Видеоунтерменш

На огромном мониторе, что стоял в кабинете у Леснера, крупным планом высветилось лицо Апокова. Лицо было хорошо обработано гримом, кучерявые, седеющие волосы увеличены в объеме и зачесаны назад. Расшитая русская косоворотка, застегнутая по самую верхнюю пуговицу, никак не гармонировала с восточным фенотипом, но, как бы там ни было, придавала особую притягательность картинке.

Леснер смотрел на монитор, открыв рот, а сбоку пристроился Буревич, сжимая в руке распечатки с эфирной сеткой.

Еще обоих удивила рамочка, окаймляющая лицо Апокова по периметру монитора. В то время, пока Апоков произносил речь, орнаменты у рамочки менялись, менялась и раскраска орнаментов. Голос у говорящего звучал на полтона ниже, чем в обычной жизни, и при этом значительно чище, как будто бы звучание подвергли специальной технической обработке, пропустив через цифровой фильтр.

«Дорогой мой друг, Александр Витальевич…» – доносилось из динамика.

– Это он мне, – прошептал Буревич.

– Да понятно, понятно, – закивал Леснер, – помолчи.

«Все мы знаем тебя как популярного ведущего, знаем, сколько ты сделал полезного, работая на нашем канале. Лично я считаю, что ты заслуживаешь гораздо большего, чем воздало тебе общество, и, будь моя воля, я назначил бы тебя директором ВГТРК. Но, к сожалению, эфир – категория общественная, а рейтинг отражает волю народа. Вот почему я вынужден твою передачу «Ушами младенца» вывести из прайм-тайма и поставить на утреннее время. Смирись, Буревич. Я страдаю вместе с тобой, а может, и поболее того, поскольку вынужден испытывать тяжкое бремя принятия решений». Лицо застыло в стоп-кадре и отошло на второй план. Послышалось церковное пение, затем в кадре появились фрагменты с российскими просторами. Извилистая речка, деревня с бабенками, полоскающими белье, потом соборные купола и уставший хлебороб, растирающий в руке спелый пшеничный колос.

– Ну как тебе все это, Михаил Юрьевич? – едва сдерживая меланхолические интонации, произнес Буревич.

Леснер нажал кнопку «eject», вытащил кассету, долго вертел ее в руках, поковырял наклейку, которая в общем-то ничего не означала, затем вернул кассету Буревичу.

– Объясни мне, что произошло?

– Как что? Как что? – телеведущий высморкался в платок. – Откаты я плачу аккуратно и ему, и тебе. Почему он мою передачу убрал из прайм-тайма? Он же мне весь баланс опустит! Да еще разговаривать не стал, а передал вот эту кассету. Михаил Юрьевич, зачем резать курицу, которая несет золотые яйца? В конце концов, мы кровники или нет?

Леснер поморщился. Он не любил, когда ему напоминали про кровников и про тот ритуал вечной дружбы, который они когда-то исполнили в комнате Эзополя. Однако ситуация его насторожила… Не должен был Апоков так поступать, его, Леснера не предупредив. Самоуправство? Удивительнее всего было то, что свое решение по Буревичу Апоков передал вот таким образом… Через кассету… Да еще эта косоворотка… Да еще эти идиотские орнаменты по периметру монитора… Просто бы послал Буревича куда подальше во время очной встречи. Так нет же, зараза, целый клип отснял.

– Откаты вовремя – это хорошо. Ну насчет «золотых яиц» ты, конечно, погорячился. Не золотые они у тебя, Саша, а серые и вонючие… Ладно, давай-ка распечатку сюда.

Развернув распечатку с эфирной сеткой, Леснер стал внимательно ее изучать и по мере продвижения по страницам все больше хмурился. Да, действительно, самоуправства со стороны гендиректора канала было многовато… Незнакомые имена… Ладно, черт с ними, с незнакомыми именами, но где откаты? Почему их не было? Подходя наконец вплотную к новогоднему выпуску, Леснер обратил внимание на удивительный получасовой пробел сразу после рок-оперы «Иисус Христос», которую они вроде бы планировали… На месте пробела от руки было выведено: «Спецвыпуск». Что за «спецвыпуск»? еще раз внимательно просмотрев последнюю страницу распечатки, Леснер убрал ее в стол.

«Да, давненько я не смотрел телевизор», – вздохнул про себя.

– Вот что я подумал, – наконец обратился к Буревичу, который сидел на краешке кресла в ожидании приговора. – Не к лицу тебе, засранцу, на плохую жизнь жаловаться, поскольку у тебя есть еще телеигра «Кто выше подпрыгнет», и никто ее никуда не сдвигал. Да еще вон в передаче про животных кем-то числишься… Да еще межпрограммки… Так что бабла у тебя на вагон тортов хватит. Ты мне вот что лучше скажи: что это за рамочки на мониторе появились вокруг апоковской рожи? Кто делал? Зачем?

– Это сам Апоков заказал рамочки гусинским компьютерщикам, – упавшим голосом проговорил Буревич. Он догадался, что вопрос не решится в его пользу, поэтому отвечал вяло, даже осунулся.

– А как он это объясняет?

– Да никак. И Гусину не объясняет никак. Заказывает ему рамочки, и все. Говорит, для красоты…

– Странные у него появились виды на красоту, – хмыкнул Леснер. – Славянские орнаменты… Косоворотка… А каково мнение Гусина по этому поводу?

– А что Гусин, – все так же поникшим голосом продолжал ответствовать Буревич. – Ему платят деньги, он и делает.

– Чьи деньги?

– Как чьи? – В глазах Буревича вспыхнула искорка надежды. – Деньги «Видео Унтерменшн». Твои деньги, Михаил Юрьевич! А работа, между прочим, дорогая. Обрати внимание, как тщательно эти рамочки прорисованы? Художественные! Объемные! Апоков заказывает компьютерные рамочки на ваши деньги, а вам даже не отчитывается… Михаил Юрьевич… Миша… Родной наш… Ты же знаешь меня давно. Почему не веришь мне? Почему не хочешь прислушаться к моему совету?

– К какому совету?

– А такому! – Буревич вскочил и хотел было приблизиться к Леснеру, однако стол известной конфигурации не позволял этого сделать. – Освободи его! Смести с поста генерального! Я, конечно, уважаю Александра Завеновича, это опытный, заслуженный человек, но… вот чувствую, подведет он тебя, подведет. Предаст, хотя я не люблю этого грубого слова.

– А кого же мне вместо него сделать генеральным? – усмехнулся Леснер. – Гусина?

– Нет!!!

– Эзополю даже не предлагаю. Он не захочет.

Буревич помолчал немного.

– Ну, если вообще нельзя без генерального, – произнес, опустив глаза, – то хотя бы меня… временно… И.О… а потом мы вместе подберем подходящего человека.

– А ты не предашь?

– Нет.

– Почему?

– Потому что это подло, Михаил Юрьевич, подло…

Буревич осекся, встретив удивленный взгляд Леснера, быстро достал из внутреннего кармана несколько фотографий и разложил их на столе.

– Помнишь, Миша, как мы в КВН играли? Вот он ты, смотри, какой молодой… да и сейчас не изменился… а вот слева – я. А вот еще смотри. – Буревич пододвинул большую фотографию, – Помнишь эту сценку? Я студентку играл… узнаешь? Вот он я, в платочке, а ты, вот он ты… играл декана, и таблички у нас на груди – «студентка», «декан», а вот это сбоку Катанских, еще совсем сопляк… кого же он исполнял? Отвернулся и таблички не видно… А вот еще фотография… СНИП КВН, помнишь? «Сами написали и поставили» А как играли! Сейчас так не умеют. Эх, время было! Если бы не Апоков со своими неуместными шутками, точно бы у Воронежа выиграли… Снова в нашем зале, в нашем зале нет пустого места, это значит, юмор, значит, юмор поднимает флаг…

– Ладно, хватит! – Леснер отшвырнул фотографии. – Чувствую, что пора вам, гнидам, устроить хорошую встряску в виде корпоративного отдыха. И тебе, и Гусину, и Апокову, и всем пятистам шлюхам, которых вы на работу привели! Один в сетке пробелы делает и рамочки заказывает за мой счет, другой жалуется, что его из прайм-тайма убрали, а сам окорок нарастил, хоть в Черкизовский комбинат продавай, третий мне сушеную воблу мешками шлет, стучит на всех и халтурит налево, четвертый с честными глазами деньги тырит, несмотря на то, что все время на бюллетенях… А про остальных я уже и не говорю… Да я вас кормлю, понятно?! Да если бы я рекламное время не выкупил на всех каналах, хрен бы кто к вам обратился с заказом! От конкуренции вас оберегаю, потому что любой школьник за пояс заткнет вас, собак! Мое телевидение, Буревич, мое! Вот на кого вам, шакалам, надо молиться! Иначе бы ты асфальт укладывал, Гусин бы тарелки мыл, а Апоков стены шпатлевал. Что?! Неужели за десять лет самим нельзя было чему-нибудь научиться, раз уж других не подпускаем? Мне дочь жалуется: что ни новогодняя программа, так позор! Сменил бы всех, да одно вас спасает, сволочи, – откаты умеете платить… Вот и платите, суки! Земекис с проектами приезжал, Коппола приезжал, Масленников, Герман! Конкуренты вы им? А ведь отфутболил я и Масленникова, и Германа, и Копполу для того, чтобы вы, чавкающие свиньи, могли свое пойло жрать спокойно, без помех! Плоть вы мою едите! Кровь мою пьете! Да еще обижаетесь, когда я, не кто иной, как Мессия, с иконы сошедший, вас по жопам бью!

– Я не обижаюсь! – закричал Буревич.

– А тогда чего надулся, сука?! На меня смотри! Вот так! Улыбочку! Искренней улыбаться, скотина! Короче… Едем на Селигер! Всех вас хочу видеть, всех вас и ваших шлюх. Полным составом! До последней секретарши! Сразу предупреждаю: «плавать не умею» – не отговорка.

– Так ведь ноябрь же, – содрогнулся Буревич. – Вода в озере холодная…

– Ничего, еще ледком не подернулась.

Леснер сорвал трубку и заговорил с секретарем.

– На сегодня все. Приготовьте мне транспорт. Какой? Ты спрашиваешь, какой? С трех раз догадайся, гнида!