Витязь особого назначения

Глава восьмая

Ягайло разрезал последний узел. Болотник, стоявший до того неподвижно, дернулся в сторону, намереваясь нырнуть в кусты, но затекшие ноги подвели. Он упал щекой в чахлую траву и застонал.

— Дурилка, — нагнулся к нему витязь. Приподнял под микитки. — Не сделаю я тебе худого. Не для того с медведем воевал, тебя отстаивал.

Тот просто расслабил все члены и повис тряпичной куклой, отдаваясь на милость витязя. Ягайло перевернул и посадил его на землю, прислонив спиной к корявому стволу. Сходил к переметным сумам своего седла и достал выдолбленную из тыквы флягу с водой, заботливо уложенную людьми хана. Поднес к бледным губам.

Юноша приник к горлышку и долго пил, зажав флягу запястьями — пальцы не слушались. Ягайло, отступив на шаг, умильно смотрел на него, склонив голову набок, как давешний медведь. Ему не верилось, что совсем недавно этот отрок бился и царапался в клетке так, что прутья трещали.

В плену парню пришлось несладко. Короткие грязные волосы висели сосульками, щеки ввалились, тонкие, бледные пальцы казались еще длиннее из-за грязных разводов и черных каемок вкруг ногтей. Драная одежда едва прикрывала худое, с торчащими ключицами тело. Пальцы длинных ног, обтянутых портами из кожи, похожей на рыбью, опухли и посинели от недостатка крови. Весь он был какой-то вялый, замученный. Только глаза из-под высокого чистого лба глядели живо и зло.

— Спасибо, — невнятно пробормотал юноша, протягивая Ягайле полупустую флягу.

— Да ладно, — отмахнулся витязь. — К вечеру до родника доедем, я его еще по дороге сюда приметил, еще воды наберем.

— Не за воду спасибо, хотя и за нее, конечно, тоже, — разлепил сухие губы юноша. — За спасение. Видел я, как ты за меня пред медведем встал. Зачем?

— Да не знаю зачем, — махнул рукой Ягайло, который большую часть пути думал именно об этом. — Само как-то… Много душ я загубил, так хоть одну вот спасти… Зачтется, глядишь, на Страшном суде.

— А невинны ли те души были? — спросил болотник.

— Да кто нынче невинный? Дети малые разве что, да и то… — Ягайло махнул рукой, мол, сам все понимаешь.

— Это смотря как загубил. Если просто так, по удали дурной, молодецкой, то не лепо. А если сначала защитником был, а потом уж и воином — тогда многие грехи проститься могут.

— И даже смертные? — спросил витязь.

— Может, и смертные.

— Это кто ж тебя так думать научил? — удивился Ягайло.

— Отец.

— Мудрый человек твой отец.

— Мудрый, да. Но доверчивый сильно, — грустно склонил голову болотник и заговорил о другом: — Ой, смотри, кровь у тебя сочится. Перевязать бы надобно.

Ягайло посмотрел на разодранный рукав своей рубахи, прислушался к хлюпающей в сапоге крови. Покачал головой:

— Надо. С ногой-то справлюсь, а вот плечо… Несподручно мне будет. — Он вздохнул, представляя себе предстоящие мучения.

— Я перевяжу.

Юноша поднялся на длинные ноги, постоял журавлем, привыкая к тяжести собственного тела, и мимо Ягайлы прошел к лошадям. Залез в мешок, притороченный к седлу выданной ему ханом лошади, и достал оттуда длиннополую беленую рубаху. Доковылял до воина, склонился и быстрым движением выхватил из-за голенища Ягайлы нож. Витязь перехватил его запястье, сжал, почувствовав тонкость костей и крепость жил.

— Э… Витязь, ты чего? — удивился юноша. — А-а-а-а… Не для того мне нож, чтоб тебя убивать. Рубаху свою на полосы разрезать хочу, — улыбнулся он.

— Так рубаху тебе хан в дорогу дал, чтоб переодеться, — сказал Ягайло, не отпуская запястья.

— Так я и не всю порежу. Подол только.

Ягайло отпустил тонкое запястье. Юноша быстро покромсал низ рубахи на длинные ленты, осторожно отлепил давешнюю повязку от подсохшей раны. Руку Ягайло ожгло, будто раскаленной кочергой. Витязь застонал, скрипя зубами. Юноша нажал крепкими пальцами куда-то пониже плеча, и боль отступила.

— Приложить бы чего, подорожника хоть, — посетовал он, оглядывая жухлую траву под низкими деревьями, — да где ж его взять-то? Ладно. Так обойдемся.

Ловко и споро он промыл рану водой из фляги, положил в несколько раз сложенные кусочки ткани на глубокие следы медвежьих когтей и замотал крепко, но не больно.

— Как зовут-то тебя, кудесник? — спросил Ягайло, разглядывая макушку юноши, внимательно осматривавшего его продырявленный когтями сапог.

— Олесь, — буркнул тот, не поднимая головы. — Глубока рана. Больно снимать будет. Резать голенище станем али потерпишь, как сниму?

Витязю не впервой было залечивать раны, и он догадывался, что сапог пойдет с располосованной ноги, будто вместе с кожей. Но все-таки решился.

— Дорога длинная еще, а без сапога тяжко будет. Попробуй снять.

Юноша кивнул, сунул в рот витязю деревянную рукоять ножа, стукнул легонько по подбородку, чтоб, значит, тот прикусил, и ухватился за голенище. Потянул. Витязь замычал сквозь зубы, но скорее даже не от боли, а от ее ожидания. Сапог сошел с ноги, как кожура с хорошо пропеченного картофеля. Руки у парня были необычайно легкие. И пахло от него… Странно. Он ведь в клетке дней десять просидел, не меньше. Должен был запаршиветь, как бездомный пес, и вонять, как старый козел, однако не так уж грязен был. И пахло от него терпкими травами. Резедой али полынью. Наверное, это он так у себя в болотах пропах, что вонь ханской темницы его не взяла. А двигается-то как споро… Руки мягкие, как лебединые шеи, порхают над раной, почти не касаясь. Вот бы мужиковатой и шумной Евлампии поучиться.

— Все, теперь кровь течь не будет, — сказал юноша, завязывая последний узелок. Отстранился, полюбовавшись своей работой. — Наверное, даже и сапог обратно налезет, а то не пристало витязю с такой культей людям показываться.

— Ай спасибо, — поблагодарил его Ягайло, и впрямь почувствовавший большое облегчение. — Теперь по коням, да уходить отсюда надо скорее. А то ханы на меня за того медведя зуб точат, да и тебя заодно не помилуют, если что. Ты ведь из болотных земель?

Юноша молча кивнул.

— Тогда дотуда нам по дороге с тобой, вместе можем держаться, ну а потом я по своим делам, ты по своим.

— Должен я тебе, — сквозь зубы пробормотал юноша. — Ты меня спас, поэтому должен.

— Ну, отдашь как-нибудь, — улыбнулся Ягайло, приноравливаясь стоять на раненой ноге.

— Сейчас отдам. Пока не сквитаемся, с тобой буду, с этой вот прямо минуты, — твердо проговорил юноша. — Чем могу, помогать стану.

«От проруха», — подумал Ягайло, разглядывая отрока. По выпяченной челюсти и ледяному огоньку в глазах понял: не отступится.

— Ну, бог с тобой, хочешь — оставайся, — согласился витязь. — Гнать не стану, но и обузой, это запомни крепко, быть не позволю.

— Не буду я тебе обузой, — истово поклялся юноша.

— Ладно, герой, не храбрись. Ты вон сам-то ханского плена избежать не смог, — пробормотал Ягайло, влезая на коня.

— Нет в том моей вины, — загорячился юноша. — Предали меня. Чужим людям. А они уж пустили на продажу. Так я к хану и попал.

— Что ж за люди-то такие? — спросил Ягайло, с ухмылкой наблюдая за тем, с каким трудом неопытный юноша пытается влезть в седло.

— Чужие люди, пришлые. Пару лет назад появились у нас, крепость построили, засели там и много зла чинят.

— Крепость, говоришь? Не ту ли, что с западной стороны стоит, к польскому тракту ближе?

— Та, наверное. Других на болоте нет, окромя города нашего.

— Города? — удивился Ягайло.

— Ну как, город… Не Смоленск, конечно, и не Тверь, но людей много живет. Значит, город, да деревень пара вокруг.

— А ты и в Смоленске, и в Твери бывал?

— Я-то нет, но наши были. Сказывали.

— Вот ведь, а я об том и не ведал. Да и не один я, небось и в Смоленске про ваш город не знают.

— А пусть и дальше не знают, нам так спокойнее.

— И то верно. А то придут мытари всякие да иные тиуны, житья не будет. Только мне-то ты зачем все это рассказываешь? Я ведь тоже на княжьей службе, вроде как.

— То-то и оно, что «вроде как». Другой ты. Никто б из княжьих тиунов за меня пред медведем не встал.

Ягайло нахмурился. Слишком уж хорошим, слишком идеальным считал его восторженный юноша. Витязя это уже начинало тяготить. Тем более сам он прекрасно знал свои слабости. И выдать город болотников мог князю запросто, не по злому умыслу, так по дурости в докладе ляпнуть. Хотя теперь-то уже, конечно…

— Слушай, а что за крепость на болоте стоит? Кто ее построил, зачем? Вы почему не попрепятствовали? — спросил он юношу, меняя тему разговора.

— Кто построил, не ведаю, разные там люди бывают — и поляки, и ордынцы, но больше русских, конечно. Из Москвы бывают, из Рязани. А не попрепятствовали почему? — Юноша задумался. — Они вроде ничего плохого не делали. Начали дорогу по краю болота класть, мы подумали: может, новый торговый путь ладят. Да и пусть ладят, от нас-то далеко. Потом что-то строить стали, мы подумали: какой лабаз али торжище. То нам понравилось меньше, но чего уж теперь, не жечь же его. Тем более от нас-то все одно далеко. А как заметили, что стены они крепостные почти возвели, попробовали к ним с посольством идти, так они нас из огненных трубок каменным дождем полили. С тех пор мы дозоры выставили, чтоб те в две стороны смотрели — ни ихних к нам, ни наших к ним не пускали. Да и зажили.

— И ловушек понаставили. — Ягайло поежился, вспоминая ямы и самострелы на болоте.

— Не, ловушки тоже не мы. Их это ловушки. Наши охотники сами в них попадали не раз. Многие покалечились.

— А что ж не изгоните-то их? Крепостица там вроде невелика, народу не много. Если на приступ всем городом пойти, долго не сдюжат.

— Промеж собой договориться не можем. Кто помоложе, свои голоса за приступ отдают, старики твердят: не надо, пересидим. Ну, они-то, может, и пересидят, до их смерти ничего не поменяется, а вот нам-то жить как?

— То не ко мне вопрос, — грустно вздохнул Ягайло. — К вам. Сами-то как?

— Да у нас большинство в норах своих отсидеться думает, — вздохнул болотник. — Даже те, кто за приступ кричат. Иначе собрались бы давно да и перетопили бы чужаков в болоте, как котят, если б они сами уходить не захотели.

— Слушай, а тебя не за излишнюю ли горячность свои же скрутили да Хасан-хану продали?

— Прав ты, витязь, — понурил голову отрок. — Только не самому хану, а торговцам, которые людей продают, а уж от них потом в крепость, а потом и к хану. Но то дела не меняет.

— Да уж. Когда своих предавать-продавать начинают, чтобы чужим не досаждать, — пропащее дело. Исчезнет такой народ скоро, — вздохнул Ягайло.

— Не понимаю я этого, — невпопад сказал болотник. — Земля большая, каждому свой кусок можно ухватить, такой, что соседа видеть не будешь, да и о существовании его вовсе не знать. Нет же, селятся люди вместе, друг у друга на головах. Собираются в дружины да идут чужие земли завоевывать, хотя вокруг своих пустых — селись не хочу.

— Природа человеческая, видать, такова. Нужно ему либо слабого искать, чтоб его себе подчинить, либо сильного, чтоб самому ему подчиниться. И редкий человек один может, без других.

— Но ведь есть же такие? — спросил болотник.

— Есть, — усмехнулся витязь. — Я двоих знаю. Сам и ты вот еще. Слушай, хватит уже волком на луну выть, давай о приятном чем поговорим.

— Смешной ты, витязь, — ожег его взглядом болотник. — Я, почитай, десять ден в клетке просидел на хлебе и воде, не мымшись, не раздевамшись. Смерти насилу избежал, а ты мне веселиться предлагаешь?

— Конечно. Ты ж из клетки вырвался, смерти избежал, сам говоришь. Веселись. Да Бога славь за избавление, — воскликнул Ягайло. — А что было, то прошло да быльем поросло, возврата не будет.

— Не будет ли? — покачал головой юноша.

— Боишься, что, как только вернешься, они тебя снова в рабство спровадят или вообще в болоте утопят?

— Боюсь, — просто ответил болотник.

— К князю Смоленскому Святославу Ивановичу можно поехать. Челом в пол ударить. Поддержки попросить, хотя… Да. За поддержку он ведь мзды потребует. Замкнутый круг какой-то, и вырваться из него можно, только если самим ту крепостицу по бревнышку раскатать да потом Смоленск на приступ взять. Слушай, ну его с такими разговорами, тоска от них только смертная. И темнеет уже… Давай, что ли, на ночлег собираться? Тут вот хан от щедрот укрывало войлочное завернул. На двоих хватит.

Юношу как пчела ужалила. Он вскинулся и горящими глазами уставился на Ягайлу:

— Как на двоих?

— Ну так, — удивился его горячности витязь, — ляжем спиной друг к другу да обернемся. Теплее будет.

— Не возлягу я с тобой, — вызверился юноша. — Ишь чего удумал!

— Да и черт с тобой, морозь чресла, — устало сказал Ягайло, заворачиваясь в укрывало.

Полежал, созерцая крупные звезды, подмигивающие ему с бархатного небосвода. Поворочался. Изогнув шею, поглядел на скорчившегося у дерева юношу, обхватившего себя длинными руками. Сжалился:

— Ты, это, на, завернись, не то застудишь себе что на холодной земле. — Витязь кинул ему попону, еще хранящую его тепло. — А я уж так посплю, мне привычно.

Тот глянул на него все так же зло, но попону принял. Накинул сверху на плечи. Потом вытянулся, расправил укрывало, завернулся в него, как начинка в тестяную рубашку пирога, и захрапел. Тихонько, но вызывающе.

Ну молодежь пошла, покачал головой Ягайло, устраиваясь у другого ствола и сворачиваясь в комок, чтобы сберечь тепло. Даже спасибо не сказал. Будто так и надо, будто должен я ему. Будто это не он ко мне в услужение пошел, а сам меня нанял. Будто он княжий сын, а я ему слуга. Да в конце концов, я тоже не… Крепкий сон не дал ему докончить мысль.

Когда солнце начало пригревать замерзшую за ночь землю, оттаяли от кристалликов льда первые травинки, путники были уже в седлах. Говорить не хотелось, да и не о чем было. Ягайло это особо не томило, он с детства привык жить в своем замкнутом мире, никого туда не пуская. К тому же на горизонте замаячили темной полоской родные леса. А там уже и до Смоленщины рукой подать. Наведаться в трактир, узнать последние новости, вдруг обещанное князем подкрепление уже прибыло и можно наконец наведаться в крепостицу. Но сначала на двор к Никифору, проведать Евлампию. На военную операцию ее брать, конечно, не след, хотя огонь-девка непременно будет проситься. Да и проведывать не след, коли уж честно. Если выздоровела — нипочем не отвяжется. Будет таскаться хвостом. Проще оставить ее там насовсем, глядишь, Никишка к делу какому пристроит, удочерит. Сама она в столицу не пойдет, чай не полная дура, понимать должна, что одной ей ничего не светит с того дела, окромя неприятностей. А Никишка когда еще поедет, если поедет вообще. К тому времени она может остепениться, даже выйдет замуж за какого местного парня. Спокойного и работящего. С домом и хозяйством. Ну и что, что без приданого, такую девку укротить — всю жизнь потом с ней не соскучишься. Да и семья Никишкина может о приданом позаботиться, если уж удочерит, размечтался Ягайло.

При мысли о простом деревенском парне, который будет женихаться к Евлампии, в голову витязя шибанула дурная кровь. Тело загорелось, перед глазами поплыли кровавые круги. Сам не замечая, он крепче сжал коленями бока Буяна, отправляя коня в летящий галоп. Болотник погнал свою кобылу следом, но тут же отстал. Да где было тягаться плохо кормленной ордынской доходяге с боевым конем.

Витязь остановился, только когда до леса оставалось уже два полета стрелы. Слез с тяжело поводящего боками и роняющего пену с узды Буяна, похлопал по холке, благодаря и извиняясь за эту безумную скачку. Присел на кочку, дожидаясь болотника. Юноша с болот подъехал к нему через полчаса без малого. Он дышал так же тяжело, как и его лошадь.

— Бешеный ты, витязь, — с трудом проговорил он, переводя дыхание. — Себя не жалеешь, так хоть бы коня своего пожалел. Ну и меня заодно.

— Я тебя с собой не звал, а конь и не к такому привычен. Да, Буян? — витязь повернулся и посмотрел на боевого товарища.

Тот ответил долгим, задумчивым взглядом и фыркнул неопределенно, мол, я тебе, конечно, друг и в целом за тебя, но вот в этом конкретном вопросе отрок, может, и прав. Не надо было меня так гнать, а то у тебя душа болит, а у меня через это спина.

— Да ну вас всех! — Витязь досадливо махнул рукой. — Поехали уже. Дотемна б до жилья добраться, а то болота скоро начнутся.

— Что болота-то? Что болота? — возмутился юноша.

— Ах да. Забыл, болота тебе дом родной. Так, может, там нам устроишь приют с ночлегом и едой горячей? И дружков, что тебя в рабство спровадили, тоже позовем? — съехидничал Ягайло.

Юноша поник кудрявой головой.

— Ладно, извини, — попросил прощения витязь. — Может, тебе правда домой отправиться, повиниться перед своими, глядишь, обратно и примут? А то со мной и пропасть недолго.

— Должен я перед тобой, — ответил юноша тихо, но твердо. — Пока не отдам, с тобой буду, — повторил он.

— Ну, добро, — ответил Ягайло, чертыхаясь про себя.

В дополнение к огонь-девке Евлампии этот странноватый, слегка не от мира сего парень. Но этот-то хоть повязки накладывать умеет, а отроковица и поесть сообразить не смогла. Но даже умение перевязывать никак не окупало хлопот, которые доставит ему этот малолетний выводок. Скорее бы закончить уже все да развязаться с ними. Уехать обратно в свой дом или вообще махнуть в Витебск, домашних проведать, уж сколько лет не бывал.

К вечеру они доехали до края болот. Бурые топи с кустиками редкой растительности подступили к дороге. Легкий ветерок принес запах болотной гнили, от которого у Ягайлы почему-то закружилось в голове. К горлу подступил горький ком, мир перед глазами поплыл, заваливаясь вбок. Он сплюнул тягучий ком горькой слюны и поерзал в седле, утверждаясь плотнее. Но село не слушалось, норовило выскользнуть из-под него.

А вот и развилка. Прямая и широкая дорога в ухабах уходила к трактиру и дальше на проезжий тракт. Дорожка поуже, но более ровная, с убранными ветками и выкорчеванными кустами, пытающимися вновь пробиться сквозь песчаную насыпь, уводила к дому Никифора. Витязь хмыкнул и, нарочно отвернувшись от болот, направил коня по широкой. Но тот не шел, а выделывал какие-то пьяные коленца. То заваливался на сторону, то рвался в облака, то пятился назад, то тянул в воду. Ягайло рвал на себя повод, но ничего не помогало. Наконец конь замер, замер и витязь, увидев перед очами жирные стебли болотной травы.

Когда он снова открыл глаза, травы не было. Вместо нее нависал над ним темный бревенчатый потолок. В стыках играли красные сполохи. Повернув голову на свет, он увидел маленького светлячка, пляшущего на фитильке свечи. А за ним две знакомые макушки с встрепанными патлами волос. Сморгнув пару раз для улучшения зрения, понял, что свеча стоит на столе, на нем же лежат скрещенные руки, в которые эти головы и уперты. И головы те принадлежат Евлампии и болотному юноше. Нешто спелись уже, кольнула Ягайло иголка ревности.

— О, смотри-ка, глаза открыл витязь ваш, а вы тут дрыхнете, отроки нерадивые, — раздался за головой знакомый, с ехидцей, голос.

— Никишка, ты? — Ягайло запрокинул голову и посмотрел на вошедшего в горницу мужичка, несущего в руках большой таз.

— Не, архангел Михаил с трубой, будить тебя пришел, — хохотнул мужичонка. — Со своими ангелами зело ленивыми. Подъем, мыши сонные. — Он с грохотом опустил таз на столешницу.

Молодые вздрогнули, Евлампия вскочила с лавки, чуть не опрокинув ее и своего товарища. Болотник же только устало потер глаза.

— Давайте витязя перевяжем еще разок, да на стол собирать пора. Оглодали небось. Анастасия, — крикнул он в сени, — иди уже.

Жена Никифора лебедью вплыла в горницу, неся в руках пучки каких-то трав. Болотник подошел к ней, принял из рук и стал перебирать тонкими пальцами, приглядываясь и принюхиваясь. Одну травинку даже скусил и пожевал с глубокомысленным видом. Из висящей на поясе сумы Анастасия достала чистые тряпки, нарезанные длинными лентами. Вдвоем с болотником они приступили к витязю.

— Пойду-ка я погуляю, — пробормотала Евлампия и, стараясь не глядеть на пропитавшиеся кровью тряпки, скользнула к двери.

Она уже совсем не хромала. Никифор тоже поднялся.

— Пойду за девкой послежу, ночь на дворе, час не ровен… — И вышмыгнул за дверь.

Анастасия и болотник улыбнулись их страхам и, сомкнув головы, принялись что-то растирать в каменной ступке. Жена Никифора, взяв уголек из печи, подожгла получившуюся смесь и помахала рукой, гоня в лицо витязю сизый дымок, от которого чесались глаза и хотелось чихать. Болотник тем временем принялся сматывать наложенные ранее повязки. Ягайло напрягся, ожидая резкой боли, с которой присохшие повязки отрываются от раны, но ее не последовало. Лекари улыбнулись его перекошенному лицу и стали колдовать над раной, что-то промывая, очищая, приматывая. Боли не было.

— Не повезло тебе, витязь, — подал голос болотник. — Когти у мишки в грязи были или в мяса гниющего кусочках, что от обеда остались. Они в раны попали, те и загнили, а уж потом от них жар пошел, который тебе в голову и ударил. Ну да ничего, уже вытянуло хворь почти, завтра плясать сможешь, если Никифор тебе новую обувку справит. На старых-то теперь особо не поскачешь, — приговаривал болотник, занимаясь ногой витязя.

Удивляло, что Анастасия, знахарка и целительница, судя по всему, была у него на подхвате и смотрела на юношу очень уважительно. Наконец, раны были прочищены и перебинтованы. Вдвоем они помогли Ягайле сесть. Поднесли квасу, помогли удержать кувшин у рта. Витязь пил медленно, с удовольствием.

— Долго я тут провалялся-то? — спросил он лекарей.

— Не долго, с прошлого вечера всего, — ответил болотник.

— А сейчас что?

— А сейчас вечер нынешний. Три ночи да день четвертый, почитай. Двужильный ты, витязь. Иной бы кто неделю встать не смог.

— Если б не отрок этот, то и провалялся бы. Удивительной силы целитель, — уточнила Анастасия и взяла с пола таз с кровавыми тряпками и остатками снадобья. — Пойду наших позову, ужинать пора.

Она вернулась через пару минут. За ней ввалились Никифор и Евлампия, притащившие из погреба разную снедь. Анастасия же открыла щиток печи и стала извлекать ухватом горшки и горшочки, относя на стол. По горнице поплыли будоражащие нутро ароматы.

Чувствуя небывалый прилив сил, Ягайло хотел подняться и дохромать до сеней. Сполоснуть перед едой лицо и руки. Анастасия, заметив, силой удержала его на лавке:

— Постой, нельзя тебе, рана откроется. Евлампия, сбегай принеси воды.

Девица недовольно глянула на Анастасию, но послушалась. Принесла из сеней холодной до ломоты в костях водицы в резном ковше. Витязь омыл лицо и руки и развернулся к столешнице. Другие тоже расселись по лавкам, поглядывая на образок в окружении пучков лечебной травы и молясь каждый о своем. Наконец Никифор первым преломил краюху хлеба. Это был сигнал приступать.

Поначалу ели без разбора, жадно, чавкая и даваясь, ловя руками выпадающие изо рта куски. По мере насыщения хруст за ушами начал стихать. Еду выбирали — кто вылавливал из маленькой кадочки свежепросоленного огурчика, кто подцеплял скользкий грибок, кто перекусывал стрелку зеленого, только с грядки, лучка.

Ягайло сыто откинулся спиной на бревна стены и втянул в себя добрый глоток квасу.

— А дети-то что? Почему их за столом нет? — спросил он.

— Я велел их в подклети с работниками покормить, чтоб в серьезный разговор не мешались, — ответил Никифор.

— Серьезно, значит, поговорить надумал? О чем?

— О девице Евлампии, — сурово сдвинул брови Никифор. — Ты человек военный. Сегодня здесь, завтра там. Опасность над тобой, негоже с собой девку таскать, голову ее подставлять под стрелы и сабли.

— Ну, Никифор, — улыбнулся Ягайло. — Ну, удружил. Тебя я как раз о том просить хотел, чтоб оставил ее у себя.

— Э… архистратиги. А меня спросить не надо?! — взъярилась Евлампия.

— Ты это, девка еще молодая, глупая, ты того… — не нашел нужных слов Никифор.

— Вот то-то и оно, что того. Неча за меня решать.

— Да мы ведь тебе добра хотим, — попыталась успокоить ее Анастасия.

— Это потому, что всего не знаете. А как узнаете, так сразу поймете, что не добро это мне вовсе. Да и вам хорошо не будет.

— Евлампьюшка, ты, прежде чем кричать, обскажи толком, что да как, а мы уже…

— Да ну вас всех. — Девица громыхнула о стол тарелкой и выскочила из горницы.

Ягайло пожал плечами. Никифор насупился, Анастасия тоже взгрустнула, подперев голову рукой и задумчиво гоняя пальцем по тарелке обсосанную рыбью голову.

— Витязь, а спутник твой чего к себе не подается, на болота? — нарушил затянувшееся молчание Никифор.

— Вы тут без меня поговорите, тягостно мне по десятому разу, — ответил за Ягайлу юноша, обтер руки вышитым рушником и тоже вышел за дверь.

— Совсем молодежь уважение к старшим потеряла, — покачал головой Никифор. — Так чего он?

Ягайло коротко пересказал то, о чем поведал ему болотник.

— М-да, дела, — покачал головой мужичок. — И что теперь, за собой его таскать будешь?

— Не знаю, не знаю, — сокрушенно покачал головой Ягайло. — Погнать его не получается, а с собой… — Он снова покачал головой.

— Ты, витязь, никак удумал что?

— Ничего нового не удумал. С княжичем мне надо разобраться. Найти отрока. Задания-то с меня никто не снимал.

— Так что тебе мешает-то? Разбирайся себе, — удивился Никифор.

— Ниточка единственная, что осталась, в крепость на болотах ведет. Проникнуть туда одному — трудно, да и будет ли польза с того, бог весть. Но и по-другому никак.

— Так ты сам сказывал: князь дружин не дает. Какой с тебя в таком разе спрос?

— Не может князь, да и не в дружине дело. Важно задание исполнить, с дружиной али без… Хоть тело княжича найти да вызнать, кто все это затеял.

— Ну… Может, мы чем помочь сможем? — раздумчиво проговорил Никифор.

— Кто это вы? — не понял Ягайло.

— Мужики окрестные. Нам шалости людей из крепостицы уже как серп по… Хм. А среди нас и ополченцы бывшие есть, и охотники знатные. Соберем свою дружину.

— Нечего так рисковать вам, Никишка. Дети у вас, жены, что, если убьют кормильца? Люди там серьезные засели.

— Так хоть в честном бою, за свое. А когда тебя разбойники сзади ножом пырнут, чтоб имуществом твоим разжиться, да и кинут в болото пиявкам на съедение, даже могилки, на которой всплакнуть можно, не оставив, это лучше?

— Не лучше, — понурился Ягайло. — Только…

— Да и князю поможем, он за нас сейчас на восточном рубеже стоит. Да и княжич, если жив, как на престол взойдет, чай, нашу доблесть не забудет.

Дверь в горницу распахнулась, и в нее ввалились Евлампия и болотник — подслушивали, черти, затараторили наперебой. Наконец болотник дернул девицу за рукав, призывая замолчать. Та послушалась.

— Долг я тебе, Ягайло, отдал, когда сюда тебя дотащил, да все ж не до конца. Чтоб окончательно нам квитами быть, предлагаю в город наш наведаться. С людьми поговорить. Им эти упыри из крепости тоже костью в горле. Может, и согласятся они вашу дружину поддержать.

— Это что же? Мы с болотниками вместе… — начал было Никифор, но жена пнула его под столом ногой, и он замолчал.

— Уверен ты в своих словах? — спросил юношу Ягайло.

— В своих уверен. Отведу, как сказал. И с людьми сведу. А вот что согласятся, поклясться не могу.

— И на том спасибо, — поклонился Ягайло, не вставая с лавки. — Даже с избытком должок отдан будет.

— Сочтемся, — улыбнулся болотник. — Когда выступаем?

— Тебе виднее, когда раны мои настолько заживут, чтоб до города вашего добраться.

— Тогда завтра с рассветом можно и пойти.

— Ну, а ты чего хотела сказать? — повернулся Ягайло к Евлампии.

— Ты, витязь, как хошь, но я с вами пойду.

— Куда? К болотникам на переговоры? Или крепостицу приступом брать? — вскинул брови Ягайло.

— И туда, и туда, — насупилась девица.

— Зачем тебе оно? Не бабье то дело, по болотам шляться, под стрелы лезть, — сказал Ягайло. — Да и подол у тебя длинный, замочишь опять.

— Витязь, а можешь ты хоть раз мою просьбу исполнить без слов лишних да шуток твоих солдатских, а? Вот просто взять меня с собой и все?

— Ладно, быть по-твоему, — кивнул головой Ягайло. — С нами пойдешь. Только вот… Если договоримся мы с болотниками, как Никифора о том в известность поставить? Гонца через топи слать?

— Я точно не пойду, — тут же влезла в разговор Евлампия и глянула на болотника.

Тот неопределенно покачал головой.

— Не надо никого слать, — ответил Никифор. — Голубку я тебе дам. Как решите с болотниками, черкнешь весточку да к лапке привяжешь, а уж она послание твое доставит в целости. И полдня не пройдет.

— А ты грамоте обучен? — с удивлением посмотрел на мужика болотный юноша.

— Обучен, — пожал плечами тот. — У нас тут многие разумеют.

— Быть по сему. Ну что, вроде поговорили про все, теперь и ночевать укладываться. Завтра выступаем с рассветом.

— И то верно, — проговорил Никифор. — Звезды вон высыпали уже. Молодые пусть в спальню идут, там устраиваются, а мы тут заночуем. На лавках, а Анастасию на печь отправим.

Все посмотрели на Никифора с непониманием — в прошлую ночь раскладывались по-другому совсем, но и спорить с хозяином дома никто не стал. Они убрали со стола, отодвинули стол, побросали на лавки шкуры для мягкости. Молодые скрылись за дверью в спальню, Анастасия залезла на печь и задернула за собой полог. Никифор задул лучины, оставив только маленькую лампадку под образком. Завалился на свою лавку, укрылся другой шкурой и замолчал. Ягайло последовал его примеру, поворочался немного, устраиваясь так, чтоб не тревожить ран. Сон подкрался тихо и незаметно, укачивая его на своих волнах, до утра отгоняя тревоги.

— Эй, витязь, спишь? — раздался шепот Никифора.

— Теперь уже нет, — так же шепотом ответил Ягайло. — Чего тебе?

— Ты болотника того хорошо знаешь? — ответил Никифор вопросом на вопрос.

— Да сам же ты историю знакомства нашего слышал, в подробностях.

— То и оно… Ты осторожнее с ним. Странный он.

— Странный? Ну так кто б сомневался. Я вообще болотника живого в первый раз вижу. Бог знает, какие у них там вообще повадки.

— Не в том дело. И я замечал, и Анастасия тож — не по-мужски он себя ведет. Оправляется сидя, томен бывает и расслаблен не по-мужски.

На печи завозилась Анастасия, как бы подтверждая слова мужа.

— И?!

— Как бы содомскому греху не был подвержен, — заговорщицки прошептал Никифор, будто раскрывая витязю вселенскую тайну.

— Ну и что, главное, не пристает, — отмахнулся от него Ягайло, коему хорошо были известны нравы при иных дворах, в которых грех содомский и грехом-то не считался.

— В мой дом ты его привел, не хочу, чтоб с ним история библейская повторилась, — прошептал Никифор. — Не надо мне тут Содом и Гоморру учинять.

— Вот за то прости, уведу я его завтра, и не переступит нога его твоего порога более, — повинился Ягайло.

— Верю тебе, витязь, все, спать давай.

Он отвернулся и вроде заснул, но витязь еще долго слышал его неровное сопение.

Наутро трое путников двигались по дороге, ведущей к трактиру «Укрáина». Процессия была странная. Впереди шагал витязь в кольчуге, но без шлема. Он сильно припадал на левую ногу, правая рука висела вдоль тела, левая покоилась на рукоятке короткой сабли. За ним по-журавлиному переставлял длинные ноги с крупными коленями долговязый юноша с коротким копьем на плече. Следом семенила девица в платье с обрезанным ниже колен подолом. У нее за спиной был приторочен тугой мешок с едой, завернутой в дорогу сердобольной Анастасией.

Коней Ягайло решил не брать, потому как в болото на них все равно не сунешься, а оставлять у коновязи трактира не хотелось. Никифор предложил было отвезти их на телеге, но Ягайло, которого всю ночь терзали нехорошие предчувствия, отказал. Негоже мужичку возвращаться мимо болот в одиночестве. Мало ли что? Как-то неспокойно было в эти дни над болотами, словно призрак опасности летал.

Да и прогуляться хотелось. Почувствовать на лице теплые солнечные лучи. Послушать пение птиц, ощутить ноздрями запах лесной травы. И даже тяжелый болотный дух. Перед решительными делами его всегда посещало меланхолическое настроение. Спутникам эта прогулка, кажется, тоже была в радость. Они брели молча, каждый думая о своем. О чем — бог весть.

Наконец впереди замаячили ворота трактира. Путники собрались, подтянулись поближе друг к другу и вместе вступили во двор. Завидев из окна новых посетителей, хозяин выскочил на крыльцо, щуря близорукие глазки и радушно разводя в сторону руки. Разглядев, кто к нему пожаловал, замер столбом, насупился.

— Что, не хочешь гостей дорогих и до боли знакомых приветить? — съехидничала неисправимая Евлампия.

— Отчего же, — с усилием вернул улыбку на уста хозяин. — У нас всем г’ады! — закричал он громко, так чтоб было слышно в зале.

— Верим, верим, — усмехнулся Ягайло.

— Вам комнату? Та, в котог’ой вы останавливались в пг’ошлый г’аз, занята, но есть дг’уая, ничуть не хуже…

— Не, комната нам не нужна, — ответил Ягайло. — Нам тут с человеком встретиться надобно да поесть, может, чего.

— Таким г’ыжебог’одым детиной? Он вас уже тг’етий день дожидается. Там, в углу сидит. — Хозяин ткнул себе большим пальцем за спину.

Не говоря больше ни слова, Ягайло поднялся на крыльцо, за ним последовали его спутники. Болотник пригнулся, избегая зацепить головой низкую притолоку, Евлампия хулигански повела крепким плечом. Хозяину пришлось отскочить со всей резвостью, чтоб не слететь с крыльца.

Здоровенный детина в явно маленькой для его широченных плеч и округлого брюшка рясе сидел на прежнем месте. Его титанических размеров монашеский посох был прислонен рядом. Деревянная кружка с хмельным медом терялась в огромных ручищах. Он обозрел пришедших цепким взглядом, и брови его удивленно поползли вверх.

— Чего вылупился? — грубо спросила его Евлампия вместо приветствия.

— Да это… Почудилось что-то, — пробормотал паломник, потирая пятерней лицо, словно обирая с него паутину.

— Когда чудится, креститься надо, — буркнула девица, усаживаясь в уголок у распахнутого по случаю тепла окна и делая вид, будто страшно заинтересована тем, что происходит у коновязи.

Болотник, сдержанно кивнув, молча присел рядом. Ягайло же устроился так, чтоб можно было говорить в самое ухо.

— Ну что там князь, дает дружину? — спросил он.

— Нет, дружины дать не может. Слух прошел, что Ольгерд выступает на помощь Святославу, потому и Дмитрий войска собирает. Говорят, даже к новгородцам посланцев отправил, чтоб полками подсобили.

— М-да, дела. Эдак и до войны на все русские земли недалече, — протянул витязь. — Не до нас, значит, князю?

— Не совсем чтоб не до вас. — Паломник порылся в складках рясы и извлек на свет божий тряпицу. Развернув, достал из нее свиток. — Вот грамота тебе княжья. Дает власть брать под свои знамена любого, кого сочтешь возможным, и вести куда хочешь.

— Спасибо и на том, добрый человек.

— То не мне спасибо, князю. Я б на его месте поостерегся, даже зная, что ты воин из первых и бесчинств по своему произволу творить не будешь.

— Хорошо, что ты не князь Смоленский, а то туго б мне пришлось, — ухмыльнулся Ягайло. — Хотя и так-то… Кого набирать? Все, кто может, с князем под Можайск ушли.

— Мне неведомо. Это уж ты сам как-нибудь сыщи, — ответил посланец. — Ладно, пора мне, и так засиделся тут уже, глаза всем намозолил.

Не прощаясь, он поднялся со скамьи, одернул рясу и, подхватив окованный железом посох, двинулся к двери. В этот момент в нее входил один из завсегдатаев в широкополой шляпе. Они столкнулись. Словно корабль, парусом которому служила большая шляпа, налетел на риф в черной рясе. Разбился, отлетел и начал тонуть, медленно сползая по косяку. Головной убор свалился, обнажив худое костистое лицо.

Тут же Ягайлу словно ветром обдало. Олесь резвее молнии вскочил на ноги и с силой пустил в сторону двери короткое копье, данное в путь Никишкой. С глухим стуком оно пригвоздило упавшего к косяку. Тот дернул руками и ногами, как бабочка крыльями, затих, вывалив изо рта язык. Другой человек в такой же шляпе, вошедший в этот момент в дверь, замер с открытым ртом, уставившись на кровавое пятно, растекающееся по груди товарища. Дернул рукой к висевшему на поясе короткому мечу. Паломник, незаметно переместившийся ему почти за спину, вознес посох к потолку. Опустил. С глухим стуком треснувшей тыквы черношапочник осел на пол. Ягайло почесал в затылке.

— Так это они, значит, тебя в рабство?

Болотник молча кивнул.

— Кто такие? — буднично поинтересовался рыжебородый, вытирая железный наконечник об одежду лежащего на полу.

— Торговцы людьми. Тут, в приграничье, промышляют. Друга нашего поймали да в Орду продали.

— Понятно, — кивнул головой посланец. — Что ж, тогда рад, что помог. Ну, успехов, други. И, Ягайло… — Он задержался на пороге. — Заканчивай быстрей да присоединяйся к дружине. Нужен ты там.

— Хорошо, постараюсь я, — кивнул Ягайло.

Лжепаломник скрылся за дверью, следом за ним бросились на выход постояльцы трактира, стараясь не наступить на раскинутые ноги убиенных. На ведущей в доходные комнаты лестнице появился хозяин. Всплеснув руками, надрывно запричитал:

— Да что ж это такое делается?! Да как же вы опять тут побоище устг’оили с покойниками?! Да сколько можно-то уже, люди добг’ые?!

— Ты это, замолчи уж лучше, Ирод, — оторвалась от созерцания заоконных красот Евлампия. — Развел тут у себя притон. То у тебя шпыни польские останавливаются, то работорговцы, с делишек которых ты свой доход имеешь.

— Да Господь с вами, — замахал ладошками хозяин. — Я о них знать не знал, ведать не ведал. Пг’ишли, заплатили за еду и ночлег, ушли. В свои дела они меня не посвящали.

— Но деньги-то их брал, от продажи людей вырученные? За это, знаешь, можно и…

— Полно, Евлампия, что ты взъелась на старика, — успокоил ее Ягайло. — Его дело малое, даже если и знал, то кому расскажешь? Спалят тати его трактир, да и все.

— Да что он каждый раз…

— Правда, Евлампьюшка, хватит, — мягко попросил ее Олесь, рывком выдергивая копье из груди работорговца.

Девица тут же умерила пыл и замолчала. Ягайло снова кольнула в сердце иголка ревности.

— Все, пойдемте отсюда, пока хозяина святой Кондратий не хватил, — буркнул он, подталкивая к выходу болотника.

— И куда теперь? — спросил юноша, когда они вышли на крыльцо. — На болота?

— Да, только сначала завернем тут кое-куда, — ответил Ягайло, дивясь хладнокровию отрока. Ну чисто гадюка болотная. Видать, не первая жизнь на совести его. Да и ладно, ему самому с грехами своими разбираться.

Ягайло вышел со двора и свернул в сторону границы. Спутники последовали за ним.

Шли они недолго.

— Стой! — остановил их окрик. — А, опять ты, витязь? Смотрю, уже повоевать успел, — поприветствовал их Яромир, десятник дозора, бесшумно появляясь из кустов. — И девица тут? Опять в Краков собрались?

— Здравствуй, воин. Нет, на этот раз до тебя у меня дело. Грамоте разумеешь?

— Обучены маленько, — солидно ответил десятник.

— Тогда вот на, читай. — Ягайло протянул ему переданную паломником грамоту и присел на поваленный древесный ствол.

Заинтересованные действом дозорные один за другим появились из кустов и окружили своего начальника. Тот, морща лоб, по слогам разобрал славянскую вязь. Скрутил свиток в трубку и вернул Ягайле.

— Что ж ты нас, рекрутировать хочешь? — Он искоса посмотрел на витязя.

— Есть такое дело. Снимайте лагерь, собирайтесь да пойдем уже.

— А куда пойдем-то хоть?

— В Полесье. Края болотные, — ответил Ягайло.

— В болотные? Прямо сейчас? Так вот, без разведки, без проводника? — удивился Яромир.

— Есть у нас проводник. — Ягайло кивнул головой в сторону болотного юноши, устроившегося в теньке под деревом и вытянувшего, почитай, через всю дорогу длинные ноги.

— Да уж лучше никакой, чем такой, — покачал головой Яромир. — Он нас и в трясину может завести, на погибель, знаю я их с…

— Хватит! — рявкнул Ягайло, не поднимаясь со ствола. — Все распри меж нами потом, сейчас дело надо сделать. И от каждого будет зависеть, вернемся мы с болот или нет. Ясно, орлы?

Орлы посмотрели на Ягайлу хмурыми взглядами из-под кустистых бровей, но спорить не стали. Быстро разбежавшись в разные стороны, они вскоре вернулись, неся за плечами небольшие сумки с нехитрой военной утварью. Ягайло глянул на них с уважением. Вроде расхлябанные, грязные, чисто голытьба, а держатся молодцевато, спуску никому не дадут. Правда, с такими силами крепостицу все равно не осилить, даже с помощью мужиков. И то, если соберет их Никифор, как обещал. Но все лучше, чем одному с двумя детьми несмышлеными в обозе на стены идти.

Ягайло, не оглядываясь, пошел по дороге, болотник и Евлампия с голубиной клеткой, из ивовых прутьев свитой, встали за его плечами. Все как-то вместе стараются, еще б за руки взялись, зло подумал витязь, но смолчал. Дозорные во главе с Вячко, видать, товарищем командира, гуськом вытянулись вслед. Сам Яромир остался в хвосте, все еще на что-то дуясь. Да и остальные не разговаривали. В полном молчании колонна прошла мимо трактира. В темных окнах замелькали какие-то тени. То ли хозяин со своими людьми, то ли другие работорговцы задумали устроить засаду, да не решились напасть, увидев сильно пополнившийся отряд. Надо бы наведаться сюда, когда все закончится, подумалось Ягайло, да разобраться с этим осиным гнездом основательно. Судя по злобному шипению за спиной, Олесю подумалось то же самое.

Они подошли к краю болот. Юноша осмотрел из-под руки темную водную гладь, изредка бугрящуюся редкими островками, и повел отряд по краю, совсем не в сторону гати, на которой погиб Акимка. Воины последовали за ним, не задавая лишних вопросов. Да и к чему? Если болотник хотел обмануть и заманить в засаду или трясину, вывести его на чистую воду способов не было, разве что на месте поквитаться с предателем, а потом подороже отдать в бою свою жизнь. По шороху сабель о края ножен, позвякиванию ножей и треньканью тетивы на луках Ягайло читал мысли дружинников, словно открытую книгу.

Час пролетел незаметно. Наконец юноша свернул в какие-то совсем уж непролазные дебри. Ягайло, вздохнув, последовал за ним. Дружинники, уже не таясь, натянули луки и достали ножи, по одному исчезли в зарослях.

Они шли и шли. Ягайло прикрывался локтем от хлещущих по лицу веток, упускал и ловил взглядом узкую спину болотника, легко скользящего сквозь заросли. Хлесткие удары сыпались на руки с разных сторон, цеплялись за починенные Никифором сапоги, а просвета все не было. Когда витязю уже стало казаться, что Яромир был прав, болотник кружит их по кустам с недобрыми намерениями, заросли кончились. Ягайло вывалился на небольшую полянку с темной травой, окруженную с трех сторон беспросветной стеной кустарника. Четвертая же сторона открывалась прямо в болото. Над ним гулял легкий ветерок, но бурая маслянистая жидкость оставалась мертвенно неподвижной. Юноша подошел к самому краю, присел на корточки и смочил в этой жиже кончики пальцев. Вытер их об одежду и, выпрямившись в полный рост, шагнул прямо в трясину.

Успевшие вывалиться на поляну воины замерли с открытыми ртами. Евлампия ахнула. Болотник стоял над поверхностью вод, как Иисус на озере Кинерет перед оторопевшими рыбаками.

Первым засмеялся Ягайло. Постепенно соображая, в чем дело, начали смеяться и другие дружинники, последней прыснула в кулак Евлампия. В самом гиблом на вид месте, под покровом темных, насыщенных торфяной взвесью вод, болотники соорудили тайную дорогу. Проводник улыбнулся, как бы подтверждая их догадки, и взмахнул рукой, мол, за мной идите.

Ягайло поднялся и подошел к краю. Присмотрелся. Никакой гати под темной водой не было видно и в помине. Весь внутренне сжавшись и набрав в грудь побольше воздуху на случай, если провалится с головой, он все же опустил сапог в болотную жижу. Та мягко расступилась, принимая его, и… Каблук ткнулся во что-то твердое.

Ягайло притопнул, крепость опоры проверяя. Она держала. Похоже, дорога была сделана даже не из бревен, а из тесаного камня. Ровная, широкая, чуть прогибающаяся к середине, чтоб неловкий путник не соскользнул в трясину. Витязь сделал шаг, другой и бодро зашагал вслед за болотником по невидимой дороге. Плескавшаяся поверх нее болотная жижа едва доходила до щиколоток.

Ободренные этим зрелищем дружинники гуськом спустились в воду и побрели за Ягайлой, тревожно глядя по сторонам и держа наготове луки и копья. Через час пути они привыкли к болоту. Перестали тревожиться. Начались извечные солдатские шуточки, сопровождаемые всплесками, тихой руганью и смешками. Яромиру даже пришлось цыкнуть на них пару раз, чтоб вели себя потише.

Иногда вдоль дороги попадались какие-то столбы. То ли ориентиры, то ли предупреждения путникам, что им тут не рады. Они были оплетены тиной, на идущих щерились распахнутыми пастями щучьи черепа. Висела протухшая рыбья мелочь. Было не то чтоб страшно, но довольно противно.

— Зря они так столбов наставили, дорогу пометили. Любой непужливый пройдет, — словно прочитал мысли витязя Яромир.

— Не так-то просто, — ответил Ягайло, тоже этим дивом заинтересовавшийся. — Смотри, тут вот столб рядом стоит, и по другой стороне тож рядом. А там, почитай, на сажень в стороне. Спробуй в ту сторону шагни. И молись, чтоб вытащить успели.

— Прав ты, витязь, — раздумчиво покачал головой Яромир. — Не зря, значит, молва про тебя ходит по Смоленщине и далее везде. И князь не зря тебе грамоту командную выдал.

— Что за молва-то? — полюбопытствовал витязь. — Не слыхал я.

— Да ладно, забудь, — махнул рукой Яромир и поотстал на пару шагов.

Со временем болото стало гуще. Появилось больше кочек, поросших желтоватой травой, небольшие холмики с чахлыми деревцами и даже целые острова, покрытые уж вовсе настоящим лесом. Добраться до них возможности не было, но бредущих по глади болот русичей это изменение пейзажа приободрило еще больше.

Долго ли, коротко, дошли они до небольшой площади. Как и остальная дорога, она терялась под темными водами, но границы обозначали торчащие над поверхностью камешки. Болотник велел солдатам подождать тут и быстро ушлепал по дороге, вмиг исчезнув за высокой растительностью.

Дружинники расселись по камням, достали фляжки, полоски сушеного мяса, краюхи хлеба, что взяли с собой в дорогу. Некоторые стали счищать с сапог приставшие комья грязи. Вячко достал точильный камень и стал править на нем короткий нож. Евлампия, ругаясь сквозь зубы, скрутила подол платья, отжимая из него струйки бурой воды.

— Не нравится мне это. — К Ягайле подсел Яромир, положив поперек колен меч в простых кожаных ножнах.

— Ведомо мне то, — ответил Ягайло, открывая прищуренные на солнце глаз. — Сам не рад, но что с того?

— А ты, видать, тому пареньку веришь крепко?

— Пока он меня не подводил, даже наоборот, — ответил Ягайло и снова прикрыл глаз, давая понять, что разговор окончен.

Настырный Яромир ткнул его в плечо:

— А может, хоть дозор выставить, тут, на площади, мы ж как на ладони. Перестреляют из кустов, будто рябчиков.

— Да и дозор перестреляют, куда ты его ни выстави. Хоть на дороге, хоть на площади. — Ягайло снова приоткрыл глаз и уставился на десятника.

— Зря ты его отпустил, — покачал головой тот.

— А что, нож ему к горлу приставить посреди болот? Тогда бы он нас точно в трясине утопил, жизнь свою спасая. Что с тобой, Яромир?

— Да жутко мне что-то! С детства болот боюсь, — неохотно признался десятник, оглядывая темное, стоячее зеркало воды вокруг.

— Ничего, скоро дальше пойдем, — ответил Ягайло, не нашедший лучших слов для утешения десятника. — А вот и провожатые.

Он махнул головой в сторону возвращающегося болотника, следом за которым двигались два стога болотной травы. Дружинники схватились за оружие. Болотник поднял руки, показывая, что опасности нет. Снопы откинули капюшоны и оказались довольно молодыми, хоть и слишком суровыми парнями в костюмах, к которым для маскировки пучками была привязана трава.

— Все нормально, — подойдя ближе, сообщил дружинникам юноша. — Идемте. В городе нас уже ждут.

Не заходя на площадь, он развернулся и пошел вперед. Двое болотников развернулись и пошли перед ним, как глашатаи, возвещающие о прибытии князя. Только «пади, пади» не кричали.

— Ну вот, я ж говорил. — Ягайло, вставая, хлопнул по плечу десятника. — Скоро вылезем из болота.

Тот спрятал в ножны меч и угрюмо поплелся следом за болотниками и витязем. Его бойцы, тоже попрятав оружие, а недоеденное — в мешки, пошагали следом.

Надеждам Ягайло на быстрое избавление от трясины не суждено было сбыться. Они топали по жидкой грязи больше часа, прежде чем дорога начала медленно и плавно подниматься.

Оказалось, что сделана она из тесаных блоков белого известняка и очень красиво смотрится в лучах заходящего солнца. Взбегая по длинному пологому холму, она упиралась в массивные ворота белокаменной крепости. До заката они были открыты, и виднелась за ними длинная улица промеж двух— или трехэтажных домов, уходившая вверх — не иначе, к княжескому терему.

Охраняли ворота две башни с узкими бойницами, стены с зубцами в виде ласточкина крыла тянулись в обе стороны и заворачивались в круг. Деревья вокруг крепости были вырублены шагов на двести, по всем правилам военного дела. К стенам лепилось несколько деревянных домов, но это были не постройки для постоянного житья, а скорее охотничьи домики знатных обитателей.

Ягайло удивленно поморгал глазами. Такому городу место было на равнине, на перекрестке многих торговых путей, но никак не в болотистой глуши, на окраинах всех окрестных земель. Выйдя на сухое, дружинники остановились, отжали порты, вылили из сапог воду, кому попало, и отряхнули плащи от налипшего мусора. Оказавшись вблизи незнакомого города, они как-то даже подтянулись. Былая расхлябанность пропала, уступив место суровой сдержанности.

Завидев отряд, из ворот высыпали болотные воины. Одеты они были разношерстно, но у каждого на груди был тусклый нагрудник поверх легкой кольчуги и островерхий шлем. В руках копья с зазубренными наконечниками, пригодные бить как человека, так и крупную рыбу, и небольшие круглые щиты.

Дружинники за спиной Ягайлы зароптали, руки потянулись к рукояткам сабель, заскрипели тетивы луков. Но болотные воины не обращали на них никакого внимания. Они выстроились двумя шеренгами до ворот и замерли, как в карауле.

— Прям как гостей почетных встречают, — подала голос Евлампия из-за плеча витязя.

— Как почетных, верно, да не всех, — молвил тот, проходя вдоль строя.

Действительно, после того как Олесь проходил мимо, болотные воины теряли каменность черт, позволяли себе припасть на одну ногу или поудобнее перехватить копье.

— Неужто друг наш не из простых?

— То может быть, стали бы с простым так возиться, — задумчиво проговорила Евлампия. Голубь в клетке, которую она несла, курлыкнул, как бы подтверждая ее слова.

Отряд вошел в город. Как и думалось Ягайле, улица тянулась к обнесенному массивной стеной приземистому дворцу. Крепость в крепости. Правда, без привычных дозорных башен, но зачем они в таком лесу? Почетный караул от ворот собрался в две колонны и двинулся вслед за пришельцами. Как бы невзначай. Но и витязю, и десятнику, и гоняющему по скулам желваки Вячко было понятно — сопровождают. Население убралось с дороги от греха, однако чисто метенные улицы не казались брошенными и безжизненными.

Дома по обеим сторонам выглядели еще внушительней, чем зрилось сквозь ворота. Построенные из массивного камня нижние этажи. Деревянные верхние под черепичными крышами. Окна затянуты слюдой, а не бычьими, к примеру, пузырями. В основном закрыты, но за иным нет-нет да и мелькнет тень любопытного горожанина. Около каждого здания — небольшой палисадничек или садик. Никаких плетней с надетыми на столбы кувшинами. Крепкие деревянные заборы, идеально ровные и свежие, казалось только сработанные. Сама жизнь в болотах велела все делать крепко, споро и на века. Чтоб через год али два не строить новый город взамен сгнившего. За заборами — с любовью разбитые и обустроенные грядки без единого сорняка. Ухоженные яблоньки и подрезанные кусты крыжовника. Малина. И повсюду рукотворные украшения. Кованые фонарики, вырезанные из дерева фигурки животных и разные обереги. Глиняные, бисерные, а то и просто сплетенные из веревок, но на диво искусно.

Ягайло покачал головой. Люди, живущие в глухих болотах, вдали от природных красот и шумных праздников, украшали и упорядочивали свою жизнь сами. И получалось у них это просто здорово. По мере приближения к княжьему дворцу дома становились все богаче, огороды все больше, а обереги все изысканнее. Иные терема возносились этажей на пять, чего не было и в самом Смоленске. Даже видавший виды Ягайло удивленно качал головой, дружинники же с узимлением разевали рты и пучили глаза.

У небольшой площади, через которую пролегала дорога к воротам дворца, Олесь поднял руку и остановил отряд. Подошел к витязю:

— Я сейчас внутрь, вы подождите тут пока. Ладно?

— Ладно, — пожал плечами Ягайло.

Ему показалось сомнительным, что его несогласие может на что-то повлиять.

Уставшие после перехода русичи вошли на площадь и уселись прямо на теплые камни. Болотное воинство как бы невзначай расположилось рядом. На стенах замелькали отблески от шлемов стрелков.

Город медленно погружался в сумерки. Ворота закрылись, на улицах и во дворах стали зажигаться фонари и факелы. Появились редкие прохожие, кто по воду, кто по иным делам. Площади они сторонились. Лишь иногда шустрые детишки подбирались палисадниками, но, наткнувшись на суровые взгляды болотного воинства, прыскали в стороны, аки головастики в пруду. Витязь заметил, что все женщины в городе ходят не в платьях, а в портах и высоких сапогах. Разве что подолы перетянутых плетеными поясками рубах у них длиннее, да в ушах и на шеях виднелись блестящие украшения. Поначалу удивился, не видел такого раньше, чтоб бабы в мужском ходили, но потом вспомнил промокший подол Евлампии.

Ожидание стало затягиваться. Яромир демонстративно достал из ножен саблю и положил ее поперек колен. Ягайло не выдержал, тоже передвинул свои ножны так, чтоб удобнее было выхватывать. Вячко достал точило и стал править свой и так острый нож с противным, зубовным скрежетом. Охранники напряглись, некоторые даже повставали с мест, некоторые взяли копья наперевес. Евлампия, как маленькая, обняла и прижала к себе клетку с голубем.

За воротами княжьего двора послышался какой-то шум. Створки ворот дрогнули и со скрипом стали распахиваться. Из них толпой выбежали еще стражники, дюжины три. Дружинники повскакивали на ноги, уже не таясь, доставали оружие. Но стражники не стали нападать, вместо этого они, как и прежние, у входа в город, выстроились в две шеренги и замерли в карауле. Вперед вышли несколько человек в богатых одеждах, наверное знатные горожане. А за ними Олесь. Умытый, причесанный, сменивший одежду…

На женский манер? Точно, подол длиннее. Бусы из стеклянных шариков на шее и даже, кажется… Румяна на лице. Рядом охнула Евлампия. За спиной Ягайлы засмеялся кто-то из дружинников, но Яромир цыкнул на него, и он сразу затих.

— Олесь?! — воскликнул Ягайло, потирая глаза.

— Ты как смеешь так обращаться к княгине, смерд… — начал было один из знатных, но девушка, теперь уж сомнений в этом не оставалось, положила ему руку на плечо, заставив умолкнуть.

— Не Олесь, а Олеся, — улыбнулась она, шагая к Ягайле. — Но это ж не значит, что мы теперь враги?

— Нет, что ты, конечно… — смутился витязь. — Я не…

Девушка заулыбалась.

— Вот и ладно, пойдемте, гости дорогие, в светлый терем. Умоетесь, потрапезничаем да совет военный держать будем.

Знатные из болотников да десяток слуг отвели дружинников в специальный мыльный домик, где они почистились, омылись теплой водой с привкусом болотной тины, а некоторые даже причесались деревянными гребнями. Сопровождаемые столь же многочисленной толпой, поднялись по ступенькам трапезной.

Входная дверь сразу, без сеней, открывалась в большой, шагов шестьдесят в длину да тридцать в ширину, зал. Посередине него стоял крепкий стол с лавками вдоль. На лавках восседали человек двадцать мужчин в богатых одеждах, не иначе, цвет болотного народа, хотя места бы хватило и на сто. Такие же лавки стояли вдоль стен, но все они были пусты. Во главе стояло высокое резное кресло, на нем восседал князь — широкоплечий, крупноголовый мужчина с зачесанными назад седыми волосами, кустистыми бровями и окладистой, зеленоватой, словно из тины сплетенной бородой. Справа от него присела Олеся, слева — огромных размеров болотник с не раз перебитым носом, рубленым шрамом на щеке и холодным огоньком в глазах, не иначе, воевода.

Слуги отделили простых дружинников и указали им места на дальнем от князя конце стола, по чину. Ягайлу, Яромира и не отстающую от них Евлампию с клеткой в обнимку подвели ближе к князю и усадили на свободные места по левую руку. Девица была странно задумчива и даже пыталась усесться рядом с Олесей, так что служителям почти за локти пришлось влечь ее к местам, где уже расселись ее спутники.

— Здравствуйте, гости! — громогласно поприветствовал их князь.

Голос у него был низкий, как рокот далекого водопада.

— И ты будь здрав, — нестройно ответили дружинники с разных концов стола.

— Вы кушайте пока, а я здравницу скажу да благодарность. Спасибо тебе, витязь, что дочь мою единственную от ордынцев спас. За то тебе вечная от Полесья любовь и помощь. Клянусь в том торжественно и прилюдно. — Он поднял огромный кубок и единым духом выпил.

Остальные — и полесские, и смоленские — радостно последовали его примеру.

— Спасибо, князь, — поднялся со своего места Ягайло. — И я тебе клянусь: все, что смогу, исполню, чтобы дружба наша крепла и длилась в годах. — Он осушил кубок.

Остальные снова с радостью последовали его примеру.

— Вроде и неудобно сразу помощи просить… — снизил голос Ягайло. — Однако именно за ней мы и пришли.

— То ведаю, рассказала мне дочка. И про княжича Глеба, и про поиски твои, и про подвиги твои в Орде, за что тебе спасибо еще раз, — молвил князь, опустошил кубок и склонился к сидящей рядом девице.

Та быстрым змеиным движением положила ему голову на литое плечо, в глазах ее мелькнула неподдельная нежность. Через миг скулы Олеси заострились, глаза сузились, и Ягайло понял, как мог не распознать в злом угрюмом юноше нежной девушки. Да и те, кто ее работорговцам сдал, наверняка не стали рассказывать, что она дочка болотного князя. А то б они, конечно, к князю бросились, выкуп просить. А так — услали девицу в Орду в общей толпе, да и концы в воду. И то, что парнем сказалась, понятно, иначе б ой как туго ей в полонении ханском пришлось. Конечно, потом все равно бы вызнали, да вишь, тут и витязь подоспел с выручкой нечаянной, думал Ягайло, по-новому глядя на Олесю. А как она с черношапочником разобралась? Холодно, будто кровь рыбья. Страшно даже подумать, что сейчас с ее продáвцами делают?

— Признаться, — продолжил князь, — сам я на ту крепость уже давно острогу точу, да вот и Михаил, — он кивнул в сторону воеводы, — меня все подзуживает, только не собраться никак.

— Что ж топчетесь? — поинтересовался Яромир.

— Народу в той крепости по три-четыре дюжины бывает, и укреплена она хорошо. Чтоб к ней приступить, нужно дюжин десять-двенадцать, а я столько воинов не соберу, даже если отроков неокрепших, делу военному не обученных, в дружину приму. А если приму, то на убой их пускать, что ли?

— Ну вот я тебе дюжину бойцов привел, да не из последних. К тому ж, и укрáинские мужики помочь обещали, — ответил Ягайло.

— А с ними ты как договорился, витязь? — удивился князь. — Неужто тот люд им поперек горла стал?

— Да, пошаливают они там на дорогах. Ну и повеление княжье есть, а люди-то, чай, не сами по себе живут, а под князем.

— То верно… И сколько их может быть?

— Дюжины три-четыре, вряд ли больше, — ответил Ягайло. — Вестимо, и бойцы они не столь уж знатные, но все ж лучше, чем ничего.

— Лучше. Что ж, тогда дюжин десять мы выставить сможем. Осадим крепостицу, погодим, пока у них еда да вода свежая кончатся и… — взял слово полесский воевода.

— Э, нет, — оборвал его Ягайло. — В осаде сидеть и месяц можно, и два, а нам-то недосуг. Быстро нужно дело сделать.

— Быстро только лягушки плодятся, — назидательно поднял вверх палец Михаил. — А у нас людей не так много, чтоб их заради чужеземного интереса класть.

— А кто только что в любви и вечной помощи клялся? — язвительно спросил Яромир.

— Так в помощи же, а вы хотите, чтоб наши люди за вас на сечу пошли да головы сложили! — взвился воевода.

Знатные болотники одобрительно загудели.

Ягайло посмотрел на князя, тот кивнул и встал.

— Хватит ссориться, — отрубил он и вновь поднял кубок. — Давайте лучше выпьем за здравие всех и за будущую победу. — Он ополовинил кубок и сел. Склонился поближе к Ягайле: — Я от своих слов не отказываюсь, но и воевода прав. Если ту крепость мы в лоб брать будем, мужчин у нас потом не останется. У них там и стрелки знатные — то мы на себе проверяли, и пушки на стенах.

— А люди твои ведь охотники в основном. Умеют дичь высиживать да по засадам прятаться?

— Тут нам равных не сыскать, — самодовольно усмехнулся князь.

— Может, тогда выделить нам два отряда, по дюжине-полторы, из самых умелых бойцов, и с двух сторон по той крепости ударить в слабые места. А остальные пока шум будут наводить. Отвлекать защитников, — предложил Ягайло. — Так и твоих сбережем, да и украинских мужиков пожалеем.

— А пушек у вас нет? — спросил Яромир.

— Толку с тех пушек? — оборвал его Ягайло. — По болоту их все равно не подтащить.

— Пушек и правда нет, но есть от дедов еще орудия, что камни мечут. Катапульты вроде прозываются. Стреляют они неточно, да и не далеко. Много, версты на полторы. А на таком расстоянии от крепости сухое место найдется.

— А ближе? — спросил Ягайло. — Дальность-то и подрегулировать можно.

— Можно и на версту, и на пол, — погладил бороду воевода. — А в окрестных кустах мы лучников расставим. Те будут стрелы огненные пускать навесом. Тоже точности мало, но шороху наделают… Особливо если в темноте.

— Главное — по своим бы не попали, когда на приступ пойдем, — вставил Яромир.

— А мы на деревья сигнальщиков посадим. Те как завидят, что приступ начался, так прекратить стрельбу просигналят, — сказал князь. — Или уговоримся заранее, когда стрельбу прекращать да в сабли идти.

— Кстати, пушки и сделать можно. Ведаю я как, — гнул свое Яромир.

— Ну, сделать сделаем, а толку? Где ты порохового припаса возьмешь?

— Дурацкое дело нехитрое, селитру с углем да серой смешать — и все. Только пропорцию знать надо. Лучше китайского взрываться будет.

— Так, может, нам его под стены заложить? — предложила девица, явив чудеса военно-инженерной сообразительности. — Да и проделать проходы.

— По сырости тащить — подмокнет, да и где заложишь, только со стороны ворот, так там видно все. С воды ж точно не подойти, даже на лодке, — пожал плечами воевода.

— Я все ж попробую с пушками, если уважаемая дума не против, — поклонился собравшимся Яромир. — А не выйдет — брошу все и в бой с мечом пойду.

Собравшиеся дружно кивнули в ответ.

— Да мужиков еще пускать в доспехах и с факелами, — снова взял слово воевода. — Чтоб видели супостаты, но стрелой или ядром достать не могли. Там появятся, тут появятся. Умаются защитники по стенам-то бегать.

Ободренные и разгоряченные собственными планами, они снова выпили.

— Сказывала мне Евлампия, — Ягайло взглянул на девицу, которая задумчиво посматривала то на Олесю, то на дно пустой кружки, — что две дороги к крепости подходят.

— Верно. Дорога скорее одна, но как бы сквозь, на ней-то крепостица и стоит. Ее еще предки наши ставили, и дорогу ладили тоже, потом она в запустение пришла, да, вишь, восстановили, — нахмурился князь.

— Как восстановили, так и сроем, если надо будет, — улыбнулся слегка захмелевший Ягайло. — Мыслю я, по тем дорогам или чуть стороной можно и ударить.

— Стороной не выйдет, ловушек там понаставлено, капканов. Да похитрее, чем те, с которыми ты столкнулся.

— Видели? — поднял брови Ягайло.

— Слышали, — улыбнулся воевода, — даже искали тебя потом, после взрыва. Да не нашли. Думали, тело на дно пошло, ракам на корм.

Ягайло вспомнил холмы болотной травы, двигавшиеся к нему по болотной глади, и поежился.

— Почитай, так и было, дело прошлое. Сейчас бойцов бы набрать. Одна дюжина у меня есть, Яромир вот с людьми его. А вторая?

— Обижаешь, витязь. У нас и не одна дюжина найдется, — покачал головой воевода. — Иные и со смоленским князем в бой ходили, и с татарами воевали на границах. Есть люди.

— Лепо. Тогда за них и выпьем. — Ягайло снова поднял кубок.

Сидящие за столом опрокинули в себя еще по доброй порции вина и хмельного меда.

До того молчавшая Евлампия вдруг громыхнула основанием кубка по столу и поднялась на нетвердые ноги.

— Княжича Глеба, значит, выручать собираетесь? — спросила она и обвела зал мутным взглядом. Похоже, девица была вдребезги пьяна.

— Евлампьюшка, — ласково проворковала Олеся, — мы ж о том битый час уже разговор ведем.

— Да, девка, того… Ты сядь, охолони. Водицы ключевой испей да клетку-то отпусти, а то из голубя совсем дух вытрясешь, — вторил княжне Ягайло.

— Девка?! — взревела Евлампия. — А вот шиш вам, а не девка! — Она сложила из пальцев известную фигуру и полукругом показала ее всем присутствующим.

— Ну ты совсем… — похлопал себя по макушке Ягайло. — Пойдем я тебя на лавочку отведу, поспишь слегка.

— Да я… Да вы… Не верите, да?! — вскричала она.

Все в замешательстве промолчали, не понимая, к чему она клонит.

— А вот я вам докажу!

Девица сдернула с головы платок. Отбросила клетку с многострадальным голубем. Вскочила на стол и задрала подол юбки выше пупа. Сотрапезники узрели вялое, но вполне приличное, поросшее густым жестким волосом мужское достоинство. Князь вздрогнул, Олеся взвизгнула и прикрылась от срама локтем, воевода и Яромир пробовали вскочить и замерли в полуприседе. Брови витязя полезли на лоб.

— Видели, да? Все видели?! — взвизгнула «девица». — Или кому еще показать?!

Покачнулась, потеряла равновесие и повалилась со стола, оскользнувшись ногой в блюде с томленой рыбкой.

Ягайло успел подхватить ее на руки. Или его? Поозирался, соображая, что сделать, потом, переступив через скамью, отнес к стоявшим вдоль стен лавкам, уложил, зачем-то заботливо расправив платье. Парень, который совсем недавно был девицей, отвернулся к стене и захрапел, как сапожник, причмокивая во сне губами.

— Так что, выходит, нашли Глеба? — оторопело спросил Яромир в спину витязя. — Крепость можно приступом не брать?

Ягайло не ответил. Он выпрямился и, ни на кого не глядя, пошел к выходу. Мысли его неслись вскачь. Ой парень, ах прелестник… Столько времени… И ведь к этой отроковице он чуть было не начал… Даже ревновал слегка… А лицом девица светлела после мытия потому, что щетину сбривала… Господи…

Толкнув дверь, он вышел на крыльцо. Спустился по крутым ступенькам и, приметив небольшую лавку, опустил на нее зад. Уселся, подперев рукой нижнюю челюсть. С установленных вдоль стены рожнов сочувственно уставились на него стеклянные глаза отрубленных голов. В их чертах, хоть и перекошенных смертью, угадывалось фамильное сходство с ликом полесского князя.