Видеоунтерменш

– Эх, губы у тебя, брат, просто загляденье! Прямо не губы, а телячьи колбаски… Ну, чего отворачиваешься? Сиди смирно! И не хихикай, а то подумаю, что шестеришь… Ладно, хватит.

Леснер снял перчатки и бросил их в мусорную корзину.

– А теперь слушай гимн.

Встал посреди комнаты, чуть подался вперед, выставив правую ногу и, пощелкивая пальцами, как это делали КВН-щики всех времен и народов, стал напевать сначала мелодию, а потом перешел к словам:

– Узнаешь?

– Узнаю. – Буревич почему-то побледнел.

Леснер, ожидавший другой реакции, прекратил напевать, уселся в свое начальственное кресло и внимательно посмотрел на Буревича.

– Не молчи. Говори что-нибудь.

– Но это же, Михаил Юрьевич, как я понимаю, гимн для КВН…

– Да. Гимн для КВН. А ты что, разве не любишь КВН?

– Люблю. – Буревич действительно любил КВН. – Но если это в качестве гимна России… Я так сразу не могу… Надо вдуматься…

– Ладно, хватит дурака валять! – рассердился Леснер. – Вдуматься… Сколько лет тебя знаю, а прямого ответа на вопрос так ни разу и не получил. Ты мужик или не мужик, Буревич? Согласен – скажи: «да». Не согласен – скажи: «нет». Говори, не бойся.

– Не знаю.

– Ну и дурак, раз не знаешь. А я вот что тебе скажу, падла. Ты уже настолько обленился, что мозги жиром заплыли, помимо того места, которым ты все время думаешь. Слушай меня внимательно, популярный ведущий и спалившийся продюсер. Слушай, гнида, и учись. Во-первых, кто тебе сказал, что у нового гимна России должна быть какая-то новая особая мелодия и новые слова, кто?

– Никто, – пролепетал Буревич.

– Вот. Даже если кто-нибудь придумает что-нибудь стоящее, то где гарантия, что эту новую работу поддержит народ, где?

– Нигде.

– Правильно. А эту песню, песню КВН-щиков, все знают и все любят. Во-вторых, слушай меня внимательно, сраный пиарщик и любитель клубничных тортов, поначалу этот гимн, конечно же, подвергнут критике, что, дескать, не солиден для гимна России… А я вот что скажу… Как раз именно такая легкость будущему гимну и нужна. Жизнь в стране трудная, экономическая обстановка безнадежная, новости грустные, народ пьет. Какой напрашивается вывод? Чего людям не хватает?

– Денег.

– Неправильно. Мы о народе говорим, а не об Эзополе. Народу не хватает оптимизма и улыбки. Где, как не в гимне этот недостаток должен быть возмещен? Убедил?

– Убедил.

– Та-ак. Ну и, наконец, самое главное… Тебе приятно будет осознавать, что автором нового гимна России окажется не абы кто, а человек, которого ты давно знаешь, с которым ты в одном институте учился, человек, который тебя в люди вывел, человек, который тебе дружеские поджопники отвешивал…

– Вы о ком это? – Буревич широко раскрыл глаза.

– О себе, конечно, о ком же еще?!

– Но это… но эта песенка, она как бы Шаинского… Песенка композитора Владимира Шаинского «Мы начинаем КВН…»

Образовалась пауза обоюдного молчания, во время которой Леснер не мигая смотрел на Буревича, а тот от страха вжался в спинку кресла.

– Ну да, Шаинского, – согласился Лескер. – Знаю, что слова и музыка Шаинского… Но идея-то, что все это будет гимном России, принадлежит мне. Гимн Михаила Леснера на слова и музыку Шаинского… В конце концов, я не против такой подачи.

– Шаинский будет против, – заикаясь, возразил Буревич.

– Против чего?! Против того, чтобы его слова и музыка вошли в гимн России?!

– Нет. Против того, чтобы вы были автором его слов и музыки…

Снова в воздухе повисла пауза, которая выглядела еще более зловещей. Леснеру очень хотелось наказать Буревича, который стал невольным свидетелем его фиаско. Остановило лишь осознание своего величия, которое иногда проступало, после чего, как правило, следовал наплыв снисходительности, свойственной людям, занимающим высокое положение.

«Какая-то чертовщина, – задумался Леснер. – Почему все так не по-человечески в этих креативных кругах? «Харлей Дэвидсон», что стоит на привязи возле парадного подъезда, принадлежит мне, то есть является моей собственностью, и совершенно наплевать на фамилии инженеров, которые его сконструировали. Им заплачены деньги. Мой сосед по даче имеет несколько нефтяных вышек под Махачкалой, и ему совершенно нет дела до тех бакланов, которые искали месторождения. Они также получили свое бабло и – по домам. В таком случае почему я не могу выкупить у Шаинского слова и музыку и потребовать, чтобы он публично отрекся от своего авторства? Получил бы свою «капусту» и отвалил бы куда-нибудь подальше, скажем, на Сейшельские острова…»

– А если договориться с ним и выкупить права? – задал вопрос вслух.

– Выкупить права можно, – закивал Буревич. – Но как выкупить авторство? Все же знают… Песенка популярная…

– Не просто выкупить, – Леснер поднял указательный палец, – а еще уговорить его публично признаться в плагиате…

– Это можно сделать только через суд, Михаил Юрьевич, на котором Шаинский должен будет публично признаться, что украл у вас слова и музыку, когда вам было четыре года.

Черная галка пролетела за окном. Где-то глубоко под землей промчался поезд метрополитена, подвергая легкой вибрации огромные тонированные офисные стекла. Завизжала ущипнутая секретарша из соседнего кабинета, а потом расхохоталась, вспомнив, как себя нужно вести. Вот такими рядовыми обстоятельствами было отмечено знаменательное событие – Михаил Юрьевич Леснер навсегда прекратил заниматься креативом. «Ладно, черт с вами, собаки! Пишите свой гимн без меня. А я вас в глобальном подходе к ногтю прижму, дай господи мне долгих лет жизни. Я не то что гимн, я название этой страны поменяю! В «Юрьевку» переназову в честь отца. Или в «Катеринию» в честь дочери… Как там еще можно? «Балалания»? «Пельмения»? Или, может, ради хохмы вернуть «СССР»? Пишите, пишите свой гимн… Все равно лет через десять переписывать придется…»

– Вы о чем, Михаил Юрьевич?

– Говори, Буревич, зачем на прием записывался? – прохрипел министр. – Ведь не я же тебя вызывал? Так?

– Так…