Глава 11 Домашняя прислуга

Прислуга за все — Ханна Калвик — уборка — другая домашняя работа — Рождество Ханны — Джейн Карлейль и клопы — стирка — одежда служанок — мужская прислуга — Уильям Тейлер — бюро найма — жалованье — письменные рекомендации — искусственные глаза — сбережения

Викторианский средний и высший классы не могли бы жить так, как жили, не будь у них слуг. Согласно переписи населения 1841 года, численность находившихся в услужении превышала 168 000 человек. В 1862 году журнал «Эдинборо ревью» назвал цифру в «миллион и более», причем 400 000 из них находились на самой низкой ступени «прислуги за все» и составляли самую многочисленную категорию наемных рабочих.

Ступени, ведущие в дом, были символом статуса. Их полагалось содержать в чистоте даже в беднейших домах. Если кто-то не мог себе позволить даже «прислугу за все», можно было нанять «субботнюю служанку», чтобы та отскребла лестницу в субботу.[335] Бедные семьи платили «служанкам за все» очень мало, но те хотя бы имели крышу над головой, еду и обучались основам своей профессии. Если девушка попадала в семью из работного дома, что случалось очень часто, она практически не умела ничего. «Девушки, выросшие в работных домах… не могут научиться в этих заведениях никаким домашним обязанностям… торговцы жалуются, что девушки из работного дома ничего не умеют и абсолютно беспомощны».[336] В 1861 году миссис Битон писала, что «простые служанки, или „служанки за все“, единственные из людей этого звания достойны сострадания: их жизнь одинока и в некоторых домах работа никогда не кончается».[337] Маленькая девочка из Бетнал-Грина в Ист-Энде в десять лет начала зарабатывать себе на жизнь, присматривая за грудным ребенком владельца лавки по двенадцать часов в день за шиллинг 6 пенсов в неделю. В тринадцать лет она поступила на службу в Хампстед. «Я была очень счастлива, но спать мне приходилось в подвале на кухне, кишевшей черными тараканами, и я чувствовала себя ужасно». На этот раз ей платили 3 шиллинга в неделю — она смотрела за четырьмя детьми и грудным ребенком и делала все домашнюю работу. «Часто я так уставала… что засыпала прямо на лестнице, не добравшись до кровати».[338]

На послужной список Ханны Калвик повлияла ее самозабвенная страсть к любовнику, представителю среднего класса Джеймсу Манби, который говорил, на какую работу ей наняться, чтобы ему было удобно. К счастью для нас, она хотела и могла выполнять желания Манби и к тому же вела дневник. В 1847 году ей исполнилось четырнадцать, и она получала шесть фунтов в год (немногим больше двух шиллингов в неделю) за то, что присматривала за восемью детьми. Она должна была «начистить всем башмаки, прибраться в огромных детских, длинном коридоре и на лестнице, приготовить еду им и нам [другим слугам]… натаскать воды для купанья и разжечь огонь, уложить всех детей в постель и на следующий день умыться и одеться к восьми часам утра».[339] В 1856 году, когда ей исполнилось 23 года, она была «служанкой за все» в Лондоне. «Я чистила ножи и башмаки, мыла лестницу и все такое и довольствовалась 16 фунтами в год».

Поработав некоторое время на морском курорте в Маргейте, куда Манби мог добраться пароходом из Лондона, она вернулась в Лондон и остановилась в доме для прислуги недалеко от Стрэнда, где узнала о следующем месте работы. «Каждое утро мне приходилось разжигать пять каминов, прибирать в столовой, кабинете, холлах и на лестнице, в комнате горничной и везде на первом этаже…». Разжечь камин означало убрать вчерашнюю золу и угли, вычистить края камина, отполировать каминную решетку маслянистым графитом (при этом очень трудно не измазаться с ног до головы, а резиновых перчаток тогда не было), положить в камин бумагу, дрова и уголь, чтобы потом его разжечь. Миссис Битон советовала применять для полировки графитом особые щетки, но Ханна предпочитала втирать графит голыми руками. Она была сверхдобросовестной, или это еще один фетиш Манби?

Затем Ханна поступила на службу в столовую близ Темпла, где жил Манби. «Каждый субботний вечер мне можно было уходить, но приходить ко мне никто не мог… Я чувствовала, что опускаюсь на самое дно… Я получала 16 фунтов в год… деньги на пиво и вдобавок чай… чистила башмаки и ножи… Я крепко спала на кухне, на старой кровати с соломенным матрасом» вместе с еще одной служанкой. Спать вместе на одной кровати было для слуг обычным делом. Опись мебели в «женской спальне» в доме, который снимал Чарльз Диккенс, включает «большую крашеную французскую кровать» для обеих служанок.[340] «Деньги на пиво и вдобавок чай» означает, что вместо пива, которое в то время часто предпочитали плохой воде, Ханна получала деньги, вдобавок ей выдавали определенное количество чая.

В то время нержавеющая сталь еще не появилась, и ножи приходилось чистить ежедневно. После каждого употребления их лезвия темнели, и их натирали до блеска наждаком: скучная и грязная работа. В некоторых домах имелись «машинки для чистки ножей» — коробочки, в которых лезвия полировались механически с помощью вращающейся щетки; но они не получили широкого распространения. Ханна ничего не говорит о чистке серебра, еще одно нескончаемое занятие; викторианский средний класс приобретал все больше серебряных и посеребренных предметов, и все они должны были сверкать, хотя на воздухе серебро тускнеет.

Мебель, мрамор, каминные решетки, дымоходы, ковры, шторы, пуховые перины, окна, медь, серебро — этот список можно продолжать до бесконечности, все это нужно было регулярно чистить, и каждую вещь — особым образом. Единственное, что здесь было общим — это тяжкий труд. Существовали патентованные средства для чистки и полировки, но, судя по журнальным советам, считалось, что каждая женщина знает, как их приготовить самой. «Поскольку современная мебель, как правило, бывает полированной, ее необходимо часто натирать старой шелковой тряпкой». А как насчет старомодной, неполированной мебели? Ее полировали, энергично натирая пчелиным воском. Мраморная облицовка камина со временем темнела от дыма. Приготовьте пасту из мыла, глины, воловьей желчи (которая, как и бычья желчь, похоже, была тайной составляющей всех викторианских чистящих средств), нанесите на предмет и оставьте на день или два, потом «сотрите ее мягкой тряпкой».

После того как закон 1842 года запретил принуждать лиц, не достигших 21 года (но позже они слишком вырастут), забираться в дымоход, чтобы его почистить, и даже просто разрешать им это делать, чистка дымоходов превратилась в непростое занятие. Ханна Калвик расправлялась с дымоходом так; раздевалась донага и чистила сама, но были и другие способы: выстрелить в дымоход снизу из дробовика или использовать один из новомодных «механизмов» — набор щеток с длинными рукоятками, которые насаживались друг на друга. В закопченном лондонском воздухе окна быстро становились грязными. «В больших городах для мытья окон принято вызывать стекольщика».[341] «Чтобы подмести пол, с ковром или без ковра, надо щедро разбросать по нему мокрую чайную заварку»[342] — предварительно выпросив ее у повара, в чьем распоряжении она находилась. Следующий способ чистки можно применить, если у вас в доме есть линолеум, современный вариант «напольной ткани». «Вымыв напольную ткань, как обычно, влажной фланелью, смочите ее молоком и хорошо протрите сухой тряпкой, пока не появится красивый блеск» — и, возможно, запах прокисшего молока.

Вот что записала Ханна 23 декабря 1863 года:

Я встала рано и развела огонь на кухне, чтобы потом зажарить индейку и восемь куропаток, завтра Рождественский сочельник, ожидают сорок человек. Будут ставить какой-то спектакль, поэтому сегодня вечером они придут, чтобы все закончить. Хозяйка заказала горячий ужин на пятнадцать человек — я очень занята и беспокоюсь о завтраке — как звонят колокола — нелегко думать об этом и выполнять работу — я почистила две пары обуви и ножи — вымыла посуду после завтрака — помыла коридор и вытряхнула дверной коврик — приготовила обед — убрала посуду со стола — посильнее развела огонь, чтобы как следует зажарить птицу — поливала ее жиром, пока мне не стало дурно от запаха и жара — в пять пришел официант — я приготовила кофе — дала его официанту, когда он пришел за ним около семи — пришел Фред Крук и мне помог — я была рада компании — мы приготовили ужин к без четверти десять, и ходили вверх и вниз по лестнице, чтобы взглянуть на спектакль — мы постелили клеенку — поужинали — все убрали — в двенадцать я отнесла наверх пудинг и ветчину — разожгла камин — и еще один — потом в постель — снова спустилась в четыре утра, христославы [исполнители рождественских песнопений] разбудили меня как раз вовремя — надо было помешать угли в камине…

* * *

Джейн Карлейль постоянно мучилась со слугами, возможно, потому что немногие из них соответствовали ее высоким шотландским стандартам.[343] Когда она вернулась из поездки в Шотландию, ей пришлось сражаться с клопами, сначала в постели служанки, а потом — о, ужас! — в своей собственной. Кровать была полностью разобрана на части.

Я вылила двадцать ведер воды на кухонный пол, чтобы утопить тех, кто попытается спастись; мы перебили всех, кого сумели обнаружить, и погрузили части кровати, одну за другой, в чан с водой, вынесли в сад и оставили мокнуть на два дня, затем я покрыла все стыки ртутной мазью [чтобы уничтожить клопов] и выстирала шторы… отвратительное занятие!

Большинство хозяек, наверняка, поручили бы это отвратительное занятие слугам. Когда шерстяной матрас с кровати служанки побила моль, «всю шерсть выстирали, прокипятили и расчесали, и я наняла женщину, чтобы вновь сделать из нее матрас». Лучшие матрасы набивались пером, которое полагалось чистить раз в три года. Джейн воспользовалась жарким летним днем: «в одной из спален все перья из перины и подушек проветривались на полу», прежде чем ими вновь набили свежевыстиранные и навощенные чехлы из тика.

Миссис Битон и ее предшественник Томас Уэбстер, у которого, как я подозреваю, она многое почерпнула,[344] подробно описывают, что и как должна делать каждая служанка. Если у вас не было их книг, можно было узнать об этом в ежемесячном журнале. Просмотрев множество викторианских книг по домоводству, я поразилась невероятному количеству способов чистки различных вещей при помощи специальных щеток и ингредиентов, о которых я никогда не слышала (бычья желчь), и не представляла, где их приобрести и как использовать. Польза от подобных книг, не всегда очевидная, состояла в следующем: когда у хозяйки дома становилось больше денег, больше серебра и больше слуг, чем она привыкла, она могла уверенно распоряжаться ими, просто выучив, «как чистить черный шелк» (вы, конечно, догадались: бычьей желчью), как будто у нее всегда имелась камеристка.[345]

Что касается стирки, то здесь наблюдается разительный контраст между викторианской эпохой и нашей.[346] «Семейную стирку следует устраивать как можно реже». Так, семья, состоящая из мужа, жены и одного ребенка и живущая «в элегантном восьмикомнатном пригородном доме с небольшим садом», могла устраивать стирку раз в пять или семь недель, хотя раз в две недели было бы лучше.[347] Процесс начинался в пятницу, когда цветное и «нательное белье, а также другие деликатные вещи» готовили к кипячению, происходившему в субботу, причем служанке в этот день приходилось вставать в три утра, чтобы развести огонь под бойлером. В воскресенье она отдыхала и ходила в церковь, а в понедельник могла развесить бельевые веревки в саду — непростое занятие, если учесть количество белья — и довести стирку до конца. Во вторник она крахмалила рубашки и нижние юбки, а также тщательно расправляла и складывала столовое белье и простыни, чтобы в среду утром отнести его катать, а после принести домой и приступить к глажению. В четверг белье доглаживалось, проверялось и раскладывалось по местам.

Летом в среднем стирали двадцать четыре дневных рубашки и шесть ночных, «брюки, жилеты и т. д.». (Накрахмаленные нижние юбки, а также кальсоны с панталонами автор, не упомянул, вероятно, из скромности. А детские пеленки? Не говоря уже о такой важной вещи, как гигиенические прокладки). Было «не принято стирать шелковые платья», но если вы все-таки решались это сделать, рекомендовалось распороть платье на куски, каждый потереть фланелью, смоченной в мыльном растворе, и протереть губкой. «Некоторые под конец протирают шелк джином, но виски или винный спирт предпочтительнее».[348] Не исключено, что старушка в омнибусе, от которой разит джином, пыталась привести в порядок старое шелковое платье, а сама не выпила ни капли.

Пока шла стирка, ежедневную уборку и готовку никто не отменял. Труд служанки можно было облегчить, купив простейшую стиральную машину, предшественницу современной. Это нехитрое устройство представляло собой котел с длинной деревянной мешалкой с четырьмя или шестью короткими косыми палками на конце. Вы опускали конец мешалки в воду и вращали длинную рукоятку по краю котла, белье крутилось в мыльной воде и терлось о рифленые стенки. Сдавать все белье в прачечную стоило 25–30 фунтов в год. Так что дешевле было держать двух служанок, чтобы избавить хозяйку от волнений по поводу того, появится ли в «мокрый понедельник» обед на столе, как обычно. А что бывало в мокрую погоду?

Со стиркой была связана еще одна проблема.

В пригородных домах, арендуемых за 40–50 фунтов в год, в основном живут люди, у которых всего одна служанка, и стирка большей частью происходит дома… в подобных случаях белье сушат в саду, и в этом никто не видит ничего особенного, поскольку так же поступают и соседи. Но если аренда составляет 70–80 фунтов в год, вывешивать белье в саду недопустимо… семью сочтут неотесанной и вульгарной и станут ее сторониться.[349]

Единственным выходом будет переезд. И если вы не знаете, сколько платит за аренду дома ваш хозяин — или муж, то прежде чем развесить выстиранное белье, внимательно посмотрите по сторонам.

Служанкам не выдавали рабочую одежду, так как формы у них не было. Хорошее хлопчатобумажное платье стоило всего восемь пенсов, а рабочее — шесть. Скрести ступеньки перед входом, что было постоянной обязанностью викторианских служанок, в длинной юбке было не легче, а в кринолине — на котором многие настаивали — не менее унизительно. В 1865 году леди Кавендиш «наконец-то уговорила своих служанок работать без кринолина!»[350] От служанок требовалось одно: опрятность, хотя, как заметил Уэбстер в 1844 году, «в последние годы низкая цена на многие предметы одежды привела к тому, что служанки начали эффектно одеваться… Служанка с хорошим вкусом никогда не появится на людях в папильотках».[351]

* * *

Уильям Тайлер, ливрейный лакей богатой вдовы, жившей на Грейт-Кумберленд-стрит, тоже вел дневник.[352] Решив улучшить свое образование, он вел дневник в течение 1837 года. Он начинается, как очень многие дневники:

Сегодня в субботу все шло, как обычно. Я встал в 7:30, почистил одежду мальчиков [внуки его хозяйки гостили у нее на каникулах], ножи и лампы, накрыл завтрак в салоне, разжег огонь у себя в буфетной, убрал завтрак, помыл посуду, оделся, пошел в церковь, вернулся, накрыл ланч в салоне, пообедал сам, посидел [sic] у камина и почитал [sic, Уильям, это никуда не годится] «Пенни Мэгазин» [развивающий журнал] и открывал двери, когда кто-то приходил. В четыре часа я выпил чаю, отнес лампы и свечи в гостиную, закрыл ставни, отнес бокалы, ножи, тарелки и т. д. в столовую, расстелил скатерть, подал обед в шесть часов, прислуживал за обедом, в семь убрал посуду, помыл ее, убрал десерт, приготовил чай, принес его наверх в 8:30, вымыл посуду, поужинал в девять, в 10:30 снес вниз лампы и свечи и в 11 лег спать. Все эти обязанности я должен выполнять каждый день.

В отличие от Ханны Калвик, он мог в свободное время принимать друзей. Однажды он «увидел, что меня ждет портной, я заплатил ему и выпил вместе с ним несколько бокалов вина» — вероятно, из подвалов своей госпожи. Неясно, понимал ли он, что работа у него непыльная. «Почти все слуги сами покупают себе чай и сахар», но он нигде не говорит, так ли обстояло дело с ним. Он катался как сыр в масле. «Сегодня у нас на обед кусок говяжьего филе, жареная картошка с брокколи и сливовый пирог…». В семье его хозяйки ланч подавался в час. «В это время мы обедали на кухне. Они обычно ели то же, что и мы» — заметьте очередность. Однажды кто-то из семьи его хозяйки пошел в театр Друри-Лейн и «старая леди пригласила меня пойти вместе с ними» — возможно, правильнее было бы сказать, что ей хотелось, чтобы он был рядом, когда публика начнет расходиться, и помог им добраться до дому.

Его жизнь не всегда была идиллией. «В Лондоне мужчины-слуги должны спать в подвале, там часто бывает сыро». Он ничего не пишет о клопах. В доме было еще три служанки — вероятно, повариха, горничная и камеристка, — но во время «эпидемии инфлюэнцы», когда все слуги заболели, он проявил готовность «ухаживать за больными». На Рождество он получил от зятя хозяйки соверен, «но это только то, что он обязан был дать, ведь они часто здесь обедают». Рождественский ужин слуг состоял из ростбифа, сливового пудинга, индейки и бутылки бренди, чтобы приготовить пунш. К концу года — возможно, впав в мрачность от бренди, — он печально заявляет, что «жизнь лакея похожа на жизнь птицы в клетке». Но в этой клетке он, по меньшей мере, находился в безопасности. «Удивительно видеть слуг, потерявших место и бродящих по улицам… слуг так много, что господа выбирают только высоких, представительных молодых людей с хорошей осанкой и наилучшим характером».

На Ипполита Тэна произвели большое впечатление

лакеи в богатых домах. Безупречно завязанные белые галстуки, красные или канареечно-желтые бриджи, великолепные рост и фигура, огромные икры… в богатых домах лакеи хорошо подобраны: они, как пара лошадей в упряжке, должны быть одинакового роста… иметь полные икры, [стройные] лодыжки, благородную осанку, импозантную внешность — все это может стоить 20 лишних фунтов в год.[353]

Возможно, внешние данные Уильяма Тайлера приближались к этим вершинам красоты. Но, как предупреждала миссис Битон,

когда леди из высшего общества выбирает лакея, руководствуясь лишь его ростом, фигурой и формой его икр, не стоит удивляться, что она получает слугу, который не имеет привязанности к семье и считает, что стоя на запятках и поздно отходя ко сну, он полностью оправдывает жалованье, которое получает, еду, которую ест, и чаевые, которые ему дают.

Уильям Тайлер, ухаживавший за больными, был неплохим слугой.

* * *

Обычно Ханна находила себе работу через газеты, с помощью местных лавочников или в бюро по найму, например, в Сохо-базар, где брали 2 шиллинга 6 пенсов за подбор простого слуги и 5 шиллингов за повара и старшую прислугу. «Утром, в определенный час все вместе молятся… и человек, который всем там заправляет, говорит с нами о религии и раздает брошюры, потом мы поднимаемся наверх и сидим в комнате, куда приходят леди и смотрят на нас». Ханна ждала там вместе с другими женщинами, «потом начали приходить леди… одна леди поговорила со мной и пригласила пойти вместе с ней… в другую комнату, где сидели леди и нанимали вас или задавали вам вопросы. Я стояла перед ней и отвечала на ее вопросы».

Бюро принадлежало Лондонскому обществу по поощрению верных слуг, оно располагалось в Хаттон-Гардене — не слишком удобно для будущих хозяев, живших в Вест-Энде, — не брало платы, но требовало доказательств того, что служанка проработала на одном месте не менее двух лет или ищет работу впервые.[354] «Таймс» всегда помещала объявления о поиске слуг для высшего и среднего классов, а «Крисчен уорлд» — для среднего и низшего. Слуг нанимали на год, но каждая из сторон могла расторгнуть договор, уведомив другую за месяц. Это объясняет, почему величина жалованья определялась в годовом исчислении, а не в недельном, как можно было бы ожидать.[355]

Такие журналы, как «Журнал по домоводству», постоянно помещали статьи с советами относительно слуг. В идеальном мире издателя хозяевам и слугам полагалось заключить письменный договор, подписанный обеими сторонами; желательно, чтобы каждый раз при получении жалованья слуги давали письменную расписку. Журнал полагал, что причина постоянного недовольства хозяев кроется в них самих. В контрактах почти никогда не оговаривалось, как слугам следует одеваться, и если хозяйке не нравилось, что ее горничная носит шелковые платья, надо было сказать об этом с самого начала. Что до «посетителей», то «родственникам не возбраняется время от времени ее посещать». Вообразите орды «кузенов», которым не возбраняются подобные визиты.

Миссис Битон строго выговаривает будущим хозяевам; «Нанимая служанку, они ясно не очерчивают круг ее обязанностей… Любая работа, которую должна выполнить служанка, должна быть ясно изложена хозяйкой и понята служанкой». (В те дни, когда предложение превышало спрос, это требование, бесспорно, было легче выполнить, чем сегодня.[356]) Миссис Битон дает полезные советы относительно того, сколько слуг должно быть в доме с тем или иным доходом.

Около 1000 фунтов в год — повар, верхняя горничная, няня, нижняя горничная и слуга-мужчина.

Около 750 фунтов в год — повар, горничная, няня и мальчик на посылках.

Около 300 фунтов в год — служанка за все и няня.

Около 200 или 150 фунтов в год — служанка за все (и время от времени приходящая служанка).

Жалованье слуги зависело от того, кто платил за ливрею — он сам или его хозяева. Если хозяева, то жалованье лакея составляло 20–40 фунтов в год. Похоже, Уильям Тайлер сам обеспечивал себя ливреей — отсюда и счет портному, — так что при жалованье в 40 гиней (42 фунта стерлингов) ему не слишком переплачивали. К тому же, его хозяйке приходилось платить ежегодный налог в одну гинею — Казначейство считало лакеев роскошью. Миссис Битон ничего не говорит о чаевых Уильяма, которые могли достигать 10–15 фунтов в год. Кучера всегда обеспечивали формой хозяева, ему платили 20–35 фунтов.

Женщины, работавшие в своей одежде, все же подразделялись на две группы, в зависимости от того, давали ли им деньги на чай, сахар и пиво. Миссис Битон оценивает жалованье служанки в 9–14 фунтов в год, если она сама покупает чай и т. д., и 7–11 фунтов, если эти продукты дают хозяева. Так что Ханне не слишком недоплачивали, даже с учетом того гигантского объема работы, которую она выполняла. Повар со своим чаем и т. д. получал от 14 до 30 фунтов в год, а без них — от 12 до 26. Это странно: повар наверняка мог выпить лишнюю чашку чая с подноса своей хозяйки. У поваров был свой дополнительный доход: спитой чай и топленый говяжий жир — их продавали уличным торговцам, входившим с черного хода, — и «чаевые» от местных лавочников. Одной из первых реформ, проведенных принцем Альбертом в домашнем хозяйстве королевства, было назначение фиксированного жалованья слугам; к примеру, горничным должны были платить 12–18 фунтов в год.

В викторианских романах часто упоминают «письменные рекомендации», не объясняя, как важны они были для того, кто искал работу. Поступая на новое место, служанка должна была показать своим будущим хозяевам письменную рекомендацию со старого. Если в работе имелся перерыв, следовали вопросы: Почему? Что она делала? Может быть, сидела в тюрьме? Конечно, благоразумные хозяева не полагались всецело на письменные рекомендации, которые легко было подделать. Не мешало увидеться с последними хозяевами или написать им, чтобы составить мнение не только о служанке, но и ее хозяйке. Но это было не всегда возможно. По закону 1794 года, «лица, давшие ложные рекомендации, наказывались штрафом в 20 фунтов»; но это не могло помочь несчастной служанке, которую хозяйка грозила уволить без жизненно важного документа или с худшей рекомендацией, чем та заслуживает.

Любопытный случай от Мейхью.[357] Мастер, делавший искусственные глаза, сказал ему:

Искусственные глаза — большое утешение для слуг. Если они потеряют глаз, никто не возьмет их на службу. Мы продаем этим людям глаза за полцены. За самый лучший глаз я обычно беру две гинеи. Глаза, которые мы делаем, свободно — как говорится, согласованно, — двигаются вместе с настоящим глазом, и люди ничего не замечают.

Слуг призывали хранить часть своих заработков в Почтовом сберегательном банке. Но даже самые бережливые из них не могли спастись от нищеты в старости, когда работать сил уже не было. В 1849 году принц Альберт обратился к Обществу взаимного страхования слуг: «Как можно улучшить положение домашнего слуги, если он кончает жизнь в работном доме?»[358]

Загрузка...