Викинги

Глава 42

Руан, 1950 г.

Прошло пять лет. Этого времени было достаточно, чтобы вернуться к нормальной жизни, но явно мало, чтобы залечить раны, нанесенные войной. Вернувшись из Норвегии, Ле Биан застал свой город в развалинах. Одной из жертв ожесточенных боев стал собор. 19 апреля 1944 года семь бомб разворотили здание. Вся южная сторона обратилась в руины кроме одной капеллы. Клирос также пострадал. 1 июня добычей огня стала и башня Святого Романа; в пламени расплавились колокола, да и всем зданием оно едва не овладело.

В эти смутные дни обратилась в прах и надгробная статуя Роллона. От гробницы, тянувшей к себе желающих разгадать ее секрет, не осталось ничего. Ле Биан был не суеверен, но подчас невольно видел в этом истинный перст судьбы: как будто необходимо было во что бы то ни стало уничтожить самую память о Роллоне, чтобы тайна его оставалась нераскрытой. Высадившимся союзникам стоило многих трудов выгнать оккупантов. Только 30 августа немцы оставили Руан, причем еще подожгли городской порт. 1 сентября Жорж Ланфри вывесил большой трехцветный флаг на верхушке соборного шпиля. Да, город вышел из войны обескровленным и глубоко больным, но он наконец стал свободным. Помимо тысяч человеческих жертв, нормандский город потерял десяток тысяч домов, некоторые из которых входили в сокровищницу памятников архитектуры.

Ле Биан глубоко жалел об этих невосполнимых для истории утратах, но он знал, что еще больше времени ему понадобится, чтобы загладить память о другой потере. Он пытался узнать что-то о Жозефине. Говорили разное, но, по всей видимости, немцы казнили ее перед самым уходом из города. Как говорил Марк, нескольким головорезам-эсэсовцам специально поручили убрать ее, чтобы она ни о чем не проговорилась после войны. Любой ценой немцы не хотели допустить, чтобы их враги продолжили поиски пресловутой тайны. Больше того: говорили, что после разгрома Германии архивы СС, а прежде всего большинство материалов о работах Аненербе, были уничтожены. Никакие следы этих исследований не должны были пережить Тысячелетний рейх. 22 мая 1945 года Генрих Гиммлер положил конец своей жизни, унеся с собой мечты о сверхчеловеке и об избранной расе — наследнице древних германцев и их родичей викингов.

Итак, все веселились, а Ле Биану победа так и не принесла радости. Для него окончание войны имело горький привкус дорогих утрат. Несмотря на все свои усилия, он так и не раскрыл секрета Роллона, а главное — потерял женщину, которая переменила всю его жизнь, ту единственную, кому он посмел признаться в любви. Призрак Жозефины ни на миг не оставлял его ни днем ни ночью. Тысячу раз ему казалось, что он встретил ее на улице, но тут же иллюзия развеивалась, как мираж невозможной надежды. Однажды в ресторане ему даже показалось, что он уловил запах ее духов. Он долго и пристально смотрел на молодую блондинку на соседнем диванчике так и не придумал, что бы ей сказать, а потом быстро убежал из ресторана. Жозефина его научила жить по-новому, а теперь нужно было учиться жить без нее.

Ле Биан стал надломленным человеком, вернувшимся к нормальному ходу жизни. Он с отличием закончил университет, стал преподавателем. Читал он историю Средних веков, но всякий раз, как ему приходилось касаться по программе своих лекций саги о гобелене из Байё, его охватывало болезненное чувство. Тогда он думал, что лучше бы ему уехать из города и позабыть о всякой истории. Ему хотелось переменить профессию, начать новую жизнь. Потом кризис проходил, сомнения исчезали, жизнь возвращалась в свою колею. Ровно до следующего года. Как ни странно, потеряв опору, он как раз и не решался перевернуть страницу своей биографии.

Однажды вечером он сидел дома, проверяя экзаменационные работы своих учеников. Звонок в дверь оторвал его от работы. Он открыл дверь: прямо перед ним стоял соборный сторож. Морис Шарме постарел, но смотрел все так же весело, как в тот день, когда застал Пьера посреди ночи у гробницы Роллона.

— Морис! — удивленно воскликнул Ле Биан. — Вот не ожидал! Давно уж мы не встречались.

— А я всегда знал, что ты неважный прихожанин, — ответил сторож с веселым укором. — И вообще я уже на пенсии, а ты ведь больше по ночам любишь в соборе бывать, разве нет?

Ле Биан, улыбнувшись, пригласил гостя на кухню. Из шкафа он достал два бокала и бутылку мюскаде. Морис снял плащ и сел за стол. Из вежливости к гостеприимному хозяину он чуть пригубил вино — вообще-то он смолоду не пил.

— Так скажите, — продолжил разговор историк, чему же я обязан этим удовольствием?

Бывший сторож взял плащ и запустил руку в карман. Оттуда он достал коричневый бумажный сверточек и подал Ле Биану.

— Вот Пьер, — сказал он серьезно. — По совести говоря, я толком не знаю, что с ним делать, вот и подумал, что ты с ним скорее разберешься. Все равно наш несчастный собор сильно пострадал и, наверное, для нас не самое главное сохранить несколько древних камней, расколотых вдребезги…

Пока Шарме говорил, Ле Биан развернул сверток. Оттуда он достал осколок камня. Он внимательно осмотрел его и убедился, что на камне что-то написано. Камень сильно пострадал, но, прищурившись, можно было разглядеть четыре буквы: N-O-R-E.

— Это, должно быть, кусочек от саркофага Роллона, — объяснял Морис. — Ты же знаешь, его разбомбили, но я что мог подобрал. И я могу тебя уверить: среди всего щебня, который там остался, это был единственный кусочек с какими-то буквами.

Но Ле Биан уже вскочил со стула. Он побежал в комнату за энциклопедией. Немного полистав ее, стал читать. Потом Ле Биан почесал себе подбородок и глубоко погрузился в размышления.

— Так ты тут что-то понимаешь? — спросил бывший сторож. — Норе… Ты знаешь, что это значит?

Историк опять встал и прошел в комнату. Теперь он принес оттуда большой атлас и принялся быстро листать его. Его палец пробежал по листу и остановился. Потом Ле Биан посмотрел на собеседника и загадочно улыбнулся:

— Пожалуй, стоит мне вскоре опять съездить в Норвегию…

Глава 43

Под утренним июльским солнцем эта лента: лес с одной стороны, дорога с другой — казалась бесконечной. Такси ехало не спеша, и только шум мотора напоминал, что человек наложил на эту землю печать своего присутствия. Образ Жозефины чудился в листьях, нежно зеленевших вдоль дороги. Главным образом он отправился в это путешествие ради нее. Как только они встретились, он пообещал дойти в своих разысканиях до конца и теперь больше, чем когда-либо, был полон решимости сдержать слово. Ле Биан вздохнул. Он глядел на зеленое море, как будто видел его в первый раз. Как ни странно, он совсем не вспоминал о прошлом посещении Норвегии. Словно то были совершенно разные страны — или то время от этого было отделено вечностью.

Такси свернуло налево на узкую гравийную дорогу. Через пару сотен метров машина остановилась возле приходской церкви Норе — красивой церковки из вертикально стоящих бревен. Ее конек был украшен головой дракона — из таких, которыми некогда украшались и носы драккаров. Кровли с крутыми скатами, изящно уложенные одна поверх другой, напоминали не столько нордическое здание, сколько восточную пагоду. Ле Биан расплатился, попрощался с шофером и вышел из машины. Он глядел на церковь и думал о всех, кто заплатил жизнью за желание открыть тайну. Он осторожно открыл дверь и оказался в центральном проходе церковки. Через окна с деревянными поперечинами лился чудесный свет, совсем не похожий на полумрак, окутывающий большинство храмов во Франции. Историк, разглядывая по пути резные скамьи, шел прямо к алтарю, на котором стоял ларец, похожий на средневековые медные раки. Ле Биан осторожно открыл ларчик, и у него перехватило дыхание.

— Вот вы и нашли наконец, что искали, — произнес голос у него за спиной. — Лучше ли вам стало от этого?

Ле Биан обернулся и увидел длинного лысого человека — очевидно, приходского пастора. Должно быть, вид у историка был очень испуганный, потому что пастор сразу стал его успокаивать:

— Не тревожьтесь, молодой человек. Мы здесь от всех людей далеко, зато к Богу близко. Уверен, вы думаете о том, как такое сокровище лежит у нас в храме у всех на виду, просто на алтаре. Надо вам, прежде всего, сказать, что народу здесь очень мало, мы находимся далеко от туристических маршрутов. Кроме того, мое священноначалие прекрасно знает, что мы храним в своих стенах. И оно не трогает меня, потому что ему известно: бывают секреты, которые лучше не предавать огласке. Но вы, я чувствую, сгораете от нетерпения… Ну что ж, достаньте их, рассмотрите получше.

Ле Биан не заставил себя упрашивать. Он вынул из ларца две драгоценности: Крест Господень и великолепный Молот Тора, весь покрытый рунами. «Божий Молот», — подумал Ле Биан, вслух же так ничего и не сказал.

— Христианство наголову разбило языческих богов, — продолжал между тем пастор, — но их война этим еще не окончилась. По правде говоря, такие войны и никогда не заканчиваются. Многие люди с течением времени пытаются раздуть огонь вражды, но всегда находились мудрецы, которые не давали им это сделать. В жизни самое главное — равновесие; не надо его трогать, иначе пробудишь грозных древних демонов… Вот тогда бы мы, пожалуй, и могли увидеть, как землю поглощает Закат богов.

— И одним из этих мудрецов был Роллон? — спросил Ле Биан, обретя дар речи.

— Да, — улыбнулся пастор, — мудрый Рольф Пешеход… Даже гордому Скирниру не удалось разрушить его дело.

— Как и эсэсовцам… — заметил Ле Биан.

— Эсэсовцы ненавидели христианство и были твердо убеждены в разрушительной мощи Божьего Молота, который они называли Антикрестом. Едва-едва он не попал в руки гиммлеровских ищеек, и тогда пророчество исполнилось бы… — вздохнул пастор. — И все же это мы радуемся его воссоединению с Крестом, который вернулся к нам после войны. Надеюсь, вам не слишком обидно, что ваш прекрасный Руанский собор лишился его. Мне случилось там побывать в 1937 году, и у меня, признаюсь, было сильное искушение вскрыть гробницу и забрать Крест… Но не тревожьтесь, я удержался.

— Но как же Молот очутился в этой церкви?

— Приплыв в Норвегию, Скирнир устроил своему родичу пышные похороны по всем традициям викингов. Но Божьего Молота он ему не оставил. Гордец пытался пустить его в ход, но безуспешно, потому что он не был вождем, которого признал народ, а потому и не мог воззвать к Тору, чтобы достичь своих целей.

— И что с ним случилось? — спросил француз.

Высокий пастор ответил весьма неожиданным жестом:

провел пальцем себе по горлу, потом пояснил:

— Предание утверждает, что его зарезали его же люди. Потом они перебили друг друга, чтобы завладеть Молотом. Всего за несколько дней все члены экипажа расстались с жизнью. Все кроме одного, которому и достался пресловутый Молот. Этот самый, единственный, уцелевший в бойне, вбил себе в голову, что должен добраться до Нормандии и отдать реликвию сыну Роллона — Вильгельму Длинный Меч: ведь только он один мог применить его и вернуть норманнов к их древней вере. Однако драккар, на котором он плыл, затонул близ норвежских берегов, и с тех пор много столетий никто не слышал про Молот Тора.

— Одон, должно быть, ничего не знал об этом случае, — заметил Ле Биан, — ведь он считал, что Божий Молот в Увдале. Так или иначе, пророчество с тех пор не могло исполниться.

— Да — в течение нескольких веков, — улыбнулся пастор. — Много позже, в 1780 году, некие отважные моряки убили в Северном море огромного кита. Добыча была такой сверхъестественной, что слава о ней прошла по всей стране. В гавани кита освежевали и нашли у него в брюхе металлический предмет, покрытый водорослями, слежавшимся песком и ракушками. Рыбаки не знали, что это такое, и отдали находку деревенскому пастору, а тот своему епископу. Премудрые церковные власти, знавшие древние сказания, решили скрыть ее от людских глаз. Говоря совершенно откровенно, христиане всегда боялись, как бы на эту землю, где каждое дерево, каждый фьорд напоминают о сагах про владык морей, не вернулось язычество… Память о древних богах и до сей поры не изгладилась!

— Вероятно, один из ваших пасторов добрался до Руана, — вновь вступил в разговор Ле Биан. — Ведь на саркофаге Роллона он нацарапал название «Норе», чтобы не пропала связь Креста и Молота.

— Я ведь уже сказал вам, — ответил пастор, — наши древние легенды живут долго, и немало было таких за эти века, кто соблазнился силой Молота Тора против Христова Креста. Все они всегда и боялись Божьего Молота, и тянулись к нему.

Француз наклонил голову, еще немного полюбовался Крестом и Молотом. Потом он положил их обратно в ларец и закрыл крышку. Один вопрос обжигал ему язык:

— Но почему же вы соединили обе реликвии? Ведь после смерти Роллона они всегда были разделены.

— Когда в соборе сооружали гробницу Рольфа, — пояснил пастор, — люди заметили, что тела герцога в саркофаге нет. Их, конечно, потрясло исчезновение его праха, но больше всего их тревожил Божий Молот. Выходило, что у них нет защиты от Заката богов. Люди подумали, что Молот унесен потусторонними силами. Чтобы заклясть колдовство, они решили на месте погребения Рольфа Пешехода положить в могилу Крест. Собрались мудрецы герцогского двора, знавшие предания обеих религий, и объявили, что настанет день, когда Крест встретится с Молотом. И только в 1945 году их желание сбылось…

Ле Биан поблагодарил пастора и обещал ему, что свято сохранит этот секрет. Еще тысячи посетителей будут рассматривать гобелен из Байё, но можно ручаться: никто из них не дотянет размотанную нить до этой деревянной церковки, где вместе живут древняя и новая вера викингов. Француз хорошо изучил природу людей: он знал, что в мире всегда будут Роллоны и Скирниры, Вильгельмы и Одоны, Жозефины и Шторманы… Пока люди доброй воли не перестанут беречь оружие богов и сражаться с теми, кто хочет похитить его, не нарушится мир на земле.

Историк вышел из церкви. Яркий свет северного солнца ослепил его. Он зажмурился, глубоко вздохнул, открыл глаза и всмотрелся в лесную чащу, тянувшуюся перед ним, насколько хватало взора. Мир пережил одну из самых страшных трагедий с тех пор, как люди воюют друг с другом, но колокол Заката богов — знак его неизбежного конца — еще не прозвонил.

— Сударь! — крикнул ему пастор, вышедший из церкви. — Не угодно ли, я вызову машину отвезти вас в город.

— Будьте любезны! — ответил Ле Биан, но тут же поправился: — Впрочем, нет, не беспокойтесь… я лучше немного пройдусь и полюбуюсь вашими дивными местами…

Подобно Рольфу Пешеходу, Пьер Ле Биан избрал пеший путь через лес. Он задрал голову, пытаясь в длинном облаке, лениво расстилавшемся по небу, разглядеть облик Жозефины. Потом он вспомнил об Иггдрасиле — гигантском ясене из норвежских мифов, который соединял и покрывал своими ветвями все миры. Пережитая Пьером долгая сага, протянувшись через бешенство веков и безумие людей, теперь дала ему заново разглядеть вечность. Торопиться было некуда. Только идти и дивиться чудесам природы.

2005-2006.

Руан — Париж — Дублин — Брюссель — Барфлёр.

НЕКОТОРЫЕ ПРИМЕЧАНИЯ

Родился около 860 г., умер около 933. Рольф Пешеход — типичный пример персонажа, следы которого теряются на стыке истории с легендой. Никто не может точно сказать, откуда он родом: из Норвегии или из Дании. Впрочем, можно считать установленным, что он много странствовал, в частности, в Англии и Фрисландии, а около 890 г. осел на французской земле около Руана. Сначала он вел войну с королем Карлом III, потом — переговоры с ним и в результате добился позволения своему народу поселиться на западе в земле, которая получила потом имя Нормандии.

Этот один из самых знаменитых в истории Франции договоров, заключенный в 911 г., возможно, вовсе и не был подписан — по крайней мере в современном смысле слова, как документ, согласованный двумя сторонами. И все же в истории сохранилось утверждение, что именно в Сен-Клер-на-Эпте был заключен мир между вождем викингов Рольфом и французским королем. По этому соглашению территория нынешних департаментов Нижняя Сена, Эра, Кальвадос, Ла-Манш и частично Орна отходили к викингам. Позднее к ним были присоединены области Бессен, Мэн, Котантен и Авраншен.

Карл III по прозвищу Простоватый (или Простодушный) — сын Людовика Косноязычного; родился после смерти отца в 879 г., умер в 929-м. Этому королю из династии Каролингов стоило больших усилий сдерживать продвижение викингов, и главной его победой было то, что Роллона с его народом удалось поселить на землях будущей Нормандии. Не признанный некоторыми своими баронами, государь окончил свою жизнь в Перонне пленником Герберта Вермандуа. Его жена Огива и сын Людовик укрылись в Англии.

Занимает особое место среди скандинавских богов. Это бог грома и молнии, славный своей колоссальной силой, но больше всего — неотразимым молотом-топором, который он запускал во врагов и который всегда сам возвращался к нему в руки. Мотив Молота Тора был очень популярен у викингов; он часто изображался, в том числе в виде украшения. Одно из самых известных изображений такого рода называется Мьёлльнир; он был найден в Скандинавии и относится к X веку.

Древняя система письма викингов, имевшая две основные стадии. Ранний рунический алфавит («футарк») появился около начала нашей эры и применялся приблизительно до VIII в. В нем было двадцать четыре буквы. Более поздний футарк применялся с начала IX по XI в. Он насчитывал шестнадцать букв[11]. Руны были не только системой письменности: они имели также магическую силу. Применяя их, можно было, в частности, войти в общение с богами и влиять на явления природы — например, вызывать грозу. Впоследствии руны были открыты заново и стали предметом многочисленных перетолкований эзотерического характера. В частности, этим занимались сторонники про-тонацистских языческих движений, а затем эсэсовцы, которые приписывали рунам волшебную силу и активно использовали их в своей символике. Гиммлер считал их первым памятником германской письменности.

Чем бы ни считать гобелен из Байё: старинным комиксом, репортажем или пропагандистским документом, — он входит в число шедевров мирового искусства. В действительности это вышитый покров длиной 70,34 м (при ширине 0,5 м), по всей своей длине занятый рассказом о завоевании Англии Вильгельмом, герцогом Нормандским, в 1066 г. Вильгельма (потомка Роллона) сопровождал его сводный брат Одон, епископ Байё, который впоследствии с ним поссорился. Долгое время «гобелен» ошибочно приписывался королеве Матильде — жене Вильгельма. По всей вероятности, именно Одон велел вышить этот покров, который был вывешен в соборе Байё и ежегодно выносился крестным ходом. Во время войны гобелен был спрятан и претерпел множество перипетий. Сначала он хранился в подвале дома настоятеля собора, в специально по его плану устроенном бронированном укрытии. Затем его переправили в хранилище национального художественного музея, потом в замок Сурш в коммуне Сен-Симфорьен (департамент Сарты), а по окончании войны перевезли в Париж, где он хранился в сейфе фондов Лувра. Затем он был возвращен городу Байё и выставлен там в интереснейшем музее, где экспозиция, уводящая нас почти на тысячу лет назад, дает возможность проследить всю его историю.

Офицер СС в чине штурмбаннфюрера (майора) и сотрудник Аненербе, в 1931 г. получил докторскую степень и получил должность в Музее доисторических древностей в Киле. В 1941 г. он с тремя помощниками отправился в Байё для изучения «гобелена». Под его руководством было проведено самое серьезное и скрупулезное изучение памятника: сделана полная фотосъемка, подробное описание и транскрипция всех надписей. Много лет спустя Герберт Янкун опять побывал в Нормандии. Он умер лет через тридцать после войны.

Институт создан по инициативе Гиммлера в 1935 г. под названием «Общество исследований древней духовной истории “Немецкое Наследие Предков”». Через два года спустя он стал называться просто «Наследием Предков» (Ahnenerbe). Его целью было изучение корней немецкого народа путем исторических и археологических изысканий. Кроме того, он проводил «научные опыты» на военнопленных. В числе руководителей института был Вольфрам Зиверс, квартировавший в замке Вевельсбург, который Гиммлер хотел превратить в мистико-интеллектуальный центр своего Черного ордена. В 1944 г. Аненербе, сильно нуждавшееся в людях, было переведено в Баварию. Вольфрам Зиверс был приговорен к смерти Нюрнбергским трибуналом[12]и повешен.

Scan Kreyder — 27.05.2015 STERLITAMAK