Вилла «Жасмин»

Глава 1 Открой глазок, дружок!

Остались всего лишь сутки.

Первым делом попробую на вкус сосульки. Если они ещё есть в том городе.

А потом позвоню другу.

А пока Каргыджак. И целая рабочая смена впереди.

Я иду в свой отель по набережной.

Взгляд делает привычный зигзаг — влево и вверх. Вилла «Жасмин». У турок нет традиции давать имена домам. «Жасмин» — это моя идея. А вот обозначать отель воздержусь. Из уважения к коллегам. Придерживаясь не только корпоративной этики, но и пунктуальности, прибавляю шаг. В результате — есть время перекинуться парой слов с Юсуфом, который угощает меня кофе и домашней пахлавой. Ох, турки знают толк в сладостях, но по части пахлавы немного уступают армянам. О, эта тающая во рту начинка — мёд и орехи, купленные на ереванском базаре. Впрочем, не исключено, что всё дело в яркости детских воспоминаний.

Вниз по лестнице движется шёлковая косынка, завязанная по моде 60-ых годов прошлого века. Дама со второго этажа, где селят русскоговорящих. У неё улыбка человека, живущего в ладу с миром и собой.

— Доброе утро! — У этой ранней пташки молодой, не соответствующий возрасту голос.

А ещё она не ест на ночь. По крайней мере, в день прибытия была единственной, кто отказался от ужина, специально оставляемого для поздних заездов. Дама скрывается за входной дверью, а Юсуф выражает сожаление по поводу завершения моего контракта. Ах, Мари-а-ам, как жаль: такой квалифицированный работник оставляет нашу дружную команду! Растрогавшись, я заключаю коллегу в объятия. Теперь можно позволить себе эту фамильярность. Когда Юсуф, наконец, отправляется к заждавшейся его жёнушке, я обнаруживаю, что глаза мои на мокром месте.

Со второго этажа тем временем спускается семья: бабушка, мама и четверо мальчишек — мал мала меньше.

— Идём на солнышко погреться! — сообщает бабушка, чуть задерживаясь у стойки.

Они сегодня уезжают, и женщина интересуется, можно ли в ожидании трансфера оставить багаж на ресепшене. Я сообщаю, что можно, и умудрившаяся загореть под февральским солнцем туристка устремляется вслед за домочадцами. Прощаться с морем!

Тем временем остальные наши гости ещё блаженствуют в объятиях Морфея. Или друг друга. Но нет. Я ошибаюсь. На входе возникает босой мужчина с обнажённым торсом. Судя по полотенцу, перекинутому через плечо, он принимал не только солнечные ванны.

— Как водичка? — Мой интерес продиктован исключительно вежливостью.

Далее следуют поднятый вверх большой палец и шлепки подошв по ступенькам лестницы, ведущей на всё тот же второй этаж.

По привычке смотрю в рабочий компьютер — насколько заполнены номера. Прежде это помогало правильно оценивать обстановку. Но вы спросите, к чему знать контингент в свой последний рабочий день? — Просто сила привычки.

— Насылныз! (Как дела?) — Это массажист Джан со своей обезоруживающей улыбкой. Мы немного болтаем по-турецки, и молодой человек походкой ягуара спускается в цокольное помещение — в спа-салон.

День начинается как обычно. Предыдущая ночь тоже прошла в стандартном режиме. По крайней мере, в журнале регистраций ничего такого не отмечено. Ну, не считать же происшествием, что девушка из 16-го шаталась по холлу до половины третьего в обнимку с жильцом из 31-го. По номерам ясно: барышня — из России, кавалер — из ближнего её зарубежья. Она проживает у нас неделю, и с ней мальчик лет семи, который крепко спит по ночам, что при такой родительнице немаловажно.

В 10 часов открывается ресторан. Многодетная семья возвращается с пляжа, чтобы позавтракать. Мальчишки — отрада для отеля. Никаких воплей и беганья от одного судка с едой к другому. Чинно усевшись вокруг стола, ожидают, когда бабушка с мамой принесут наполненные тарелки. На детский аппетит жаловаться тоже не приходится.

В половине 11-го с утреннего променада возвращается дама, которая не ест на ночь. А вот завтраком она не пренебрегает и отправляется в ресторан с ещё более сияющей улыбкой. Ах, море и солнце! Даже зимой вы волшебно действуете на русских людей! Признаться, я бы и сама не отказалась понежиться на бережку. Может, когда-нибудь и выберусь на курорт. И непременно в сопровождении моего друга из Интернета. Пока же приходится довольствоваться обществом самой себя да местного байкера — дедушки Мустафы. Он гоняет по набережной на своём драндулете, время от времени тормозя у какой-нибудь одинокой представительницы прекрасного пола с предложением прокатиться. Мустафа не владеет ни одним иностранным, поэтому в ход идёт язык жестов. Иногда и я доставляю дедушке Мустафе невинную радость — сажусь сзади, обхватываю его за талию и мчусь вдоль моря, прижимаясь грудью к его спине.

Время моего обеда не определено и целиком зависит от потока клиентов. А с этим не угадаешь. Поэтому периодически надо «поклевать» из припасённого заранее контейнера с едой. Как правило, это рис с нутом и овощами. Это блюдо под названием «кичри» я научилась готовить, работая в Индии. Еда, способная поддерживать силы в течение длительного времени. Когда мёртвый сезон завершится, штат отеля увеличится, и на ресепшене будут задействованы дополнительные единицы. Это позволит принимать пищу вовремя. Но это случится уже без меня.

К стойке приближается Карина из магазинчика кожи, что располагается тут же на первом этаже. Карина — русскоязычная армянка. Наше общение с этой очаровательной толстушкой началось с лингвистического недоразумения. Я назвала её по привычке многих русских усечённо — «Карин», на что последовала незамедлительная реакция: «Карин по-турецки — живот. Не сыпь мне соль на раны!»

— Бугюн хава… (Погода сегодня…) — сообщает Карина, но спохватывается и переходит на русский. Для обоих потрепаться на русском — одна из маленьких радостей дня. Но сегодня особый случай. Моя «отвальная», и нам есть за что зацепиться языками.

Спустя пять минут меня отвлекает эсэмэска от Фуркана. По семейным обстоятельствам мой сменщик сегодня вечером задержится, а потому просит его «прикрыть». Задержаться на языке Фуркана — это опоздать часа на два, а семейные обстоятельства — это свидание с очередной подружкой, заарканенной на необозримых просторах Интернета. Девушки с доставкой на дом — хобби Фуркана. Очень удобное и не требующее больших затрат. Приглянулась барышня — побольше словес, щедро политых приторными восточными комплиментами, и она уже летит к тебе на всех парах. Эх, умеют местные мужчины вешать нам на уши лапшу. Нет, сахарную вату.

К слову, его родители относятся к похождениям сыночка снисходительно. Но минует ещё пара-тройка годков и его заарканит уже турчанка. Если не навсегда, то надолго. Видимо, предчувствуя эту перспективу, красавчик и отрывается по полной программе. Но удивляет меня другое: как до сих пор он не вылетел с работы. Карина утверждает, что благодаря родственным связям с главным менеджером отеля. Но сейчас это волнует меньше всего: у меня последний день.

Дверь распахивается. Мужчина атлетического сложения придерживает её для седовласого господина, облачённого в костюм. Тот передвигается мелкими шажками, держа руки по швам, что производило бы комический эффект, если бы не благородная посадка головы и прекрасной лепки череп. Господин Лео у нас не проживает. Не по статусу. А вот услугами нашего массажиста охотно пользуется. Господин Лео адресует мне лёгкий поклон. Сопровождающий его Муса минует стойку с непроницаемой физиономией. После чего начинается медленный со всеми предосторожностями спуск мужчин на цокольный этаж.

Она — здесь. С ребёнком.

Муса утверждает, что он — моя маленькая копия. Надеюсь, что усовершенствованная.

Не слишком верится в подобное стечение обстоятельств. Но решил посмотреть, куда заведёт меня моё добросердечие. Старею…

Принял решение встретиться с ними в отеле. Без свидетелей. И под дымовой завесой: очередной сеанс массажа.

Инга не в курсе. Но полагаю, что не будет противиться пополнению семейства. К тому же это мальчик. Пусть и от женщины сомнительных достоинств. Но именно эта дрянная девчонка родила мне сына. Это после пяти дочек от двух предыдущих жён!

Кажется, от волнения у меня несколько поднялось давление. Надо отдохнуть в саду. Здешний воздух творит чудеса.

В пять часов пополудни начинает клонить в дрёму. Её прогоняет появление купидончика с льняными кудрями. Его сопровождает девушка в шортах и коротком топике. Она велит мальчику занять одно из кресел в холле и, вручив телефон, скрывается в баре. Судя по ухватке детских пальцев, ему не впервой проводить время таким образом. Это тот самый золотой ребёнок, который крепко спит по ночам. А девица — та самая… Ну вы догадываетесь.

В половине шестого взбадриваю себя кофеином. Мальчик по-прежнему в холле, мамаша — в баре. А это точка всеобщего притяжения, ведь здесь «ичкилер парасыз», то есть напитки бесплатные.

Без пяти шесть купидончик откладывает телефон и бросает тревожный взгляд в сторону бара. Крепкие ножки, одетые в сандалии, начинают нетерпеливо шаркать по вымощенному плитками полу.

В шесть пятнадцать мальчик сползает с кресла и подходит ко мне. На его округлом подбородке — очаровательная расщелинка.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я, чтобы завязать разговор.

— Тихон.

— А-а-а, знаю! Ты из детского стишка! — восклицаю я с фальшивым оживлением, которое включается при каждой затруднительной ситуации. А в ответ на вопросительный детский взгляд начинаю декламировать:

— А что такое баюкать? — интересуется мальчик.

— Ну это… качать ребёнка, петь ему песенки.

— А для чего?

— Чтобы он быстрее заснул.

— А-а-а, — понимающе тянет Тихон, а потом спрашивает: — А вас как зовут?

— Мариам!

— Мариам? — повторяет он и после некоторого осмысления добавляет: — Это похоже на Марию!

«О, да купидончик и смышлён в придачу!»

— Ты прав, Тихон. Мария по-турецки Мариам.

— Ага, — понимающе соглашается мальчонка. Его глаза значительно старше его. — А как по-турецки Тихон? — задаёт он встречный вопрос.

— Не знаю, — честно признаюсь я. — Но думаю, что звучит также — Тихон. — На детском лице отражается разочарование. Потом пухлая шейка разворачивается в направлении прозрачной загородки, отделяющей бар. Мамин затылок хорошо просматривается. Надо отдать должное искусству трудившегося над ним парикмахера: волосы стильно подстрижены и тщательно прокрашены. Нет, с моего места этот факт не устанавливается. Я успела отметить его, когда молодуха проходила мимо. И даже кивком не удостоила. Сейчас она тоже не смотрит в нашу сторону, целиком погружённая в разговор с жилистым брюнетом. А тот глядит на неё глазами мальчишки, которому купили яйцо с сюрпризом. Ах, как не терпится поскорее надкусить шоколадную оболочку, чтобы заполучить игрушку.

— Ты один? — Глупый вопрос. Но надо же как — то отвлечь мальчика от грустного созерцания маминого затылка.

— С мамой.

— А как её зовут?

— Ната.

«Ага, значит Наташа».

— А номер комнаты помнишь?

— Шестнадцать!

— Молодец!

«Молодец вдвойне, ибо безмятежно спишь, пока твоя родительница болтается незнамо с кем!» — мысленно добавляю я, и моё раздражение блондинкой растёт. Ненадлежащее чувство для сотрудника отеля. Но сегодня — позволительное.

— Тебе нравится здесь?

Мальчик кивает, продолжая буравить взглядом мамину голову. И о чудо! Она оглядывается и даже машет ему. А он поднимает в ответ открытую ладонь. Очень как — то по — взрослому у него выходит.

Здесь моё внимание переключается на мужчину в джинсах и светлой футболке. Это утренний «морж». Но на сей раз его цель не Средиземное море, а бар. При входе он сталкивается с маманей Тихона и галантно придерживает для неё дверь. Девушка, из-за обильного возлияния несколько утратившая свежесть девичьих черты и даже заметно погрузневшая, бросает на «моржа» оценивающий взгляд. Мальчик, напрочь забыв про тётю в униформе и оставленный в кресле телефон, бросается к матери. Досмотреть сценку воссоединения матери и сына не удаётся: у меня новые клиенты.

У входной двери появляется группа молодых людей. Они движутся гуськом, положив правую руку на плечо впереди идущего. Слепые! Их сопровождает девушка славянской внешности в косынке, повязанной, как у советских работниц с плакатов.

— Хош гелдыныз! (Добро пожаловать!) — приветствую я гостей.

Следующие полчаса уходят на оформление вновь прибывших. Судя по документам, ребята — из Анкары.

В половине восьмого второпях перекусываю остатками «кичри». Обычно это позволяет мне продержаться до утра. Но на всякий случай в сумочке припасена плитка шоколада.

Трое турок с полотенцами направляются на цокольный этаж — скорее всего в бассейн. Один прижимает к уху мобильник.

— Гюзел бир отэлдэ калдым. (Я остановился в хорошем отеле.)

Ну слава Богу, нам удалось составить о себе хорошее мнение.

Да, наш отель пользуется спросом у жителей Турецкой республики. Но подавляющая доля приходится на россиян. Европейцы — в минимуме. На данный момент только двое немцев, да и то с территории, где прежде располагалась Германская Демократическая республика.

После восьми холл наполняется людьми. Скоро начнётся дискотека. Первым делом я отмечаю присутствие «трудных» клиентов. Прежде всего это москвич, любитель здешнего виски. Два дня назад молодой человек устроил скандал из-за того, что ему отказали в очередной порции алкоголя. Шум перебранки достиг тогда и ресепшена, где я оформляла группу, с которой прибыла дама, которая не ест на ночь. Видели бы вы её лицо!

Джан — как всегда на высоте. Его руки творят чудеса.

После сеанса я даю себе время перевести дух. Затем мы с Мусой плаваем в бассейне. Вернее он плавает, а я бодро марширую по дну.

Через некоторое время появляется она с мальчиком и явно под шофе. Ах, Ната! Ты катишься по наклонной. А ведь из хорошей семьи.

В течение пятнадцати минут, пока сын и мать барахтаются в воде, я наблюдаю за ребёнком. Да, сходство несомненное. Да и темперамент явно мой. Раздражает только его голос — чересчур высокий, прямо скребущий по нервам.

Еле дождался, когда мать и сын отбудут восвояси. А ведь нам ещё предстоит беседа. И что, собственно, ожидать от неё?

Из спа-салона возвращается господин Лео и его телохранитель. Как правило, в это время эта пара покидает отель. Но сегодня господин Лео, облюбовав одно из кресел в холле, опускается в него. Что заставило его изменить привычный распорядок? Жажда? Но нет, Муса направляется не за освежающим напитком, а к лестнице. Если он не воспользовался лифтом, значит его цель — второй этаж. Сказать по правде, посторонним лицам — даже если они клиенты массажиста Джана — запрещается подниматься в номера. Но у меня последний день работы. К тому же я слишком устала, чтобы вступать в пререкания с этим амбалом. Остаётся только надеяться, что он не совершит ничего предосудительного.

Пользуюсь возможностью получше рассмотреть господина Лео. Он напоминает крайне уважающего себя отставника или даже члена совета директоров процветающей компании. Признаться, в нашем третьеразрядном отеле данный типаж — редкость, а если по правде, то и вовсе не водятся у нас такие люди. Естественно, он притягивает взгляды клиентов. Но судя по невозмутимому выражению лица, господину Лео всё равно. Тем не менее спустя пятнадцать минут он начинает проявлять беспокойство. А спустя ещё десять — поднимается и семенит в мою сторону. У стойки он некоторое время изучает мой бейджик. Похоже, только сейчас у него возникла потребность узнать написанное на нём имя.

— Мариам, будьте любезны, позвоните в номер шестнадцать.

Я выполняю просьбу, попутно соображая, что там живёт мамаша купидончика.

Телефон не отвечает, и я озвучиваю своё предположение: дескать, постояльцы куда-то вышли.

Господин Лео возвращается на прежнее место, после чего выуживает из кармана пиджака мобильник. Звонок остаётся без ответа, что господина Лео отнюдь не радует. Однако продолжать наблюдать за его реакцией мне мешает многодетная семейка, вверяющая моему попечительству свой громоздкий багаж. Дабы перед трансфером бросить в море монетку. Прощальный ритуал многих туристов.

Когда я, наконец, разгибаю спину, на входе возникает фигура Фуркана. Его насупленное лицо свидетельствует: со свиданием вышла неувязочка. Но вникнуть в детали нет никакой возможности: передо мной снова возникает господин Лео.

— Я должен подняться в номер 16. Будьте так любезны, вызовите лифт.

— Но, господин Нэйхин, может будет лучше… — Господин Лео не даёт договорить, и по его мимике становится понятно: лучше ему не перечить. К тому же на лице Фуркана появляется столь не свойственное ему просительное выражение. В ответ адресуется безмолвное послание: «С тебя причитается!»

Взяв свою сумку и выйдя из-за стойки, я беру господина Лео под руку. Его предплечье — бугристое и твёрдое. Ясное дело, это результат не массажа, а собственных усилий.

В ожидании лифта, оглядываюсь на своего сменщика. Так и есть! Красавчик уже погрузился в свой телефон.

Лифт доставляет нас к месту назначение в мгновение ока. Гораздо больше времени занимает путь к номеру. Что делать, приходится взять на себя роль проводника. Но право заявить о нашем визите предоставляю мужчине. Тот сгибает длинные холёные пальцы и деликатно стучит. А я жду, переминаясь с ноги на ногу. Как только нам отворят, я оставлю его наедине с постоялицей. После того, как никакого отклика не следует, мужчина с натугой разворачивает ко мне свой торс. «Как железный дровосек!» — приходит ко мне сравнение из любимой в детстве сказки. Я стараюсь вложить в свой ответный взгляд как можно больше ободрения. Но по правде, больше всего хотелось бы вернуться в холл, распрощаться с Фурканом и двинуть к себе на квартиру.

Я даже лифта не буду ждать!

Господин Лео более решительно прикладывается к двери. Этот стук трудно не услышать. Если, конечно, внутри кто-то есть.

Тут только до меня доходит, что Муса, поднявшийся, как я полагаю, на второй этаж, более в холле не появлялся.

Терпение господина Лео иссякает. Его пальцы тянутся к ручке. И она поддаётся! Более того — между дверным полотном и коробкой растёт зазор. Путь свободен! И тут господин Лео делает приглашающий жест. На что с моей стороны должно последовать возражение: «Сами разбирайтесь с вашими запропавшими сотрудниками!» Но вместе этого я перешагиваю порог. Перед нами крохотная прихожая, в которой с трудом разойдутся двое. Поэтому поневоле приходится сделать ещё на несколько шагов. В ноздри ударяет запахи алкоголя, дезодоранта и пота. Голосов не слышно. Только учащённое дыхание моего спутника.

— Есть кто-нибудь? — возвышаю я голос. Вопрос остаётся без ответа.

Двигаюсь далее — никаких признаков присутствия телохранителя. На банкетке — ворох детской одежды. На трюмо — баночки с дамскими снадобьями. Верхнее освещение выключено, но горит бра над кроватью. А на ней — ребёнок. Тот самый купидончик, что отличается крепким сном. Он лежит на боку. Ножки и ручки вытянуты. Пальчики сжимают игрушку. Не то собачка, не то заяц. На одной ступне — носок, другая — голенькая.

Меня тревожит цвет детского личика. «Это эффект слабого освещения», — говорю я себе. Но чтобы убедиться в этом, касаюсь его разметавшихся по подушке локонов.

— Зачем вы будите его? — шипит сзади господин Лео. Я делаю вид, что не слышу.

Теперь мне хорошо видно, что кожа вокруг рта и носика темнее. Она синеватая.

— Тихон!

— Что вы задумали? — Голос позади меня едва не срывается на крик.

Струйки пота устремляются из подмышек.

— Тихон!

Чего я ожидала? Что ребёнок откроет глазки и, сонно потягиваясь, скажет:

— Привет, тётя Мария!

Я оглядываюсь на господина Лео. Выброс адреналина окрасил его кожу в розоватый цвет. Его челюсти крепко сжаты. Под кожей заметны желваки. И вдруг из щели его рта доносится:

— Ой, игрушка, погреми!

— Нашу детку пробуди!

«Сбрендил мужик!»

— Господин Лео! — взываю я. — Очнитесь, ребёнку плохо.

Скорее всего, его мозг уже вынес решение, но сознание, блокируя его, принуждает задавать вопросы:

— Он дышит? — Его голос звучит почти неслышно, как шуршание пальмовых веток под действием бриза. Тем не менее я наклоняюсь к мальчику. Что это? Запах алкоголя.

— Нет, не дышит.

— Он умер?

Я молчу, точно жду, что его и мой мозг свыкнутся с новостью. При этом стараюсь не встречаться глазами. Впрочем, взгляд господина Лео и не ищет никакой поддержки. Его хрусталики сфокусированы на тельце:

— Галстук! — сипит он и тычет пальцем на детскую шею.

За дверью слышится какой-то неясный, нарастающий шум. Затем что-то с силой толкается о входную дверь. Наши шеи синхронно разворачиваются на звук. Я порываюсь идти к выходу, но крепкие пальцы берут в тиски моё запястье:

— Погодите!

Некоторое время мы стоим, замерев и прислушиваясь. Снаружи доносится какая — то возня, шлепки и пыхтенье. Мы переглядываемся. В зрачках обоих — немой вопрос. Вернулась пьяная мать? С мужчиной?

Мы стоим так близко, что до меня доносится запах массажного масла, которым пропитана кожа господина Лео. О качество своего амбре умолчу: солёный пот бьёт из — под мышек гейзерами. Нервы сдают — делаю попытку освободиться из кольца мужских рук.

— Стойте — несётся мне вслед.

Но уже поздно. Я хватаюсь за дверную ручку. Дверь распахивается. Снаружи — никого. Не оглядываясь, бегу в направлении лестницы, ведущей в холл.

Откуда-то доносятся пыхтенье, шлепки, стоны. Они спариваются прямо здесь? Я выглядываю из-за угла. На полу распростёрлись две фигуры. Бросаются в глаза ёрзающие голые ноги. Но вот сплелись они не в эротическом экстазе.

Нет, не Эрос, а Танатос овладел этой парой: мужики мутузят друг друга по — взрослому. До кровищи. Как называется эта кровь, текущая из носа? Не могу вспомнить, и как заворожённая гляжу на дерущихся. В одном угадываются черты кавалера мамы Тихона, и он явно сдаёт позиции, переходя к обороне, а спустя считанные секунды катится с лестницы.

Наблюдая за ним, я вплотную подхожу к балюстраде. Здесь и обнаруживается: я не единственная свидетельница инцидента. И снизу, и сверху за происходящим наблюдают высыпавшие из номеров постояльцы. Мужчина — купальщик снимает происходящее на телефон. Матери мальчика нигде не видать.

Кто-то касается моего локтя:

— Надо уходить отсюда. — Голос звучит твёрдо, без прежнего сипенья. Меня берут под руку и влекут вниз. Теперь мне понятно восхищение массажиста силой духа данного клиента.

На ресепшене Фуркан говорит по телефону. Он многое бы отдал сейчас, чтобы это была не его смена. Затем в поле зрения попадает сердитая жестикуляция бармена. Ага, тот принял решение: никому не наливать! Перед барной стойкой торчит какой-то мужик и что-то втолковывает бармену, стуча в грудь на манер Кинг-Конга.

— Что случилось? — спрашиваю у юноши с ракеткой от настольного тенниса. В ответ он только растерянно поводит плечами. Зато в разговор вклинивается женщина в халате, в которой узнаю даму, которая не ест на ночь:

— Два петушка не поделили курочку! Только и всего!

— Они сорвали караоке! — разражается гневной тирадой дама в платье, переливающемся, как шар на танцполе.

Но тут невидимая рука обвивает мои плечи и подталкивает к выходу. Толпа зевак расступается. И вот уже воздух охлаждает мои подмышки.

— Юшка! — бормочу я. И в ответ на вопросительный взгляд спутника: — Так по-народному называется кровь из разбитого носа. Моё сообщение игнорируется. Внимание господина Лео приковано к группе людей в камуфляже и с автоматами.

— О, да здесь запахло жареным! — бормочет он и увлекает дальше.

В конце аллеи моя шея делает поворот, и на сетчатке отражаются полицейские. Они уже внутри здания.

Какая-то женщина подскакивает к одному из автоматчиков и силится что-то объяснить. Но её берут под белы рученьки и куда-то тащат.

На наших глазах толпу очень профессионально оттесняют к запасному выходу, ведущему к неработающему уличному бассейну.

— Похоже, мой напарник вызвал подкрепление, — запоздало комментирую я.

— Бодание двух самцов обернулось массовой дракой, так что… — окончание фразы тонет в утробном вопле.

Наши головы синхронно вскидываются, а глаза выхватывают из сумерек женскую фигуру на балконе. Это мать мальчика. Она стоит, вцепившись в балконные поручни, и кричит, кричит, кричит. Господин Лео, похоже, утрачивает остатки самообладания. А может, подходит к концу действие адреналина.

Теперь мой черёд действовать: мои пальцы ухватываются за рукав его пиджака. Но он решительно выдёргивает его. Этот человек явно не привык действовать по чьей — то указке. Тогда я смотрю ему прямо в запавшие глазницы:

— Леонид Эдуардович, если вы хотите выбраться из этого ада, нам следует идти.

В ответ на его лице возникает какая — то волна. Она идёт от границы с волосяным покровом и движется вниз. У рта делает остановку, дёргая верхнюю губу, отчего становится видна влажная розовая изнанка. Похоже на тик.

Пользуясь его же приёмом, я хватаю его за запястье, но натыкаюсь на часовой циферблат. Однако менять руку поздно, тем более что ступор преодолён: господин Лео делает шаг вперёд.

Мы двигаемся мимо будки охранника. Как ни в чём ни бывало, я машу рукой. На этот раз левой. Распираемый любопытством сторож порывается задать вопрос, но я пресекаю эту попытку, без задержки двигаясь к выходу.

К моему удивлению — никакой полицейской машины там не стоит. Зато вдали вспыхивает огонёк такси. И это большая удача. Когда посёлок погружается в зимние сумерки, жизнь здесь капсулируется.