Вильгельм Кейтель - Размышления перед казнью

СОЛДАТ В ФЮРЕРСКОМ ГОСУДАРСТВЕ

Соединенные Штаты Америки, Французская Республика, Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии, Союз Советских Социалистических Республик, представленные Международным Военным Трибуналом, в 1945 г. обвинили в Нюрнберге бывшего начальника штаба Верховного главнокомандования вермахта (ОКВ) генерал-фельдмаршала Вильгельма Кейтеля в том, что он участвовал в военных преступлениях против мира и человечности, а также в том, что он «утверждал» также преступления или «руководил» ими. Они вменяли ему в вину соучастие в убийстве и жестоком обращении с гражданским населением оккупированных стран или их депортации в рейх на рабский труд, в расправе с заложниками и в преследовании определенных групп людей по политическим, расовым и религиозным мотивам. К этим пунктам обвинения Кейтеля и двадцати его подельников и соседей по скамье подсудимых суд присовокупил, далее, обвинения в разграблении государственной и частной собственности.

Из числа тех, кто действительно держал в своих руках власть в Третьем рейхе, на скамье подсудимых в Нюрнберге оказались немногие. Самым видным из них был рейхсмаршал Герман Геринг. Фюрер и рейхсканцлер, он же — Верховный главнокомандующий вермахта и главнокомандующий сухопутных войск Адольф Гитлер; рейхсфюрер СС и шеф германской полиции, имперский министр внутренних дел и командующий армией резерва Генрих Гиммлер; имперский министр народного просвещения и пропаганды д-р Йозеф Геббельс — все они сами лишили себя жизни и таким образом избегли какой-либо ответственности за свои деяния. «Серый кардинал» Третьего рейха, начальник Партийной канцелярии НСДАП Мартин Борман⁶⁰²1 мая 1945 г. пропал без вести.

* * *

Обвинительный акт фельдмаршал Кейтель получил 19 октября 1945 г. Он заранее был уверен в том, что будет осужден, хотя на самом суде на вопрос о признании своей виновности виновным себя не признал. Процесс в Международном военном трибунале длился с 20 ноября 1945 г. до 1 октября 1946 г.

Защитник оказавшегося на скамье подсудимых фельдмаршала адвокат д-р Нельте⁶⁰³ в своей речи 8 июля 1946 г. подчеркнул: его подзащитный не имеет намерения преуменьшать свою роль в Третьем рейхе и хочет помочь Высокому Суду определить его действительный облик. Нельте сформулировал это так: подсудимый борется не за свою голову, а за свое лицо! В заключение защитник заявил: проблема, когда и при каких обстоятельствах генерал имеет право выступить против собственного государственного руководства, пока еще своего, международно-правового урегулирования не напит. «Подсудимый Кейтель, — сказал защитник фельдмаршала, — не услышал предостерегающего голоса мировой совести». По Нельте, единственным идеалом для Кейтеля служили повиновение и верность долгу. Нельте просил не об оправдании, а лишь о проявлении судом понимания трагической ситуации своего подзащитного. Однако это затрагивало принципиальный вопрос поведения солдата, принявшего присягу.

Оставим в стороне сам ход процесса и зададим себе вопрос: кем был Кейтель и кем был Гитлер? А отсюда вытекают и другие вопросы: какова была компетенция штаба Верховного главнокомандования вооруженных сил (ОКВ)? Как она была связана с осуществлением руководства вермахтом?

Планомерное расширение функций отдела обороны страны (L), к чему стремился Кейтель, было прервано падением Бломберга, и это помешало превращению данного отдела в действительно «руководящий штаб» трех видов вооруженных сил (сухопутных войск, военно-морского флота и люфтваффе). Поначалу задуманный ход развития вызвал в традиционно мыслящем офицерском корпусе непонимание. Созданию новой структуры вермахта сопротивлялся (из-за своих эгоистических политических стремлений к власти) и выдвинувшийся на авансцену, благодаря национал-социалистической революции, главнокомандующий люфтваффе генерал Герман Геринг. Тем не менее Кейтель и начальник отдела обороны страны подполковник Йодль отстаивали тезис: этот руководящий штаб надо сознательно сделать небольшим, ибо составные части вермахта (например, военно-морской флот) имеют собственные генеральные штабы. Тезис этот в принципе был правилен.

Гитлер всеми такими вопросами и спорами до 1938 г. вплотную не занимался. Но для него было характерно вот что: от любого законодательного урегулирования данного вопроса на случай войны он уклонялся. Правда, еще с зимы 1929/30 г. существовало «рабочее сообщество» по подготовке оборонительных мер на случай войны, состоявшее из представителей министерства рейхсвера, а также имперского и прусского правительств. Но формально только в апреле 1933 г. было решено создать имперский совет обороны. Правда, и тут дело остановилось на стадии образования референтского комитета.

Двукратная попытка принятия «Закона об имперской обороне» хотя и привела к разработке соответствующих законодательных положений, в силу они так и не вступили. Запланированное учреждение поста «генералиссимуса» и назначение двух «имперских уполномоченных» (по экономике и административному управлению), а также подготовка к законодательному провозглашению «состояния обороны» никакого воздействия на этот процесс не оказали. Объяснялось это следующим: Гитлер избегал в данном вопросе какой-либо определенности, ибо, во-первых, не придавал никакого значения конкретному планированию на законодательной основе, а, во-вторых, в серьезных случаях полагался на свою интуицию. Недаром он еще в те времена заявлял: если война начнется, вести я ее буду отнюдь не в ортодоксальном стиле!

На Нюрнбергском процессе Кейтель заявил: я даже и не догадывался о том, что ожидало меня, когда я без колебаний принял предложенный мне Гитлером пост начальника штаба Верховного главнокомандования вермахта. Он только лишь предположил, что по смыслу своему должность его будет называться именно так. Ему была известна борьба Бломберга за право руководства вооруженными силами, и поэтому Кейтель хотел иметь на руках свой собственный козырь. Казалось, «наверху» считали, что особенной силой воли он не отличается. Однако во время кризиса Бломберга — Фрича он все-таки, благодаря своему упорству, добился назначения фон Браухича главнокомандующим сухопутными войсками.

Именно Браухич, отпрыск силезской дворянской семьи, давшей Пруссии лет за 150 дюжину генералов, стал его кандидатом патакой важный пост в военной иерархии рейха. Кейтель вызвал Браухича из Лейпцига, где тот командовал 4-й группой армий. Воспитанник кадетского корпуса, выходец из гвардейской полевой артиллерии, тот получил одобрение и со стороны других генералов — особенно генерала весьма юнкерского типа фон Рундштедга. Тем самым, по существу, решилась и судьба другого генерала — Людвига Бека, выдающегося по своим способностям начальника генерального штаба сухопутных войск. Кейтель, пожалуй, всегда относился к нему холодно, а Браухич — просто не желал работать с ним. И опять же не кто другой, как Кейтель, настоял на устранении из ближайшего окружения фюрера весьма самоуверенного и энергичного адъютанта Гитлера от армии полковника генштаба Хоссбаха, безбоязненно отстаивавшего традиции прусского генерального штаба и идею Бека, что лишь генштабу старого типа надлежит осуществлять руководство всеми вооруженными силами рейха. Кейтель надеялся, что только в союзе с Браухичем ему удастся прорвать фронт сопротивления главнокомандующих составными частями вермахта созданию единого, стоящего над всеми ними руководства вооруженными силами⁶⁰⁴.

И все-таки это было пирровой победой над протеже Гитлера — генералом фон Рейхенау! При анализе того кризиса, который возник в связи с Бломбергом и прежним главнокомандующим сухопутными войсками генерал-полковником бароном фон Фричем на основе созданной против них интриги, с ретроспективной точки зрения, нельзя не заметить, что Гитлер тогда еще отнюдь не был законченным чудовищем, каким он показал себя в войне. Тогда Гитлер имел в активе ряд внешнеполитических успехов. Сам Кейтель трезво констатирует, какое сильное впечатление они производили на военных.

Правда, Кейтель заявляет о своем первоначальном намерении возложить на Браухича лишь исполнение обязанностей главнокомандующего сухопутными войсками, до тех пор пока не будет окончательно решена судьба фон Фрича. Тем не менее надо принимать во внимание, что Гитлер противился восстановлению Фрича в прежней должности. Надо учитывать и то, сколь мало был способен Кейтель (как, впрочем, и генерал Бек) разглядеть здесь интригу, поскольку подобные методы были еще совершенно чужды образу мыслей германского генерала.

Но, как кажется, Кейтель уже тогда осознал одно — честолюбивое стремление рейхсфюрера СС [Гиммлера] добиться своего единовластного командования вермахтом, а особенно — сухопутными войсками. Ход событий 1944 г. подтвердил это подозрение фельдмаршала. Кейтелем всегда владела идея: не допустить выдачи армии [под власть] СС. Кроме того, по-прежнему оставался открытым вопрос: во что же превратится вермахт в целом? Ведь никто и не помышлял изменить силой существовавшие тогда в Германии условия! К пониманию всего этого пришел и генерал Бек в последние месяцы своего начальствования над генштабом, причем после тяжкой борьбы с собственной совестью. Кейтель же своей единственной путеводной нитью считал безусловное повиновение главе государства. Политика — не дело солдата!

Кейтель полагал, что хорошо знал Браухича; он ценил его еще с тех времен, когда оба они были начальниками отделов в войсковом управлении министерства рейхсвера и вместе совершили поездку в Советскую Россию. Но насколько мало способен был Кейтель противостоять Гитлеру, настолько же мало был способен на это и Браухич — человек весьма благовоспитанный и даже эмоциональный, представитель старой военной школы. При этом открытым остается вопрос: а был ли среди высших офицеров этой старой школы кто-нибудь вообще, кому когда-либо удавалось проделать такой смертельный номер? Три фельдмаршала, которые могли претендовать на то, что иногда могут навязать Гитлеру свои взгляды, — Рейхенау, Модель и Кессель-ринг, в окружении фюрера задержались ненадолго.

Что же касается первого и единственного начальника штаба вновь созданного Верховного главнокомандования вермахта (ОКВ), тот уж одним лишь своим внешним видом, хорошими манерами и формой общения вышколенного офицера старой закалки являл собой полную противоположность Гитлеру. Кейтель выглядел юнкером-землевладельцем, был любитель вкусно поесть и пропустить за обедом бокал доброго вина (правда, из-за его крайней бережливости оно появлялось на столе довольно редко), имел обыкновение выкурить благовонную сигару, увлекался верховой ездой, слыл страстным охотником и уж никак не был вегетарианцем!

Однако Гитлер-то как раз и был вегетарианцем, тщательно соблюдал особую диету; он не только не курил сам, но и не терпел, чтобы кто-нибудь курил в его присутствии (это требование пунктуальнейше соблюдалось всеми).

Фюрер ненавидел лошадей и считал аристократическое занятие охотой — убийством ни в чем не повинных животных, даже предавался сентиментальным рассуждениям на сей счет. Ефрейтор питал инстинктивное недоверие к офицерам в высших чинах, все время опасаясь, что они не воспринимают его как полноценного человека.

На вопрос защитника, насколько трудно ему было иметь дело со своим высшим начальником, Кейтель ответил⁶⁰⁵: «Разумеется, я имел право высказывать свою точку зрения. Однако фюрер резко и импульсивно обрывал меня, начинал говорить сам, лишь доводя до моего сведения собственные взгляды. Тут уже мне пробиться со своими возражениями было нелегко. Иногда все же удавалось при каком-нибудь удачном случае еще раз выразить свое мнение». В другом месте Кейтель цитирует часто звучавшие слова Гитлера: «Просто не понимаю, чего вы хотите! Ответственность-то несете не вы, а один я!»

Как д-ру Нельте, так и допрашивавшему фельдмаршала американскому офицеру⁶⁰⁶ Кейтель говорил о том, сколь часто его поначалу обескураживал непривычный д ля него тон обращения с ним Гитлера. Фюрер и в этом оставался «революционером», а он, Кейтель — солдатом старой школы. К сожалению, это лишало фельдмаршала уверенности в себе, необходимой для того, чтобы высказать недовольство такой формой обращения с собой и методами работы Гитлера. «Мы мыслили в различных измерениях», — констатировал Кейтель и добавил: он никогда не чувствовал, чтобы Гитлер действительно питал к нему доверие. Напротив, фельдмаршал считал своим долгом «проглатывать» нападки фюрера на офицерский корпус и армию: «Я служил ему громоотводом!»

Но, с другой стороны, Кейтель как военный был убежден в том, что этот человек, стоящий во главе рейха и вермахта, обладает исключительными способностями. И впрямь, Гитлер был необычайно одарен в самых различных областях: наряду с захватывавшим людей красноречием ему было присуще детальное знание военного дела; он был наделен фантазией, силой воли и дерзкой отвагой. В восприятии Кейтеля царила издавна привыч-пая и ярко выраженная именно в его кругу та верность суверену, которая веками определяла мышление офицерского корпуса различных германских государств. В его глазах «фюрер» определенным образом был «эрзац-кайзером». И пусть суверен этот даже был труден для общения, аномален, во многом непонятен — все равно он был «табу», персоной неприкасаемой! Выражать критику по его адресу (публично или за спиной) было непорядочно! Можно было только, в силу своих служебных обязанностей, высказывать некоторые собственные опасения насчет тех или иных приказов. Но раз суверен решил именно так, а не иначе, — долг офицера эти приказы выполнять и оправдывать.

Применительно к такому человеку, как Гитлер, это «кредо» воинской чести и преданности суверену, свойственное прусской военной касте XVIII в., приобрело поистине роковое значение. Теперь оно стало уже «кредо» генерал-фельдмаршала Кейтеля!

К тому же Гитлер владел даром воздействия на людей. Именно этот дар зачастую делал его в глазах Кейтеля какой-то зловещей личностью, хотя фельдмаршал был человеком и очень мужественным. Однако перед этим властителем судеб людских, облеченным чудовищной полнотой власти, Кейтель чувствовал себя внутренне беззащитным; более того, за многие годы он пришел к выводу, что отдельные ситуации фюрер оценивал лучше, чем опытные военные в генеральских мундирах.

«В глубине сердца я был верным оруженосцем Адольфа Гитлера, и мои политические убеждения являлись национал-социалистическими», — сказал Кейтель 3 августа 1945 г. полковнику д-ру Болеславу Екеру из чехословацкой миссии на Нюрнбергском процессе⁶⁰⁷. Но прежде — ив кайзеровской империи, и при Веймарской республике, продолжал Кейтель, он политического мнения не имел и политической деятельностью не занимался, а следовательно, тогда никаким «наци» (разговорнобытовое сокращение от слова «национал-социалист». — Прим, пер.) не являлся. Он и сегодня не одобряет политику Гитлера, но отнюдь не всё в его партийной политике.

С другой стороны, Кейтель (в ответ на вопрос о расходах на вооружение Германии) заявил: его «словно мешком по голове ударило», когда он услышал, что Гитлер в своей первой речи военного времени, 1 сентября 1939 г., сообщил, что расходы эти составили 90 млрд марок, хотя в действительности они не превышали 30—40 млрд. Такое хвастливое преувеличение тоже принадлежало к основным чертам политического облика «верховного полководца».

Адольф Гитлер так и остался для Кейтеля загадкой: и как человек и как фюрер. Самоубийство Гитлера в конце войны, его бегство от зачастую столь громогласно и даже грубо провозглашавшейся им (особенно в разговорах с Кейтелем) своей единоличной ответственности, вообще оказались недоступны пониманию его «оруженосца». Тем не менее фельдмаршал даже в бедственном для себя положении не пожелал полностью отмежеваться от Адольфа Гитлера, заплатив за это собственной жизнью.

В одном из документов, который адвокат предъявил в ходе допроса своего подзащитного, на тему агрессивной войны, а также влияния Гитлера на высших офицеров из его ближайшего окружения, Кейтель дал такую характеристику офицерского корпуса рейха⁶⁰⁸:

«...Воспитание кадрового офицера — хотя и основательное, но одностороннее. Гуманитарное и политическое образование профессионального офицера, как правило, менее ощутимо. Это не имеет ничего общего с вопросом об интеллигентности и не должно снижать уровня германского офицерского корпуса, а служит лишь констатацией того факта, что воспитание добротного солдата в основе своей было иным, чем воспитание представителя свободной или научной профессии. Главная причина этого лежит в том, что профессия офицера — профессия отнюдь не свободная... Так называемые суперинтеллигенты в офицеры не годятся; с другой стороны, вышеупомянутая односторонность образования приводит к недостаточной способности защищаться от тех тезисов, которые далеки от собственной сферы деятельности германского офицера. <...> Ничто не убеждает солдата так, как успех».

В этих фрагментарно воспроизведенных высказываниях, содержащих некоторые общие заслуживающие внимания положения, перед нами, в сущности, предстает образ того кадрового офицера, который олицетворялся самим фельдмаршалом. Завершающим штрихом этого образа служит такое высказывание Кейтеля. Поскольку глава государства, Гитлер, поначалу имел успехи, для «порядочного» офицера было немыслимо (более того, «бесчестно») нарушить верность главе государства именно в момент катастрофы! Последовательно, до самой смерти осуществляемый принцип, что верность зиждется не на преходящих взаимоотношениях, а на долге офицера, — вот что характеризует то поведение, которое в конкретной ситуации с Гитлером (если вообще решиться на психологическое объяснение данного феномена) можно отнести на счет того вельфского наследия Кейтеля — этого правнука и внука королевских ганноверских судейских советников, которое проявилось у него в совершенно ином, трансформированном виде. Заметим притом, что сам фельдмаршал, вероятно, и не сознавал этого, не говоря уже о его современниках, которые поставили на нем штамп образцового воспитанника прусского кадетского корпуса.

Адвокат Кейтеля в защитительной речи указал на то, что такие понятия как лояльность к существующему режиму, патриотизм и повиновение, — понятия, социально обусловленные. Здесь и лежит ключ к пониманию поведения этого человека и вместе с тем — офицера высшего ранга, каким был или каким стал генерал-фельдмаршал Кейтель.

Сегодня мы знаем одно: начальник военной канцелярии фюрера никогда не мог, несмотря на свои зачастую добрые помыслы, в решающих ситуациях отстоять себя перед лицом Гитлера и даже иногда во мнении и перед лицом офицерского корпуса. Но мы знаем и второй факт: хотя в Третьем рейхе во многих сферах плелись интриги в борьбе за власть, никто и никогда за должность начальника штаба Верховного главнокомандования вермахта не боролся! Это был самый неблагодарный пост, какой только мог существовать в Третьем рейхе! Вот почему никто из высших офицеров, которых вместе с начальником ОКВ обвиняют в наказуемой «слабине» перед фюрером, занять эту должность вовсе никак не стремился!

* * *

Генерал-полковник Франц Гальдер, начальник генерального штаба сухопутных войск с 1938 до 1942 г., вспоминал⁶⁰⁹ постоянно звучавшие у него в ушах еще со времен ежедневного обсуждения обстановки в ставке Гитлера бесцеремонные слова, адресованные Кейтелю: «Ну вы, генерал-фельдмаршал!» Гитлер резко выкрикивал их на своем вульгарном диалекте — смеси баварского с австрийским. Гальдер, хорошо отзывавшийся о Кейтеле в своих воспоминаниях (кстати, как видно из записей последнего, сам подвергавшийся придиркам и насмешкам «верховного». — Прим. пер,), рассказывает: было известно, что Гитлер разряжал на фельдмаршале свое раздражение. Однажды Гальдер заговорил об этом с Кейтелем. Тот ответил: «Гальдер, я терплю все это только ради вас! Поймите же меня!» — и при этом на глазах у него выступили слезы. Начальник генштаба добавляет: «Так он вступил на тот путь, который привел его к криминальным деяниям» .<...>

Этим воспоминаниям соответствует одна характерная сцена. Во время второго германского наступления в Арденнах в декабре 1944 г. начальник штаба главнокомандующего фронтом «Запад» генерал-лейтенант Вестфаль доложил начальнику О КВ Кейтелю о критическом положении с горючим для атакующих танковых соединений. Тот заверил генерала: горючего у него в запасе нет. Но Вестфаль, бывший ученик Кейтеля в кавалерийском училище, продолжал настаивать на своем. В конце концов фельдмаршал сознался, что горючее у него в резерве все-таки есть, но... И удрученно добавил: «Знаете ли, здесь поневоле становишься просто подонком...»

* * *

Было бы весьма заманчиво сравнить положение начальника О КВ по отношению к фюреру, рейхсканцлеру и Верховному главнокомандующему вермахта (в соответствии со старомодными прусскими понятиями) с положением генерал-фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга — начальника генерального штаба полевой армии (ОХЛ) по отношению к тогдашнему «верховному полководцу» кайзеру Вильгельму II. Ничего опаснее этого сравнения нет! Гинденбург вместе с 1-м генерал-квартирмейстером генералом Эрихом Людендорфом никоим образом не воплощал собой только несущего частичную ответственность начальника генерального штаба. По сути дела, он занимал пост генералиссимуса. Создание такого поста на случай войны стояло и перед взором Бломберга, хотя здесь мы и не станем уточнять (при нынешнем состоянии источников это вообще не имеет решающего значения), стремился ли в таком случае Бломберг занять его сам. Так или иначе, но еще в цитированной нами памятной записке ОКБ о структуре высших органов вермахта уже шла речь о «генералиссимусе».

У Гитлера же на случай войны имелись идеи совсем другие, причем сути его характера отвечало то, что конкретной фиксации он избегал до тех самых пор, пока таковой случай не наступит. Когда Гитлер оказался вовлеченным в скандал вокруг прежнего имперского военного министра, поначалу он хотел всего лишь иметь при себе начальника Верховного главнокомандования вермахта. Одиозная попытка обойти таким образом точное наименование нового поста формулировкой «начальник штаба Верховного главнокомандования вермахта» принадлежала именно ему. Он считал, что это наименование — «слишком мало».

Кейтель, без всяких опасений согласившийся занять предложенный Гитлером пост, только постепенно уразумел, какие шипы суждено ему испытать на собственной шкуре. На его долю выпало в будущем, не имея ни соответствующего титула, ни полномочий, одновременно выполнять функции военного министра и его же статс-секретаря, а также начальника штаба более не существующего военного министра, являвшегося до тех пор главнокомандующим всеми составными частями вермахта. Впрочем, у Кейтеля и без того обязанностей хватало, поскольку пост военного министра был упразднен, чтобы в известной мере отдать административное управление всеми силами вооруженных сил тому «имперскому военному секретарю», которого в случае войны (наряду с созданием «имперского генерального штаба») требовала памятная записка О КВ от марта 1938 г. (полный текст ее неизвестен до сих пор).

Однако глава государства, вместе с которым Кейтель отныне должен был (и, не станем забывать, хотел!) работать (ведь для фельдмаршала это являлось честью и долгом), не придавал особого значения структуре высших органов вермахта и четкому разграничению их военных компетенций. Совсем наоборот! Хотя Гитлер и нуждался в начальнике «военной канцелярии» (которому он сознательно не дал никакой командной власти), он, в соответствии со своей государственной мудростью, в конечном счете желал иметь множество всяческих инстанций с преднамеренно пересекающимися компетенциями. Ну а Кейтель пусть будет управляющим всеми этими нуждающимися в управлении делами вермахта, и особенно сухопутных войск. На его плечи — не без собственной вины! —* лег невероятный груз работы в сочетании с полным презрением Гитлера к тем послушным и исполнительным сотрудникам, которые даже своим внешним видом оставались ему какими-то чуждыми.

О на редкость запутанных компетенциях ОКБ фельдмаршал частично рассказал в своих воспоминаниях. Следует констатировать: никакой приказной властью он не обладал. Он стал (причем в гораздо худшей форме, чем пресловутый наполеоновский князь Ваграмский) для Гитлера другим «Бертье»⁶¹⁰.

Поскольку современная война потребовала мобилизации всех сфер существования нации, начальник ОКБ формально, с точки зрения Гитлера, являвшийся представителем вермахта в целом, оказался втянутым в многочисленные дела, которые, по сути, его не касались. А поскольку этот начальник ОКБ был человеком с чрезвычайно ярко выраженным чувством долга, он ни от одного такого дела не уклонялся.

Здесь еще раз уместно вспомнить формулировки из декрета фюрера от 4 февраля 1938 г.: «Командную власть над всеми вооруженными силами отныне непосредственно осуществляю лично я». «Прежнее управление вооруженных сил имперского военного министерства, сохраняя свои задачи в качестве Верховного главнокомандования вермахта и моего военного штаба, переходит в мое прямое подчинение». — Так заявил Адольф Гитлер в 1938 г. — еще до всех аннексий и захватов, действуя в унаследованном им от старого государства духе закона сосредоточения в своих руках всех властных позиций, начиная от поста рейхсканцлера и президента и кончая постом Верховного главнокомандующего вермахта. Он поступал так, ибо это отвечает внутренней логике таких монократических систем. Но при этом никак нельзя упускать из виду то обстоятельство, на которое еще во время Нюрнбергского процесса указал специалист-государственник и ученый-правовед профессор Герман Яррайс: «Поскольку фюрерское государство, являющееся монократическим, достигло своего господства внешне легальным путем, воля монократа стала законом»⁶¹¹.

Протежируемому Кейтелем на пост главнокомандующего сухопутными войсками генералу фон Браухичу во время государственного кризиса 1938 г. было дано понять: одной из его задач будет сблизить вермахт с национал-социалистическим государством. Как и у Кейтеля, возражений у Браухича не имелось. Для них обоих это была не столько проблема «национал-социализма», сколько проблема, именуемая: «Гитлер». Главным для них обоих являлась не система, а личность, стоящая во главе государства. Когда Браухич, духовно и физически сломленный фюрером, уходил в отставку, он, совсем так же, как и сраженный в результате темных махинаций генерал-полковник барон фон Фрич, заявил: «Гитлер — это рок Германии». Ни одному из этих аристократов тогда уже больше и не пришла в голову идея упорного протеста против самовластия плебея. Это затрагивает проблему внутреннего отречения от своих идей и традиций старого руководящего крута Германии, который начал маневрировать еще во время революции 1918 г. Фельдмаршал Кейтель тоже принадлежал к старому дворянско-буржуазному высшему кругу. И он тоже ни на йоту не ощутил все это по-иному.

Кейтель цитирует по памяти речь Гитлера, которую тот 30 января 1939 г. произнес, вероятно, перед высшими офицерами вермахта⁶¹². Фюрер распространялся насчет неудачного до той поры «рывка» к превращению Германии в мировую державу. Вермахт должен выждать до 1942 г. «Генеральное столкновение» с Англией и Францией — неизбежно; он, фюрер, приведет рейх к нему, как только наступит подходящий момент. Гктлер в резких выражениях обличал «пессимистические элементы», засевшие в военном руководстве, а потом ополчился на существующий в этих кругах еще со времен Шлиффена⁶¹³ «интеллектуальный дух» и «сверхкультивирование» оного духа. Тут, сказал Вгглер, необходимо абсолютно радикальное изменение. Офицерский корпус «погряз» в пессимизме (имелось в виду его поведение во время Судетского кризиса. — В.Г.). Напомнив историю с генералом Адамом, он с возмущением воскликнул: «О чем тут говорить, если уже сверху идет такой дух!..» Фюрер потребовал новой системы отбора офицерских кадров. В будущем германский офицер должен быть «верующим (в национал-социализм. — Прим. пер.) офицером!» Насчет разных планов реорганизации структуры руководства вермахта Гитлер категорически заявил: «Я не желаю больше получать никаких предостерегающих памятных записок!» (Имелась в виду «бумажная война», ведшаяся в 1938 г. с помощью разных меморандумов. — В.Г.). Задача Браухича — повернуть офицерский корпус лицом к нацизму. Необходимо «доверие, диктуемое слепой уверенностью». Закончил речь Гитлер примерно так: «Прошу всех осознать свои задачи!»

Тем самым, в сущности, было сказано все, чего хотел фюрер.

Позже, надопросе американскими следователями⁶¹⁴, Кейтель показал: постепенно он увидел — не так страшен черт, как его малюют! Ведь Гитлер, ощущая свою внутреннюю неуверенность, сознательно вел себя с офицерами чересчур утрированно. Но то было слабым утешением и запоздалым прозрением. Именно во время этих предварительных допросов (общая их тема: «Анализ Кейтелем характера и нравов Гитлера») фельдмаршал, с целью проиллюстрировать тезис фюрера о необходимости априорного недоверия ко всем и каждому, привел несколько примеров реагирования «верховного полководца» на неугодные тому факты и явления.

Первый пример касается отношения Гитлера к старейшему и самому видному офицеру армии — генерал-фельдмаршалу фон Рундштедту, происходившему из старинного прусского дворянского рода.

Герц фон Рундпггедт, командующий группой армий «Ю» на Восточном фронте, в кульминационный момент зимнего кризиса 1941 г. во время похода на Россию был 3.12.1941 г. «по собственному желанию» отправлен Гитлером в бессрочный отпуск, поскольку отказался выполнить приказы фюрера, требовавшего от войск невозможного. В 1942 г., после ухода в отставку заболевшего генерал-фельдмаршала Вицлебена, Рундштедт был возвращен на действительную военную службу в качестве главнокомандующего фронтом «Запад» (группа армий «Д»).

Когда в июне 1944 г. англо-американские экспедиционные войска успешно (впрочем, ничего иного нельзя было и ожидать!) высадились во Франции, Рундпггедта снова убрали. Кейтель услышал от Гитлера: «Ну о чем вы говорите, он ведь — старик! У него просто нервы не выдержали. Он не хозяин положения, а потому пусть уходит прочь!» Через каких-то восемь недель Гитлер сказал Кейтелю: «Я хотел бы видеть фельдмаршала фон Рунд-иггедта и поговорить с ним, выяснить, здоров ли он снова!»

Рупдштедта срочно вызвали в ставку фюрера в Восточной Пруссии. Прождав там три дня, он ворчливо спросил Кейтеля: что все это значит и чего от него, собственно, хотят! Кейтелю не оставалось ничего иного, как попросить его еще потерпеть. При первой же оказии он спросил Гитлера, что тот собирается делать с почтенным фельдмаршалом. Тот ответил: «Это я вам скажу завтра». На другой день Кейтелю вообще пришлось воздержаться от вопроса. Гитлер: «Сегодня у меня совсем нет времени для этого». И только на третий день Гитлер приказал Кейтелю во второй половине того же дня в назначенное время явиться к нему вместе с Рундштедтом.

(Тем временем преемник Рундштедга на Западе генерал-фельдмаршал Клюге покончил жизнь самоубийством, как только узнал, что будет подвергнут строгому допросу в связи с участием в заговоре 20 июля 1944 г.)

Гитлер открыл Рундштедгу причину вызова в ставку: «Господин фельдмаршал, я хотел бы снова доверить вам Западный фронт!»

Рундштедт: «Мой фюрер, что бы вы ни приказали, всегда буду выполнять свой долг до последнего вздоха!»

(И это говорил тот самый фельдмаршал, который в своей, не чуравшейся крепких выражений манере не раз позволял себе в телефонном разговоре с Кейтелем в высшей степени уничижительно отзываться об этом «обер-австрийце»! Когда Кейтель однажды в июне 1944 г. высказал недовольство ходом сражения с англо-американскими экспедиционными войсками во Франции, Рундиггедт, разъярившись, крикнул ему: «Ежели вы считаете, что сможете командовать лучше меня, так валяйте сюда и сами расхлебывайте это дерьмо!» А когда Кейтель в другой раз, позвонив ему насчет падения морской крепости Шербур и провала контрудара немецких танковых дивизий по плацдарму противника, спросил, что следует делать, Рундштедт, не выбирая выражений, высказал наболевшее: «Что вам делать? Заключить мир, идиоты! А что вам еще остается?»⁶¹⁵)

Свойственный Кейтелю ненарушимый круг долга, понимавшего форму обращения с главой государства как безусловное повиновение, исповедовал и генерал-фельдмаршал фон Рундштедт, принадлежавший к числу тех высших военачальников, которые (по крайней мере, в своих высказываниях в плену) строго упрекали Кейтеля в том, что он не кто иной, как «генерал, всегда говоривший “да”». Но даже та ярость, с какой Рундштедт иногда бурно выплескивал по телефону накипевшее у него на душе, не помешала последнему занять кресло председателя «суда чести» над теми, кто 20 июля 1944 г. выступил против фюрера или хотя бы только подозревался в таком намерении.

5 сентября 1944 г. Рундштедт сменил на посту главнокомандующего фронтом «Запад» генерал-фельдмаршала Моделя (до этого, в свою очередь, сменившего застрелившегося фельдмаршала Клюге, бывшего однополчанина Кейтеля). Пгглер после беседы с Рундпггедтом в своей ставке сказал Кейтелю: «Знаете ли, то уважение, каким пользуется Рундштедт у всех частей вермахта (и не только у сухопутных войск, но и у военно-морского флота и люфтваффе), да и повсюду, просто необычайно! Он может пробить любую преграду, и у меня нет никого другого, кто бы встречал такое уважение!..»

Но когда на исходе декабря 1944 г. провалилось второе германское наступление в Арденнах, о Рундпггедге сразу же стали поговаривать: мол, слишком стар, обстановкой уже не владеет, контролировать генералов не способен, и Гитлеру пора от него навсегда избавиться... Кейтель добавляет: Гитлер мнил себя большим знатоком людей, но таковым никогда не был. Но Кейтель признает, что тот обладал чуть ли не магическим даром внушения и воздействия на психику людей, включая и его самого.

Кейтель приводит и еще один пример: беседу с Гитлером по вопросам вооружения.

Гитлер спрашивает: «Сколько легких гаубиц мы производим в месяц?» Кейтель отвечает: «Около 160». Гитлер: «Приказываю 800! — и осведомляется: — А сколько снарядных лент для зениток 88-мм калибра мы выпускаем ежемесячно?» Кейтель: «Примерно 200 тысяч». Гитлер: «Требую два миллиона!» Кейтель пытается возразить: «Но как же мы сможем? Каждый зенитный снаряд имеет взрыватель с дистанционным часовым механизмом. А у нас их не хватает, такие взрыватели делают всего несколько заводов». Гитлер: «Вы в этом ничего не смыслите! Я поговорю со Шпеером, мы быстренько построим такие заводы, и через полгода у нас этих взрывателей будет уйма!»

И все это изрекает тот самый «верховный полководец» Германии, с которым должен был (более того, желал!) работать начальник штаба Верховного главнокомандования вермахта, ибо, с точки зрения Кейтеля, уклоняться даже от выполнения таких заданий было недопустимо!

Начальник юридического отдела О КВ генерал-полковник юридической службы д-р Рудольф Леман, далеко не всегда понимавший поступки Кейтеля, однажды с грустью констатировал, что фельдмаршал часто чувствовал себя очень несчастным...

* * *

Воспоминания Кейтеля показывают инкорпорацию всех сфер деятельности и компетенций ОКВ. Они свидетельствуют о том, в какой степени фельдмаршал действительно был всего-навсего начальником канцелярии. Ответственность за это с него следует снять. С другой стороны, как мы уже указывали, это обусловливалось и тем ненадежным и двойственным положением «представителя вермахта», которое определил ему Гитлер.

Такая многофункциональность вела к существованию множества непосредственно подчиненных фюреру организаций и инстанций, которые занимались экономическим, полицейским и административно-управленческим руководством, прежде всего — войной на Востоке. Все это «подбрасывалось» фельдмаршалу то СС, то партией, то филиалами Организации Тод-та, а с 1942 г. — непомерно раздутым аппаратом генерального уполномоченного по использованию рабочей силы (им являлся позже казненный в Нюрнберге Заукель. — Прим. пер.). Пожелай Кейтель оставаться хозяином над всеми этими сферами и притом не потерять общего обзора, ему (как квазинеофициальному генеральному секретарю по управленческим делам вооруженных сил, но не обладающему никакими действительными полномочиями) пришлось бы заниматься тысячью и тысячью вопросов. Чтобы решить их все, от него требовалась огромная работоспособность. Ее он и принес на свой неблагодарный пост. Кейтель не заметил только одного: именно это и сделало его совершенно незаменимым для Гитлера. Он слишком мало сознавал свою действительную цену.

Иногда адъютанты Кейтеля (которые в любой момент могли говорить со своим фельдмаршалом откровенно) спрашивали: ну почему этого, столь любящего и понимающего сельское хозяйство человека не сделали министром сельского хозяйства; вот там он был бы куца больше на своем месте! Интерес к этим делам по-прежнему превалировал у Кейтеля над гнетущим грузом канцелярской работы, не оставлявшей времени на нормальный обед, короткий послеполуденный отдых или небольшую прогулку. Порой близкие к Кейтелю люди задавали и себе и ему вопрос: почему он не уходит, когда вновь и вновь отдаются такие приказы, которые, собственно говоря, требуют от солдата порвать с этой службой? Но нечего и говорить о том, что Гитлер никогда бы не отпустил от себя Кейтеля, ибо хорошо знал: без этого начальника канцелярии ему бы ничего не удалось достигнуть в области административного управления вермахтом. Не приходится говорить и о том, что Кейтель считал для себя невозможным уйти с этого поста именно во время войны. Тем самым фельдмаршал давал ответ и еще на один немой вопрос. Он, верно, говорил тогда, что, если уйдет, его место быстро займет другой человек, причем отнюдь не генерал: «Того, кто придет после меня, зовут Гиммлер!»⁶¹⁶

Гросс-адмирал Дёниц (с 1943 г. — главнокомандующий военно-морского флота) в своих воспоминаниях свидетельствует:

он избегал слишком долго находиться в Ставке фюрера из-за присущей Гитлеру силы внушения^{617 618}. Министру Шпееру, умному и вовсе не подверженному мистицизму человеку, сила гитлеровского внушения казалась крайне зловещей. А ведь Кейтель проработал с Гитлером почти семь лет и постоянно находился под его прямым влиянием.

Среди главнокомандующих составных частей вермахта и других высших военных чинов, которые долгое время прослужили в самом близком окружении Гитлера, считалось неписаным правилом: свои сомнения и опасения высказывать ему, по возможности, наедине. Так, по его показаниям на Нюрнбергском суде, действовал и гросс-адмирал Редер. Поступать именно так посоветовал ему шеф-адъютант фюрера генерал Шмундт*²².

Никакого коллективного противоречия Гитлер не терпел; при своем безбрежном недоверии ко всем и вся, он при малейшем поводе и даже без оного приходил в ярость — «эти генералы» хотят устроить ему заговор!

Кейтель тоже придерживался правила говорить с фюрером с глазу на глаз. Он настолько строго следовал этому правилу, что в щекотливых ситуациях (скажем, при острых дебатах с целью не допустить отдачи фюрером какого-либо нежелательного приказа или своего намерения смягчить его) сначала посылал для разговора с Гитлером наедине острого на язык и оперировавшего юридическими понятиями генерала Лемана — советника по юридическим вопросам. А уже потом фельдмаршал продолжал начатый разговор, хотя, по его собственным наблюдениям, с мнением его Гитлер считался довольно мало.

Генерал-полковник Йодль, начальник штаба оперативного руководства вермахта, сравнивал ставку фюрера в Восточной Пруссии с концлагерем. Действительно, жизнь в 1-й заград-зоне (А) «Волчьего логова» означала отказ от всего, что называется нормальной жизнью. Даже совершенно официально чудовищный объем работы, возложенный на такого дотошно исполнительного человека, как Кейтель, не оставлял ему времени получить действительное представление обо всем в целом. Руководство невероятно разросшимся аппаратом военноадминистративного управления отнимало у него и день и зачастую ночь. К тому же многие часы он проводил на ежедневных обсуждениях обстановки в бункере Гитлера, на которых обязан был присутствовать по своему служебному положению.

Хотя Кейтелю и приходилось соприкасаться со многими частными вопросами ведения войны и военного управления, лежавшими за пределами его круга задач, все равно это полной картины происходящего ему не давало, а выглядело какой-то мозаикой, и он это ощущал. А то, что по воле «верховного полководца» ему знать было не дозволено, так и оставалось для него тайной за семью печатями. Но именно это включало не только проблемы большой политики, но и те методы ведения войны, которые практиковались рейхсфюрером СС. Так неестественная жизнь за письменным столом военной машины приводила Кейтеля к изоляции от жизни и от страны, от тысяч вещей, принадлежавших к повседневному бытию Германии тех лет.

Тот, кто занимал такое высокое положение в военной иерархии, как он, внешне казался человеком могущественным. Но этот фельдмаршал практически не мог по своему собственному приказу сдвинуть с места ни одну-единственную роту! Ему ровным счетом нечего было приказывать самостоятельно; более того, он не обязан был делать это! Позже Кейтель скажет: «Я не стал орудием Гктлера, я был им с самого начала!» Всякие слухи, пустую болтовню — все это он отвергал. У его адъютантов сложилось такое впечатление, что он отбрасывал от себя прочь всякую критику в адрес Гктлера, а также и насчет условий жизни в Третьем рейхе. Он отказывался (по крайней мере, в большинстве случаев) покрывать офицеров своего ведомства, когда у них возникали «трудности» с гестапо (скажем, по причине презрительных реплик в отношении фюрера или партии). Но он считал недостойным для себя поступком донести гестапо на какого-нибудь офицера, который без прикрас высказывал ему свое мнение, критиковал его поведение или жаловался на существующие в тылу, на родине, условия. Но кто же вообще отваживался в этом фюрерском государстве своими нелицеприятными высказываниями навлечь на себя немилость высокопоставленных персон!

Занимаемая Кейтелем должность априори делала его одиноким, превращала в человека, далекого от жизни, а поскольку обладатель этой должности во всех вопросах (особенно касавшихся сухопутных войск) фактически никаких властных полномочий не имел, а мог решать только сравнительно пустяковые дела, то он и снискал себе чудовищную непопулярность среди офицерства и генералитета. Но те, кто поносил этого «лакейтеля»⁶¹⁹ в фельдмаршальском мундире, забывали, что и сами бы они на его месте не добились большего.

Разумеется, вновь возникает вопрос: почему же Кейтель сам не ушел с этой неблагодарной должности? Начальник центрального управления ОКБ генерал-лейтенант Пауль Бинтер однажды напомнил ему старый афоризм: «Там, где повиновение не приносит чести, выбери неповиновение». Но Кейтель видел ситуацию по-иному. Однажды он честно принял решение: удерживать эту позицию до последнего, иначе ее займут СС! Начиная с 1942 г. Кейтель постоянно испытывал на себе давление рейхсфюрера СС, желание последнего использовать его в своих интересах, особенно под предлогом, что ОКБ слишком «вяло» занимается делами военнопленных, входившими в компетенцию этого военного ведомства. Кейтель видел, как на его глазах непрерывно растущие войска СС превращаются в новую, пока еще пусть и официально не признанную, четвертую составную часть вермахта. Фельдмаршал уже кое-что узнал о том зловещем и омерзительном полицейском режиме, который показал себя сначала в Польше, а потом был доведен до совершенства в России. Этот режим благодаря введению в войсках должностей «высших фюреров СС и полиции» перекинулся на все захваченные вермахтом области.

Кроме того, Кейтель очень хорошо знал, что с провалом «блицкрига» в России в 1941 г. исход войны в основе своей решился: никакой крупной победы вермахту больше никогда не одержать! С тех пор он видел только одну-единственную необходимость: выстоять, пока не представится возможность избежать войны на два фронта. Мысль покинуть свой пост в бедственном для собственной страны положении просто не входила в его понимание долга. И он так и остался на этом посту до горького конца!

Конец же этот он встретил, занимаясь разработкой и передачей в войска приказов, которые сам никогда нс отдавал!

* * *

Приказы, о которых здесь идет речь и которые обвинение вполне серьезно инкриминировало фельдмаршалу на Нюрнбергском процессе — например, насчет его участия в «заговоре» (против мира и человечности. — Прим, пер.), если рассматривать их методически, можно подразделить на две группы. При этом не имеет никакого смысла упорствовать в утверждении, что и другая сторона (к примеру, англо-американцы при ведении воздушной войны против гражданского населения) тоже несомненно виновна в нарушении международных правил. Взаимное нарушение права самого права отнюдь не создает.

Первая группа этих особых приказов охватывает те три меры, в результате которых еще за три месяца до нападения на Советский Союз международно-правовой характер ведения войны был Германией кардинально изменен. Таковой мерой явилась директива о наделении рейхсфюрера СС и подчиненных ему полицейских и гестаповских органов и формирований «особыми правами» во фронтовой и тыловой полосе германских войск. Хотя вермахт и не нес за них ответственности, они затрагивали не только население вражеской страны, но и оказывали свое воздействие на сам вермахт. Далее, это приказ о подсудности в районе «Барбаросса», т.е. в предназначавшемся для оккупации пространстве России, и так называемый приказ о комиссарах.

Эти приказы были сформулированы и зафиксированы в письменном виде в марте, мае и июне 1941 г. Они означали ведение военных действий полицейскими командами — точнее говоря, командами специально предназначенных для того формирований партийной полиции, СС и СД (Службы безопасности) — с целью массовых убийств по расовым или идеологическим мотивам. Это также приказ по войскам, предписывавший ни в коем случае не подчинять правовым нормам обычные уголовные, с юридической точки зрения, преступления военнослужащих вермахта против гражданского населения в предназначенных для захвата восточных областях. Это, далее, приказ войскам проводить немедленную селекцию (сортировку) военнопленных с целью выявления и ликвидации политических комиссаров, принадлежавших к структуре Красной Армии. Как и вышеназванные, данный приказ ниспровергал многовековую традицию ведения войн. Для самих же немецких войск наихудшим и наиопаснейшим являлся «приказ о неподсудности военнослужащих вермахта за уголовные преступления в захваченных областях Востока».

Фельдмаршал Кейтель, который снова тщетно протестовал против нападения на Советский Союз, сам сказал, что речь тут шла о весьма «уязвимых вещах». Он возражал против письменной фиксации этих мер. Но они все же были изложены затем в такой форме. Большинство высших генералов было против приказов о неподсудности и об уничтожении комиссаров без суда и следствия. Но поскольку в обеих своих крупных речах, произнесенных перед высшими чинами вермахта еще до похода на Восток (в марте и июне 1941 г.), Гитлер предельно ясно изложил, как хочет он вести эту войну (а именно: как якобы превентивную, ибо такую войну легче попытаться изобразить приемлемой для немецкого народа). Никто из высшего генералитета открыто против этой революции в ведении войны не выступил. Правда, потом большинство скептиков и оппонентов втихомолку упрекали начальника ОКВ: а почему он ничего не возразил и ничего не предотвратил? Вот так они и подбрасывали ему свою «черную метку», вместо того чтобы честно признать свою собственную внутреннюю безоружность перед Гитлером; им нечего обвинять друг друга — они виновны в своей бездеятельности сами.

Судя даже лишь по фрагментам этих (не сохранившихся полностью) секретных гитлеровских речей, фюрер считал: нападение на Советский Союз — это в основном не что иное, как продолжение той самой борьбы против коммунизма, которую он с применением «грубого насилия» (т.е. не останавливаясь ни перед какой жестокостью) когда-то вел на улицах крупных германских городов и которую он выиграл для своей партии. Теперь война мировоззрений, по его плану, должна была развернуться на просторах между Вислой и Волгой. Гктлер ссылался на то, что Советский Союз никогда не участвовал в международных соглашениях по вопросам обращения с военнопленными и ранеными и их правовой защиты. Но он «забыл» о том, что

Советский Союз (по крайней мере, на бумаге) сформулировал подробно разработанные правила обращения с немецкими военнопленными. Другое дело, что все это в значительной мере так и осталось в теории!

По существу, Гитлер, сознательно или нет (но, во всяком случае, с устрашающей последовательностью!), «обновил» тот метод, с помощью которого велась русская Гражданская война 1918—1922 гг. Там, где власть в свои руки захватывали красные, под пулями ВЧК гибли дворяне, офицеры, священники, помещики и богатые граждане. А там, где власть возвращали себе белые, под пулями уже их карательных команд падали комиссары и командиры Красной Армии.

Таким образом, теория, господствовавшая во времена Гражданской войны в России, теперь, в 1941 г., была одной из цивилизованных европейских наций превращена, во всех ее самых разрушительных и убийственных проявлениях, в теорию ведения современной войны как мировой гражданской войны.

Насчет же «особых задач» органов рейхсфюрера СС Гитлер однажды грубо сказал Кейтелю: вам нечего забивать себе голову вещами, которые касаются только полиции! Приказы о массовых убийствах осуществляются эйнзацкомандами СД, приданными каждой из трех групп армий, действующих на Востоке («Север», «Центр» и «Юг». — Прим, пер.), особыми командами СД по «обращению» с комиссарами и так называемыми фанатичными коммунистами в сборных лагерях для советских военнопленных. Для аргументации Пгглера характерно, что только осенью 1941 г., ввиду нехватки рабочей силы, он отменил свой приказ, запрещавший ввозить советских военнопленных на территорию рейха для их использования на германских предприятиях. Он боялся их сотрудничества с подпольными коммунистическими группами внутри немецкого рабочего класса и дальнейшего распространения коммунистических идей в этих слоях.

Что касается приказа о подсудности в районе «Барбаросса», главнокомандующий сухопутными войсками генерал-фельдмаршал фон Браухич пытался перечеркнуть его своим контрприказом, который обязывал личный состав строжайшим образом блюсти традиционную строгую дисциплину. На практике приказ фюрера, как и можно было предполагать, оказал на войска минимальное воздействие: старая солдатская традиция, несмотря на смешение и смещение всех понятий, которое национал-социализм породил в некоторых головах, все-таки коренилась в армии еще слишком крепко.

Приказ о комиссарах осуществлялся войсками в различной мере (преимущественно в первые, решающие месяцы войны на Востоке), а потом был молчаливо отменен и в 1942 г. уже не действовал.

Свое моральное соучастие в появлении всех этих приказов (но никоим образом —не в авторстве!) фельдмаршал Кейтель, будучи честным человеком, не оправдывал. Эти приказы вызывали у него все более глубокое внутреннее несогласие.

Вторая группа инкриминировавшихся Кейтелю приказов включает ряд документов, начиная с приказа о борьбе с бандами 6 сентября 1941 г. (он получил кодовое наименование «Мрак и туман») и кончая приказами О КВ от осени 1943 г. в связи с событиями в Италии (заметим, кстати, что они каким-то странным образом на Нюрнбергском процессе не рассматривались!). С точки зрения методов их осуществления, они носят другой характер по сравнению с приказами первой группы. Они появились на свет не в результате заблаговременного планирования, чуждого внутренней дисциплине Гитлера, а как спонтанная реакция человека, стоящего во главе государства и вермахта, на многообразие явлений в ходе войны с партизанами и военных действий вражеских диверсионных формирований на оккупированных территориях.

До произведенного 22 июня 1941 г. нападения на Советский Союз германскому командованию приходилось иметь дело в оккупированных странах, особенно в Польше, с отдельными проявлениями, так сказать, национального Сопротивления. После разрыва Гитлером созданной в 1939 г. нацистскокоммунистической Антанты (что на французском языке означает «сердечное согласие». — Прим, пер.), наряду с поддерживаемым Западом (прежде всего Англией) Сопротивлением национальных демократических сил в Польше, Норвегии, Нидерландах, Франции, Бельгии, стало бурно расти движение Сопротивления, возглавляемое коммунистами под эгидой Советского Союза. В ряде стран, в меру появившихся возможностей, начала сильно разгораться стимулируемая Советским Союзом партизанская война. Повсюду стали возникать весьма часто не строго отличавшиеся друг от друга, но тяготевшие к «единым фронтам» как «красные», так и «белые» партизанские группы, которые в Польше и Сербии, а в заключительной фазе войны и во Франции, активно враждовали между собой.

В самом Советском Союзе партизанская война в тылу нашего первоначально неудержимо продвигавшегося на восток фронта была тщательно организована коммунистами. Она приобрела широкий размах, когда, в результате деятельности эйн-затцкоманд СД и немедленно установленной нацистскими комиссарами германской администрации, население воочию убедилось в том, что оно всего лишь променяло террор КПСС на террор НСДАП.

Недостаточно оккупированные и не до конца усмиренные Балканы (особенно Южная Сербия) уже летом 1941 г. пережили появление банд, главарем которых стал коммунистический функционер хорватского происхождения Иосиф Броз, известный в партийных кругах «пот de guerre»⁶²⁰, Тито. Ввиду слабости немецких и нерешительности некоторых итальянских охранных соединений и скованности главных сил германских войск на Востоке, Гитлер своим приказом о борьбе с бандами от сентября 1941 г. прибег здесь к уже привычному для него выходу из положения — к жестокости. Приказ просто нашпигован не останавливающимися ни перед чем требованиями и наводящими ужас формулировками. Он содержит требование за одного убитого немецкого солдата расстреливать 50 или даже 100 заложников, показывая, что для Гитлера террор был действительно выходом из положения. Разумеется, и этот приказ был отдан через О КВ!

Оставим в стороне вопрос, так никогда и не решенный международным правом: имеет ли вообще и когда и при каких именно обстоятельствах оккупационная держава право брать, а также и убивать заложников (что всегда делала ведущая войну страна)? Но квота заложников здесь превышает всякую норму.

Советский Союз снова и снова не без успеха пытался забрасывать агентов-парашютистов или даже целые группы диверсантов как на территорию рейха, так и на территории, захваченные немцами или их союзниками. К примеру, советский полковник Родионов (?) был сброшен на парашюте 11 августа 1941 г. над

Болгарией, чтобы возглавить и в этой сотрудничавшей с рейхом балканской стране «антифашистские» партизанские группы. Сам он был вскоре схвачен и казнен, но так называемый «Отечественный фронт» отнюдь не умер, а получил приток новых сил.

В самой Германии Советы еще в период официальных дипломатических отношений через торгового атташе своего посольства в Берлине установили связь с одной группой Сопротивления, которая после своего разгрома гестапо в 1942 г. фигурировала в документах государственной тайной полиции под наименованием «Красная капелла», поскольку в ней участвовали многие интеллигенты⁶²¹ и работники искусства.

Мозгом этого национал-болыпевистского движения (донесения о нем доходили и до сведения начальника О КВ) был обер-лейтенант люфтваффе Харро Шульце-Бойзен⁶²², служивший в одном из отделов штаба оперативного руководства ВВС. В этом он был подобен Штауффенбергу, но руководствовался совершенно иными соображениями. Как и Штауффенберг, он был революционером. Но если Штауффенберг хотел в видоизмененной форме перенести в новое будущее великие традиции Германии, то Шульце-Бойзен желал создать в ней советский рейх. Со Штауффенбергом его роднило то, что он тоже происходил из старинного высшего круга общества и даже приходился внучатым племянником гросс-адмиралу фон Тирпицу⁶²³, являлся сыном морского офицера высокого ранга и был женат на внучке князя Филиппа фон Ойленбурга — закадычного друга императора Вильгельма II. Шульце-Бойзен поддерживал связь с советскими агентами (некоторые из них были сброшены на парашютах в районе Берлина) и передал СССР множество важной военной информации. Мировая гражданская война притянула его социальный слой к себе иначе, чем это мыслилось Гитлеру, но притом совершенно непостижимым образом применительно к человеку, по своему душевному складу похожему на генерал-фельдмаршала Кейтеля.

К сожалению, коммунистическая подпольная деятельность в рейхе до сих пор исследована только коммунистической стороной. Тем не менее из записей Йодля мы знаем, что, например, в 1943 г. вблизи ставки фюрера в Восточной Пруссии была сброшена на парашютах группа (двое немцев и один русский)⁶²⁴.

Из коммунистической исторической литературы мы можем узнать, что примерно в то же время в Баварии и Южной Германии существовала широко разветвленная организация «Антинацистский народный фронт», успешно поддерживавшая контакт с организацией советских военнопленных, именовавшейся «Братским содружеством военнопленных».

Пожалуй, полезно указать и еще на один пример, который проливает свет как на опасность советской партизанской войны, так и на характер германских контрмер. Именно потому, что приказ ОКБ от 16.9.1941 г. «О коммунистическом повстанческом движении в коммунистических областях»⁶²⁵ далеко отстоит по времени от кульминационной точки этой активности, он доказывает, насколько бессмысленны были такие приказы, ибо они только содействовали подъему партизанского движения.

28 августа 1942 г. 8-я Могилевская партизанская бригада, предположительной численностью 350 человек, которой командовал Герой Советского Союза Сергей Шунин, разрушила важный для снабжения группы армий «Центр» железнодорожный пункт Славное на участке Минск—Москва. ОКХ, по приказу Гитлера, потребовало немедленного возмездия. В горящем Славном и окрестных деревнях было расстреляно 100 действительных или мнимых родственников партизан. Казалось бы, успех, но активность партизанских отрядов сломлена не была. Приказ о коммунистическом повстанческом движении относился к оккупированным восточным и юго-восточным областям. Обоснование его было типично гитлеровским: «Следует учитывать, что на указанных территориях человеческая жизнь ничего не стоит, и устрашающее воздействие может быть достигнуто только необычайной суровостью» (в немецком оригинале: «ungewdhnliche Haite». — Прим. пер.). Возмездием за жизнь одного немецкого солдата в этих случаях, как правило, должна считаться смертная казнь 50—100 коммунистов». Кейтель старался снизить квоту заложников, но Гитлер все-таки настоял на изначально желаемой им цифре.

Согласно порядку прохождения предписанных документов, который Кейтель сам установил для себя, фельдмаршал подписал приказ с такой формулировкой: «Фюрер распорядился...». Тем самым начальник ОКБ желал документально зафиксировать, что этому приказу предшествовали продолжительные споры.

В противоположность вышеназванным приказам, второй приказ 1941 года (тоже ставший знаменитым), а именно «Мрак и туман» от 7—12 декабря 1941 г., предназначался для западных областей, прежде всего для Франции, и в военно-административном отношении должен был осуществляться в сфере командующего войсками на данной оккупированной территории, который подчинялся не О КВ, а ОКХ, а именно — генерал-квартирмейстеру сухопутных войск.

После начала кампании против России активность коммунистических организаций сильно возросла и во Франции, но здесь она перекрывалась активностью движения «Свободная Франция» во главе с генералом де Голлем. К тому же подобная деятельность стимулировалась из Англии при помощи диверсионных и иных, так называемых «коммандос», которые сбрасывались с самолетов над Францией, Бельгией, Голландией и Норвегией и по большей части действовали в тесном сотрудничестве с эмигрантскими правительствами оккупированных стран и формировавшимися этими правительствами вооруженными частями.

Одной из самых крупных акций такого рода стало удавшееся покушение на заместителя имперского протектора Богемии и Моравии начальника Главного управления имперской безопасности (РСХА) Райнхарда Гейдриха в мае 1942 г. в Праге. Оно было совершено чехословацкими агентами-парашютистами, которых забросили в Чехию на английском самолете. Эта акция в конечном счете привела осенью 1942 г. к не менее фатальному приказу Гитлера о борьбе с «коммандос».

Для деятельности коммунистов во Франции было характерно одно из первых убийств, жертвой которого явился полевой комендант Нанта подполковник Хотц. В данном случае, во-первых, было совершено покушение на чрезвычайно любимого населением и толкового офицера оккупационных войск. Во-вторых, это означало ликвидацию любого неприемлемого для какой-либо подпольной организации человека, а в-третьих, при тупости руководимого Гитлером оккупационного режима немцы могли бы приступить к расстрелу заложников, что опять же ударило бы не по коммунистам, а по видным гражданам, так как, по старинному обычаю, в заложники брали именно их.

Нантское покушение не было и не осталось единичным случаем. Гитлер потребовал (по данному вопросу Кейтель вручил своему защитнику письменные показания⁶²⁶), чтобы (ввиду различных покушений не только на отдельных лиц, но и диверсионных актов против промышленных предприятий, железнодорожных сооружений, линий высоковольтной передачи и т.п.) методы борьбы с подобными акциями были изменены. Поскольку практиковавшиеся смертные приговоры лишь создавали мучеников, теперь они должны были выноситься на месте только по «требующим немедленного расследования» случаям. Отныне же во всех остальных случаях после предварительного рассмотрения дела военно-полевым судом виновных следовало отправлять непосредственно в Германию. Гитлер сам придумал кодовое наименование этого приказа: «Мрак и туман». Это понималось так, что под покровом ночи виновного надлежало скрытно перевезти через границу рейха, где ему и будет вынесен и приведен в исполнение смертный приговор. Причем все это должно быть покрыто пеленой непроницаемого тумана, т.е. совершаться в строжайшей тайне, оставляя родственников бесследно исчезнувшего в полной неизвестности насчет его судьбы.

Вокруг этого приказа разгорелась ожесточенная дискуссия. Кейтель, а также начальник юридического отдела О КВ генерал Леман высказывали весьма обоснованные опасения. В ходе обсуждения фюрер заявил фельдмаршалу, мол, никто не смеет оспаривать, что он, Гитлер — революционер крупного масштаба и уж кто, как не он, знает, как «делают» революции. Именно он лучше всех прочих знает и то, как подавлять восстания...

В конце концов Кейтель сопроводил приказ предваряющей фразой: «Такова давно обдуманная воля фюрера». Эта полемика (столь характерная в подобных случаях ведения бумажной войны) была призвана зафиксировать: несмотря на предшествовавшее длительное обсуждение, воля фюрера осталась неизменной.

Кейтель считал, что введенный Гитлером новый метод предварительного военно-полевого следствия (если сравнить его с прежним немедленным вынесением смертного приговора прямо на месте) служит гарантией соблюдения правового порядка, поскольку в приказе гестапо предписывалось после депортации арестованных в рейх передавать их дела в суд. Тем не менее сам Кейтель в эффективности этого приказа в целом сомневался.

Приказ «Мракк и туман» действительно вызвал споры как с французскими властями, так и германской комиссией по перемирию с Францией. Французы требовали, как минимум, извещения родственников о смертном приговоре. Приказ дал гестапо средство для отправки в концентрационные лагеря огромной массы узников, но это фельдмаршал, по его утверждениям, обнаружил только в Международном военном трибунале.

В своих воспоминаниях о разработке приказа «Мрак и туман» Кейтель писал: «Ясно, что увязка моего имени с этим приказом для меня — серьезное обвинение, хотя однозначный приказ о нем я получил от фюрера... Контроль за выполнением таких приказов в компетенцию начальника ОКБ не входил. Свобода действий, которая могла бы выразиться в требовании первоначальных донесений о ходе выполнения указанного приказа, потребовала бы тогда от него [начальника ОКВ] в качестве предпосылки гораздо большего знакомства с методами управления Государственной тайной полиции (гестапо — IV управление РСХА. — Прим, пер.), чем это было дозволено. Он полагал, что приказы ОКВ выполняются [этими органами] слово в слово».

Те методы, которыми Англия (не говоря уже о ее стратегической воздушной войне против тыловых областей Германии) вела против господствующей на континенте державы (заброска коммандос парашютистов, поддержка авиадесантными диверсионными отрядами вооруженных сил эмигрантских правительств или более крупными боевыми разведывательными рейдами на побережье Франции и Норвегии), вызывали у Гитлера новую взрывную реакцию.

К числу предпринятых им мер можно отнести изданную ОКВ (штабом оперативного руководства вермахта) 4 августа 1942 г. и подписанную Кейтелем памятку «Борьба с отдельными группами парашютистов», а также приказ о «коммандос», который подписал лично Гитлер.

Памятка определяла, что борьба с вражескими парашютистами всюду (будь то на территории рейха или в оккупированных областях), где имеются органы службы безопасности [СД], принципиально является делом этих органов. Схваченных во-ениослужащими вермахта вражеских парашютистов следует передавать СД. Гитлер нашел памятку слабоватой⁶²⁷.

После того как выяснилось, что при крупном англо-канадском десантном рейде в районе Дьеппа в августе 1942 г. (с целью: разведкой боем определить возможность высадки на южном побережье Франции) захваченных противником немецких военнопленных заковывали в кандалы и что существуют предположения об их убийстве (поскольку их транспортировка при отступлении коммандос обременительна), Гитлер пришел в еще больший ажиотаж. Несмотря на резкое сопротивление прежде всего генерал-полковника Йодля, был сформулирован приказ о «коммандос», предусматривавший смерть для всех их участников и вражеских диверсантов. Их следовало «приканчивать» в бою или при бегстве, независимо от того, вооружены они или нет. Захваченных в плен — передавать СД (если операцию против них вели органы безопасности) или вермахту. При сдаче вражеских солдат в плен частям вермахта — пощады не давать! Офицерам, действующим вопреки этому приказу, грозили тяжелейшие наказания.

Это было ударом по традиционным правилам ведения войны.

* * *

Кейтель показывает: он, а также Йодль старались затянуть письменное оформление этого приказа. Тогда Гитлер самолично составил его проект; формулировки сильно отличались друг от друга, ибо приказ по своему характеру требовал постоянной модификации. Так, Кейтель увидел себя вынужденным приказом от 30 июля 1944 г. категорически запретить применение приказа о «коммандос» к членам вражеских военных миссий при бандитских группах, действовавших в районах, подчиненных главнокомандующим фронтами «Юго-Восток» (Балканы) и «Юго-Запад» (Италия)⁶²⁸.

С другой стороны (особенно в начальной стадии), Кейтель пришел к выводам, которые заставили его устыдиться. Это чувство стыда он, например, испытал в ночь на 20 ноября 1942 г. в районе Эгерсунна (Норвегия), когда вылетевший из Англии грузовой планер вместе с буксировавшим его бомбардировщиком «Веллингтон» разбился при посадке: часть экипажа погибла, а остальная (более или менее тяжело пострадавшая) была взята в плен. Всех раненых, согласно приказу о «коммандос», расстреляли по распоряжению командира 280-й пехотной дивизии⁶²⁹.

Еще резче реагировал Гитлер на свержение фашистского режима в Италии и переход ее законного правительства во главе с королем Виктором-Эммануилом III и премьер-министром маршалом Бадольо в лагерь союзников [по антигитлеровской коалиции]. Он приказал обращаться с подлежавшими интернированию итальянскими властями и не оказавшими при этом вооруженного сопротивления немецкими офицерами, как с партизанами, и расстреливать их. Кейтелю пришлось буквально под пулями немецких карательных команд вести на греческом острове Кефалиния переговоры с представителями итальянского командования. С международным правом эти переговоры не имели ничего общего.

Картина повсюду была одинакова. На неприятные для него единичные факты несомненно противоправных действий противника (например, заковывание немецких военнопленных или приказ об их убийстве) Гитлер бурно реагировал приступами неистовой ярости. Когда он приходил в такой раж, выдвигать какие-либо контрсоображения делового, а тем более юридического характера было невозможно. Зачастую в ставке фюрера шло изнурительное обсуждение, почти всегда заканчивавшееся его разглагольствованиями. Война на Востоке выявила и бесчисленные случаи жестокости со стороны русских по отношению к раненым или военнопленным. Партизанская война уже по самой своей природе являлась безудержной. Но именно потому для Германии — той державы, которая громогласно провозглашала, что хочет спасти Запад и его порядок, было бы вполне уместно самым решительным образом добиваться соблюдения традиционной воинской дисциплины и сохранения унаследованной от прошлого воинской чести.

Там, где немецкие войска и отдельные командиры спонтанно отвечали насилием на насилие, долгом вышестоящих начальников должно было бы все-таки при помощи военных судов определять, не превышена ли в каждом отдельном случае мера возмездия. Гитлер же, обуянный недоверием к традиционному рыцарскому духу старого офицерского корпуса, шел путем прямо противоположным. Он превращал в норму возможную (а при определенных обстоятельствах даже извинительную) спонтанность действий фронтовых командиров и давал приказы на террор.

И вновь напрашивается вопрос: считал ли начальник его военной канцелярии (несмотря на неоднократные протесты и довольно упрямую, но тщетную борьбу с Гитлером) приемлемым для себя участвовать во всем этом? Наверняка — нет! Однако Гитлер никогда бы не согласился на уход этого, во многих отношениях не заменимого для него начальника своей канцелярии. Кейтель не раз требовал своей отставки с этого поста и всегда — безрезультатно.

Итак, дабы выйти из этой дилеммы, фельдмаршалу оставалось одно: вынуть пистолет и пустить себе пулю в лоб. Некоторые пошли и на это (например, генеральный начальник самолетостроения генерал-полковник Удет, начальник генерального штаба люфтваффе генерал-полковник Ешоннек). Но никто, претендующий называться христианином, не посмеет упрекнуть ближнего своего в том, что он собственноручно не оборвал свою жизнь, дабы избавиться от почти невыносимого бремени! Упрекать Кейтеля с моральной точки зрения можно было бы только в том случае, если бы он (как это сделали многие высшие функционеры СС, СД и гестапо) попытался спастись от ответственности бегством. Он этого не сделал! Правда, с точки зрения старо-прусского офицера или юнкера, такого пассивного поведения все равно было бы недостаточно.

Так называемые «приказы о суровых действиях» множились и множились, по мере того как война становилась все горше.

Остаются лишь некоторые обвинения, которые были предъявлены начальнику ОКБ; они дают возможность ясно представить себе его тяжелую и даже трагическую ситуацию.

Несмотря на все усилия обвинения, на Нюрнбергском процессе выявилась невозможность доказать, что фельдмаршал планировал или тем более приказал совершить убийство двух ведущих военачальников Франции — генералов Вейгана и Жиро. Но именно история с генералом Жиро (который, будучи военнопленным, в 1942 г. совершил побег из крепости Кё-нигштайн на Эльбе около Дрездена) привлекла внимание и без того подозрительного Гитлера к вопросу о делах военнопленных. Здесь и впрямь имели место некоторые непорядки, в частности, проявление традиционной корректности по отношению к военнопленным⁶³⁰.

Например, в бумагах защитника Кейтеля имеется такой документ: жалоба мюнхенского гестапо на коменданта лагеря для военнопленных генерал-майора Заура (IV военный округ, Бавария). Гестапо обвиняло этого генерала в том, что он мешал деятельности «команд особого назначения» в пересыльных лагерях для военнопленных, а также созданию специального штаба, в обязанности которого входило выявление коммунистов, евреев и интеллигентов для применения к ним «особого обращения» (т.е. умерщвления).

Вопросы, связанные с делами о военнопленных, являлись для ОКВ функцией одной из руководящих и надзирающих инстанций. К тому же военно-морской флот и люфтваффе имели собственные лагеря для военнопленных. Но после побега генерала Жиро недоверие Пгглера еще сильнее подогревалось и использовалось рейхсфюрером СС, который рекомендовал фюреру передать контроль за всеми делами о военнопленных полиции, что, с точки зрения международного права, было недопустимо. Но Гитлер пошел на это, и тут начальник ОКВ, как он сам выразился, вновь оказался «громоотводом». В конце концов фюрер нашел приемлемый для ОКВ выход: ввести для рассмотрения дисциплинарных вопросов пост генерал-инспектора по делам о военнопленных, хотя нормально вышестоящей инстанцией для сухопутных войск в данном отношении являлось управление общих дел ОКВ во главе с генералом Рейнике, имевшее для того специального инспектора.

В ночь с 24 на 25 мая из стационарного лагеря «пггалаг III» в населенном пункте Саган (Силезия), в котором содержалось 12 тыс. военнопленных, попытались бежать 80 офицеров английской авиации (в том числе добровольно служившие в Королевском военно-воздушном флоте бельгийцы, французы, греки, норвежцы, поляки и чехи). Для побега они прорыли под колючей проволокой туннель. Четырех схватили еще в нем. Но 76 беглецов вырвались на обманчивую свободу. Трех из них поймать не удалось, и судьба их нам неизвестна. 15 человек настигла погоня, их вернули в лагерь, что, благодаря Кейтелю, спасло им жизнь. Восемь человек сразу или вскоре же попали в лапы гестапо. Но все-таки они избежали участи остальных 50 офицеров, которые были схвачены в различных частях рейха и расстреляны, — именно это и было поставлено в вину Кейтелю в Нюрнберге.

Массовые побеги такого рода являлись, однако, для ОКВ casus celebre⁶³¹.

Луч гестаповского прожектора сразу выхватил начальника «иггалага» полковника Фридриха Вильгельма фон Линдайнер-Вильдау, который был снят за халатность, а центральный суд ВВС приговорил его к заключению в крепость. На обсуждении обстановки в Берхтесгадене 24 марта 1944 г. рейхсфюрер СС (разумеется, «из лучших побуждений»!) по долгу службы доложил об этом побеге из лагеря в Силезии 80 английских офицеров-летчиков и драматически обрисовал последствия: надо немедленно поднять по тревоге «ландвахт» (вспомогательные формирования полицейского типа. — Прим, пер.), а это будет стоить миллионы рабочих часов и т.п. <...> Гитлер отреагировал немедленно: беглецов передать полиции (он имел в виду их расстрел)! А судьбу уже схваченных пусть Бшмлер решит сам.

Кейтель ответил резкой репликой: это было бы нарушением Женевской конвенции; ведь так или иначе, в конечном счете все военнопленные — это солдаты, и пытаться бежать из вражеского плена, по старому кодексу чести — это их неписаный долг. Но Гитлера, что называется, понесло, он упорствовал на своем: «Гиммлер, беглых летчиков не отдавайте никому!» Однако на сей раз фельдмаршал оказался тверд. Но добился лишь того, что уже схваченные офицеры, которых препроводили обратно в лагерь, высшему полицейскому начальнику рейха отданы не были. 50 офицерам, которые были убиты в период между 4 и 18 мая 1944 г., он помочь уже ничем не мог.

После этого инцидента Кейтель вызвал к себе инспектора по делам о военнопленных генерал-майора фон Гравеница и его уже намеченного преемника полковника Адольфа Вестхофа (начальника отдела общих дел при инспекторе). Как показал Кейтель на процессе, он откровенно (ибо боялся новой цепи упреков и неоправданных приказов Гитлера) сказал им следующее: ничего подобного впредь не должно иметь места; надо всеми средствами предотвращать попытки бегства; большинство беглецов, вероятно, уже расстреляно. Оба офицера были обескуражены: они прекрасно знали, что расстрел военнопленных за попытку побега означает такое нарушение международного права, которое может повлечь за собой необозримые последствия для немецких солдат во вражеском плену.

Ставший после фон Ц>авеница инспектором Вестхоф дал впоследствии в качестве военнопленного американскому офицеру полковнику Куртису П. Уильямсу показания насчет этого инцидента. Однако полковник изложил его в протоколе довольно примитивно, и получилось, будто Кейтель требовал расстрелять бежавших офицеров. Однако тщательное расследование данного эпизода и сказанное Вестхофом на процессе показали: убийство 50 английских офицеров-летчиков никак не может быть инкриминировано Кейтелю. Указанный инцидент не поддается персонализации применительно к Кейтелю. Недоказанными остались и утверждения, будто он хотел убийства Вейгана и Жиро, будто он виновен в клеймении советскорусских военнопленных в лагерях или что он приказал готовить бактериологическую войну против Советского Союза.

К этой области следует отнести и обвинение, будто начальник О КВ одобрил «суд Линча» над вражескими «летчиками-террористами» и подготовил соответствующие приказы. Комплекс «летчики-террористы»⁶³² вместе с приказом о «линчевании» служит одновременно и примером особой ситуации, сложившейся для Кейтеля в ставке фюрера, и просто-таки классическим примером того, как осторожно следует судить о многих явлениях, которые нашли свое отражение в документах

Третьего рейха, а не составлены лишь с единственной целью — вести «бумажную войну» по многим вопросам (до тех пор пока, возможно, не возникнет шанс похоронить этот документ, поскольку Гитлер либо забыл об этом деле, либо занялся новыми проблемами) ⁶³³.

Впервые вопрос, следует и возможно ли противопоставить действиям «летчиков-террористов» собственный террор, возник у Гитлера в начале лета 1944 г. в связи с почти полным господством в воздухе над территорией рейха англо-американских бомбардировщиков дальнего действия и сопровождавших их истребителей.

Гитлер вновь пожелал спонтанные действия (кстати, весьма единичные) гражданского населения разбомбленных городов в отношении сбитых и раненых летчиков (которые как военнопленные были бы взяты под защиту немецких солдат) «переплавить» в приказы, призванные наводить ужас. Аналогичные соображения, возникавшие в Англии в штабе маршала авиации Харриса, командовавшего бомбардировочными соединениями, совершенно ничего не меняют в смысле аморальности этих действий.

Реакция Гитлера поставила Кейтеля, а также Йодля в крайне затруднительное положение: ведь английские летчики были солдатами и выполняли свой воинский долг даже и тогда, когда раскрывали свои бомболюки над германскими городами или атаками с бреющего полета парализовывали нервный ствол военной промышленности Германии, а также пытались перерезать транспортные артерии страны. И, наоборот, какие обвинения можно было предъявить тем зенитчикам, которым было приказано охранять от воздушных налетов противника стартовые площадки «Фау-1»? ⁶³⁴ Да и к чему вообще вела вся эта война?

Фельдмаршал и генерал-полковник советовали поэтому сначала выяснить, какие международно-правовые пути существуют для регулирования таких методов войны и вообще, как, собственно, следует понимать сам термин «летчик-террорист».

Гитлер негодовал. Кейтель предложил временно ограничиться официальным предостережением «вражеским государствам» с угрозой репрессий.

Пгглер впал от него в еще большее неистовство. Возможно, ему пришла на память давняя идея Кейтеля: прежде чем напасть на Советский Союз, надо хотя бы послать Сталину ультиматум! Что и говорить, эти генералы вечно так «далеки от практики»! Он желает устрашения террором!

На обсуждение в ставке фюрера были поставлены следующие варианты:

1. Судебное осуждение «летчиков-террористов».

2. Передача взятых в плен «летчиков-террористов» полиции.

3. Разрешение гражданскому населению прибегать к их линчеванию (что отвечало бы желанию партийных органов в германском тылу, а также и желанию самого Гитлера!)

Позже фельдмаршалу инкриминировали некоторые его пометы на полях документов, к примеру, такие: «С военными судами ничего из этого не выйдет!» По его убеждению, «террористическим налетом» можно было считать лишь более или менее прицельную бомбардировку с бреющего полета. Тут имелось только две возможности: или налет удавался — и летчик благополучно улетал, или он оказывался сбитым и мертвым. Далее Кейтель написал. «Если разрешить юстицию Линча, требовать выполнения правил [ведения войны] будет трудно».

Вот где была собака зарыта! Начальник ОКВ, начальник штаба оперативного руководства вермахта и главнокомандующий люфтваффе рейхсмаршал Геринг были едины в одном: никакого «да» здесь не должно и не могло быть, оставалось только затягивать решение вопроса. И в данном случае исключение лишь подтверждало правило! Кейтель воспользовался этим методом, хотя сам себе велел блюсти крайнюю корректность.

По вопросу о «суде Линча» над «летчиками-террористами» шли бесконечные обсуждения, в которые включились имперский министр иностранных дел фон Риббентроп и начальник Главного управления имперской безопасности (РСХА) Каль-тенбруннер. Сохранилась переписка за июнь 1944 г. между Кейтелем и начальником генерального штаба люфтваффе генерал-полковником Кортеном. В ней оба они стремились определить рамки понятия «летчик-террорист» и сузить их.

В телеграмме от 15 июня главнокомандующему люфтваффе Кейтель подробно рассматривает это понятие. Подлежащими «особому обращению» (т.е. уничтожению путем передачи в руки СД) следует считать всех участников налетов на гражданское население, на отдельных лиц и их скопления, обстрела парашютистами немецких военнослужащих ВВС и обстрела из бортового оружия пассажирских поездов, госпиталей, больниц, санитарных составов, — говорится в этой телеграмме⁶³⁵. Кейтель просил согласия «господина рейхсмаршала» [Геринга] и выражал надежду, что тот даст новые уточнения по обсуждаемому вопросу.

Защитник Кейтеля д-р Нельте напрямую спросил его: «Был ли объявлен этот приказ?» Ответ Кейтеля: «Приказа по этому поводу никогда дано не было. Гитлер тоже к нему больше не возвращался. Вскоре он выехал на Восточный фронт, и после

20.7. [19]44 г. (т.е. дня неудавшегося антигитлеровского заговора. — Прим. пер.) это дело больше не обсуждалось».

Итак, приказ дан не был! Но Кейтель заблуждался только в одном. Об этом говорят показания в Нюрнберге свидетеля — офицера генштаба люфтваффе при начальнике штаба оперативного руководства вермахта майора Томаса Бюкса. В марте 1945 г., когда уже нависла тень поражения, в бункерном лагере в Берлине этот вопрос возник еще раз. Гитлер, подстрекаемый начальником Партийной канцелярии Борманом, приказал начальнику РСХА Кальтенбруннеру все «скопившиеся экипажи [вражеских] бомбардировщиков» и все «накапливающиеся» в дальнейшем немедленно передать непосредственно СД, которая должна их «ликвидировать». Майор сказал тогда, после совещания, фельдмаршалу: «Приказ безумен!» Кейтель бросил реплику: «Пожалуй, так можно сказать!» Бюкс подчеркнул: люфтваффе не замарает своей чести и приказ этот не выполнит!.. На это Кейтель заметил: такие приказы он [Пгглер] сам подписывать не желает, пусть потом все, как всегда, висит на ОКВ, «но я, черт меня побери, такого приказа не отдам!»

Позже майору Бюксу позвонил рейхсмаршал и спросил: «Скажите, он [Гитлер] что, совсем спятил?» Разговор закончился словами Геринга: «Все это — безумие и осуществлено быть не может!» Кроме Кейтеля против «Линч-приказа» возражал и начальник генерального штаба люфтваффе генерал авиации Коллер. Приказа так и не последовало!

Борьба вокруг таких «особых приказов», схватка между благоразумием и безумием, стремление дать этому благоразумию проявляться во всем, необходимость начинать «бумажную войну» (чтобы, во-первых, доказать свое дисциплинированное выполнение долга, а во-вторых, попытаться либо помешать отдаче полностью противоречащих чувству чести и противоправных приказов, либо смягчить их) — всё это отнюдь не определяло целиком деятельности ставки. Но от случая к случаю вокруг действующих от имени Гитлера офицеров все больше и больше создавалась какая-то странная атмосфера внутри этого, подобного острову, кольца заграждения N° 1, отделявшего «Волчье логово» от остального мира. К этому добавлялось и осознание того факта, что нормальная победа, в традиционном, старопрусском смысле слова, уже невозможна. Невозможно стало и прийти к нормальному миру путем переговоров и частичных отказов [от прежних захватов], причем не только из-за личности (или антиличности) Гитлера, но и из-за упорного, неумолимого требования вражеской стороной безоговорочной капитуляции Германии. Для высших офицеров, которые, как и Кейтель, пережили поражение 1918 г. и Версальский мир, отсюда возникала непреодолимая дилемма.

Оба высших офицера в кольце заграждения № 1 — генерал-фельдмаршал Кейтель и генерал-полковник Йодль — были в этом кольце пленниками. Принимая во внимание невероятно бюрократизированное и механистическое руководство войной 80-миллионного народа и многомиллионной массовой армии, а также длившиеся часами ежедневные обсуждения обстановки (которые до мелочей копировали партийные сборища с речами фюрера), они чувствовали себя по горло заваленными канцелярской, кабинетной работой. Они были в прямом смысле слова так же постоянно перегружены делами, как менеджеры гигантского завода нашего современного индустриального мира. Кроме того, они повседневно подвергались воздействию редкостной способности Гитлера оживлять иллюзии и провозглашать «веру» в конечную победу. Ко всему прочему, ими владело удручающее чувство, что перед лицом непрерывно вздымающейся все выше и выше волны военных поражений, при всем бедственном положении выход из него, пожалуй, знал все-таки только один этот человек, преодолевший, по собственным же предсказаниям, множество критических ситуаций! Обоим номинально руководившим О КВ генералам было дано играть независимо-циничную роль скептиков и находить удовлетворение и обманчивое утешение в горько-саркастическом умни-чании за закрытыми дверями.

Третьим генералом в этом туго затянутом кольце заграждения был генерал артиллерии Вальтер Варлимонт, заместитель начальника штаба оперативного руководства вермахта. Обладая слишком холодным умом, чтобы поддаваться иллюзиям, он принадлежал к типу высокоинтеллектуальных генштабистов. Но тем острее, несомненно, ощущал он расхождение между рациональной оценкой ситуации и фактическим положением, понимал собственное бессилие. Варлимонт был единственным, кому чаще других удавалось д ля служебных поездок вырываться из кольца заграждения и впрямую почувствовать реальность на самом себе. С его точки зрения, это требовало осторожности, взвешенности и щепетильности в общении с Гитлером, а также и с «верующими» в конечную победу, к коим он причислял и самого фельдмаршала.

Потом, уже в Нюрнберге, Кейтель озадаченно и негодующе констатировал, насколько этот, как он полагал, давно и хорошо знакомый ему офицер был рад-радешенек, что из-за полученного при покушении на Гитлера 20 июля 1944 г. ранения ему удалось вырваться из зоны заграждения и навсегда избавиться от неблагодарной и безнадежной должности. Кейтель просто не хотел верить: ведь Варлимонт никогда не говорил ему все начистоту, ибо считал такое поведение слишком рискованным⁶³⁶.

В этом близком кругу имелись, разумеется, и такие офицеры, которые, находясь на менее утомительных должностях, были рады отсидеться здесь от тягот и опасностей войны. Однако это нимало не мешало им выдавать себя за иронизирующих циников. Правда, одного только мельком брошенного взгляда на карту с обстановкой было достаточно (по крайней мере, осенью 1942 г.), чтобы, за неимением другого выхода, дать пищу такому цинизму. Каждому, кто не закрывал сознательно глаза на действительность, становилось сначала слегка, а потом все отчетливее видно: все, что изо дня в день творилось в этом органе руководства войной и военной администрации, — сизифов труд и едва ли могло привести к желанной победе. На тех же, кто оказывался здесь новичком, кто попадал в эту окруженную лесами ставку фюрера в Восточной Пруссии или в невероятно далекий от реальной жизни сказочный горный мир Берхтесгадена, все это (если кто-нибудь из них вообще задумывался над этим) производило впечатление удручающее. Ведь здесь, в цитадели высшего военного руководства, явно одерживали верх цинизм и фатальная склонность многих офицеров ничего и никого не воспринимать всерьез. Это могло выразиться даже в форме презрительного вопроса: «Ну что ОН опять отчебучил? Совсем уже рехнулся?» А это, в свою очередь, значило, что в том тепличном и оторванном от реальной жизни мире старались либо помалкивать насчет истинного положения на фронтах, либо симулировать предписанную уверенность в победе.

Однако именно начальника ОКВ это не затрагивало. Такие мысли вряд ли смели возникать в его сознании. Уже его письма времен Первой мировой войны показывают ставшую для него осмысленной безысходность, его флегматичную склонность в любом случае, как приказано, выстоять до конца. Он постоянно был готов воспринимать угрожающие ситуации как смертельно-серьезные. Но никогда от них не уклонялся! Вероятно, этот человек, любимым делом и призванием которого первоначально была совсем другая, мирная профессия рачительного землевладельца, именно потому столь тяжело воспринимал свой воинский долг (или то, что под ним разумел). Для своих непосредственных подчиненных (водитель автомашины, пилот, адъютант) он был заботливым и в меру добрым начальником, хотя свое добродушие предпочитал скрывать за внешней суровостью.

Получив еще в отчем доме хорошее воспитание и приобретя присущие своему кругу манеры и общепринятые навыки общения с людьми (чего он не обнаружил у Гитлера), Кейтель любил говорить с военными, а особо с подчиненными, приказным тоном. Но тем не менее адъютанты могли без обиняков сказать ему, что считали в том или ином конкретном случае его действия неправильными. Они могли спрашивать, почему он делает это и не делает другого. Они даже решались задавать ему вопрос: почему он, собственно, не уходит, хотя происходящее вокруг для него порой оскорбительно? То же самое он терпеливо выслушивал и от тех начальников управлений, которым доверял.

Однако все это ни на йоту не изменило основной позиции фельдмаршала. И поскольку Кейтель считал собственным долгом «покрывать» приказы фюрера для внешнего мира своим именем (даже если им предшествовали горькие, неприятные, а то и оскорбительные для него дискуссии), он все-таки поступал предписанным образом — вопреки протестующим, озабоченным и опасающимся дурных последствий фронтовым командующим. Но при этом начальник О КВ собственноручными пометами на документах категорично подчеркивал: речь идет о «приказе фюрера», а сам он — всего лишь «громкоговоритель», ретранслирующий войскам намерения Гитлера.

Всё это в совокупности привело к тому, что он стал крайне непопулярен среди генералитета. После войны никто из них не выступил в защиту Кейтеля; наоборот, его прежние приятели стали проклинать и поливать его бранью, даже обзывая унизительной кличкой «лакейтель» и «послушно кивающим ослом».

Но никто из этих порицавших Кейтеля представителей высшего генералитета и офицерства не понимал дело лучше него, и ни у кого из них не появилось тщеславного желания самому занять его место. Гитлер же отдавал должное Кейтелю за выполнение тем своего воинского долга, считая это безусловным доказательством «веры» фельдмаршала в конечную победу. Но определенного недоверия к своему фельдмаршалу «верховный полководец» рейха так никогда и не преодолел.

20 июля 1944 г., чуть позже 12.30, во время полуденного обсуждения обстановки в гостевом бараке (так называемом «чайном домике»⁶³⁷ «Волчьего логова», взорвалась бомба с часовым механизмом. Она до основания разрушила тот последний бастион, который еще отстаивал начальник О КВ. Генерал-полковник Йодль, который получил легкое ранение, описал, как фельдмаршал Кейтель (тоже легко раненный) заботливо и бережно помог слегка пострадавшему фюреру выбраться из-под обломков разрушенного взрывом барака. Ни дать ни взять — просто мистическая сцена на фоне тех мрачных размышлений, которые давили на Кейтеля, учитывая его отношения начальника военной канцелярии с «верховным полководцем» рейха. По показаниям одного свидетеля (стенографа рейхстага, откомандированного в ставку), Гитлер однажды заявил: только с этого момента он убедился в том, что Кейтель все-таки «надежен»...

Но именно не кто другой, как сам Кейтель, ввел к Гитлеру того человека, который подложил бомбу, — начальника штаба армии резерва полковника генерального штаба графа Клауса Шенка фон Штауффенберга — для доклада фюреру по вопросу о пополнениях фронтовых войск.

После первого доклада Гитлер пожелал узнать: кто таков этот одноглазый полковник? (Штауффенберг потерял глаз, будучи начальником штаба одной из дивизий в Тунисе). Он показался фюреру «каким-то зловещим».

Идейный мир этого пылкого, вдохновленного высокими идеалами и движимого отчаянной, мрачной решительностью аристократа-революционера был Кейтелю совершенно чужд и недоступен. Рассуждая о Штауффенберге уже после краха рейха, он отметил в нем только то, что назвал «фанатизмом». О возможности офицерского бунта — бунта, движущей силой которого стали в большинстве своем представители дворянства, Кейтель и помыслить не мог.

Через свою прабабку с отцовской стороны Марию Гриффен-хаген (дочь арендатора монастырских владений в Райхенберге

около Гослара) Кейтель был связан узами дальнего родства с генерал-полковником Гудерианом, жена которого, в свою очередь, приходилась родственницей вышеназванным Гриффенха-генам. По словам членов семьи Кейтеля, во время войны он не раз обсуждал с Гудерианом вопрос, возможно ли для военного добиваться изменения политической системы. Оба пришли к выводу: для военного (особенно во время войны) это было бы слишком трудно. Политику следует оставить политикам! Тем самым они (исходя из совершенно других соображений и отнюдь не желая того) подтвердили гитлеровский тезис, который фюрер не раз достаточно грубо высказывал, как человек, все и всегда знающий лучше всех прочих: военные ничего не смыслят в политике, а политики — в военном деле!

Весной 1943 г. Кейтель был проинформирован о деле Осте-ра — оно затрагивало его собственное ведомство. Генерал-майор Остер, начальник центрального отдела управления разведки и контрразведки (абвера) ОКВ, подозревался в том, что под предлогом медицинской непригодности освободил ряд лиц от военной службы; косвенно его обвиняли и в нарушении валютных правил. Но на самом деле он, по крайней мере, уже целых пять лет, был виновен в гораздо большем: генерал фактически являлся начальником генштаба тайного заговора против Гитлера, который так и не осуществился. Остер, солдат телом и душой, был таким же революционером, как Штауффенберг, но совсем иного типа, чем Шульце-Бойзен. Но, как и для этого обер-лейтенанта авиации, Остеру годилось любое средство, лишь бы свергнуть Гитлера! Генерал считал его развратителем нации и разрушителем рейха. Политические цели Остера и Шульце-Бойзена были диаметрально противоположны! Но как Шульце-Бойзен не остановился перед тем, чтобы снабжать большевиков секретными военными данными, так и Остера не испугало сообщить своим друзьям в Англии дату начала германского наступления на Западе в 1940 г.

Фельдмаршал Кейтель во всяких таких делах разбирался лишь настолько, насколько это было положено ему в связи с данной досадной историей, которая, как он полагал, возникла в результате сложных махинаций абвера. Когда член военного трибунала в ходе рассмотрения этого дела сообщил ему о своей надежде доказать, что начальник управления зарубежной разведки (абвер «Заграница») О КВ адмирал Канарис⁶³⁸ совершает государственную измену, он ответил грубостью. Впрочем, фельдмаршал умел бывать и очень грубым. Кейтель возмутился: а какие доказательства, что начальник управления О КВ — действительно государственный преступник? Германские адмиралы так не поступают! Он грозил виновнику этого обвинения военным судом. Обвинение было спешно отозвано, а Остер отделался отставкой и положенной ему гражданской пенсией⁶³⁹.

Фельдмаршал отказался поверить в какую-либо виновность Канариса даже тогда, когда того после 20 июля 1944 г. арестовали и в конце концов бросили в концлагерь [Флёссенбург]. Он поддерживал семью адмирала и деньгами. Точно так же он отказывался верить в какую-нибудь виновность генерала Томаса, начальника своего управления экономики, который после 20 июля был арестован как старый фрондер. Кейтелем руководило вовсе не ведомственное честолюбие. Он был в буквальном смысле слова слишком прямым человеком, чтобы поверить, что кто-то, кому он годами доверял, мог вести двойную игру. В конечном счете у него отсутствовало всякое понимание того, что, в сущности, это сам Гитлер вызвал возникновение такого фронта против себя среди собственной нации.

Во второй половине дня 20 июля 1944 г. Кейтелю позвонил из Берлина генерал-полковник Фромм, начальник Штауффен-берга. Он хотел знать: Гитлер — мертв?

Кейтель ответил отрицательно: покушение действительно имело место, но Гитлер только легко ранен. Кейтель спросил: где Штауффенберг? Подозрение уже родилось...

Наряду с Кейтелем генерал-полковник Фромм, с которым он издавна враждовал, был крупнейшей величиной в области организации вермахта. Человек очень самоуверенный, он стремился превратить подчиненную ему сферу в собственную вотчину, что вызывало различные трения между ним и начальником ОКВ. Последнему мерещилось, что, став Верховным главнокомандующим вооруженными силами, Гитлер сможет подчинить себе и армию резерва и таким образом взять в свои руки решение всех вопросов, связанных с пополнением войск.

Один из участников заговора 20 июля 1944 г. германский вицеконсул (в Швейцарии] Ганс Берндт Гизевиус в своих воспоминаниях «До горького конца» верно оценил поведение Фромма. Зная о назревании военного путча, он бросил реплику: «Не позабудьте хотя бы при этом Вильгельма Кейтеля!», тем самым верно ухватив суть дела. Иначе говоря, если Гитлер мертв, генерал-полковник не желал остаться не при деле. Но оказалось, Вгглер уцелел, и Фромм туг же переметнулся на его сторону. Однако это ему не помогло: уже во второй половине дня 20 июля 1944 г. он был смещен. Преемником его на посту командующего армией резерва стал рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер.

Итак, начальник ОКБ проиграл свою последнюю битву за сухопутные войска и вермахт! А ведь он всерьез верил, что сумеет противостоять Гиммлеру и не дать этому предводителю эсэсовцев завладеть своим наследством. Но именно это и произошло: Гиммлер прибрал к рукам не только армию резерва, но и оспариваемые дела о военнопленных, к чему давно уже стремился.

Рейхсфюрер СС сразу же приступил к формированию «народных гренадерских дивизий» и «корпуса народной артиллерии» —зачатков так называемого «национал-социалистического войска».

Однако Кейтель в записках для своего защитника на Нюрнбергском процессе неоднократно и даже с не свойственным ему темпераментом подчеркивал: ему никогда даже в голову не приходило действовать так, как действовали заговорщики. «Верность — становой хребет чести!» — афоризм этот вдвойне относится к нему самому в пору постигшей его катастрофы. Тот, кто мыслил так, когда всё, что было ему дорого, шло ко дну, по сути, сам определил себе смерть.

Поэтому Кейтель (в то время как отделавшийся легкими телесными потрясениями фюрер принимал в «Волчьем логове» Муссолини) так ревностно взял на себя задачу своими действиями уже к вечеру 20 июля перечеркнуть все приказы, отданные руководителями путча командующим военными округами. Если можно сказать, что заговорщики осуществляли свой государственный переворот по телефону и телеграфу, то не менее верно констатировать, что и сам этот переворот был удушен по телефону. Как показал командующий II военным округом генерал пехоты Киниц, фельдмаршал говорил с ним по телефону весьма возбужденно, прибегая к типично прусским жаргонным выражениям (например, сказал, что «держит его за портупею»). В течение нескольких часов жаркого летнего вечера Кейтель, впервые со своих бременских времен, действительно мог и смел приказывать сам! В эти вечерние часы решалась судьба Германии.

У Кейтеля было полно забот и дел, не допускавших ни малейшей отсрочки. В Вене командующий округом генерал танковых войск барон Ганс Карл фон Эзебек примкнул к заговорщикам; в Нюрнберге (XIII военный округ) генерал Викторин приступил к выполнению приказов с Бендлерпгграссе⁶⁴⁰. В Касселе два энергичных полковника IX военного округа сделали то же самое. В Париже главнокомандующий оккупационными войсками во Франции генерал пехоты фон Штюльпнагель, старинный знакомый Кейтеля, поддержал государственный переворот. В Праге командующий военным округом Богемия и Моравия генерал пехоты Фердинанд Шааль все никак не мог решиться, на чью сторону ему встать.

Резкий отказ, благодаря Кейтелю, большинства командующих от каких-либо действий в пользу заговорщиков объясняет и все остальное. Это, прежде всего, согласие с тем, что высший начальник полиции рейха стал командующим армией резерва и, таким образом, получил право арестовывать офицеров вермахта, а также — и участие начальника О КВ в специально созданном Гитлером «суде чести», призванном решать вопрос о предании «нарушивших присягу» офицеров так называемому Народному трибуналу, т.е. партийному суду.

Трагедия достигла своего апогея.

* * *

После 20 июля 1944 г., под впечатлением своего чудом свершившегося спасения при покушении на Гитлера, фельдмаршал,

под датой 2 августа⁶⁴¹, впервые составляет личное завещание. В нем он назначает главным наследником имения Хёльмше-роде своего старшего сына. Кейтель упоминает и предоставленную ему (по случаю 60-летия) Гитлером дотацию в 250 тыс. марок, которую он с тех пор не трогал, а депонировал в одном берлинском банке, снимая только проценты.

* * *

О конце рейха и своей военной карьеры фельдмаршал сам рассказал в воспоминаниях. Остается лишь упомянуть, что, прежде чем этот конец наступил, были еще и приказы «держаться до последнего», которые он отдавал перед самым поражением. Тот, кто был, подобно ему, полон решимости не складывать оружия, обязан был требовать и крайне суровой кары за неповиновение, а также готовности сражаться до последнего удара часов, как бы горько и непостижимо это ни было для разбитой в войне нации.

В этих воспоминаниях бросается в глаза, сколь сильны еще были на фоне всего происходившего конкретные надежды. Никакого политического решения уже не вырисовывалось, поэтому фельдмаршал считает собственным долгом приложить все усилия, чтобы до самого страшного финала сохранить Гитлера рейху в качестве руководителя всей борьбы, хотя сам фюрер уже ищет единственный выход в битве за Берлин и едва ли способен теперь вести большую политику.

Но у фельдмаршала такое чувство, что только один-единст-венный человек способен теперь закончить войну и человек этот — Гитлер! Если распадется руководство, рейх обречен на анархию и погибнет. Кейтелю даже в самом страшном сне не могло привидеться, что Гйтлер избегнет ответственности, покончив самоубийством. Уход Гитлера из жизни глубоко потряс Кейтеля, ибо он, самоотверженно борясь до конца, воспринял это как трусость. Именно из-за боязни распада существующего порядка он в самый тяжкий час (даже во время бегства ОКБ на север Германии, в Мекленбург) был озабочен мыслью, как поддержать контакт с бункером фюрера в берлинской Имперской канцелярии. Невозможность прилететь обратно в Берлин явилась для него сокрушительным ударом.

С другой стороны, в фельдмаршале вновь проснулся солдат, возродился легионер, и это — отнюдь не редкость, если подумать о естественной потребности профессионального офицера в решающий момент лично командовать на поле боя. И вместе с тем — это необычно, если взглянуть на циферблат, где минутная стрелка уже неумолимо вплотную придвинулась к полночи, и уже слишком мало осталось того, чем можно командовать. Фельдмаршал снова обретает самостоятельность; он едет на передовую, на фронт, распоряжается, отдает приказы, устраивает разносы потерявшим голову командирам — словом, готов сделать все мыслимое для деблокады Берлина. Но он не хочет видеть притом, насколько низко упал боевой дух сражающегося на Востоке войска за почти четыре года ужасающей схватки при вечной нехватке боеприпасов и боевой техники, которые уже израсходованы. Он не желает замечать того поистине животного страха, который немецкие солдаты испытывают перед неописуемо свирепствующими русскими с их танковыми полчищами и мощной артиллерией. Наступательный порыв 1941 и 1942 гг. давно уже позади и растрачен, а воля к обороне сникла еще сильнее. Теперь уже дела не поправить жесткими приказами — здесь могут выручить только полностью обеспеченные боезапасом танковые дивизии и авиационные эскадрильи с до краев наполненными горючим баками. Но всего этого фельдмаршал распадающемуся фронту дать не может: этого у него больше нет!

И тогда всё начинает казаться ему сплошным кошмаром. А тут еще известие, что Гитлер мертв. Личное восприятие этого факта пересиливает последние размышления о том, что только этот человек мог — более того, обязан был — покончить с войной! Хотя теперь спасать больше нечего. Войну следует прекратить. Но еще остается слабая надежда на то, что победители пощадят новое правительство во главе с гросс-адмиралом Дёницем. Только это правительство, осуществляющее, по сути своей, призрачную власть над уже разделенной в основном на многие занятые врагом части Германии, олицетворяет хоть какую-то надежду, что, по крайней мере, де-юре будет обеспечено единство рейха и нации.

Вне всякого сомнения: генерал-фельдмаршал Кейтель, через две недели после смерти Пгглера препровожденный в плен, а затем преданный в Нюрнберге суду как военный преступник, собственного спасения не искал. Он хотел только «прикрыть» собой вермахт как человек, долженствующий понести ответственность за все те приказы, из-за которых он с такой горечью бессилия пытался когда-то противодействовать Ikrnepy. Теперь это был совсем другой человек, чем при жизни Пгглера. Аналогичный процесс изменения (только в гораздо более яркой форме) можно было наблюдать и у рейхсмаршала 1Ьринга.

Только так можно осознать, сколь чудовищно загадочным явлением была теперь уже распавшаяся и не поддающаяся более мысленной реконструкции личность Пгглера именно для тех людей, особенно военных, которые считали этого трибуна «германской революции масс» гением (будучи притом не в состоянии понять его полностью). Но тем не менее они видели свой долг в том, чтобы служить этому демагогу, ставшему во главе рейха.

Представ перед Международным военным трибуналом, фельдмаршал (несмотря на свою неволю несущего уголовную ответственность подсудимого и вопреки условиям тюремного заключения), после долгих лет военно-канцелярской службы и зависимости от этого (в глубоком смысле слова) зловещего человека, снова стал внутренне свободным!

Тщательно изучив обвинительный акт (врученный ему 19 октября 1945 г.), Кейтель сразу осознал: что бы он ни сказал, как бы ни возражал, он все равно будет осужден. Весь мир был против него, против немцев после пяти с половиной лет той кошмарной войны с ужасающими преступлениями против любого права. Теперь ему было не до спасения своей головы. Теперь самым главным для него было — отстоять честь, но отнюдь не свою личную. Кейтель чувствовал: он обязан вступиться за честь немецкого солдата именно потому, что сам был слишком честен и слишком простодушен, чтобы постоять за самого себя. Он понял, что сам зачастую являлся лишь неудачливым защитником унаследованного от прошлого прусско-германского понятия воинской чести. Кроме того, он хотел внести свой вклад в раскрытие исторической правды.

Именно это и ничто другое он и попытался сделать в Нюрнберге.

Международный военный трибунал признал Кейтеля виновным по всем четырем пунктам предъявленного ему обвинения. В обвинительном акте говорилось о заговоре с целью планирования агрессивной (наступательной) войны и о ее ведении, о военных преступлениях и преступлениях против человечности.

Смертный приговор приведен в исполнение 16 октября 1946 г. Нюрнбергские судьи стремились творить право в отношении двух солдат — Кейтеля и Йодля, которых отправили на виселицу и предали вечному проклятию.

И все же остается открытым вопрос: допустимо ли вообще мерить исполнение долга масштабами земного суда или же непредсказуемый приговор Небесного судии — выше земных заблуждений?

Приложения

К РУССКОМУ ПЕРЕВОДУ

КЕЙТЕЛЬ ПОДПИСЫВАЕТ БЕЗОГОВОРОЧНУЮ КАПИТУЛЯЦИЮ ГИТЛЕРОВСКОЙ ГЕРМАНИИ

7 мая [1945 г.] мне в Берлин позвонил И.В. Сталин и сообщил: «Сегодня в городе Реймсе немцы подписали акт безоговорочной капитуляции. Главную тяжесть войны, — продолжал он, — на своих плечах вынес советский народ, а не союзники, поэтому капитуляция должна быть подписана перед верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции, а не только перед верховным командованием союзных войск.

Я не согласился и с тем, — продолжал И.В. Сталин, — что акт капитуляции подписан не в Берлине, центре фашистской агрессии. Мы договорились с союзниками считать подписание акта в Реймсе предварительным протоколом капитуляции. Завтра в Берлин прибудут представители немецкого главнокомандования и представители главного командования союзных войск. Представителем Верховного Главнокомандования советских войск назначаетесь вы. Завтра к вам прибудет Вышинский. После подписания акта он останется в Берлине в качестве вашего помощника по политической части».

Рано утром 8 мая в Берлин прилетел А.Я. Вышинский. Он привез всю нужную документацию по капитуляции Германии и сообщил состав представителей от Верховного командования союзных войск.

С утра 8 мая начали прибывать в Берлин журналисты, корреспонденты всех крупнейших газет и журналов мира, чтобы запечатлеть исторический момент юридического оформления разгрома фашистской Германии, признания необратимого крушения всех фашистских планов, всех ее человеконенавистнических целей.

В середине дня на аэродром Темпельгоф прибыли представители Верховного командования союзных войск.

Верховное командование союзных войск представляли маршал авиации Великобритании Артур А. Теддер, командующий стратегическими воздушными силами США генерал Карл Спаатс и главнокомандующий французской армии генерал Ж. Латр де Тассиньи.

На аэродроме их встречали мой заместитель генерал армии БД Соколовский, первый комендант Берлина Н.Э. Берзарин, член Военного совета армии генерал-лейтенант Ф.Е. Боков и другие представители Красной Армии. С аэродрома союзники прибыли в Карлсхорст, ще было решено принял» от немецкого командования безоговорочную капитуляцию.

На этот же аэродром из города Фленсбурга прибыли под охраной английских офицеров генерал-фельдмаршал Кейтель, адмирал флота фон Фридебург и генерал-полковник авиации Штумпф, имевшие полномочия подписать акт о безоговорочной капитуляции Германии.

Здесь, в Карлсхорсте, в восточной части Берлина, в двухэтажном здании бывшей столовой немецкого военно-инженерного училища подготовили зал, где должна была проходить церемония подписания акта.

Немного отдохнув с дороги, все представители командования союзных войск прибыли ко мне, чтобы договориться по процедурным вопросам столь волнующего события.

Не успели мы войти в помещение, отведенное для беседы, как туда буквально хлынул поток американских и английских журналистов и с места в карьер начали штурмовать меня вопросами. От союзных войск они преподнесли мне флаг дружбы, на котором золотыми буквами были вышиты слова приветствия Красной Армии от американских войск.

После того как журналисты покинули зал заседания, мы приступили к обсуждению ряда вопросов, касающихся капитуляции гитлеровцев. Генерал-фельдмаршал Кейтель и его спутники в это время находились в другом здании.

По словам наших офицеров, Кейтель и другие члены немецкой делегации очень нервничали. Обращаясь к окружающим, Кейтель сказал:

— Проезжая по улицам Берлина, я был крайне потрясен степенью его разрушения.

Кто-то из наших офицеров ему ответил:

— Господин фельдмаршал, а вы не были потрясены, когда по вашему приказу стирались с лица земли тысячи советских городов и сел, под обломками которых были задавлены миллионы наших людей, в том числе многие тысячи детей?

Кейтель побледнел, нервно пожал плечами и ничего не ответил.

Как мы условились заранее, в 23 часа 43 минут Тедцер, Спаатс и Латр де Тассиньи, представители от союзного командования, А.Я. Вышинский, К.Ф. Телегин, В.Д. Соколовский и другие собрались у меня в кабинете, находившемся рядом с залом, где должно было состояться подписание немцами акта о безоговорочной капитуляции.

Ровно в 24 часа мы вошли в зал. Начиналось 9 мая 1943 года.

Все сели за стол. Он стоял у стены, на которой были прикреплены государственные флаги Советского Союза, США, Англии и Франции.

В зале за длинными столами, покрытыми зеленым сукном, расположились генералы Красной Армии, войска которых в самый короткий срок разгромили оборону Берлина и вынудили противника сложить оружие. Здесь же присутствовали многочисленные советские и иностранные журналисты, фоторепортеры.

— Мы, представители Верховного Главнокомандования Советских Вооруженных Сил и Верховного командования союзных войск, — заявил я, открывая заседание, — уполномочены правительствами стран антигитлеровской коалиции принять безоговорочную капитуляцию Германии от немецкого военного командования. Пригласите в зал представителей немецкого военного командования.

Все присутствовавшие повернули головы к двери, где сейчас должны были появиться те, кто хвастливо заявлял о своей способности молниеносно разгромить Францию, Англию и не позже как в полтора-два месяца раздавить Советский Союз, покорить весь мир.

Первым, не спеша и стараясь сохранить видимое спокойствие, переступил порог генерал-фельдмаршал Кейтель, ближайший сподвижник Гитлера. Выше среднего роста, в парадной форме, подтянут. Он поднял руку со своим фельдмаршальским жезлом вверх, приветствуя представителей Верховного командования советских и союзных войск.

За Кейтелем появился генерал-полковник Штумпф. Невысокий, глаза полны злобы и бессилия. Одновременно вошел адмирал флота фон Фридебург, казавшийся преждевременно состарившимся.

Немцам было предложено сесть за отдельный стол, который специально для них был поставлен недалеко от входа.

Генерал-фельдмаршал не спеша сел и поднял голову, обратив свой взгляд на нас, сидевших за столом президиума. Рядом с Кейтелем сели Штумпф и Фрвдебург. Сопровождавшие офицеры встали за их стульями.

Я обратился к немецкой делегации:

— Имеете ли вы на руках акт о безоговорочной капитуляции Германии, изучили ли его и имеете ли полномочия подписать этот акт?

Вопрос мой на английском языке повторил главный маршал авиации Теддер.

— Да, изучили и готовы подписать его, — приглушенным голосом ответил генерал-фельдмаршал Кейтель, передавая нам документ, подписанный гросс-адмиралом Дёницем. В документе значилось, что Кейтель, фон Фрвдебург и Штумпф уполномочены подписать акт о безоговорочной капитуляции.

Это был далеко не тот надменный Кейтель, который принимал капитуляцию от побежденной Франции. Теперь он выглядел побитым, хотя и пытался сохранить какую-то позу.

Встав, я сказал:

— Предлагаю немецкой делегации подойти сюда, к столу. Здесь вы подпишете акт о безоговорочной капитуляции Германии.

Кейтель быстро поднялся, устремив на нас недобрый взгляд, а затем опустил глаза и, медленно взяв со стола фельдмаршальский жезл, неуверенным шагом направился к нашему столу. Монокль его упал и повис на шнурке. Лицо покрылось красными пятнами. Вместе с ним подошли к столу генерал-полковник Штумпф, адмирал флота фон Фрвдебург и немецкие офицеры, сопровождавшие их. Поправив монокль, Кейтель сел на край стула и слегка дрожавшей рукой подписал пять экземпляров акта. Туг же поставили подписи Штумпф и Фрвдебург.

После подписания акта Кейтель встал из-за стола, надел правую перчатку и вновь попытался блеснуть военной выправкой, но это у него не получилось, и он тихо отошел за свой стол.

В 0 часов 43 минуты подписание акта о безоговорочной капитуляции Германии было закончено. Я предложил немецкой делегации покинуть зал...

Кейтель, Фрвдебург, Штумпф, поднявшись со стульев, поклонились и, склонив головы, вышли из зала. За ними вышли их штабные офицеры...

От имени советского Верховного главнокомандования я сердечно поздравил всех присутствовавших с долгожданной победой. В зале поднялся невообразимый шум. Все друг друга поздравляли, жали руки. У многих на глазах были слезы. Меня окружили боевые друзья — В.Д. Соколовский, М.С. Малинин, К.Ф. Телегин, НА Анти-ненко, В.Я. Колпакчи, В.И. Кузнецов, С.И. Богданов, Н.Э. Берзарин, Ф.Е. Боков, П.А. Белов, А.В. Горбатов и другие.

— Дорогие друзья, — сказал я товарищам по оружию, — нам с вами выпала великая честь. В заключительном сражении нам было оказано доверие народа, партии и правительства вести доблестные советские войска на штурм Берлина. Это доверие советские войска, в том числе и вы, возглавлявшие войска в сражениях за Берлин, с честью оправдали. Жаль, что многих нет среди нас. Как бы они порадовались долгожданной победе, за которую, не дрогнув, отдали свою жизнь.

Вспомнив близких друзей и боевых товарищей, которым не довелось дожить до этого радостного дня, эти люди, привыкшие без малейшего страха смотреть смерти в лицо, как не крепились, не могли сдержать слез.

В 0 часов 50 минут 9 мая 1945 года заседание, на котором была принята безоговорочная капитуляция немецких вооруженных сил, закрылось.

Из кн.: Г.К. Жуков. Воспоминания и размышления. В 3 томах. Т. 3. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. М., 1990. С. 273—277.

КЕЙТЕЛЬ ПЕРЕД СУДОМ НАРОДОВ В НЮРНБЕРГЕ⁶⁴²

(Стенограмма заседания Международного военного трибунала от 5, 6 и 8 апреля 1946г.)

Руденко: Подсудимый Кейтель, уточните, когда вы получили первый офицерский чин?

Кейтель: 18 августа 1902 г.

Руденко: Какое вы получили военное образование?

Кейтель: Я вступил в армию в качестве кандидата в офицеры, служил сначала простым солдатом и, пройдя затем все следующие чины — ефрейтора, унтер-офицера, — стал лейтенантом.

Руденко: Я спросил вас о вашем военном образовании.

Кейтель: Я был армейским офицером до 1909 е, затем около шести лет полковым адъютантом, во время Первой мировой войны я был командиром батареи, а с весны 1915 г находился на службе в генеральном штабе.

Руденко: Вы окончили военную или другую академию?

Кейтель: Я никогда не учился в военной академии. Два раза я в качестве полкового адъютанта принимал участие в так называемых больших командировках генерального штаба, летом 1914 г. был откомандирован в генеральный штаб и в начале войны 1914 г. возвратился в свой полк.

Руденко: Какую военную подготовку и военный чин имел Пгглер?

Кейтель: Лишь немного лет назад я узнал от самого Гитлера, что он после окончания Первой мировой войны якобы был лейтенантом в одном из баварских пехотных полков. Во время войны он был простым солдатом, затем он получил чин ефрейтора, очень может быть, что в последнее время он получил чин унтер-офицера.

Руденко: Не следует ли сделать вывод, что вы, обладая солидной военной подготовкой и большим опытом, имели возможность оказывать существенное влияние на Пгглера при решении военно-стратегических вопросов и других вопросов, касающихся вооруженных сил? Вы не станете отрицать, что в силу своего опыта и военной подготовки вы являлись советником Пгглера в ряде важнейших вопросов?

Кейтель: Я относился к его ближайшему военному окружению.

Руденко: С какого времени, вы считаете, началось ваше сотрудничество с Гитлером?

Кейтель: С 4 февраля 1938 г., как раз в тот день, когда я был призван для работы в ОКБ.

Руденко: Итак, вы работали в контакте с Гитлером весь период подготовки и осуществления агрессивных войн?

Кейтель: Да, мне кажется, что я уже дал все нужные разъяснения относительно того, как для меня, оказавшегося в этой ситуации, развивались события, уготовившие мне много неожиданностей.

Руденко: Кто, кроме вас, из руководящих военных работников ОКВ и ОКХ был приравнен к рангу министра рейха?

Кейтель: Ранг имперского министра имели три главнокомандующих составными частями вооруженных сил, причем главнокомавдую-щий военно-воздушного флота рейхсмаршал Геринг был, кроме того, имперским министром авиации, точно также и я, как я уже показал вчера, приравнивался по ранту к рейхсминистру, но я не имел полномочий министра и не назывался министром.

Руденко: Какой орган, начиная с февраля 1938 г., выполнял функции военного министерства?

Кейтель: До послед них дней января или первых дней февраля — тогдашний военный министр фон Бломберг. После 4 февраля, как известно, не существовало больше ни военного министерства, ни военного министра.

Руденко: Зная, что этого министерства не было, я поэтому вас и спрашиваю, какой орган заменял и выполнял функции военного министерства?

Кейтель: Я вместе с управлением вооруженных сил, тогдашним штабом военного министерства, во главе которого я стоял, вел дела дальше, распределив их, как я указал, то есть передав все высшие полномочия главнокомандующим составными частями вооруженных сил. Но это был не мой приказ, а приказ Гктлера.

Руденко: Из представленной вами Суду схемы видно, что ОКБ являлось центральным объединяющим и высшим военным звеном в рейхе, непосредственно подчиненным Пгглеру. Правилен такой вывод?

Кейтель: Да. Это был штаб, военный штаб Пгглера.

Руденко: Кто непосредственно в ОКБ руководил разработкой военно-стратегических планов? Я имею в виду планы нападения на Австрию, Чехословакию, Польшу, Бельгию, Голландию, Францию, Норвегию, Югославию и Советский Союз.

Кейтель: Все оперативные стратегические планы разрабатывались по поручению Гитлера главнокомандующими составных частей вооруженных сил; например, в сухопутных войсках — ОКХ и генеральным штабом сухопутных сил, после чего об этих планах докладывалось Гитлеру, и затем принимались соответствующие решения.

Руденко: Я хочу вас спросить, в связи с Югославией, о следующем. Признаете ли вы, что изданная за вашей подписью директива о предварительном разделении Югославии является документом большого политического значения, которым предусмотрено фактическое уничтожение Югославии как государства?

Кейтель: Я не сделал ничего, помимо оформления письменного распоряжения Гктлера, и препроводил его в инстанции, которые это интересовало и которых это касалось. Я не мог оказать ни личного, ни политического влияния на решение этого вопроса.

Руденко: Согласны ли вы, что при прямом участии ОКБ организовывались провокационные акции для создания повода к германской агрессии и для оправдания этой агрессии в глазах общественного мнения?

Кейтель: Я не принимал участия в подготовке каких-либо инцидентов, и военные инстанции, по желанию Гитлера, никогда не принимали участия в обсуждении, подготовке, разработке или проведении такого рода инцидентов. Под инцидентом понимается провокация.

Руденко: Какое участие принимало ОКБ в обеспечении вооружения «фрайкора»⁶⁴³ в Судетах?

Кейтель: Я не осведомлен о том, что какая-либо военная инстанция, если можно так выразиться, поставляла или направляла туда тайным образом оружие. Я об этом не знаю.

Руденко: Кто и почему издал приказ об оккупации Моравской Остравы и Витковичей германскими военными частями, когда президент Гаха еще находился на пути в Берлин с целью переговоров с Гитлером?

Кейтель: Под конец фюрер решил издать этот приказ. Были сделаны приготовления с тем, чтобы внезапно, до планировавшегося ранее вступления в Чехословакию, занять этот район, где находился известный крупный современный сталелитейный завод, расположенный в Моравской Остраве; я не могу сейчас вспомнить, как он называется.

Гитлер мне сказал, что причина такого решения заключается в том, чтобы воспрепятствовать внезапному нападению поляков с севера и чтобы, кроме того, на всякий случай завладеть наиболее модернизированным прокатным заводом. Все это он привел мне в качестве причины операции.

Руденко: Но в то же время президент Гаха ехал в Берлин, чтобы вести переговоры с Гктлером?

Кейтель: Да, это правильно.

Руденко: Это вероломство!

Кейтель: Мне не кажется, что я должен давать свою оценку этим событиям. Правильно то, что эта оккупация состоялась в указанный вечер. Причем я уже указал, что президент ftxa узнал об этом лишь тогда, когда он приехал в Берлин.

Руденко: Я имею к вам несколько вопросов в связи с агрессией против Советского Союза. Вы вчера уже давали Трибуналу по этому поводу показания. Вы изложили свою позицию по поводу нападения на Советский Союз. Но вы заявили Трибуналу, что распоряжение о подготовке варианта «Барбаросса» последовало в начале декабря 1940 г.? Кейтель:

Руденко: Вы точно это припоминаете и утверждаете?

Кейтель: Я не знаю, как точнее сказать, я не вспоминаю о каком-то определенном приказе главного командования вооруженных сил, которое издало бы соответствующие распоряжения о плане, названном просто «Барбаросса». Правда, в сентябре было издано указание, в котором говорилось о транспорте и железных дорогах и тому подобных вещах. Подписал ли я такое указание — я сейчас не помню. Тогда действительно было издано такое подготовительное указание, которое ставило своей целью улучшение средств сообщения между Западом и Востоком.

Руденко: Впервые вы узнали о замыслах Гитлера о нападении на Советский Союз летом 1940 г.?

Кейтель: Нет. Записанный в дневнике Йодля разговор относится к лету 1940 г. Вы, очевидно, имеете сейчас в виду тот разговор, который записан в дневнике Йодля, но я не присутствовал на этой, очевидно, очень краткой и беглой беседе. Размышления, которые у меня были в то время, подтверждают то обстоятельство, что я не слышал этого разговора, потому что я в то время постоянно находился в разъездах, летал на самолете и не присутствовал на совещании, где обсуждалось военное положение.

Руденко: А когда у вас происходила беседа с Риббентропом?

Кейтель: Это было, очевидно, в последние дни августа или в начале сентября. Точной даты я, однако, сообщить не могу. Я восстанавливаю этот период в моей памяти, исходя из того, что приблизительно 10 августа я вновь прибыл в Берхтесгаден и в последующее время составил тот меморандум, о котором я говорил.

Руденко: Итак, вы утверждаете, что впервые о замыслах Пилера напасть на Советский Союз вы узнали из беседы с Риббентропом?

Кейтель: Нет. Дело в том, что после того как я 14 дней отсутствовал в Берхтесгадене, находясь частично в отпуске, частично при исполнении служебных обязанностей в Берлине, я возвратился в главную ставку и затем в один из следующих за моим прибытием дней, приблизительно в середине августа, услышал впервые об этих планах Гитлера. После этого мной был составлен меморандум.

Руденко: Таким образом, правильно я вам ставлю вопрос, что вы летом 1940 г. узнали о замыслах Пилера?

Кейтель:

Руденко: Я хотел бы напомнить вам показания свидетеля Паулюса, которые он дал здесь, перед Трибуналом, 11 февраля сего года. Паулюс, как вы припоминаете, сообщил Трибуналу, что при поступлении на службу в ОКХ 3 сентября 1940 г. он, среди прочих планировок, застал там еще незаконченный предварительный оперативный план нападения на Советский Союз, известный под названием «Барбаросса». Вы припоминаете это свидетельство Паулюса?

Кейтель: Я помню лишь то, что он сказал, что там имелся план проведения маневров; что, когда он был переведен на должность в ОКХ в генеральный штаб, то обнаружил там соответствующий документ. Этот документ мне неизвестен и не мог быть известен, так как документы и материалы генерального штаба никогда не находились в моем распоряжении, и я никогда не видел их.

Руденко: Стало быть, я хочу установить одно обстоятельство: вы отрицаете, что в сентябре 1940 г. в ОКХ уже велись разработки в связи с вариантом «Барбаросса»?

Кейтель: Если имеется свидетельство генерал-фельдмаршала Паулюса, то я не могу сказать, что оно неправильно, потому что я не моху знать, было ли это так в действительности. Я не могу этого ни оспаривать, ни утверждать.

Руденко: Вы заявили Трибуналу, что вы были противником войны с Советским Союзом.

Кейтель: Да.

Руденко: Вы заявили, что вы специально входили с предложением к Гитлеру, чтобы он изменил свои замыслы в отношении Советского Союза?

Кейтель: Да, не только изменить этот план, но и вообще отказаться от этого плана и не вести войны против Советского Союза. В этом заключался смысл моего меморандума.

Руденко: Сейчас я хочу спросить вас об известном вам, очевидно, совещании, которое произошло через три недели после нападения Германии на Советский Союз, — о совещании 16 июля 1941 г. Вы припоминаете это совещание, которое было посвящено вопросу о задачах войны против Советского Союза?

Кейтель: Нет, я сейчас не помню.

Руденко: Я не намерен вам сейчас предъявлять этот документ. Если вспоминаете, я его предъявлял подсудимому Герингу, когда речь шла о расчленении Советского Союза, вспоминаете?

Кейтель: Да, этот документ я знаю. Я уже здесь, во время моего допроса, охарактеризовал этот документ как запись рейхсляйтера Бормана⁶⁴®.

Руденко: Правильно.

Кейтель: Я тогда также показал, что меня пригласили участвовать лишь во второй половине совещания; я не присутствовал на первой половине совещания. Я также показал, что этот документ является не протоколом, а свободной продиктованной записью слов рейхсляйтера Бормана.

Руденко: Но вы припоминаете, что уже тоща, 16 июля, ставился вопрос о присоединении к Германии Крыма, Прибалтики, Волжских районов, Украины, Белоруссии и других территорий?

Кейтель: Нет, мне кажется, что об этом говорилось на первой половине совещания. Я помню о той части совещания, когда обсуждался вопрос о кадрах, об определенных лицах, которые должны были быть назначены. Эго я припоминаю. Эху запись я увидел только здесь, раньше я не знал о ней; на первой половине этого совещания я не присутствовал.

Руденко: Тогда позвольте спросить вас иначе. Какие конечные цели ставил Гитлер и его окружение в войне против Советского Союза?

Кейтель: Я считал, основываясь на тех заявлениях, которые мне сделал Гитлер, что более глубокие причины этой войны заключались в том, что он был убежден, что в течение ближайших лет между великой славянской коммунистической империей и великой германской империей национал-социализма так или иначе вспыхнет война, и если столкновение между этими двумя народами неизбежно, то гораздо лучше, чтобы оно произошло сейчас, а не позже. Вот как я могу приблизительно все это сформулировать.

Руденко: И вы утверждаете под присягой, что вам было неизвестно о гитлеровских планах захватить территории Советского Союза и колонизировать их?

Кейтель: Нет, в такой форме это не говорилось. Я, конечно, сознавал, что предполагалось сделать прибалтийские провинции зависимыми от Германии, установить между Украиной и Германией тесные экономические отношения в области снабжения продуктами питания, но мне не были известны конкретные объекты, которые должны были

^м Данный документ известен под названием «Меморандум Бормана». Русский текст его см. в кн. «Откровения и признания». С. 247—251. — Прим. пер.

быть завоеваны, и если вопросы эти когда-нибудь и затрагивались, то я к ним не относился серьезно.

Руденко: Известно ли вам, что на этом совещании 16 июля Гитлер заявил о необходимости стереть с лица земли Ленинград?

Кейтель: Я действительно знаю документ, изданный военноморскими силами. Мне также известен второй документ, который содержал краткую директиву относительно Ленинграда. Меня уже допрашивали по этим двум документам. Я могу по этому поводу лишь констатировать, что ни действия германской авиации, ни обстрел осадной артиллерией не произвели тех разрушений, какие имели место позже в других местах. До этого дело не дошло — этого в действительности не было. Насколько мне известно, систематического обстрела Ленинграда не было. Поэтому можно констатировать лишь то, что я сказал тогда под присягой представителям советской делегации.

Руденко: Вы утверждаете, что Ленинград никогда не обстреливался?

Кейтель: Конечно, артиллерия действовала в районе Ленинграда. Но обстрел не ставил своей целью разрушение города — до этого дело не дошло.

Руденко: Вам известно, что в приказе за подписью подсудимого Йодля говорится также о разрушении города Москвы?

Кейтель: Сейчас я этого точно не знаю, так как тогда, как я сам видел, речь шла только о Ленинграде. Если это имеется в протоколе, то я не хочу оспаривать.

Руденко: Я вас спрашиваю: приказы по линии ОКВ издаются для того, чтобы их исполняли?

Кейтель: Во-первых, директива или указание, изданное военноморскими силами, не является приказом, исходящим от ОКВ, и его происхождение мне неизвестно, а короткий приказ Йодля, исходящий от ОКВ, был составлен, когда я отсутствовал, как я уже говорил. Если бы я в тот момент находился там, то я, вероятно, подписал бы его, но меня тогда не было, и я не знаю предпосылок и обсуждений, обусловивших это указание.

Руденко: Вы не ответили на мой вопрос. Я спрашиваю: приказы отдаются для того, чтобы их выполняли?

Кейтель: То, о чем мы сейчас говорим, указание, а не приказ. Приказ может быть издан только руководящей на данном этапе инстанцией сухопутных сил. Это была директива, где излагались цель и намерение.

Руденко: А указания, исходящие из ОКВ, подлежат исполнению?

5Ю

Кейтель: Конечно, они должны выполняться.

Руденко: Что касается вашего заявления по поводу того, что никто не обстреливал Ленинград, то оно не нуждается в опровержении, ибо разрушения Ленинграда — общеизвестный факт.

Кейтель: Я разрешу себе заметить, что я не издавал этого приказа. Поэтому я не знаю этого.

Руденко: Вам известно, что до начала войны с Советским Союзом подсудимым Герингом была издана так называемая «Зеленая папка», содержащая директивы по руководству экономикой подлежащих оккупации районов СССР?

Кейтель: Да, это мне известно.

Руденко: Вы подтверждаете, что своим распоряжением от 16 июля 1941 г. вы дали указание всем германским вооруженным силам о неуклонном выполнении этих директив?

Кейтель: Да, имелось указание, которое доводило до сведения всех войсковых частей, какие организации использовались для осуществления больших задач и какого рода ответственность при этом существовала. Далее говорилось, что все военные инстанции сухопутных сил должны действовать в полном соответствии с указанием. Я препроводил это указание всем соответствующим инстанциям — не издал его, а препроводил другим инстанциям.

Руденко: Это было ваше указание или вы только исполняли указание фюрера?

Кейтель: Я лишь передавал данные мне фюрером поручения. Я вообще не мог давать приказания рейхсмаршалу Герингу в этом направлении.

Руденко: Вы дали приказ не рейхсмаршалу Герингу, а приказ вооруженным силам.

Кейтель: Я не мог давать им приказов — я мог лишь повеление фюрера довести до сведения главнокомандующего сухопутными силами, который, в свою очередь, должен был сообщить о нем дальше своим войскам.

Руденко: Вы не расходились с этим желанием фюрера?

Кейтель: Я не возражал, поскольку здесь речь шла о задачах ОКВ.

Руденко: Вы подтверждаете, что в этом распоряжении была поставлена задача немедленной и полной эксплуатации оккупированных областей Советского Союза в интересах военной экономики Германии?

Кейтель: Такого рода приказ, где говорилось о задачах, которые должны были осуществляться экономической организацией «Ольденбург», я не издавал. Я передал лишь основное содержание «Зеленой папки» ОКХ, чтобы потом были даны дальнейшие распоряжения.

Руденко: Вы признаете, что директивы, содержавшиеся в «Зеленой папке» Геринга, были направлены на разграбление материальных ценностей Советского Союза и имущества его граждан?

Кейтель: Нет, по моему мнению, о разграблении в «Зеленой папке» ничего не говорилось. Вместо разграбления следует сказать: использование лишних продуктов, главным образом в области питания, а сырье должно было использоваться для военной экономики Германии и не уничтожаться.

Руденко: Это вы не считаете грабежом?

Кейтель: Слова: военные трофеи, использование запасов, обнаруженных во время военных действий, грабеж и тому подобное—являются понятиями, которые, как мне кажется, не должны здесь дефинироваться.

Руденко: Хорошо, не будем спорить. Я имею к вам последний вопрос в связи с нападением на Советский Союз. Согласны ли вы с тем, что способы ведения германской армией войны на Востоке самым резким образом расходились с элементарными представлениями о воинской чести армии и с понятием военной необходимости и целесообразности?

Кейтель: Нет, я не могу признать этого в такой форме.

Руденко: Какие задачи ставились немецким верховным главнокомандованием перед германскими вооруженными силами в случае их успешного для Германии окончания войны против Советского Союза? Вы, очевидно, знакомы с документом «Руководство морской войной», который был уже запроектирован 8 августа 1941 г. по вопросу о задачах дальнейшего ведения войны после окончания восточной кампании? Речь идет о разработке планов вторжения в Иран, Сирию, Египет. Вы знаете этот документ?

Кейтель: Этот документ я вижу в первый раз здесь, на процессе. Он начинается предложением: «У штаба военно-морских сил имеется проект директивы относительно дальнейших планов после окончания Восточной кампании». Этого указания или этого приказа военноморских сил я никогда не видел и не мог его видеть. Этот проект директивы должен был, очевидно, исходить из ОКВ; в штабе оперативного руководства имелись офицеры армий, флота и авиации. Очень может быть, что здесь в форме проекта директивы изложены мысли, которые в свое время были доведены до сведения офицеров штаба оперативного руководства. Я сейчас не помню такой директивы штаба оперативного руководства. Может быть, Йодль даст сведения об этом.

Руденко: Но вы видели, что этот документ планирует захват Гибралтара при активном участии Испании, он планирует нападение на Сирию, Палестину в направлении на Египет и т.д. Вы говорите, что об этом документе вы не имеете представления?

Кейтель: Я охотно дам объяснение по этому поводу, а именно: захват Гибралтара, который является входом в Средиземное море, был запланирован на предыдущую зиму 1939/40 г., но этот план не был реализован. Но остальное, о чем упоминалось в проекте, было лишь выражением идей, которые возникали в связи с той обстановкой, которая создалась в ходе операции севернее Кавказа. Я отнюдь не собираюсь утверждать, что это были идеи, которые не занимали умы. Но я просто этого не помню; я не читал всех документов и бумажек, которые исходили из оперативного штаба в виде проектов.

Руденко: Если такие документы, как вопрос о захвате стран, считаются бумажками, тогда что же у вас считается важными документами?

Кейтель: Я могу сказать лишь следующее, что является вполне искренним и соответствует действительности. Во время войны составляются некоторые планы, обдумываются различные возможности, которые не реализуются в суровой действительности, да подчас не могут быть реализованы, и поэтому уже потом, с исторической точки зрения, нельзя рассматривать эти бумажки как выражение воли всего оперативного и стратегического командования.

Руденко: Согласен, что с исторической точки зрения этот документ сейчас значения не имеет. Но в плане германского генерального штаба, который полагал, что он победит Советский Союз, этот документ приобретал тогда другое значение.

Перехожу к вопросам зверств и вашего отношения к этим преступлениям. Ваш защитник Нельте предъявил вам основные документы обвинения по вопросам злодеяний. Поэтому я не намерен их представлять и подробно останавливаться на них. Я только спрошу об основных документах, которые были представлены во время допроса вашим защитником.

Прежде всего, я обращаюсь к документу «Распоряжение о применении военной подсудности в районе “Барбаросса”» и об особых мероприятиях войск. Вы помните этот документ? Он был составлен 13 мая 1941 г. Это больше чем за месяц до начала войны с Советским Союзом. Вы помните — в этом документе, составленном до начала войны, указывалось, что заподозренные элементы должны быть немедленно доставлены к офицеру, и последний решает вопрос: должны ли они быть расстреляны. Вы помните это положение? Вы подписывали этот документ?

Кейтель: Я никогда не оспаривал этого.

Руденко: Вы заявляете сейчас, что право офицера расстреливать людей без суда и следствия недопустимо?

Кейтель: В германской армии уже издавна как для своих солдат, так и для солдат противника имелись военно-полевые суды, состоявшие всегда из одного офицера и одного-двух солдат, которые втроем выступали в качестве судей. Это мы называем военно-полевым судом. В этом суде всегда должен присутствовать в качестве старшего офицер.

Руденко: Но этим документом устранялось судебное разбирательство дел в отношении заподозренных лиц и право расстрела предоставлялось офицеру германской армии? Правильно ли это?

Кейтель: Да. В случае если были заподозрены германские солдаты, это было так и это допускалось. Имеется военный суд, который состоит из судейских чиновников, и имеется военно-полевой суд, который состоит из солдат. Последние имеют право в результате слушания дела в военно-полевом суде выносить приговор в отношении любого солдата германской армии и приводить его в исполнение.

Председатель: Вы не отвечаете на вопрос. Вопрос был задан: какое право дает этот документ, а не каковы вообще приказы в германской армии.

Руденко: Вы можете ответить мне на этот вопрос? Этот документ устранял судебное разбирательство и предоставлял право расстреливать заподозренных, как здесь говорится, офицеру германской армии?

Кейтель: Это был приказ, который был дан мне Гитлером. Пгглер отдал этот приказ мне, и я поставил свою подпись.

Руденко: Вы, фельдмаршал, считали этот приказ неправильным и все же подписали его?

Кейтель: Я не могу сказать вам больше того, что я подписал этот приказ и что тем самым я взял на себя определенную долю ответственности.

Руденко: Этот приказ датирован 13 мая 1941 г., т.е. издан больше чем за месяц до начала войны. Таким образом, вами заранее планировалось убийство людей?

Кейтель: Правильно то, что этот приказ действительно был издан за четыре недели до начала похода по плану «Барбаросса» и что за четыре недели до этого о нем сообщили генералам. Они знали об этом уже за несколько недель до начала войны.

Руденко: Этим распоряжением фактически устанавливалась обстановка безнаказанности для германских солдат и офицеров на произвол и беззакония?

Кейтель: В определенных границах, а граница устанавливалась в устных приказах, предназначенных для генералов и требовавших от своих собственных частей самой строгой дисциплины.

Руденко: Я думаю, вы, подсудимый Кейтель, эти «определенные границы» вцдели из представленных документов здесь, на Суде, и из кинодокументов. Я ставлю следующий вопрос: 12 мая 1941 г. был разработан вопрос об обращении с пленными русскими политическими и военными работниками. Вы помните этот документ?

Кейтель: Я в настоящий момент не могу знать, какой документ вы имеете в виду.

Руденко: Я имею в виду документ от 12 мая 1941 г., которым устанавливалось, чтобы политических руководителей Красной Армии не признавать военнопленными, а уничтожать.

Кейтель: Я видел лишь предварительные замечания по этому поводу. Я не помню сейчас документа. Обстоятельства дела мне неизвестны. О содержании документа я не могу в данный момент вспомнить.

Руденко: Это документ от 12 мая 1941 г. Он озаглавлен «По вопросу обращения с пленными русскими политическими и военными работниками».

Кейтель: Это не приказ. Это — просто докладная записка из отдела обороны страны с замечаниями о том, что недостает еще соответствующих решений фюрера. Докладная записка основана на предложении, сделанном в одном приказе. Я сейчас вспоминаю об этом. Я тогда видел эту докладную записку, но результаты доклада не зафиксированы; здесь только говорится о предложении относительно урегулирования данного вопроса в духе упомянутого предложения, о чем сообщили затем сухопутным силам, когда фюрер одобрил его или, обсудив с главнокомандующим сухопутными силами, разрешил этот вопрос.

Руденко: Значит, вы не отрицаете, что еще в мае, более чем за месяц до войны, уже был запроектирован документ об уничтожении русских политических и военных работников? Вы не отрицаете этого?

Кейтель: Нет, я не отрицаю этого, это было результатом тех распоряжений, которые были доведены до сведения и письменно разработаны генералами в данном документе.

Руденко: Подсудимый Кейтель, я вас спрашиваю о приказе, изданном для подавления освободительного движения в оккупированных областях. Это приказ от 16 сентября 1941 г. (номер СССР-98). Вам вчера ваш защитник показал этот приказ. Я вам напомню одно место из этого приказа. Там говорится: «Чтобы в корне задушить недовольство, необходимо по первому поводу незамедлительно принять наиболее жесткие меры, чтобы утвердить авторитет оккупационных властей и предотвратить дальнейшее распространение...» И дальше: «При этом следует иметь в виду, что человеческая жизнь в странах, которых это касается, абсолютно ничего не стоит и что устрашающее воздействие возможно лишь путем применения необычайной жестокости»⁶⁴⁴.

Вы помните это положение, основное положение приказа, что «человеческая жизнь абсолютно ничего не стоит»? Помните вы эту фразу?

Кейтель: Дъ.

Руденко: Вы подписывали этот приказ с этим утверждением?

Кейтель: Да... Эти слова в приказе не стоят, но фактом является то, что на Юго-Востоке и частично на территориях советских областей человеческая жизнь не принималась в расчет в том объеме, в котором это следовало. Это мнение было известно из фактов, которые относятся ко многим годам.

Руденко: Вы говорите, что эти слова не стоят в приказе?

Кейтель: Насколько я знаю, там так не написано. Там написано, что «человеческая жизнь мало стоит». Это по моим воспоминаниям.

Руденко: Я вам напомню. Когда вас допрашивал генерал Александров 9 января 1946 г., на вопрос по существу этой фразы вы ответили: «Эту фразу я должен признать подлинной, но ее фюрер сам лично сюда включил». Теперь вы вспомнили? Вы так ответили?

Кейтель: Это соответствует действительности. Я вчера не прочитал всех пунктов этого приказа; я признал только, что он действительно существовал.

Руденко: Господин председатель, я сейчас предъявлю подсудимому этот приказ.

Подсудимый Кейтель, вы ознакомились?

Кейтель: Да, текст на немецком языке следующий: «В соответствующих странах человеческая жизнь часто ничего не стоит».

Руденко: И дальше?

Кейтель: Так точно, сейчас: «И устрашающие действия могут быть достигнуты путем необычайной жестокости как искупление за жизнь немецких солдат».

Руденко:Ясно. В этом же приказе в пункте «Б» говорится: «Искуплением за жизнь немецкого солдата в этих случаях, как правило, должна служить смертная казнь 50—100 коммунистов. Способ казни должен увеличивать степень устрашающего воздействия». Правильно?

Кейтель: Немецкий текст несколько другой: «В этих случаях необходимо вообще устанавливать смертную казнь для 50—100 человек». Это — немецкий текст.

Руденко: За одного немецкого солдата. Я вас спрашиваю: подписывая этот приказ, вы этим самым высказали и свое мнение об этих жестоких мероприятиях, т.е. были согласны с Гитлером?

Кейтель: Я этот приказ подписал, однако те числа, которые там указаны, являются личными изменениями в приказе, именно личными изменениями Гитлера.

Руденко: А какие числа вы представили Пгглеру?

Кейтель: 5—10 человек. Это — та цифра, которую я указал в оригинале.

Руденко: Значит, у вас расхождение с Гитлером было только в числах, а не по существу?

Кейтель: Смысл был таков, что для достижения устрашающего воздействия за жизнь одного немецкого солдата необходимо было потребовать несколько человеческих жизней.

Председатель: Это не ответ на вопрос. Вопрос был таков: действительно ли расхождение между вами и Гитлером при составлении этого документа заключалось в цифрах, и на этот вопрос вполне можно ответить «да» или «нет». Действительно ли вы расходились во взглядах только по вопросу о цифрах?

Кейтель: Тогда я должен сказать, что существовало принципиальное разногласие, которое, однако, в последнем счёте не может быть оправдано, так как я подписал этот приказ — этого требовала занимаемая мною должность. Имелась принципиальная разница в отношении решения этого вопроса.

Руденко: Я хочу напомнить еще об одном приказе. Это приказ от 16 декабря 1942 г. Документ предъявлен Суду под номером СССР-16. Я также не буду подробно вас спрашивать об этом приказе. Этот приказ вам вчера предъявлен вашей защитой.

Кейтель: Я не помню этого документа. Я не помню, что он был предъявлен вчера.

Руденко: Хорошо. Я предъявлю этот документ, чтобы освежить вашу память. Я буду вас спрашивать, подсудимый Кейтель, по одному только вопросу в связи с этим приказом. В пункте первом этого приказа (третий абзац) обратите внимание на следующую фразу: «Войска поэтому имеют право и обязаны применять в этой борьбе любые средства без ограничения также против женщин и детей, если это только способствует успеху». Вы нашли это место?

Кейтель: Да.

Руденко: Вы нашли место, в котором дается указание применять любые средства без ограничений против женщин и детей?

Кейтель: «Без ограничения по отношению к женщинам и детям применять любые средства, если это необходимо». Я нашел это место.

Руденко: Я именно об этом и спрашиваю вас. Я спрашиваю вас, подсудимый Кейтель, фельдмаршал бывшей германской армии, вы считаете правильным этот приказ — применять любые средства в отношении женщин и детей?

Кейтель: Мероприятия применялись постольку, поскольку нужно было женщин и детей удалять из района боевых действий или района действий партизанских банд, однако никогда не имелись в виду жестокости или убийства женщин и детей. Никогда.

Руденко: Устранить — термин германский — это значит убить?

Кейтель: Нет. Мне кажется, что никогда не было необходимости говорить немецким солдатам, чтобы они не убивали женщин и детей.

Руденко: Вы не ответили на мой вопрос. Вы считаете правильным этот приказ в отношении мер против женщин и детей или неправильным? Вы ответьте — да или нет? Правильно или неправильно?

Кейтель: Я считал правильными эти мероприятия и признаю, что они проводились, но это ни в какой степени не были мероприятия по убийству людей. Это было бы преступлением.

Руденко: Любые средства включают убийство?

Кейтель: Да, но не по отношению к женщинам и детям.

Руденко: Но в приказе сказано: любые средства в отношении женщин и детей?

Кейтель: Нет, там написано: «...не останавливаться перед мероприятиями против женщин и детей». Никогда немецкому солдату и немецкому офицеру не могла прийти в голову мысль убивать женщин и детей.

Руденко: А в действительности?

Кейтель: Я не могу в каждом отдельном случае подтвердить это, так как я этого не знаю и так как я не мог быть во всех местах и не получал донесений об этом.

Руденко: Но таких случаев были миллионы.

Кейтель: Это мне неизвестно, и я нс верю, что это происходило в миллионах случаев.

Руденко: Сейчас я хочу обратиться к вопросу об обращении с советскими военнопленными. Я не намерен вас допрашивать по вопросу о клеймении советских военнопленных и других фактах — они достаточно известны Трибуналу. Я вас хочу спросить по поводу одного документа — доклада Канариса от 15 сентября 1941 г. Он зарегистрирован под номером ЕС-338. Как вы помните, даже германский офицер обратил внимание на исключительный произвол и беззаконие, допускаемые в отношении советских военнопленных. В этом докладе Канарис указывал на массовые убийства советских военнопленных и говорил о необходимости решительного устранения этого произвола.

Вы были согласны с положениями, которые выдвинул Канарис в своем докладе на ваше имя?

Кейтель: Я вчера уже ответил моему защитнику...

Руденко: Вы можете ответить кратко на мой вопрос — вы были согласны?

Кейтель: Я коротко отвечу, что по получении этого письма я немедленно доложил о нем фюреру, в особенности в связи с двумя нотами народного комиссара по иностранным делам от начала июля, и просил снова принять решение по этому вопросу. Я разделял, в общем, сомнения Канариса...

Руденко: Разделял? Очень хорошо. Я вам предъявлю сейчас подлинник доклада Канариса, на котором есть ваша резолюция.

Господин председатель, я сейчас предъявлю подсудимому документ с его резолюцией.

Председатель: У вас имеется оригинал этого документа?

Руденко: Да, я его дал подсудимому. Итак, следите, подсудимый Кейтель.

Кейтель: Я знаю этот документ с пометками на полях.

Руденко: Вы следите за резолюцией. Эго документ Канариса, который вы считаете правильным. Ваша резолюция следующего содержания: «Эти положения соответствуют представлениям солдата о рыцарском способе ведения войны. Здесь речь идет об уничтожении целого мировоззрения, поэтому я одобряю эти мероприятия и покрываю их. Кейтель».

Кейтель: Да, это я написал в качестве решения после доклада фюреру... Я это написал.

Руденко: Там не написано, что это фюрер так сказал, там написано: «...я ...покрываю... Кейтель». Стало быть...

Кейтель: Это я признаю здесь под присягой, и я уже ранее говорил это, до того, когда я это прочел.

Руденко: Значит, вы признаете эту резолюцию? Еще на одно место в этом документе я обращаю внимание, на страницу 2. В докладе Ка-нариса говорятся:

«Выявление гражданских лиц и политически нежелательных военнопленных, а равно принятие решения об их судьбе производится оперативными командами полиции безопасности и СД, согласно инструкциям, которые не знакомы органам вооруженных сил и исполнение которых они не в состоянии проверить».

Эго пишет Канарис, а на полях документа против этого текста ваша, подсудимый Кейтель, резолюция: «Вполне целесообразно». Правильно? Вы нашли эту резолюцию?

Кейтель: Да, именно это «целесообразно» относится к тому, что части вооруженных сил не имеют ничего общего с оперативными командами и ничего не знают о них. Там указано, что они им не знакомы.

Руденко: И к тому, что полиция безопасности и СД расправляются с этими гражданскими лицами и военнопленными? Вы считаете это целесообразным?

Кейтель: Нет, я считал целесообразным то, чтобы части вооруженных сил не знали ничего о деятельности этих команд. Это я хотел сказать своей пометкой. В тексте я подчеркнул слово «неизвестны».

Руденко: Я спрашиваю вас в связи с этой резолюцией, вы, подсудимый Кейтель, именуемый фельдмаршалом, неоднократно здесь, перед этим Трибуналом, называвший себя солдатом, вы своей кровавой резолюцией в сентябре 1941 г. подтвердили и санкционировали убийство безоружных солдат, попавших к вам в плен? Это правильно?

Кейтель: Я подписал оба приказа и тем самым несу ответственность в связи с занимаемой мною должностью. Я беру на себя эту ответственность.

Руденко: Вы здесь неоднократно говорили о солдатском долге. Я хочу вас спросить, совместимо ли с понятием «солдатский долг» и «честь офицера» издание таких приказов о репрессиях в отношении военнопленных и мирных граждан?

Кейтель: В той степени, в которой это касается репрессий в августе и сентябре.

Руденко: Подсудимый Кейтель, мы же вчера установили, что еще в мае 1941 г., до начала войны, вы подписали директиву о расстреле политических и военных работников Красной Армии.

Кейтель: Да, эти приказы перед началом войны я подписывал, но в них не содержится слово «убийство».

Руденко: Я не намерен спорить, так как это означает спорить против документов, а документы говорят сами за себя. Я имею к вам несколько последних вопросов. Бы заявили Трибуналу, что генералы германской армии только слепо выполняли приказы Пгглера?

Кейтель: Я заявил, что не знаю, какие генералы, и заявляли ли генералы вообще протесты. Насколько я помню, это не происходило в моем присутствии, когда Гитлер прокламировал основные положения о борьбе мировоззрений.

Руденко: А известно ли вам, чтобы генералы по своей инициативе издавали приказы о зверствах и нарушениях законов и обычаев войны, и эти приказы одобрялись Гитлером?

Кейтель: О том, что высшие инстанции армии, например, в связи с вопросом о подсудности издали в марте приказ и проводили другие мероприятия, а также издавали приказы, смягчающие и отменяющие эти мероприятия, я знаю, так как они обсуждались со мной.

Руденко: Вы делаете вид, что меня не поняли, и хотите уклониться от ответа. Я спрашивал, издавали ли генералы приказы о нарушениях законов и обычаев ведения войны по своей инициативе?

Кейтель: Это мне неизвестно. Я не знаю, о каких приказах идет речь, господин генерал.

Руденко: Эго вам не известно?

Кейтель: Я не знаю, о каких приказах вы говорите, господин генерал. Но возможно, что это было так.

Руденко: Я только сошлюсь на один приказ. Я имею в виду приказ генерал-фельдмаршала фон Рейхенау о поведении войск на Востоке. Этот документ, господин председатель, предъявлен советским обвинением под номером СССР-12. Из этого приказа я оглашу только одну цитату: «Снабжение питанием местных жителей и военнопленных является ненужной гуманностью».

Кейтель: Я знаю этот приказ. Он был мне предъявлен во время предварительного следствия.

Руденко: Этот приказ был издан по инициативе Рейхенау, одобрен Гитлером и как образцовый разослан всем командующим фронтов?

Кейтель: Это я узнал только здесь. Этот приказ я, по-моему, ранее не читал.

Руденко: Конечно, такие приказы у вас, очевидно, считались малозначащими, ибо разве могла интересовать начальника ОКБ судьба советских военнопленных или советских граждан? Жизнь их ничего не стоила?

Кейтель: Я не имел никакого соприкосновения по служебным вопросам с командующими на фронте. С ними имел дело только командующий сухопутными силами.

Руденко: Вы здесь, давая показания Трибуналу, очень часто, а до вас это делали ваши сообщники — подсудимые Геринг и Риббентроп, говорили о Версальском договоре. Я вас спрашиваю: разве Вена, Прага, Белград, Крым до Версальского договора принадлежали Германии?

Кейтель: Нет.

Руденко: Вы заявили здесь, что в 1944 г., после изменения закона, вы получили предложение вступить в члены нацистской партии. Вы приняли это предложение, передали личные данные руководству партии, внесли вступительный взнос. Скажите, не следует ли рассматривать принятое вами предложение вступить в нацистскую партию как ваше согласие с программой партии, с ее целями и методами?

Кейтель: Я считал требование прислать мои личные данные, после того как я три с половиной года носил золотой значок партии, только формальной регистрацией и выполнил требование уплатить партийные взносы. Я сделал то и другое.

Руденко: То есть до этого формального предложения, по существу, вы себя считали нацистом?

Кейтель: Я всегда смотрел на себя, как на солдата, а не как на политического деятеля.

Руденко: Не следует ли заключить после всего этого, что здесь сказано, что вы были гитлеровским генералом не по долгу, а по убеждению?

Кейтель: Я здесь уже показал, что я был лояльным, верным и покорным солдатом своего фюрера...

ДоддР°: У меня есть только один вопрос. Утром 3 апреля, когда вы были подвергнуты прямому допросу, мы поняли из ваших слов, что ⁶⁴⁵ вы считаете, что должны принять на себя ответственность за приказы, отдававшиеся от вашего имени, — за приказы, которые вы издавали, но которые исходили от Гитлера. Когда вас допрашивали, вы сказали, что, как мы поняли вас, что вы как старый профессиональный солдат, конечно, понимали традиции и даже принципы этой профессии, которые обязывают солдата не проводить в жизнь любой приказ, который, как он считает, носит преступный характер.

Правильно ли мы вас поняли?

Кейтель: Да.

Додд: Итак, будет справедливым признать, что, согласно с обязательством, наложенным на вас присягой, вы признаете, что проводили в жизнь преступные приказы?

Кейтель: В такой форме этого нельзя сказать. Надо сказать, что государственная форма и полномочия главы государства, которыми он [Гитлер] обладал тогда, объединяли в себе законодательные полномочия, которые придавали исполнительным органам сознание того, что эти действия не являются противозаконными, если их проводила инстанция, которая обладала такими полномочиями. Я, конечно, сознавал, что совершались и такие действия, которые нельзя было согласовать с правовыми понятиями.

Додд'. Итак, я понял, что вы, зная об этом, проводили в жизнь и издавали преступные или противозаконные приказы. Это правильно?

Кейтель: Разрешите сказать, что у меня не было внутреннего убеждения, что эти приказы были преступными, так как глава правительства сам объединял в себе функции законодателя, и вследствие этого я сам не был убежден, что совершал преступные действия.

Додд: Я не хочу более тратить время на ваш допрос, но я считаю необходимым заметить, что ваш ответ не является ответом на мой вопрос.

Вы сказали нам, что некоторые из этих приказов являлись нарушением существующего международного права. Приказ, изданный в такой форме и на такой основе, является преступным приказом, противозаконным приказом, не так ли?

Кейтель: Да, это правильно.

Додд: Итак, когда вы проводили в жизнь эти приказы, вы проводили в жизнь преступные приказы, вне зависимости от того, кем они издавались?

Кейтель: Да, это правильно.

(Нюрнбергский процесс. Т. V С. 104—123.)

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ РЕЧИ ГЛАВНЫХ ОБВИНИТЕЛЕЙ

26 июля 1946г.

<...> Общий взгляд, брошенный на скамью подсудимых, позволяет заключить, что, несмотря на междоусобные распри, каждый подсудимый в своей области действовал согласованно с другими, все они активно помогали осуществлению общего плана. <...>

Кейтель, безвольное и послушное орудие, передал партии орудие агрессии — вооруженные силы и направлял их при выполнении поставленных задач. <...>

В настоящее время нет в живых никого, кто бы, по крайней мере, вплоть до последнего момента войны, стоял выше Геринга по занимаемому положению и располагал большей властью и влиянием. Никто в армии не стоял выше Кейтеля и Йодля, никто во флоте не занимал более высокого поста, чем Редер и Дёниц. <...>

Список подсудимых состоит из лиц, которые играли главные, связанные между собой роли в этой трагедии. Фотографии и фильмы вновь и вновь показывают их вместе в дни важных событий. Документы свидетельствуют, что они были согласны по вопросу о политике и методах и об агрессивной деятельности, направленной на расширение территории Германии силой оружия. Каждый из них внес свой вклад в дело нацистского плана, каждый из них играл в нем главную роль. <...> Взгляните на этих падших людей и представьте себе их такими, какими они изображены на фотографиях и в документах в дни их величия и славы. Имеется ли среди них хотя бы один, чья деятельность значительно не продвинула бы этот заговор вперед по кровавому пути к достижению кровавой цели? Можем ли мы допустить, что огромные усилия этих людей были направлены на достижение тех целей, о существовании которых они никогда не подозревали? <...>

Защищая себя, все подсудимые единодушно пытаются уйти от ответственности, вытекающей из их деятельности на занимаемых ими постах. Мы слышим, как один и тот же припев повторяется вновь и вновь: у этих людей не было власти, они ничего не знали, не пользовались никаким влиянием. <...>

В своих показаниях каждый подсудимый по некоторым вопросам оказывается в тупике. Никто ничего не знал о том, что происходило. Время от времени мы слышим голоса, раздающиеся со скамьи подсудимых: «Я слышу об этом впервые, только здесь». <...>

[Например] фельдмаршал, который издавал приказы вооруженным силам, но не имел ни малейшего представления о результатах, к которым приведут эти приказы на практике... <...>

На кого полагался Гитлер в выполнении всего этого, как не на тех, кто находится здесь на скамье подсудимых? <...> Кто, как не Кейтель, Йодль, Редер и Дёниц, питали его иллюзиями о непобедимости Германии? <...> Признать этих людей невиновными — значит с тем же основанием сказать, что не было войны, не было убийств, не совершалось преступлений.

26— 27июля 1946г.

<...> Не подлежит сомнению, что эти подсудимые принимали участие и несут ответственность за преступления, столь ужасающие, что при самой мысли о них воображение отказывается их постичь. <...>

В России Кейтель, который, эксплуатируя Польшу, научился применять установку — «умная политика и жестокость», наметил вехи своими приказами от 13 мая и 23 июля 1941 г. Я цитирую последний приказ, проект которого был составлен, по его собственному признанию, Йодлем.

«Имея в виду большие размеры оккупированных территорий, военные силы, которыми мы располагаем для охраны безопасности на этих территориях, являются достаточными лишь в том случае, если всякое сопротивление будет подавляться не преследованием виновных судебным порядком, а проведением вооруженными силами такого террора, который будет достаточным фактором для искоренения всякого намерения к сопротивлению среди населения. Командующие должны изыскать способы для поддержания порядка не путем истребования дополнительных сил для охраны безопасности, а путем применения соответствующих драконовских мер». <...>

<...> Одно из самых жестоких мероприятий—захват заложников — явилось предметом приказа германского военного командования от 16 сентября 1941 г.

Кейтель приказывал:

«Невзирая ни на какие частные обстоятельства, в каждом случае сопротивление германским оккупационным силам следует расценивать как сопротивление, вызванное коммунистами.

Для того чтобы пресечь эти коварные действия в зародыше, следует принимать самые энергичные меры немедленно, при появлении самых первых их признаков, с тем чтобы помешать дальнейшему их распространению. В этой связи следует помнить, что в странах, где еще не установлен порядок, человеческая жизнь часто ничего не стоит, и устрашающее действие может быть достигнуто лишь необычайной суровостью. В таких случаях смертная казнь для 50—100 коммунистов должна обычно рассматриваться как соответствующее возмездие за жизнь одного германского солдата. Форма, в которой приговор приводится в исполнение, должна еще более усиливать устрашающее действие».

У Кейтеля и Кальтенбруннера не было расхождений во взглядах: германским солдатам было приказано соревноваться с эсэсовцами на местах.

Две недели спустя после издания этого приказа Кейтелю, чьим единственным защитительным доводом является то, что он требовал казни от 5 до 10 заложников за одного немца вместо 50—100, пришла еще одна мысль. 1 октября 1941 г. он высказал мнение о том, что будет целесообразно, если военные командиры будут всегда иметь в своем распоряжении некоторое число заложников различных политических взглядов: националистических, демократическо-буржуазных или коммунистических. Он добавил:

«Очень важно, чтобы среди них имелись хорошо известные, выдающиеся личности или члены их семей, чьи имена должны быть преданы гласности. В случае нападения должны быть расстреляны заложники соответствующей группы, в зависимости от партийной принадлежности виновного».

На оригинале документа имеется зловещая пометка: «Применяется во Франции и Бельгии». <...>

Приказ о «коммандос» по своей жестокости и зверству не может сравниться даже с приказом «Мрак и туман» от 7 декабря 1941 г.

В директиве Гитлера, подписанной Кейтелем, после указания — карать смертью всех лиц, ставящих под угрозу безопасность оккупи-

рующих держав, указывается, что лица, расправа над которыми не может быть произведена в наикратчайший срок, должны перевозиться в Германию, причем таким образом, чтобы не поступало никаких дальнейших известий об их судьбе. Сопроводительное письмо Кейтеля от 12 декабря приводит следующее основание этому: «Эффективного и длительного устрашения можно добиться или решительными карами, или путем мероприятий, при которых родственники лиц, совершивших преступления, и население не будут знать об их судьбе. Эта цель достигается увозом преступников в Германию». <...> Были ли Кейтель и Йодль менее ответственны за убийства, чем их сообщники? Они не могут отрицать своей осведомленности и своей ответственности за действия эйнзатцкоманд, с которыми их собственные командующие работали в тесном и сердечном содружестве. <...>

29 июля 1946г.

<...> Разве нашелся хотя бы один подсудимый, который оспаривал бы справедливость сообщенных нами фактов? Они лишь пытались освободиться от ответственности, переложив ее на плечи тех из числа своих сообщников, которые сами совершили над собой суд.

«Нам не было ничего известно обо всех этих ужасах», — говорят они. Или же: «Мы делали все, чтобы этому воспрепятствовать, но всемогущий Гитлер отдавал приказы и не допускал, чтобы ему не подчинялись, он не допускал даже ухода в отставку».

Жалкая защита! Кого они могут заставить поверить в то, что только лишь им одним не было ничего известно о том, о чем знал весь мир, в то, что их служба подслушивания никогда не сообщала им об официальных предупреждениях, которые делали по радио руководители Объединенных Наций преступникам войны.

Они не могли не подчиняться приказам Гитлера, они не могли подать в отставку? Прекрасно! Но ведь Гитлер мог располагать ими самими, но не их волей: не подчиняясь ему, они, был» может, рисковали бы жизнью, но тогда, по крайней мере, они сохранили бы честь. Трусость никогда не являлась ни оправданием, ни даже смягчающим обстоятельством.

Истина заключается в том, что все они прекрасно знали доктрину национал-социализма, так как участвовали в ее разработке; им было прекрасно известно, к каким чудовищным преступлениям приведет сторонников этой доктрины и тех, кто проводил ее в жизнь, стремление к мировому господству, и они взяли на себя ответственность за это, так как получили материальные и моральные выгоды, которыми воспользовались.

Но они твердо верили в то, что окажутся безнаказанными, так как были уверены в победе, были уверены, что перед лицом торжествующей силы не возникнет вопрос о правосудии. Они убеждали себя, что также, как это было после войны 1914 г., никакое международное правосудие не сможет свершиться. <...> Они ошиблись. <...>

В отношении ответственности Кейтеля мое выступление тоже будет кратким. Условия, при которых он занял посты, которые ранее занимали фон Фрич и фон Бломберг во главе верховного командования армии, его вступление в состав правительственных советов и его политическая активность на всех этих постах, выражавшаяся в том, что он вместе о фюрером был в Годесберге (на переговорах с Чемберленом по вопросу Мюнхенского соглашения в 1938 г. — Прим. пер), позднее участвовал вместе с ним в переговорах с Петеном и Хорги, а также в подписании приказов, из которых инструкция к приказу «Мрак и туман» не является наименее известной, — все это показывает, что речь идет не о рядовом военном, а о генерале — политическом деятеле.

Приговором ему служит та роль, которую он играл в арестах и убийствах партизан. Он, вне всякого сомнения, участвовал в уничтожении некоторых категорий военнопленных, например, в передаче их дел полиции для «специального обращения». Более того, мы не забыли о связи его управления с полицией и с вооруженными силами партии; у всех у нас живы в памяти последствия сотрудничества его учреждений с гестапо. <...> Следует ли покарать безжалостно и сурово? Да будет справедлив приговор — этого достаточно! Конечно, степень виновности в некоторой мере различна. Но разве из этого вытекает, что и наказание должно быть различным? Ведь даже тот, кто, как мы считаем, виновен менее всех остальных, заслуживает смерти! <...>

29—30 июля 1946г.

<...> Человечество призывает к ответу преступников, и от его лица мы, обвинители, обвиняем в этом процессе. И как жалки попытки оспорить право человечества судить врагов человечества, как несостоятельны попытки лишить народы права карать тех, кто сделал своей целью порабощение и истребление народов и эту преступную цель много лет подряд осуществлял преступными средствами. <...>

Перехожу к рассмотрению вопроса о виновности отдельных подсудимых. <...>

КЕЙТЕЛЬ:

Переходя к группе военных, я, естественно, хотел бы начать с подсудимого Вильгельма Кейтеля.

Ведущее положение в гитлеровской военной машине Кейтель занял с первых лет ее организации. Адвокат Кейтеля признает, что «декрет (от 4 февраля 1938 г.) преподнес Кейтелю чудесное должностное наименование — начальника верховного командования вооруженных сил». И несколько далее: «Фактическое назначение работы Кейтеля было громадным... Это была чудовищная, неблагодарная работа, мизерным вознаграждением за которую было блестящее положение в непосредственной близости от главы государства».

В свете всех последующих событий надо считать, что начальным этапом будущих агрессивных войн было все то, что связывалось с секретными вооружениями Германии после Версальского мира. Трудно преуменьшить значение всего проделанного тогда еще полковником Кейтелем в комитете экспертов, который последовательно и настойчиво изыскивал и находил пути для обхода или прямого нарушения договора. В частности, именно полковник Кейтель, а не кто иной, давал указания о том, что в Женеве можно говорить все, что угодно, лишь бы не оставлять письменных следов. Это циничное заявление полностью соответствует той роли, которую Кейтель играл в последующей подготовке и проведении агрессивных войн.

Во время переговоров Гитлера с Шушнигом живым напоминанием о готовности Германии применить оружие была фигура Кейтеля.

Кейтель давал директивы двинуть войска в Чехию, когда президент Гаха был вероломно вызван в Берлин «для продолжения переговоров».

Это О КВ, а не какая-либо иная организация, было готово через отдел «Абвер» спровоцировать пограничный инцидент с Чехословакией, чтобы оправдать вторжение германских полчищ, готовых ринуться в Чехию.

Своим совершенно секретным меморандумом Кейтель требовал от Гесса и Гиммлера заранее сообщать ОКВ о всех мерах, проводимых партийными организациями или полицией, которые предусмотрены планом «Грюн».

Фактически сплошной ложью были декларации об отсутствии каких-либо дальнейших претензий Германии в Европе после захвата Чехословакии. Это было звеном в цепи агрессивных войн.

Я хочу подчеркнуть ведущую роль ОКБ в подготовке и осуществлении агрессии. Директива относительно ведения войны и вторжения в Польшу известна вам, как директива Гитлера и Кейтеля от 10 мая 1939 г. Она была направлена командованию ВВС, военно-морского флота и сухопутных сил. Как можно говорить после этого о том, что ОКВ не было руководящей головкой всех видов вооруженных сил фашистского рейха?

Если еще раз взглянуть на документы, относящиеся к германской агрессии против Норвегии, Дании, Бельгии, Голландии, Люксембурга, Югославии и Греции, мы не раз встречаемся с именем Кейтеля. Он выступает то в качестве участника ответственнейших заседаний, то как автор секретных приказов, адресованных Редеру, Герингу и генеральному штабу [сухопутных войск]. Собственноручные инициалы Кейтеля и Йодля мы находим и на секретной директиве, подписанной Пгглером, о проведении операции «Марита».

Много говорилось здесь о плане «Барбаросса» и его авторах. Сейчас нам важно подчеркнуть, что документ этот рожден в недрах ОКВ по непосредственной инициативе этой организации, что запланированные методы нападения на СССР являлись его [Кейтеля] работой.

Каждому ясна роль визы военного специалиста на документе. Некоторые подсудимые пытались лживо объяснить нападение на СССР как превентивную войну. Заявления эти в такой мере несостоятельны и противоречат установленным в Суде неопровержимым доказательствам (немецким же документам), что я не вижу необходимости отнимать время у Трибунала.

Защитник Кейтеля заявил, что защита этого подсудимого строится под тем углом зрения, что Кейтель «борется не за свою голову, а за свое лицо».

Я хочу помочь Суду увидеть истинное лицо Кейтеля. Для этого мне нужно напомнить вам о нескольких кейтелевских директивах, которые по праву займут одно из первых мест среди позорных документов о бесчеловечности германской военщины, ее низости и безгранично подлом попрании понятий о правилах и обычаях ведения войны.

Начиная с документов о расстреле политических работников, Кейтель, этот солдат, как он любит себя называть, игнорируя присягу, беззастенчиво врал на предварительном следствии американскому обвинителю, говоря, что этот приказ носил характер ответной репрессии и что политических работников отделяли от остальных военнопленных по просьбе самих военнопленных. На Суде он был изобличен. Предъявлением документов РФ-351, ПС-884 было доказано, что директива была дана до начала военных действий. Нами был также предъявлен документ под номером СССР-62 (текст письма немецких военнопленных). Из этого документа видно, что еще до нападения на СССР полевые войска инструктировались по поводу обязательного истребления советских женщин-военнослужащих и политического состава.

А что можно сказать о фразах, страшных по своему беспредельному цинизму: «...человеческая жизнь в странах, которых это касается, абсолютно ничего не стоит... Устрашающее воздействие возможно лишь путем применения необычайной жестокости»?

А директива о применении военной подсудности в районе «Барбаросса» от 13 мая 1941 г.? А приказ от 16 сентября 1941 г. о казни от 50 до 100 коммунистов за каждого убитого немца? Что мог сказать здесь Кейтель о документе, известном под названием «Нахт унд небель»?⁶⁴⁶

Это кровавые документы. Никто не может подсчитать, сколько тысяч военнопленных солдат и офицеров Красной Армии было убито и замучено в лагерях фашистской Германии. <...>

Нельзя забыть директиву Кейтеля от 16 декабря 1942 г. Она называется «Борьба с бандами». Под «бандами» подсудимый Кейтель понимал всякое движение Сопротивления и требовал от войск применения жесточайших мер без ограничения, в том числе против женщин и детей. <...> Выполняя директиву Кейтеля о том, что жизнь в восточных странах абсолютно ничего не стоит, солдаты и офицеры гитлеровской армии совершали свои злодеяния.

Обвинением предъявлен документ СССР-51 о том, как 28 августа 1941 г. немецкие войска перед своими боевыми порядками, идя в атаку, гнали женщин, детей и стариков. А в деревне Колпино заставляли крестьян строить для немцев мосты и блиндажи; фашисты потом всех расстреляли.

В Югославии массовые расстрелы заложников стали повседневной практикой военного командования и военной администрации.

Я хочу закончить документом СССР-356 (ЕС-338). Вы помните, господа судьи, этот документ. В нем адмирал Канарис сообщал Кейтелю о произволе в лагерях военнопленных, голоде, массовых расстрелах советских военнопленных. Даже матерый фашистский разведчик Ка-нарис, боясь ответственности, не мог пройти мимо вопиющих фактов произвола и нарушения всех общепринятых законов и обычаев войны.

Вы помните также резолюцию Кейтеля на этом докладе: «Я одобряю и покрываю эти мероприятия».

Я спросил подсудимого Кейтеля во время перекрестного допроса 6 апреля [1946 г.]:

«Вы, подсудимый Кейтель, именуемый фельдмаршалом, неоднократно здесь, перед Трибуналом, именовавший себя солдатом, вы своей кровавой резолюцией в сентябре 1941 г. подтвердили и санкционировали убийства тысяч безоружных солдат, попавших к вам в плен. Это правильно?»

Кейтель вынужден был признать этот факт.

Уже одна такая резолюция полностью раскрывает действительное, подлинное лицо фельдмаршала Кейтеля. Никакие изощренные доводы защиты не смогут снять с Кейтеля ответственность за кровь и бесчисленные человеческие жизни, оборванные фашистской военщиной во исполнение приказов и директив, подписанных рукой подсудимого Кейтеля. <...>

Господа судьи! Перед вами прошли все подсудимые — люди, лишенные чести и совести, ввергшие мир в бездну несчастий и страданий, причинившие огромные бедствия собственному народу.

Политические авантюристы, не останавливавшиеся ни перед какими злодеяниями для достижения своих преступных целей, низкие демагоги, прикрывавшие свои разбойничьи планы лживыми идеями, палачи, убившие миллионы невинных, — они объединились в клику заговорщиков, захватили власть и превратили аппарат германского государства в орудие своих преступлений.

Ныне наступил час расплаты.

В течение девяти месяцев мы наблюдали бывших правителей фашистской Германии. Перед лицом Суда, на скамье подсудимых, они притихли и присмирели. Некоторые из них даже осуждали Гитлера. Но они корят сейчас Гитлера не за провокацию войны, не за убийство народов и ограбление государств; единственное, чего они не могут ему простить, — это поражение.

Вместе с Гитлером они были готовы истребить миллионы людей, поработить все передовое человечество для достижения преступных целей мирового господства.

Но иначе судила история: победа не пришла по следам злодеяний. Победили свободолюбивые народы, победила правда, и мы горды тем, что Суд Международного Военного Трибунала — это Суд победившего правого дела миролюбивых народов. <...>

Господин председатель! Господа!

Моей речью заканчиваются выступления обвинителей.

Выступая на этом Суде от имени народов Союза Советских Социалистических Республик, я считаю полностью доказанными все обвинения, предъявленные подсудимым. И во имя подлинной любви к человечеству, которой исполнены народы, принесшие величайшие жертвы для спасения мира, свободы и культуры, во имя памяти миллионов невинных людей, истребленных бандой преступников, представших перед Судом передового человечества, во имя счастья и мирного труда будущих поколений — я призываю Суд вынести всем без исключения подсудимым высшую меру наказания — смертную казнь.

Такой приговор будет встречен с удовлетворением всем передовым человечеством.

(Нюрнбергский процесс, Т, VII.)

Стенограмма заседаний Международного военного трибунала

от 8и9июля 1946г.

«Мы должны подойти к своей задаче так рассудительно и с такой духовной неподкупностью, чтобы когда-нибудь в будущем этот процесс выглядел как исполнение мечты человека о справедливости!» Эти слова из обвинительной речи Главного обвинителя от США Джонсона должны быть лейтмотивом для всех тех, кому выпала задача помочь установить истину на данном процессе. То, что эта истина не может быть абсолютной, высказали уже представители обвинения.

Было высказано мнение, что не существует намерения уничтожить весь германский народ. Безоговорочной капитуляцией мы отданы на милость державам-победительницам. Однако было сказано, что приговор Суда должен быть справедливым. Здесь, на данном процессе, лейтмотивом не должна быть милость или немилость — им должна быть только справедливость. Однако справедливым приговор может быть только в том случае, если он примет во внимание все обстоятельства, анализирующие действия подсудимого. То, что произошло и что составляет объект обвинения, нельзя простить. Я могу попытаться лишь сделать анализ. <...>

Германский народ не ждет оправдания. Он не ожидает, чтобы надо всем, что произошло, было распростерто покрывало христианской любви к ближнему и забвения. Он хочет согласиться с этим как со своей судьбой и сделать все возможное для устранения последствий. Но он надеется также, что души и сердца остальных людей не так закостенели, что существующие напряженные отношения не останутся существовать и дальше; он надеется, что ненависть остального человечества к нему тоже не будет существовать вечно. <...>

Оно [ОКБ] рассматривало себя как инструмент законного правительства, так же как оно делало это, когда кайзер, Эберт и фон Гинден-бург были верховными представителями Германии... <...>

Только ясное понимание причин, сил и людей, приведших к разразившемуся над миром несчастью, обеспечит нашему народу возможность в будущем вновь найти путь к остальному миру. <...>

Обвинение против Кейтеля распадается на два периода: с 1933 г. по 4 февраля 1938 г. и с 4 февраля 1938 г. до конца войны. Поэтому подсудимый обвиняется не только как соучастник заговора, но и за личное участие во всех преступлениях. Этому обширному обвинению соответствует также место, отведенное подсудимому Кейтелю в выступлениях обвинителей.

Ни одна фамилия подсудимых не называлась обвинением так часто, как фамилия Кейтеля. Все время мы слышим «приказ Кейтеля», «указания Кейтеля» и «приказ ОКВ», «директивы ОКВ» и т.д., причем это связывается с именем Кейтеля как «начальника ОКВ» с 4 февраля 1938 г.

Подсудимый относится к числу людей, которые в связи со смертью Гитлера попали под свет рампы общественности. С 1933 г. он находился в непосредственном окружении Гитлера, был почти что постоянным его спутником. Ясно, какое значение это имеет для данного процесса. Обвинение неоднократно утверждало, что подсудимые, указывая на мертвых, хотят свалить на них собственную вину. Если целью данного процесса является установление правдивой картины всех событий и их связи между собой, то необходимое упоминание тех мертвых, которые, как известно обвинению, являются главными преступниками, не должно служить основанием для недоверия к тем, кто делает это. Это непосредственно относится к Кейтелю, положение, влияние и действия которого невозможно правильно оценить, не осветив личности Гитлера и его отношения к Кейтелю. <...>

Подсудимому Кейтелю ясно, что если вспомнить об ужасных последствиях и обо всем чудовищном, что, несомненно (не ставя здесь вопрос о виновности), совершено немцами и что неоспоримо следует отнести за счет приказов и распоряжений, с которыми Кейтель в той или иной форме соприкасался, то чувствуешь себя виновным, не размышляя о том, идет ли здесь речь о виновности в правовом смысле или в смысле моральном.

Обвинение утверждало, что все подсудимые в какой-то период времени объединились с нацистской партией для осуществления плана, который, как это было им известно, мог быть осуществлен только путем развязывания войны в Европе.

Относительно подсудимого Кейтеля было сказано, что он с 1933 г. активно участвовал в заговоре. <...>

Кейтель был кадровым офицером. В качестве такового он не мог быть членом партии. Офицерам запрещалась всякая политическая деятельность. Руководство вооруженных сил заботилось о том, чтобы не допустить влияния политики партии на вооруженные силы. Это относилось как к периоду до 1938 г., так и к позднейшему периоду. <...>

Решение от 4 февраля 1938 г. оказалось роковым для генерала Кейтеля и для германских вооруженных сил: для Кейтеля потому, что он не мог еще расценить должным образом вновь созданную инстанцию «верховное командование вооруженных сил» (ОКВ).

Гитлер устранил последний барьер между собой и вооруженными силами — народом под ружьем путем устранения фигуры главнокомандующего вооруженными силами и имперского военного министра, который по конституции должен был быть ответственным лицом за вооруженные силы. Такое решение судьбы было для Кейтеля и для всего германского народа роковым, причем в момент вынесения решения его участники даже не подозревали этого. Сейчас, оглядываясь назад, легко сказать, что такая непроницательность была преступной...

Для подсудимого Кейтеля, который лично в то время не знал Гитлера и впервые познакомился с ним во время предварительных переговоров по поводу данного решения, это не было его собственным решением. Гитлер назначил Кейтеля на вновь созданную должность начальника ОКВ. Кейтель принял ее. Если мы оставим без внимания человеческие чувства, то и тогда для начальника военного управления в имперском военном министерстве не было никакого основания отклонять данное предложение, тем более что оно было сделано фон Бломбергом. Какое значение придавал Гитлер этой должности, Кейтелю было неизвестно...

Приведу выдержку из показаний фон Бломберга:

«Гитлер заявил: «Я не хочу иметь в будущем военных министров, а также не хочу иметь впредь командующего вооруженными силами, который стоял бы между мной, как Верховным главнокомандующим, и главнокомандующими отдельными частями вооруженных сил...»

Он потребовал кандидата на пост начальника бюро, который должен был вести дела под его начальством. Таким образом, ответственным за вооруженные силы должен был быть он, Гитлер...

Я предложил Кейтеля на должность начальника бюро, и мне казалось, что он был бы на своем месте...»

Декрет о руководстве вооруженными силами от 4 февраля 1938 г. известен Трибуналу. Поэтому мне не нужно оглашать его здесь. Положение подсудимого Кейтеля, круг его компетенции и ответственность ясно вытекают как из этого, так и целого ряда других документов. <...>

Таким образом, Гитлер создал военный штаб, для того чтобы получать консультацию по военно-техническим вопросам. Штаб назывался «верховное командование вооруженных сил» (ОКБ) и был не чем иным, как военной канцелярией фюрера и верховного главнокомандующего. Начальником военной канцелярии был назначен подсудимый Кейтель — его назвали «начальником верховного командования вооруженных сил» (начальник ОКБ). <...>

ОКБ не было самостоятельным военным учреждением или ведомством. Оно было лишь военно-техническим штабом Гитлера и его военным министерским ведомством. ОКБ не имело никаких самостоятельных полномочий. Поэтому ОКБ не могло издавать собственных приказов. Больше того, все распоряжения, декреты, директивы или приказы, которые поступали из ОКБ, были выражением воли верховного главнокомандующего вооруженных сил. <...> Мнение, что ОКБ или подсудимый Кейтель как начальник ОКБ были полномочны издавать собственные распоряжения или приказы — неправильно. Всякое устное или письменное служебное общение с другими военными учреждениями, выходящее за рамки обмена мнений, зависело от {решения верховного главнокомандующего.

О КВ являлось всего-навсего рабочим штабом верховного главнокомандования. Поэтому, если на документах, которые исходили от верховного главнокомандующего или ОКВ, имеется подпись или инициалы подсудимого Кейтеля (или начальника какого-нибудь управления или отдела ОКВ), то из этого еще нельзя сделать вывода о том, что ОКВ имело полномочия издавать самостоятельные приказы. В каждом отдельном случае дело заключается лишь в ознакомлении, препровождении и передаче приказов верховного главнокомандующего. Учитывая, что Гитлер был очень занят на постах главы государства, рейхсканцлера, руководителя партии и верховного главнокомандующего вооруженных сил, понятно, что было невозможно получать от него во всех случаях собственную подпись, даже если дело подчас касалось особо важных или имеющих принципиальное значение вопросов. Следует, однако, обратить внимание и на то, что во всех случаях необходимо было иметь решение или согласие Гитлера.

Если обвинение при таком положении вещей придерживается той точки зрения, что подписи или инициалы Кейтеля дают основание считать его ответственным за деловое содержание данных документов, то такая точка зрения не может быть одобрена. Было бы юридической формальностью считать подсудимого Кейтеля как начальника военной канцелярии ответственным за те приказы, распоряжения и т.д., которые он подписывал и препровождал дальнейшим инстанциям. Мне кажется, что ответственным за это может быть только тот, кто имел соответствующие полномочия издавать или разрешать издавать подобные приказы. Подсудимый Кейтель должен был бы нести персональную ответственность только в случае, если бы было доказано, что он по доброй воле участвовал в издании этих приказов и распоряжений и являлся их инициатором... <...>

Следует предположить, что обвинение неправильно оценило положение Кейтеля и что на точку зрения обвинения в данном случае оказал влияние фельдмаршальский ранг подсудимого. Этот ранг не имел никакого отношения к командным полномочиям подсудимого. <...> Кейтель происходит из военной среды и одобряет принцип фюрер-ства в армии, согласно которому вся ответственность ложится на того, кто уполномочен отдавать приказы. <...>

Кейтель, как установлено, не был ни командующим, ни начальником генерального штаба; он был начальником военной канцелярии Гитлера, солдатом и управляющим по всем военно-министерским вопросам, т.е. «министром», как здесь говорит обвинение. <...>

<...> Обвинение совершает ошибку, когда оно характеризует Кейтеля как имперского министра, хотя и «без портфеля». Он не был министром, членом имперского правительства... Он значился в списке лишь как лицо, занимавшее высшую должность. <...>

Основным в вопросе об уголовной ответственности Кейтеля является его действительная позиция в той игре сил, которую вел Гитлер... <...>

Свидетель [американского обвинения] показал, что Канарис представлял доклады об ужасах в связи с переселением, изгнанием и уничтожением евреев, о концентрационных лагерях, преследовании церкви и убийствах душевнобольных через Кейтеля. Они через Кейтеля шли к Гитлеру. <...>

Кейтель показал, что о всех ужасах, и особенно об изгнании евреев и о концентрационных лагерях, а также об уничтожении евреев, ему ничего не было известно. Это противоречит утверждению свидетеля Гизевиуса о том, что Канарис представлял подсудимому Кейтелю доклады по указанным вопросам...

Кейтель, по показаниям свидетеля Гизевиуса, оказывал огромное влияние на армию...

Кейтель, будучи начальником ОКВ, безусловно мог оказывать влияние... Но важно другое — оказывал ли Кейтель какое-либо преступное влияние на ход событий. Даже Гизевиус подтвердил, что Кейтель не оказывал решающего влияния на руководство вооруженными силами. Это установлено и доказательствами. Особенно оскорбительным обвинением против Кейтеля было то, что он, «вместо того чтобы стать во главе подчиненных ему офицеров и их защищать, угрожал им отдачей в руки гестапо».

Однако установлено, что до 1944 г. ни один начальник управления ОКВ не был уволен, что до 20 июля 1944 г., т.е. до покушения на Гитлера и перехода юрисдикции к Гиммлеру, ни один офицер ОКВ не был передан в руки гестапо. <...>

Я напоминаю о том, что Кейтель, показывая здесь о так называемых идеологических приказах, изданных в связи с подготовкой войны и войной против России, говорил: «Я знал их содержание, я передавал их дальше, несмотря на мое отрицательное отношение к ним, хотя я знал о тяжелых последствиях, которые могли вызвать эти приказы...».

С течением времени возникло мнение, которое распространилось во всей армии, что фельдмаршал Кейтель является «подцакивателем», орудием Гитлера, что он предает интересы армии. То, что он изо дня в день вел постоянную борьбу с Гитлером по самым различным вопросам и с теми силами, которые оказывали на него со всех сторон влияние, генералы не видели, да они и не интересовались этим...

Подсудимый Кейтель за 37 лет военной службы, включая [Первую] мировую войну, пришел к убеждению, что принцип повиновения является самой прочной опорой, на которой зиждется армия и тем самым — безопасность страны. <...> То, что Гитлер оказывал сильное влияние на этого человека, честно восхищался им и окончательно подчинил его себе, является фактом, который признал сам Кейтель.

Это нужно принять во внимание, чтобы понять, как могло произойти, что Кейтель составлял и рассылал приказы Гитлера, которые были несовместимы со взглядами германского офицера, как, например, приказы, предъявленные советским обвинением (документы СССР-50, ПС-447 и др.). <...>

Подсудимый Кейтель открыто заявил во время допроса, что он сознавал преступный характер приказов, но думал, что он не может уклониться от выполнения приказов верховного главнокомандующего вооруженными силами и главы государства, который имел право последнего слова при рассмотрении всех возражений...

Последняя и во многих случаях обоснованная надежда Кейтеля состояла в том, что командующие и подчиненные им командиры войсковых частей на практике, в пределах своего усмотрения и ответственности, вообще не будут применять суровых, даже бесчеловечных приказов или будут выполнять умеренно.

Кейтель при занимаемом им положении стоял перед дилеммой: либо неповиновение, выражающееся в отказе передавать приказы, или выполнение указаний о передаче приказов. <...>

Необходимо рассмотреть вопрос: освобождают ли эти факты подсудимого Кейтеля от уголовной ответственности.

Кейтель не оспаривает то, что несет тяжелую моральную ответственность. Он признал, что тот, кто в этой ужасной драме играл хотя бы небольшую роль, не может чувствовать себя свободным от моральной ответственности за действия, в которые был втянут. <...>

Подсудимый Кейтель признал, что приказы Гитлера нарушали нормы международного права. Устав [МВТ] установил, что солдат не может для своего оправдания ссылаться на приказ своего начальника или правительства...

Правовая проблема заговора в том разрезе, в котором ее ставило обвинение, рассмотрена моими коллегами доктором Штамером и доктором Хорном⁶⁴⁷.

Мне кажется, что сам характер заговора несовместим с задачами солдата и должностью Кейтеля в качестве начальника ОКВ.

Военное командование на Востоке мало соприкасалось с ОКВ, в том числе со штабом оперативного руководства. Когда я говорю здесь ОКВ, я имею в ввду управление ОКВ, ибо всем известно, что Гитлер как верховный главнокомандующий вооруженными силами занимался всеми вопросами руководства войной, идеологической войной и вмешивался во всё. Гитлер поддерживал постоянный контакт с главнокомандующим сухопутными силами и его штабом, пока в декабре 1941 г. он не взял на себя обязанность непосредственного командования сухопутными силами.

Объединение в одном лице должности верховного главнокомандующего вооруженными силами (ОКВ) и главнокомандующего сухопутными силами явилось, по-видимому, источником многих ошибок, приведших к обвинению в совершении тяжких преступлений со стороны ОКВ как управления или штаба и в аналогичном обвинении Кейтеля как начальника штаба.

Все, что Кейтель откровенно признал здесь, давая показания по комплексу вопросов, связанных с войной с Россией, возлагает на него уже достаточно большую ответственность, и он чувствует это. Понятно, что защита не только стремится, но и считает своим долгом четко установить в общем составе преступления по совершению ужасающих зверств и неимоверных бесчеловечных злодеяний границы ответственности Кейтеля. <...>

В официальных отчетах, в которых выдвигаются обвинения против ОКВ, нет конкретных данных о том, что штаб ОКВ и Кейтель являются ответственными за организацию и осуществление злодеяний. Я не говорю здесь о фактической стороне этих документов; я указываю только на то, что Кейтель, находясь на своем посту, не имел ни полномочий, ни возможности отдавать приказы, которые привели к совершению преступлений... <...>

Господин председатель! Перед тем как начать рассмотрение вопроса о заложниках, я хочу теперь с разрешения Суда остановиться на тяжелых обвинениях, связанных с приказом «Мрак и туман». <...>

Приказ «Мрак и туман», как его называли впоследствии, лежал тяжким грузом на совести Кейтеля. Он не оспаривает, что данный приказ недопустим с точки зрения международного права и что это было ему известно... <...>

В той степени, в какой военный штаб Гитлера будет рассматриваться Судом в качестве несущего ответственность, подсудимый Кейтель берет на себя ответственность в пределах своей компетенции как начальник ОКВ. <...> Перехожу к рассмотрению ответственности подсудимого Кейтеля за бесчеловечное обращение с военнопленными.

Инстанцией, занимавшейся этим вопросом в ОКВ, являлся начальник управления по делам военнопленных, которому обвинение неоднократно инкриминировало совершение преступлений. Подсудимый Кейтель считает необходимым подчеркнуть, что начальник управления по делам военнопленных был подчинен ему через общее управление вооруженных сил.

Отсюда вытекает, естественно, ответственность подсудимого Кейтеля в этой области даже в случаях, когда он лично не подписывал приказы и распоряжения, касавшиеся военнопленных. <...>

Рейхсфюрер СС [Гиммлер] пытался взять в свои руки содержание военнопленных. Возникшая на этой почве борьба привела в октябре 1944 г. к тому, что Гитлер передал их в ведение Гиммлера якобы потому, что вооруженные силы оказались слишком слабыми и были связаны соблюдением норм международного права.

Другим существенным фактором было влияние, оказываемое на Гитлера, а через него на ОКВ, со стороны органов по использованию рабочей силы в промышленности, производившей вооружение, вследствие все усиливавшегося недостатка рабочей силы.

Партийная канцелярия, германский трудовой фронт и министерство пропаганды также ведали этими чисто военными вопросами. ОКВ вело со всеми этими учреждениями, которые по преимуществу имели более сильное влияние, чем ОКВ, непрерывную борьбу.

Перечисленные обстоятельства должны быть учтены в том случае, если хотят правильно понять и оценить показания подсудимого Кейтеля. Вводу того что он выполнял свои функции «по поручению», так как Вгглер, по изложенным причинам, держал вопрос о военнопленных под личным контролем, подсудимый Кейтель почти никогда не мог добиться принятия во внимание своих личных, т.е. военных, возражений по поводу приказов и распоряжений. <...>

Я не хотел бы пройти мимо событий, которые неоднократно и справедливо были предметом обсуждения на данном процессе, а именно случая с SO летчиками английских королевских воздушных сил, позорного дела в Сагане. <...>

Допрос подсудимого Кейтеля представителем английского обвинения выявил, в какой степени его имя связано с этими потрясающими событиями. Хотя в процессе предъявления доказательств со всей очевидностью было установлено, что Кейтель не передавал приказов Гитлера об убийствах и не слышал о них, что ни он, ни вооруженные силы ни в какой степени не были связаны с проведением данного приказа в жизнь и что, наконец, он всеми силами препятствовал передаче совершивших побег офицеров Гиммлеру и добился того, что возвращенные обратно в лагеря были спасены, все-таки у него остается удручающее чувство вины за то, что тогда он не понял, какой ужасный удар был нанесен по престижу германской армии в мире в результате такого мероприятия. <...>

Кейтель при его допросе показал, что он знал о приказах, директивах и распоряжениях, которые имели такие ужасные последствия, и что он составлял и подписывал их, не задумываясь над возможными результатами. <...> Методы СС, придававшие приказам их ужасную эффективность, были чужды и потому непонятны Кейтелю с его старыми взглядами на некоторые вопросы. Согласно его показаниям, последствия приказов в таких масштабах не были ему известны.

То же самое относится к приказу фюрера «Мрак и туман*. <...> Скорее следует предположить, что, если бы он мог предвидеть их ужасное действие, он, несмотря на запрещение подачи заявлений об отставке, сделал бы вывод, который освободил бы его от ужасных угрызений совести и противодействовал бы втягиванию его из месяца в месяц в круговорот событий.

Пусть это будет гипотезой; представление доказательств дало для подтверждения его правильности известные отправные пункты. Попытка уйти со своего поста, предпринимавшаяся им пять раз, и решение покончить жизнь самоубийством, о котором дал показания генерал-полковник Йодль, дают вам возможность установить наличие серьезных намерений Кейтеля в этом отношении. Если они не претворялись в жизнь, то объясняется это теми обстоятельствами, на которых я уже останавливался: непременный и, как говорит Кейтель, неотъемлемый долг быть верным своей присяге, добросовестно выполнять свой долг до горького конца. <...>

Подсудимый Кейтель на вопрос, который так часто ставился на процессе, почему он не отказался от повиновения Гитлеру или не выступил против Гитлера, ответил, что он над этим не задумывался ни одной минуты...

Подсудимый Кейтель не слышал предостерегающего голоса мировой совести. Принципы его солдатской жизни так глубоко укоренились в нем, настолько завладели его мышлением и поступками, что он был глух ко всем соображениям, которые могли бы увести его с пути повиновения и верности в том смысле, как он их понимал.

Это поистине трагическая роль, которую сыграл подсудимый Кейтель в самой ужасной драме всех времен.

(Нюрнбергский процесс. Т. V С. 649—677.)

ИЗ ПРИГОВОРА МЕЖДУНАРОДНОГО ВОЕННОГО ТРИБУНАЛА

И АГРЕССИВНЫЕ ВОЙНЫ

Трибунал теперь обращается к рассмотрению преступлений против мира, которые инкриминируются Обвинительным заключением.

Раздел I Обвинительного заключения вменяет подсудимым в вину составление общего плана, или заговора, для совершения преступлений против мира.

Раздел II Обвинительного заключения вменяет подсудимым в вину совершение конкретных преступлений против мира путем планирования, подготовки, развязывания и ведения агрессивной войны против ряда государств.

Будет удобнее рассматривать вопрос о наличии общего плана и вопрос об агрессивной войне одновременно и остановиться на вопросе об индивидуальной ответственности этих подсудимых в последующей части приговора.

Обвинение, содержащееся в Обвинительном заключении, а именно — обвинение в планировании и ведении подсудимыми агрессивных войн, является наиболее серьезным обвинением.

Война по самому своему существу — зло. Ее последствия не ограничены одними только воюющими странами, но затрагивают весь мир. Поэтому развязывание агрессивной войны является не просто преступлением международного характера — оно является тягчайшим международным преступлением, которое отличается от других военных преступлений только тем, что содержит в себе в сконцентрированном виде зло, содержащееся в каждом из остальных.

Первым актом агрессии, который инкриминируется подсудимым, согласно Обвинительному заключению, является захват Австрии и Чехословакии, а первая агрессивная война, упомянутая в обвинительном заключении, — это война против Польши, начатая 1 сентября 1939 г. До рассмотрения всего обвинения необходимо подробно остановиться на некоторых событиях, которые предшествовали этим актам агрессии. Война против Польши не была внезапным ударом грома среди ясного неба, эта война также, как захват Австрии и Чехословакии, была преднамеренным и тщательно подготовленным актом и началась лишь после того, как было решено, что наступил подходящий момент для проведения ее, как определенной части заранее намеченной схемы и плана, потому что агрессивные планы нацистского правительства не возникли случайно в связи со сложившейся политической обстановкой в Европе и в мире. Она явилась заранее предусмотренной и весьма существенной частью внешней политики нацистов.

С самого начала национал-социалистское движение претендовало на то, что целью его является объединение германского народа в сознании его миссии и предназначения; объединение, основанное на чертах, внутренне присущих ему, как расе, и осуществляемое под руководством фюрера.

Для достижения этого объединения считалось необходимым добиться двух целей: уничтожения порядка, сложившегося в Европе со времени подписания Версальского договора, и создания Великой Германии в более широких границах, чем границы 1941 г. Это с несомненностью означало захват чужих территорий.

Война считалась неизбежным или, по крайней мере, очень вероятным условием достижения этих целей. Поэтому германский народ и его ресурсы должны были быть организованы в громадную военнополитическую армию, выученную беспрекословно подчиняться любому политическому курсу, объявленному правительством.

В книге «Майн кампф» Вгглер очень ясно изложил эту точку зрения. Следует помнить, что «Майн кампф» — это не личный дневник, в который записывались тайные думы Гитлера. Скорее можно сказать, что содержание этой книги объявлялось с крыш домов. Эта книга использовалась в школах и университетах, среди гитлеровской молодежи, в СА и СС и вообще среди германского народа, вплоть до того, что один экземпляр этого издания вручался в качестве подарка всем молодоженам. В 1945 г. уже было распространено 6,5 млн экземпляров этой книги. Общее ее содержание хорошо известно. Снова и снова Гитлер проповедовал в ней свое убеждение и необходимость применять силу в качестве средства разрешения международных проблем, как это выражено в следующей цитате:

«Земля, на которой мы сейчас живем, не была даром небес нашим предкам. Они должны были завоевать ее, рискуя жизнью. Точно так же и в будущем наш народ не получит территорий и тем самым средств к существованию как благодеяние от какого-нибудь другого народа; он должен будет завоевать их силой торжествующего меча».

«Майн кампф» содержит много таких заявлений и открыто превозносит силу как орудие внешней политики.

Конкретные цели этой политики силы также подробно изложены в этой книге. Уже на первой странице утверждалось, что «Германо-Австрия должна быть воссоединена с великой германской матерью-родиной» и не на экономической основе, а потому, что «народы одной крови должны жить в пределах одной империи».

Восстановление германских границ 1914 г. объявлялось недостаточным и говорилось, что, если Германия вообще хочет существовать, она должна существовать в качестве мировой державы и обладать необходимыми для этого обширными территориями.

В «Майн кампф» совершенно ясно указывалось, где именно следует искать эти территории для расширения пространства Германии:

«Поэтому мы, национал-социалисты, совершенно намеренно зачеркнули линию поведения, которой следовала предвоенная Германия в своей внешней политике. Мы положили конец вечному германскому продвижению на Юг и Запад Европы и обратили наши взоры к землям на Востоке. Мы наконец положили предел колониальной политике и торговой политике предвоенных времен и перешли к территориальной политике будущего. Но когда мы говорим о новых территориях в Европе сегодня, мы должны, главным образом, думать о России и о пограничных государствах, подчиненных ей».

«Майн кампф» не должна рассматриваться как простое литературное упражнение или как изложение неизменной политики или плана, который не может быть модифицирован. Важное значение этой книги заключается в безусловной ее агрессивной тенденции, которая ясно проходит через все ее содержание.

Доказательства, содержащиеся в захваченных документах, показывают, что Гитлер провел четыре секретных совещания, на которых Трибунал намеревается специально остановиться в силу того, что они проливают особый свет на вопрос об общем плане и агрессивной войне.

Эти совещания состоялись 5 ноября 1937 г., 23 мая 1939 г., 22 августа 1939 г. и 23 ноября 1939 г. На этих совещаниях Гитлер сделал важные заявления о своих целях, которые в самых своих формулировках совершенно исключают возможность ошибки.

Эти документы, излагающие содержание совещаний, были подвергнуты некоторой критике со стороны защиты. В сущности, их аутентичность не отрицается, но заявляется, например, что они не являются точными стенограммами речей, которые в них записаны, что документ, относящийся к совещанию 5 ноября 1937 г., датирован числом на пять дней более поздним, чем дата совещания, и что два документа, относящиеся к совещанию от 22 августа 1939 г., отличаются друг от друга и не подписаны.

Полностью учитывая критику такого рода, Трибунал придерживается мнения, что эти документы являются документами очень большого значения и что их аутентичность и достоверность их содержания являются установленным фактом.

Они с очевидностью представляют собой тщательную запись событий, которые в них изложены, и именно в качестве таковых они хранились в архивах германского правительства, где и были захвачены. Такого рода документы никогда не могут быть оспорены как выдуманные или даже неточные и искаженные. Они просто излагают события, которые в действительности имели место.

Быть может, будет более целесообразно прежде всего рассмотреть совещание от 23 ноября 1939 г., на которое Гитлер созвал своих высших командующих. Протокол того, что говорилось, был записан одним из присутствовавших. К тому времени, когда происходило совещание, Австрия и Чехословакия уже были включены в состав Германской империи. Польша была захвачена германскими армиями, а военные действия против Англии и Франции все еще находились в статическом состоянии. Наступил подходящий момент для обзора истекших событий. Гитлер информировал командующих, что целью совещания являлось дать им представление об образе его мыслей и сообщить им о его решениях. Он затем сделал обзор политических задач, начиная с 1919 г., напомнил о выходе Германии из Лиги Наций, об уходе с конференции по разоружению, о приказе о перевооружении, о введении обязательной воинской повинности, о ремилитаризации Рейнской области, захвате Австрии и операции против Чехословакии.

Он затаил: «Через год пришла очередь Австрии; этот шаг тоже рассматривался как сомнительный. Он принес с собой значительное усиление империи. Следующим шагом были Богемия, Моравия и Польша. Прежде всего надо было закончить строительство укреплений на Западе. Невозможно было достигнуть этой цели одним усилием. Для меня было ясно с самого начала, что я не могу довольствоваться Судетской территорией, принадлежавшей ранее Германии. Это было только частичное решение. Тогда было принято решение вступить в Богемию. Затем последовало создание протектората, и тем самым была создана основа для действий против Польши, но в то же время мне было еще не совсем ясно, должен ли я выступить сначала на Востоке, а потом на Западе, или наоборот. В основном я создал вооруженные силы не для того, чтобы не наносить удары. Решение нанести удар всегда существовало во мне. Рано или поздно я хотел разрешить эту проблему. По необходимости было решено, что сначала будет произведено нападение на Востоке».

Это сообщение, в котором приводится обзор прошедших событий и вновь подтверждаются агрессивные намерения, существовавшие с самого начала, не оставляют никаких сомнений относительно характера операций против Австрии и Чехословакии и войны против Польши, потому что эти операции были проведены в соответствии с планом, и характер этого плана должен быть теперь рассмотрен несколько более подробно.

На совещании 23 ноября 1939 г. Гитлер оглядывается на уже завершенные мероприятия. На более ранних совещаниях, которые будут рассмотрены нами теперь, он смотрел вперед и раскрывал перед своими сообщниками новые планы. Весьма поучительно сравнить эти совещания.

На совещании, состоявшемся в Берлине, в имперской канцелярии, 5 ноября 1937 г., присутствовал подполковник Хоссбах, личный адъютант Гитлера, который составил подробную запись совещания, датировав ее 10 ноября 1937 г., и подписал ее.

На совещании присутствовали: Гитлер, подсудимые: Геринг как главнокомандующий военно-воздушных сил, фон Нейрат как имперский министр иностранных дел и Редер как главнокомандующий военно-морского флота, а также генерал фон Бломберг — военный министр и генерал фон Фрич — главнокомандующий сухопутных сил.

Вгглер начал с заявления о том, что тема совещания является настолько важной, что в других государствах она была бы подвергнута обсуждению на заседании кабинета. Затем он затаил, что содержание его речи является результатом его долгих размышлений и его опыта за четыре с половиной года пребывания в правительстве. Он требовал считать заявления, которые он собирался сделать, его последней волей и завещанием на случай его смерти. Лейтмотивом выступления Пгглера явился вопрос о жизненном пространстве, причем он рассматривал несколько возможных решений лишь с тем, чтобы отклонять их. Затем он заявил, что захват жизненного пространства на Европейском континенте является поэтому необходимым, и изложил свои мысли следующим образом:

«Речь вдет не о захвате народов, а о захвате пространства, пригодного для сельского хозяйства. Будет также рациональнее искать территории, производящие сырье, в Европе, в непосредственной близости к империи, а не за океаном; и это решение должно быть проведено в жизнь одним или двумя поколениями. История всех времен — история Римской империи и Британской империи — доказала, что всякая территориальная экспансия возможна лишь путем преодоления сопротивления и в результате риска. Неизбежны даже неудачи. Ни раньше, ни теперь не существовало территорий без владельца. Нападающий всегда сталкивается с владельцем».

Он заключил свою речь следующим замечанием:

«Вопрос для Германии заключается в том, где возможны наибольшие завоевания при наименьших затратах».

Ничто иное не могло бы более ясно раскрыть агрессивные намерении Гитлера: последующие события доказали реальность этих намерений. Невозможно принять точку зрения, что Гитлер, по существу, не имел в виду войну, потому что после того как он заявил, что Германии следует ожидать противодействия со стороны Англии и Франции, и проанализировал силу и слабость этих держав при определенных обстоятельствах, он продолжал: «Проблемы, стоящие перед Германией, могут быть разрешены лишь силой, а это не может быть сделано без риска... Если мы сделаем решение применять силу и идти на риск основой наших стремлений, тогда нам остается лишь ответить на вопросы “когда” и “как”. В этой связи мы должны рассмотреть три различных случая».

В первом из этих трех случаев приводилось гипотетическое международное положение, при котором он должен был начать действовать не позже чем в 1943—1945 гг., причем он говорил: «Если фюрер все еще будет жить в то время, его непоколебимым решением явится разрешить германскую проблему пространства не позже чем в 1943— 1945 гг. Необходимость действовать до 1943—1945 гг. будет рассмотрена в случае втором и третьем».

Второй и третий случаи, на которых остановился Гитлер, обнаруживают явное намерение захватить Австрию и Чехословакию, и в этой связи Гитлер заявил:

«Для улучшения нашего военно-политического положения первоочередной задачей при любом случае втягивания в войну является завоевать Чехословакию и Австрию одним ударом, для того чтобы устранить всякую угрозу с флангов в случае возможного продвижения на Запад».

Далее он добавил:

«Аннексия этих двух государств Германией в военном и политическом отношении даст нам значительное облегчение благодаря тому, что мы получим более короткие и более удобные границы, освободив войска для других целей, и получим возможность создать новые армии, численностью примерно до 12 дивизий».

Это решение захватить Австрию и Чехословакию обсуждается довольно подробно и принимается решение провести эту операцию сразу же после того, как представится благоприятный момент.

Военная мощь, которую Германия создавала, начиная с 1933 г., должна теперь быть направлена против двух определенных стран — Австрии и Чехословакии.

В своих показаниях подсудимый Геринг заявил, что он в то время не считал, что Гитлер в действительности имел в виду напасть на Австрию и Чехословакию, и что целью совещания было лишь оказать давление на фон Фрича с тем, чтобы ускорить перевооружение армии.

Подсудимый Редер показал, что ни он, ни фон Фрич, ни фон Блом-берг не верили, что Гитлер в действительности имел в виду войну, причем подсудимый Редер утверждает, что он придерживался этого убеждения до 22 августа 1938 г. Основанием для такого рода убеждения была надежда на то, что Гитлер добьется «политического решения» проблем, стоящих перед Германией. Однако, если вникнуть в смысл, эти слова означают лишь уверенность в том, что позиция Германии будет столь хорошей, а военная мощь ее столь подавляющей, что желаемые территории будут получены без борьбы. Следует также помнить, что высказанные Гитлером намерения в отношении Австрии были фактически осуществлены через четыре с лишним месяца после совещания, а менее чем через год была захвачена первая часть Чехословакии, а еще через несколько месяцев — Богемия и Моравия. Если в ноябре 1937 г. у некоторых из его слушателей могли еще быть сомнения, то после марта 1939 г. уже не могло оставаться никаких сомнений в том, что Гитлер был абсолютно серьезен в своем решении прибегнуть к войне.

Трибунал считает доказанным, что в своем существе отчет подполковника Хоссбаха об этом совещании является правильным и что присутствовавшие знали, что Австрия и Чехословакия будут аннексированы Германией при первой представившейся возможности. <...>

К марту 1939 г. план аннексии Австрии и Чехословакии, который обсуждался Гитлером на совещании 5 ноября 1937 г., был осуществлен. Наступило время для руководителей Германии рассмотреть вопрос о дальнейших актах агрессии, которые было легче провести благодаря осуществлению предыдущего.

23 мая 1939 г. было созвано совещание в кабинете Гитлера, в новой имперской канцелярии в Берлине. Гитлер объявил о своем решении напасть на Польшу, изложил свои причины для этого и рассмотрел вопрос о том, каково будет воздействие этого решения на другие страны. С точки зрения времени, это было вторым из важнейших совещаний, на которые уже делались ссылки. Для того чтобы полностью оценить значение сказанного и сделанного, необходимо кратко изложить некоторые события из истории германо-польских взаимоотношений.

Еще в 1925 г. в Локарно был заключен договор об арбитраже между Германией и Польшей, предусматривавший разрешение всех споров между этими двумя странами. 29 января 1934 г. была опубликована германопольская декларация о ненападении, подписанная от имени германского правительства подсудимым фон Нейратом. 30 января 1934 г. и вновь 30 января 1937 г. Гитлер выступил с речами в рейхстаге, в которых высказал свою точку зрения относительно того, что Польша и Германия могут жить в мире и согласии. 20 февраля 1938 г. Гитлер в третий раз выступил с речью в рейхстаге, во время которой сказал следующее в отношении Польши:

«Таким образом, был успешно проложен путь к дружескому взаимопониманию, которое, начавшись с Данцига, сегодня, вопреки попыткам некоторых интриганов, в конце концов устранило фактор, отравлявший отношения между Германией и Польшей, превратило их в искреннее и дружественное сотрудничество. Полагаясь на свои дружественные отношения, Германия не остановится ни перед чем, для того чтобы спасти тот идеал, который создает базу для выполнения стоящей перед нами задачи — установления мира».

26 сентября 1938 г., в разгар судетского кризиса, Гитлер произнес в Берлине речь, которая уже цитировалась, и заявил, что после разрешения чехословацкой проблемы для Германии не будет больше существовать территориальных проблем в Европе. Тем не менее 24 ноября того же года была издана директива ОКБ германским вооруженным силам, касающаяся подготовки нападения на Данциг. В ней говорилось: «Фюрер приказал:

1. Подготовка должна также производиться для внезапной оккупации свободного города Данцига германскими войсками».

Несмотря на приказ о военных приготовлениях к оккупации Данцига, Гитлер 30 января 1939 г. в речи в рейхстаге заявил:

«В период тревожных месяцев прошлого года дружба между Германией и Польшей являлась одним из успокаивающих факторов политической жизни Европы».

За пять дней до этого, 25 января 1939 г., Риббентроп в речи в Варшаве заявил:

«Таким образом, Польша и Германия могут смотреть в будущее с полной уверенностью в прочности своих взаимоотношений».

После оккупации Германией 15 марта 1939 г. Богемии и Моравии, что являлось явным нарушением Мюнхенского соглашения, Великобритания 31 марта 1939 г. заверила Польшу в том, что в случае любого действия, которое будет угрожать независимости Польши и которому польское правительство сочтет необходимым оказать сопротивление своими вооруженными силами, Великобритания будет считать себя обязанной немедленно оказать Польше всю возможную помощь. Французское правительство заняло аналогичную позицию. Интересно отметить в этой связи, что один из доводов, часто выдвигавшийся защитой на данном процессе, заключается в том, что именно это согласие других держав побуждало подсудимых думать, что их действия не являются нарушением международного права. Декларации Великобритании и Франции показывают, по крайней мере, несостоятельность этой точки зрения.

3 апреля 1939 г. была издана новая, измененная директива ОКВ, предназначенная для вооруженных сил, в которой после освещения вопроса о Данциге говорилось

О варианте «Вейс» (военное кодовое обозначение германского вторжения в Польшу) следующее:

«Фюрер добавил следующие указания к варианту “Вейс”:

1. Вести приготовления таким образом, чтобы операция могла быть предпринята в любое время, начиная с 1 сентября 1939 г.

2. Верховному командованию вооруженными силами было поручено составить точное расписание для операций варианта “Вейс” и путем совещаний согласовать во времени взаимодействие составных частей вооруженных сил».

11 апреля 1939 г. была подписана другая директива вооруженным силам, и в одном из приложений к этому документу имеются следующие слова:

«Необходимо избегать возникновения трений с Польшей. Однако, если Польша займет угрожающую позицию по отношению к Германии, необходимо будет окончательно разделаться с ней, несмотря на имеющийся договор с Польшей. В таком случае наша цель будет заключаться в том, чтобы сокрушить польскую военную мощь и создать на Востоке положение, которое будет отвечать требованиям обороны. Свободный город Данциг будет включен в состав Германии сразу же после начала военных действий. Целью нашей политики является локализация войны в пределах Польши, и это считается возможным, ввиду внутреннего кризиса Франции и вызванной этим обстоятельством сдержанности Англии».

Несмотря на содержание этих двух директив, Ikmep 28 апреля 1939 г. произнес в рейхстаге речь, в которой он, осветив вопрос о нежелании польского правительства якобы принять сделанное ему предложение относительно Данцига и Польского коридора, заявил следующее:

«Я глубоко сожалею об этой непонятной позиции, занятой польским правительством, но это одно не является решающим фактором. Гораздо хуже то, что Польша, подобно тому как Чехословакия год назад, под давлением лживой международной кампании поверила в то, что она должна мобилизовать войска, хотя Германия со своей стороны не призвала ни одного человека и даже не помышляла о каких-либо действиях против Польши. Намерение Германии совершить нападение является просто измышлением международной прессы».

Через четыре недели после этой речи Пгглер 23 мая 1939 г. собрал важное военное совещание, о котором уже говорилось выше. Среди участвовавших были подсудимые Геринг, Редер и Кейтель. Дежурным адъютантом был подполковник Шмундт, который произвел запись всего происшедшего и заверил подлинность записанного своей подписью. Целью этого совещания было дать возможность Гитлеру изложить свои взгляды на политическую ситуацию и ближайшие задачи руководящему составу вооруженных сил и их штабам. Дав оценку политической ситуации, перечислив события, происшедшие в период с 1933 г., Гитлер объявил о своем решении напасть на Польшу. Он признал, что причиной для нападения явились не споры с Польшей о Данциге, а необходимость расширения «жизненного пространства» Германии и обеспечения снабжения продовольствием. Он заявил:

«Для разрешения этой проблемы нужна смелость. Принцип уклонения от разрешения проблемы путем приспособления к обстоятельствам недопустим. Обстоятельства должны быть приспособлены к целям. А это невозможно без вторжения в иностранные государства или посягательства на чужую собственность».

Позднее в своих обращениях он добавил:

«Поэтому не может быть и речи о жалости к Польше, и нам остается лишь напасть на нее при первой подходящей возможности. Мы не можем надеяться, что дело пойдет также, как в Чехословакии. Будет война. Наша задача — изолировать Польшу. Успешность изоляции явится решающим фактором... Изоляция Польши — вопрос искусной политики».

Записи подполковника Шмундга на совещании подтверждают, что Гитлер в полной мере осознавал возможность поддержки Польши Великобританией и Францией. Поэтому в том случае, если бы не могла быть достигнута изоляция Польши, Германия, по мнению Гитлера, должна была бы первой напасть на Великобританию и Францию или взять курс главным образом на войну на Западе, для того чтобы быстрее разгромить Великобританию и Францию или, по крайней мере, уничтожить их военный потенциал. Тем не менее Гитлер подчеркнул, что война с Англией и Францией будет борьбой не на жизнь, а на смерть, которая может продлиться долгое время, и что поэтому следует подготовиться к ней соответствующим образом.

В течение недель, последовавших за этим совещанием, было созвано еще несколько совещаний и были изданы директивы о подготовке к войне. Подсудимый Риббентроп был послан в Москву для ведения переговоров с Советским Союзом относительно пакта о ненападении.

22 августа 1939 г. имело место то важное совещание⁶⁴⁸, о котором уже говорилось выше. Обвинением были представлены в качестве доказательства два захваченных неподписанных документа, которые, по-видимому, являются записями, произведенными на этом совещании ли-высказался совершенно недвусмысленно и с присущим ему цинизмом. Он сказал, в частности, следующее: «Я был убежден, что Сталин никогда не пойдет на английское предложение. Россия не заинтересована в сохранении Польши, а потом Сталин знает, что режиму его конец — все равно, выйдут ли его солдаты из войны победителями или же потерпевшими поражение. Решающее значение имела замена Литвинова [Молотовым]. Поворот в отношении России я провел постепенно. В связи с торговым договором мы вступили в политический разговор. Предложение пакта о ненападении. Затем от русских поступило универсальное предложение. Четыре дня назад я предпринял особый шаг, который привел к тому, что вчера Россия ответила, что готова на заключение пакта. Установлена личная связь со Сталиным. Фон Риббентроп послезавтра заключит договор. Итак, Польша находится в том состоянии, в каком я хотел ее видеть.

Нам нечего бояться блокады. Восток поставляет нам пшеницу, скот, уголь, свинец, цинк. <...>

В своей политической цели я иду дальше. Начало разрушению господствующего положения Англии положено. После того как я осуществил политические приготовления, путь солдатам открыт.

Нынешнее обнародование пакта о ненападении с Россией подобно разорвавшемуся снаряду. Последствия — необозримы. Сталин тоже сказал, что этот курс пойдет на пользу обеим странам. Воздействие на Польшу будет чудовищным. <...>

С осени 1938 г. <...> решение идти вместе со Сталиным. В сущности — только три великих государственных деятеля во всем мире: Сталин, я и Муссолини. Муссолини — слабейший. <...> Сталин и я — единственные, кто видят будущее. Таким образом, через несколько недель я протяну Сталину руку на общей германо-русской границе и вместе с ним предприму раздел мира. <...> Генерал-полковник Браухич обещал мне закончить войну с Польшей за несколько недель. Если бы он доложил, что мне потребуется для этого два года или хотя бы только год, я не дал бы приказа о выступлении и на время заключил бы союз не с Россией, а с Англией. Ведь никакой длительной войны мы вести не можем. Эти жалкие черви Даладье и Чемберлен, а я их узнал в Мюнхене, слишком трусливы, чтобы напасть [на нас]. Они не выйдут за рамки блокады. А у нас против этого — наша автаркия и русское сырье. Мой пакт [в 1934 г. о ненападении] с Польшей был задуман просто как выигрыш времени. А впрочем, господа, с Россией ведь проделывается то же самое, что я уже освоил на примере Польши! После смерти Сталина, а он — тяжелобольной человек, мы разгромим Советский Союз. <...> Ведение войны соответствует установлению новой границы. Вал от Ревеля (Таллинн. — Прим, пер.), Люблина, Кошице до устья Дуная. Остаток Польши получают русские. Риббентропу дано указание делать цами, присутствовавшими на нем. Первый документ озаглавлен: «Речь фюрера перед главнокомандующими от 22 августа 1939 г.». Целью речи было объявление решения о немедленной войне в Польше. Гитлер начал со слов: «Мне было ясно, что рано или поздно мы подойдем к конфликту с Польшей. Это решение я принял еще весной, но я думал, что сначала, через несколько лет, я выступлю против Запада. Но этот вполне приемлемый для меня план не мог быть приведен в исполнение, после того как изменился ряд существенных моментов. Мне стало ясно, что Польша нападет на нас в случае конфликта с Западом».

Затем Гитлер продолжал объяснять причину, по которой он пришел к заключению, что именно теперь настал удобный момент для начала войны.

«Теперь, — сказал Гитлер, — Польша как раз в таком положении, какого я желал... я опасаюсь только того, что в последний момент какая-нибудь свинья сделает предложение о посредничестве... ликвидация гегемонии Англии начата».

Этот документ очень сходен с одним из документов, представленных в качестве доказательства по делу подсудимого Редера. Упомянутый документ содержит краткий обзор той же самой речи, составленный в день ее произнесения неким адмиралом Бёмом^{649 650} по записям, сделанным им во время совещания. Суть документа состоит в том, что настал момент решить спор с Польшей путем военного вторжения; что, хотя конфликт между Германией и Западом когда-нибудь неизбежен, вероятность того, что Великобритания и Франция придут на помощь Польше, — невелика, а что, если даже завяжется война с Западом, первой задачей будет сокрушение польской военной мощи. Он также содержит заявление Гитлера о том, что будет дан соответствующий пропагандистский повод для вторжения в Польшу, правдоподобность которого не имеет значения, так как «победителей не судят».

Второй неподписанный документ, представленный обвинением и озаглавленный «Вторая речь фюрера от 22 августа 1939 г.», представляет собой изложение основных моментов речи Гитлера, Из них нами приводятся некоторые:

«Каждый должен ясно представить себе, что мы с самого начала были полны решимости воевать с Западом. Борьба не на жизнь, а на смерть... Прежде всего уничтожение Польши. Задача — уничтожение живой силы, а не достижение какой-либо определенной географической линии. Если даже завяжется война с Западом, уничтожение Польши будет основной задачей... Я дам пропагандистский предлог для начала войны — неважно, будет ли он правдоподобен. Победителя никто никогда не спросит, говорил ли он правду. В начале и ходе войны важно не право, а победа... Приказ о начале, по всей вероятности, будет дан утром в субботу» (т.е. 26 августа).

Несмотря на то что это выступление называется второй речью, есть достаточное количество общих мест с двумя ранее упомянутыми документами, дающими возможность считать этот документ отчетом о той же речи, не столько подробным, как два других, но в сути своей совпадающим.

Эти три документа устанавливают, что окончательное решение относительно даты начала уничтожения Польши, намеченной и обсужденной ранее в том же году, было принято Гитлером незадолго до 22 августа 1939 г. Они показывают, что, хотя он надеялся избежать войны с Великобританией и Францией, он полностью отдавал себе отчет в наличии опасности пойти на этот риск.

События последних дней августа подтвердили это решение. 22 августа 1939 г., в тот же день, когда была произнесена эта речь, на которую мы только что ссылались, премьер-министр Великобритании [Чемберлен] обратился с письмом к Гитлеру, в котором писал:

«Таким образом, выяснив наши позиции, я хочу повторить вам мое убеждение в том, что война между нашими народами будет величайшим из возможных бедствий».

23 августа Гитлер ответил:

«Решение вопроса о разрешении европейских проблем на мирной основе зависит не от Германии, а главным образом от тех, кто с момента преступления, совершенного созданием Версальского диктата, упорно и настойчиво противился его мирному пересмотру. И только после изменения позиции несущих за это ответственность держав могут произойти изменения в отношениях между Англией и Германией».

Затем в адрес Гитлера последовал ряд обращений с тем, чтобы предотвратить превращение польского вопроса в войну, в частности, от президента Рузвельта — 24 и 25 августа, от Его Святейшества папы римского — 24 и 30 августа и от господина Даладье, премьер-министра Франции, — 26 августа. Однако Гитлер остался глух к этим призывам.

25 августа Великобритания подписала пакт о взаимопомощи с Польшей, подтвердивший обязательства, данные Англией Польше в начале года. Это вместе с известиями о нежелании Муссолини начать войну на стороне Германии заставило Гитлера некоторое время колебаться. Вторжение в Польшу, начало которого было запланировано на 26 августа, было отложено до следующей попытки убедить Великобританию не вмешиваться.

Гитлер предложил Великобритании заключить широкое соглашение, как только вопрос будет разрешен. В ответ на это Великобритания сделала контрпредложение — разрешить польский вопрос путем переговоров. 29 августа Гитлер сделал заявление британскому послу о том, что правительство Германии, несмотря на свое скептическое отношение к результатам, будет готово начать непосредственные переговоры с польским представителем, если последний прибудет в Берлин до полуночи следующего числа 30 августа и будет облечен чрезвычайными полномочиями. Польское правительство было поставлено в известность об этом, но, помня пример Шушнига и Гахи, решило не посылать такого представителя.

В полночь 30 августа подсудимый Риббентроп бегло прочитал британскому послу документ, в котором впервые приводилось точное изложение германских требований Польше. Он, однако, отказался дать послу копию документа и заявил, что в любом случае уже слишком поздно^ так как полномочный представитель Польши не прибыл.

Трибунал считает, что характер ведения Гитлером и Риббентропом этих переговоров делает совершенно ясным, что они начали их не с честными намерениями и не стремились с их помощью добиться сохранения мира, а руководствовались лишь желанием предотвратить выполнение Великобританией и Францией гарантий по отношению к Польше.

Одновременно с этими переговорами Геринг предпринимал безуспешные попытки изолировать Польшу, старясь убедить Великобританию не сдержать данного ею слова через некоего шведа Биргера Дале-руса, который вызывался в качестве свидетеля защиты по делу Геринга, имел обширные сведения об Англии и о положении вещей в Англии и в июле 1939 г. был исполнен желания помочь Англии и Германии добиться лучшего взаимопонимания в надежде предотвратить войну между этими двумя странами. Он вошел в контакт как с Герингом, так и с официальными кругами в Лондоне; во второй половине августа Геринг использовал его в качестве неофициального посредника для того,

чтобы отговорить правительство Великобритании от противодействия германским намерениям в отношении Польши. Далерус, конечно, в то время не знал о решении Гитлера, секретно сообщенном 22 августа, а также и о германских военных директивах относительно нападения на Польшу, которые уже существовали. Согласно его показаниям, только после 26 сентября, т.е. после того как захват Польши был в основном закончен, он впервые осознал, что целью Геринга было заручиться согласием Великобритании на захват Польши Германией.

После того как все попытки убедить Германию согласиться на урегулирование спора с Польшей на разумных основаниях провалились, 31 августа Гитлер издал свою окончательную директиву, в которой отметил, что нападение на Польшу должно начаться ранним утром 1 сентября, и дал указание о необходимых мерах в случае вступления Англии и Франции в войну на стороне Польши.

По мнению Трибунала, события в дни, предшествовавшие 1 сентября 1939 г., свидетельствуют о решимости Гитлера и его приспешников любой ценой осуществить объявленное им намерение захватить Польшу, несмотря на обращения к нему со всех концов света. Имея перед собой всё новые и новые доказательства того, что это намерение приведет к войне также с Англией и Францией, Гитлер бесповоротно решил не отклоняться от взятого курса.

Трибунал считает полностью доказанным, что война, начатая Гитлером 1 сентября 1939 г., была явно агрессивной войной, которая не могла впоследствии не превратиться в войну, охватившую почти весь мир, и обусловила совершение бесчисленных преступлений как против законов и обычаев войны, так и против человечности. <...>

23 август 1939 г. Германия подписала пакт о ненападении с Союзом Советских Социалистических Республик⁶⁵¹.

Представленные доказательства безошибочно показывают, что Советский Союз, со своей стороны, придерживался условий этого пакта; и действительно, само германское правительство получало заверения в этом из авторитетных германских источников. Так, германский посол в Москве [граф фон дер Шуленбург] сообщил правительству, что Советский Союз будет воевать только в том случае, если на него нападет Германия, и это заявление зафиксировано в германском дневнике боевых действий от 6 июня 1941 г.

Однако уже в конце лета 1940 г. Германия начала подготовку к нападению на СССР, невзирая на пакт о ненападении. Эта операция планировалась секретно под условным названием план «Барбаросса», и бывший фельдмаршал Паулюс показал, что 3 сентября 1940 г., когда он стал сотрудником германского генерального штаба, он продолжал разработку плана «Барбаросса», которая окончательно была завершена к началу ноября 1940 г., и даже тогда германский генеральный штаб не имел никаких сведений о том, что Советский Союз подготавливается к войне.

18 декабря 1940 г. Гитлер издал директиву № 21, на которой стояли инициалы Кейтеля и Йодля и которая требовала окончания всех приготовлений, связанных с выполнением плана «Барбаросса», 13 мая 1941 г.

Эта директива гласила:

«Германские вооруженные силы должны быть подготовлены, чтобы разгромить Советскую Россию в быстрой кампании, до окончания войны с Англией. Должны быть приняты меры предосторожности для того, чтобы не были обнаружены намерения совершить нападение...»

До издания директивы от 18 декабря 1940 г. подсудимый Геринг сообщил об этом генералу Томасу — начальнику управления военной экономики ОКБ, и генерал Томас составил обзор экономических возможностей СССР, включая сырьевые ресурсы, энергетические мощности, транспортную систему и его производственные мощности в области вооружений. В соответствии с этим обзором под непосредственным руководством Геринга был создан экономический штаб по делам восточных территорий со многими военно-хозяйственными учреждениями (инспекциями, командами, группами). Совместно с военным командованием эти учреждения должны были добиться как можно более полной и эффективной экономической эксплуатации оккупированных территорий в интересах Германии.

После совещаний и помощи со стороны подсудимых Кейтеля, Йодля, Редера, Функа, Геринга, Риббентропа, Фрика, Шираха и Фриче или их представителей подсудимый Розенберг в течение трех месяцев разрабатывал основы будущей политической и экономической организации оккупированных территорий. Это явилось предметом очень подробного отчета, составленного немедленно после вторжения.

В этих планах намечалось уничтожение Советского Союза как независимого государства, его расчленение, создание так называемых имперских комиссариатов и превращение Эстонии, Латвии, Литвы, Белоруссии и некоторых других территорий в германские колонии.

В то же время Германия вовлекла в войну против СССР Венгрию, Румынию и Финляндию. В декабре 1940 г. Венгрия согласилась принять участие в войне, за что Германия обещала ей некоторые территории за счет Югославии.

В мае 1941 г. было достигнуто окончательное соглашение с Антоне-ску — премьер-министром Румынии — по поводу нападения на СССР, согласно которому Германия обещала Румынии Бессарабию, Северную Буковину и право оккупировать советскую территорию до Днепра.

22 июня 1941 г. без объявления войны Германия вторглась на советскую территорию в соответствии с заранее подготовленными планами.

Доказательства, представленные Трибуналу, подтверждают, что Германия имела тщательно разработанные планы сокрушить СССР как политическую и военную державу, для того чтобы расчистить путь для экспансий Германии на Восток, в соответствии с ее стремлениями. В «Майн кампф» Гитлер писал:

«Если мы хотим приобрести новую территорию в Европе, то это может быть сделано в основном за счет России, и опять новая германская империя должна следовать по стопам тевтонских рыцарей. Но на этот раз земли для германского плуга будут приобретены германским мечом, и таким образом мы обеспечим нации хлеб насущный».

Но существовала еще одна, более непосредственная цель, и в одном меморандуме, изданном ОКВ, указывалось, что эта ближайшая цель заключалась в том, чтобы прокормить немецкие армии за счет советских территорий на третьем году войны, даже если «в результате этого погибнут многие миллионы людей от голода, вследствие того что мы вывезем из страны все необходимое для нас».

Конечные цели нападения на Советский Союз были сформулированы на совещании у Гитлера 16 июля 1941 г., в котором принимали участие подсудимые Геринг, Кейтель, Розенберг и Борман.

«Создание военной державы западнее Урала не может снова стать на повестку дня, даже если бы нам для этого пришлось воевать 100 лет...

Вся Прибалтика должна стать частью империи. Крым с прилегающими районами (область севернее Крыма) также должен быть включен в состав империи. Приволжские районы точно так же, как и район Баку, должны быть включены в империю. Финны хотят получить Восточную Карелию. Однако ввиду больших залежей никеля, Кольский полуостров должен отойти к Германии».

От имени подсудимых выдвигалось утверждение о том, что нападение на СССР было оправдано потому, что Советский Союз намеревался напасть на Германию и готовился к этому. Невозможно поверить, что эта точка зрения когда-либо являлась искренним убеждением. <...>

Статья 6 Устава определяет военные преступления следующими словами:

«Военные преступления, а именно: нарушение законов или обычаев войны. К этим нарушениям относятся убийства, истязания или увод в рабство или для других целей гражданского населения оккупированной территории; убийства или истязания военнопленных или лиц, находящихся в море; убийства заложников; ограбление общественной или частной собственности; бессмысленное разрушение городов или деревень; разорение, не оправданное военной необходимостью, и другие преступления».

За время войны многих сдававшихся немцам в плен солдат союзных армий немедленно расстреливали, часто в результате преднамеренной и рассчитанной политики. 18 октября 1942 г. подсудимый Кейтель разослал утвержденную Гитлером директиву, которая предусматривала, что все члены союзных соединений «коммандос», часто даже те, кто был одет в военную форму, независимо от того, были ли они вооружены или нет, должны были «уничтожаться до последнего человека», даже если они пытались сдаться в плен. Далее предусматривалось, что, если такие части союзных войск попадали в руки военных властей, после того как они были захвачены местной полицией или каким-либо иным путем, они должны были немедленно передаваться СД. Этот приказ время от времени дополнялся и действовал на протяжении всего остального периода войны, хотя после высадки союзников в Нормандии в 1944 г. было дано разъяснение, что этот приказ не относится к «коммандос», захваченным непосредственно в зоне военных действий. Согласно положениям этого приказа, отряды «коммандос» из войск союзников и другие военные части, действовавшие самостоятельно, уничтожались в Норвегии, Франции, Чехословакии и Италии. Многих из членов отрядов «коммандос» убивали на месте, а тем, кого убивали позднее в концентрационных лагерях, ни в одном из случаев не было предоставлено возможности предстать перед каким-либо судом. <...> В марте 1944 г. командование сухопутными силами издало декрет «Пуля», согласно которому все бежавшие военнопленные офицеры и унтер-офицеры, за исключением английских и американских военнопленных, в случае если их захватывали вновь, должны были быть переданы ЗИПО⁶⁵* или СД. <...>

В марте 1944 г. 50 офицеров британского королевского воздушного флота, бежавших из лагеря в Сагане, где они находились в качестве пленных, были расстреляны по прямому приказу Гитлера, после того как были пойманы. Их трупы были немедленно подвергнуты кремации, а урны, содержавшие прах, возвращены в лагерь. Подсудимые здесь не оспаривали то, что это являлось явным убийством, совершенным в явное нарушение международного права.

Когда союзные летчики были вынуждены совершать посадку в Германии, гражданское население иногда убивало их на месте. Полиция была инструктирована не принимать мер к предотвращению этих убийств, и у министра юстиции имелись указания не привлекать никого к ответственности за участие в этих убийствах.

Обращение с советскими военнопленными характеризовалось особенной бесчеловечностью. Смерть многих из них являлась результатом не только действий отдельных членов охраны или условий жизни в лагерях, доходивших до крайностей. Она являлась результатом систематического плана совершения убийств. Более чем за месяц до вторжения Германии в Советский Союз ОКБ подготовило специальные планы того, каким образом следует обращаться с представителями политической власти, находившимися в советских вооруженных силах, которые могли быть захвачены в плен. Одно из предложений в этой связи заключалось в том, что «политические комиссары армии не должны рассматриваться как военнопленные — их следует уничтожать в пересыльных лагерях для военнопленных». Подсудимый Кейтель по- ⁶⁵² казал, что германской армии были даны инструкции, включавшие вышеупомянутые предложения.

8 сентября 1941 г. были изданы правила об обращении с советскими военнопленными, подписанные генералом Рейнике — начальником управления по делам военнопленных при верховном командовании. В этих правилах говорилось:

«Большевистский солдат потерял поэтому право на то, чтобы с ним обращались как с честным противником в соответствии с правилами Женевской конвенции... При малейшем намеке на неподчинение, особенно в случае с большевистскими фанатиками, должен быть отдан приказ о безжалостном и энергичном действии. Неподчинение, активное или пассивное сопротивление должны быть сломлены немедленно силой оружия (штыки, приклады и огнестрельное оружие)... Каждый, кто при проведении этого приказа не прибегнет к своему оружию, подлежит наказанию... В военнопленных, пытавшихся бежать, следует стрелять без предварительного оклика. Никогда не следует делать предупреждающего выстрела. Использование оружия против военнопленных является, как правило, законным».

Советские военнопленные были лишены необходимой одежды, раненые не получали медицинской помощи, они голодали и во многих случаях были обречены на смерть.

17 июля 1941 г. гестапо издало приказ, предусматривавший убийство всех советских военнопленных, которые были или могли быть опасны для национал-социализма. Приказ гласил:

«Задачей командиров ЗИПО и СД, находящихся в иггалагах⁶⁵³, является политическая проверка всех заключенных лагеря, устранение и дальнейшая “обработка”: а) всех политически преступных элементов, находящихся среди них; б) всех лиц, которые могут быть использованы для восстановления оккупированных территорий... Далее, эти командиры должны с самого начала приложить усилия для выявления среди заключенных тех элементов, которые кажутся надежными независимо от того, являются ли они коммунистами или нет, для того чтобы использовать их в целях разведки внутри самого лагеря или, если это окажется целесообразным, позднее также на оккупированных территориях. Путем использования таких информаторов и путем использования всех других существующих возможностей должно продолжаться шаг за шагом обнаружение всех элементов среди заключенных, которые должны быть уничтожены.

Прежде всего должны быть обнаружены следующие лица: все крупные деятели государства и партии, в особенности профессиональные революционеры... Все комиссары Красной Армии, руководящие деятели государства, руководящие деятели промышленности и хозяйства, все евреи, все лица, в отношении которых будет доказано, что они являются агитаторами или фанатичными коммунистами. Казни не должны иметь место в самом лагере или в непосредственной близости от него... Если возможно, заключенные должны быть вывезены для применения к ним “специального обращения” на территории бывшей Советской России».

Письменные показания под присягой Варлимонта — заместителя начальника штаба вооруженных сил <...> указывают на ту тщательность, с которой проводился этот приказ. <...>

В некоторых случаях советских военнопленных клеймили специальным стандартным клеймом. В качестве доказательства был представлен приказ ОКВ от 20 июля 1942 г. <...>

Довод, выдвигаемый в защиту против обвинения в убийстве и жестоком обращении с советскими военнопленными, заключающийся в том, что СССР не является участником Женевской конвенции, является совершенно неосновательным. 15 сентября 1941 г. адмирал Канарис протестовал против правил об обращении с советскими военнопленными, подписанных генералом Рейнике 8 сентября 1941 г. Он заявил тогда:

«Женевская конвенция об обращении с военнопленными не распространяется на отношения между Германией и СССР. Поэтому применимы лишь принципы общего международного права об обращении с военнопленными. Начиная с XVIII в. они устанавливались постепенно на той основе, что пребывание в военном плену является ни местью, ни наказанием, а исключительно превентивным заключением, единственной целью которого является воспрепятствовать данному военнопленному принимать дальнейшее участие в военных действиях. Этот принцип развивался в соответствии с точкой зрения, разделявшейся всеми армиями, о том, что убивать беззащитных людей или наносить им вред противоречит военной традиции... Приложенные к сему распоряжения об обращении с советскими военнопленными базируются на совершенно противоположной точке зрения».

Этот протест, который правильно излагал положение вещей с точки зрения права, был игнорирован. Подсудимый Кейтель написал в этом меморандуме следующее:

«Возражения возникают из идеи о рыцарском ведении войны. Это означает разрушение идеологии. Поэтому я одобряю и поддерживаю эти меры». <...>

<...> В приказе, изданном подсудимым Кейтелем 23 июля 1941 г., проект которого был разработан подсудимым Йодлем, говорилось:

«Учитывая громадные пространства оккупированных территорий на Востоке, наличия вооруженных сил для поддержания безопасности на этих территориях будет достаточно лишь в том случае, если всякое сопротивление будет караться не путем судебного преследования виновных, а путем создания такой системы террора со стороны вооруженных сил, которая будет достаточна для того, чтобы искоренить у населения всякое намерение сопротивляться. Командиры должны изыскать средства для выполнения этого приказа путем применения драконовских мер».

Из доказательств явствует, что этот приказ безжалостно проводился в жизнь на территории Советского Союза и в Польше. <...>

В августе 1942 г. один из подчиненных Розенберга следующим образом суммировал политику в отношении Восточных территорий, которая была ранее сформулирована Борманом:

«Славяне должны на нас работать. Если они нам более не нужны, они могут умереть. Поэтому обязательные прививки и медицинское обслуживание немецкими врачами являются излишними. Рост славянского населения является нежелательным».

В октябре 1943 г. Гиммлер вновь заявил: «Меня ни в малейшей степени не интересует судьба русского или чеха. Мы возьмем от других наций ту здоровую часть нашего типа, которую они смогут нам дать. Если в этом явится необходимость, мы будем отбирать у них детей и воспитывать их в нашей среде. Вопрос о том, процветает ли данная нация или умирает с голоду, интересует меня лишь постольку, поскольку представители данной нации нужны нам в качестве рабов для нашей культуры; в остальном их судьба не представляет для меня никакого интереса». <...>

Генеральный штаб и верховное командование

Обвинение также просило, чтобы генеральный штаб и верховное командование вооруженных сил были признаны преступной организацией. Трибунал считает, что не следует принимать какого-либо решения о признании преступной организацией генерального штаба и верховного командования. Хотя число лиц, которым предъявлено обвинение, больше, чем в имперском кабинете, оно все же настолько мало, что путем индивидуальных судов над этими офицерами можно будет достигнуть лучшего результата, чем путем вынесения Трибуналом решения, требуемого обвинением. Но еще более убедительной причиной является то, что, по мнению Трибунала, генеральный штаб и верховное командование не представляют собой ни «организации», ни «группы», согласно определению этих терминов в статье 9 Устава.

Необходимо сделать некоторые замечания о характере этой так называемой группы. Согласно Обвинительному заключению и доказательствам, которые представлены Трибуналу, эта группа состоит примерно из 130 офицеров, живых и мертвых, которые в то или иное время, начиная с февраля 1933 г., когда Гитлер реорганизовал вооруженные силы, и до мая 1945 г., когда Германия капитулировала, занимали определенные посты в военной иерархии.

Эти люди являлись высшими офицерами в трех составных частях вооруженных сил: ОКХ — армии, ОКМ — военно-морской флот и ОКЛ — военно-воздушные силы. Над ними стояло единое руководство вооруженными силами — ОКВ — верховное командование германских вооруженных сил во главе с Гитлером — верховным главнокомандующим.

Офицеры ОКВ, включая подсудимого Кейтеля — начальника [штаба] верховного командования, были в некотором роде личным штабом Гитлера. В более широком смысле они координировали действия трех составных частей вооруженных сил, в особенности в области планирования и в вопросах оперативного характера, и руководили ими.

Отдельные офицеры этой так называемой группы в то или другое время принадлежали к одной из четырех категорий: 1) главнокомандующий одной из трех частей вооруженных сил; 2) обербефельсхабе-ры, главнокомандующие действующими армиями; 3) командующие армиями одной из трех частей вооруженных сил, которые составляли, конечно, наибольшую группу из числа этих лиц; 4) офицеры ОКВ, их было 3: подсудимые Кейтель и Йодль и заместитель Йодля — Варли-монт. Именно в таком смысле употребляет Обвинительное заключение термин «генеральный штаб и верховное командование».

Здесь обвинение делает разграничение. Обвинение не обвиняет стоящих ниже на одну ступень военной иерархии командующих армейских корпусов и лиц соответствующего им ранга во флоте и в воздушных силах и еще ниже стоявших — командиров дивизий или лиц соответствующих им рангов в других частях вооруженных сил. Не включаются сюда также штабные офицеры любого из четырех штабов — ОКВ, ОКХ, ОКМ и ОКЛ, а также прошедшие специальную подготовку специалисты, которых обычно называли офицерами генерального штаба.

Таким образом, в действительности перечисленные в Обвинительном заключении лица представляют собой высших военных руководителей Германской империи. Не делалось серьезной попытки утверждать, что они составляли «организацию» в смысле определения статьи 9 Устава. Скорее утверждалось, что они представляли «группу» — термин, который является более широким по значению и масштабам, чем «организация».

Трибунал не считает, что это так. Согласно доказательствам, разработка ими планов в штабах, постоянные совещания между штабными офицерами и армейскими офицерами, их оперативная тактика на поле боя и в штабах были очень сходны с теми, которые практиковались в армиях, флотах и воздушных силах всех других стран. Систему единого руководства ОКВ в вопросах координации и управления можно сравнить с похожей, хотя и несколько отличной системой, используемой другими вооруженными силами, как, например, с англоамериканским объединенным штабным руководством.

Говорить о существовании ассоциации или группы, исходя из такого метода их действия, по мнению Трибунала, нелогично. По этой теории верховное военное руководство любой другой страны также является ассоциацией, а не тем, чем оно в действительности является,— собранием военных, определенным числом лиц, которые в известный период времени занимали высокие военные посты.

Много доказательств и аргументов сконцентрировалось вокруг вопроса о том, было ли членство в этих организациях добровольным или нет; в данном случае Трибуналу кажется, что это не является вопросом по существу. Эта так называемая преступная организация имеет одну черту, которая является главной и резко отличает данную организацию от пяти других, поименованных в Обвинительном заключении. Когда кто-нибудь становился, например, членом СД, он делал это добровольно, зная, что он вступает в какую-то организацию.

Что же касается генерального штаба и верховного командования, то такой человек не мог знать, что он вступает в группу или ассоциацию, потому что таковой не существовало, пока она не была объявлена существующей Обвинительным заключением. Такой человек лишь знал, что он достиг какого-то высокого положения в одной из трех частей вооруженных сил, и не мог отдавать себе отчета в том, что он становился членом некоего конкретного целого, которое могло быть определено как «группа» в обычном значении этого слова. Его отношения со своими собратьями-офицерами в своей части вооруженных сил в основном были похожи на те, которые существуют на военной службе во всем мире.

Трибунал поэтому не объявляет генеральный штаб и верховное командование преступной организацией⁶⁵⁴.

Хотя Трибунал и считает, что термин «группа» в статье 9 должен означать нечто большее, чем собрание офицеров, все же заслушал много показаний об участии этих офицеров в планировании и ведении агрессивной войны, в совершении военных преступлений и преступлений против человечности. Эти доказательства в отношении многих из них ясны и убедительны.

Они были ответственны в большой степени за несчастья и страдания, которые обрушились на миллионы мужчин, женщин и детей. Они опозорили почетную профессию воина. Без их военного руководства агрессивные устремления Гитлера и его нацистских сообщников были бы отвлеченными и бесплодными. Хотя они и не составляли группу, подпадающую под определение Устава, они, безусловно, представляли собой безжалостную военную касту. Современный германский милитаризм расцвел на короткое время при содействии своего последнего союзника — национал-социализма так же или еще лучше, чем в истории прошлых поколений.

Многие из этих людей сделали насмешкой солдатскую клятву повиновения военным приказам. Когда это в интересах их защиты, они заявляют, что должны были повиноваться. Когда они сталкиваются с ужасными гитлеровскими преступлениями, которые, как это установлено, были общеизвестны для них, они заявляют, что не повиновались.. Истина состоит в том, что они активно участвовали в совершении всех этих преступлений или были безмолвными и покорными свидетелями совершавшихся преступлений в более широких и более потрясающих масштабах, чем мир когда-либо имел несчастье знать. Об этом должно быть сказано.

В тех случаях, когда факты требуют этого, эти люди должны быть преданы суду, с тем чтобы те из них, которые повинны в совершении этих преступлений, не избегли кары.

* * *

В соответствии со статьей 26 Устава, требующей, чтобы приговор Трибунала в отношении виновности или невиновности подсудимых был мотивирован, Трибунал приводит следующие основания, по которым он выносит приговор о виновности или невиновности подсудимых. <...>

Кейтель обвиняется по всем четырем разделам Обвинительного заключения. Он был начальником штаба с 1935 г. по 4 февраля 1938 г. при фон Бломберге, когда тот был военным министром; в этот день Пгглер принял на себя командование вооруженными силами, назначив Кейтеля начальником верховного командования вооруженными силами. Кейтель не имел командных прав над тремя частями вооруженных сил, командующие которыми пользовались прямым доступом к верховному главнокомандующему. Верховное командование вооруженными силами являлось, по существу, военным штабом Гитлера.

Кейтель вместе с двумя другими генералами присутствовал на совещании с Шушнигом в феврале 1938 г. Их присутствие, как он признал, было «военной демонстрацией», но, поскольку он был назначен начальником О КВ только за неделю до того дня, он не знал, зачем он был вызван. Затем Гитлер и Кейтель продолжали оказывать давление на Австрию с помощью ложных слухов, радиопередач и военных маневров. Кейтель провел все военные и иные мероприятия, и в дневнике Йодля по этому поводу записано: «Они подействовали быстро и сильно». Когда Шушниг назначил плебисцит, Кейтель в ту же ночь сообщил об этом Гитлеру и его генералам, и Гитлер издал директиву — план «Отто», под которой Кейтель поставил свои инициалы.

21 апреля 1938 г. Гитлер и Кейтель обсудили вопрос об использовании возможного «инцидента», как, например, убийства германского посла в Праге, в качестве предлога к нападению на Чехословакию. Кейтель подписал много директив и меморандумов по плану «Грюн», включая директиву от 30 марта, содержавшую заявление Гитлера: «Моим неизменным решением является разгромить Чехословакию вооруженными силами в ближайшем будущем». После Мюнхена Кейтель поставил свои инициалы под директивой Гитлера о нападении на Чехословакию и издал два дополнения к ней. Во втором дополнении говорилось, что это нападение должно предстать перед внешним миром «лишь как акт умиротворения, но не как мероприятие военного характера». Начальник ОКВ присутствовал при переговорах Гитлера с Гахой, когда последний уступил требованиям Гитлера.

Кейтель присутствовал 23 мая 1939 г., в день, когда Гитлер объявил о своем решении «напасть на Польшу при первой удобной возможности». К этому времени он уже подписал директиву, предписывавшую вооруженным силам представить ОКВ к 1 мая плановую таблицу проведения варианта «Вейс». 12 декабря 1939 г. он обсуждал с Гитлером, Йодлем и Редером вопрос о вторжении в Норвегию и Данию. Директивой от 27 января 1940 г. проведение плана в отношении Норвегии было передано под «непосредственное личное руководство» Кейтеля. Гитлер заявил 23 мая 1939 г., что он будет игнорировать нейтралитет Бельгии и Нидерландов, и Кейтель подписал приказы о нападении на эти страны 15 октября, 20 ноября и 25 ноября 1939 г. Все 17 последовательных приказов об отсрочке этого нападения, изданных до весны 1940 г., были подписаны Кейтелем или Йодлем.

Составление конкретных планов действий в отношении Греции и Югославии началось в ноябре 1940 г. 18 марта 1941 г. Кейтель слышал, как Гитлер сказал Редеру, что полная оккупация Греции является предпосылкой общего урегулирования; он также слышал, как 27 марта Гитлер распорядился о разгроме Югославии «с безжалостной суровостью».

Кейтель показал, что он противился вторжению в Советский Союз по военным соображениям и также потому, что это было бы нарушением пакта о ненападении. Тем не менее он поставил свои инициалы под планом «Барбаросса», подписанным Гитлером 18 декабря 1940 г., и участвовал на совещании Гитлера с ОКБ и главнокомандующими 3 февраля 1941 г. В приложении, изданном Кейтелем 13 марта, устанавливался порядок взаимоотношений между представителями армии и политическими работниками. Он издал плановую таблицу по вторжению 6 июня и участвовал 14 июня в инструктивном совещании, на котором генералы представляли свои окончательные доклады перед нападением. Он назначил Йодля и Варлимонта представителями от ОКВ по вопросам, касающимся восточных территорий, при министерстве Розенберга. 16 июня он распорядился о том, чтобы все соединения армии проводили экономические директивы по использованию русской территории и разграблению продовольствия и сырьевых материалов, изданные Герингом в так называемой «Зеленой папке».

4 августа 1942 г. Кейтель издал директиву о том, что парашютисты должны передаваться СД. 18 октября Гитлер издал приказ о «коммандос», который в нескольких случаях был проведен в жизнь. После высадки в Нормандии Кейтель подтвердил этот приказ и позднее распространил его на специальные отряды союзных «коммандос», сражавшихся вместе с партизанами. Он признает, что не считал этот приказ законным, но утверждает, что не мог помешать Пгглеру издать его.

Когда 8 сентября 1941 г. ОКВ издал приказ о советских военнопленных, Канарис написал Кейтелю, что в соответствии с международным правом СД не должна иметь к этому никакого отношения. На этом меморандуме рукой Кейтеля сделана пометка, под которой он поставил свои инициалы: «Возражения возникают из представления о рыцарском ведении войны. Это является разрушением идеологии. Поэтому я одобряю и поддерживаю все меры». Кейтель в своих показаниях заявил, что на самом деле он был согласен с Ка-нарисом и спорил с Гитлером, но безуспешно. Начальник ОКВ распорядился о том, чтобы военные власти сотрудничали с эйнзатц-пггабом Розенберга в разграблении культурных ценностей на оккупированных территориях.

Лахузен⁶⁵⁵ показал, что 12 сентября 1939 г. Кейтель, в то время когда они находились в штабном поезде Пгглера, заявил ему, что польская интеллигенция, дворянство и евреи должны быть ликвидированы. 20 октября Пгглер сказал Кейтелю, что нельзя допускать, чтобы интеллигенция могла стать руководящим классом, что жизненный уровень должен оставаться низким и что Польша будет использована только как источник принудительного труда. Кейтель не помнит этого разговора с Лахузеном, но признает, что такая политическая линия существовала и что он заявлял свои протесты Гитлеру по этому поводу, но безрезультатно. 16 сентября 1941 г. Кейтель приказал в качестве ответной меры в случаях нападения на солдат на Востоке казнить от 50 до 100 коммунистов за каждого немецкого солдата, добавив, что человеческая жизнь на Востоке не имеет никакой цены.

1 октября он приказал, чтобы военные командующие всегда имели в своем распоряжении заложников, для того чтобы казнить их в случае нападений на солдат. Когда Тербовен, имперский уполномоченный в Норвегии, написал Гитлеру, что предложение Кейтеля о привлечении к ответственности родственников лиц, виновных в совершении диверсионных актов, окажет действие только тогда, если будет санкционирован расстрел, Кейтель написал на этом меморандуме: «Да, это — лучшее решение».

12 мая 1941 г., за пять недель до вторжения в СССР, ОКВ настойчиво требовало от Гитлера издания командованием сухопутных сил директивы о ликвидации политических комиссаров армии. Кейтель признал, что эта директива была передана командирам в действующую армию. 13 мая Кейтель подписал приказ о том, что лица из числа гражданского населения, подозреваемые в преступлениях против войск, должны расстреливаться без суда и что судебное преследование германских солдат за преступления против гражданского населения не является необходимым. 27 июля был издан приказ о том, чтобы все копии этой директивы были уничтожены. Но, несмотря на это, она оставалась в силе. За четыре дня до этого он подписал другой приказ о том, что наказания, выносимые в результате судебного разбирательства, не отвечают требованиям обстановки и что войска должны применять террор.

7 декабря 1941 г., как уже указывалось в данном приговоре, за подписью Кейтеля была издана так называемая директива «Мрак и туман»⁶⁵⁶, которая предусматривала, что на оккупированных территориях лицам из гражданского населения, обвинявшимся в преступлениях по оказанию сопротивления оккупационным войскам, может быть предоставлено право представать перед судом только в тех случаях, если предполагалось вынесение смертного приговора; во всех других случаях лица из числа гражданского населения должны были передаваться гестапо для отправки в Германию.

Кейтель распорядился о том, чтобы русских военнопленных использовали в германской военной промышленности. 8 сентября 1942 г. он приказал, чтобы французские, голландские и бельгийские граждане работали на строительстве Атлантического вала. Он присутствовал 4 января 1944 г., когда Гитлер приказал Заукелю⁶⁵⁷ добыть четыре миллиона рабочих с оккупированных территорий.

Перед лицом этих документов Кейтель не отрицает своей связи с этими действиями. Он скорее строит свою защиту на том, что был солдатом, и на доктрине «выполнения приказов сверху», которая в соответствии со статьей 8 Устава не может быть использована в качестве защитительного довода.

Смягчающих вину обстоятельств нет. Приказы сверху даже для солдата не могут рассматриваться как смягчающие вину обстоятельства там, где сознательно, безжалостно, без всякой военной необходимости или цели совершалис^кстоль потрясающие и широко распространенные преступления.

Трибунал признает Кейтеля виновным по всем четырем разделам Обвинительного заключения. <...>

В соответствии с разделами Обвинительного заключения, по которым признаны виновными подсудимые, и на основании ст. 27 Устава Международный Военный Трибунал ПРИГОВОРИЛ:

1. Германа Вильгельма Геринга — к смертной казни через повешение.

2. Рудольфа Гесса — к пожизненному тюремному заключению.

3. Иоахима фон Риббентропа — к смертной казни через повешение.

4. Вильгельма Кейтеля — к смертной казни через повешение.

5. Эрнста Кальтенбруннера — к смертной казни через повешение.

6. Альфреда Розенберга — к смертной казни через повешение.

7. Ганса Франка — к смертной казни через повешение.

8. Вильгельма Фрика — к смертной казни через повешение.

9. Юлиуса Штрейхера — к смертной казни через повешение.

10. Вальтера Функа — к пожизненному тюремному заключению.

11. Карла Дёница — к тюремному заключению сроком на десять лет.

12. Эриха Редера — к пожизненному тюремному заключению.

13. Бальдура фон Шираха — к тюремному заключению сроком на двадцать лет.

14. Фрица Заукеля — к смертной казни через повешение.

15. Альфреда Йодля — к смертной казни через повешение.

16. Артура Зейсс-Инкварта — к смертной казни через повешение.

17. Альберта Шпёера — к тюремному заключению сроком на двадцать лет.

18. Константина фон Нейрата — к тюремному заключению сроком на пятнадцать лет.

19. Мартина Бормана — к смертной казни через повешение.

* * *

Ходатайства о помиловании могут быть поданы в Контрольный Совет в Германии в течение четырех дней после оглашения приговора через Генерального Секретаря Трибунала.

Приговор составлен в четырех экземплярах — на русском, английском и французском языках. Все тексты аутентичны и имеют одинаковую силу.

Члены Международного Трибунала и их заместители От Великобритании —

Председательствующий Джеффри ЛОРЕНС и Норман БИРКЕТ

От Союза Советских Социалистических Республик

Иона НИКИТЧЕНКО и Александр ВОЛЧКОВ

От Соединенных Штатов Америки

Фрэнсис БИДЦЛ и Джон ПАРКЕР

От Французской Республики

Анри ДОННЕДЬЕ де ВАРБ и Робер ФАЛЬКО

Нюрнберг, 1 октября 1946г.

ОСОБОЕ МНЕНИЕ СОВЕТСКОГО СУДЬИ

ОСОБОЕМНЕНИЕ

члена Международного Военного Трибунала от СССР генерал-майора юстиции И. Т. Никитченко на приговор в отношении подсудимых Шахта, фон Папена, Фриче и Гесса и обвиняемых организаций: правительственный кабинет, генеральный штаб и высшее командование германских вооруженных сил.

Трибунал принял решение:

а) об оправдании подсудимых Гельмара⁶⁵⁸ Шахта, Франца фон Папена и Ганса Фриче;

б) о применении пожизненного заключения в отношении подсудимого Рудольфа Гесса и

в) об отказе в признании преступными организациями правительственного кабинета, генерального штаба и высшего командования германских вооруженных сил.

В этой части с решением Трибунала я не могу согласиться, так как оно не соответствует фактической стороне дела и покоится на неправильных выводах. <...>

В приговоре неправильно отвергается обвинение в преступной деятельности генерального штаба и высшего командования германских вооруженных сил.

Отказ в признании преступной организацией генерального штаба и ОКВ противоречит фактическому положению вещей и доказательственным материалам, предъявленным в ходе судебного следствия.

Не подлежит сомнению, что руководящий состав вооруженных сил фашистской Германии, наряду с партийно-эсэсовским аппаратом, являлся важнейшим органом по подготовке и осуществлению агрессивных и человеконенавистнических планов. Это со всей определенностью признавалось и подчеркивалось самими гитлеровцами в их официальных изданиях, предназначенных для офицеров вооруженных сил. В фашистском партийном издании «Политика и офицер Третьей империи» прямо говорилось о том, что фашистский режим поддерживают и возглавляют «два столпа: партия и вооруженные силы. Они являются формами выражения той же философии жизни...», «задачи партии в вооруженных силах находятся в неразрывном единстве и в обшей ответственности... они зависят от успеха или неуспеха друг друга» (Документ ПС-4060, США-928, с. 4).

Эта органическая взаимосвязь между гитлеровским партийноэсэсовским аппаратом и фашистскими вооруженными силами была особенно крепка на той верхней ступени военной иерархии, которую Обвинительный акт объединяет понятием преступной организации — генеральный штаб и О КВ. Самый подбор представителей верховного командования в гитлеровской Германии подчинялся критериям преданности режиму со стороны офицеров и их готовности сочетать осуществление агрессии с выполнением преступных директив в отношении обращения с военнопленными и мирным населением на оккупированных территориях.

Руководители германских вооруженных сил были отнюдь не просто офицерами, достигшими определенных ступеней военной иерархии. Они являлись прежде всего сплоченной группой, которой были доверены наиболее засекреченные планы гитлеровского руководства. Представленные доказательства полностью подтверждают, что военные руководители вполне оправдали это доверие и были убежденными сторонниками и ревностными исполнителями гитлеровских планов.

Неслучайно во главе верховного командования военно-воздушными силами стоял «второй человек» фашистского рейха — Геринг; верховное командование военно-морскими силами возглавлял Дёниц, впоследствии назначенный Гитлером своим преемником; верховное командование вооруженными силами было сосредоточено в руках Кейтеля, подписавшего большую часть директив об уничтожении военнопленных и мирного населения оккупированных территорий.

Поэтому не могут быть признаны уместными параллели с построением высшего военного командования в союзных государствах.

В демократической стране ни один уважающий себя военный специалист не будет подготовлять одновременно с разработкой чисто военных планов мероприятия по осуществлению массовых репрессий в отношении мирного населения или заранее санкционировать безжалостное обращение и убийство военнопленных.

Между тем именно этим занимались высшие руководители Генерального штаба и О КВ фашистской Германии. Факт совершения ими тягчайших преступлений против мира, военных преступлений и преступлений против человечности не только не отрицается, но специально подчеркивается в приговоре Суда. Однако из этого факта не сделано надлежащего вывода.

В приговоре сказано:

«Они опозорили почетную профессию воина. Без их военного руководства агрессивные устремления Гитлера и его нацистских сообщников были бы отвлеченными и бесплодными...»

И далее:

«Многие из этих людей сделали насмешкой солдатскую клятву повиновения военным приказам. Когда это в интересах их защиты, они заявляют, что должны были повиноваться. Когда они сталкиваются с ужасными гитлеровскими преступлениями, которые, как это установлено, были общеизвестны для них, они заявляют, что не повиновались. Истина состоит в том, что они активно участвовали в совершении всех этих преступлений или были безмолвными и покорными свидетелями совершавшихся преступлений в более потрясающих масштабах, чем мир когда-либо имел несчастье знать. Об этом должно быть сказано».

Все эти утверждения приговора справедливы и основываются на многочисленных достоверных судебных доказательствах. Непонятно только, почему «эта сотня высших офицеров», причинившая миру и своей собственной стране столько страданий, не признана преступной организацией.

В обоснование этого в приговоре приводятся противоречащие фактам утверждения:

а) что указанные преступления были совершены представителями генерального штаба и ОКВ как отдельными личностями, но не как членами преступного сообщества и

б) что генштаб и ОКВ были лишь орудием в руках заговорщиков и простыми интерпретаторами их воли.

Многочисленные доказательства опровергают эти выводы.

1. Руководящие представители генерального штаба и ОКВ, наряду с узким кругом высших гитлеровских чиновников, привлекались заговорщиками к разработке и осуществлению планов агрессии не как пассивные исполнители, но как активные участники заговора против мира и человечества.

Без их советов и активного содействия Гитлер вообще бы не мог разрешить эти вопросы. В большинстве случаев их мнение было решающим.

Невозможно представить себе, как могли осуществляться агрессивные планы гитлеровской Германии, если бы основной руководящий состав вооруженных сил их полностью не поддерживал.

Гитлер менее всего скрывал свои преступные планы и движущие их мотивы именно от руководящих представителей военного командования. Так, готовя нападение на Польшу, он еще 29 мая 1939 г. на совещании с высшими военачальниками в новой имперской канцелярии заявлял им:

«Речь идет для нас о расширении жизненного пространства на Востоке».

«Таким образом, отпадает вопрос о том, чтобы пощадить Польшу, и остается решение напасть на Польшу при первой возможности» (документ Л-79).

Задолго до момента захвата Чехословакии в директиве от 30 мая 1938 г. Гитлер, обращаясь к представителям военного командования, цинично заявлял:

«Самым благоприятным в военном и политическом отношении моментом является молниеносный удар на почве какого-нибудь инцидента, которым Германия будет спровоцирована в самой резкой форме и который морально оправдает военные мероприятия в глазах хотя бы части мировой общественности» (документ ПС-388).

Перед захватом Югославии в директиве, датированной 27 марта 1941 г., Гитлер, обращаясь к представителям верховного командования, писал:

«Даже в том случае, если Югославия заявит о своей лояльности, ее следует рассматривать как врага и вследствие этого разгромить так скоро, как это будет возможно» (документ ПС-1746).

В Указаниях о применении пропаганды в районе «Барбаросса», изданных ОКВ в июне 1941 г., указывалось:

«Пока не следует вести пропаганды, направленной на расчленение Советского Союза» (документ СССР-477).

Уже 13 мая 1941 г. ОКВ предписало войскам применение любых террористических мер против гражданского населения временно оккупированных районов Советского Союза.

Там же специально оговаривалось: «...чтобы утверждались только такие приговоры, которые соответствуют политическим намерениям руководства» (документ С-50).

2. ОКВ и генеральным штабом были изданы наиболее жестокие постановления и приказы о беспощадных мероприятиях против безоружного мирного населения и военнопленных.

В Распоряжении об особой подсудности в районе «Барбаросса» ОКВ, подготовляя нападение на Советский Союз, заранее отменило действие военных судов, предоставив право расправы с мирным населением отдельным офицерам и солдатам. Там говорилось, в частности: «Преступления враждебных гражданских лиц изымаются из подсудности военных и военно-полевых судов... заподозренные элементы должны быть немедленно доставлены к офицеру. Последний решает, должны ли они быть расстреляны... категорически запрещается сохранять заподозренных для предания их суду».

В этом же распоряжении ОКВ заранее гарантировало безнаказанность военным преступникам из числа военнослужащих германской армии.

Там говорилось: «Возбуждение преследования за действия, совершенные военнослужащими и обслуживающим персоналом по отношению к враждебным гражданским лицам, не является обязательным даже в тех случаях, когда эти действия одновременно составляют воинское преступление или проступок...»

В ходе войны верховное командование последовательно проводило эту линию, усиливая террор в отношении военнопленных и мирного населения оккупированных стран.

В директиве ОКВ от 16 сентября 1941 г. говорилось: «Следует иметь в виду, что человеческая жизнь в странах, которых это касается, абсолютно ничего не стоит и что устрашающее воздействие возможно лишь путем применения необычайной жестокости» (документ ПС-98).

ОКВ 23 июля 1941 г., обращаясь к командующим армейскими группировками, прямо ориентировало их на то, что «не в истребовании дополнительных охранных частей, но в применении соответствующих драконовских мер командующие должны находить средства для содержания своих районов безопасности» (документ ПС-459). В директиве ОКВ от 16 декабря 1941 г. говорилось: «Войска... имеют право и обязаны применять... любые средства без ограничения также против женщин и детей, если это только способствует успеху...» (документ СССР-16).

К числу наиболее жестоких директив ОКВ об обращении с военнопленными нужно отнести приказ под названием «Кугель» («Пуля»).

Основанием для применения смертной казни служили проступки, которые, согласно международным конвенциям, вообще не могли влечь за собой применение наказания (например, побег из лагеря).

В другом приказе — «Мрак и туман» — говорилось: «За проступки такого рода кара, заключающаяся в лишении свободы и даже в пожизненном заключении, является признаком слабости. Добиться действительной эффективности можно только смертной казнью или такими мерами, которые обусловливают незнание населения о судьбе виновных» (документ Л-90, США-508, стенограмма вечернего заседания 25 января 1946 г.).

В процессе судебного следствия были широко представлены доказательства применения этих приказов. Одним из примеров подобного рода преступлений является убийство 50 английских офицеров-летчиков. То обстоятельство, что это преступление было инспирировано верховным командованием, не вызывает сомнения.

О КВ был также разослан приказ об уничтожении отрядов «коммандос». Суду представлен оригинал этого приказа (документ ПС-498, США-501). Входившие в отряды «коммандос» солдаты и офицеры союзных армий, согласно этому приказу, должны были быть расстреляны, за исключением тех случаев, когда был необходим допрос, после которого их все равно расстреливали.

Приказ неуклонно выполнялся командующими армейскими группировками. В июне 1941 г. Рундпггедт — главнокомандующий немецкими войсками на Западе, докладывал, что приказ Гитлера «об обращении с группами “коммандос” противника до настоящего времени выполняется» (документ ПС-581, США-550).

3. Верховное командование, наряду с СС и полицией, ответственно за все наиболее жестокие полицейские действия в оккупированных районах.

В инструкции «об особых областях», изданной ОКВ13 марта 1941 г., предусматривалась необходимость согласования действий на оккупированных территориях между командованием армии и рейхсфюрером СС. Как видно из показаний начальника третьего управления РСХА и одновременно начальника эйнзатцгруппы «Д» Отто Олендорфа и начальника шестого управления РСХА Вальтера Шелленберга, во исполнение указаний ОКВ между генеральным штабом и РСХА было заключено соглашение об организации специальных «оперативных групп» полиции безопасности и СС — эйнзатцгрупп, придаваемых соответствующим армейским группировкам.

Преступления, совершенные эйнзатцгруппами на территории временно оккупированных районов, неисчислимы. Эйнзатцгруппы действовали в тесном контакте с командующими соответствующими армейскими группировками.

Весьма характерен для доказательства этой связи следующий отрывок из отчета эйнзатцгруппы «А»:

«...В наши задачи входило установить личный контакт с командующим и начальником тыла. Нужно отметить, что отношения с армией сложились самые лучшие, в некоторых случаях близкие, почти сердечные, как, например, с командующим танковой группой генерал-полковником Гёпнером» (документ Л-180).

4. Представители верховного командования действовали во всех звеньях как члены преступной группы.

Директивы ОКВ и генштаба, несмотря на явные нарушения международного права и обычаев ведения войны, не только не вызывали протеста со стороны высших штабных офицеров и командования отдельных армейских групп, но неуклонно претворялись в жизнь и дополнялись изданными в развитие всех директив еще более жестокими приказами.

В этом отношении характерна обращенная к солдатам директива командующего армейской группировкой фельдмаршала Рейхенау: «Солдат на восточных территориях является не просто воином в соответствии с искусством ведения войны, но также является носителем беспощадной национальной идеологии». И далее, призывая к истреблению евреев, Рейхенау писал: «Таким образом, солдат должен иметь полное понимание необходимости в жестоком и справедливом мщении против недочеловеков-евреев» (документ США-556).

Таким образом, в ходе предъявления доказательств в полной мере установлено, что генеральный штаб и верховное командование гитлеровской армии представляли собою очень опасную преступную организацию.

* * *

Я счел своим долгом судьи написать особое мнение по тем важным вопросам, по которым я разошелся с решением членов Трибунала.

Член Международного Военного Трибунала от СССР генерал-майор юстиции И. Г. Никитченко 1 октября 1946г. Нюрнбергский процесс. Т. VII. С. 517—541.

ИСПОЛНЕНИЕ ПРИГОВОРА

ПО ХОДАТАЙСТВАМ ОСУЖДЕННЫХ О ПОМИЛОВАНИИ

9 и 10 октября 1946 г. в Берлине состоялось 42-е чрезвычайное заседание Контрольного Совета под председательством генерала армии Кенига. На заседании присутствовали: Маршал Советского Союза Соколовский, генерал Макнерни и маршал Королевских воздушных сил сэр Шолто Дуглас.

I. Контрольный Совет, действуя во исполнение положений Лондонского соглашения и Устава от 8 августа 1945 г. и своей директивы № 35, рассмотрел все просьбы о помиловании, представленные ему обвиняемыми, осужденными Международным Военным Трибуналом в Нюрнберге 1 октября 1946 г., или их защитниками.

II. Просьбы о помиловании были представлены от имени Геринга, Гесса, Риббентропа, Кейтеля, Розенберга, Франка Фрика, Штрейхера, Функа, Дёница, Редера, Заукеля, Йодля, Зейсс-Инкварта, фон Нейра-та, а также от имени следующих организаций, объявленных преступными по приговору Международного Военного Трибунала, а именно: СС, гестапо, СД и руководящего состава нацистской партии.

III. Просьбы о помиловании не были представлены Кальтенбрун-нером, фон Ширахом и Шпеером.

IV. Просьбы о помиловании 1Ъринга, Штрейхера, Франка и фон Нейрата были представлены их защитниками без согласия на то или полномочий со стороны подзащитных; тем не менее Контрольный Совет рассмотрел по существу эти просьбы о помиловании наравне со всеми другими.

V. Действуя на основе вышеизложенного, Контрольный Совет решил:

1) что ходатайства, представленные организациями СС, гестапо, СД и руководящим составом нацистской партии, неприемлемы, поскольку Контрольный Совет не уполномочен пересматривать приговоры Международного Военного Трибунала и может только осуществлять право помилования;

2) что ходатайство Рсдсра неприемлемо, потому что Контрольный Совет может осуществлять только помилования по уже принятым приговорам, но не увеличивать меру наказания⁶⁵⁹;

3) отклонить просьбы о помиловании, представленные Герингом, Гессом, Риббентропом, Кейтелем, Розенбергом, Франком, Фриком, Штрейхером, Заукелем, Йодлем, Зейсс-Инквартом, Функом, Дёни-цем и фон Нейратом;

4) отклонить ходатайства Геринга, Йодля и Кейтеля, поданные ими на случай, если их просьбы о помиловании будут отклонены, о замене казни через повешение — расстрелом;

5) <...> просьба о помиловании, представленная от имени Бормана, отклоняется как преждевременная. Однако Борману предоставляется право представить такую просьбу в течение четырех дней после его ареста, если таковой будет иметь место.

VI. В конце заседания Маршал Соколовский как советский представитель сделал следующее заявление Контрольному Совету:

«Международный Военный Трибунал в Нюрнберге заслушал дело, имеющее совершенно исключительное значение. Трибуналом рассмотрено дело о преступной агрессии, вовлекшей человечество в катастрофу мировой войны, о военных преступлениях, беспрецедентных по масштабами жестокости и об организованных гитлеровским государством убийствах миллионов мирных граждан.

Как член Контрольного Совета, я должен констатировать, что Трибунал, в течение 10 месяцев тщательно рассматривавший все предъявленные доказательства, вынес приговор, который дает полную картину преступлений гитлеровцев.

Я твердо убежден в том, что осужденные Трибуналом главные военные преступники, с приговором которым мы только что согласились, заслужили определенное им Трибуналом наказание.

Одновременно я считаю своим долгом заявить, что я в полной мере разделяю мнение члена Трибунала от СССР генерала Никит-ченко и полагаю, что имелись вполне достаточные основания для осуждения Шахта, Палена и Фриче, и применения смертной казни в отношении Гесса, и для признания преступными организациями гитлеровского правительства, генерального штаба и верховного военного командования.

Во время разбора дела на Суде было ясно установлено, что Пален и Шахт активно помогали Гитлеру прийти к власти. Шахт обеспечил затем экономическую и финансовую подготовку агрессии. Фриче вместе с Геббельсом в течение ряда лет вел отравляющую германский народ нацистскую пропаганду. Гесс — заместитель Гитлера по партии, третий по значению человек гитлеровской Германии, ответствен за все преступления гитлеровского режима.

Отношение мирового общественного мнения к приговору Трибунала и Особому мнению представителя от СССР убеждает делегацию от Советского Союза в Контрольном Совете в справедливости как рассмотренных нами решений Международного Военного Трибунала, так и Особого мнения члена Международного Военного Трибунала от СССР» (ТАСС).

43-Е ЗАСЕДАНИЕ КОНТРОЛЬНОГО СОВЕТА

10 октября 1946 г. состоялось очередное 43-е заседание Контрольного Совета под председательством генерала армии Кенига. На заседании присутствовали: Маршал Советского Союза Соколовский, генерал Макнерни и маршал Королевских воздушных сил сэр Шолто Дуглас. <...>

Контрольный Совет подтвердил, что приведение в исполнение смертных приговоров лицам, присужденным к смертной казни Международным Военным Трибуналом, состоится 16 ноября 1946 г. При казни будут присутствовать члены четырехдержавной комиссии, назначенные для этой цели, а также по два представителя прессы от каждой из оккупирующих держав и один официальный фотограф (ТАСС).

ВОЕННЫХ ПРЕСТУПНИКОВ

Сообщение четырехдержавной комиссии по заключению главных военных преступников

Приговоры к смертной казни, вынесенные Международным Военным Трибуналом 1 октября 1946 г. нижеуказанным военным преступникам: Иоахиму фон Риббентропу, Вильгельму Кейтелю, Эрнсту

Кальтенбруннеру, Альфреду Розенбергу, Гансу Франку, Вильгельму Фрику, Юлиусу Штрейхеру, Фрицу Заукелю, Альфреду Йодлю, Артуру Зейсс-Инкварту — были приведены в исполнение сегодня в нашем присутствии.

Геринг Герман Вильгельм совершил самоубийство в 22 часа 45 минут 15 октября 1946 г.

В качестве официально уполномоченных свидетелей от немецкого народа присутствовали: министр-президент Баварии д-р Вильгельм Хогнер, главный прокурор г. Нюрнберга д-р Фридрих Лсйснер, которые видели труп Германа Вильгельма Геринга.

Четырехдержавная комиссия по заключению главных военных преступников

Нюрнберг, 16 октября. Восемь журналистов — по два от каждой из оккупирующих Германию держав — присутствовали при казни главных немецких военных преступников, приговоренных к смертной казни через повешение Международным Военным Трибуналом.

Казнь была совершена в здании, находящемся во дворе нюрнбергской тюрьмы. Приведение приговора в исполнение началось в 1 час 11 минут и закончилось в 2 часа 46 минут.

Нюрнбергский процесс. Т. VII. С. 545—548.

Содержание

ЧАСТЬ II. ПЕРЕД ВОЙНОЙ

Воспоминания генерал-фельдмаршала Вильгельма Кейтеля 1933—1938

Документы о руководстве войной и структуре

Воспоминания генерал-фельдмаршала Вильгельма Кейтеля 1938—1945

Из воспоминаний Маршала Советского Союза

Научно-популярное издание

Вторая мировая. Взгляд врага

Кейтель Вильгельм

РАЗМЫШЛЕНИЯ ПЕРЕД КАЗНЬЮ

Выпускающий редактор Н.М. Смирнов Художник И. В. Савин Корректорное. Тумян Верстка Н.В. Гришина Художественное оформление ДА Грушин

ООО «Издательский дом «Вече»

Почтовый адрес:

129337, Москва, ул. Красной Сосны, д. 24, а/я 63. Фактический адрес:

127566, Москва, Алтуфьевское шоссе, д. 48, корпус 1.

E-mail: veche@veche.ni http://www.veche.ni

Подписано в печать 22.12.2011. Формат 84x108 ^х/_п. Гарнитура «NewtonC». Печать офсетная. Бумага офсетная. Печ. л. 18,5. Тираж 2500 экз. Заказ № 1008.

Отпечатано с электронного оригинал-макета, предоставленного издательством, в ОАО «Рыбинский Дом печати»

152901, г. Рыбинск, ул. Чкалова, 8. e-mail: printing@yaroslavl.ni www.printing.yaroslavl.ro

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ВЕЧЕ»

ООО «ВЕСТЬ» является основным поставщиком книжной продукции издательства «ВЕЧЕ»

Почтовый адрес:

129337, г. Москва, ул. Красной Сосны, 24, а/я 63. Фактический адрес:

127566, г. Москва, Алтуфьевское шоссе, д. 48, корпус 1. Тел.: (499) 940-48-71, 940-48-72, 940-48-73.

Интернет: www.veche.ru Электронная почта (E-mail): veche@veche.ru

По вопросу размещения рекламы в книгах обращаться в рекламный отдел издательства «ВЕЧЕ». Тел.: (499) 940-48-70.

E-mail: reklama@veche.ru

ВНИМАНИЮ ОПТОВЫХ ПОКУПАТЕЛЕЙ!

Книги издательства «ВЕЧЕ» вы можете приобрести также в наших филиалах и у официальных дилеров по адресам:

В Москве:

Компания «Лабиринт»

115419, г. Москва,

2-й Рощинский проезд, д. 8, стр. 4.

Тел.: (495) 780-00-98, 231-46-79 www.labirint-shop.ru

В Киеве:

ООО «Издательство «Арий»

г. Киев, пр. 50-летия Октября, д. 26, а/я 84.

Тел.: (380 44) 537-29-20,(380 44) 407-22-75 E-mail: ariy@optima.com.ua

Всегда в ассортименте новинки издательства «ВЕЧЕ» в московских книжных магазинах:

ТД «Библио-Глобус», ТД «Москва»,

ТД «Молодая гвардия», «Московский дом книги», «Новый книжный».

• /

Генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель стоял у истоков создания регулярной армии нацистской Германии. Международный трибунал обвинил его как одного из организаторов Второй мировой войны в совершении преступлений против человечности. Выполняя различные особо важные дипломатические и политические поручения нацистского руководства, Кейтель разработал ряд директив и приказов, в соответствии с которыми части вермахта во время Второй мировой войны совершили страшные преступления против человечности.

Предлагаемая читателю книга воспоминаний Вильгельма Кейтеля написана в Нюрнбергской тюрьме после вынесения ему смертного приговора. За несколько недель до приведения приговора в исполнение фельдмаршал пытался осмыслить свою судьбу и причины бесславного конца Третьего рейха.