Вилла «Жасмин»

Глава 2 Галстук — удавка?

Конечно, я не мог вломиться в дом мусульманской женщины. Даже если учесть, что её брат, состоящий у меня на службе, исчез. Служба — это, признаться, звучит пафосно. Но то, что Муса обеспечивал мне сопровождение, — факт.

Заручившись поддержкой сотрудницы отеля, я стою у ворот дома Окуевых и жму на кнопку интеркома.

— Кто там? — Вопрос задан по-русски. Объяснение тому простое: моё лицо отражается на мониторах внутри дома. А его обитателям известно, что турецким я не владею.

— Добрый вечер, Луиза!

— Уже ночь! — доносится из переговорного устройства.

— Тем не менее мне нужно увидеть Мусу.

— Его нет!

— А где он?

— Не знаю.

— Луиза, вы меня узнаёте?

— Вы господин Лео.

— Смею напомнить, что господин Лео — работодатель Мусы.

Женщина на это замечание не реагирует, а я продолжаю своё увещевание, хотя, признаться, так и тянет вдарить по интеркому.

— Муса оставил место работы без объяснения причин.

Ноль реакции.

— Я вправе вычесть из его жалованья сумму…

Внутри переговорного устройства что-то щёлкает.

Я проглатываю уже готовое сорваться с языка ругательство.

Сотрудница отеля своей оценки происшедшему никак не выражает.

Хлопает створка, из окна высовывается рука и вытряхивает на улицу пыль из мешка от пылесоса.

Когда мы выходим на дорогу, Мариам продолжает держать меня за руку, но весь путь до моего дома хранит молчание. А я молю Бога, чтобы дотянуть до виллы и успеть принять лекарство.

Вот она — вилла «Жасмин»!

Бессчётное число раз мой взгляд устремлялся на эту покрытую черепицей крышу, а воображение рисовало сад с кустами жасмина. Любимое мамино растение. Я и имя выбрала в память о маме — «Жасмин».

И вилла не обманула моих ожиданий.

Наши шаги по вымощенной плитками дорожке гулко отзываются в воздухе. Растёт ли здесь жасмин? Неудобно как — то спрашивать. Свет низких фонариков внушает уверенность в том, что никакая мрачная тень не метнётся навстречу. Впечатление усиливают металлическое ограждение с проволокой по верху. Через неё обычно пускают ток. Ну и высокая, выложенная камнем стена, которая защищает двор от любопытных соседей, живущих выше и чуть правее.

Казалось бы, подходящий момент, чтобы распрощаться. Но у господина Лео такой жалкий вид! Он едва держится на ногах. А когда предлагает мне выпить с кофе, в голосе звучат страдальческие нотки. Что ж, из уважения к возрасту мне стоит принять это предложение. Тем более что до рейса в Москву — ещё куча времени.

Господин Лео предусмотрительно включает освещение в холле, после чего галантно пропускает вперёд. Пока я оглядываю обстановку, раздаётся звук запираемого замка.

«Мария, у тебя ещё есть возможность уйти, так сказать, по — хорошему!» — шепчет мне ангел хранитель.

Его перебивает другой голос: — «Милая, это единственный шанс увидеть виллу изнутри!»

Искуситель оказывается прав. Внутреннее убранство «Жасмин» тоже не разочаровывает. Стильно, функционально, современно.

Хозяин, оставив меня в гостиной, удаляется в кухню. Вскоре оттуда доносится звук работающей соковыжималки, а вскоре мои пальцы сжимают бокал с апельсиновым соком. Господин Лео довольствуется стаканом воды, которой запивает таблетку, после чего обращает свой взгляд на меня.

— Называйте меня по-русски — Леонидом. — Он медлит пару мгновений, а потом добавляет: — А можно я буду тоже называть вас настоящим именем? Ведь на самом деле вас зовут не Мариам?

— Мария, — соглашаюсь я, хотя подобная дешифровка мне не по нутру.

— Значит, Машенька.

Никто никогда не называл меня так. Да ладно. Как выражаются русские, хоть горшком назови — только в печь не ставь.

Позорные существа — люди! Позади — тяжёлые моральные потрясения, а мы говорим о чём угодно, только не о задушенном мальчике с мужским галстуком вокруг шеи.

— Могу ли я попросить вас об услуге, Марья? — «Ага, значит теперь уже Марья!» — Наберите, пожалуйста, Мусу.

Я беру его аппарат и набираю номер. — Безрезультатно.

Я возвращаю телефон владельцу и осведомляюсь:

— Может, вам приготовить чаю?

— Пожалуй, это будет нелишне, — вежливо улыбается Леонид. — Предпочитаю зелёный с жасмином.

— Я тоже обожаю этот аромат.

— Кухня — вон там.

Я двигаюсь в указанном направлении. В кухне — идеальный порядок и чистота. Но без фанатизма. Металлическая коробка с чаем находится быстро. Я завариваю напиток, размышляя о том, как потактичнее обставить свой уход. Уже поздно, и мне нужно выспаться перед дальней дорогой.

От этих мыслей меня отвлекает хозяйская тень. Как же я не расслышала его шаркающих шагов? Впредь будь внимательнее, Мария — Мариам!

— А вы, Машенька, умеете заваривать чай! По-восточному…

— «По-восточному» — это означает следующее: заварка выливается в пиалу, а оттуда снова в чайник. И так несколько раз кряду. Правда, за неимением пиал, в ход идут чашки. Завершив ритуал, мы возвращаемся в гостиную и устраиваемся за журнальным столиком. Лео, он же Леонид, заметно приободряется и берёт на себя обязанность разлить чай. Чайник над чашкой он держит высоко. Тоже на восточный манер.

— Вы живёте один? — За совместным чаепитием рамки интимности расширяются, и подобное любопытство вполне оправдано.

— Моя супруга — журналистка, а потому частенько отсутствует. Может, знаете? Инга Шах.

«Ещё бы! Её типично рязанское личико вкупе с экзотической фамилией периодически мелькает в ящике. Получается, девушка живёт на два дома — московский и каргыджакский».

— Инга полна амбиций, — продолжает Леонид — Лео. — А я не препятствую. Тем более что у меня хорошие соседи.

Здесь я готова поспорить, но воздерживаюсь.

— Это была инициатива Инги — нанять Мусу. Хотя лично мне было неудобно выходить к Окуевым с подобным предложением. Но Инге не занимать решимости.

Кто бы спорил? Я тоже успела убедиться в этом, коротая вечера за просмотром российских телеканалов. Безапелляционный тон его благоверной в моей голове внезапно заглушает интеллигентная интонация хозяйского голоса:

— По крайней мере до сегодняшнего дня всё было хорошо.

Я оглядываю стены гостиной:

— У вас большая библиотека. Можно посмотреть?

— Пожалуйста! — Хозяин рывком поднимается с диванчика. Это страсть библиофила придаёт ему сил или… та розовая таблеточка, которую он проглотил?

Мы вместе подходим к стеллажам. Основу собрания составляют книги по всемирной истории. Есть биография Ататюрка — на русском. Несколько Библий в разных переводах, Бхагават — Гита и Коран.

— Сколько всяких правил придумано, а человек так и застыл на уровне выбора рептилии: «Беги или нападай!» — грустно замечает господин Лео.

— Можно? — Я протягиваю руку к зелёной обложке.

— Конечно.

Я беру томик.

— Вам действительно интересно, Мария?

— Жить в стране и не знать основы морали, по крайней мере, опрометчиво, — говорю я и открываю томик.

— С этим не поспоришь.

— Сура «Аль-Кахф», — вслух зачитываю я.

Я прерываюсь: стоит ли продолжать эту щекотливую тему?

— Читайте дальше.

Я захлопываю книгу. — Простите, я допустила бестактность. — Моё оправдание повисает в воздухе.

Я кладу книгу на место, и, чтобы преодолеть неловкость, интересуюсь:

— А кто у вас любимый автор, Леонид Эдуардович?

— Непростой вопрос.

— Почему?

— Это зависит от сезона, места проживания, самочувствия.

— А на данный момент?

Он тянется к полке справа. Похоже, что состояние его рук тоже крайне переменчиво.

— Коль мы перешли к цитированию, не откажите и мне в удовольствии…

— Пожалуйста, Леонид Эдуардович.

Он дотягивается до тоненькой книжицы. «Ошо» Это название или имя автора?

— Ошо помог мне в трудные времена, — отвечает на мой безмолвный вопрос хозяин. — Здесь есть одна притча. Вот послушайте. — Он откашливается и начинает читать:

Он возвращает книгу на место, мягко берёт меня под руку, и мы возвращаемся на диванчик. Усадив меня на прежнее место, он меняет дислокацию, устроившись напротив.

— Мария, вы полагаете, что к этому причастен Муса?

— Не знаю, Леонид Эдуардович. Но согласитесь, его исчезновение выглядит подозрительно.

— Расскажите о себе, Машенька.

— Да рассказывать особенно не о чем. У меня самая заурядная биография.

— А кто вы по профессии?

— И профессии как таковой у меня нет. Основательного образования получить не удалось.

— Тем не менее у вас хороший лексический запас. Плюс знание языков.

— Просто жила в Средней Азии.

— Где именно? — Он смотрит прямо в глаза, и в его зрачках я вижу своё отражение.

— Узбекистан, Алмалык.

— Понятно, что узбекский похож на турецкий… Так что освоить наречие великих османов вам трудности не составило. А как обстояли дела с английским?

— Его я выучила… с перепугу.

— Поведайте, как это бывает. Может, и я позаимствую вашу методику.

— Всё просто. Одной состоятельной семье требовалась няня со знанием английского. А у меня за плечами только школьная программа и одна разговорная фраза.

— Ландэн — кэпитэл оф грейт бритн? — усмехается мой визави.

— В точку попали.

— И как же новоиспечённая няня вышла из положения? — Его лицо совсем близко, и в этом нежном будуарном освещении кажется моложе.

— Соврала. Родители и сами не сильны были в инглише — проверить не могли. Девочке было три года, а потому особых познаний не требовалось. Ну а потом пошло — поехало.

Меньше всего мне хочется возвращаться в прошлое. Мужчина это чувствует и, глянув на мои туфли, говорит:

— Вы, наверное, устали, а я вам даже тапочки не предложил.

Он прав: если туфли — лодочки на каблучках не мешали мне гарцевать по отелю, то сейчас они превратились в вериги.

А хозяин продолжает:

— Российская традиция — предлагать гостям тапочки. А как в Турции?

— Узнать про это возможности не представилось. За год работы я не обзавелась друзьями. По крайней мере, домой никто не приглашал. Да скорее всего подобное предложение не было бы принято.

— Почему?

— Одинокая, но разумная женщина в чужой стране сочтёт за благо сидеть после работы дома.

Он поднялся со своего места и сделал знак следовать за собой. Я подчинилась. Мы прошли в холл, где выстроился ряд шкафов. Леонид — Лео отворил дверцу, и оттуда вынырнули абсолютно новые тапочки.

— Переобувайтесь!

— А ваша супруга? Не будет в претензии?

— Она будет благодарна, что в столь трудную минуту вы поддержали старика.

— Какой же вы старик! Вы в полном расцвете сил.

— Ну в общем и целом согласен. Пока очки не требуются, чтобы разглядеть девушек, приходящих ко мне во сне.

Пока я переодевалась, он пялился на мои ноги. Затем взял туфли и сунул на нижнюю полку шкафа. Наличествовала ли там другая обувь — углядеть не удалось.

Словно под гипнозом я двинулась за хозяином, по дороге отметив его широкие лопатки, обтянутые футболкой. Когда он успел переодеться? Как я заметила, низ остался прежним — брюки. Да, именно брюки, чьи стрелки по остроте соперничали с краем манжеты рубашки.

И ещё. С каждым часом Леонид — Лео словно обретал дополнительный объём. Этот зрительный эффект я поспешила списать на своё переутомление.

Мы снова присели на диван, и он налил свежего чаю, придвинул коробку конфет. Прежде она отсутствовала.

— Московские? — спросила я из вежливости.

— Инга привезла. Рекомендую.

Я взяла одну.

— Простите, мою бестактность, Мария Игоревна, но могу я задать вам один вопрос?

— Пожалуйста, — сказала я и положила шоколадный кубик себе на блюдечко.

— Дверь в номер была не заперта, верно?

— Вам это лучше известно. Вы лично открывали её.

— Надеюсь, что смерть ребёнка была безболезненной. Его ведь задушили?

— Скорее всего.

— А та ужасная удавка… Тот кожаный галстук… — Глаза мужчины полыхнули огнём. Словно из опасения, что от этого внутреннего сполоха вспыхнет и окружающий мир, он уставился в свою чашку.

Наступившая тишина давит на барабанные перепонки, как будто воздух сгустился до плотности воды где-нибудь на глубине. Поэтому его краткое «Пойдёмте!» воспринимаю с облегчением. И только по дороге в соседнее помещение до меня доходит: он величает меня по имени-отчеству.

Это спальня. Сомневаться в назначении просторной комнаты не приходится. Выражаясь по-старинному, здесь всё дышит негой. А в придачу устроено так, чтобы исправно выполнять супружеский долг. Во-первых, просторное ложе, а на стенах изображения томных дев с минимумом одежд и в завлекательных позах. Во — вторых, зеркальный потолок. Всё говорит в пользу того, что у этого больного и немолодого мужчины по крайней один орган функционирует исправно.

Леонид-Лео целенаправленно шагает к компактному платяному шкафу.

«Куда подевалось прежнее стариковское шарканье?»

По-хозяйски резко он распахивает дверцу. Взгляд успевает ухватить различные вещицы, предназначение которых не оставляет сомнений: они доставлены сюда прямиком из секс-шопа. А вот другая часть пространства отводится под предметы иного назначения. Кожаные галстуки разных расцветок. Над моим ухом звучит голос гида:

— Галстук в переводе с немецкого — … — Здесь мне становится не по себе, так что я так и не узнала, что значит перевод. Дальнейшие слова пробиваются, как сквозь вату: — Пик популярности приходится на 60-ые годы прошлого века.

«Приблизительно время твоего рождения, господин Лео!»

— Кожаные галстуки нельзя складывать, скручивать. А вот мой любимец! — Он протягивает мне узкую полоску кожи. Меня бросает в дрожь, как от соприкосновения со змеёй. — Галстук на подкладке из тонкой свиной кожи, с оплёткой по периметру, с именной литерой «Л» в кружке диаметром два сантиметра. Полностью ручная работа. — Нудит голос над ухом.

— Что-нибудь пропало? — выдавливаю я из себя, возвращая «рептилию». Ему требуется от силы с десяток секунд, чтобы сделать заявление:

— Отсутствует стёганый, из натуральной овечьей кожи.

— Это тот самый? — шепчу я, хотя и без того всё понятно.

Мы возвращаемся в гостиную и располагаемся на прежних местах.

— Галстуки можно освежить при помощи крема для обуви, — продолжает бормотать коллекционер, словно заведённый.

«Мужик сбрендил окончательно!»

— Леонид Эдуардович, у вас есть что-нибудь покрепче чая?

Он наклоняется вперёд и опирается руками о колени, будто намереваясь подняться с дивана, на который только что плюхнулся. А в моей голове уже звучит голос воображаемого турецкого следователя:

— И как вы, госпожа Мариам, объясните появление коллекционного ремня на месте преступления?

— Чтобы сбить с толку, — отвечаю я.

По взгляду господина Лео, понимаю, что говорю вслух. Чтобы скрыть смущение, добавляю:

— На месте убийства преступник нередко оставляет разные предметы.

Мужские глаза напротив не отпускают мои на мгновение дольше, чем позволяют приличия.

— Если желаете выпить, Мария, бар в вашем распоряжении. Ликёр, водка, коньяк и, кажется, мартини. А в холодильнике — пиво.

— А что предпочли бы вы?

— Апельсинового сока.

Ничего не остаётся, как присоединиться к его выбору.

— Что ж, нам обоим нужна свежая голова, — говорю я, пытаясь выжать из себя улыбку, и ловлю себя на использовании слова во множественном числе.

«Мы!» Неужели так сильно воздействие этого человека и его виллы? Нет уж, увольте! После того, как сок готов, звоню в такси. Молчок! Начинаю сожалеть, что отпустила предыдущую машину. А ведь водитель ясно дал понять, что в столь неурочный час его авто в Каргыджаке — наш единственный шанс. Конечно, остаётся ещё Аланья. Уж там — то таксисты вертят баранку круглосуточно. Правда, и шкуру с припозднившегося клиента дерут втридорога.

— Вы очень смелая женщина, Манюся! — доносится сиз кресла.

Меня накрывает волной жара: так ко мне обращался отец. С трудом справившись с волнением, я лепечу:

— Моя работа и робость несовместимы.

— Вы замужем?

— Нет. И не была. — Ответ звучит слишком поспешно.

— А друг сердечный имеется?

— В Москве.

— И правильно. Свой отечественный мужик всегда лучше, ибо понятен. Ну за редким исключением… — Он выуживает откуда-то мобильник и протягивает мне: — Наберите-ка нашего потеряшку!

Я принимаюсь искать номер телохранителя в списке контактов, хотя помню номер наизусть. Ответ следует предсказуемый: «Телефон абонента отключён или находится вне зоны доступа».

Леонид Эдуардович (теперь он для меня только так — по имени — отчеству) берёт телевизионный пульт. Только сейчас я замечаю телевизор. Каналы щёлкают один за другим. Судя по всему, он ищет информацию о происшествии в отеле.

— Сообщат, скорее всего, уже в утреннем выпуске, — говорю я, с трудом подавляя зевок.

— Вы правы, — соглашается Леонид Эдуардович и выключает телевизор. А я поднимаюсь со своего места:

— Извините, но мне надо домой. Мне ещё предстоят сборы. Завтра улетаю в Москву.

— К другу?

Я молчу, ибо ответ очевиден.

— И каким же рейсом?

— Вечерним.

— В таком случае у нас ещё достаточно времени. — Тембр его голоса бархатист, интонации вкрадчивы, но меня бросает в дрожь. «Не дрейфь, Маня! Этот человек болен и в случает чего…» Додумать не позволяет вопрос, набатом ворвавшийся в слуховые проходы:

— Вашу мать звали Жасмин?

— Её звали Женя.

— А вы мне напоминаете одну Жасмин.

Я молчу. А что ещё остаётся делать?

— Простите, не хочу ранить ваших чувств. Ваша матушка жива?

— Похоронена в Чимкенте.

— Простите.

«Он перестал называть меня по имени».

— А что касается Жасмин, — продолжает он с непроницаемым видом, — на ней был женат мой деловой партнёр. Мы в ту пору занимались сбором и переработкой металла. Поначалу успешно… — Он делает многозначительную паузу.

— А потом?

«К чему эти вопросы? Если мне и так всё хорошо известно. Слишком хорошо».

— Начались проблемы.

— Какого рода?

— Мой компаньон захворал… Есть такой недуг. Алчность называется. Она его и сгубила. — Лицо напротив уменьшилось в размерах и заострилось.

«Надо же, а я полагала у папы имелась только одна слабость: он был хороший человек».

— А ведь я предупреждал! — продолжает вещать мужской голос: — «Не зарывайся, братан!» Но Игорёк ослушался.

— И был наказан?

— Вы проницательны.

Я молчу. Для меня это лучший выход.

— А вину свою он чувствовал. Стал петлять. Как заяц. — Его глаза прикованы к бокалу с соком. — Но его вычислили. — Он поднимает на меня глаза, и его расширенные зрачки кажутся мне туннелями в ад, от которых невозможно оторвать взгляда. А он продолжает: — А Жасмин как с цепи сорвалась. Во всём стала винить меня. Являлась к нашему дому, да не одна, а с ребёнком на руках. — Он театрально вздыхает: — Душераздирающее зрелище. — Он поднимает свой взгляд на меня. И я сдаюсь. Как под гипнозом, присаживаюсь напротив него, и он продолжает: — Жасмин стучала по воротам, требовала справедливости. Я терпел. Долго. Но она не унималась. Это нервировало моих домашних. Моё терпение лопнуло, когда она стала устраивать пикеты у городской администрации: «Нэйхина — к ответу!»

— Её убили? — Мой возглас ударяет в стены и рикошетит в мужчину, отчего он подаётся вперёд:

— Стечение обстоятельств. Нервы не выдержали у секьюрити. — Пока он говорит, смотрит устало и скучающе.

«Дистанцируется от прошлого? Или от меня?»

— Что с ней произошло?

— В пылу потасовки женщине пережали сонную артерию.

— Совсем как… мальчику!

— Что? — Он вскакивает, но, не удержав равновесия, начинает крениться вбок.

Нет, я не спешу на помощь. Он самостоятельно выравнивает положение своего тела. Плюхнувшись на прежнее место, продолжает вещать:

— Так ты усматриваешь аналогию?

— Она очевидна.

Я поднимаюсь и двигаюсь к выходу.

— Манюся, там заперто! — несётся мне вслед.

— Выпустите меня!

— И не подумаю.