Вкус блаженства

Глава 41

Случилось так, что Гризелда снова заснула в объятиях Дарлингтона. Теперь, когда Джози вышла замуж, она смогла вернуться в свой дом, и Чарлз приехал к чаю. Но прежде чем Гризелда успела что-нибудь сообразить, она уже оказалась в его экипаже, катившем к его дому.

Почему бы ей не выйти за него? Неужели только потому, что люди будут потешаться над ними, будут смеяться над ней, говорить, что она украла младенца из колыбели? Гризелда посмотрела на копну взъерошенных волос на подушке рядом и покачала головой.

Почему-то он казался ей старше своего возраста. Бывают люди, возмужавшие раньше срока. А он в ней нуждался. Она сможет помирить Чарлза с отцом и не позволить семье язвить и упрекать его. Она будет способствовать его литературной деятельности...

Не разбудить ли его сейчас же, чтобы сказать о принятом решении? Нет, пожалуй, все же лучше не спешить с этим.

Гризелда как можно тише спустила ноги с постели. Слуг в доме не было, и ее скомканная одежда валялась у двери. Тем не менее Гризелде пришлось остановиться и прижать ладони к пылающим щекам из-за охватившего ее чувства стыда.

Она не знала, как добраться домой, и не могла попросить лакея вызвать для нее кеб, поскольку Дарлингтон приказал слугам не возвращаться до полудня.

Впрочем, почему бы не заставить его просить ее руки еще раз? Все это было бы... восхитительно. Почему не заставить его поухаживать за ней, как делают другие женщины? Он должен приносить ей розы и сочинять по паре стихотворений вдень.

Мысль о том, что Дарлингтон будет сочинять стихи, показалась Гризелде настолько забавной, что она захихикала.

Район, в котором она находилась, был ей не особенно хорошо известен, но Флит-стрит располагалась где-то рядом.

И когда Гризелда, пройдя пешком с минуту, заметила широкую улицу, то решила выйти на нее и нанять кеб.

Однако едва она оказалась рядом с мостовой, ее окликнули из проезжавшей мимо кареты.

По правде говоря, Гризелда знала эту карету почти так же хорошо, как свою собственную, поэтому она не удивилась, когда лакей спрыгнул с запяток и широко распахнул дверцу.

Делать было нечего, и Гризелда забралась в карету.

– Леди Блекшмидт, – сказала она, садясь с таким достоинством, какое было возможно при настоящих обстоятельствах. Если Амелия Блекшмидт заметила, что утром на ней платье, какое надевают к обеду, то тут же могла сообразить: Гризелда не появлялась дома со вчерашнего дня.

– Леди Гризелда!

Амелия Блекшмидт была лет на шесть старше и, как всегда, одета с присущей ей трезвой элегантностью, не допускавшей никаких нескромных взглядов. Хотя ей не исполнилось еще и сорока, она слыла одной из самых яростных моралисток, столь же злоязычной, как какая-нибудь старая дева лет восьмидесяти.

С минуту в карете царила мертвая тишина, потом Гризелда незаметно вздохнула. Почему Амелия? Почему именно она, а не какая-нибудь приятная женщина, с которой можно было бы мило побеседовать?

Амелия бросила всего один взгляд на Гризелду Уиллоуби и тотчас же поняла, как та провела ночь. В конце концов, Амелия всю свою жизнь посвятила наблюдению за светскими людьми, мужчинами и женщинами, падавшими в объятия друг друга, танцевавшими на приемах в саду, многозначительно улыбавшимися друг другу. Ее все это раздражало и вызывало в ней тайное томление, от которого она почти заболевала.

Для Амелии несовершенство прически Гризелды и ее заспанный вид означали, что пора отчитать подругу, забывшую о морали и этике.

– Вы меня не спросили, как и почему я оказалась в прошлом году в отеле «Грийон», – сказала она наконец.

Гризелда удивленно подняла глаза.

– Боюсь, это не мое дело, – спокойно ответила она.

– Ваше, – возразила Амелия, – если мы с вами друзья.

Гризелда улыбнулась одним уголком рта:

– А разве в этом есть какие-то сомнения?

– Мы знакомые, – поправила Амелия. – Вероятно, вы пришли в ужас, подумав о том, что я там делала.

Гризелда вздохнула:

– Даю слово, что не стану думать об этом.

– Но вам следует думать. – Амелия помолчала. – Клянусь, я никогда не сделаю больше ничего подобного и горько раскаиваюсь, даже стыжусь этого.

Похоже, Гризелда не разделяла этих чувств и не стыдилась за себя, из чего Амелия заключила, что она собирается замуж.

– Вам, разумеется, трудно меня понять...

– Не совсем так. – Гризелда снова вздохнула. – Я вас хорошо понимаю, потому что сама...

– А! – Амелия вся подобралась. – Я сразу поняла, что вы провели ночь с джентльменом!

– Да, и теперь собираюсь выйти за него замуж.

Наступило молчание, но Амелия чувствовала уже несколько недель, что если не расскажет кому-нибудь о себе, то сердце ее разорвется.

– У меня тоже был роман! – Она с удовольствием услышала в своем голосе нотку отчаяния.

Гризелда кивнула:

– Я об этом догадалась.

– Я всегда судила других и была к ним беспощадна, – продолжила Амелия, – тогда как вы вели себя скромно и редко осуждали кого-нибудь. Наверное, теперь я вызываю у вас отвращение?

– Вовсе нет, – без колебания ответила Гризелда. – А... он женат?

– Хуже. – Амелия всхлипнула.

– Хуже?

– Гораздо хуже.

– Не могу догадаться, – сказала Гризелда. – Может быть, слуга?

– Слуги тоже мужчины, женатые или неженатые.

– Тогда... – Гризелда на мгновение застыла. – Вы... Неужели?

– Джемайма, – с трудом выговорила Амелия. – Леди Джемайма.

– Она очаровательна, – сказала наконец Гризелда, помедлив всего секунду. – Она и вы...

Амелия чувствовала, как слезы обжигают ей горло, слезы, которые она не осмеливалась проливать до сих пор, потому что никто, никто не должен был знать об ужасных вещах, которые она себе позволила.

Минутой позже в ее руке появился изящный носовой платок, а Гризелда обняла подругу за плечи.

– Не плачьте, Амелия, – сказала она, и голос ее уже не звучал так, будто она собирается немедленно покинуть коляску и в порыве отвращения выпрыгнуть на мостовую. – Не плачьте. Джемайма красива, забавна и мила...

– Она... Она не мила, она... – Амелия перегнулась пополам, чувствуя себя окончательно раздавленной.

Через некоторое время карета остановилась, а еще спустя минуту они уже сидели в маленькой уютной гостиной, и Гризелда прижимала Амелию к своему плечу, будто сама не была одной из самых безнравственных женщин на свете.

– Представляете, – сообщила Амелия охрипшим от слез голосом, – она уезжает за границу и берет с собой новую подругу!

– Мне так жаль. – Гризелда протянула гостье чашку чаю.

– Джемайма делает ужасную ошибку.

– Скорее всего вы правы.

– Это случилось потому, что я была бесчувственна к другим. В последние две недели я много думала об этом и пришла к выводу, что Джемайма влюбилась в кого-то другого. Судьба нанесла мне удар, но я это заслужила.

– Чепуха, – возразила Гризелда. – Для того чтобы сочувствовать, надо иметь собственный опыт. Уверена, вы никогда не были равнодушны к слабостям других, зато всегда оставались суровой к себе.

Амелия сделала попытку улыбнуться.

– О, Гризелда, у меня для вас тоже есть новости!

– Да? – Гризелда отставила чашку.

– Это о Хеллгейте.

– Неужели вы выяснили, кто автор мемуаров?

– Да, и это так захватывающе!

– Ну так что это за личность? – Гризелда подлила в чашку горячей воды из чайника. – Возможно, некто увлекся чтением колонки сплетен...

– Еще интереснее. – Амелия подвинула к себе пирамиду взбитых сливок. – Сливки просто восхитительны: как ваша кухарка их делает?

– Это ее особый секрет, – засмеялась Гризелда, – и она его тщательно оберегает.

– Как и автор мемуаров – свой. Право же, вы никогда не догадаетесь, кто автор этой книги. Итак, слушайте: это самая захватывающая шутка, какую я слышала за последнее время.

– Неужели более волнующая, чем дело графа Бернета о разводе? Должна признаться, мне трудно забыть подробности семейной жизни Бернета, рассказанные устами его слуг.

– Я не поверила и половине этих россказней, – усмехнулась Амелия, – Итак... он один из нас!

– Кто, Хеллгейт?

– Хеллгейт – ваш брат, как мы все и думали. Я имею в виду автора. Его имя удалось узнать одному из самых пронырливых репортеров «Тэтлер».

Гризелда попыталась отвлечься от мыслей о Портсмен-сквер и светловолосом мужчине, который теперь уже, несомненно, встал с постели.

– Потрясающе! – сказала она. – Скорее удивите меня!