Владигор

1. Ловушка

Оставив Лиходея возле коновязи, он вошел в полутемную корчму, пропахшую рыбой и брагой, выбрал место возле очага и сел, ожидая прислужника с кружкой медовухи и тарелкой щей. Именно такое разносолье было обещано резной табличкой над входом каждому посетителю корчмы всего за пять монет. Почему-то к нему никто не поспешил, более того — все, кто сидел поблизости, предпочли потихоньку переместиться к другим столам, и юноша неожиданно оказался в странном одиночестве.

Он внимательно оглядел неказистое помещение. С низкого потолка свисали цепи с чадящими бледно-желтым пламенем глиняными плошками. Кривобокие деревянные столбы с трудом поддерживали просевший потолок. Вдоль дальней земляной стены выстроился ряд плесневеющих бочек. Слева от них пылал покрытый копотью очаг. Здоровенный, очень напоминающий покойного Кабана мордоворот поднял с дальней скамьи свой массивный зад и направился к нему, красноречиво накручивая на стенобитный кулачище железную цепь.

Итак, подумал княжич, все начинается заново. Но чем я умудрился привлечь их внимание? Ведь и слова сказать не успел!.. На дальнейшие рассуждения времени не осталось. Мордоворот без всяких предисловий размахнулся и со всей силы врезал кулачищем… в стену за спиной юноши. Свет в корчме качнулся, но не погас.

Громила обескураженно огляделся. Блеск зачатков paзума мелькнул в его узких глазенках, когда он вновь обнаружил свою невредимую жертву возле пылающего очага.

Неуклюже повернувшись на растоптанных каблуках, он утробно взрычал и по-бычьи рванул к юноше.

Княжич легко отстранился от него, одновременно бросая зоркий взгляд по сторонам. Несколько рыбаков, два охотника, все прочие — местная чернь, в не меньшей степени пораженная нападением бугая на только что вошедшего в корчму незнакомца.

Мордоворот с грохотом влетел в очаг, опрокидывая на себя котел с закипающей ухой. На какое-то время его дикие вопли отвлекли на себя внимание присутствующих. Ага, двое таки дернулись взглядами в сторону княжича, а еще один, не сдержавшись, подскочил к дверям. Значит, как ни странно, здесь его уже поджидали.

Пока бугая выковыривали из раскаленных поленьев и с хохотом заливали его горящий зад бражкой, княжич успел продвинуться к ближайшему слюдяному оконцу и обнажить спрятанный под полой кафтана надежный двуострый палаш.

— Держи ворюгу! — завопил вдруг тот, что караулил выход из корчмы. — Вон он, белобрысый! Мы давно его ищем!

Откликаясь на четко выраженное обвинение, в блеклом свете масляных плошек тут же угрожающе засверкали лезвия отточенных ножей и кинжалов, извлекаемых из-за сапожных голенищ, из рукавов и тайных заспинных ножен. Воров и прочих любителей лихой наживы здесь явно не любят, удовлетворенно отметил про себя княжич. Но легче от этого вывода ему не стало.

— Постойте, мужики, разве похож я на вора? — попытался он разрядить обстановку.

Да где там! Двое других, словно того и ждали, поддакнули своему товарищу:

— Он самый! Старейшина его подробно описывал и говорил, что на днях объявится, помните?

— И жеребец у него приметный! Гляньте, копытом землю роет, будто человечий дух ему не по нраву!..

Воспользовавшись тем, что большинство, заинтересованное поведением Лиходея, уставилось в оконца, княжич скользнул за чью-то широкую спину, по ходу дела опрокинув дощатый стол на орущего соглядатая. Однако чужая спина не слишком надежное укрытие. Поэтому, не задерживаясь, он перерубил цепь со светильником, ногой заехал в челюсть одному из самых прытких, другого, менее расторопного, огрел рукоятью палаша, а затем головой вперед кинулся в окно.

К несчастью, оконце было слишком узким даже для его натренированного тела. Зацепившись лодыжкой за обломки оконной рамы, он упал на траву, кувырнулся — и тут же вскочил на ноги, чтобы броситься к Лиходею… Мощный удар по затылку опрокинул его и распластал на земле. «Хорошо обложили, гады! Даже под окнами караулили…» — успел подумать княжич, теряя сознание.

Очнувшись, он понял, что лежит на утрамбованном земляном полу, руки и ноги крепко связаны сыромятными ремнями, но все кости, спасибо Перуну-заступнику, кажется, целы. Голова трещала от боли, однако способность здраво мыслить он не потерял. И это тоже радовало, поскольку немилосердный удар, полученный при попытке выскочить из западни, вполне мог вышибить его драгоценные мозги.

Итак, пора подводить предварительные итоги.

Первая же встреча с обитателями Замостья обернулась провалом. Почему? Каким образом люди Климоги (если, конечно, это были его люди) узнали о том, что он здесь появится? Судя по отдельным фразам, услышанным в корчме, они имели его словесное описание, а также были наслышаны о Лиходее.

Белун оказался прав: жеребец слишком приметен, его с другими не спутаешь. И надежда на то, что за три синегорских года сотрется память о белом коне с золотистой гривой, способном нестись быстрее ветра и запросто разметать по полю дюжину крепких мужиков, была достаточно наивна.

Похоже, сперва соглядатаи опознали Лиходея, а затем обратили внимание и на всадника. За кого, интересно, Климога выдает им княжича: за самозванца, как прежде, за опасного разбойника или за иноземного шпиона? Но награду посулил немалую, коли завсегдатаи корчмы с таким рвением набросились на него!

Рядом скрипнула дверь. Княжич решил не подавать виду, что пришел в сознание. В помещение вошли трое или четверо, остановились над ним, кто-то грубо ткнул сапогом под ребра.

— Не помер, часом?

— Да не, дышит. Но ты, Ваньша, перестарался малость. Зачем булавой-то огрел? С перепугу небось?

— Чего мне юнца бояться?! Но вылетел как зверь какой, не ожидал я, вот и шарахнул чем было, пока он деру не дал… А то вскочил бы на жеребца своего бешеного, только б мы его и видели!

— Тоже верно. Коняга, вишь, борейцу черепушку снес, еще двоим нашим ребра покрушил. Так и не взяли его, за холмы убег.

— Ладно, хватит языки чесать. Наместник велел его на ладью тащить, сам хочет в Ладор доставить.

— Выслуживается, гад, перед князем. Всю славу себе приберет…

— Невелика слава. Главное, что обещал серебром заплатить, когда самозванца в клетку упрячем. По кошелю на брата.

— Сам от Климоги, чай, золотом получит! — Ну и пусть подавится. А мне и серебро любо, ежели кошель под завязку набит!.. Давай бери парня за ноги, а мы с Ваньшей с боков ухватим. И поживее, наместник ждать не любит.

Всю дорогу к пристани княжич старательно изображал полупокойника. Но когда его, швырнув на засаленные доски ладейной палубы, окатили ведром воды, решил кончать с притворством и открыл глаза: нужно хорошенько осмотреться и определить возможности для побега.

Большая ладья замостьинского наместника была готова к отплытию. Двадцать гребцов ждали только приказа, чтобы разом ударить веслами и вывести ее на простор Чурань-реки. Дней пять для них особой работы не предвидится: могучее течение и попутный ветер легко помчат крутобокую ладью к устью Звонки. А вот там придется попотеть, сначала не слишком — поднимаясь к пристани Удока, затем поболее — до Лебяжьего порога, который миновать можно лишь волоком да на смоляных канатах, и, с упрямым, резвым потоком Звонки споря, до самого Ладора.

Наилучшие шансы сбежать представятся именно на Звонке, где вся команда занята будет борьбой со своенравной речкой. Правда, те, кому назначено его стеречь, это тоже понимают и глаз с него не спустят. Ну да ладно, разберемся, когда время придет…

Разрезав путы на ногах пленника, два дюжих стражника поставили его пред мутными очами (на радостях медовухи принял) наместника Замостья. Княжич посмотрел на своего главного тюремщика из-под упавших на лоб мокрых волос и не смог сдержать улыбки. Пухленький, розовощекий, росточком едва по грудь любому из окружавших его воинов, верный слуга Климоги всем своим видом напоминал избалованного поросеночка, с которым дали поиграть придворным детишкам. Правда, сказать забыли, что к осени подросшего хряка прирежут на сало.

— Чего лыбишься, падаль?! — взъярился наместник, дополнительно подтверждая свою поросячью сущность: голосок у него оказался визгливым, телодвижения — суетливыми.

— Скоро слезами и кровью умоешься, это я тебе обещаю! А пока в клетке у меня посидишь, как дикий зверь. Народу тебя, наглого самозванца, по пути , показывать буду, а за показ — деньги брать. — Наместник самодовольно рассмеялся.

— Хорошо я это придумал, да? Все оборванцы пусть полюбуются, кого они в — князья себе хотели! Да пусть посмотрят, так ли похож ты на Светозора, как им лазутчики Фотия нашептывали. Ничем не похож, я-то вижу! Эй, вы, похож ли?

Нестройный хор голосов заверил его, что нет, конечно же, ничего общего с бывшим князем этот самозванец не имеет. И только один из тех, что захватили юношу и приволокли на ладью, посмел возразить:

— Так ведь в точности по описанию, хозяин! Иначе бы мы его вязать не стали, когда бы не был похож… Ты, это, как обещал — по кошелю нам за самозванца-то не забудь. Вылитый самозванец, в корчме его сразу признали!..

— Ладно, закрой-ка хлебало! — велел ему наместник, сообразив, что перегнул палку. Если бы пленник не соответствовал облику Светозора, то разве потащился бы он с ним в Ладор? — Все получишь, что положено, когда князь Климога этого мошенника на крепостных воротах повесит. Только ему, владыке нашему, суд вершить и почести раздавать! Ступай жди в покорности моего возвращения из стольного города.

Бормоча про себя ругательства, мужик и двое его приятелей покинули ладью.

— А этого волоките в клетку, да смотрите, чтобы запоры надежны были! Головой мне за него отвечаете!

— Так занята клетка уже,— посмел напомнить кто-то из стражников.— Уродец в ней сидит, которого князю в подарок везем…

— Ничего, потеснится. Нет времени вторую сколачивать, отправляться пора.

Вновь повернувшись к юноше, он оглядел его с головы до пят и спросил,ерничая:

— Как величать тебя изволишь? Князем Светозором, сыном его Владием али еще как?

Пленник гордо вскинул голову и впервые за все это время произнес:

— Владигор, сын Светозора, князь Синегорья.

2. Чуча, собрат по несчастью

Клетка была расположена на корме таким образом, что лишь верхняя ее часть немного возвышалась над палубой. Сдвинув железный засов и чуть приоткрыв деревянную решетку, стражники пинками затолкали юношу в эту нору, даже не потрудившись развязать ему руки.

Княжич свалился головой вниз. Успев сгруппироваться, он несколько смягчил удар, но все же падение на жесткие брусья оказалось весьма чувствительным. Не сдержавшись, он крепко выругался. В ответ раздался громкий хохот довольных собой стражников.

Света, проникающего сверху, было достаточно, чтобы в деталях рассмотреть это своеобразное тюремное помещение. Клетка была сколочена из массивных, плохо оструганных сосновых брусьев. Работали грубо и наспех, значит, где-то наверняка найдется слабина… В углу валялась куча тряпья, рядом с ней — пустая глиняная миска. Что ж, когда дойдет до дела, острые осколки от нее вполне могут заменить нож.

Неожиданно тряпки в углу зашевелились и из них показалась голая человеческая ступня. Затем кто-то громко чихнул и на свет высунулась взлохмаченная голова. Оглядев княжича хитрыми черными глазами, голова потешно сморщила физиономию и вновь чихнула.

— Будь здоров,— машинально произнес Владигор, пытаясь сообразить, с кем ему придется делить свое новое жилище.

— Благое пожелание, да здесь бесполезное, — ответила голова. — Впрочем, и на том спасибо. Из-за тебя, значит, вся эта кутерьма там, наверху?

Владигор пожал плечами, дескать, может и из-за меня.

То, что он принял за кучу тряпья, оказалось ветхой одежкой, напяленной на маленького и какого-то очень несуразного человечка. Ростом он едва ли был Влади-гору по пояс, но, судя по лицу, давно вышел из детского возраста. Большие ступни, крепкие мускулистые руки, заросшие жесткой щетиной щеки и тяжелый подбородок, приплюснутый нос (похоже, в драке перебили), цепкий взгляд, внимательно оценивающий собеседника. «Да, занятный тип,— решил княжич.— Такому палец в рот не клади — в момент откусит!»

— А ведь я, кажется, о тебе слышал… Карлик сощурил глаз, цокнул языком, сам себе головой кивнул и ладонью о ладонь хлопнул. Причем проделал он все это одновременно. Не скребли бы кошки на душе у Владигора, рассмеялся бы тут же, столь уморительными были телодвижения человечка.

— Точно, про тебя слух шел, будто юный князь объявился, сын Светозора! На белом коне разъезжает, обликом весь в отца, да и силушкой бог не обидел. Вот с кем судьба сподобила встретиться! Ну и ну! Я-то думал, врут люди… ан нет, похож на покойного Светозора самозванец-то, очень похож!

Владигор на «самозванца» внимания не обратил, лишь спросил с интересом:

— Откуда знаешь, что похож? Разве со Светозором встречался?

— Было дело, — усмехнулся карлик. — Давно было, а пометку его, вишь, на лице по сей день ношу.

Он потер ладонью перебитый нос, немало удиви! княжича. С чего вдруг отцу потребовалось коротышкину физиономию кулаком привечать? Уж очень рассердиться должен был, не иначе! Но выяснять подробности Владигор не стал — успеется. Сейчас другие заботы есть.

— Помоги ремни развязать, а то совсем руки занемели.

.— Да нужно ли? — насторожился карлик. — Вдруг ты буянить начнешь или стражникам не понравится, что я тебя от пут высвободил?

Княжич ничего не ответил, только лицом потемнел.

— Ладно, ладно,— заторопился карлик. Вцепившись крепкими зубами в ремни, он ловко управился с узлами. — Вот, готово. Но ежели что, ты сам распутался, я не пособлял!..

В подтверждение своей непричастности он отодвинулся подальше, в облюбованный угол, где вновь стал похожим на груду старого тряпья.

Княжич растер руки, разгоняя по жилам застоявшуюся кровь, и на всякий случай припрятал ремни под куртку. Еще пригодятся.

Смеркалось. Легкая бортовая качка показывала, что ладья выходит на речную глубину. Карлик свернулся клубком и, кажется, задремал. Это и к лучшему, разговаривать Владигору сейчас ни с кем не хотелось. Важнее было хорошенько все обдумать, разобраться, где и почему допустил ошибку…

Белун возражал против решения Владигора ехать в Ильмерское княжество через Замостье. Предлагал кружной путь — мимо Щуцкого озера, вдоль восточной границы, а там уж по краю Этверской пустыни до воеводы Фотия, мол, без опаски доскачешь.

Однако у княжича были свои соображения. Путь вдоль восточной границы Синегорья занял бы слишком много времени, а Владигор не желал больше терять ни единого дня. Второй веской причиной стало его разумное желание самолично увидеть происходящее ныне в княжестве. Ведь одно дело — несчастья и бедствия, обозначенные Хрустальным Шаром на объемной карте Синегорья, и совсем другое — подлинная жизнь во всей своей плоти. Скупой рассказ обнищавшего земледельца или отчаянная ругань разоренного купца с большей убедительностью способны открыть Правду, нежели самые яркие «картинки», нарисованные Хрустальным Шаром.

Там, где предлагал ехать Белун, места и прежде были нелюдимые, а теперь, когда дикие айгурские племена стали вольготно чувствовать себя близ синегорских границ, много ли с кем поговорить доведется?

. С этим выводом, впрочем, чародей был согласен.

Владигору нужны встречи с простыми людьми, ибо слишком долго он был оторван от реальной жизни. Но ведь нельзя забывать и о смертельной опасности, которой грозит ему любая такая встреча. Разные люди попадаются, иной за несколько медных монет родного отца не пожалеет, не то что «самозванца», за которого самим Климогой обещана большая награда…

И все же Владигор настоял на своем. План княжича был прост: добраться до ильмерского надела воеводы Фотия, раскрыть себя старому отцовскому другу и вместе с дружиной его пойти на Ладор.

Филька, слетавший в Ильмерское княжество, подтвердил уже имевшиеся сведения о том, что Фотий набрал почти шесть сотен беглецов из Синегорья, вооружил их и обучил ратному делу. Дометий Ильмерский обещал коней дать, съестными припасами обеспечить. Напрямую участвовать в походе против Климоги, дружиной своей помочь Фотию, он не решался. Владигор был уверен, хотя Белун этой уверенности не разделял, что Дометий в конце концов присоединится к восставшим — как только увидит среди них сына Светозора, законного наследника княжеского престола.

В общем, шансы на успех представлялись вполне высокими. И вот надо же было такому случиться — на третий день пути Владигор угодил прямо в лапы прислужникам Климоги! Коня потерял, сам в клетке заперт в компании с несуразным коротышкой, в Ладор не с дружиной идет — везут пленником!..

— Эй, хмуряги подзаборные! — прервал его размышления грубый окрик стражника. — Не подохли еще? Молитеся богам своим за наместника Зотия. Он к вам милостив — жратвы послал.

Сверху упала в клетку снулая рыбина. К ней тотчас бросился карлик, но не тут-то было! Стражник, потешаясь, просунул сквозь решетку копье и подколол им коротышку. Отскочив назад, тот потер оцарапанный бок и вновь потянулся к рыбине. Сразу два борейских копья преградили ему путь. А когда он постарался протиснуться между ними, один из стражников резко ткнул копьем ему в спину.

Будь карлик менее ловким, свалился бы замертво с дырищей под левой ключицей. Однако успел распластаться на полу, да так и остался лежать, боясь шевельнуться, прижатый к доскам заточенным железным наконечником. Борейцы зашлись хохотом.

Княжич быстро протянул руку, перехватил копье и рванул на себя. Не ожидавший подобного стражник вмазался носом в решетку и взвыл от боли. Второй отшатнулся, торопливо выдернув из клетки свое оружие. Владигор резким движением сломал копье об колено. Оставив себе короткий кусок с наконечником, бесполезный обломок запустил в стражника.

Наверху послышалась борейская ругань, перемежаемая синегорскими проклятьями. Кто-то с осторожностью заглянул в клетку. Но Владигор уже припрятал свой трофей в рукав куртки и с небрежным видом уселся в темном углу. Наконец крики затихли.

Стражник, видимо, опасаясь получить нагоняй от наместника за утраченное столь дурацким образом оружие, почел за благо не поднимать лишнего шума.

Карлик подполз к юноше (бедняга боялся встать — вдруг эти решат продолжить?) и жарко прошептал:

— Ну спасибо тебе, самозванец, выручил! Держи.— Он протянул княжичу рыбу.— Твоя по праву. Мне маленько оставь, ладно?

— Не надо, я сыт пока. Ешь сам.

— Ага, ну-ну…

Он в два счета разделался с рыбиной, даже потрохами не побрезговал. Вытер испачканные пальцы об одежку и вновь повернулся к Владигору:

— Давай знакомиться, что ли. Меня Чучей зовут, а тебя?

— Как-как? — не понял княжич.

— Чуча. Имечко такое папаша мне дал, чтоб его Переплут прожарил как следует!.. Подземелыцик я.

Слыхал про таких?

Княжич уставился на него, будто ожившего покойника встретил. Конечно, рассказывали ему про существовавший в стародавние времена подземельный народ, но ведь изведен он под корень еще до того, как отцов прадед свое первое «агу» сказал! В одном из манускриптов чародейской библиотеки Владигор вычитал о причине их исчезновения: войну затеяли меж собой да и перебили друг друга. А война случилась, кажется, из-за сказочных сокровищ, которые подземелыцики веками в горных шахтах нарывали, где-то складывали (зачем, кстати? Не лучше ли было их себе на пользу употребить?) и в конце концов поделить не сумели.

Так неужели этот уродец от подземельного народа свою родословную ведет? Возможно ли, что он один уцелел, когда другие все повымерли? Или чушь мелет коротышка, преследуя свои непонятные цели?

Пока вопросы эти шебуршились в княжеских мозгах, их виновник с хитрецой посматривал на Владигора, понимая прекрасно, что задачку ему задал не из простых.

— Чо нахмурился, князь? С трудом верится? — Он вздохнул тяжко, головой покивал.— Понимаю… Сам иногда не верю тому, что сказываю. Да куда денешься, коли все правда истинная?!

— А если правда,— встрепенулся Владигор, даже не обратив внимания на то, что его впервые князем назвали,— так расскажи мне, почему подземелыцику нельзя на солнечный свет показываться? И объясни заодно — как же ты божественного Хорса не испугался и из-под земли выполз?

Чуча, хотя не мог не расслышать насмешки в словах Владигора, пропустил ее мимо ушей. Что княжич сразу отметил и к его достоинствам, редким пока, приписал.

— Много знать хочешь, да? — хмыкнул карлик. — Кое-что я сам уточнить хотел бы, однако не получилось… Из-за того и торчу здесь с тобой на пару. Ладно, слушай внимательно, а главное — не перебивай, даже если не поверишь моим словам…

Подземельный народ сложился из трех могучих семейств, каждое из которых со временем стало считать себя главным. Не было бы в том серьезной беды, да навалились еще напасти: то нарвутся рудокопы из одного семейства на гремучий газ и погибнут, взорвавшись, то из другого кто без вести пропадет, то из третьего бабы начнут вдруг недоносков-выродков на свет божий рожать — таких, что мужья только при взгляде на чудищ от плоти своей с ума сдвигаются!.. Ясное дело, кого обвинять — соседей! Ну и поехало…

Через поколение лишь два семейства воевать продолжали, поскольку третье они совместно изничтожили почти поголовно. Еще через сорок лет и эти два захирели, мужиков совсем не осталось, одни выродки по лабиринтам подгорным шастали, страх наводили.

Тогда старики, что еще не совсем из ума выжили, на! Великий Сход собрались, наконец-то о мире мозговать стали. Поздно! Не выправить уже было сотворенного по глупости. Только и смогли — упрятать сокровища накопленные семействами, грозную стражу приставить которая лишь на заветное слово послушна, а на все прочие один ответ — лютая смерть.

Относительно же изначальных несчастий пришли к выводу, что виновна в них Злая Сила. Мол, потревожили ее рудокопы, слишком глубоко под землю проникнув вслед за серебряной жилой. Вот она и озлилась, отомстила подземелыцикам со свойственным ей коварством.

С той поры, с Великого Схода, семейства, хотя и не сдружились вновь, убивать зазря всякого встречного-поперечного перестали. Сейчас в Синих горах влачат убогое существование потомки лишь одного семейства:серебряки. Прозвище они за то получили, что издревле добывали этот самый серебряк — слоистый шпат с особым жемчужным блеском.

Другое — медники — в Черных скалах прячется. Их совсем немного осталось, полусотни не наберется. Одичали, утратили память и совесть, встреча с ними очень опасна…

А третье семейство, железняки, которому больше всех от двух первых досталось, вообще ушло от греха подальше: то ли в Рифейские горы, то ли за море Венедское, то ли еще куда. Про них нынче ничего не известно толком.

…Про то, что нельзя подземельщику на солнечный свет выходить,— дескать, бог светила надземного Хоре не переносит их вида, испепеляет тут же своими лучами,— одно сказать можно: брехня собачья! Если бы в тех бабьих россказнях хоть толика правды была, как подземельный народ мог бы веками с другими жителями Синегорья мену производить? Ведь в прежние времена наземные синегорцы железо, медь, золото, серебро, камни драгоценные и прочее, что в недрах сокрыто, не сами добывали — с подземелыдиками на хлеб, мясо и щкуры обменивали. Теперь-то все иначе, конечно. Однако, если по совести рядить, друг без друга в черные годы не смогли бы выжить.

Да и корень у двух народов один: подземелыцики свой род от тех синегорцев ведут, которые не ввысь строиться начали, а в глубины земли-матушки зарылись, там поспокойнее им жизнь казалась, понадежнее.

— Ну а как угодил я сюда, в лапы к мучителям нашим, это, князь, уже другая история. Поведаю как-нибудь, сегодня не хочется! — завершил Чуча долгий рассказ, позевывая и всем своим видом показывая, что самое время хорошенько вздремнуть.

— То самозванцем меня называешь, то князем…

— А кто ж тебя разберет! — усмехнулся Чуча.— Вдруг и в самом деле сын Светозора? Больно похож на него. Ведь мертвыми детей княжеских никто не видел, а утверждениям Климоги сроду веры не было. Вот и получается, что мне сейчас выгоднее тебя князем признать, поскольку в одной клетке времечко коротаем.

— В чем же выгода? — удивился Владигор.

— В том, что здесь язык за упоминание твоего имени не выдерут. Наместник Зотий меня для иной нужды приспособить хочет — как диковинку редкую Климоге в подарок везет. А ляпни я в том же Замостье при соглядатае каком, что сына убиенного Светозора воочию видел, вмиг бы на березе повесили!.. С другой стороны, если мы друг другу приглянемся, а ты потом — не знаю уж как и когда — на престол взойдешь, так разве не отблагодаришь былого собрата по несчастью? Вот мне и выгода.

-А ты парень не промах! — рассмеялся Владигор. Чуча поспешно палец к губам приложил:

— Тсс! Не нужно смеяться — стража рассердится, накостыляет нам, дабы жизнь веселой не казалась. Он отодвинулся в свой угол, укутался в лохмотья.

— Да, князь, как мне звать-то тебя? Мальца Светозорова, помнится, Владием звали.

— Верно, Владием был, теперь — Владигор. Так и зови.

— Хорошее имя, крепкое. Что ж, князь Владигор, пора спать, пожалуй. Этой ночью бежать не надумаешь? Я бы не советовал. Они первое время с тебя глаз не спустят. Выждать надо…

Владигор ничего не ответил. Вскоре громкий храп известил его, что подземелыцик при любых обстоятельствах возможности поспать не упустит. В отличие от него Владигор еще долго не мог глаз сомкнуть. Смотрел сквозь решетку на звездное небо и ворочался на жестких неструганых брусьях, вспоминая недавнее прошлое и размышляя о близком будущем.

3. Вниз по реке

Утром ладья встала на якорь у небольшой деревни в два десятка кособоких домишек. Наместник Зотий отправил воинов согнать людей на берег, и вскоре на узкой песчаной косе толпились все, кого удалось отыскать в обнищавшем селении.

Первым из клетки вытащили на всеобщее обозрение подземелыцика. Набросив на шею веревочную петлю и покалывая острыми пиками, стражники заставили его корчиться и приплясывать. По их варварской задумке, причудливые от боли телодвижения карлика должны были вызвать у людей смех. Во всяком случае, сами они хохотали безудержно. Но деревенская толпа реагировала вяло. Несколько неуверенных смешков были вызваны скорее лицезрением по-детски заливающихся борейцев, нежели издевательствами, которые они учинили над беззащитным уродцем.

Наместник Зотий, сперва посмеивавшийся вместе со своими слугами над ужимками карлика, понял наконец, что устроенное им представление не дает нужного эффекта. Нахмурившись, он хлопнул в ладони и приказал тащить на корму самозванца.

— Сейчас я покажу вам того, кто посмел покуситься на власть, данную нашему славному князю Климогe богами! — провозгласил он.— Воспользовавшись своим сходством с давно усопшим Светозором,сей наглец назвался сыном его, хотя известно, что юный княжич растерзан был волкодлаками-оборотнями. Я изловил мошенника и везу его в Ладор, где он будет по княжескому указу предан смерти. Но до того я решил показать его вам, жителям подвластных мне земель, чтобы воочию все могли убедиться: самозванец схвачен. И запомните, смерды,— никого не минует карающая рука княжеской власти, никого, кто надумает супротив нее выступить! И наоборот, награда ждет тех, кто будет всячески помогать князю Климоге и мне, его наместнику на землях Замостья. Ясно вам это, голодранцы?!

Угрюмое молчание было ему ответом. А когда вывели на корму юношу с крепко связанными за спиной руками, вздох общего потрясения пронесся над толпой. Люди заволновались, стали перешептываться, кто-то, не утерпев, выкрикнул:

— Эй, парень, назови себя!.. Откуда ты родом?

— Владигор мое имя,— громко и отчетливо произнес княжич.— Родился в Ладоре, в палатах княжеских. Климога убил моего отца, Светозора, но мне и княжне Любаве сам Перун помог избежать той же участи. К несчастью, не знаю, где теперь сестра моя… Может, люди добрые, вы о ней что-нибудь слышали?

— Ну-ка, заткните его! — приказал Зотий, встревоженный незапланированным развитием событий. Из толпы послышались непотребные для его уха бунтарские речи:

— Он это, он!

— Странники говорили, что вернется князь, новое имя его называли — Владеющий Силами Гор, значит, Владигор по-нашему!

— Похож-то как на молодого Светозора…

— Да где ж столько лет пропадал?

— Почему один, где дружина верная? Изведут его борейцы треклятые!

— Неужто позволим, братцы?!

Владигор видел, что безоружная толпа готова броситься на сдерживающих ее воинов, и понимал, какой кровью это обернется. Поэтому он крикнул возбужденным простолюдинам:

— Не сейчас, нет!.. Но время близко, друга! Воевода фотий с дружиной…

Пухленький поросеночек Зотий с неожиданной прытью подскочил к связанному пленнику и с размаху двинул кулачком в лицо.

— В клетку его! Чего смотрите? — заверещал взбешенный наместник. — Крикунов изловить и плетей всыпать!

Владигор вдруг извернулся в руках стражников и под хохот толпы отвесил Зотию хороший пинок, от которого тот кубарем покатился по палубе. Борейцы всем скопом навалились на юношу, посыпались жестокие удары. Защищаться со связанными за спиной руками было немыслимо, и все же княжич умудрился — кого ногами, кого головой — отметить своих тюремщиков прежде, чем потерял сознание.

— И зачем тебе это понадобилось? — сокрушался Чуча, смывая дождевой водой запекшуюся кровь с лица княжича. — Говорил я тебе — выждать надо, не злить стражу прежде времени. Речь держать вздумал, а у самого руки повязаны!.. Чего добился-то?

— Да ничего я не добивался,— пытался объяснить Владигор, с трудом шевеля разбитыми губами.— Не хотел, чтобы эти мерзавцы на людей бросились, вот и пришлось…

— Ага, ясно. Тумаки и зуботычины, что для всех были предназначены, в результате одному тебе достались. Веселое дело!

— Н-да, после такого веселья голова гудит и все кости ломит, как у пьяницы после пирушки. За последнее время уже дважды меня до бесчувствия лупцевали — это может стать дурной привычкой.

— Видали, он еще шутить изволит! — возмутился карлик.— Да если бы Зотий не сообразил, что за мертвого самозванца может ни гроша от Климоги не получить, кормил бы ты сейчас рыбешек на дне Чурань-реки! А за избитого и покалеченного с него не спросится. Соврет, что ты при поимке отбивался, тогда и повредили — и вся недолга.

— Так и не соврет,— рискнул раздвинуть губы в подобие улыбки Владигор.— Я на самом деле отбивался. Правда, как понимаешь по моему нынешнему положению, отбиться не удалось. Ничего, будет и на нашей улице праздник.

— До него еще дожить надо…

— Обязательно доживем!

Летний дождичек прекратился столь же быстро, как и начался. Вновь засверкало солнце, настроение у пленников улучшилось. Много ли человеку надо, чтобы почувствовать радость бытия? Избили, так не до смерти же. Солнышко припекает, приятель рядом сидит, песенку себе под нос мурлычет, селезень в небе пролетел — вот и славно, вот и жить можно!

Владигор отлеживался на тряпье, заботливо подстеленном Чучей, и, вспомнив уроки Белуна, мысленно внушал своему телу необходимость скорейшего выздоровления. Однако полностью на этом безусловно важном деле сосредоточиться не мог: из головы не выходило утреннее происшествие на берегу. Получается, что люди ему поверили. Более того — готовы были броситься на вооруженных до зубов наемников-иноземцев, чтобы освободить его! Значит, пришел конец народному долготерпению. Одной искорки довольно, чтобы пожар вспыхнул. Что или кто этой искоркой станет — сын Светозора, дружина ли Фотия,— не так и важно в конечном счете. Главное, что люди готовы за топоры и рогатины взяться, головы свои положить, лишь бы ненавистного Климогу скинуть!

— Слышь, князь,— отвлек его от размышлений Чуча.— Ежели у тебя теперь имя новое, значнгг, ты обряд Посвящения прошел, верно я разумею?

— Может, и так, — уклончиво ответил Владигор. — Это что-нибудь меняет в нашем положении?

— Да я не о том. Хотя, говорят, Посвященные удачливей простых смертных, им сами боги покровительствуют… А вот правда ли, что в Пещере Посвященных разных сокровищ видимо-невидимо? И злато, и серебро, и яхонты с жемчугами…

— Мало ли что говорят! Зачем тебе? Пусть и было бы там золото с яхонтами, так все равно ведь никто его взять не сможет. Не для богатства оно.

— А для чего же? — искренне удивился Чуча.

— А для чего звезды на небе? Тоже драгоценность немалая, но что-то я не слышал о том, чтобы кто-нибудь забрать их себе вознамерился.

— Ты, князь, чего дурного обо мне не подумай! — заторопился Чуча с оправданиями.— Просто у меня мысль скользнула: не те ли сокровища в Пещере Посвященных, которые предки мои припрятали?

— Нет, не те,— твердо заявил княжич.— И давай прекратим бесполезные речи.

— Твоя воля, князь,— пожал плечами Чуча. Похоже, уверенный тон Владигора не очень-то его убедил, однако больше этой темы он не затрагивал.

Вопросы подземельщика, наложившись на размышления о доведенных до отчаянья людях, увиденных сегодня на речном берегу, вновь пробудили в княжиче не слишком светлые воспоминания…

После Дня Посвящения чародей объяснил своему ученику смысл испытаний, выпавших ему на пути к Пещере. Объяснил в той мере, в какой сам понимал, поскольку замыслы небесных властителей вряд ли кому на земле могут быть ясны до конца.

Оказалось, например, что лестница из живой, страдающей человеческой плоти — самая трудная преграда для княжича — в полном смысле живой не являлась. То не люди были, а вочеловеченные каменные корни Синих гор. Да, да! Как и деревья, горы имеют корни, которыми сцепляют, удерживают земную твердь. По воле богов они могут любой облик принять: золотоносной жилой обернуться, подземной речкой, пластом угольным. А вот Владию решил Перун их в человеческом виде представить, чтобы посмотреть, как он поступит с ними.

Именно то, что княжич не захотел причинять боль другим, предпочтя мучиться сам, видимо, и было одним из вариантов правильного ответа на изощренное испытание. Синие горы по достоинству оценили мужество и душевную отзывчивость ученика Белуна, потому Перун и нарек его столь гордым именем.

О других событиях того дня чародей ничего не мог сказать толком. Что означали лениво нападавшие на них змеи? Почему золотой туннель охраняла женщина в мужской одежде? Зачем понадобились ей хрустальные двойники, с которыми и ребенок мог бы легко справиться? На эти вопросы Белун лишь одно отвечал: за каждым его поступком в День Посвящения внимательно следили боги. Они ставили свои вопросы перед его душой, создавая преграды на пути Владия, и душа отвечала — даже тогда, когда он ни о чем подобном не помышлял.

Во всем, что происходило по дороге к Пещере, сокрыт был тайный смысл. Бесполезно пытаться понять его, ибо у небесных властителей свои представления о сути вещей и значении человеческих поступков.

Лишь горный орел, рьяно атаковавший княжича над ущельем, не имел никакого отношения к испытанию души. Белун это сразу понял, разглядев на груди птицы золотой обруч в виде трехглавой змеи, и очень встревожился. Черный колдун Арес посмел вмешаться в священный обряд, подослав очередного убийцу! А ведь как верно рассчитал все: и что Филимону нельзя находиться в этот день рядом с Владием, и что Белун вблизи Перунова капища не посмеет применить свою чародейскую силу, и что над пропастью ученик должен пройти один, без учителя!..

Но Владий с честью выдержал и это испытание, доказав, что достоин быть причисленным к узкому кругу Посвященных.

После того как Перун дал ему новое имя, ученичество княжича завершилось. Точнее, завершился первый и самый важный этап, поскольку отныне Владигор посвящен в Стражи Времени. Вся дальнейшая его судьба предопределена этим званием. Сумеет он совладать с тяжелой ношей, не будет ею раздавлен, не сбросит с плеч своих в трудный час — тогда имя его прославлено будет в веках, душа познает высшие законы бытия, а тело и разум не будут подвластны быстротечности земных лет. И это — второй этап ученичества; здесь уже нет наставников, кроме единственного — самой жизни, но есть великая забота — охранять Время.

Юноша откровенно признался чародею, что не слишком-то понял его разъяснения. А в ответ услышал: понимание приходит с годами и с опытом, тайна Посвящения раскрывается не сразу и, как ни странно, даже не каждому Посвященному. В общем, живи, как долг и совесть повелевают, и, возможно, смысл Посвящения тебе откроется.

Проворочавшись всю ночь с боку на бок, так ничего и не уразумев в происшедшем, княжич решил не ломать голову над загадочными словами Белуна, а заняться с утра более важными и насущными делами. Пора было собираться в дорогу — спешить к воеводе Фотию, к его Дружине…

К сожалению, Филимон не мог сопровождать его. В птичьем воплощении он был необходим сейчас чародею: кто еще мог незаметно проникать в Ладорскую крепость и сообщать о новых каверзах Климоги и Ареса? Черный колдун явно замыслил нечто опасное для всего Синегорья, нужно вовремя узнавать о каждом его шаге. Поэтому Филька проводил Владигора лишь на одну ночь своего полета, а затем, простившись, с тяжелым сердцем вернулся в Белый Замок.

Эх, да будь он рядом, разве угодил бы Владигор в эту дурацкую клетку, торчал бы в ней, как дикий звереныш?! А от подземелыцика, всего и всех пугающегося. много ли толку? Вот и вопросы его о сокровищах Пещеры настораживают: не слишком ли падок он на золото, не продаст ли того, кого сейчас князем признал, за тугой кошелек в самый важный момент? Пока в деле себя не покажет, вряд ли стоит особо на него полагаться…

Ладья ровно бежала вниз по течению, унося Влади-гора все дальше от намеченного пути, но при этом — вот ведь насмешка Судьбы! — приближая его к Ладорской крепости. Княжич невольно улыбнулся, осознав это, однако на душе у него кошки скребли…

4. Попытка К бегству

Он понял, что спал, только ощутив, как Чуча тормошит его за плечо, и разобрав слова, которые тот громко шептал ему прямо в ухо:

— Проснись, князь, да проснись же! Там что-то странное происходит. Послушай, какой переполох на ладье!..

Владигор приподнялся на локтях, быстро огляделся. В клетке было сумеречно, из чего следовало, что он проспал почти целый день. Избитому телу требовался хороший отдых — и оно его получило, погрузив сознание Владигора в глубокий, безмятежный сон. Но теперь ему нужна была пища. В поисках ее и крутил головой княжич, а вовсе не из-за того, что бо-рейцы подняли крик на палубе.

— Поесть приносили? — спросил он Чучу хриплым со сна голосом. Тот удивился было спокойствию Владигора, но затем вытащил из-за пазухи ржаную лепешку и протянул юноше:

— Вот, за весь день только две лепехи и ковш воды. Одну я съел. Черствые, заразы, чуть зубы не обломал!

— Ну, разносолов ждать не приходится… Напившись и с трудом надкусив лепешку,— ее и в самом деле можно было использовать вместо камня для пращи,— княжич наконец поинтересовался:

— Так с чего шум на ладье?

— Кабы знать! — затараторил подземелыцик.: Мне же до верху не дотянуться, ничего не вижу я и разбудил тебя, чтобы глянул. Про коня какого-то кричали, хотели даже к берегу повернуть, чтобы его изловить. Раздумали, кажись…

— Про коня? — встрепенулся Владигор.

Резво вскочив на ноги, он подпрыгнул и ухватился за верхнюю решетку. Однако высокие борта ладьи не позволяли увидеть берег. Он только и успел рассмотреть спины борейцев, сгрудившихся у правого борта и на что-то указывающих наместнику. Громкий окрик стражника и удар древком копья по пальцам заставили его разжать руки и упасть вниз.

Потирая костяшки пальцев, Владигор обдумывал увиденное. Похоже, его первое предположение оказалось верным: с ладьи заметили Лиходея, который берегом скачет за своим плененным хозяином. Только на златогривого могли так пялиться люди наместника. Какой другой жеребец сумел бы завлечь их до такой степени, что готовы были к берегу пристать и попробовать его поймать? Глупцы! Никому еще не удавалось Лиходея на аркан взять, а те, кто пытались, калеками стали. Так что радуйтесь: Зотий, сам того не ведая, кое-кому из вас здоровье сохранил, а может, и жизнь.

Настроение княжича сразу улучшилось — не пропал его верный конь, не бросил в беде хозяина. Добрый знак! Эх, найти бы только возможность на берег выбраться. Лиходея свистнуть и — лови ветра в поле!

Чуча с нескрываемым интересом посматривал на Владигора, однако вопросов не задавал. Ждал, когда тот сам расскажет. Княжич между тем, с аппетитом дожевав лепешку, устроил проверку своему снаряжению, припрятанному в темном углу клетки.

Обломок борейского копья с острым наконечником, сыромятный ремень, которым в Замостье руки связали, глиняная миска… Да, не густо. Он оглянулся на подземельщика:

— Как считаешь, Чуча, не засиделись мы в гостях у Зотия?

— И вот с этим «оружием» ты со стражниками разделаться думаешь? — вместо ответа полюбопытствовал Чуча.

— Другого-то у нас все равно нет. Чтобы не насторожить борейцев звуком разбиваемой посуды, он завернул миску в рубашку и только после этого расколотил ее о брусья клетки. Выбрав из глиняных осколков самый подходящий, он надежно обмотал его тупой конец лоскутом, оторванным от подола рубахи. Получилось нечто напоминающее нож, во всяком случае — достаточно острое, чтобы проткнуть вражеское горло или глаз, и с тряпичной рукояткой, дабы удобно было держать.

Из ремня он сделал петлю-удавку. Тоже пригодится. При необходимости она легко превратится в пращу. Обломок копья с хорошо заточенным железным наконечником В переделке не нуждался: в рукопашной схватке, грудь в грудь, с эдаким даже сподручнее будет, чем с целым копьем.

— Ну, приятель, выбирай, какое тебе больше нравится, — сказал княжич, удовлетворенный своей работой. — Если, конечно, собираешься вместе со мной сматываться отсюда.

Поняв, что Владигор не шутит, подземелыцик присел рядом и без колебаний взял удавку, пояснив свой выбор:

— Крови не люблю, мутит меня от нее…

— А кто ее любит, кроме упырей и Климоги? — вздохнул Владигор. — Да без крови вряд ли обойдется.

— Допустим, вырвемся из клетки, с ладьи в воду сиганем, но дальше-то как? На берегу они нас, как лисят, обложат!

— Не успеют. Жеребец, которого они ловить хотели, это мой Лиходей. Нашел хозяина, умница! Он нас обоих от любой погони умчит, будь уверен.

— И все же я денек бы еще погодил. Звонка-речка неширокая, берега там поближе. А здесь мы и до берега можем не доплыть — стрелами достанут.

— Бог не выдаст — свинья не съест! Завтра после полудня, пожалуй, ладья уже мимо Заморочного леса плыть будет… Слышал о нем в своих подземельях?

— Это в котором всякая нечисть обитает? Кто ж про него не знает! Известный лесок.

— Вот именно. Он как раз на правом берегу встанет, по которому сейчас мой златогривый за ладьей скачет. Если не перехватить Лиходея, угодит он прямиком к Злой Силе. Вовек себе этого не прощу!

— Ох, князь, и что ты за человек! — рассердился Чуча.— То из-за голытьбы деревенской на мордобой нарываешься, а теперь и вовсе из-за коняги готов голову сложить.

— Не видел ты Лиходея, иначе бы не говорил так…В общем, решай. Либо вдвоем уходим, либо я один.

— Да я против разве? Хотел как лучше, но тебя, видать, не переспоришь. Когда пойдем?

— Под утро. У них самый сон будет..

— Угу, точно. У меня, кстати, тоже. — Ничего, проснешься,— заверил его Владигор. Чуча махнул рукой — дескать, снявши голову, по волосам не плачут — зарылся в свои лохмотья и тут же захрапел.

Княжич, как и обещал, растолкал его перед восходом солнца. Слабый ветерок едва колыхал парус ладьи, над рекой курился холодный утренний туман. Вокруг стояла сонная тишь…

Сунув за пояс обломок копья и зажав в зубах самодельный нож, Владигор с цепкостью кошки вскарабкался к верхней решетке. Чуть высунулся над досками палубы и огляделся, готовый в любой момент спрыгнуть назад. Возле клетки расположились два стражника. Один, кажется, дремал, подпирая спиной выступающую дад палубой часть клетки; другой, облокотившись на борт, высматривал что-то в белесом тумане. Больше поблизости никого не было.

Владигор в очередной раз возблагодарил Перуна за то, что для визита в Ладор наместник предпочел громоздкую, втрое превосходящую размерами любую синегорскую, ладью борейцев. В синегорских ладьях лишнему человеку и разместиться негде, а здесь и палуба настелена, и закутки для сна имеются, и отдельная каморка для хозяина. Но сейчас для пленников основное преимущество заморской ладьи заключалось в том, что даже недремлющее око кормчего не разглядит их за палубными надстройками, если, конечно, в полный рост не вставать.

Чурань-река в этом месте глубока и широка, кормчему у руля помощники не требуются. Потому и не кричит ему впередсмотрящий, куда ладью направлять,— сама плывет, как по скатерти, по спокойной глади великой синегорской реки…

Повиснув на левой руке, правой он стал очень осторожно сдвигать железный засов на решетке. Борейцы были столь уверены в невозможности побега из день и ночь охраняемой клетки, что не потрудились даже какой-нибудь замок навесить. Владигор это сразу приметил и весь план побега строил именно на том, что выбраться из клетки будет не слишком трудно.

Наглая уверенность борейцев в собственном превосходстве частенько оборачивалась против них. Сейчас был как раз такой случай.

Засов, подчиняясь ловким пальцам юноши, медленно выполз из деревянного гнезда. Владигор подал знак подземелыцику. Тот хотя и не слишком быстро, но все же сумел взобраться по стене и судорожно вцепился в решетку рядом с княжичем.

И в этот миг стражник, дремлющий у клетки, заворочался во сне. Его меч стукнул о палубу. Посторонний ук, раздавшийся за спиной, привлек внимание второго бтражника. Он обернулся…

Не раздумывая, Владигор вскинул свое тело вверх и вышиб решетку. Чуча, висевший на ней, кубарем полетел на палубу. В следующее мгновенье Владигор бросился на стражника, оторопело застывшего у борта. Тот успел лишь за рукоять своего меча взяться, когда острый глиняный осколок вонзился в его незащищенное горло. Захрипев, бореец рухнул к ногам юноши.

Чуча в это время пытался управиться с другим стражником. Он смог накинуть на него свою удавку, но бореец оказался опытным воякой: сразу завалился на спину и всем своим весом вдавливал коротышку в палубные доски. Владигор кинулся к ним, на ходу выдергивая из-за пояса обломок копья.

Стражник встретил его ударом ноги, однако большего ему сделать не удалось. Наконечник копья глубоко вошел в его левый глаз. Бореец дико взвыл и замертво распластался на палубе.

Освободив изрядно помятого Чучу из-под тяжелого тела, Владигор толкнул его к борту:

— В воду, быстро!

На ладье, разбуженной шумом схватки и предсмертным воплем борейца, уже поднялась тревога. К Владигору, выскочив из кормовой надстройки, устремились сразу три воина. Одного он встретил прямым коротким ударом кулака в челюсть, другому досталось локтем в переносицу. Третий, не ожидавший столь решительного отпора от совсем еще молодого парня, на несколько мгновений растерялся и отступил. Владигор воспользовался этим, чтобы выдернуть из ножен мертвого стражника меч и рвануться к борту, через который уже сиганул Чуча.

Но время, к несчастью, было упущено. На палубу высыпала сразу дюжина борейцев. Ощерившись мечами и копьями, они перекрыли ему путь к воде и заставили прижаться спиной к просмоленной стене кормовой надстройки.

— Бросай оружие! — выкрикнул старший из них.

Боковым зрением княжич заметил взметнувшийся в воздух аркан. Чуть отклонившись, он перехватил веревку и резко дернул на себя. Арканщик не удержался на ногах и шлепнулся в полный рост на палубу. Но тут же в него полетели еще два аркана. От одного он увернулся, рторой перерубил мечом. Стало очевидно, что борейцы намерены взять его живым. И это им рано или чуть позже удастся — слишком неравны силы.

Владигор не собирался облегчать им задачу. Чем дольше он отвлекает их на себя, тем больше шансов у подземелыцика добраться до берега. Княжич, конечно, не помышлял о том, что вырвавшийся на волю карлик поможет затем и своему случайному знакомцу освободиться. Просто осознание того, что хотя бы одному из них улыбнулась удача, согревало душу Владигора.

— Ну, кто посмелее, подходи! — с нарочитой издевкой произнес он, усмехаясь в лицо своим тюремщикам. — Или только с теми драться обучены, у кого руки связаны?

На поединок никто из борейцев не решался. Они предпочли осторожно и медленно подступать к Владигору, выставленными вперед копьями оттесняя его к распахнутой клетке. За их спинами испуганно мельтешил полуодетый наместник. Меч в руке пленника и два трупа на палубе, похоже, произвели на него должное впечатление…

— Эй, Зотий, штаны-то где потерял?! — продолжал насмехаться Владигор.— Или обделался с перепугу? Теперь ясно, откуда вонища!

— Что встали, сучьи дети? — не стерпев, заверещал Зотий. — Хватайте его!

Подстегнутые воплями хозяина, наемники гурьбой ринулись на юношу. Владигор, не выбирая жертвы, широко рубанул мечом и скользнул в сторону. Поскольку борейцы, разбуженные по тревоге, не успели облачиться в латы, от его удара двое сразу рухнули, обливаясь кровью, а остальные вынуждены были отпрянуть назад.

Однако положение княжича ухудшилось. Теперь он был со всех сторон окружен врагами. Дело приближалось к развязке, и, если бы не приказ, наместника взять самозванца живым, обозленные борейцы давно подняли бы его на копья.

Подчиняясь гортанному кличу старшего, они вновь бросились на Владигора. И на сей раз смогли одолеть его — не умением, так числом. Налетели всем скопом, сбили с ног, скрутили, принялись отводить на нем душу. Старший вынужден был своим же отвесить с полдюжины хороших тумаков, чтобы не забили пленника до смерти.

Княжич, распластанный на окровавленной палубе, с трудом открыл глаза. Когда способность воспринимать окружающее вернулась в его затуманенный болью разум, он вгляделся в свирепое лицо возвышающегося над ним борейца… и широко улыбнулся разбитыми губами,

— А малютка-то сбежал! Остался теперь Климога без новой потехи… Выпорет он тебя, иноземец, за ротозейство. И правильно сделает. Худые из борейцев надсмотрщики, не совладать вам с нашим народом…

— Худые или нет, это тебе, щенок, сейчас моя плетка-семихвостка расскажет! — вскипел наемник, задетый за живое.

— И ты ей, коли не хочешь в муках корчиться, быстренько ответишь, куда уродец направился и где нам его искать. Да не ошибись, а то ведь и я ошибиться могу. Удар не рассчитаю — поломаю ребра, глаза выбью, язык порву. Понял меня?

Владигор ничего не ответил. Видя, что словами пленника не запугать, бореец вынул плетку из-за сапожного голенища, размахнулся и — рухнул как подкошенный рядом с княжичем! Владигор, чуть приподняв голову, ошалело уставился на него. Бореец лежал ничком, крепко зажав в кулаке свою тяжелую пыточную плеть. Из его наголо выстриженного затылка торчал широкий синегорский нож.

5. Вновь на свободе

Что было похоже на сон: кошмарный — для борейцев, но почти сказочный — для Владигора. С гиканьем и оглушительным свистом через борта на палубу хлынула орава полуголых людей. С головы до пят мокрые, с запутавшимися в длинных волосах зелеными водорослями, они казались речными духами, пришедшими из подводных глубин покарать чужаков.

Засверкали, зазвенели клинки. Борейцы, совершенно не ожидавшие нападения, к тому же только что лишившиеся своего командира, защищались бестолково, кто как умел. Княжич сразу приметил: нападающие числом не превосходят стражу наместника, да и вооружены похуже. Однако на их стороне внезапность, безудержное нахальство и боевой азарт. Поэтому и победа достанется им.

Очень быстро борейцы были оттеснены на корму. Палуба рядом с Владигором стала скользкой от крови. Повсюду валялись тела убитых и раненых. Владигор, морщась от боли, встал на ноги. Он не собирался вмешиваться в схватку, но нужно было срочно решать: оставаться ли на ладье, дабы поблагодарить нежданных своих спасителей, или прыгать за борт, поскольку оные спасители вполне могут оказаться и новыми его тюремщиками…

Подумав, что благодарность можно будет высказать и позже, когда ситуация более или менее прояснится,он заковылял к борту.

— Куда торопишься? — раздалось вдруг за его спиной.

Владигор, словно вопрос не имел к нему ни малейшего отношения, сделал еще шаг. И сразу почувствовал упершееся промеж лопаток острие меча.

— Не терпится рыбок покормить? — поинтересовался тот же голос.— Ладно, сейчас уважу…

Юноша не стал ждать продолжения. Качнувшись корпусом влево, пяткой правой ноги в полуразвороте нанес удар в пах и, завершая разворот, ребром ладони рубанул согнувшегося человека по шее. Тот со стоном упал на колени. Княжич занес кулак над его массивным загривком, но в последний миг смутная догадка заставила его сдержаться.

Не церемонясь, он схватил человека за волосы, приподнял его голову и заглянул в искаженное болью лицо.

— Боги мои. Горбач! — воскликнул Владигор.-Вот это встреча!..

Разбойник, с трудом оправившись от полученных ударов, внимательно всмотрелся в того, кто смог поставить его на колени. Тень узнавания мелькнула в его глазах.

— Не может быть… Владий?

— Да, когда-то меня звали именно так. Теперь —Владигор.

На несколько мимолетных мгновений волна животного страха накрыла Горбача. Усилием воли подавив ее, разбойник растянул губы в подобие улыбки и произнес:

— Рад тебя видеть, парень. Окреп, возмужал… Совсем не похож стал на того мальчишку, что забрел к нам из леса.

— Разве? — с иронией ответил Владигор, примечая острым глазом, как рука разбойника постепенно продвигается к заткнутому за пояс кинжалу. — Говорят, я стал очень похож на своего отца — князя Светозора. Впрочем, ты это сходство еще четыре года назад обнаружил, так ведь? Потому и надумал меня Черному колдуну продать…

Едва Горбач коснулся рукоятки кинжала, как тут же ощутил на своем запястье железную хватку Владигора. Юноша смотрел ему прямо в глаза, и бывалый разбойник увидел в его твердом взгляде нечто такое, отчего ледяной озноб пробежал по спине и предательская слабость охватила все члены.

— Да ладно тебе, княжич,— забормотал Горбач. — Небось сам знаешь: кто старое помянет, тому глаз вон.Сколько воды с тех пор в Чурань-реке утекло! И не хотел я тебе ничего плохого, колдун обманом заставил…

Владигор понимал, что разбойник врет, однако сейчас не было времени с ним разбираться. Скорая, жестокая и кровавая схватка заканчивалась. Победители добивали борейцев, сбрасывая за борт и мертвых, и раненых, не слушая их мольбы о пощаде. К наемникам, явившимся поживиться на чужой земле, жалости у разбойников не было ни малейшей.

Пока на юношу, стоящего рядом с Горбачом, никто не обращал особого внимания. Но ясно, что скоро им заинтересуются. Лишь два-три знакомых лица заметил княжич среди разбойной ватаги, остальных он прежде не встречал. Похоже, дела у Протаса шли неплохо, во всяком случае недостатка в желающих присоединиться к речным разбойникам он не испытывал.

— А где Ждан? — спросил Владигор. — Жив ли?

— Что ему, везунчику, сделается! Жив-здоров, — поспешил заверить Горбач, радуясь, что хоть в этом нет нужды выкручиваться.— Ты разве не разглядел его? Это его нож сегодня первым был.

Он махнул кому-то рукой и крикнул:

— Эй, Мирош, быстро найди мне Ждана. Пусть сюда бежит, скажи — давнишний друг его дожидается!

Узнав о том, что Ждан здесь, что именно его нож пробил затылок командира борейцев и открыл ему путь к свободе, Владигор не мог уже просто так покинуть ладью.

Между тем к Горбачу подтащили почти обезумевшего от страха наместника Зотия. Он то визжал, брызгая слюной и суча ножками, то грозил всем жуткой карой за нападение на особо важную персону, близкую к самому князю Климоге, то сулил разбойникам золотые горы, если они сохранят ему жизнь.

Завидев своего недавнего пленника, он вдруг плюхнулся ему в ноги и заголосил:

— Не казни меня, князь Владигор! Смилуйся над недостойным рабом твоим! Не признал я тебя сначала — Нечистая Сила помутила мой разум… Теперь вижу, как жестоко я был обманут подлым Климогой. Он всех обманул, всех околдовал! Мы, слуги твои верные, погибшим тебя считали. Не знали, что боги тебя спасли. А сейчас знаем, поскольку разум наш прояснился, и только тебе, законному князю синегорскому, служить будем, аки псы преданнейшие!.. Смилуйся, князь, не отнимай жизнь у раба своего!..

Он еще долго вопил бы в том же духе, но один из разбойников, не выдержав поросячьего визга, саданул босой ногой ему в ухо. Другие, впрочем, с интересом уставились на Владигора и Горбача: мол, о чем это наместник распинался, у какого князя милости просил?

Горбач растерялся. Отвергать очевидное, заверяя людей, что Зотий просто ума лишился, было бы сейчас глупо. Хоть и разбито в кровь лицо юноши, но всякий, кто еще помнит Светозора в молодые годы, без труда и княжеского сына признает. А таких здесь двое-трое найдется, да в становище десяток, да еще Ждан про мальца из Заморочного леса наверняка расскажет.

Но ежели прилюдно назвать его законным наследником Светозора, то дальнейшее предсказать будет невозможно. Как разбойная ватага себя поведет? Кому подчиняться станет? Ведь большинство в ней нынче люди новые, недавние рыбаки и охотники, к разбойному делу примкнувшие из-за того лишь, что житья не стало от борейских налетов и разгула Климогиных слуг.

С другой стороны, может, здесь Горбачу прямая выгода? Признать князя в парне, под власть его переметнуться, надоевшего Протаса бросить, правой рукой стать у молодого атамана… Вот простит ли он былые прегрешения, забудет ли историю с Черным колдуном?

Круговорот этих мыслей замельтешил в голове опытного пройдохи, однако решиться и выбрать что-либо одно ему никак не удавалось. Слишком неожиданно объявился здесь сын Светозора, слишком туманны последствия любого шага.

— Владий, дружище! — раздался вдруг радостный Г крик. Расталкивая столпившихся возле борта людей,к Владигору бросился Ждан.— Глазам не верю, ты ли это?

Друзья крепко обнялись.

— Говорил я тебе, что обязательно встретимся,— улыбнулся княжич. — Не ошибся, как видишь.

— Слава Перуну, ты живой! А то ведь разное сказывали…

— Живой, друг, живой. И не без твоей подмоги, кстати. Меня Зотий в этой клетке Климоге в подарок вез, а тот бореец, которого ты ножом снял, запороть хотел до смерти. Так что очень вовремя ты подоспел.

Владигор повернулся к разбойникам и поклонился всем в пояс:

— Спасибо вам, люди. Всегда помнить буду, что из беды меня выручили. Срок придет — отблагодарю по-княжески…

Разбойники, молча и с некоторым замешательством наблюдавшие за Владигором и Жданом, при упоминании о княжеской награде оживились, меж ними шумок пробежал:

— Неужто сам юный князь?

— Слушай ты его больше!.. Трех самозванцев Климога вздернул, этот в четвертые метит.

— Вылитый Светозор в молодости!

— Ждан его знает. Горбач тоже, кажись… У них спросить надобно.

— Князь, Переплут меня забери, князь это!

— Не мели ерунды. Откуда ему взяться?

— И Зотий, глянь, сапоги его лижет. А до того князем Владигором величал, пощаду вымаливал.

— Нет, братва, здесь разобраться надо…

Наместник Зотий, который и в самом деле, ползая на четвереньках, пытался целовать сапоги Владигора, вдруг вскочил и рванулся куда-то в глубину ладьи, закричав на ходу:

— Я мигом, князь! Все принесу… Я все уберег!

Разбойники тут же перехватили его. Однако Владигор, догадавшись, за чем побежал Зотий, сказал:

— Не держите, пусть принесет. Куда он денется?

Горбач был поражен тем, что его люди без промедления подчинились юноше, которого впервые увидели перед собой. Словно негромкий голос его обладал над ними таинственной властью. Или сразу, еще разумом не осознав, сердцами своими угадали в нем подлинного синегорского князя?

Зотий быстро вернулся назад, с нелепой торжественностью неся в руках резную ореховую шкатулку, Вновь преклонив колени, он открыл ее перед Владигором:

— Прими, князь, знаки власти твоей. Я их от борейских ворюг припрятал, все в целости для тебя сохранил…

В шкатулке среди драгоценных камней Владигор увидел чародейский перстень, свой родовой знак на кожаном шнурочке и заговоренный охотничий нож. На душе у него потеплело, даже праведный гнев на трусливо пресмыкающегося Зотия иссяк, уступив место брезгливой снисходительности.

Забрав то, что принадлежало ему, юноша протянул шкатулку Горбачу:

— Эти камушки не у меня были взяты. Они теперь добыча всей ватаги, верно?

— Надеюсь, не только эти,— ухмыльнулся Горбач, принимая шкатулку. — Не с пустыми руками Зотий в Ладор направлялся. На ладье полно должно быть добра всяческого. Мы сейчас к берегу пристанем, все до самого донышка перетрясем…

Будто лишь теперь вспомнив о своих обязанностях, Горбач окинул взглядом столпившихся на палубе людей и рявкнул:

— Чего стоите, бездельники?! Живо на весла, пока мимо подвод не проскочили! Микош и Влас — на руль. Ждан, командуй. А я пока нашему князю помогу кровь смыть и одежку подберу получше…

Вскоре ладья причалила к дощатым мосткам, надежно укрытым от постороннего взгляда густыми заросля-: ми высокого камыша. Здесь их уже поджидали четыре подводы, на которые разбойники торопливо стали перегружать награбленное.

— За одну ездку не управимся. — Горбач не скрывал радости, осматривая тюки с мехами, набитые серебром и золотом сундуки, бочонки с вином и топленым маслом. — Богатый улов нынче!

Владигор, поглядывая на реку, спросил:

— Никак не пойму, почему ладья с таким богатством шла без надежной охраны? Неужто Зотий осмелился плыть в Ладор без сопровождения? — Ну да, осмелится он, как же! — рассмеялся Горбач. — Два больших учана с полусотней воинов следом шли, да мы их ночью попридержали немного.

— Старую обманку применил? — догадался Влади-гор. — К берегу подманил и поджег?

— Верно, только поджигать не стали — с ладьи огонь могли увидеть и на якорь встать. Мои ребятки их на камни заманили. Кормчего первого учана, он из местных, мы еще в Замостье золотишком задобрили, чтобы про опасное место помалкивал. А на другом учане бореец на руле стоял, ему секреты Чурань-реки неведомы. Надеюсь, хорошо напоролись, крепко сидят… Однако поспешать все равно надо, мало ли что случается!

— А с ладьей что делать будешь?

— Вниз по течению отгоню подальше да и запалю.

— Не жалко? Славная ладья, морская.

— На что она нам? — пожал плечами Горбач. — На шнеках всегда ходили, они ловчее, увертливей. Чего ее,борейскую, жалеть?

— Была борейская, теперь наша,— твердо произнес Владигор и обратился к подошедшему Ждану: — Сможешь ладью на реке припрятать, чтобы и чужие не нашли, и для нас под рукой была?

Ждан, подумав немного, кивнул:

— Есть местечко, никто не сунется. Русалочья протока на краю Заморочного леса. Туда и наши-то не заходят, побаиваются. Глубины для этой посудины вполне хватит.

— Отлично, Ждан. Возьми гребцов сколько нужно, отгони туда ладью и возвращайся поскорее. Нам о многом еще поговорить нужно…

И вновь Горбач ни словом, ни жестом не проявил своего отношения к тому, как решительно захватывает Владигор бразды власти в разбойной ватаге. Княжич прекрасно понимал, чего стоит Горбачу подобная невозмутимость, догадывался о сумбуре чувств в его душе. Но делал вид, что иного поведения ни для себя, ни для него не мыслит. Только так молодой властитель Синегорья и его не слишком законопослушный подданный встретились после долгих лет разлуки; один распоряжается, другой пусть без особой радости, но подчиняется его воле.

Вдруг за их спинами затрещали прибрежные кусты. Ждан, обнажив меч, мгновенно заслонил собой княжича. Горбач тоже, хотя не сдвинулся с места, выдернул кинжал из-за пояса.

— Эй-эй, полегче! — послышался знакомый голос. — Разве так лучших друзей князя Владигора встречают?

На поляну, растянув рот до ушей, выбрался Чуча, а за ним — златогривый Лиходей! Владигор бросился к ним, на ходу подземелыцика от души по плечу хлопнул (тот едва на ногах устоял!) и повис, как мальчишка, на гордо выгнутой шее своего верного скакуна.

Потирая плечо, коротышка состроил обиженную гримасу:

— Ну вот, конь ему, конечно, всего дороже. А про того, кто жеребца норовистого к хозяину вывел, он и думать забыл!

— Ладно цену-то набивать,— улыбнулся Владигор.— Это еще вопрос, кто кого вывел! Сомневаюсь, что Лиходей тебя к себе близко подпустить мог… На руке вон, не его ли зубов отпечаток виднеется?

Чуча смешался и ничего не ответил. Горбач, с интересом оглядывая белого жеребца, задумчиво произнес:

— Ходили тут разговоры про всадника на златогривом коне… Значит, была в тех словах правда. Дивный конь, княжеский!

Потом на карлика — сверху вниз — небрежный взгляд бросил:

— А сей заморыш откуда? В наших краях таких не припомню.

— Попридержи язык, горбатый! — с неожиданной злостью ответил Чуча.— Коли хочешь, можем на кулаках проверить, кто здесь покрепче… Ну, готов?

— Будет вам цапаться, забияки! — вмешался Владигор.— Познакомиться не успели, а уже драться готовы. Для борейцев и Климоги силенку приберегите.

Горбач живо сообразил, что глупо было бы сейчас поссориться с Владигором из-за маленького уродца, и поспешил оправдаться:

— Да я ничего против него не имею… Извини, приятель, коли обидел ненароком. Просто в диковинку вид твой.

Показывая, что сказанного достаточно, он вновь обратился к Владигору:

— Не пора ли в становище двигаться? Юноша одним махом вскочил на коня.

— Что ж, Горбач, ты прав — нынче время нам дорого. В путь!

6. Друзья и враги

Многое изменилось в этих местах за прошедшие годы… Разбойная ватага обитала теперь сразу в трех становищах. Самое тайное по-прежнему располагалось на поляне, прикрываемой от чужих людей Заморочным лесом. Два других находились в рыбачьих селениях и внешне ничем не отличались от множества таких же убогих деревушек, впавших в полную нищету из-за неуемных поборов Климоги. Однако ни рыболовством, ни земледелием здешние обитатели больше не занимались, предпочтя мирным трудам окаянную татьбу — разбойный промысел.

Хоть и не лежала душа у мужиков к подобным делам, да не видели они иного способа отомстить за разор своим и чужеземным обидчикам. Поэтому-то шальное воинство атамана Протаса значительно возросло с того времени, как покинул его княжич. Сегодня оно насчитывало почти полторы сотни отчаянных вольников, не признающих никаких княжеских указов, готовых убивать прислужников Климоги, где бы с ними ни повстречались.

Эту лютую ненависть весьма доходно использовал Протас, которому всегда было безразлично, чья власть в Синегорье и кого грабить на Чурани. Повсюду рассылая своих разведчиков, подкупая служилых людей, он частенько заранее узнавал, когда и откуда ладья пойдет, с каким товаром и охранением. Вместе с Горбачом (никому другому, как и прежде, не доверял атаман) разрабатывал хитроумные планы, но собственной шкурой теперь уже предпочитал не рисковать — в налетах участвовал все реже и реже.

Вот и богатой ладьей наместника Зотия не прельстился: накануне сказался больным и перевалил все лихие заботы на Горбача.

Откуда было знать ему, что, одного страха избежав, другой накличет? О важном пленнике, которого Зотий везет в Ладор, разведчики сообщить не успели, поскольку схвачен он был перед самым отплытием. И уж тем более не мог Протас предположить, что верный Горбач, нежданно встретив княжича, начнет свои планы вынашивать и места в них для прежнего атамана не будет вовсе…

До глубокой ночи гудело становище, как растревоженный улей. Разбойные люди — кто с опаской, вполголоса, а кто с азартом, ничуть не таясь,— на все лады судачили о спасении из борейского плена юноши, обликом своим необычайно схожего с убитым девять лет назад князем Светозором.

Многое странным вдруг показалось. Мужики головы ломали: то ли они парня выручили, то ли он сам на свободу вырвался? Ватаге в пояс кланялся за спасение, это верно. Так ведь клетку он сам взломал, стражников порешил чуть ли не голыми руками. Силен не по годам! Те, кто еще помнил мальчугана, вышедшего однажды из Заморочного леса и назвавшего себя княжичем Владием, лишь загадок добавили, рассказывая о его приключениях и необычайных способностях.

Ну чем объяснить можно хотя бы то, что Заморочный лес его, щенка хиленького (не сравнить с нынешним!), помиловал, живым отпустил? А как он с Кабаном разделался, это видеть надо было! И через день уже, кстати, ни единой царапины на мальчишке не осталось. Да и сегодня все приметили: сперва на ногах едва держался,борейцами почти до полусмерти избитый, а жеребца златогривого подвели — вскочил на него как ни в чем не бывало! Кто б из нас так быстро оклематься мог? Нет братцы, тут сам Перун свою длань приложил, не иначе!

Даже богатая добыча, взятая на ладье, в этих разговорах почти не упоминалась. Не до золота-серебра лихим вольникам нынче стало. Предчувствие великих перемен будоражило их умы и заставляло учащенно биться сердца…

Владигор и Ждан, не подозревая о смуте, гуляющей по становищу, отдыхали в окраинной избушке. Неторопливо потягивали густое таврийское вино, припасенное Жданом для особых случаев, и негромко беседовали о годах, миновавших со дня их расставания.

Впрочем, Владигор в рассказе о себе был скуп на слова. Упомянул, что три года провел в Чародейском крае, кое-чему подучился, новое имя обрел. Заметив нежелание княжича вдаваться в подробности, Ждан ничуть не обиделся. Нужно будет — расскажет, нет — так нет. У него, Ждана, зато есть о чем приятелю поведать, не на один такой вечер хватит!

А вечер давно уже перешел в ясную полнолунную .ночь, тихую и безветренную. Свет из оконца, споря с пламенем зажженной в горнице восковой свечи, озарял выскобленный до белизны березовый стол с небогатой снедью, медным кувшином и глиняными кружками. У дальней стены на широкой лавке, едва ли треть ее зажимая, мирно похрапывал подземелыцик Чуча. Влади-гор тоже не прочь был бы сейчас завалиться на боковую, однако продолжал внимательно слушать Ждана, не позволяя себе клевать носом.

Он еще не решил, как будет действовать завтра. Понимал только, что прежние планы придется весьма существенно подправить. Значит, для начала нужно как следует разобраться в здешней обстановке, выяснить, кто враг, кто друг.

Из слов Ждана становилось предельно ясно: атаман Протас его присутствия в разбойном становище не потерпит. Слишком он зол на Владигора за то его давнее бегство, после которого ватага сама чудом унесла ноги, спасаясь от гнева Черного колдуна.

Ждан от обвинений в пособничестве беглецу сумел открутиться, наврав с три короба и представив в доказательство своей преданности атаману внушительных размеров шишку. Дескать, пытался задержать мальчишку, а тот шандарахнул его по голове сосновой дубиной и был таков! Позднее, впрочем. Горбач заподозрил, что Ждан сам себя шишкой наградил для пущего правдоподобия, но это уже не имело значения. Горбач ведь тоже не был заинтересован в раскрытии Протасу всей подоплеки происшедшего в рыбачьем селении. Узнай атаман, что верный его соратник заранее о Черном колдуне осведомлен был и собирался поторговаться с ним из-за цены на княжича, худо пришлось бы Горбачу. Хуже, пожалуй, чем колченогому Вирему…

Черный колдун, упустив Владия, наслал на селение полчище огненных саламандр. Они запалили всю округу жутким зеленовато-оранжевым пламенем, от одного дыма которого люди ума лишались. Иные, не в силах взгляд отвести от пляшущих в огне и дыму женщин-ящериц, сами пускались в пляс, и потом их уже не находили — ни живых, ни мертвых.

Из всех, кто участвовал в том набеге, уцелело меньше половины. Спаслись лишь те, кто догадался в реку броситься и укрыться от саламандр под водой, зажав во рту полую камышину для дыхания. Эту хитрость, кстати, и сегодня использовали, чтобы незаметно подобраться к борейской ладье.

В общем, когда в становище вернулись, Протас каждому уцелевшему допрос учинил. Колченогий Вирем со страху все выложил. И тут же дух испустил, поскольку Протас не сдержался и врезал кулачищем своим пудовым ему промеж глаз. Если бы не поспешил атаман злости ход давать, наверняка дознался бы про соучастие Горбача. Но Протас всегда слишком скор был на расправу…

Почти год ватага из Становища нос не высовывала.

С двумя дюжинами человек, из которых две трети оружия толком держать не умеют (раньше атаман таких либо по хозяйской части использовал, либо по торговой, а кого-то в разведку посылал), много ли наразбойничаешь? Лишь позднее, когда новые люди сами к ватаге прибиваться стали, дела пошли веселее. Сейчас, конечно, совсем иной оборот. Оправились, разбогатели. Новички в большинстве своем вояки тоже никудышные, не умением берут, а числом и яростью. Но Протас по совету Горбача всех прежних десятниками поставил, чтобы и командовали, и обучали, и — не без этого! — присматривали за мужиками.

— Так ты тоже теперь десятник? — спросил Владигор.

— Нет, дружище, бери выше! — улыбнулся Ждан. — Меня Горбач при себе держит, вроде как главного помощника. Через меня свои распоряжения десятникам передает, для прочих особых дел использует, а главное, старается, чтобы я лишний раз на глаза атаману не попадался. Знает, что давняя история с Черным колдуном одной веревочкой нас повязала, хотя и с разных концов, вот и побаивается меня.

— Теперь страхов у него поприбавится… А где же Протас нынче отсиживается? Я что-то сегодня не углядел его.

— Обычно он в старом становище дожидается, когда мы с дела придем. Туда новичкам хода нет, только Горбач и десятники могут без спроса являться. Однако — под вечер уже — лодку его я здесь приметил, значит, донесли Протасу о тебе, лично удостовериться захотел. А может, о чем-нибудь с пленным наместником потолковать хочет — о выкупе или еще о чем… Странно, что за тобой не послал. Не нравится мне это. Протас ведь не любит медлить.

— Ты прав,— согласился Владигор.— Что-то замышляет атаман. И Горбач не пришел в твою избу, как обещал. Похоже, оба сейчас где-то мозгуют над моей дальнейшей жизнью. Или смертью…

— Ну где — это известно. В тесовом доме на берегу, у Горбача. Только там Протас, когда из своей норы выползает, объявиться может. Эх, подслушать бы, о чем их речи сейчас! Да незаметно туда не подберешься: в таких случаях личная стража атамана дом охраняет от любых непрошеных гостей.

— Подумаешь, эка невидаль — стража у дома! — вдруг, оборвав свой искренний храп, подал голос Чуча. — Борейских стражников перехитрили, а уж этих вокруг пальца обвести — раз плюнуть.

— Так ты не спишь, мошенник? Подслушиваешь?! Оставив вопросы Владигора без ответа,— дескать, чего отвечать, коли все ясно? — коротышка бодро вскочил с лавки, просеменил к столу и беззастенчиво опрокинул в себя полкружки таврийского вина.

— Нет такого подземелыцика, который не найдет лазейку в жилище наземного человека,— утерев губы рукавом, нравоучительно произнес он.— Как нет и такого среди подземелыциков, который мог бы в этой премудрости сравниться с Чучей. Короче, я пошел. Вас наслушался, теперь очень хочется и других послушать. На берегу, значит, изба горбатого? Тесовую там только одну видел.

— Она одна такая на всю деревушку,— подтвердил Ждан.— Не ошибешься. Но…

Подземелыцик, не дослушав, вышел за порог. Ждан пожал плечами и посмотрел на Владигора. Тот в свою очередь только и сказал:

— Н-да!

Друзья вновь наполнили свои кружки. Владигор похвалил вино, однако не стал выспрашивать у Ждана, где он сумел его раздобыть. Ясно же, откуда все берется у разбойников. Вот и доспехи у Ждана ладные: легкие и прочные, такие в Кельтике делают. Стилет с золоченой рукоятью явно из Венедии, с берегов реки Эридань. А меч здешний, синегорский. Опытный воин всегда родной меч иноземному предпочтет, ибо досконально знает его возможности и недостатки, а это может сыграть в бою не последнюю роль.

Не успели они осушить кружки до дна — дверь распахнулась и в горницу вбежал взволнованный Чуча.

— Пора сматываться, князь! Атаман собирается тебя еще до рассвета повязать, чтобы никто не увидел и не вмешался. Человек десять придут. Им ведено, если сопротивляться будешь, прирезать тебя, как волчонка. И концу в воду. Горбач его отговаривал, опасаясь бунта мужиков, но Протас удила закусил. Живым возьмет — отправит в Ладор, награду стребует с Климоги. Или Черному колдуну отдаст, чтобы того в соратники заполучить для будущих дел. Но он и на мертвого согласен, так и сказал Горбачу.

— Постой, тараторка! Откуда узнал обо всем? Слишком мало времени прошло, чтобы ты успел разведать такие подробности. — Ждан недоверчиво и пристально оглядел Чучу. Тот смутился. Затем упрямо вскинул голову:

— А я разве сказал, что сам слышал? Я про то услышать сумел, что Протас и мертвым самозванцем не побрезгует. Мало тебе? Про остальное мне один… один человек верный нашептал, друг князя.

— Кто ж такой? — удивился Владигор. — С чего ты взял, что он друг мне?

Подземелыцик не успел ответить. В дверь, которую он оставил неплотно прикрытой, скользнула серая тень. Замерев посреди горницы, она быстро обрела более четкие очертания, напоминающие человека в плаще с капюшоном.

Ждан выхватил меч, вскочил, готовый к бою.

— Черный колдун! — воскликнул он.— Вот кого ты привел!..

— Постой, Ждан, Не торопись,-спокойно и твердо произнес Владигор. — Кажется, Чуча ничего не напутал.

Серая тень наконец уплотнилась настолько, что смогла произнести несколько слов:

— Разве так старых друзей встречают, княжич?

— Филька! — обрадовался Владигор.— Я сразу что-то знакомое почувствовал. Обнять тебя можно, не помну ненароком?

— Потерпи чуток, я еще не до конца воплотился. Ждан, вложив меч в ножны, спросил тихонько у Владигора:

— Чародей, что ли?

— Нет, помощник его. И мой хороший друг. Когда Филимон обрел свой человеческий облик, Владигор крепко обнял его и, представив друзьям, усадил за стол.

— Как я помню, от хорошего вина ты никогда не отказываешься.

— Есть за мной такая слабость,— согласился Филимон.

В несколько больших глотков он управился с предложенной ему кружкой вина, однако остановил руку Владигора, который намеревался наполнить ее заново.

— Нет, княжич, сейчас не время за столом рассиживать. Подземелыцик тебе уже рассказал? Так я добавлю: за этой избой трое или четверо присматривают, чтобы ты не сбежал. Они видели, как Чуча отсюда вышел, но проследить за ним не смогли. По их словам, он как сквозь землю провалился…

— Вот именно,— самодовольно ухмыльнулся Чуча, — Об этом один из соглядатаев тут же донес атаману. Протас решил, что ты послал его лодку подготовить. Поэтому велел на берегу усиленную охрану выставить. И с тобой больше тянуть не будет, вот-вот его люди сюда нагрянут. Пора уходить, пока есть еще время.

Владигор задумался. Все сидели молча, ждали его решения: куда княжич поведет их крошечный отряд? То ли в поля, которые сразу за огородом начинаются и где верхом на Лиходее он от любой погони уйдет. То ли рискнет к реке пробиваться, чтобы вместе с друзьями на лодке уплыть…

— Время, время,— произнес вдруг Владигор.— призванный быть Хранителем, постоянно теряю его!Нет уж, хватит. Пришло мое время!

Он решительно встал и оглядел разношерстную компанию своих друзей, которые ровным счетом ничего не поняли из его странных слов.

— Протас ждет моего бегства? Не дождется. И просто замечательно, что он сам из норы выполз. Иначе мне пришлось бы его оттуда выкуривать. Десять человек у дома Горбача, трое или четверо здесь, рядышком, пусть еще дюжина на берегу — ну, разве это много для нас?

— Неужто, князь, ты хочешь…— начал было Чуча, но сразу прервал себя, сообразив, что Владигор отнюдь не шутит.

— Вот именно,— передразнил его Владигор.— И кстати, должен тебя поправить: пока я не князь, а только княжич. Чтобы стать синегорским князем, мне нужно сперва скинуть Климогу. Бегая от своих врагов, как заяц, никогда этой цели не достигну. Чем больше времени теряю, тем прочнее становится власть Климоги и Черного колдуна, тем больше крови и горестей на земле Синегорья. Не так разве?

Его друзья молча переглянулись, и Ждан ответил за всех:

— Мы с тобой, Владигор!

7. Последняя ошибка атамана

Только одна просьба была у Ждана к княжичу: чтобы тот разрешил ему идти первым. Ведь среди тех, кто бросится защищать атамана, будут и толковые мужики. Зачем лишнюю кровь проливать? Может, одного слова Ждана окажется достаточно, чтобы остановить их. Владигор, хотя и не желал, чтобы кто-нибудь из друзей вместо него свою грудь подставлял, вынужден был согласиться со Жданом.

Филимон слов тратить не стал: в мгновение ока обернулся птицей и требовательно стукнул клювом в оконную раму — дескать, распахните! Владигор понял его замысел. Конечно, пока до серьезной драки дело не дошло, филин-разведчик им полезнее обычного человека. Ну а в нужный момент он вновь плечом к плечу со всеми встанет.

Выпустив филина в простор ночи, друзья поспешили следом, но — через задний двор, где возбужденно стучал копытом о землю верный Лиходей. Похлопав жеребца по загривку, Владигор шепнул ему пару успокаивающих фраз, но седлать не стал. В этой схватке конь лишь помехой будет.

Ждан, как и договаривались, первым бесшумно выскользнул за ограду. Через некоторое время едва слышным свистом сообщил, что путь свободен. Владигор и Чуча устремились за ним, внимательно вглядываясь в серую пелену ночи.

Почти сразу они наткнулись на мертвое тело с перерезанным горлом. Похоже, человек не успел даже осознать, что произошло, поскольку его широкий нож остался за поясом, а зубы все еще сжимали травинку, которую он беззаботно покусывал за миг до смерти.

Из темноты навстречу им шагнул Ждан. Кивнув на убитого, он прошептал:

— Это Маресий, один из телохранителей Протаса.

Подлый человечишко был, доносчик и лизоблюд… Еще двое возле крыльца караулят. Филимон, если я правильно его понял, показал, что они не опасны.

— А четвертый есть?

— Есть. Тарас Губошлеп, безобидный парнишка, должен меня послушаться. Вон за тем сарайчиком пристроился… Хочу, чтобы он тебя увидел и сам выбор сделал — с Протасом быть или с тобой.

— Ладно, пошли.

Парнишка, пригревшись у стены сарайчика, мужественно боролся с дремотой. Увидев невесть откуда возникших прямо перед ним вооруженных людей, он открыл рот от изумления, а узнав их, вскочил на ноги. Однако не попытался поднять тревогу или вытащить свой разбойничий тесак из-за голенища.

— Что скажешь, Тарасик? — спросил Ждан. — Тебя атаман за князем следить поставил, верно?

— Ну, верно,— нехотя ответил парнишка.

— Так чего же ты медлишь? — обратился к нему Владигор. — Если боишься, что в спину ударим, когда побежишь доносить, то напрасно. За нами таких подлостей не водится.

— С чего это я доносить побегу? И ножа в спину не опасаюсь. Ждан никогда такого не сделает, да и ты, князь, тоже…

— Значит, князя своего законного признаешь,— с наигранным удивлением произнес Ждан.— А почему же тогда против него служишь?

— Так разве я против? Атаман велел… Будто ты не знаешь, что с теми бывает, кто его ослушается! В дозор согласился, это верно, но против князя — нет, не пойду.

— Верю, Тарас,— сказал Владигор.— И не виню ни в чем.

Он повернулся к своим путникам и молча кивнул — пора идти дальше. Над ними скользнул филин, показывая, что поблизости больше никого нет. Скорым шагом двинулись к дому Горбача.

Пока все складывается удачно, подумал Владигор, когда, никого не встретив по дороге, они вышли к большой тесовой избе, огороженной высоким частоколом. Словно опровергая его мысли, сверху послышалось встревоженное уханье филина. И тут же из-за ближайшего дерева выступил человек с натянутым луком в .руках. Стрела была нацелена точно в грудь Ждана. С такого малого расстояния даже самый неопытный стрелок не промахнется.

— Куда направляешься. Ждан? И кто это с тобой рядом, не самозванец ли? — громкий голос лучника не предвещал доброй беседы. — Он-то нам и нужен!..

Лучник шагнул чуть в сторону — и теперь с одинаковым успехом мог пустить стрелу в любого из них.

— Какое совпадение! — произнес Владигор. — А я как раз твоего хозяина разыскиваю. Веди к нему!

На мгновение лучник, не ожидавший такого приказа, растерялся. Большая крылатая тень ринулась с высоты. Его рука дрогнула, и стрела пролетела мимо княжича. В лунном свете беззвучной молнией сверкнул нож. Захлебываясь кровью, стражник рухнул на землю. Владигор шагнул к убитому, вытащил свой нож из его горла, обтер лезвие пучком травы и сказал:

— Его наверняка слышали и другие. Нам нечего больше скрываться, готовьтесь к бою.

В подтверждение этих слов распахнулись ворота, ведущие к дому. За ними со смоляными факелами в руках стояли люди Протаса. Владигор быстро прикинул силы противника — дюжина против троих. Пока. Атаман не знает о летающем над их головами Филимоне, однако и то, сколько разбойников вскоре сбегутся сюда на зов атамана, тоже неизвестно. Так нужно ли дожидаться?

— Вперед! — воскликнул княжич, выхватывая меч, и первым бросился к воротам.

Люди во дворе, хотя и не были готовы к нападению, отступать под защиту крепких стен не собирались. Да и кого бояться, если нападающих всего трое, причем один из них карлик! Над таким воинством лишь посмеяться можно.

Но им стало совсем не до смеха, когда Владигор в мгновение ока сразил двоих, а еще одного достал меч Ждана. Чуча тоже не стоял без дела: используя свой малый рост, он нырнул под выставленное копье своего противника и воткнул кинжал в его незащищенный живот.

Что главный в этой троице Владигор, разбойники сразу поняли и кинулись к нему, стараясь оттеснить от друзей. Им удалось это сделать, поплатившись жизнью еще одного из своих. Сразу пятеро или шестеро окружили княжича и вынудили его перейти к обороне. Парируя удары, Владигор крутился как ветряная мельница под натиском бури. Разбойники никак не ожидали встретить столь высокую боевую выучку у совсем еще молодого парня. Им пришлось поумерить свой пыл, дабы не оказаться разрубленными на куски.

В это время Ждан и Чуча успешно дрались с двумя телохранителями атамана, прикрывающими подступы к крыльцу. Сам же Протас предпочитал наблюдать за боем, не высовываясь из дома. Лицо его, искаженное ненавистью и злобой, хорошо было видно в окне, поскольку изнутри комнату ярко освещали свечи. Княжич, отбиваясь от наседавших громил, пару раз мог улучить момент, чтобы метнуть кинжал в эту физиономию. Но не стал этого делать. Он хотел сойтись с атаманом в честном поединке— меч на меч, нож на нож.

Правда, атаман такого желания, судя по всему, не испытывал. Сообразив, что схватка во дворе излишне затягивается и ее исход сейчас трудно предугадать, он послал своим людям подмогу — еще четверых, последних (не считая Горбача), которые оставались в доме. И сделал он это вовремя: обливаясь кровью, рухнули возле крыльца два его телохранителя, сраженные Жданом и внезапно появившимся Филимоном.

Человек-птица, слетевший с небес в колеблющемся свете разбросанных по двору факелов, поверг разбойников в ужас. Иные из них, завопив, побросали оружие и бросились врассыпную. А те, чьи нервы покрепче были, дрались уже без прежней уверенности и не могли противостоять княжичу и его друзьям. Высланная Протасом подмога не улучшила положения разбойников. Вскоре оставшиеся в живых люди Протаса оказались прижатыми к крыльцу. Отчаянно отбиваясь, они попытались отступить в избу. Тщетно! Протас запер дверь, лишив их и этой возможности найти спасение.

Отчаянно ругаясь и проклиная атамана-предателя, они сдались на милость победителя. Разгоряченный, еле сдерживающий себя Ждан к милосердию не был расположен. Если бы не резкий окрик Владигора, он не стал бы церемониться с защитниками Протаса, а прирезал бы всех пятерых, как свиней. Еще и трусы к тому же — поспешили разоружиться, хотя их на одного человека больше!

— Так что с ними делать? — спросил он княжича, нехотя опуская окровавленный меч.

— Гони на все четыре стороны,— ответил Владигор.

— И этих туда же отправим? — поинтересовался Чуча, глянув ему за спину.

Владигор быстро обернулся. В распахнутых воротах молча стояла толпа вооруженных людей. Похоже, собрались все обитатели становища… Но враждебности они не проявляли, мечи и ножи к бою не вскидывали.

Княжич демонстративно вложил меч в ножны и сделал несколько решительных шагов навстречу толпе.

— Вы пришли, чтобы узреть мое поражение или мою победу? — громко спросил он.

Ответом было растерянное молчание. Никто не решался отвечать от имени всей ватаги.

— Что ж, не буду обманывать ваших ожиданий. Тем более что явился сюда не для того, чтобы проливать кровь охранников Протаса. Я хотел раз и навсегда отбить у него желание предательски нападать на сына Светозора, прячась за чужие спины и скрывая свои грязные планы от вольной ватаги. Если сомневаетесь в том, что Протас замыслил сегодня же повязать меня и продать Климоге, спросите его людей. Надеюсь, сейчас они не станут врать и выкручиваться…

Филимон и Чуча вытолкали уцелевших охранников к толпе. Понурив головы, те вразнобой подтвердили слова Владигора.

— Думаешь, ватага сомневалась в подлости Протаса? — вполголоса спросил у княжича Ждан. — Они пришли, чтобы удостовериться в твоей силе и власти, князь. Им Тарасик, видать, все уже рассказал.

Владигор согласно кивнул.

— Да вот незадача, братцы,— язвительно усмехнувшись, вновь обратился он к толпе.— Не хочет Протас с полатей слезать! Заперся в избе, будто баба какая, и носа не кажет. Что делать будем? Я-то обычаи разбойничьи не запамятовал, как видите. Кто бы предательство своих ни замыслил, хоть сам атаман, должен на ватажный суд предстать. Либо с обвинителем своим в честном бою сойтись. Верно говорю?

Лишь одна неточность была в рассуждениях княжича: Протас имел полное право не признавать его членом разбойной ватаги, поскольку четыре года назад он сбежал из нее. Значит, и желание продать объявившегося вдруг беглеца князю Климоге не считалось очевидным предательством.

Но в подобные тонкости, как и надеялся Владигор, толпа вникать не собиралась. Сомнения разбойников мог разрешить теперь лишь поединок жестокого, всем опостылевшего атамана и этого юноши, в котором многие готовы были признать законного правителя Синегорья.

После слов Владигора по толпе прокатился неясный ропот. Отдельные фразы наиболее ретивых вольников, донесшиеся до слуха друзей, не предвещали Протасу ничего хорошего:

— А чего канителиться? Вышибить дверь — и вся недолга!

— В окошки факелов напихать — сам выскочит!..

— В избе ли он? Может, сбежал давно.

— Куда денется! Коли сбежит, значит, вдвойне виноват…

— Ну, чего стоять-то? Надо вытаскивать Протаса на круг, пусть бьются, как обычаем нашим положено. .

Ни поджигать избу, ни вламываться в нее не понадобилось. Дверь сама распахнулась, и на порог вышел Горбач. Пробежав острыми глазками по столпившейся У ворот ватаге, он торопливо спустился с крыльца и подошел к Владигору.

— Я отговаривал Протаса идти против тебя, клянусь Белесом! Но ты знаешь его норов — ничего не желает слушать.

— Знаю, Горбач, знаю. И повторяю: зла на тебя не держу,— поморщившись, сказал княжич. Нервные, поспешные оправдания Горбача вызвали в нем неприязненные чувства. — Где он? Неужто сбежал?

— Нет, куда ему теперь? Сейчас выйдет. Когда ватагу увидел, сразу понял, чего люди хотят… Но ты, княжич, с ним поосторожней будь. Он рубака крепкий, опытный, один троих осилить может. Справишься?

В голосе Горбача слышалась неподдельная тревога.Владигор понимал причину этой озабоченности. Если Протас верх возьмет, вряд ли простит своему бывшему соратнику сегодняшние метания.

Вновь с треском распахнулась дверь, едва не сорвавшись с петель от сильного удара. Тяжелой поступью разъяренного быка на крыльцо вышел атаман Протас. Стало понятно, почему он задержался в доме: один вид его должен был наводить страх на противника.

Облаченный в кельтские доспехи, с наброшенной на плечи волчьей шкурой, в шлеме, увенчанном волчьей же головой, он произвел должное впечатление на свою ватагу. Но не на Владигора, который видывал врагов и пострашнее. Лицо Протаса было скрыто под маской из шкуры болотной крысы. В прорезях злобным огнем и жаждой крови пылали угли черных глаз. Вооружение атамана составляли тяжелый палаш с длинным прямым клинком и кистень, железный шар которого был утыкан шипами. Впрочем, как догадывался Владигор, где-нибудь под одеждой наверняка припрятан кинжал, а в голенище — нож.

Против него у княжича был только короткий синегорский меч и заветный охотничий нож. Грудь Владигора прикрывали лишь куртка из дубленой кожи да медный родовой знак на шнурке… И все же Владигор не стал требовать от ватаги уравнивания с грозным соперником ни в оружии, ни в доспехах.

Отмахнувшись от настойчиво убеждавшего его в чем-то Ждана, скинул куртку, взял ее в левую руку. Затем решительно обнажил меч, а пояс с ножнами, чтобы не было помехи в бою, отбросил в сторону.

Все разбойники, собравшиеся возле дома Горбача, отступили к частоколу, освобождая площадку для поединка. Сам Горбач, бросая взгляды то на княжича, то на возвышающегося на ступеньках крыльца атамана, никак не решался провозгласить начало схватки.

За него эту задачу решил Протас. С громким рычанием дикого вепря он без какого-либо иного предупреждения ринулся на Владигора. Юноша легко увернулся, парируя удар кистеня, который на бегу пытался нанести ему Протас. Атаман тут же повторил атаку, и вновь Владигор отклонился без особого труда. После третьего наскока стало ясно, чего он добивается: незаметно оттеснить княжича к стене дома, чтобы лишить гибкого и увертливого соперника главного преимущества — свободы передвижения. За нарочито выпячиваемой яростью скрывался трезвый расчет опытного бойца.

Владигор сделал вид, что попался на эту хитрость, и уже без особой нужды попятился к дому. Размахивая кистенем над головой и выставив вперед меч, Протас двинулся вперед. Княжич махнул курткой, будто намереваясь отпрыгнуть в сторону, и, когда меч атамана дернулся следом, оставив грудь незащищенной, нанес молниеносный удар.

Только прочный нагрудник из кельтской стали спас атамана. Покачнувшись, Протас запоздало ударил кистенем по тому месту, где только что находился юноша. Тот, оказавшись значительно левее, подставил под кистень куртку. Шипы с треском прорвали дубленую кожу, однако тяжелый шар запутался в ней. Владигор тут же рубанул мечом — и обитая медью рукоять кистеня разлетелась на две части.

Теперь соперники уравнялись в оружии… ан нет! Как и ожидал княжич, атаман сразу извлек припрятанный под волчьей шкурой кинжал с треугольным лезвием. Раны, полученные от такого кинжала, очень долго не заживают, гноятся и, бывает, сводят в могилу.

«Вот только я раньше времени в могилу не спешу», — подумал княжич и улыбнулся, потому что пока Протас ничего новенького не показал, даже подлый кинжал не стал неожиданностью.

Улыбка на лице юноши разозлила атамана больше, чем утраченный кистень. Широко размахивая мечом, он наступал на княжича подобно медведю, поднятому неосторожным охотником с лежки. Владигор спокойно парировал удары, хотя под напором массивного противника вынужден был отходить к маленькому сарайчику, притулившемуся на краю двора.

Трудноуловимым движением Протас метнул кинжал. В последний миг Владигор сумел отклониться — стальной клинок, просвистев возле уха, вонзился в стенку сарая. Отвлекшись на кинжал, Владигор чуть не пропустил страшной силы удар палаша, едва успев заслониться своим мечом. Удар был столь мощным, что юноша не устоял на ногах и врезался спиной в трухлявые доски сарайчика. Они не выдержали, проломились под его телом, и Владигор упал внутрь.

К несчастью, в сарайчике валялся всякий рыбацкий хлам, а на ветхой стене была развешена старая рыболовная сеть. В ней-то и запутался Владигор. Чем активнее он старался высвободиться, тем туже затягивались веревки. Протас громко расхохотался, заранее празднуя победу…

Ухватив сеть своей огромной лапищей, он рывком выволок бьющегося в ней княжича наружу и швырнул на землю. Протас растягивал удовольствие, которое доставлял ему вид поверженного противника. А может, раздумывал: сразу убить юнца или продать-таки спеленутого «самозванца» Климоге?

Владигор мгновенно воспользовался этой задержкой и, не пытаясь больше подняться, спутанными ногами ударил атамана в живот. Пока Протас, скорчившись от боли, ловил ртом воздух, княжич вытащил охотничий нож и одним махом перерубил часть веревок. Осознав свою ошибку, Протас сделал резкий выпад, дабы последним ударом палаша прикончить распластанного у его ног и все еще опутанного сетью княжича.

Однако Владигор, извернувшись словно ящерица, скользнул под его рукой и изо всех сил — снизу вверх — ударил атамана заветным ножом, вспарывая его живот от паха до пупка. Протас какое-то время держался на ногах, покачиваясь и с тупым изумлением глядя на вываливающиеся из собственного брюха кишки. Затем колени его подогнулись, и с мучительным стоном издыхающего зверя он повалился на землю.

Владигор быстро избавился от остатков рыболовной сети и склонился над атаманом. Тот был еще жив и, кажется, пытался что-то сказать. Юноша сорвал с него маску. Гримаса боли и лютой ненависти исказила лицо Протаса почти до неузнаваемости. На губах выступила кровавая пена. Хрипло дыша, он с трудом произнес:

— Сейчас ты… был бы уже покойником… Какая дурость! И почему не зарезал… сразу… Хотелось всучить тебя Аресу, как щуренка, в сетях… Единственная ошибка…

— Нет, атаман,— ответил Владигор.— Последняя, но далеко не единственная. Главная твоя ошибка была сделана четыре года назад: ты не захотел признать в мальчишке, который пришел к тебе с надеждой на помощь, наследного синегорского княжича, сына великого Светозора. Ты захотел использовать подвернувшийся случай в своих интересах, совсем не заботясь об интересах всей вотчины. Вот и сегодня, получив шанс искупить былые прегрешения — встать на сторону законного правителя Синегорья, ты предпочел путь предателя и ночного убийцы. Не я — сами боги покарали тебя за это, Протас!

Владигор понимал, что говорит слишком долго и умирающий атаман вряд ли воспринимает сейчас хотя бы половину из его слов. Но чувствовал себя обязанным объясниться с врагом, пусть даже в последние мгновения его бездарно растраченной жизни. Черные глаза Протаса, по-прежнему наполненные злобой и безумием ненависти, постепенно затуманились поволокой смерти. Наконец ужасная судорога изогнула его тело — и атаман Протас испустил дух.

Владигор вновь накрыл его лицо маской из крысиной шкуры и выпрямился. Только теперь он увидел, что стоит в окружении разбойной ватаги. Его слова, обращенные к Протасу, вероятно, слышали все. Что ж, так даже лучше. Не придется еще раз объяснять подлинные причины состоявшегося на их глазах поединка.

Никто из разбойников — как во время схватки, так и теперь, после гибели атамана,— не произнес ни слова. Владигор смотрел на этих людей, таких разных и все же чем-то необъяснимо похожих друг на друга, и пытался угадать, о чем они сейчас думают. Может быть, о том, как поступить с незваным пришлецом, разделавшимся с их жестоким, однако же опытным и удачливым главарем? Или о том, кто займет место Протаса? Не станет ли теперь хуже, чем было?

Вдруг сквозь толпу протиснулся Горбач. С торжественным видом он встал рядом с Владигором и громогласно произнес:

— В честном поединке князь Владигор, исполняя волю богов, сразил алчного, лживого и подлого атамана Протаса. Слава юному князю! Быть ему отныне нашим предводителем!

И тут, к полному изумлению Владигора, ватага дружно поддержала Горбача, возопив во всю силу своих луженых глоток:

— Слава! Слава князю!

— Быть ему атаманом!

— Быть!.. Слава!..

Владигор, никак не ожидавший подобного поворота событий, не знал, что ответить ликующим вольникам, как поступить. К счастью, в этот момент к нему быстро, додошел Филимон и прошептал на ухо: «Утро вечера мудренее. Скажи, что тебе необходимо отдохнуть, поэтому о своем решении сообщишь позднее…»

Только после его слов Владигор ощутил, до какой степени он устал. Весь этот безумно долгий день, перенасыщенный событиями и буквально сочащийся кровью, навалился вдруг на княжича тяжелой, удушливой волной. Он покачнулся и наверняка свалился бы, не поддержи его заботливые руки друзей.

Как будто сквозь влажный туман услышал он слова Ждана:

— Не видите, что ли?! Измотался князь, отоспаться ему надо. После полудня приходите сюда же — тогда и ответ узнаете.

Сопровождаемый Филькой и Жданом, Владигор кое-как добрел до постели в доме Горбача и завалился на нее, не раздеваясь. В окне уже занимался бледный рассвет…

8. Малый синклит

На следующий день он вновь был свеж и полон сил. Конечно, я знаю об исключительных способностях Владигора, его умении очень быстро самовосстанавливаться, но даже, я не ожидал, что найду его на следующую же ночь совершенно здоровым, активным, рвущимся в бой. А каково было разбойничкам увидеть своего нового атамана в полном здравии после всех ударов, которые он получил накануне от борейцев и Протаса? Они были в неописуемом восторге! И то, что он согласился (хотя и на своих условиях, оказавшихся далеко не всем по нутру) стать предводителем ватаги, они посчитали за божью милость. В общем, становище ликовало и бражничало, а Владигор и Ждан тем временем разрабатывали план похода на крепость Удок. Как вам это нравится?

Филька, небрежно развалясь перед жарко пылающим очагом на ковре из лисьих шкур, рассказывал чародеям о последних событиях в разбойном становище на берегу Чурань-реки. Он решил, что нынче может позволить себе кое-какие вольности, ибо очень неплохо потрудился в последние дни (точнее — ночи), преодолел сотни верст и принес своему хозяину важные вести.

Белун, в свою очередь, то ли делал вид, что не замечает вольностей своего любимчика, то ли просто не считал нужным его одергивать, поскольку сейчас прежде всего следовало разобраться в этом странном переплетении событий. А главное — сделать верные выводы, чтобы затем не ошибиться в принимаемых решениях.

В этот предутренний час в Белом Замке по зову Белуна собрались пятеро из двенадцати самых могущественных чародеев, несколько лет назад посмевших начать борьбу с Триглавом, владыкой Тьмы. Только пятеро — те, в ком Белун был абсолютно уверен.

Он не допускал мысли, что среди других его соратников оказался изменник, сознательно перешедший в услужение Злыдню. Однако некоторые происшествия последних лет, даже если отбросить самый первый случай — с молодым Витимом, невольно ставшим проводником Триглава в Белый Замок, свидетельствуют о слишком хорошей осведомленности Злыдня.

Конечно, многое можно списать на слепую случайность. Однако лучше переусердствовать в осторожности, чем проиграть самое ответственное сражение из-за чрезмерной доверчивости. А что это сражение близко, как никогда, подтверждал и рассказ Филимона.

— В Удоке находятся более трехсот отлично вооруженных борейцев. Владигор надеется, что полторы сотни его оборванцев сумеют взять эту крепость? — удивился Гвидор. — Да он просто рехнулся!

— Я этого не заметил, — пожал плечами Филька. — Для безумца он рассуждает достаточно логично… Во-первых, борейцы стоят там уже второй год, точнее — балбесничают: пьют беспробудно, брюхатят баб, жиреют на Климогиных подачках. Если чего и боятся, так только того, что их перебросят к восточным границам и отправят усмирять какое-нибудь взбунтовавшееся селение. Во-вторых, Владигор и Ждан уверены, что по пути к ним присоединятся еще многие синегорцы. Кстати, я тоже так думаю. В-третьих…

— Достаточно,— прервал его Белун.-Решение, возможно, и дерзкое, но Владигору виднее. Или ты, Гвидор, попытаешься его отговорить?

— Что ж, тебе лучше знать своего ученика. Меня удивляет лишь одно — отчего это он не надумал сразу на Ладор выступить?

— Зря насмехаешься, — одернула собрата Зарема. — Мы не для того собрались, чтобы выслушивать твои нападки на княжича.

— А мне пока никто не сказал, для чего мы здесь. И почему в половинном составе?

— Я объясню все чуть позже,— ответил Белун.— А пока давайте выслушаем Филимона до конца.

— Между прочим, уважаемый Гвидор был не слишком далек от истины, когда ехидничал насчет Ладора, — отхлебнув горячей медовухи из бронзового кубка, сказал Филька.— Молодой предводитель очень деятелен, каждый день промедления кажется ему предательством собственного народа. А если бы он узнал, что Климога намерен еще до зимы взять в жены его сестрицу Любаву, то, я уверен, ватага уже двигалась бы к Ладорской крепости.

— Откуда тебе это известно? — вскинулся чародей Овсень. — У нас до сей поры не было точных сведений о княжне, и вдруг такие новости!

— Расставшись с Владигором, я надумал заглянуть в Ладор, чтобы разведать тамошнюю обстановку. Ведь это моя основная работа, не так ли? Выяснив, что наши враги пока ничего не знают о событиях на Чурань-реке, я уже собрался лететь в Белый Замок, когда Черный Арес неожиданно завел разговор о Любаве… Он был раздосадован на Климогу, который сам, дескать, не может уломать пленницу, но при этом отказывается от использования Черной магии. Из дальнейшего их спора и выяснилось, что речь идет о княжне. Она уже четыре года томится в крепостных стенах. Злодеи, конечно же, от народа это скрывают. Даже дворня ни о чем не подозревает, кроме двух-трех самых преданных слуг Климоги. Похоже, схватив ее, они сперва вообще не знали, что с ней делать. Рассчитывали, что когда-нибудь пригодится. Вот и пригодилась…

— Постой, а где же она раньше скрывалась?-перебила Фильку Зарема. — Неужели, как и Владий, в Заморочном лесу под наше магическое кольцо угодила?!

— Нет, слава Перуну,— успокоил ее Белун.— Но ей другое пережить довелось. В общих чертах я уже выяснил, в чем тут дело. Помните странную выходку диких берендов четыре года назад?

— На Быстрице, что ли? Когда беренды вдруг надумали крепость Комар взять в осаду?

— Вот-вот, та самая история. Мы решили тогда, что нападение было организовано самим Аресом, который искал повод направить в Комар дополнительный борейский отряд и, соответственно, до нитки обчистить местных жителей. Подробнее нам разбираться было некогда, поскольку хватало забот с безобразиями, творимыми Злыднем в Рифейских горах. Однако теперь я доподлинно знаю, что племя берендов, напавшее на крепость Комар, возглавляла женщина, а точнее — княжна Любава.

— Не верю своим ушам!

— Как такое возможно?!

— Они же пленили ее, чтобы продать Климоге!.. Чародеи, ко всяким чудесам привычные, этим известием были поражены. Спокойно переждав их бурное удивление, Белун продолжил:

— Не берусь объяснить, каким образом она из пленницы превратилась в вождя племени. Скорее всего, пожалуй, вождь оставался прежний, но ей удалось либо перехитрить его, либо подчинить своей воле. Может быть, то и другое вместе. Она надеялась, захватив небольшую крепость на берегу Быстрицы, собрать вокруг себя верных людей и выступить против Климоги. Примерно так же, заметьте, действует сейчас Владигор… К сожалению, ее планы рухнули в самом начале. Беренды хорошо дерутся в лесах, но совершенно не умеют осаждать укрепленные поселения. Хотя Комар совсем маленькая крепость —с одноярусными стенами, с единственной сторожевой башней — и защищал-то ее отряд всего из тридцати борейцев, однако ему удалось продержаться до подхода основных сил. Племя дикарей было уничтожено почти поголовно, а Любава оказалась в руках своего подлого дядюшки.

— Безумная девица! — воскликнул Гвидор. — Впрочем, как и ее любимый братец!..

— Ладно тебе, сейчас не об этом речь, — вновь одернула его Зарема. — Мы ведь пока не услышали, почему этот негодяй надумал жениться на дочери убитого им Светозора, на собственной же племяннице!

Филька, терпеливо дожидавшийся своей очереди, не стал медлить с завершением рассказа.

— Все очень просто, уважаемые. Черный колдун наконец-то понял, что синегорцы не считают власть Климоги законной, так как верят, что княжич и княжна в ту злопамятную ночь сумели спастись. Раз власть незаконна, то бунтовать против нее сами боги дозволяют, верно? Вот и надумал Арес использовать в этом деле княжну. Объявят народу, что многолетние поиски Любавы увенчались успехом — князь Климога, дескать, в жестокой сече отбил ее у диких берендов. В благодарность за свое спасение Любава согласилась стать его верной и любящей супругой. Хитро? Получится, что править в княжестве будут дочь Светозора и брат его, значит, все по закону, по Правде и Совести.

— Каков мерзавец! — не сдержался молчавший все это время чародей Добран.— И ведь как точно все рассчитал! Братские княжества по сей день не желают с Климогой никаких дел иметь, потому что догадываются о его подлинной роли в смерти Светозора. Спасение и замужество Любавы смоет следы подозрений с окровавленных одежд Климоги. Вновь будут открыты границы между княжествами, и уж тогда борейские отряды разгуляются!..

— Ты прав, положение не из легких,— кивнула ему Зарема. — Однако почему ты думаешь, что княжна выйдет замуж за Климогу? Она скорее руки на себя наложит, чем согласится купить жизнь и свободу такой ценой!

— А Черная магия на что? — возразил Добран. — Трудно ли Аресу околдовать княжну, лишить сердца и памяти? Напустит порчу на девку, одурманит, охмурит — та и за козла рогатого пойдет, будто за красного молодца.

— Вот об этом и спор у Климоги с Аресом! — поспешил объяснить Филька. — Не хочет Климога брать Любаву порченой, одурманенной. Уже видел, чай, других людей, которые под Черной магией побывали: то не люди стали — чурки березовые. Говорит, зачем такая жена владыке Синегорья?!

— Ах, подлюга! Хочет, значит, и на елку влезть, и задницу не ободрать!..

— Арес ему примерно так же отвечает. Но Климога уперся, как молодой баран. Стал уверять колдуна, что Любава добровольно замуж пойдет, мол, ключики к ее сердцу он уже почти подобрал. В общем, порешили они на том, что Арес до первого снега ждет, не дольше. Не сможет Климога своими «ключиками» управиться — колдун свои методы задействует, но при любом раскладе быть Любаве женой Климоги… Ну и посудите сами теперь,— сказал Филька напоследок,— куда бы повел свою ватагу Владигор, поведай я ему о судьбе сестры?

— Разве ты собираешься вернуться в разбойное становище, а не лететь в Белый Замок? — прищурил глаз Белун.

— Гм-м…— Филька сконфуженно почесал затылок. — Откровенно говоря, именно к Владигору хотел я отправиться, едва услышав про княжну. Я ведь не раз видел, как болит его сердце за сестренку. Но, поразмыслив немного, понял, что лучше ему пока ничего этого не знать.

— Хорошо, Филимон. Ты поступил правильно. Сейчас иди отдыхать. От имени синклита благодарю тебя за прекрасно проделанную работу.

Гордо поклонившись чародеям, Филька вышел из залы и плотно прикрыл за собой тяжелые двустворчатые Двери.

После его ухода в зале наступила тишина. Чародеи обдумывали услышанное, и никто не мог пока предложить никакого плана действий. Первым заговорил мрачный Гвидор, которому явно не давало покоя отсутствие шести других членов синклита:

— Ты обещал объяснить, почему сегодня среди нас нет…

— Объясню, если ты этого требуешь,— остановил его быстрым взмахом руки Белун. — Возможно, что мои объяснения не всем понравятся. Но я вынужден был сократить количество посвященных в подробности происходящего в Синегорье, так как близится переломный момент в борьбе с Триглавом. Он тоже его почуял, поэтому прилагает все силы, чтобы разузнать о наших планах. Каждый из вас имел возможность убедиться в его изощренном хитроумии и коварстве. Следовательно, мы должны утроить бдительность, исключить любые, даже мельчайшие и самые невероятные возможности проникновения Злой Силы в эти стены.

— Не значат ли твои слова, что ты перестал доверять Радигасту, Витиму, Сувору, Горяте, Калину и Бориславу?! — вскочил со своего места вспыльчивый Алатыр. — Разве они хуже нас бьются с Триглавом? Разве кто-нибудь из них дал повод усомниться…

— Нет, нет и еще раз нет! — вновь прервал собеседника Белун.

Он крайне редко позволял себе подобный тон в общении с собратьями, но сегодня изменил своим правилам. Он не мог сказать им всей правды, поэтому вьн нужденно обрывал и комкал разговор, уходил от прямых ответов.

— Все, кого ты перечислил, столь же честны, благородны и преданы нашей общей борьбе, как любой из присутствующих здесь. Сейчас каждый из них днем и ночью бьется с нечистью на своих землях. В бою, как известно, случается всякое. А если Триглаву удастся кого-либо, хотя бы на время, залучить в свои ядовитые сети? Вспомните историю с Витимом… Мы больше неможем так рисковать. Вот поэтому я созвал малый синклит. Будь возможность сократить число участников сегодняшней встречи до двух чародеев, уверяю, здесь было бы только двое.

Белун подошел к Алатыру и, положив руки ему на плечи, дружелюбно, но твердо усадил его на место.

— И давайте не будем сейчас спорить об этом. Перед нами стоят более важные вопросы. Главный из них — как и чем помочь Владигору. К сожалению, непосредственно участвовать в его походе мы не можем, ибо наше прямое воздействие на человеческие судьбы привело бы к гибельным последствиям. Впрочем, вы это сами знаете, хотя в глубине души продолжаете сомневаться…

— Мы слишком часто вынуждены принимать твои слова на веру, собрат,— ответила за всех Зарема.— Конечно, ты самый могущественный среди чародеев Поднебесного мира. Тебе открыты великие тайны, о которых мы почти ничего не ведаем. Но не кажется ли тебе, что иной раз ты бы мог быть более откровенным с нами?

— Возможно, — согласился Белун. — Я жил в разных мирах. И многие из них относились к чародейству предвзято, если не сказать хуже. Это отразилось на моем характере, я поневоле стал излишне скрытным. Постарайтесь не обижаться на это, друзья.

— Дело не в обидах, собрат. Просто мы зачастую не можем понять твоих целей, соответственно, рискуем ошибиться, определяя пути их достижения. Например, твоя ставка на Владигора кажется нам чрезмерно завышенной. С другой стороны, ты не позволяешь вмешиваться и помогать ему всей мощью наших магических возможностей. Мы видим, что о многом ты предпочитаешь в данном случае умалчивать. Разумно ли это?

— Да поймите вы, что Владигор не обычный человек, не просто очередной претендент на власть в заурядном княжестве! — воскликнул Белун.— С его судьбой связано очень многое в существовании всего Поднебесного мира! И теперь, когда он посвящен в Стражи Времени, мы можем лишь внимательно следить за его поступками, помогать лишь косвенно, но ни в коем случае не нарушать главную линию его судьбы.

— Кстати, собрат, мы уже слышали, что ты посвятил его в эти самые Стражи,— обратился к Белуну Гвидор.— Однако даже толком не знаем, кто они такие.

— Не я посвятил, а Перун. Я лишь отыскал его в Книге Судеб и стал проводником к Пещере Посвященных,— пояснил Белун.— Во многих мирах живут Посвященные, по-разному их называют: стражами, хранителями, хроноторами… Каждый мир находит свое более или менее удачное имя для подобных людей. Я называю их GENIUS, хотя такое определение тоже грешит неточностью. Когда возводится прекрасный дворец, зодчий всегда кладет в его основание особый — самый тяжелый и крепкий — краеугольный камень. В противном случае все сооружение может развалиться при первом же толчке стихийных сил…

— Ничего не понимаю! — не выдержал Алатыр. —Мы что, испытание по зодчеству проходим?

— Замолчи! — коротко осадила его Зарема. Не обращая внимания на эту перепалку, Белун продолжил:

-Таким краеугольным камнем для каждого человеческого мира является Страж Времени. Именно он своими поступками, своей властью, творчеством, иной раз одними лишь идеями заставляет вращаться колесо Истории. В нем словно воплощается единение физических и духовных составляющих каждой эпохи. Это очень трудно растолковать словами… Но поверьте, что без таких людей мир был бы обречен на вырождение.

— Если трудно словами, почему бы не использовать наше прямое магическое общение. — предложил Добран.

— Я не возражаю,— ответил Белун.— Хотя и не уверен, что даже на мысленном уровне сумею объяснить значение Стражей Времени. И все-таки давайте попробуем.

Встав в круг в центре зала,, чародеи вытянули вперед руки и сцепились между собой мизинцами. Белун произнес короткое — в одну фразу — заклинание, тут же над их головами засверкали радужные всполохи света. Пламя в очаге вздрогнуло и застыло, окаменев. Стороннему наблюдателю могло показаться, что суть вещей в один миг изменилась на полную свою противоположность: огонь обратился в камень, твердые тела стали прозрачными, воздух остекленел… Но длилось все это не дольше, чем взмах птичьего крыла. С тяжелым вздохом чародей Овсень выпал из общего круга и, покачиваясь на нестойких ногах, кое-как доплелся до своего кресла. Зарема быстро поднесла к его губам серебряный кубок с медовухой, заставила сделать большой глоток.

— Молод ты еще, Овсеюшка!.. Должен был бы сказать нам, что пока не очень хорошо умеешь вести беседу на столь глубоком мысленном уровне. Отдышись, милый, отдохни.

— Моя вина,— склонил голову Белун.— Не подумал, что кто-то из вас рискнет мои барьеры взломать.

— А кто мог подумать? — усмехнулся Добран, почесывая седую бороду. — Я, например, после первой же твоей заглушки предпочел в сторону отойти: уж больно сердитой она оказалась. Овсень молод еще, твои запреты его лишь раззадорили — вот и сунулся куда не следует.

— И получил по мозгам! — усмехнулся Алатыр.

— Не злобствуй, Алатырка! — сердито одернула его Зарема. — Сам-то не лучше. Почуяла я твои прощупывания, не сомневайся! Овсею просто первому досталось, а вторым ты, пожалуй, оказаться мог. Верно?

— Да ладно, чего там,— смутился Алатыр.— Ты объясни лучше, почему Белун, согласившись на прямое магическое общение, все же барьеры выставил? Допустимо ли это среди собратьев?

-Я отвечу,— резко подал голос Белун.-Хотя думал, что примера с Овсенем вполне достаточно. Неужели вы столь самоуверенны, что готовы считать подвластными себе любые знания? Неужели не боитесь превысить силы свои?! Вторгаясь в то, что могущественнее вас, постарайтесь хотя бы задуматься о смысле вторжения! Зачем вам мое сокровенное? Зачем вы так хотите познать то, что непознаваемо?

— Постой, Белун! — вскричал Алатыр. — Почему ты ставишь себя над нами? Не гордыня ли в тебе взыграла? Ведь ты скрываешь нечто важное для всех нас.Разве нет?

— Внимание, собратья! Прошу тишины. — Голос Заремы был услышан всеми, хотя слова не произносились вслух.

— Мне кажется, что кто-то посторонний хочет проникнуть в наш круг.

— Да, я тоже почувствовал осторожные прощупывания чужого, — мысленно подтвердил Белун. — Он где-то рядом, но стены Замка ему не удалось преодолеть.

— Может быть, это Калин шлет весточку? — с надеждой подал свою мысль Алатыр.

Белун отрицательно покачал головой. Чародей Калин две луны назад отправился на остров Раха — убедиться, что Злая Сила еще не перекинулась за пределы Борейского моря. С тех пор от него ни слуху ни духу. Однако незримый луч, пытавшийся пройти сквозь заговоренные стены Белого Замка, не мог быть послан Калином, ибо это был черный луч. Такой порождают лишь колдуны, владеющие тайнами Черной магии, либо сам Триглав.

— Как поступим, Собратья? — спросил Гвидор. Даже в мыслях его сквозила серьезная озабоченность.— Не исключено, что чужой все-таки найдет прореху в защите Замка, ведь подобное уже случалось. Если это сейчас повторится, мы даже на мысленном уровне не сможем продолжать беседу без опасения, что нас подслушивают.

— Хорошо, — согласился Белун. — Сейчас сделаем вид, что ничего не заметили, и быстренько закруглим разговор. После вашего ухода я тщательно обследую Замок, проверю надежность всех ключевых заклятий. А вы проследите, не увяжется ли чужой за кем-то из вас. И будьте осторожны. Вдруг он какую-нибудь западню готовит? О дне нашей новой встречи я вам сообщу позже.После этого мгновенного обмена мыслями Белун спокойным голосом произнес:

— Мы все устали, собратья. Нынче пора расходиться, а через две-три луны встретимся вновь, если будет нужда. При этих словах Добран получил от него послание, «которое словесно можно было бы выразить так:

ФОТИЙ… УГОВОРИ… НЕЛЬЗЯ БОЛЬШЕ МЕДЛИТЬ… ДРУЖИНЕ ПОРА ВЫСТУПАТЬ…

Зарема уловила лишь слабый отголосок этого сообщения, но сразу поняла его суть. Поэтому бросила Гвидору: ПРИКРОЙ АЛАТЫРА… ПУСТЬ ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ЗАМОСТЬЕ… РАЗВЕДАЕТ ОБСТАНОВКУ…

Овсень, восстановив наконец свои силы, но пока не осмеливаясь вмешиваться в мысленный разговор собратьев, спросил у Белуна:

— Верно ли я понял, что Владигор бессмертен?

— Да нет же! — с досадой ответил ему чародей, одновременно вслушиваясь в пространство зала. Не обнаружив признаков черного луча, решил продолжить:

— В физическом отношении он почти не отличается от обычных людей. Владигор может погибнуть, однако даже обстоятельства его смерти будут иметь огромное значение для последующего развития этого мира. И он обязательно возродится — в иной ипостаси, в других эпохах. Правда, с условием того, что сможет достичь определенных вершин духа уже в своем первом — сегодняшнем — воплощении. Это понятно?

— Почти, — кивнул Овсень. — Дозволь последний вопрос: знает ли Владигор истинную суть своего предназначения?

Белун отрицательно покачал головой, одновременно выставив сильнейший заслон в своем сознании. Он умолчал о том, что вырождение грозит прежде всего чародейскому искусству, что поражение Владигора равнозначно их гибели… Намекни он на такой исход, как повели бы себя собратья? Нет, он не боялся предательства. Но смогли бы они бороться с Триглавом с прежней мощью зная, что зависят от простых человеческих слабостей? Ведь Владигор был всего-навсего человеком, хотя и посвященным в Стражи Времени…

Чародеи покидали Белый Замок привычными для себя способами. Только на сей раз, хотя внешне и сохраняли полное спокойствие, внутренне были напряжены и готовы к любым неожиданностям.

Гвидор, вполголоса беседуя с Алатыром о достоинствах ладанейских и недостатках савроматских жеребцов, вышел с ним на ажурный балкончик у сверкающего шпиля Аметистовой башни. Чуть помедлив, он с якобы небрежной силой разломил пространственный объем под ними. В то же мгновение оба чародея исчезли — и вновь появились уже на берегу искусственного озера, охраняемого крепкими стенами Золотого Замка Гвидора. Отсюда Алатыр, поблагодарив Гвидора за помощь, перенесся в неприметную избу на окраине Замостья. Если за ним и попытался увязаться чужой, то теперь уж наверняка сбился со следа.

Добран сразу, не прибегая к подобным хитростям, отправился на берег Аракоса — в ильмерский надел воеводы Фотия. Ильмер был его чародейской вотчиной. Так ему ли, почитателю Сварога, на своей же земле кого-то остерегаться? Пусть только посмеет вынюхивать да разведывать — быстро узнает, что Добран не всегда имени своему соответствует! Внимательно прослушав окружающее пространство, старый чародей гордо вскинул голову: нет, как он и думал, чужой не решился за ним последовать.

Зарема и Овсень расстались у ворот Белого Замка.

Молодой чародей был изрядно смущен той бестактностью, которую допустил во время прямого магического общения, хотя старательно делал вид, что ничего особенного не случилось. В конце концов, Белун тоже не совсем прав: мог бы предупредить, что собратья не должны пытаться проникнуть сквозь поставленные в его сознании заслоны… Зарема прекрасно догадывалась о чувствах, которые испытывал Овсень, и понимала, что более всего он хотел бы сейчас побыть один. Поэтому, хотя состояние молодого собрата продолжало ее беспокоить, не стала навязываться в провожатые. В ответ на его холодновато-учтивый прощальный поклон она улыбнулась и, махнув рукой, мгновенно перенеслась в свои лесные чертоги. Позднее Зарема не раз корила себя за эту поспешность…

Овсень с облегчением вздохнул и произнес формулу возвращения. Но вдруг оказался в совершенно чуждом для себя месте — среди каменных руин какого-то древнего и непонятного сооружения, омываемых свинцовыми волнами. Он стоял на самом краю гранитного уступа, обрывающегося над океанской бездной. Чьи это были владения и почему его сюда занесло? Нахмурившись, Овсень повторил заклинание, стараясь не допустить новой ошибки. Удар черной молнии был ему ответом… Вслед за ударом разразился дикий хохот, который сразу объяснил чародею его положение.

— Проклятый Злыдень? Ты решил захватить меня, чтобы…

Договорить он не смог: ледяные оковы замкнули его уста, незримая плеть хлестнула по груди и удавкой обвила горло.

Собрав все свои силы, чародей кончиками сведенных Дорогой пальцев начертал в воздухе пылающий символ освобождения — круг, рассеченный волнистой линией.

Несколько мгновений Овсеню казалось, что вот-вот он вырвется, одолев железную хватку Злыдня. Он даже ощутил, как дрогнула гранитная скала под его ногами. Однако пылающий символ быстро поблек, а затем окончательно растаял, будто ученический рисунок, стертый с прибрежного песка безжалостной океанской волной.

И тут же его пронзила новая боль — ни с чем не сравнимая, поскольку она была гораздо страшнее телесных мук. Овсень почувствовал, как холодные когтистые щупальца Злыдня начинают проникать в потаенные глубины его мозга. Он отчаянно сопротивлялся этому вторжению, но понимал тщетность своей борьбы. Еще немного — и Злыдень полностью овладеет им. Все намерения чародейского синклита станут известны Злой Силе, и что тогда спасет Братские княжества? И разве не самым ужасным позором будет навеки запятнано его имя?

— Не бывать этому! — Овсень возопил на всех мысленных уровнях, доступных ему.— Нет! Нет!..

Вероятно, этот безумный вопль оказался столь мощным и неудержимым, что даже Злыдень, почти завладевший сознанием чародея, на какое-то время был оглушен — и ослабил жестокую ледяную хватку.

— Прости меня, Сварожич,— прохрипел Овсень свои предсмертные слова, обращенные к богу.

И без раздумий шагнул с высокой скалы в океанскую бездну.