Тропой Койота. Плутовские сказки

Те, кто нас слушает
Нина Кирики Хоффман

[27]

В комнатах женщин, под крышей, стояла жара, хотя солнце уж час, как скрылось за горизонтом. Сквозь крохотное оконце под потолком внутрь не проникало ни ветерка, что мог бы всколыхнуть воздух и принести с собой дуновение ночи. Огоньки масляных ламп тянулись кверху ровно, точно отвес каменщика. Пахло пылью, потом и оливковым маслом. В этот летний вечер хозяйка дома, ее восемнадцатилетняя дочь Пантея, еще три рабыни и Ниса пряли толстую шерсть для зимней одежды.

Двери в главный зал они оставили открытыми и слушали речи мужчин, доносившиеся из мужских комнат, снизу. На закате мужчины закончили трапезу, и после этого гетера по имени Калонике начала играть им на парной флейте одну мелодию за другой. Эта дама нестрогих правил славилась своим музыкальным искусством, и нанять ее могли себе позволить только богачи из богачей. Сегодня вечером хозяин дома развлекал какого-то очень важного гостя.

Четырнадцатилетней Нисе, младшей из домашних рабынь, эти мелодии очень нравились, и она изо всех сил старалась удержать их в памяти: ведь хозяйка ни за что не позволит достать флейту и попробовать сыграть их самой сегодня, сейчас, пока прочие женщины с жадным любопытством прислушиваются к новостям, а игру Нисы могут услышать мужчины. Ловкие пальцы Нисы проворно вили из коричневой пряжи нить, а меж ее коленей, тихонько жужжа, кружилось веретено. Кое-какую женскую работу вполне можно делать молча – чем болтать, куда лучше послушать, что происходит там, внизу.

Музыка стихла. О мозаичный пол мужских покоев зазвенели монеты, нежный голос прославленной гетеры проворковал слова благодарности и пожелал всем доброй ночи. Один из рабов-мужчин проводил ее через двор и выпустил за ворота.

Теперь мужчины завели разговор, но, успев осушить всего по одной-две чаши, говорили не так громко, чтоб женщинам удалось их расслышать.

– Ниса, – велела хозяйка, – поди-ка послушай, что они там говорят.

Ниса свернула нить петлей, чтобы не расплеталась, положила веретено на пол, встала и потянулась. Выскользнув за дверь, она прокралась вперед вдоль верхней галереи, выходившей на внутренний двор. Из открытых дверей мужских покоев струился наружу свет ламп, ложась тусклой позолотой на домашний алтарь, на который вся семья возлагала ежедневные жертвы Зевсу и богам-покровителям дома. В мужских покоях мелькали тени, изнутри доносился смех. Укрывшись за перилами галереи напротив мужских покоев, Ниса обхватила руками колени, припала глазом к щели в перилах и приготовилась к запретному зрелищу. Мужчины возлежали на ложах, расставленных вдоль стен, а перед ними стояли низкие столики. Многофитильные масляные лампы согревали блюда с угощениями. От столика к столику ходили двое рабов, предлагая пирующим вино с водой и маслины.

– Неужто вас не тревожит, что вы обращаетесь с людьми, как с животными? – спросил один из мужчин.

В его голосе слышался чужой, варварский акцент, но узнать его Нисе не удалось.

– О чем это ты говоришь? Эй, Мегаклес, подай-ка сюда вон тот кувшин вина! – откликнулся хозяин.

– Об этих рабах, – пояснил варвар.

Из покоев с пустым блюдом в руках вышел и двинулся через двор, к кухням, Киприос. Он был самым миловидным рабом в доме, но слишком уж хорошо знал о своей красоте. И пользовался ею, чтоб получать подарки от граждан и прочих свободных людей. Нередко уходил из мужских спален с дареными монетами. И никогда ни с кем не делился.

– Мы вовсе не обращаемся с рабами, как с животными, – возразил хозяин. – Ослы у меня по дому, как видишь, не расхаживают. И львы не стряпают в кухнях еду. И псам не позволено прясть пряжу, жать из олив масло и давить виноград. С рабами мы обходимся, как с рабами. Они куда более ценны, чем животные.

– А вот у меня на родине рабов не держат.

– Ну так, должно быть, ваша страна очень бедна. Мегаклес, налей-ка еще вина нашему неискушенному гостю! Пробовал ли ты когда-нибудь вино столь изысканного вкуса? Мы растим лучший виноград во всех окрестных землях!

– Кстати, Дракон, – обратился к хозяину Аристид, – вчера на рынке я заметил, как самая юная из твоих рабынь помогала Мегаклесу с покупками. Не думаешь ли ты в скором времени получить от нее приплод?

– От Нисы? Не знаю. Вполне возможно. Конечно, ей уже четырнадцать, самый возраст. Глаз ее остр – любой обман на рынке примечает быстрее всех в хозяйстве. И ловко прядет. И, к тому же, музыкальна…

– И весьма привлекательна, – добавил Аристид.

Аристид был хозяину ближайшим другом, и Ниса, если только могла, пряталась на женской половине всякий раз, как он заглядывал в гости. Уж очень не нравились ей ни его лапы, ни взгляды, что он бросал на нее.

– Будь она свободной женщиной, – продолжал Аристид, – я посвящал бы ей стихи. Но, раз уж она – рабыня, позволь заплатить тебе, дабы воспользоваться ею.

Хозяин расхохотался и пробормотал что-то – так тихо, что Ниса не разобрала слов.

– У нее все задатки хорошей, исключительно полезной рабыни, – сказал он в полный голос. – Даже не знаю, не рано ли портить ее тягостью да родами.

– Все твои убытки я возмещу с лихвой, – посулил Аристид. – Ну, ради нашей дружеской любви, окажи мне эту милость!

Ниса стиснула кулачки.

– Разве ты хочешь, чтобы твое родное дитя росло в рабской утробе? – заговорил кто-то еще. – Позволишь ему родиться рабом? Уж лучше излей семя в утробу жены – там его место по праву.

«Верно, – подумала Ниса. – Вот туда и излей».

– Жена уже родила мне троих прекрасных сыновей, – сказал Аристид. – Теперь я желаю наслаждений, а эта девочка с виду – совершенно в моем вкусе: стройна, почти как мальчик, лицо лучится юностью, на коже ни пятнышка…

– Тебя послушать – ты словно бы влюблен, – заметил хозяин.

Голос его зазвучал заметно мягче прежнего. Кто-кто, а Аристид мог выклянчить у него все, что угодно.

В животе Нисы зашевелился страх.

– Пс-с-ст! – прошелестело над галереей.

Ниса оглянулась. В дверях на женскую половину стояла, маня ее к себе, Евдокия, старшая из рабынь. Поднявшись на ноги, Ниса прокралась к ней, обе переступили порог и тихо прикрыли за собой двери.

– О чем они там говорят? – спросила хозяйка, понизив голос.

– Ни о чем интересном, – пробормотала в ответ Ниса. – Ни о политике, ни о торговле.

– И о философии не говорят?

Ниса улыбнулась. Философия немало забавляла их всех, но хозяйка была от нее просто сама не своя. Когда бы Ниса ни вернулась с рынка, хозяйка непременно требовала ее к себе и заставляла пересказывать все необычные теории, что обсуждали мужчины в стое[28]. Некоторые из свободных могли проводить в разговорах под сенью колонн стои весь день напролет – им-то не было нужды спешить от торговца к торговцу, чтобы пополнить домашние кладовые свежей рыбой, фигами и козьим сыром.

– И о философии, – подтвердила Ниса. – Говорили только о женщинах, причем – не о женах. И еще там, с ними, какой-то варвар, не знающий наших обычаев.

– Да, Дракон упоминал, что пригласил на сегодняшний симпосий[29] какого-то торговца лесом. Откуда-то с севера, почти с самого края света. А говорил ли мой супруг, – тут голос хозяйки зазвучал много резче, – о женщине, на коей не женат?

– Нет, не говорил. Это все Аристид.

– Аристид…

От этого слова повеяло холодом даже в жарком ночном воздухе женских покоев. А Ниса и не знала, что хозяйка тоже не любит ближайшего друга мужа…

Внутренний двор содрогнулся от громового хохота. Евдокия приоткрыла дверь, вновь впустив внутрь свет, свежий воздух и голоса, и женщины притихли. Мужчины все глубже и глубже тонули в вине, их шутки становились все громче и все грубее.

Ниса снова взялась за веретено. В каждый комочек шерсти, свиваемой в нить, вкладывала она молитву Гермесу, богу торговцев, воров и путников. «Помоги мне, – молила она. – О, быстроногий Гермес, заступник и душеводитель, провожающий тени умерших к последнему приюту, уведи меня из той жизни, какой я живу сейчас! Помоги мне украсть, похитить у хозяина саму себя!»

В доме, где Ниса родилась и жила, пока первая хозяйка не продала ее, разлучив с матерью, была у Нисы сестра по имени Кора, десятью годами старше нее. Сестра танцевала перед мужчинами, собиравшимися за ужином по вечерам. При виде Коры, упражняющейся в танцах, сердце Нисы трепетало от восторга, а во рту появлялся странный, сладкий, и в то же время горьковатый вкус: Кора была слишком близка к совершенству. Больше, чем рабыней. Живым воплощением красоты.

Один из гостей хозяина увидел Кору и возжелал ее. Нисе тогда было лет пять или шесть. Она не знала, какие там велись переговоры. Знала только, что спустя некоторое время сестра сделалась слишком больна для танцев; живот ее вырос большим-большим: вскоре ей предстояло родить на свет ребенка. Этот-то ребенок ее и погубил. Мать не хотела пускать Нису к покойной, но не попрощаться с сестрой она не могла и в комнату, где лежало тело Коры, в конце концов прорвалась. И увидела всю эту кровь.

Младенец остался жив, но хозяину он был не нужен. Кормилиц в доме в то время не имелось, утруждаться наймом кого-либо со стороны хозяин не захотел и потому унес ребенка за ворота, на склон холма, где обычно оставляли умирать нежеланных детей.

В ту ночь Ниса никак не могла заснуть. Стоило закрыть глаза – в ушах начинали звучать крики сестры. Наконец она поднялась, прокралась к алтарю на внутреннем дворе, кольнула палец кривым ножом и капнула кровью в пепел дневных жертв, моля Артемиду о том, чтобы остаться бездетной девой до конца своей жизни.

Молила, однако в душе не верила, что богиня откликнется на ее просьбы. Кто слушает мольбы рабов?

На следующее утро, еще до того, как солнце выглянуло из-за гребней восточных холмов, Ниса и Евдокия отправились с кувшинами для воды к общественному фонтану. Нисе больше всего нравилась горловина в виде головы льва, но Евдокия предпочитала ослиную голову. Из львиной головы вода текла медленнее, и это давало Нисе больше времени на разговоры с другими рабами и проживающими в городе иноземцами, сошедшимися к фонтану по тому же делу.

С Лирис Ниса подружилась еще в том, прежнем доме. Рабыни старше нее она в жизни не встречала, однако Лирис ходила по воду до сих пор – даром, что спина сгорблена, зубы и волосы выпали, а узловатые пальцы не гнутся от старости. Вот и в это утро она оказалась здесь, впереди Нисы в очереди к львиной голове. Увидев Нису, Лирис покинула свое место и встала с ней, в самом конце.

– Ниса! Как поживаешь? – спросила она.

Женщины, стоявшие впереди, сплетничали о хозяине, купившем так много овец, что не смог за них расплатиться, и о другом, чья жена подкупила раба, чтобы тот тайком провел к ней мужчину, пока муж на рынке, и, любясь с ним, стонала да вопила куда громче, чем на мужнином ложе.

– Орала во весь голос, будто чайка, – рассказывала одна женщина другой.

– Неплохо, – ответила Ниса Лирис. – Хозяйка ко мне добра. Еда хороша, и кормят досыта.

– Да, обычный ответ, но сегодня твои глаза говорят что-то иное, – заметила Лирис.

Обе продвинулись вперед. Остывшая за ночь земля холодила босые ноги. Над внутренними дворами, среди розоватых черепичных крыш, окружавших фонтан со всех сторон, поднимался к светлевшему небу дым жертвенников: горожане начинали новый день с поклонения богам. Много жертв. Боги будут довольны.

– Я всю жизнь надеялась выучиться ремеслам, – негромко пробормотала Ниса.

Лирис кивнула. Ее голова, укрытая покрывалом, едва доставала Нисе до плеча.

– Я играю на флейте. Не так прекрасно, как гетера Калонике, но знаю, что еще научусь. Я могла бы радовать людей. Могла бы играть на праздниках.

– Это верно, – согласилась Лирис, подтолкнув Нису вперед.

Ниса взглянула на соседнюю очередь. Евдокия, покачивая поставленным на голову пустым кувшином, разговаривала со своей подругой из соседнего дома.

– Хозяйка позволяет мне сидеть рядом и прясть, когда учит Пантею читать и писать, и грамоту я знаю тоже. Я могла бы стать писцом или вестницей.

– Однако поспеши: время на исходе, – сказала Лирис.

И верно: в очереди впереди оставалось всего две женщины.

– А вот публичной девкой мне не хотелось стать никогда, но, боюсь, ее-то хозяин из меня и сделает, – поспешно прошептала Ниса.

– Бывают на свете вещи и похуже, – сказала Лирис.

Ниса потрясенно уставилась ей в глаза.

– Битье – вот это хуже. А если бьют без всякого повода – еще хуже того. Скверное это дело – принадлежать тому, кто любит причинять боль. Конечно, быть публичной девкой радости мало, особенно по первости, но эта работа частенько кончается быстро, а порой, вдобавок к тому, что платят хозяину, и тебе перепадет монетка или какой иной подарок.

Ниса открыла было рот, но не смогла выговорить ни слова. В прежнем ее хозяйстве Лирис слыла лучшей пряхой и лучшей ткачихой. Могла ткать по кайме узоры, даже не глядя на чертежи. Нисе всегда казалось, что Лирис пряла и ткала всю жизнь.

Видя ее изумление, Лирис насмешливо улыбнулась.

– Может, тебе и не верится, но когда-то я тоже была молода и недурна собой.

– Боюсь я, – призналась Ниса. – Никак не могу забыть, что сталось с сестрой.

Лирис поставила кувшин на каменную ступень под головой льва. Струйка воды из львиной пасти зазвенела о глиняное донце.

– Что до этого, ежели краски не придут в свой срок, скажи мне, и я помогу избавиться от младенца прежде, чем он успеет тебе повредить. Я знаю все нужные травки и с порцией не ошибусь.

– Не хочу я такой судьбы.

– Если уж это судьба, от судьбы не уйдешь.

Обе умолкли, слушая журчанье воды, наполнявшей кувшин Лирис. Поразмыслив, Лирис запустила руку в кошель, подвешенный к поясу, и что-то извлекла из него.

– Но, может статься, это еще не судьба, – сказала она, подмигнув Нисе и вложив ей в руку небольшой твердый предмет.

Поспешно зажав подарок в кулаке, Ниса спрятала руку под плащ, пока никто вокруг ничего не заметил, наполнила свой кувшин, распрощалась с Лирис и подошла к Евдокии.

По дороге к дому Евдокия спросила, что дала Нисе Лирис, но подарок уже был надежно спрятан.

– Даже не знаю, – ответила Ниса. – Не успела разглядеть, как обронила.

Ну да, обронила. В кошелек на поясе.

– И чем тебе только так нравится эта старуха? – проворчала Евдокия. – Она – точно ворона, полным-полна дурных вестей.

– Просто она – из моего бывшего дома, – объяснила Ниса.

– Вот оно как…

Евдокия направилась в дом, перелить воду из кувшина в одну из гидрий – огромных глиняных сосудов, из которых брали воду весь день. Ниса же задержалась перед гермой, каменным стражем ворот, ведущих во двор дома. В этом виде страж обладал лишь обрамленным бородой лицом с благодушной улыбкой на губах да гениталиями, все остальное богу заменял простой четырехгранный столб. Положив к подножию гермы уголок медовой коврижки, Ниса склонила голову и вошла внутрь.

Прежде, чем отправиться в кухню, к Евдокии, она остановилась у стены под галереей – так, чтоб хозяйка из женских покоев наверху не увидела – и вынула из кошелька то, что дала ей Лирис. Подарок оказался маленьким, не больше ногтя большого пальца, кирпичиком, спрессованным из чего-то непонятного. Ниса понюхала его. Нет, съестным не пахло; от сильного аромата, ударившего в нос, даже голова закружилась. «Наверное, благовония, – решила Ниса, – только какому же богу или богине поднести это в жертву? Наверное, тут нужно выбирать самой». Упрятав благовония в кошелек, она отнесла кувшин в кухню, опорожнила его и вновь отправилась к общественному фонтану.

– Случалось ли, госпожа, чтоб боги откликались на твои молитвы? – спросила Ниса хозяйку после полудня, когда настала такая жара, что все женщины устроились отдыхать на женской половине, а некоторые даже решили вздремнуть.

Подстилка Нисы лежала на полу подле хозяйкина ложа. Похоже, все остальные рабыни успели заснуть: от них давненько не было слышно ни слова. Солнце палило так яростно, что ставни на окнах пришлось закрыть. Ни ламп, ни свечей не зажигали.

В скором времени Нисе предстояло встать, спуститься в кухню и начать молоть муку для завтрашних хлебов, но пока что она вполне могла передохнуть.

– Я родила прекрасного сына, – ответила хозяйка.

Ее мальчик, десятилетний Диомед, весь день учился в школе, а вечера проводил с отцом. Один из домашних рабов, рослый бородач по имени Телест, состоял при Диомеде педагогом – присматривал за мальчиком, провожал его в школу, следил за тем, чтобы тот слушал учителей. Телест был человеком образованным, военнопленным, изувеченным в бою, но не добитым, а проданным в рабство. Порой он учил Диомеда и сам.

– Я родила прекрасного сына – выходит, одна из моих молитв не осталась без ответа, – продолжала хозяйка. – Молилась и о втором, но в ответ на это боги послали мне мертворожденного.

В послеполуденном мраке кто-то застонал. Возможно, во сне, возможно, вспомнив о чем-то – этого Ниса не знала.

Когда она пришла в этот дом, хозяйка как раз оправлялась после смерти второго сына. Какой необузданной, бешеной стала она после того, как болезнь, приковавшая ее к постели, прошла! Горячка-то ее отпустила, но безумие никак не унималось. Она дала ребенку имя, хотя тот не прожил на свете и часа, не говоря уж о десяти днях, которые полагается прожить ребенку, прежде чем удостоится имени. В знак траура остригла волосы. Добровольно отдалась в рабство собственной скорби. Все, что могли сделать четыре домашних рабыни – не выпускать ее из женских покоев, и, опасаясь, что ее стенания будут слышны на улице, Евдокия наглухо затянула все окна нестрижеными овчинами. Внутри стало не продохнуть. Наконец Евдокия, с позволения хозяина, напоила хозяйку маковым отваром, и та погрузилась в глубокий сон.

Только после этого рабыням удалось отдохнуть, а после лечения сном и множества сновидений хозяйка вернулась в разум. Тогда Евдокия напомнила ей, что Диомед, ее живой и здоровый сын, слишком мал, происходящего не понимает и очень напуган безумием матери. Все это время его укрывала в отдельной комнате вторая по старшинству из рабынь. После этого хозяйка мало-помалу пошла на поправку. Через три месяца она вновь смогла обнять Диомеда, а затем хозяин вновь излил в нее семя, и ее чрево отяжелело, округлилось в третий раз.

Через девять месяцев сплошных кошмаров, ночей, исполненных тревожных шепотов и криков, хозяйка родила на свет Пантею – крепкую, здоровую девочку. Заботы о дочери помогли ей окончательно подняться из бездны скорби и стать самой собой – совсем не такой, какой увидела ее Ниса при первом знакомстве.

И вот теперь, в послеполуденном мраке, ее дурацкий вопрос вновь пробудил в хозяйке ту самую женщину, пленницу скорби и страха.

– В твои годы, в четырнадцать, – задумчиво продолжала хозяйка, – когда пришла пора выходить замуж, я много раз молила Геру, чтоб будущий муж оказался хорош собой. Дракона я впервые увидела только на свадьбе. Ночью, во время свадебного шествия, при свете факелов он был просто прекрасен: фигурой – атлет, лицом – что твой Адонис. И на следующее утро, при свете дня, его внешность не разочаровала меня, хотя то, что он творил со мной в темноте, на брачном ложе, пугало и боли причинило немало. Что ж, молитвы мои сбылись. А что за человек скрывался под прекрасной внешностью… ну, можно сказать, Дракон не так плох, как другие. Например, муженек моей сестры.

Нисе не раз доводилось сопровождать хозяйку в гости к сестре. Изо всех женщин, которых она навещала, общаться с сестрой ей хотелось меньше всего. Хозяйство сестры с мужем было невелико – всего-то двое рабов. В доме царил неуют, отвратительно воняло помоями, повсюду жужжали мухи. На женской половине было темно и тесно. Сестра хозяйки зажигала всего одну лампу и садилась от нее подальше, сама укрываясь в тени, а наслаждаться светом предоставляя гостьям.

Стоило хозяйке заговорить с сестрой, Ниса тут же улавливала в шепоте ее сестры дрожь, тихое оханье – казалось, любое движение причиняет ей боль. Так звучит голос той, кого бьют. На лицах домашних рабов тоже имелись следы побоев и дурного обращения. Рука кухарки некогда была сломана и скверно залечена, подаваемые хозяйкой гостям коврижки всякий раз оказывались совсем тонкими и без меда, а все истории, которыми обменивались сестры – неизменно грустными.

– А ведь она была моей любимой сестрой. Той, что всегда танцевала и постоянно смеялась… – сказала хозяйка по дороге домой после одного из подобных визитов.

Теперь же она вздохнула и продолжала:

– Одним словом, я думаю, боги услышали мои молитвы и отнеслись ко мне благосклонно. Не все молитвы, конечно, но самые важные – да. Благодарение всем богам и богиням, что меня слышат.

– Спасибо тебе за рассказ, госпожа, – пробормотала Ниса.

На следующий вечер Аристид вновь явился к ужину и привел с собой юношу по имени Пелагий, компаньона, нередко приходившего в гости вместе с ним. Прежде юноша был безбород, но теперь его подбородок и верхнюю губу украшал темный пушок.

Подглядывая за ними с галереи наверху, Ниса увидела, как Пелагий положил руку на плечо Аристида, но тот передернулся и отстранился.

За ужином троице мужчин прислуживал только Киприос, а Пелагий ушел совсем рано. Разговаривали так тихо, что Нисе не удалось разобрать ни слова, хотя с позволения хозяйки она провела на галерее над входом в мужские покои весь вечер. Аристид засиделся до тех пор, пока в небе не засиял серп луны, и ушел на сильно заплетавшихся ногах.

Наутро, когда Ниса работала в кухне, растирая на плоском камне зерно в муку, Киприос остановился рядом и негромко сказал:

– Они сговорились о цене. Завтра вечером Аристид получит тебя.

Ниса вцепилась в жернов, будто в единственную осязаемую вещь на свете.

– Спасибо, – прошептала она.

С другими рабами Киприос не разговаривал почти никогда. Любимец хозяина, он пользовался куда большей свободой и иногда уходил по хозяйским поручениям на целую ночь. Мало этого, у него водились собственные деньги. Странно, отчего это он вдруг заговорил с ней?

– Он купил меня навсегда, или только попользоваться?

– На одну ночь, – ответил Киприос.

Приняв равнодушный вид, он подошел к кухарке, вынимавшей из глиняной печи горячие лепешки. Та шлепнула его по руке, протянутой за лепешкой, но Киприос тут же схватил другую и прежде, чем кухарка успела ему помешать, со смехом выскочил за дверь, перебрасывая горячий хлеб с ладони на ладонь.

Ниса ссыпала смолотое зерно в сито и принялась просеивать его над чашей, отделяя муку от отрубей. Работала механически, не задумываясь: все это она проделывала столько раз, что думать не было нужды. Мысли мелькали в голове, сливаясь в беспорядочный, буйный хоровод.

Завтра она будет принадлежать ему, этой мерзкой жабе с твердыми, точно клещи, пальцами и вечно мокрыми ладонями. Если такова судьба, делать нечего – остается только повиноваться. Подобные вещи случаются каждый день, а мир остается прежним.

Отодвинув чашу с мукой, она вытряхнула отруби в корзину и высыпала на камень новую порцию зерна. Значит, если такова судьба… но, может быть, это еще не судьба? Крохотный кирпичик благовоний, подарок Лирис, ждал своего часа в кошельке у бедра. Сегодня ночью, когда все улягутся спать, она сожжет его.

В этот вечер хозяин отправился на симпосий к кому-то еще, так что хозяйка свободно смогла предаться музыке и играм. Ниса заиграла на парной флейте, пытаясь воспроизвести мелодии, что играла мужчинам Калонике. Однако некоторые фразы успели забыться, и вскоре ее заминки да запинки надоели остальным. Ее попросили перейти на гимны и лирические песни, и Ниса заиграла то, что было известно всем. Набравшись храбрости, хозяйка велела Мегаклесу принести наверх доску для игры, поставить ее на галерее и показать женщинам, как двигать фигуры. Тот был возмущен, но, в конце концов, уступил, поддавшись ее подначкам пополам с упреками. Вот только он много раз видел, как играют в эту игру, но никогда прежде не играл в нее сам, и все начали учиться двигать фигуры вместе, причем хозяйка проявила недюжинную смекалку в пленении солдат соперника.

Наблюдая за этим, Ниса веселилась вместе со всеми. Вечер выдался на редкость приятным. Прошло немало времени, пока хозяйка не утомилась и не отправила всех спать, но, наконец, этот момент настал. Улегшись вместе с остальными, Ниса дождалась, пока отовсюду не зазвучит мерное посапывание спящих, поднялась, оделась, крадучись вышла из комнаты и спустилась вниз.

На кухне спала кухарка. Под ее раскатистый храп собственные шаги казались совершенно беззвучными. Ниса сняла с посудной полки маленький горшочек, бросила в него добытый из печи тлеющий уголек, прихватила один из небольших ножей, наполнила чашу вином пополам с водой и направилась за ворота.

В столь поздний ночной час ворота всех окрестных домов были заперты, большая часть факелов – погашена; ни пения, ни смеха не слышалось даже от соседей напротив, хотя обычно на их дворе факелы гасли гораздо позже, чем у всех остальных, и их рабы вставали по утрам необычайно поздно. Вдали, в нескольких кварталах от Нисы, невнятно перекликались меж собой несколько перепивших гуляк, а еще дальше ночной патрульный строго отчитывал кого-то за какую-то провинность.

Ниса опустилась на колени перед домашней гермой у входа во двор. Каменный страж ворот чернел на фоне беленой стены, лицо его было скрыто ночной темнотой. Где-то в городе визгливо затявкала маленькая собачонка.

– О, владыка Гермес, заступник и провожатый, победитель всевидящего Аргуса, что был приставлен стеречь деву в обличье коровы! О, ты, спаситель отчаявшихся, провожающий мертвых в иную жизнь, покровитель воров и торговцев, о, ты, охранитель дорог и границ, прими от меня этот дар!

Подняв повыше чашу с вином, она вылила ее содержимое у подножия гермы.

– Прими и эти благовонные курения.

Вынув из кошелька кирпичик, подаренный Лирис, Ниса опустила его в горшочек рядом с тлеющим угольком и легонько дунула, дабы взбодрить огонь. Запах заструившегося из горшочка дыма оказался силен и необычен: в нос ударила волна ароматов цветов, темного леса и терпкого звериного мускуса. Оставалось только надеяться, что Гермесу понравится: насчет себя самой Ниса была не уверена. Дым повалил гуще – так, что закружилась голова. Чиркнув ножом по ладони, Ниса склонилась сквозь дым вперед и протянула руку к подножию гермы.

– Я не могу предложить тебе белого жертвенного животного без единого пятнышка. Все, что у меня есть – частица меня самой. Прими же в жертву и мою кровь, – прошептала она, стряхнув капельки крови на землю.

Склонившись перед гермой, она почувствовала себя крайне нелепо. Ночь холодна, луна скрылась, в прорехах среди туч мерцают звезды, а она – здесь, босиком на холодной земле, недалеко от того самого места, куда с утра кто-то выплеснул помои, стоит на коленях перед статуей, хотя ей давным-давно пора спать. Ниса чихнула: казалось, дым щекочет голову изнутри. Если бы боги прислушивались к молитвам рабов, разве все рабы не сделались бы свободными? Ниса покачнулась. От дыма ей сделалось худо.

– Чего же ты хочешь, малышка? – раздался рядом беззаботный мужской голос, соленый, как морской бриз.

Ее увидели? Кто же это? Сможет ли он узнать ее и донести о ее самовольстве хозяину? Ниса хотела было встать, но ноги подвели. Осев наземь, она огляделась, но на улице не было видно ни движения.

– Что с тобой, малышка?

Сверху упала тень. Темный силуэт навис над головой, заслонив собой пляшущие звезды.

– Владыка? – прошептала Ниса.

– Спасибо за дары, – сказал тот. – О чем ты просишь?

Неужели… бог?

Не смея проронить ни слова, Ниса качнулась вперед, опустилась на колени и припала лбом к земле у его ног. Волосы взъерошил ветерок, холодный, словно дыхание глубокой пещеры.

– Говори же, – прошептал тот, кто стоял над ней.

– Мне нужна новая дорога, – сказала она, не поднимая лица от пыльной земли. – Прошу тебя, о, Благодетельный, укажи путь, ведущий в другом направлении. Не хочется мне идти тем путем, которым я следую сейчас.

– Но если я направлю твои стопы на новый путь, последуешь ли ты всюду, куда он ни поведет?

Спину обдало холодком, руки и затылок покрылись гусиной кожей. Недаром ведь сказано: богов не тревожь – сам тревог наживешь…

Однако ее купил Аристид, а отвратительнее него – еще поискать. Любой путь, что уведет Нису от такой судьбы, наверняка лучше.

– Да.

– Будешь ли ты рада перемене?

– Да, – прошептала Ниса, все так же глядя в землю.

– Подними взгляд.

Ниса выпрямила спину, подняла голову и взглянула на темный силуэт. Бог поднял керикион – крылатый жезл вестника, обвитый змеями, и ударил им Нису в лоб. Удар был так силен, что девочка рухнула наземь. Лоб обожгло, как огнем, в голове закопошились змеи.

Открыв глаза, Ниса увидела над собой утреннее небо и склонившуюся на ней у подножия гермы Евдокию с ковшиком в руке. Мокрое лицо, шея и волосы мерзли. За спиной Евдокии стояли Киприос с Мегаклесом. Ниса повернула голову. Взятый с кухни горшочек лежал на боку, его содержимое рассыпалось по земле. Благовонное курение, подаренное Лирис, прогорело, превратившись в хлопья серого пепла, а Нисину кровь и вино пополам с водой, принесенные в дар Гермесу, до капли впитала истомленная жаждой земля. Может, эта встреча во тьме ей всего лишь приснилась?

– Что с тобой? – спросила Евдокия.

Ниса хотела ответить, но жар закупорил горло. Перед глазами мелькнула тень, в мыслях словно бы что-то сдвинулось. Губы дрогнули, зашевелились сами собой:

– Небо пеняет крыше, завидуя твердой кровле.

– Что? – удивленно переспросил Мегаклес.

– Держись середины дороги, – продолжала Ниса, садясь и отодвигаясь назад, к середине улицы.

– Ниса, ты в своем уме? – спросила Евдокия.

Трах! О землю со звоном разбилась соскользнувшая с крыши плитка черепицы. Осколки брызнули во все стороны, и один из них угодил Киприосу прямо в лицо. По щеке молодого раба заструилась кровь.

Евдокия ахнула. Мегаклес отступил назад и поднял взгляд на крышу. Киприос, прижав ладонь к раненой щеке, опустился на корточки рядом с Нисой. Его светло-серые глаза горели от возбуждения.

– Ты знала об этом загодя, – сказал он. – Ты знала, что это случится. Что за отметина у тебя на лбу?

Ниса коснулась виска и нащупала горячую, вспухшую кожу. «На что же это похоже?» – подумала она, проведя пальцами вдоль края отметины, и открыла было рот, чтобы сказать, что эту метку оставил бог, но в глазах вновь потемнело, а с языка само собой сорвалось:

– Время удара может тянуться, а может и в складки собраться.

– Да она не в себе, – сказала Евдокия. – Отведем-ка ее внутрь. Может, еще воды – и опомнится.

Киприос помог Нисе подняться на ноги, обнял ее за талию и повел сквозь ворота во двор.

Хозяин стоял перед домашним алтарем, подкладывая лучинки в огонь жертвенника, и пел гимн. При виде вошедших он сделал паузу, высыпал в пламя пригоршню зерна, воздел руки к небу и громко пропел последнюю строку. Утреннее моление завершилось.

– Что это? Что тут такое? Что еще стряслось? – спросил хозяин, двинувшись им навстречу.

– Мы нашли ее на улице, без чувств, господин, – ответил Киприос. – Ни оклики, ни пощечина не заставили ее очнуться. Пришлось Евдокии облить ее водой.

– Так-так, красавица, и что же ты замышляла? Зачем вышла за ворота ни свет ни заря? И что за пакость у тебя на лице?

– Что не содеяно было, обернется противоположным, – сказала Ниса.

– Ка-ак?!

Лицо хозяина побагровело от гнева.

– Господин, она обезумела, – пояснила Евдокия.

– Возможно, порка вернет ей разум, – решил хозяин. – Пять плетей. Займись, Мегаклес.

Слова хлынули с губ Нисы помимо ее собственной воли.

– Что не содеяно было, обернется противоположным, что свершено же – вернется к тебе многократно.

– Десять плетей! – рявкнул хозяин. – Только гляди, аккуратнее. Красоты ее не повреди. Сегодня вечером ей применение найдется.

– Господин, – вмешался Киприос.

Хозяин затрясся от ярости и стиснул кулаки.

– Что еще? – тихо, с угрожающим спокойствием в голосе спросил он.

– Прости мой дерзкий язык, – отвечал Киприос, – но мы нашли Нису у подножия гермы. Я думаю… Может статься, она отмечена богом.

– С чего это ты взял?

– Она изрекла пророчество, и оно тут же сбылось.

Хозяин перевел гневный взгляд на Нису.

– Ах, вот как? Тогда попророчествуй и для меня. Исцелит ли порка твой недуг?

– Недеяние будет мудрее и принесет лучший урожай, – откликнулась Ниса, не в силах совладать с собой. Лучше бы ей молчать, чем говорить хозяину такие вещи! Увы, все слова, слетавшие с языка, словно бы принадлежали кому-то другому, и остановиться, умолкнуть, никак не удавалось. – Кто сеет побои, тот пожинает беду.

– Мегаклес, неси плеть, – велел хозяин.

Мегаклес, волоча ноги, сделал три шага к кладовой, где висела плеть.

– Муж мой, – раздался сверху, с тенистой галереи, голос хозяйки.

– Жена?

Ответ хозяина прозвучал, словно удар кулаком.

– Ты забыл принести в жертву вино.

– Что?!

Хозяин повернулся к алтарю. В жертвеннике все так же пылал огонь, превращая в угли зерно, предназначенное богам. Тогда он оглянулся за спину, где, рядом с корзиной зерна, стоял пустой сосуд для жертвенного вина.

– Киприос!!! – заорал хозяин.

– Прости, господин, – сказал Киприос. – Я как раз собирался принести тебе кувшин, но тут Евдокия позвала меня со двора.

– Неси кувшин немедля! А за то, что испортил утреннее жертвоприношение и нанес оскорбление богам, получишь пять плетей.

Киприос покорно склонил голову и побежал на кухню, оставив Нису стоять на подгибающихся ногах. Пришлось ей подвинуться вбок и прислониться к стене.

Хозяин начал утренний гимн заново. Киприос, выбежавший из кухни с кувшином вина, споткнулся по пути, и в тот самый миг, когда хозяину следовало совершить винное приношение, вино выплеснулось из кувшина, дождем окатив и алтарь, и жертвенник, и хозяина. От ярости хозяин побагровел, как свекла, но молитвы не прервал. К тому времени, как гимн подошел к концу, его голос зазвучал спокойнее и тише, а лицо приобрело обычный, нормальный цвет. Свежие винные кляксы разукрасили его хитон, точно пятна – леопардову шкуру. Пропев последнюю строку, он опустил руки и успокоился окончательно.

Слушая утреннюю молитву, успокоилась и Ниса. Но как же теперь быть? Ни одно из сказанных слов не принадлежало ей. Должно быть, они были посланы кем-то другим. Богом. Гермесом. Так вот каков указанный им новый путь? Она дала слово следовать этому пути, куда бы он ни повел. А что, если он приведет ее под плеть, а затем – прямиком на ложе Аристида, туда же, куда вел и прежний? Нет, вряд ли. Ведь бог ответил на ее молитву. Судьба переменилась, как она и просила. Остается одно: идти, куда суждено.

Во дворе воцарилась тишина. Хозяин обвел взглядом всех – Мегаклеса, из уважения к ритуалу остановившегося на полпути к кладовой, где хранилась плеть, и сгорбившуюся у ворот Евдокию, и Нису, поспешно откачнувшуюся от стены, и Киприоса, так и оставшегося, опустив голову, стоять на коленях там, где споткнулся. Странное дело: кувшин каким-то чудом уцелел.

Хозяин громко захохотал.

– Забудьте про плети, – сказал он. – «Что не содеяно было…» Ха! Похоже, сегодня и прямо здесь праха земного коснулись крылья богов. Что ж, Ниса, пророчествуй дальше. Скажи, что мне теперь с тобой делать?

– Отрезать язык и принести его в дар богам.

Сказав это, Ниса в ужасе прикрыла ладонями рот. «Нет, – подумалось ей, – нет. Неужто таков будет ответ на мою молитву? Неужто я останусь без языка? И буду страдать до конца дней, не в силах даже произнести еще одной молитвы? О, ты, кто бы ни подсказал мне эти слова, зачем же ты это сделал?»

Хозяин вздохнул.

– И что свершено, вернется ко мне многократно? В каком, интересно, виде? Ладно. Надеюсь, боги будут щедры ко мне, если пожертвовать им хорошую рабыню. Собирай, Ниса, вещи – все, что понадобится тебе в храме Аполлона. Если уж пророчишь будущее, этот бог – как раз для тебя.

Хозяйка помогла Нисе уложить в корзину ее запасное одеяние, добавила к этому веретено, парную флейту и чашу-килик с двумя ручками, а еще подарила маленький горшочек духов, украшенный изображением одного из богов ветра. То были любимые духи хозяйки, слишком пряные и ароматные для рабынь.

– Я буду скучать по тебе, Ниса, – тихо сказала хозяйка.

«И я по тебе», – подумала Ниса, но вымолвить этого не смогла, а только коснулась горла. Ей очень хотелось сказать, как она благодарна хозяйке за ее доброту, но ни слов, ни голоса не было.

Хозяйка взяла Нису за руку и приложила ее ладонь к своему животу.

– Скажи, если можешь: рожу ли я мужу еще одного сына?

Пальцы и горло обдало жаром, взор заслонила тьма. Ахнув, Ниса отдернула руку и протерла глаза, словно стирая из виду образ хозяйкина будущего.

– Два сына, растущие вместе, погубят мать, – прошептала она.

Хозяйка на миг замерла. Ни слова более не говоря, она подала Нисе корзину и ушла к себе.

Понурив голову, уткнувшись взглядом в землю, Ниса спустилась вниз и подошла к воротам. Наверное, отвечать на вопросы чужих людей будет легче. Только бы эта надежда сбылась!

Приведя Нису в храм Аполлона Дельфиния, хозяин обратился к троим жрецам:

– Она отмечена богом и теперь говорит пророчествами. Она сказала, что мне следует принести ее в дар богам.

– Рабыню? Почти ребенка? – с сомнением сказал младший из жрецов. – Наши оракулы – старухи, вышедшие из детородного возраста, да к тому же жены видных граждан. Ты уверен?

– Как я могу не уважить волю богов? – ответил хозяин.

– Уверен ли ты, что она не дурачит тебя?

Склонив голову набок, хозяин пристально взглянул на Нису. Та еще крепче прижала к груди корзину со своими пожитками и устремила взгляд на красочную мозаику, украшавшую пол храма. В этом храме она еще не бывала. Аполлон – бог врачевания, музыки, мора, правосудия и прорицаний, бог, наказующий тех, кто преступает закон, бог света… Она же, Ниса, провела большую часть жизни во мраке женских покоев и даже не припоминала, чтобы молила Аполлона хоть о чем-нибудь. И на ее молитвы ответил не кто иной, как Гермес. Отчего же она оказалась здесь, в храме Аполлона?

– Она предсказала две вещи, которые тут же сбылись. Скажи, Ниса, здесь ли твое место? – спросил хозяин.

Взор заслонила тень, губы сами собой зашевелились и выговорили:

– Неугодный дар превратится из камня в кинжал в ножнах.

– Этого я не понимаю, – сказал хозяин, – но теперь мне и понимать ни к чему. Я оставляю ее вам. Да будет судьба к тебе благосклонна, – добавил он, коснувшись плеча Нисы, поклонился жрецам и ушел.

– Предреки свое будущее, – велел старший из жрецов.

– Я следую своим словам, – ответили губы Нисы.

За этим вопросом последовали новые, но других ответов жрецы не добились, пока самый младший из них не спросил:

– Умеешь ли ты молоть зерно? Умеешь ли печь хлебы? Умеешь ли штопать одежду?

Ниса с улыбкой кивнула, хотя язык ее ответил:

– Огонь не льется дождем, а вода огнем не горит.

– У огня нет рук, а у тебя есть, – заметил старший жрец. – Мы подыщем тебе подобающую работу.

После этого младший из жрецов повел ее в следующую дверь – туда, где обитали сивиллы, когда не пророчествовали. Три древних старухи делили между собой комнату наверху, охраняемую рабом-персом. В нижних комнатах ночевали жрецы и жрицы, если были заняты в храме настолько, что не стоило и трудиться уходить ночевать домой. По хозяйству в храме управлялись две домашних рабыни – кухарка и горничная. Жрец представил им новенькую:

– Это Ниса, до сего дня – рабыня в довольно большом хозяйстве, – сказал он. – Ее подарили храму, и жить она будет с вами.

Рабыни с радостью приветствовали Нису, однако она молчала, и вскоре улыбки на их лицах сменились недоумением.

– Что с тобой? Тебе плохо? – спросила Меланфа, кухарка.

Перед глазами Нисы мелькнула тень.

– Реки зерна текут вниз, во тьму.

Кухарка неуверенно оглянулась на жреца.

– Господин?..

– Возможно, она отмечена дланью бога, а может, невелика умом, а может, и то и другое, – пояснил жрец. – Оставляю ее вам.

С этим жрец ушел.

– Прекрасно, – проворчала кухарка.

Подведя Нису к каменному столу, она вручила ей камень для помола муки, сняла крышку с большого кувшина и запустила в него глиняный черпак.

– Странно, – заметила она, удивленно глядя на полупустой черпак, прежде чем высыпать зерно на стол перед Нисой.

Поразмыслив, кухарка заглянула в кувшин и приподняла его. Из трещины в донце потекла струйка зерна – прямо в мышиную норку у основания стены.

– Во имя всех…

Ниса опустила взгляд и принялась растирать зерно в муку.

К концу дня Меланфа решила, что Нисе следует спать среди сивилл, а не в комнатушке при кухне, отведенной кухарке с горничной. Вместе с горничной, Тессой, она представила Нису старухам-сивиллам и постелила для нее тюфяк на полу их комнаты.

Вопросы, переполнявшие голову Нисы, никак не желали выходить наружу. Усталая, она улеглась на тюфяк и накрылась запасными одеждами.

Проснулась она в полной темноте. Комната казалась непривычно просторной и явственно пахла благовониями. Со всех сторон доносилось дыхание спящих, но Ниса не слышала ни знакомого прерывистого храпа Евдокии, ни вздохов других рабынь, ни посапывания хозяйки с дочерью.

Вдруг головы коснулась чья-то теплая ладонь. Отметина на лбу болезненно заныла.

– Эй, – прошептал мужской голос, – как тебе тут нравится?

Ниса вздрогнула, отпрянула прочь, но тут же узнала голос Гермеса.

– Не знаю, – ответила она и с удивлением коснулась горла: впервые с тех самых пор, как он ударил ее жезлом, ей удалось заговорить собственными словами. – А отчего я оказалась в храме Аполлона?

– Оттого, что у него есть место женщинам, предрекающим будущее, а мои жрецы просто не знали бы, что с тобой делать. Кроме того, мне нравится баловать его изысканными подарками. От этого он становится ко мне добрее и забывает прошлые обиды. Но помни: даже жизнь в храме брата ничуть не мешает приносить жертвы мне.

– Спасибо тебе, – сказала Ниса, едва не рассмеявшись от счастья. – Спасибо.

Подумать только: куда ее жизненный путь должен был привести этой ночью, и где она оказалась! Теперь впереди новый путь, ведущий в неведомые страны, прочь от всего того, что ее так пугало, прочь от всего, что она знала в прошлом!

Нина Кирики Хоффман

За последние двадцать с лишком лет Нина Кирики Хоффман выпустила в свет ряд романов для взрослых и молодежи, детских книг и книг по мотивам фильмов и компьютерных игр, несколько авторских сборников и более двухсот пятидесяти рассказов. Ее произведения не раз попадали в финал «Небьюлы», Всемирной премии фэнтези, Мифопоэтической премии, премии Старджона, премии Филиппа К. Дика и премии «Индевор», а ее первый роман, The Thread That Binds the Bones, был удостоен премии Брэма Стокера.

В 2006 г. издательство «Викинг» выпустило ее роман Spirits That Walk in Shadow, адресованный молодым читателям, а издательство «Тахион» – ее научно-фантастическую повесть Catalyst.

Сейчас Нина работает редактором в «Мэгэзин оф фэнтези энд сайенс фикшн», преподает мастерство короткого рассказа в местном колледже и много общается с юными писателями. Живет она в Юджине, штат Орегон, в компании нескольких котов и кошек, манекена и множества странных игрушек.

Трикстеров я боюсь. Они – сам хаос. Они переворачивают с ног на голову весь мир. Однако порой без этого не обойтись: твоя жизнь может попасть в скверную колею, и кто, как не трикстер, вытолкнет тебя из нее и направит к чему-то новому?

Да, трикстеров я опасаюсь, но одним из моих любимых богов всегда был Гермес, и потому я очень обрадовалась, узнав от Эллен и Терри, что могу написать о нем. В инструкциях для этой антологии они писали, что предпочли бы избежать рассказов от первого лица, где действие происходит в современном мире, и я решила, разнообразия ради, написать что-нибудь глубоко историческое. И принялась исследовать Древнюю Грецию – ведь для Гермеса это самый естественный антураж. Жизнь древнегреческих женщин была полным-полна запретов: в некоторых отношениях даже рабы имели больше свободы. Поэтому жизнь женщин и рабов в Древней Греции вызвала у меня немалый интерес, а работа над этим рассказом предоставила шанс вникнуть в нее поподробнее.