Виновный

Первое действие

Просторный холл в доме Петринского. Налево – дверь в переднюю, направо – в спальню. Прямо – широкая стеклянная дверь в рабочий кабинет, через которую зрителю виден письменный стол и множество книг. Холл служит одновременно и столовой. В холле – стол, стулья, буфет и глубокое кресло, рядом с которым торшер с большим абажуром. Мебель старомодная, массивная, но красивая. На полу – персидский ковер, а над столом – люстра венецианского стекла. По углам – горки с изящными фарфоровыми сервизами и безделушками. Вся обстановка говорит об уюте и педантичном порядке. В момент поднятия занавеса Мария, в длинном и широком халате, держит мужской халат и домашние туфли. Ставит туфли возле кресла. Входит Петринский с портфелем в руке.

Петринский. Добрый вечер, милая! (Быстро и слегка небрежно целует жену.)

Мария (сухо). Добрый вечер.

Петринский кладет портфель на стол и вынимает из него письма и медицинские журналы. Мария сердито наблюдает за ним.

Петринский (виновато улыбаясь). Ничего не поделаешь! Декан вдруг назначил ученый совет.

Мария (недовольно). Не понимаю, почему ты не мог уйти пораньше!.. Ты же знаешь, у пас билеты в театр.

Петринский. О-о-о! (Смеется.) Профессора как мешки, забытые на чердаке… Тронешь – пыль столбом! А ученый совет – это единственное место, где они могут выбить друг друга. Ничего! (Снимает пиджак и надевает халат.) Пойдем в театр в другой раз! (Садится в кресло и надевает домашние туфли.)

Мария (взрывается). Как это – ничего! Не могу я больше так жить! Или я должна найти себе работу, или… (Внезапно умолкает.)

Петринский (озабоченно смотрит на нее). Или – что? (Пауза, он снова любезен.) Не спеши, милая! Я решил осенью просить для моей клиники новые штатные единицы.

Мария. Разве я могу поступить на работу только в твою клинику?

Петринский (удивленно). А куда же еще?

Мария. В клинике внутренних заболеваний есть вакантное место ординатора.

Петринский (быстро, с досадой). А-а-а!.. Не могу! Я не могу просить! Меня сразу же упрекнут, что я хлопочу за свою жену.

Мария. Никто ни в чем тебя не упрекнет! Профессор сам предложил мне подать заявление на это место.

Петринский (удивленно и слегка раздраженно). Сам? Скажите пожалуйста! С какой это стати? Без моего ведома?… Как будто чужие жены его собственность! (Категорически.) Ну нет! Ты ничему не научишься у этого старика! Он давно все пустил на самотек в своей клинике.

Мария. А ты мне говорил, что у тебя о нем хорошее мнение!

Петринский. Мало ли что я говорил!.. Недавно один его молодой ассистент поставил диагноз язвы желудка, а у нас определили – аппендицит.

Мария. А твои ассистенты не ошибаются?

Петринский (грозит пальцем). Никогда! Я тут же их увольняю!

Надев домашние туфли, Петринский поднимается с кресла, берет со стола портфель и журналы и идет с ними в кабинет. Мария относит его ботинки и пиджак в спальню. Возвращаются в холл одновременно.

Мария (сухо). Накрывать к ужину?

Петринский (снисходительно). Да, можно.

Садится за стол, распечатывает письмо и сосредоточенно его читает Мария вынимает из буфета белую скатерть и стоит у стола, покорно я терпеливо ожидая, пока Петринский кончит читать.

Что? Ах, да! (Видя, что Мария ждет, поднимает письмо чуть отодвигается.) Профессор Виноградов пишет, что успешно применяет мои метод трансплантации костей и даст о нем рецензию в «Хирургический журнал:». (Кладет письмо на скатерть, которую стелет Мария.)

Мария (равнодушно). Какой Виноградов?

Петринский (удивленно, с упреком). Ты не знаешь, кто такой Виноградов?… А еще специализировалась по хирургии и внутренним болезням!

Мария (горько). А какой толк от этой моей специализации? Как вышла за тебя замуж, так перестала быть врачом.

Петринский задет, он бросает на нее быстрый взгляд. Мария разглаживает скатерть на столе. Звонок.

Петринский (небрежно и повелительно). Посмотри, кто там?

Мария выходит и возвращается с Глафирой. Та в элегантном весеннем костюме.

Глафира (весело и самоуверенно). Добрый вечер, профессор!

Петринский. Добрый вечер, Глафира!

Глафира. Я думала, ты еще не вернулся из клиники, и потому позволила себе зайти.

Петринский. Ну, а если я уже вернулся – неужели это так неприятно?

Глафира (снимает перчатки). Откровенно говоря, я тебя побаиваюсь.

Петринский. Да, я кажусь строгим! Но это необходимо для поддержания дисциплины в клинике.

Глафира. О, меня не интересует, какие чувства ты внушаешь своему персоналу! Но ты как-то намекнул, что я захожу к вам по вечерам будто бы для того, чтобы оправдать свои поздние возвращения домой, и меня это задело.

Петринский. Наверное, я хотел пошутить над доверием, которое питает к тебе супруг.

Мария (Глафире). Милая, доверчивые люди – постоянный объект его шуток! Разве ты не знаешь?

Петринский. Серьезно относиться к таким людям просто вредно. Когда муж начинает верить жене, он становится скучным!.. Ну, и брак в опасности!

Мария. А недоверчивый муж не скучен, да?

Петринский. Да, дорогая! Это спасает его от равнодушия жены, а оно страшнее гнева. (Глафире.) Недоверие – та основа, на которой зиждется брак! Устрани недоверие, и браку конец!

Глафира (улыбаясь, Марии). Твой муж опять сыплет парадоксами!

Мари я. Парадоксы у него – дымовая завеса, за которой он в свое удовольствие играет людьми.

Глафира. Не упрекай его, милая! Играть людьми – настоящее искусство! И это так увлекательно!

Петринский. Не только увлекательно, но и необходимо!.. Иначе люди начнут играть тобой! (После короткой паузы.) Ты ужинала?

Глафира. Нет еще.

Петринский. Тогда оставайся ужинать с нами!

Глафира. О, спасибо!.. Мое алиби на сегодня убедительно и без ужина. Велизар знает, что после обеда я была в Драгалевцах.

Петринский (двусмысленно улыбаясь). Да, конечно! (Кивает головой.)

Глафира. Один мой коллега пригласил меня на дачу посмотреть его картины.

Петринский (продолжает улыбаться). А как ты туда ездила? Автобусом?

Глафира (с вызовом). В его машине! (После паузы.) Чего усмехаешься? Что тут такого?

Петринский. Ничего, моя милая! У тебя все кажется естественным.

Глафира. Может, ты думаешь, что у меня есть любовник?

Петринский. Я бы не осмелился так думать! Предположить, что замужняя женщина имеет любовника, так же опасно, как утверждать обратное!.. В первом случае ты оскорбляешь ее честь, а во втором сомневаешься в ее возможностях.

Глафира. Есть замужние женщины, которые могут гордиться и своей честью, и своими возможностями. Петринский (двусмысленно). О да! Твоему мужу вдвойне повезло.

Пауза. Петринский, тихонько посмеиваясь, закуривает, Глафира смотрит на него враждебно.

Глафира (Марии). Слушай, милая! Если ты когда-нибудь застанешь своего мужа с разбитой головой, знай, что тут была я.

Мария. Он специалист по пластическим операциям. Сразу же приставит себе новую голову.

Глафира. А характер у него все равно не изменит.

Петринский (поднимается и начинает медленно расхаживать по холлу). Да-а!.. Вот что значит женщины! Смотришь, как они растут, радуешься, вводишь их по-отцовски в приличный круг, выдаешь замуж за солидного человека. А они тебе вместо благодарности готовы разбить голову.

Глафира. И это еще мало для такого благодетеля, как ты!

Мария. Никак не пойму, какие отношения были у вас раньше!.. Говорят, вы были любовниками.

Глафира (поспешно). Нет, милая! Неправда. Мы всегда были только друзьями… он дружил с моим отцом, когда я была еще почти ребенком. II после смерти папы он действительно заботился о нашей семье.

Петринский (быстро, Марии). Это чистая правда. Все остальное – сплетни.

Мария. Будь я такой подозрительной, как ты, я бы поверила сплетням! Но тогда почему ты запрещаешь Глафире меня рисовать?

Глафира (изумлена). Запрещает тебя рисовать?

Петринский (категорически и сухо). Да.

Глафира. Нет! Ты шутишь! Только не пойму, над кем: над собой, над своей женой или надо мной?

Мария. Он не шутит! Он не позволяет мне дружить с тобой, даже встречаться с тобой, а уж тем более бывать у тебя в мастерской.

Глафира (поражена). Господи! Неужели правда?

Мария. Сущая правда, милая! Извини! Я иду за лимонами. Он не может есть сардины без лимона.

Глафира. Где ты найдешь лимоны в эту пору?

Мария (саркастически). Он хирург! Мир должен ему предоставлять все! (Выходит.)

Пауза. Глафира пристально с улыбкой смотрит на Петринского, затем вдруг громко и звонко смеется.

Петринский. Ты чего?

Глафира. Вот ирония судьбы. Когда я была твоей любовницей, я мечтала вызвать в тебе хоть каплю ревности, а теперь, я вижу, ты совсем помешался от ревности!.. Когда-то я жаждала иметь мужа, как ты, а теперь жизнь с тобой представляется мне смертельно скучной! Скажи, ну разве это не смешно?

Петринский. Жизнь полна таких перемен, Глафира. И иногда они становятся возмездием и для мужчин, и для женщин.

Глафира. Для меня перемены в жизни – только ступени, поднимаясь по которым человек осуществляет свои возможности.

Петринский. Значит, я разумно поступил, что не женился не тебе, а то стал бы одной из этих ступеней.

Глафира (улыбаясь). А ты и так стал, только не заметил этого.

Петринский (возмущенно). Потому, что познакомил тебя с Теодосием и Велизаром?… До сих пор не могу себе простить, что не сказал им правду о наших отношениях… Велизар так неразумно в тебя влюбился! (Машет с досадой рукой.)

Глафира. Ну и что? Я же не прокаженная!

Петринский. У вас совершенно разные характеры!.. Я должен был его предупредить.

Глафира. Ну и ну! Чтобы после всего, что произошло между нами, ты помешал мне найти мужа! Это было бы действительно безобразно с твоей стороны.

Петринский (после паузы). Глафира, ты понимаешь, какая ты подлая?

Глафира. Женщины становятся подлыми, когда сталкиваются с нищетой или любовью.

Петринский. Когда ты познакомилась с Велизаром, тебе не грозила нищета.

Глафира. Быть у тебя на содержании – куда хуже, чем жить в нищете.

Петринский. Хватит! Прекратим этот разговор!

Глафира. Ну да! Тебе это претит, Петринский. Теперь у тебя есть законный супруг! И все равно ты ведешь себя подло.

Глафира. А может, я сгораю от любви! Петринский (возмущенно). Полагаю, не к своему.

Глафира (громко смеется). Ты, сумевший в каждом почтенном семействе оставить по паре рогов… теперь считаешь обязательной любовь к супругу! (Продолжает смеяться.)

Петринский. Глафира! Как бы нам не поссориться!

Глафира. Будь спокоен, дорогой! Твоя жена ничего не услышит! (Старается пересилить смех.) Она ушла за лимонами.

Петринский (скептически). Значит, ты влюблена! (С любопытством.) В кого?

Глафира. Не все ли равно, в кого? (Восторженно.) Важно, что любовь кипит во мне, что я пишу вдохновенно, что я полна радости и восторга! Важно, что я живу полнокровно, что опять люблю так, как когда-то любила тебя, и что это делает меня счастливой! Ты понимаешь?

Петринский (с иронией). Неужели ты меня когда-нибудь действительно любила?

Глафира (с горечью). О, для тебя я была лишь расчетливой шельмой, которая хотела повиснуть на твоей шее! Но я тебя любила, даже когда ты оскорблял меня своей грубостью… даже когда ты спешил насытиться моим телом, а потом выгонял, чтобы снова погрузиться в работу! (Осматривается.) Как мне здесь все знакомо!

Петринский. Перестань, пожалуйста! (С тревогой смотрит в сторону передней.)

Глафира. Ах, да! Твоя жена!

Петринский (гневно). Просто я считаю лишним, чтобы она знала о нашем прошлом.

Глафира. И я тоже! Но ты влюблен в нее до одури, да?

Петринский. Ненавижу это слово «влюблен». Я люблю ее, вот и все! Наконец я нашел женщину, которая подходит мне по характеру и темпераменту.

Глафира (насмешливо). После бурно проведенной молодости – тихая пристань!.. В пятьдесят лет мужчины становятся сентиментальными и чистыми! Но в душе остается осадок недоверия и ревности! Они ревновали бы даже святых.

Петр и некий (категорично). Святых женщин не бывает.

Глафира. Поэтому ты так комично ревнуешь Марию?

Петринский. Я ее не ревную, а просто берегу.

Глафира (весело). Береги, береги. В мире полно таких мужчин, как ты!

Петринский (быстро встает). Послушай, Глафира. Мария тебе сказала чистую правду. Я действительно запрещаю ей дружить с тобой.

Глафира (с легким удивлением). Почему?

Петринский. Мария неиспорченный человек! Я хочу уберечь ее от жизненных искушений! Она как беззащитный ребенок, невинность которого надо щадить.

Глафира. Я рада, что ты наконец стал щадить невинных женщин! Но я не так испорчена, как тебе кажется! Во всяком случае не больше тебя!

Петринский. Нет! Тебя испортила жажда блеска. Ты и теперь живешь как гетера, а твоя мастерская – просто притон.

Глафира (без обиды). О-о-о! Кто бы говорил! Пока я была твоей любовницей, ты гордился мной, как орденом в петлице, а теперь я гетера! И друзья, с которыми ты до недавних пор беседовал о музыке, театре или живописи, стали вдруг посетителями притона! Ты, наверное, забыл, как сам отдыхал в моей мастерской, когда, усталый, приходил из больницы? И куда делся твой восторг перед ренессансным идеалом человека?

Петринский (со вздохом, почти умоляюще). Глафира! Положа руку на сердце, давай признаем истину! В искусстве и Ренессансе есть что-то такое, что…

Глафира…располагает к свободе и вызывает страх у ревнивых мужчин, да? (Смеется.) Да, это так, дорогой! Искусство действительно рождает чувство свободы и достоинства, красоты и гармонии в жизни! И что же… утопить искусство в мещанских добродетелях наших бабушек? Когда-то ты его использовал как аргумент в пользу свободной любви, а теперь ты же возводишь в культ брачные оковы! Хм! Когда такие донжуаны, как ты, женятся, они начинают удивлять мир высокой моралью и благочестием.

Пауза. Петринский растерянно смотрит на Глафиру, потом садится за стол и опускает голову на руки.

(Смотрит на него снисходительно и даже сочувственно.) Ты просто себя не узнаешь, правда? Лев, превратившийся в собачку! Вот ведь какую шутку может сыграть жизнь, дорогой! Страх потерять эту покорную и милую женщину – это тебе в отместку за другие сердца, которые ты разбил! Но тебе уже пятьдесят. Пора бы образумиться… Как же ты решился жениться на такой молодой женщине?

Петринский. Она у меня стажировалась, и я полюбил ее.

Глафира. Знаю!.. Попал в ловушку, когда менее всего этого ожидал. Да еще после нескольких неудачных браков! Но любовь – это великое счастье, дорогой. Ты тоже имеешь право вкусить его. Сочувствую.

Петринский (враждебно). Издеваешься, да?

Глафира. Нет! Я правда тебе сочувствую! И ради твоего спокойствия не буду больше дружить с Марией. (После паузы.) Но ты знаешь, что она меня обожает?

Петринский. Все чистые и неиспорченные души тебя обожают!

Из передней слышатся голоса Анн и Марии. Они входят вместе. Ана – красивая, но уже несколько увядшая женщина, с сединой в волосах. Одета с большим вкусом, в черном платье. Держится непринужденно и с достоинством.

Ана. Послушай, профессор! Сардины можно есть и без лимона! Твоя жена в панике от того, что в гастрономе нет лимонов.

Петринский. Все хозяйки впадают в панику, когда спохватятся, что не купили вовремя то, что нужно.

Ана. Да ну? А я не могу себе представить лучшей хозяйки, чем Мария.

Петринский. Все относительно! Есть жены, которые вспоминают про обед, только когда супруг уже пришел с работы, и регулярно кормят его вареными яйцами! (Подходит к Ане и почтительно целует ей руку.)

Глафира (язвительно). Профессор Петринский делит женщин на две категории: на тех, кому целует руку, и тех, кто этого не заслуживает.

Мария. А критерий – кормят они своих мужей вареными яйцами или нет.

Петринский. Это верный признак, по которому о многом можно судить.

Глафира. Только вот беда – характеризует-то он прежде всего тебя.

Ана (Глафире). Не сердись, милая, если мужчины не целуют тебе руку! Они просто хотят поднять настроение у таких увядших особ, как я. А ты цветешь и не нуждаешься в подобных любезностях.

Мария. Не понимаю, зачем такая дискриминация! Теодосий, например, одинаково вежлив со всеми дамами.

Ана. О-о-о, в возрасте Теодосия мужчины становятся очень внимательны к этикету.

Петринский (с досадой, Ане). Хватит о возрасте! Разве мы уж так стары?

Глафира (Ане). Не говори о возрасте в его присутствии. Это его раздражает!

Петринский (враждебно, Глафире). А чем ты будешь кормить супруга сегодня вечером?

Глафира (сердито). Не твое дело!

Петринский (Ане). Видела, кого что раздражает? Половина элегантных женщин Софии перекладывает свои обязанности на ресторанных поваров.

Глафира (вспыхивает). Я художница, господин профессор, а не кухарка!

Глафира порывается уйти, но Петринский останавливает ее, берет за руку.

Петринский (как будто ничего не произошло). Прошу прощения! (Медленно поднимает руку Глафиры и целует.)

Глафира. Просишь прощения! Хорошо еще, что ты умеешь заглаживать свою вину! (Успокаивается.)

Ана (с упреком, Петринскому). Харалампий, ты теряешь чувство меры!

Мария. Для него любая замужняя женщина – это домашнее животное, которое можно пнуть, когда вздумается.

Петринский (Марии). Кто тебе позволил вмешиваться со своими комментариями?

Мария. Ты хочешь, чтобы я была еще и глухонемой? (Глафире.) Он не читал тебе мораль, не внушал, как надо прислуживать мужу, пока я ходила за лимонами?

Глафира. Да, милая! Он носит мораль словно мелочь в кармане пиджака и раздает всем, кого посчитает аморальным! Но мы поговорили еще и о кое-каких эпизодах из времен его молодости!

Петринский. Во времена моей молодости ты была грудным младенцем.

Глафира. У мужчин не одна молодость! Во времена той, о которой говорю я, мне было восемнадцать, и кое-что я очень хорошо понимала.

Петринский. Что, например?

Глафира (подчеркнуто и с горечью). Я понимала, что такое бедность, дорогой! (Ане и Марии.) Когда папе удавалось продать картину, мы приглашали его в нашу тесную мансарду, в которой жили как сардины в банке. Он приходил, элегантный принц, с кучей подарков. А я сгорала со стыда за свои стоптанные туфли.

Петринский. Если б ты знала, как ты была мила именно в этих туфлях, Глафира!

Глафира (Ане и Марии). Но тогда он не любил говорить о морали.

Петринский. А ты любила мечтать обо всем том, что имеешь сейчас: об интеллектуальном муже с собственной машиной и большими доходами.

Глафира (задумчиво). Я мечтала только о любви! Но даже и от нее я была отделена бедностью как пропастью.

Ана. Да, полезно время от времени вспоминать прошлое.

Глафира (с неожиданной и внезапной ожесточенностью). Нет, для него – вредно! Он вспомнит о солидной клиентуре, которую у него теперь отобрали государственные клиники! Или об элегантных девушках, с которыми играл в теннис. Или о маразматических светских дамах, которые не давали ему покоя, пока он не поставит им какой-нибудь диагноз.

Ана (c упреком, Глафире). Неужели это мешало ему быть честным человеком? Ведь именно тогда он предоставлял свою квартиру для нелегальных встреч. Сколько раз мы с Теодосием прятались у него от облав!

Глафира (саркастически). Какая предусмотрительность с его стороны!

Пауза. Все молчат. Глафира берет со стола сумку.

(Марии.) Прости, милая! Я ухожу, и больше меня здесь не будет. Если захочешь меня видеть, приходи в мастерскую.

Петринский (в бешенстве). Если она хоть раз пойдет в твою мастерскую, двери этого дома для нее закроются!

Глафира (спокойно и презрительно). Скоро твое мнение станет и для нее так же безразлично, как для меня! (Ане.) До свидания, Ана! (Выходит.)

Пауза. Петринский нервно расхаживает по холлу.

Петринский (гневно). Подумать только! Кичится бедностью, а сама живет не всем готовом!

Ана. Но и ты переходишь границы! Почему ты ненавидишь эту женщину?

Мария. Потому что он считает ее испорченной. Запрещает мне с ней дружить.

Ана (строго). Как ото – запрещает?

Мария. А вот так! Прямо и категорически, как оп привык.

Петринский (возбужденно, Ане). Неужели и ты считаешь поведение Глафиры нормальным?

Ана. Она немного странная! (Примирительно и снисходительно.) Ну и что? Есть женщины, которые эксцентричность поведения компенсируют блеском ума!

Петринский (с вызовом, подчеркнуто). А тебя не раздражает чрезмерное восхищение твоего супруга ее умом? И его привычка ходить к ней в мастерскую?

Ана (с громким смехом). Не смеши меня, Харалампий! Неужели нас должна раздражать дружба между людьми! Ведь мы живем не в рабовладельческую эпоху!

Петринский (взрывается). Хватит с этими эпохами! Все уши прожужжали! Я из одной эпохи, ты из другой эпохи, а между нами шляются типы из переходной эпохи! Такие, как Глафира! Ни рыба ни мясо!

Мария. Он и меня зачисляет в эту переходную эпоху, только великодушно забивает себя.

Петринский (саркастически). Ничтожество! Гордость супруга и украшение официальных приемов.

Ана. А ты разве не гордишься красотой своей жены? (Смеется.) Это называется «переходный период», а не «эпоха».

Петринский. Ну, я не знаю, как это называется. (Сердито машет рукой.)

Ана. И что плохого в Глафире?

Петринский. Я предпочел бы гордиться скромностью жены.

Ана. А зачем лишать приемы украшений?

Петринский. Я не люблю фальшивых украшений.

Ана. Ошибаешься, дорогой! Глафира превосходная, очаровательная женщина! Свободный и смелый дух в нашем новом мире! И к тому же человек искусства! Она великолепный, настоящий талант, хотя и платит известную дань формализму! Я очень люблю колорит и настроение в ее пейзажах.

Петринский. Да, конечно! Формализм легче всего протащить в пейзажах! Любая посредственность может им прикрыться.

Ана. Тебе бы только позлословить! Но я все равно не могу понять, почему ты запрещаешь своей жене дружить с Глафирой?

Петринский (вспыхивает). Слушай, милая! Когда я оперирую в больнице, я должен быть уверен, что моя жена сидит дома!

Ана (делает движение рукой). Так! Запертая в гареме, да?

Петринский (с гневом). А не разъезжает со всякими типами на машинах по дачам! Поняла?

Мария (хватается за голову). Господи! Когда это я разъезжала!

Петринский. Не бойся! Глафира научит!

Ана (разражается громким смехом). О, буржуа! Мелкий, неисправимый буржуа! (Продолжает смеяться.) Значит, по-твоему, Глафира испортит твою жену, так?

Петринский (сердито). А ты думаешь, научит ее скромной и экономной жизни?

Ана (продолжает смеяться). Но ты мелкий… мелкий буржуа! Хотя и превосходный хирург!

Петринский. Мне этого достаточно.

Ана (подходит к нему и кладет руку ему на плечо). Нет, этого тебе недостаточно, милый! Ты – гордость болгарской науки, твое имя известно за границей, скоро ты станешь академиком! Разве достойно такого ученого, как ты, мелочное и непочтительное отношение к жене?

Мария. Для него женщина – тупое существо, которым управляют только инстинкты и железы внутренней секреции. Она лишена ума, этики, достоинства.

Ана (удивленно). И ты все это терпишь?

Мария. А что делать? Для него главная добродетель в женщине – безропотное терпение.

Ана (Петринскому). Ты и обо мне такого же мнения, Харалампий?

Петринский. Ты входишь в другую категорию.

Ана. А почему бы в эту категорию не включить Глафиру и твою жену?

Петринский. Потому что ты получила одно воспитание, Мария – другое, а Глафира – третье. Поняла? Одним словом, все в твоей жизни способствовало тому, чтобы ты стала порядочной женщиной, а некоторые обстоятельства в ее семье… (Указывает на Марию.)

Мария (возмущенно его прерывает). Ну что непорядочного ты находишь в моей семье?

Петринский. Твой отец был против нашего брака! По его мнению, ты должна была выбрать себе мужа помоложе! А это утверждение – чистый биологизм и отрицательно влияет на твое поведение!

Мария (вне себя). Не переиначивай! Мой отец восставал не против твоего возраста, а против твоего прошлого. Он собрал о нем достаточно сведений. (В приступе гнева.) И боюсь, скоро ты заставишь и меня пожалеть, что я его не послушалась!

Петринский (ехидно). А-а! Вот признание, которое позволяет мне подозревать, что ты вышла за меня только ради карьеры в науке.

Мария (потрясена и возмущена). Господи!

Ана (гневно). Харалампий! Тебе не стыдно так оскорблять жену? И себя!

Звонок.

Петринский (Марии, сухо). Посмотри, кто там!

Мария выходит и возвращается с Велизаром.

(Увидев Велизара.) Ха! Только тебя здесь не хватало! Пришел требовать объяснений, да?

Beлизар (враждебно и сухо). Да, дорогой! Тебе давно пора дать мне эти объяснения. Твое поведение по отношению к моей жене просто недостойно. Предупреждаю, на этот раз тебе не удастся отделаться шутками и остротами. (Повышая тон.) Глафира расстроена и плачет!

Петринский. Это она тебя сюда послала?

Велизар (вспыхивает). Разве это сейчас важно?

Петринский. Да, очень важно! Когда женщина плачет и чего-то от тебя требует, поступай прямо наоборот! Иначе она сядет тебе на голову.

Велизар (громко и гневно). Но я уважаю свою жену и не считаю ее животным!

Мария (громко и взволнованно). Браво!

Пауза. Все смотрят на Марию.

Петринский (сухо, Марии). Иди в свою комнату!

Мария (возмущенно). Нет!

Петринский (повышая тон). Немедленно!

Мария оскорбленно отворачивается и идет к двери.

Ана (Петринскому). Харалампий! Это и впрямь возмутительно! (Догоняет Марию, обнимает и выходит вместе с ней.)

Велизар (презрительно). Выдрессировал как собаку!

Петринский. Одни считают женщин ангелами, другие находят нужным их дрессировать, а третьи носят рога! Кто как! Переходный период!

Beлизар (гневно). Не своди новое время до уровня своей буржуазной морали!

Петринский. Хватит! Осточертело слушать – «буржуа»! А когда Ана и Теодосий прятались у меня и я рисковал своей жизнью так же, как и вы, меня считали беспартийным коммунистом!

Beлизар (машет рукой, сердясь на себя). Прости, я знаю!.. (После короткой паузы.) Но что ты имеешь против Глафиры? Объясни!

Петринский (поспешно). Объяснить? Что тебе объяснить? Нет, я ничего не могу тебе объяснить.

Пауза. Велизар смотрит на него испытующе и с какой-то иронией.

Велизар. Тогда я скажу! (После небольшой паузы.) Глафира была твоей любовницей, так?

Петринский (вздрагивает, удивленно). Кто тебе это сказал?

Велизар. Сама Глафира.

Петринский. Когда?

Велизар. Прежде чем выйти за меня замуж.

Петринский (весело). Ну, слава богу! Меня это страшно мучило все четыре года. Я хотел сам тебе признаться, по, когда заходил разговор о Глафире, ты не давал мне говорить о ее прошлом.

Велизар. Я не хотел, чтобы тебе было передо мной неудобно. Значит, ты только поэтому не выносишь Глафиру?

Петринский. О господи! Уж не подозреваешь ли ты, что я ревную? Этого еще не хватало!

Велизар. Тогда в чем же дело?

Петринский. Просто мне было досадно, что такой человек, как ты, влюбился в Глафиру.

Велизар. А почему у тебя такое плохое мнение о ней?… Она была достаточно откровенна и все мне рассказала.

Петринский (скептически качает головой). Женщины рассказывают о своем прошлом только то, чего не могут скрыть.

Велизар. Ты хочешь сказать, что в жизни Глафиры есть и что-то другое?

Петринский. Женщина – самое загадочное явление природы! Даже если ты узнаешь о ней все, поведение ее все равно тебя не раз озадачит.

Велизар. Завидую твоему опыту! Но если ты будешь продолжать в том же духе, наш разговор ни к чему не приведет.

Петринский. А что плохого в нашем разговоре? Шучу по привычке.

Велизар. Вот именно! А по отношению к Глафире ты привык шутить обидно! И это может положить конец нашей дружбе.

Петринский: Конец нашей дружбе? Из-за женщины?

Велизар (вспыхивает). Это не просто женщина, а моя жена!

Петринский. Ладно, ладно! Уважай ее сколько хочешь. Но позволь мне решать, с кем моей жене дружить, а с кем нет!

Велизар. А почему бы твоей жене не дружить с Глафирой?

Петринский. Потому что то, что тебе кажется подходящим для Глафиры, я считаю неуместным для Марии! Это вопрос мировоззрения, вкуса, личных взглядов, наконец! Не понимаю, что тут обидного?

Велизар (с досадой). И это объяснение твоего возмутительного отношения к моей жене?

Петринский. Да, это все.

Велизар. Ну, а теперь я тебе кое-что объясню. Хочешь?

Петринский. Я тебя слушаю.

Велизар (после паузы). Когда мы боролись в подполье, ты жил в довольстве!.. Я не хочу сказать – как рантье или паразит, потому что и тогда ты работал, готовился стать ученым. Твоя жизнь по сравнению с нашей была легкой и приятной. А мы, коммунисты, жили по-другому! По опыту мы знали, что надо искать и находить человека повсюду! Почему я должен был отказаться от Глафиры, после того как она мне рассказала о своем прошлом? Только потому, что она была твоей любовницей и ты ее бросил? А откуда ты знаешь – может, то, что ты отказался ей дать, сделало бы ее безупречней многих других женщин! Тебя раздражает ее образ жизни? Но ведь и я стремлюсь к свободе, любви, общению с людьми! Три года своей жизни я провел в тюрьме и два – в партизанском отряде. Разве я не имею права теперь радоваться жизни?… Это можно отнести и к Глафире. Я доверяю не каждому. Но Глафире я могу доверять. Она, как и я, прошла через испытание бедностью. А бедность и страдания, побежденные в борьбе, нравственно закаляют, воспитывают! Это и внушает мне доверие. Пусть Глафира развлекается! Ты боишься, что она мне изменит? Может, она сделает это гораздо скорее, если я лишу ее элементарного права работать, развлекаться, дружить с людьми?

Петринский. А что бы ты сделал, если бы она тебе изменила?

Велизар. Немедленно предоставил бы ей свободу.

Петринский. Но пока ты об этом узнаешь – будешь ходить с рогами!

Велизар. Рога унизили бы не меня, а ее.

Петринский. Да, верно, только все бы смеялись над тобой.

Велизар. Подлость вызывает смех лишь у дураков, Что же мне – отказаться от веры в человека из-за смеха глупцов? Нет, дорогой!.. Доверие делает человека богаче и совершеннее. Если я убью в себе доверие к Глафире, я стану таким же подозрительным дураком, как ты!

Пауза. Петринский задумчиво смотрит перед собой.

Петринский. Хм. А ты не боишься, что над твоей чрезмерной верой в человека будут смеяться – и умные?

Велизар. Я бы вполне сознательно пошел на такой риск! Сохраню хотя бы уважение честных. Среди умных людей много честных, да и не все дураки бесчестные.

Петринский (после короткой паузы). Интересно, а к какой категории ты относишь меня?

Велизар. Именно это я и стараюсь сейчас определить.

Петринский. Это что – ультиматум?

Велизар. Да, дорогой! Или ты считаешь нас порядочными людьми и будешь поддерживать с нами нормальные отношения, или ты уверен в обратном, и тогда нам лучше не лицемерить. (Подчеркнуто громко.) Моя жена порядочная женщина, я не кривлю душой! Ты меня понял? Думать иначе недостойно!

Пауза. Велизар смотрит на Петринского, потом решительно направляется к двери.

Петринский. Стой!

Велизар останавливается.

(Несколько раз громко хлопает в ладоши.) Мария! Ана! Скорей идите сюда!

Мария и Ана выходят из спальни.

Мария (тревожно). Что такое?

Петринский (указывает на Велизара). Будьте свидетелями, как я люблю и уважаю этого милого парня! (Медленно и торжественно, Марии.) С сегодняшнего дня мы с тобой будем ходить в мастерскую его жены, когда ты только захочешь!

Мария. А одна я не могу туда пойти, так?

Петринский (шокирован). А зачем тебе ходить туда одной?

Мария (гневно). Но ты не позволяешь мне работать, и когда я остаюсь дома одна, то не знаю, куда деваться от скуки!

Петринский (торжественно). Хорошо! Я обещаю, что с первого января будущего года возьму тебя на работу в свою клинику!

Мария (гневно). Непременно в твою клинику!

Петринский (снова шокирован). А почему ты хочешь в другую?

Мария. Потому что в твоей ты будешь мною командовать так же, как дома!

Петринский (раздраженно). Буду, конечно! Моя клиника не то, что другие, где руководитель не смеет слова сказать!

Ана (со смехом и отчаянием). О-о-о! Харалампий, Харалампий! (Хватается за голову.)

Велизар. Какое великодушие! (Горько смеется, затем с иронией Петринскому.) Берегите свою жену, профессор Петринский. Берегите ее от чужих мужей, от подруг, от ее профессии, от воздуха, которым она дышит!.. Не свобода портит человека, а рабство! (Уходит.)

Мария (возмущенно, Петринскому). Видишь, что ты наделал! Велизар рассердился.

Петринский (сердито). Я не изменю своего мнения о Глафире, даже если весь мир на меня рассердится.

Ана. Ты чудак, Харалампий! Невероятный осколок прошлого! Сущий анахронизм!

Петринский (заносчиво). Ну да! Если бы все осколки прошлого были такими, как я, вы бы вдвое сократили этот переходный период! (Садится к столу, вынимает из кармана письма и начинает распечатывать.)

Мария (Ане). Он только с тобой и Теодосием еще не поссорился!

Ана (Марии). Не волнуйся! Теодосий на днях возвращается из-за границы, и я позову всех вас в гости… Хочешь, пойдем завтра вечером на концерт?

Мария (смотрит на Петринского). Не знаю.

Ана (Петринскому). Ты разрешишь мне завтра сводить твою жену на концерт?

Петринский (рассеянно). Пожалуйста. С тобой я отпущу ее куда угодно.

Ана (смеется). Я уже не опасна, да?

Петринский. Не потому, милая! Ты просто порядочная женщина. Пойти с тобой – честь для любого!

Мария (гневно). А пойти одной – бесчестие.

Ана (тихо, Марии). Не трогай его больше!

Пауза. Петринский сердито, но молча смотрит на Марию.

(Петринскому.) До свидания, Харалампий!

Петринский. До свидания, Ана! (Снова погружается в чтение писем.)

Мария провожает Ану и вскоре возвращается.

(С неожиданным гневом кидает на стол письмо, которое перед тем читал.) Послушайте, милая госпожа! Мне надоело, что вы своими намеками на то, что я будто бы лишаю вас свободы, делаете меня посмешищем!

Мария. Нет никакой необходимости намекать, твои безобразные выходки для всех очевидны.

Петринский. Вы не только намекаете, но и глупо обсуждаете мои требования к приличной семейной жизни!

Мария. Перестань говорить мне «вы». Мне очень хорошо известно, как ты уважал семейную жизнь в прошлом! Не я глупо обсуждаю, а ты глупо подозреваешь мою подругу.

Петринский. К вашему несчастью, я вот уже пятнадцать лет знаю характер этой подруги. И мне отлично известно, что подразумевается в ее среде под словом «свобода».

Мария (вне себя). Перестань говорить мне «вы»! (После короткой паузы.) Подразумевается то, что тебе объяснил Велизар.

Петр и некий (кричит). Велизар честный человек, ему бы родиться на полвека позже! И благородство мешает ему увидеть, на какой гетере он женился!

Мария (устало). Пусть так! Но позволь ему самому оценивать поведение своей жены! Лучше посмотри, в какое жалкое положение ты поставил собственную супругу!

Петринский. Ах, так! Ты продолжаешь жаловаться на свое положение?

Мария (устало). Мои родители, друзья, коллеги – все меня жалеют!

Петринский. Очень хорошо! (Встает, рассерженно.) С завтрашнего дня я предоставляю тебе полную свободу! Можешь бывать, с кем хочешь, где хочешь и сколько хочешь! Можешь даже завести любовника, если тебе угодно! (Нервно ходит по комнате.)

Мария. Зачем же мне любовник, если я замужем?

Петринский. Видимо, это входило в твои планы!

Мария (чуть не плачет). Зачем ты все переворачиваешь? Я хочу одного – чтобы ты уважал мое достоинство.

Петринский (с иронией). Пусть тебя уважают твои родители, твои друзья, твои коллеги! В моем уважении ты не нуждаешься! Единственно, чего я хочу, чтобы ты и впредь держала дом в порядке и вовремя подавала на стол.

Мария. Это для меня еще унизительней!

Петринский. Ты сама меня вынуждаешь к этому!

Мария (отчаянно). Нет! Ты заставляешь меня завидовать другим женщинам… не осуждать даже то, что в других обстоятельствах осудила бы!

Петринский (безразлично и сухо). Интересно, что именно?

Пауза. Мария бросается в кресло и плачет. Петринский некоторое время расхаживает по холлу, потом садится к столу и снова невозмутимо принимается за письма. Мария перестает плакать.

Тебе письмо из-за границы. (Бросает письмо Марии и наблюдает за ее реакцией.)

Мария вскакивает, берет письмо, но не распечатывает его.

(Ехидно и подозрительно.) А-а! Ты ждала его с нетерпением! Могу я спросить от кого?

Мария. От приятельницы, которая сейчас на экскурсии в Чехословакии. (Быстро прячет письмо на груди под халатом.)

Петринский. Почерк мужской!

Mария. Теперь женщины имеют равные права с мужчинами! И почерк у них может быть мужской.

Петринский (смотрит на нее испытующе). Немедленно распечатай письмо!

Мария (немного смущена). Лучше после ужина.

Петринский. Я хочу, чтобы ты его прочитала при мне.

Мари я. Мне надоело подчиняться приказам.

Петринский (встает со стула и решительно направляется к Марии). Дай письмо!

Мария (с испуганным криком). Не дам! (Наклоняется и прижимает руки к груди.)

Петринский. Ты слышишь, что я тебе говорю?

Мария (в панике). Не имеешь права!

Петринский. Не имею права? (Вырывает письмо У Марии и принимается его распечатывать.)

Мария бросается к нему и повисает у него на руках.

Мария (отчаянно). Клянусь!.. Это письмо не оскорбляет наш брак! В нем нет ничего, что бы относилось к нам! (Борется с Петринский.)

Петринский. Интересно, почему же тогда я не могу познакомиться с его содержанием? (Отталкивает ее и вынимает письмо из конверта.)

Мария (отчаянно). Это чужое письмо! (Падает в кресло и прячет лицо в ладонях.)

Петринский. А почему тогда оно адресовано тебе?

Пауза. Мария всхлипывает, Петринский читает письмо. Лицо его искажается. Становится неузнаваемым от удивления и гнева.

(Потрясен.) Значит, значит, Теодосий – любовник Глафиры? (Тихо, словно самому себе.) Господи! Не может быть! (Сует письмо в карман и хватается за голову.) Теодосий и Велизар! Товарищи, которые двадцать лет были беззаветно верны друг другу, столько пережили вместе, а теперь…

Мария (поднимает голову). По-человечески все это понятно!

Петринский (с яростным криком,). Понятно? Сводница! Значит, ты согласилась передавать любовные письма? И как ты могла сейчас смотреть в глаза Ане и Велизару? А?

Мария. Я уже сказала, что твое поведение заставляет меня мириться с вещами, которые я, в сущности, осуждаю! Я живу под гнетом твоего невыносимого характера и не могу не сочувствовать настоящей любви!

Петринский (разражается громким и саркастическим смехом). Настоящая любовь!.. Что ты понимаешь под настоящей любовью? Ложь и подлость за спиной тех, кто нам доверяет?

Мария. Ты сам столько раз поступал так же!

Петринский (гневно). Но теперь не поступаю и осуждаю это! Поняла?

Мария. Только потому, что тебе это надоело!

Петринский. Где Глафира? Где это ничтожество? Я ее раздавлю как червя, уничтожу!

Мария. Разве в таких случаях виновата только женщина?

Петринский. А кто же еще? Ни один серьезный мужчина не станет ухаживать за женщиной, если она ему не делает авансы!

Мария. А зачем мужчина принимает эти авансы?

Петринский (задыхаясь от гнева). Зачем, зачем! Замолчи! Не разговаривай!

Мария. Настоящая любовь – выше всего!

Петринский (с внезапным подозрением). Значит, и ты готова на такую любовь! Так?

Мария. Нет, потому что пока еще люблю тебя! Но ты делаешь все возможное, чтобы толкнуть меня на это!

Петринский (в новом приступе ярости). Это Глафира тебя научила так рассуждать?

Мария (смело). Да, Глафира! Она говорит о жизни много верного!

Пауза. С окаменевшим лицом Петринский смотрит на Марию.

(Испуганно.) Ты что?

Петринский (ледяным тоном). Послушай, милая! Завтра я подаю заявление о разводе, и решение мое окончательно. Поняла? Я не могу жить с женщиной, которая способна поступить, как Глафира!

Мария (в ужасе). Харалампий!