В Льеже ежедневно выходят четыре газеты. Мегрэ потратил два часа, чтобы обойти редакции всех этих газет, но, как он и предполагал, номер за 15 февраля отсутствовал везде.
Направляясь к себе в гостиницу через квартал, в котором находились самые роскошные магазины, парикмахерские, кинематографы и дансинги, Мегрэ опять столкнулся с Ван Даммом, беззаботно гуляющим с тростью в руке. В отеле комиссара ожидала телеграмма от Люка, которому он перед отъездом дал поручение еще раз тщательно обыскать комнату Луи Женэ.
«В печке найден пепел. Экспертиза установила, что это пепел от сожженных банковских билетов. Предполагается, что сожженные билеты составляли крупную сумму».
Вторым было письмо, доставленное в гостиницу рассыльным. Оно было отпечатано на машинке, на бумаге без водяных знаков, такой обычно пользуются машинистки. В нем говорилось следующее:
«Господин комиссар!
Имею честь сообщить Вам, что я располагаю сведениями, которые могут пролить свет на интересующее вас дело. По некоторым причинам я вынужден соблюдать осторожность и не могу прийти к Вам сам. Поэтому я буду Вам весьма обязан, если вы соблаговолите явиться сегодня в 11 часов вечера в кафе, помещающееся за Королевским театром. В ожидании встречи прошу Вас, господин комиссар, принять уверения в моих самых почтительных чувствах».
Письмо было без подписи. Зато оно изобиловало избитыми оборотами, обычными для деловой переписки, как, например, имею честь сообщить… Буду Вам весьма обязан…
Мегрэ обедал в одиночестве. Он обнаружил, что интересы его по ходу дела несколько изменились. Он теперь меньше думал о Луи Женэ — Лекоке Д'Арневиле, но зато его неотступно преследовала мысль о произведениях Жефа Ломбара. Все эти повешенные, то смешные, то зловещие, то мрачные, то багрово-красные, то мертвенно бледные, не выходили у него из головы.
В половине одиннадцатого вечера он отправился в путь. Было без пяти минут одиннадцать, когда он вошел кафе. Маленькое, спокойное помещение, переполненное завсегдатаями, играющими в карты. Здесь его ожидала большая неожиданность. В углу, недалеко от стойки, за столом сидели три человека: Морис Беллуар, Жеф Ломбар и Жозеф Ван Дамм. Наступило замешательство, длившееся все время, пока гардеробщик помогал Мегрэ снять пальто. Беллуар поклонился, приподнявшись наполовину. Ван Дамм не шевельнулся, Ломбар, лицо которого сводил нервный тик, ерзал на стуле в ожидании того, какую позицию займут его товарищи.
«Подойти мне к ним, сесть за их стол? — подумал комиссар. — С коммерсантом я завтракал в Бремене, Беллуар угощал меня в своем доме вином, у Жефа я был сегодня утром».
— Здравствуйте, господа, — сказал, подходя к ним, Мегрэ. — Что за счастливый случай свел нас сегодня!
На диване, рядом с Ван Даммом, было свободное место, и комиссар плюхнулся на него, не ожидая приглашения.
— Кружку светлого пива, пожалуйста, — сказал он официанту.
Никто не прерывал наступившей тишины. Ван Дамм, сжав челюсти, упорно смотрел перед собой. Жеф Ломбар ерзал на стуле, так, словно его кусали блохи. Беллуар рассматривал ногти.
— Как себя чувствует госпожа Ломбар?
Посмотрев по сторонам, как бы ища подтверждение своим словам, Жеф пробормотал:
— Очень хорошо, спасибо.
На стене над стойкой висели часы, и Мегрэ отсчитал пять минут, во время которых никто из присутствующих не проронил ни слова.
«Я выиграл, ваша карта бита», — кричал кто-то справа. «Беру взятку», — произнес человек слева. «Три кружки пива, три…» — обратился к официанту какой-то толстый мужчина.
Жеф первым нарушил молчание:
— Тем хуже, но я больше не могу… — и бросился к двери, на ходу схватив свое пальто.
— Пари держу, что, выскочив на улицу, он тут же разразится рыданиями, — произнес Мегрэ.
Ван Дамм упорно рассматривал мраморную доску стола, отпивая маленькими глотками пиво.
Атмосфера за столом была накалена.
Мегрэ курил свою трубку, с удовольствием пил пиво и поглядывал на стрелки часов. Это был самый необычный вечер в его жизни. Молчаливая борьба длилась уже пятьдесят две минуты. Жеф Ломбар вышел из игры в самом начале, но двое других держались хорошо. Мегрэ сидел между ними, как судья, но судья, который не обвиняет, а выжидает, и мысли которого неизвестны противникам. Зачем он пришел? На что он надеется? Что знает? В чем сомневается? Ждет ли какого-нибудь нечаянно оброненного слова, которое поможет подтвердить его подозрения, раскрыл ли уже все, или его самоуверенность — только игра? Молчание их угнетало, но они не смели его прервать, ждали, что вот-вот что-то произойдет, но ничего не происходило. Официант с удивлением поглядывал на их мрачный стол.
Со столов исчезли карты, посетители начали расходиться, официант вышел на улицу для того, чтобы закрыть ставни.
— Вы еще остаетесь? — спросил изменившимся голосом Беллуар, повернувшись к Ван Дамму.
— А вы?
— Н…н… Я не знаю.
Тогда Ван Дамм, постучав монетой по столу, спросил у подошедшего официанта:
— Сколько?
— Девять франков семьдесят пять сантимов за всех.
Они поднялись из-за стола, не глядя друг на друга. Официант помог им одеться.
— Приятного вечера, господа!..
На улице был туман. Ставни везде уже были закрыты. Вдалеке раздавались шаги запоздалых прохожих. Все трое стояли в нерешительности, не зная, куда направиться. В кафе заперли двери на ключ.
— Ну что ж, господа, — произнес наконец Мегрэ, — мне остается только пожелать вам спокойной ночи.
Рука Беллуара, которую он пожал первой, была холодна как лед. Ладонь Ван Дамма, наоборот, была горячей и влажной. Комиссар поднял воротник пальто и, покашливая, двинулся по совершенно пустой улице. Он напряженно вслушивался во все шорохи, сам не понимая почему, но даже в воздухе ему чувствовалась опасность. Правую руку он держал на курке лежавшего в кармане револьвера. Откуда-то доносился шепот. Все вокруг было окутано густым туманом. Неожиданно раздался сухой звук выстрела. Мегрэ резко бросился на другую сторону улицы, прижался к двери. Слышно было, как кто-то со всех ног побежал в переулок. Комиссар прибавил шаг, не без опаски поглядывая в ту сторону, откуда в него стреляли.
На вокзальных часах, которые были видны из окон его номера, пробило два часа. Сидя в кресле, Мегрэ писал письмо, время от времени помешивая затухающий в трубке огонь.
«Старина Люка!
Так как я не знаю, что может со мной случиться, то хочу дать тебе несколько указаний и необходимые сведения для продолжения следствия, которое я начал.
На прошлой неделе в Брюсселе бедно одетый человек с повадками бродяги запечатал в конверт тридцать билетов по 1000 франков каждый и отправил их почтой на улицу Рокет, в Париж. Расследование показало, что он адресовал их себе и что он не раз уже посылал себе крупные суммы денег, которые впоследствии сжигал. Доказательством тому служит то, что при обыске у него в камине нашли остатки пепла от сожженных банковских билетов. Он проживал по паспорту, выданному на имя Луи Женэ, и работал более или менее постоянно в механической мастерской на улице Рокет. Был женат, имел ребенка, но жил отдельно от семьи.
В Брюсселе, выслав по почте деньги, он покупает чемодан, чтобы сложить в него вещи, находившиеся в номере гостиницы. По пути в Бремен я заменяю этот чемодан другим.
И Женэ, который, казалось, вовсе и не думал о самоубийстве и купил еду на ужин, пускает себе пулю, как только замечает пропажу вещей.
В чемодане находился старый костюм, не принадлежавший Женэ. Тот, кто его носил несколько лет назад, участвовал в драке: костюм порван и запачкан кровью. Костюм пошит в Льеже.
В Бремене на тело самоубийцы приходит взглянуть некий Жозеф Ван Дамм, торговый посредник, уроженец Льежа.
В Париже я узнаю, что Луи Женэ в действительности Жан Лекок Д'Арневиль, родившийся в Льеже. Он учился в местном университете. Из своего родного города он исчез около десяти лет назад, ничего противозаконного за ним не замечено.
В Реймсе видели, как Жан Лекок Д'Арневиль до своего отправления в Брюссель зашел в дом Мориса Беллуара, заместителя директора банка, а последний это отрицает.
Однако тридцать тысяч франков, посланных из Брюсселя, были взяты у этого Беллуара.
У него в доме я застал: Ван Дамма, прилетевшего самолетом из Бремена, Жефа Ломбара, льежского ретушера, и Гастона Жанина, также родившегося в этом городе.
Когда я возвращаюсь в Париж в компании Ван Дамма, он пытается столкнуть меня в Марну.
Я снова встречаю его в Льеже в доме Жефа Ломбара. Вот уже почти десять лет тот раскрашивает стены дома рисунками, изображающими повешенных.
В редакциях газет, где я побывал, отсутствуют номера за 15 февраля, года повешенных, их изъял Ван Дамм.
Однажды вечером я получаю анонимное письмо, автор которого обещает сделать полные признания и назначает мне встречу в одном из льежских кафе. Я встречаю там не одного, а трех человек: Беллуара (он прибыл из Реймса), Ван Дамма и Жефа Ломбара.
При виде меня они смущаются. У меня было убеждение, что один из троих решил рассказать все. А двое других пришли в кафе, чтобы помешать ему.
Жеф Ломбар, крайне нервный, внезапно уходит. Я остаюсь с двумя другими. Когда мы расстаемся, наступает ночь. На улице, в тумане, в меня кто-то стреляет.
Я делаю вывод, что один из троих хотел заговорить, а с другой стороны, кто-то из них же пытался ликвидировать меня.
Ясно, что он выдал себя с головой и в следующий раз попытается не промахнуться.
Но кто же это был? Беллуар, Ван Дамм или Жеф Ломбар?
Я это узнаю, когда он предпримет новую попытку убить меня.
В случае, если со мной произойдет несчастье, необходимо, чтобы ты сразу же принял надлежащие меры. Кроме того, прошу тебя повидать госпожу Женэ и, если нужно, оказать ей помощь. Ну вот и все, пора ложиться спать.
Мои лучшие пожелания всем на работе.
Когда в восемь часов утра Мегрэ проходил через сквер, туман уже рассеялся, на ветках висели ледяные сосульки, в бледно-голубом небе зябко светилось зимнее солнце, и иней, покрывающий деревья, превращался в прозрачные капли воды, падающие на гравий. Комиссар вышел на площадь. Рекламы уже не светились, но ставни на окнах магазинов пока были закрыты. Мегрэ, внимательно осмотревшись, остановился около почтового ящика и опустил письмо для Люка.
«Какой-то человек считает, что для того, чтобы спасти свою жизнь, он должен убить меня, — подумал Мегрэ. — Он, возможно, наблюдает за мной сейчас, в то время, когда я не знаю, кто он. Скрывается ли опасность в старом доме, где на втором этаже спит роженица, сон которой охраняет славная старушка — ее мать, или мне опять угрожает Ван Дамм, а может быть, Гастон Жанин, маленький бородатый скульптор. Правда, его не было в кафе, но он мог подстерегать меня на улице. Что общего все это имеет с повешенными, болтающимися на церковных крестах, и со старым костюмом, забрызганным чьей-то кровью?»
На перекрестке стоял полицейский в блестящей каске. Комиссар узнал у него, как пройти в центральное полицейское управление.
Мегрэ пришел туда рано, уборщица еще мыла полы. Но жизнерадостный секретарь, оказавшийся на месте, немедленно его принял.
Комиссар попросил показать ему судебные протоколы всех происшествий, случившихся в городе десять лет тому назад, подчеркнув при этом, что его особенно интересует февраль месяц.
— Вы второй человек, который интересуется событиями десятилетней давности. Вас тоже интересует дело Жозефины Боллан, которая в то время совершила квартирную кражу?..
— Кто и когда обращался к вам с этим же вопросом?
— Вчера, в пять часов вечера, некий уроженец Льежа, сделавший, несмотря на свой довольно молодой возраст, отличную карьеру за границей. Его отец был здесь врачом, а он вот уже несколько лет как уехал в Германию, где владеет большим торговым делом.
— Жозеф Ван Дамм?
— Он самый, только он зря приходил. Перерыл всю папку, но не нашел в ней того, что искал.
— Будьте любезны показать мне папку, которую он брал.
Это была зеленая папка, в которой были подшиты пронумерованные по порядку газетные сообщения. Перед датой 15 февраля находилось пять листов, повествующих о каком-то судебном процессе. Два листа содержали сообщения о пьяных дебошах, один — о краже выставленных в магазине товаров, еще один — о драке с нанесением ран. На последнем листе сообщалось о краже со взломом. Мегрэ не стал их читать. Его интересовали только номера страниц.
— Господин Ван Дамм рылся в этой папке?
— Да, он расположился для этого в соседней комнате.
— Благодарю вас.
У пяти судебных отчетов были следующие номера страниц: 237, 238, 239, 241, 242. Иначе говоря, 240-я страница была вырвана.
Через несколько минут Мегрэ был уже в городской мэрии. Помимо воли комиссар прислушивался к малейшему шуму, испытывал в груди мучительную тревогу. Это было состояние, которое он очень не любил.