hawkin. Como estб usted?[125]

Он с ожиданием уставился на Тони. Заморгав, Тони несколько раз прокрутил фразу в голове, и в конце концов сообразил, что она взята из школьного учебника, но произнесена с жутким акцентом, и не без труда перевел ее.

— Ah, sн, me siento muy bien gracias y espero que te sientas igual. Que espaсol tan perfecto hablas. їPorque no vas al avion…?[126]

— Вполне годится, Хоукин. Но в личном деле не сказано, как это вы, североамериканский индеец, научились говорить на иностранном языке настолько хорошо.

— Если прочтете его повнимательнее, то заметите, что я вырос в Палм-Сити, штат Калифорния, рядом с мексиканской границей, где испанский не то что не иностранный, а просто-таки родной язык большинства жителей.

Икс нахмурился, переваривая этот факт, но все-таки смирился с ним. Потом дал знак агенту казначейства Стокеру, все еще нависавшему над деньгами, будто орел, стерегущий свою добычу. Наклонившись, Стокер захлопнул и запер чемодан. А заодно защелкнул браслет наручников вокруг правого запястья Тони; второй конец цепочки был крепко-накрепко прикован к ручке чемодана. Оба ключа легли в небольшой кошелек, каковой Стокер в конце концов, скрепя сердце, протянул Тони.

— Вы ответственный за эти двое миллионов долларов, Хоукин. Казначейство еще в претензии за те сто долларов, что вы…

— Ключи, Стокер, будьте так любезны. Спасибо. — Тони спрятал кошелек в карман. — Если хотите, пройдите скоростной курс испанского, и забирайте свои денежки.

— Прошли, Хоукин, бегом на цыпочках! Самолет заходит на посадку.

Соунз и еще один дюжий агент, встав по бокам от Тони, повели его к двери. А он и в самом деле шагал чуть ли не на цыпочках, болезненно ощущая битком набитые взрывчаткой каблуки.

2

Тони всегда мечтал путешествовать подобным образом, однако предпочел бы, чтобы это произошло при иных обстоятельствах, чтобы можно было насладиться поездкой по-настоящему. У обочины их уже дожидался большой черный "Кадиллак" с распахнутыми дверцами. Его окружали мотоциклисты, тревожа воздух выхлопами, а полицейские машины ждали позади и впереди. Обнаружился даже армейский вездеход, забитый вооруженными до зубов солдатами, призванный составлять тыловую походную заставу. Все было наготове. Не успели они даже усесться, как дверцы захлопнулись, и машина моментально рванулась с места. Взревев могучими двигателями, мотоциклы уравняли скорость с машиной, и впечатляющая кавалькада вырвалась на просторы широкой авеню.

Очевидно, подразделения дорожной полиции расчищали дорогу впереди, потому что они мчались через город с неизменной скоростью в шестьдесят миль в час. А как только выскочили на шоссе, она с гулом наросла до добрых сотни миль в час, и вездеход поневоле отстал, уменьшившись до тускло-оливкового пятнышка, в конце концов пропавшего за поворотом. Вихрем пролетев среди зеленых пейзажей Вирджинии, они свернули к Международному аэропорту Даллес. Над головами, четко очерченный на фоне синих дневных небес, замаячил силуэт массивного самолета, в котором Тони теперь распознал Ди-Си-10.

— Это он? — поинтересовался он у Соунза, в наушниках сидевшего на переднем сиденье, бормоча что-то в микрофон.

— Он. Вышка старалась задерживать их как можно дольше, но они настаивают на посадке. Тут не поспоришь. Мы едва поспеваем. Нам придется отправиться прямиком на поле, минуя терминал.

Пришлось прибегнуть к весьма жестким аргументам, воззвать к высшим инстанциям, но все-таки удалось убедить администрацию аэропорта, что автомобиль следует выпустить на летное поле. У ворот мотоциклетный эскорт и полицейские машины рассыпались в стороны, и "Кадиллак" пронесся сквозь них в одиноком великолепии. Всякое движение на поле было остановлено, и только машина Бюро мчалась к посадочной зоне в центре поля, прибыв на место одновременно с "Хаджи" Ди-Си-10, только-только сворачивавшим с рулежной дорожки.

Когда речь идет об аэропорте Даллес, следует учитывать не только тот факт, что назван он в память непреклонного архитектора холодной войны. По ряду соображений — отчасти финансового характера, отчасти объективных — самолеты не подкатывают к терминалу, как во всех других аэропортах мира. Вместо этого они выжидают в доброй полумиле от стеклянного здания терминала с наклонной крышей. Ничего не подозревающие отбывающие пассажиры выходят сквозь ворота обычным манером, сдавая билеты, подвергаясь досмотру, а за воротами усаживаются в самую уродливую колымагу, когда-либо приводившуюся в движение двигателем внутреннего сгорания.

Это пассажирский транспорт — нечто вроде железнодорожного вагона, высящегося на гидравлических поршнях. Далеко внизу находится шасси, опирающееся на огромные резиновые шины. Как только все пассажиры займут места, экипаж сдает назад, одновременно приседая на гидравлике, будто затаившийся богомол. Приблизительно на уровне земли он величественно катит к дожидающемуся самолету со скоростью двенадцати миль в час, а по прибытии пассажирская секция снова возносится на гидравлике в воздух на добрые восемнадцать футов, вровень с дверью самолета.

Как раз одна из подобных конструкций уже вперевалочку катила к прибывающему самолету. Проскочив мимо, автомобиль ФБР остановился, с нетерпеливым урчанием мотора дожидаясь ее. Встреча состоялась; дернувшись, Ди-Си-10 затормозил, оглушительный свист громадных турбин плавно сошел на нет. Транспортер прибыл. Тони чуть не волоком отконвоировали к двери и впихнули в салон, где он уселся в полнейшем одиночестве, прижимая чемодан с деньгами к груди, а искусный водитель, управляя транспортером из застекленной кабины, поднял его, аккуратно подогнав открытый конец салона к самолету, так что дверь оказалась точнехонько в центре проема. После короткой заминки дверь отъехала назад-внутрь на дюйм и остановилась.

— El chofer se irб detras del camiуn, lo mбs lejos posible,[127] — пророкотал сквозь щель чей-то бас.

— Он хочет, чтобы вы отошли назад, — передал Тони унылому седовласому водителю. — Как можно дальше.

— Дважды повторять ему не придется. — Тот проворно выполнил приказ.

— Estб bien, ya se fuй el chofer,[128] — сообщил Тони, и через секунду дверь приоткрылась чуточку пошире, в щель высунулся ствол автомата и показался глаз, подозрительно оглядевший Тони.

— Ты один?

— Конечно, — Тони попытался произнести это твердо и решительно, но голос почему-то срывался. "Отнюдь не без причины", — угрюмо подумал Тони.

— Деньги у тебя, вся сумма?

— Здесь. — Тони тряхнул чемоданом в направлении глаза, стараясь не обращать внимания на автомат. Дверь отъехала вверх-внутрь, скрывшись из виду. Поднявшись с колен, громадный смуглый мужчина жестом пригласил Тони внутрь, подкрепив приглашение резким взмахом автомата, держа его с профессиональной сноровкой. Тони вошел.

Внутри его встретила сцена, буквально позаимствованная у Лоренса Аравийского[129]; недоставало только взорванной железной дороги и пары коней. Арабский бурнус говорящего по-испански бандита был крест-накрест перехвачен патронташами, как и у полудюжины его размахивающих оружием соратников. Некоторые из них даже замотали тканью лица, так что виднелись только грозно сверкающие глаза. А у них за спинами, завершая картину, ряд за рядом сидели мужчины и женщины в точно таких же одеяниях, с увлажнившимися от страха глазами, воздух гудел от хныканья и причитаний, пол целиком покрывали молельные коврики, истово употреблявшиеся по прямому назначению паломниками, обратившими лица по возможности в сторону Мекки — недостижимой цели их странствий.

— Клади на пол, открывай.

Внимание Тони грубо вернули от этого занимательного зрелища к более неотложным делам. Он торопливо сунул руку в карман за ключами, и тотчас же шесть стволов безошибочно нацелились ему в утробу, а мерзкие пальцы скрючились на курках.

— Ключи, — мгновенно взмокнув, пролепетал Тони, — мне нужны ключи от чемодана и наручников.

— Просто замри в этом положении на коротенький-коротенький момент, пока я заберу ключи и все остальное, что у тебя есть.

Повесив автомат на плечо, дородный детина с холодным взглядом и седыми волосами — очевидно, вожак бандитов — быстро и умело обыскал Тони. Ничуть не удивившись обнаруженному револьверу, сунул его в висевшую на поясе кобуру, но не нашел больше ничего интересного, кроме ключей, и швырнул их Тони. Тот отпер оба замка, после чего опустился на колени и открыл лежащий на полу чемодан.

Даже правоверный не может остаться равнодушным при виде двух миллионов долларов обесцененной американской валюты; послышалось одобрительное ворчание на целом ряде языков. Грубо оттолкнув Тони в сторону, главарь преклонил колени перед чемоданом, перебирая пачки денег, затем пересчитал купюры в одной пачке и общее количество пачек. Видимо, все оказалось в порядке: одобрительно кивнув, он захлопнул чемодан снова.

— Они здесь, ребята, все до цента.

Раздалось один-два ликующих возгласа, но они быстро стихли, и бандиты снова настроились на деловой лад.

— Держи, — приказал главарь, ткнув чемодан в руки Тони, неохотно принявшему его обратно. — Топай с ним вперед… Хорхе, ступай с ним. Отправь его в кабину. Давай выводить людей.

Тони, понукаемый тычками пистолета Хорхе, принялся пробираться сквозь бурлящую толпу облаченных в бурнусы паломников. Влажные темные глаза в страхе таращились на него, птичьи голоса чирикали какие-то непонятные реплики. Пистолет неуклонно подгонял Тони вперед. В дальнем конце салона пара туалетов обрамляла дверь кабины, охраняемую еще двумя кубинскими арабами, являвшими взору разительнейшие контрасты. Правый, с которым заговорил Хорхе, был худощавым коротышкой с миниатюрными ступнями. Зато макушку его напарника отделяло от пяток шесть футов с лишком, а ботинки смахивали на водные лыжи. Большую часть лица дылды окутывала ткань, открывая взору лишь голубые глаза и полоску смуглой кожи.

— Сюда, — распорядился Хорхе, открывая дверь.

И сразу же вслед за тем события замелькали неистовым калейдоскопом. Дожидавшаяся за порогом горстка людей в красной форме, вооруженных разнообразными инструментами, — от молотков до гаечных ключей, — тотчас же ворвалась в приоткрывшуюся дверь и обрушилась на террористов. Благодаря внезапности нападения им удалось взять верх в короткой схватке. Двое ошеломленных кубинцев тотчас же рухнули на пол, а сильные руки нападающих выхватили у них оружие. Тут бы все и кончилось, если бы не вмешательство рослого террориста. Остановив атакующего выставленным поперек горла предплечьем, тотчас ударил ему коленом под дых. Гаечный ключ еще не успел выпасть на пол из ослабевших пальцев рухнувшего в беспамятстве человека, а бандит уже переместился. Свирепо врезав одному нападающему прикладом по черепу, тут же развернулся, пнув другого в челюсть снизу-вверх. Тони даже не успел дернуться или подумать об участии в короткой яростной схватке, как та окончилась, дюжий победитель угрожающе замахнулся автоматом над грудой стенающих тел и выжидательно обернулся к Тони, будто надеялся разделаться на десерт и с ним.

— Como puede ver, yo no estуy haciendo nada, nomas estуy viendo[130], - с надеждой улыбнулся Тони, прижимая чемодан с деньгами к груди. Любезные его сердцу браки и брейгели отступили в недосягаемые дали. Террорист склонился вперед, будто намереваясь причинить напоследок еще парочку увечий, но был остановлен сердитыми криками и воплями боли, сопровождавшими продвижение еще двух террористов, проталкивавшихся сквозь толпу пассажиров. Седовласый — видимо, главарь — оценил ситуацию с первого же взгляда, и навел порядок, резко бросив несколько приказаний. Тройку стонущих, толком не очнувшихся нападавших — очевидно, экипаж самолета — втолкнули обратно в кабину вместе с Тони и его чемоданом денег. Вошедший вместе с ними стражник встал спиной к закрытой двери, подергивающимся автоматным дулом угрожая всем одновременно, и с подкупающей искренностью прорычал:

— Tengo ordenes de matar a cualquiera persona que me de molestias[131].

— Te creemos, te creemos[132], - ответил Тони, опустив чемодан и поворачиваясь к мычащим от боли пилотам. Ближайший — круглолицый, розовощекий мужчина с редеющей шевелюрой — открыв налитый кровью глаз, испустил жуткий стон.

— Он говорит, что убьет всякого, кто попробует рыпнуться снова, — весело поведал Тони.

— Это ясно и без переводчика, приятель. — Потрогав челюсть, пилот угрюмо оглядел ладонь: нет ли следов крови. — Вы кто?

— Тони Хоукин, ФБР, — что прозвучало весьма внушительно.

— Что ж, везет вам. А я Джон Уотербери, второй пилот. Это выкуп?

— Да.

— Слава Богу, хоть какое-то облегчение. Эти психи готовы были перестрелять нас, иначе я не позволил бы капитану уговорить нас попытаться ломануться отсюда. Ну-ка, помогите мне заняться им, что-то вид у него скверный. Уолдо, достань-ка аптечку.

Бортинженер Уолдо, худой, мрачный человек — имевший вполне веские основания для мрачности, если не для худобы — под бдительным взором охранника достал нужный ящичек, заметив:

— По-моему, ему вовсе худо, Пузо.

Должно быть, Уотербери привык к своему прозвищу, потому что без малейших протестов быстро и искусно занялся ранами командира — массивного, как отставной футболист, мужчины средних лет, без сознания распростертого на полу. Дыхание с хрипом вырывалось из груди капитана, кровь струйкой сбегала из ужасной раны на скальпе. Пузо быстро обработал рану, наложил ватный тампон и забинтовал голову пострадавшего, после чего раздавил ампулу с нашатырным спиртом у него под носом. Едкие пары аммиака ударили по обонянию капитана, ноздри его затрепетали, и глаза тотчас распахнулись. Оглядев всех присутствующих, он уставился на Тони, будто сбитый с ног, но готовый ринуться в игру полузащитник.

— Я капитан Стерлинг Хейкрофт, командир этого самолета. А вы кто?

— Хоукин, из ФБР. Я доставил деньги.

— Мы уж беспокоились, что они могут не дойти. Это отчаянные типы.

— Должно быть, наши поняли это с самого начала, иначе деньги не собрали бы настолько быстро.

— А эта горилла позади вас говорит по-английски? — поинтересовался Хейкрофт, не меняя интонации и не глядя на стражника.

— Понятия не имею.

— Было бы недурно узнать. Следи за ним, Пузо, и дай мне знать, если он дернется или поморщится, потому что я собираюсь через минуту выйти отсюда и сообщить главному террористу, что этот головорез не только вылитый Кастро, но и широко известный коммунистический гомосек и извращенец, которого ненавидят любители животных всего цивилизованного мира.

— Он числится в картотеке ФБР как опасный коммунист, — с энтузиазмом подхватил Тони, — да и Американское общество защиты животных тоже не спускает с него глаз.

— Не пересаливайте, Хоукин. Пузо?

— Дернулся чуток, когда ты помянул имя сам-знаешь-чье, но в остальном вид у него скучающий. Ковыряет в носу и проявляет больше интереса к сокровищам, чем к разговору. У меня складывается впечатление, что он либо не бум-бум по-английски, либо величайший в мире актер.

— Примем за рабочую гипотезу, что он нас не понимает. Вы не могли бы ввести нас в курс дел, Хоукин? Все радиопереговоры шли по-испански, а когда мы сели, они выдернули один из блоков радиостанции. Нам только-то и ведомо, что нам разрешили посадку в Даллесе, и если бы выкуп не прибыл к моменту посадки, нас бы расстреляли. Больше ничего.

— Вот он у меня тут, — Тони похлопал по чемодану. — Два миллиона новенькими зелененькими. Сейчас высаживают пассажиров, а экипаж, вынужден с прискорбием сообщить, собираются удержать в заложниках.

— Ничего другого мы и не ждали, — хмуро кивнул Хейкрофт. — Ну, по крайней мере, пассажиры выгрузятся. Как я вижу, баки заправляют… вам известен пункт назначения?

— Нет, об этом они не обмолвились ни словом.

— Ладно. Когда вернетесь в ФБР, скажите, что…

Его срочное сообщение осталось недосказанным. Дверь распахнулась, и просунувший в нее голову террорист ткнул пальцем в сторону Тони.

— Venga aquн, policia, y no se le olvide lo contante sonante[133].

Тони поспешно подхватил чемодан.

— Я должен идти. Я доложу о ситуации. Уверяю вас, будет сделано все возможное.

Эта информация почему-то не преисполнила сердца членов экипажа радостью. Они лишь молча проводили взглядами Тони, покидающего их в заточении. Просторные салоны уже почти опустели; о поспешном исходе пассажиров свидетельствовали лишь раскиданные апельсиновые корки, шали да несколько потерянных в спешке туфель. Последних причитающих пассажиров как раз выталкивали в дверь. Но куда более громкие причитания доносились из задней части центрального салона, где не меньше дюжины миловидных девушек в красно-белых платьях до пят сгрудилось, цепляясь друг за друга, под бдительным присмотром террориста с пистолетом. Как только вытолкнули последнего пассажира, девушки заверещали еще пронзительнее и повалили на стражника, толкая его назад. Он поневоле попятился под их напором, и одна из девушек, то ли более проворная, то ли более отчаянная, чем остальные, воспользовалась случаем, чтобы грациозно, как лань, перескочить через ряд сидений и обогнуть громилу с фланга. Когда она мчалась мимо, приподняв подол до колен, Тони успел мельком разглядеть сердитое, но все-таки очаровательное лицо, и мелькающие, не менее привлекательные ножки. По золотым крылышкам, украшающим ее красную шапочку, Тони понял, что все эти девушки — стюардессы, члены оставленного в заложниках экипажа. Остановившись перед террористами у выхода, вырвавшаяся стюардесса с видом обвинителя устремила на них указующий перст.

— Звери, вы не можете! Merde[134]! Вы… вы cretini[135], не можете держать моих девушек, слышите! Все порядошные мусульманки, а не fajarah[136], какие вы! Отпустите йих, они не заложницы!

Она располагала восхитительным словарным запасом на целом ряде языков, хотя испанского, к сожалению, в их числе не оказалось. Слушая, террористы одобрительно кивали, отпуская замечания о пламени в ее очах и завидной силе духа. Главарю все это прискучило первому. Вырвав из рук Тони чемодан с деньгами, он ткнул пальцем в сторону неистовствующей девушки.

— Dile que se calle y que se vuelva con los demas[137].

— Мисс, пожалуйста, послушайте…

Она стремительно обернулась к Тони, став еще очаровательнее в гневе, и откинула упавшие на глаза волосы, черные как вороново крыло.

— Што йищо? Што говорит эта свинья?

— Прошу прощения, но он хочет, чтобы вы вернулись к остальным стюардессам. Боюсь, они хотят задержать вас всех заложницами.

— Заложницами?! — Взвизгнула она, оборачиваясь снова. — Bovlar[138]! Koproskilo[139]!

Не найдя подходящих слов даже в своем обширном арсенале из целого ряда языков, она скрючила пальцы с карминными наманикюренными ногтями, будто когти леопарда, и ринулась на седовласого террориста. Атака оказалась настолько внезапной, что тот даже успел поднять руку, когда ее ногти уже пропахали по его лицу глубокие борозды, мгновенно налившиеся кровью. Взревев от боли, бандит наотмашь ударил девушку, угодив стволом пистолета ей в висок. Удар швырнул ее на сиденья.

— Ну, все! — гаркнул главарь, приплясывая от боли и утирая лицо рукавом бурнуса. — Вышвырните этих сук отсюда, всех до единой, пока я не перебил их. Видеть их не могу! Пока экипаж самолета и этот агент правительства у нас, власти не решатся ни на какие выходки.

— Только не я! — охнул Тони. — Я всего лишь курьер!

— Ничего страшного! — рявкнул террорист, размахивая пистолетом. — Заткнись и приготовься к долгому чудненькому путешествию.

3

Если отчаяние действительно бывает бездонным — значит, Тони Хоукин низринулся в самые темные недра его пучины. Дверь снова заперли, и в брюхе громадного авиалайнера зазвенели радостные вопли латиноамериканцев, чье ликование подавило Тони еще больше прежнего. О нем забыли, на него наплевали, он недостоин внимания. Невесть откуда появившиеся бутылки с ромом переходили из рук в руки, орошая одну пересохшую глотку за другой. Вытащив одну пачку стодолларовых купюр из чемодана, пустили ее по кругу, будто драгоценную реликвию, потрясая оружием и оглашая воздух радостными воплями "Viva la contra-revoluciуn[140]!" Мало того, что вынести такое было свыше человеческих сил, вдобавок Тони тоже терзала жажда, ему тоже нужно было выпить — пожалуй, даже нужнее, чем им.

У двери в кабину имелся фонтанчик для питья. Подойдя к нему, Тони напился воды, несмотря на затхлый ближневосточный привкус. Он бы предпочел ром. Туалет находился совсем рядом, и Тони, по-прежнему не обнаруживая интереса к собственной персоне со стороны террористов, вошел туда, запер дверь и уставился на свое отражение в зеркале. Вид неважнецкий. В тщетной попытке собраться с духом он вымыл руки и умылся холодной водой, после чего причесался и обтер лицо лосьоном из стоявшего на полочке флакона, но лосьон безымянной восточной марки отвратительно смердел. Он смылил целый кусок мыла "Эр-Мекка", но даже это не помогло справиться с запахом. В этот миг до его слуха докатился отдаленный гул, и вспыхнула табличка "ВЕРНИТЕСЬ НА СВОЕ МЕСТО".

Самолет взлетает!

Пулей вылетев из туалета, Тони обнаружил, что террористам зажженные таблички "ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ" и "НЕ КУРИТЬ" явно до лампочки. Они разгуливали по салону, хватаясь за спинки кресел, чтобы не падать, и покуривая огромные сигары. Для них происходящее — настоящий праздник. Законопослушный по своей природе Тони скользнул в пустое кресло и пристегнул ремень, подняв спинку кресла в вертикальное положение. Покончив с этой несложной процедурой, он бросил взгляд вниз — и узрел стюардессу, без чувств распростертую у его ног.

Сзади докатился приглушенный рев могучих двигателей, и ускорение вдавило Тони в кресло. Девушка на полу не шелохнулась; во время взлета в таком положении ей вроде бы ничего не грозит — если она вообще жива. Захват самолета, похищение людей, а может, и убийство — вот так славная компания! Как только самолет чуточку выровнялся, Тони расстегнул свой привязной ремень и наклонился, чтобы пощупать лоб девушки. Тот оказался достаточно теплым, пульс бился ровно и сильно. В беспамятстве, но не на том свете; под волосами прощупывается уродливый рубец. В центральной секции салона в каждом ряду по четыре сиденья, и если откинуть подлокотники, получится удобный диванчик. Не без труда подняв девушку с пола, Тони уложил ее поперек сидений и принялся было гадать, что же делать дальше, когда девушка вдруг открыла глаза и безучастно поглядела на него.

— Пожалуйста, — сказал Тони, — не кричите и не дергайтесь. Все остальные стюардессы покинули самолет; должно быть, в суматохе вас проглядели. Мы уже летим.

— Кто вы? Куда мы летим? — Теперь, когда девушка успокоилась, ее английский звучал безупречно, с едва уловимым акцентом.

— Тони Хоукин, ФБР. Я доставил на борт деньги, после чего меня тоже похитили. А куда летим — понятия не имею.

— Хвала Аллаху за то, что остальные в безопасности, хотя вам я, конечно, искренне сочувствую, мистер Хоукин.

— Тони.

— Тони. Меня зовут Жасмин Сотираки, я старшая стюардесса…

– ЎMira eso! — їQue tenemos aqui? — ЎOye, Ramon[141]! — загалдели вокруг террористы. Хорхе остановился в проходе, вытаращившись на них, тут же позвал Рамона — видимо, главаря шайки. Тот, будто дурные вести, ждать себя не заставил. Уставился на Жасмин испепеляющим взглядом сверху-вниз, а та, выпрямившись в кресле, ответила ему не менее искрометным взором. Царапины на лице у Рамона, обработанные антисептической мазью, уже подсохли.

— Dile a esta puta que si causa una molestia o si habre la boca, la matarй. Dile[142], - кипя от гнева, бросил он.

— Послушайте, Жасмин, этот человек очень сердит. А он тут царь и бог. Он говорит, что убьет вас, если вы сделаете что-то не то, даже скажете что-то не то, и уверяю вас, он не шутит. Прошу вас.

— За меня не беспокойтесь, — отозвалась она, не отводя взгляда от глаз противника. Он утробно заурчал — и вдруг наотмашь дал ей пощечину. Голова девушки дернулась от удара, на глаза навернулись невольные слезы, — но Жасмин не проронила не слова, закусив губу; отпечаток ладони ярко алел на ее щеке. Рамон снова заурчал, развернулся и зашагал прочь.

— Я его убью, — прошептала девушка Тони на ухо. — Когда-нибудь я его убью, но сейчас не буду затевать неприятностей.

— Это мило, — Тони едва удержался от искушения похлопать ее по руке, не без оснований ощутив, что она не из тех девушек, кому похлопывание придется по вкусу в подобный момент. — Не хотите ли попить водички?

— Нет, спасибо, все в порядке.

— Может, чего-нибудь покрепче из бара? — с затаенной надеждой поинтересовался Тони.

— Тут нет бара. Это мусульманский самолет, направлявшийся в Мекку, и на борту нет такого святотатства, как алкогольные напитки, не считая тех, что пронесли эти canaille[143].

Вот тебе и богохульственные напитки! Тони вздохнул про себя.

— Похоже, в выпивке они недостатка не испытывают — как и в оружии. Как они умудрились протащить столько снаряжения в самолет?

— Не имею ни малейшего представления. Смотрите, из кабины вышел второй пилот. Быстрей подойдите к нему, может, он знает, куда мы летим.

Тони двинулся в сторону кабины — торопливо, но стараясь не привлекать нежелательного внимания головорезов, и ухитрился перехватить Пузо, когда тот открывал дверь туалета.

— Что происходит? Куда мы направляемся?

— Вы не возражаете, если я?.. Я уже давненько терплю.

— Не можете потерпеть еще секундочку?

— Да, пожалуй, придется, — вздохнул второй пилот. — Мы поднялись и легли на курс в Брюссель, Бельгия, если вам это чем-нибудь поможет. А теперь, если вы не возражаете… — Дверь закрылась с решительным щелчком замка.

— Брюссель? — удивилась Жасмин. — Mon Dieu[144], почему туда? Бельгийцы арестуют их прямо на месте. Я думала, что куда-нибудь в Южную Америку, где диктаторов можно подкупить. Или в Африку, в Африке все возможно.

— Может, конечным пунктом и будет Африка, а Брюссель — просто остановка на дозаправку.

— Callate y traenos comida. La muchacha te enseсara donde estб[145], - изрек, поигрывая пистолетом, омерзительный, изрядно захмелевший Хорхе.

Фальшиво улыбнувшись, Тони кивнул в знак согласия.

— Пойдем, они хотят есть. Лучше делать, как они говорят.

— Согласна. Заодно появится возможность отнести поесть в кабину. У них с утра маковой росинки во рту не было.

Она отвела Тони в помещение раздачи посередине самолета, где открыла дверь крошечного лифта. Вдвоем в нем было тесновато, чему Тони порадовался, а Жасмин осталась совершенно равнодушна. Этажом ниже обнаружилась кухонька, битком набитая печами, холодильниками и морозильниками. Жасмин принялась хлопотливо открывать дверцу за дверцей, щелкать выключателями и устанавливать на разогрев затянутые фольгой плкастиковые судки. Тони тем временем мрачно изучил ассортимент напитков и отверг розовую воду, отдав предпочтение апельсиновому соку. Наполнил большой стакан, жалея, что лишен возможности добавить туда пару глотков водки, осушил его и двинулся помогать Жасмин.

— Может, помочь?

— Сейчас не надо, но позже мне потребуется ваша помощь, чтобы доставить сервировочный столик наверх.

Укладывая замороженные блюда в печь, она срывала с них картонные упаковки с весьма любопытной шестиконечной звездой, привлекшей внимание Тони. Он поднял одну из упаковок.

— Кошерные куры "Гордость Сиона"…

— Выбросьте, — вскинулась Жасмин, выхватывая коробку у Тони, чтобы швырнуть в бачок для мусора.

— Извините, но я подумал, арабы, знаете ли…

— Мне ли не знать! Я ведь египтянка. Но я получила образование во Франции, и отличаюсь большей широтой мировоззрения, чем некоторые. Мусульманские и иудейские диетические предписания на самом деле сходны, а эти… блюда, что вы видели… легко получить от поставщиков продуктов в аэропортах. Я отвечаю за снабжение, и это небольшой компромисс. Так что если бы вы…

Она подняла на него умоляющий взор черных глаз, смуглая кожа и эти очи придали ей сходство с девушкой племени апачей, и Тони мигом растаял.

— Ваша тайна умрет вместе со мной.

— Вы очень добры.

На сей раз он не устоял перед искушением похлопать Жасмин по руке, а она в ответ улыбнулась — после чего встала на цыпочки и чмокнула его в щеку. Кровь ударила Тони в голову, он протянул руки к ее изящной талии — здесь, в кухне, на высоте 25000 футов?! — но его ладони сомкнулись в пустоте: девушка уже отвернулась к печи.

Далее Тони пришлось заниматься абсолютно неинтересным делом по перетаскиванию сервировочных столиков в лифт и из лифта и по прислуживанию подгулявшим кубинцам, пропуская мимо ушей насмешливые предложения надеть фартук и выкрики "maricon", "joto" и "pajero"[146], пока ему в конце концов не позволили обслужить экипаж. В кабине царила тьма, холодные звезды за стеклом казались ярче, чем приглушенный свет приборов. Охранник заставил включить в кабине свет и бдительно присматривал за Тони, подававшим еду.

— Жасмин на борту, — сообщил он. — Главный злодей послал ее в нокаут, так что она поневоле улетела с нами.

— Хватит дурных вестей, Хоукин, — невнятно проговорил капитан Хейкрофт распухшими губами. — Они приказали, чтобы нам обеспечили свободный воздушный коридор, и со всех сторон вроде бы чисто, хотя, по-моему, пара истребителей ВВС висит у нас на хвосте.

— А где мы?

— Только что оставили позади оконечность Ньюфаундленда. Попутный ветер в сотню узлов, идем очень хорошо. Пролетим Ирландию и Англию, а оттуда прямиком в Брюссель. А что они затеют потом — даже не догадываюсь.

— Basta de tanto hablar. Salte de aquн[147].

— Этот урод говорит, что мне пора уходить. Желаю удачи.

— Спасибо. — Хейкрофт упорно, но безуспешно мусолил зубами кошерного цыпленка. — Попробуйте утешить Жасмин. Скажите, как мы сожалеем, что она тоже застряла в этой каше.

Большинство террористов, отяжелев от усталости, еды и выпивки, погрузилось в сон. Когда с уборкой подносов было покончено, Тони испытал огромное желание тоже удалиться спать. Денек выдался тот еще, а самолет мчится на восток, так что солнце взойдет с минуты на минуту. Жасмин свернулась калачиком у иллюминатора, Тони уселся в крайнее сиденье того же ряда, чтобы своим присутствием обеспечить ей хоть какую-то защиту, и вскоре погрузился в беспокойную дремоту. Ему удалось поспать какое-то время, но затем — по среднеатлантическому времени точно в срок, однако в два часа ночи по времени округа Колумбия — ослепительный рассвет ворвался в незашторенные иллюминаторы. Спать после этого было почти невозможно, и Тони периодически проваливался в забытье, будто утопал в темной воде и снова выныривал. В эти короткие периоды ему снились престранные сны. В одном из них кто-то болезненно тряс его за плечо, требуя проснуться; к несчастью, сие видение оказалось явью.

— Эй, спящая красавица, встрепенись. Тебя ждет работа, — твердил Рамон, вожак бандитов, теперь исключительно помятый. Щеки его покрывала седая щетина, глаза налились кровью, а изо рта разило такое амбре кошерных деликатесов в сочетании с крепким ромовым перегаром, что встань он посреди клубы, все цветы в радиусе двадцати шагов мгновенно увяли бы. Выдравшись из недр беспамятства, Тони вскарабкался на ноги.

— Что? Что? — только и сумел выдать его затуманенный усталостью и сном рассудок.

— Эти козлы англичане в наземном управлении говорят, что у них никто не говорит по-испански. Ты должен поговорить с ними по-английски. — Подталкивая Тони к кабине, он продолжал излагать свое мнение об англичанах весьма красочными и похабными выражениями. Кроме экипажа, в кабине сгрудилась кучка кубинцев, пожелавших принять участие в этой забаве, и один из них, в наушниках и с микрофоном, эхом вторя своему командиру, изливал в эфир те же претензии. Он неохотно протянул наушники Тони, успевшему поймать хвост жалобного ответа:

— Здесь не hablar[148] по-испански, понимаете, ninguno[149], вот задница, как по-ихнему "Я не понимаю"?

– ЎDile que se calle[150]! — рыкнул Рамон, ткнув Тони пистолетом в бок и поднося один из наушников к собственному уху. Откашлявшись, Тони нажал тангенту.

— Мне велено приказать вам заткнуться.

— Сэр! На угнанном самолете кто-то говорит по-английски!

Последовала оживленная двуязычная дискуссия, в центре которой находился Тони, внимая в оба уха, пока не поймал себя на том, что кричит в микрофон по-испански, а к Рамону обращается по-английски. Но рычание и тычок пистолета мигом положили этому конец. Судя по всему, Рамон кое-что все-таки понимал, и хоть и не мог сказать по-английски ни слова, зато вовсю раздавал приказы.

Их преследуют военные самолеты, заявил Рамон, нет ни малейших сомнений, он сам видел конверсионные следы. Их следует отозвать, иначе он вышвырнет одного-двух заложников. С прицелом на это он приказал опустить Ди-Си-10 пониже, чтобы можно было открыть одну из дверей. Наземные службы разразились воплями отчаяния и заверениями, что поблизости нет больше ни одного самолета. Несмотря на это, самолет опустился сквозь толстое покрывало туч к зеленым британским пейзажам, замелькавшим в разрывах облаков.

Им обеспечили свободный воздушный коридор над южной Англией и Ла-Маншем вплоть до самого Брюсселя. Все тамошние рейсы отложили, чтобы угнанный самолет мог сесть без всякого промедления.

Выслушав эти заверения не раз и не два, Рамон хрипло расхохотался — и выдрал наушники и микрофон вместе с их медными корнями. Затем, все с тем же безумным хохотом, при помощи рукоятки пистолета превратил радиостанцию в металлолом.

Истребители Королевских ВВС "Вампир", летевшие на огромной высоте и совершенно незаметные для пассажиров самолета, утратили визуальный контакт с Ди-Си-10, когда тот опустился ниже уровня облаков. Наземный радар тоже потерял с ним контакт, когда на пути сигнала встал массив Костуолдских холмов. Но над Ла-Маншем небо было совершенно ясным, так что самолеты сопровождения встретились там, дожидаясь, когда же преследуемый покажется из облаков. Радары береговой службы наблюдения в Кенте, Эссексе и Суффолке были тоже предупреждены и повернули исполинские блюдца своих антенн, в тревоге дожидаясь появления на экранах крохотного пятнышка.

Они ждали и ждали. И еще ждали. Начали беспокоиться. Проделав быстрые, несложные подсчеты кто-то обнаружил, что большой самолет опаздывает уже на двадцать минут. Не объявился он и через полчаса, и эфир заполнился множеством беспорядочных, возбужденных переговоров.

К исходу часа все были вынуждены признать, хоть и неохотно, что местопребывание Ди-Си-10 совершенно неизвестно.

С точки зрения сторонних наблюдателей громадный авиалайнер просто-напросто исчез.

4

— Хоукин, — очень тихо произнес капитан Хейкрофт, — по-моему, у него крыша поехала. Поговорите с ним поласковее — может, вам удастся вывести его из кабины.

— Ничего у меня не поехало, просто я очень счастлив, как видите, — торжествующе проговорил Рамон, вставая от останков разбитого радио и вертя пистолет на указательном пальце в стиле голливудских вестернов.

— Вы говорите по-английски? — опешил Тони. Слова последнего сеанса синхронного перевода на повышенных тонах все еще звучали у него в ушах.

— Вы на диво наблюдательны, сеньор фэбээровец.

Стоявший в дверях рослый террорист изрыгнул приглушенное проклятье, пытаясь стянуть свой бурнус через голову и запутавшись в складках. Поспешив ему на помощь, другой кубинец освободил его и помог снять обременительное одеяние. Наконец-то разоблачившись, детина оказался куда менее кубинским, чем раньше; правду сказать, он вообще не походил на кубинца. Лицо его и руки были загримированы в коричневый цвет, но голые предплечья оказались белыми, волосатыми и веснушчатыми, а одежда даже более любопытной: военная рубашка цвета хаки с погончиками и бронзовыми пуговицами, сандалии, гольфы — и килт с болтающимся спереди спорраном[151]. При виде этого зрелища Рамон хихикнул от восторга и хлопнул себя по бедру.

— Нам это удалось, Ангус, разве нет?

— Да, покамест. А теперь отойди-ка, и мы уж позаботимся, чтобы все кончилось, как надо.

Очень хорошо, что автопилот вел громадный самолет без помощи людей, потому что весь экипаж вытаращился при виде разительного преображения террориста. Никакой рассудок не был в состоянии угнаться за стремительно развивающимися событиями. Сперва прорезался дар речи у кубинца, до того говорившего исключительно по-испански. Теперь немногословный кубинец преобразился в шотландца. Но Ангус нарушил эту идиллию. Грубо отпихнув Тони с дороги, он шагнул вперед и грозно навис над капитаном. Достал из споррана карту, сунул ее Хейкрофту под нос и приказал:

— Укажи, где мы.

Хейкрофт в молчании сверил показания приборов с собственной картой, указывающей положение радиомаяков, затем сравнил обе карты и в конце концов легонько прикоснулся к точке на карте указательным пальцем.

— Вот здесь.

— Ты мне не лжешь? — в голосе Ангуса прозвучала нескрываемая угроза. Для вящей выразительности он извлек из ножен в гольфе сверкающий кинжал[152] и легонько прижал к горлу капитана.

Хейкрофт не утратил спокойствия, не обращая внимания ни на угрозу, ни на нож.

— Я не знаю, кто вы, да мне и наплевать, — бесстрастно, ровно произнес он. — Но я капитан этого самолета и отвечаю за его безопасность и безопасность моих пассажиров. В подобных вопросах я не лгу.

В ответ Ангус лишь невнятно буркнул и вгляделся в карту, сдвинув брови.

— Значит, так. Спускай этот аэропланчик ниже облаков, поворачивай на курс сто двадцать градусов и пройди по нему маленько.

— Не могу. Облака всего на пяти тысячах, а здесь холмы и…

На сей раз острие клинка впилось в его шею настолько сильно, что на кончике ярко заалела капелька крови.

— Значит, так, — тишайшим шепотком произнес Ангус. — Будешь делать, как я сказал, или я всажу ножик по рукоятку и попрошу второго пилота взять управление на себя.

Они схлестнулись взглядами — и первым глаза отвел Хейкрофт. Отключив автопилот, он положил машину в плавный вираж, поворачивая на штирборт и одновременно снижаясь. Выпрямившись, Ангус убрал нож от шеи пилота, но продолжал держать его наготове, бросив через плечо:

— Рамон, пусть выметаются отсюда все, кроме тебя.

Тони удалился, террористы по пятам за ним, и дверь захлопнулась.

Проснувшаяся Жасмин сидела, устремив вопросительный взгляд больших глаз на Тони, подошедшего и севшего рядом с ней.

— Ты не поверишь в то, что я должен тебе сказать.

— С этими cochons[153] я поверю во что угодно.

— Поверишь ли ты, что их босс Рамон безупречно говорит по-английски, и все это представление с разговорами по-испански — какая-то хитроумная афера?

— Какая афера?

— Не представляю, — но этот крупный террорист, кубинец, замаскированный под араба — на самом деле шотландец… не смотри на меня таким взглядом. Я говорю тебе чистую правду. И эти две вещи непременно как-то связаны между собой. Вся эта испанщина для того, чтобы все думали на кубинцев. — Тони прищелкнул пальцами, и в глазах его вспыхнули огоньки озарения. — Думали на кубинцев, а не на шотландцев! Но почему? Потому что Шотландия подстыкована к Англии, а мы сейчас как раз над Англией, летим на бреющем. Откуда следует…

Жужжание, скрежет и глухой удар прямо под их сидениями закончили фразу за него.

— Выпустили шасси, — сообщила Жасмин и без того очевидный факт.

— Мы заходим на посадку.

Подскочив к иллюминатору, Тони увидел ярко-зеленые поля и деревья, мчащиеся под крыльями, реку, затем деревушку, а самолет все снижался. Тони грохнул кулаком по сиденью.

— Брюссель, испанизмы — сплошное очковтирательство. Вот куда мы направлялись все это время.

Загорелось табло пристяжных ремней, а затем, после предварительных шорохов и потрескиваний, по салону разнесся голос Хейкрофта:

— Говорит капитан. Мы заходим на посадку, и, по-моему, она будет очень жесткой, возможно катастрофической. Я сделаю все, что смогу, но вы должны принять необходимые меры предосторожности. Вы должны сесть. Усядьтесь поглубже в кресло и плотно затяните пристяжные ремни. Затем наклонитесь вперед и охватите лодыжки ладонями. Это самая безопасная позиция. Повторяю…

Но он не повторил. Должно быть, микрофон у него отобрали, потому что послышался голос Рамона, чуточку визгливо повторившего инструкции капитана по-испански. Террористы тут же переполошились и бросились искать кресла. Тони сделал, как велено, бросив последний, полный ужаса взгляд на верхушки деревьев, проносящиеся под самыми краешками опущенных закрылков. Проблесковый огонь на конце крыла весело подмигивал.

Они планировали все ниже. Тони собрался с духом в ожидании удара, но тот все не наступал и не наступал. Жасмин, тоже согнувшаяся и ухватившаяся за собственные лодыжки, тепло улыбнулась ему — стюардесса, выполняющая свое дело до самого конца. Какого конца? Сердце Тони заколотилось, как отбойный молоток, словно стремясь выжать из последних секунд своего существования как можно больше ударов.

Чудовищный удар потряс самолет до основания, и тотчас же началась такая болтанка и тряска, как будто колеса шасси катились по железнодорожным шпалам. В тот же самый миг мощь двигателя была обращена вспять, и тяга в сто двадцать тысяч фунтов была направлена вперед, против инерции стремительной махины. Ужасная тряска продолжалась, — самолет вдруг швырнуло в сторону, Жасмин завизжала, — но тут же они снова выровнялись.

Наконец, со скрежетом подскочив и вильнув напоследок, машина клюнула носом, содрогнулась и замерла. Вой турбин плавно сошел на нет.

Приземлились.

Трясущимися руками Тони расстегнул пряжку ремня и откинулся на спинку кресла. В последние мгновения своей неординарной посадки Ди-Си-10 отклонился от прямого пути и, когда торможение наконец закончилось, замер поперек посадочной полосы. За иллюминатором Тони увидел футов двести пыльной, узкой бетонной полосы с растущей в трещинах зеленой травой, ограду и мельтешащие ляжки небольшого стада коров, поспешно удаляющихся через луг. Тони вполне разделял их чувства. Обернулся к мертвенно-бледной Жасмин; та обмахивалась журналом, откинувшись на спинку кресла.

— Ты цела?

— Да, — слабо кивнула она. — Но мне надо посидеть тихонько пару секунд.

Она была единственным тихим пассажиром во все самолете. Едва машина замерла, как дверь рубки с грохотом распахнулась, и экипаж под дулом автомата грубо вышвырнули оттуда. Капитан Хейкрофт вышел последним, за ним по пятам рослый шотландец, подгоняя пилота тычками в спину. Аккумуляторы все еще давали энергию, лампы весело светились, а дверь плавно распахнулась, как только потянули за рукоятку. Пользуясь тем, что никто не смотрит, Тони проскользнул в хвост, стараясь не попадаться никому на глаза, и выглянул сквозь иллюминатор левого борта.

И понял, из-за чего самолет трясло, как на ухабах. От самолета вдаль протянулась посадочная полоса, упирающаяся в группу обветшавших, потрепанных зданий — очевидно, брошенной аэропорт, построенный для самолетов иной эпохи. Бесспорно, куда более миниатюрных, потому что при приземлении массивный Ди-Си-10 пробил бетон полосы насквозь и пропахал его по всей длине. Эти глубокие борозды, извивающиеся и чуть ли не петляющие время от времени, вели прямиком к самолету; темная почва мешалась с обломками бетона. И там, рядом с посадочной полосой в клубящемся облаке пыли, мчался легковой автомобиль, грузовик и ярко-красная пожарная машина. Но налюбоваться этим зрелищем ему не дал ставший знакомым тычок автоматного дула в избитые ребра, сопроводившийся приказом идти вперед, к остальным.

Обоих пилотов, бортинженера и Жасмин загнали на передний ряд сидений напротив открытой двери. Тони, понукаемый нацеленный на него автоматным дулом, присоединился к ним. Все с огромным интересом наблюдали за развитием событий, в том числе и стражник, то и дело поглядывающий через плечо. Снаружи поднялся невероятный гам, а несколько секунд спустя в проеме двери показалась верхушка лестницы, подымавшейся словно эскалатор, с оседлавшим ее крепко сложенным мужчиной. Судя по виду, он вполне мог оказаться близким родственником Ангуса, тут же заговорившего с новоприбывшим отнюдь не по-братски.

— Какого черта ты привел эту дерьмовую пожарную громадину, дубина ты стоеросовая? Об угоне заявят, и полиция будет наступать тебе на пятки.

— Нам пришлось, дружок. Фургон маляра с лестницами сломался, и угнать ко времени нам удалось только эту машину. Ты их получил, деньжата-то?

Это напоминание развеселило Ангуса, улыбнувшегося впервые за все это время.

— О, так! Два миллиона этих американских банкнот. Давай трогаться.

И тут, будто эта реплика послужила сигналом, вдали послышался быстро нарастающий трезвон колокола тревоги.

— Фараоны! — крикнул мужчина на лестнице, мгновенно пропав из виду.

Все уставились на улицу. В четком обрамлении проема открытой двери показалось знакомое облако пыли и мчащийся автомобиль. Только этот автомобиль оказался низким черным седаном, увенчанным мигалкой и дребезжащим колоколом тревоги.

У охочих до стрельбы кубинцев наконец-то появилась достойная мишень, и они выжали из открывшейся возможности все до капли. С оглушительным ревом загрохотали все автоматы и пистолеты до единого, один энтузиаст даже метнул ручную гранату, разорвавшуюся куда ближе к самолету, чем к приближающемуся автомобилю, так что осколки с воем забарабанили по обшивке Ди-Си-10. Вокруг полицейской машины начали взмывать фонтанчики пыли, по большей части очень далеко от цели, поскольку автоматы в руках у неумелых стрелков дергались. Но смысл их послания дошел до полицейского: отчаянно вильнув, машина описала крутой вираж и умчалась, скрывшись за высокими глинобитными стенами бункера. Над стенами этого редута взмыли облака пыли, но, поскольку он был явно выстроен для защиты самолета от осколков тяжелых авиабомб, свистящие пули ничуть не повредили ему. Надсаживая связки и раздавая тычки направо и налево, Рамон в конце концов ухитрился заставить их прекратить огонь. В воцарившейся тишине четко раздался усиленный мегафоном голос.

— Это полиция. Вы замешаны в совершении серьезного преступления и открыли по нам огонь. Сдавайтесь немедленно.

В ответ на это прозвучало несколько красочных гэльских и испанских ругательств и еще несколько выстрелов.

— Быстрей! Из самолета, пока они не открыли ответный огонь! — крикнул Рамон. Ангус поглядел на него с презрением.

— У полицейских нет оружия, но у них есть радио, что гораздо хуже. Давайте выгружаться. У нас две машины, и надо успеть на рандеву, как запланировано…

— Надо взять заложников, что бы нас не захватили.

— Это неумно.

— Это самое умное, что мы можем сделать. Возьмем девушку и фэбээровца, по одному в каждую машину. Полиция не осмелится остановить нас.

Дюжий шотландец было запротестовал, но потом махнул рукой.

— Ладно, но давайте трогаться сейчас же!

— Все на выход! — приказал Рамон, и тут же в дверях возникла давка. Перед уходом он распахнул чемодан, вытащил пачку стодолларовых купюр и швырнул ее Хорхе, отдав лаконичный приказ. Ангус нахмурился, но не обмолвился ни словом. Жасмин протестующе заверещала, но тщетно; невзирая на протесты, ее и Тони быстро поволокли вниз по лестнице. В последний раз он видел ее, когда Жасмин вместе с большинством кубинцев заталкивали в двери кузова высокого узкого грузовика с надписью "ПАРОВАЯ ПРАЧЕЧНАЯ "АКМЕ". Новоприбывший шотландец прыгнул за руль элегантного темно-бордового "Роллс-Ройса". Ангус впихнул Тони на переднее сиденье рядом с ним, затем забрался в машину сам. Рамон вклинился в центр заднего сидения со своими кубинскими бойцами по бокам. Чемодан с деньгами он держал на коленях, крепко вцепившись в ручку. Едва все заняли места, как двигатель взревел, и машина плавно рванулась по взлетной полосе, а грузовик скрылся в противоположном направлении.

— Грузовик тихоходный, — заметил Рамон, проводив его взглядом через заднее стекло. — Его могут начать преследовать, увидеть, остановить…

— Не волнуйся, — успокоил его Ангус. — Им ехать всего восемь миль, все просчитано. Там небольшой лесок с узкой колеей. Фургон целиком загородит ее, тем более, что он все равно ворованный, а они укатят на других машинах. А еще через полмили они будут на шоссе М2, оставив преследователей далеко позади. Чуть дальше мы сделаем то же самое.

Это вроде бы успокоило террористов, но Тони пожалел, что они говорят настолько откровенно. Уж больно хорошо он знал, что случается с заложниками, которым известно слишком много. Съехав на сидении пониже, он попытался усилием воли сделаться невидимым. Большой автомобиль с подкупающей легкостью беззвучно промчался по узкой дорожке между изгородями, и, обогнув угол, выехал даже на более узкую дорожку, бегущую вдоль высокой каменной стены. Поворот под прямым углом вывел их на аллею, осененную лиственным сводом деревьев, под которыми поперек дороги стоял накренившийся трактор.

У Тони была в запасе едва ли доля секунды, чтобы упереться в приборную доску, когда раздался визг тормозов, и машина рывком остановилась, легонько ткнувшись бампером в высокое колесо трактора.

В тот же миг оба шотландца развернулись и нырнули на заднее сиденье. То ли по стечению обстоятельств, то ли по уговору оба воспользовались плечами Тони, как трамплином. Огромные ладони схватились за них и сильно оттолкнулись, отшвырнув его с сиденья вниз. Лягнувшаяся нога в ботинке врезала ему по затылку, а подбитый стальными гвоздями каблук впился глубоко в кожу, так что Тони сделал кульбит, и в конце концов ошарашенный и задыхающийся оказался втиснутым под приборную доску, чувствуя себя так, будто ему переломали половину костей, а ноги его были раскинуты на сиденье у него над головой.

Будто в кошмаре, он увидел громадных омерзительных мужчин, высящихся со всех сторон машины, заглядывающих в окна, рывком распахивающих задние дверцы. Они размахивали велосипедными цепями, будто тяжелыми кнутами, и при том результативно, если глухие удары и вопли что-нибудь да значили.

Все закончилось через считанные секунды. Мужчины исчезли, послышался топот бегущих ног, дико взревел автомобильный двигатель. С лязгом и скрежетом включилась передача, и рев автомобиля быстро затих вдали.

С предельной осторожностью Тони извернулся, выбрался на переднее сиденье, ухватился за спинку, медленно поднялся. Кроме трактора, на дороге не было больше ни единого транспортного средства. Среди ветвей над головой сладостно пели птицы. Два террориста без движения распростерлись наполовину в машине, наполовину на дороге, и кровь медленно струилась по их изувеченным головам. Рамон сидел совершенно неподвижно посреди заднего сиденья, уставившись на Тони.

— Только не вините меня, это не я придумал.

Кубинец не ответил. Затем Тони заметил, что его язык вяло свисает между зубов, а голова вывернута под совершенно противоестественным углом. Протянув руку, Тони помахал ладонью в нескольких дюймах от вытаращенных глаз; они не шелохнулись.

Даже не озираясь, Тони понял, что чемодана с деньгами нету.

5

Все было проделано быстро и эффективно. Перегороженная дорога, внезапное нападение, — Ангусу и водителю нужно было только позаботиться, чтобы кубинцы не выхватили оружие за пару секунд до прибытия подкрепления. Грубо и результативно. Тони открыл дверь и на трясущихся ногах выбрался из машины. Птицы продолжали распевать с огромным энтузиазмом, а за изгородью ближайшего поля вдруг раздался грохот, будто большое животное вознамерилось ринуться в атаку. Тони, все еще испытывая головокружение, выволок обмякшее тело одного террориста подальше на дорогу и ладонями охлопал его одежду; в кармане пиджака обнаружился пистолет. Немного повозившись, Тони выпутал оружие, оказавшееся каким-то короткорылым револьвером, и обернулся к источнику шума. Они что, вернулись прикончить его? Задешево он свою жизнь не отдаст. Мысли у него все еще путались, и когда Тони тряхнул головой, чтобы прояснить их, стало только хуже.

Чего он беспокоится? Если бы они хотели убить его, то сделали бы это перед уходом. Тони нерешительно зашагал к изгороди, держа пистолет наготове, и заглянул за нее.

Там лежал связанный по рукам и ногам человек, а рот у него был плотно забит красным носовым платком, для надежности привязанным. Этот человек в высоких резиновых сапогах и заляпанных грязью брюках, седовласый и бронзоволицый так вытаращился на Тони, что глаза у него чуть ли не вылезли из орбит.

— Ой, извините. — Тони спрятал пистолет. — Я думал, они вернулись.

Вытащив у человека кляп, он склонился, чтобы развязать веревки.

— Тьфу! Грязные педики. Спросили у меня дорогу, а потом трах, брык, меня с трактора долой и в кусты. Я найду на них управу…

— Это еще пустяк. Послушайте, тут творятся куда более серьезные дела, чем вы подозреваете. Я останусь здесь и позабочусь, чтобы эти угонщики не сбежали…

— Угонщики, так! Угнали мой трактор.

— Куда больше. Послушайте, доберитесь до телефона или до полиции. Скажите, что у меня тут кое-кто из угонщиков самолета. Можете сделать?

— Так.

Фермер стряхнул веревки, не без интереса оглядел распростертые тела, а потом завел трактор и затарахтел прочь по дороге. Таращащегося невидящим взором Рамона Тони оставил в машине, но совершенно бесцеремонно отволок остальных двоих на обочину. Когда он связывал у них руки за спиной обрывками брошенной веревки, они начали шевелиться и стонать.

Через несколько секунд оба террориста очнулись, стеная, сетуя и беспомощно вертя головами. Они осыпали проклятиями друг друга и Кастро, Шотландию и жизнь вообще, а Тони лишь одобрительно кивал, восторгаясь их словарным запасом. Лишь когда они дернулись в его сторону, он помахал перед ними пистолетом, так что оба отпрянули, а затем повторил не без теплоты в голосе все оскорбления, щедро излитые на него после пленения. Это доставило ему изрядное удовольствие и не принесло ни малейшего вреда, так что к моменту прибытия полиции Тони чувствовал себя уже намного лучше.

Первым появился местный констебль, вызванный по телефону. Он прикатил по аллее на большом черном велосипеде, неспешно крутя педали. Аккуратно прислонив велосипед к изгороди, он извлек блокнот в кожаном переплете и огрызок карандаша, бережно лизнул грифель и только тогда заговорил.

— У вас в руках оружие, не так ли, сэр?

— Надеюсь, что так, поскольку я держу на мушке двух человек, разыскиваемых за международный террористический акт, захват очень дорогого самолета плюс изъятие суммы в два миллиона долларов.

— Взаправду? — одобрительно, но строго кивнул полицейский. — Вы не отдадите мне пистолет, сэр? Хранение оружия является преступлением, в каковом, по-моему, вы не хотите быть обвиненным.

Подступив на шаг ближе, он протянул руку. Тони передал револьвер.

— Совершенно верно, офицер, поскольку теперь они ваши пленники.

— Взаправду, сэр. — Внимательно осмотрев оружие, констебль нашел предохранитель, установил его в нужную позицию и на глазах у ошеломленного Тони сунул в карман.

— Я бы не стал так поступать…

— Ничего страшного, сэр, на вашем месте я бы не волновался. А теперь позвольте принять заявление. Сейчас девять часов двадцать пять минут утра. — Пока он неторопливо записывал это, один из террористов подскочил на ноги и побежал по дороге.

Небрежным жестом констебль выбросил вперед свою дубинку, так что она оказалась между ног кубинца, сделав ему подножку. Тот покатился кубарем. Не успел он подняться, как был схвачен за шиворот, вздернут на ноги, отконвоирован на место и брошен рядом с компаньоном. Оба, как зачарованные, проследив за небрежными взмахами дубинки, испуганно отпрянули.

— Вы не хотите неприятностей, не так ли?

— Они не говорят по-английски, офицер.

— Это неважно, сэр, существуют иные способы общения. — Дубинка отрывисто проговорила на своем языке, хлопнув по его ладони. На дороге весело зазвенели колокола, мгновение спустя рядом остановилась полицейская машина с четырьмя пассажирами. Они стремительно выскочили, и констебль отсалютовал им.

— Может, кто-нибудь хочет услышать, что произошло? — жизнерадостно проговорил Тони, когда к нему обернулись. — Не более получаса назад здесь был убит человек и похищены два миллиона долларов. Я могу попытаться описать людей, сделавших это, если вам интересно.

Им было интересно, и Тони описал, и после множества радиопереговоров силы закона и порядка широко раскинули свою сеть. Тони заметил, что один из полицейских какое-то время держался поблизости от него, пока не было получено подтверждение, что он действительно похищенный представитель ФБР, а не один из террористов. Вместе с этой информацией также поступил приказ как можно скорее доставить его в Лондон. С этой целью одну полицейскую машину передали в полное его распоряжение (несколько более миниатюрную и намного более жалкую, чем та, в которой прибыл сержант; шильдик на капоте гласил, что это "Моррис Малый"), а также детектива в штатском по фамилии Финч. Через пару миль Тони пожалел, что не получил "Моррис Большой", буде машина такого рода вообще существует, а также водителя, способного произвести что-либо, кроме "нгх". Финч, блюститель порядка на все сто фунтов стерлингов, оказался не более разговорчивым, чем человек с тризмом челюсти. Сурово склонившись вперед, стиснув в громадных ладонях крохотную баранку, сдвинув брови с отчаянной сосредоточенностью, он все свое внимание уделял вождению. После нескольких попыток затеять разговор Тони осунулся в кресле, чувствуя горечь и неудобство, и принялся озирать пейзажи — и даже начал наслаждаться.

Он в Англии! Действительность начала мало-помалу просачиваться в его сознание. Он здесь впервые. Вот уж воистину непреднамеренное путешествие, но, по крайней мере, цена достойная — для него; а два миллиона зеленых — не его забота. Он одолел опасности и террористов, сохранив невозмутимость в крайних ситуациях и захватив двух бандитов. Недурно для индейца из захолустного городка и искусствоведа, завербованного ФБР. Все это будет выглядеть в его личном деле весьма выигрышно. Может быть, даже повысят в чине. И, раз уж он здесь оказался против собственной воли, его должны будут отправить домой. Возможно, ему следует задержаться и помочь в расследовании, это неплохая мысль, заодно немного посмотреть страну. Родина парламентов, Раннимеда[154], Стратфорда-на-Эйвоне[155]! Тут можно будет многое посмотреть и сделать. В предвкушении грядущих удовольствий терзания минувшего были забыты.

Пейзаж, до сей поры совершенно пасторальный, — коровы, рощицы, деревенские домики, пшеничные поля, ручьи и все такое прочее, — вдруг резко изменился, когда машина, подскакивая на ухабах, свернула в какой-то парк, этакую миниатюрную версию парка Джерси Тернпайк, если закрыть глаза на факт, что все машины мчатся не по своей полосе дороги[156]. Впрочем, в этом нет ничего страшного, только бы водители помнили об этой разнице. Полицейская машина неслась с ужасающей скоростью в тридцать миль в час через ландшафты, точь-в-точь напоминающие ландшафты вдоль любого шоссе Нового Света. Дразнящие виды Старушки Англии мелькали по сторонам время от времени, но не часто. На повороте в поле зрения на несколько секунд появилось белое каменное здание под соломенной кровлей, над дверью которого висела красочная вывеска "ГЕРБ ГРОБОКОПАТЕЛЕЙ". Воспоминания из множества британских фильмов вдруг вспыхнули в памяти, и Тони ухватился за нужное слово, ткнув в сторону здания подпрыгивающим пальцем.

— Это здание, вот там, белое с вывеской. Это, как вы называете, паб?

Скосив чиновное око в направлении здания и немного поразмыслив, Финч изрек неохотное "так". Тони проводил вожделеющим взглядом скрывшееся вдали здание.

— Там ведь подают выпивку, правда? И еду?

Подвергнув вопрос тщательному обдумыванию и явно не найдя нужных слов, Финч кивнул.

— Это просто великолепно. Послушайте, вы не остановитесь у следующего, у меня со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было, да и выпить бы тоже не помешало.

— На шоссе пабов нет.

— Ладно, тогда съезжайте с шоссе, — жалобно промямлил Тони. — Пара минут для Скотланд-Ярда большой погоды не сделает, а для меня составит огромную разницу.

Порядком повертев эту мысль в голове, рассмотрев ее со всех сторон с тщательной полицейской дотошностью, Финч не нашел в ней изъяна. В результате он в конце концов пробормотал "так" и свернул с шоссе у следующего выезда. В паре сотен ярдов от дороги стояло полудеревянное заведение под названием "Королевский дуб". Вот так удача, королевский! Наверное, сюда заезжает выпить король — или сейчас правит королева? Припарковав машину, они вошли в дверь с надписью "БАР-САЛУН", определенно сделав шаг в правильном направлении.

Интерьер оправдал все ожидания Тони, и даже с лихвой. Гул негромких голосов, звон бокалов, сверкание бутылок и посуды в зеркале за стойкой.

— Да, джентльмены, чем могу служить? — спросила круглолицая, рыжая, приятная женщина, стоявая в обрамлении своих товаров.

— Сейчас сориентируемся, — сказал Тони. — Что вы порекомендуете, мистер Финч?

— Пинту горького, — сумрачно буркнул Финч. Заявление прозвучало не слишком оптимистично, но Тони последовал его примеру. Барменша трудолюбиво принялась качать большую черную рукоятку, наполнив два стеклянных бокала янтарным питьем — не столь пенистым и чуть более теплым, чем знакомое Тони пиво, но определенно превосходящим его во всех остальных отношениях.

— Тридцать пенсов, будьте любезны.

— Это за мной, — заявил Тони, без труда обогнав полицейского в извлечении бумажника. Он двинул пятидолларовую купюру по темной деревянной стойке, но женщина поглядела на нее с сомнением.

— Здесь принимаются только настоящие деньги, сэр, а что это такое, я даже не знаю.

На купюре угрюмо насупился Авраам Линкольн, из-за авиаперелета низведенный до разряда игрушечных денег от "Монополии". Мрачно кивнув, будто не ожидал ничего другого, Финч положил на стойку многогранную серебряную монету.

— Послушайте, мне очень жаль. Если вы заплатите за выпивку и ленч, я вам отплачу, честное слово.

Финч снова кивнул с явным недоверием.

При упоминании о ленче желудок Тони в предвкушении заурчал и повлек его к стеклянной витрине в конце той же стойки. Здесь, как в музее, был выставлен на обозрение ряд незнакомых предметов. Тони сумел распознать жареные бобы, но они явно простыли, а он не любил их даже в горячем виде. Там же стояла тарелка с рядом бугристых коричневых шаров, напоминавших крашенные теннисные мячи, и Тони указал на них барменше, топтавшейся поблизости с тарелкой и ножом.

— Я возьму одно из этих. Что это такое?

— Шотландские яйца, сэр. Добавить немножко пикулей?

— Конечно, как скажете.

Перед ним поставили сферический объект, тяжело покоящийся на тарелке, а Тони пока даже не догадывался, что же это такое. Надавил ножом, но тот соскользнул, не оставив даже вмятинки. Наконец, крепко придерживая шар пальцами, Тони ухитрился рассечь его. В центре обнаружилось вареное вкрутую яйцо в окружении какого-то рубленного мяса. Однако на вкус сие изделие оказалось весьма лакомым, и Тони быстро прикончил его вместе с кислым соусом, затем без труда умял и второе. Финч опорожнил свой бокал и многозначительно посмотрел на часы. Тони очень быстро собрал последние крошки, осушил бокал и поспешил к машине.

После этого поездка проходила практически без происшествий, и Тони, изнеможенный тяготами последних часов, задремал. Он ненадолго пробудился, когда шоссе вышвырнуло их на городские улицы, но это беспокоило его недолго. Уличное движение в Мехико куда безумнее, а в Вашингтоне, округ Колумбия, машин куда больше. Единственную разницу составлял тот факт, что все здешние машины были меньше, так что можно было впихнуть дополнительные. Что не играло особой роли, поскольку и улицы оказались теснее. Тони погрузился в сон и пробудился, только когда машина остановилась на улице, соответственно названной "Великой Скотланд-Ярд". Его почти бесцеремонно ввели в крохотный старомодный кабинетик инспектора Смиви. Инспектор, худой и угловатый, как перочинный нож, с венчиком седых волос вокруг блестящей лысины, вихрами таких же волос, элегантно торчащими из его ушей и ноздрей, приподнялся ровно настолько, чтобы быстренько тряхнуть руку Тони, взмахом пригласить его сесть, и снова рухнул в кресло.

— Боюсь, вам пришлось пройти сложное испытание, мистер Хоукин.

— Могло быть намного хуже. Вы что-нибудь выяснили о стюардессе Жасмин Сотираки? Мне сказали, что в грузовике ее не было, когда его нашли.

— Уверен, вы обрадуетесь, услышав, что она найдена целой и невредимой не более десяти минут назад. Здесь, в Лондоне, в пригородах. Итак… не будете ли вы чрезмерно против, если я сниму с вас показания и приглашу кого-нибудь записать их?

— Нет, конечно, нет.

Инспектор пробормотал что-то в интерком. Над его плечом сквозь окно отчетливо виднелась квадратная башня с остроконечной верхушкой и очень большими часами, как раз начавшими вызванивать третий час. Бой их показался Тони очень знакомым, сильно смахивающим на слышанные записи Биг Бена. Неужели это?..

— Итак, мистер Хоукин, не можете ли вы начать с момента, когда поднялись на борт самолета в Вашингтоне?

Рассказ был достаточно прост, воспоминания еще сохранились в памяти с пугающей отчетливостью. И Тони выложил все без передышки, под шорох карандаша секретарши, бегавшего по бумаге. Когда с этим было покончено, инспектор Смиви прошелся по показаниям еще раз, задавая для уточнения отдельные вопросы.

— Вы заявляете, что одну стопку стодолларовых купюр в грузовике взял один из кубинцев, Хорхе, в то время как остальное забрал Ангус с подручными?

— Совершенно верно.

— Итак, какие же инструкции вы слышали, когда главарь Рамон отдавал деньги этому Хорхе?

— Он сказал что-то насчет того, что их надо показать такому-то такому-то. Я не совсем разобрал последнее слово. Оно звучало вроде "emcubrilor" или "encubridor".

— Вы не напишите это слово здесь в точности, как слышали?

Тони сделал это, и бумагу унесли. И в тот же самый миг распахнутую дверь ввели Жасмин.

— Тони! Значит, ты жив. Я так беспокоилась! — Она на миг заключила его в объятия, но прежде чем Тони успел ответить тем же, отстранилась и села.

— Я больше беспокоился о тебе, тебя увезли много часов назад.

— Уж мне ли говорить об этом! Cochons! Из одной машины в другую, с завязанными глазами, все ехали и ехали и вдруг — трах! — я на улице, а в моих лучших колготках затяжки. Так что я позвонила 999, и вот я здесь.

— Девятьсот девяносто девять?

— Это телефон экстренной помощи в любой точке Британских островов, — терпеливо растолковал инспектор Смиви. — Запомните его на всякий случай на будущее. Итак, если вы будете так добры подождать в приемной, один из моих людей вскоре займется вами. Мы связались с американскими властями насчет экстренной выдачи паспорта. Покамест мы сняли для вас комнату в отеле поблизости и будем очень признательны, если вы отправитесь туда и останетесь на месте, пока мы с вами не свяжемся.

— Я — за. Денек выдался тяжелый… или уже деньки?

Жасмин вяло помахала ему вслед, а в приемной Тони обнаружил второго пилота Пузо Уотербери, растянувшегося на софе и читающего газету. Черный заголовок гласил "ТЕРРОРИСТ ПАЛ ЖЕРТВОЙ ОГРАБЛЕНИЯ".

— Рад видеть, что вы выбрались из этого дела в целости и сохранности, Хоукин.

— Разделяю ваши чувства. Как самолет?

— В ближайшее время никуда не полетит. Хейкрофт заявил, что покинет его только под дулом пистолета, так что ввести полицию в курс отправился я. Этот аэропорт — Тилбери-Хилл — был базой бомбардировщиков во время Второй мировой войны. С тех пор там никто не бывал. Треклятая посадочная полоса не прочнее спекшейся глины.

— Мистер Хоукин! — высунул голову из дверей инспектор. — Может, это было слово "encubridor"?

— Вроде бы так. Но я ни разу не слыхал его прежде.

— На кубинском жаргоне оно означает "скупщик краденого". Это не лишено смысла в контексте сказанного, не так ли?

— Определенно. Им нужны были деньги в качестве образчика для скупщика. Если слово обозначает именно это.

— Именно. Работники нашего испанского отдела весьма компетентны. Сопровождающий зайдет за вами через минутку. Комната забронирована в отеле "Риджент-Палас", каковой, как мне дали понять, обожаем вашими соотечественниками.

— Туристы, — заявил Пузо, как только инспектор скрылся. — Там от них не протолкнешься. Прямо на Пикадилли. Уличное движение не даст вам уснуть всю ночь.

— Мистер Хоукин? — осведомилась молодая, бойкая, длинноволосая девушка в короткой юбке и обтягивающем свитере. — Мне поручено отвести вас в отель.

Тони кивнул, как какой-нибудь простак, и послушно последовал за ней, перебирая в памяти все рассказы о фригидных и уродливых английских девушках, которые ему довелось услышать.

Поездка в такси оказалась весьма короткой, и, к сожалению, девушка удалилась, как только Тони вручили ключ от комнаты. Узнав об отсутствии багажа, коридорный широко распахнул глаза, но они тут же сузились до нормальных размеров, как только Тони продемонстрировал американскую купюру, каковую, как заверил его коридорный, можно будет без труда обменять, несмотря на девальвацию. Тесная комнатка была обставлена с античным британским аскетизмом, а из-за окна ясно доносился рев машин. Однако после недолгих поисков Тони нашел телефон, номер обслуживания и меню. После короткой лингвистической схватки с особой на другом конце провода, наделенной диковинным акцентом, он остановился на сэндвиче и пиве. Затем стащил рубашку и взялся за пластырь, удерживающий на его запястье пилу Джигли. Пластырь никак не хотел отставать, так что Тони решил не обращать на него внимания и смыл прах Англии с него так же, как и с более доступных участков собственной кожи. От прикосновения ладони на подбородке захрустела жесткая щетина; после еды надо будет подумать о том, как побриться, а по возможности и сменить рубашку. Обменять ту жалкую сумму, которая у него имеется, затем найти американское посольство и раздобыть еще немного денег. С девятнадцатью долларами далеко не уедешь.

Тони только-только успел вытереться полотенцем насухо, когда в дверь тихонько постучали. Так быстро?! Вот так обслуживание, более быстрого он еще не встречал.

Как только Тони распахнул дверь, невысокий человек в темных очках и пышной бороде стремительно вошел в номер и захлопнул дверь за собой.

— Деньги, где они ест? — спросил он и, будто в качестве восклицательного знака, сжал кулак, затянутый в коричневую кожаную перчатку, и врезал Тони под ложечку.

6

От жуткой боли Тони перегнулся пополам и попятился. Поскольку кровать находилась всего в нескольких футах от двери, спинка подсекла его под колени, и Тони рухнул навзничь.

— Говори, — потребовал агрессор, угрожающе приближаясь к Тони с занесенным кулаком и легко уклонившись от его вялого пинка.

— Послушайте! О чем вы таком толкуете? У меня нет денег. Всего несколько долларов в бумажнике. Забирайте все.

— Два миллион доллары.

— Ах, эти! Так бы и сказал. В последний раз я их видел в руках высокого шотландца по имени Ангус и группы его друзей.

— Куда они идти?

— Не представляю… Ох!

Снова удар, и Тони от боли скатился с дальней стороны кровати. Его истязатель обогнул изножье, Тони схватился за стул, и в этот миг раздался негромкий стук в дверь. Выхватив из кармана пистолет, бородатый нацелил его на Тони.

— Кто это ест?

— Обслуживание. Я заказал перекусить. — Пистолет исчез, но его абрис явственно прорисовывался в кармане.

— Отвечай. Неправильное движение, и бах, ты мертвый.

— Не волнуйтесь, не волнуйтесь, — проковыляв до двери, Тони открыл ее, и на пороге выросла стройная темноволосая женщина со стопкой бумаг в руках. Скрестив руки на голой груди, Тони уставился на нее, разинув рот.

— Мистер Хоукин? Я ассистент администратора. Извините, что беспокою вас, но при вашей регистрации возникли кое-какие неясности. Вы позволите войти? Спасибо.

Она переступила порог задолго до того, как Тони успел ответить, улыбнулась нахмурившемуся бородатому и сверилась с бумагами.

— Кажется, вы не вписали номер своего паспорта и не уплатили за комнату вперед, хотя это предусмотрено нашими правилами. Вы должны понять…

У нее за спиной громила мотнул головой в сторону двери и скрипнул зубами. Не понять его было невозможно.

— Послушайте, мисс, — перебил Тони, — извините, пожалуйста. Все это разъяснили, когда прислали меня сюда из Скотланд-Ярда.

— В самом деле? — ее брови ползли все выше и выше на лоб. — Вас в чем-то обвиняют? Полагаю, отель подобного не одобряет.

— Нет, вовсе нет, как раз напротив. Это все было объяснено.

— Ну, во всяком случае, не мне, извините. Если вы не против, я позвоню администрации.

С угрюмым бормотанием просматривая бумаги, она подошла к телефону и подняла трубку. Как только она сделала это, громила отвернулся от нее к Тони, скосив глаза вниз и продемонстрировав выпирающий из кармана пистолет.

И едва он повернулся к девушке спиной, как она занесла телефонную трубку высоко над головой и резко опустила ее на основание его шеи. Громила рухнул на пол, даже не пикнув. Тони изо всех сил старался не выпучивать глаза.

— Очень сожалею, мистер Хоукин. Но когда я увидела, что он следит за вами, то подумала, что могу возникнуть неприятности. А пистолет в кармане послужил весьма убедительным доводом. Он ведь не с добром пришел, как я понимаю?

— Он ударил меня. Но вы… Он…

— Он-то? Он бульдог Аль-Фатаха, за которым мы следили. Меня зовут Эстер Бен-Альтер. Ваш старый друг приказал нам присматривать за вами и помочь в случае необходимости. Когда же я увидела этого kelev[157], направляющегося в вашу комнату, то подумала, что не помешает заглянуть.

Недоумение Тони, поспешно натягивавшего рубашку и запутавшегося в ней, росло с каждой секундой.

— Какой старый друг?

— Яков Гольдштейн. Он передает вам наилучшие пожелания.

— Значит, вы израильтянка. Аль-Фатах, палестинцы…

— В точности. — Склонившись над лежащим без памяти агентом, она освободила его от пистолета. — Мы давно уже потихоньку расследовали деятельность "Эр-Мекка", поскольку некоторые финансовые операции, стоящие за ней, были не слишком кошерны. В нее вложены деньги палестинского сопротивления, а у них имелись и другие планы, кроме перевозки паломников. Но это наша проблема, а не ваша. Яков говорит, что мы должны помогать вам всем, чем только сможем. Возьмите эту карточку, эта булочная — тоже наша явка. Там всегда кто-нибудь есть. Скажите "луковый рогалик", и вас свяжут с нужными людьми. А теперь, не поможете ли мне избавиться от него? С этого момента и впредь будьте поосторожней, открывая дверь. Очевидно, они воспринимают захват их собственных самолетов совсем не так, как остальные.

К счастью, коридор был безлюден, как и автоматический лифт, пришедший по вызову. Она придерживала дверь, пока Тони затаскивал агента Аль-Фатаха в лифт и усаживал его в углу. Двери захлопнулись с пневматическим вздохом, и лифт уехал.

— Пожалуйста, пока не уходите, — попросил Тони. — У меня есть к вам кое-какие вопросы. И нужна кое-какая помощь. Например, где мне взять бритву? Ну, и все такое.

— С удовольствием.

Они не успели пробыть в комнате и пары секунд, когда раздался частый, грубый стук в дверь. Тони шарахнулся от нее; что-то уж больно тут оживленно.

— Кто там? — окликнул он. Приглушенный голос из-за двери пробормотал что-то об обслуживании.

— Откройте, — прошептала Эстер, пряча за спину руку со взведенным арабским пистолетом. Тони осторожно приоткрыл дверь. В коридоре терпеливо дожидался индиец в белом костюме — самый настоящий индиец в тюрбане, а не американский индеец — придерживая одной рукой сервировочный столик.

— Мой заказ? Сюда, спасибо.

При виде множества слоев белого хлеба с хрустящей корочкой, ломтиков индейки, бекона и помидоров, застенчиво выглядывающих по бокам, и коричневой бутылки пива сбоку, рот у Тони наполнился слюной.

— Я не помешаю вам, а, Хоукин? — осведомился знакомый глос.

В коридоре появился инспектор Смиви в шляпе-дерби на голове и с плотно скрученным зонтиком в руках. Обращался он к Тони, но при том не сводил взгляда с Эстер. Она ответила ему ледяным взором с теплой улыбкой и наклонилась, чтобы собрать стопку чистой бумаги с пола, куда выронила ее во время поединка с бородатым. И заговорила, прежде чем Тони успел раскрыть рот.

— Как поживаете, инспектор? Я интервьюировала мистера Хоукина для статьи в мою газету. Нас весьма интересуют захваты самолетов, в которых замешаны арабы, как вы сами могли догадаться.

— Но на сей раз был угнан арабский самолет, мисс Бен-Альтер.

— Та же подборка персонажей, инспектор. Но я уверена, что вам предстоит обсудить с мистером Хоукином важные вопросы, так что я пошла. Спасибо, что уделили мне время, мистер Хоукин. До свидания.

Она выскользнула, все еще улыбаясь, и инспектор хмуро проводил ее взглядом. Официант побренчал посудой и открыл бутылку с пивом.

— Экстраординарно, — произнес инспектор. — Пьяные в это время суток. Когда я пришел, в лифте отсыпался иностранец. Турист, полагаю.

Темноглазый, невозмутимый индиец дожидался в проеме дверей, и Тони отдал ему одну купюру из своего убывающего запаса долларовых банкнот, — символ индийско-индейской дружбы, — а затем закрыл за ним дверь.

— На вашем месте я бы поостерегся этой женщины, — заявил инспектор.

— Репортерши? — невинным тоном поинтересовался Тони с набитым ртом.

— Да. Она пытается внушить вам эту мысль. На самом деле она какая-то израильская агентесса. Затевает что-то недоброе, тут уж и сомневаться нечего. В любом случае, надеюсь, вы не против моего визита. — Одобрительное мычание сквозь рот, набитый сэндвичем и пивом. — Я хотел спросить вас, не будете ли вы против заглянуть в Ярд сегодня вечером, чтобы просмотреть наши картотеку. Меня там не будет, но вас будут ждать. Это нам очень поможет. Ваш террорист Ангус оказался Ангусом Макферсоном, одной из ключевых фигур в движении "За свободную Шотландию". Мы разыскиваем его по ряду других обвинений, к числу которых теперь прибавилось еще и убийство. Он был чемпионом по дзюдо в войсках, и сломанная шея очень смахивает на его работу. А если вы просмотрите снимки, быть может, вам удастся высмотреть кого-то из его товарищей.

Тони легкомысленно рыгнул и вздохнул.

— С радостью, инспектор.

— Тут пять минут ходьбы. Просто ступайте вниз по Риджент-стрит прямо с Пикадилли, вниз по лестнице, и увидите Ярд как раз напротив здания Нового Адмиралтейства — грандиозного уродливого сооружения со всяческими мачтами наверху, смахивающего на выброшенный на берег боевой корабль. Мертвого мы тоже опознали, это Рамон Гарсиа, кубинец в изгнании, бедокур. Сидел в целом ряде ваших американских тюрем за хранение оружия и все такое прочее. Двое других, арестованные вами, входили в его группу. Есть вопросы? — инспектор легонько подергал за один из волосков, торчащих из ушей.

— Вы ничего не слыхали о моем паспорте?

— Ваше посольство пошлет сюда парня в десять утра. Он позаботится обо всех остальных проблемах, с которыми вы можете столкнуться.

Инспектор Смиви удалился, и Тони тщательно запер за ним дверь. Пила Джигли на запястье зудела, так что он почесал ее и начал раздумывать, не снять ли ее прочь. Пила не относится к числу тех вещей, которые стоит бросать в номере, если только ты не нейрохирург, и в конце концов Тони оставил ее на месте. Он чувствовал себя усталым и вообще-то не хотел выходить, но обещал инспектору. Может, свежий воздух поможет оживиться. Тони широко зевнул, завязывая галстук перед зеркалом ванной, и увидел, что под глазами начинают формироваться очаровательные черные мешки. Жизнь международного агента нелегка. Но… Скотланд-Ярд нуждается в нем, а агент всегда на посту. Расправив плечи, Тони покинул комнату — сперва внимательно оглядев коридор.

Вестибюль заполняла многонациональная толпа, и Тони протолкнулся сквозь ропот незнакомых языков и экзотические одежды, а там и через дверь на улицу. Уже стемнело, Пикадилли сверкала огнями и грохотала уличным движением, разворачивая перед его глазами вступительный кадр чуть ли не каждого когда-либо снятого английского фильма. Человек в тряпичной кепке, обладавший голосом иерехонской трубы, продавал газеты на тротуаре, выкрикивая нечто невразумительное, но большой плакат, вывешенный рядом с ним, достаточно внятно гласил: "НОВЫЕ ОТКРОВЕНИЯ ТЕРРОРИСТОВ". Тони пожалел, что у него нет местной монетки, чтобы приобрести одно из этих откровений. Ерунда, можно будет спросить о них в Ярде. Он прошагал через вечернюю толкотню, восхищаясь вывесками и витринами и едва не попав под колеса, когда ступил на проезжую часть и посмотрел не в ту сторону.

Когда он вышел на Пелл-Мелл, первую в его жизни улицу, названную в честь сигарет, движение оказалось менее оживленным, но Тони все равно остановился и стоял, пока не разобрался, в какую сторону надо смотреть. Направо, вот, не налево, и он посмотрел направо, и увидел только медленно приближающийся большой черных автомобиль.

— Огоньку не найдется? — спросил кто-то позади. Тони начал оборачиваться, чтобы сказать "нет", и лишь тогда осознал, что вопрос произнесен по-испански, а не по-английски. Обернувшись еще быстрее, он увидел знакомое и нежеланное лицо террориста Хорхе.

— Вы арестованы, — решительно заявил Тони, попутно гадая как же это осуществить на практике. Хорхе широко усмехнулся, затем уперся плечом Тони в грудь и толкнул.

Черный автомобиль остановился позади них с распахнутой задней дверцей. Тони влетел прямиком в нее, и крепкие руки приковали его к месту. Пока он барахтался, Хорхе свалился на него сверху, дверца захлопнулась, и автомобиль рванулся с места. При виде ставших уже знакомыми нацеленных пистолетов Тони со вздохом прекратил борьбу. Он вполне прожил бы и без своей новоприобретенной популярности среди вооруженных злодеев.

— Ты готов сотрудничать с нами? — спросил сидевший сзади по-испански с акцентом, в котором Тони слишком уж четко начал узнавать кубинский. Тони обернулся к спрашивающему — крупному темноволосому мужчине средних лет, с мощной челюстью, орлиным носом и черной повязкой на глазу. И узнал его по газетным фотографиям.

— Кубинский Моше Даян?

— Я предпочитаю свое собственное имя — полковник Хайме Хуарес-Седоньо. Будем сотрудничать?

— Пистолет-то у вас, полковник.

— Я бы предпочел, чтобы вы проявили чуть больше энтузиазма и заинтересованности. Ключ от комнаты при вас?

— Да, в кармане… Ладно.

Тони опустил ключ в подставленную ладонь, его тут же передали человеку, сидевшему впереди, рядом с водителем. Машина остановилась, и тот вышел. После чего машина вновь медленно покатила вперед по темным улицам, а нацеленные пистолеты убедительно доказывали Тони, что бежать нечего и пытаться.

— А теперь расскажите, что случилось с деньгами.

— Что-то этот вопрос пробуждает огромный интерес, как я погляжу. Их забрал ваш союзник Ангус Макферсон и его оруженосец с аэродрома. Им помог ряд других головорезов, человек шесть как минимум, напавших, когда машину остановили.

— Вы сможете узнать этих людей?

— Ангуса и его приятеля наверняка, но сидящий здесь Хорхе сможет сделать это ничуть не хуже меня. Что же до остальных — возможно. Пару человек я видел вблизи.

— Тогда мне понадобится ваше сотрудничество именно для этого.

— Я гарантирую это сотрудничество.

Машина остановилась, недавно удалившийся террорист уселся на место. Широко ухмыляясь, передал стопку похрустывающих купюр полковнику. Затем все, кроме Тони, тоже улыбнулись.

— Очень хорошо, — сказал полковник. — Это наш маленький залог вашего сотрудничества. Вы узнаете это?

Он на секунду приоткрыл кожаный бумажник с пачкой стодолларовых купюр, после чего снова упрятал его во внутренний карман пиджака.

— Угадать с одного раза? Деньги из выкупа, который Хорхе взял с самолета?

— Совершенно верно. Крохотная частичка целого, которое мы непременно получим обратно. Воспользовавшись вашим именем и номером комнаты, наш компатриот разменял одну из этих купюр в вашем отеле. Это скоро обнаружат, и очень скоро выяснится, что денежки-то меченые! Укажут на вас — разве для этих бледнолицых англов все латиноамериканцы не на одно лицо?

— Я индеец. Апач.

— Они не видят разницы. Полиция будет искать вас. Помогите нам вернуть деньги, и мы выложим им все без утайки.

— Честно говоря, более простодушного плана я еще не встречал. Никому ни на миг и в голову не придет, что я в самом деле впутан… — ствол пистолета впился в синяк, набитый пистолетами у Тони на боку. — Но я помогу вам по другим причинам. Я убежден.

Он съехал на сиденьи в черном отчаянии, наблюдая как мимо проносятся машины и дома, ровно и целеустремленно, и все без исключения не в ту сторону.

В следующий раз машина остановилась перед консервативно элегантным домом, угнездившимся фасадом к скверу, плотно заросшему деревьями. Полковник Хуарес-Седоньо пошел вперед, а Тони без труда убедили следовать за ним. Дворецкий в ливрее поклонился им и распахнул двери уставленного книгами кабинета. Полковник взмахом руки пригласил Тони занять одно из кожаных кресел, после чего сам уселся в другое. Дворецкий принес пыльную бутылку и два пузатых бокала, после чего безмолвно удалился, закрыв за собой двери.

— Вот видите, — изрек полковник, внимательно изучая бутылку единственным глазом, — я принимаю вас, как друга, ничего от вас не скрываю, добро пожаловать в мой дом. А взамен прошу очень немногого.

— Вы просите многого, полковник, поскольку я представитель правительства Соединенных Штатов. Мой долг — докладывать обо всем, что происходит.

— Так вы и поступите, дорогой мой мальчик, как только это маленькое приключение останется позади. Когда деньги будут у нас, я запру свой здешний дом и перееду в Испанию, где климат — и политический, и природный — куда более приемлем. Тогда вы сможете выложить все, что знаете. Но в данный момент вы поможете нам. Скажите своим властям, что это было сделано под давлением, они и не заметят никакой разницы. Поступайте правильно и, глядишь, в Швейцарии у вас появится небольшой номерной счет с кое-какими денежками.

— Вы пытаетесь подкупить меня?

— Конечно, разве не все так поступают? — казалось, полковник искренне изумился пылкой реакции Тони. Бережно наклонив бутылку, он наполнил бокалы золотистой жидкостью. — Я знаю, что этим угощением вы насладитесь, у меня осталось всего несколько бутылок. До-кастровский "Баккарди anejo", ром более деликатный, чем наилучший коньяк. За контрреволюцию!

Он поднял бокал, хотя Тони и не поддержал тост, и оба выпили. Небесный напиток, благоухающий цветами, согревающий, как кубинское солнце. Задержав бокал под носом, полковник глубоко вдохнул и закатил глаз к потолку в безмолвном удовольствии.

— Когда-нибудь скоро мы вернемся на родину и освободим простых крестьян из уз преступного красного рабства. На это нам нужны деньги, и чтобы добыть эти деньги, я позволил себе спутаться с гаэльским уголовником по имени Ангус Макферсон. Он изложил мне план, выглядевший безукоризненным, и таким бы он и был, если бы не предательство, так что я неохотно поддержал его. Видите, как я откровенен с вами? Мы организовали упомянутое предприятие ко взаимной выгоде наших националистических партий, хотя он и проявил жадность и желает оставить все деньги для своей собственной. Но не должна же Куба из-за него оставаться до скончания века в цепях! Скоро мы выезжаем в Глазго, чтобы напасть на его след. Там есть одна табачная лавка, которую мы использовали в качестве почтового ящика, наши поиски начинаются там.

Тони сделал изрядный глоток, и полковник вновь наполнил ему бокал. Тони подумал, что полковник безумец, но решил не говорить об этом. Даже самые тупоголовые из гебридских революционеров не настолько глупы, чтобы не обрезать все ниточки, которые могут привести к ним кубинцев. Тем не менее, пока что Тони решил во всем их поддерживать. Быть может, по пути удастся сбежать.

— И как же мы доберемся до Глазго? — поинтересовался он.

— Автомобилем. Один из моих людей как раз сейчас берет машину в прокат. Эта проклятая страна так мала, что угнанные машины хуже чем бесполезны. Полицию извещают почти мгновенно. — Раздался деликатный стук в дверь. — Пора! Возьмите ром, наверное, он сделает скучное путешествие более сносным.

Полковник изрыгнул несколько резких слов, когда взятый напрокат автомобиль оказался автобусом "Фольксваген". Прозвучали произнесенные извиняющимся тоном оправдания; дескать, туристский сезон, ничего более подходящего не было, зато там хватит места всем, так что в конце концов полковник распахнул дверь и, угрюмо ворча что-то под нос, забрался внутрь. Тони, подгоняемый уже знакомым манером, последовал за ним. Всего их было семеро, а багаж состоял исключительно из четырех скрипичных футляров и портфеля-дипломата — несомненно, битком набитого патронами для скрипок. И вот, под дребезг и громкое рычание миниатюрной силовой установки, скрытой где-то между задними колесами, они тронулись в путь.

Ехали всю ночь. Для Тони, все еще истерзанного бессонной ночью и выбитого из привычного суточного цикла, все слилось в мутную полосу, но он ухитрился влить изрядную часть бутылки в себя, и кончилось тем, что он уронил голову на подбитое ватой плечо латиноамериканца и погрузился в сон. Он смутно осознавал мелькающие мимо огни, мчащиеся по шоссе машины, массу испанских ругательств и споров, когда сбивались с пути — такое случалось не единожды — и наконец серый рассвет, лишь самую малость разогнавший серый сумрак туманного утра. Пробудились и остальные спящие, испускавшие крики боли, пока водитель не остановил автобус у высокой изгороди, где все выстроились в ряд под моросящим на их головы мелким дождиком. И снова вперед.

— Глазго, — объявил водитель, когда дорога начала карабкаться на мост, перекинутый через свинцово-серую реку.

— Я голоден, — внезапно изрек Тони, как только его пробуждающийся желудок избавился от анестезии алкоголя и болезненно напомнил о себе.

— Мы не можем останавливаться, — отрезал полковник. — Большинство сидящих в автобусе числится в розыске. Потерпим голод во славу контрреволюции.

— Ко мне это не относится, — капризно возразил Тони. — Равно как и к вам, полковник, если уж на то пошло. Эта засвеченная банкнота еще не попала в банк, и никому не известно, что мы замешены.

— Вы правы, — по-военному мгновенно принял решение полковник. — Высади нас у Центральной станции, где мы затеряемся в толпе, и где на чужаков не обратят внимание, и вернемся через полчаса.

Что касается дисциплины, тут полковник держал экипаж корабля — а вернее, автобуса "Фольксваген" — в ежовых рукавицах; кроме зашевелившихся бровей, не последовало никаких жалоб на подобный оборот событий. Совершив целый ряд неправильных поворотов, водитель в конце концов высадил их рядом с мрачным импозантным викторианским строением. Хотя было только семь часов утра, жизнь на станции била ключом, здесь роились толпы шотландцев, равно как и приезжих, упомянутых полковником. Крепко взяв Тони за локоть, полковник вкрадчиво заговорил ему на ухо:

— Я отличный снайпер, а в кармане у меня револьвер с глушителем. Малейшая попытка к бегству — раздастся негромкий хлопок, и вы уйдете в вечность. Ясно?

— Ясно, ясно. Впрочем, за последнее время я слышал это уже не раз. Послушайте, полковник, может, купим какие-нибудь газеты, чтобы почитать за завтраком? Полагаю, развитие событий интересует вас не меньше моего.

Так оно и было. Они приобрели "Таймс" и "Скотсман" и вошли в огромный сверкающий буфет, напоенный ароматами печеной рыбы, жареного бекона, булькающей овсянки и прочих северных радостей гурмана. Позабыв о своих бедах, Тони приподнялся на цыпочки, чтобы, поглядев поверх плечей окружающих, сделать свой выбор. Плечи стоявшего прямо перед ним, широкие и облаченные и синее пальто, обернулись к нетерпеливо подпрыгивающему Тони, и он обнаружил, что смотрит прямо в удивленное лицо капитана Стерлинга Хейкрофта, пилота угнанного самолета.

7

— Какого черта вы здесь делаете, Хоукин? Мне сказали, что вы в Лондоне.

У Тони не нашлось готового ответа, но он нашел спасительный ход, эхом повторив тот же вопрос.

— Пузо сказал мне, что вы на самолете и отказываетесь уезжать.

— Он был прав. Но владельцы телеграфировали мне приказ помогать полиции и прислали охрану с полицейской собакой, какое-то местное охранное агентство под названием "Клыки и дубинки", так что я поступил, как велено. Просмотрел всю картотеку в Лондоне, а потом меня отправили сюда, потому что в местной полиции есть еще какие-то фотки. Ночной поезд только что пришел.

— Поезд?

— Разумеется. Не думаете же вы, что я полечу самолетом, когда не требуется? А вы?

Если у Тони не было на подхвате готового ответа, то у полковника имелся. Подавшись вперед, он заискивающе улыбнулся Хейкрофту.

— Позвольте представиться. Я Хуан Гарсиа, мексиканец, старый друг Тони. Когда я прочел о его прибытии в газетах, тотчас же пригласил его погостить в моем комфортабельном особняке. А дабы еще больше смягчить испытанное его нервной системой потрясение, привез его ради краткого автомобильного визита в Шотландию, навестить нашего общего знакомого, занимающегося в местном университете урологической хирургией. Рад познакомиться.

— Взаимно. Желаю вам хорошо отдохнуть. — Обернувшись, Хейкрофт подхватил поднос, очевидно приняв рассказ за чистую монету.

Как только полковник снова раскрыл рот, Тони ощутил чересчур знакомый тычок в бок.

— Возьмите поднос, дорогой друг, для нас обоих. У меня все еще болит рука после травмы, полученной во время крикета позавчера у лорда. — При всех своих недостатках полковник был наделен весьма плодовитым воображением.

Разлившийся в воздухе аромат бекона вернул Тони к более настоятельным нуждам. Хейкрофт нагружал свой поднос, и Тони последовал его примеру. Благообразная женщина за стойкой протянула ему миску с субстанцией, каковую Тони считал овсянкой, но она называла "порриджем", навязала ему кусок жареной рыбы — вы только попробуйте золотистую копченую селедку, красавчик, это отличный завтрак — тост и чашку чая, черного, как смола. Как только выяснилось, что полковник тоже не страдает отсутствием аппетита, она удвоила количество порций каждого блюда. Полковник расплатился, выудив деньги из кармана рукой, не пострадавшей во время крикета, и им не оставалось ничего другого, как последовать к столику вслед за Хейкрофтом. Аппетит Тони не смогло испортить даже шипение полковника, заверявшего, что он умрет мгновенно, если попробует выдать себя хоть чем-то. Некоторое время все в молчании уплетали за обе щеки; наконец, Хейкрофт откинулся на спинку стула, удовлетворенно отдуваясь, и закурил тонкую темную сигарку, добытую из лежавшей в кармане пачки.

— Да, шотландский завтрак — лучший способ не протянуть ноги с голоду. Он позволит продержаться мне весь долгий день, разглядывая кельтских уголовников. Что об этом деле пишут в газетах?

— Я еще не смотрел, — пробормотал Тони.

— Полиция узнала, как оружие попало на борт самолета. Во всяком случае, откуда. Из туалета. Я собственноручно запер один из туалетов в Карачи, там что-то испортилось. Оказывается, кто-то закоротил провода автоматики, и где-то после того, но до вылета оружие протащили внутрь и снова заперли дверь. Эта только гипотеза полиции, но, по-видимому, правильная. В восточных аэропортах при помощи небольшого подкупа можно добиться чего угодно.

— В моей стране подкуп — тоже стиль жизни, — полковник подался вперед, приняв тему близко к сердцу. — Взятку называют mordida, сиречь маленький кусочек. Девиз гласит "No hay reglas fijas", что можно перевести как "Устоявшихся правил нет", но смысл лучше передается другими словами: если это тебе по карману, то можешь добиться чего угодно. Допустимо даже убийство, свидетельство о смерти можно по случаю приобрести в полиции перед самой акцией, — а больше ничего и не надо.

— Я не усомнюсь в ваших словах ни на миг, мистер Гарсиа, ни на миг. Ну, мне надо бежать. Чем раньше я просмотрю фото бандитов, тем быстрее вернусь. — Будучи человеком слова, он поднялся и тут же ушел. Полковник пристально следил за ним, пока не убедился, что Хейкрофт покинул станцию, после чего жестом пригласил Тони подниматься.

— Некогда доедать, — распорядился он. — Он может проникнуться подозрениями и известить полицию прямо сейчас. Уходим.

Так и сделали. Как только они появились на улице, забрызганный грязью "Фольксваген", набитый хмурыми, небритыми и голодными кубинцами, забрал их и быстро рванул вперед, как только полковник поведал о случившимся. Тони счастливо рыгнул, и окружающие устремили на него испепеляющие взгляды. Теперь машину вел Хорхе; видимо, он уже бывал здесь прежде, потому что знал дорогу очень хорошо. Они пробирались по все более замызганным улицам, снова пересекли реку и устремились вперед по узкой дороге. Среди магазинчиков, выстроенных здесь, обнаружился один с обветшавшей вывеской, гласившей "ДЖ. ХАРДИ — ТАБАК". Обветшавший мужчина — возможно, Дж. Харди собственной персоной — снимал деревянные ставни, закрывавшие его окно. "Фольксваген" с рокотом пронесся мимо, свернул за угол и остановился.

— Видели лавку? — Осведомился полковник. — И человека перед ней? — Тони рассеянно кивнул, выковыривая языком застрявший между зубов кусок рыбы. — Вот это она и есть. Меня Харди знает, я там уже бывал, а больше никто в этом экипаже не говорит по-английски. За исключением вас. Поэтому в магазин отправитесь вы, а мы будем следить за вами, нацелив смертоносное оружие и пребывая начеку, и закажите десять "Игроков".

— Каких еще игроков?

— Это сигареты, их пакуют в пачки разных размеров. Вы скажите "Пачку в десять "Игроков", пожалуйста", потому что это пароль. Сразу же после этого добавьте "Да здравствует принц Чарли[158]!"

— А кто такой принц Чарли?

— Если ваше невежество в истории столь бездонно, мне нет смысла пытаться заполнить его. Ступайте — и не забудьте о пистолетах.

Тони вышел. Он намеревался идти и идти. Первым делом информация, надо попытаться получить ее, но тотчас же после этого ускользнуть от этих латиноамериканских головорезов. Холодный ветер сек его сквозь тонкий пиджак, будто тупой нож, принося сырой аромат надвигающегося дождя. Выглядывает ли здесь солнце хоть когда-нибудь? Как только Тони открыл дверь, над головой звякнул колокольчик, и из-за занавеса в глубине лавки вышла усталая женщина. Большинство полок в магазине были полупусты, а выставленные на них товары вроде бы и не интересовали никого. Пыльные трубки с крохотными чубуками, банки с этикетками, повернутыми так, что прочесть их было невозможно, загадочные конверты и пакеты. Единственным ярким пятном здесь была вертящаяся стойка на прилавке с разнообразнейшими открытками.

— Доброе утро, — жизнерадостно сказал Тони, закрывая за собой дверь. Смерив его с головы до ног совершенно равнодушным взглядом, женщина не проронила ни слова. — Однако, свежо.

Может, она немая? Тони подошел поближе и сверху вниз поглядел на патину, покрывающую стеклянный верх стойки, сквозь которую едва просматривались разложенные внизу сигареты.

— Пакет в десять "Майоров", пожалуйста. — Она не шелохнулась; и совершенно правильно. — Я хотел сказать "Игроков".

Видимо, это наладило какую-то тоненькую ниточку взаимопонимания, потому что она наклонилась, добыла откуда-то пачку сигарет и положила ее на разделяющее их стекло стойки. Как только она сделала это, Тони прошептал:

— Да здравствует принц Чарли!

Это вызвало восхитительно быструю реакцию. Резко вскинув голову, хозяйка лавки стрельнула глазами из стороны в сторону, затем громко бросила через плечо:

— Джон, сюда, Джон! — будто звала пса. Вместо этого сквозь занавес протиснулся сам обветшавший Дж. Харди.

— Аррр, — произнес он или что-то вроде этого.

— Джентльмен хочет десять "Игроков".

— Дай ему.

Она потрепетала ладонями, не зная, что еще добавить, и Тони пришел ей на выручку.

— Еще я сказал, что да здравствует принц Чарли.

Харди быстро бросил взгляд куда-то в сторону, потом снова на Тони и убрал сигареты с прилавка обратно в ящик. Голос у него был низкий и мерзкий.

— Тут ничего такого нет. Никаких "Игроков". Убирайтесь.

Тони принял информацию к сведению. Но возможность бегства с повестки дня пока не снята.

— Ладно, забудем об этом. У вас есть задняя дверь? Понимаете, я с друзьями, невинный розыгрыш, выйду сзади.

Колокольчик звякнул в тот самый момент, когда Харди проговорил еще громче:

— Никакой задней двери, выходите, выходите из передней и не задерживайтесь!

Все подскочили и обернулись, когда раздался голос полковника Хуареса-Седоньо.

— Пытаетесь бежать после всего, что я вам сказал? Вы пожалеете.

Тони пожалел тотчас же, потому что болезненный удар по почкам заставил его привалиться к стойке. Еще четверо кубинцев втиснулись в лавку и закрыли за собой дверь. В крохотном помещении сразу стало тесно. Полковник извлек из пиджака бумажник, гордо разложил по прилавку газетные вырезки, подвинул их вперед и улыбнулся стоявшим за прилавкам мужчине и женщине.

— Этот человек будет убит и брошен здесь. Вас, наверное, тоже убьют. Прочтите это, они по-английски. Обратите внимание на заголовок "Мясник Батисты бежит с Кубы" и мой превосходный портрет под ним. А это один из расстрелянных, и прочтите под ним заявление заключенных о непристойных пытках. Все это сущая правда.

Будто для акцента, он дал Тони крепкую оплеуху, заставив отшатнуться; крепкие руки снова прижали Тони к стойке. Учтивого джентльмена как не бывало, а его место занял бездушный палач. Должно быть, газетные сообщения правдивы. Тони признал это тотчас же. Как и табачник с женой, явно поверженные в ужас. Полковник холодно усмехнулся, увидев это признание его способностей, извлек из кармана пистолет и прижал его холодный ствол к виску Тони.

— Мне что, забрызгать мозгами этого человека всю вашу грязную лавчонку, чтобы убедить вас? Скажите, где мне найти людей, которые оставляли для меня записки.

— Мы не знаем… ничего, — голос Харди дрожал.

— Как раз напротив, знаете! Они велели вам заткнуться, прекратить всякую связь. Но вы знаете, где они, и скажете мне. Когда этот человек отправится на тот свет, я убью вашу жену.

Полковник взвел курок, боек зловеще клацнул.

— Погодите! — громко проговорил Тони. — Они мне кое-что открыли. По крайней мере, отреагировали, когда я назвал пароль. Оба бросили в ту сторону очень быстрый взгляд, но тут же отвели глаза.

Все присутствующие невольно обернулись. С той стороны не было ничего важного или интересного. Просто пыльный угол лавки и полка с открытками.

— Ну конечно! — полковник опустил пистолет. — Открытка. Место. Простейшая форма связи. Это ваш единственный шанс, Харди. Ваш единственный шанс, — вы поняли? Замешкаетесь на секунду, и я прикончу этого человека, дабы доказать вам, что слов на ветер не бросаю. Замешкайтесь еще на секунду, и ваша жена покойница. Нечего и говорить, что вы тоже отправитесь на тот свет. И все из-за ерунды. Чтобы защитить банду простачков. Ну, решайтесь и приготовьтесь.

В последовавшем кратком молчании он снова приставил пистолет к голове Тони. Державший Тони кубинец отступил в сторону, словно не хотел оказаться на пути пули. Это, как и все сказанное полковником, подтвердило опасения, что тот готов совершить хладнокровное убийство в любой момент.

— ДАЙТЕ МНЕ ОТКРЫТКУ! — командирским тоном взревел полковник. Тони подскочил, будто его уже подстрелили, чувствуя, что настал его последний миг на этом свете.

Харди схватил открытку с полки и швырнул ее на прилавок.

— Очень хорошо, — произнес полковник, опуская пистолет и пряча открытку в карман, даже не посмотрев на нее. — Пока мы не ушли, вы должны быть до глубины души уверены, что дали мне нужную открытку, потому что возвращаться и спрашивать снова я не стану. Если это не та, из тьмы прогремят выстрелы, и вы оба будете хладными трупами. Просто кивните головой, ничего не говорите. Это та открытка?

Напуганная чета одеревенело кивнула, и Тони возненавидел полковника за унижение, испытанное всеми троими от его рук. И поклялся в душе, что никогда этого не забудет, а когда выберется из этой передряги, если это вообще удастся, то уж позаботится, чтобы правосудие обратило свои взоры и в сторону полковника.

— Это было достаточно просто, — шагая обратно к автобусу, сказал полковник, снова став истым джентльменом. — Так я и думал, что они прозреют, когда увидят, насколько мало стоит предатель.

Он зверь, понял Тони, но зверь разумный и опасный. Все это было запланировано с самого начала, вплоть до попытки Тони бежать. Его обвели вокруг пальца, как кутенка. Даже сейчас полковник с насмешливой улыбкой смотрел на лицо Тони, в точности зная, какие мысли проносятся у него в голове. Отвернувшись, Тони поднялся в автобус.

— Ну, где же это? — полковник устроился поудобнее и поднес открытку к свету, вперившись в нее единственным глазом. — Рыбачьи лодки, гавань, весьма живописно. А название-то! Каррадейл — бриллиант Аргилла. Как поэтично! Найдите мне этот Аргилл на карте.

Последовал шелест бумаги, бормотание, искаженные на испанский лад названия. Наконец, нужную точку нашли.

— Вот, — гордо провозгласил Хорхе. — На этом полуострове у большого острова. Мы должны ехать по дороге восемьдесят два на север, затем по дороге восемьдесят три на юг. Ехать миль сто тридцать.

— Вот и поехали. Трогай.

— Но, полковник, голод терзает наши внутренности своими острыми зубами. Не могли бы мы сейчас перекусить?

— Возможно. Езжай. Остановимся у магазина, я куплю провизию. Вы можете поесть в дороге. Вот, останови у этого рынка, я о вас позабочусь.

Он вскоре вернулся с двумя большими сумками и, как только автобус тронулся, гордо продемонстрировал покупки.

— Свиной пирог, весьма вкусный, если есть с горчицей, и весьма питательный. Просто кусай и глотай. И колбасный рулет. Вкусу почти никакого, зато не менее питателен. Алкогольные напитки еще не продают, вы же знаете британскую эксцентричность в подобных вопросах, но вот молоко в бутылках, куда более полезное.

Кубинцы налегли на еду так, что за ушами трещало. Тони поглядел на них с вожделением, но ему ничего не предложили — видимо, из-за его недавней трапезы. Пошел дождь, и Тони совсем упал духом. Удастся ли выбраться из этой передряги живым и невредимым? Тут не угадаешь; а впрочем, тут и гадать нечего. Если полковник сочтет, что информацию лучше сохранить в секрете, Тони мигом получит пулю, тут и сомневаться нечего. Так что сейчас надо только выглядеть напуганным — для этого и притворяться не придется — и мгновенно соглашаться на сотрудничество, как только от него чего-нибудь попросят. С энтузиазмом и старанием. Но все это время бдительно высматривать малейший шанс бегства от этих опасных людей. Не явный шанс, потому что полковник пребывает начеку. На самом деле надо игнорировать все очевидные шансы, в надежде застать полковника малость врасплох. Тем не менее, надо держать глаза нараспашку, ушки на макушке, и не ослаблять внимание ни на миг, вглядываясь во все подряд. И когда возможность появится, за нее надо тут же хвататься и делать ноги.

Все эти пылкие мысли оказали слегка умиротворяющее воздействие на его дух, при появлении солнца взмывший из темных глубин. Дождь прекратился, тучи рассеялись, и косые лучи света устремились вниз, будто небесные персты. Дорога представляла собой узкую колею, вьющуюся между полями, огороженными каменными изгородями. Трава была настолько зелена, что резало глаз, и на этих лугах радостно паслись громадные, белые, бочкообразные овцы. Поднимая черные морды, чтобы поглядеть на проезжающий автобус, они продолжали безмятежно жевать жвачку, пребывая в полном согласии с миром. Этот мир жил в полном согласии с собой, и шайка вооруженных, отчаянных парней, мчавшихся сквозь него, звучала диссонансной нотой. Мимо пролетали посадки елей, на склонах холмов цвели лиловые и желтые цветы, из труб крохотных домиков сквозь кристально чистый воздух поднимались струйки дыма. При виде подобной красоты Тони забыл о своих невзгодах. Между холмов мелькал океан, над которым кружили чайки. Пейзаж был полон невыразимого очарования. Дорога взбиралась наверх, петляя среди холмов, устремлялась вниз сквозь крохотные деревушки, лишь затем, чтобы сразу за околицей начать восхождение на очередной склон. Все, кроме водителя, упивались пейзажем. Он же был слишком занят, ведя автобус вверх и вниз по холмам, постоянно переключая передачи, чтобы выжать максимум из натужно ревущего двигателя. Когда проезжали через Инверэри, дорога чуточку улучшилась, но вскоре после того вернулась к своеобычному петлянию и взмыванию.

Именно тогда первый из кубинцев, набивший живот мясными пирогами и молоком и терзаемый тряской, признался в возрастании внутреннего давления. Остальные единодушно поддержали его, и в конце концов убедили полковника, что необходимо сделать очередную остановку. Водитель замедлил ход, и после изрядной дискуссии на повышенных тонах о точном выборе места для данной функции, съехал на заросшую травой обочину там, где дорога огибала подножие небольшого холма. Здесь обнаружилась небольшая березовая рощица, белевшая стволами на фоне темного леса, взбиравшегося по крутому холму. Идиллическое местечко, тихое и спокойное, на фоне недвижных вод пролива Килбраннан, раскинувшегося сразу за дорогой. Тони с восторгом любовался им, пока полковник не подергал его за рукав.

— Вы тоже на выход.

— Но я что-то не чувствую…

— Это приказ, а не предложение, — отрезал полковник со своеобычной несносной любезностью.

Тони с ворчанием последовал за остальными по упругой траве к деревьям. Все находились поблизости, но оружия не было видно — и Тони понял, что надо делать. Подойти к опушке, еще чуть дальше, медленно-медленно. Но едва кто-то встревожено крикнул, как он сорвался на бег прямиком в гущу деревьев.

Этот незатейливый план имел то преимущество, что за застал кубинцев врасплох, и Тони, петляя, углубился еще глубже в чащу, прежде чем преследование началось. Единственная выпущенная пуля с глухим стуком врезалась в дерево неподалеку. Затем полковник приказал прекратить огонь. Тони нужен им живым. Он на это и надеялся; из чего следует, что они должны гнаться за ним пешком. Так и оказалось. Он продирался через кусты, подныривая под низко нависающие сучья, мчась во весь дух, а позади яростные вопли мешались с треском ломающихся ветвей. Ни один из головорезов не ожидал его бегства, и оно застало их без штанов в самом буквальном смысле слова.

Впереди выросла стена, сложенная из плоских камней, и Тони отчаянно принялся взбираться по ней, оскальзываясь на покрывающем ее мхе, затем стремглав бросился на луг по ту сторону, приземлившись чуть ли не на спину большой, толстой овцы. Она бросилась улепетывать, блея от ужаса, а сопровождавший ее ягненок мекал в унисон. Тони побежал через пастбище — вернее вверх по нему, потому что оно раскинулось на склоне холма и было достаточно крутым, чтобы затруднить восхождение. Что ж, если трудно ему, то так же трудно и террористам; ходу, ходу! Когда он достиг верхней стены, сердце грохотало как молот, взор застилала красная пелена изнеможения, легкие со всхлипами втягивали воздух. Тони чувствовал, что не в состоянии сделать больше ни шагу, но знал, что должен идти. Скрюченными, сбитыми в кровь пальцами он ухватился за верх изгороди, бросив взгляд назад перед тем, как тяжело перевалиться на ту сторону. Кубинцы несись по лугу неровной цепью, самый медлительный еще только перебирался через нижнюю изгородь, самый быстрый уже добежал до средины поля, а стоявший на стене полковник еще подгонял его и призывал всех собрать все силы. Надо прибавить ходу!

А надо ли? Разве старина Фред, гордость ФБР, не обеспечил его решением подобной проблемы? Обеспечил! Наклонившись, Тони сильно потянул за каблук — и ничего не произошло. Разве не в этом каблуке находятся мини-гранаты? А может, и в другом. Под пыхтение и сдавленные испанские проклятия по ту сторону изгороди Тони наклонился и схватился за второй ботинок. Каблук тут же открылся, и гранаты высыпались на траву.

Выдернуть чеку, правильно. Может, Тони и нужен им живым, но это чувство отнюдь не взаимное. Снова глянув через изгородь, он увидел, что первый из преследователей уже находится в каких-то тридцати футах от него. Резким рывком выдернул чеку и швырнул крохотную гранату по высокой дуге.

Но поодаль от преследователей. В последнее мгновение Тони понял, что не способен хладнокровно убить ни единого из террористов, хоть они и заслуживают этого в полной мере.

Несмотря на размер, граната солидно бухнула, послав комья земли во все стороны. В тот же миг все находившиеся на лугу простерлись ниц; далеко не один из них обнаружил, что овечье пастбище отнюдь не самое подходящее место для подобной деятельности. Вспрыгнув на верх ограды, Тони замахнулся очередной гранатой и яростно прокричал:

— Смерть контрреволюции!

Этот взрыв раздался даже ближе к кубинцам, осыпав некоторых землей, и реакция их оказалась весьма удовлетворительной. Не слушая приказов полковника, все ринулись вниз по склону, чтобы укрыться за оградой. Третья граната только подхлестнула их. Тони ссыпал остальные гранаты в карман, радостно ухмыляясь.

Низко пригнувшись, чтобы его не было видно снизу, Тони во всю прыть устремился обратно под сень сосен. Как только заросли стали достаточно густыми, выпрямился и во весь дух зашагал вверх по холму. Им не известно, что он скрылся, и когда они снова соберутся с духом, чтобы снова пересечь поле, от него уж и след простынет. Удача!

Только что же делать дальше? Пока что он просто бежал, повинуясь инстинкту. Теперь, оторвавшись от врага и намереваясь больше с ним не сближаться, Тони принялся разрабатывать план дальнейших действий. Жилья нигде не видно, а дорога тут только одна. Но это уже сама по себе достаточно хорошая подсказка — надо держаться подальше от дороги, хотя бы какое-то время, потому что они наверняка будут держать ее под наблюдением. Но куда же доберешься без дороги? Никуда. Наверное, можно оставаться в лесу, не высовываясь, пока они не откажутся от преследования и не уедут. Но это может наступить очень нескоро, и хотя в последнее время погода улучшилась, она может измениться. Словно напоминая об этом, вдали зловеще прогремел гром, и туча закрыла солнце. Нет, спасибо. Его одежда не подходит для подобных эскапад. Тоненький костюмчик становился все тоньше с каждой секундой, ветер продувал его насквозь, холодя потную кожу. Поежившись, Тони ускорил восхождение.

Когда он добрался до уступа, лес кончился. Пологий склон, поросший травами и кустами, плавно сбегал к долине и морю по ту сторону долины. Тони осмотрительно держался среди деревьев, но не мог ничего толком рассмотреть, пока не пригнулся и не пробрался ползком через кусты до края уступа. Далеко внизу, рядом с дорогой, виднелся аккуратный белый домик. К нему шли провода от столба у края дороги — несомненно, электричество, а может, и телефон. В лобных долях Тони будто что-то щелкнуло, и его рассудок выбрал позитивный курс действий.

Телефон. Надо позвонить в полицию, 999. Он даже запомнил номер, но это, вероятно, приведет к аресту за размен засвеченных денег. Из этого можно выкрутиться, ФБР найдет какой-нибудь выход; опять же, как ни паршиво отсиживаться за решеткой, это все-таки куда приятнее, чем рыскать по шотландским холмам, удирая от наступающих на пятки кубинских головорезов. Значит, в дом.

Тони начал было подниматься, — но тут же снова сел. Нет. Отчетливо, будто на киноэкране, он увидел себя идущим прямиком в нежеланные объятия полковника. Это чересчур очевидно, полковник только этого и ждет. Деревенский дом исключается. Требуется нечто более деликатное и трудное. Он не может, не должен прибегать к очевидным действиям. Надо продолжать двигаться шаг за шагом через лес до вершины, а потом спуститься с другой стороны. Любой другой путь равноценен капитуляции перед полковником.

Взмокший от пота, промокший до нитки из-за внезапно разразившейся грозы, спотыкаясь от изнеможения, Тони вскарабкался на вершину холма, теперь разросшегося до масштабов Эвереста, и с порывистым вздохом опустился на подвернувшийся валун. Со всех сторон склон опускался, сквозь жидкую рощицу с трех сторон виднелись воды залива. Очевидно, холм высится на небольшом полуострове, вдающемся в море, а дорога только огибает его подножие. Чтобы удрать с полуострова, надо повернуть направо и идти по вздымающимся все выше холмам, в глубь суши. Это очевидный образ действий, единственный разумный, так что Тони отверг его. С той стороны наверняка затаились подручные полковника. Чтобы вести себя совершенно иррационально, он должен свернуть налево, вниз по холму до оконечности полуострова, бежать с которой можно только по морю или по дороге. Это план был настолько непрактичен, что Тони тотчас же понял, что надо воспользоваться именно им. Он не представлял, что найдет там — как, впрочем, и полковник. Другого пути просто нет. Если там не подвернется возможность бегства, запросто можно прятаться среди деревьев до сумерек, а потом попытаться выйти по дороге, поймать машину, найти каких-нибудь гостеприимных крестьян — словом, что угодно. Вот что надо сделать. Вот именно, так и надо поступить.

Спускаться по склону оказалось труднее, чем взбираться, и Тони часто приходилось останавливаться для передышки. Теперь он начал жалеть, что не вел в последнее время более здоровую жизнь. Надо было ходить каждый день в гимнастический зал, сбросить несколько фунтов, вести размеренный образ жизни, нарастить былые мышцы. Но он всего этого не сделал. Тяжело вздохнув, Тони ковылял дальше. Спустившись почти на три четверти, Тони вдруг вышел к скале, отвесно уходившей вниз. Увидел небольшое здание у обочины, до сей поры скрытое скалами, на самой оконечности полуострова — основательное, очаровательное, с вьющимися цветами на стенах и какой-то вывеской. Деревьев нет, но вполне можно укрыться в кустах, если не высовываться. Тони очень осторожно спускался по склону, пока не смог разобрать вывеску: "ГОРСКИЕ НАРОДНЫЕ ПРОМЫСЛЫ". Замечательно! Какой-то магазин сувениров, его работники привыкли к диковинным иностранным акцентам и наверняка располагают телефоном для коммерческой связи с окружающим миром. Но следует ли рисковать? Полковник не догадывается, что он пошел сюда через всю эту гору — ну, пусть не гору, а холм. Может, рискнуть?

И тут, будто услышав его безмолвный вопрос, полковник дал на него ответ. Вокруг подножия холма, тарахтя неукротимым тевтонским микродвигателем, проехал автобус "Фольксваген". Он мчался прочь на предельной скорости, визжа шинами на повороте. Промчался мимо магазинчика, даже не притормозив, снова свернул и скрылся из виду. Теперь пора, пока он не вернулся — если он вообще вернется. Очевидно, полковник проверил обе стороны холма и даже не подумал о дальнем конце. Спотыкаясь и оскальзываясь, Тони торопливо помчался к дороге. Отряхнув с одежды самые бросающиеся в глаза листья и веточки, подошел к двери и осторожно открыл. Внутри никого не было. Все так же осторожно, пребывая в готовности упорхнуть в холмы, будто вспугнутый голубь, Тони прокрался внутрь.

Его внимание тотчас же привлекли весьма соблазнительные полотна и гравюры на стене. Нет! В данный момент он агент ФБР, а не торговец живописью. И тем не менее Тони залюбовался ювелирными украшениями ручной работы, поделками из самоцветов и плетеными изделиями. У окна стоял стол, обращенный к дороге, а за столом сидела симпатичная женщина со светло-светло русыми волосами.

— Добрый день, — сказала она. — Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

Обернувшись, Тони увидел телефон у ее локтя.

— Да, добрый день, несомненно, можете.

Победно улыбаясь, он зашагал через комнату среди удочек и витрин с украшениями, потирая руки. Удалось!

— Вы припозднились, — произнес сзади чей-то голос. — Я не думал, что ваша прогулка займет так много времени.

Дернувшись, будто марионетка, управляемая неумелой рукой, Тони развернулся лицом к улыбающемуся полковнику, стоявшему в алькове, где его не было видно ни от окна, ни от двери. Полковник читал книгу, и опустил ее ровно настолько, чтобы продемонстрировать Тони спрятанный позади револьвер с глушителем. После чего подошел и остановился рядом с Тони.

— Негодник. Вы же знаете, что нам пора ехать. Ладно, я знаю ваши вкусы и уверен, что вы хотите именно вот это. — Взяв с прилавка игрушечную овечку, он сунул ее Тони в руки. Тони воззрился на игрушку, уставившую на него пустые глаза-бусинки из-под рогов, сделанных из ершиков для чистки курительных трубок, покрытую кроличьим мехом, с черными деревянными ножками. — Я даже заплачу за нее. А теперь нам пора.

— До свидания, сэр, — жизнерадостно сказала продавщица, со звоном выбив чек. — Эти овечки очаровательны, не так ли? Их сделала местная девушка, она все делает сама.

Как только дверь за ними закрылась, полковник яростно вдавил ствол в больной бок Тони, в то самое место, куда уже столько раз вдавливали стволы.

— Вы круглый дурак. Не будь вы мне нужны, я пристрелил бы вас, не сходя с этого места. В следующий раз непременно так и поступлю… Мое терпение не беспредельно. А теперь шагайте по дороге, пока автобус не вернется за нами. Ваша жалкая попытка бегства не только ничего вам не дала, но еще и распалила мой гнев. Остерегайтесь! А теперь, когда нас не видно из здания, руки вверх — повыше. У вас есть еще гранаты? — пистолет придал вопросу большую весомость, и Тони решил, что о лжи не может быть и речи.

— В кармане, я сейчас…

— Ни в коем случае! Просто стойте, где стоите, пока не приедет автобус.

Автобус приехал чересчур быстро. Тони бесцеремонно, результативно обыскали, и гранаты перекочевали в один из скрипичных футляров. Осыпаемый ударами и оскорблениями, он поспешил обратно в "Фольксваген", и путешествие возобновилось. Дорога петляла через Тарберт, а через несколько миль они свернули на дорогу поуже, бегущую вдоль пролива до Каррадейла.

— Скоро приедем, и больше никаких дурацких игр, — изрек полковник, прослеживая курс по карте ухоженным пальцем. — Когда приедем, ты, Хорхе, поставишь автобус на стоянку и останешься в нем. Мы с этой тварью Хоукином прогуляемся в город, он будет разглядывать лица и оказывать мне всяческое содействие, или умрет ужасающей смертью еще до заката. Пока мы будем заняты этим, все остальные пусть тоже прогуляются, не упуская нас из виду, но держась поодиночке, будто простые туристы, приехавшие сюда на денек, бродячие музыканты с инструментами, готовые сыграть в любой момент. Все время прикрывайте мне спину и держите ухо востро при любых подозрительных обстоятельствах. Всегда помните о пистолете у меня в кармане, Хоукин. Если придется, я пущу его в ход.

Дорога перевалила через горбатый мостик и запетляла среди лугов и лесов, потом выпрямилась и развернулась вширь, добравшись до группы магазинчиков, образующих центр деревни. Полковник окинул их все взором своего единственного глаза, как Циклоп.

— Мясник, тут ничего, универмаг, почта… вот! Гостиница, там наверняка есть бар, в баре, возможно, находятся те, кого мы ищем. Останови рядом с ней.

— Нам придется заказать выпивку, чтобы выглядеть естественно, — намекнул Тони.

— Единственную порцию виски, не больше. Заходим.

Изнутри бар представлял собой длинную комнату с мишенью для дротиков в одном конце. Двое пожилых мужчин с подагрическими негнущимися пальцами трудолюбиво дырявили ее дротиками. Оба, заморгав, уставились слезящимися глазами на вновь прибывших, после чего вернулись к более интересному занятию, всаживая дротики в нужные числа с невероятной легкостью. Молодежь, напротив, влек автомат для игры в пинболл, неустанно звякавший и лязгавший под бдительным вниманием шмыгающего носом прыщавого подростка. Между этими крайностями пролегал бар, где с полдюжины мужчин осушали большие стаканы с пивом. Тони пригляделся к ним попристальней, но не узнал ни одного.

— Здесь нет, — пробормотал он.

— Два виски, — распорядился полковник, остановившись спиной к стене и не ни на миг не выпуская зал из виду. Немолодая, невероятно розоволицая девушка за стойкой взяла два винных бокала и по очереди подставила их под бутылку с шотландским виски, закрепленную вверх ногами на стене. Устройство с окошечком на горлышке отмерило бесконечно малое количество напитка в каждый бокал. Полковник расплатился, виски исчезло единственным крохотным глоточком, после чего оба снова вышли на дорогу.

— Пройдемся до гавани. Внимательно разглядывайте всех подряд.

Одну сторону круглой гавани перекрывал мол. К нему было привязано две лодки. Солнце ярким светом озаряло этот приятнейший пейзаж, крохотные коттеджики, приткнувшиеся вдоль берега, развешанные сушиться на шестах сети, магазинчик с выставленными в витрине веревками и такелажем. Полковник склонил голову в том направлении.

— Магазин, глаза нараспашку.

Внутри находились крупные мужчины в резиновых сапогах и толстых свитерах, с любопытством поглядевшие на вошедших. Тони не сомневался, что ни разу не видел их прежде.

— Чем могу служить, джентльмены? — осведомился мужчина за деревянной стойкой. Тоже незнакомец. Полковник быстро оглядел лебедки, банки с тавотом и свинцовым суриком — затем увидел полку с дешевыми книжками.

— Нам нужно что-нибудь почитать. — Он принялся не глядя перелистывать книги, не сводя глаз с Тони, быстро тряхнувшего головой. Полковник швырнул на стойку оказавшуюся под рукой книжонку. — Я возьму эту.

— Двадцать пять пенсов.

Шаря в карманах в поисках мелочи, полковник Хуарес-Седоньо передал книжку Тони. На обложке был изображен тусклый водянистый морской пейзаж с выходящей из бухты рыбачьей лодкой и заголовком под этой картинкой: "ФЛОТ и другие стихотворения" Иана А. Брауна. Полковнику никак не удавалось отыскать мелочь, и Тони от нечего делать раскрыл книгу. "Волоком". Недурное название для стихотворения:

Сельдь, ныряя по Лох-Фин, ест планктон морских глубин, а пойдет наверх гулять — сети ей не миновать; эта дюжинная рыба жареной вкусна на диво!

Очень миленькое стихотвореньице, заставившее слюнные железы Тони заработать на всю катушку. И вызвавшее ответное урчание интереса в желудке. Давненько он уже не ел. Полковник потянул его за рукав.

— Вдоль берега, разглядывайте людей на лодках.

Они неспешно зашагали вдоль кромки воды, а тем временем позади простые кубинские музыканты тоже прогуливались. Скрипичные футляры оттягивали им руки. На палубе ближайшей лодки мужчина потрошил рыбу, швыряя потроха в воду, где чайки с криком сражались за отбросы. Когда Тони с полковником подошли поближе, он поднял голову, и Тони узнал в нем водителя "Роллс-Ройса" — того самого, который помог Ангусу Макферсону забрать деньги. Отвернувшись, Тони вполголоса проговорил:

— Это один из них, водитель машины.

Полковник широко ухмыльнулся и извлек из кармана пистолет.

— Эй, ты, иди сюда, — приказал он.

Моряк отреагировал мгновенно, швырнув нож в полковника.

8

Несмотря на свое искусство палача, бойцом полковник оказался никуда не годным. Он не выстрелил и даже не попытался уклониться, а просто пронзительно заверещал, когда нож вонзился ему в бедро, раскинул руки в стороны и упал навзничь, а пистолет заскакал по камням мостовой. Визг оборвался, как только кубинец рухнул на землю; глаза его закатились, так что стали видны одни белки, а челюсть безвольно отвисла. От удара нож выпал из его ноги, а на месте попадания расплылось маленькое пятно крови. Пиджак распахнулся, и из внутреннего кармана выглянул бумажник, жизнерадостно зеленевший купюрами выкупа.

Второй раз подобный шанс представиться не мог, и Тони не упустил его. Чистильщик рыбы скрылся с лодки, пока ошарашенные кубинцы все еще копались с замками своих скрипичных футляров. Пора! Выхватив бумажник из кармана полковника, Тони во всю прыть помчался по булыжной мостовой в аллею около магазина. Там обнаружилась дорожка, круто подымавшаяся по склону холма. Сунув бумажник в карман, Тони принялся карабкаться по ней чуть ли не на четвереньках. В гавани у него за спиной царило гробовое молчание, и Тони рискнул впопыхах бросить мимолетный взгляд через плечо. Никого из кубинцев не было видно, — но метатель ножа с лодки поднимался вслед за ним.

Нет ничего более тонизирующего, чем вспышка страха, подстегнувшая надпочечники, и те выбросили в кровь адреналин, заставивший сердце работать сильнее. Тони взвился по крутому склону холма, размахивая руками и ногами как ветряная мельница, петляя среди домов к вершине с манящей по ту сторону дорогой. Вдруг из дома вышел коренастый молодой человек, поглядевший на него с интересом. Тони замедлил аллюр до ходьбы, пытаясь измыслить какую-нибудь небрежную фразу. Но не успел он и рта открыть, как его преследователь крикнул:

— Держи его, Брюс, это один из тех, с самолета!

Назвать реакцию Брюса мгновенной было никак нельзя. Он задумчиво нахмурился, когда Тони протискивался мимо, потом нехотя решился в самый последний момент. Протянув громадную ладонь, он сграбастал Тони за пиджак — и все. Тони отчаянно забился, но тщетно. Его неуклонно волоком потащили в дом, как пресловутую сельдь из Лох-Фин в стихотворении. Ухмыляющийся преследователь быстро приблизился, и вдвоем шотландцы без труда втолкнули Тони сквозь дверь в здание. За спиной у него раздался зловещий хлопок двери. Все трое оказались в просторной кухне с рельефно выступающими в потолке стропилами. Коротышка с соломенными волосами и в металлических очках с толстыми линзами поднял голову от стола, за которым потягивал чай из чашки.

— Что это? — негромко осведомился он.

— Это один из тех, с самолета, американский фэбээровец. Приехал в город с полной шайкой этих кубинцев. Один из них показал мне пистолет, а я проткнул ему ногу. Где Ангус?

— В гостиной с барыгой. Не стоит его сейчас беспокоить.

— А что делать?

— Ничего, пока не спросим Ангуса. Он скоро…

Резкий треск двух пистолетных выстрелов из-за двери прозвучал как многоточие в конце его предложения. И снова метатель ножа с лодки продемонстрировал скорость своей реакции; пока остальные глупо таращились, он метнулся вперед, всем телом ринувшись на дверь. Та громко затрещала, но выстояла. Когда он врезался в дверь во второй раз, на дороге у дома взревел мотор автомобиля, взвизгнули шины, и шум мотора быстро стих вдали. Дверь с грохотом распахнулась, и все увидели Ангуса Макферсона, лежащего ничком на полу, а чуть подальше — распахнутую парадную дверь.

В момент этой немой сцены Тони попытался вырваться на свободу. Но массивный Брюс оказался безупречным тюремщиком. Ему было приказано держать — он и держал, глазея в гостиную и почти не замечая трепыханий Тони. Все шотландцы с ошарашенным видом склонились над Ангусом.

— Он мертв, как камень, Вилли. Что нам делать?

— Не паниковать, — отозвался человек с соломенными волосами, задумчиво поглаживая заушины своих очков. — Закройте дверь на улицу. Соберите остальных здесь. Деньги пропали, не так ли?

— Клянусь Господом, да! Он убил беднягу Ангуса и забрал их все.

Подняв голову, Вилли обнаружили присутствие Тони и решительно ткнул пальцем в его сторону.

— Сейчас же уберите этого отсюда. Заприте его в кладовке.

Мускулистые руки протащили Тони через комнату и впихнули в низенькую деревянную дверь. Она с грохотом захлопнулась у него за спиной, и тут же с лязгом задвинулся массивный засов. Тони оказался в тесной клетушке, вдоль стен которой тянулись полки, по большей части пустые. Единственным источником света здесь было крохотное зарешеченное окошко в стене. Прижав ухо к двери, он обнаружил, что она слишком толста; единственное, что удалось расслышать — дразняще-невнятное бормотание голосов из другой комнаты. Ладно, а как насчет окна? Сейчас самое время улизнуть, пока замешательство достигло кульминации. Как только Тони встал на полку, его подбородок оказался на уровне окна. Стекла в нем не было, оно было закрыто ржавой ставней, отвалившейся, едва Тони к ней прикоснулся, — чтобы открыть толстые железные прутья, приваренные к сплошной металлической раме. И что теперь? Пока он раздумывал над этим, с улицы вбежал человек, прокричавший кому-то невидимому:

— Зеленый "Капри" вот! Номер 8463Y. Промчался мимо меня, будто летучая мышь из пекла.

Машина, что ж еще! Убийца и деньги. Какой там номер — 8463Y? Нипочем не запомнить. Пошарив в карманах, Тони не нашел ничего пригодного для письма, кроме стопки стодолларовых купюр в бумажнике полковника. На подоконнике лежал гнутый гвоздь, и Тони воспользовался им, чтобы нацарапать на краешке верхней купюры: ЗЛН-КАПРИ-8463Y. Сделано. Теперь надо выбираться отсюда. И средство для побега как раз приклеено на запястье. Будь благословен старый добрый фэбээровский всезнайка.

Когда Тони сорвал пластырь с запястья, тот унес с собой клочья кожи, вот уж действительно хороший пластырь, и с запястья свалилась проволочная пила Джигли. Тони не знал, сколько времени займет перепиливание прутьев, но чем раньше начнешь, тем раньше выберешься отсюда. Он осторожно перекинул один конец пилы вокруг центрального прута и вытащил его обратно. Петли на концах проволочной пилы оказались точь-в-точь впору его указательным пальцам, и Тони туго натянул пилу вокруг прута. Как только он начал двигать ею взад-вперед, пила мгновенно прогрызла слои краски и ржавчины и врезалась в крепкую сталь. Чудесно!

Тони быстро сделал с полдюжины движений туда-сюда, и пила сломалась пополам.

Глядя на болтающиеся куски проволоки, Тони ощутил лишь вздымающуюся в груди безмерную ярость. Она могла сделать свое дело — она обязана была сделать свое дело! Но сломалась. Почему? Почему вообще все, почему заварилась вся эта дурацкая каша? Желая выпустить пар, он пнул стену, но лишь ушиб пальцы. Все еще в объятиях ярости, схватился за прутья и рванул их изо всех сил. Те даже не шелохнулись.

Тони в сердцах оттолкнул их. Рама со скрежетом вывалилась из разбитого желоба в кирпичной стене, с тяжелым шлепком упав на землю снаружи.

Вот тебе и хитроумная фэбээровская техника. Не задаваясь лишними вопросами, Тони мгновенно принял этот поворот событий и головой вперед нырнул сквозь окно, крепко ушибив колено, а затем ободрав голень, пока протискивался через узкий проем, и соскользнул на землю снаружи. Вокруг никого не было видно, и Тони быстро заковылял, прихрамывая, вверх по дороге, пока не повыскочили новые орды мускулистых мужчин. Приближаясь к повороту в районе центра городка, он услышал знакомый визг кофемолки снизу, давший ему с лихвой времени, чтобы укрыться в глубоком дверном проеме, прежде чем трудолюбивый "Фольксваген" медленно протарахтел мимо. Изо всех окон выглядывали встревоженные лица, а под ними застенчиво поблескивали дула автоматов, взятых наизготовку. Но лица полковника среди них не оказалось — то ли соратники бросили его на мостовой гавани, то ли он все еще без чувств лежал на полу автобуса. Вот вам и наказание за излишнюю централизацию власти; все, на что его лакеи оказались способны — лишь отступить и перегруппироваться в ожидании, когда он снова не вернется к командованию. Надо же, сомлеть от страха, когда его чуточку поцарапали ножом! Воспоминание об этом согрело Тони, излив бальзам на его раны, когда он заспешил вверх по холму вслед за скрывшимся "Фольксвагеном".

Трус и забияка, не говоря уж о том, что садист, вот и все, что можно сказать о полковнике хорошего. Грозный и неукротимый при запугивании, каменеющий от ужаса, если роли меняются. Теперь, когда его маленький секрет раскрылся, он станет вдвое более остервенелым противником, — но знание этого секрета несомненно окупится. Тони от всей души возжаждал как-нибудь передать эту истину обветшавшему Дж. Харди и его жене.

Совершив последний головокружительный рывок, дорога в центре деревни пошла более-менее горизонтально. Все выглядело, как и положено; очевидно, новости о событиях в гавани и на склоне холма чуть пониже сюда еще не долетели. Дебелые домохозяйки выходили из магазинов с тяжело нагруженными плетеными корзинками, весело перекликаясь между собой; дюжие шотландцы выходили из бара, перекликаясь еще веселее. Один мускулистый мужчина в голубом комбинезоне — неужели в этом селении нет ни единого коротышки или доходяги? — протопал на стоянку к красному самосвалу и забрался в кабину. Проснувшийся двигатель зафыркал, машина сдала назад. "РОБИНЗОН, СТРОИТЕЛИ" — гласила надпись на дверце. Тони пришлось отступить, когда грузовик вывернул на узкую дорогу, медленно покатившись вдоль припаркованных у обочины легковушек, и на мгновение над Тони навис громадный задний борт кузова.

Порой намек заменяет подсказку, а тут и намек, и подсказка прямо-таки зазвенели в его ушах. Но Тони не нуждался, чтобы ему дважды повторяли намеки, подсказки или звонки. Быстро оглядевшись — никто в его сторону не глядел — он ухватился за грязный металл и единым рывком метнулся вверх, перевалился через борт и свалился на дно кузова. Впереди виднелась груда гравия, перекрывшая водителю заднее окошко кабины; борта были достаточно высоки, чтобы скрыть Тони от взора окружающих. Он поудобнее улегся на твердом стальном днище и принялся наблюдать, как зеленые ветки пролетают над головой.

Но не успел он проехать и четверти мили, как позади раздалось громкое, повелительное рявканье клаксона, и сердце Тони скакнуло, как кролик через изгородь. Неужели его обнаружили?! Грузовик притормозил, съехал на обочину.

Послышался перестук гравия, разбрасываемого колесами спешащего автомобиля. Тот нагнал грузовик и устремился вперед, а грузовик покатил следом. После этого ничего тревожного больше не происходило.

Когда самосвал вскарабкался на подъем и снова скатился вниз, а затем остановился, Тони попытался припомнить дорогу, виденную по пути сюда. Мимо протарахтел автомобиль, и грузовик двинулся вверх с разворотом. Перекресток и горбатый мостик, где сворачивали. Грузовик покатил налево; значит, он едет не назад, вслед за "Фольксвагеном", а направляется еще дальше по дороге вглубь полуострова. Куда? Тони смутно припомнил карту, но ярче всего ему помнилось, что полуостров скоро кончится, и дальше не будет ничего, кроме зеленых вод Атлантики. Может, морской порт? Перед его мысленным взором заплясали паромы. Или надеяться на такое — слишком большая наглость? Лучше всего подождать и посмотреть. Пока что он в достаточной в безопасности и относительном комфорте. Ну, по крайней мере, в достаточной безопасности. С неожиданной скоростью белые облака ринулись по небесам, чтобы закрыть солнце, затем затянуть небо плотной пеленой и перейти к извержению мелкой, холодной и пронизывающей измороси. Тони поплотнее стянул воротник вокруг шеи и задрожал; капельки секли его лицо. Легонький костюм, идеальная одежда для душной вашингтонской весны, почти не защищал от погоды — вернее, непогоды — этой северной широты. Тони совсем упал духом, припомнив слова учителя географии, что северные части британских островов, где он сейчас вне всяких сомнений и находится, расположены на той же широте, что и Гудзонов залив в Канаде. Пригодными для жизни их делает лишь благословенное присутствие Гольфстрима. И где же он, этот Гольфстрим, когда он так нужен? Сплошь снега да льды; в Гудзоновом заливе сейчас наверняка куда теплее.

Говорят, что только ад пребывает во веки веков, но даже пребыванию в чистилище приходит конец. После нескончаемого периода страданий над Тони начали проплывать сперва домики, а затем дома повыше из красного кирпича, и наконец гудение отдаленного клаксона провозгласило, что здесь имеется какое-то уличное движение. Тони не представлял, где находится, но пункт назначения близок. Годится любое место; надо выбираться из кузова. Когда грузовик остановился, Тони осторожно приподнял голову и увидел круглую зеленую клумбу с каменным крестом в центре и сверкающую сырую мостовую вокруг. Кузов под ним задрожал, когда самосвал, включив передачу, рванулся вперед. Тони перевалился через задний борт на дорогу, и через пару шагов оказался на траве. Пожилой водитель небольшой легковушки, катившей чуть ли не впритык за самосвалом, поглядел на него с подозрением, поэтому Тони развернулся и весело помахал вслед укатившему грузовику. Легковушка последовала за самосвалом, и обе машины скрылись из виду в переулке. Тони продолжал шагать, сделав вид, что разглядывает крест с огромным интересом, но на самом деле пытался разглядеть, куда занесла его судьба.

Волны разбивались о волнолом по другую сторону от дороги, а морские воды отражали свинцово-серые тучи, несущиеся чуть ли не над самыми крышами и попутно роняющие мелкий дождь. Никаких паромов, только рыбачьи лодки у причала чуть подальше, — а Тони вознамерился держаться от рыбачьих лодок подальше; нет уж, спасибо. Огибая крест, он разглядел что-то вроде проспекта. Вывески на проспекте рекламировали магазины всяческого рода — даже дешевая распродажа и супермаркет. Снова лоно цивилизации! Тони сделал было шаг с тротуара, но тут же поспешно отступил обратно. Нет, надо смотреть не ту, а в эту сторону. С этой стороны показались два автомобиля и три мотоцикла, катившие прямо на него, и Тони выждал, пока они проедут, после чего торопливо пересек улицу. Ближайшим заведением оказался магазин "Мужская галантерея Эркарт и К°". Вот это годится! Тони с опаской распахнул дверь и ввалился внутрь. Там было тепло, и улыбающаяся молодая дама, выйдя вперед, осведомилась, не может ли она ему чем-нибудь помочь. Тони окинул товары вожделеющим взором и указал на мохнатый твидовый берет на гипсовой голове.

— Берет, мне очень нравится этот берет.

— Вы знаете свой размер, сэр?

— Седьмой, что-то вроде того.

— Почему бы вам не примерить вот этот… Совершенно впору, сэр, и при том очень вам идет. Это хорошая покупка за девяносто пять пенсов.

Пенсов? Пенсов… Он и забыл, что это край фунтов и пенсов. Мимолетный взгляд в собственный тонкий бумажник выявил всего несколько купюр по доллару и одну-единственную дяситидолларовую, каковую он и протянул девушке с обворожительной улыбкой. Она поглядела на купюру, склонив голову к плечу, но без особого интереса.

— Извините, но мы не берем иностранных денег. Приказ директора. Но банк как раз через дорогу. Закрывается через пять минут, они вам обменяют ее.

Пять минут!

— Отлично, именно так я и поступлю, сейчас вернусь. — Тони открыл было дверь, и тут ее теплый голос с едва-едва уловимым намеком на колкость долетел ему вслед:

— А не собираетесь ли вы оставить берет, сэр? Я подготовлю его к вашему возвращению.

— Берет? Конечно, я и забыл. Вот, сейчас вернусь.

Он выскользнул из магазина, несмотря на холодный дождь покрывшись испариной, будто попался на горячем, как хитроумный похититель беретов. Быстро бросив взгляд в обе стороны, он убедился, что дорога свободна, торопливо пересек улицу и взбежал по ступенькам банка к человеку в синем мундире, как раз закрывавшему дверь. Несколько долгих секунд тот угрюмо взирал на Тони, потом на часы, стрелки которых не доползли еще целых две минуты до половины четвертого, вздохнул и неохотно открыл дверь, чтобы впустить Тони внутрь. Интерьер являл собой сплошь мореное дерево и бронзу, даже сам воздух был напоен чем-то от девятнадцатого века. Но телефоны все-таки работали, хоть их и приходилось заводить для этого торчащими сбоку рукоятками, и весть о деньгах из выкупа должна была уже разлететься. Не без трепета Тони приблизился к окошку с табличкой "ОБМЕН ВАЛЮТЫ", гадая, что же делать. На паре собственных долларов далеко не уедешь. Но если обменять немного денег из бумажника полковника, есть риск угодить в полицию. Ладно, пусть арестовывают! Может быть, удастся открутиться от обвинений, никому и в голову не придет, что он каким-либо образом связан с террористами. А если его арестуют — что ж, по крайней мере, он окажется недосягаемым для вездесущих кельтских и кубинских убийц. Главное, понаглее!

— Я бы хотел обменять сто американских долларов, — заявил он блеклому существу, заточенному за решеткой кассы. — Нет, две… три сотни.

От изменения суммы тяжесть преступления не меняется.

— Минуточку, если позволите, мне надо кое-что проверить.

Кассир отошел от окошка, чтобы переговорить с коллегой, а сердце Тони тут же вернулось к привычной работе отбойного молотка внутри грудной клетки. Работники банка изучили какой-то лист бумаги, печально покачали над ним головами, затем кассир вернулся. Список похищенных купюр? Кассир был прямо-таки убит горем.

— Вы понимаете, сэр, могут возникнуть осложнения.

— Осложнения? — Тони поймал себя на том, что голос его прозвучал очень тоненько. С чего бы это?

— Вы же знаете, как все обстоит, международные финансы и все такое. Ваш доллар, простите за выражение, скачет вверх и вниз, обычно вниз. Надо в точности знать текущий курс. Он снова упал, — добавил кассир с тщательно скрываемым удовлетворением.

— Как скажете, вот купюры.

Порядком построчив карандашом и быстро что-то подсчитав на карманном калькуляторе, кассир пришел к заключению и начал выкладывать купюры на стойку перед Тони. Он как раз добавлял к ним какие-то монеты, когда его коллега подошел и прошептал ему что-то на ухо, не сводя с Тони ледяного взгляда. Отбойный молоток заработал сверхурочно.

— Извините, сэр, — отнюдь не извиняющимся тоном сказал кассир. — Но он снова упал. — И вытащил несколько купюр из стопки, а остальные снова дотошно пересчитал.

Удалось! Швейцар, увидевший теперь, что Тони человек со средствами, несмотря на убогую одежонку, с улыбкой распахнул для него дверь. Пока Тони был в банке, ветер снова разогнал тучи, так что мокрый тротуар и лужи весело играли солнечными бликами. Как только Тони подошел, девушка в магазине одежды распахнула для него дверь, и Тони окинул взглядом полки и ящики у нее за спиной.

— У вас есть плащи? — поинтересовался он.

Услышав этот вопрос, она приподняла брови — есть ли в Сахаре солнцезащитные очки? — и указала на перегруженную полку.

— У нас богатый выбор плащей, сэр. Какого сорта вы предпочтете?

Эта возможность оттянуть пневмонию и улучшить свой внешний вид была чересчур хороша, чтобы упускать ее. Серый вязаный свитер, — неужели здесь весна? — чистая рубашка с твидовым галстуком под цвет берета, стопка носовых платков и смена белья. С каждой секундой жизнь казалась все привлекательнее.

— Мой багаж потерялся, — растолковал Тони. — Все никак не может меня догнать.

— С моей матерью в Эдинбурге такое тоже случилось.

Благодаря этому доброжелательному сочувствию Тони воспользовался примерочной кабинкой, чтобы переодеться, пока продавщица подсчитывала его покупки. Тони с радостью заплатил, исторгнув купюры из глубин своей водонепроницаемой шерстяной утробы.

— У вас, случаем, нету бритвы, мыла, ну, сами понимаете?

— Тут рядом, в аптеке, там имеется все, что вам необходимо.

— Спасибо за совет. И не могли бы вы мне сказать, может, это звучит смешно, но я как-то утратил счет времени, ну, знаете, понедельник день тяжелый и все такое, но… где я?

— В "Мужской галантерее Эркарт и К°", — отрывисто ответила девушка.

— Нет, я в смысле — в каком городе?

— Кемпбелтаун, Аргилл, — в голосе продавщицы не прозвучало ни единой теплой нотки. Затем, будто спохватившись, уже закрывая дверь, она бросила Тони вслед: — В Шотландии.

Зрачки ее расширились от страха, и она попятилась на шаг, увидев, что Тони придержал дверь ногой. Прижимая бумажный пакет со снятыми вещами к груди, он попытался дружелюбно улыбнуться.

— Я был совершенно уверен, что нахожусь в Шотландии. Я даже приехал сюда на машине с друзьями из Глазго. Но мне надо поторопиться обратно. Вы не могли бы мне сказать, где тут железнодорожная станция?

— Тут нет железной дороги вообще. Герцог Аргиллский никогда не любил поезда. — Она была напугана. — Но есть самолет до Глазго. Дневной рейс вылетает через десять минут.

Как только Тони убрал ногу, дверь закрылась крепко-накрепко.

Самолет! Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но в запасе всего десять минут — где же тут аэропорт? И как туда добраться? Тони принялся лихорадочно озираться и увидел медленно трюхающую в его сторону, будто в ответ на потаенное желание, угловатую черную машину с единственным словом ТАКСИ, сияющим на крыше. Он замахал рукой, и машина аккуратно подкатила к тротуару возле него.

— Вы можете отвезти меня в аэропорт?

Водитель в берете, очень похожем на берет Тони, взглянул на него из дебрей курчавой бороды, сливавшейся с кустистыми бакенбардами. Волосы росли у него даже на скулах. Он несколько раз мигнул глазами, обдумывая этот необычный запрос, и в результате изрек с кажущейся неохотой:

— Так.

— Вы можете довезти меня до туда за десять минут? — Рванув за ручку двери, Тони бросился на заднее сиденье. — Мне надо успеть на самолет до Глазго.

Это потребовало еще некоторых размышлений и, после долгой паузы, водитель произнес:

— Я не даю обещаний, — после чего включил передачу.

Поездка оказалась не очень долгой, и очень хорошо, поскольку годы этого автомобиля уже клонились к закату, и он мчался вдоль по дороге с изумительной скоростью в пятнадцать миль в час; Тони предпочел бы, чтобы в машине был форсированный двигатель, а не хрустальная ваза с цветами в пассажирском отделении. Со степенной величавостью они протрюхали из Кемпбелтауна среди полей вниз по дороге, неуклонно приближавшей их к авиабазе Королевских воздушных сил Макриханиш — и больше никуда. Но эта загадка разрешилась, когда перед самым въездом на базу дорога свернула и обогнула конец посадочной полосы, следуя по стрелкам, указывающим направление на терминал Британских европейских авиалиний. Еще поворот дороги вывел их к светофору, только что переключившемуся на красный свет, и такси затормозило. Десять минут наверняка истекли. Наверное, самолет уже отлетает! Тони постучал по стеклянной перегородке, потом, срывая ногти, приоткрыл ее.

— Поезжайте, я должен успеть на самолет! Тут нет никаких машин.

— Не могу. Не могу ехать на красный. И нет машин, потому что это не дорога. Это перекресток для самолетов.

Надо же, перекресток для самолетов; Шотландия еще не раскрыла всех своих секретов. Но это означает, что самолет улетает.

— Улетает! — вслух вскрикнул Тони. — Я опоздал!

— Нет, только прибывает. Малек припозднился. Порой такое случается.

После этих заверений Тони расслабился, откинувшись на спинку сиденья, прислушиваясь к реву двигателей приближающегося самолета и пребывая в полной готовности увидеть, как такси-левиафан воздушных трасс пролетит поперек дороги, олицетворяя собой восхитительный билет в безопасное место.

Двигатели ревели все громче, и вдруг, не далее как в дюжине футов от машины вперевалочку прокатился урод уродов среди самолетов.

Аэроплан напоминал железнодорожный вагон с крыльями. Бока были идеально плоскими, без малейшего намека на обтекаемость, а трехколесное шасси не убиралось, навечно закрепленное на своем месте. Концы единственного крыла, установленного на крыше вагона, были будто обрублены топором, как и вертикальные плоскости спаренного хвоста. В качестве тщетной попытки украсить это безобразие бока самолета были разрисованы обрывками британского флага. Весь этот невероятный аппарат, смахивавший на изделие из коробки от кукурузных хлопьев, приводили в движение два крохотных моторчика, трудолюбиво и шумно вращавшие пропеллеры. Это явление проковыляло прочь, и светофор переключился на зеленый.

— Что… что это? — хрипло спросил Тони.

Водитель, явно слышавший этот вопрос уже не однажды, причем заданный именно таким же тоном, угрюмо кивнул.

— Это называется короткий авиалайнер, но местные кличут его по-всякому. Вмещает пятнадцать пассажиров или двенадцать с багажом. Раньше отсюдова до Глазго летал большой красивый "Трайдент". Ох! Забрали, англичаны-то, и всучили вот это.

Он произнес слово "англичане", будто ругательство — наверно, таковым оно в этих краях и является. Тони подумал было, что водитель тоже может принадлежать к подпольной националистической группировке, но выбросил эту мысль из головы. Они подкатили к небольшому деревянному строению терминала одновременно с самолетом. Торопливо уплатив таксисту, Тони ринулся к кассе.

— Вам повезло, сэр, — сказала очаровательная кассирша: сплошь зеленые глаза, рыжие волосы, веснушки и жизнерадостная улыбка. — Осталось только одно место. Надеюсь, у вас нет багажа? — Ее улыбка угасла, а бровки слегка нахмурились. Помня предупреждение, Тони сказал, что нет, помахав бумажным пакетом со всеми своими пожитками. Улыбка вернулась, Тони получил билет и присоединился к веренице остальных пассажиров у выхода, ведущего на посадку.

Все это сильно смахивало на путешествие в крылатом дилижансе. Приехавшие пассажиры выбирались из самолета — кажется, чуточку торопливо сходя по ступенькам на внутренней стороне двери, откидывавшейся вниз на веревках. Стюард, затянувший ремешок своей форменной фуражки под подбородком, чтобы ее не унесло арктическим ветром, внезапно выскочил ниоткуда, прошел к плоской корме самолета, где у курьерского вагона располагалось бы багажное отделение — и открыл дверь багажного отделения. Затем отправляющихся пассажиров жестом пригласили проходить, и Тони поспешно зашагал вместе с остальными. В конце концов, эта колымага успешно добралась сюда из Глазго — значит, следует полагать, может вернуться тем же манером.

Его усадили у иллюминатора; Тони принялся гадать, стоит ли смотреть из него, или подобное скажется на нервной системе чересчур пагубно. Пристегивая ремень, он прижал пакет с вещами к себе. Диспетчер наземной службы забрался в самолет и передал стопку бумаг пилоту, явственно видневшемуся за отдернутым занавесом всего в нескольких футах перед Тони, а также передал ему радостную весть, что багажное отделение закрыто.

Вот оно, момент истины. Двигатели взревели, жутко завибрировав. Диспетчер покинул самолет и начал было закрывать дверь, но тут же открыл снова. Ему пришлось кричать во все горло, чтобы перекрыть шум:

— Здесь ли мистер Дункан Макмиллан?

Сосед Тони по сиденью — строгий мужчина в строгом черном костюме — обернулся и, что-то проворчав, покинул самолет. Но вернулся довольно быстро, дверь за ним закрылась, и он снова сел рядом с Тони, глазевшим через иллюминатор на траву, неистово метавшуюся под хлестким ветром.

И лишь когда самолет начал выруливать на взлетную полосу, Тони обернулся, чтобы взглянуть на соседа, и увидел, что строгий Дункан Макмиллан все-таки не вернулся. На его месте сидел Вилли — очкарик из дома в Каррадейле.

9

Если бы не привязной ремень, Тони взвился бы под потолок. Но вместо этого он лишь затрясся и начал метаться на месте, недоверчиво таращась на человека, лишь улыбнувшегося ему в ответ.

— Меня зовут Вилли Фрейзер, если вы не забыли, мы уже встречались однажды. — Он кивнул, будто подтверждая ответное молчание. — А вас зовут Антони Хоукин, полагаю. Посмотрите сюда, какое чудесное зрелище, идеальный день для полета.

Пока внимание Тони было поглощено соседом, двигатели самолета зажужжали, как безумные пчелы, и неуклонно потащили самолет в воздух. Шиферные кровли и синяя гавань Кемпбелтауна заскользили под крыльями энергично карабкающегося вверх самолета. Как только он над проливом, в поле зрения вплыл скалистый остров.

— Арран, — пояснил Вилли, заметив интерес Тони. — Весьма изрезанный ландшафт. Тамошний высочайший пик Гоут-Фелл достигает в высоту почти трех тысяч футов. Большая часть Шотландии похожа на него. — Откашлявшись, он процитировал: — "О, Каледония! Суровая и дикая", конечно, это сэр Вальтер Скотт. "Край бурых пустошей и серых гор, зеленых рощ и голубых озер". У нас чудесная страна, мистер Хоукин, так что, надеюсь, вы не попытаетесь сделать ничего такого, чтобы навредить ей.

— Я? Единственное, чего я хочу от Шотландии — просто покинуть ее. Я вовсе не рвался в Шотландию — равно как и в Англию, если уж на то пошло.

— Прискорбно слышать. Шотландия — весьма пристойный край, если знать его получше. Я с удовольствием посвящу вас в его историю, когда мы вернемся.

— И не уговаривайте, Фрейзер. Я направляюсь в Лондон и, держу пари, из Глазго самолеты летают туда то и дело.

— Совершенно верно. Но почту своим прискорбным долгом поведать вам, что вы не сядете ни на один из них. Там нас будет ждать автомобиль, и сегодня же вечером мы вернемся.

— Вы не заставите меня!

— Я?! Ох, нет. Моя епархия — слова, а не дела. Но нас будет ждать малек побольше парней. Я просто пришел сказать вам, чтоб вы не делали никаких глупостей.

— Очень мило с вашей стороны. — Тони поглядел из окна, за которым теперь виднелись одни лишь нескончаемые тучи. По стеклу забарабанил дождь. — В толк не возьму, зачем я вам нужен.

Вилли сухо хмыкнул.

— У вас, оказывается, есть чувство юмора. Но увы, ваш друг полковник с длинным именем сказал нам все. Он оказался весьма словоохотлив.

— Хуарес-Седоньо? — Вилли кивнул. — Он не сказал вам заодно, что вместе со своими мордоворотами похитил меня и силком заставил приехать в Шотландию?

— Он это изложил не совсем так. Как ни крути, масса свидетелей видели, как вы вдвоем разгуливали и выпивали вместе в Каррадейле. Теперь нам известно, что вы участвовали в заговоре с самого начала и также знали, как сбыть деньги…

— Он лжет! Или рехнулся… Или и то, и другое.

— Ой ли? Он сказал, что у вас часть денег из выкупа, и нам известно, что вы сегодня обменяли толику.

Рука Тони невольно метнулась к карману под бдительным взором Вилли. Тони зло отдернул ее.

— Это неправда. Вернее, не все правда. Я могу все объяснить.

— Мы надеемся, что вы все объясните, мистер Хоукин, как только мы вернемся.

— Я не поеду.

— Будет очень жаль, 6если вы не передумаете. Я не люблю насилия, поскольку я сам человек незлобивый. Но бывают времена, когда приходится прибегать к силе, цель оправдывает средства, и сейчас как раз один из тех случаев.

— О, вовсе нет. — Тони ухватился за подлокотники, когда самолет затрясся среди туч, как на припадочный. — Нет никакой цели — только средства. А ваши средства весьма грязны — сперва захват самолета, затем убийство.

— Я сожалею об этом ничуть не меньше вашего. Это все деяния Ангуса Макферсона, он был человеком злобным и кровожадным, да упокой Господь его душу. Кубинец погиб лишь в силу несчастного случая. Но многие люди отдали жизнь за Шотландию, и еще многие погибнут в будущем. С 1746 года наша страна оккупирована, находится под контролем иноземного правительства, это самая долгая оккупация в мировой истории. Но теперь мы начали давать отпор, и ни вы, и никто другой не сможет встать на нашем пути.

Грудь его порывисто вздымалась, очки запотели. Вилли снял их — взгляд его оказался удивительно кротким вопреки пламенной прокламации — и принялся протирать их носовым платком. Голос пилота громко проскрежетал через громкоговоритель:

— Мы вышли на заданную высоту тринадцать тысяч футов. Пожалуйста, не расстегивайте привязные ремни, потому что мы заходим на посадку в аэропорт Глазго.

Тони бросил взгляд на часы. Удивительно, пятнадцать минут карабкались на эту головокружительную высоту — и уже начали заход на посадку. В разрывах туч мелькали клочки земли, все ближе и ближе. И Тони принялся ломать голову, как выпутаться из этой передряги. Шотландцы захватили полковника — значит, его все-таки не было в "Фольксвагене" — и наверняка подвергли его допросу. А полковник врал как по писанному, постаравшись впутать в дело всех, кроме себя. Его готовность к сотрудничеству была фальшивой насквозь, а Тони ни капельки не хотел подвергаться перекрестному допросу объединенных шотландско-кубинских сил. Дома под крылом накренились, и самолет резко потерял высоту. Перед глазами промелькнула длинная посадочная полоса, самолет низринулся ей навстречу, взбрыкивая и вздрагивая от порывов ветра. Тони понял, что настал последний миг. Вот угораздило, умереть так далеко от родины!

Энергичными контрмерами пилот удержал небесный лайнер в небесах, приподняв крыло, пытавшееся вспахать землю, и заставив скачущую машину подчиниться воле человека. Последнее усилие плюхнуло ее на посадочную полосу в приемлемо горизонтальном положении, и колеса коснулись бетона. Остановленные и пущенные на реверс пропеллеры тут же затормозили самолет, медленно покативший к терминалу. Снова пошел дождь. Тони понял, что надо делать. Пока окружающие деловито расстегивали ремни, посреди суеты и сутолоки высадки, Тони втолкнул свой бумажник в промежуток между подушками сиденья.

Стюард в форменном мундире распахнул дверь и повел стайку пассажиров по вымытому дождем бетону к воротам прибытия. Тони сдерживал шаг изо всех сил, стараясь идти как можно медленнее, всем нутром чувствуя, как маячит сбоку Вилли, и пристально изучая планировку аэропорта. Терминал находится справа, от него тянется приподнятый крытый переход. С обеих сторон через равные интервалы идут лестницы; пассажиров ведут к ближайшей, обозначенной номером семь. Вероятно, выход наверху, в переходе, а у выхода наверняка ждут мускулистые друзья Вилли. Так что сейчас надо первым делом уклониться от выхода и этих никчемных патриотов.

Остальные торопились покинуть моросящий дождь, а Тони специально придерживал шаг и ухитрился пройти в дверь последним, стюард шагал по лестнице по пятам за ним. У вершины лестницы находился зал ожидания, билетная стойка, работники аэродромных служб и гудящая толпа за барьером. Дальше нельзя.

— Пропал, — сказал Тони, — хлопая себя по бедру и поворачиваясь к стюарду. — Бумажник пропал. Должно быть, выпал из кармана на самолете.

— Вы уверены, сэр?

— Определенно. Он был при мне во время полета. Должно быть, я сунул его в карман недостаточно глубоко. Я схожу поищу. — Оборачиваясь к лестнице, он почувствовал, как Вилли дергается туда-сюда у его бока; Тони лучезарно улыбнулся ему.

— Нет смысла нам обоим мокнуть под дождем, а, Вилли? Просто подожди здесь, пока я с ним вернусь.

Старший из работников аэропорта выслушал все это и кивнул в знак согласия.

— Ступай с джентльменом, Дональд, и помоги ему найти бумажник.

Вилли раскрыл было рот, чтобы запротестовать, но сказать ему было, в общем-то, нечего. Он был теоретиком, а не практиком, и не умел ничего придумывать на ходу. Тони задумчиво махнул ему и снова повернулся к лестнице. Этап номер один.

— А у вас тут всегда идет дождь? — поинтересовался он, спеша обратно к самолету.

— Так, — ответил Дональд, потом задумался. — То есть, когда не светит солнце. — Не следует отпугивать туристов. — Вы помните, на каком сиденье сидели?

Тони указал через открытую дверь.

— Вон то, передний ряд, справа у окна.

Дональд вскарабкался в самолет, ощупал сиденье и добыл бумажник.

— Вот он, никуда не денется, как дождь.

Пока они шагали обратно к выходу, Тони небрежно осведомился:

— А все эти остальные ворота тоже ведут к выходу?

— Так.

— А нельзя ли мне воспользоваться следующими? Они поближе к терминалу.

— Извините. Выход для этого рейса здесь.

— Я бы предпочел воспользоваться другим, никто не будет против.

— Это не тот выход, извините.

Крепкая ладонь легла Тони на поясницу, вежливо, но неуклонно направляя его к ожидающей двери. Тони распахнул руки, и пакет с вещами, подхваченный ветром, полетел в сторону Северного полюса. Тони сделал попытку перехватить его, но сумел промахнуться. пакет покатился по влажному бетону, бумага разорвалась, когда Тони сделал нерешительный шаг вслед за ним. У его сторожевого пса рефлексы были гораздо лучше, и он рванулся вперед, схватившись за бумажный мешок. Оба находились под переходом, вне поля зрения находящихся наверху. Тони развернулся и во весь дух бросился к следующему выходу.

Он едва успел одолеть полпути, когда сзади послышались гневные вопли и топот ног. Звукоизоляция не позволит находящимся наверху услышать это, так что надо всего-навсего не подпускать преследователя. Страх окрылил ноги Тони, он рывком распахнул дверь и тяжело затопал вверх по ступеням. Стойка наверху была абсолютно пуста, и Тони замедлил аллюр до быстрой ходьбы. Выходя через воротца, с огромной радостью увидел, что полпа у выхода номер семь повернута к нему спинами.

Но через миг ситуация изменилась. Разгневанный и ревущий преследователь вбежал сквозь дверь, и все головы тотчас же повернулись, как по команде. Сделав глубокий вдох, Тони рванул прочь по коридору. В его сторону шагали какие-то пассажиры, и он запетлял между ними, как на слаломе, грациозно как лань перескочив баррикаду чемоданов. Лишь единожды он рискнул бросить взгляд через плечо, уже распахивая дверь, ведущую в зал ожидания.

Дональд отказался от преследования — видимо, осознав, что в здании аэропорта преступление Тони перестает быть преступлением. Зато остальные не разделяли его мнения. Два крепко сложенных молодчика с топотом мчались следом за ним, а чуть подальше пыхтел Вилли. Ходу!

Через зал ожидания, бросая торопливые взгляды на стойки и магазинчики, впереди широкая лестница. Вниз, перескакивая по две ступеньки кряду, столкновение с большим псом на поводке. Пес флегматично заморгал, Тони свалился, проскользил по полу, перекатился через спину и вскарабкался на ноги.

— Извините, — бросил вытаращившемуся владельцу пса и всем телом ринулся на стеклянные двери, ведущие на улицу. И тут — благословенное зрелище, как спасательный катер для утопающего — ожидающее у обочины такси. Из последних сил Тони нырнул внутрь, и захлопнул за собой дверь.

— Глазго, — шумно выдохнул он. — На Центральную станцию. — Единственное известное ему место в городе.

Водитель неспешно завел двигатель, и включил передачу в тот самый миг, когда двое преследователей ринулись следом. Неловкими пальцами пошарив по двери, Тони ухитрился нажать кнопку запора в тот самый миг, когда они рванули за ручку дверцы.

— Шурин! — крикнул Тони в какой-то маниакальной вспышке вдохновения. — Думает, будто я дурно поступил с его сестренкой.

Такси медленно отъехало, водитель покивал головой: слова Тони явно задели какие-то чувствительные струны его души.

— Вам бы познакомиться с моими дерьмовыми шуринами, — угрюмо буркнул он.

Сквозь заднее стекло открывалось весьма приятное зрелище. Двое молодчиков пробежали несколько футов и остановились, потрясая кулаками вслед машине. К ним присоединился спотыкающийся от усталости Вилли, и один из громил поддерживал его, пока они совещались. Последний раз Тони увидел их, когда они взмахами подзывали следующее такси в очереди.

— Они преследуют нас на такси, — сообщил Тони. — Вы можете что-нибудь предпринять? У меня в запасе лишних пять фунтов, способные дать пищу вашей смекалке.

Водитель выжал акселератор до упора, и автомобиль рванул вперед.

— Шурины, — пророкотал он с остервенением, объединив всех шуринов, деверей и свояков мира в единую шайку, воплощающую в себе мировое зло. — Я просто сверну здесь, когда они не будут меня здесь видеть, и снова вернусь к въезду. Тогда мы окажемся позади, а не впереди, а им и невдомек будет.

План простой и мастерский. Тони мало-помалу отдышался, когда они в некотором отдалении последовали за другим такси, отъехавшим от аэропорта. Оно рванулось вперед по шоссе М8 в сторону Глазго, а они последовали чуть помедленней, пока не затерялись среди машин. Водитель радостно хмыкнув себе под нос, будто осуществил некую тайную месть, покинул шоссе еще до въезда а город, и больше они другое такси не видели.

Вместе с усталостью уходил и восторг Тони. Итак, он ускользнул. Ну так что ж? Он все еще в Шотландии, углубляется в чужой город, а всякий прохожий может здесь обратиться против него. Скрывающийся от закона, удирающий от кубинских палачей и шотландских убийц, небритый и усталый. Что же делать? Вернуться в аэропорт и полететь самолетом? Нет, это означало бы снова встать лицом к лицу с разгневанным Дональдом и законом, наверняка искоса поглядевшим на его галоп через аэропорт. Залечь на дно в Глазго, в каком-нибудь отеле? Неразумно, это только оттянет момент, когда придется выйти, позволив преследователям затянуть петлю потуже. Сейчас он в бегах, и надо бежать дальше, стараясь держаться на несколько шагов впереди. Итак, станция. Сесть на поезд и улизнуть.

Утвердившись в этом решении, он попытался расслабиться и немного отдохнуть на сиденье такси, пробиравшегося среди вечерней уличной сутолоки. Желудок, не знавший крохи пищи уже добрых двенадцать часов, посылал отчаянные призывы, заявляя, что пребывает на грани голодной смерти. Тони строго осадил его, старательно игнорируя манящий зов мелькавших за окнами ресторанов. Первым делом бежать, а еда подождет. Впереди замаячила знакомая громада Центральной станции, Тони отсчитал фунтовые банкноты, щедро уплатил загодя, еще до того, как счетчик был выключен, и помчался на станцию, едва такси остановилось. При виде табло отправлений ему пришлось немного помучиться, пересчитывая часы больше двенадцати в двенадцатичасовую шкалу, когда рядом остановился одутловатый мужчина, тоже принявшийся изучать табло.

— Вам было бы куда разумнее пойти со мной, мистер Хоукин, — вполголоса проронил мужчина.

Тони пришлось взять нервы в кулак, чтобы не подскочить на месте и не бросится улепетывать снова. Вместо этого он поспешил ко входу на перрон, откуда отправлялся лондонский поезд; до отправки оставалось еще десять минут. Конечно, они предупредили, чтобы на всех станциях его высматривали не головорезы, а искренне верующие. Но головорезы скоро поспеют и сюда.

— Билет, — потребовал кондуктор у входа на перрон, поднимая свой компостер и в надежде щелкая им перед носом у Тони.

— Я куплю его в поезде.

Надежда вспыхнула в его душе, но ее тут же погасили ведром холодной воды.

— Билетная касса вон там, сэр. Следующий. — Кондуктор принялся выбивать дырочки в картонных прямоугольничках, предъявляемых спешащими мимо пассажирами.

Что делать? В каком-то оцепенении Тони побрел прочь, чувствуя как сжимается вокруг кольцо врагов. Когда он проходил мимо цветочницы с плетеной корзинкой, та подалась вперед и прошипела вокруг своего единственного переднего зуба:

— За тобой придут, Хоукин.

Это уж чересчур! Он ринулся к окошечку кассы.

— Дайте мне билет до Лондона.

— Простой или обратный? — Увидев недоуменное выражение Тони, кассир, наверняка привычный к придурковатым иностранцам, тут же перевел: — В один конец или туда и обратно? — Мимолетный взгляд на небритую челюсть и одежду Тони. — Второй класс. — На сей счет никаких вопросов.

— В один конец, простой, да.

Тони уплатил, отошел с билетом в руке, поглядел на поезда, и в душе его вновь забрезжила надежда. Если попытаться сесть на лондонский поезд, тут уж преследователи наверняка будут встречать его, когда тот придет к месту назначения. А что ж еще делать? На соседнем пути стоял поезд, отправлявшийся в Эдинбург — согласно табло, через одну минуту. На платформе уже звучали гудки, хлопали двери, кондуктор положил руку на калитку входа. Какой-то опоздавший дал Тони необходимую подсказку. Он бросился вперед, размахивая билетом — и кондуктор махнул рукой, позволяя пройти. Нет времени на доброе старое щелк-щелк.

А разве все размахиваемые билеты не похожи, как две капли воды?

Неспешно шагая враскачку, как Тони надеялся, излучая ауру расслабленности и покоя, он направился к лондонскому поезду. Остальные пассажиры проталкивались вперед, поскольку он не торопился; но уголками глаз Тони следил за соседней калиткой с предельной сосредоточенностью. Прозвучал еще гудок, кондуктор бросил взгляд через плечо и начал закрывать барьер.

— Мой поезд! — вскрикнул Тони, проталкиваясь к нему и размахивая билетом.

— Слишком поздно, — строго бросил кондуктор, но позволил ему пройти. А поезд уже тронулся. Тони побежал. Поравнявшись с последним вагоном, он принялся гадать, как же быть дальше, как тут открывается дверь? Он уже начал уставать, а поезд все набирал ход.

Тут дверь распахнулась, и широкое черное лицо поглядело на него, не менее черная ладонь сграбастала его руку, с силой рванула к себе, и дверь за ними захлопнулась. Прозвучал гудок поезда, набравшего скорость и ринувшегося прочь от станции.

— Спасибо, — пропыхтел Тони своему спасителю.

— Пустяк, чувак, пустяк.

Тони рухнул на сиденье напротив чернокожего, благожелательно улыбнувшегося ему. Пальто на нем было потрепанное, ботинки обтерханные; на коленях уютно покоился измятый бумажный сверток. Щедрая улыбка озарила его лицо, растянувшись пониже широкого сломанного носа, достаточно широкого с самого начала, а теперь покрывшего добрую половину лица. С заговорщицким видом негр оглянулся, чтобы убедиться, что в купе пусто, что и подтвердилось, затем с гордостью продемонстрировал янтарную бутылку с длинным горлышком, спрятанную в пакете.

— Настоящий ямайский ром, прямиком с родины. Хлебни, вмиг полегчает.

— С удовольствием, — пропыхтел Тони, беря бутылку, и порядком отхлебнул из нее; жидкость прожгла тропу радости прямиком по ссохшемуся пищеводу. Новоприобретенный друг сочувственно покивал и тоже сделал изрядный глоток, после чего, смакуя, облизнул губы. Затарахтела дверь купе, отодвинутая кондуктором, и бутылка мгновенно исчезла.

— Билеты.

Компостер щелкнул раз, затем кондуктор обернулся к Тони, взял протянутый билет и оценивающе взглянул на него.

— Это билет до Лондона, а вы на эдинбургском поезде.

— Должно быть, перепутал.

— В нашем поезде этот билет недействителен, но вы можете пересесть в Эдинбурге. Но вам нужен билет, чтобы добраться туда.

— Я могу приобрести у вас, не так ли?

Разумеется, ответ был утвердительным, кондуктор извлек из кармана бланки и билеты, трудолюбиво проделал вычисления, принял деньги и вернул квитанцию. Уплатив требуемую сумму, Тони спрятал билет в карман и с облегчением посмотрел на закрывшуюся дверь.

— Я ж вижу, что ты американец, — сказал его попутчик. — А это и мой уголок мира, выпьем за это. — Они выпили. — Тедди Бьюкенен, — добавил он, улыбаясь будто в благословение.

— Что? О, да, я… Джордж Вашинг. — Тони сумел проглотить "тон". Да, имя достаточно американское; а что тут еще придумаешь?

— Рад познакомиться, Джордж. Я люблю потолковать, выпить с чуваком, от этого поездка куда быстрее. Тутошние люди не как в Ямайке, не любят этого. Вот.

И вот последовал глоток жидкого огня. Голова Тони пошла кругом от удара практически чистого спирта по пустому желудку. Еда поправила бы положение, да-да, еда, давным-давно пора подкрепиться.

— В этом поезде можно что-нибудь съесть?

Тедди утвердительно кивнул.

— Отличный вагон-ресторан, я тебе покажу. Я езжу тут каждую субботу, повидать жену приятеля, она в больнице в Глазго. Я говорю с ней, веселю ее, иной раз даю капельку рома, когда медсестра не путается под ногами. Жизнь хороша, если ты счастлив, правда?

Кивнув, Тони едва удержался, чтобы не икнуть, когда они затопали по коридору. Жизнь определенно хороша, когда ее озаряет такое улыбающееся лицо; Тони уже почувствовал себя лучше. В будущем замаячил Эдинбург, и прибудет он туда довольно скоро. Но эту проблему надо будет решать по прибытии, заодно с проблемой группы встречающих, с которыми лучше не встречаться, наверняка ожидающих его на станции. Сперва поесть, проблемы на потом! В этом отношении ему повезло, потому что вагон-ресторан оказался весьма цивилизованным заведением, с культурными столиками и своеобразным камбузом посредине, где распределяли замечательные вещи всяческого рода. Кофе и свежезаваренный чай, пакеты с пирожками и пирогами, сэндвичи и картофель-фри. Батареи крепких напитков, безграничное разнообразие спиртных и безалкогольных напитков в банках.

— Сэндвичи? — с надеждой поинтересовался Тони.

— Сыр с помидорами, яйца с кресс-салатом, ветчина, лосось.

— Да.

— Простите?

— По одному каждого вида. И то же самое для моего друга. — Тони отмахнулся от протестов. — В одиночку кусок в горло не идет. И пиво.

С полными охапками пищи они отыскали пустой столик, где тут же перешли к делу. Тэдди, не менее серьезный едок, чем изголодавшийся Тони, ел свои припасы с большим вкусом. Тарелки опустели чрезвычайно быстро, и Тони сходил за виски, чтобы поспособствовать пищеварению. Виски было разлито в крохотные бутылочки, так что он купил порядочный запас, чтобы не бегать взад-вперед.

— У тебя теплое сердце, — провозгласил Тэдди. — Так что выпьем за него. Очень жаль, что мы скоро будем в Эдинбурге, и конец такой доброй вечеринке.

Эдинбург! Тони как-то выбросил это обстоятельство из памяти, чтобы предаться минутным удовольствиям; он упал духом, лицо его вытянулось. Что делать?

— Ты хорошо знаешь город?

— Я там почти два года. Зимы ужасно длинные. Но весной маленько получше.

— Станция, куда мы прибываем, большая? В смысле, если кто-то не хочет встретить кого-то еще на этой станции, есть ли там дополнительный выход или что-то вроде того?

— Я понял в что же миг, как тебя увидал, что ты драпаешь от полиции.

— Нет, вообще-то…

Тэдди прижал громадный палец к губам в знак молчания, издав звук "тс-тс".

— Моя мамуля всегда говорила мне, что чего не видит глаз, о том не скорбит сердце. По-моему, тоже и про ухо, что не слышит. Лягаши будут ждать тебя?

— Нет, не полиция, гарантирую. Просто кое-какие люди, которых я не хочу встречать.

Тони осушил бутылочку виски без отрыва, чтобы дать смазку своим мыслям, сморщился и возвел глаза к небу в поисках вдохновения.

— Никакого заднего прохода, все проходят барьер, чтобы сдать билеты. Думаю, твои друзья будут ждать там. Оттуда много путей, но они все едино последуют. Можешь взять мотор?

— Они могут увязаться следом.

— Моторы скверная идея, да и дорогая. — Виски не пробудило никаких новых идей, так что Тэдди плеснул себе в стакан немного рому, теплой родной стимуляции из более благословенных краев. — Итак, есть, она самая, идея. Там есть гостиница прямо на макушке станции, "Северо-британский отель", а прямиком напротив поездов — коридор, что ведет к частному лифту, подымающемуся в гостиницу. Длинный спокойный коридор, сворачивает за угол. Ты просто садишься в лифт до гостиницы, выходишь на Принс-стрит и пошел. Пока они обегут кругом, тебя и след простыл.

— Но что им помешает войти со мной в лифт?

— Я, — тепло улыбнувшись, Тэдди сжал черный кулак размером с суповую миску. — Я человек мирный, но не люблю глядеть, как моих друзей утюжат.

— Я не могу просить тебя о подобном.

— Ты не просишь, я сам предложил, насколько помню. Их будет больше, чем пять?

— Сомневаюсь, один или два от силы, но…

— Что ж это будет забавно. Значит не надо драться. Просто поговорю с ними по-доброму чуток, пока лифт не уйдет.

Тони протестовал, но тщетно. В мире Тэдде друг — это друг, новый или старый, а для чего ж еще нужны друзья, если не для того, чтобы помогать друг другу? Он нахмурился лишь тогда, когда Тони упомянул о деньгах.

— Ну, Джордж, с чего это ты вдруг такое базаришь?

— Нет, не для тебя… Я думал о… жене твоего друга, — торопливо сымпровизировал Тони; улыбка Тэдди тотчас же вернулась. — Если ты хочешь помочь мне, почему я не могу помочь ей? Если ты дашь ей десять-двадцать фунтов от меня, держу пари, есть масса вещей, на которые она может их потратить.

— Ты вовсю прав. Мой друг работает всего на полставки на верфи, тут особо не зажиреешь. Она будет рада.

Купюры исчезли. Выпили за дружбу. За окнами мелькали темные пейзажи, время от времени оживляемые огнями одинокого дома или машины на дороге. Вскоре дома начали кучковаться, появились уличные фонари, развернулись пригороды большого города. Поезд прогрохотал по стрелкам и замедлился, мотаясь из стороны в сторону.

— Въезжаем на станцию Вейверли, — объявил Тэдди, приканчивая последнюю бутылочку. — Ты должен повидать меня снова, ежели когда вернешься в Эдинбург… Дай-ка я тебе дам свой адресок. — Он записал адрес, медленно и тщательно, на одной из салфеток, и Тони спрятал ее в карман. — Давай не будем торопиться. Все, кто пользуется гостиничным лифтом, приезжают первым классом, а нам надо, чтобы они очистили дорогу.

Они оказались в числе последних пассажиров, покинувших поезд. Сдавая билет, Тони обшаривал взглядом толпу. Быть может, нет никакого комитета по встрече? Не может этого быть. Когда они пересекали станцию, держась поодаль от основной толпы пассажиров, трое мужчин, одетых в одинаковые плащи, небрежной походкой зашагали следом.

— Твои друзья? — поинтересовался Тэдди, жизнерадостно ткнув пальцем в их строну. Тони кивнул. — Никаких проблем — развлечение выйдет на славу.

Коренатый уроженец Ямайки имел несколько иные представления о развлечениях, чем Тони. Они вошли в переход, ярко украшенный железнодорожными фресками, с поворотом у дальнего конца.

— Лады, — объявил Тэдди, беря Тони за руку. — Был рад познакомиться, иначе поездка на поезде была б долгой и скучной.

Он слегка пожал Тони руку, от чего у Тони тут же онемели пальцы, похлопал его по плечу, отправляя вперед, после чего бережно поставил свой драгоценный пакет у стены, чтобы тот как-нибудь не пострадал, после чего обернулся лицом к преследователям.

— Беги, — сказал он, и Тони послушался.

Последнее, что Тони видел, сворачивая за угол, это массивную фигуру человека, уткнувшего кулаки в бедра и широко расставившего ноги, преграждая дорогу мчащимся головорезам.

Конечно, лифта на месте не оказалось, хотя серебристо-седая женщина с легким оттенком голубизны на кончиках волос и носа, дожидалась перед закрытой дверью. Из-за угла донеслись громкие голоса — сначала возмущенные протесты, затем мягкое, но непреклонное возражение. Женщина с испуганным видом ткнула в кнопку. Тони, насвистывая, любовался настенными росписями, не замечая ничего. Послышалось шарканье ног и резкие шлепки. Пошла в ход неделикатная речь. Двери лифта открылись, женщина ринулась внутрь, Тони за ней по пятам. Оба одновременно ткнули в кнопку ВЕСТИБЮЛЬ; послышался рев боли, быстро стихший вдали, за закрывшимися дверьми. В медленно поднимающемся лифте царило замкнутое молчание. Тэдди с лихвой сдержал свое слово. Но дальше-то что?

Не терять времени, все, что угодно, только бы не терять времени. До сих пор Тони представлял себе лишь один способ бегства: выйти из отеля и затеряться в субботней вечерней сутолоке. Однако в вестибюле ни малейшего намека на толпу. Тепло поблескивающие деревянные панели, ковры под ногами, где-то неподалеку играет струнный квартет. Попутчица по лифту свернула налево, так что Тони повернул направо, к замаячившей вдали двери-вертушке. Главное — не подпускать преследователей. Вниз по коридору, мимо парикмахерской, все еще открытой, дела идут ни шатко, ни валко, сам парикмахер стоит у двери, с надеждой поглядывая на проходящих. Тони придержал шаг, заглянул, поразмыслил. Парикмахер, не способный заняться собой из-за сверкающей лысины, принял колебания за реальный интерес и зазывно поманил Тони внутрь.

— Вы следующий, сэр, — как будто Тони стоял первым в бесконечной очереди, протянувшейся за горизонт. Может, рискнуть?

— Мне нужно побриться?

— Весьма и весьма, сэр.

А почему бы и нет! Тони сложил плащ и берет на стуле, чтобы их не было видно из дверей, невзирая на попытки парикмахера повесить их, и рысцой припустил к креслу. Ноги на подставку, полосатую простынь вокруг шеи, мгновение тревожного ожидания, и наконец лицо покрыто пышной пеной. После этого Тони ощутил безмерное облегчение. И вскоре испытал острейшее удовольствие, увидев, когда парикмахер отступил в сторонку подточить бритву, как один из троицы дюжих молодцев со станции промчался по коридору, держась за челюсть и прихрамывая, уделив парикмахерской лишь мимолетный взгляд на ходу. Удалось!

К восторгу парикмахера, Тони воспользовался всеми услугами, которые предлагало заведение; грязевая маска для смягчения раздражения после бритья, стрижка и укладка, массаж скальпа вибратором. На все это ушло порядком времени. Парикмахер уловил праздный настрой Тони и, подровняв ему брови и срезав пару волосков с носа, смог лишь отступить на несколько шагов и вздохнуть, исчерпав все свои ресурсы. Оставалось только почистить одежду; он сделал из этого настоящее представление и принял плату, как справедливое вознаграждение за труды.

Но и Тони времени в кресле зря не терял. Он раздумывал, отвергая один план за другим, пока наконец не нашел выглядевший самым удовлетворительным. Поскольку уловка с парикмахерской сработала так удачно, преследователей отсюда как ветром сдуло. Пожалуй, разумнее всего оставаться здесь же, в отеле наверху. Ошеломительная усталость подкинула еще аргумент в пользу этого предложения. В новой одежде и цирюльничьем великолепии он выглядит достаточно опрятно для этой роли. Проскользнуть наверх под фальшивым именем, лечь на дно до утра, — а после подумать, как улизнуть в Лондон. Безопасное логово в данный момент — слишком большая роскошь, чтобы отказываться от него. Оно придется очень кстати.

Молодой, скучающий клерк, устало покивал, когда Тони спросил номер.

— У вас есть броня, сэр?

— Нет, планы изменились, ночку переночевать, сами знаете, как это бывает…

— Думаю, мы можем вас поселить. Одноместный с ванной на одну ночь. Вы не будете любезны заполнить формуляр?

Успех! Нацелив ручку на бланк, Тони гадал, как бы подкорректировать старину Джорджа Вашинга для регистрации, когда в его раздумья ворвался голос клерка:

— Будьте любезны, ваш паспорт…

10

— Паспорт, паспорт? — поцарапанная пластинка с голосом попугая.

— Да, сэр. Видите, здесь в регистрационной форме есть графа для номера паспорта. По закону все иностранцы должны указывать номера своих паспортов.

И тут в памяти Тони неистовой волной взмыли воспоминания о бескрайних просторах Империи, о тесных связях Содружества.

— Но я вовсе не иностранец, не совсем иностранец. Канадец. — Сцены из военных фильмов, виденных недавно по телевизору, замелькали перед глазами. — Не спрашивали же вы паспорта у старых приятелей, когда мы навещали вас после налета на Дьепп.

Он принялся лихорадочно строчить на бланке. Французский канадец, вот оно как, легкая поправка. Жан Огюст Доминик Энгр — имя заученное для экзамена по истории искусства настолько давно, что покрылось прахом, собственный вашингтонский адрес за отсутствием лучшего, Квебек, Канада. Правильно ли он написал "Квебек"? Слишком поздно тревожиться; он широким жестом подвинул бланк обратно через стойку.

Появился ключ, победа на его стороне, сражение при Дьеппе оказалось победоносным даже спустя столько лет.

— Десять фунтов, двадцать пять с завтраком. Имеется ли у вас багаж, мистер Эн-гир?

— Нет. Поэтому, полагаю, вы не будете против, если я уплачу вперед?

Не последовало ни малейших возражений. Замшелый коридорный, явно разменявший восьмой десяток, явился, чтобы сграбастать ключ и зашаркать налево. В нужном месте он отпер дверь, включил свет, распахнул окно, задернул шторы и проделал остальные традиционные манипуляции, напоминающие гостям о присутствии коридорных, живущих на чаевые. Тони извлек монеты.

— Вы не знаете, будут ли поезда до Лондона завтра утром?

— У главного портье есть расписание.

— Я малость подустал, чтобы идти к старшему портье. Правду говоря, очень устал. Если я дам вам немного денег — как по-вашему, вы могли бы выяснить, когда идет поезд, купить мне билет и принести утром? — Зашелестели купюры. — Это для вас.

С какой стати он заказал билет, когда один уже есть? Должно быть, с устатку.

— Конечно, первым классом, сэр? Простой?

— Конечно. Конечно.

Как только средства бегства были обеспечены, изнеможение навалилось на Тони непомерной тяжестью. Не прошло и минуты, как постель приняла его в свои пуховые объятья, и на Тони снизошло блаженное забвение. Следующее, что он осознал — деликатный стук в дверь, извлекший его из глубин сна, моргающего и пытающегося припомнить, где он и что здесь делает. Лязгнул замок, и ветхий коридорный прошаркал в комнату с подносом. Рывок за бечеву — и ослепительный солнечный свет обжег Тони глаза; ко времени, когда его зрение прояснилось, на прикроватном столике стояла чашка чаю, а рядом лежал конверт.

— На десять четырнадцать, сэр, отличный поезд. Масса времени на завтрак перед отправкой.

Чай — более крепкий, горячий и куда более качественный, чем Тони доводилось пробовать до сих пор — заставил кровь вновь неспешно побежать по его жилам, и Тони отправился в душ, чтобы смыть остатки сна. Это оказалось невозможным: "комната с ванной" означало именно комнату с ванной, так что он вынужден был ограничиться долгим отмоканием, каковое во многих отношениях оказалось куда лучше душа. Ванны со времен Архимеда всегда были местом размышлений, а Тони предстояло о многом поразмыслить.

Пункт первый: шотландские освободители все еще идут по его следу и наверняка будут следить за всеми поездами. Сесть ему удастся довольно легко, — но как ускользнуть без лишнего риска? До тех пор, пока они вверят, что Тони замешан в дело с исчезновением выкупа, они будут преследовать его по пятам.

Пункт второй: полиция наверняка разыскивает его после обналичивания маркированных купюр. От полиции надо бегать точно так же, как от шотландцев.

Пункт третий: чтобы выпутаться из этого бардака, надо отыскать деньги и человека, похитившего их из дома в Каррадейле. У Тони имелись кое-какие мысли и подозрения на сей счет, но чтобы прейти к действиям, необходима помощь.

Пункт четвертый: единственная помощь, до сих пор оказанная ему на Британских островах, исходила от жизнерадостного Тедди Бьюкенена — да благословит его Господь! — и еще одной гостьи из более теплых краев.

Торопливо пошарив в бумажнике, Тони извлек карточку, и, после небольших лингвистических недоразумений с телефонисткой, услышал звонок телефона за много миль отсюда, в далеком Лондоне.

— "Кондитерская Кона".

— Луковый рогалик.

— Ну, таки луковый рогалик? И чего насчет лукового рогалика?

— Послушайте, мне было сказано позвонить по этому номеру и сказать "луковый рогалик", а потом что-то произойдет.

— Таки наверняка чего-то произойдет, я скажу вам выпасть в осадок… — Послышались сердитые голоса, трубка громко затарахтела обо что-то, а потом в ней прозвучал голос другого мужчины:

— Привет. Что вы сказали?

— Луковый рогалик, вот и все, просто луковый рогалик!

— Верно. Извините насчет этого, у нас новый пекарь. Вы Хоукин?

— Да, конечно. Эстер там?

— Нет, но она сказала, что если вы позвоните, мы должны вам помочь. Что мы можем сделать?

— Я в Шотландии. Но я возвращаюсь в Лондон на поезде в десять четырнадцать из Эдинбурга сегодня утром. Не знаю, во сколько и куда он прибывает, но, по-моему, это достаточно легко выяснить. Моя проблема заключается в том, что либо на поезде, либо на станции в Лондоне меня будут ждать люди, которые захотят забрать меня с собой. Я не хочу отправляться с ними. Можно ли что-нибудь?..

— Нет проблем, мистер Хоукин, ни малейших проблем. Подобную услугу мы предоставим с удовольствием. Увидимся на станции.

Так, об этом позаботились. Теперь, прояснив планы на ближайшее будущее, отдохнув и вымывшись, Тони почувствовал, что аппетит разыгрался. Натянул свитер поверх рубашки, придется так, поскольку пиджак остался в аэропорту Глазго. Но не встретил ни одного возмущенного взгляда, когда вошел в ресторан, обшитый деревянными панелями, хорошо освещенный, с рассыпающей блики батареей серебряных ножей и вилок у каждого места, с успокоительной белизной скатертей. Тони сделал заказ с ужасающей тщательностью. Сперва апельсиновый сок, чтобы дать знать желудку, что все еще только начинается, затем порридж, — больше никакой овсянки, он схватывает все на лету, — дабы обосновать фундамент. После этого нечто, обозначенное в меню как "яйца, бекон и помидоры", оказавшееся аппетитно поджаренным помидором, сочным беконом и яйцом, изжаренным в горячем сале, тост со специальной металлической полочки, сконструированной так, чтобы остудить его до нужной температуры, немного апельсинового мармелада на остаток тоста и смыть все чашкой чаю. Жизнь наладилась окончательно, по крайней мере, с точки зрения желудка. Времени осталось как раз в обрез, чтобы поспеть на поезд. За несколько минут до отправления Тони выписался, купил несколько газет и журналов в киоске в вестибюле, — и наконец сошел на станцию в самый последний момент. Не глядя ни направо, ни налево, поспешил на платформу и едва успел найти свое купе, когда поезд тронулся. На сиденьях, чуточку более просторных и покрытых более качественным колючим бархатом, чем во втором классе, лежали белые салфеточки. Кроме него, в купе находился только тощий мужчина в армейском мундире с воротничком священника, читавший церковные ведомости и в упор не замечавший Тони, даже когда тот, входя, наступил священнику на ногу, рассыпавшись в извинениях. Ром и улыбки родом из иной части света. Чувствуя настоятельную необходимость сменить обстановку, Тони получил информацию у кондуктора, предъявляя билет.

— Вагон-ресторан подцепят в Карлайсле через час, когда к нам подцепят поезд из Глазго.

Карта Британских железный дорог на стене объяснила это обстоятельство. Очевидно, поезда отправляются из Глазго и Эдинбурга одновременно, затем встречаются в Карлайсле и становятся единственным поездом на весь остаток путешествия на юг. То ли рок, то ли шотландские обычаи еды и питья, повелели, чтобы вагон-ресторан находился именно в поезде из Глазго. Силком лишенный выпивки Тони вдруг ощутил себя узником неистовой жажды, еще более усугубленной мыслями о вечности, навеянными безмолвным падре. Тони попытался отвлечься чтением, но заголовки лишь напомнили ему о собственной прискорбной участи. Не без злорадства он отметил, что делит свои беды ни с кем иным, как с правительством США. Судя по всему, все арабские страны сдержали обещания и выставили деньги за выкуп — за единственным исключением. Страна не была названа, но отпускались неясные намеки, что ее опорочат перед всем миром, если она не выставит обещанные двести тысяч долларов. Весьма любопытно. Остальные новости касались забастовок, инфляции, повышения цен на продукты — с равным успехом можно было почитать и газету на родине. Журналы Тони не заинтересовали, поскольку мысль о большой стопке виски то и дело отвлекала его внимание, так что, отшвырнув чтиво прочь, он вышел в коридор, считая минуты и гадая, уже не в первый раз, как его занесло в эту передрягу.

Карлайсл в конце концов потихоньку выплыл из-за горизонта, поезд протарахтел по стыкам и въехал на сортировку. Потом несколько раз сдал назад и рванулся вперед, пока обе секции не сцепили. Тони уже топтался у двери, когда ее отперли, и прошел первым. В вагоне-ресторане дела шли полным ходом, — пассажиры из Глазго опередили Тони на час, — и он постарался быстренько нагнать их. По каким-то резонам, ведомым лишь британским железным дорогам, в этом поезде продавались и большие бутылки шотландского виски, так что Тони купил одну вместе со стаканом, крохотный осколочек льда и банку тепловатой содовой воды. Имелись и сигары, так что он купил голландскую панетеллу[159] и вовсю предался греховным удовольствиям. Все было просто замечательно, пока Тони не заметил, что пейзаж за окном снова поехал, — но совершенно в противоположном направлении, чем прежде.

— Мы едем не туда! — вслух сказал он.

— Ох, так, на юг, — подтвердил мужчина за стойкой, угрюмо полируя стакан, и все клиенты закивали в знак согласия.

Тони понял, что с мощью шотландского национализма нельзя не считаться. Кто-то доброжелательно растолковал, что на сортировочной станции вагоны развернули, и они действительно идут в Лондон, а не обратно в Шотландию. После этого Тони уже включился в общую беседу, услышал весьма запутанные предания о футболе, а в ответ выдал несколько ответов на вопросы об Америке. После двенадцати он ощутил легкий приступ голода, но свежие сэндвичи сняли эту проблему. И чересчур скоро они въехали в Лондон, так что Тони пришлось поспешить обратно в купе, чтобы забрать плащ и берет. Военный священник, должно быть, нашел в своих газетах какую-то сокровенную истину, ибо накрыл ими лицо и мощно храпел под этим покровом. Тони выскользнул обратно и одним из первых сошел с поезда под сводами чудовищной, напоминающей пещеру станции. И теперь, к несчастью, знакомый сонм знакомых горских лиц замаячил перед ним — в целом четыре человека, все незнакомцы, но все схожие между собой в неуклонной решимости. Большая красная ладонь крепко сграбастала его за локоть.

— Если вы не доставите нам проблем, мы не доставим проблем вам. На площади перед вокзалом ждет машина, мы садимся в нее.

— Тони! Как замечательно увидеть тебя здесь, — окликнул более ласковый голос. Эстер Бен-Альтер широкими шагами подошла к нему — само очарование в ярко-алом приталенном плаще — и поцеловала в щеку. Четверо потенциальных конвоиров выстроились позади Тони, не зная, что делать, но не теряя решимости. Эстер выразительно посмотрела на каждого из них по очереди.

— Будет лучше, если вы оставите этого джентльмена в покое и потихоньку уйдете. Двое очаровательных молодых людей, стоящих рядом с вами, на самом деле специалисты по боевым искусствам и от всей души не хотят причинять вам вреда.

— Отойдите, мы вооружены.

— Ну, а мы безоружны, но это не играет ни малейшей роли.

И действительно, едва говоривший попытался выхватить из кармана пистолет, оборачиваясь, как последовало какое-то молниеносное движение, он остановился посреди поворота и медленно осел на землю, а его компаньон поспешно подхватил обмякшее тело. Двое других тоже попытались запротестовать, но последовало еще несколько молниеносных движений, большей части которых Тони не разглядел, и очень скоро все четверо уселись на тележку носильщика — двое смежили веки, а двое других балансировали на грани беспамятства.

— Я рад вас видеть, — сказал Тони.

— Чувство вполне взаимное, — заверила его Эстер. — Мне надо рассказать тебе целый ряд любопытных вещей, надеюсь, и у тебя найдется, что мне порассказать. А пока что познакомься с моими коллегами — Иноном и Исаем.

Тони на ходу тряхнул две крепких смуглых ладони.

— Яков Гольштейн сказал нам, что вы его хороший друг, — произнес один из них. Который это? Они выглядели чуть ли не близнецами. — Он сказал, что мы должны помогать вам при всякой возможности.

— Поблагодарите Джейка от моего имени, когда увидите. Я искренне благодарен за вашу помощь.

Они взяли такси из вереницы поджидавших перед станцией, двое мускулистых сабра[160] сели на откидных сиденьях лицом друг к другу, безмолвно сложив руки, будто почетный караул. Никто не хотел говорить в машине, так что поездка прошла во всеохватном молчании. Тони любовался двухэтажными красными автобусами и мелькающими мимо машинами, витринами магазинов и парками. Пунктом их назначения оказался угол улицы в довольно невзрачной части города. Но до конца путешествия было еще добрых три квартала. Вечная бдительность — соль жизни секретного агента. И путь их оказался отнюдь не прямым. Сперва они спустились по лесенке к знаку, сулившему вход в подземку. Поездов не было видно, просто переход под улицей. Весьма загадочно. Как же они называют подземку? Наверно, "тоннель" или что-то вроде того. Далее последовали узкие переулки между зданиями, вход в офисное здание с выходом на другую улицу и, наконец, место назначения. Оно оказалось темным, облупившимся зданием с большой вывеской над входом "Мармион", и табличкой поменьше под ней, обещавшей "постель и завтрак". Все плотно закрытые окна давно нуждались в мытье, каждый камень источал насыщенный аромат разложения. Тони поглядел на дом с подозрением; Эстер перехватила его взгляд.

— С виду тут глядеть не на что, и это далеко не случайно. Некоторые номера по-настоящему шикарны. Сюда все время въезжает и выезжает масса людей, что обеспечивает отличное прикрытие. Мы предоставим тебе здесь комнату, если хочешь, то есть, если ты тревожишься, что террористы все еще преследуют тебя. — Тони с сомнением склонил голову к плечу. — Gefilte рыба[161] на завтрак, — добавила она, заметив его колебания, чтобы новым искушением подтолкнуть его к решению.

— По-моему, это как раз то, что мне надо, спасибо за предложение, я с удовольствием остановлюсь здесь. Но сперва мне надо сделать еще кое-что. — Тони заметил, что Эстер приподняла брови. — Нет, в самом деле, мне надо выяснить кое-что, и это может быть опасно. Телефонный звонок, вот и все. Я сделаю его откуда-нибудь из другого места, и сразу вернусь. Даю слово.

— Как скажешь, — с улыбкой похлопала она его по руке, — дверь всегда открыта.

Тони мысленно отметил, что пансион находится на Лэмб-стрит, сиречь улице Агнцев, достаточно легко запомнить, для идущего на заклание в самый раз — и что навело его на эту метафору?! — и стремительно зашагал за угол, где увидел неспешно катящееся такси.

— Пиккадилли, — сказал он водителю. Единственное место, известное ему в Лондоне, кроме Скотланд-Ярда; нет уж, спасибо! Надо раздобыть карту, сориентироваться. Надо узнать, где находятся культурные центры, посмотреть полотна в Национальной портретной галерее, навестить галерею Тейта[162]… его дух штопором низринулся во мрак. О чем он таком думает?! Все на свете, за исключением нескольких евреев, обратились против него. Да вдобавок его разыскивает полиция; впрочем, может статься, и не разыскивает. Вот это и надо выяснить, по этой-то причине он и ускользнул от своих израильских спасителей. Надо выяснить, какую позицию занимает Скотланд-Ярд по отношению к засвеченным деньгам, которые он пустил в оборот. А также позвонить в посольство Соединенных Штатов, чтобы выяснить собственное положение.

Когда Тони расплачивался на Пикадилли, перед ним легко выплясывал Эрот. Скотланд-Ярд подальше в том же направлении, там же отель, где его личность уже известна, так что Тони быстро повернулся к ним спиной и зашагал прочь от обоих. Дорога привела его к тесному переулку, забитому мчащимися такси. В переулке мужчина в белом фартуке как раз отпирал какую-то дверь и поднимал металлические ставни. Как только он сделал это, стеклянная вывеска над дверью вспыхнула, показав зеленые буквы на белом фоне, гласившие "Ирландский дом О'Флагерти". Дверной проем и незатейливая вывеска не походили ни на что виденное Тони прежде, но почему-то затронули алкогольную струну в его душе. Давненько он уже не употреблял спиртного, как минимум час, и организм негромко скулил, требуя возжечь внутренний пламень.

— Вы подаете тут напитки? — спросил он у мужчины в фартуке, закреплявшего ставни в открытом положении.

— Само собой, и кабы нет, вышло б, что я занимался не своим делом уйму годов.

Получив это заверение, Тони спустился по лестнице в полуподвальный салон. За ним по пятам в заведение с той же целью устремились двое других мужчин. Стены зала были выложены туалетным кафелем, как нью-йоркский метрополитен, местами потрескавшимся и облупившимся, но все еще не утратившим блеска. Будто остров в море жажды, в центре комнаты высился овальный бар красного дерева, окружающий полки со стаканами и подвешенными наверху бутылками, с торчащими из-под прилавка пивными кранами.

— Половину "Гиннеса", — сказал первый прибывший краснощекому бармену, с виду тянущему лет на четырнадцать. Тотчас же отвернувшись, парнишка принялся качать деревянно-бронзовую рукоятку, а его место занял другой бармен, того возраста и телосложения.

— Половину "Гиннеса" и "Пэдди", — попросил второй. Перед каждым из них появилась кружка с темной жидкостью, а также стаканчик с золотистым напитком. Не желая отставать, схватывающий все на лету Тони заказал пинту "Гиннеса" в дополнение к своему "Пэдди".

Проба подтвердила мудрость выбора. Как и следовало ожидать, "Пэдди" оказалось выдержанным ирландским виски, безмятежно влившимся в полуночную усладу темного варева, воистину густого и питательного, как бульон, да и могло ли быть иначе?

— "Гиннес"? — осведомился сидевший рядом у стойки мужчина в ответ на запрос информации. — Ах-х, "Гиннес".

Он возвел очи горе, будто в поисках вдохновения — коротышка в пыльной шляпе-дерби, давненько не бритый, в рубашке без воротника, вроде тех, что рисовали на старинных рекламах магазинов галантереи. Реликт его юности — а может, рубашки без воротников все еще выпускают в каких-то уголках мира?

— Да, "Гиннес", — изрек он, снова поглядев на Тони, как только получил инструкции свыше. — Какой вопрос, этот лучший напиток на зеленой Божьей земле, вызревший на берегах Лиффи, хотя не из нее вод в наши дни, да снизойдет на нас Его милость, эта вода цвета самой смерти. Крепкое, да, член пивного семейства, а все ж возносящееся над разливанным морем разных сортов, как исполинское дерево возносится над лугом, поросшим крапивой. Помнится, я не раз слыхал, как его называют материнским молоком, я и сам его так заказывал, ибо сие есть воистину материнское питание. Кружка "Гиннеса", или бокал, как его кличут в этом уголке света, — лекарство для души и печени, для какового не требуется докторского рецепта. Ежели его принять с глоточком виски, что ж, возносишься до вершин чистейшего удовольствия, ведомого более ангелам, нежели человечеству. Это, ваша честь, и есть "Гиннес". — Он благоговейно опустил глаза к бокалу.

— В общем, да, спасибо, я и не догадывался…

— Я должен добавить, что с глоточком, как вы, оно творит чудеса для внутренностей, а также для души пьющего. Будучи бедным человеком, в отличие от вас, я редко, если вообще когда-нибудь, позволяю себе подобную комбинацию…

Слова сошли в безмолвие, упав на стойку между ними, будто сухая листва, ожидающая благодатной ответной влаги.

— Ну, не согласитесь ли составить мне компанию, а?

— С удовольствием. — Бокал собеседника требовательно застучал по дереву. — Патрик, мальчик мой, по большому "Пэдди" для нас обоих, и один для тебя, а то вид у тебя больно жаждущий. В моей кружке дыра, и в кружке моего друга, и он настаивает, чтобы их наполнили.

Что и было сделано достаточно проворно. Пробормотав слова благодарности, юный бармен осушил свой стаканчик, живо приняв деньги Тони. Сдача оказалась влажной, на стойке бара быстро растекались лужи, купюры промокли.

— Разумеется, есть и другие вещи про "Гиннес", каковые вам следует знать. Это благородное дополнение к еде, делающее всякую трапезу пиршеством, но особливо известное за свою совместимость с дарами моря, и из всех этих тварей, особливо с устрицами — поглядите сюда, и поймете, что я имею в виду. — В указанном направлении обнаружился выложенный кафелем альков, занятый небольшой стойкой, загруженной банками с устрицами. Третий бармен-подросток проворно, профессионально вскрывал их одну за другой. Не совершив ни малейшего сознательного усилия, Тони обнаружил себя и своего новоприобретенного друга у этой стойки. Крепко сжимая бокал в руке, он взирал на две тарелки с теми самыми устрицами. Расплатился. Сочетание оказалось действительно вкусным, и он не запротестовал, когда появилась очередная дюжина. Сбыть с рук промокшие купюры иным способом было просто-напросто невозможно.

На полпути через очередную пинту "Гиннеса" воспоминания о миссии вдруг всплыли из бурых пивных волн.

— Здесь есть телефон?

— Телефон? Вон там. Через дверь рядом с трясиной, не прозеваете, просто идите чутьем.

Порядком пошелестев толстым телефонным справочником Лондона, Тони отыскал номер посольства. Далее следовал длиннейший список инструкций по звонку с таксофона, и Тони внимательно прочел их, то и дело смаргивая окрашенный "Гиннесом" туман, застилавший взор. Номер можно набрать, не опуская монету, и более того, имелись строжайшие предупреждения и металлические задвижки, долженствующие воспрепятствовать этому. Нажать нужную кнопку, набрать номер, деньги, кнопка — Тони в конце концов добился успеха, неудачно проделав это упражнение пару раз, и достучался до ожидающего голоса, заверившего его, что это американское посольство, уже закрытое на ночь.

— Но я должен связаться… — С кем же связаться?

— Если вы оставите свою фамилию, я постараюсь что-нибудь для вас сделать…

— Хоукин…

— Антони Хоукин? Да, сейчас я переключу вас на другой аппарат, пожалуйста, не кладите трубку. Соединяю.

После каких-то шорохов и механических тресков в трубке зазвучал знакомый голос:

— Это вы, Хоукин?

— Да, но это?.. — нахлынули ностальгические воспоминания. — Не вы ли это, не вы ли Росс Соунз?

— Конечно.

— Но вы же в Вашингтоне!

— Нет. Я здесь, занимаюсь координацией по поводу денег. О чем как раз и хотел поговорить с вами…

— Скотланд-Ярд гонится за мной, вот что вы хотели сказать.

— Очень плохо слышно, Хоукин. Приезжайте сюда сейчас же.

— Полиция разыскивает меня, так почему бы вам так и не сказать это напрямую?

— Хоукин, в чем проблема? Я хочу поговорить с вами сами знаете о чем. Не по публичному телефону. Полиция сюда никоим образом не замешана.

— Разумеется, что ж еще вы могли сказать, Соунз. — Тони слышал, как голос фэбээровца буквально источал неискренность. Что ж, есть простой способ выяснить это.

— Послушайте, Соунз, я не могу говорить сейчас. Я тут в чем-то вроде ресторана, и мой заказ как раз доставили. Я не ел два дня, я должен поесть, но у меня кончилась мелочь для телефона. Послушайте, вот номер этого телефона. Перезвоните мне через двадцать минут, я буду здесь, и скажите, что должен сделать. До свидания.

Здесь, как же! Сунув мокрые монеты и купюры поглубже в карман, Тони вышел быстрой походкой, помахав на прощанье новым друзьям, и по лестнице вскарабкался на улицу. Не далее двадцати метров обнаружилось заведение, чьи витрины выставляли на обозрение очаровательную подборку картонных букингемских дворцов, игрушечных стражников, пепельниц с мостом Тауэра и прочими сувенирами, дорогими сердцу туриста. Остановившись при входе между обеими витринами, Тони сделал вид, что восторгается этими сомнительными предметами, но на самом деле в то же самое время, оставаясь незаметным, сквозь окна следил за входом в "Ирландский дом".

Многие спустились внутрь, никто не вышел, будто уходили прямиком в преисподнюю, и менее чем через пять минут его терпение — и подозрения — были вознаграждены.

Двое полицейских в высоких шлемах и мундирах с бронзовыми пуговицами, воплощение суровой длани закона, протопали сквозь дверь вниз и скрылись из виду.

11

Вспомнив предосторожности, предпринятые израильтянами, Тони попробовал пройти тот же путь. Покинул такси в нескольких кварталах от "Мармиона", и остаток пути проделал крадучись. Один из агентов, Инон или Исай, сидел на ступеньках, попивая зеленую парижскую газировку из бутылочки, и даже не поглядел на проходящего Тони. Однако, должно быть, передал какой-то сигнал, потому что Эстер вышла встретить Тони в полутемном вестибюле.

— Нет ли тут места, где мы могли бы спокойно поговорить? — осведомился Тони.

— В столовой, там нас никто не побеспокоит. Не хочешь ли перекусить? Выпить?

— Нет, да. То есть, нет, нет. Разве что у вас есть здесь кофе, чай или что-нибудь вроде того.

Воспоминание о "Гиннесе" и "Пэдди" все еще посылали одуряющие миазмы в его лобные доли; надо завязывать с выпивкой.

— Чудесный стакан чая. Сейчас вернусь.

Всю столовую занимал единственный длинный стол, уже накрытый для завтрака, с банками варенья, солонками и перечницами. У одной стены покоился приземистый темный комод, ощетинившийся выдвижными ящиками и ручками, с журналами и старыми газетами на верхней доске, а над ним — портрет, оживлявший обстановку: сплошь сигара и бульдожьи сдвинутые брови Черчилля. Эстер принесла чай, и они уселись в дальнем конце стола, у окна. Торчавшая в стакане ложка чуть не выколола Тони глаз, но он ухитрился увернуться от нее и с хлюпаньем втянуть в себя живительный настой, смывший из горла темные остатки "Гиннеса".

— У меня небольшие неприятности, — небрежно обронил Тони.

— Не это ли называется американским преуменьшением? Когда мы впервые встретились, в твоей комнате находился головорез Фатаха, пытавшийся отдубасить тебя. Теперь ты возвращаешься в Лондон, а тут уже поджидает взвод шотландских дуболомов. Одного этого достаточно, чтобы любого преследовали кошмары.

— Да, но это лишь половина. Меня умыкнула из Лондона под дулом пистолета команда кубинских террористов, заключивших союз с шотландскими националистами, и они подстроили так, чтобы все подумали, что я разменял маркированные банкноты из выкупа, а позже я и в самом деле сделал это, но, словом…

— Тебя преследует еще и полиция?

— Да, — уныло кивнул он, — но ты не сдашь меня, правда?

— Никогда! Будучи шпионкой, я и сама чуточку не в ладах с законом. Не говоря уж о том, что Яков убьет меня, если я позволю хоть волосу с твоей головы упасть. Ты порядком наследил, пробыв в стране всего пару дней. А как ты ладишь с пакистанскими секретными службами?

— Ты это о чем? Это не шутки…

— Извини, я и не думала, выпей еще чаю. Я только спросила. Они тоже заинтересованы захватом самолета, поскольку смахивает на то, что банда погрузила оружие в Карачи. Вот я и подумала, что они тоже могли увязаться за тобой.

— Что ж, пока что мне удалось с ними разминуться, большое спасибо.

— Извини, — успокоительно проговорила она. — Я просто спросила. А к твоим кубинским бедам, случаем, не имеет отношения полковник Хуарес-Седоньо?

— Уж будь покойна, этот клоун распоряжался всей операцией. Много ли тебе известно?

— Капельку, но я с радостью поведаю тебе все. Но сначала, пожалуйста, расскажи мне, что с тобой стряслось после того момента, когда я покинула тебя в отеле.

Тони поведал о невзгодах, обрушенных на него полковником, упиваясь сочувствием, под цоканье языка излившимся на него. Миля за милей проследил он эпопею до Глазго, а оттуда до Каррадейла и Кемпбелтауна. Когда он летел в Глазго, Эстер подлила ему чаю и, увидев, что он нуждается в чем-нибудь покрепче, чтобы добраться до Эдинбурга, отыскала бутылку виски, подкреплявшую его до самого конца путешествия. "Олд Морталити", весьма и весьма подкрепляющее шотландское, позволило ему продержаться всю дорогу до Лондона, вплоть до встречи на станции.

— Ты и вправду времени зря не терял, — с профессиональным одобрением заметила Эстер. — Конечно, тебя вынудили разменять эти стодолларовые купюры, чтобы бежать, но позднее в полиции это будет легко доказать. Нет смысла сдаваться, пока не подберешься поближе к истине.

— С этим я согласен. А теперь расскажи, что тебе известно о полковнике.

— Не очень много. Мы впервые узнали о его существовании, когда проследили путь агента Аль-Фатаха до его дома. Он имел с ними какие-то дела время от времени уже не один год, вероятно, торговля оружием и боеприпасами. В любом случае, в твоем кондуите он числится "вероятно враждебным". А еще мы открыли тот факт, что он член одной из анти-кастровских группировок в Англии. Так что, как только мы услыхали, что кубинцы связаны с захватом самолета, организовали слежку за его домом. Сожалею, что мы оказались недостаточно оперативными, чтобы поспеть туда, когда тебя похитили, но с того момента он находится под постоянным наблюдением. Таким образом, мы уверены, что на шаг опережаем полицию, еще не увязавшую полковника с захватом самолета. Есть еще капелька разведданных, наверняка представляющих для тебя интерес. У полковника была гостья, молодая дама, прибывшая вчера и все еще находящаяся там. Мы не знаем, по доброй ли воле она осталась, но пришла она туда явно сама. Египетская девушка по имени Жасмин Сотираки.

— Стюардесса с самолета!

— Она самая. Сеть интриг становится чрезвычайно запутанной, но, развивая аналогию, все ниточки тянутся в одну сторону.

— Ну, если ты можешь выудить из всего этого какой-то смысл, тогда будь добра, поделись со мной. Какое отношение Жасмин имеет к остальным?

— Она давным-давно находится в числе сочувствующих Аль-Фатаха, так что мы вынуждены были заключить, что они тоже замешаны в это дело. В конце концов, один из его агентов заявился к тебе в отель.

— Ты хочешь сказать, что это шотландско-кубинско-аль-фатаховский заговор?

— Смахивает на то. Случались вещи и более странные.

— О, вовсе не случались! Этот случай ставит рекорд по запутанности, если не по чему-нибудь еще. Если позволишь мне посчитать на пальцах, на мой медлительный индейский манер, манер историка искусств…

— Сперва хлебни еще шотландского.

— Почему бы и нет? Дальше это дело уже не затемнишь даже виски. Ладно. Имеется большой Ди-Си-10, принадлежащий куче арабов, часть из которых имеет отношение к Аль-Фатаху. Где-то вдоль этой цепочки Аль-Фатах спутывается с людьми из шотландского самоуправления, связанными с кубинскими контрреволюционерами. Они стряпают план захвата самолета, и план удается. Потом что-то не заладилось, когда шотландцы решили, что все деньги нужны им одним, и захватили их. Так что все остальные, заодно с полицией, гонятся за шотландцами, которые, прежде чем им дали время предпринять нечто конструктивное, дабы сбросить английское иго, подверглись терракту в свою очередь, их главарь Ангус Макферсон шлепнут при грабеже, и деньги исчезли во второй раз. Вот такое положение сложилось на данный момент, верно?

— Верно, но с одним существенным дополнением. В доме в Каррадейле ты слышал, как этот человек, Вилли, говорит, что кто-то был с Ангусом как раз перед тем, как его убили. Ты помнишь его точные слова?

— Не совсем, что-то насчет барыги.

— У тебя безупречная память. Это жаргонное выражение, означающее перекупщика краденного.

— Значит, наверное, это перекупщик вырубил Ангуса, чтобы получить засвеченные банкноты, не платя?

— Определенно смахивает на то. Что дает нам крепкую ниточку. Твой преследователь Вилли может знать, кто этот перекупщик. Надо попытаться допросить его.

— Погоди! Не только он, дай-ка подумать. — Тони бездумно сделал порядочный глоток из своего стакана, поперхнулся и закашлялся от крепкого пойла. Обойдя вокруг стола, Эстер крепко стукнула его по спине, вышибив кашель, а заодно, видимо, растормошив память. — Стопка банкнот, которую я взял у полковника, была принесена ему Рамоном с самолета. И я слышал, как он говорил, что они для перекупщика. Полагаю, образцы для заключения сделки. Может, это тот же самый перекупщик?

— Может, да, может, нет. Но это ниточка, и, наверное, единственная, имеющаяся в нашем распоряжении.

— Ладно, тогда по ней и последуем. Если нам удастся найти перекупщика, которого планировали использовать кубинцы, он может оказаться убийцей и человеком с деньгами. Если нет, он скорее всего знает других перекупщиков, способных провернуть подобную сделку.

— Существует весьма высокая вероятность, что ты прав. Но нет ли каких-либо других улик, указывающих на личность этого перекупщика? Может, кто-нибудь еще видел его? Должно же быть описание внешности.

— Может быть, но о нем мы должны спрашивать Вилли или еще кого-нибудь из тех, кто тогда находился в доме в Каррадейле. Все, что мне известно, это тип его автомобиля и номер.

Эстер медленно подняла глаза, полные темных глубин, способных утопить любого мужчину, и встретилась с Тони взглядом. Одухотворенные средиземноморские глаза, очень напоминающие египетские глаза Жасмин, — хотя вряд ли разумно говорить об этом Эстер. Взгляд этих глаз тщательно изучил Тони, затем изящная рука протянулась к его стакану и налила малую толику "Олд Морталити". Залпом опрокинув стакан, Эстер вздохнула.

— Тони, ты подкидываешь сюрприз за сюрпризом. Почему ты не упомянул об этом раньше?

— Потому что забыл, честное слово. Я просто не успевал оглянуться, знаешь ли. Я слышал, как кто-то прокричал о машине, и нацарапал информацию о ней на стодолларовой купюре, чтобы не забыть. Вот. — Он выхватил бумажник из кармана — и побледнел. — Я разменял купюру с записью!

Тони быстро зашелестел банкнотами, переворачивая каждую и поднося к свету, и наконец вздохнул всей грудью.

— Нет, не разменял. Извини за переполох. Для надежности я сунул ее в средину пачки. Вот она. ЗЛН, это должно означать зеленая, затем КАПРИ и номер 8463Y. Записала?

— Да. Прости меня, я на минуточку, посажу Исая на телефон. У нас есть кое-какие знакомые в департаменте полиции, которые уладят нам это дело, как обычный запрос на информацию.

Она вернулась через минуту с весьма задумчивым видом.

— Мы только что получили рапорт от нашего наблюдателя у дома полковника. Очень грязный автобус "Фольксваген" остановился возле дома, и в дом вошли пятеро кубинцев. Тебе что-нибудь известно об этом?

— Несомненно. На этом драндулете мы и ездили в Шотландию. Это, должно быть, Хорхе и остальные вернулись с поджатыми хвостами, потому что шотландцы захватили полковника. А без него они не знают, что делать.

— А Хорхе не один ли из тех, с самолета?

— Верно, заместитель командира кубинских террористов.

— Может, он знает перекупщика?

— Весьма и весьма возможно.

— А если не знает он, то эта Жасмин может знать. Или кто-то еще из присутствующих в доме. По-моему, настало время отправиться переговорить с ними. Не хочешь ли поприсутствовать, пока мы будет беседовать с ними? Должна предупредить тебя, это абсолютно противозаконно и может быть опасно.

— Поехали, — глухо рассмеялся Тони. — Если мы не узнаем, у кого деньги, я буду преступником в бегах до скончания своих дней. Одним обвинением больше, одним меньше — какая разница?

— Вот это сила духа! Из тебя выйдет отличный международный агент, если ты только сам захочешь.

Воодушевленный этим сомнительным комплиментом, Тони отхлебнул еще глоточек шотландского, пока шестеренки организации раскручивались в подготовке к рейду. Появился ряд неряшливых пансионеров, при ближайшем рассмотрении оказавшихся вполне опрятными. Инон и Исай организовали все очень быстро. Через двадцать минут все было готово, и атакующие отбыли, а Эстер и Тони остановили такси и последовали за ними чуточку помедленнее.

— Мы дадим им пару минут для начала, — сказала Эстер. — Мы прибудем, когда фейерверки угаснут. Мы не хотим, чтобы ты пострадал.

Тони быстро зашевелил бровями, ткнув большим пальцем в сторону водителя, чьи крупные, красные уши кокни находились прямо за открытой загородкой. Типичный лондонский таксист, толстошеий, с мощной челюстью, непоколебимый, как Гибралтар, англичанин до мозга костей.

— Шалом, — сказала Эстер.

— Шалом, Эстерля, — отозвался таксист. — Как поживает папочка?

— Радуется жизни в киббуце. Выращивает апельсины и очень гордится ими.

— Апельсины, да. Mishugganah[163] арабы, нет. Пусть так и продолжает. Передай привет, когда увидишь.

Все, что проделал ударный отряд израильских агентов, было проделано очень быстро. Такси прокатило по полутемным улицам и остановилось перед знакомым домом, позади еще более знакомого автобуса "Фольксваген" — шикарного террористического транспорта. Как только Тони и Эстер поднялись по ступенькам крыльца, парадная дверь распахнулась, и Инон, а может, Исайя, взмахом пригласил их войти.

— Как воды напиться, — провозгласил он. — Большинство спало, когда мы ворвались. Мы их собрали в чем-то вроде конференц-зала на первом этаже.

Единственным свидетельством применения силы были сколы от долота рядом с замком парадной двери и пансионер "Мармион, постель и завтрак", покачивающийся на кушетке в холле с автоматом "Брен" на коленях; он радостно помахал им, пока они поднимались по лестнице.

— Это больше смахивает на пентагонский зал военного совета, — заметил Тони, когда они вошли в просторную комнату, где собрали захваченных в плен. Обширный блестящий стол в окружении стульев занял почти все помещение. Задернутые шторами окна занимали одну длинную стену, а противоположная была завешена огромной картой мира. Как на гиперболизированных картах и открытках, продаваемых туристам в великом штате Техас, Куба здесь была преувеличена, чтобы соответствовать размеру сердец ее пребывающих в изгнании сыновей. Она маячила, большая и зеленая, близ берегов блеклых Соединенных Штатов, рядом с усохшей Центральной Америкой — грандиозный, процветающий остров размером с две трети Африки. От нее зеленые стрелки — даже красный карандаш не допускалась в этот бастион антикоммунизма — вели к главным столицам мира. На случай, если эта гипертрофия простого Карибского острова до статуса мировой державы будет неправильно понята, стену в дальнем конце занимал один чудовищный портрет в золотой раме и траурном обрамлении, изображавший хмурого индивидуума в мундире главнокомандующего галактической армии или кого-то в том же роде, смахивающего на покойного, но незабвенного Фульхенсио Батисту. Намного ниже на той же стене — конечно, левее — находился куда более миниатюрный, криво повешенный портрет Фиделя Кастро. Им пользовались в качестве мишени, и сейчас он напоминал подушечку для булавок — утыкан дротиками, покрыт рядом пулевых отверстий и пробит охотничьей стрелой со стальным наконечником.

Израильтяне в расслабленных позах стояли по углам комнаты, а на стульях вокруг стола для совещаний сидели шестеро небритых, красноглазых, хмурых мужчин и единственная столь же хмурая женщина. Как только Тони переступил порог, Хорхе поднял голову, осклабился и отчетливо проговорил:

– ЎNo te arrugues cuero viejo que te quiero para tambor[164]!

— Заткнись, — предложил Тони. — В комнате присутствуют женщины, а подобные речи придутся им не по вкусу. Привет, Жасмин.

— Svinja, cochon, merde[165]…

— А если подумать, некоторым они очень даже по вкусу. Когда закончишь свой урок словесности, Жасмин, я хочу, чтобы ты поведала мне, что ты тут делаешь в компании террористов с твоего самолета.

— Я не скажу тебе нишего.

— О-о, да ты маленько говоришь по-английски, — медоточиво улыбнулась Эстер. — Это мило.

Обе женщины быстро смерили одна другую взглядами с головы до пят — действенно, источая подозрительность, ненависть, отвращение — и все это при помощи бровей, ноздрей и без единого слова. Эстер добавила презрительно приподнятое плечо, после чего повернулась спиной, признавая соперницу недостойной внимания. Жасмин молча прикусила губы. Тони укоризненно покачал головой.

— Знаешь, одно время я искренне жалел тебя. Как тебе вмазал этот жуткий террорист! Все выглядело очень реалистично, должен признать. Но он вмазал тебе, чтобы ты осталась на самолете, потому что ты участвовала в заговоре с самого начала. В чем состояла двоя работа — протащить это оружие на борт в Карачи?

Отвернувшись от него, Жасмин не ответила. Вместо нее заговорил Хорхе, отчетливо вполголоса забарабанил barrio[166] оскорбления, заставившие остальных кубинцев ухмыльнуться украдкой, — искусно, в семь этажей с прибором описав родственниц Тони до седьмого колена.

Усталость, возбуждение, диковинные переживания и еще более диковинные напитки без его ведома заставили Тони напрячься до точки срыва. Он редко терял самообладание, подобное ему никогда не нравилось, но уж когда доходило до этого, сто поколений чистокровных апачей подымали свои головы и хором издавали воинственный клич. Одним скачком он пересек комнату, сграбастал Хорхе за грудки, швырнул со стула на пол и замер над ним, стиснув кулаки. Хорхе вытаращился на него, разинув рот. Ярость пошла на убыль, и Тони принялся гадать, что же делать с распростертым террористом, когда память подкинула ответ. Ведь это Хорхе с радостью держал его, когда полковник прижимал пистолет к его виску и грозил нажать на спусковой крючок, так ведь? Именно так, он играл вторую скрипку, насколько Тони помнил.

— Вы двое, поднимите его, — приказал Тони, взмахом подозвав двух израильтян. Он даже не заметил их колебаний и быстрого кивка Эстер в их направлении. Они вздернули Хорхе на ноги.

— Пистолет! — крикнул Тони, протянув руку, все еще испепеляя взором перепуганного кубинца. Перепуганного? Хорошо, так и продолжать. Эстер плюхнула пистолет в ладонь Тони, и он прижал дуло к виску Хорхе. — Ну, тебе известно, как это делается. Ты ответишь на мой вопрос. Вы двое — держите его, но отступите в сторонку, не стойте позади, отлично. Я хочу знать имя перекупщика, которому полковник собирался передать банкноты из выкупа. Мне нужно его имя и место, где его найти…

— Я не знаю!

— Меня это не волнует, если не знаешь, ты покойник. Если знаешь, скажешь, пока я не сосчитал до трех, или я нажму на спуск, и тебе конец. Подумай об имени, приготовься. Раз, два…

— Дядюшка Том! — хрипло взревел террорист.

— Что? Ты шутишь на смертном одре?

— Нет, клянусь честью, имя, магазин, ломбард, недалеко, в Вулвиче. Я дам адрес, это на Пламстед-Комон. Вы найдете.

Тони медленно опустил пистолет и отвернулся, чувствуя себя совершенно опустошенным. Взяв у него пистолет, Эстер негромко проговорила:

— Он все время стоял на предохранителе. Ты бы нажал на курок?

Пожав плечами, Тони отошел и выдернул один из дротиков из портрета Кастро.

— Не думаю. А если бы и нажал, то скорее всего, промазал бы. Я скверный стрелок. — Он метнул дротик в Батисту, пронзив ему левую мочку. — Даже с дротиками. Я целился ему в сердце.

— Ты удивительно отважный человек, а в мире с лихвой хватает убийц, так что ты должен радоваться, что не принадлежишь к их числу. Куда важнее быть отважным, а тебе отвага еще пригодится.

— Что ты имеешь в виду? — Сердце ушло в пятки.

— Я думала, это очевидно. Кто-то должен зайти к этому дядюшке Тому с американскими банкнотами, прикинувшись кубинцем, пытающимся продать их, способным говорить по-испански и все такое. А кто ж способен на такое, кроме тебя?

12

Все аргументы были на стороне Эстер, и Тони оставалось лишь залепетать жалкие возражения. Дно общества, коварные перекупщики с хитроумными головорезами встали у него за спиной. Для него все это всегда было закрытой книгой и, будь воля Тони, таковой бы ей и оставаться вовеки веков. Но вопреки его природным инстинктам, разум не мог не признать, что доводы Эстер совершенно безупречны. Она пересчитала их по пальцам, водя его из комнаты вверх по лестнице. Дядюшка Том — их единственная ниточка. Сомнительно, что информацию можно выжать из дядюшки Тома силой, так что если и можно что-то вызнать у него, то лишь хитростью. Тони представится кубинцем, принесшим деньги из выкупа. Эстер и ее компетентные компаньоны будут ждать неподалеку, в готовности вмешаться в случае осложнений. И, в конце концов, это именно Тони в беде, его разыскивает полиция, он стремится обелить свое доброе имя. Они окажут ему всевозможную помощь, но только он сам может зайти к перекупщику под нужной личиной.

— Но что нам делать с террористами? — поинтересовался Тони, быстро возводя еще одну оборонительную баррикаду. — Едва мы уйдем отсюда, Хорхе свяжется с дядюшкой Томом, и я кончу свой путь в Темзе в бетонных сапогах.

— Это не проблема. — Она распахнула дверь в конце темного коридора и пригласила его зайти. Выключатель находился на стене снаружи. — Эту комнату нашел Исай. Очаровательно, как по-твоему?

Комната оказалась то ли мастерской полковника, то ли комнатой для забав, где он отдыхал после трудов терроризма. Толстая металлическая дверь покрыта изнутри мягкой обивкой, как и стены. Никаких окон; воздух проникает сквозь крепкие металлические решетки в потолке. Со всех стен свисают кандалы, а в дальнем углу — по-домашнему уютная подставка для зонтиков, забитая кнутами разнообразных размеров и форм. Эстер неодобрительно огляделась.

— Трудно избавится от старых привычек. Полагаю, никто не скажет нам, пользовался ли полковник этой прелестной камерой, но он определенно держал ее наготове для использования, когда пробьет час. Весьма недобрый человек, и мы должны позаботиться, чтобы упечь его куда-нибудь подальше, чтоб с ним не случилось чего-нибудь плохого. А пока что можем притащить всех остальных сюда, они будут в полной безопасности. Уж не сомневайся, отсюда не выбраться, когда дверь заперта. Но мы проверим на всякий случай. Как только ты закончишь свою беседу с дядюшкой Томом, мы пришлем сюда кого-нибудь, чтобы отпер дверь. Они довольно ужасные люди, разве нет?

Почему-то комната убедила Тони. Она напомнила ему о полковнике и торговце табаком в Глазго, существенно укрепив его решимость.

— Правильно. Поехали, пока я еще крепок духом.

— Ты удивительный человек, Тони Хоукин, — совершенно искренне проговорила Эстер, обнимая его за плечи своими изящными руками и запечатлевая теплый, долгий поцелуй на его изумленных устах. — Очень жаль, что ты не еврей, — шепнула она ему на ухо, легонько прикусив мочку.

— Я собрат по оружию, — отозвался Тони, с энтузиазмом возвращая поцелуй. — Я всего лишь американский индейский фэбээровец, подпольно работавший на Израиль в Мексике.

— Тс-с-с, — прижала она палец к его губам. — Эта информация все еще засекречена, и я не хочу ничего об этом знать.

— Вы двое закончили? — спросил Исай (или Инон?), остановившись на пороге и баюкая автомат, приподняв бровь с выражением всепоглощающей скуки. — Туземцы внизу беспокоятся.

— Тащи их сюда и запри. Мы должны повидать дядюшку Тома.

Источающих угрюмых взглядов и ворчливых жалоб террористов заперли в комнате полковника для забав. Жасмин протестовала против заточения в компании такого количества мужчин, и Эстер одарила ее понимающим взглядоа, говорившем кромче слов. Дверь оказалась в самом деле звуконепроницаемой, запиралась на мощные засовы, так что, обеспечив тылы, еврейско-апатчский экспедиционный корпус убрал оружие в портфели и хозяйственные сумки и удалился даже тише, чем вошел.

— Мы тоже поедем "Фольксвагеном", — сообщил Инон (Исайя?), показывая ключи. — Я конфисковал их у вашего друга Хорхе.

— Но этот транспорт взят в прокат, — по какой-то неведомой причине запротестовал Тони.

— Тогда им придется заплатить за дополнительный пробег, — с несокрушимой женской логикой возразила Эстер, и они забрались в автобус. С точки зрения Тони поездка прошла уж чересчур быстро. Час пик уже прошел, и они смогли пересечь Темзу по мосту с башенками совершенно без помех. После этого дорога повела на восток, Эстер показывала все достопримечательности, пока автобус не затормозил перед большим зеленым сквером, плотно окруженным зданиями.

— Пламстед-Комон, — объявила Эстер. — Ломбард с другой стороны.

— А это что? — спросил Тони, указывая на озаренные желтым светом окна с красочным гербом над ними.

— Паб, как ты, наверное, догадываешься.

— Я догадываюсь. Я намереваюсь пригласить тебя туда на стаканчик, пока твое войско займет позицию, а потом ты проводишь меня до двери и скроешься. По рукам?

— Ты весьма отважен. По рукам.

Дверь легко распахнулась от толчка ладони, открыв взорам помещение с низким потолком, заполненное гулом голосов, крепким табачным дымом, заставившим Тони тут же закашляться, и забитое людьми, сидящими чуть ли не плечом к плечу. Но за крохотными столиками на периферии обнаружилось несколько женщин, по большей части уже не первой молодости; все они были заняты оживленными беседами, но в целом в заведении доминировали мужчины, единообразно одетые в бурые дождевики, покрытые одинаково расположенными пятнами, и поношенные кепки, надвинутые на самые глаза или заломленные на затылок. Ведя Эстер за руку, Тони протолкнулся через толпу и сумел прорваться к деревянной стойке, где, ухватившись за ее округлый край, изо всех сил старался привлечь внимание одного из хлопотливых барменов. Оба мускулистых бармена в белых рубашках трудолюбиво давили на рукоятку пивных кранов, отправляя клиентам неиссякаемый поток полных бокалов. Один из них наконец заметил яростно махавшего Тони: наверное, устал качать пиво, хотя такое казалось и невозможным, и подошел к посетителям с мокрой тряпкой, при помощи которой развез по стойке пивные лужи, слившиеся в озерцо, покрывающее все стойку.

— Дгрхм? — сказал он, или что-то вроде того; Тони решил считать, что он готов к услугам; громкий гул голосов делал беседу почти невозможной.

— Мы бы хотели заказать что-нибудь выпить. Чего ты хочешь, Эстер?

— Джинтоник, — громко сказала она, и бармен кивнул.

— Виски. Большое виски. Я имею в виду два больших виски в одном стакане.

— Голландская доблесть? — небрежно прокричала Эстер. Тони продемонстрировал зубы в конвульсивной ухмылке.

— Нет, просто желание хорошенько выпить, потому что у меня уже давненько во рту не было ни капли, а в следующий раз такая возможность представиться очень нескоро.

— Извини, на самом деле я хотела просто пошутить. Наверно, после этого ужасного дома чувство юмора покинуло меня.

— Меня тоже. Мне не следовало срываться. Для секретного агента в тебя чересчур легко влюбиться.

— Что? Я не слышала, шумно.

— Я сказал шалом. Разве не это вы говорите? Я так и не узнал до сих пор, что это означает.

— Это означает мир. Как трубка мира.

— Я выпью за это.

Они выпили, и бокалы опустели чересчур быстро, после чего они снова оказались на выстуженной улице, еще более охлажденной назойливым моросящим дождем, прошелестевшим над дальними трубами и мягко прокатившимся к ним по траве. На следующем углу обнаружилось заведение со стеклянными витринами, выставлявшими на обозрение самые невероятные предметы, проглядывавшие сквозь крепкие жалюзи и пыльные стекла.

— Здесь, — известила Эстер. — Вроде бы закрыто.

— Конечно, закрыто, — ответил Тони, остывший под дождем и донимаемый приступами усталости, — но он, по-видимому, живет над магазином. Колоти в дверь, пока он не откликнется. Я уверен, что он делает большую часть своего теневого бизнеса в сумерках.

Эстер скользнула прочь. Глубоко вздохнув, Тони шагнул вперед, приблизился к темному входу и тихонько постучал. Дверь тотчас же распахнулась, и кто-то шипел на него, пока он не вошел. Загорелся приглушенный свет.

— Вы не Стенли. Кто вы?

— Нас не подслушают? — с сильным кубинским акцентом прошептал Тони, подозрительно озираясь. Они находились в полутемном торговом зале, забитым хламом и невостребованными обломками бесчисленного множества семейств. Под ногами звенели подставки для дров и гнутые кочерги, кушетка вываливала свою набивку на крикливые репродукции скверных полотен в облупившихся рамах. Набор побитых клюшек для гольфа, половина наверняка отсутствовала, лежал на крышке расстроенного пианино рядом в парой покоробившихся гитар. Неисчеслимое множество внушающих уныние предметов исчезало во мраке наверху и со всех других сторон, милосердно укрытое мраком. Каким бы бизнесом тут ни занимались, но уж наверняка не торговлей этими невостребованными отбросами. Владелец ломбарда выглядел таким же невостребованным, как и его товары — седовласый, сморщенный старикашка неопределенного возраста; кожа крупными складками болталась на его костлявой фигуре, как будто снятая с чужого плеча и принесенная в ломбард в числе прочих товаров. Брюки с пузырями на коленях, жилет болтается на плечах, как на вешалке, прикрывая невероятно смятую рубашку, очки в стальной оправе держатся на самом кончике острого носа; при таком потрепанном и жалком облике он просто обязан был быть невероятно богатым.

— Послушайте, кто вы? Говорите или выметайтесь.

— Я ищу дядюшку Тома.

— Что ж, вы его нашли. Мы работаем с девяти до пяти, в более поздние часы по предварительному уговору, а теперь выкладывайте.

— Но я здесь по уговору насчет dinero[167], кое-чего зеленого и шуршащего, по приказу одного полковника, который останется безымянным, если вы не захотите узнать его имя.

Эта новость слегка ошарашила дядюшку Тома, он все еще хранил безмолвие и неподвижность, только глаза по-птичьи окидывали фигуру Тони взглядом с головы до ног, да двигался один указательный палец, почесывая бок — видимо, сгоняя с места какого-то нежелательного сожителя. Но прежде чем он успел придти к какому-либо заключению, раздался едва слышный стук в дверь.

— Вон в тот угол, и держи пасть на замке. — Дядюшка Том поспешил ко входу, а Тони устроился в неудобном кресле, набитом конским волосом, со сломанной пружиной, пробивавшейся вверх в надежде сделать кому-нибудь внутримышечный укол. Дверь открылась и быстро закрылась, и под кругом света из-под абажура появился небольшой человечек со свертком. Дядюшка Том подозрительно осмотрел его, после чего они переговорили, просторечно глотая слоги и употребляя необычные дифтонги.

— У тя?

— Арр. Первый класс, пятерка миниум.

— Гальваническое покрытие, побитые, даю три.

— Ад дерьмовый, я луче потоплю их. Чтыре.

— Три фунта пятьдесят, по доброте сердечной.

— В задницу, нет у тебя серца, дядек. По рукам.

Пакет сменил владельца, зашелестели банкноты. Дядюшка Том убрал пакет в темный угол, где уже хватало таких же, и шипением призвал Тони из его угла. Но не успел он и рта раскрыть, как вдали принялся трезвонить телефон. Ворча под нос, хозяин заведения, безошибочно пропетлял среди груд хлама и поднял трубку. Беседа, состоявшая с этой стороны в основном из односложных хмыканий и уханий, оказалась благословенно краткой. Тони уже начал нервничать из-за ожидания и помех. Разговор возобновился с того же места, где прервался.

— Ладно, как его зовут? — вопросил дядюшка Том.

— Кого?

— Кого? Полковника хренова, вот кого.

— Полковник Хуарес-Седоньо.

— Арумм. Но он сказал, что все дело капельку откладывается, надо обождать.

— Ожидание кончилось.

— Добыли капустку, а? Почему он не сказал?

— Я говорю от его лица, поскольку он в деловой поездке в Шотландии. Так вы хотите видеть их или нет?

— Не знаю, очень большая сделка, я с самого начала был не в восторге. — Старик быстро-быстро заморгал, уши у него зашевелились, когда Тони извлек стопку стодолларовых купюр и с шелестом пролистал их. — К свету.

Тони пролистал стопку снова, затем вытянул одну из банкнот и передал ее собеседнику. Дядюшка Том извлек из своего жилетного кармана ювелирную лупу, ввернул ее в глаз и тщательно изучил сквозь нее купюру с обеих сторон, а затем сверху, снизу и по бокам. Помял ее, понюхал, попробовал кончиком языка и вернул.

— Настоящие, будь спок, но маркированы восемью разными способами. — Вот тебе и теоретическая необнаружимость. — Такие нелегко сбыть.

Телефон зазвонил снова, и дядюшка Том зашаркал прочь. Тони убрал деньги и принялся вертеть пальцами в воздухе, пока продолжался очередной разговор, состоявший из урчания и бурчания, пока перекупщик не вернулся.

— Не нравиться мне это, — дядюшка Том уставил на Тони рыбий глаз, подозрительно моргая. — Это слишком крупное дело, чтобы я провернул его в одиночку. Их надо вывезти из страны, а этим занимается только один тип. Повидайся с ним, спроси чего скажет, и если скажет, что годится, то я скажу, что можно.

С трудом продравшись сквозь синтаксис, Тони извлек из его заявления узловые крохи информации.

— Кого я должен повидать?

— Человека по имени Массуд. Он заправляет рестораном на Портобелло-Роуд, называется "Тадж-Махал". Рядом с "Грязной уткой", не прозеваешь. Повидайся с ним и посмотри, чего он скажет.

Больше информации не поступило, потому что во время этой тирады дядюшка Том положил ладонь Тони на поясницу, подогнал к двери и выставил за порог. Тони запротестовал, но не придумал, что еще сказать, позволил выпихнуть себя и тотчас же услышал щелчок замка за спиной. Дожидавшаяся за углом Эстер кивнула, выслушав его информацию.

— По-моему, я знаю это заведение. "Грязная утка" — распространенное прозвище любого публичного заведения под названием "Черный лебедь". Надо идти, но сначала выработать план. Это в противоположном конце Лондона, и добираться туда минимум полчаса. Я поеду первым автомобилем, быстрым, а ты последуешь в арендованном драндулете. Я буду обедать там вместе с Исаем, и мы друг друга не узнаем. Если возникнут проблемы, мы будем наготове. Остальные могут вернуться в "Мармион".

— Но уже одиннадцатый час, ресторан закрыт, — с надеждой заметил Тони, но надежда была тут же развеяна во прах.

— Это самый подходящий час для индийского ресторана. Мы будем ждать твоего прибытия.

От козней рока не ускользнешь. Тони сел рядом с Иноном — должно быть, с ним, поскольку Исай с Эстер, — управлявшим автобусом на обратном пути, и был вознагражден увлекательными рассказами о полночных налетах на логова диверсантов, о спортивных восхождениях на высоты Масада в стоградусную жару, о дружеских ночах вокруг костра в киббуце, верховых поездках на рассвете среди голых холмов, а также прочих полезных для здоровья и утомительных израильских затеях. Все это внушало такой энтузиазм, что будь Тони евреем, он иммигрировал бы тотчас же; только кровь апача спасала его от счастливой жизни киббуцника. Лондон пролетал за окнами, и слишком уж скоро Тони предстояло снова стать двойным — или уже тройным? — агентом.

— Удачи, — крикнул Инон ему вслед, когда Тони зашагал по дороге к манящей вывеске ресторана. — И шалом.

"Вот уж действительно, шалом", — пробормотал Тони себе по нос; если и есть где-то на свете шалом, то не в его положении. Он прошел мимо алкогольных искусов "Черного лебедя" и остановился, чтобы изучить меню, вывешенное в окне "Тадж-Махала". Там была перечислена бесконечная вереница диковинных блюд с указанием цены каждого, а в конце обнаружилась короткая приписка: бифштекс, курица и яйца с жареной картошкой — уступка консервативному британскому едоку. Над входной дверью был установлен круглый вытяжной вентилятор, исторгавший в напоенный бензиновым перегаром ночной воздух роскошные волны ароматов пряной восточной кухни. Они были совершенно незнакомы Тони, но, несмотря на это, удивительно привлекательны, так что его слюнные железы, всегда пребывающие в состоянии полной боевой готовности к подобному случаю, быстро наполнили ему рот жидкостью, демонстрируя собственный интерес. Набрав в грудь побольше воздуху, он вошел.

За дверью обнаружился единственный большой зал с многочисленными столиками, некрытыми белыми скатертями. Стены и потолок покрывали затейливые обои из бархатной бумаги, у столиков бархат протерся, где за него задевали локти энергично трудящихся едоков. Желтые лампы озаряли тусклым светом полдюжины клиентов, атаковавших исходящие паром блюда и сияющие груды риса. Двое израильтян находились в их числе, и Тони скользнул по ним взглядом так же небрежно, как и по остальным посетителям. Появившийся невесть откуда смуглый официант жестом пригласил его к столику.

— Вы желаете отобедать, сар?

А что, почему бы и нет? Прошли уже добрые сутки с тех пор, как он ел по-настоящему, и если вкус пищи не уступает ее аромату, она окажется восхитительной. Израильтянам она определенно понравилась. Затем суровый долг опустил свою тяжелую длань на плечо Тони, и он внутренне вздохнул по упущенной возможности.

— Нет, я здесь, чтобы повидаться кое с кем по имени Массуд.

— Сожалею, но в данный момент он деловито занят, однако я скажу ему, что вы здесь. Если вы подождете здесь, это займет сколько-то минут. Быть может, чаю или чего-нибудь выпить, пока вы ждете?

Отсрочка!

— Выпить, да, но я хочу и чего-нибудь съесть. — Тони уселся за ближайший столик, поставив локти на желтые пятна на скатерти, и схватил меню. Оно оказалось совершенно невразумительным. — Что вы порекомендуете сегодня вечером?

Стандартный гамбит невежды.

— Мадрасский бифштекс весьма хорош, но весьма обжигает, если вы любите горячую пищу.

— Я люблю горячую пищу, которая горяча caliente[168] и горяча picante[169]. Вы имеете в виду, что она горяча от специй, а не от духовки?

— Совершенно верно, от красного чили.

— Беру.

— Мадрасский бифштекс с бринджал пикули парата лук баджи тарка дал рисовыц пилафом и бомбейская утка для закуски.

— Я не люблю уток. У вас есть пиво?

— Бомбейская утка — рыба. И один лагер.

Вот это больше подходит. Лагер оказался стаканом теплого пива, каковое Тони начал прихлебывать с пищей, тут же начавшей поступать на его стол, блюдо за блюдом. Все они были хороши, и Тони залил их еще порцией лагера, совершенно позабыв о своей миссии в этом неистовом приступе аппетита. Он насквозь взмок, и как раз вытирал с тарелки последние капли соуса кусочком параты, когда к его столику подошел сбоку высокий мужчина.

— Я Массуд. Вы хотели видеть меня? — Золотые зубы тепло засияли на фоне его кофейной кожи, но взгляд оставался холодным и непроницаемым, будто змеиный. Тони поспешно смыл последний глоток пищи остатками пива.

— Да, если можно.

— Наверху имеется отдельный кабинет, сюда, будьте любезны.

Полутемная лестница находилась позади буфетной стойки, с которой официанты продолжали забирать из подвальной кухни готовые блюда, выкрикивая невразумительные команды вниз по шахте. Этажом выше они миновали двери с табличками LADIES и GENTLEMENS — в английском не счесть лингвистических ловушек — и направились к двери в самом конце коридора.

— Сюда, пожалуйста, сейчас включу свет.

Массуд замер на пороге, щелкнув выключателем, и при свете Тони узрел, что тесная комнатка уже набита народом — сплошь знакомые знакомые лица, а два самых знакомых, сидя за столом, приветливо улыбались ему. Как?! Кто?..

Вилли Макгрегор и полковник Хуарес-Седоньо.

13

Ситуация кошмарная, из числа случающихся лишь во сне, после чего следует счастливое возвращение к действительности. Вот только на сей раз Тони не спал, и пробуждение не последовало. Он рефлекторно отшатнулся от омерзительной парочки, натолкнувшись спиной на локоть Массуда. "Прочь!" — вопили все его инстинкты, да и трезвому рассудку идея бежать прочь казалась вполне здравой. Массуд попытался сцапать его, но Тони увернулся от растопыренных пальцев, поднырнув под руку, пронесся по коридору и стремглав слетел по лестнице, перескакивая разом по три-четыре-пять ступенек, рискуя всем во имя спасения. Желудок, набитый мясом и рисом, тяжко подпрыгивал, будто засунутый за пояс шар для боулинга, сдерживая движения Тони, но не так уж и сильно. Главное — прочь отсюда, и Тони несся прочь.

У подножия лестницы он споткнулся, едва не упал, мельком заметил вытаращившихся официантов и заинтересованных посетителей, напуганный взгляд Эстер.

— Уходим! — крикнул. — Наверху полковник!

Подавая достойный пример, затопал к выходу, но двое посетителей, сидевших недалеко от двери, поспели к ней первыми. Дюжие молодцы в мохнатых твидовых костюмах, остановившись у выхода, обернулись к нему. Что это болтается у них в кулачищах? Велосипедные цепи? Тони с галопа перешел на рысь, остановился, а там и вовсе рухнул в кресло. На столе перед ним обнаружился графин с водой, Тони наполнил стакан и осушил его до капли. Дело обернулось не так, как он рассчитывал. Спустившись по лестнице, Вилли поманил его согнутым пальцем.

— Ну, если вы покончили с этими глупостями, можете снова подняться. Вы двое тоже. — Он ткнул коротким тупым пальцем в сторону Эстер и Исая. Те медленно встали. Исай небрежно опустил руку в карман пиджака, и Вилли гаркнул: — Бросьте это. Последний настоящий посетитель удалился десять минут назад.

Он не соврал. Официанты поднимались из кухни с мясницкими ножами, следом появился повар с тесаком, а оставшиеся псевдоклиенты обратили на израильтян холодные северные взоры, извлекая из карманов велосипедные цепи.

— Они управляются с этими штуками весьма проворно, — предупредил Тони. — По-моему, вам лучше послушаться его, Исай.

Долгое мгновение израильский агент свирепо озирал надвигающихся противников, будто пересчитывая их по головам, подсчитывая патроны и прикидывая разность. Ответ оказался не в его пользу. В конце концов он улыбнулся, пожав плечами, и швырнул на стол маленький автоматический пистолет. Им тут же завладел ближайший цепной мордоворот. Вилли кивнул.

— Так-то лучше. А теперь — все наверх.

В кабинет наверху набилась изрядная толпа, но никто не жаловался. Вилли и полковник снова уселись за стол, а Тони и двое израильских агентов встали перед ними в ряд, словно подсудимые перед трибуналом. Индийцы, шотландцы и единственный затесавшийся среди них сконфуженный кубинец Хорхе выстроились вдоль стен. Вот уж воистину нежданная встреча.

— Ну, — Вилли сложил пальцы домиком на столе перед собой на манер классного наставника, поблескивая очками в металлической оправе. — У меня имеется несколько вопросов к вам, мистер Хоукин. Полковник клянется честью, что вы знаете, где находятся деньги.

— Он лжец.

— В самом деле? Вы уже говорили мне это однажды, однако же все это время при вас имелась некая толика денег из выкупа. Да, все еще здесь? Дядюшка Том сообщил об их существовании. Так-то лучше, просто медленно опустите руку в карман и отдайте их нам. Доброе начало, — итак, где же остальные?

— Понятия не имею. Это все, что у меня есть, да и то, я взял их у полковника.

— Трудновато поверить. Если вы столь невинны, с какой стати вы навестили нынче вечером дядюшку Тома, предлагая ему продать остальные деньги? Лишь по чистой случайности мы вмешались вовремя. Мы с полковником зашли в тупик и заключили своего рода соглашение. Посему нынче вечером чуть пораньше мы вернулись в Лондон и были шокированы, обнаружив, что все люди полковника заточены в его собственном доме. Хорхе поведал о вашем интересе к дядюшке Тому, и мы забрали его с собой…

— Второй телефонный звонок.

— Совершенно верно. Поскольку присутствующий здесь Массуд должен участвовать в транспортировке денег, а также уязвлен тем, что его обжулили, мы договорились, что соберемся здесь всем миром. Итак, все заинтересованные стороны собрались и с нетерпением ждут итога. Я спрашиваю вас снова — в последний раз — где деньги?

Последовало напряженное молчание, нарушаемое лишь поскрипыванием несмазанной велосипедной цепи, и Тони окинул комнату взглядом. Где же деньги? Похоже, все заинтересованные стороны и в самом деле собрались в этой комнате. Агент Аль-Фатаха, организовавший доставку оружия, шотландцы и кубинцы, угнавшие самолет, скупщик, который должен был позаботиться о деньгах, агент ФБР, доставивший деньги, израильские агенты, помогавшие фэбээровцу, доставившему деньги…

Прервав рассуждения, Тони тряхнул головой. Вроде бы все — или не все? Одного фрагмента головоломки все еще недостает, одной крохотной детальки. Какой?

Затем шестеренки интуиции с лязгом пришли в движение, катящийся стальной шарик воспоминания провалился в лузу логики, и все лампочки вспыхнули. Ну конечно!

Снова окинув комнату взглядом, Тони любезно улыбнулся сердито глазеющей аудитории. Поднес руку к глазам, внимательно осмотрел ногти и принялся полировать их о рукав.

— По-моему, я могу ответить на этот вопрос. Но сперва я хочу получить от вас пару обещаний.

— Я обещаю перерезать твою свинскую глотку от уха до уха, — намекнул полковник.

— Велите ему заткнуться, или замолкну я, — сказал Тони, повернувшись к Вилли. — Он лжец, и я могу это доказать. Стопку денег, которую я взял у него, принес ему с самолета Хорхе, они были позаимствованы из чемодана до того, как Ангус его умыкнул. Я слышал, как Рамон сказал ему, что деньги для скупщика. Валяйте, спросите Хорхе, правда ли это.

— Он не говорит по-английски.

— Тогда пусть его спросит полковник. А я послушаю, правильные ли вопросы полковник задает. Давайте, полковник.

Хуарес-Седоньо метнул в Тони истекающий ядом взгляд, но выбора у него не было, поскольку велосипедные цепи начали угрожающе насвистывать. Хорхе, уловивший собственное имя, побледнел от страха и с огромной охотой утвердительно закивал, как только услышал вопрос. Тони тоже кивнул.

— Отлично. Итак, мы знаем, что полковник лгал, и денег у меня нет. Позволительно ли мне спросить, какого рода соглашение вы заключили?

— Простое, — сообщил Вилли. — Мы оба сошлись в том, что Ангус слегка пожадничал, пытаясь мобилизовать все деньги на дело скоттов, как ни благороден был его порыв. Принято решение, что мы вместе занимаемся возвращением денег, а затем делим их согласно первоначальному договору пятьдесят на пятьдесят. Хотя теперь в мою душу закрадываются сомнения, уж больно полковник изворотлив.

— Мы же договорились, руки пожимали, — возмутился полковник.

— Договорились, и я намерен придерживаться договора, поскольку я человек чести, даже когда имею дело со змеей. Продолжайте, Хоукин.

— Ладно. Единственная наша зацепка — то, что вор и убийца был одной и той же личностью, скупщиком. Я слышал это из ваших собственных уст, Вилли. Вот почему я отправился повидать дядюшку Тома. Эта зацепка подвела меня — сразу во многих отношениях. Так что у нас остается только одна зацепка: номерной знак автомобиля, на котором удрал убийца.

— Так, мы все еще занимаемся этим. Это нелегко.

— А для нас это достаточно легко, — чистый голос Эстер ясно прозвучал в душной комнате, заставив всех присутствующих повернуть к ней головы. — У нас контакты получше ваших. Полиция. У нас есть друзья. Мы не сказали, зачем нам это, просто попросили проверить номер по картотеке. Ответ пришел совсем недавно — после того, как мы расстались, Тони, — с улыбкой повернулась она к нему. — Все просто. Такой номер на Британских островах не числится.

На забитую народом комнату будто опустилась черная тень; след почти совсем затерялся во мраке.

— У нас есть и еще ниточка, — подал реплику Тони. — Кто-нибудь видел убийцу, когда он только-только приехал?

— Все мы видели, — проворчал Вилли. — Мужчина, по-моему, насколько можно судить. Черные брюки, черные ботинки, макинтош, черная шляпа, лицо замотано шарфом, черные очки, средний рост, средняя комплекция, укутан, как капуста, ничего не разберешь. С равным успехом это могла быть королева собственной персоной.

— Тогда давайте исключать подозреваемых. — Тони принялся загибать пальцы. — Это не Вилли, потому что я сидел в комнате по соседству с ним. Полковник упал в обморок в порту, а остальные кубинцы улепетывали из города во весь дух. Израильтяне о Шотландии еще не знали.

— А как насчет нее? — вскричал полковник, ткнув пальцем в сторону Жасмин. — Она вполне могла это сделать.

— Ни за што! — опешила Жасмин. — Я весь день провела в салоне красоты.

— Слабое алиби, — раздувая ноздри, полковник устремил на нее испепеляющий одноглазый взор.

— Но правдивое, — ласково поведала Эстер. — Мы следили за этой египетской телкой, и, как это ни прискорбно, именно там она и была.

Подождав, пока визгливый поток брани иссякнет, Тони продолжал:

— Таким образом, исключаются все присутствующие, кроме Массуда.

— Я готовил банкет! Спросите счастливых клиентов, которых я обслуживал. Это не мой стиль, я подобными вещами не занимаюсь, я принимаю, расплачиваюсь наличными, продаю, я простой бизнесмен.

— А может, другой перекупщик? — предположил Вилли.

— Никогда! Мы не делаем подобного, и никто об этом не знал, кроме дядюшки Тома и меня. А больше никто в этой стране даже пальцем не прикоснется к подобному, никто не знал…

— Я склонен согласиться с Массудом, — поддержал его Тони. — Это не он. Это кто-то другой. И мне кажется, я знаю, кто. — Теперь-то он завоевал внимание аудитории, о да, на все сто. Так чего ж он так взмок? Тони прекрасно понимал, отчего потеет. Если этот номер не пройдет, последует посвист велосипедных цепей, рявканье пистолетов… Только не думать об этом! — Я сказал, что мне кажется, что я знаю, кто, но скажу лишь после того, как мы заключим сделку…

— Никаких сделок! — взревел полковник Хуарес-Седоньо. — Если он и вправду знает, я могу вытянуть это из него. Дайте мне пистолет или хотя бы кнут!

По знаку Вилли один из шотландцев толкнул шумно брызгающего слюной полковника обратно в кресло.

— Какого рода сделка вам нужна?

— Доля, малюсенькая доля, вот и все. Эти деньги были предоставлены правительством Соединенных Штатов под обещание ряда арабских государств выплатить их. Они заплатили — все, кроме одного, так что США недосчитываются двухсот тысяч долларов. Вот и все, что мне нужно из этих двух миллионов; остальное можете поделить между собой. Я верну их Штатам, чтобы наш баланс сошелся, а об остальных деньгах пусть болит голова у кого-нибудь другого. Сомневаюсь, что мое начальство одобрит подобный уговор, но я и не собираюсь их посвящать. Вы, наверное, тоже. Это строго между нами, между мной и вами, Вилли. Даю вам слово открыть вам все, что знаю, и привести вас к деньгам — если вы пообещаете мне мою долю.

Мгновение поразмыслив, Вилли кивнул.

— Звучит достаточно разумно — если вы располагаете информацией. Даю вам слово.

— Меня это вполне устраивает. Теперь я задам вам важный вопрос. Кого мы не учли? Кого недостает? — Оглядев их недоумевающие лица, он назидательно поднял палец. — Мы слишком зациклились на том, что злоумышленник был скупщиком, потому что нас намеренно ввели в заблуждение. С чего вы взяли, что в тот день приезжал скупщик, Вилли?

— Как с чего — Ангус сам мне сказал.

— И Ангус же в первую голову и втянул вас в эту затею. А еще втянул полковника и, держу пари, именно он поддерживал связь с Жасмин. Вы знаете Ангуса очень хорошо, так вот, считаете ли вы, что он был человеком, способным измыслить хитроумный международный заговор вроде этого, а затем провернуть его?

— Ну, он был добрым шотландским патриотом.

— Ничуть не сомневаюсь. Но при всем при том полиция считает его смутьяном мелкого пошиба. Быть может, он просто служил ширмой еще для кого-то? Для тайного заправилы, породившего весь этот план. Вероятно, Гарсия тоже знал, кто он такой, потому-то Ангус и убил его. Затем сам Ангус был убит, дабы унести этот секрет с собой в могилу. Что же это за личность? Это становится более-менее очевидно, если припомнить, что в день убийства в Шотландии был еще кое-кто. Некто, очень тесно связанный со всем этим террактом…

— Me lleva a la tisnada[170]! — замолотил кулаками по столу полковник; Тони благосклонно улыбнулся ему.

— Видите, полковник все помнит, и теперь корит себя за то, что не сообразил раньше…

— Пилот самолета! — простонал полковник.

Тони одобрительно обозрел разинутые рты всего огорошенного собрания.

— Позвольте растолковать. Рано утром в день убийства мы с полковником завтракали в компании капитана Хейкрофта на вокзале в Глазго. Увидев там меня, он чуточку опешил, а говорить с полковником и вовсе не хотел. Быстро поел и поспешил прочь. У него было предостаточно времени, чтобы добыть автомобиль и какие-нибудь липовые номерные знаки, наверняка заказанные заранее, и добраться до Каррадейла раньше нас. И знаете, чем он объяснил свое появление в Шотландии? Якобы он должен был посмотреть полицейскую картотеку на случай, если он сможет узнать кого-либо из террористов. Сказал, что его направила туда полиция. Но я-то видел куда больше участников похищения денег из автомобиля, а Скотланд-Ярд попросил меня посмотреть только лондонскую картотеку. Из чего следует, что Хейкрофт врал.

— Это возможно, весьма возможно, — согласился Вилли. — Капитану был известен маршрут самолета, он мог позаботиться обо всех приготовлениях. Он мог осмотреть покрытие летного поля, чтобы проверить, выдержит ли оно вес самолета. Затем отыскал его и успешно посадил машину. Ему легче всех было тайком организовать все это дело и надзирать за его ходом, даже вовлечь собственную стюардессу, чтобы приглядывать за ней.

— Это он! — взвизгнула Жасмин, подскакивая на ноги. — А прикидывался таким благородным, cochon[171]! Мне было велено пронести оружие в запертый туалет, вот и все, так я и поступила. Но это ведь капитан обнаружил, что сантехника неисправна, и запер его собственноручно. Мы должны схватить его, заставить выдать деньги, Аль-Фатах получит свою долю — мы сделали свою часть работы, нам было обещано.

— Мы поделим деньги, как только они будут у нас в руках, — принял Вилли соломоново решение. — А где капитан сейчас?

— Там, — указала Жасмин куда-то в зашторенное окно, — при самолете. Торчит там, надзирая за работами по транспортировке самолета оттуда. Я могу показать дом, где он остановился, — за нашу долю.

— Это мы обсудим в частном порядке, то же касается и вас, Массуд. Полагаю, вы все еще хотите отмыть деньги?

— Вы с ума сошли! — Массуд попятился, обеими руками отталкивая воображаемые деньги. — Я к ним даже пальцем не притронусь! О них знают все без исключения — ФБР, Израиль, об этом скоро будут трубить на каждом углу, я ухожу из дела раз и навсегда, постскриптум, чудесный восточный ресторан продается за гроши, поскольку я сегодня же ночью возвращаюсь в Калькутту…

— Ладно, не кипятитесь, — принялся неискренне утешать его Вилли. — Просто держите рот на замке, и мы поступим точно так же. Сейчас мы уходим, отправляемся в Кент, чтобы нанести визит капитану. Предупреждаю, никаких этих ваших арабо-еврейско-кубинско-американских штучек. Мои мальчики, всей душой преданные делу благословенной Шотландии, не спустят с вас глаз. — На эти слова мальчики эхом забормотали свои "охи" и "таки", лязгая велосипедными цепями. — Тогда ладно, все ясно. Уходим, маленькими группами, а по пятам за каждым из вас пойдет пара парней.

Тройка за тройкой они без спешки покинули "Тадж-Махал", и каждого съежившегося иностранца пасли двое сынов Каледонии со стальными взорами и чугунными кулаками. Появление такого множества бугрящихся мускулами скоттов в самом центре Лондона объяснилось, когда у обочины неподалеку от ресторана обнаружился длиннющий, элегантный, сверкающий одноэтажный автобус на огромных колесах. На борту его красовалось выписанное жирными буквами название "ЛОХ-ЛОМОНД ТУР (ШОТЛАНДИЯ) ЛТД.". Когда все принялись усаживаться, водитель беззубо ухмыльнулся и показал Вилли большой палец. Но все равно Вилли глядел мрачнее тучи.

— Все из-за денег, — признался он Тони. — Хоть Сэнди и предоставил нам коммерческую скидку на аренду автобуса, все равно, поездка обходится нам чертовски дорого. Но мне нужно, чтобы у меня за спиной были все эти парни, я работаю интеллектом, а не кулаками. Вы не врете мне, а, Хоукин? Или, видит Бог, вы горько раскаетесь.

— С какой стати мне врать? Это единственный выход для всех для нас — найти босса, стоящего за этим террактом и забрать у него деньги. Что ж еще нам остается?

Судя по всему, ничего. Как только все ушли, Массуд запер ресторан и поспешил прочь, пряча взор — видимо, не собираясь возвращаться. Сэнди закрыл дверь за последним пассажиром и вывел автобус на залитые светом фонарей улицы полночного Лондона. Видимо, чисто рефлекторно он щелкнул выключателем, и они тронулись в путь под баюкающее магнитофонное причитание волынок. Тони пересел к Эстер.

— Прости, что втянул тебя в эту передрягу.

— Не глупи, уж такова моя работа. А еще я обещала приглядывать за тобой, но пока что не очень справляюсь.

— Тут уж ты не виновата, и, прости за любопытство, как столь очаровательную девушку угораздило заняться подобным делом?

— И не спрашивай. Чистейшее стечение обстоятельств. Мои детство и юность прошли в Лондоне и Нью-Йорке, мой отец — корреспондент большой тель-авивской газеты, так что английскому я училась по обе стороны Атлантики, и выучилась вроде бы недурно.

— Ты говоришь безупречно.

— Ты очень любезен. В общем, я училась здесь в университете, а нашим нужна была кое-какая помощь, меня попросили — и я помогла. Никто не догадывается, что я израильтянка, если я только сама не скажу, так что я могу бывать повсюду, слушать разговоры, говорить с людьми. Словом, ввязалась, а дальше пошло само собой. Вместо того, чтобы исполнять свой долг перед родиной на службе в армии, я осталось в Лондона, а где одно, там и другое. Теперь я работаю в отцовской газете, вот и все. А теперь поведай мне, как ты попал в ФБР. Ты не похож на киношных фэбээровцев.

— Да я не похож и на фэбээровских фэбээровцев!

Тони обеими руками ухватился за бесценную возможность поделиться своими бедами хоть с кем-то. Учеба, армия, снова учеба, Национальная галерея, призыв в ФБР, мексиканская миссия, в самых волнующих местах Эстер крепко стискивала его руку, снова ФБР и, наконец, захват самолета. Пока Тони рассказывал, Лондон и пригороды остались позади, и автобус вырвался на залитое лунным светом шоссе. Тони едва-едва успел покончить со всеми любопытными подробностями, когда автобус притормозил и вырулил с шоссе в бензиновое пекло, озаренное оранжевыми огнями, забитое ревущими трейлерами и чудовищными бензовозами. Все это механическое действо было сосредоточено вокруг стеклянного павильона под гордой вывеской "ЕДА НАПИТКИ БЕНЗИН" — видимо, поступающих из одного источника. Вилли, внезапно взявший на себя роль гида, встал в передней части салона с микрофоном в руках, обращаясь ко всем через громкоговоритель:

— Это закусочная для дальнобойщиков, остаток ночи мы проведем здесь. Аэродром в Тилбери-Хилл всего в часе езды отсюда, а ехать туда на этой колымаге в столь поздний час неразумно. Никому не выходить, кроме моих парней. Если кому-то из остальных необходимо воспользоваться удобствами, его проводят. Предлагаю поспать; будет выставлена охрана, так что без фокусов. И никаких разговоров, чтобы желающие могли поспать. Вот и все.

Тони и Эстер пошептались еще пару минут, пока забитый разноплеменной публикой автобус успокаивался, потом гортанное шиканье заставило их примолкнуть. Тони еще немножко поглазел из окна, гадая, что принесет ему утро, и сопротивляясь искушению грызть ногти, но в конце концов тоже погрузился в сон.

14

Серый рассветный туман протянул свои щупальца в открывшуюся дверь автобуса, разбередив бронхи пассажиров, и те огласили салон хоровым кашлем, будто адский барак для заядлых курильщиков. Это доханье взахлеб в сопровождении усиленного электроникой голоса Вилли разбудило Тони, наконец-то погрузившегося в некое подобие спокойного сна. Уж больно все это смахивает на армию, не хватает только крика "Выходи строиться!". Обошлось без построения, но организовано все было по-военному четко. Пленники и охранники маршировали взад-вперед, в туалет и обратно, совершая водные процедуры, утробно кашляя от густого месива из тумана и выхлопных газов. Вскоре появились и исчезли в желудках чай, кофе и сладкие пирожки, начистившие зубы едоков до блеска не хуже щетки. Несмотря на упорные понукания Вилли, все это заняло изрядную часть часа, и когда автобус с ворчанием пробудился и снова выкатил на шоссе, оранжевый шар солнца уже выкатился из-за холмов, разогнав туман.

Зеленая Англия сперва мелькала за окнами, но затем подступила ближе и поплыла медленнее, как только автобус свернул на местную дорогу. С каждым поворотом дорога становилась все уже, и в конце концов автобус перекрыл ее целиком от обочины до обочины, задевая листву растущих вдоль нее деревьев. На лугах паслись коровы, вокруг цвели сады, целые акры покрывал хмель, вьющийся вокруг шестов. С предельной аккуратностью длинный экипаж переполз через узкий древний мостик, проследовав по направлению стрелки, сообщавшей, что до Тилбери-Хилл осталась всего одна миля. Стоя рядом с водителем, Жасмин подсказывала дорогу, и наконец взволнованно указала на совершенно незаметный домик на отшибе, покрытый неброской серой штукатуркой; табличка на воротах гласила "СДЕСЬ НЕ ШЛЯЦА".

— Вот, тут капитан Хейкрофт и остановился.

Совершив последний рывок по проселку, неповоротливый автобус остановился за поворотом. Вилли и двое его тяжеловесов быстро выбрались и зашагали по дороге назад. Когда они поспешно вернулись минуты через три и забрались в автобус, все взгляды были прикованы к ним.

— Женщина говорит, уже ушел на аэродром. Там идет какое-то строительство. Возьмем его там.

Под шипение пневматических тормозов они тронулись дальше. Этот отрезок был размечен весьма основательно, хотя знакам было никак не менее тридцати лет… воспоминания о полыхающих выхлопах в ночи и гуле моторов бомбардировщиков, вылетавших бомбить Германию. Уже полустершиеся воспоминания. И все же старый аэродром снова пробудился к жизни. Автобус нагнал цементовоз, величественно громыхавший по дороге, попутно вращая массивную бетономешалку в пеструю полоску. Ворота широко распахнулись, пропуская его, но перед автобусом захлопнулись снова.

— Никаких автобусных экскурсий, — строго сказал преградивший путь массивный охранник в синем мундире, наверняка представитель упомянутой капитаном Хейкрофтом фирмы "Клыки и дубинки". Дубинки поблизости не наблюдались, зато клыки определенно наличествовали на конце короткого поводка, который сжимал в правой руке охранник, в виде напружинившегося низкорослого и грозного полицейского пса. Своей жирной — а может, мускулистой — фигурой он весьма напоминал хозяина, до отказа заполнявшего свой просторный мундир. Вилли спустился на землю, с опаской поглядывая на пса.

— У меня дело к капитану Хейкрофту.

— Извините, сэр, насчет вас никаких приказов не было. — Кротость тона охранника тут же опровергло отвратительное животное; зевнув, пес продемонстрировал невероятное множество острых желтых зубов. Двое мускулистых шотландцев, сойдя с автобуса, остановились позади Вилли.

— Я вынужден настаивать, — заявил Вилли, в присутствии помощников почувствовавший себя увереннее. — Я должен повидать капитана по совершенно неотложному делу.

Охранник, храня на лице профессионально бесстрастное выражение, не обмолвился ни словом, только отпустил поводок еще фута на три. Пес, упорно рвавшийся с короткой привязи, тут же метнулся вперед, ощерив многочисленные клыки. Вилли отшатнулся, взвизгнув от ужаса, налетел спиной на своих компатриотов, и все трое повалились, как кегли. Тони тоже поспешил покинуть автобус, пока не дошло до худшего, на ходу извлекая из кармана бумажник.

— Доброе утро, офицер, отличный денек для работы под открытым небом. Я Хоукин из ФБР, вот мои документы. Вы наверняка читали в сводках новостей, что я прибыл на этом самолете и все еще занимаюсь этим делом. Я должен повидать капитана.

— Да, сэр, проходите. — Оттащив зверя, охранник приоткрыл ворота ровно настолько, чтобы протиснулся один человек; Вилли ткнул Тони пальцем в спину, напоминая о себе.

— Эти трое джентльменов — частные детективы из Шотландии. Они располагают информацией для капитана.

Дубинки холодно смерил их взглядом, а Клыки гортанно зарычали.

— Если вы ручаетесь за них, сэр, они могут пройти, но больше никто. Я буду признателен, если автобус отведут на обочину, вот-вот подъедут грузовики.

— Хорошо, офицер, — обернувшись, Тони махнул, чтобы автобус сдал назад, и вполголоса промолвил Вилли: — Переговорим с Хейкрофтом, а после остальные тоже смогут войти.

— Так.

Ворота с лязгом захлопнулись за ними, и смешанная четверка зашагала по аэродрому, куда более оживленному, чем в день их приземления. Грузовики направлялись к дальнему концу летного поля, где рабочие прилежно трудились на взлетно-посадочной полосе. Ди-Си-10 стоял на прежнем месте, но теперь облик его разительно переменился. Все его большие люки стояли нараспашку, а под ним стоял грузовик, высоко поднятый на домкратах. Крылья опирались на огромные домкраты и стальные подпорки, одну из стоек шасси сняли. Когда Тони со спутниками миновал ажурное хитросплетение стоек, стоявший там мужчина в комбинезоне пристально взглянул на них.

— Привет, Хоукин. Что это вы делаете на месте преступления? — окликнул мужчина, оказавшийся вторым пилотом Пузо Уотербери. Лицо его было перепачкано смазкой, а в руке он сжимал большой фонарик.

— Все еще занят расследованием, Пузо. А где капитан?

— В салоне, в дерьмовом настроении. Удачи. — Пузо снова сунул голову и фонарик в недра крыла.

Теперь к открытой двери самолета вел одолженный трап с надписью АВИАЛИНИИ "ТРАНС-САХАРА", так что подняться туда оказалось совсем несложно. Грандиозный салон оказался ошеломительно пустым: большинство кресел исчезло, рабочие как раз выносили последние через дверь в дальнем конце, чтобы погрузить в кузов поднятого грузовика. Капитан Хейкрофт, стоя спиной к вошедшим, зорко наблюдал, как выгрузка заканчивается, и грузовик медленно опускается, скрываясь из виду. Услышав оклик Тони, капитан обернулся.

— Хоукин, что привело вас сюда? Я думал, вас ищет полиция…

— Это уже улажено, — поспешно перебил Тони. — Послушайте, здесь Жасмин и еще кое-кто, но охранник у ворот их не пропускает.

— И совершенно правильно, тут так и роятся туристы и зеваки. Я напишу охраннику записку.

— Просто дайте разрешение пропустить автобус, — встрял Вилли.

— А вы кто, черт возьми? — резко осведомился Хейкрофт. Окидывая взглядом Вилли и его дюжих компаньонов, он даже бровью не повел, будто не видел их ни разу в жизни.

"Весьма хладнокровен", — подумал Тони, а вслух сказал:

— Все в порядке, они со мной. Пожалуйста, дайте записку.

Хейкрофт еще немного угрюмо поглазел на них, затем вытащил из кармана блокнот, нацарапал записку, вырвал листок и вручил его Тони. Один из шотландцев поспешил с запиской прочь.

— Что тут происходит? — поинтересовался Тони, озираясь, ухватившись за нейтральную тему в ожидании прибытия остальных. Капитан сердито фыркнул — вопрос явно задел его за живое.

— Что происходит? Все, вот что. Ни разу в жизни не видел такой неразберихи. Все тут перебывали — страховщики, правительство, авиационное начальство, — даже правительственная комиссия по расследованию. Выясняется, что поднять этот самолет будет не так просто, как посадить, хотя и посадка прошла не так уж гладко. Предлагали какие-то дикие планы, поверьте, но все до единого непрактичные. Даже если разобрать самолет на тысячу кусочков, вывезти их по дороге все равно невозможно. Да и достаточно крупного вертолета, способного поднять эти куски, тоже нет. Так что остается только взлетать. Но как? Вы же видели, что стало с ВПП, когда мы садились. Тут заявились инженеры, не дававшие покоя своим логарифмическим линейкам и калькуляторам, и выдали этот смехотворный план. На его воплощение уйдет пара сотен тысяч, но страховая компания предпочитает выложить эту сумму, чем платить за все и продавать самолет на металлолом. Поглядите-ка сюда.

Все послушно посмотрели по направлению вытянутого указательного пальца сквозь распахнутые двери, на вспаханную взлетную полосу, в конце которой трудились машины и люди.

— Сперва они залатают всю полосу. Когда с этим будет покончено и бетон схватится, его покроют стальными листами вроде тех, какими пользовались на временных аэродромах во время войны. Покрытие перераспределит вес самолета, но этого будет маловато. Поэтому они потрошат самолет — вытаскивают кресла, печи, шкафы, унитазы — словом, все, что не понадобится. И все топливо тоже сольют, кроме того, что потребуется, чтобы дотянуть до аэропорта Хитроу. Затем ВВС одолжит шасси от Си-5А с восемью колесами каждое. Убрать я их не смогу, зато они снизят нагрузку на каждое колесо. Теоретически всего этого должно хватить, чтобы поднять машину в воздух, не закопавшись в полосу снова и не вмазавшись в пасущихся на том лугу коров.

— А это сработает на самом деле? — спросил Тони.

— Я знаю ничуть не лучше вашего. Длина полосы вполне достаточна, чтобы взлететь, если только колеса не провалятся опять. Мне предложили премию в двадцать кусков, если я поведу машину, и Пузу то же самое, но мы требуем по сорок на нос. Такой вот способ подзаработать. Что за черт, цирк, что ли?

Пассажиры автобуса, остановившегося у самолета, неспешной вереницей поднимались по трапу. Хмурая египтянка, угрюмые кубинцы, суровые шотландцы, спокойные израильтяне один за другим входили в дверь и становились полукругом перед капитаном. Вслед за ними в дверь заглянул Пузо, помахал фонариком и весело крикнул:

— Послушай, Хейкрофт, если ты водишь по самолету экскурсии, я хочу получить свою долю с продажи билетов.

— Хоукин! Что означает это окаянное нашествие в мой самолет?

— Ой, какие мы сердитые! Капитан, вы это всерьез? Держу пари, вы знаете всех присутствующих.

— У вас ровно шестьдесят секунд на объяснения, какого черта вы тут городите, а после я дам вам под зад и спущу вместе с вашими приятелями вниз по трапу. Жасмин, ты можешь мне растолковать, что это значит?

— Свинйя! — плюнула она в его сторону.

— Подождите, пожалуйста, — попросил Тони. — Давайте не будем терять самообладания. Хейкрофт, мы здесь по поводу выкупа. Я уверен, что не поведаю вам ничего нового, но я хочу, чтобы вы знали, что мы все знаем. Видите ли, игра закончена. Началась она в Карачи, когда вы заперли задний туалет под предлогом, что он якобы не в порядке…

— Якобы! Насос сломался, и он был полон до краев!

— Пожалуйста, дайте мне закончить. Затем Жасмин загрузила в самолет оружие Аль-Фатаха и заперла его в туалете. Кубинцы и ваш бывший дружок Ангус отсиживались в зале ожидания в Лос-Анджелесском аэропорту. Они сели в самолет и угнали его при помощи спрятанного оружия, а вы привели самолет сюда. Затем террористы расселись в две машины, — но коварная игра еще не закончилась. Ангус и его люди устроили засаду на кубинцев и утащили все деньги, попутно убив Гарсию — наверняка потому, что он знал слишком много. Мы уже подбирается к концовке, потому что вскоре после того Ангус тоже лишился денег и был убит по той же самой причине, что и Гарсия. Он слишком много знал. Ему была известна личность таинственного хозяина, дьявольски извращенный ум, стоявший за всем этим планом, человек, организовавший все это, а в конце вдруг возжаждавший прикарманить все денежки самолично. Разве не так было дело, а, Хейкрофт?

Пока Тони говорил, Хейкрофт медленно пятился, перебегая взглядом по лицам разношерстной компании.

— Хоукин, — хрипло проговорил он, — по-моему, ваша возлюбленная крыша поехала. Не будете ли вы добры собрать своих друзей и удалиться?

— Не пойдет, капитан. Потому что мы знаем. Знаем, кто этот тайный главарь. Вы были в тот день в Шотландии, помните? Я видел вас на железнодорожном вокзале и слышал вашу липовую историю насчет просматривания картотеки. Что ж, я не такой дурак, Хейкрофт. Я знаю не только то, что это враки, но и то, что тайный главарь — вы! Где деньги? Давайте их сюда, и побыстрее, потому что это отчаянные люди — и мужчины, и женщины.

Хейкрофт замер у открытой двери, где раньше стоял грузовик, и не мог ступить дальше ни шагу, припертый к двадцатифутовой пропасти. Лицо его хранило спокойное, сдержанное выражение, голос оставался ровным, как у всякого профессионального пилота в критической ситуации. Но лоб покрылся крупными каплями пота.

— Чудесная теория, да, очень хорошая. Вы подниметесь в ФБР на вершину служебной лестницы, если будете продолжать в том же духе. Все складывается очень ладно, от начала и до конца — за исключением того, что это не моя работа. Я тут ни при чем. Я весь день проторчал в полиции, а потом меня подвезли прямиком к обратному поезду. Позвоните в Скотланд-Ярд, и вам подтвердят это через две минуты. Так что вы преследуете не того.

— Нет! — возразил Тони. — Это наверняка вы.

— Простите, — раздался вдруг новый голос. — Но он тут ни при чем. Капитан совершенно прав. Он провел в полиции Глазго весь день.

Будто вслед за виртуозным ударом в неком невидимом теннисном матче, все взгляды стремительно обратились ко входу, где стоял инспектор Смиви из Скотланд-Ярда, держа плотно свернутый зонт и прочно нахлобучив на голову свой котелок.

— Кто вы такой? — громогласно осведомился Вилли. — Лучше не мешайте нам сейчас.

Инспектор лишь усмехнулся, подходя к первому ряду оставшихся кресел, и с комфортом устроился в одном из них.

— Кое-кто из вас знаком со мной. Я инспектор Смиви из Скотланд-Ярда.

С громким топотом все единодушно ринулись к выходу, так что инспектору пришлось крикнуть во все горло:

— На вашем месте я бы не стал этого делать. Последний настоящий рабочий покинул аэродром полчаса назад. Все без исключения здесь присутствующие — обратите внимание, они окружают вас со всех сторон — полицейские. Посему я прошу вас попридержать свое стремление прочь отсюда и задержаться, пока мы не придем к определенному разрешению сложившейся ситуации. Продолжайте, Хоукин. Пока я не вмешался, вы справлялись весьма недурно.

— Но… вы же сказали, что капитан тут ни при чем.

— Именно так, все верно. Но остальные ваши рассуждения были весьма логичны и безошибочны до самого последнего момента. Некто породил этот план, в точности как вы сказали, и совершил все эти убийства и правонарушения именно в названном вами порядке. Но, боюсь, ваша встреча с капитаном в Глазго навела вас на ложный след. Вместо того, чтобы идти по этому следу, вам следовало воспользоваться ниточкой, способной вывести вас на убийцу, ниточкой, имевшейся в вашем распоряжении с самого начала. Машина, на которой убийца скрылся из Каррадейла.

— Без толку, такого номера нет. Его проверил… э… кое-кто из полиции, такого номера просто-напросто не существует.

— Весьма лояльно с вашей стороны. Но Мисс Бен-Альтер связалась по поводу номера со мной, избрав наиболее благоразумный образ действий. — Кубинские, шотландские и египетские очи послали полные ненависти взоры на израильтянку. Внезапно оказавшаяся в центре внимания Эстер с улыбкой сделала реверанс. — Будь у нас номер и информация раньше, мы бы сработали быстрее, но это лишь так, к слову. Достаточно сказать, что мы приступили к делу без отлагательств. Прежде всего, мы знали, что номера фальшивые. Проделать подобное в законопослушной Британии достаточно легко, поскольку автовладельцы не обязаны пользоваться официально выданными номерными знаками, а могут купить свои собственные, продающиеся на каждом углу. Но какого рода автомобилем воспользовался бы этот тайный глава? Отправляться в дальнюю поездку на угнанной машине слишком опасно, слишком многим представителям власти попадется она на глаза, причем вооруженным свежайшим списком машин, числящихся в угоне. Будь это личный автомобиль, тогда другое дело, вряд ли нам удалось бы вычислить его настолько легко. А вот если это прокатный автомобиль… — Инспектор одарил слушателей улыбкой, с радостью отметив, что захваченная аудитория чутко ловит каждое слово. Чувствуя нарастающее напряжение, он неспешно раскурил старинную трубку, выпуская целые клубы дыма.

— Тогда все схвачено. Проверить все автомобили Британии, взятые в прокат в определенный день, нелегко, но вполне возможно. На тот день брали целый ряд "Фордов Капри", и определенный процент среди них приходится на зеленые. Однако не слишком много, и по тщательном изучении квитанций мы сделали потрясающее открытие. Не забывайте, чтобы получить в прокат автомобиль, стоящий не одну тысячу фунтов, необходимо представить весьма солидные документы, и вот тут-то, боюсь, наш криминальный маэстро допустил единственный промах. Он взял автомобиль на свое собственное имя. Не так ли, Уотербери?

Моргнув, Пузо выпучил глаза, не вынимая рук из карманов своего замасленного комбинезона.

— Вы рехнулись, инспектор? Я все это время был здесь. Может, кто-то воспользовался моим именем…

— Сожалею. Вы воспользовались собственным паспортом и расписались собственной рукой. Поспешили в Шотландию, убили Ангуса, схватили деньги и вернулись в тот же день. Мы сняли показания спидометра, и расстояние в точности сходится. Ну, что вы на это скажете?

— А просто вот что. — Выхватив из кармана пистолет в кожаной кобуре с золотым тиснением, Пузо вытащил из нее пистолет. — Я слишком много вытерпел, и теперь не позволю, чтобы меня оставили с носом. Кто шевельнется — умрет на месте, это я вам обещаю.

Не оборачиваясь, он с шарканьем пятился до двери, где нашарил рукоятку аварийного выхода и дернул за нее. Раздалось громкое шипение сжатого воздуха, но надувной трап, не разворачиваясь, вывалился бесформенной грудой. Сунув руку в отсек трапа, толстяк извлек чемодан.

— Деньги! — выдохнул Тони, выступая вперед. Пузо тотчас же нацелил пистолет на него.

— Не глупите, Пузо, — невозмутимо проронил инспектор. — Вам не прорваться через кордон полиции.

— Пузо! — заверещал Пузо. — Пузо, Кабан да Жиртрест, вот как меня всегда называли, а я всегда улыбался. Старина Пузо, друг всем и каждому. Вечно насмехались, но теперь смех всем боком выйдет, о да! Я ухожу, и всякий, кто встанет на моем пути, встанет на пути пули. Если ваши легавые попытаются остановить меня, я прикончу ее!

С этим словами он сграбастал Эстер, неуклюже притянул к себе — движения его сковывал оттягивающий руку чемодан — и приставил пистолет к ее шее.

— Отпусти ее, — потребовал Тони, делая еще шаг вперед.

— Ни с места, Хоукин, или она покойница, я не шучу!

— Еще бы, Пузо, — Тони изобразил презрительную усмешку. — Жирные мальчики всегда большие герои по части избиения беззащитных девочек.

— Остановись, Тони, пожалуйста, — взмолилась Эстер, увлекаемая толстяком через дверь на верхнюю площадку трапа, но Тони не отставал ни на шаг.

— Валяй, жирный боров! Если ты такой крутой, почему бы тебе не пальнуть в меня, а не в беспомощную девушку? Потому что если ты меня не застрелишь, я вышибу из твой жирной шкуры двадцать фунтов сала.

Пузо Уотербери затрясся от ярости, нащупывая подошвами ступеньки и пытаясь пропускать оскорбления мимо ушей. Но когда вдруг Тони двинулся вперед, Пузо возопил нечто невразумительное, вскинул пистолет и выстрелил. Эстер взвизгнула.

Но Пузо заверещал еще громче, потому что пистолет в его руке взорвался с приглушенным хлопком. Ошеломленный пилот раскинул руки, Эстер упала на колени, а чемодан перелетел через перила трапа.

— Ты не ранена? — спросил Тони у Эстер, отталкивая плечом невнятно лепечущего, трясущего окровавленной рукой Пузо.

— Нет, я в полном порядке, просто испытала легкий шок. Ты так отважен, ты рисковал ради меня, тебе не следовало так поступать.

— Ну, не так уж я и отважен. Хотя и опасался, что он нажмет на курок слишком близко от тебя и поранить тебя. У него был мой пистолет, наверное, взятый у Ангуса, забравшего его у Рамона, забравшего его у меня, или что-то в том же духе. Узнав его, я вспомнил, что с ним помудрили, чтобы он взорвался, если кто-то попытается выстрелить.

— И все равно, это очень отважный поступок, я буду любить тебя за это до конца дней своих.

— Dyma Cymru[172]! — вдруг донесся победоносный вопль с земли, и тотчас же вслед за ним зафыркал мотор мотоцикла. Инспектор, уже застегнувший наручник на здоровой руке Пуза и перевязывавший его раненную руку большим красным платком, испуганно вскинул глаза.

Из-под крыла верхом на тарахтящем мотоциклете вылетел бледнолицый, черноволосый коротышка, взгромоздивший чемодан на руль. Проезжая мимо них, он погрозил кулаком, выкрикнув:

— Свободу Уэльсу! — снова ухватился за руль и начал выписывать по аэродрому стремительные кренделя.

— Я его знаю! — взревел инспектор Смиви. — Это Джонс, субъект из "Вольного Уэльса", вечно донимает мою жену на предмет пожертвований, потому что знает, что она родилась в Свонси. — Он заскрежетал зубами. — Она говорила с ним, рассказала об этом деле, вот что привело его сюда. — Поглядев на Тони, он изогнул губы в неискренней улыбке. — Но мы ведь не станем поминать об этом, правда, Хоукин? Он далеко не уйдет, я собрал вокруг аэродрома половину констеблей всего Кента. — Добыв из кармана свисток, он издал пронзительную трель. — Это их растормошит. Лучше заберем-ка всю эту компанию, пока не стряслось еще чего-нибудь.

15

— В общем и целом удачная операция, — резюмировал агент Росс Соунз, перелистывая разложенные на столе бумаги, постукивая карандашом по зубам, поправляя очки в позолоченной оправе и оглаживая лысину. — Началась скверно, но все хорошо, что хорошо кончается, как кто-то сказал.

— Шекспир.

— А это еще кто, Хоукин, кто-то из замешанных в деле, кого вы еще не упоминали? Я вижу, тут хватает осложнений.

— Нет, сэр, ничего, по-моему, у вас все схвачено.

— Не совсем. Этот скотланд-ярдовец Смиви хочет, чтобы вы сделали заявление. Вы могли бы заскочить туда сегодня во второй половине дня?

— Да, конечно, но если уж речь зашла Скотланд-Ярде, встает вопрос, не дающий мне покоя. Почему вы навели их на меня? Это нелояльно по отношению к ФБР.

— Вы что, перебрали крепкого пива? Я видел в вашем личном деле пометку, что вы питаете слабость к выпивке, а это может быть опасно. Я никогда не стучал на вас местной полиции.

— Вот как? Тогда каким же образом получилось, что после моего звонка, когда я дал вам свой телефонный номер, в бар — в ресторан — где я якобы находился, заявились двое легавых?

— Откуда мне знать, зачем явились легавые, почему бы вам не осведомиться у легавых? Может, на них напала жажда. Единственное, что мне известно, это когда я перезвонил, вас там не оказалось, зато оказался кто-то пытавшийся всучить билет Ирландского тотализатора. Почему вы ушли?

— Разве полиция не разыскивала меня за употребление террористских купюр?

— Насколько мне известно — нет. Если хотите знать правду и если не будете трепать языком, признаюсь, что мы не получили тут должного взаимодействия, на которое обычно рассчитываем. Ну, прежде всего это не их вина, возникли сложности с доставкой номеров купюр сюда, агент со списком оказался на самолете с неисправным двигателем, провел сутки в Исландии и только после этого смог доставить список. Затем обычная бодяга: кому его вручить? Разрешение, канцелярщина, официальные печати, заинтересовать Английский банк, дело нелегкое. При всем при том вчера мы передали номера в банки и получили от них четыре недостающих стодолларовых купюры, и получили дешево, позвольте признаться, доллар снова съехал вниз, так что нам пришлось уплатить всего триста восемьдесят шесть зеленых. Прибыль в четырнадцать долларов будет очень выгодно смотреться в балансовом отчете. Недоставало только этих четырех купюр, остальные были в пачке у этого шотландца и в чемодане…

— Погодите минутку! Значит, полиция не искала человека, обменявшего эти банкноты?

— Сейчас ищет. Если вы сообщите, что это сделали вы, это прояснит дело, а я замолвлю словечко. Полагаю, у вас имелись веские основания. Чтобы все было чисто, скажем, что при ведении этого дела у вас возникли накладные расходы в сумме четырехсот долларов, распишитесь в этой ведомости, и дело закрыто.

Ошарашенный Тони написал свою фамилию, чувствуя, что жизнь обвела его вокруг пальца.

— А вы не будете любезны ввести меня в курс? Последнее, что я видел, как всех увозили в "черных мариях[173]", а меня доставили сюда. Скажем, где Эстер Бен-Альтер?

— Дожидается в приемной, когда вы освободитесь. А остальные? Дайте-ка загляну в список. Полковник со своей сворой контрреволюционеров. Тут все довольно ясно. Они угнали самолет, а его признали главарем. Состоится скорый суд, после чего они все угодят в тюрьму на много лет.

— Здорово. Я знаю чету в Глазго, которая тоже порадуется этой вести. Как насчет Вилли и его шотландских патриотов?

— Ими занимается Скотланд-Ярд, да оно и к лучшему. Единственный террорист, чья причастность к угону самолета доказана — это Ангус, ныне покойный. Полиция пытается выяснить, кто еще из шотландцев замешан в этом деле, но это трудновато, они народ неразговорчивый и не слишком дружелюбный.

— Ни одна страна мира не находилась в оккупации так долго.

— Не сомневаюсь, что это имеет какое-то отношение к происшедшему. Но нас это уже не касается, слава Богу, хотя Скотланд-Ярд и хотел бы, чтобы вы попытались опознать среди них участников изъятия денег из автомобиля.

— Трудновато, — заявил вдруг Тони в приступе солидарности горца с горцем. — Шотландцы как индейцы — все на одно лицо.

— Наверное, вы правы. Просто изложите полиции все, что вам известно, и подпишите показания. Кто там у нас еще? Эту египтянку взяли как соучастницу, а также какого-то головореза Аль-Фатаха, пытавшегося удрать за границу.

— Правосудие свершится.

— Вот и все. Удачно загребли всех причастных, ряд скорых судов, гласные и негласные приговоры, все деньги возвращены. Вот ваш паспорт, вы так и не забрали его. Я забронировал вам на завтра вечерний рейс.

— Подождите минуточку! Мне придется идти в Скотланд-Ярд, давать показания, побриться и переделать кучу всяких других вещей. Нельзя ли мне задержаться здесь ненадолго… если вычесть эти дни из моего отпуска?

— Насколько мне известно, в вашем заведении возникли какие-то осложнения. Что-то насчет шоколадных ручных гранат.

— Потерпят без меня еще пару дней. Ну же, дружище Соунз, будьте другом, а? Мы ведь прошли вместе огонь и воду, Мексику и Англию, Вашингтон и, словом, все на свете. Придумайте какую-нибудь отговорку, раздобудьте мне недельку. Я сам все оплачу, честное слово.

Соунз погрузился в раздумья, втянув щеку и пожевывая ее изнутри.

— Что ж… не вижу, что тут может помешать. Вас могут оставить для дачи дополнительных показаний, если инспектор Смиви подаст официальный рапорт, у вас появятся вполне веские основания. Как по-вашему, он пойдет вам навстречу?

— Несомненно. — В его памяти ярко вспыхнули воспоминания о движении "За свободу Уэльса". — Я получу у него письмо для вас сегодня же.

— Тогда все чисто, Хоукин. Я возвращаюсь сегодня вечером с деньгами спецрейсом на самолете ВВС с вооруженной охраной, нечего судьбу испытывать. Как только вернусь, подам рапорт. Это дело украсит ваш послужной список, да, определенно. Могу сказать вам сейчас же, совершенно конфиденциально, после той операции в Мексике я постоянно в вас сомневался. Но вы настоящий труженик, Хоукин, находка для Бюро. Очень жаль, что стреляете вы плоховато. Выходя, закройте за собой дверь.

Но сперва Тони пришлось открыть дверь — и тут же столкнуться нос к ному со Стокером, дюжим агентом казначейства. Даже большущий, очень знакомый чемодан, оттягивающий Стокеру руку, вовсе не казался обузой, нисколько не сковывая его движений и нисколько не влияя на его рефлексы; невероятно проворно выхватив обрез, сделанный из автоматической винтовки, Стокер нацелил его на Тони.

— Полегче! — воскликнул Тони, отступая. — Будьте добры, поаккуратнее со своей артиллерией. Вы разве забыли, что это я вернул вам деньги?

Стокер нехотя сунул обрез в один из своих оттопыривающихся карманов, битком набитых оружием и боеприпасами, как Тони уже довелось убедиться однажды, и насупился, уставив на Тони кровожадный взор.

— Знаю про это, но вы возились жуть как долго. Да притом иные с банкнотов замусолены, исписаны…

— Бросьте, Стокер, от этого они ни капельки не обесценились. Неужто у вас не найдется доброго словца для тех, кто выручил деньги?

Очевидно, в арсенале Стокера не нашлось ни единого доброго слова; не промычав даже дружелюбного междометия, он двинулся вперед, а двое его востроглазых коллег по пятам за ним. Тони отступил в сторонку, пропуская их, а после вышел в приемную, где дожидалась Эстер, глядя из окна на зелень деревьев Гросвенор-Сквайр, частично загороженных статуей Франклина Делано Рузвельта. Услышав шаги Тони, она поспешно обернулась.

— Ты возвращаешься, — проронила она, старательно выхолостив из голоса малейшие оттенки эмоций.

— Скоро. Но сперва я хотел бы задать тебе парочку вопросов, если ты не против.

— Я ждала этих вопросов, — потупилась она.

— Ты с самого начала знала, что полиция вовсе не разыскивает меня за употребление этих купюр. Более того, смахивает на то, что ты работала в одной упряжке с полицией. Почему ты мне не сказала?

— Я хотела, поверь. Но инспектор стоял на том, что тебе надо позволить продолжать в том же духе. Ты так хорошо справлялся, да притом так увяз в тенетах террористов, что ни одна живая душа не сумела бы распутать это дело так же быстро и эффективно, как ты. Ты должен понять, для нас это было очень важно. Полиция была не так уж благосклонна к нам, а сотрудничество с ней помогло нам раскрыть истину в этом деле с угоном самолета. Мы не претендуем на почести, но полиции известно, что мы способствовали успеху. В будущем она не станет тревожить нас. Пойми, пожалуйста, я связана по рукам и ногам целым рядом обязательств. Что ж еще мне оставалось? Я хотела сказать тебе, и…

Отвернувшись, она закрыла лицо крохотным платочком. Повернув ее обратно, Тони бережно расцеловал ее солоноватые глаза.

— Я ни капельки тебя не виню. Как говорит знаменитый шекспировед Росс Соунз, "Все хорошо, что хорошо кончается". И уезжаю я не сейчас. Может, у меня в запасе будет целая неделя. Не хочешь ли показать мне местные достопримечательности?

— Не хочу ли я?! — Она рассмеялась. — Во-первых, Тауэр, Британский музей…

— Я предпочел бы музеи изобразительного искусства, это по моей части. Ты не против?

— С радостью. Фактически говоря, в Королевской академии сейчас как раз проходит выставка кубинского революционного плаката…

— Может, позже, намного позже. Сперва куда-нибудь вглубь благословенного шестнадцатого столетия, потом потихоньку-полегоньку доползем до двадцатого. Потом обед. Тебя это устроит?

— Лучше и быть не может, согласна всей душой.

Рука в руке, со смехом они сбежали они по лестнице навстречу чахлым, промозглым радостям лондонской весны. Сверху сеялись разбавленные радиоактивные осадки от французских ядерных бомб, в недосягаемой для взора высоте грохотал непомерно дорогой сверхзвуковой авиалайнер "Конкорд", в дальних краях люди самых разных племен и вероисповеданий яростно стреляли друг в друга, но в данный момент ни Тони, не Эстер не думали об этом.

Дверь паба зазывно распахнулась им навстречу, и они вошли, все так же смеясь, дабы узреть, какие еще радости сулит им грядущее.