Вкус жизни

Уважаемый читатель!

Чтобы лучше понять творчество Шевченко Л.Я., я рекомендую Вам прямо сейчас скачать первую книгу автора, «Надежда», по прямым ссылкам:

В формате fb2:

http://larisashevchenko.ru/files/hope.fb2

В формате epub:

http://larisashevchenko.ru/files/hope.epub

В формате txt:

http://larisashevchenko.ru/files/hope.txt

В формате doc:

http://larisashevchenko.ru/files/hope.doc

Первая книга содержит историю ее детства, которая проливает свет на многие аспекты ее жизни, поэтому читать эту и последующие книги Ларисы Яковлевны будет интереснее, начав с самой первой.

Приятного чтения!

Предваряя возможные недоразумения, хочу предуведомить читателей: не стремитесь к ложным идентификациям. Не ищите себя среди моих героев. Не забывайте, пожалуйста, что это художественное произведение.

От автора

Взглянув на обложку, потенциальный читатель может подумать, что эта книга об экологии природы, а она – об экологии человеческих отношений. Сюжет разворачивается и раскручивается вокруг двух осей: семья и перестройка. О том, как молодежь встраивается в современную жизнь, уже достаточно много написано. Моя книга о поколении шестидесятых, которым трудно вписаться в новую эпоху.

Книга эта прежде всего о женщинах. Мои героини достаточно умны, чтобы понимать, что возврата к старому режиму не будет, но они все еще живут памятью прошлого (временем, когда они были молоды и, несмотря на многочисленные проблемы, по-своему счастливы) и всем тем, что было в нем хорошего. Их волнует будущее страны и будущее их внуков и правнуков. Они стремятся передать им все лучшее, что накопили за свою жизнь. И в первую очередь – нравственные ценности своего поколения.

Через сорок лет после окончания вуза встретились двенадцать женщин. Половина из них – детдомовцы довоенных и военных лет. Эта встреча подруг – как бы подведение итогов жизненного пути каждой из них. Несмотря на далеко не юный возраст, их оценки своей жизни достаточно категоричны и откровенны. (Особенно у бывших воспитанниц детдомов.) И, возможно, именно этим они будут интересны читателям.

Книгу залпом не осилить. Это эмоционально насыщенное произведение. Потребуется некоторое время для осмысления прочитанного. Я сосредотачиваюсь на внутреннем мире своих героинь, ведь за каждой из них добрые или трагические судьбы сотен тысяч таких же очень и не очень счастливых женщин.

Пикассо говорил: «Я рисую мир не таким, каким вижу, а каким мыслю». Я описываю мир таким, каким его чувствую.

Читатели, успевшие до издания ознакомиться с рукописью книги, оказались единодушны в своем шутливом мнении: «Если ваш двухтомник «Надежда» стоит выдавать каждой молодой семье вместе со свидетельством о браке, то «Вкус жизни» надо вручать юным выпускницам школ вместе с аттестатом зрелости». А, как известно, в каждой шутке лишь доля шутки…

Приезд

Елена Георгиевна вышла из вагона. Город встретил ее неприветливой слякотной погодой. Холодный, пронзительный, напористый ветер разметывал полы легкой серой цигейковой шубки, пробирался за воротник, стегал колючими снежными хлопьями по лицу, слепил глаза. Остановившись, чтобы протереть очки, она заметила группу цыганят, наперебой клянчивших деньги у молодых, хорошо одетых мужчин. «Почему к женщинам не подходят?» – удивилась она. И тут же один из них подбежал к ней и, скорчив плаксивую рожицу, жалостливо заныл: «Тетечка, дайте денежек на хлебушко».

Елена Георгиевна вынула из дорожной сумки булку в целлофановой обертке и с состраданием протянула мальчику. А тот стрельнул недобрым взглядом, громко фыркнул и, брезгливо оттолкнув ее руку, прокричал: «Деньги, деньги давай, тетка!» Оторопев от такой наглости, она достала мелочь, но, будучи педагогом, сочла необходимым ласково пожурить ребенка за попрошайничество и напомнить о необходимости учиться в школе. «Не надрывайся, тетка», – презрительно процедил цыганенок сквозь зубы, круто развернулся и побежал за очередным клиентом. Переживая унижение и недовольство собой, Елена Георгиевна направилась к автобусной остановке.

Она шла тяжело и медленно, временами проваливалась в снежное месиво и тогда с трудом вытаскивала вязнувшие ноги. «Трутни! А я, наивная, мальчишке об учебе пыталась толковать, – раздраженно думала она. – Один знакомый инженер-итальянец как-то сказал резко: «Не уважаю людей, которые позволяют себя обманывать». И этот цыганенок не уважает дающих ему. Противоречие, абсурд?..»

Елена Георгиевна села в автобус, направляющийся в район города, называемый Левым берегом. (Наверное, «Левый берег» есть в любом городе, пересеченном рекой.) Каждый рывок автобуса дрожью отдавался в ее больном позвоночнике. «Все-таки доконали меня сквозняки в поезде», – зябко поеживалась она, чуть наклоняясь вперед, а то и сгибаясь в три погибели, чтобы несколько ослабить боль от подскоков салона и от толчков толпящихся в проходе людей.

Выйдя наконец из автобуса, она долго месила рыжий, насыщенный влагой снег, хрустела ледяным ломким крошевом, пытаясь отыскать нужный ей дом. Пот выступил на лбу. Она в изнеможении остановилась передохнуть и уже немного пожалела, что не согласилась на предложение Славы, мужа подруги Киры, встретить ее у поезда.

Но то была минутная слабость, мгновенная мысль, которая тут же ушла. «С чего это я вдруг стала нытиком?» – одернула она себя. И снег сразу стал мягким, пушистым, и ветер уже не казался ей злым, особенно когда повернешься к нему спиной. И снежная каша под ногами уже не раздражала. Она стала замечать красивые дома с многочисленными башенками на разноцветных крышах – дань современной моде. И все же сказывалось отсутствие привычки к долгой ходьбе. Прошли те времена, когда легкой летящей походкой она могла обежать пол-Воронежа или Курска и не устать, и не задохнуться.

Елена Георгиевна с любопытством разглядывала аляповатые тяжеловесные конструкции рекламных щитов, наперебой не очень грамотно и не всегда этично предлагающих различные услуги и товары. «Такие же, как и у нас. В ногу с новым временем. Изменился контекст жизни – обновилось оформление улиц. Вот здесь была тополиная аллея, а теперь два ряда мощной рекламной агитации. Пни еще не успели сгнить. «Где это видано, где это слыхано», чтобы природную красоту заменять безвкусными картинками?» – грустно усмехнулась она.

Многочисленные торговые точки в первых этажах домов и средства рекламы буквально наводнили улицы, и стал неузнаваемым любимый когда-то город. За яркими витринами не видно его прошлого… Богатство и нищета стали в родной стране в равной степени запредельными.

…А на этом щите русские слова написаны английскими буквами. Для чего и для кого? Названия магазинов то на итальянском языке, то на английском. Что за низкопоклонничество? Своих слов уже мало? И вдруг Елена Георгиевна поймала себя на мысли, что и русские вывески неожиданно для себя сначала пытается прочитать по-английски. Она поежилась от недовольства собой.

В витрине булочной объявление: «Торта на любой вкус». На соседней двери яркое громогласное заявление: «Починяем принтера». О великий и могучий! Похоже, ты не под силу уже своему собственному народу. Елена Георгиевна не поленилась вынуть из сумочки фломастер и сделать работу над ошибками. Оставила, так сказать, свой красный след на безграмотных физиономиях шопов.

Тут она заметила супермаркет и решила зайти за конфетами. Разыскивая кондитерский отдел, осторожно пробралась сквозь толпу покупателей. Вдруг чьи-то сильные руки крепко сжали ей плечи, резким движением повернули на девяносто градусов и передвинули ее на шаг в сторону. Елена Георгиевна мгновенно оглохла от боли, пронизавшей позвоночник и сковавшей все ее тело. Хлынули слезы. Сквозь их потоки она увидела мощные плечи и торчащий из-под короткой кожаной куртки огромный живот, обрамленный широким ремнем с мощной бляхой – мужчина лет пятидесяти обернулся на ту, которая своими медленными движениями мешала ему, бодрому, энергичному, спешащему. Он даже не попытался скрыть восхищения собой. Его румяное квадратное лицо сияло. На нем читалось: «Вот какой я сильный, никто мне не может препятствовать». Он не заметил слез немолодой женщины: наверное, радовался жизни, успехам, и, конечно, не понял, что причинил боль. А у нее не возникло неумолимого всесокрушающего желания обругать, хотя бы сквозь зубы обозвать нахала жизнерадостным кретином. За шестьдесят с лишним лет своей нелегкой жизни она много чего усвоила. К тому же интеллигентность не позволила. Да и не до того ей было. Слишком больно…

Некоторое время Елена Георгиевна стоит безвольно и обессилено, боясь пошевелиться и думая только о том, чтобы не упасть. Потоки торопливых людей огибают ее с двух сторон. Иногда она ловит непонимающие взгляды. Одна молодая и красивая, сердито толкнув застывшую, как изваяние, женщину, бросает на бегу: «Сто лет в обед, а туда же! Сидела бы дома. В магазин, как на выставку пришла, ворон ловить». «О чем ты запоешь лет этак через сорок?» – беззлобно думает Елена Георгиевна.

В ее памяти почему-то неотчетливо мелькает жесткое лицо женщины-вахтера, которая грубо вытолкала ее из поликлиники только за то, что она попросила помочь надеть ей куртку. Она после этого целую неделю проболела. А потом увидела эту женщину в церкви. Не вязались как-то эти два события, не складывались воедино в одном человеке.

…Опять этот зачуханный пацанишка, цыганенок, все чего-то навязчиво мельтешит в глазах. Никак она не может выбросить его из головы. Потом мысли Елены Георгиевны переключились на предстоящую встречу. Кого увижу? Какие они теперь стали? Вспомнились последние, «доисторические», яркие образы однокурсников, абсолютно завершенные по степени соответствия стандартам того времени. Порылась немного в воспоминаниях о молодости – на душе стало тепло и грустно.

– Елена Георгиевна! Вы какими судьбами здесь? – слышит она чем-то знакомый голос.

– Витя, ты ли это? – она сразу узнала в этом седом усталом мужчине одного из лучших студентов своего первого выпуска. – Со дня окончания тобой вуза ни разу не встретились, а тут на тебе! Какой приятный сюрприз!

– Я как-то в Москве был одни сутки, так стольких знакомых встретил из тех, кого годами не видел, хотя живем недалеко друг от друга.

– Москва в этом плане – не показатель. В ней друзей со всего мира можно найти или заново обрести. Когда я училась в шестом классе, в нашей школе появилась девочка из Иркутска. Ее дедушка разыскивал моего деда, потому что писал о нем книгу. Вот тебе и «Широка страна моя родная», а затеряться невозможно. А в Чехии я недавно встретилась со своей однокурсницей, которая теперь живет в Америке. Маленьким стал для нас шар земной, а в детстве казался необъятным.

– В одной точке Земли кто-то чихнет, а на другом ее конце, удаленном на тысячи километров, в ту же секунду об этом становится известно. Это еще что! Я как-то был проездом в Воронеже. Сижу, обедаю в ресторане – он днем работает как столовая, – подходит ко мне совсем древний старичок и спрашивает: «Ваша фамилия, случайно, не Заводчиков?» Я подтвердил. Мы разговорились. И тут старичок радостно, почти со слезами меня обнимает и говорит: «Мы с вашим дедом в молодости здесь работали. Я сегодня впервые за много лет пришел сюда, чтобы освежить в памяти нашу с ним дружбу. Он жив? Обязательно расскажите ему о нашей с вами встрече». Парадокс!.. А помните, как вы учили нас на первом курсе физические парадоксы расшифровывать?

– Как не помнить! В быту, как видишь, их не меньше, и сложность заключается в том, что они не теоретические, а практические, реально существующие, – улыбнулась Елена Георгиевна.

Она была рада встрече.

– Где работаешь, Витя?

– В сельской школе.

– Ну и как там сейчас?

– Черт знает что творится!

– В твоем лексиконе раньше не было таких выражений, – удивилась Елена Георгиевна и поморщилась.

– Тут еще не такое скажешь… Наша директриса – депутат, с областным начальством на «ты», муж ее – в органах. Не подступись. Голос поднимешь – в порошок сотрут, – торопливо, словно боясь, что его могут прервать, заговорил Виктор, не замечая недовольства своего бывшего педагога. – Помню, еще в начале перестройки послали меня в город на профсоюзную конференцию. Сельские учителя, выходя на трибуну, буквально со слезами на глазах говорили о проблемах школы, о том, что упускаем поколение. А по телевизору показали двух-трех подпевал, которые хвалили администрацию, и теперь меня уже не удивляет несоответствие между повседневной, оптимистической информацией, что льется со страниц нашей районной прессы, и реальной жизнью. С тех пор не хожу на подобного рода фальшивые мероприятия. Кто бы и что бы мне ни говорил, я поступаю так, как считаю нужным, отдаю предпочтение своим наблюдениям и размышлениям. Поэтому и достиг того, чего достиг. Мне ли вам объяснять.

С моей точки зрения, орет наша директриса так же, как и до перестройки, только другие лозунги выкрикивает. Она – царь в школе, а мы рабы или вассалы. У неё получается, что не мы нужны детям, школе, а школа и дети для нее. Да, впрочем, мне год до пенсии остался. Дотяну как-нибудь, дотерплю. Хотя, конечно, фигурально выражаясь, и тут стопроцентную гарантию может дать только Господь Бог. Он хоть и бездоказательная, но все же неотъемлемая часть души хороших людей.

– Правдолюбцам во все века трудно было. А дети в селе лучше, проще, чем в городе?

– Всякие. Есть и хорошие. Ясное дело, не то, что раньше: хамства в них больше стало.

– А в смысле знаний?

– Хуже, конечно.

– Но умненькие-то встречаются?

– Бывает. Вот, в моем последнем классе «откопал» я одного, Сашком зовут. Повёл, увлек, радоваться за него стал: мыслит, интересуется, вопросы задает! А в девятом он попал в компьютерный класс – и все! Дальше монитора ничего не видит. Все забросил. Думает, что если освоил компьютер, так сразу в гении попал. Физика, математика – по боку. Двух фраз не свяжет, логическую цепочку элементарного явления природы проследить не может, вернее, не хочет. Говорит, словно на кнопки клавиатуры нажимает: тык-пык. Пассивный, вялый, что творится вокруг, его не волнует. Ему достаточно того адреналина, что получает от игр… Пропал у детей интерес к личному общению.

А тут еще этот чертов ЕГЭ! Мы его «яго́й» в шутку называем. Он же убивает у школьников мотивацию познания, подсекает всю основу нашего образования! Как приходит время выпускных экзаменов, так начинается самое интересное: «страсти по ЕГЭ» такие разворачиваются, хоть кино снимай! Зачем мы по-лакейски идем по чужим следам? На кой нам сдался этот Запад? На мой взгляд, ему самому давно нужен духовный фитнес… Чем хорош ЕГЭ – в этом стоит разбираться отдельно, но мне кажется, что тестовая система проверки знаний скоро совсем отучит детей говорить и думать. Сашок теперь уроки зубрит, как попугай. Мой второй умненький на четыре-пять учился, так двойку на ЕГЭ отхватил, а его дружок-троечник – еле перетягивали его из класса в класс – четыре получил. «Натыкал», как он выражается. Я в шоке.

– Похоже, ЕГЭ обнажил все проблемы в образовании, – сказала Елена Георгиевна.

– На учителей давят начальники. Дети двойной пресс выдерживают: учителей и родителей. А все проблемы в наших внутренних установках. Люди зачастую не видят ничего дурного в том, что нарушают правила. Даже учителя не все готовы выполнять законы и учить этому детей. Вот и происходит на экзаменах череда «необъяснимых» явлений. В моей молодости этого не было… Говорят, американцы за ум взялись, нашу систему обучения перенимают, ну а мы их хвосты подбираем, те, что они бросают. Ой, болит душа за наших внуков: ни физиков, ни лириков не вырастим.

Раньше каждый год мои выпускники поступали в технические вузы, а теперь дети на компьютерах помешались, все в информатику подались. Не понимают, что именно математика, физика, биология и химия – основа всех основ, а компьютер – только инструмент им в помощь. В школе много компьютеров, а кабинеты физики, химии и биологии – пустые. Изгнали физику из школы. Я свой предмет по старым плакатам изучаю с детьми, а хочется им хотя бы осциллограф вживую показать, эксперимент провести вместе с ними, чтобы потрогали, пощупали, ощутили вкус к науке, и за себя, за свое понимание гордость почувствовали. Без этого у детей не появятся рецепторы, которые будут воспринимать научный опыт лучше, чем опыт пустырей и подворотен.

Кто-то из великих сказал: «Кто экономит на школе, тот будет строить тюрьмы». И в институте – я заходил – тоже беднота. Старые приборы на ладан дышат. С одним знанием компьютера технологическую революцию в промышленности не совершить. Математики у нас пока еще сильны, потому что им кроме бумаги, компьютера и приличной головы ничего не требуется.

– Если бы не знала твой неуемный характер и пытливый ум, винила бы за слабые знания подрастающего поколения в твоем селе в основном учителей, – задумчиво сказала Елена Георгиевна.

А Виктор продолжал жаловаться:

– Родители тычутся в поисках работы – в деревне ее не густо – вечно злые, раздраженные, неудовлетворенные. Учителя затурканные: шаг вправо, шаг влево – на ковер. Если молодым из школы вылетишь, куда пристроишься? Торговать шмотками на барахолке?

– Насчет ЕГЭ у меня двойственное мнение, и со школьниками я в основном в библиотеках общаюсь. Хорошие, умненькие, активные ребятки, только излишне фантастикой увлекаются. Студент, правда, более слабый пошел, но я пока не вижу здесь прямой связи с ЕГЭ.

– Но это как посмотреть. Хотя бы на время надо приостановить эксперимент над детьми, чтобы одуматься, – вяло возразил Виктор.

– Сомнения свойственны творческому человеку, – улыбнулась Елена Георгиевна.

Виктор в ответ только безнадежно пожал плечами. В его глазах перемежалось то странное болезненное безразличие, то злое упрямство, которое мешало ему радоваться встрече с уважаемым педагогом.

– Витя, когда дотянешь до пенсии, куда работать пойдешь? Ведь не сможешь дома усидеть.

– В сварщики. Ни дня в школе не останусь за гроши. Врач в три раза больше меня получает, а сварщик – в пять. Но главная причина в том, что нервы у меня совсем сдают, смертельно устал. Остаток здоровья хочу сберечь: сына доучить надо – я поздно женился, – а может, и внуков еще увижу.

– Витя, а ты с компьютером на «ты»?

– Принципиально не стал изучать. Не хочу размениваться.

В разговоре последовала длительная, неодобрительная пауза.

– Зря, это помогло бы тебе найти контакт с ребятами, – бесцветным голосом сказала Елена Георгиевна и перевела разговор в русло своих проблем.

– Виктор, ты знаешь этот район города?

– Тетя у меня вон там, за магазином живет. Я в гости к ней приехал. Какой номер дома вам нужен? Без меня вам в лабиринте этого «алфавита» быстро не разобраться, потому что рядом с домом номер пять «а» здесь может стоять дом тринадцать «д». Неимоверная путаница!

– Проводи, пожалуйста, я что-то замерзать стала.

– С большим удовольствием! – обрадовался Виктор. Ему очень хотелось продолжить разговор, чтобы излить душу понимающему человеку.

Они быстро нашли дом номер пять, утопая в густой снежной жиже, еще немного побродили между строениями а, б, в, г…. Вот и та самая пятиэтажка – цель путешествия, конечная точка маршрута. Елена Георгиевна попрощалась с Виктором, мягко напутствуя его не сдаваться, держать марку старых учителей и не забывать пополнять свой багаж знаний новинками науки и техники.

Взгрустнулось ей от этой случайной встречи. Виктор был ее любимым учеником. Рвался в аспирантуру, но конкурс там был слишком большой. Уехал по распределению в родную деревню. «Похоже, укатали сивку крутые горки. Но душу свою он, несмотря ни на что, всё же детям отдает. Не сбежал. Уверена, физик из него вышел хороший, и многие мальчишки и девчонки, повзрослев, добром будут вспоминать своего беспокойного, небезразличного, интересного учителя, – думала она с теплым чувством. – А ЕГЭ? ЕГЭ…» Мысль о нем покинула Елену Георгиевну, не став предметом долгих размышлений. Она снова подумала о подругах юности – о Кире, Инне, в первую очередь. И все-таки легкая отметина в ее сердце, оставшаяся после встречи с Виктором, никак не хотела исчезать и все тревожила и тревожила.

Перед Еленой Георгиевной – неказистая пятиэтажка среди разверзшихся ям и эффектных трещин в асфальте, по которым куда-то глубоко вниз убегала ручьями талая вода. Дом снаружи обветшалый, грязно-серый, какой-то неуютный, неухоженый: проржавевшие остовы балконов, широкими дугами выдвигающиеся в пространство двора; облупленные, обломанные кирпичи былого красивого орнамента глухой стены; наружная лестница, некогда узорным винтом взлетавшая на крышу, теперь исковеркана, ее обломки, оплетенные остатками сухожилий дикого винограда, торчат уныло и печально. Вся стена по скосу этой лестницы, насколько позволял рост «самодеятельных художников», исписана корявыми граффити.

Увидев их, Елена Георгиевна подумала: «Надписи на стенах – глупый и грубый способ заявить о себе всему городу. Но с появлением граффити исчезли на заборах и стенах матерные слова. Почему? С модернизацией экономики – она меняет всю систему взаимоотношений в обществе – повысился уровень культуры? Какая же это культура – писать на стенах? Возможно, некоторая раскованность и свобода выбора повернула ребятишек в сторону настенного «искусства». Ума, опыта, знаний и воспитания не хватает, а выразить себя хочется, вот и оставляют они всюду свои автографы-каракули. Ах нет, совсем выпало из памяти – мат перебрался в Интернет! Заполонили его грубости и глупости. Много потворствуем детям, а надо бы подправлять, направлять, поддерживать в них хорошие наклонности, чтобы со временем они могли вылепить новую Россию… В педагогику полезла. Что-то меня сегодня с утра пораньше переклинивает».

Вот и залатанная в нескольких местах обрезками ржавого железа входная дверь. Справа от нее красуется пестрый пивной ларек, вокруг которого вьются подозрительные личности, готовые и «на подвиг», и на подлость, в зависимости от того, на что сподвигнет их содержимое бутылок; слева – кирпичный закуток для мусорных баков, загаженный гниющими отходами. Оттуда, несмотря на зиму, тянуло одуряюще тошнотворным запахом. Елена Георгиевна невольно отшатнулась и, зажав нос платочком, проскочила мимо смрадного места.

С балкона третьего этажа свесилась бритая голова, и вниз полетел полиэтиленовый мешок. Грязные бумажки и объедки рассыпались, и их подхватил пронзительный ветер-дворник, блуждающий между домами. С какой-то поразительно бесшабашной неторопливостью принялись за объедки вороны, привычно засуетились воробьи. Невозмутимое лицо с безразличными глазами не отказало себе в удовольствии взглянуть на результат своего действа. Похоже, он его не устроил, потому что любитель сомнительных экспериментов разразился со страшной бессмысленной силой высококвалифицированным многоэтажным матом.

Вдруг на тот же самый балкон в одной короткой запятнанной рубашонке выскочил малыш лет четырех и энергично замахал ручонкой, просунутой сквозь прутья решетки. Елена Георгиевна оглянулась. Двор был пуст. Значит, ей! Она ответно поприветствовала мальчонку и закричала: «Беги скорей домой, застудишься!» А он не уходил. Бритоголовый продолжал «искренне изъясняться» в пустоту, не обращая внимания на ребенка. Елена Георгиевна мгновенно представила, как живет этот маленький человечек, если для того, чтобы получить внимание чужой тети, он готов до посинения стоять на промозглом ветру, босыми ножками утопая в снегу. Она торопливо вскочила в полутемный подъезд, надеясь таким образом «отпустить» малыша.

После достаточно яркого наружного света она ничего не видела и наткнулась ладонью на что-то мокрое и склизлое. Вздрогнула, отдернула руку. Всмотрелась: кусок водопроводной трубы. Это все, что осталось от стоявшей здесь когда-то батареи отопления – приюта бедных влюбленных в холодное время года. Света от висящей под потолком на тонком витом проводе маломощной лампочки было мало. К тому же от порыва ветра, влетевшего в открывшуюся на миг дверь, она закачалась. Из стороны в сторону по стенам испуганно заметались блеклые тени. От них рябило в глазах.

Елена Георгиевна огляделась. Обыкновенный облезлый подъезд с развороченными почтовыми ящиками, с облупленной местами до кирпичей штукатуркой в разноцветных пятнах многослойной краски. По ней, как по кольцам дерева, можно сосчитать число ремонтов. И с потолка выкрошившиеся из трещин куски вот-вот готовы свалиться на голову. Наверное, лет пятнадцать не касались этого дома руки маляров.

Страшно притрагиваться к искореженным, шатким чугунным перилам с остатками завитушек некогда красивого ажурного орнамента. О существовании деревянных перил, прежде обрамлявших металл, можно было догадаться по отверстиям и кривым шурупам, еще болтающимся кое-где на их остове. Ступеньки с сильно сглаженными выбоинами и трещинами всем своим видом требовали перемещаться по ним осторожно.

Елена Георгиевна благополучно преодолела несколько пролетов лестницы. Прошла мимо замызганной двери без опознавательных знаков, мимо трех кованых дверей-монстров и оказалась у чистенькой, светлой, беззащитной, деревянной, не гармонирующей с когда-то ядовито-зеленым, а теперь потемневшим фоном стен коридора, «украшенных» трещинами и скрученными рулончиками осыпающейся краски.

«Дверь в оазис?» – грустно и немного иронично подумала она и осторожно нажала на глубоко утопленную в стене кнопку. На звонок выскочила Кира и схватила Лену в охапку. Та громко ойкнула. Кира сразу все поняла, мягко отстранила от себя подругу, и, уже нежно обнимая ее в своих приветливых объятиях, осторожно повела в квартиру. Лена, словно в оправдание, вздохнула:

– В молодости у меня ничего не было, кроме здоровья, а теперь есть всё, кроме здоровья. Вот в кои веки выбралась к вам, и то не обошлось без приключений. Не прими мои слова на свой счет, в магазине подверглась нечаянному «насилию». Ой, натоптала я тут!

– Ерунда, – махнула рукой Кира и подала Лене толстые шерстяные носки ручной вязки.

Лена сняла набрякшие влагой сапожки, надела теплые, уютные носки и прошла на кухню.

– Добралась без помех? А что в магазине с тобой приключилось? Упала? – первым делом сочувственно спросила подруга. – Ох и тряхнем мы сегодня стариной! Боже мой! Какая седая стала! А все равно можно узнать.

– Ну, если только заранее знать, что именно я приеду. А на улице, наверное, прошла бы мимо, хотя, может быть, и мелькнула мысль: «Кого-то эта полноватая блондинка мне напоминает?» – засмеялась Лена и добавила:

– После операции располнела, закололи в больнице гормонами. Не до красоты было – выжить пыталась. В такой ситуации предпочтения быстро меняются. А теперь, на седьмом десятке, вообще не до внешних параметров. Я достигла того возраста, когда это обстоятельство уже не имеет такого значения, как раньше. Сорок шестой размер мне уже не носить и на «мисс Россия» – не претендовать. Все равно больше трех баллов из десяти возможных не наберу. Да и не стоит стараться похудеть. Раз попыталась, но бросила это бесполезное, а может, даже вредное в моем возрасте занятие – погоню за мнимой красотой. Худая я или толстая – все равно бабка.

Кира поставила на стол тарелку с бутербродами и налила в чашки горячего чая.

– Хватит плакаться! Если хочешь знать, ты ни капельки не толстая. У тебя приятная полнота самодостаточной преуспевающей леди, и в твоей жизни еще много хорошего впереди, – поспешила заверить она подругу.

– Ох уж эти зыбучие пески несбыточных желаний! Твоими устами да мед пить. Но, к сожалению, и память уже никуда не годится: иногда не сразу соотношу фамилии и лица людей. Однажды – уже не помню где – со мной произошел позорный случай: перепутала врача с бывшей учительницей своего сына. А ведь когда-то была зеркальная память.

– Со мной тоже происходят явления такого же порядка: имена и номера телефонов стала путать.

– И в зеркало на себя гляжу без удовольствия. Глазей не глазей – моложе не станешь. Не удается восстановить былую красоту минимальными средствами – с помощью помады.

– Элегантный период – сорок пять-пятьдесят пять – мы успешно завершили и, надеюсь, зрелый пройдем на высоком уровне! Наш возраст – золотая осень: силенки пока есть, болезни еще не замучили, получается радоваться. А это очень много.

– Вот и моя соседка-врач часто безжалостно иронизирует над собой, а иногда шутит в угоду собственному желанию: «Я не пожилая женщина, а зрелая». И тут же добавляет кокетливо, понизив голос: «Ну, совсем, совсем немного перезрелая». А я весело вторю ей: «Мне тридцать пять лет и много, много месяцев». И мы вместе хохочем, чувствуем себя в этот момент этакими молодухами, воображая, что, если нам нарисовать лицо, обозначить глаза – так мы еще и ничего! – рассмеялась Лена. – А ты, Кирочка, и правда, совсем не изменилась, фигура все та же, ходишь, словно танцуешь, и спину прекрасно держишь, только в лице усталость появилась, и живости поубавилось. Каждый день у балетного станка стоишь?

– То бишь у плиты? – уточнила Кира.

Вошел Слава и с радостной, чуть смущенной улыбкой обнял Лену по-отечески. Он еще в студенчестве, будучи несколько старше всех на курсе, выглядел серьезным, сдержанным, не то что эти полудети-полувзрослые, одним словом – семнадцатилетние. Слава так же высок, подтянут, те же приветливые глаза, уверенные манеры бывшего военного, и только свинцово-седые волосы говорят о том, что последние 40 лет и на него наложили заметный отпечаток, что дыхание подступающей старости уже коснулось и его. Но седина не портила, а напротив, придавала его облику значительность.

– Видишь, Слава, была я высокой, стройной, а теперь стала маленькой и полной. Такая вот метаморфоза. Ем мало, откуда что берется? Так что руки шире разбрасывай, а то не обхватишь, – с улыбкой посоветовала Лена.

– Не вставай на цыпочки, не пыжься, все равно выше не станешь, – засмеялся Слава, целуя Лену в щечку.

– О чем ты говоришь? Отлично смотришься! Ты почему-то всегда стеснялась своей внешности. Раньше слишком худой себя считала, а теперь слишком полной, – удивилась Кира.

– Отчим внушил мне в мои юные годы, что я уродина, вот и комплексую по сю пору.

– Легкая полнота только красит женщину: морщин меньше и вид солидней, – улыбнулась Кира. – Худеют в нашем возрасте те, у кого фигура – главная радость в жизни, а у нас с тобой есть более интересные запросы.

– Что я могу сказать: импозантная женщина! Ты достаточно миниатюрная, а вот Тина на самом деле располнела и совсем в сдобную булочку превратилась. Поперек себя шире. Она у нас теперь женщина кустодиевского типа. Вот обнимая кого, приходится во всю ширь разносить свои крылья! Но ты знаешь, полнота ей странным образом идет. Наденет балахончик и плывет уточкой, – засмеялся Слава.

– Напустил на себя все свое джентльменство, – весело отмахивается от его комплиментов Лена.

– Прибарахлилась! Костюмчик у тебя от Диора, Версаче или до Юдашкина снизошла? – засмеялся Слава.

– И ткань из сундука Саломеи, – в тон ему с улыбкой отвечает Лена.

– То бишь доперестроечная?

– Какие успехи в творчестве? – чуть понизив голос, осторожно интересуется Кира.

– Я сейчас слишком часто болею, чтобы совпадать со своими желаниями, отсюда и неудовлетворенность количеством и качеством сделанного. Свет озарения вспыхивает все реже, уровень вдохновения все ниже. И с этим приходится считаться. Зрение начинает подводить. Сказываются годы напряженной работы на компьютере. Долгосрочных планов, сама понимаешь, теперь не строю. Обо всем этом мы еще успеем с тобой поговорить. Я нашла свою нишу, и это главное. И хобби есть.

– А в личном плане? – спросила Кира еще тише.

Слава тактично вышел из кухни, а Кира деловито загремела посудой.

– Думаешь, старичка себе подыскала? Случайные связи, если ты помнишь, всегда были не по мне, а постоянные… Не встретила больше такого, как Андрей. Ты же знаешь, я не склонна обманываться и обманывать других. А с возрастом и потребность исчезла. Думаешь, неправильно жила? – голосом, охрипшим от переполнивших ее чувств, спросила Лена.

– Я уважаю твой выбор, но не понимаю. Неужели никогда не думала, что зря верность хранила?

– Бывало. В минуты слабости, когда от себя уставала.

Новых откровений не последовало. Кира знала, что есть темы слишком болезненные, чтобы говорить о них даже один на один, поэтому замолчала и ушла на некоторое время своими мыслями туда, куда никому никогда не позволяла заглядывать.

Лена понимала, что Кире на самом деле не безразлична ее судьба, и ей захотелось улыбнуться подруге одобрительно и ласково. А еще она догадывалась, что Кира осторожно забрасывает пробные камешки или, как говорили в юности, закидывает удочку, выясняя, стоит ли ей поднимать эти темы в общем разговоре или оставить их на потом, для личной беседы, поэтому и не обижалась на откровенные вопросы подруги.

– Восхищаюсь твоей и Славиной молодостью, – искренне и радостно воскликнула Лена, – какие вы, право, молодцы!

Кира вздохнула:

– Люди с годами мало меняются, только стареют. С твоим зрением наших морщин тебе не разглядеть. Оно и лучше, когда их не видишь или не замечаешь. Душа-то, как прежде, хочет парить. К тому же всегда трудно отличить, какие морщинки на лице от смеха, а какие – следы переживаний. Очевидны разве только те, что в уголках губ опустили свои стрелы до самого подбородка.

– Да нет же, ты все такая же неотразимая!

Кира оглядела себя в зеркале и улыбнулась, довольная увиденным:

– Я женщина неопределенного возраста.

– Мы сегодня обязательно сбацаем цыганочку или гопака выдадим, как в студенчестве. Помнишь, наши вечера и КВНы?! – поспешил сменить тему Слава, заглянувший в кухню.

– И выпьем с большим удовольствием за долгожданную встречу, – весело добавила Лена.

– Предвосхищаю твое изумление. Сегодня я совсем не буду пить, ну если только совсем чуть-чуть.

– Вечерние занятия, – догадалась Лена. – Ничего, завтра наверстаешь упущенное. Ведь программа встречи на три дня рассчитана?

– Ты своим приездом нам сегодня принесла радость, праздник устроила. Мы со Славой теперь к подобным встречам относимся, как к вехам жизни – отсчитываем время от приезда до приезда очередных друзей. Вчера, после твоего звонка, Слава отыскал твое студенческое фото. Помнишь, ты мне его после МГУ подарила? И вышел у нас с ним вечер молчаливых воспоминаний.

Боже мой! Сколько всего за эти годы случилось, сколько было тревог, волнений, забот всяческих, трудностей, радостей! Сначала дети распланировали нашу жизнь на много лет вперед. Теперь, ты знаешь, у нас трое взрослых внуков. В университете учатся. Я давно не работаю. Не смогла из-за денег оставить малышей без заботы, вот и определили они ритм всей моей жизни.

«Кира всегда умела обставить любое дело так, что всё казалось естественным и само собой разумеющимся. Где и в чем она находит силы быть всегда ровной, сдержанной, доброжелательной? Может, Слава аккумулятор ее положительных эмоций?» – подумала Лена.

– С внуками жизнь стала более осмысленной, хоть и до предела заполненной заботами. К сожалению, я утратила интерес ко многому, что раньше радовало. Но что поделаешь, столько домашней работы, что некогда было дух перевести. Иногда казалось, как рыба об лед бьюсь. Случалось, чувствовала себя старой цирковой лошадью: все по кругу, по кругу – один внук, другой, третий. В сутках не хватало часов. Минутки за день выкроить для себя не всегда удавалось. Конечно, это огорчало, но я сама выбрала эту стезю, сама приняла решение и неукоснительно его выполняла, как говорит Слава – с завидным упорством и рвением. Внуки от этого только выигрывали. Они – наша гордость. Не подкачали. Как-то старший комплимент сделал: «Вы, шестидесятники, – люди особого сорта». Это было объяснение в любви нашему поколению.

Конечно, я тосковала по прежней работе, но эта тоска не шла ни в какое сравнение с радостью видеть внуков здоровыми, веселыми и умными. Одна только мысль о них приводила меня в восторг, сразу уплывали сомнения, и оставалась лишь беспокойная радость за малышей. Мало кто из моих приятельниц рискнул на столь ранний уход на пенсию, но я не жалею. Домашняя работа не угнетает меня, и, хотя дел по горло, я не чувствую себя скованной по рукам и ногам и запертой в невидимой клетке с очень прочными прутьями, поэтому не протестую. Настроила себя так.

Долгое время моим кругом общения были бабушки, чьи жизни посвящались исключительно внукам. И я ощущала себя с ними постаревшей и боялась показаться Славе именно такой, а не сорокапятилетней женщиной. Не раз возникали мысли, что все лучшее уже позади, что жизнь идет на спад: никогда уже не доведется почувствовать того, как первый раз коснулись меня руки влюбленного студента, как ждали первого ребенка.

«Кира говорит и делает все с той прелестной простотой, которая всегда так привлекала в ней Славу», – подумала Лена, вслушиваясь в звуки голоса подруги.

– Теперь мои родненькие сами уже студенты, и я позволяю себе роскошь общения с бывшими подругами, с которыми раньше только перезванивалась или обменивалась поздравительными открытками. Пришло время, когда я могу замедлить бег и сфокусировать свой взгляд на чем-то другом, чем кухня и бесконечные домашние заботы. Занимаюсь своим здоровьем, посещаю библиотеки, собираю литературу по интересующим меня проблемам, много читаю.

Сейчас вот религией заинтересовалась. Удивлена? С возрастом стала чувствовать, что силы высшего порядка повелительно и властно входят в мою жизнь, диктуя, спасая, нанося неожиданные и, как мне кажется, незаслуженные раны. С этими силами у меня связаны большие сомнения. Многое мне неясно. Лекции Кураева посещаю. Пытаюсь одолеть библию…

– Того самого Андрея Кураева, что иногда вещает по телевизору?

– Да. Он считает, что деградация современного человека началась с его обезбоживания, а я думаю, что вряд ли стоит все сводить к вере. Может, ошибаюсь, но хочу разобраться и посвятить в свои мысли внуков. Об этом, надеюсь, мы с тобой еще поговорим. У меня к тебе много вопросов накопилось.

Кира вопросительно посмотрела на Лену.

– Обязательно поговорим. Раны обычно наносят люди, с них и спрос, – грустно улыбнулась Лена. И, как показалось Кире, одной этой фразой сразу расставила точки над «i», высветив свое вполне определенное отношение к теме предстоящих разговоров.

– А на прошлой неделе внученька, радость наша, родилась, – сказала Кира. – На днях в Англию собираюсь к ней, крошечке моей. Повидать ее хочется и дочке помочь надо на первых порах. Только Семенов обошел нас – у него пять внуков. Когда на праздники все собираются, у них не семья, а массовка к фильму Бондарчука «Война и мир» образуется. Я совсем не представляю его окруженным муравейником малышей! Ты же помнишь Александра с его странными теориями демографического взрыва на планете? Он как-то задал мне вопрос: «В молодости мы живем ради будущего счастья, а в старости почему мы будем цепляться за жизнь, ради чего нам будет стоить жить?» Теперь, наверное, ответил сам себе. Понял видно, что наше теперешнее предназначение в том, чтобы молодое поколение в такое достаточно сложное время не утратило веры в себя.

– Ой, Кирочка, счастливая ты! А у меня один-единственный внучок. О вну́чке пока только мечтаю. Не торопится невестка еще детей заводить. Боюсь, не дождусь или может так случиться, что из-за болезней мне в их жизни не будет места.

– Да ладно тебе. Уйми слезы. Еще на свадьбах наших внуков и внучек погуляем.

Горячей волной прошли по сердцу Лены добрые слова Киры.

– Сегодня одновременно с встречей однокурсников у нас еще один «общенациональный» праздник, – день рождения Киры, – с самым серьезным видом пошутил Слава. – Отметим с вселенским размахом. Вздрогнем по полной программе!

– Ой вздрогнем! Кто бы отказался! – обрадовалась Лена и обняла виновницу предстоящего торжества.

– Не вгоняй в краску, не стоит моя персона такого внимания, – покраснев, с радостным обожанием глядя на мужа, сказала Кира.

– Дина сегодня приедет, то-то все удивятся! Смотри, не проговорись девчонкам случайно, пусть сюрпризом будет.

– Будь спокойна. Самые приятные встречи – неожиданные, потому что искренние. Ведь и помощь наиболее ценна тогда, когда ее не просишь. Правда же? Я – могила. Помнишь, на первом курсе у нас в ходу было такое выражение? Боже мой, какое чудное было время! Тогда будущее казалось нам безоблачным и удивительно счастливым.

– Валя обещала быть. Уже известила о своем приезде.

– Она, как и прежде, мгновенно загорается энтузиазмом, всегда в гуще всех событий? Не растеряла еще свой организаторский талант?

– Да, Валя не из тех женщин, что будут стенать, ожидая непредвиденных ситуаций. Сама их создаст и сама же разрешит. Заводила, мозговой центр всех веселых начинаний. Навсегда прописалась в стране оптимизма. Я учусь у нее. Не буду сейчас входить в подробности ее жизни, она обо всем сама тебе расскажет. Будет впечатляющая встреча!

Но при этих словах в бодрой речи Киры почудилась вдруг Лене глубоко запрятанная грусть.

– К нашей встрече я несколько сюрпризов приготовила. Надеюсь, приятных. Очень на это рассчитываю. Ой, что будет, что будет! И ты, может быть, до потолка подпрыгнешь от радости. – Кира при этом загадочно улыбнулась: – Что с лица спала? Настроение радостно-возбужденное или нервно-тревожное? Да брось ты! Не гадай и не строй предположений.

– Не подогревай мое любопытство. Не хочу о сюрпризах слышать заранее, чтобы не смазать впечатление или не разочароваться, если вдруг у тебя не получится удивить меня. Пусть эти заморочки останутся пока при тебе. Ты сегодня выступаешь в роли распорядительницы нашего «бала», и все карты тебе в руки, – остановила Лена Киру.

– Помнишь наших трех Нин? Мы их тогда сообразно характерам назвали Нина, Нинель и Нинон. Обещали завтра приехать. Инна наверняка придет без приглашения. Не заставит себя долго ждать. Всегда является с неотвратимостью Каменного гостя. Вчера еще прознала о твоем приезде по своим каналам, видно, почуяла новости, достойные ее ушей. Ты ведь ей не сообщала? Удивить хотела?

Так и не удалось тебе ее перевоспитать за десять лет, пока она у тебя работала. Какая досада! Не нашего она поля ягода, но ведь не прогонишь. Держу пари – первая явится. Я еще не забыла ее прошлые выверты. А ну как еще что-нибудь выкинет? Вот ведь наказание господне! Нет житья от нее никому. Будем надеяться, что в этот раз обойдется без эксцессов.

– А что она последний раз отчебучила? Кого приперла к стенке?

– Обозвала Нинель шлюхой. Не стесняясь в выражениях, сказала все, что о ней думает. Присочинила, конечно, с три короба. Она, если заведется, точно из реальности выпадает. Их тогда еле растащили по разным углам. Не думаю, что тебе захотелось бы на это посмотреть. Я лично чувствовала себя преотвратно… Никого Инка не оставляет в покое. Нельзя же всегда всего добиваться нахрапом. С нею стоит чуть-чуть ослабить вожжи – пиши пропало. А ты всегда потакала ей. Почему? Прикипела к ней душой?

Кира мягко, но все-таки упрекнула Лену, не одобряя ее потворства сумасбродству подруги детства. «Не пойму, зачем Кира с первых же минут нашей встречи пытается дать мне понять нежелательность присутствия здесь Инны? Разве это что-нибудь изменит в наших отношениях?». Больно кольнули Лену слова Киры, но она стерпела, виду не подала.

– Ну и ну! Да уж, робостью и тактом Инна никогда не отличалась. И чем Нинель обязана такой «чести»? Она, я наслышана, слишком недосягаемо высоко стоит, чтобы «заигрывать» с ней подобным образом. Здесь кроется некая загадка. Противостояние часто приводит к осложнениям. Тем паче, что она еще в силе… Да ты сама знаешь…

– Не то слово…

– Значит, Инна опять в опале?

– Не стану отпираться: я тогда турнула ее. Возмутила она меня до глубины души. А что, я спасибо должна ей говорить? Нет уж, дудки!.. Правда, потом я сама была не рада, что с ней связалась. Она и в коридоре продолжала вопить, не сбавляя скорости. Соседи сбежались. Тебе, фигурально выражаясь, не мешало бы ее «отшлепать» или хотя бы сделать строгое внушение. Если получится, перемолвись с нею перед началом встречи двумя-тремя фразами. Во имя нашей дружбы.

– Похоже, совсем посыпалась Иннина жизнь, – вздохнула Лена. Кира услышала в этом вздохе глубокое сожаление и поторопилась уйти от неприятной им обеим темы.

– Махнула ты от нас в МГУ еще на втором курсе, а душа все равно тут осталась, да? Ах, родные пенаты! Волнуешься?

– Еще как! Будто в чистилище или на исповедь приехала. Боюсь, эта встреча станет для меня серьезным экзаменом, где будет оцениваться каждое мое слово.

– Так ведь не в преисподнюю же, к друзьям приехала, – рассмеялась Кира.

– Ой, может мне стоит что-либо купить к столу? От вас до магазина рукой подать, – вдруг всполошилась Лена.

– Не беспокойся, Слава уже обо всем позаботился с утра пораньше. Пока суд да дело, отдохни с дороги. Устраивайся удобней.

Повинуясь знаку улыбающейся хозяйки – еле заметному движению головы – Слава повел гостью в свои хоромы.

Лена благосклонно осматривает двухкомнатную квартиру друзей и одновременно пытается с помощью некоторых едва уловимых признаков проникнуть в сложный тонкий мир их семейных отношений. Она с удивлением обнаруживает, что квартира скромная, очень скромная для преподавателя университета. Оказывается, та еще, которую Слава в молодости получил, будучи офицером.

«От чего я ушла много лет назад, к тому и вернулась? А где доцентских двадцать метров для занятий наукой, которые обязан иметь каждый кандидат?» – грустно подумала Лена. Ей не терпится услышать разъяснение и поделиться своими соображениями, но она вовремя спохватывается, вспомнив, что хозяин квартиры не на заводе, а в вузе проработал всю свою жизнь. Слава, словно читая Ленины мысли, сказал:

– Ты же знаешь, наши преподаватели успевают детей вырастить в студенческих общежитиях и только к пенсии добиваются жилья, да еще с каким трудом, с боем, с унижениями. Часто с пробуксовками. Моя семья элитной считалась. На двадцати восьми квадратных метрах вчетвером «барствовали». Это на четыре метра больше нормы, поэтому и не ставили нас в очередь на расширение. Но нам никогда не было тесно в двух комнатах. Не это ведь главное.

По тому, какие маломощные лампочки были в скромненьких люстрах, в которых изысканный художник «не венчал бронзу с хрусталем», и как мгновенно выключался хозяйкой свет по мере перехода из комнат на кухню, Лена чувствует уровень достатка семьи: пенсия Киры, Славины преподавательские крохи. В комнатах ничего лишнего, дешевенькие, жиденькие советского или китайского производства люстры у потолка, оконные шторы и покрывала на кроватях изношенные, но чистенькие. На полу линолеум, начисто утративший свой рисунок. Мебель, видавшая виды, без всяких стилей, но подобрана по тону и не лишена скромного изящества. Вот сильно просиженное кресло. Человек непроизвольно занимает в нем позу, от него не зависящую. Лена вспомнила его резные подлокотники. Обивку, видно, Слава сам перетянул. Ряды книжных полок начинаются вдоль всей длинной стены зала и уходят в потолок. Она прошлась вдоль строя книг. Осторожно касаясь корешков тех, до которых могла дотянуться, прочитывала названия, улыбалась, встречая знакомые. Неизвестные книги пролистывала и бережно ставила на место.

Не обновляли ее друзья интерьер квартиры с момента рождения сына. В квартире капитального ремонта, наверное, никогда не было: все многократно подкрашивалось, подклеивалось, подновлялось. Аккуратный, симпатичный, малопритязательный быт. Изобретательно прикрытая бедность.

Лене нравится надежная правильность и обыкновенность дома друзей с успокоительным простодушием простоты и теплоты. И все же во всей этой скромности виделась ей достаточно скудная жизнь семьи, все свободное время уделявшей воспитанию детей и внуков, сберегавшей и рассчитывавшей каждую копейку. «Да, богатенький дядюшка наследства им не оставлял. Ни картин в глубоких золоченых рамах, ни высоких потолков с лепниной в стиле «ампир». И о машине они, наверное, никогда не мечтали. Но Кира удачливей других: семейную жизнь начинала в собственной квартире, а многие сокурсники, оставшиеся в городе своего студенчества, годами копили на кооператив и теснились в квартирах вместе с родителями, выделившими им – в лучшем случае – отдельную комнатку», – подумала Лена. Слава опять отвечает на ее задумчивый взгляд:

– Были ли мы счастливы? Думаю, да. Конечно, и мы поначалу не избежали тихой войны взаимных претензий. Притерлись и не заметили, как пролетели сорок с лишним лет в заботах, хлопотах, обязанностях. Надеюсь, судьба окажется столь милосердной, что позволит нам идти рядом до конца жизни.

Развлечения? Иногда вырывались в гости, в театр один-два раза в год – и это уже счастье, а о последних десяти годах и говорить не приходится. Участок взяли, домик в саду несколько лет строим. Тяжело, возраст уже не тот, но мы не ноем. Одолеем проблемы перестроечного и послеперестроечного периода.

Голос Славы звучал, как и прежде, покровительственно, но несколько мягче, чем в былые годы.

Лена улыбнулась:

– Возраст, говоришь? Что правда, то правда. С годами мы накапливаем только ошибки да болезни. Я как-то в профкоме встретила женщину-ветерана, вахтером у нас в студенческом общежитии работает. Фраза ее мне в память врезалась: «Да какие мои годы! Восемьдесят семь вот весной исполнилось». Я тогда удивилась и порадовалась за нее: «Ну, дает бабуся – годы свои не чувствует! Видно, долго еще жить собирается. Молодец!»

– Вот в ком корни нашего оптимизма! – весело, но как-то задумчиво предложил Слава. – Хотел бы остаться с вами, только дела зовут, – добавил он твердо, будто ободряя себя, настраивая на рабочий лад.

– Лена, отдохни с дороги, я Славу на работу провожу, а тогда уж вдоволь наговоримся с тобой, – предлагает Кира.

Она опять нырнула в кухоньку, и Лена вновь остановилась у святая святых любого интеллигентного человека – книжных полок. Водя пальцем по истертым корешкам, провела их дотошный осмотр. На стук оглянулась. Слава застегивал скромную куртку. Он поймал Ленин взгляд и усмехнулся про себя: «Дубленка и пыжиковая шапка мне не по чину, как лейтенанту серая генеральская папаха».

Лена прилегла на продавленный диван, с наслаждением расправила спину, испытав при этом «варварское» блаженство; потом прикрыла глаза, радуясь постепенно окутывавшей ее приятной беззаботности. Она окуналась в состояние благодатного покоя, контакты с внешним миром прерывались. Лена еще пыталась расставить свои заботы по степени важности, но уже задремывала, расслабленно запрокинув голову. Сквозь легкий сон ей еще было слышно, как в притихшей квартире оглушительно тикают старые часы. Она еще успела подумать: «не электронные» и окончательно отключилась.

Встреча подруг

А тем временем Кира села за телефон обзванивать однокурсниц – обычная предпраздничная селекторная связь. Ей пришлось как следует потрудиться и даже употребить запретные фразы, что-то типа: «Ты очень меня обидишь, если…», зато уже через час и так тесный коридор стал еще теснее.

Первыми пришли тихая, скромная, по-прежнему худенькая сероглазая Аня, всю жизнь проработавшая учительницей, и энергичная Инна. Когда Лена обняла Инну, у обеих на глазах появились слезы. «Сдается мне, Инна ей стократ ближе меня. Общие беды примиряют и сближают их крепче любых радостей», – ревниво подумала Кира, но промолчала.

Тут же снова тренькнул звонок, зашуршала дверь и шумной гурьбой ввалились двумя тройками Алла, Лера, Эмма и Лиля, Рита, Жанна – все безоговорочно узнаваемы. В передней еще толпилось шесть женщин, когда пришла Галя, яркая стройная блондинка, со своей черноглазой, высокой, крепкого сложения, говорливой подругой Милой (подпольная студенческая кличка «коломенская верста», или «дылда»). «Нас полный комплект: шестеро домашних и столько же бывших детдомовских девчонок», – с улыбкой подумала Кира.

Нежно облапив Аню, Мила кружила ее, насколько позволяла кубатура зала. Потом ринулась мять и тискать Киру. Они смеялись, любуясь друг другом, восхищенно качая головами, и вновь бросались обниматься крепко и бурно. И остальные с удовольствием накинулись друг на друга.

Очередь дошла до Лены. И ее Мила сгребла в охапку. Та, постанывая, пыталась высвободиться из объятий без помощи Киры. Еле «отбилась». Шум, гам, радостные слезы, взаимные вопросы и ответы, удивление переменами, которые нашли друг в друге или их отсутствием. И так все со всеми – по кругу. Говорили все разом и с радостным интересом. Одна за одной накатывали волны неудержимого смеха, приводя женщин в совершенное изнеможение. От смеха уже сводило скулы, но они не рассаживались по местам, а стояли, скучившись, тут же.

Переполненные эмоциями женщины наконец вспомнили о принесенных с собой сумках. Они оккупировали кухню, выложили деликатесы и вновь ринулись в зал. Шелест альбомов, восторженные возгласы, радостно-счастливые рассказы о внуках… Все говорили одновременно, не слушая, перебивая друг друга, и снова разражались безудержным смехом. Голова у Лены пошла кругом.

Легкая, радостная атмосфера встречи располагала к откровенности, раскрывала в подругах глубоко интимное. Женщины смеялись над безнадежностью своих жизненных ситуаций, одобряя или критикуя свои рискованные шаги и хваля удачные действия друзей. Вспоминали смешные несуразности своей жизни. Разговоры возникали сами собой, непринужденно, перетекая от одной темы к другой. Отовсюду слышалось: «Не томи, рассказывай. Ах, сгораю от любопытства». «Положительно уже то, что мы встретились». «Распахнулись пред нами двери взрослой жизни, но мы не растерялись… Не представляли, кто кем станет». «Ой, разбередила я душу! Девчонки, вообразите….» «И ты посмела усомниться! Десять годков отпахала и опять в ярмо на пять лет запряглась! Знай я, что он…», «Наши ребята были что надо!», «Общага – наш остров свободы».

«Теперь наступило время растерянных мужчин и уверенных деловых женщин». «Как прекрасны были наши тогдашние чудачества! Какие мы были молодые и наивные. Счастливое было время! Давно закончился наш розово-голубой период жизни – студенчество, а до сих пор как греет! Где она – наша юность – обетованная страна давно утраченного восторга?»

«Помните «пирожки с котятами» – с ливером? А любимые присказки: «А главное – дешево». «Обидно, досадно, но ладно». «Держи хвост пистолетом, прорвемся! Где наша не пропадала?» «Мягко говоря, грубо выражаясь». «Мне в высшей степени безразлично». Мы, конечно, иногда можем ругать то время, но оно было прекрасно!»…

«Ей шестьдесят? – А семьдесят не хочешь?» «Ты опять в фаворе! И ее это не покоробило?» «А помните наши первые вычислительные машины «Минск-1022» и «ЕС-1060» – огромные, громоздкие, как шкафы?»

Потом возгласы поутихли, воспоминания стали конкретнее.

– Помните плакат на душевой «Оставь одежду, всяк сюда входящий» и как Вадька перед Новым годом перевесил его на дверь комнаты, где жил молодой стеснительный аспирант? Нам было жалко скромнягу, но Вадька только за сто рублей соглашался водрузить его обратно. Вы вслушайтесь – за сто рублей! Мы таких денег отродясь не видели. Я уж и не припомню, на каком это курсе было. Знаю лишь, что быстро промотал Вадик летний заработок, стипендию и очень нуждался. А тут еще жена его на две недели раньше обещанного приехала. Погибал парень… А группа поддержки аспиранта орала, настаивая на немедленной сатисфакции за попытку выставить на посмешище. Тщетно было их старание помочь, только усугубляли положение аспиранта, вводя в число зрителей всё больше студентов. Хохоту было на все общежитие. Водилась у нас такая студенческая забава. А напоследок, так сказать, под занавес… – рассказывала Жанна, Инна перебивала:

– У Вадима в карманах всегда были огромные дыры, протертые немереными долгами.

– В долгах, как в шелках, точнее, как в репьях, был. Вечно перехватывал трешки. Девчонки себе такого не позволяли, – это Лиля припомнила.

Каждую историю сопровождали взрывы неумеренного веселья.

«Все мы вышли в люди, все мы сумели открыть вожделенные двери вузов». «Я не рискнула пойти в МГУ, где все студенты, как мне тогда казалось, – небожители. Страхи осаждали. Не хватило героического темперамента. То слезами давилась, то выходила из себя, земля уплывала из-под ног». «Ах, наше прекрасное, донельзя перенаселенное общежитие, где в комнатах, рассчитанных на шесть человек, жило по пять «зайцев».

– Ой, я припев к нашей шуточной песне вспомнила: «У меня для этой самой, этой самой, самой штуки есть своя законная жена». Ни разу за все годы разлуки не приходил он на ум, а тут вдруг всплыл. Сегодня именно ощущение себя в том времени пробудило во мне эти незамысловатые слова», – это Жанна сказала. А эту помнишь: «Вот получим диплом, об даб дуба́!..» А эту: «О чем не говорят, о чем не учат в школе». «Содержательная была эпоха». «Ха! Легко жилось, когда сверху на все случаи жизни спускались рекомендации».

– …Михаил Викторович? Гад! Не к ночи будь помянут. А я сдуру поначалу ринулась защищать его от него самого. В новинку были его «отклонения».

– Ой, наш милый куратор! – вскрикнула Мила. – Я думаю, вспомнив себя на первом курсе, многие из нас могли бы сказать себе: «Что из меня получилось бы, если бы не Григорий Евгеньевич?» Признаться, я обожала его. Буквально цепенела от волшебной музыки его слов. Сердце начинало стучать в два раза быстрей. Хотелось просто так, совершенно от балды, говорить стихами. До сих пор не забыла его неповторимый тембр голоса и аккуратно уложенные природой волны кудрявых волос. Прямой, элегантный, исполненный королевского достоинства!

– Да ты прямо-таки обмирала по нем, – рассмеялась Инна.

– Все мы помаленьку взрослели. Помните, как он говаривал, бывало, в шутку двоечникам: «Чтоб вы так жили, как учитесь!»

Лена выделила голос Эммы:

– …Долго еще молча боялись возможности новой войны. Мысль была слишком страшная, чтобы облечь ее в слова… В войну наш любимый город фрицы разбомбили-раскатали до асфальта. Когда мы учились, много еще развалин с незрячими проемами выбитых окон оставалось на окраинах. И в центре города среди хилых кустов и сорняков высились горы битого, опаленного огнем кирпича. А сейчас, смотри-ка, цветет! Современные дома скрывают блеклый советский монохром панельных многоэтажек. А мы в них были бесконечно счастливы. Вызывающее великолепие церквей довершает ансамбли новостроек… Этот город – моя судьба… Но я бы не хотела вернуться в старый социализм… Ну, если только в новый…

Теперь голос Ани умудрился возвыситься над общей какофонией. Она как всегда частит:

– За вычетом всякой идеологии – я ее выношу за скобки – нас хорошо учили в вузе. Какое воспитание без идеалов – наших путеводных звезд? Материальный стимул – недостаточная мотивация… Я не ярая поклонница соцстроя, но школа в наше время была прекрасная. Когда мы запустили первый спутник, американский президент заставил своих специалистов перевести на английский язык все наши школьные и вузовские учебники по математике и физике… У нас и в школе уважение к ребенку было. Бывало, провинюсь, а классный руководитель мне говорит: «Ты хорошая девочка, но сейчас ты совершила плохой поступок. Подумай, почему?» И мне до слез становилось стыдно за свою несдержанность. И к учителям уважение тогда еще не совсем угасло. И они, хотя, конечно, зарплаты всегда оставляли желать лучшего, максимально выкладывались сами и в нас открывали какие-то скрытые возможности и неведомые резервы памяти, вытаскивали из души что-то хорошее в нас, глубоко запрятанное, стремились развить не только таланты, но и сердца. Школа учила проявлять себя, осваивать практические вещи, к реальной жизни готовила, а теперь новому поколению навязали ЕГЭ, как Хрущев кукурузу. К чему детей приобщаем? Все на Запад оглядываемся, будто сами без мозгов. Обидно… Обманчивая штука жизнь. Давай назад, в джунгли? Я не претендую на абсолютную историческую правду о нашем времени, но сам факт обращения к этой теме…

Кира предпринимает отчаянные попытки прервать ее. Куда там! «Не замолчит Аня, пока не иссякнет», – усмехается она.

Лена опять успевает выхватывать только отдельные моменты рассказов подруг.

«Ты тут сослалась на Сёмку. Списалась с ним или созвонилась? Где он теперь? – Это Жанна осторожно окликает Киру. – В самом деле? У меня закралось сомнение: ты не разводишь меня? Мои слова оказались пророческими? Не любил он меня за то, что видела его насквозь. Больше таких фокусов не выкидывал. Ошибка является ошибкой, если нет возможности ее исправить… Мы с тобой спорим о разном? Странные ты говоришь вещи». «Иногда возникает ощущение понимания мистического зла. Мне до сих пор жутко от того, что я оказалась права, поняв, будто что-то водило его рукой и что писал он мне о своей собственной смерти. Я живу с этой болью. Всем известна чрезмерная изломанность и хрупкость его души». «…Талантов нашему курсу не занимать».

«Несравненный, блистательный Игорек. Не без удовольствия о нем думаю, – Лиля рассмеялась, откинув голову, наслаждаясь воспоминаниями. – Врал роскошно, гениально! Любил прикидываться простачком… Как-то встретила. Шел легкий, чуть седоватый, роскошный! По какому спешному делу покинул страну и вылетел в Израиль? Как вариант мог бы выбрать и Китай. Он везде к месту». «…Помнишь нашу импровизированную выставку веселых рисунков? На втором курсе это было. А гран-при все-таки получил рисунок «Первая любовь», где мальчик дергает девочку за косичку. Он дышал такой искренней, трогательной любовью к памяти детских лет!»

«Не нашли мы с ним консенсуса. Не устраивал меня такой расклад. Думаешь, оказалась не слишком памятливой?». «Правильно, что развелась. Будь он неладен! Боялась, что все начнет по новой. Избавилась от лишних терзаний. Разрулила ситуацию. Иначе ничего бы не добилась. Истратила бы себя на страдания и ревность. А он мне: «А за грех свой, милая моя, я перед Господом отвечу». Да и бог с ним». «Этот развод в наших кругах вызвал эффект разорвавшейся бомбы. А где теперь твой первый отвергнутый воздыхатель?». «Я спрошу то, что тебе не понравится. Всю жизнь, затянув пояс, жила?» «Знаешь, какого крюку я дала, чтобы к вам заехать?!» «Что сказала? А что подразумевала? Как ты понимаешь, это не одно и то же…»

– Косырева помнишь? Ну разве он не чудо?! – Это Рита спросила Жанну. – Как читал информатику! Кандидат наук, докторскую диссертацию писал. А когда заведующий пришел к нему на лекцию, растерялся, как студент-первокурсник. Все удивились, только не я, потому что сразу поняла: он из наших, бывших… Для нас с раннего детства начальник – это страх, это человек, выше которого только Бог. Напрямую спросила его после лекции, «тэт а тэт»: «Вы детдомовский?» Он не ответил. «Я тоже», – сказала я и добавила: «Детдомовский комплекс незащищенности остается в нас на всю жизнь. Я пытаюсь с ним бороться, иначе он может завести слишком далеко. Этой зимой печальный случай со мной произошел. Вызвал меня к доске преподаватель по термодинамике. Стою, спокойно решаю. Вдруг заведующий кафедрой заходит. И у меня все поплыло перед глазами. Как сквозь туман слышу: с мест все мне что-то подсказывают, переживают… А после урока подходит ко мне начальник и давай выговаривать. А у меня слезы ручьями, задыхаюсь от обиды на себя, за то, что не могу объяснить ему, что только несколько минут назад на перемене объясняла подруге более трудные задачи, что лучшая в группе, что просто при его появлении не успела настроиться, взять себя в руки… что у меня детдомовский комплекс… А в сессию, увидев в ведомости против моей фамилии пятерку по курсовой, он заставил комиссию снизить мне отметку». Косырев понимающе закивал и грустно заметил: «Люди часто недопонимают друг друга из-за недостатка информации. Главное, чтобы они хотели понимать…» После сессии мы подружились, и прежняя щепетильность между нами стала неуместной.

«В войну назвать ребенка Адольфом! Очень меня раздражало его имя». «…Ты бы хохотала, расскажи я тебе, чем я там занималась. Все, что там могла почерпнуть, для меня было слишком мизерно, вот я и сбежала, не отработав срок, и не оплошала. Говорят, дорога начинается с первого самостоятельного шага».

Из всего многообразия возгласов Лена поняла только то, что подруги приезжали на встречу уже не по первому разу, хоть и вразнобой, а она и Жанна составляют исключение.

Теперь Лерин голос прорезался сквозь всеобщий шум и гам. Она встряхивает копной черных с красивой проседью волос и напоминает:

– Время от времени колючие мысли буравили нам мозги, и мы опрометчиво бунтовали против гуманитарных наук: истории, обществоведения, политэкономии, несогласные в них со многим. У нас было гораздо больше вопросов, чем ответов. Но как-то исхитрялись получать по ним зачеты, сдавать экзамены, чтобы получить стипендию.

Позже началось тотальное увлечение художественной литературой: сначала почтенной классикой, потом ринулись читать Ахматову, Евтушенко, Вознесенского. Тогда талантливые поэты, как опята, произрастали по всей стране. Между нами возникало соперничество на почве знания поэзии, а книг было не достать. Не сразу, но научились мы выискивать и в прозе блестки юмора, ценить живой могучий русский язык».

«Ты у нас всегда была по уши в Лермонтове». «У каждого были свои вершины, которых стремились достичь. Не могли не думать о высоком. Наживать и хапать не умели и не хотели, жертвовали личной выгодой ради общей пользы… Скоро наши внуки будут говорить, что было время, когда люди верили честному слову. Растет вокруг нас стена людского равнодушия».

«Помнишь черные сатиновые трусы до колен – символ нашей нищей детдомовской жизни? А дразнилку «бесштанное детство»? А самодельные, выдраенные до грозного сияния накладные бляхи на ремнях наших мальчишек? А как Петька напоролся на «невытраленную» мину и мы с диким ревом кое-как отволокли его к медсестре… Все мы пришли во взрослую жизнь с приличным багажом грусти. Детство долго еще отбрасывало серые печальные тени, тревожа нас зеленой тоской минувших дней. Но со временем мы научились воспринимать не только горе, но и радости жизни. И все же даже наше короткое бедное детство – безвозвратно утраченное счастье». «Нам не помогали, как помогают теперь студентам-детдомовцам. Тогда почти все бедно жили». «Мы не строили феерических планов. Нам хватало молодого нахальства новоиспеченных инженеров». «А было нас в одной комнате, как у богатея клецок в супе. Ой, клецок захотелось! Лет пятьдесят их не ела».

– Ты не забыла нашего Сашку, способного генерировать умные идеи и веселые шутки в любом настроении? Но когда на него неожиданно нападала вроде бы беспричинная депрессия, наш милый «вечный двигатель» сразу становился неубедительным, даже слабым, неуклюжие беспомощные слова теснились в его голове, не находя выхода, и он, не умея сдержать слез, убегал. Потом окреп, оперился и – полетел ввысь». «А в студенческие годы спасало нас сало, которое присылала из деревни твоя мама. Бывало, умнешь с ним полную сковороду жареной картошки – и счастлива до потери пульса, – состроив уморительную рожицу, сказала Лиля. – А помнишь, ты у Саши спросила, как он потратит свою первую зарплату? И что он ответил? «Целый месяц каждый день буду есть колбасы столько, сколько захочу, пока не наемся до отвала. А еще куплю огромный кусок копченого осетра, запах которого я все пять лет вдыхал в угловом гастрономе, не имея возможности купить и попробовать».

«Из деревни поступила в МГУ. Отчим не захотел помогать. Завидовал: его дочь техникум закончила. Она заболела с голодухи, читать не могла. Поняла, что на стипендию не проживет. Какая трагедия!»

«Вы были предоставлены сами себе, а я взаперти просидела все детство. Мать работала. Ни в Москве, ни в Ленинграде не удалось побывать. И в студенческие годы никуда не ездила. Наш стройотряд только в ближайшие колхозы посылали коровники строить. Это ты проводником всю страну исколесила». «Алла! Каким ветром к нам? – Подгадала. Дела у меня тут, потому и смогла оторваться».

«Наша любовь развивалась под джаз. Мы жили полной жизнью. Но наша искренность сейчас не востребована, она обескураживает, настораживает, удивляет молодых. По-прежнему не в наших правилах принижать высокое и потакать низменному».

Рита, смуглая, с четким выразительным восточным профилем, громко на всю комнату спросила у Лены:

– Лаевского не забыла? Он взял твою руку, торжественным жестом поднес к губам и поцеловал так, как целуют икону, свершившую наконец желанное долгожданное чудо. Это был акт уважения, преклонения перед твоими достоинствами. Мы смотрели, потрясенные, а у тебя от смущения – слезы из глаз. Стояла со счастливым ужасом на лице. Не привыкли мы к поклонению. Ты еще не потеряла способность заливаться огненно-красным румянцем?

Рита захохотала беспечно беспричинно и радостно, словно это невесть как смешно, будто она вернулась в детство. И Лиля ведет себя как ребенок, которого старшие мальчишки приняли во взрослую игру. И не только она… Ах, юность – время прекрасных иллюзий и быстрых решений. Жизненного опыта, надо признать, мы получили сполна, но приобрели ли житейскую мудрость?

События из жизни друзей проносились перед Леной подобно ярким бликам света от зеркального шара, висящего в актовом зале школы, где у нее недавно была встреча со старшеклассниками. Голова ее пошла кругом. Шум за столом опять нарушил ее минутное очарование.

– Олежка-мотылек? Мечется, мечется, бывало, словно яркая бабочка вокруг свечи. Всегда боялся обмельчания, рутины семейной идиллии, бежал от них как от чумы. А сам, того не понимая, суетился. Жил сентиментально, трогательно, но как-то раздвоенно, будто все время находился на полпути между мамой и будущей женой. Я думаю, что именно ее постоянный шантаж лишал его возможности создать семью.

Должна вам признаться, я боялась, что эмоциональная нестабильность на почве любви к сыну приведет его маму – не дай бог – к приступам шизофрении. Пронесло. Только видно устал Олежка от холостяцкой жизни. Очень поздно женился – после смерти мамы, – молодая королевна-жена нянчит его самого и дочку. Он уже не ждал чуда. И вдруг счастье привалило неслыханное. Снизошел ангел с небес, воздал за терпение.

– А я полагала, что ничего Олегу не светит, что не захочет жена зависеть от его проблем и порвет с ним. В таком возрасте и душевно, и физически тяжело тратиться. В подобных случаях ситуация часто выходит из-под контроля. Один неправильный ход может привести к поражению. Как в шахматах. И тогда с любовью будет покончено, возникнет яркое стремление к саморазрушению, его потянет на дно, в черную пустоту, появится предчувствие трагедии, начнет горстями глотать таблетки, его станет одолевать мысль: все, чего я хочу – это умереть… Но ему повезло.

– Раньше Олежке любви хотелось, теперь заботы. Все как положено…

– Все мы отличаемся друг от друга теми или иными странностями.

«Как живу? Хорошо! По мне не видно? Чего плакаться, если есть внуки и даже правнуки – становой хребет нации». «Женщины – вечный хребет нашей страны». «Ох и завралась ты, голубушка!» «А твой сынок по-прежнему целыми днями полощет руки в клавиатуре компьютера или поубавил пыл?»

«Наша жизнь, как качели – то взлетаем, то падаем, то визжим от радости, то замираем от страха». «Все врут политики. Мы видим только парадные мизансцены, а они – верхушка айсберга. Народ в Росси умнее и порядочнее власти, а живет в горькой несправедливости. Мой шеф шутил, бывало, что если в России чиновникам ничего не предпринимать, страна достигнет огромных успехов. Не надо мешать талантливым людям, они сами приноровятся». «Глобализация набирает силу: одно едим, одинаково одеваемся. Помяните мое слово…» – «Не каркай».

«А как же быть с планетарным мышлением?» «Ему с бугра виднее». «Ну, ты молоток!» «Когда я долго смотрю телевизор, у меня начинается депрессия». «Внуки отгораживаются от нашего будто бы кошмарного взрослого мира». «Аферист, деляга, циник. – Это диагноз? – Шучу, шучу». «Мы, женщины, играем в жизни множество ролей, и все они для нас – главные». «Лена, не исчезай больше надолго». «Собраться всем вместе казалось нереальным». «Ой, девчонки, сколько всего хочется рассказать…»

Рассказы, как рукава реки, растекались то в одном, то в другом направлении, дробились на мелкие ручейки и опять сливались. В комнате творилась всеобщая веселая шумная суматоха. Смех так и рвался из женщин наружу. Забывая о своем возрасте, они хохотали до упаду, вскакивали и снова садились на освободившиеся места. Они не могли нарадоваться друг другу. Довольно долгий кавардак устроили давно не видевшиеся подруги. Такое творили, что у Лены от избытка информации и шума все в голове перемешалось.

«Сколько радости и доброй эмоциональной памяти в девчонках!» – думала она, с жадным любопытством вглядываясь в лица подруг юности и находя для каждой пару теплых фраз. – Собираясь вместе, оглядываясь в прошлое, перебрасывая временны́е мостики между событиями, они как бы омолаживают себя, взбадривают».

Лена почему-то ожидала увидеть отяжелевшие фигуры, заплывшие жирком талии, и была приятно удивлена обратному – моложавости подруг. И все же на каждом лице в большей или меньшей степени жизнь оставила свои следы – морщинки.

На всех женщинах были строгие неброские туалеты, по большей части брючные костюмы. «Упакованы со вкусом, будто от Армани. Принарядились. Здорово, ни одного лица, вызывающего раздражение. Все такие милые, доброжелательные, интеллигентные. А как я выгляжу на фоне остальных?» – обеспокоилась она.

«Как и в юности, девчонки на этих встречах отводят душу. Им так же нужно внимание и понимание подруг, им хочется выговориться, похвалиться, посекретничать», – думала Лена, радостно оглядывая окруживших ее женщин, которых она воспринимала не иначе, как всё тех же девушек, покинутых ею сорок лет назад.

Наконец все угомонились и, удобно разместившись, принялись рассматривать друг у друга фотографии, изредка перебрасываясь отрывочными фразами типа: «А это кто? А сколько ему лет?». Кира отвела Лене самое «элитное» место – кресло.

– Ты читаешь мои мысли? Я, воспользовавшись правом «раненой», облюбовала это уютное местечко, чтобы иметь возможность хорошо видеть и слышать всех подруг, – сказала Лена, благодарно улыбнувшись Кире.

Хозяйка ушла священнодействовать на кухню, стараясь из скромных продуктов приготовить что-то из ряда вон выходящее, почти такое, как для застолья в старые добрые времена. От помощи она отказалась. Желала ли она блеснуть своими кулинарными способностями, которые всегда ценились в их компании, или просто хотела, чтобы гости сначала пообщались без нее, – это было неважно.

Внуки

Жанна на правах самого «далекого» и редкого гостя – она приехала из Владивостока – быстро овладела вниманием подруг.

– Здесь я с внучкой в зоопарке, – объясняла она, встряхивая светлыми кудрями, и передавала снимки по кругу. Ее серые глаза лучились счастьем. – Представляете, Юлечка кормила верблюдов сухариками и вдруг поняла, что один из них интересно проявляет себя: выпрашивая угощение, он не закрывает рот, пока не получит желаемое. И морда у него при этом такая умильная, улыбающаяся! И просьбы свои он сопровождал, радостно пританцовывая, исполняя грациозные движения. И это при его габаритах! Он был удивительно обаятельным, привлекательным и по манерам очень напоминал то мужчину-ловеласа, то балованного, ласкового ребенка. В считанные минуты талантливый верблюд стал «звездой» зоопарка. Из всех закоулков парка сбегались зрители, кормили любимца, снимали на фото и видео. Внучка была в восторге и все просила: «Давай еще сфоткаемся с ним, бабушка!» Это у них в детском саду так выражаются. Современный сленг с пеленок впитывают. Я взяла за правило редактировать ее речь, отучаю от излишнего засорения.

Так вот, я не помню, когда так искренне до слез смеялась. Я в этом зоопарке будто на десять лет помолодела. Потом еще много дней, вновь и вновь вспоминая милую просительную мордашку прекрасного животного, я по-детски переживала эту восхитительную историю и снова смеялась. Теплая волна проходила через сердце и радостно будоражила его, и я чувствовала себя удивительно счастливой.

А на этой фотографии мы с Юлечкой в выставочном зале нашего центра искусств. Один мой знакомый художник поинтересовался у нее впечатлением от своих картин. На что получил мгновенный четкий ответ: «Вот эта понравилась. Видите – гитара перевернута, все разбросано. Разгром, но на пятерку! Еще есть у вас одна очень хорошая картина. Вон та. Тут все намешано, течет разными красками. В моем стиле рисуете!»

Внучка тогда начала ходить в художественную школу и с удовольствием выступила в роли эксперта. Художник отошел растерянный, так и не поняв: радоваться или огорчаться ему такой категоричной оценке его произведений ребенком. Я заверила знакомого, что внучка в восторге, иначе ее «рецензия» не была бы столь эмоциональной и в то же время краткой.

Я замечаю, что у Юли бывают моменты вдохновения, тогда она говорит легко, радостно и восторженно. Слова, не задумываясь, употребляет умные, обороты яркие, образные и к месту. И, похоже, в эти минуты она сама себе нравится. Жаль, если эта способность не останется в ней, отомрет во время обучения в школе, как многое другое хорошее, что я замечала в своих детях. Тогда у меня не хватало времени на их воспитание, но теперь я пытаюсь «отыграться» на внучке. Мы часто беседуем. Однажды спросила у нее:

«Как у тебя возникают мысли?»

Она ответила просто, будто говорила о чем-то обыденном, например, о своих куклах. А может, у нее у самой возникал этот вопрос, и она для себя его уже проанализировала. Передаю дословно: «Понимаешь, бабушка, иногда они идут по короткому пути: мозги – рот. В другой раз мысли долго по голове блуждают и застревают то в одном месте, то в другом и никак не выходят. Как по спиральке крутятся и крутятся. А веселые, радостные мысли и шутки сами выскакивают с красивыми и даже иногда с умными словами».

Нет, девчата, вы представляете – в восемь лет она уже понимала прелесть случайно вырвавшегося яркого словца. А теперь ей десять, и она уже намеренно вбирает в себя новые компьютерные словечки, жесты, повадки друзей, выспрашивает, учится, познает. Понимает, что все это может ей пригодиться в спорах с много воображающими мальчишками. Ей хочется быть на уровне.

И в то же время она еще такая маленькая. Идем мы как-то с ней мимо строящегося дома, ну я и брякнула от фонаря, мол, подрастешь, может, в этом доме жить будешь. А она чуть ли не в слезы: «Не хочу никуда от мамочки уходить». А что она «запоет» через десять лет?

Нравится мне, что внучка незакомплексованная и в карман за словом не лезет. Вот, на первое сентября я говорю ей как можно патетичнее:

«Сегодня у тебя праздник нового учебного года! (Второй класс)».

Она в ответ тут же парирует:

«Нет, бабушка, сегодня похороны лета».

Та́к вот, дорогие. Хоть стой, хоть падай. А недавно, сидя у меня в гостях, она в рекламном журнале «Эльдорадо» внимательно изучала страничку с мобильными сотовыми телефонами и увидела новинку за восемнадцать тысяч рублей. Вскочила и воскликнула:

«Ни фига себе!»

Потом после паузы произнесла задумчиво:

«Можно даже сказать: «Ни хрена себе!»

Зять мой, ее отец, расхохотался:

«Смотрите, мама, Юля поняла, что так круче звучит.»

Внучка в смущении подбежала ко мне и шепчет на ухо:

«Ба, я грубое слово сказала. Прости. Но оно сюда так подходило!»

Меня это слово не обожгло, не рассердило и даже не раздосадовало. Оно на самом деле было к месту. Пришлось простить, даже взять внучку под свою защиту, потому что ее мама – моя дочка – возмутилась, даже занесла руку для шлепка по попе. Я сказала ей: «Хватит бодаться, не ищи проблем там, где их нет. Ну, позволил себе ребенок секунду «неизысканного» удовольствия, и что? Не уничтожать же на корню росточки зарождающегося у нее чувства юмора?»

Моя дочка недолюбливает шуточки своего мужа. Они ее уже тем задевают, что всегда направлены на жен и тещ. Нет, чтобы хоть иногда в свой адрес проехаться. Слабовато у него с самоиронией, самолюбие свое оберегает.

Почему-то вспомнила сейчас дочкино детство, ее заметки в школьной стенгазете, наполненные газетных фраз, она тогда третьеклассницей была. Надо же было такое придумать – в девять лет дети к политинформациям готовились по передовичкам газеты «Правда»! Маленькие дети и в нашем, и в их поколении одинаковые. Взрослые изменяют детей согласно окружающей действительности.

Юлечка похожа на отца, но я радуюсь, замечая, что в жестах и мимике внучки проглядывают какие-то черты бабушки и дедушки. Значит, тянется наша ниточка, не обрывается, передаются в следующие поколения наша кровь и неплохие гены.

Лена встретилась глазами с Аллой. Она напротив сидит. У нее, как и прежде, ясный взгляд с тем выражением спокойной уверенности и безмятежной тишины, который манит к себе, незаметно втягивая в сферу своего влияния, подчиняет себе силой любви и уважения. Она совсем не изменилась: все так же курносый носик задорно смотрит на полярную звезду, та же пушистая светлая челка над смоляными тонкими бровями, пухлый улыбчивый рот. «Интересно, повезло ли ей с мужем? – думает Лена. – Хотелось бы. Прелесть, какая была девчонка. Почему она молчит?»

Лера – черноглазая жгучая брюнетка, в юности шустрая, горячая и впечатлительная, – услышав рассказ Жанны, заливисто рассмеялась:

– Мой внучок Гена в шесть лет также грубовато выразился, когда конфету ел: «Вкусная, обалдеть можно!» А отец ему подыграл: «Хорошо, что не офигеть». Так сынок ему тут же фитиля вставил. «Главное, говорит, чтобы не охренеть». У меня глаза на лоб полезли. Пришлось, когда Гена уснул, мужу лекцию прочитать о культуре речи. Наверное, на даче нахватался Геночка от него грубых словечек. Там у наших соседей просторечье в чести. А как-то зашел Гена со мной в булочную. Я увидела новую цену на хлеб и возмутилась: «Семьдесят два рубля за батон? Бандиты!» А внук серьезно, спокойно так поправил: «Не бандиты, а «ООО-Бандиты».

Жанна продолжила рассказ о своей внучке:

– Юля у нас девочка разумная, умеет трезво оценивать свое поведение и характер. Она ведь как говорит: «Я родилась под созвездием послушания и непослушания. Иногда бываю на планете радости. У меня живот болит от скуки, когда одежда не нравится, когда много работы на кухне или если со мной долго и строго разговаривают».

У моей внучки плохой аппетит, и она сама ищет способы, как его улучшить. Как-то заявила матери: «Еда и телевидение для меня взаимосвязаны. Когда кушаю, я должна эмоционально восхищаться, тогда не замечу, что ем. Это особенно важно, когда ты заставляешь меня есть творог и яйца». Я дословно привожу вам ее фразы, потому что по возможности записываю их. Вот за последнюю неделю собрала: «Ой, сейчас со страху приобрету вечную жизнь!» «Бабушка, эта твоя блузка времен Очакова и покорения Крыма?» «Народу в парке – толпа! Как молекул в твердом теле». «Дядя Саша быстро печатает на компьютере, потому что сердцем чувствует клавиатуру?» «А в раю снег бывает?». «Юля, мы только вдвоем в квартире», – говорю я внучке. «Да, тараканов у нас нет, компанию не составят», – весело поддакнула она.

К своим недостаткам она относится с юмором. Как-то при встрече со мной говорит: «Гляжу, что-то в карманах у меня полный порядок. Поняла – не моя куртка, побежала в класс и обменяла».

Недавно прибегает из школы и кричит: «Бабушка, отгадай загадку. Кто лучший киллер на любовном фронте?» Я от смеха чуть мимо стула не села. Какая неожиданная комбинация, да еще из уст ребенка. Хитрюга – говорит, а сама на мою реакцию смотрит: не переступила ли она границу воспитанности?

Нет, вы представляете, на свой день рождения не платье, не игрушки или конфеты, как мечтали мы в своем детстве, а скоростной Интернет заказала, мол, «мой устарел, он крайне несовершенный». А когда она разговаривает с мамой, я их совершенно не понимаю – они для меня будто инопланетяне.

А как-то малышка задумчиво и грустно сказала: «Всем надо, чтобы всё было правильно и умно. А так иногда хочется сказать какую-нибудь глупость, сделать что-то совершенно ерундовое, не из разряда учебно-обязательного, что-то по-настоящему детское!» Я чуть не прослезилась. Рано начинают уставать наши внуки от сложности жизни. Мыслимое ли дело, чтобы и школа, и кружки, и балетный класс.

– Все мы уже стали для наших внуков частью мира прошлого, – вздохнув, поддакнула Лера.

«В связи с перестройкой предприятие, на котором работала Лера ведущим инженером, «испустило дух», и ей пришлось уйти на пенсию. Чувствуя в себе еще достаточно сил и знаний, она тяжело переживала сокращение и неудачные попытки хоть куда-нибудь устроиться по специальности. Поначалу ей пришлось довольствоваться местом вахтера, это уж потом она репетиторством занялась», – тихо сообщила Лене Инна.

И Лену мгновенно охватила щемящая грусть. Дома, в суете будней, она не задумывалась о своем будущем. А тут все как-то сразу четко высветилось: и возраст, и все пережитое и, может быть, даже скорый…. И проклюнулось в ней совсем новое, не свойственное ей чувство – отчуждение что ли. И, чтобы погасить это неприятно кольнувшее ощущение, она натянуто-весело поддержала слова Леры:

– Вот и мой внучок, узнав, что я школу заканчивала при керосиновой лампе, а телефон впервые «вживую» увидела только в университете – и это при том, что уже в космосе полетал Юрий Гагарин, – сказал удивленно-солидно: «Да ты родилась в эпоху динозавров!»

– А мой младший внучонок Мишенька уже в пять лет со всякой бытовой аппаратурой был на «ты», – говорит Галя, яркая крашеная блондинка, – запросто включал телевизор, ставил себе лазерные диски с мультфильмами. Если где-то происходил сбой, спокойно нажимал на кнопки, искал причину неудачи, добивался качественного изображения, регулировал звук, переключался с английского языка на русский.

В семь лет он получил в подарок «навороченный» мобильный телефон. Деду некогда было заняться изучением инструкции, так он, паршивец, сам разобрался во всех функциях аппарата, сменил заставку, сфотографировав свой пупок, и с хитрой мордочкой положил мобильник на дедов стол. А потом долго «обстреливал» дедушку СМС-ками.

Я поражаюсь и восхищаюсь уровнем развития современной техники и технологий, с трудом осваиваю новинки, а для него все эти современные бытовые изыски – необходимые мелочи жизни. Пара-тройка секунд – и он с экрана компьютера получает полную информацию обо всех событиях, происходящих в семье наших, казалось, раньше недосягаемых родственников, видит их лица, слушает их голоса. Иногда рядом с ним я себя «чайником» чувствую и ощущаю потребность «подкачать» свой мозг и язык, читая книги по информатике, чтобы быть вровень с внуком.

А теперь он еще обменивается адресами с детьми чуть ли не из всех стран мира. С изобретением Интернета произошла тотальная девальвация усилий человека по преодолению пространства и времени. Я задаю себе вопрос – какие еще глобальные открытия века ожидают нас и в каких областях?

– А вырос ли человек интеллектуально, душевно, эмоционально? Оснащен-то он разнообразно, а по сути своей остался уязвимым, слабым, что особенно наглядно заметно в семье. Как бы в погоне за современными технологиями из наших детей не ушла душа. Вот чего я боюсь. Мало теперь читают дети. Как без художественной литературы формировать детские души? Человек определяется тем, что он читает. Одна надежда на наши с детьми душеспасительные беседы. Была наша страна самая читающая, а теперь стала самая торгующая, – вздохнула Аня. – Времени у детей не хватает на чтение. Слишком много у них соблазнов, которые невозможно исключить из жизни. Компьютеры и телевидение вытесняют книги. И к чему это может привести?

– Сдается мне, что люди страшатся того, чего не понимают. Не научных открытий бойся, а тупоумия и дебильной жестокости отдельных представителей человеческого вида, – хмыкнула Инна.

– Недавно у нас в семье появилась электронная книга. Мы все по очереди читаем в ней каждый свое и восхищаемся ее компактностью. Муж считает, что библиотеки скоро изживут себя, но я придерживаюсь другого мнения: бумажные книги обладают особой энергетикой, и поэтому электронные книги полностью не заменят их. Их начнут издавать меньшими тиражами, но все равно ими будут пользоваться параллельно, – весомо заявила Жанна.

– Мой муж до сих пор как великую святыню хранит проигрыватель и пластинки шестидесятых годов, хотя дом полон современной аппаратуры и музыки… В музее будем смотреть на книги. А богатые станут собирать их как редкий антиквариат, – выразила свое мнение Галя.

– Библиотеки никогда не исчезнут. На полках рядом с электронными книгами будут стоять «древние» бумажные фолианты, – возразила ей Алла. – С появлением телевидения говорили, что театры исчезнут, а их число только растет.

– А у нашего внучка́ с юмором тоже все в порядке, – сказала Мила. – Помню, пришла к нам племянница и спрашивает Мишуню: «В темноте тебе страшно?» А он рассмеялся: «Страшно, когда конфеты кончаются». Он у нас такой сластена! У меня все внуки с юмором.

Подвижное лицо Милы светится счастьем. И ничего что при этом исчезают милые веснушки, придающие ей выражение искренней восторженности, когда она в спокойном настроении.

– Человечество выживает не за счет естественного отбора, а по причине гениальных изобретений, – солидно резюмирует Вадим, Милин старший внук, довольный словами своей восхищенной бабушки. – Моя старенькая прабабушка – ей девяносто шесть, и она в полном психическом здравии – часто наблюдает за моей работой на компьютере. И вот как-то говорит: «У меня все сильнее крепнет убеждение, что мои внуки общаются посредством какого-то тайного шифра, от которого мне забыли дать ключ. Не понимаю, на каком языке они разговаривают, а я ведь на трех языках свободно общалась со студентами и до сих пор многое помню».

Вадим перед занятиями заскочил к «дяде» Славе на два слова по поводу какой-то сложной задачи и «немного» задержался «на посиделках», хотя сказал, что на все про все у него всего полчаса.

– Я бы согласилась больше не писать статей и книг, только бы у меня появились внуки. Уже заждалась, – с грустью неожиданно поведала подругам тайну своего сердца Алла и опустила свои серые, огромные под выпуклыми очками глаза. Узенькие, покатые плечи ее при этих словах совсем поникли, спина неожиданно сгорбилась.

Все присутствующие на некоторое время тактично умолкли, погрузившись в рассмотрение фотографий, и их реплики в основном касались судеб еще оставшихся в живых родителей.

– А моя Элиночка, – опять не утерпела Галина, – в три годика сочинила первый рассказик. Пошли мы с ней в парк на прогулку. Погода была чудная, солнечная! И вдруг она заговорила так тихо и проникновенно: «Была зима. Под крышей дома выросли большие сосульки. Затем пришла весна! Сосульки сначала радостно заискрились на солнце, но вдруг заплакали. Им не хотелось расставаться с зимой? Они не желали превращаться в ручеек?» Потом стишки сама стала складывать. Когда я читаю ей любого поэта, она старается ему подражать. Мне две строфы запомнились, потому что Элиночка с восторгом распевала их целый день.

«Наш веселый бегемот

Смехом надорвал живот.

А усатый таракан

Оседлал свой барабан.

Ну а муха, ну а муха

Села зайчику на ухо.

Лишь рогатая коза

Сердито жмет на тормоза».

Один раз читала я ей книгу Мало «Без семьи» – я сама ее в детстве очень любила – и вдруг она меня останавливает, дает карандаш и просит: «Записывай, бабушка». Вышло у нее доброе, трогательное четверостишье.

«В лужах блеклое небо.

В лужах лежат облака.

Детям дам много хлеба,

Много дам молока».

– Школа Лермонтовых не воспитывает, – вступила в разговор Рита, до тех пор занятая изучением новой Славиной методички для студентов.

– Я читала, что современные дети в основном воспринимают интеллект матерей, – развернула разговор в другую сторону Эмма. – Беда в том, что отцы часто самоустраняются от воспитания детей и тем лишают их нормального развития. Мама – режиссер, она лепит ребенка, а отец огранку делает. Мой сын уже в шесть лет интересовался устройством мироздания, открывал химические законы, а я, занятая каждодневными домашними делами, не имела возможности развивать его способности. Муж же занимался только собой, и увлечения сына прошли мимо него, как и, между прочим, многое, что связано с нашей семьей, с воспитанием детей.

– Возможно, вы упустили ребенка и потеряли большой талант, – грустно отреагировала Лера на слова Эммы.

Галя выслушала рассуждения подруг и продолжила рассказывать о своей внучке:

– А как-то Эля разыграла меня. Да так мастерски, что я поверила и разволновалась. Спрашиваю:

«Элик, откуда у тебя синяк на ножке?»

«С Максимом подралась, – отвечает. – Мы как начали боксировать, мутузить друг друга! Я его, он меня! Вот так: бац, бац. Здорово!»

«Чем он тебя ударил? – уточняю».

«Ногой», – отвечает.

«Больно было?»

«Нет, – успокоила меня малышка. – Ты знаешь, если рукой в подмышку ударить, это гол называется, если ногой – то два гола получаешь. А когда одновременно и рукой и ногой туда попадешь, сразу три гола засчитывается. Поняла?»

«А в лицо во время драки не бьете?» – озабочено спросила я.

«В глаза метим, если они в специальных очках. Прямо пальчиками тук-тук. Очки ударов не боятся, они же не стеклянные», – заверила меня внучка.

«Пластмасса, трескаясь, тоже осколки дает. Запомни, детка, в играх даже в шутку в лицо никогда нельзя бить. Ну, по рукам, ногам, в грудь – куда ни шло! Только не в голову!»

Элиночка настолько искренне и восторженно говорила, что я на полном серьезе стала уговаривать ее быть осторожней в играх с мальчиками. И тут она рассмеялась и сказала, что придумала себе бокс. Развела меня. Мы вместе хохотали над ее розыгрышем. Вы понимаете, она начала фантазировать, и ее как понесло! Может, у нее талант?

Я потом обняла ее и говорю: «Глядишь, еще писательницей станешь». А она мне серьезно так в ответ: «И книжки свои сама иллюстрировать буду». Уверенно сказала, потому что в художественной школе хвалят ее рисунки. В ее-то годы – в семь лет – я и слов таких не знала, а она уже понимает метафоры!

В голосе счастливой бабушки чувствовалась гордость за свое сокровище.

– Любит Эля свою учительницу? – спросила Лена.

– Как-то пришла из школы и говорит: «Если бы у меня был хвостик как у зайчика, я бы его поджала от страха перед своей учительницей». А ведь она в школе очень послушная. Чего боится? – недоуменно пожала плечами Галина.

– Сейчас заметно упал школьный образовательный ценз. А все почему? Лучшие выпускники поступают в престижные вузы, а в педагогические отправляются те, кто шли по призванию и троечники. Кого могут выучить троечники? Себе подобных. Не думаю, что новая тенденция с ЕГЭ поправит положение дел в образовании. Из методологии обучения убрали главную суть – развитие мыслительной деятельности, а оставили одни приемы и приемчики. Вот о чем хотелось бы поговорить. Мы прекрасным учителям обязаны появлением жемчужин в нашей среде. Вот тебе, Галя, вопрос в лоб: «Ты веришь в ЕГЭ?» – Аню по-прежнему волновали школьные проблемы.

«Ох уж эти мне педагоги! Начали про Тарзана, кончили про барана», – пробурчала Инна.

Жанна опять взяла слово.

– Пошли мы раз с Юлей в скверик на качелях покататься, а там девочка свое место не желает никому уступать и матерными словами всех отпугивает. Уже очередь из обиженных детей образовалась. Я беседу с ней затеяла. Не выдержала девочка нудной морали, соскочила с качелей и, подгоняя себя ругательствами, нырнула в беседку и уже оттуда продолжала сердито выкрикивать оскорбления в мой адрес. Я приблизилась к ней и попросила не выражаться грубо при пожилом человеке. А она мне в ответ: «Мои родители ругаются матом и мне разрешают. Я вырасту такой же, как они, потому что у меня такое окружение».

Сквозь напускную браваду этих слов крепко сбитой, красивой, но несдержанной девочки я почувствовала нежелание быть похожей на родителей.

– Каждое поколение должно быть чуточку умнее предыдущего, иначе не будет прогресса в развитии общества, – объясняю я ей спокойно и уверенно.

– Я пыталась учиться на пятерки, не получилось, – вдруг неожиданно горько сознается девочка.

– Ты думала, это просто? Не припомню, чтобы кому-то пятерки давались легко, – говорю я.

Юля подсказывает:

– Менделеев говорил, что успех – это один процент таланта, а остальные девяносто девять – сила воли и трудолюбие. Я в первом классе знаешь, сколько ошибок в тетрадках делала? Просто ужас!

– Я хочу быть хорошей, но родители учат меня другому: никому спуску не давать, и если надо – горло кому угодно перегрызть. Я буду такая, потому что все время с ними, – обреченно, но с явным вызовом сказала девочка.

Ее добрая душа еще пыталась восставать против жестокости и несправедливости.

– А ты поставь себе цель стать такой, какой хочешь, и не сходи с этого пути. Не сразу, но все равно получится. Я в свое время решила выбраться из деревни, получить высшее образование и добилась. Иногда так не хотелось учить уроки! Но я понимала, что не смогу уважать себя, если отступлюсь от мечты.

– Ничего у меня не получится! – прокричала девочка со слезами в голосе, сорвалась с лавочки и помчалась, не оглядываясь, домой.

– Бабушка, она из духа противоречия спорит, – успокаивала меня внучка, увидев мое огорчение. – О, какой у меня совсем недавно был дух противоречия! Как меня тянуло сказать поперек. Ну, прямо раздирало от желания возразить! Но ведь повзрослела и даже немного поумнела. Теперь грустно и стыдно вспоминать то, что было со мной.

Двое мальчиков откатали назначенное мной время. Подошла очередь Юли, а они не слезают с качелей. Я прошу того, который поменьше ростом, сойти.

– А почему я? – обиженно возражает он.

Я догадалась, что его, скорее всего, как невысокого и более слабого, ребята частенько «отодвигают в сторону» и он хотел, чтобы этого не делали взрослые, которым надлежит защищать справедливость.

– Мне показалось, ты более воспитанный и честный и хочешь, чтобы поступали по справедливости не только по отношению к тебе, – ответила я мальчику.

Не знаю, какие мысли закрутились у парнишки в голове, только он неохотно, но молча оставил качели.

Жанна замолчала, о чем-то задумавшись.

На диване Рита и Эмма шушукаются, делятся своими заботами. Лена прислушалась.

– Мне, прошедшей школу голода и холода, было непонятно, как это ребенок не хочет есть, и его кормят из позолоченной посуды, уговаривают, обещают подарки. «Что это за дурь? – думала я. – Оставьте ребенка без обеда и ужина, а на утро он сам без разговоров придет на завтрак».

– Недавно я наблюдала, как внучка гордится своими ухоженными ногтями. Она с таким восторгом о них рассказывала! А я слушала и не понимала ее радости. В ее возрасте – в двенадцать лет – я гордилась более серьезными вещами: умением решать сложные задачи, пониманием какой-то трудной проблемы, своей помощью кому-то, – говорила Эмма.

– …Разная реакция была у детей по поводу глупого поведения подружки. Одна сочувственно кривила губы, мол, что же она себя позорит, но палец о палец не ударила, чтобы помочь Зине. «Какая глупая эта Зинка!» – читалось на лице другой. Третья исподтишка довольно ухмылялась. А сестренки-двойняшки подзадоривали Зину продолжать делать глупости и говорить пошлости. А моя Светочка потом дома плакала от того, что Зина не слушала ее осторожных попыток подсказать, выручить. Свете было обидно, что «за глаза» девчонки потешались над ее младшей подружкой, вместо того, чтобы помочь малышке понять ее неправильное поведение. Светочку теперь на аркане не затянешь в эту компанию.

– …Вот я и говорю внучке, мол, у меня в детстве не было книг, обучающих рисованию. Как видела, так и рисовала. А Элиночка рассмеялась: «Это вроде того – как слышишь, так и пишешь?» А потом еще сказала: «Мне мальчишек труднее рисовать, потому что изображать их ниже моего достоинства!» Тут уж я расхохоталась. – Об этом уже Галя рассказывала Жанне.

– …Как-то я решила прозондировать отношение внучки к возможности появления у нее братика. И она мне очень даже уверенно заявила: «Я не хочу ни братика, ни сестричку. Боюсь, буду завидовать. Конечно, белой завистью, но все же завидовать. А я не хочу быть завистливой». Я ей отвечала на это, что никогда не завидовала ни чужому богатству, ни красоте, и ты перебори себя. Но она твердо ответила, что хочет быть одной-единственной, чтобы все хорошее доставалось только ей. Пришлось проводить с ней долгую терпеливую беседу, – поделилась Рита.

– А моя внучка как-то говорит мне: «Бабушка, сегодня дедушка старается быть ласковым», – вступила в разговор Мила. – Надо же, увидела то, что не всякий взрослый заметит. Тогда я спрашиваю: «Отчего дедушка старается быть ласковым?» «Так ты же болеешь. Он жалеет тебя». И сказала это так, будто между прочим, обыденно. Поразила меня. А дед был в восторге от своей любимицы.

А как-то спрашиваю ее: «Хочешь поехать к другой бабушке или останешься у меня?» Молчит. Чувствую, хочет поехать, но боится этим меня обидеть. «Стратег ты мой милый», – подумала я с нежностью и отпустила ее в деревню. – Это Эмма, блондинка с усталым строгим лицом, рассказывала об одной из четырех внучек, воспитание которых почти полностью лежало на ее худеньких, но надежных плечах.

– Послушайте, какие «перлы» выдает моя старшая малышка. Ну, прямо хоть свою собственную книжку «От двух до десяти» создавай вдобавок к уже существующей «От двух до пяти».

Эмма достала из сумки аккуратно свернутый вчетверо листок из ученической тетради и стала читать.

1. Внучка в спортзале устала и пьет воду из бутылочки. Тренер шутит:

– Водочку попиваешь?

– Нет, – отвечает влет, – коньяк без начинки.

2. – Ася, мы с тобой одни в квартире?

– Да, тараканов еще не завели, компанию нам не составят, зато есть пауки в туалете за трубой. Но я их не вижу, поэтому не боюсь. А ты замкнула входную дверь?

– Не бойся, не сбегут наши пауки и тебя никто не украдет. Кому ты нужна?

– Ну, это как сказать! – раздумчиво протянула внучка.

Очень ее удивила и озадачила моя шутливая фраза об ее ненужности. Наверное, она впервые задумалась над этим вопросом.

3. Бабушка, что-то ты сегодня экономная больно, даже шоколадную медальку мне не купила.

4. – Ем, – говорит, – твои соленые огурчики и чувствую, как нарастает во мне удовольствие, аж глаза малосольные становятся.

5. – Я снова хочу быть в годик. Проще жить.

6. Смотри, ба, какая экстремальная бабуся, как у Красной Шапочки. Смотри, смотри, дядьку сумкой лупит! Заслужил, значит.

7. Играет с пластмассовым домиком, напичканным мебелью.

– Ба, ну как я обустроила свой дом?

8. Смотрит страшный зарубежный мультик.

– Ба! Моя душа от ужаса уходит в спинной мозг.

9. Я уговариваю внучку позавтракать, объясняя, что для нас в детстве омлет был как праздник.

– А для меня он – похороны души на пять-десять минут, – заявляет она.

10. – Ба, дети в нашей школе ведут себя, как обезьяны в стаде. Я по телеку макак видела.

11. – Ба, я поняла, что на чужом опыте трудно учиться.

12. Спорю с внучкой.

– Мне это не нравится.

– А мне нравится. Ба, у нас с тобой разные характеры. Нам надо развестись.

13. Тороплю внучку завтракать. А она говорит:

– Ба, я еще не умывалась и мысли у меня грязные.

14. – Ну что, бабуся, сдала тебя Сашка, заложила? (Это моя младшая внучка.) Рассказала деду, куда ты ходила? (За подарком ему ко дню рождения).

Трудно хранить ребенку даже маленькую тайну, особенно, если эта тайна чужая.

15. Отец внучки, уходя спать в другую комнату, целует ее и желает спокойной ночи, а внучка вдруг и говорит: «Папа попрощался со мной письменно, а с тобой устно». Мы все, кто был в комнате, чуть не задохнулись от смеха. Очень понравилась нам шутка ребенка.

16. – Бабушка, в оперетте поют от радости, а в опере от горя, что ли?

17. – Бабушка, ты не старая и не молодая. У тебя переходный возраст, – говорит внучка.

– Куда переходный? – грустно шучу я.

Внучка не сразу понимает, о чем это я, а сообразив, укоризненно качает головой:

– Ну, ба! Ну, зачем ты так…

18. Стоим с внучкой в сбербанке за моей пенсией. Мужчина рядом произносит:

– Организовал еще один офис.

Моя внучка солидно замечает:

– Размножаетесь!

19. Девушка-менеджер как прилипла возле клиента, пожелавшего сдать деньги в кассу банка. Тот шутит:

– Не сбегу я в другой банк. У вас хороший процент на вклады.

Менеджер смущается, но не отходит. Ася это замечает и успокаивает девушку:

– Дядя шутит, чтобы не скучно было стоять в очереди.

20. – Ешь мидии, в них много микроэлементов.

– А я думала микроорганизмов, – кокетливо смеется внучка.

21. Сын-предприниматель говорит кому-то по телефону:

– Зоопарк просит поставить им телефон.

Внучка влет шутит:

– У льва уже есть, теперь медведям понадобился?

22. – А старики мечтают?

Ну, разве мы так говорили в нашем детстве! Разве мы так соображали! Не устаю удивляться современным детям. Я редко могу позволить себе приходить к старшей внучке (ей уже восемь), но даже за короткое время успеваю услышать от нее столько интересного! И чтобы все, что я за нею записала, перечитать, не один вечер надо посвятить моему дневнику. Не будет большим преувеличением сказать, что каждый ребенок – это космос! – умиляется Эмма взрослости своей внучки, аккуратно складывая исписанный листок. – Рита, а ты тоже записываешь за внучками афоризмы?

– Конечно. Я даже альбом с их рисунками и фотографиями для этой цели завела, чтобы прочувствовать изменения в интеллекте моих малышек. Вот как-то спрашиваю у старшенькой: «Почему у тебя цифра «2» горбатая? Смотри, как она некрасиво спинку выгнула». А внучка смеется: «У нее, наверное, как и у меня, сколиоз». Ну разве станешь после таких слов делать ребенку внушение за плохой почерк? Все мое раздражение как рукой снимает.

А летом лежим мы с ней как-то в палатке – на рыбалку с ночевкой приехали, – а малышка вдруг говорит с какой-то особенной грустью: «Вот лежу я тут, притворяюсь вкусной для комаров, а дома куколки остались. Им без меня грустно». Конечно, я поняла, что это она без них загрустила. Второпях забыла взять. Потом добавила: «А ты знаешь, бабушка, зачем я поехала с вами на речку? Запасаю лето на зиму». Понимаете, не тепло, а лето. Значит, о впечатлениях говорила. До чего же дети бывают точны и метафоричны в своих высказываниях!

А еще мне нравится, что она размышляет и оценивает свою жизнь, но не натужно, а как бы с юмором. «У меня, – говорит, – первый класс тянулся долго-долго, а второй уже быстрее прошел, наверное, потому что в школе мне легче стало. А что же будет к одиннадцатому классу? Неужели сплошная радость?»

– Бойцы вспоминают минувшие дни. Нет?! Как всегда подрастающее поколение в центре внимания? Что за вакханалия амбиций? Что за акция тщеславия – хвалиться внуками! – Славин бас вторгся в пространство женских восторгов. (Он уже провел одно свое занятие в университете и поторопился вернуться домой.) – Слава нам, умным! Родительская похвальба часто принимает причудливые формы, а тщеславие бабушек и дедушек и вовсе безгранично.

Все радостно смеются, поддержав веселый настрой товарища.

– Тебе не понять, ты не любил, – отшутилась Кира.

– Когда мы, мужчины, были молоды, все разговоры при встрече с друзьями крутились вокруг нашей карьеры. В среднем возрасте мы хвалились успехами детей, а теперь внуки занимают почти всю сферу наших интересов после работы, – резюмирует Слава.

– Мужчины тоже говорят о внуках? А я думала, вы только о политике и женщинах способны спорить, – ущипнула Славу Инна, полненькая, маленькая, с преувеличенно надменным выражением правильного, можно даже сказать, красивого, лица.

Тот не успел еще среагировать на слова Инны, как Кира поддела мужа:

– Ну, уж футбол ты никогда не вычеркнешь из своей жизни. Понимаю, отдушина.

– Не слышу бурных аплодисментов умной мысли моей жены, – подзадорил гостей Слава, любовно и горделиво притягивая к себе Киру.

Женщины мгновенно откликнулись на комплимент, как будто им он тоже предназначался. Всем хотелось бы получать такие же и побольше. Всем хотелось постоянного внимания мужей.

«Это уже противостояние или пока что привычная разминка перед боем? Уж не заведется ли Инна опять, как в прошлую встречу? И как от нее потребовать соблюдения приличий?» – настороженно подумала Кира, но виду, что заволновалась, не подала.

– Слава, мы тебя не очень затруднили своим неожиданным появлением? Ведь как снег на голову свалились. Мы треплемся, а ты, бедняга, сегодня, наверное, все утро из кухни не вылезал, – притворно-жалостливо сказала Инна.

– Ничего, я отыграюсь на супруге, когда в гости придут мужчины с моей работы, – весело отреагировал Слава.

Кира чуть укоризненно взглянула на мужа.

– Шучу, шучу, – быстренько перестроился Слава. – Мы всегда все заботы делим на двоих.

Лена видела, как приятно Кире слышать эти слова, если даже в них не на все сто процентов была правда.

– Слава, ты теперь полностью наш? У тебя сегодня больше нет занятий? – спросила Рита.

– Днем еще две пары, а вечером подготовительные курсы для будущих абитуриентов. Как видишь, работы под завязку.

– Боишься расстаться с единственным пока мужчиной в нашей компании? – подколола Инна Риту.

Слава быстро взял инициативу в разговоре в свои надежные руки.

– А знаете, дорогие дамы, как я сына понятию совести учил? Не утруждал себя длинными беседами, просто рассказал ему два случая из жизни его родной бабушки Ани.

Используя право преимущественного голоса хозяина, Слава поднял серьезный вопрос о воспитании мальчиков отцами. Ему, наверное, хотелось подчеркнуть важность мужского влияния на детей, а может, он просто свой собственный отцовский опыт решил поставить вровень с женским. Не одним же дамам делиться своими удачными жизненными моментами. Его наблюдения и выводы тоже кое-что да значат.

Слава никогда не ссылался на занятость, беря заботы о детях на себя, не притворялся, как некоторые из его сотрудников, безразличным к семейным проблемам. И тем был горд, чем заслужил уважение в кругу семей, которые не чурались испросить у него совета в трудных ситуациях воспитания не только сыновей, но и дочек. И он со скромной гордостью знающего себе цену отца семейства помогал им выпутаться из затруднительных ситуаций. Друзья поговаривали, роняя на Славину душу «капельки меда», что он дока не только в физике, но и в педагогике и, несомненно, это свойство у него врожденное, потому-то любит он и бурное, и серьезное времяпрепровождение с внуками.