Византийский двор

Глава 2

На вечерней службе в полупустой церкви как-то тише и таинственней горят лампады, отблески перекатываются по старым серебряным окладам икон. У стены на скамеечке сидит жена священника, задумчиво склонив голову в старомодной шляпке. На клиросе не так часто поют – больше читают псалмы.

Мысли потихоньку собираются в одну точку. Самые важные мысли, а таких, пожалуй, не так уж и много. Но в суете будней они – самые важные – как-то быстро забываются. Жизнь повседневная заполнена всякой трухой...

И вот, стоя на вечерних службах, Влад все чаще стал припоминать одно и то же – из прошлого, далекого прошлого, что к его сегодняшней жизни, казалось бы, не имеет никакого отношения.

Сегодня у него дел и забот – пруд пруди. Работа библиотекаря пусть и не слишком напряженная, не изнуряющая, все равно требует внимания. Еще – заочная учеба на степень доктора истории в университете Кентукки. Диссертация. Семья, конечно, воспитание сына. Родители – его и Галины – сами пока справляются, но стареют, все больше нуждаются в помощи. Словом, забот житейских хватает. И, казалось бы, незачем себе теребить душу воспоминаниями о своей беспечной юности в Киеве.

Но что же делать? Куда же деть те проклятые мысли о прошлом? Долго дремавшие под спудом, они вдруг проснулись, восстали в душе. И не оставляют.

И не оставят, пока не посмотришь на них спокойно и твердо, без стыда и всякой боязни. И только тогда сможешь понять: или это отголоски прошлого, канувшего навеки, или же часть настоящего, которое несешь в своем сердце долгие годы, через всю жизнь.

Ага, вот откуда они, эти мысли, – из Евангелия. История Иуды. Вот что навеяло Владу воспоминания, которых он так долго стыдился и избегал. Иуда. Предатель. Страшное слово! Страшное преступление – предательство, страшнее нет. И страшны муки души человеческой, предавшей кого-то. И страшно отчаяние отступника.

Все годы после того случая Влад жил с чувством, что он – предатель. И потому в глубине души никогда не уважал себя и не верил себе. Знал о себе: человек он ненадежный.

Предал не за деньги, а из трусости. Впрочем, какая разница? Суть предательства от этого не меняется.

ххх

...В Киеве у него были друзья детства, отрочества и юности – Юрка и Сашка. Вместе росли в одном девятиэтажном доме.

Они жили в районе, ныне называемым Голосеевским, но прежде – Московским, а еще раньше – Сталинским. Район был не центральным в городе, но и не окраинным, сплошь окружен ярами да рощами.

Все втроем – Влад, Юрка и Сашка – ходили в одну школу. Ловили бабочек и стрекоз, собирали пчел в банки, надеясь получить от них мед. Праздновали дни рождения. Когда подросли, посещали яхт-клуб на Днепре. Приглашали девчонок из школы или со двора к себе домой на вечеринки, когда чьи-то родители уходили в гости или в кинотеатр. Начали пить – сначала винчик. Сашка всем алкогольным напиткам давал ласкательные названия: винчик, портюшок, сухарик.

Сашка питал слабость к алкоголю. Никогда так ласкательно не называл ни одну девушку, как бутылку вермута или водки. Он и пил всегда больше, чем Юрка с Владом, а пьянел меньше их. Вот змей. Любил он, когда булькает из бутылки, так радовался, что, казалось, это не из бутылки, а из сердца Сашкиного выбулькивает радость.

Сашка часто приносил во двор, в их дружную компанию, новые словечки из лесу. Неподалеку от их дома раскинулся Голосеевский лес с многочисленными ручьями да озерами. Там были места благоустроенные для отдыха и развлечений: лодочные станции, карусели, кафе. Но были и места дикие, глухие, где собиралось хулиганье и блатари с округи. Там пили водку, дрались, дрессировали своих овчарок, делились последними новостями о том, чей брат или друг сел в тюрьму и на какой срок. Словом, в том лесу было настоящий разбойничий вертеп, где среди мужчин вертелись и подростки.

Вообще-то Сашка изначально должен был ходить не в те бандитские места, а в музыкальную школу. Школа тоже находилась в Голосеевском лесу, к ней прямехонько, между молодых дубков и сосенок, вела асфальтовая дорожка от троллейбусной остановки. Сашка брал там уроки игры на фортепиано и сольфеджио.

Родители его были не из интеллигентов: тетя Надя работала обычным бухгалтером в трамвайно-троллейбусном депо, отец токарем, и по возрасту уже вышел на пенсию. Сашка у них был поздним ребенком. Жили они бедно, отец Сашки к тому же пил. Вряд ли сами отдали бы сына «на музыку», но у Сашки была «боевая» тетка, сестра его матери. Большая общественница, она заседала в разных местных советах и комитетах, своих детей не имела, вот и голубила племянника, как родного сына. Устроила его в музыкальную школу, надеясь, что в будущем он пойдет в консерваторию, а потом станет вторым Рихтером или Шостаковичем.

У Сашки и вправду был исключительный музыкальный слух. Но душа его слышала не только волшебные звуки фортепиано. Годам к четырнадцати Сашка, выходя из троллейбуса, почему-то шел не по прямой асфальтированной дороге в ту чудесную музыкальную школу, а стал частенько сворачивать влево, где в мураве вилась узкая тропинка. Оказалось, что в его большой папке из плотного картона между нотных листов очень хорошо умещается бутылка портюшка, которую он нес туда, за зеленую горку, где собиралась блатная малина. Находиться среди хулиганов в душегрейках и с овчарками Сашке почему-то нравилось больше, чем среди одаренных мальчиков в чистых костюмчиках в музыкальной школе.

Музшколу он все-таки с горем пополам окончил, хотя в последний год появлялся там крайне редко. Но ни о какой консерватории, к великому огорчению Сашкиных родителей и его всемогущей тетки, и речи быть не могло. Да и в обычной средней школе Сашка учился из рук вон плохо. В последний год после третьей четверти даже был вынужден уничтожить школьный журнал с оценками, где напротив его фамилии – Демин – почти по всем предметам стояли двойки. Журнал утопили в общественном сортире, неподалеку от школы. Юрка и Влад учились в параллельном классе, но Сашке помогли провести операцию по похищению журнала из учительской и уничтожению оного. Ведь они – друзья, а друзья должны один другого выручать.

Так вот, из того самого леса, где гуляли соловьи-разбойники, Сашка приносил во двор, в их компанию, блатные словечки и приблатненные замашки.

Его отец, дядя Витя, когда-то сидел в тюрьме. Несмотря на преклонные годы и на то, что много пил, мужик он был все еще крепкий, нрава крутого. Когда узнавал, что сын снова прогулял урок в музыкальной школе или когда из обычной школы поступали жалобы (мол, не учится, еще и курит за забором), дядя Витя хорошенько давал Сашке по шеям, приправляя экзекуцию суровым воспитательным словом. Сашка наказание сносил без ропота, зная, что виноват. Отцу он никогда не перечил и очень его уважал.

Совсем иная атмосфера царила в доме Юрки. Его мама, тетя Лена, работала учительницей математики в вечерней школе, а отец, дядя Алеша, в отделе кадров какого-то НИИ.

Вся их квартира была уставлена книжными полками. Книги теснились рядами, от пола до потолка, во всех комнатах, даже в прихожей. Дядя Алеша был настоящим библиофилом, разыскивал раритеты в «Букинистах» и на блошиных рынках. Дома принесенную книгу бережно оборачивал в белую бумагу или целлофан и, присвоив ей номер, ставил на полку, в определенное место.

Книги он не просто коллекционировал, но и читал. Он обладал феноменальной памятью, наизусть знал целые главы из «Онегина», помнил в подробностях многие сцены из романов Достоевского и Толстого.

Их двухкомнатная квартира не могла вместить полчища постоянно прибывающих книг, поэтому часть из них дядя Алеша был вынужден сдавать напрокат, вернее сказать, арендовал помещение у соседей. Не удивительно, что все книжные полки в квартире Влада тоже были заполнены книгами дяди Алеши.

А еще в серванте у дяди Алеши хранились больших размеров альбомы с фотографиями знаменитых западных актрис и просто соблазнительных красоток в бикини. Верхний альбом открывался эпиграммой, сочиненной самим хозяином:

«Ни от кого я не скрываю и говорю открыто всем,

Что я завел себе гарем и раз в полгода в нем бываю.

В моем гареме стражи нет. Всем, кто войдет в него, – привет!

Но если сердце Ваше слабо, лучше сюда не заходить,

А то начнет оно ходить, как тарантас среди ухабов,

И чего доброго для Вас наступит вдруг последний час!»

Стиль, конечно, навеян Пушкиным, но очень выпукло отражал натуру дяди Алеши, его тонкий юмор, душевную шаловливость и вкус, чуждый всякой пошлости.

Сердца Юрки, Влада и Сашки в ту пору были сильны, бояться инфаркта им было нечего, поэтому они регулярно «заходили в тот гарем», переворачивая листы с новыми фотографиями пленительных дам. Компьютеры тогда только-только входили в жизнь, эротика и порнография еще была не так доступна для подростков.

По национальности дядя Алеша был татарин, родом из Казани, а тетя Лена – украинкой. Юрка же в своей внешности вобрал черты обоих родителей. В нем была заметна азиатская кровь – в широких скулах и узком разрезе карих, чуточку раскосых глаз. Нос же его был вздернутым, как у матери. Волосы – темно-каштановые, пышные, с естественным отливом; не такие, как у дяди Алеши – черные, жесткие и короткие.

От природы Юрка был гибок и пластичен, как пантера. Одно время занимался спортивной гимнастикой и наверняка при таких физических данных преуспел бы в спорте. Но гимнастика Юрку не привлекала, и он ее бросил. Как оставил и многие другие студии – художественную, театральную, яхт-клуб. У него была кипучая, увлекающаяся натура, в рамках какой-то одной секции ему было тесно. Поэтому он быстро, безо всякого сожаления бросал одно и пробовал другое.

У Юрки было врожденное чувство стиля, вероятно, унаследованное от эстета-отца. От него без ума были многие девчонки в школе и во дворе, а после окончания школы у него сразу появились женщины постарше.

Сашка же подобным шармом не обладал. Черты его лица были невыразительны и грубоваты. Из-за своей мешковатости он получил прозвище Мешок. Сашка был куда проще, чем Юрка. Зато обладал житейской сметкой и проницательностью и, несмотря на свое тяготение к лесному хулиганью, натуру имел незлобивую. Музыкальная школа для Сашки тоже не прошла даром: в Сашкиной душе не только булькали портюшок и вермунька, но и звучали возвышенные сонаты Моцарта и Шопена.

У Сашки дома стояло пианино, купленное теткой. А Юрка приобрел себе гитару. С появлением гитары Юрка сразу понял свое призвание, понял, для чего рожден.

У него тоже был исключительный музыкальный слух, а гитара открыла в нем усидчивость и упорство. Он просиживал дни напролет, осваивая аккорды и гитарные переборы. Рок-музыка отныне в его квартире звучала не смолкая. Из динамиков магнитофона и проигрывателя неслись ураганные мелодии «Роллингов», «Квинов», «Дорз». Ухо самоучки-Юрки улавливало малейшие нюансы игры соло-гитаристов. Он истязал себя до кровавых мозолей на подушечках пальцев, пока не удавалось добиться идентичной игры с оригиналом. Почти не владея английским, на слух разучивал слова песен, а потом исполнял под гитару.

Сомнений не оставалось – во дворе восходит новая рок-звезда, которая воссияет на небосклоне рока в созвездии других мировых – Меркюри, Моррисона и Джаггера. Кстати, внешне Юрка был чем-то похож на Мика Джаггера своей широкой улыбкой и широкими скулами. И артистизмом.

Он попросил Сашку, чтобы тот помог ему с нотной грамотой. Порой они пытались что-то изобразить вдвоем – Юрка на гитаре, Сашка на пианино. Но Сашкин отец не переносил ни рока, ни поп-музыки, а признавал только украинские народные песни и романсы. Поэтому репетиции не получили ходу, а фортепиано из дома ведь никуда не потащишь.

Влад с Юркой жили в одном подъезде, Сашка – в другом. Как-то повелось с детства, что Влад считал Юрку своим первым другом, а Сашку – вторым. Хотя такое деление было очень условным. Но к Юрке и к его родителям Влад испытывал куда более сложные и разнообразные чувства, чем к семье Сашки.

Родители Сашки – из простых, часто ругались между собой, грубили друг другу. Дома у них было постоянно накурено. Бедненькая обстановка: старая мебель, потертые покрывала на диванах. На фоне этой серости и бытового убожества эдаким аристократом выделялось черное полированное пианино, над которым висела большая фотография в рамке – Сашка-подросток в костюме и с бабочкой.

Так случилось, что отец Влада сошелся с дядей Витей: их объединили рыбалка и любовь к водке. Поэтому отец Влада в доме Сашки был частым гостем.

А вот душа Влада льнула в дом Юрки, уставленный книгами, с тонким запахом лаванды, где открываемая дверца «гарема» издавала чарующий звук, а дядя Алеша собирал свою бессмертную библиотеку.

Ко всему прочему дядя Алеша был еще и шахматистом-любителем, но играл очень сильно. Участвовал в городских турнирах, однажды получил в качестве приза шахматную доску с костяными фигурами, за которой на протяжении многих лет сыграл с Владом, пожалуй, тысячу партий, а то и больше.

Случалось, к ним в гости из Казани приезжал младший брат дяди Алеши. Гость часто с юмором вспоминал, как дядя Алеша когда-то поехал в Киев на три дня на конференцию и не может вернуться обратно вот уже пятнадцать лет. Он говорил на русском, но порой (присутствующие дети ведь знать должны не всё) переходил на татарский.

Когда в их доме появлялся «татарский» гость, рассказывал о Казанской жизни, звучала татарская речь, Влад видел Юрку несколько иначе. Юрка родился в Киеве, в Казани никогда не бывал. Но в те вечера возникало странное ощущение, что Юркины корни не только в Киеве, но и в Татарстане. Неспроста же он получил в школе восточное прозвище – Багир.

Влад любил дядю Алешу, любил и Юрку. И завидовал ему. Завидовал многому: Юркиной смелости и дерзости, его музыкальным и художественным способностям, успеху, каким он пользуется у девчонок. Словом, всему, всему.

И не то чтобы Влад вовсе не ценил своих достоинств. Но в те юношеские годы желал обладать такими же яркими талантами, которые сулили Юрке славу.

Влад дерзким и отважным не был, хоть и трусом его не назовешь. Гитару себе тоже купил, что-то тренькал, но такого рвения, как Юрка, не выказывал и упоения от игры не получал. За девушками ухаживал, порой небезответно, но таким успехом у них, как Юрка, не пользовался.

В школе Влад учился чуток получше своих друзей. Однако не мог понять, в чем, в какой области лежит его настоящий интерес. Пока однажды дядя Алеша не дал ему прочесть книгу А. С. Норова: «Путешествие по Египту и Нубии».

Авраам Сергеевич Норов – известный русский востоковед, в первой половине XIX века предпринял несколько путешествий-паломничеств по странам Ближнего Востока, Азии и Европы и потом описал увиденное в путевых заметках.

Многое в его рассказах о знаменитых местах древности Владу, правда, тогда было неясно, поскольку от читателя требовалась хоть мало-мальская историческая подготовка. Но Влада сильно впечатлил переданный в книге дух Византийского Востока: развалины гигантских статуй, монастыри в пустынях, дикая природа. Конечно же, больше всего ему тогда понравилось приключенческая часть, где Норов описывает, как охотился на крокодилов, скакал на верблюдах и едва не потерпел кораблекрушение. Влад запоем прочел все пять томов путевых заметок. После этого просил у дяди Алеши книги только византийской тематики. Его окончательно перестали интересовать все другие предметы. Только история Византии.

Давая Владу очередную книгу, дядя Алеша требовал взамен сыграть с ним еще одну партию в шахматы. Он относился к Владу с большой симпатией, прочил ему светлое будущее.

В это время Юрка в соседней комнате истязал гитару или брал у Сашки уроки нотной грамоты.

– Локти будете себе кусать за то, что выросли такими балбесами, – укорял их дядя Алеша. – Попытаетесь укусить свой локоть, а не достанете зубами, вот так, – для большей убедительности дядя Алеша демонстрировал будущие тщетные попытки Юрки и Сашки укусить свои локти: подносил локти к самому лицу, словно пытаясь укусить их. – Зато мистер Влад (так он шутливо называл Влада) станет большим человеком, профессором истории. А вы, дундуки, будете стоять с гитарой, с протянутой рукой, и просить: «Влад, друг, помоги нам...»

Юрка старался не обращать внимания на отцовские увещевания. Но наступал момент, когда терпение его иссякало или же требовался небольшой перерыв в музыкальных занятиях.

Он снимал гитару и бережно передавал ее Сашке: «Подержи, Сашок». Поднимался со стула и со словами: «Ну, батяня, ты меня достал своими занудными проповедями» – направлялся к отцу, закатывая рукава рубашки.

В этот вечерний час дядя Алеша, как правило, был одет в спортивные штаны и белую майку. Легонько улыбнувшись, вставал с дивана, извинившись перед Владом за вынужденно прерванную партию. И выходил на центр комнаты, огороженной, как боксерский ринг, книжными полками. (Тетя Лена в это время была на работе в вечерней школе.)

И они начинали бутузить друг друга. Дядя Алеша, укрываясь от Юркиных ударов, громко сопел:

– Ах ты, дундукович! Ах ты, шакальмасов! – вставлял свои любимые им же придуманные словечки.

Влад с Сашкой, болельщики, поддерживали то одну, то другую сторону. И оба в душе завидовали, что у Юрки такой отец: их отцы в это время или играли в домино во дворе, или рыбачили на Днепре, или лежали на диване перед телевизором. Или пили водку.