Визит в абвер

Глава пятая

Мысли, как солдаты, сосредоточась на исходном рубеже, разом, по сигналу устремляются в атаку. Манфред Броднер считал бы это сравнение точным, если бы его мысли атаковали только противника. Но они яростно осаждают его самого.

Теперь, когда в штабе группы армий генерал-полковника Эккеса он числится без вести пропавшим, самое время осмыслить, что же с ним произошло. Дорожка, которую он когда-то выбрал вопреки воле отца, завела его в тупик. На этой дорожке было все, кроме последнего — гибели. Фортуна еще не совсем отвернулась от него. Он, истинный немец, кадровый офицер вермахта, с недавних пор почему-то перестал огорчаться неудачами своих армий. И то обстоятельство, что вместо прежних, привычных чувств им завладели новые, незнакомые, не озадачивало ни его самого, ни доктора Шульце. «Так нам, немцам, и надо, — уже не однажды говорил ему доктор. — Нечего было затевать эту преступную авантюру».

Шульце за эти дни, прожитые в лесу, заметно посмелел и высказывался теперь все более решительно. Он, казалось, переродился. Слушая его, Броднер невольно думал: «Неужели это наш дивизионный врач? Тот самый, с которым я служил и в батальоне, и в полку, и, наконец, в дивизии? Наш незаменимый хирург — скольких изувеченных спас от гибели! Что с ним творится? Обычно человеку нелегко расстаться со своими старыми убеждениями. Тут же все наоборот. Быть может, ему и не надо было менять убеждений? Значит, я не знал настоящего Шульце?»

Шаги доктора, приближавшегося к двери, Броднер узнал сразу — размеренные, неторопливые. Именно таким был и он сам: никуда не спешил и все свои поступки заранее рассчитывал. Внешне Шульце мало походил на военного, хотя и имел офицерское звание. Да иным быть он и не мог. Ни одного учебного заведения вермахта не кончал, а первое звание получил на фронте, после краткосрочных курсов. В армию его мобилизовали в начале войны, видя, конечно, что человек он до мозга костей штатский…

Заслышав знакомое «топ-топ», Броднер повернулся к двери и, едва доктор перешагнул порог, заговорил. Он не умолк, пока не выплеснул всего наболевшего. Под конец поведал и о настойчивых попытках русского офицера выведать тайну абвера.

— И что же? Вы испытываете угрызения совести? — В глухом хрипловатом голосе доктора слышалась насмешка. — Странно, — добавил он, присаживаясь к столу.

— Вам-то что… Вы человек решительный…

— Какой уж там решительный! — доктор невесело улыбнулся. — В русском плену… Пора же нам наконец осознать наше положение. Велик ли теперь с нас спрос?

— Но выдать военную тайну! Разве это не… — Броднер запнулся, подыскивая точное слово.

— Вы хотите сказать, что это будет недостойно чести офицера?

— Хотел… Однако… Впрочем, если уж начал… Мы же с вами присягали Германии, нашему фюреру.

— Фюреру? — возмутился в запальчивости доктор. — Этого ефрейтора вы все еще признаете своим фюрером? Опомнитесь, полковник!

— Да-а… — невразумительно протянул Броднер, сконфуженный таким ходом беседы. — Не ожидал. С первых же слов и столь откровенно. О фюрере так мы еще не говорили.

— И напрасно. Впрочем, прежде слишком крепко были зажаты наши рты. И не только властями, но и собственной трусостью. Так почему бы теперь не отвести душу… Не казнить себя за то, что до небес превозносили фюрера. Гениальный политик! Величайший стратег. Только Гитлер способен вернуть немецкой нации ее прежнее достоинство! Как же, вернул…

Это были почти те же мысли, что в последние дни все чаше посещали Броднера. Хотелось с кем-то поделиться ими, и он осторожно нащупывал подходы к доктору. Сегодня Шульце сам вызвался на такой откровенный разговор. Что же касается абвера, то, как человек штатский, он вряд ли сможет дать дельный совет. А, может быть, это уже и ни к чему…

Сам же Шульце тем временем продолжал:

— Вспомните, что вдалбливал в наши головы фюрер. Надеюсь, вам хорошо известно, чем начинена его «Майн кампф»?

Броднер с удивлением поднял на доктора немигающие глаза. Он не ожидал, что этот вроде бы не слишком интересующийся политикой человек устроит ему такой экзамен.

— Ну а сами-то вы читали эту книжку? — вместо ответа спросил полковник.

— Безусловно, — без колебаний признался Шульце. — Я не смогу забыть ту первопричину, следствие которой эта кровавая бойня… Источник всех злодеяний середины двадцатого века… Фюрер благословил миллионы немцев на неслыханный разбой. Готовясь двинуть нас на восток, он поучал: если мы хотим иметь новые земли в Европе, их можно получить на больших пространствах только за счет России… Цитирую по памяти, но за смысловую точность ручаюсь. Бессчетное количество раз я вспоминал эту поджигательскую фразу. Гитлер бросил ее нашей нации, как бросают кусок тухлого мяса проголодавшейся собаке. Поначалу вроде бы не слишком определенно: если мы хотим… Но дальше язык Адольфа… Позвольте еще процитировать?

— Как хотите, доктор… Только не упоминайте, ради бога, его имя, — попросил Броднер, и его лицо исказила брезгливая гримаса. — Могли бы, кажется, пощадить меня…

— Простите. Вы же сами вызвали на откровенность. Значит, надо поставить все точки над «i». Как быть, если взбунтовалась совесть? Ведь она может загрызть нас до смерти. Хотя бы по этой причине стоит потерпеть. Сожмите кулаки и стисните зубы, полковник. Уверяю вас, потом наступит облегчение… Так вот, вслед за риторическим «если» фюрер изрек: новый рейх должен вновь встать на тот путь, по которому шли рыцари ордена, чтобы мечом завоевать германскому плугу землю, а нашей нации — хлеб насущный. Тут уж стиль военного приказа: новый рейх должен… Впрочем, дело не в стиле, вникнем в суть. Одним росчерком пера нам дана установка на разбой: мечом добыть себе и землю, и хлеб. Мечом! Пусть льется кровь, пусть с лица земли исчезают города и села, но меч из рук не выпускай, следуй путем рыцарей.

Шульце ощутил вязкую сухость во рту и потянулся к стакану. Вода была перегретой, невкусной, но он этого не почувствовал.

— Все, доктор? — полковник встряхнул головой, словно отгоняя от себя нахлынувшие мысли. Столь пространной беседой он все-таки был доволен. Она придала ему уверенности, которой так не хватало для ответа русскому разведчику.