Вино фей

Глава 15. Изрезанный портрет

Наконец леди Дороти поднялась из-за стола, и Вирджиния с Черити вышли за ней следом. Так как граф теперь не выделял Черити из толпы других девиц, с ней обращались куда приветливее. Разговор коснулся темы, занимавшей умы всех горожан — праздника в Фортесонхилле. Леди Дороти спросила Черити, в чё она пойдёт на спектакль, но не успела Черити ответить, как в гостиную вошла миссис Фудс с кофейным подносом, одновременно в коридоре раздался истошный визг и, едва не сбив миссис Фудс с ног, в малую гостиную влетела Лиззи.

— Леди Дороти… там, там… — ходившая ходуном рука Лиззи указывала на коридор.

Черити вскочила, не на шутку испугавшись: Лиззи была бледнее мертвеца и явно перепугана до смерти, а она была совсем не из пугливых, ибо ничуть не боялась даже мышей и пауков.

Леди Дороти тоже поднялась и в недоумении озирала горничную.

— Что стряслось, Лиззи?

Но та только трясла головой и указывала в коридор, в итоге миссис Хейвуд и Черити вынуждены были выйти из гостиной, а Лиззи, протиснувшись мимо них, понеслась вверх по парадной лестнице. Поднявшись за ней по ступеням, дамы остановились и замерли в оцепенении.

Накануне днём, как раз перед приёмом в доме, в простенке между колоннами на левой парадной лестнице был вывешен оправленный в дорогую раму портрет Вирджинии — так распорядилась сама леди Дороти.

Сейчас же в центральной части портрета на жемчужно-коричневом фоне зияла страшная дыра, пугающе чёрная, как окно в преисподнюю. Было заметно, что сделана она не очень острым ножом, которым полоснули по полотну несколько раз, вырезая изображение, но в итоге края порезов не сошлись, и куски холста сверху и внизу были вывернуты, обнажая бело-кремовую изнанку.

Сердце Черити забилось как сумасшедшее, норовя выскочить из груди. Она понимала, что это просто чья-то дурная выходка, но волнение её оттого не уменьшалось. Леди же Дороти была не столько взволнована, сколько взбешена. Глаза её метали молнии, крылья носа гневно раздувались.

— Кто посмел это сделать? — она медленно обернулась и посмотрела на Лиззи.

Та сжалась в комок и всё ещё тряслась, но категорически отвергла свою причастность к ужасному происшествию.

— Я не знаю, миссис Хейвуд, — затараторила она, — я просто испугалась, когда увидела. Я выбивала подушки в спальне мистера Флинна, а потом пошла за вазой с цветами, спустилась, а тут…

— Ты хочешь сказать, что это произошло только что? — леди Дороти сильно побледнела.

Неожиданно за их спинами раздался голос Селентайна Флинна.

— Вот тебе и на! Кто испортил портрет? — он в недоумении обошёл испорченную картину, даже попытался невесть зачем дотянуться до верхнего обреза, и потрогал раму.

За ним стояли бледный сэр Тимоти и братья Хейвуды, привлечённые шумом. Винсент явно не понимал, в чём дело, зато Энтони стоял, закусив губу, и не сводил глаз с дыры на портрете.

Леди Дороти стремительно обернулась к мужу.

— Ты видел это?

Тот повернулся к младшему сыну.

— Ты спал наверху? — и когда тот согласно кивнул, спросил, — утром, когда спускался к завтраку, это было?

Энтони пожал плечами и ответил, что он спускался по правой стороне лестницы и не заметил портрета. На самом деле портрет был заметен и с правой стороны, но Энтони по утрам всегда был сонным и действительно мог спуститься, не глядя на стены.

— А вы, Селентайн? Вы утром видели портрет?

Тот твёрдо отчеканил:

— Да, видел и ночью, когда меня проводили в спальню после приезда, и утром перед завтраком. После, перед отъездом в храм, я снова поднялся к себе за тростью, потом спустился, и мы поехали в церковь. Портрет был цел, я даже остановился полюбоваться кузиной.

Все переглянулись.

— Я бы подумал на Филипа Кассиди, да они подъехали к церкви раньше нас, а когда мы уезжали, сэр Бенджамин с сыном ушли с пастором в клуатр, — нехотя проронил Энтони. — Проберись он сюда, его бы заметили.

Он выразил, надо сказать, всеобщее мнение. Вызванные лакеи, всё это время стоявшие у входа, как оказалось, не видели никого, кроме домочадцев, и категорически отвергли предположение, что дверь хотя бы на несколько минут была оставлена без присмотра.

Черити имела комнату на нижнем этаже, и редко пользовалась парадной лестницей. Она поднималась накануне в бальный зал по просьбе леди Хейвуд, но прошла по боковой лестнице. Она вообще не видела портрета с того дня, когда рассматривала его в малой гостиной, и даже не знала, что он был оправлен в раму.

Но кто мог изуродовать его? Слуги в доме, хоть и не любили мисс Хейвуд за излишние капризы и дурные прихоти, никогда не осмелились бы на такое. Черити была согласна с Энтони, что кроме Филипа, особого зла на Вирджинию никто не держал, однако Черити видела Филипа в храме, и была уверена, что он появился там задолго до их приезда. Но если это не Филип, то кто? Конечно, это могла сделать и рассерженная Сесили, но ведь и её в доме не было — ни сегодня, ни вчера. И она тоже была сегодня утром в церкви.

Тут сзади послышалось изумлённо-гневное восклицание, и на ступенях возникла Вирджиния. Она посмотрела на погубленный портрет округлившимися глазами.

— Кто это сделал? — в её голосе проступил испуг.

Мать кинулась к дочери.

— Не волнуйся, моя дорогая, это какой-то негодяй. Успокойся.

Но Вирджиния не хотела успокаиваться. Она что-то кричала, к ней бросились отец и Винсент, что-то размеренно бубнил себе под нос Селентайн Флинн. Лиззи уверяла всех, что она тут ни при чём, хоть её никто ни в чём не обвинял, а Энтони резко бросил сестре, что им только истерик и недоставало. Но его резко одёрнула леди Дороти.

Черити, утомлённая суетой, тихо ушла к себе. В комнате её было прохладно, и царил странный запах зелени и весны. Она подошла к окну и отодвинула портьеру.

На подоконнике лежал букет, в котором лиловели васильки, алели маки, золотились солнечный девясил да бело-жёлтые ромашки.