Вкус ужаса: Коллекция страха. Книга II

ГАРРИ ШЕННОН Хозяин теней

— Может быть немножко больно.

Если доктор Ньюманн и знал, что эта фраза — типичный штамп, то умело не подавал виду.

Хирург походил на гнома — низенький, квадратный, с неровными желтыми зубами, напоминавшими клавиши разбитого пианино. Пациент на столе был испуган и растерян, он не помнил ничего, кроме своего имени. Ньюманн отвернулся от стола, держа перед собой руки в белых перчатках. Однако беспомощный человек на столе почувствовал приближение зонда с пугающе длинной иглой, и кто-то из персонала выругался.

— Подождите. — Куинн с отвращением отметил, что его голос дрожит. — Не надо пока. Что вы собираетесь со мной делать?

Ньюманн сжал губы в тонкую линию и склонил голову набок.

— Мистер Куинн, мы ведь уже много раз говорили об этом.

— Я не помню.

— Это мы знаем.

— Вам удобно?

Высокая голосистая медсестра, которую Куинн при обычных обстоятельствах счел бы привлекательной и стройной, в данный момент стояла в углу, наполовину скрытая тенью, и больше всего напоминала хищного богомола. У нее был мелодичный, хорошо поставленный голос. Она поинтересовалась, не нужны ли Куинну лекарства. Ему нравился теплый поток успокоительного, это было лучше, чем чувствовать себя бокалом мартини с трубочкой в голове. Куинн знал, что облажается, что еще одна доза повлечет за собой полную отключку. И что тогда будет?

Куинн понял, что слишком медлит с ответом.

— Нет, мне удобно. Я хочу оставаться в сознании.

— Помните, мы можем сделать это и так, и так, — твердо сказал доктор Ньюманн. — Нам нужно разобраться с вашим расстройством раз и навсегда. — Он поправил очки с толстыми стеклами, отложил иглу в сторону на блестящий серебристый поднос. — Если вы будете в сознании, наше исследование будет более результативным, но необходимости в этом нет. Наркоз не повлияет на эффективность процедуры.

— Вы уверены? — Убеди его, что ты здоров.

— Что, простите?

— Вы уверены в том, что это необходимо, и в том, что у меня галлюцинации?

Медсестра Элизабет выскользнула, как паук, из темного угла, и погладила пациента по руке над иглой капельницы.

— Не нервничайте, сэр.

Доктор Ньюманн продолжил:

— Благодаря галоперидолу вы стали намного спокойнее, верно? Мистер Куинн, вам прописаны мощные нейролептики. У вас серьезное расстройство психики. И вы должны позволить нам помочь вам, прежде чем станет слишком поздно.

— А что, если я не сумасшедший? — Ты здоров. Не позволяй им этого делать.

— Что?

— Что, если вам нужен не я? Вы же могли ошибиться. Вы читали историю моей болезни, не так ли? Боже, вы ведь не станете оперировать не того, кого надо? Я слышал о таком: однажды человеку ампутировали совершенно здоровую ногу.

— Позвольте привести пример. — Добрый доктор наклонился к нему, и Куинн смог увидеть свое отражение в стеклах больших овальных очков. — Вы говорите нам, что видели какой-то вид неизвестных науке паразитов. И уверяете, что эти паразиты провоцируют агрессивное поведение людей.

— Да. Нет. Я не помню.

— Что ж, мой дорогой мистер Куинн, могу вас уверить в одном: сказанное вами не было бредом, такое и правда бывает.

Поток адреналина превратил время в тягучий холодный сироп. Тот, кто считал себя Куинном, прищурил глаз и приподнял бровь. Перед его мысленным взором возникли видения. Во рту пересохло.

— Паразиты, которые провоцируют насилие?

— Астроцитома, редкая, но крайне опасная опухоль мозга, возникающая в лобных долях, мистер Куинн. Как я уже говорил, она может стать причиной эмоционального возбуждения, головокружений, привести к визуальным и слуховым галлюцинациям. Я считаю, что у вас именно такая опухоль. Тот же рак можно вполне рассматривать как описанного вами паразита. Теперь нам нужно всего лишь удалить вашу астроцитому с минимальным ущербом для мозга.

— Это не превратит меня в растение?

Ответа не последовало. Дышать стало труднее. Куинн сухо, сонно сглотнул.

— Поверить не могу, что дошло до такого. Кто-то совершенно незнакомый собирается проделать дыру в моем черепе и копаться в моем же мозгу каким-то дерьмом, похожим на электрическую зубную щетку и камертон. И говорит, что это будет больно. Боже, за что мне это?

— Тише, тише. — Медсестра влажной тряпочкой вытерла испарину с его лба.

Доктор Ньюманн профессионально скупыми движениями запускал многочисленные приборы. Он дважды попытался включить монитор, нажимая кнопку обтянутым перчаткой пальцем, затем ударил кулаком по коробке, и монитор заработал. Размытое изображение доказывало, что как минимум, один из приборов оснащен миниатюрной камерой. Ньюманн не поворачивался к пациенту, что-то проверяя на столе.

РРРРррррРРР. Куинн услышал мерзкий тенор хирургической электропилы и задергался, всхлипывая.

— Мне кажется… Меня стошнит.

— Тише, тише.

Сестра Элизабет снова вытерла его лоб. Так ее зовут. Элизабет. Куинн подумал: «Эта сука похожа на диснеевского робота».

Страх внезапно стал осязаемым, сильнее действия лекарств, и Куинну снова захотелось получить отсрочку. Нужно говорить. Тянуть время.

— Вы читали мое дело, док? Я имею в виду, историю болезни?

Хирург, все еще не оборачиваясь, ссутулился, и пила завизжала снова — РРРррррРРР, — на этот раз более агрессивно.

— Мы все читали.

— Что читали? — Куинн потерял нить беседы.

Хирург и сестра обменялись понимающими взглядами.

— Читали ваше дело.

— Подождите! — Куинна несло. К тому же он действительно вспомнил. — У меня начались головные боли, да? В центре головы, там, где вроде бы находится третий глаз. Ха. Поначалу анализы ничего не показывали. Меня опутывали проводами и кололи иголками, провели все анализы, которые только могли придумать. Это само по себе уже вредно. Я имею в виду, они же лезли мне в голову.

— Тише, тише. — Женские пальцы коснулись его виска.

— Хватит это повторять! — Куинн знал, что его голос стал выше на пару октав, но это был крик души, который невозможно было остановить, как и лихорадочный лепет. — Все началось внезапно. Я говорил с одним из специалистов, с крупным седым мужчиной по имени Эдисон. Он посмотрел в окно, и тут я заметил, как что-то выползает из его правого уха. Это было похоже на земляного червяка, черного и блестящего, только с усиками. Оно секунду потрепыхалось и заползло обратно.

— Вот так, — довольно заключил доктор Ньюманн, укладывая пилу на серебристый поднос. Рядом с пугающе длинной иглой. — Но это, конечно же, нелогично и абсурдно. Верно?

— Возможно, но…

— Вам нельзя волноваться, — мягко сказал хирург. — Постарайтесь сохранять спокойствие. Так ваш мозг легче перенесет вмешательство.

— Док, вам не нужно этого делать. Я могу поправиться и без операции.

И снова в голосе Куинна слышались отчаяние и дрожь. И снова ему стало стыдно. Потому что он ни в чем не был уверен, даже в том, что он не сумасшедший. «Но если я понимаю, что мог сойти с ума, значит, я не сошел с ума. Я где-то читал об этом».

— Тише, тише.

Куинн застонал.

— Сестра, пожалуйста, просто дайте мне воды.

— Нельзя, — мягко, как обычно, прошептала она. — Вы можете поперхнуться и захлебнуться собственной рвотой. Потерпите, это ненадолго.

— Подождите. Подождите. — Он должен был закончить рассказ. — Я действительно помню. Тогда я никому ничего не сказал, чтобы меня не посчитали сумасшедшим. Но в те же выходные я смотрел трансляцию баскетбольного матча и переключил канал на местные новости в перерыве, и…

Доктор Ньюманн взял шприц с иглой и нажал на поршень. Из иглы вырвалась струйка прозрачной жидкости. Стекла очков теперь отражали кого-то или что-то, стоящее за головой Куинна, в темноте у стены, рядом с операционной сестрой. Миг спустя это нечто исчезло. Что это было?

— В общем, в новостях сказали, что на четвертое июля этот доктор Эдисон совершенно слетел с катушек.

Сестра проявила интерес.

— Правда?

Куинн сделал паузу, чтобы отдышаться, стараясь не смотреть на жуткую иглу и мечтая остановить время.

— Он отравил всю свою семью. Подмешал что-то в пунш на вечеринке, что-то с кураре, «обездвиживающее», как сказали в новостях. То, что часто используют во время операций, кажется. А потом он кромсал их скальпелем, парализованных, но не потерявших чувствительности.

— Как мерзко. Но ведь его поймали? — спросил доктор Ньюманн так спокойно, словно уже знал ответ либо не придавал ему значения.

Длинная игла все подбиралась к дрожащему Куинну, к его беззащитной вене.

— Нет, он каким-то образом сбежал. — Нет, не надо!

— Трагично.

Чей это голос, мужчины или женщины? Куинн не был уверен, что ему не послышалось. Возможно, голос прозвучал в его голове.

— Изумительно.

А это кто сказал? Почему в операционной посторонние?

— Итак, итак. — Ньюманн надел повязку и нагнулся к Куинну со шприцом. — Давайте начнем.

— Подождите! — Куинн понял еще кое-что, и это его испугало. — Разве вы только что не трогали пальцами грязный монитор?

Доктор пожал плечами. Снова осмотрел иглу, проверил, не осталось ли пузырьков. И, довольный, нагнулся еще ниже, накрывая Куинна бархатной тенью. Отыскав вену, он наконец ответил:

— Монитор у нас иногда барахлит.

— Но это значит, что ваши перчатки больше не стерильны, так ведь?

— Не волнуйтесь, — прошептал доктор с мягким австралийским акцентом.

Сестра положила руку на голое плечо Куинна. Рядом раздался низкий мужской стон, словно садист зашелся в сексуальном экстазе.

— Слушайте, ну подождите, вы же собрались лезть этими руками ко мне в мозг! Стойте. А это что такое? Что это за лекарство вы собрались мне колоть?

Игла вошла в вену, и все тело Куинна словно скользнуло в глубокую теплую трясину. Он забыл, о чем беспокоился всего секунду назад, хотя и помнил, что сильно нервничал. Даже когда включилась пила, Куинн оставался таким же спокойным и отстраненным. Еще несколько уколов, и он перестал чувствовать свой лоб.

РРРрррРРРРррр. Его аккуратно скальпировали. Куинн ощущал только слабое натяжение. А затем с тихим «чпок» крышку его черепа сняли… Куинн хрюкнул, лениво взглянул на монитор и заметил пульсирующие красные и синие ткани. И кончик длинного алюминиевого зонда.

— А сейчас мне нужно, чтобы вы четко описали происходящее, — сказал добрый доктор. — Когда я коснусь вот этого…

…жажда измучила его до полного отчаяния. Жар солнца раскалил камни, и они рассыпались тысячами осколков сияющего зеркала. Под низкорослыми тамариндами еще осталось немного тени. Куинн пополз туда, облизывая сухие губы, надеясь найти источник. Солнце уже второй час стояло в зените. Ему нужно отдохнуть. Было слишком жарко, чтобы двигаться дальше. Куинн добрался до тени. Сапоги из козьей кожи не оставляли следов на плоских камнях. Он заполз под ветви деревьев, прикрылся сухой травой и закрыл глаза. Хотелось отдохнуть, но в ушах до сих пор стояли жалобные обреченные вопли погонщика мулов, которого апачи привязали к колесу телеги и медленно поджаривали. Куинн не понимал, зачем им это. Одно дело убийство, иногда без него не обойтись, но получать удовольствие от человеческих мучений…

В русле сухого ручья зашуршала галька. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Куинн схватился за карабин. Ему едва хватило сил переломить ствол и зарядить его. С другой стороны холма все кричал и кричал парнишка-мексиканец. Дрожащими руками Куинн поднес дуло ко рту. Проглотил сухой ком в горле и решил, что живым в руки дикарей не дастся. Он ждал. Слушал…

— Мистер Куинн? — Доктор Ньюманн казался раздраженным. — Для эффективности этого подхода вы не должны отвлекаться от процесса. Что вы увидели, когда я дотронулся до того места?

— Яркий свет, — простонал Куинн и поперхнулся. — Я был не здесь. — Он очень хотел пить. — Там было жарко, как в пустыне. Я слышал свои шаги по земле и чьи-то крики вдали.

— Ах! — Врач явно был доволен. — Значит, мы получили свет и звук. И точно знаем, кто кричал, так ведь?

Инструмент коснулся другого участка мозга. Изображение на экране вздрогнуло.

— А что происходит сейчас?

…Старик смотрит на свои руки, покрытые морщинами и пигментными пятнами, на потрепанную клюку под ладонью. Его коричневые тапки шаркают по плетеному ковру в пересечении света и тени. С каждым шагом он тяжело охает. Какая-то смутная, но все еще яростная его часть помнит, каково это — быть молодым. Он ненавидит развалину, в которую превратилось его тело. И хочет дойти до окна, выглянуть из окна, чтобы избавиться от ловушки, которой стала его кровать. От испражнений в постель. От комнаты, где собраны такие же старики, беспомощные, как дети. Он хочет выпить свежей воды. Там, снаружи, свет, и пение птиц, и такие яркие цвета, и свежий ветер…

— Ветер. — Куинн удивился тому, как громко звучит его голос.

И подумал: «Где я был только что? Неужели во сне?»

Глаза доктора Ньюманна искрились над белой маской, трепещущей от быстрого неглубокого дыхания. Он был возбужден, но явно озадачен.

— Вы услышали ветер? Странно.

Куинн смотрел на монитор, пытаясь понять, что видит, и уже хотел возразить, когда зонд начал опускаться для новой пробы — боли снова не было, на этот раз лишь водоворот цвета и звука…

…солнечный, но не жаркий день — он смотрит на полосу газонной травы и слышит жужжание и шипение поливалки. Куинн роняет лопату и смаргивает пот. Он с удовольствием наблюдает за тем, как девушка с бронзовой от загара кожей, длинными каштановыми волосами и миндалевидными глазами танцует под прохладным дождем. На ней мужская белая футболка, мокрая ткань липнет к телу, очерчивая напряженные соски и темный треугольник волос внизу. Она широко улыбается ему, подмигивает и машет рукой. Он смотрит вниз, на свои огрубевшие руки: они снова сильны и увиты молодыми мускулами. Девушка пошла к нему, покачивая бедрами, он потянулся к ней, но мир потемнел и пальцы коснулись пустоты, такой горькой пустоты…

— Нет, только не это, только не пустота! — Куинн кричал. Внезапная потеря казалась невыносимой. «Я действительно был там, это немое воображение». — Пожалуйста, нет! — «Верните меня обратно».

Он готов был умолять, но только всхлипнул и закашлялся.

— Я очень хочу пить.

Сестра поцокала языком и вытерла его лоб. Наверное, она думала, что это утешит Куинна. То, что произошло, казалось сбоем программы. Время замкнулось в кольцо. Мир трещал, как смятая фольга. Доктор Ньюманн поправил маску. Почесал щеку и покачал головой.

— Что вы ощутили, мистер Куинн?

— Прошу вас, не возвращайте меня, — ахнул Куинн. «Пожалуйста, не возвращайте меня! Я не хочу в эту комнату. Оставьте меня с ней!»

— В… пустоту?

— Нет. — Куинн не знал, как им объяснить. Он заплакал. — Пустота.

Ньюманн захихикал.

— Понятно. Что ж, в месте, которое вы называете пустотой, вам наверняка очень, очень плохо. — Он закатил глаза, словно играя роль перед невидимой аудиторией. — Мы подбираемся все ближе, да?

Врач записал что-то в блокнот.

Ближе к чему? Кто еще здесь?

— Кто вы такие? — закричал Куинн. — Что вы со мной делаете?

Внезапно на него накатил ужас, потому что ответ вдруг стал кристально ясен, и Куинн испугался, что его сердце не выдержит. Он начал бороться за свой разум, за свою жизнь. Забился и задергался.

Медики пытались успокоить его, но Куинн все сильнее дергался в потрепанных ремнях. Свежий поток ледяного адреналина помог сохранить сознание. Теперь тот, кого называли Куинном, знал, что он вовсе не болен, что ему здесь не место, а вся эта операция подстроена. Его накачали наркотиками и пытали. Боль прояснила сознание.

Он знал секреты, которые должен был сохранить.

Картина мира изменилась, и Куинн смог воспринять ее целиком. Сначала смесь вони: хлорка и моча, настоящий запах этого помещения. Операционная вовсе не была стерильной; ее обустроили в пыльном подвале гаража или сарая, все оборудование облупилось и было покрыто ржавчиной. На бетонном полу были потеки того, что могло быть только засохшей кровью. Он сам не раз истекал кровью на этом полу.

— Хватит прелюдий, — сказал Ньюманну кто-то, кого Куинн не мог видеть. — Пусть наш маленький предатель заговорит.

Куинн сжался. Вот еще один фрагмент этого пазла. Ему был знаком этот голос, хотя сразу определить, кому он принадлежит, Куинн не мог. Невероятным усилием воли он сосредоточился и наконец увидел высокого мужчину в форме с погонами тайной полиции. Полковник.

«Боже, мое прикрытие не сработало, я в плену. Но блок в мозгу сработал, и им пришлось ломать меня вот так».

Доктор Ньюманн поспешил к нему. Это реальность? Врач, похоже, всерьез боялся скрытых в полумраке офицеров, видимо, представлял, что они сделают с ним в случае неудачи. Возможно, ему приказали пойти в обход внушенных воспоминаний, добраться до места, где человек может хранить секреты, невзирая на любую физическую боль. Если так, то хирург вынужден либо вскрыть человеческий разум на этой каталке и достать из него секреты, либо заменить Куинна в пыточной камере.

Куинн копил слюну и, когда врач нагнулся, плюнул ему в лицо.

— Пошел ты!

Доктор Ньюманн отвернулся и напряг плечи.

— Крепкий орешек. — Он набрал еще анестетика. — Нужно его успокоить.

— Нет. Хватит лекарств. — Снова голос полковника. — Мы хотим, чтобы он мучился.

Кто-то затянул ремень, удерживавший голову Куинна. Боли он не почувствовал, но что-то в черепе хрустнуло, и перед глазами все поплыло. Куинн больше не боялся смерти — его пугал долгий, мучительный путь к ней.

Он услышал чирканье спички, и через несколько секунд до него донесся запах дыма дорогой сигары. Все вокруг стало четким, ясным. Что-то в подходе Ньюманна явно сработало, но не так, как они предполагали. Куинн запаниковал и поднялся со дна глубокого темного колодца на поверхность. Он вспомнил, что на самом деле его зовут Нил Кэссиди, вспомнил имена и адреса других членов своей группы, в том числе и любимой, Мартины. Нет!

Он полностью воспринимал окружающее. Понимал, что находится в пыточной камере, и это его пугало. Еще пара минут, и его защита будет взломана. А без блока в сознании он может выложить им все, что они хотят.

Он попытался проглотить язык, но медсестра раздвинула палкой его челюсти.

— Еще раз. — Нетерпеливый голос полковника, прикосновение электрического зонда…

Повсюду замерзшая вода, Кэссиди стоит на вершине кристально белого холма, окруженного соснами, сгибающимися под весом свежего искрящегося снега. Он еще мальчик, он выдыхает клубы пара и смеется от незамутненной радости, потому что пар так похож на дыхание дракона и так красиво рассеивается в чистом утреннем воздухе. Он смотрит вниз, на свои маленькие руки в синих шерстяных варежках. У него санки. Отталкиваясь ногами, он выезжает на склон, делает глубокий вдох и посылает санки вниз. Санки несутся со свистом пушечного ядра, он кричит от радости. И вдруг пугается того, что санки могут влететь в дерево и он сильно ударится, а то и умрет. Радость сменяется страхом. Уши замерзли и болят, воздух протестующе визжит, а может, и не воздух, может, это чей-то голос, возможно, даже его голос…

— Дадим джентльмену отдохнуть, — почти вежливо говорит полковник. — Не вижу смысла в излишней грубости.

Но Кэссиди/Куинн не может перестать кричать. Он издает совершенно дикие звуки, словно обменялся душой с тем мексиканским парнишкой, которого сожгли на колесе под жарким солнцем Техаса. Так могла бы кричать душа гордого мужчины, запертая в гниющем теле незнакомца, так мог бы кричать любящий мужчина, навеки потерявший свою жену. Так выл ветер в ушах мальчишки, несущегося навстречу смерти. Вопли отдавались эхом от бетонных стен. Он кричит за все эти жизни, за все двести пятьдесят лет и вот наконец замолкает. Остается лишь сорванное Дыхание Кэссиди/Куинна.

— Хватит. — Кто это сказал?

Он предаст друзей, в этом можно не сомневаться; будет тараторить и выть, пока не выболтает все, что ему известно, лишь бы избежать Ньюманна и его зонда, игл и наркотиков. Это нужно остановить.

«Я ведь и правда был там, — лихорадочно размышлял пленник. — Меня не было здесь, я был там, на заснеженном склоне». Он сглотнул слюну и выдавил:

— Я буду говорить.

Полковник подался вперед, скрипнув стулом.

— Конечно, будешь, Кэссиди. Почему бы и нет? Твои друзья уже многое нам наболтали.

— Ложь.

— Назови мне их имена.

— Прошу вас. Я не могу.

— Не можешь? — Стул снова завизжал. — Видимо, мотивации было недостаточно. Ньюманн, повторите-ка ему последний сеанс.

Пленник внезапно принял решение.

— Ладно, ладно, — прохрипел он. — Но пожалуйста, только не пустоту. Только не ее. Второй раз я просто не выдержу.

Доктор Ньюманн помедлил секунду, осмысливая услышанное. Сверился с пометками в блокноте, нашел место, обозначенное как «пустота», и вопросительно посмотрел на полковника. Тот кивнул, и Ньюманн сместил зонд к участку мозга, отвечавшему за «пустоту».

Прошептав «прости», он опустил зонд…

…девушка с бронзовой от загара кожей, длинными каштановыми волосами и миндалевидными глазами танцует под прохладным дождем поливалки. Это Мартина, на ней мужская белая футболка. Мокрая ткань липнет к телу, очерчивая напряженные соски и темный треугольник волос внизу…

— Что происходит?

— Не знаю, сэр.

…Мартина широко улыбается ему, подмигивает и машет рукой. Кэссиди смотрит вниз, видит мозоли на руках: на сильных молодых руках с рельефными мышцами…

— Отвечайте, черт бы вас побрал, что с ним не так?

…Она приближается, покачивая бедрами, и он шагает ей навстречу. Пространство и время сходятся воедино…

— Вы его потеряли?

— Я не знаю, что случилось.

— Посмотрите на него. Это же овощ, у него слюна капает.

— Какая-то форма кататонии?

…Солнце целует голую кожу, покрытую потом и кремом от загара, тело наслаждается физической работой…

— Идиот! В таком состоянии он бесполезен!

— Доктор, — зовет медсестра, — пациент не дышит.

— Что?

— Пульса нет.

— Реанимируйте!

— Мы пытаемся. Разряд. Разряд!

— Доктор?

…солнечный, но не сухой день — Кэссиди видит полосу темной газонной травы, блестящей от брызг поливалки, которая с шипением вращается на заднем дворе. И снова она улыбается ему…

Мартина.

Свободен. Я свободен…

Стоп.

Пациент открыл налитые кровью глаза. Хирург походил на гнома — низенький, квадратный, с неровными желтыми зубами, напоминавшими клавиши разбитого пианино. Куинн был напуган и не помнил ничего, совсем ничего, кроме своего имени.

Хирург ободряюще похлопал его по руке.

— Может быть немножко больно.