Вихрь любви

Глава 5

Джулиан захлопнул книгу, которую пытался читать. С тех пор как он вчера следил, как уходила Нона, а потом вернулся домой по дороге, которую она ему указала, ее образ неотступно преследовал его, возникая между ним и иллюстрациями в его медицинских книгах. Он представлял, как она играет на кроте на скале, а ветер раздувает ее алый плащ, как она идет вдоль горного кряжа, помахав ему на прощание рукой.

Он встал и нетерпеливо поворошил огонь в камине. От его сосредоточенности не осталось и следа. Он смотрел на Сэмми, чье умывание, казалось, никогда не кончалось. Сев на задние лапки, зайчонок опустил одно ухо и принялся усердно его вылизывать.

— А ты скучаешь по ней, старина? — спросил Джулиан, но Сэмми лишь перешел к передней лапе.

Джулиан сдвинул к краю самодельную занавеску и посмотрел в сторону Пенгоррана. Хотелось знать, почему Ханна не связалась с ним, чтобы воспользоваться его предложением посетить Гриффита Талларна и осмотреть его рану. Может, она, в конце концов, пригласила местного врача? Но мысль о Ханне все же не давала ему покоя. Станет ли она тревожиться о Ноне, беспокоиться, не свернула ли та с пути истинного? Неожиданно он решил спуститься на ферму и попытаться встретиться с Ханной.

Немного позже он отправился в Пенгорран. Заглянув в незанавешенное окно кухни, он увидел Ханну, гладившую белье на конце длинного стола. Наверху в одной из спален мерцал тусклый свет. Ему не хотелось привлекать к себе внимание, но собаки уже почуяли чужого. Ханна подняла взгляд и прислушалась. Секунду спустя он увидел, как женщина прошла по коридору, ведущему к двери.

— Это Джулиан Херриард, — прошептал он, когда Ханна выглянула, высоко держа подсвечник.

Она поманила его, прижав палец к губам, провела в кухню и осторожно закрыла дверь, ведущую в прихожую и на лестницу.

— Очень рада, что вы пришли, — указав на потолок, сказала она. — Ему до сих пор плохо. Головокружение не проходит, и рана не заживает. Но он и слушать не хочет о докторе, а когда я упомянула о вас, даже рассердился.

Джулиан задумался.

— У вас есть какие-либо лекарства?

— Ну в основном для животных.

Она подвела его к небольшому дубовому шкафу у камина. Осмотрев многочисленные пузырьки, баночки и пакетики, он, наконец, отобрал кое-какие медикаменты и положил на кухонный стол.

— Что ж, антисептик у вас, по крайней мере, есть, — сказал он, взяв пузырек с жидкостью Конди. — Позвольте мне подняться и осмотреть его. Я всего лишь взгляну, удастся ли мне его немножко подлатать.

— Что вы, нет! — испугалась Ханна. — Если хозяин говорит, что никто не должен к нему подходить, значит, так тому и быть. Да он придет в такую ярость, что прихлопнет вас!

Джулиан улыбнулся:

— Я проходил практику в больницах Ист-Энда, и с буйными пьяницами, покалеченными в драках, не скажу, что легко, но справлялся. Я все же рискну бросить вызов характеру Гриффита Талларна! Конечно, если вы не хотите, чтобы у него началось заражение крови и он умер!

— Не думаете же вы, что он… умрет?

— На этот вопрос я ответить не могу, пока не осмотрю его, — ответил Джулиан. — Но прежде чем я поднимусь, хочу сказать, что видел, как Нона благополучно ушла, видел, как она прошла вдоль горы и повернула к долине. А там, на горе, она казалась… ну, может, не совсем счастливой… но, уж конечно, не испуганной.

Ханна с благодарностью взглянула на него:

— Спасибо, что вы пришли! Я все время думаю о ней. На нее не похоже вести себя легкомысленно, но она недавно пережила тяжелое потрясение. — Ханна провела ладонью по лбу.

— Правда? — Джулиан испытующе посмотрел на старую женщину.

Ханна села напротив него и стала теребить фартук. До сих пор ей не с кем было поговорить о Ноне. К Гриффиту Талларну было не подступиться. Он питался ненавистью и больше не хотел иметь ничего общего с женщинами. Врач был грубоватым, старомодным сельским человеком со стандартным набором лекарств для большинства заболеваний, а на эмоции у него совсем не оставалось времени. Взгляд голубых глаз Джулиана ободрил ее, она почувствовала в нем теплоту и сочувствие. Ей понравилось, как он быстро выбрал лекарства, и она испытала облегчение, когда он отклонил все ее возражения и решил осмотреть хозяина. Ее тревога, похоже, потихоньку проходила. Рассказать ему немного о Ноне?

О том, как она однажды ночью отправилась на свидание с Мэттью? Ханне было трудно нарушить столь долгое молчание, а также верность Талларнам. Но она чувствовала, этому человеку можно верить.

С трудом подбирая правильные слова — ведь говорить с Джулианом приходилось не на родном валлийском языке, — она рассказала Джулиану, как Нона влюбилась в Мэттью, как однажды вечером не вернулась домой после свидания с ним.

— В тот вечер, Когда она забрела в коттедж? — спросил Джулиан.

Ханна кивнула.

— На самом деле ей никто не причинил вреда.

Старушка с тревогой посмотрела на него.

— Но она была напугана и, казалось, после этого окончательно пала духом. Перестала смеяться, шутить — в общем, стала совсем другой.

Джулиан поднялся, подошел к окну и некоторое время смотрел в темноту. Когда он повернулся, Ханна с удивлением увидела страдальческое выражение у него на лице.

— Ничего противоестественного с ней не произошло, сказал он. — Она очень красивая, но лучше бы оградить ее от таких испытаний. — Он посмотрел на Ханну, положил руку ей на плечо, и выражение у него на лице стало спокойнее. — Я не знаю, волнует ли вас это, но, говоря напрямик, могу сказать с уверенностью: ее не изнасиловали. Вероятно, сильно напугали, больше ничего. Когда в нашу первую встречу я до нее дотронулся и она отшатнулась от меня, я догадался, что произошло нечто подобное.

Ханне хотелось рассказать ему больше. У нее было неспокойно на душе оттого, что она поклялась Гриффиту Талларну не рассказывать его дочери о том, что произошло много лет назад. Он был в такой неописуемой ярости, а сама она была связана данным его матери обещанием заботиться о нем, а потом и о его дочери. Обратиться за советом не к кому. Когда Ханна задумалась, Джулиан подошел к столу и взял лекарства.

— Дайте мне миску с горячей водой, какие-нибудь старые простыни и бинты. По-моему, в этом пакете есть корпия. — Он оторвал полоску бумаги и кивнул.

Ханна решила, что уже поздно рассказывать ему что-либо. Может быть, это и к лучшему. Было бы неправильно выдавать секреты семейства Талларн.

Джулиан поднялся за ней по крутой лестнице при мерцающем свете свечи. Наверху Ханна с величайшей осторожностью приоткрыла дубовую дверь и сказала:

— Студент-медик, сэр, пришел осмотреть вас…

Джулиан увидел большую с пологом кровать на четырех столбиках, с красными камчатными драпировками и золотистыми кисточками. В полумраке он увидел тяжелые дубовые шкафы и что-то вроде умывальника.

С помпезной постелью никак не сочетались стеганое одеяло и грубые простыни из небеленого холста.

Гриффит Талларн представлял собой жуткое зрелище. Его спутанные волосы прилипли ко лбу, глаза затекли кровью, лицо небрито. На сбившейся повязке засохло тусклое красное пятно. При виде Джулиана он тотчас же приподнялся, опираясь на локоть.

— Убирайтесь отсюда! — закричал он. — Я не хочу, чтобы какой-то недоучка копался у меня в голове!

Ханна, ушедшая по приказу Джулиана за бидоном воды и миской, вошла в комнату, расплескав от волнения немного воды.

— Уведи его! — заорал ей больной. — Какое ты имеешь право, женщина, пускать его в дом?

— Потому что я попросил ее, — осторожно приближаясь к постели, ответил Джулиан.

Гриффит Талларн потянулся к столу и, схватив медный подсвечник, принялся размахивать им над головой, пока пламя не замерцало и не погасло. Он прицелился в Джулиана, но его рука, внезапно ослабев, упала на одеяло, подсвечник полетел на пол, и он, мертвенно-бледный, свалился на подушку. Кровавое пятно на повязке расплывалось все больше.

Джулиан поманил Ханну:

— Зажгите свечу и посветите мне.

У Ханны дрожали руки, но она повиновалась.

Он быстро снял с себя пиджак, засучил рукава рубашки, вылил антисептик в миску с горячей водой и склонился над Гриффитом Талларном, лицо которого исказилось от боли.

— Если так будет продолжаться, рана может загноиться, — сняв бинты, спокойно произнес Джулиан. — А это дело нешуточное. Я понимаю, опыта у меня недостаточно, но с подобными случаями мне сталкиваться приходилось.

Гриффит Талларн застонал, когда Джулиан снимал грязную повязку, под которой оказалась кровавая масса порванной ткани. Ханна вскрикнула. Джулиан осторожно промокнул рану тампоном и осмотрел.

— Сейчас я зашью рану, — сказал он почти потерявшему сознание Гриффиту, — и перевяжу ее более тщательно. — Он кивнул через плечо Ханне и добавил:

— Завтра утром пошлите Гвиона в город. Я дам вам список нужных лекарств. У меня с собой порошок от головной боли, который я иногда принимаю. Принесите, пожалуйста, стакан холодной воды и блюдце… и, Ханна, вашему хозяину нужно сменить подушку…

Ханна исчезла, захватив с собой миску и грязные бинты.

Гриффит Талларн открыл глаза и мрачно посмотрел на Джулиана.

— Не шевелите головой, — велел молодой человек. — Рана серьезная.

— Неужели серьезная?

— Может стать более серьезной, если вы будете по-прежнему легкомысленно относиться к травме. У вас, похоже, небольшое сотрясение мозга. Думаю, вам лучше несколько дней поберечься. А сегодня я дам вам обезболивающее, и вы почувствуете себя лучше.

— Я никогда не принимаю этой дряни!

— А сейчас придется принять, чтобы немного поспать, — пытался урезонить его Джулиан. — Не стоит причинять себе ненужных страданий.

— Мне нужны мои планы, — пробормотал больной. — Женщина настолько стара, что не может доползти до шкафа. — Он поднял ослабевшую руку, указав на верхушку высокого дубового шкафа, где Джулиан в полумраке разглядел нечто похожее на груды бумаг и какие-то рулоны. — Дайте мне планы Пенгоррана. Там поля Рисов… я должен снова их посмотреть. Они должны принадлежать мне. Тогда со скотом не будет проблем. Границы будут четко обозначены…

Джулиан замешкался.

— Вам сейчас не следует ничего читать.

— Дайте мне планы, — повторил Гриффит Талларн, и Джулиан, испугавшись, как бы его пациент не встал с постели и не взял их сам, пододвинул табуретку к шкафу, взял свечу, которую Ханна поставила на стол.

Встав на табуретку, Джулиан пошарил в грязных бумагах.

— Свернутые или плоские? — спросил он.

— Свернутые.

Джулиан взял свиток, при тусклом свете напоминающий вкрученный лист пергамента, но по текстуре понял, что это холст с картиной. Холст слегка развернулся у него в руке, и, поднеся свечу ближе, он едва сдержал возглас удивления. Джулиан оглянулся и с облегчением обнаружил, что тяжелая драпировка постели почти скрывает его от Гриффита Талларна. Он тайком развернул холст до конца и с все возрастающим изумлением рассматривал его.

— Скорее! Скорее! — торопил больной.

Джулиан поспешно свернул холст, положил на место, взял пожелтевший пергамент, лежащий рядом, спустился и протянул больному.

— Положите его на постель. Покройте меня стеганым одеялом и оставьте одного, — грубо произнес Гриффит Талларн.

— После того как вы примете порошок, — твердо произнес Джулиан, когда Ханна появилась со стаканом воды.

— Ну, если бы кто-либо мне сказал, что хозяин позволит вам лечить его… — сказала Ханна на кухне, ставя еду на конец стола.

— У него не оставалось выбора, так ведь? — усмехнулся Джулиан и добавил более серьезным тоном: — Боль, знаете ли, укрощает ладей.

— Вы поужинаете со мной? — глядя на него снизу вверх, спросила Ханна.

— Это было бы замечательно, — принимая у нее порцию мяса, с благодарностью произнес Джулиан.

После ужина Ханна убедила Джулиана сесть напротив. Он достал свою трубку, закурил и стал наблюдать, как она, вынув из кармана наполовину готовый носок, начала вязать. Ханна рассказывала о фермерских хозяйствах в таких местах, как Пенгорран. Время от времени она замолкала, и тогда наступала тишина, нарушаемая лишь треском дров в камине и шипением закипающего на огне чайника.

— Ханна, — произнес он, — мне всегда казалось, что Нона очень напоминает некую исполнительницу цыганских песен и танцев, которая до недавнего времени была знаменита на лондонской сцене. Я сам часто ходил на ее концерты…

Ханна уронила вязанье на колени и строго взглянула на него:

— Не спрашивайте меня о цыганах на лондонских сценах. Я никогда не была в Лондоне и ничего не знаю об артистках-цыганках.

Она снова принялась за носок, но Джулиан заметил, как дрожат ее руки.

— А мистер Талларн? — продолжал он, — Он тоже никогда не был в Лондоне? Может быть, уезжал туда на выходные дни?

— Хозяин? А что ему делать в Лондоне? Да и на нашей овечьей ферме нет никаких выходных! — Она нахмурилась, уколов палец спицей, и вдруг, прислушиваясь, подняла взгляд на потолок. — Кажется, я слышала голос хозяина!

Джулиан встал, открыл дверь в прихожую и прислушался.

— Думаю, ваш хозяин крепко спит после порошка, который я заставил его принять.

Но Ханна уже встала, подошла к шкафу и стала перебирать свечи. В этом не было никакой нужды, и Джулиан понял тактичный намек Ханны.

Подойдя к двери, он сказал:

— Завтра я зайду проведать мистера Талларна! — Он взял карандаш, написал несколько слов в своей записной книжке, вырвал листок и подал его Ханне: — Попросите Гвиона принести вот это!

По дороге к коттеджу Джулиан пребывал в раздумье. Его вопросы явно взволновали Ханну. Он вспомнил портрет, который обнаружил на шкафу. Как он оказался у Гриффита Талларна? Какое отношение он имеет к этой семье? Почему такую красоту свернули и бросили пылиться на шкафу? Здесь явно кроется какая-то тайна!

На следующий день, в полдень, Джулиан спустился в Пенгорран, надеясь, что Гвион успел выполнить его поручение.

Проспав, всю ночь, Гриффит Талларн выглядел лучше. Посещение Джулиана он вынес стоически и с вынужденным уважением.

— Сегодня я встану, — грубо сообщил он.

— Не советую. Полежите еще пару дней.

Больной злобно сверкнул на него глазами, но спорить не посмел.

— Завтра я зайду, чтобы снять швы, — предупредил Джулиан. В ответ Гриффит угрюмо промолчал.

Пациент быстро шел на поправку, и вскоре после заключительного визита Джулиан однажды утром увидел, как Гриффит Талларн с прежней энергией бодро шагает к Крейгласу.

Следующие две недели Джулиан усердно занимался, выбросив из головы мысли о Пенгорране и Талларнах. Он вел жизнь отшельника, и это не тяготило его. Его искренне увлекала работа над книгами, а кроме того, он понимал, что скоро все кончится. Иногда он виделся с Гвионом, приносившим молоко, но чаще всего бидон с молоком оставляли на ступеньке коттеджа. Гвион никогда не отличался разговорчивостью, и круг его интересов был ограничен заботой об овцах и изменением погоды. Дети Прайсов, приносившие Джулиану хлеб, кофе, чай и крупы, были более болтливы, и от них он узнал, что отсутствие Ноны не осталось незамеченным.

— Мама говорит, она ушла, но никто не знает куда! Все боятся спрашивать у Гриффита Талларна, а Ханна никогда не скажет.

Иногда вечером, закончив работу, Джулиан стоял у двери коттеджа, смотрел на острый черный пик Крейгласа, пронзающего небо, и думал о странной красивой девушке, чья судьба пересеклась с его судьбой. Где она? И еще он думал о странных событиях последних недель. Его снедало любопытство, что за тайна скрывается этой семьей? Но пока он не доделает свои дела, заниматься разгадками не станет.

Однажды вечером его одиночество нарушил визит Ханны. Как всегда, она пришла поздно, и стук в дверь напугал Джулиана. Не успел он открыть ей дверь, как она начала:

— Я получила письмо от одной женщины из деревни, где жила моя кузина. Она пишет, что Анна, моя кузина, уехала в Америку более трех недель назад.

— А Нона? Что с ней стало? — В голосе Джулиана звучала неподдельная тревога.

Ханна перевела остаток письма, написанного по-валлийски. О том, как Нона обзавелась друзьями, но отправилась куда-то дальше.

Старуха запнулась и скомкала листок.

— Здесь говорится, что она играла на своей скрипке за деньги на рыночных площадях…

Джулиан посмотрел прямо в глаза Ханны:

— А вас это и на самом деле очень удивляет?

Лицо Ханны приняло загадочное выражение.

— Я слышала о девушках, бродящих по дорогам и собирающих милостыню…

— Да, да, — рассеянно согласился Джулиан. — И все же…

Вдруг Ханна схватила его за руку.

— Она же такая молоденькая, ей всего семнадцать, хорошенькая, а бродит где-то одна, а отцу до нее нет никакого дела!

— Вы рассказали ему о письме?

Ханна кивнула.

— Как только я упоминаю ее имя, он чернеет как туча и убегает из дому! Что мне делать? Вы можете что-нибудь посоветовать?

Джулиан схватил карандаш и повертел его пальцами. Он не в силах был смотреть на страдальческое лицо Ханны. Ну почему он должен вмешиваться в жизнь Ноны? Он же обручен с другой! Что случилось с Ноной, его не касается. Почему же тогда он не выпроводит Ханну, снабдив свой поступок парой ни к чему не обязывающих слов утешения?

Джулиан раздосадовано бросил карандаш на стол и тут же вспомнил печальную мелодию, рыдание старинной скрипки и Нону, танцующую на фоне темного неба.

Он вздохнул.

— Пожалуй, я отправлюсь на ее поиски, Ханна! — произнес он, сам не веря своим словам.

— Вы? Вы?

Ханна быстро подошла к нему, и лицо у нее просияло.

— Не хотелось просить вас, ведь вы так заняты!

— Занят! — Он криво усмехнулся. — Что ж, я весьма усердно занимался последние две недели. Теперь имею полное право позволить себе несколько дней отдыха.

Когда Нону изгнали из цыганского табора, она очень огорчилась, но спрятала обиду под маской высокомерия. Оказавшись на дороге, она повернула направо, не зная, да и не желая знать, в какую сторону идет. Она не была готова к такому повороту событий, потому что предполагала дальше двигаться с табором. Почему Биби впала в такую ярость? Она бы поняла, если бы гнев старой цыганки был вызван тем, что она оказалась не цыганкой. Но ведь дело в том, что Биби приняла ее за полуцыганку, отщепенку. Конечно, возможно, внешне она похожа на цыганку. Ведь Джулиан говорил, что она напоминает ему какую-то цыганскую певицу. Но в семье Талларн не было цыган. Талларны валлийцы. Возможно, мама была, похожа на цыганку? Девушка никогда не видела портрета матери и не помнила, как та выглядела. Нона в замешательстве покачала головой.

Дорога, по которой она шла, тянулась вдоль холлов. Нона осознавала лишь то, что примерно через час стемнеет, а поблизости не предвиделось никакого жилья. Возможно, надо было повернуть налево — в низину. Там уж, конечно, можно было разыскать или стог сена, или коровник. Устав, она присела на большой камень на обочине и взглянула на позолоченные вечерним солнцем поля. Неожиданно вдали она заметила тихую, мирную деревеньку.

Появление Бенджи из-за поворота дороги напугало ее. Ее охватил Страх — неужели цыгане преследуют ее? Она вскочила с камня и схватила узелок и футляр.

— Не беги от меня! — крикнул Бенджи.

— Откуда ты взялся? Как ты узнал, где я?

— Всегда остаются какие-то следы…

Бенджи глядел на нее темными, загадочными глазами. Он вручил Ноне маленький сверток, завернутый в газету. Развернув его, она увидела хлеб и куски холодного кроличьего мяса.

— Ты же не взяла с собой никакой еды, — произнес он с улыбкой.

— Это очень мило с твоей стороны, Бенджи!

Юноша пожал плечами. Нона стала жадно есть, а он сидел рядом и смотрел на нее.

— Ты уже нашла место для ночевки?

— Ну, в каком-нибудь стоге сена или в коровнике переночую.

Здесь нет ни стогов, ни коровников, — ответил Бенджи. — Ты ушла от того места, где могла бы переночевать. Пойдем назад. Там, в роще, есть ручей. Я могу устроить там тебе шатер. — Он показал на узел за спиной. — Я захватил кое-что из старья. Идем, а то мне нужно поторапливаться.

— Ты обо всем подумал, Бенджи! Как тебе удалось уйти? Разве в таборе не спросили, куда ты отправляешься?

— У нас не принято задавать лишних вопросов! Я уже взрослый и могу идти, куда захочу! Идем скорее!

— А вдруг Биби узнает… — с трудом поспевая за ним, спросила Нона.

— Биби не должна ничего узнать, — ответил Бенджи, нырнув с обочины в рощицу. Там он выбрал небольшую поляну, скрытую от посторонних глаз окружающими ее деревьями. — Мне нужно несколько небольших веток! Помоги мне!

Работал Бенджи молча и с невероятной скоростью. В считанные секунды он соорудил шатер из веток и старого коричневого одеяла, натянув его на колышки, которые тут же вырезал ножом. Потом извлек из кармана хлеб, кусок бекона и смятую пачку чая.

Когда он доставал одеяло, в нем оказались маленький оловянный чайник, старая тарелка и эмалированная кружка. Из второго кармана он извлек еще несколько свертков и бросил их на землю.

— Этого хватит, чтобы не умереть с голоду! — грубовато произнес он. — Тебе нужно переждать денек-другой и не появляться на городских площадях. Вероятно, мы скоро двинемся дальше…

Нона уже узнала цыганские обычаи и не стала ни о чем его расспрашивать.

— Мы еще увидимся, Бенджи?

Он поворошил листья ногой, стараясь не смотреть на нее.

— Смотря куда мы пойдем. Но я постараюсь прийти снова. С тобой будет все в порядке?

Нона улыбнулась и кивнула. Ей хотелось сказать юноше, как глубоко она тронута его заботой, но ей мешала робость. Она часто видела, как цыгане весело болтают друг с другом, но она знала, что они весьма сдержанны в проявлении своих чувств. Странные, скрытные люди! Нона и не заметила, как Бенджи исчез, только темная тень мелькнула между деревьями, да едва шелохнулись ветки. Нона заглянула в шатер, взяла оставленные Бенджи свертки, сложила их внутри и начала готовиться ко сну. В лесу стало совсем темно.

Вечером следующего дня Бенджи снова пришел к ней, принеся с собой большой кусок зайчатины, и они вместе поужинали.

Нона рассказала ему о Сэмми.

— Держать зайца как домашнее животное?! — удивился он.

— А этого ты поймал так же, как когда-то показывал мне?

Бенджи, улыбнувшись, кивнул.

Вечером, когда Нона еще жила в таборе, Бенджи поманил ее, и они с двумя собаками пошли в поле, примерно в миле от табора.

— Здесь водится заяц. Я следил за ним. Зайцы ходят все время по одной и той же тропе. Я знаю все повадки этого зайца. Смотри, как я его поймаю!

Бенджи с одной из собак бесшумно обошел огороженное поле, оставил собаку сторожить у одного конца заячьей тропы, затем вернулся, пустил вторую собаку по следу зайца, а сам встал у ворот изгороди. Нона видела, как заяц, преследуемый собакой, бросился к знакомой щели в изгороди, но там его ожидала собака. Пес схватил зайца и притащил его к воротам, где стоял Бенджи.

Ноне было интересно наблюдать за охотой, но ей совсем не хотелось, чтобы испуганного зайца убили. Бенджи с удивлением смотрел, как она плакала от горя.

— Но нам же нужно что-то есть! — просто произнес он.

В свой третий визит Бенджи принес две новости. Он нехотя сообщил ей первую:

— Через день-другой мы сворачиваем табор, уходим на юг. Обычно мы никому не говорим, куда идем, но я подумал, что тебе можно.

— Спасибо, Бенджи! Я никому не скажу ни слова! Значит, я могу двигаться дальше к Лондону и снова играть на скрипке?

Он кивнул.

Они заговорили о другом. Бенджи всегда рассказывал удивительные истории о своих предках. Его прадед был знаменитым артистом и кочевал, одетый в черную бархатную куртку с золотыми монетами вместо пуговиц и такими же серьгами в ушах.

— А когда он умер, его арфу сломали, а кибитку сожгли, как это у нас принято. Я помню похороны, помню, как все причитали.

— Сломали арфу? Почему же не оставили его сыну или тебе?

— Цыгане не оставляют свои вещи другим. Это приводит к ссорам. Лучше грустить по умершему, чем ссориться из-за его вещей! — ответил Бенджи.

— Наверное, это правильно. У цыган есть здравый смысл, но вы его очень умело прячете, правда?

— Я должен тебе сказать кое-что еще… — немного помолчав, медленно произнес юноша.

— Что же?

— Один из ваших людей наводил о тебе справки по всем городам, где ты играла.

Нона сделала большие глаза.

— Ты видел его, Бенджи?

Бенджи кивнул.

— Он высокий, молодой. Хорошо говорит по-английски.

— Это, наверное, Джулиан, — сказала Нона. — Он, должно быть, ищет меня. — Она поднялась, на лице у нее читалась тревога. — Не случилось ли что-нибудь дома? Вероятно, Ханна… Я должна была написать… Где он, Бенджи?

— Ты не собираешься прятаться от него? А мне казалось, ты убежала из своего дома в Лондон.

— Да, я хочу попасть в Лондон. Но мне не надо прятаться от Джулиана Херриарда. Он студент и снял коттедж недалеко от нас. Это он помог мне бежать. Может, он принес мне какую-нибудь весточку. Я должна увидеться с ним, Бенджи! Ты можешь отвести меня к нему?

Бенджи нахмурился:

— Это неправильно… отводить тебя к мужчине, который тебе не кузен и не брат. Цыганские мужчины хорошо обращаются со своими женщинами, но молодым женщинам не стоит доверять мужчинам-нецыганам.

— Этот Джулиан… он не такой, — сердито сказала Нона. — Он позволил мне пожить в своем коттедже. Он был добр…

Бенджи недоверчиво посмотрел на нее:

— Это не есть естественно… тебе жить в его доме. Он должен тогда стать твоим мужем. Пусть сначала женится на тебе, а потом ты будешь жить у него в коттедже!

— Ах, Бенджи! — Нона с досадой прикусила губу. — Он не может жениться на мне, потому что обручен с другой. Кроме того…

— Тогда ему нечего бродить по городам и искать тебя! — упрямо повторил юноша.

Похоже, она оказалась в безвыходном положении. Если ей не удастся, убедить Бенджи, что Джулиан не представляет никакой опасности, он не устроит их встречу: А когда она сама бросится догонять Джулиана, тот уже уйдет из этих мест.

Бенджи, прислонившись к дереву, ожесточенно стругал палку. Ноне хотелось встряхнуть его.

— Вот что я тебе скажу, — вкрадчиво произнесла она. — Приведи его сюда и будь с нами во время всего разговора. Когда он скажет мне, зачем меня ищет, тогда уведи его! Хорошо?

Бенджи задумался.

— Что ж… может быть…

— Пожалуйста, Бенджи!

Наконец он согласился:

— Сегодня утром он был поблизости. Я заметил дом, где он остановился на ночлег. Сейчас пойду и приведу его.

Нона отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Да, в лице Бенджи она обрела отличного телохранителя!

Когда Бенджи скрылся из вида, она побежала к ручью и умылась. Потом причесала волосы, попыталась очистить юбки от листьев и застирала грязные подолы. Вынув из кармана серьги, подаренные Лавенди, она надела их. Взглянув на себя в маленькое зеркальце, Нона решила, что теперь действительно похожа на цыганку. Приготовившись к встрече с Джулианом, она стала нетерпеливо ждать. После нескольких недель, проведенных вдали от дома, он казался ей старым другом. Она надеялась, что в Пенгорране не произошло ничего страшного. А вдруг Бенджи ошибся и это вовсе не Джулиан? Нона много раз выбегала на опушку, пока наконец, уже в сумерках, различила две приближающиеся фигуры. Одна, маленькая и гибкая, принадлежала, конечно, Бенджи, вторая же, высокая и широкоплечая… Джулиан!

— Нона! — Джулиан подошел к ней, протянул руки.

Она без колебаний вложила в его ладони свои. Бенджи наблюдал за ними. Джулиан огляделся.

— Почему вы живете как… беглянка? Бенджи мне почти ничего не рассказал. Знаю, что вы пели по городам, так я вас и выследил. Кто-то сказал мне, что вы живете с цыганами: Зачем вы прячетесь от людей, живете совсем одна в лесу… Или с вами здесь Бенджи? — Джулиан испытующе взглянул на цыгана.

— Если бы не Бенджи, я бы умерла от голода. А живу я здесь совсем одна, сейчас я не могу рассказать вам больше. А в Пенгорране не случилось ничего страшного? Отец…

— Нет, нет! Ваш отец поправился. Недавно я видел, как он взбирался в горы. А вот Ханна… Вы должны написать ей, Нона. Она очень беспокоится за вас, особенно после того, как узнала, что кузина Анна уехала в Америку!

— О господи! Я напишу ей, как только попаду в Лондон!

— В Лондон? Что вы собираетесь там делать?

— Вы рассказывали мне о больших домах и работающих там служанках! Я собираюсь стать одной из них! — Она беспомощно развела руками. — Вы же знаете, я ничего больше не умею, кроме как играть на моей кроте!

— И вы готовы таскать ведра с углем на верхние этажи, кувшины из погребов, стоять целыми днями у раковин? Вы же можете играть! Прислушайтесь к моему совету — возвращайтесь в коттедж, пока мы не придумали ничего лучше. Можете пожить в коттедже, а потом уж отправитесь в Лондон, если захотите.

— Ты не посмеешь так просто увести ее! — выкрикнул Бенджи. — Ты ей не муж, не брат…

— Я не понимаю тебя. Полагаю, хочешь сказать, что я не имею на нее никаких прав, но ведь и ты тоже.

Двое совсем непохожих мужчин сердито смотрели друг на друга.

Нона взяла Бенджи за руку:

— Ты не должен ссориться с ним!

Бенджи сплюнул.

— Это все бабьи хитрости! — презрительно бросил он. — Но я могу пустить в ход кулаки!

— Если уж на то пошло, я тоже! — спокойно ответил Джулиан.

Нона встала между ними и топнула:

— Никаких драк! Бенджи, думаю, Джулиан прав, но как быть с отцом? Ханна сказала, чтобы я ушла от него. — Она вопросительно взглянула на Джулиана. Тот покачал головой.

— Я не очень хорошо знаком с вашим отцом… знаю только, что возвращаться к нему на ферму неразумно. Но на короткое время я могу вас приютить.

Немного помолчав, Нона повернулась к Бенджи:

— Думаю, мне нужно вернуться с Джулианом. Кочевница из меня и в самом деле никудышная! — Она печально взглянула на грязную одежду и провела ладонью по грязным волосам. — Я все время одна, и это мне не по душе. С твоей родней, с вами, это другое дело, но до Лондона еще далеко. Не беспокойся обо мне, Бенджи! Джулиан позаботится обо мне. — Она повернулась к Джулиану: — Бенджи волнуется. Он не доверяет нецыганам.

— С ней все будет в порядке, — сказал Джулиан цыгану. — Тебе не о чем волноваться.

Поздним вечером все трое сидели у костра и разговаривали. Нона с радостью отметила, что Джулиан не сердится на Бенджи, а тот отбросил все подозрения. Они с Бенджи учили Джулиана валлийским и цыганским песням под тихий аккомпанемент ее скрипки. Потом втроем пошли к опушке леса и стали смотреть на ясное, лунное небо.

— Это Медведица… Большая Медведица. — Джулиан показал на созвездие.

— Нет, — возразил Бенджи. — Для кочевников это Корабль, а это Портняжное Поле…

— Пожалуй, звучит лучше, чем Плеяды, — согласился Джулиан.

Нона договорилась с Джулианом встретиться утром, и, когда мужчины собрались уходить, Бенджи протянул ей веточку можжевельника.

— Так цыгане желают счастья, — произнес он.

— Дорогой Бенджи! Я буду хранить ее вечно… даже когда она засохнет и осыплется! Я буду думать о тебе и вспоминать, как ты был добр ко мне!

Смущенный Бенджи стал теребить цветастый шейный платой, потом шаркнул ногой, бросив на Нону быстрый взгляд.

— Пусть у тебя все будет хорошо, — тихо произнес он, и Нона, наблюдая, как он удаляется вместе с Джулианом, поймала себя на том, что ей стало грустно и хочется плакать.

Вечером другого дня они с Джулианом добрались до Крейгласа. Часть пути ехали на поезде, потом на попутных повозках и, наконец, шли пешком. Ночь провели в маленькой гостинице, хозяин которой принял их за брата и сестру.

Джулиан относился к Ноне с легким, нетребовательным дружелюбием, что придавало ей уверенности.

— Нона, почему вы предпочли жить у цыган? — спросил он однажды.

— У меня не было выбора. Я наткнулась на них, и они позволили мне остаться.

— А потом?

Она пожала плечами и отвернулась. Когда-нибудь, возможно, она все расскажет Джулиану и спросит, что он обо всем этом думает, но не сейчас…

Как-то раз он задал ей странный вопрос о ее отце, собирает ли тот картины, знает ли художников.

— Мой отец? — растерянно нахмурилась она. — Да, кроме фермы, его ничего не интересует…

Теперь, глядя на коттедж, едва различимый в сумерках, она думала о том, что ее ждет впереди. Она больше не опасалась Джулиана. Но одно воспоминание не давало ей покоя. Той ночью, когда Бенджи повел их смотреть на ночное небо, она заметила, что Джулиан, прислонившись к дереву, смотрит не на звезды, а на нее. И ее беспокоило, что это воспоминание доставляло ей удовольствие.