И если перестройка, гласность и кооперативное движение не внесли в жизненные планы Василия никаких изменений (ведь он рассуждал здраво и умно кто воровал, тот так и будет воровать, а кто впахивал, тот так и будет горбатиться), то его неожиданная восьмилетняя отсидка внесла значительные коррективы в его план. Между пунктами №4 и №6 вместо слова "Армия" появилось слово "Тюрьма", что, конечно, было хуже. Ведь, если от армии можно было "отмазаться", то от тюрьмы "отмазаться" не удалось.
Но дальнейший жизненный план Василия от этого нисколько не пострадал, пункты остались теми же, только немножко сдвинулись во временном пространстве. А в стране, где у каждого из живущих кто-то из родственников или знакомых либо сидел, либо уже вышел, либо мог сесть с минуты на минуту, пребывание в местах лишения свободы не считалось зазорным.
Поэтому Василий не понес совершенно никакого ущерба для своего социального статуса. Папаша, при освобождении Василия из тюрьмы, помог ему устроиться на работу. Конечно, Василий не получал в день зарплаты тысячу баксов, но, как мы уже говорили, он трезво оценивал свои способности и возможности и помнил одно - чтобы стать Кристиной, нужно родится Орбакайте. Он был вполне доволен тем, что имел, и от этого был счастлив. Настало время приступать к пункту № 7 - "Жениться". Ведь пункт №8 он выполнил досрочно. Видеомагнитофон и новая тахта у Василия уже были. Все шло по плану и от сознания этого составитель плана был счастлив.
Василий присел поудобнее на стульчик и развернул к себе будильник. Через полчаса нужно будет сменить фрезу, а часа через два под утро зайдет в цех почаевничать и проведать, не спит ли Василий, сторож Матвеич, который сейчас с ружьем без патронов обходит обширные, но заброшенные владения свои. Цех раньше был большой. В нем еще до зоны Василий проходил производственную практику - много было разных корпусов, да в последнее время работает только один, и тот вполсилы. Остальные цеха - литейный, слесарный, сварочный закрыты, все, что можно было украсть, уже украли, и непонятно, что теперь сторожит Матвеич с ружьем без патронов.
Василий присел поудобнее и приготовился только воткнуть наушники в уши, как вдруг ему показалось, что там, за станком, медленно прошел человек.
- Эй, - крикнул Вася, - Матвеич, ты, что ли, колобродишь?
Никто не ответил.
Василий встал со стула и пошел посмотреть, кто там ходит. Весь цех был темным в целях экономии, и лишь над станком, где со скрипом крутилась болванка, покачивалась тусклая лампа, да на самом станке был установлен свет. Никого не было.
- Эй, - крикнул Вася, - есть кто-нибудь? Лучше выходи.
Похоже, никого не было. Может, тень от лампы, или просто показалось. Да и кому тут ходить ночью? И днем-то случайный прохожий сюда не забредет незачем. Дверь в цех, конечно, всегда открыта, но Матвеич там сторожит территорию и иногда заходит погреться и поболтать. Не будешь же бегать в другой конец цеха дверь открывать да закрывать. Красть в цеху особенно нечего, да и греться тоже не захочешь, если только ты не Матвеич. Не особенно хорошо топят на его рабочем месте.
Василий снова сел на стул. Ему почему-то стало жутко. Нет, он не слепой, он ясно видел, что кто-то прошел. Вообще Василий был парнем не трусливым, иначе бы он в зоне не выжил - опустился. Нет, он не боялся никого. Из людей. Знал, что убьют только один раз, и больше ничего страшного не произойдёт. Да, людей - убийц, разбойников, бандитов - Василий не боялся. С ними он мог справиться. Но было и другое.
Почему-то последнее время его мучил какой-то суеверный страх. Ему снились мертвецы, которые тащили его своими костистыми руками в могилу, оборотни с капающей изо рта бешеной слюной, и ещё снился Вий. Тот самый, которого описал Гоголь. Может быть, это происходило оттого, что слишком часто на своём видике Василий смотрел всякие ужастики, где кровь лилась ручьём, и страшные существа из потустороннего мира разрывали людей на части. Василий стал бояться вампиров, зомби, покойников. И вот сейчас кто-то тихо прошёл, словно пролетел там за станком. Это был не человек.
Что теперь делать? Бежать, включать свет, звать Матвеича? А если никого нет, скажут, что он теней боится, и вообще не будут в ночную ставить. А это деньги неплохие. Их терять Василий не хотел. Вася еще раз огляделся, даже встал со стула на приступок у станка и внимательно посмотрел вокруг.
Ничего подозрительного. Все, как всегда. Станок гудит, стружка падает. Василий налил из заранее приготовленной двухлитровой бутылки из-под пепси-колы холодной воды в кружку и дрогнувшей рукой сунул туда кипятильник. Он решил не зацикливаться на своих глупых страхах, воткнул в уши наушники, поискал в эфире песенку получше и откинулся на стуле в ожидании кипения воды. Хорошо Васе - он сидит, а деньги идут. Капают, как стружка из под фрезы.
В наушниках зазвучала романтическая светлая мелодия, скрипки плакали так пронзительно, что смычок как будто бы касался оголенного сердца. Василию сделалось одновременно и грустно и радостно. Он вспомнил как они с Леной сегодня днем ходили в магазин покупать свадебное платье. Лена давно это платье присмотрела, попросила отложить, чтобы показать жениху, то есть Васе. И вот они, выбрав время, приехали вместе. Пока Леночка переодевалась и прихорашивалась, Василий ее ждал, разглядывая журнал свадебных мод.
Он даже заскучал, ожидая свою невесту. Но когда Лена вышла из примерочной в чудесном белоснежном платье, накинув на лицо полупрозрачную фату и глядя через нее своими большими влажными глазами, Василий потерял дар речи. Он только и смог сказать: "Ты... такая..." и к горлу подкатил комок. Лена была просто ослепительна, очень красива. Она смущенно улыбалась и краснела, а Василию хотелось тут же сорвать с нее весь этот наряд и овладеть Ленкой прямо в примерочной на полу. Но Василий взял себя в руки и сдержал этот порыв со срыванием платья до "первой" брачной ночи. Нет, все-таки он Лену очень любит. И она его, наверное. Хотя что в нем такого? Бывший зек, простой токарь, не атлет и не красавец.
Вода закипела и Василий потянулся к чашке. И тут случайно боковым зрением он заметил, что со стороны спины кто-то к нему медленно подходит. Жуткий страх охватил Василия, скрутил внутренности, он резко повернул голову. Но не успел ничего осознать, сделать и даже вскрикнуть - сильный удар чем-то тяжелым по голове отключил его сознание.
9
Сторож Матвеич подошел к двери в цех и потянул ручку на себя. Дверь не поддалась. Матвеич дернул еще раз посильнее, но безуспешно.
"Чой-то Васька закрылся-то?" - подумал Матвеич и сильно постучал прикладом ружья в дверь. Стучать в дверь было бесполезно и Матвеич это знал. Когда работал станок, стука в дверь слышно не было. Беспородная собачка Тарзан - напарник и соратник Матвеича - недоуменно тявкнула. Матвеич постучал ещё раз, постоял, ещё постучал ногой, снова постоял, да и пошел к себе в будку, а Тарзан побежал за ним. "Ну и ладно, - подумал он, - попью чаю один. А вот уснет Васька, спортит деталь, тогда пожалеет, что Матвеича не пущал". Он доковылял до своей будки, заперся изнутри и обиделся на Василия.
В цеху было тихо. Василий очнулся оттого, что кто-то поливал его больную голову холодной водой. Вода лилась по щекам, по шее, попадая за шиворот и на грудь, окрашенная в бледно-розовый цвет. Василий открыл глаза и осторожно огляделся. Он полусидел-полустоял на коленях лицом к станку, который не работал, махина не крутилась. Василий попытался пошевелиться и чуть не завалился набок от боли в голове. Удержало его лишь то, что его руки были привязаны к барабану станка. Нет, даже не привязаны, а просто рукава крепкой рабочей куртки Василия были зажаты в барабане.
Вася потянул руки на себя, пытаясь вырваться. Но ничего не получилось рукава были зажаты слишком крепко. Захотелось сплюнуть, но рот был заклеен чем-то, кожу тянуло, больно дергало за волоски Васиной небритости. Почему-то не горела лампа под потолком, а светильник на станке бил прямо в глаза. Василий, ослепленный, резко отвернулся и ощутил в голове вместе с болью еле заметный шум. Во рту стоял знакомый привкус водки. Но он не пил сегодня водки.
Василий точно знал, что ни сегодня, ни вчера он не пил водки. Откуда этот привкус? Или ему налили водки в рот? Бесплатно? Василий жил долго, но не мог вспомнить чтобы кому-то наливали насильно в рот водку. Обычно водки не хватает, и все рады выпить даже не насильно, а так, лишь бы выпить. Но чтоб бесплатно наливали водку прямо в рот, такого Василий совершенно не помнил. "Нет, однажды было такое, - вдруг вспомнил Василий, - один раз мы наливали водку насильно прямо в глотку, но это было очень давно. Инне. И после этого мы ее убили".
Василий понял, что то, что он привязан, то, что его напоили - все это часть какого-то зловещего ритуала, отчасти повторяющая то, что произошло семь лет назад с Инной. В одном сомнений не было - его хотят убить. Но умирать Василий совершенно не хотел, особенно на текущем, не самом плохом этапе своей жизни. Смерть перечеркивала все к чему он шел, весь его план. Василий мобилизовал все свои силы, вскочил на ноги и с силой уперся одной ступней в то место, где были зажаты его руки. Рванул на себя что было мочи, но тут же получил сильный удар сзади прямо по позвоночнику. И еще один чем-то твердым и тяжелым по затылку.
Василий упал, ударившись пахом о станину, и повис на зажатых в станке рукавах. Кисти рук вывернулись и хрустнули. Василий вскрикнул от боли. Тут же ему пришла в голову мысль, что можно скинуть с себя куртку и вырваться из этого капкана. Ни на секунду Василий не задумался ни о том, кто зажал его вот в таком положении, ни о том, кто ударил его по спине и по затылку. Все тело, каждая клеточка боролись лишь за то, что бы спастись, вырваться из сомкнутых железных челюстей.
Кисти рук никак не хотели пролезать в рукава, затиснутые в станке. Напрасно Василий дергался и извивался, как червяк. С его разбитой головы по волосам, по носу текла горячая кровь. Один рукав затрещал, ткань лопнула. Обрадованный Василий рванул еще сильнее и высвободил правую руку. Василий вытер рукавом текущую по глазам кровь и в изнеможении оперся спиной на деталь, чтобы набраться сил и освободить вторую руку.
Но в это время станок включился, деталь пошла и с ревом потащила Василия наверх на себя. Зацепиться было не за что. Василий беспомощно шарил рукой по гладкой поверхности болванки, его тело уже оторвалось от земли на несколько сантиметров. Василий зачем-то пытался оторвать с губ прозрачный скотч, как будто это могло его спасти, но ничего не получалось. Между станиной и болванкой внизу была щель сантиметров десять - туда и тащила его безжалостная машина.
Василий из последних сил уперся, зацепился свободной кистью за неподвижную часть станка и попытался в последний раз выдернуть рукав, но вдруг ощутил, что его рука просто привязана железным тросиком, конец которого плотно схвачен железным зубом барабана станка. Боль в привязанной руке заставила Василия отцепиться от неподвижной детали, пальцы даже хрустнули.
Чувство, охватившее Василия в этот миг, когда до его смерти оставалось только четверть поворота барабана было понятным - ему стало нестерпимо жаль! Но не себя. Совсем не себя... Ему-то что? Через минут десять, валяясь на полу, он не будет чувствовать ни боли, ни страха, ни мук, ни разочарования. А вот Леночка... Милая девочка без конца примеряющая перед зеркалом свадебное платье, что будет с ней, когда она узнает о том, что бессердечная машина всмятку размолотила ее любимого? Ее жениха? Что совсем ни к чему теперь свадебное платье и незачем искать ресторан получше для заказа банкета...
Василий оказался на самой вершине болванки и соскользнул вниз, покатился, ударился о станину, сломал руку. Штанина брюк зацепилась за фрезу, острие ее распороло ногу до самой пятки, и в этот же момент рука Василия с хрустом ушла под деталь сначала до локтя, потом до плеча. Мощная махина, ни на секунду не притормозив, подмяла, затащила в свое железное нутро тело Василия, ломая его и скручивая. То, что вышло через несколько секунд с другой стороны, уже не было похоже на тело человека. Раздавило даже голову, багрово-серое месиво образовалось вместо лица. Станок все крутил и крутил свой кровавый фарш. Барабан скрипел, затаскивая и выплевывая, все больше и больше уродуя мертвое тело, рвал одежду.
Все это время невысокий человек в темной одежде безмолвно стоял в тени у большого фрезерного станка и спокойно смотрел на то, как крутится безжизненное тело, как бьет его о станину, как льется, запекаясь, по металлу кровь.
Матвеич проснулся в своей будке и решил проверить, как там работается Василию, а заодно и попенять на то, что тот закрывает дверь в цех. Сторож откусил на дорожку кусок бутерброда с сыром, взял свое ружье и пошел к цеху. Тарзан семенил за ним, подпрыгивая и поскуливая от холода. Ночь была тихой, лунной, где-то вдалеке за забором лаяла собака. Тарзан остановился, тоже полаял и повыл на луну. Вокруг громоздились зловеще-черные силуэты заброшенных зданий. Матвеич спешил, надеясь, что Василий уже открыл дверь.
Неожиданно он увидел, как из двери, ведущей в цех неторопливо вышел человек и спокойно пошел в направлении заводских ворот. Это был не Василий и вообще совершенно незнакомый Матвеичу человек. Сторож на всякий случай пристальней пригляделся, но совершенно не узнал его. Абсолютно точно он его никогда не видел. Матвеич долгое время оберегал достояние завода. За время его дежурств никогда никто из посторонних ни украл ни гвоздя. Свои заводские, правда, крали что попало, но это считалось не воровством, а "возмещением материального ущерба" и поэтому морально не осуждалось. А тот, кто вышел из дверей был чужой и, вполне возможно, мог похитить в цеху какой-нибудь таврошвеллер или того хуже талреп с такелажной скобой. Чувство профессионального долга взыграло, сторож вскинул ружье без патронов и крикнул грозно:
- Стой, стрелять буду!
Незнакомец даже не оглянулся, просто спокойно пошел себе дальше. Матвеич погнался за вором, он даже пробежал три или четыре шага, но быстро запыхался и вынужден был прекратить преследование. Тарзан, лениво семеня, пробежал рядом с Матвеичем какое-то время и сел на снег.
- Фас! - приказал ему сторож, рукой указывая на нарушителя.
Пес хитро поглядев на Матвеича, демонстративно улегся на снег, отказываясь исполнять свой служебный долг и завилял хвостом. Вор уходил, и не было никакого толку ни от ружья, ни от собаки. По правде говоря и от самого Матвеича тоже особого толку не было.
Сторож матюгнулся и решил зайти к Василию, дабы разъяснить недоразумение. Потому, как человек вышел из цеха, где работал Василий и не увидеть его внутри Василий никак не мог. Может это приятель Васьки зашел проведать его. Но почему ночью и на завод, а не домой и днем? И зачем они закрывались в цеху? Поскольку старенький сторож ничего такого не знал об однополой любви, то единственное подозрение, которое зародилось у него было таковым - они выпивали. "Точно, - подумал Матвеич, - довела человека эта женитьба. Уж и не выпить по нормальному. Прятаться нужно".
От этих мыслей Матвеич успокоился и открыл дверь в цех в цех с небольшой обидой на то, что его не позвали остограмиться.
- Васька, просыпайся, алкаш! - закричал Матвеич, идя по направлению к работающему станку. В цеху не было особенно тепло, но все-таки лучше и теплее, чем на улице. Тарзан тоже протиснулся в дверь и сразу устремился к месту работы Василия. Он знал, что тот обязательно принес ему из дома что-нибудь вкусненькое.
- Василий! - громко позвал опять Матвеич, но ему никто не ответил.
"Спит, наверное, а может быть, музыку свою слушает, уши заткнул", подумал сторож.
Лампа светила куда-то в сторону, и поэтому Матвеич едва не споткнулся о груду тряпок, лежащих прямо возле станка. Тарзан, рыча и поскуливая, уже рвал и облизывал эти склизкие тяжелые лохмотья.
- Тарзан, что ты там нашел? - громко спросил Матвеич и нагнулся подвинуть эту груду. Тряпки были мокрые и теплые. Внутри у Матвеича похолодело. Его рука, которой он прикоснулся к тому, что лежало на полу, была вся в чем-то липком и красном. Матвеич поднес ладонь поближе к лицу. Это была кровь! Сторож, не в силах сказать ни слова, отступил на шаг. Под ноги попало что-то маленькое и мягкое. От пяток до мозга по телу пробежало гадливо-мерзкое ощущение, как будто наступил на крысу. Автоматически сторож поднял это с пола и поднес к глазам. Оказалось, что это была кисть руки человека, оторванная от основания.
- А-а-а-а! - заорал что было мочи Матвеич, отбросил от себя руку, его стошнило прямо на лежащий у ног труп Василия. Закололо в левой стороне груди, ужас сдавил железными пальцами сердце, и сторож потерял сознание и повалился на цементный пол. Тарзан схватил упавшую на пол руку, отбежал в дальний угол цеха и стал с наслаждением грызть ее. Давненько он не ел такой вкуснятины, свеженького мяска! Все каши да каши с объедками со стола Матвеича, который сам постоянно постится.
Очнувшись, Матвеича вновь охватил ужас, он побежал звонить, падая и воя от страха. Он потерял ружье и расшиб лоб о железную дверь. Дотащившись до телефона, сторож долго не мог попасть пальцем в дырку телефонного диска. Он звонил, оглядываясь по сторонам и подвывая. Он позвонил прямо домой директору цеха и закричал в трубку:
- А-а-а-а!
Потом трубку бросил и побежал мимо проходной прямо на дорогу, и так и бежал вдоль дороги, где его и задержал наряд милиции. Через полчаса на месте трагедии были уже все те, кому положено быть в подобных случаях. Но то, что увидели работники реанимации на месте трагедии, заставило вздрогнуть даже их стальные нервы. Бездушный станок продолжал вхолостую крутиться, пока не пришел мастер цеха и не выключил его. Впрочем, мастером цеха он оставался еще только полчаса после того, как выключил станок. А после приезда своего начальника и оперативников стал и подследственным, и безработным в одном лице.
10
Утром, когда Семен ждал в машине своего шефа возле его дома, ему на трубку позвонила Галка.
- Привет, - сказала она, - какие новости?
- Никаких, - ответил Семен, - никто его не видел, никому он не звонил. Что, и домой не появился?
- Нет, - ответила Галка.
- Ну, не знаю, - сказал Семен, - обратись в милицию. Все, что мог, я сделал.
Галка ничего не ответила, просто бросила трубку. "Да ну их на фиг! - со злобой подумал Семен. - Своих проблем у меня мало, что ли, чтобы еще и чужие решать?"
В это время из подъезда вышел Антон Сергеевич, и они поехали по делам. Весь день мотались с точки на точку, и опять Семен приехал домой только после десяти вечера, когда стемнело. В дверях торчала записка, написанное женской рукой: "Заходили к тебе в гости. Не застали. Пока. Алена и Инна". Семен никак не прореагировал. Все равно до субботы у него не будет для них ни одной свободной минуты.
Поужинав, Семен вспомнил, что обещал позвонить Василию утром и не позвонил. Посмотрев на часы, подумал, что еще не поздно, и набрал номер.
- Алло, - ответил незнакомый голос.
- Добрый вечер, - поздоровался Семен, - а Василия можно к телефону?
Человек, ответивший Семену, промолчал, Семен услышал, как он прикрыл ладонью трубку и с кем-то говорит, потом он негромко и печально спросил:
- А кто его спрашивает?
- Семен.
- А кто вы?
- Я? - изумился Семен. - Просто друг. А что происходит? Вы-то кто?
- Я его дядя, - ответил человек в трубке, - а вы тот самый Семен, с которым...
- Да, тот самый, - подтвердил Семен. - Так что происходит?
- Вася погиб...
- Как погиб? Когда? Я только вчера с ним говорил! Он уходил на работу!
- На работе это и произошло. Затянуло в станок. Зацепился рукавом и затащило...Несчастный случай. Сказали, что был он пьян...
- Но он же в завязке! Третий месяц не пьет! Он мне говорил...
- Да он не пил, - ответил дядя, - но вот выпил на беду. Похороны послезавтра. Приходите.
- Да, я приду... конечно... обязательно... - растерянно сказал Семен, мои соболезнования... примите... До свиданья.
Семен бросил трубку. Вот это история! Что это? Совпадение? Несчастный случай, сказал дядя Василия? Где-то Семен уже слышал эти слова. Семь лет назад слышал. Несчастный случай. Тогда они тоже изображали несчастный случай, когда кинули Инну в колодец. А теперь - Бомба пропал, Вася погиб. Кто следующий? Может быть, он - Семен? Ведь и ежу понятно, что идут именно по следу этого дела. По следу того дела, за который они все уже отмотали свой срок. Все. И Бомба, и Вася, и Алик, и Семен, и Кирилл, и Танька! Все они уже были наказаны и отсидели свое. Они искупили вину и прощены обществом. Но кто-то решил опять вершить над ними свой собственный суд? Кто? Семен задумался, но внезапно, как удар молнии и очень ясно его осенило!
Батя! Отец этой самой Инны! Только он может это делать, больше некому! Он тогда еще сказал, что отомстит! Ему показался слишком мягким приговор суда. Он хотел, чтобы их всех приговорили к высшей мере! Но ведь они-то ее не убили, она была еще жива, когда ее бросили в колодец, ее просто трахнули и бросили. А то, что она замерзла и померла там, в колодце - в этом они не виноваты. Все правильно по уголовному кодексу. И шить убийство им тогда на следствии и на суде никто не стал. Ни следователь, ни судья, ни прокурор. Никто, кроме отца Инны. Тогда в зале суда, когда их уводили, он крикнул, что все они подохнут!
Семен разнервничался так, что с трудом дрожащей рукой набрал номер телефона. Он звонил Таньке. Ответил все тот же голос ее мужа.
- Позовите Татьяну, - сказал ему Семен.
- А кто ее спрашивает? - опять хмуро и с подозрением вопросил муж.
Семен взбесился:
- Позовите, я говорю вам! Раз звоню, значит, нужно поговорить! Не собираюсь я ее в ресторан приглашать и жениться на ней! Узнать нужно об общем знакомом!
В трубке молчали некоторое время, лишь было слышно, как говорит в комнате телевизор.
- Ну, что там? - громко спросил Семен. - Уснули, что ли?
- Не ори, - спокойно ответил муж, - нет ее дома. Что передать?
- Передай, звонил Семен. Пусть мне срочно позвонит, когда появится! Телефон запиши.
- Давай диктуй, - так же спокойно сказал муж.
Танька перезвонила минут через десять.
- Чего тебе? - спросила она.
- Во-первых, привет, - сказал Семен, - не виделись давно.
- И еще столько же не увидимся! - не очень-то любезно сказала Танька.
Семен решил ей ничего пока не рассказывать, сначала проверить все, а завтра перезвонить.
- Слушай, - сказал он, - мне нужен адрес или телефон отца Инны. Хочу спросить его кое о чем.
- Ты что, - ехидно спросила Танька, - опять на нары захотел? Или покаяться решил сходить, через семь лет?
- Скорее второе, чем первое, - уклонился от ответа Семен. - Давай говори, если знаешь, не тяни время. А то муж заревнует.
Танька хмыкнула в телефон, положила трубку на стол и минут через пять продиктовала Семену адрес и номер телефона.
- Зовут его Сергей Петрович Голубеев, - закончила Танька. - А в чем дело-то? Может, скажешь?
- Скажу завтра, - пообещал Семен, - когда все узнаю.
- Да узнавай, что хочешь там, - лениво ответила Танька. - И мне больше не звони. А то и правда, Иван мой заревнует. И не хочу я вас всех ни видеть, ни слышать. Понял?
- Взаимно, - ответил Семен, и хотел окончить разговор, но Танька трубку не положила. Семен слышал как она дышит в трубку и вспомнил ее губы.
Танька помолчала некоторое время и сказала:
- Это я Бомбе номер твоего телефона дала. Он мне звонил, спрашивал про всех вас.
- У тебя-то мой номер откуда? - удивился Семен.
- Алик мне его дал, - ответила Танька, - я как-то с ним случайно встретилась возле метро. Он говорил, что видел тебя на крутой машине, в красном пиджаке с галстуком и золотой цепью, с сотовым телефоном.
- Ну, не совсем в красном пиджаке, - усмехнулся Семен, - и без цепи, но в общем было такое.
- Значит ты теперь "новый русский"? - ехидно спросила Танька.
- Ну, типа этого, - преувеличил свои достижения Семен.
- А знаешь кто был самым первым "новым русским"? - спросила Танька.
- Кто? - поинтересовался Семен.
- Кот Базилио из Буратино, - ответила Танька.
- Почему? - удивился Семен.
- Потому что он говорил тоже как ты, - и Танька спела на манер говора "новых русских", - Лап-тап, типа, дудай! Тоже, как ты, говорил: "Типа, типа !"
И сама же заразительно расхохоталась. Семен улыбнулся. Что-то тихо сказал Таньке муж, она сразу же переменила тон разговора и сказала:
- Ну, пока, не звони больше.
Семен хотел было спросить Таньку не звонили ли с угрозами, но в трубке уже запиликали короткие гудки. Семен нажал кнопку окончания разговора, снова включил аппарат и сразу стал набирать номер Голубеева. Он не знал, что будет говорить, но знал точно, что по одному "Алло" поймет, кто звонил ему тогда с угрозой, Голубеев или кто-то другой.
Ответила женщина.
- Извините, - начал разговор Семен, - а можно позвать Голубеева Сергея Петровича к телефону?
- Ой, - растерялась женщина, - а здесь такие не живут. Вы по какому номеру звоните?
Семен назвал цифры по порядку. Женщина удивилась:
- Да, это наш номер, но мы здесь живем недавно, а до этого здесь какой-то старичок жил. Мы у него квартиру купили. А он в дом престарелых переехал...
- Давно переехал? - спросил Семен.
- Года два, наверное, или три, - растерянно ответила женщина. - Нет, два. Мы тут живем два года.
- А старичок теперь где? - спросил Семен. - Адреса не знаете? Где он живет?
- А он, вроде бы, даже и нигде теперь не живет, - произнесла женщина. Он, по-моему, уже умер. Да, точно умер. Муж говорил.
- А может быть, вы путаете? - спросил Семен. - Как фамилия была у вашего старичка?
- Ой, погодите, я не знаю, - снова засуетилась женщина. - Муж знает, сейчас я спрошу.
Семен услышал, как она кричит куда-то вглубь комнаты:
- Котик, а как того старичка была фамилия, который нам квартиру продал?
- А кто там? - ответил "котик" басом.
- Не знаю, - сказала ему женщина, - мужчина какой-то.
- Дура! - разозлился мужчина, - С кем говоришь, не знаешь, а может, это...
Тут "котик" перешел на шепот, и что он сказал, Семен не услышал.
- Да, - гаркнул через некоторое время "котик" в трубку.
- Здравствуйте, - сказал ему Семен, - я тут в городе проездом. Мне дали этот телефон, который теперь ваш, сказали позвонить и передать посылочку от родственников из Сибири...
- Голубееву, что ли? - спросил "котик", грубо прервав Семена.
- Да-да... - начал было говорить Семен, но "котик" опять прервал его:
- Скончался Петрович восемь месяцев назад в Доме престарелых в Коломягах. Можешь съездить туда и все узнать. В тридцать второй комнате он жил. Мы за ним ухаживали до смерти. Только я что-то не припомню у него родственников в Сибири. Здесь есть родственник, в городе. А там что за родственники еще? Может, самозванцы? Хотят на квартиру претендовать?
- Может, и самозванцы, - ответил Семен, - про квартиру не знаю, мое дело маленькое. Значит, точно умер?
- Я тебе говорю, умер, - ответил "котик", - значит, все, кранты! Закопали его. Да он и не ходил почти последний год, все под себя делал. Инсульт у него был. Короче, хочешь все узнать - езжай в Дом престарелых в Коломяги.
- Да не поеду я, - сказал Семен и положил трубку.
Вот так. Значит, помер старик. Да и не воитель он был, раз пластом лежал. Но кто тогда всю эту херню затеял? Какой-нибудь сумасшедший маньяк? Не Инна же из могилы встала через семь лет, чтобы за ними охотиться?
Телефонный звонок прервал размышления Семена. Очнувшись, он схватил трубку и поднес ее к уху.
- Алло, да? - закричали в трубке, и Семен сразу узнал Алика.
- Привет, сын древнего народа, - сказал Семен, - как дела идут?
- Хорошо, - ответил Алик, - ты как? Куда пропал?
- Ничего, живу помаленьку, - ответил Семен, - как шаверма идет? Покупает народ шаверму?
Когда они встречались в последний раз, это произошло случайно, на улице, и было почти год назад, тогда Алик собирался брать в аренду ларек по производству и продаже шавермы.
- Нормально, дела идут, - довольно ответил Алик. - Приезжай, посмотри, шавермой угощу.
- А где у тебя твое предприятие находится? - спросил Семен на всякий случай.
- Возле метро "Лесная", справа от выхода, - ответил Алик, - На киоске красными буквами по белому написано "Шаверма". Да спросишь, меня там все знают. Но я там бываю только поздно вечером после десяти, да. Дел много, надо крутится.
Семен заметил, что Алик стал меньше употреблять свое знаменитое: "Да?" в конце каждого предложения. Семен не знал, как начать, и решил рассказать Алику все как есть, а тот пусть сам думает.
- Дело такое, Алик, - сказал Семен, - позавчера мне позвонил какой-то мудак и стал угрожать...
- Э, слушай, да! - перебивая Семена, закричал в трубку Алик. - И мне звонил какой-то баран! Охота, говорит, охота! Кому охота, чего охота, мне не понятно! Я ему сказал, будешь мертвый, да? Тебе тоже звонил?
- Слушай дальше, - продолжил Семен, - Бомба пропал в тот же день, пока ничего не известно, а Василий погиб вчера на работе...
- Ты что, испугался, да? - со смешком спросил Алик. - Боишься, да?
- Я просто хочу тебя предупредить, - ответил Семен, - на всякий случай.
- Э, не надо, дарагой! - с пренебрежением ответил Алик. - О себе думай, а я о себе буду думать! Меня пугать не надо.
- Ну и хрен с тобой! - сказал Семен и повесил трубку.
Алика Семен недолюбливал с самого первого дня их встречи и азербайджанец это чувствовал. И правда, какого черта он об Алике этом печется, а тот ему еще и дерьмо в лицо кидает? Пусть его хоть в мелкую крошку пошинкуют, раз он такой баран упрямый, главное, чтобы самому Семену не влететь в неприятности. А уж самого себя, он сумеет защитить. Научился. Семен проверил, надежно ли заперта дверь, плотно закрыл все форточки, на всякий случай положил под кровать полуметровый гвоздодер и улегся спать. Он знал, что проснется, если услышит что-то подозрительное. Спал он чутко. Но ничего не случилось ночью. По крайней мере с Семеном.
11
Алик, услышав короткие гудки в телефоне, выругался по-русски и бросил трубку. Он в самом деле ничего не боялся, никаких мстителей. Это на востоке кровная месть - святое дело. За родственника будут резать и стрелять всех его убийц и их родню, пока весь род не вырежут. А эти русские? У них кишка тонка на такое дело. Они смелые, только когда пьяные, а когда человек пьян, голова плохо соображает. Никогда им не тягаться с мусульманами. Из Афганистана почти безоружные душманы выкинули до зубов вооруженных русских, как котят. В Чечню сунулись - тоже получили по зубам.
Торговать не умеют, работать не хотят, только водку пить и ничего не делать. Взял недавно Алик к себе в ларек местную девку работать - шаверму подавать, деньги считать. Ленивая. На работу опаздывала, делала все медленно и все говорила, что мало платил ей Алик. Да еще и не давала никогда и никому себя любить, даже хозяину. Уволил ее Алик и не жалеет об этом.
То ли дело сейчас, работает у Алика хохлушка Верка с Украины. Летает, как веник, шустро. Все чисто вымоет, и работать готова сутками - лишь бы платили. Дома у нее в маленьком городке где-то муж безработный, мамка, батька-пьяница и пять братьев сопливых. И всех кормить надо. Вот она и корячится тут, как проклятая. Алику бесплатно отдается, он же хозяин, а с других мужиков по десять баксов берет. Но Алик ей запретил это делать в киоске из гигиенических соображений. "Ходи, - сказал, - за угол в подъезд". Но вообще хорошая девчонка Верка. Скажешь, надо помочь - друг приехал из Азербайджана, идет с ним в подъезд, не спрашивая, лишь бы лишний раз на работу поставил, лишних денег заплатил. И Алику хорошо и Верке.
Алик встал с дивана, потянулся, выключил телевизор и стал одеваться. Нужно было сходить проверить, как там работают Верка и повар Али. Алик нарочно квартиру снял рядом с киоском, чтобы ходить смотреть, как дела идут. На рынке у него тоже дела были, но второстепенные - картошка-мартошка, помидоры. Земляки его не забыли - дали подняться, когда с зоны пришел. Отец тоже поначалу помог деньгами.
Ежедневно Алик в своем киоске дежурил где-то от пол-одиннадцатого до закрытия метро. Было так, что пару раз просто внаглую ублюдки ворвались и выручку дневную забрали. Теперь Алик договор заключил с "крутыми пацанами" в форме. Те два раза в день приезжают и наличку всю в мешок, чтобы в кассе много денег не болталось. Есть, конечно, у Алика и левачок, от налоговой припрятанный, но хранится он не в кассе.
Его-то после закрытия Алик в одиночку пересчитывает, киоск закрывает и уходит. А сидит в киоске он так поздно, потому что не боится хулиганов. Сторожит от пьяных мудаков свое добро. Однажды пытались ему нахамить сосунки-панки, черной жопой назвали. Алик вышел из киоска и прямо возле метро надавал им всем по морде. Менты пришли - забрали хулиганов. Менты метровские все Алика знают - он их шавермой бесплатно кормит.
Все хорошо теперь идет у Алика. Денежки копит на квартиру, и второй ларек под шаверму собрался взять. В начале карьеры даже сам стоял в ларьке, куриные лапки на вертел насаживал, да шаверму мастерил. Пахал, как проклятый. Это сейчас уже, когда дела пошли, он может позволить себе лежать на диване, да телевизор смотреть весь день, и лишь иногда приходить, проверить, как работа идет. Одевается Алик, как пижон. Расшитая золотом жилетка под серым в мелкую елочку пиджаком. Туфли шили на заказ, точно по ноге. Стрижется Алик раз в неделю у своего мастера, очки темные купил в золоченой оправе. Еще купил длинное кожаное пальто. Чуть-чуть поношенное, не новое. В сэконд-хэнде взял, но кто про это знает, главное, смотрится хорошо.
У киоска с надписью "Шаверма" стояла очередь. Удачное место все-таки Алик для своего предприятия выбрал. Рядом стоянка двух маршрутных такси. Под вечер маршрутки ходят реже, стоят пассажиры в очереди, чтобы уехать от метро, дожидаются, а нос сам так и тянет аппетитный запах жареного мяса и свежей выпечки. Постоят они, постоят, да и купят у Алика в ларьке не шаверму, так сосиску в тесте. А Алик на этом богатеет. Очень он любит своих покупателей, всегда улыбается им. Некоторых знает уже давно и даже постоит, поговорит с ними, пока они шаверму едят.
Алик, подойдя к киоску "Шаверма", издалека понаблюдал за тем, как ловко орудует с шавермой Али - троюродный брат Алика, который и русского языка-то не знает, всю жизнь в деревне прожил. Попросили Алика родственники из Азербайджана пока парня пристроить, видно натворил что-то в своем ауле и смылся. Парень неграмотный, но шаверму делает славно - пальчики оближешь. Верка тоже не сидит, денежки так и звякают по блюдцу. Хорошо, прямо, как бальзам на душу.
Алик зашел в киоск и сел на скамеечку возле вертела. Рядом Верка крутит упругой попкой. Алик нет-нет, да ущипнет ее за аппетитную задницу. Сегодня Алик Верку хочет забрать к себе на квартиру и там поиметь. Поэтому он на ночь выгнал всех проживающих нелегально в его квартире родственников, и потирает руки о промежность в предвкушении сладкой ночи. Чтобы скоротать время, Алик читает.
Книга называется "Азебраджанская народная мудрость". Книга издана во времена правления Горбачева, поэтому нет ничего удивительного в том, что на обложке написано "Азебраджанская", а не "Азербайджанская". А нравится Алику в этой книге то, что там очень много мудростей его древнего народа написано, и самое главное, что все это ему понятно. Вот, например, говорит национальный азебраджанский мыслитель Диоген мудрость, и Алику, конечно же, сразу не понятно, о чем это он. Что имел в виду? В чем мудрость? Но внизу в сноске специально для таких вот аликов приписка - это он имел в виду то-то и то-то. И сразу же все понятно становится. Хорошая книжка. На улице холодно, пар валит из открытого окошка киоска. Народу все меньше, пора и закрываться.
Алик отправил Али домой, тому еще через весь город тащиться на метро, и остался наедине с Веркой. Сам вышел на улицу, закрыл окно железным щитом, проверил на прочность замок. Все крепко - вор не залезет. Верка убиралась в киоске, заметала пол. Алик зашел, закрыл дверь на задвижку и задрал ей подол юбки.
- Алик! Алик! - заверещала Верка. - Не сегодня!
- Почему? - искренне удивился Алик.
- Бабушка у меня умерла там, дома, - ответила Верка. Она и вправду выглядела как-то странно, испуганно, на Алика не смотрела, отводила глаза.
- Ай-яй-яй! Умерла бабушка! - поиздевался над ней Алик. - А мы будем медленно и печально трахаться.
- Да я не к тому, - ответила Верка, освобождаясь из объятий Алика. Просто денег нужно послать на похороны.
- Ну и что? - притворился, как будто ничего не понял, Алик.
- Денег мне дай, что я заработала за эти дни, - попросила Верка.
- Не дам, - ответил Алик, - ты мне не даешь, а я тебе давай. Умная слишком, да?
- Не могу я сегодня, - неподдельно искренне сказала Верка, - тампон у меня там. Дни у баб такие бывают. Смотришь телевизор-то, рекламу?
- Ничего, - не растерялся Алик, - во рту тампона нет, да? Деньги сразу заплачу. За весь месяц.
"Вот козел нерусский, - подумала Верка, - ну, ничего, сегодня тебе отольется! Пашешь, как сука на него, а за зарплату еще и минет делай!"
И Верка опустилась на колени.
Алик не обманул - деньги отдал сразу после процесса, тут же охладел к ней и приказал убираться домой, а сам стал разогревать себе в микроволновке специально для него приготовленную шаверму и напевать свои занудные песни. Верка, про себя матерясь, оделась и, не прощаясь с Аликом, вышла на улицу.
Она вышла, но не пошла сразу к метро, а огляделась и заглянула за ларек. Недалеко от подъезда ближнего дома ее ждал мужик, с которым она накануне днем разговаривала о важном деле. Верка, медленно покачивая бедрами, подошла к нему, мужик молча огляделся, чтобы узнать не ведет ли женщина за собой хвоста. Увидев, что все тихо, успокоился. Верка подошла к нему вплотную и сразу спросила:
- Ну, что, деньги принес?
Мужик, ни слова не говоря, протянул ей шесть бумажек по сто баксов. Верка деловито пересчитала, проверила, не фальшивые ли. У нее даже закружилась голова от нереальности происходящего. Ей за такие деньги пахать и пахать, больше года в этой вонючей каморке с грязными азерами, которые член месяцами не моют, а потом Верке в ее прелестный ротик суют, который она дважды в день пастой "Жемчуг" чистит.
- Ну, пошли, - сказала Верка, - давай свой баллон.
Мужик протянул ей газовый баллончик для самозащиты и сказал вполголоса:
- Будешь брызгать, глаза закрой и не дыши сама, а то свалишься. Сильный очень газ, обрубает сразу.
- Не менжуйся, дядя, - ответила Верка. - Я все это не только за деньги делаю, но еще и из мести.
Мужик усмехнулся.
Они подошли к двери киоска, Верка постучала условным стуком, а мужик спрятался за киоск. Народу на улице не было, метро закрылось, менты были уже внутри помещения в своем пикете. Только какой-то бомж рыскал по урнам в поисках бутылок.
- Кто там? - настороженно спросил Алик из-за двери.
- Да я это, Верка, - сказала женщина спокойно.
- Чего тебе? - спросил Алик.
- Ключи забыла, - убедительно сыграла хохлушка, - открой, заберу.
- Сейчас, - ответил Алик. Видимо, он прятал деньги в "условное место".
Секунд через пятнадцать загремел засов, и дверь открылась. Алик отступил назад, широко улыбаясь, пропустил Верку и тут же закрыл засов на двери.
- А я думал, тебе понравилось, - сказал он, издеваясь, - и ты пришла еще раз взять в рот.
- Нет, я тебе пришла дать в рот! - ответила Верка и брызнула тугую густую струю газа прямо в харю этому самодовольному горбоносому Алику, в его полуоткрытый рот и масляные глазки.
Струя была жесткой и упругой, Верка палец с кнопки не отпускала, пока не кончился газ. Алика отбросило назад, он уронил с прилавка посуду и, зажмурив глаза и хватая воздух ртом, стал заваливаться на Верку, цепляясь руками за что попало. Верка, не дыша и зажмурив глаза, судорожно нащупала засов и выскочила вон. Только почувствовав холодный воздух улицы, вдохнула и открыла глаза. Мимо нее в дверь киоска заскочил совершенно лысый серо-зеленый инопланетянин с огромными глазами и длинным носом. Дверь захлопнулась, Верка хотела заорать от страха и неожиданности, вдохнуть не смогла, для этого нужно было сначала отдышаться. Когда же она вдохнула в себя воздух, то сразу же поняла, что это все тот же мужик, который дал ей баллон, только теперь он был в противогазе.
Верка поскорее засеменила подальше от проклятого киоска, на ходу гладя и сжимая в кармане заветные баксы, и у самого выхода из метро столкнулась с милиционерами, которых давно знала и постоянно по указке Алика кормила шавермой.
- Ты что плачешь-то? - спросил один из них Веру.
- От счастья, - ответила Верка, почувствовав, что слезы текут из глаз градом, вероятно, из-за газа, - Алик зарплату дал.
- Все нормально у вас там? - спросил тот, что постарше. - Алик ушел?
- Ушел, ушел, - ответила Верка, - на метро не успела я. Помогите, что ли, тачку поймать...
Менты неохотно, но пошли на дорогу вместе с Веркой, затормозили "Жигуль", и водитель, увидев двух суровых стражей закона, за мизерную цену согласился довезти Верку до дома.
Верка удобно расположилась на заднем сиденье машины и вспомнила в деталях весь сегодняшний разговор с этим мужиком, который дал ей за такую маленькую услугу так много денег. Все было как обычно, Верка вышла покурить и дымила за киоском, когда к ней подвалил этот неприметный с виду мужичок и спросил, не хочет ли она заработать денег. Верка ему еще сказала тогда:
- Не по адресу, мужик. Проститутки на проспекте пасутся. Туда и иди.
- Триста баксов за пять минут, - сказал мужик.
Верка разозлилась на мужика - что он, издевается над ней? Тут же не "Метрополь"! Триста баксов за пять минут! Не такая уж она и красавица!
- Пошел ты! - сплюнула Вера. - Дай покурить спокойно, а то сейчас своих азеров позову - пожалеешь, что привязался.
- Я вам не интим предлагаю, - вежливо сказал мужчина, - мне от вас нужна другая услуга.
Верка усмехнулась, но ничего не ответила, а продолжала смотреть в сторону, как будто разговор ей не интересен. Но краем глаза она заметила, что мужик держит в руках такие знакомые зелененькие бумажки, новенькие, завернутые в трубочку.
- Будут твои, - негромко сказал он.
Верка скользнула взглядом по долларам и сглотнула слюну. Внутри потеплело.
- Ну, давай, валяй, говори, чего надо, - деланно равнодушно сказала она, - работа ждет.
- Подождёт, - сказал мужик, - может быть у тебя оплачиваемый отпуск уже на носу. Но об одном тебя хочу еще предупредить. Если мы с тобой не договоримся, то ты молчишь. Я дам тебе пятьдесят зеленых, чтобы ты забыла наш разговор. И ты забываешь.
Верка испугалась, но не подала виду. Что-то было в глазах у этого внешне неприметного мужика страшное и холодное. Но Верка была девка смелая и решительная. Иначе бы не приехала одна, без копейки денег, в этот хищный город.
- Не ссы, не подведу, - сказала она, - говори.
Мужик еще раз пристально посмотрел Верке в глаза, словно сомневаясь стоит ли ему начинать говорить или нет, но видимо убедился в правильности своего выбора и неторопливо стал сообщать Верке подробности ее действий в поливании Алика паралитическим газом из баллона. Веркино лицо ни разу не дрогнуло, ни изобразило сочувствия. Когда мужик закончил излагать свое предложение, Верка не моргнув глазом сказала:
- Восемьсот.
- Что восемьсот? - переспросил мужик.
- Баксов, - твердо сказала Верка.
- До хрена, - не согласился мужик.
- Тогда давай полтинник и уябывай, - ответила ему Верка, - мне работа дороже. Хоть и хреновая, но на Украине и такой не найду.
- Четыреста, - произнес мужик.
- Шестьсот, - парировала Верка, - и хватит торговаться, а то ведь точно уйду сейчас. Ищи дуру за четыреста зеленых жопу подставлять.
- Хорошо, - согласился мужик, - шестьсот.
- И деньги вперед, - безапелляционно заявила Верка, - перед тем как я все сделаю.
Мужик подумал и согласно кивнул. Верка пошла было обратно в киоск, но вдруг оглянулась и спросила с тревогой:
- А ты точно его... Это... Ну, совсем? Чтоб мертвый был. А то он ведь найдет меня потом и прирежет.
- Не беспокойся, - ответил мужик, - будет такой мертвый, мертвей Ленина в мавзолее. Смотри только, не проболтайся обо мне азерам. Ты ж понимаешь, я не один.
Верка отмахнулась от последней фразы и зашла в киоск. Али, когда она появилась, взмахнул кулаками и погрозил ей ножом, а сказать по-русски только и смог:
- Бля на х...
Весь день пролетел в какой-то прострации. К вечеру Верка уже начала переживать, что мужик не придет. Она сама была уже готова за шестьсот баксов зарезать этого мудака Алика, а не только брызнуть ему в лицо из газового баллончика. Заодно прирезать и этого урода Али, который постоянно трогал Верку за грудь и лез под юбку. И никогда не чистил зубы, не говоря уже про то, что мыть руки он считал зазорным и унизительным. Так и работал, как свин, хватая вонючими руками мясо и шаверму. Надоели они все Верке по горло, так же, как ее никчемная жизнь. Но так было вчера, и позавчера, и месяц назад.
А сегодня все так чудесно получилось, в кармане шуршит годовая Веркину зарплата, включая расходы на скудное питание и гнусное жилье. Ей захотелось петь. "Шестьсот баксов, шестьсот баксов!". Эх, жаль, нет такой песни. Теперь можно спокойно ехать домой, к мужу, в свою квартиру, а не скитаться здесь по чужим углам. Сейчас же она возьмет билет, заберет пожитки и уедет навсегда из этого города. Кое-что она скопила, плюс шестьсот зеленых - жить можно!
- Давай, родной, - сказала она водителю, - подождешь меня у дома и на вокзал потом поедем. Уезжаю я навсегда отсюда домой.
- Деньги вперед, - пробурчал водила. - А то знаю я вас.
- Договоримся, - пропела Верка, - не боись.
Сегодня она была богатой и щедрой. Так надоело каждый день экономить, отказывать себе во всем, прятать деньги под половицу или носить все накопленное с собой в трусах, чтобы соседи не сперли. Считать мятые бумажки и клянуть себя за то, что нужно покупать мыло, стиральный порошок, прокладки, тратить на это потом и унижением заработанные гроши. Примерно через два часа после инцидента с Аликом Верка уже спокойно выезжала из города, сидя в теплом плацкартном вагоне, который, тихо покачиваясь, проезжал мимо серых коробок домов и промышленных строений. Мелькали фонари, и Верке совсем было не совестно за то, что она совершила, ей было ни капли не жаль Алика. Она и думать не хотела о том, что происходит сейчас там с Аликом в маленьком киоске с надписью "Шаверма".
А происходило с Аликом ужасное.
Он лежал лицом вниз на столе, связанный по рукам и ногам. Ноги свешивались на пол и были приклеены чем-то к полу. Но самое оскорбительное было то, что был Алик без штанов. И даже без трусов. То есть, прямо скажем, с голой жопой. Рот у него был заклеен скотчем, и за шею Алик был привязан к чему-то жесткому. Но мало этого. На голову Алика был надет противогаз. Алик шумно дышал носом, глаза нестерпимо чесались и слезились, и он ничего не видел, потому что на стекла противогаза были одеты еще и его знаменитые темные очки. В разбитом виде. И приклеены скотчем.
В таком положении Алик лежал уже нестерпимо долго, и ничего не происходило. Алик пробовал шевелиться, но все его тело было так жестко зафиксировано, что двинуться даже на миллиметр у Алика не получилось. Что ж, зато у него было время подумать о том, что ничего не бояться - это не очень большое достоинство. Ведь Семен его предупреждал.
Хотя, может быть, все это никак не связано с тем, что ему говорил Семен. Просто Верка навела каких-нибудь ублюдков на его, Алика денежки, спрятанные в тайнике под мойкой. И тут Алика как током ударило! Они ведь могут запросто взять у него из кармана пальто ключи и безо всяких проблем украсть из его квартиры честно заработанные пять штук баксов. И еще у Алика было спрятано дома под телевизором почти четыре штуки чужих долларов, взятых как раз под новый киоск. Украдут. Точно все стащат!
И во всем эта сука, Верка виновата! Тварь! Прошмандовка! Сука подлая! Брызнула Алику в лицо из газового баллона! И это после всего, что он для нее сделал. Пригрел змеюку, приласкал, работу ей дал, и на тебе, Алик, за всю твою доброту. Алик подумал, что, может быть, она все еще там, стоит сзади и надсмехается над ним бедным, лежащим на столе с обнаженными бледными ягодицами. Алик почему-то не к месту подумал, что хоть его и называют черножопым, а зад у него побелее будет, чем у некоторых русских.
"Может, этим все и кончится? - подумал Алик. - Просто бросят меня здесь в таком положении. Деньги заберут из квартиры и смоются". Он будет жив и здоров. Эта мысль даже обрадовала Алика. Но только сначала. Потом ему стало нестерпимо жалко денег. Так жалко, что он чуть не заплакал от обиды и злости! Каждый месяц он откладывал в заветную копилку тоненькую пачечку зеленых, лелеял их, гладил, пересчитывал. И что? Теперь ничего нет. Он разорен. Алик представил, как утром на работу приезжает Али и видит его, уважаемого старшего брата, на столе, связанного с голой жопой. Зачем его привязали к столу в таком виде? Чтобы унизить?
А может, они и не догадаются взять у него в пальто ключи, а если и догадаются, то могут в квартире денег и не найти. Доллары хорошо спрятаны. Алик просто даже обрадовался! Ну и что из того, что он привязан к столу, на нем нет штанов, а на голове одет противогаз. Утром его освободят, и сразу он начнет поиски этой сучки. Он знает, где она живет, и даже если Верка свалила, то он все равно сможет ее найти. У него такие связи! Лежать без движения Алику надоело, и он стал пытаться высвободиться. Но вдруг тихий скрипучий голос произнес откуда-то сзади:
- Пора.
Алик замер. Что пора? Кому пора и куда? И тут Алик почувствовал, что чья-то рука нежно погладила его по ягодицам.
"Бу-у-у-у-у-у-у-у-у!!!" - замычал Алик в противогазе. Нет, только не это! Никогда! Лучше сразу смерть! Пять лет на зоне никто даже посмотреть не осмеливался на кругленькую попку Алика. Он сразу за это бил, резал или просто крыл матом. А тут, на воле, вот так подло привязали Алика к столу и хотят оплодотворить! "Бу-у-у-у-у-у-у-у-у!!!" - мычал Алик, но никто его не слушал. Его еще раз похлопали по попке ладонью. Алик сжался пытаясь не пускать чужеродный предмет в свое лоно.
И тогда к ягодицам прикоснулось что-то холодно-металлическое, твердое и острое. Алик затих. Острие скользнуло ближе к анусу, и Алик защитился, чем мог. Он просто пернул прямо в лицо своим обидчикам. Громко и отвратительно-вонюче. Хотя этого Алик сам почувствовать не мог, поскольку был в противогазе.
Острый железный штырь мягко вошел Алику в задний проход и остановился. Алик тоже замер. Ему стало страшно. Так страшно, как никогда в жизни. Хотя испытал Алик немало. Он просто представил, как эта острая железная штука медленно входит в его тело, протыкая внутренности, разрывая их. Медленно и больно. Он боялся шевельнуться. Боялся даже пикнуть. Но Алик ошибся в одном. Убийца оказался милосерднее.
Он воткнул железяку быстро и сильно. С хрустом и треском. Боль была такой, что Алик ясно ощутил внутренностями жуткий холод острой железяки и почувствовал, как катится по горлу в рот вместе с кровью эта жуткая боль. И тогда убийца рывком сорвал Алика со стола и с размаху кинул жертву на пол прямо на штырь, который пронзил внутренности и вышел через плечо рядом с ключицей. Алик то ли потерял сознание, то ли умер. Этого нельзя было никак разобрать. Он завалился на пол и не шевелился, а вокруг него растекалась лужа темной и густой крови. Сознание медленно потухало и наконец совсем оставило истерзанное тело Алика.
Стоило ли проходить через все кошмары северных лагерей и пересылок, бороться за жизнь в аду зоны общего режима, выжить, вернуться на волю, подняться, чтобы нелепо погибнуть в собственном киоске "Шаверма"?
12
У милиционеров, когда они на службе, имен нет. Есть только звания, и поэтому мы тоже будем называть двух утренних патрульных, сонно обходящих территорию возле метро, только по званиям. Старшина был старше, чем сержант, но зато сержант был умнее, чем старшина, если это слово вообще применимо к постовым милиционерам. Шли они не торопясь, потому что спешить им было некуда. Они гуляли, нагуливая себе зарплату. Редкие утренние прохожие спешили в метро - кто-то шел из дома на работу, а кто-то с ночной пьянки домой.
На улице было достаточно холодно, и поэтому ни сержант, ни старшина не предавались своему любимому занятию по проверке документов у лиц кавказской национальности и подозрительных граждан. Да и утром это занятие не было особенно урожайным - лиц кавказской национальности практически не попадалось возле метро, а у подозрительных граждан в кармане с утра звенела только мелочь. Но работа есть работа, нужно было что-то делать, и два милиционера не спеша отправились с дозором по направлению к ларькам.
Ветер доносил до их чутких носов странный запах от киоска "Шаверма". С одной стороны, это был обычный, свойственный шаверме запах жареного мяса, а с другой стороны, воняло тлеющей тканью, которая к национальному восточному кушанью отношения не имела никакого. Подойдя ближе, милиционеры увидели и легкий дымок, струящийся из приоткрытой двери киоска. Они остановились и стали рассуждать.
- Что-то горит, - предположил старшина.
- Горит киоск, - уточнил сержант, который, как мы уже говорили, был немного умнее.
- Сам вижу, что киоск горит, - одернул младшего по званию старшина и задумался.
Думал он секунд пять. Дольше думать старшина не умел. Сержант терпеливо ждал решения начальства.
- Но мы же не пожарные, - здраво рассудил старшина, - какое нам до этого дело?
- Да, - согласился сержант, - но ведь дверь открыта, значит, налицо взлом.
Старшина сурово посмотрел на сержанта. Он не любил, когда тот употреблял умные словечки типа "налицо взлом". Этим самым сержант как бы подчеркивал свое превосходство над старым работником органов, как бы говорил: "Я студент-заочник, и скоро стану лейтенантом, а ты так и сдохнешь старшиной!" Естественно, все это старшине не очень нравилось.
- Ты, бля, не умничай, - сказал старшина сержанту, - а иди посмотри, чего там...
Сержанту тоже не нравилось, что им командовал этот старый мудак, который в слове "протокол" мог сделать три ошибки, но поскольку сержант до того, как пойти в милицию, отслужил в армии, то подчиняться мудакам он там научился.
Сержант твердой походкой подошел к двери киоска "Шаверма" и решительно распахнул дверь. Сначала он совсем ничего не увидел, потому что в помещении было столько дыма, что резало и ело глаза. Сержант помахал дубинкой, разгоняя дым. Когда же завеса немного прояснилась, сержант увидел в киоске на том самом месте, где обычно находился вертел с мясом, странное существо. У существа были огромные черные глаза, совершенно лысый череп и длинный нос-хобот. Существо сидело в луже темной жидкости, свесив на пол голые ножки и воняло паленым мясом, жженой резиной и горелой тканью.
Сержант не был слабым, трусливым и жалким человеком. Он был, наоборот, сильным, смелым и решительным. Он видел за свою короткую жизнь много странных вещей. Но это, то, что он лицезрел сейчас, было за пределами разумного. Это было выше его сил, смелости и решительности, и сержант просто заорал от ужаса. Он не просто заорал, а вот так: "Мама-а-а!" и выхватил табельное оружие.
Если быть точным, то сержант втайне от коллег по службе интересовался оккультными науками, и особенно его интересовали визиты инопланетян. Поэтому у сержанта не возникло ни тени сомнения в том, что это как раз тот самый случай, и он видит перед собой представителя внеземной цивилизации. Только зачем же тогда он выхватил из кобуры пистолет?
Старшина не интересовался оккультными науками и инопланетянами. Он вообще мало чем интересовался в жизни, кроме водки, жрачки и толстопопых теток. Поэтому он увидел в киоске то, что там и было - какой-то мужик без штанов и в противогазе сидел, проткнутый вертелом от основания тела до самой шеи, и медленно поджаривался со стороны спины, издавая неприятный запах.
- Не ори, - с достоинством сказал старшина сержанту, - что, трупов никогда не видел?
И тут сержант прозрел. Он увидел, что никакой это не инопланетянин, а вполне земной хозяин ларька Алик, если, конечно, кто-то другой не надел его расшитую золотом жилеточку.
- Как у них, нах, эта плитка выключается? - вслух подумал старшина. Загорится же сейчас все!
Сержант воспринял это как приказ действовать и рванулся в киоск искать выключатель.
- Не трогай там ничего, - заорал на него старшина, - все улики постираешь! Учить тебя еще и учить.
Сержант выскочил обратно на улицу.
- Провод нужно как-то обесточить, - заикаясь, сказал сержант и указал пистолетом на тянущийся к крыше киоска электропровод.
"Опять он за свое, - зло подумал старшина, - опять эти словечки употребляет".
И решил пошутить как умел.
- А ты выстрели в него из нагана, - хмуро сказал старшина сержанту. Как ковбой.
Но сержанту было не до шуток, и он выстрелил. И, конечно же, не попал. Это только в кинофильмах герои попадают в тонюсенькую веревку с расстояния ста ярдов. А в жизни сержант не попал. С двух метров в толстый электропровод. Зато попал в окно многоэтажки и разбил его.
- Ты что, нах? - заорал на него старшина. - Ты что, дурак, что ли?
Сержант растерялся:
- Сам же сказал, стреляй...
- Я сказал стреляй? - взбесился старшина. - Я сказал стреляй? Я сказал стреляй?
Он так был возмущен, что ничего другого и произнести не мог. Из-за занавесок окон близлежащих домов стали выглядывать люди. За разбитым выстрелом стеклом окна видимый только по пояс голый мужчина бегал и взмахивал руками, страшно матерясь.
- Иди, вызывай всех, кого положено, - орал в это время на понурого сержанта старшина, - я тут один без тебя управлюсь!
Труп в киоске уже начал гореть маленьким синим пламенем. Сержант покорно засеменил в вестибюль метро, а старшина проявил чудеса ловкости, находчивости и смекалки по обесточиванию киоска. Он перевернул большой мусорный бак, стоявший возле угла киоска, и встал на него. От вытянутых рук старшины до провода было еще сантиметров тридцать. Старшина перекинул через провод ремень, держась за него правой рукой, а левой схватил свободный конец ремня, когда тот перелетел через провод. Затем старшина повис на ремне. Был он человек упитанный и тяжеленький, и, конечно же, электропровод не выдержал и оторвался. Не сразу. Для этого старшине пришлось, вися на проводе, болтать ногами и крутиться, привлекая массу зевак. Старшина крикнул им:
- Разойтись немедленно! - но вызвал у зевак только смех. И правда, нелепо было что-то кричать, вися в воздухе и болтая ногами.
Провод лопнул, старшина ловко прыгнул на ноги - как никак, он был бывший десантник и даже не упал. Но случилось непредвиденное. Электропровод, извиваясь как змея, скользнул, падая на землю, и два совершенно оголенных конца хлестанули старшину по руке. Ладно бы, просто хлестанули, а то шарахнули током так, что у старшины даже подметки задымились.
Он задергался, словно танцуя ламбаду, и, неритмично проплясав пару тактов, упал рядом с оголенными проводами, чем вызвал гомерический хохот у бездушной толпы. Зеваки, почувствовав, что объект больше никем не охраняется, а старшина лежит без движения, стали совать нос в дверь киоска, пугая самих себя и других прохожих. Одна девушка даже сблевала на порог киоска, заглянув в дверь. Короче, все вещественные доказательства еще до приезда опергруппы для расследования и реанимации для старшины были уже безнадежно загажены.
13
Утром той ночи, когда Алика не стало, Семен, еще не зная об этом, твердо решил не придавать особого значения происшедшим за последние дни событиям, приписывая и пропажу Бомбы, и смерть Василия случайным совпадениям. Ему не хотелось казаться трусом перед самим собой. И все-таки для смелости он надыбал на всякий случай у знакомого газовый пистолет с тремя патронами и кобуру к нему, надевающуюся на плечи. Пусть все происходящее случайность, но осторожность все же не помешает.
Накануне поздно вечером он почти сразу же выпроводил от себя пришедших к нему в гости Инну и Алену. Во-первых, они появились в его жизни недавно, как раз тогда, когда начались эти события, и поэтому вполне могли быть как-то связаны со всеми этими делами. А если нет, то тогда они просто попадали в зону риска, и могли пострадать невинно, а Семену не хотелось, чтобы все эти его проблемы их как-то их задели. Если станет ясно, что все о кей, тогда Семен их сам разыщет. Ближе к обеду, когда Семен сидел в офисе и разгадывал кроссворд, к нему на трубку позвонила Галка, сестра Бомбы.
- Привет, Семен, - сказала она печальным голосом, - мой брат так и не нашелся.
Семен промолчал, не зная что сказать.
- Понимаешь, - продолжала Галка, - я чувствую, что что-то случилось. Он не мог просто так уйти. Взять и уйти к другой.
- Что у него еще одна сестра есть? - спросил, не вникая в суть фразы, Семен.
- При чем тут сестра? - чуть не заплакала Галка. - Я совсем не об этом говорю. Не о сестре. А о другой женщине!
- А ты что ревнуешь что ли? - с недоумением спросил Семен.
- Ну, конечно! - совершенно естественно воскликнула Галка. - А что тут удивительного?
- Да, ничего, - совершенно сбитый с толку пробормотал Семен. Странные отношения у сестры и брата. Да, конечно, Бомбы не было дома уже достаточно долго. Но Семену совершенно не хотелось пока говорить Галке о том, что погиб их подельник Василий. Девчонка и так хреново себя чувствует.
- Поищи его, Семен, - взмолилась Галка, - тебе же легче. У тебя, небось, и машина есть?
- Есть, - нехотя ответил Семен.
- Ну, съезди к азербайджанцу этому вашему у него спроси, - запричитала Галка, - тетке этой, которая с вами сидела, звонил?
"Вот настырная малолетка", - подумал Семен и ответил:
- Всем я звонил, как договаривались, но никто ничего не знает!
- Еще раз спроси! - посоветовала Галка.
- Ладно, - согласился Семен, - позвони мне вечером. И давай уже завязывай трещать, а то у меня уже бесплатный лимит на трубе исчерпан.
- Спасибо тебе, Семен, - обрадовалась Галка, - люблю тебя.
- Взаимно, - ответил Семен и отключил телефон.
После разговора с Галкой Семен твердо решил в обед съездить к Алику в киоск. Заодно перекусить шавермой и все-таки поболтать с ним. До обеда Семен с помощью секретарши офиса решил половину кроссворда. В этот день он с Антоном Сергеевичем никуда не ездил по делам и дождался обеденного времени в офисе.
Начальник Семена Антон Сергеевич обедал всегда только дома. Семен отвез его и помчался на "Лесную". Киоск "Шаверма" был закрыт. Рядом с дверью киоска неподвижно, как памятник, стоял милиционер. Семен почувствовал легкий озноб. Он вышел из машины и как бы невзначай прошел мимо киоска и милиционера, который проводил Семена суровым тяжелым взглядом. Семен купил в соседнем киоске пачку сигарет и пошел обратно к машине.
Того, что он увидел, было достаточно. Киоск опечатан. Семен сел в машину и набрал на сотовом телефоне домашний телефон Алика. Ответил автоответчик. Семен быстро отключился. Черт знает, если с Аликом что-то случилось, то наверняка у него дома сидят менты и слушают, кто звонит, а потом будут проверять. Тут Семена бросило в жар. Он вспомнил, что оставлял свой телефон Алику на автоответчике. Хорошо, если Алик стер запись. Семену совсем не хотелось иметь никаких дел с милицией. Там разговор короткий - раз был судим, значит, на всю жизнь преступник, - не отмажешься и полезай снова на нары. Но что же все-таки произошло с Аликом? Как бы это узнать?
Пока Семен раздумывал над этим вопросом, к машине подошел грязного вида небритый мужичонка и постучал в окно. Семен опустил стекло.
- Сынок, помоги деньгами, - дыхнув смрадом, попросил бомж и продолжил монотонно, закатив глаза, словно младшеклассник на уроке, читающий вслух выученное дома стихотворение, - сам я не местный, приехал на лечение, все деньги в больнице украли, теперь не уехать на родину, могу справки показать...
- Слушай, - спросил его Семен, протягивая нищему двухрублевую монетку. - А что, "Шаверма" закрыта? Всегда здесь обедаю, а сегодня приехал - закрыто.
Бомж поспешно спрятал деньги в карман дырявого плаща и, страшно выпучив глаза, произнес:
- Убили там ночью хозяина!
Семен вздрогнул, но постарался произнести как можно равнодушнее:
- Кто там хозяин-то был? Азер, небось, какой-нибудь?
Бомж внимательно посмотрел в глаза Семена, странно улыбнулся и тихо произнес:
- Ты, парень, не хитри. Хочешь чего узнать - плати еще, все расскажу.
Семен протянул ему еще одну такую же монетку:
- Давай, рассказывай.
Бомж опять сделал страшные глаза и, вращая ими, начал говорить, глядя куда-то вверх:
- Такого ужасного происшествия еще не знала здешняя земля. Столько крови не лилось даже в лихие годины войны и голода. Колокола звонят по мертвым, мечети плачут...
- Короче, - прервал его Семен.
Бомж скроил на лице мину оскорбления и разочарования:
- Не хочешь, не слушай, я пошел!
И правда, двинулся от машины прочь.
- Стой! - крикнул ему Семен. - Иди сюда!
Бомж оглянулся и подошел. Семен протянул ему еще пять рублей мелочью и сказал:
- Коротко и по существу.
- Ну вот, совсем другое дело, - обрадовался бомж, пряча деньги, и затараторил быстро, как швейная машинка, - Алика ночью проткнули вертелом, как гуся, и посадили жариться. Ну и вонища была, скажу я тебе. Плохой из Алика вышел хот-дог. Неаппетитный. Он загорелся к утру, менты полезли ток отключать, одного так шарахнуло, что он теперь в реанимации лежит. А другой...
- Нашли того, кто Алика убил? - перебил словоохотливого рассказчика Семен.
- Как же - ищи теперь ветра в поле, - ответил бомж и добавил шепотом, а говорят, за то его убили, что свои шавермы из людского мяса делал. Во как! А ты говоришь, обедал. Стало быть, ты тоже людоед, мил человек. Не замечал, что ли, что мясо было сладеньким?
Бомж снова завертел глазами и, закинув голову далеко назад, громко захохотал, Семен закрыл стекло машины и надавил на газ. Вот теперь все стало ясно. Убийца парень серьезный. Нет, даже не серьезный, а просто ненормальный. И на хрена он все эти выкрутасы придумывает со станком, с вертелом? Интересно, что он с Бомбой сделал? И кто ОН? Кто же это может быть, этот маньяк, если папашка Инны два года назад окочурился? Кому нужно, чтобы они были мертвы? Сколько ни думал Семен, а понять не мог. Сидели все они в разных местах, на разных зонах. Связать все эти убийства с годами, проведенными в зоне, не получалось.
А может, этот старый хрен-паралитик, отец Инны, продал свою квартиру этим "котикам", с которыми Семен общался по телефону, и на вырученные деньги нанял для всех них убийцу? Может такое быть? Семен задумался. Он встречал много всяких людей там, на зоне. Были такие, что могли убить за пачку сигарет, но это мелочь, шушера. Такой сразу же проколется. Тут же действует убийца сильный, хладнокровный, профессионал. Где отец Инны мог найти такого?
Да нет, ерунда это! Даже если бы он и нашел настоящего киллера, и заплатил даже, разве стал бы убийца после смерти заказчика что-то делать, ждать, рисковать, если деньги уже в кармане. Слово чести, слово вора - туфта для фраеров. Просто бы смотался с денежками и все тут.
И почему Семен зациклился на этой версии с Инниным отцом? Какая вендетта в наше время, да еще и в России? А может... Тут Семена осенила еще одна догадка. Да! Как он раньше не подумал! Самые жестокие, злые, мстительные - это "петухи", опущенные. Они всех ненавидят, они часто ждут удобного случая, чтобы отомстить. Ведь Кирилла, их подельника, в зоне опустили. После отсидки с ним никто не встречался и не созванивался, считалось западло с "петухом" общаться. Семен даже не знал, где он и что с ним.
Тем более, что тогда после изнасилования Инны именно он всех их и сдал. На следующее же утро после того, что случилось, с мамой пошел в милицию и все рассказал, как на духу. Ментов отвез куда надо и колодец показал, где Инна уже мертвая лежала. И наверняка дали бы ему условный срок за чистосердечное признание. Точно бы дали. Тогда бы они всей компанией вместе с Танькой на кичмане парились, а он мамкины пирожки дома жрал. Да не вышел у маменькиного сынка такой заподляк! У ребят с Танькой было время договориться, как дело обставить. Успели они до ареста словами перекинуться и определится что и как им следователю говорить.
Вот и получилось по их показаниям, что был Кирилл организатором, он как бы подговорил всех Инну изнасиловать, и ударил Инну тоже он. Кирилл отпирался, как мог, но их было больше. Возникла путаница в показаниях, и влепили всем одинаково, по пятерочке. Кроме Таньки, ей дали трояк за соучастие. А все остальные пошли за изнасилование на пятерик. И Кирилл в том числе, который до Инны тогда и пальцем не дотронулся. Отомстили они ему всем скопом за его стукачество. Бомба, правда, потом провинился - резанул кого-то, и сидел поэтому дольше всех на два года. А если б не Кирилл, может быть и было бы все шито крыто.
Все знали и в тюрьме, и в зоне, что Кирилл стукачок. Тюремный телеграф быстро работает, в тюрьме ябед не сильно жалуют. Вот и притиснули его быки в бане, да посвятили в "девочки". Эту историю Семену ещё в зоне один кент рассказал, который в этом деле участвовал. Посмеялись вместе. Что потом с Кириллом стало, никто больше не знал ни в зоне, ни на воле. Может, Василий и видел его пару раз по-соседски, но ничего Семену не рассказал.
Конечно, было Кириллу за что их всех ненавидеть. Ведь не трахал он тогда Инну, только пукал, блевал и писался. А получил, как все - не за соучастие, а за изнасилование, "вскрытие лохматого сейфа", как на зоне говорят. Его же, беднягу Кирилла в зоне опустили. Опять же получается, что отомстили братья-зеки за их преданную в руки ментам штрейкбрехером Кириллом компанию - ведь все знали в тюрьме, что это именно он их всех стуканул.
Пять лет Кирилл был изгоем, его трахали в зад, унижали, он не мог, не имел права подойти к окну, ел, как собака, после всех. Некоторые смирялись с этим, привыкали и даже вести себя начинали как женщины. А некоторые зверели, опускались на глазах, не мылись. Их уже и не трахал никто, а они все были "петухами". Такие либо вешались сами, либо начинали копить в себе обиду, и некоторые даже, бывало, убивали своих обидчиков. Может быть, Кирилл как раз из таких. Отсидел, накопил злость за все унижения, за то, что подставили его, за все! И давай кромсать всех - Бомбу, Василия, Алика... Алика - вдруг задумался Семен. Теперь понятно, почему Алику в очко вертел вставили. Это же очень символично!
Как же Семен сразу не догадался? Конечно все так и есть. И Бомба, и Василий, и Алик были парнями крепкими и не простаками. Абы кого к себе не подпустят. Все знали, что Кирилл был на зоне "петухом", поэтому и не боялись его. А он вот как лихо их вокруг пальца обвел. Но ничего, с Семеном у него такой номер не пройдет. Предупрежден, значит, вооружен. Семен с радостью ощутил на груди приятную тяжесть пистолета. Пусть газовый, но если прямо в глаз засандалить - башку оторвет.
Значит, если Семен все верно рассчитал, то в ближайшее время Кирилл должен объявиться. Естественно, Семен виду не покажет, что обо всем догадался, а потом его, маньяка, прищучит. Семена так просто не возьмешь, как тупого Бомбу, лоховатого Василия или самодовольного Алика. Интересно только, что с Танькой? Может, и ее уже нет в живых? Семен твердо решил предупредить ее о возможной опасности, рассказать о смерти Алика и Василия, а также о пропаже Бомбы и сразу же набрал ее номер на своем мобильном телефоне.
Долгие гудки резали тишину эфира и никто не брал трубку. "Черт! подумал Семен. - Никого дома нет. Хоть бы муж ее, подошел что ли?". Трубку не брали. Семен еще раз перенабрал номер. То же самое. "Ладно, - подумал Семен, - позвоню попозже. Видимо она на работе или... уже, не дай бог, мертвая лежит в канаве". На этом печальном аккорде своих размышлений Семен прервал связь, бросил телефон на сидение и включил радио. Но Семен ошибся в своих предположениях. Танька была еще жива, хотя и чувствовала себя в этот момент очень и очень плохо.
14
Задолго до этого злополучного дня Танька вышла из ворот женской зоны и вздохнула. Все! Все позади. Это дерьмо, которого она наелась столько, что и на четыре жизни хватит. В зоне у нее осталась подружка-лесбиянка по кличке Самочка, с которой долгих три года они делили каждый кусок хлеба и по очереди лизали друг дружке лобки. Но Самочке сидеть еще четыре года за то, что мужа своего убила с особым цинизмом. А цинизм заключался в том, что она ему, кобелю, все его мужское достоинство отрезала и выкинула в мусоропровод. А он умер от потери крови. Вот теперь Самочке сидеть еще четыре зимы, а три она уже оттрубила.
Танька вернулась домой и никому из старых подруг и друзей не позвонила. Решила начинать жизнь набело. Купила себе санкнижку в метро и устроилась продавщицей в магазин. Биографию там у нее не спрашивали, а работала она хорошо, начальство ее за это ценило. Поначалу решила Танька за три долгих тюремных года оторваться! Магазин их находился на бойком месте, и частенько "денежные мешки" к ним наведывались мошной потрясти. А заодно и мошонкой. Танька им нравилась, и приглашали "мешки" ее в рестораны, кафе и к себе на квартирку. Лобызали ее груди, а Танька со всей страстью предавалась поначалу своему любимому занятию по сосанию дядькиных леденцов. Наскучило ее все это гораздо быстрее, чем можно было даже предположить.
Мало того, что она, несмотря на все меры предосторожности, пару раз заражалась гонореей, а уж про трихомоноз и говорить не приходится, так ее еще однажды подонки побили и заставили плясать голой на столе. А еще сначала говорили о театре и о живописи, показывали Татьяне репродукции картин великих художников. А потом нажрались сволочи, устроили групповуху, да еще и набили Таньке лицо. "Все! - сказала себе Танька. - Хватит!". И получилось так, что если еще два месяца назад Танька сосала "божий" леденец из любви к искусству, то теперь только за наличные деньги или натуральный обмен сапожки, бельишко и т.д. и т.п.
Все чаще она стала скучать по милой Самочке, ненароком трогала за попку или за грудку продавщиц, и даже администраторшу в магазине. "Все-таки женщины другие, - думала она. - Они нежные, мягкие, ласковые, не то что эти жлобы - мужики". Ей опять захотелось быть в постели с женщиной, не бояться забеременеть, не отталкивать от себя небритый, жесткий, как наждак, подбородок пьяного толстопуза. И гладить язычком не вялую немытую морковку, а горячую и сладкую плоть милой подружки.
И вот в один прекрасный день случилось чудо перевернувшее Танькину жизнь. Вошел в магазин Он. Такой высокий, крепкий, темноволосый - настоящий мужик. Сам работал грузчиком в порту, а денег имел, как "новый русский". Иваном звали. Он потом признавался, что Таньку, как увидел, сразу трахнуть захотел. А уж о том, что женится - ни-ни! Никогда бы не подумал. Он был такой сильный, уверенный, даже грубый в жизни. А в постели совсем, как Самочка - ласковый, нежный, трепетный. И язычком любил Таньку приласкать.
Никто из мужиков никогда Таньке так не делал, ни до отсидки, ни после. А Иван сделал, и Танька растаяла. Снова потянуло ее на мужское естество, а не встреть она Ивана, так бы и свернула на богомерзкий путь лесбийской любви. Или совсем бы скурвилась со своими минетами за сапожки. А вот влюбилась - и совсем будто женщину подменили. Никто ее, кроме любимого Ивана, больше не интересует - ни мужики, ни бабы. Да еще и забеременела вдобавок ко всему. Но ревнивый у нее Иван - просто ужас! Только когда Танька забеременела, стал понемногу остывать в ревности своей, видимо, понял, что она никуда не денется.
Вот так Танька и зажила, когда на свободу вышла. Хорошо зажила. Хватило ей один раз на говно наступить, чтобы все осознать. В общем-то, чтобы понять, что она жила не так, как нужно и что так жить больше не будет никогда, Таньке хватило первых трех дней в следственном изоляторе. Она не могла поверить, что все это - решетки на окнах, нары, несвобода будет продолжаться долгие годы, что молодость безвозвратно уйдет и будет похоронена вот здесь, в этой дерьмовой колонии.
А в сущности, за что ей все это? Она просто отомстила за нанесенную ей обиду. Ведь она могла бы тогда просто не пойти в эту злополучную квартиру, или прийти одна. И тогда ничего бы не было - ни трупа в колодце, ни зоны на три года. И жизнь сложилась бы совсем не так. Сколько раз думала-передумала в зоне об этом Танька. Жалела о том, что уже не случится, не произойдет никогда. Потому что пока она на зоне сидит, ее подруги с парнями гуляют, влюбляются, ездят на юг отдыхать. Им цветы дарят. А у нее вместо цветов колючка на заборе.
А вот теперь она была по настоящему счастлива. Любимый был с нею рядом, под сердцем копошился еще один комочек любви. Все у нее было хорошо, как никогда. Утром она выходила из дому, ехала в метро на работу, торговала колбасами и сыром, а вечером с замиранием сердца ехала домой, потому что там ждал ее любимый. Она смотрела на скучающих молодых ленивых домашних сучек и думала о том, что неплохо бы их всех хотя бы на недельку окунуть смазливыми мордами в говно, чтобы они полюбили жизнь такой, какая она есть.
В это утро сегодняшнего дня Таньке совершенно никуда не нужно было идти. У нее была неделя полного счастья - выходные! Она работала неделю через неделю с девяти утра до десяти вечера. И вот сейчас у нее была выходная неделя. Муж Иван собирался уходить на работу в семь утра и перед уходом внезапно возжелал ненаглядную супругу. Кинулся прямо от порога к ней в кровать, скидывая джинсы и целовал, целовал, как в последний раз.
Танька заснула зацелованная и удовлетворенная. Снился ей цветной сон, как будто гуляет она в красивом-красивом богатом городе с ярко-желтыми домами и трамваями на монорельсе. И как будто бы зима, а деревья все зеленые, и яблоки на них растут. А небо синее - ни облачка, ни тучки. И будто бы села Танька в трамвай на монорельсе, а он едет быстро-быстро, то взлетает вверх, то падает со склона - даже дух захватывает. И звенит на перекрестках, ну совсем как телефон.
Нет, черт возьми, это телефон и звонит! Танька вскочила с кровати и бросилась к аппарату. Может, Иван звонит с работы, больше-то вроде некому.
- Татьяна? - спросил в трубке незнакомый голос.
- Да, я, - ответила Таня, - а кто это?
- Я работаю с вашим мужем, меня зовут Александр, - представился незнакомец, - Иван загрузил мне в машину коробку, передать Вам. Через десять минут буду у вашего подъезда. Выйдите, пожалуйста, заберите их.
- А что в коробке? - поинтересовалась Татьяна.
- Сами дома посмотрите, - не очень-то дружелюбно ответил Александр. - Я очень спешу, Татьяна. Поэтому попрошу Вас выйти ровно через десять минут. У меня маленький фургончик-рефрижератор. На боку нарисован пингвин с мороженым.
- Хорошо, я выйду, пингвин с мороженым, - ответила Татьяна, - ждите.
- Жду, - ответил Александр и повесил трубку.
Такое было не впервой. Александр часто приносил домой то, что они разгружали - коробку бананов, конфет, сигарет. Если было что-то скоропортящееся, то передавал вот так, с оказией. Он теперь с работы придет только поздно вечером, значит, не могло подождать то, что он передал Татьяне. Мороженое мясо или просто мороженое? А может рыбка вкусная? Ее теперь страстькак на солененькое тянет из-за беременности. Иван это знает и Танюху свою балует. Какой-то неведомый Александр объявился с пингвином на фургончике. Раньше никогда не приезжал. Да, что гадать - много их там в порту мужиков работает, а к Ивану все с уважением относятся.
Татьяна стала одеваться. Пока причесалась, и десять минут прошло. Кое-как влезла в спортивный костюм и кроссовки на босу ногу. Ладно, не замерзнет за две минуты на улице. Она выглянула в окно и увидела, что фургончик уже стоит у подъезда, а мужик-водитель копается у себя в кабине.
Таня схватила со столика ключи и побежала вниз. Водитель - пожилой мужчина в серой вязаной шапочке - мельком взглянул на Таню и, махнув рукой в сторону кузова, сказал:
- Забирайте, там все ваше, дверь открыта.
- Может быть, вы мне поможете? - возмущенно спросила Татьяна.
- Сами не надорветесь, - невежливо буркнул водитель, и Тане показалось, что она уже видела этого мужика. Когда-то очень-очень давно. Она бы узнала, если бы не густая борода и зеленые очки.
- Там всего одна коробка, - нудно продолжал ворчать мужчина, - еще помогать ей.
- Да ну вас! - сказала Татьяна, подошла к двери и открыла ее. Из фургона дохнуло на Таню прямо-таки арктическим холодом. На полу в уголке стояла маленькая цветная коробочка. "Интересно, что это?" - подумала Таня. Она встала на приступочек и влезла внутрь фургона, поеживаясь. Фургон был низкий, и она могла идти в нем только полусогнувшись. Босые ноги в кроссовках сразу же окоченели от холодного металлического пола. Татьяна захотела поскорей схватить коробку и выскочить прочь из этого полутемного склепа.
Но неожиданно дверь за ней захлопнулась, стало совершенно темно. Нигде не осталось даже маленькой щелочки для света.
- Черт! - громко сказала Татьяна. - Откройте дверь, я ничего не вижу!
Вместо ответа она услышала, как звякнул засов - фургон закрыли снаружи.
- Да что за шутки! Эй, откройте сейчас же! - рассердилась Татьяна и громко стукнула кулаком по внутренней обшивке фургона.
Стукнула дверца кабины, мотор заревел, и автомобиль резко рванул с места. Татьяна от неожиданности упала, больно ударившись головой о стенку и попой об пол. Пол был такой холодный, что она сразу же вскочила. Вернее, села на колени и стала шарить руками по стене в надежде найти какой-нибудь замочек, чтобы открыть дверь. Не может же быть так, что совсем ничего нет, никакой задвижки. Нет, кажется, совсем ничего такого чтобы открыть изнутри. Фургон открывается и закрывается только снаружи. Только снаружи.
Автомобиль поехал, мягко выворачивая из двора. Может быть, водитель просто не заметил, что она еще в фургоне, и поэтому захлопнул дверь? Татьяна что было сил стала стучать кулаками по ледяной металлической обшивке. Господи, но ведь кто-нибудь должен услышать, что в фургоне что-то не так. Ведь наверняка он едет по дороге, и вокруг масса машин! Неужели непонятно, что мороженое не может стучать изнутри и кричать: "Помогите!".
Татьяна кричала и стучала все громче, но похоже было, что никто ее не слышал. Но не глухой же он, этот нудный и грубый водитель рефрижератора! Машина, видимо, выехала на проспект и стала набирать скорость. Татьяна подобралась к передней стенке фургона и что было сил забарабанила по ней обеими руками, крича и кашляя от холода.
И вдруг водитель резко затормозил и снова быстро рванул с места. Татьяна от неожиданности сильно ударилась лицом, а потом ее отбросило назад. Она проехала по обледенелому полу фургона и здорово ушиблась макушкой о заднюю стену. Пальцы рук уже не слушались ее, а ноги совершенно онемели.
Татьяна поняла, что водитель не случайно захлопнул дверь фургона, и сейчас все эти торможения и рывки с места он делает специально, чтобы Татьяна больно ударилась и замолчала. Что ему нужно? Куда он ее везет? Может, это маньяк какой-нибудь, и он хочет ее изнасиловать? Да, черт с ним пусть бы насиловал, да только бы не морозил! Сколько еще ехать в этом передвижном холодильнике? Ведь через полчаса она превратится в кусок мороженого мяса! Какое тогда насилие - ног не разогнешь.
Как же Иван мог послать к ней с посылкой такого мудака? Хотя откуда он мог знать, ведь по внешнему виду не скажешь, что он извращенец. Мужик, как мужик, старый к тому же. "Точно, - догадалась Татьяна, - точно маньяк!" Посадил ее специально в фургон, чтобы она замерзла и не сопротивлялась. Боялся не совладать. А теперь довезет спокойно до лесочка или пустыря, а потом вытащит уже замерзшую, без памяти и начнет глумиться. Какой ему кайф в холодное тело тыкать?
"А может, он некрофил? - испугалась Татьяна. - Будет катать ее в машине, пока она не умрет?". Эта мысль Татьяну очень расстроила и Таня заплакала. Она не знала, сколько времени они ехали, но казалось, что уже целую вечность. "Господи, - думала Татьяна, - почему я? Разве мало вокруг девочек, женщин, старушек? Почему снова я?". Она не хотела умирать сейчас, когда все хорошее в ее жизни только началось. Настоящая любовь, человек, ради которого она была готова на все, человек, от которого где-то внутри у Татьяны зародилась новая жизнь. Машина все ехала, становилось холодней и холодней . Татьяна поняла, что она замерзает, и если все это не кончится, то она просто умрет.
- Не-ет, - заплакала Татьяна, лежа на обжигающе-холодном полу фургона, - не сейчас, господи!
Отчаяние придало сил. Она опять поползла к двери. Ткань костюма примерзла к полу и с хрустом оторвалась при движении. Очень трудно было дышать. В маленьком пространстве фургона кислород быстро кончился. Татьяна вдыхала с хрипом, полной грудью, холодный воздух обжигал лёгкие, она кашляла до изнеможения и снова вдыхала, вдыхала, обмораживая губы и кончик носа. Татьяна подползла к двери фургончика. Руки отказывались стучать по холодному металлу, кулаки не сжимались. Таня легла на спину и стала с силой колотить в дверь ногами. Ногами! Как раньше ей не пришла в голову эта мысль? Сильнее! Еще сильнее! Дверь можно сломать!
Но тут водитель опять повторил свой маневр с тормозами. Видимо, он ехал очень быстро, потому что Таня перелетела через голову, едва не сломав себе шею, кувыркнулась и со всего маху ударилась затылком и плечом о стену. Машина двинулась дальше, а у Тани сил двигаться больше не было. Она окончательно замерзла. И даже слезы, которые текли из ее глаз, через минуту становились всего лишь ледяными дорожками на щеках.
Господи! Неужели мало она страдала? Пусть она умрет одна, только Татьяна! Но при чем тут та маленькая жизнь, которая недавно зародилась внутри нее? Он растет, этот хрупкий росток, там, внутри, и ничего не боится. Он знает, что мама защитит его от этого мира, от его зла, от его холода. Но мама не может защитить свое дитя, она замерзает сама! Может быть, она этим и спасет его... Пусть оно лучше и не родится... Никогда не увидит этого дерьма вокруг. Говорят, что неродившиеся дети становятся ангелами. Пусть так, пусть лучше сразу ангел, чем потом вот так умирать...
Татьяна окоченела. Машина легко покачивалась, подпрыгивая на ухабах. Внутри было темно, Тане неожиданно стало все безразлично. Она перестала бороться. Она уже не думала, не надеялась, что откроется дверь и ее освободят из этого ада. Ей просто нестерпимо захотелось спать. Глаза закрылись сами. Она пыталась их открыть, но ресницы, покрытые льдом от слез, тут же примерзли друг к другу, покрытые инеем веки отказывались слушаться. Татьяна знала, что спать нельзя, что это верная смерть, но бороться с собой она уже не могла.
И тогда она ясно увидела у себя над головой люк. Большой белый круг с ярким слепящим светом. Как будто она лежала в колодце. И Таня вспомнила, где, когда и с кем это уже было! Ей стала жутко до тошноты! Она захотела закричать, но с губ сорвался только хрип. Сиплый шипящий звук и слетающие с губ льдинки.
И все. Больше ничего не было. Просто она уснула. Как засыпала тысячи раз в своей жизни, с одной лишь разницей. Она уснула, чтобы никогда больше не проснуться.
15
Вечером Семен, подъехав к дому, осторожно огляделся, прежде чем выйти из машины. Ничего подозрительного. Всех людей, гулявших во дворе, Семен хорошо знал и видел уже тысячу раз. Если кто-то и сидит в засаде с двустволкой наперевес, то этого Семен, как ни смотри, не заметит. Семен захлопнул дверь машины и увидел, что его "SAAB" опять грязный. Семен поморщился. Он терпеть не мог ездить в грязной машине. И дело даже не в Антоне Сергеевиче и представительности его автомобиля, просто Семен ненавидел в жизни две вещи - грязную обувь и грязные машины.
Семен зашел в подъезд, на всякий случай сжимая в кармане рукоятку пистолета, и обнаружил у себя в двери записку. Сначала он хотел выбросить ее не читая, потому что именно таким образом с ним общались Алена с Инной, но потом решил все-таки посмотреть, что там. Он открыл дверь, зашел в коридор и включил свет. Записка была написана на обычной нелинованной бумаге почерком с сильным нажимом. Непохоже было, что ее писали наспех, прислонившись к косяку двери. Буквы не скакали, хотя и были все написаны без смычек, отдельно друг от друга. Семен нисколько не удивился содержанию, а только возгордился своей сообразительностью и логикой, потому что в записке было написано:
"Семен, давай встретимся завтра в метро Александра Невского на переходе в 14.00 ровно. Это очень важно. Я приезжал к тебе и не застал дома. Кирилл".
"Ну, вот он и проявился! - с волнением и азартом подумал Семен. - И что теперь?" Он снова перечитал записку. "Встретимся завтра в метро Александра Невского на переходе в 14.00 ровно". Хотя Семен уже почти полтора года не ездил в метро, а передвигался по городу исключительно на машине, но все же он знал, что время 14.00 - это час пик. В особенности на станции "Площадь Александра Невского". На переходе в это время ожидают друг друга и просто толпятся человек тридцать. И идут каждую секунду мимо не меньше этого.
Если этот парень хочет его замочить, то зачем же выбирать такое многолюдное место для встречи? Если принять во внимание то, что он устроил и Василию, и Алику такие показательные и жестокие казни, то ничего подобного невозможно сделать при таком скоплении народа. Значит, этот Кирилл хочет его как-то обмануть. Но что он задумал, хотелось бы знать? Может быть он хочет столкнуть Семена под проходящий поезд? Вполне возможно. Если бы, например, Семен не ожидал никакой подлости от Кирилла, то столкнуть его было бы очень просто. Толкнет с платформы в спину - не убьет, так искалечит. Но Семен будет настороже. Все время настороже и педику не удастся обвести его вокруг пальца.
Семен снова посмотрел на записку. Абсолютно точно он разгадал то, что записку писали не в темноте подъезда, положив листок на подоконник. Линии от ручки ровные и тонкие. Такие, какие получаются в том случае, если пишешь при хорошем освещении на гладком столе. Писали явно дома, не наспех, а потом принесли и воткнули в дверь. Принесли, между прочим, когда Семена стопроцентно не было дома. И встреча назначена на то время, когда он обычно свободен и ездит на обед. Значит, следили за ним и знали его распорядок.
Как все-таки как умно Семен догадался, что этот Кирилл объявится! Значит, это его рук дело - и Бомба, и Вася, и Алик. Семен, наткнувшись взглядом на ключи от машины лежащие на столике, вспомнил, что хотел помыть своего "железного коня". Он взял в ванной специальное пластмассовое ведро и тряпку. Теперь ему до завтрашнего дня, до 14.00 бояться нечего. А может быть этот Кирилл и не будет толкать Семена под поезд. Наверняка у него есть несколько вариантов отправить Семена на тот свет.
Пригласит его, например, съездить на дачу. А там что сделает? Повесит его вниз головой на сосне? А может, сожжет вместе с машиной? Но как ему это удастся, если Семен обо всем уже догадался? Но Кирилл то об этом не знает. Честно говоря, Семен и ждать от маньяка не будет никаких поступков, а просто выволочет его за чуб из метро, отвезет в укромное место и там с пристрастием допросит сначала сам. А потом сдаст в ментовку. И пусть уже они проводят с ним дальше следственные эксперименты.
Семен начал мыть машину. Он, конечно, мог бы дать пацанам на Фонтанке два бакса, и они бы отдраили его "красотку" до зеркального блеска, но ему нравилось самому мыть машину. Сидя на зоне, он мечтал о том, что вернется домой и сядет за руль шикарной иномарки, конечно же, своей, а не Антона Сергеевича. Но пока своей машины у него не было, а эта была ему дорога, как своя. Он к ней привык.
Семен натирал лобовое стекло и вдруг заметил, что к нему приближается какой-то невысокий черноволосый парень в расстегнутой куртке-аляске, выставляя напоказ дешевый галстук и белоснежную рубашку. В руках парень держал небольшой пакет и, засунув туда руку, приближался к машине. Семен насторожился. Что это еще за хрен с бугра? На всякий случай Семен перешел на другую сторону автомобиля. Фиг его знает, может, этот Кирилл сколотил целую банду "опущенных", и они теперь режут-стреляют всех направо и налево. Сейчас вот этот недоносок достанет ствол, да и прострелит Семену башку, пальнув прямехонько в глаз. Семен пристально посмотрел парню в глаза, тот явно волновался приближаясь, и вдруг выдернул из пакета что-то черное, прямоугольное. Семен даже присел, спрятавшись за кузов автомашины и невольно вздрогнул.
- Здравствуйте! Вам повезло! - неожиданно крикнул тоненьким голоском парень Семену. - Сегодня наша фирма производит рекламную распродажу импортных электробритв с пятью насадками. Вы можете приобрести эту бритву всего за сто рублей, хотя в магазине аналогичный товар стоит гораздо дороже. Триста рублей.
Семен сначала взбесился, но через секунду уже громко рассмеялся над собственной трусостью. Дошло до того, что он стал пугаться обычного коммивояжера. Парень, приняв смех Семена за добрый знак, бочком засеменил к нему, огибая машину.
- Пошел, пошел отсюда со своей бритвой, - крикнул ему Семен, продолжая мыть машину.
- Всего сто рублей! - продолжал убеждать его парень. - С пятью насадками. Имитирует трехдневную небритость, бреет гладко и стоит мало. Вам необходимо...
- Какие сто рублей, парень? - прервал его Семен. - Не видишь, сам подвязался соседу за червонец машину помыть. На бутылку не хватает.
Коммивояжер, услышав такие разочаровывающие откровения, сразу потерял интерес к Семену и, спрятав бритву в пакет, пошел дальше по своим делам. Семен мыл машину и весело напевал вполголоса. Он совершенно не боялся завтрашнего дня.
Семен не рассказывал Антону Сергеевичу ни позавчера, ни вчера, ни сегодня, что происходят какие-то странные вещи с его подельниками. Семен полагал, что Антону Сергеевичу не интересно было бы это слушать. Он давал Семену работу, машину, мобильный телефон, требовал от него не слишком много и не хотел ничего знать о личных делах Семена. Да и сам Семен прекрасно знал таких людей, как Антон Сергеевич. Им не было дела ни до кого. У них у самих было столько забот, что наваливать на себя еще и чужие проблемы они никогда не желали. Да и кто желает что-то знать о чужих проблемах?
Поэтому Семен как ни в чем не бывало откатал первую половину дня, ни настроением, ни видом своим не подавая знака о том, что у него неприятности. Просто Семена охватил охотничий азарт. Азарт и злость. Ему бросили вызов, и Семен готов был этот вызов принять.
Он домыл машину, закрыл ее и пошел домой. Теперь он все знал и ничего не боялся. Страшно непонятное, необъяснимое. А теперь все стало ясно, как на ладони. Можно было ложится спать, что Семен с радостью и сделал, готовясь к завтрашнему дню.
Ровно в 13.55 следующего дня он зашел в метро, спустился по эскалатору и пошел на переход между двумя станциями, на которых обычно забивались "стрелки" и назначались свидания. Семен знал, что узнает Кирилла из тысячи человек. Что-что, а память на лица у него была феноменальная. Он мог забыть адрес, телефон, имя человека, но его лицо, внешность - никогда.
Именно поэтому он сразу узнал среди прочих Кирилла. Тот стоял в уголке и рассматривал журнал. Семен увидел, что Кирилл остался таким же худеньким и высоким, как подросток. Кучерявая голова с явной химией. Лицо покрыто толстым слоем пудры и крема. Все - от жестов рук до взгляда маслянистых глаз - все в нем кричало об одном: "Я голубой! Я пассивный голубой!". И было еще одна вещь, которую Семен понял сразу. Кирилл никого не убивал. Он не мог убить. Семен пять лет общался с убийцами в зоне, он знал - убить может каждый человек. Даже теперешний Кирилл. Убить по пьяни, из ревности или в порыве гнева. Таких историй сколько угодно. Но вот так, методично, хладнокровно, не торопясь, протыкая вертелом, наматывая на станок, Кирилл убивать не мог. Для этого нужно мужество, которого у него не было.
Семен незаметно для Кирилла приблизился и спрятался за здорового мужика с газетой и толстым портфелем, продолжая наблюдать за Кириллом. А если предположить, что он не один, этот Шоколадный Принц? Может, он умело пользуется не своим, а чужим мужеством? Завел себе на зоне или здесь, на воле, "дружка", который любит его до безумия. Поплакался ему, пожаловался на то что его обидели, а тот и мочит всех Кирилловых подельников одного за другим? Но, впрочем, все это не важно. Сейчас здесь, принародно, нападать они не станут - это бессмысленно. Кирилл должен помнить, что еще до отсидки Семен долгое время занимался единоборствами, да и сейчас еженедельно ходит в спортивный зал. Рисковать они не станут. Им нужна стопроцентная гарантия успеха.
Семен шагнул к Кириллу. Он решил действовать по обстановке и вести себя в зависимости от того, что сейчас скажет этот "голубой". Кирилл узнал Семена и широко улыбнулся ему. Спрятав журнальчик в сумку, шагнул навстречу.
- Привет, - первым поздоровался Кирилл, пропевая последний слог, и протянул было руку, но Семен поглубже засунул свои ладони в карманы брюк.
- Привет, - ответил Семен.
Он не хотел подавать руку Кириллу. Во-первых он уже видел в нем врага, во-вторых сказалась прочно вбитая в голову за годы отсидки привычка - любое прикосновение к голубому, или его вещам могло сказаться чревато на собственной репутации прикоснувшегося.
- Брезгуешь? - усмехнулся Кирилл. - А я думал, мы поцелуемся при встрече.
- Заразиться боюсь, - ответил Семен.
Они замолчали оба. Кирилл даже отвернулся, сморщив нос совсем, как девочка. Семен заметил, что у него подкрашены ресницы. Молчать было глупо, и Семен спросил:
- Ну, что у тебя, рассказывай?
- У меня? - неподдельно удивился Кирилл. - У меня все нормально. Я музыкальный журналист. Печатаюсь в разных популярных изданиях. Пишу статьи. Интервью беру у известных людей. Вот так и живу.
- Значит, пристроился в шоу-бизнес? - усмехнулся Семен. - Там говорят таких как ты большинство? Голубым везде у нас дорога?
- Талантливым везде у нас дорога, - кокетливо сказал Кирилл, - а сексуальная ориентация здесь не при чем.
Семен осторожно оглядывался по сторонам и Кирилл это заметил.
- Ты кого-то ищешь? - спросил он с издевкой.
Семен растерялся оттого, что он так глупо прокололся, таращась по сторонам.
- Нет, - ответил он, - просто давно в метро не был. К машине привык. Вот и разглядываю все.
- Разглядывай без меня, - обиделся Кирилл. - У меня очень мало времени. Я между прочим, журналист и меня ноги кормят.
- А я думал задница тебя кормит, - намеренно зло пошутил Семен, чтобы разозлить Кирилла.
Семен все никак не мог понять что же задумал этот маньяк. Если он твердо решил прикончить сегодня Семена, то не обидится на его злую шутку и не уйдет. А если уйдет, то вся логическая цепочка Семена порвется.
- Ну, знаешь! - оскорбился Кирилл, - и если ты меня позвал сюда, чтобы подкалывать, то прости - поищи себе другой объект. Вы и так все надо мной неплохо подшутили!
Кирилл шагнул в сторону, намереваясь уйти, но Семен крепко схватил его за локоть.
- Что ты сказал? - тихо спросил Семен, - ты сейчас мне сказал, что это я тебя позвал?!
- Ты, а кто же! - взвизгнул Кирилл. - Сам же мне записку оставил в дверях, что нужно срочно встретиться! А я, как дурак, пришел! Поверил, что ты не такой, как они!
Семена бросило в жар. Кто-то их свел. Для чего? Хотя и ежу понятно для чего! Все чувства Семена обострились как у волка на охоте, он не отпускал локтя Кирилла, хотя тот рвался вниз к поездам и пищал: "Пусти, противный!", на них уже с любопытством поглядывали окружающие. Семен взглядом с быстротой молнии осматривал людей, стараясь угадать, кто же из присутствующих их столкнул лицом к лицу здесь на этом переходе? В том, что убийца где-то рядом не было ни малейшего сомнения и Семен казалось был готов для того, чтобы предотвратить то, что сейчас могло случиться. Но кто же убийца? Семен со скоростью компьютера начал анализировать лица стоящих рядом людей.
Так, мужик с портфелем искоса смотрел на них и похоже не собирался ничего предпринимать. Недалеко стояли два парня рэпера в штанах с висящей между колен мотнёй. Нет, они слишком молоды и глаза у них не такие, какие должны быть. Глупые глаза, но не тупые. Нет, не они. Другой мужик в плаще с газетой стоял, как изваяние, делая вид, что его ничто не касается. Может быть это он? Похож. Надо за ним наблюдать внимательней.
Кто ещё? Вот этот парень вполне похож на убийцу. Он с ненавистью смотрит на Кирилла, значит точно он. Но, хотя, на Кирилла иначе нормальному человеку и смотреть трудно - глаза подкрашены, щёки запудрены и говорит как будто пищит, как целка. Люди шли мимо и торопливо обходили их. И в этот момент Семена сзади кто-то грубо толкнул в бок и в спину. Он пошатнулся и на секунду приник к Кириллу, даже замазав свою щеку в его тональном креме. Кирилл, как-то по детски сказал: "Ой!".
Семен отпустил локоть Кирилла и отпрянул назад, оглянувшись на того, кто его так сильно толкнул. Он успел увидеть его лицо - этого бородатого мужика в зеленых очках. И даже с очками и бородой он узнал его. Семен вспомнил его сразу же и даже опешил от неожиданности, теряя драгоценные секунды. Мужик, увидев это, отвернулся и бегом бросился прочь в открытые двери электропоезда.
Рядом пронзительно завизжала женщина. Спокойный голос громко сказал снизу от платформ: "Осторожно, двери закрываются. Следующая станция..." Семен оглянулся на Кирилла. Тот медленно заваливался на бок, хватая воздух сухими губами. Руки он прижал к животу, из которого торчал обмотанный изолентой кончик заточки. Крови не было. Вся кровь из проткнутых кишок Кирилла выливалась сейчас ему же в живот, смешиваясь с желчью и едой, съеденной им десять минут назад в кафе.
Семен сразу же бросился в погоню за убийцей. Кириллу он помочь уже не мог. Он пару раз видел в зоне, как моментально умирали люди, проткнутые заточенным электродом, от внутреннего кровоизлияния. Всё, Кирилл был не жилец на этом свете, это было ясно. К тому же вокруг стояли люди - они помогут, а Семену нужно догнать убийцу. Но только он сделал пару шагов, как что-то тяжелое опустилось ему на голову, и Семен, потеряв сознание свалился на пол.
16
Кирилл рос благовоспитанным мальчиком. У него была одна мама. Папа их бросил очень-очень давно, когда Кирилл еще даже не ходил в школу, а только начинал просто ходить. Мама, всю жизнь стараясь что-то доказать то ли канувшему в Лету папе, то ли самой себе, очень хотела, чтобы ее сын вырос всесторонне развитым человеком. Он изо всех сил пыталась научить сына играть на скрипке, рисовать акварелью, писать стихи. Но все у Кирилла получалось плохо. То ли не хватало таланта, то ли ума, то ли и того и другого. Но вот чего точно не хватало Кириллу, так это усидчивости и терпения. Он хотел иметь все сразу, не напрягаясь, не работая над собой, а так не получалось. И это Кирилла злило. Ему казалось, что у всех все получается, и только у него все плохо.
Он хотел, чтобы его любили красивые и распутные девушки, а они влюблялись в других. Не таких слюнтяев, как Кирилл. А те, которые влюблялись в него, Кирилла, были некрасивыми толстушками с кривыми волосатыми ногами и томиком Ахматовой в портфеле. Они были будущему гению омерзительны. Кирилл мечтал о литературной славе, такой, как у Пушкина, и Лермонтова, начинал писать даже стихи и прозу.
Получалось полная чушь, но по причине необразованности, узости ума и кругозора Кириллу его собственные стихи казались верхом совершенства. Он посылал их в разные газеты и журналы, но ответа не было. Он предлагал их, как тексты, известным рок-группам и исполнителям, но те, мудаки, только смеялись над ним. В общем, сплошная непруха и отчаяние преследовали начинающего литератора на первых этапах его деятельности.
Далее, естественно, молодой Кирилл начал топить свое отчаяние в вине. Он презирал этих снобов, которые не понимали, что среди них находится такой талант, талантище как он. Ему надоело доказывать этим ничтожествам очевидное, метать бисер перед свиньями. И он бросил писать, рисовать и играть на скрипке. По правде говоря, он и не начинал никогда заниматься чем-либо толком. Но зато бросал он все эти занятия с шумом и помпой. Он решил стать сильным и уверенным в себе мужчиной, задумывал изменится в корне, и вот тут как раз на самом начальном этапе его перевоплощения в супермена, практически на первом же шагу злодейка-судьба и подкинула ему ту историю с изнасилованием, из-за которой он оказался в безжалостных жерновах исправительно-трудовой колонии.
В первый же день в неволе Кирилл стал бояться, что его трахнут. Но никто его не трахнул, ни в первый день, ни во второй, ни в третий. Но Кирилл продолжал бояться. Он дурно спал, мало ел, часто плакал, плохо мылся в бане. Он так боялся, что ему загонят "мотовило", что даже смирился с мыслью о том, что лучше бы его трахнули, и он бы перестал бояться. В конце концов всем это надоело, и Кирилла трахнули. Кирилл плакал целый вечер, выгнанный в угол к "девкам", но потом понял, что ему хочется еще. Он стал провоцировать своих обидчиков, и те трахнули его снова, но в отличие от первого раза еще и наподдали. И весь этот цикл продолжался изо дня в день.
В зону Кирилл приехал с репутацией молодого похотливого "петушка". Поскольку в тех краях не говорили унизительного слова "опустить", а выражались корректно - "пристроить в шоколадный цех", то и кличку Кириллу выдали соответствующую - Шоколадный Принц. Так и ходил Кирюша в Принцах до самого освобождения. А когда кончился его срок отбывать наказание, подарили Шоколадному Принцу его поклонники почти сорок носовых платков в знак особой к нему "любви".
Приехав в город, нашел Кирилл своих "друзей", и загуляли они вместе по гей-клубам, которых к тому времени в городе открылось немало. И что удивительно - если в зоне к Кириллу относились, как к изгою, брезговали с ним общаться, не разрешали подходить к окну и так далее, то на свободе в определенных кругах Кирилла зауважали, полюбили и оценили. Кирилла называли ласково: "сладкая попка" или "узенькая щелочка". Он общался накоротке с очень известными людьми про которых раньше и думать не мог о том, что они такие же как он "сладкие попки". Вскоре в одной тусовке уважаемый господин редактор хорошо читаемой газеты после "собеседования" с Шоколадным Принцем предложил ему попробовать писать статьи на музыкальные темы.
Кирилл ничего не понимал ни в какой музыке - ни в роке, ни в джазе, ни в рэпе, ни в попе, то есть в попсе. Но этого и не требовалось - ему подкинули пару-тройку вопросов, которые он и задавал "звездам" в разной последовательности. Кирилл писал крайне коряво и нескладно, но никто этого не замечал, главное, он был "свой". Так Кирилл и жил, завел себе несколько дружков в разных местах, они его "пилили" и "цурпелили", Кирилл писал свои статейки и даже стал промоутером одного молодого бездарного жеребца, путь к Олимпу для которого прокладывала соблазнительная попка Кирилла.
Он торговал собой ради любви. Потому что до самозабвения, до одурения любил только его, этого молоденького самца, певца и композитора Ваню Жупикова. Неблагодарный Ваня, несмотря на это, частенько закрывался в гримерке с молоденькими танцовщицами балета, и доносившийся оттуда веселый визг разрывал от ревности нежное сердце Кирилла. Господи, он, Кирилл, все делал для него - пробивал концерты, пихал статьи о неповторимом таланте Жупикова в разные газеты и в редкие минуты близости так старался угодить Ванюше, как никакая из его потных тварей! И что же он видел в ответ? Только оскорбления!
Во-первых, Ваня всегда вступал с ним в связь сильно выпившим, что очень глубоко унижало Кирилла, говорило о том, что настоящей любви и понимания в их отношениях нисколько нет, а есть только пьяная похоть молодого Жупиковского тела. Во-вторых, Иван после полового акта вместо нежного поцелуя хлестал Шоколадного Принца по щекам, приговаривая: "Ах, ты поблядушка!". Это было несерьёзно и оскорбительно. Ну ладно там на зоне, это тупое быдло - зеки насиловали Кирилла и били по почкам. Но даже они дарили Кириллу бумажные цветы на Восьмое Марта и платочки в будни. А Иван Жупиков своим отношением словно издевался над Кириллом как бы говоря ему: "Ты для меня только дырочка для онанизма и все!".
Кирилл страдал и бессонными ночами писал такие стихи: "Меня ударил по щеке ты, я оскорбился и ушел, теперь ты плачешь - где ты, где ты? К тебе я больше не пришел!" Но все это были лишь фантазии Кирилла, потому что Ваня вовсе не плакал, а не зная горя развлекался со своими многочисленными поклонницами на дискотеке. А плакал как раз Кирилл.
И мечтал, как они вдвоем с Ваней поздней осенью идут по Летнему саду, взявшись за руки, собирают букеты из опавших листьев и целуются. Кирилл, хохоча, убегает от Вани между стволами могучих, как Ванино достоинство, тополей и падает в желтые листья, а Ваня падает за ним, и они лежат, обнявшись, счастливые и утомленные и смотрят в небо. И Кирилл сочиняет стихи: "Твоя небритая щетина колола бритую мою и нежно щекотала спину, о, боже, я тебя люблю!"
Или Кирилл представлял, как он обнаженный бежит по берегу голубого и теплого моря, ласковое солнце гладит его загорелую спину, нежные соленые брызги касаются его обнаженных ступней. На берегу стоит с фотоаппаратом Ваня Жупиков и фотографирует, фотографирует Кирилла, своего любимого и единственного, неповторимого и сексуального. Кирилл подбегает к Ване и целует его, обнаженного, во все места. Они вместе купаются в теплых волнах и сливаются в экстазе. А потом Ваня Жупиков женится на Кирилле во Дворце Бракосочетании. На Кирилле белая фата и голубой костюмчик, а на Ване белый костюмчик и голубой галстучек. Гости кричат: "Горько!" и забрасывают их цветами.
По этому поводу родились такие строки: "Нам с тобой кричали: "Горько!" И завидовали вслед, Мы с тобой теперь довольны - Вот такой простой сюжет". Это только первые строки стихотворения. Далее шла такая дрянь и размазня, что мы не приводим здесь весь текст этого произведения. Нетрудно представить, какие бездарные статьи писал в журналах Кирилл, подписываясь с некоторого времени из-за неразделенной любви и своих ненормальных фантазий не иначе как "К.Жупиков".
А почему, собственно, я сказал - ненормальных фантазий? Если люди любят друг друга, то почему они не могут быть счастливы вместе? Ведь семья - это союз двух любящих сердец, и создается она не только ради детей, а ради того, чтобы в обществе существовали крепкие здоровые ячейки! И тогда Кирилл написал стихи, адресованные всем натуралам: "Любовь у голубых чиста и непорочна, Любовь у голубых, как яблони в цвету, И если б ты познал, то я скажу вам точно, Ты сразу б бросил эту и полюбил бы ту".
Нетрудно заметить, что Кирилл стихов писать так и не научился. Но он этого не замечал. Корявость стиля и нескладность строк он относил к творческому почерку. Неумение подбирать рифмы приписывал к новому подходу к слогу и стихосложению. Но как бы Кирилл ни хорохорился и не задирал нос даже заурядному грузчику на плодоовощном рынке было понятно, что Кирилл стихов писать не умеет.
В общем, Ваня не оценил нежного чувства и приподнявшись, между прочим усилиями Кирилла, в музыкальных кругах, безжалостно послал нежного журналиста на хрен вместе с его любовью. Кирилл очень страдал, но время понемногу вылечило раны и Кирилл зажил себе дальше, разочарованный в жизни, и хотя его статьи печатали во всех изданиях, и начинающие музыканты челом били возле ног "великого" музыкального критика, но счастья у Кирилла в жизни не было. Ваня Жупиков его предал, старые друзья из тусовки уже надоели, и поэтому, когда Кирилл получил записку от Семена, он даже слегка покраснел от возбуждения. Он вспомнил этого высокого, хорошо сложенного молодого человека, и представил, как тот возмужал, окреп и стал еще привлекательнее.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги