Владигор

1. Падение Удока

Владигор и сам не ожидал, что за каких-нибудь три десятка дней его ватага увеличится до пяти сотен бойцов. Впрочем, все они вряд ли могли всерьез называться бойцами, поскольку большинство умели орудовать лишь вилами и косами. В крепких мужицких руках, между прочим, тоже весьма грозное оружие… Но можно ли с ним выступить против прекрасно подготовленных и отлично вооруженных борейцев? Выхода он не видел, кроме единственного — быстрейшее нападение!

Самым удивительным было то, что Климога пока не предпринял никаких действий против обнаглевшей черни, появившейся буквально у него в подбрюшье. Возможно ли было, что просто не знал?

Размышляя над всем этим, Владигор нередко поглядывал на аметистовый перстень, пылающий на безымянном пальце. Однако упрямо не желал прибегать к его помощи. Уж если, находясь в плену, считал, что обязан справиться сам, то сейчас и подавно должен это сделать. Хотя, например, возможности Фильки-разведчика были бы нынче как нельзя кстати…

Ватага стояла в одной ночи пути от Удока, когда появились первые свидетельства того, что Климоге все же кое-что о них известно. В плен был захвачен гонец, отправленный удокским наместником Мизей в Ладор с невразумительной грамотой о появившихся в окрестных лесах многочисленных разбойниках.

Мизя не просил помощи, а лишь испрашивал дозволения вздергивать бунтарей на березах без суда и разбирательства.

Из сообщения наместника становилось ясно, что Климога хотел узнать о происходящем в окрестностях Удока, в частности, не слышал ли Мизя об исчезнувшем вместе с богато груженной ладьей замостьинском Зотии? Мизя, конечно, ничего о ладье не слыхал, однако не исключал возможности ее разграбления на Чурань-реке.

В своих силах он был абсолютно уверен, считая, что достаточно пройтись с крепким борейским отрядом по близлежащим деревенькам — и порядок будет наведен. Может, что и про Зотия вызнать удастся.

Зачитав грамоту перед ватагой, княжич спросил:

— Кто желает на березах болтаться? Нет таковых? Что ж, друга, выступаем сегодня же! А завтра посмотрим, чьи ноги будут дергаться над землей!..

Воинственными криками ватага поддержала решение своего предводителя. Люди давно рвались в битву ненавистными иноземцами, хотя понимали, что многих из них она может стать последней.

Владигор собрал короткое совещание сотников на борту бывшей борейской ладьи и изложил им свой дерзкий план захвата крепости.

— Две сотни — Третьяка и Саввы — поднимутся левым берегом Звонки. К утру им надлежит выйти к предместью Удока, но ничего более не предпринимать до моего сигнала. По правому берегу и со всей возможной скрытностью пойдет сотня Горбача. В предрассветном тумане они вплавь переберутся на удокскую пристань и захватят ее, дабы не позволить борейцам сбежать из крепости по реке. Они же первыми ворвутся в западные крепостные ворота.

— Как мы откроем их, князь? — удивился Горбач. — Не голыми же руками взламывать! Нет ни лестниц, ни «быков», ни метательных орудий…

Владигор усмехнулся:

— Тебе не придется ломать их. Горбач. Наместник Мизя сам распахнет ворота, встречая долгожданного Зотия. Вот на этой посудине, под флагом Замостья и с разнаряженным Зотием на палубе мы с первыми же проблесками зари причалим к Удоку. Зря, что ли, столько дней кормим нашего поросеночка? Пусть теперь хлеб отработает… На ладье сам пойду. Полусотню ветеранов в борейские латы оденем, привратную стражу для тебя. Горбач, перебьем. А уж дальше ты не плошай. Ясно?

— А мне в обозе плестись? — сердито спросил Ждан.

— И для тебя дело есть, не волнуйся. Когда Третьяк и Савва начнут брать восточные ворота, ты со своей сотней, в драку не вмешиваясь, пройдешь к Лебяжьему порогу и встанешь там по обеим берегам Звонки. И чтобы ни единая душа мимо твоего заслона в Ладор не просочилась!

— Переплут меня забери! — вспылил Ждан.— Все биться будут, а я сложа руки сидеть?

— Ерунду говоришь! По-твоему, Мизя полный дурак? Как только сообразит, что ватага уже внутри крепости орудует, сразу в Ладор кинется. И будут в его отряде лучшие воины. Мне их в крепости не сдержать, обязательно прорвутся. Вот ты их и встретишь, поскольку другой дороги в Ладор из Удока нет, кроме как мимо Лебяжьего порога. Ну, если, конечно, в Заморочный лес не сунутся, в чем я очень сомневаюсь.

Разработав план предстоящего сражения до мельчайших подробностей, сотники отправились поднимать людей в поход. Едва стемнело, как Владигору сообщили: отряды Саввы и Третьяка двинулись на Удок, сотня Горбача переправляется через Звонку, ладья готова к отплытию.

Выйдя на палубу, Владигор отдал команду, и гребцы разом налегли на весла. Черное покрывало неба, усыпанное крупными самоцветами звезд, распростерлось над ним. Княжич мысленно обратился к своему небесному покровителю, ни о чем не моля его, но лишь призывая не отворотить божественного взора от многострадального Синегорья в день первой битвы за Свободу, Правду и Совесть.

Падающая звезда прочертила вдруг мгновенный след по небосклону — и Владигор постарался уверить себя, что это сам Перун подал ему добрый знак…

Крепость Удок, хотя и не могла равняться с Ладором, представляла собой весьма внушительное сооружение. Внешняя стена, точнее, высокий частокол из сосновых стволов, окружая ее с трех сторон, оставлял сравнительно незащищенными лишь причалы на берегу Звонки. Однако внутренняя стена, сложенная из камня, являлась уже гораздо более надежной защитой. Попасть за нее можно было только по подъемному мосту, к которому почти вплотную подступали деревянные причалы.

Восточные и северные ворота пропускали лишь за сосновый частокол, а далее всякий, явившийся в Удок посуху, должен был продвигаться в узком пространстве меж двух крепостных стен — под строгим присмотром стражников — все к тому же подъемному мосту. Правда, существовали еще две крошечные железные дверцы, за которыми скрывались лестницы, ведущие в сторожевые башни. Но врываться в крепость через эти проходы было бы нелепо: два-три хороших латника с легкостью удержат здесь натиск целого отряда нападающих.

В общем, наместник Мизя с полным основанием мог считать свою крепость неприступной. Тем более что в его распоряжении находились три сотни наемников и полусотня из личной дружины князя Климоги. Дружинникам он в последнее время не слишком доверял, полагая, что в душе они сочувствуют бунтарям из окрестных деревушек. Поэтому полусотню предпочитал держать вне крепостных стен, велев ей охранять речные причалы.

Так и получилось, что первыми приближающуюся к Удоку ладью заметили дружинники — и чуть было не подняли тревогу.

Они сразу определили, что ладья борейская. Но откуда ее принесло? Еще не забылась история пятилетней давности, когда взбунтовавшиеся борейцы — здесь же, в Удоке! — перекрыли все пути к Ладору от Чурань-реки, дабы выбить из Климоги плату за службу. Ох, покуролесили они тогда вволю!.. Князь едва откупиться смог. Тех наемников услали на восточные земли с кочевниками биться. Не возвращаются ли нынче?

Громоздкая ладья, с трудом преодолевая встречное течение реки, медленно надвигалась из предутреннего тумана. Послав человека будить наместника Мизю, караульный десятник подумывал уже о том, что надо бы призвать к оружию борейцев, дрыхнущих за крепостными стенами. Останавливало его лишь то, что ладья была одна. Да и станут ли борейцы от своих же Удок защищать, если, конечно, их соплеменники действительно возымели вдруг дурные намеренья? Нет, пусть лучше Мизя сам на пристань явится и сам во всем разберется.

Отложив в сторону тяжелую колотушку, которой только что собирался ударить в медное било, десятник велел своим людям приготовить луки к стрельбе, но этим пока и ограничился.

Ладья приближалась к главному причалу довольно странным образом, словно кормчий совершенно не знал здешней воды. Сперва продвинулась излишне вверх по реке, будто намереваясь вообще миновать Удок без остановки, затем стала все же подплывать к причалу.

Откуда было знать десятнику, что кормчий затеял столь замысловатые действия с единственной целью — скрыть корпусом ладьи от глаз крепостной стражи воинов, вплавь перебирающихся в это время с поросшего густым березняком правого берега Звонки к левобережной пристани…

Клочья тумана, крадущегося над рекой, наконец раздвинулись настолько, что десятник сумел разглядеть флаг над мачтой и человека, стоящего на ладейном носу. Флаг с изображением оленя на фоне пылающего костра означал, что ладья принадлежит наместнику Замостья. А человек в роскошном кафтане на лисьем меху — уж не пропавший ли Зотий? Судя по малому росту и большому брюху, он самый!

Все сомнения исчезли, когда ладья тяжеловесно прижалась к причалу и утреннюю тишину порушила визгливая ругань любимчика князя Климоги:

— Почему, едрена плешь, никто не встречает владыку Замостья?! Что за лучники по мосткам прячутся? Кто я вам, купчишка безродный?..

— Не гневайся, господин,— поспешил выбежать к нему десятник, снимая на ходу шапку. — Уже послано за наместником Мизей, сейчас прибудет. Не чаяли мы дождаться тебя…

— Ладно,— прервал его извинения Зотий.— Промерз я нынче, веди в крепость, к очагу поближе. И посмотри, кого привез — самозванца, что себя за князя выдавал! Славный подарочек будет Климоге, а?

Из-за спины наместника по шатким сходням в окружении дюжины угрюмых латников сошел рослый, плечистый молодой человек, лицом очень похожий на бывшего князя. Десятник, когда-то самолично встречавшийся со Светозором, даже вздрогнул от неожиданности. Не знай он твердо, что и князь, и отпрыск его погибли, бросился бы сейчас приветствовать подлинного властителя Синегорья!

На крошечный балкончик главной караульной башни торопливо вышел наместник Мизя. Голова его жутко трещала с похмелья, глаза с трудом могли видеть происходящее.

— Какого лешего принесло? — зарычал он сверху вниз.

— Я тебе сейчас покажу какого!.. Опускай мост, старый пьянчуга! Не узнаешь разве?

Протерев заспанные очи, Мизя радостно возопил:

— — Зотий, клянусь Велесом! Откуда, каким ветром? А я намедни отписал князю, что ведать Не ведаю, куда ты запропал! Эй, люди, живо пропустить дружка моего любезного!..

Со ржавым скрипом заработали старые шестерни подъемного механизма. Многопудовые ворота поползли вверх, а навесной деревянный мост одновременно стал опускаться над искусственным каналом, разделяющим пристань и крепость.

Собираясь уже сойти с башни, чтобы обнять своего давнего приятеля, Мизя обратил внимание на статного парня, окруженного борейской охраной Зотия.

— Кто там с тобой?

— Потерпи, милейший,— широко улыбнулся ему Зотий. — Сейчас все сам узнаешь.

Первым заподозрил неладное караульный десятник. То ли физиономии «борейцев» показались не вполне иноземными, то ли вооруженный до зубов карлик (меч явно не по росту, затейливый охотничий нож и кинжал на поясе да еще короткая булава в руке) рядом с пленником выглядел не совсем к месту, то ли смутили его настороженно-цепкие взгляды гостей, однако десятник чуть приотстал у самых ворот и оглянулся на ладью. В тот же миг он вытаращил глаза от удивления, рука дернулась К мечу.

Но это движение стало последним в его жизни: «бореец», замыкавший группу гостей, молниеносно кинулся на него и коротким отточенным жестом перерезал глотку.

Другие стражники, встречавшие Зотия в крепостных воротах, тоже не успели выхватить оружие и полегли замертво, сраженные ловкими и быстрыми пришлецами. Лишь один из них смог выкрикнуть нечто нечленораздельное, поскольку Чуча подзадержался (перебрасывал меч Владигору) и лишь со второй попытки сумел сокрушить хребет противника своей булавой.

Впрочем, этот предсмертный вопль уже не играл существенной роли. Десятки полуголых людей — ни дать ни взять подводная нечисть,— мокрых и беспощадных, выпрыгнули из реки на причал под самым носом у оторопевших дружинников. Их поддержали «борейцы», скрывавшиеся на ладье. В мгновение ока стража была перебита, а в железные шестерни подъемного механизма вогнаны крепкие дубовые клинья. Путь к сердцу крепости был открыт.

К сожалению, покидавший балкончик караульной башни Мизя все делал — со сна, вероятно,— несколько замедленно. Поэтому задержка оказалась для него спасительной: уничтожение стражи произошло буквально на его глазах и заставило наместника наконец очухаться. С воплем: «Измена! Враг в крепости!» — он кинулся в галерею, ведущую из башни к главной крепостной обители, а оттуда — к тайным переходам, мало кому известным в Удоке.

Его телохранители — пятеро дюжих борейцев — последовали за хозяином, успев по пути следования закрыть на засовы железные двери, отсекающие входы в башню. В результате один из важнейших элементов плана захвата Удока оказался под угрозой: ведь именно с этой, самой высокой, крепостной башни, видимой на пять верст всей округе, нужно было подать сигнал другим отрядам.

Порубив в куски первый заслон защитников крепости, люди Владигора столкнулись с отчаянным сопротивлением выскочивших из постоялых дворов борейцев. Схватки велись на каждой улочке, возле каждого дома. Продвижение повстанцев к центру крепости замедлилось.

Сам Владигор находился в гуще битвы. По силе и ратному мастерству равный десятку опытных бойцов, он вел за собой полусотню бывших разбойников, и там, где прошел его отряд, оставались лишь трупы и стонущие недобитки, которых с остервенением приканчивали пробудившиеся местные жители.

Увлеченный сражением, княжич не сразу заметил, что его отряд опередил сотню Горбача, которую сдерживали оправившиеся после первого удара борейцы. Хотя коренное население Удока старалось помочь невесть откуда явившимся освободителям (кто подпирал поленьями двери своих «постояльцев», кто бил зазевавшихся чем попало при удобном — и безопасном — случае, а кто и, вооружась вилами и топорами, становился в ряды ватаги), однако опытные, закаленные и готовые ко всяким неожиданностям борейские воины уже начинали понемногу теснить мятежников.

— Где Чуча? — закричал Владигор, оказавшийся со своим отрядом в окружении борейцев. Сейчас, когда увертливый и малоприметный коротышка был необходим более всего, поскольку именно Чуче предназначалась в сегодняшней битве роль гонца при Владигоре, он вдруг исчез!.. Струсил, забрался в какую-нибудь щель, ожидая исхода битвы?

— Карлик с ума спятил! — прокричал в ответ своему предводителю разбойник, с трудом отбиваясь от двух наседавших на него копьеносцев.— Взгляни на башню!

Рубанув от плеча ближайшего борейца, княжич выхватил палаш из мертвой уже руки и метнул его в одного из настырных копьеносцев. Только после этого задрал голову, чтобы посмотреть на пятиярусную караульную башню, возвышающуюся над крепостью.

— Безумец! — воскликнул он, вторя утверждению своего соратника. Но тут же опроверг его и свои слова, радостно возопив: — Умница!.. Стервец! Молодчина!

Картина в самом деле была впечатляющей — к отвесной стене четвертого яруса башни буквально прилипла маленькая фигурка его оруженосца.

Чуча, врожденно не переносивший (как и любой подземелыцик) даже самой незначительной высоты, вдруг совершил поступок, на который не осмелился никто из бойцов Горбача! Ведь это им поручалось овладеть башней и подать сигнал разбойникам, ожидавшим возле восточных ворот Удока. Но сейчас, пока люди Горбача безуспешно рубились в железные двери, коротышка вдруг оказался намного ближе их к вожделенной цели и, слава Перуну, вот-вот подаст весточку двум сотням свежих бойцов Владигора!

Использовав в начале своего сумасшедшего восхождения абордажные крючья и веревки речных разбойников, теперь он, цепляясь за стену как муха, медленно полз вверх, чудом уклоняясь от тяжелых борейских стрел, вонзающихся рядом с ним в бревенчатые коленца.

— Всем к башне! — проорал Владигор и первым бросился назад по узкому проулку, только что отбитому у врага.

Отряд устремился за ним, вводя в заблуждение борейцев, посчитавших бегство за отступление. Если бы отряд Владигора был менее подготовлен к замашкам своего командира, борейцы оказались бы полностью правы. Однако где им было догадаться, чего можно ожидать от Владигора!

Когда он со своими людьми возник вдруг у подножия караульной башни, дерущимся здесь двум десяткам разбойников приходилось туго: борейцы наседали на них отовсюду. Неожиданное появление Владигора внесло сумятицу в ряды иноземных наемников. Теперь им пришлось спасать свои шкуры, не помышляя уже о том, чтобы сбить стрелами забравшегося на башню наглеца. И хотя вскоре в общую рубку ввязались борейцы, вынужденно оставленные без возмездия отступившим отрядом княжича, ситуация возле башни стала еще более запутанной и абсолютно непредсказуемой.

Приученные к четко организованным сражениям: когда приказы командиров ясны и посему выполняются безукоризненно, когда враг известен и биться с ним приходится лицом к лицу, борейские воины столкнулись вдруг с совершенно иными «приемами» боевых действий. Разбойная вольница, поддержанная схватившимися за оружие местными жителями, дралась без всяких правил, с какой-то невероятной лихостью и мужицкой сноровкой.

Меч, разумеется, крепче и надежнее серпа или косы, но умело владеющий серпом землепашец может оказаться гораздо хитрее своего закованного в броню противника. Не стесненный железными латами, он уворачивается от тяжелого двуручного меча и бьет снизу, стараясь взрезать незащищенный пах или хотя бы подсечь ноги. К тому же синегорцы, за редким исключением, уклонялись от схватки лицом к лицу. Если выпадало столкнуться с ратоборцем вплотную — улепетывали без зазрения совести, однако, едва представлялась возможность ударить врага в спину, тут же выныривали из-за каких-нибудь деревянных лачуг… Нет, меньше всего эта горячая схватка у подножия караульной башни напоминала военное сражение! Пожалуй, сравнить ее можно было лишь с пьяной дракой двух компаний, не поделивших между собой последнюю бочку браги. Но именно такой оборот событий соответствовал сейчас замыслу Владигора.

Княжич понял, что главная цель почти достигнута, когда над башней появился густой черный дым. Это означало, что отважный Чуча сумел-таки подать сигнал и что вот-вот наступит перелом в битве за крепость.

В подтверждение его мыслей с востока донесся отчаянный призыв борейской трубы. Начался штурм! Отряды Саввы и Третьяка атаковали внешний частокол, отвлекая на себя основные силы борейцев.

Одновременно с началом штурма произошло то, чего не ожидал ни Владигор, ни иноземцы: жители Удока, отбросив последние страхи и сомнения, кинулись избивать своих многолетних притеснителей. Грады камней, Удары топоров и кухонных ножей, ухваты и вилы — все, что было под руками, обрушилось со всех сторон на спины и головы борейцев!

Преодолев сосновый частокол, разбойная ватага почти не встретила вражеского сопротивления. Борейские ратники с трудом отбивались от наседающих на них с тыла местных жителей и не могли уже защитить крепостные стены. Очень быстро их сопротивление было окончательно сломлено. Оставшиеся в живых побросали оружие, мечтая лишь о том, чтобы не оказаться растерзанными безжалостными толпами горожан, и в страхе и надежде кидались в ноги любому, кто хоть немного походил на командира этого удивительного войска…

Что ж, иноземные наемники получили по заслугам. Пусть народ сам решает их дальнейшую участь. А Владигора сейчас волновало другое: куда исчез Мизя?

2. Болотные крысы

Около тридцати борейцев, предприняв отчаянные усилия, сумели вырваться из осажденной крепости через северные ворота. Третьяк выслал за ними погоню из десятка своих бойцов и почти полусотни примкнувших к ним местных парней, жаждущих мести. Оказавшись в клещах между преследователями и заслоном, выставленным у Лебяжьего порога, наемники должны были вскоре погибнуть или сдаться в плен.

Однако, по уверениям Третьяка, среди прорвавшихся борейцев наместника не было. Его вообще никто не видел во время битвы.

— Мы нашли здесь целую сеть тайных переходов и галерей, соединяющих башни, господские покои и подвалы,— сказал сотник.— Возможно, в них и прячется Мизя. Надо бы Зотия порасспрашивать, вдруг чего знает про секреты своего давнего дружка.

— Кстати, а он-то где?

Неожиданно выяснилось, что и Зотия никто не видел с того момента, как были захвачены главные ворота. Вроде бы юркнул в проулочек за караульной башней, но в разгар сражения никто этому не придал значения.

Владигор нахмурился. Что-то настораживало его в исчезновении двух наместников, он предчувствовал очередную каверзу Черного колдуна…

Раздумывать над смутными опасениями времени не было. Его ждали более важные дела. Прежде всего требовалось подсчитать потери, организовать питание и постой для ватаги, разослать разведчиков по округе, связаться с отрядом Ждана. В общем, забот хватало, поэтому Владигор постарался до поры до времени выбросить из головы загадочное исчезновение наместников.

К полудню между тем загадка сия наполовину разрешилась сама собой — нашелся Зотий. Боги небесные, в каком он был состоянии! Мелкая непрекращающаяся дрожь сотрясала его жирное тело, из полуоткрытого рта по двойному подбородку текла слюна, поросячьи глазки, наполненные ужасом, готовы были вылезти из орбит.

— Он что, в гостях у Переплута побывал? — удивился княжич. — Где вы его раскопали?

— В чулане возле господской горницы,— ответил Третьяк. — Чуланчик этот оказался с секретом. Там и окошечко скрытное, чтобы в горницу подглядывать, и дверца запасная, за которой тайный ход имеется. Похоже, Зотий воспользовался именно этим ходом, когда с наших глаз пропал. Думал отсидеться в безопасности, пока либо мы, либо борейцы не одержат верх. И на всякий случай хотел быть поближе к Мизе, чтобы узнавать, как складывается битва. Но что-то его перепугало до полусмерти, слова вымолвить не может.

— Приведи в чувство,— приказал Владигор.— В речку окуни, брагой напои, что угодно делай! Надо язык его развязать как можно скорее. Сдается мне, очень важным делам стал он свидетелем.

Владигор не ошибся. Когда к Зотию вернулась способность соображать, он рассказал княжичу невероятную, леденящую кровь историю.

Как и предположил Третьяк, бывший замостьинский наместник не собирался рисковать своей шкурой при штурме Удока. Он юркнул в тайный ход, о существовании которого знал от своих шпионов (хотя и приятелями с Мизей считались, однако ревностно следили друг за дружкой, не чурались ни шпионов подсылать, ни Климоге доносы строчить), и прокрался в секретный чулан, используемый Мизей для подсматривания за гостями.

Зотий утверждал, что хотел разведать, как Мизя собирается оборонять крепость, дабы затем сообщить об этом князю Владигору. А не успел этого сделать, потому что увидел такое… такое!..

Пришлось рассказчика, вновь затрясшегося от страха, окатить холодной водой. После этого он сумел продолжить:

— Когда я глянул в оконце, Мизя был уже там. Он выставил за дверь телохранителей и принялся поспешно разводить огонь в очаге. Едва пламя занялось, кинул в него горсть красного песка, забормотал какие-то непонятные слова… Пламя вдруг стало ядовито-лиловым, из очага повалил густой черный дым… Мизя туда же бросил крошечный папирусный свиток. И прямо в горнице сверкнула молния! Дым превратился — клянусь Велесом! — в черного человека, лицом очень похожего на главного советника Климоги, на Ареса…

Зотий сделал несколько крупных глотков из кружки, протянутой ему Третьяком, утер ладонью губы. Вероятно, он даже не ощущал сейчас крепости браги, настолько был потрясен всем пережитым.

— Голос у него тоже был как у Ареса, только жуткий очень, как будто из пещеры доносился. Он разразился руганью, едва услышал о нападении на крепость. А когда Мизя сказал, что я вел за собой пленника, что пленник и командует нападавшими на Удок, он вообще рассвирепел! В горнице сами собой стали падать и ломаться вещи, тяжеленный сундук взлетел и ударился о стену, ковер на стене мгновенно обуглился, как от огня… На грохот вбежали телохранители, но тут же повалились замертво, едва колдун на них оглянулся.

— Да, это был Арес,— негромко сказал Владигор.-Черный колдун, «советник» Климоги и верный слуга Триглава. Узнаю его замашки… Говори дальше!

— Дальше еще хуже было. Он велел Мизе любым способом изничтожить бунтовщиков, а твою голову доставить в Ладор, лично ему. Мизя ответил, что местные жители взбунтовались, что с восточной стороны подступило сильное войско, что борейцы не удержат крепости… И тогда колдун прямо у меня на глазах превратил его в большую болотную крысу! Бедный Мизя, как он верещал и крутился!.. Потом затих, встал перед колдуном на задние лапы, будто собака перед хозяином, а тот ему приказал: отыщешь на болоте у Заморочного леса свое крысиное войско и поведешь его к Лебяжьему порогу. Дескать, другого пути у голодранцев нет. Самозванец, к Ладору двигаясь, обязательно вдоль Звонки пойдет, медлить не будет. Здесь, говорит, его и встретишь, и загрызешь, а иначе навсегда останешься крысой болотной… Дальше, князь, ничего не помню, поскольку дух из меня весь вышел. Как подумал, что колдун сейчас меня узрит и тоже тварью какой-нибудь сделает на веки вечные, так и потерял всякое разумение. В себя пришел уже здесь, когда люди добрые в речке искупали и вином отпоили.

— Плохо дело,— сказал Владигор, когда Зотия отправили отсыпаться, а рядом остались лишь Горбач, Третьяк и Чуча.

— Нам в самом деле не миновать Лебяжьего порога, если на Ладор пойдем. Отсиживаться в Удоке тоже нельзя — Климога живо нас в колечко возьмет, вызвав подкрепления из Комара и Замостья.

— Неужто, князь, тебя какие-то болотные крысы пугают? — удивился Горбач.— Что они против наших молодцов?! Эвон как сегодня с борейцами разделались!

— И крысы страшны, когда их много, а еще хуже что время упустим. Аресу того и нужно теперь чтобы мы кинулись лесную нечисть резать, силы свои измотали еще до подступов к Ладору. А страх, что в людях поселится, когда их на каждом шагу кусачие твари поджидать будут, не давая ни сна, ни отдыха? А болезни, которые начнутся после ядовитых укусов? Половину войска потеряем, пока до стольного города доберемся.

— Да здесь пути не более трех дней!

— Это если налегке идти и малым отрядом,— согласился с Владигором Третьяк. — Всей ватаге, которая уже сегодня до полутысячи бойцов насчитывает, да с обозом, да с орудиями стенобитными, да еще много чего,— нет, пять дней, это точно.

— Что же делать будем?

— Подумать надо.

Владигор подошел к распахнутому окну, внимательно вгляделся в голубой, без единого облачка, небосвод над Удоком. Похоже, сухая и безветренная погода установилась надолго. В такие жаркие дни нередко сами собой вспыхивали иссохшие луговые травы…

Некоторое время он сосредоточенно размышлял над мелькнувшей в его голове идеей, затем произнес:

— На Ладор ватага не пойдет. Вернее, сейчас не пойдет.

— А когда? — разочарованно спросил Третьяк.— Ты же сам говоришь, что зажмут нас здесь.

— Не успеют! — улыбнулся ему Владигор. — Арес колдовством одолеть нас хочет, а мы его хитростью и ловкостью пересилим. Забыли разве, что у нас почти полторы сотни бойцов уже на пути к Ладору? Люди Ждана и те, которых послали в погоню за борейцами. Вот они без задержки в поход и выступят! Вряд ли болотная нечисть успеет до вечера к Лебяжьему порогу Добраться, чтобы им помешать.

— Ты считаешь, что отряда Ждана будет достаточно, чтобы осадить Ладорскую крепость? — Горбач покачал головой. — Ждан, конечно, отменный вояка, но ие до такой же степени…

— Не беспокойся, старик, я с ума еще не сошел. Понимаю, что полторы сотни Ладор осадить не смогут.

Другая у Ждана будет задача. Однако говорить о ней повременим. В здешних хоромах, как сами теперь знаете, и стены имеют уши. Зачем рисковать?

Без малейшей задержки к Ждану был отправлен верхом на Лиходее — Чуча, которому очень не хотелось оставлять надолго Владигора, да разве его переспоришь? Во-первых, златогривый жеребец никого из разбойной ватаги к себе не подпускал, а во-вторых, указания Владигора могли показаться Ждану столь неожиданными, что вряд ли поверил бы он кому другому, кроме верного княжеского оруженосца, примчавшего к тому же на Лиходее.

Очень важно было, чтоб отряд Ждана покинул Лебяжий порог до захода солнца. Еще лучше, если болотные крысы, явившись к реке, не заметят следов недавнего пребывания людей. Хотя на подобную слепоту лучше не надеяться. Может, их введут в заблуждение трупы борейцев, пытавшихся прорваться через заслон?

По предложению Горбача, десяток удокских парней Ждану следовало отправить домой: пусть на обратном пути наследят и пошумят хорошенько, будто они, добив врага, никуда далее идти не собирались и никакого другого отряда у Лебяжьего порога отродясь не было…

Эта выдумка бывалого разбойника доказывала, как уважительно заметил Владигор, что с годами Горбач становится даже еще хитрее, чем раньше. Если крысиное войско поверит в эту уловку и не пошлет погоню за отрядом Ждана, то половину задачи можно будет считать успешно выполненной.

Другую половину предстояло решить двум сотням воинов, которых поведет сам Владигор…

С первыми лучами зари люди княжича приблизились к Лебяжьему порогу. Они двигались двумя группами одна, во главе с Владигором, по берегу Звонки, другая — до реке, на небольших шнеках.

Княжич восседал на кауром скакуне и, словно проверяя, на что он способен, то и дело уносился прочь от своего конного отряда, гарцуя по прибрежным лужкам, перескакивая через низкие кусты дикой смородины и ничуть не беспокоясь о собственной безопасности.

Между тем он незаметно оглядывал окрестности, примечая каждую мелочь, которая свидетельствовала о близком присутствии болотных крыс. Обглоданные веточки молодых осин, разворошенный муравейник, содранный с каменного валуна мох, клочья окровавленной заячьей шерсти на измятой траве… Ясно, что они уже здесь — приползли, затаились, готовы наброситься.

Но Владигор продолжал искушать судьбу, старательно изображая наивного и самоуверенного простачка.

За поредевшей березовой рощицей он увидел мрачный, хотя и не очень глубокий лог. И сразу почувствовал исходящую из его темноты враждебность. Даже утренний воздух над логом, казалось, был насыщен ядовитыми испарениями. Поблизости не порхала ни одна пичуга, никакие рассветные звуки не нарушали тягучей, мертвящей тишины.

Теперь княжича заботил простой вопрос: в какой момент болотные крысы кинутся на людей? Сразу, едва завидят главного своего врага, или дождутся, когда весь отряд будет перед ними, чтобы отрезать путь к отступлению?

Для Владигора предпочтительнее был первый вариант, поэтому он нахально направил каурого прямиком к черному логу. Конь, учуяв смертельную опасность, заартачился. Юноша вынужден был сильно ударить его дрожащие бока каблуками сапог, чтобы заставить-таки двигаться вперед. Пожухлая от летней жары трава на краю лога зашевелилась. Острый глаз Владигора различил высунувшиеся из нее крысиные морды. Его заметили и сейчас, вероятно, решали — нападать или ждать появления остальных всадников.

Не оставляя тугодумным тварям возможности выбора, Владигор привстал на стременах и оглушительно свистнул, предупреждая отряд о замеченном противнике. Тут же раздался ответный свист.

Сообразив наконец, что их обнаружили, крысы выскочили из укрытия и огромным черным потоком устремились к своей ближайшей жертве. Каурый встал на дыбы, затем скакнул в сторону и помчался, не разбирая дороги.

Встреч с болотными крысами избегали любые животные — дикие и домашние, ведь отбиться от них нельзя» было ни копытами, ни рогами, ни сильными когтистыми лапами. Те всегда нападали стаей, почти ничего не боялись и пожирали свои жертвы с неимоверной жадностью, не оставляя даже костей… Внешне, если смотреть издалека, они напоминали обыкновенных крыс, однако вряд ли имели с ними общих предков. Крепкие челюсти с двухрядными кинжальными зубами, острейшие когти на шестипалых лапах, удлиненное мускулистое тело покрытое черной щетиной, и голый крысиный хвост оканчивающийся костяным зазубренным жалом, разве подобных уродцев могла сотворить Природа?

Болотные крысы были порождением Заморочноп леса, а точнее, Злой Силы, явившейся в Синегорье. Он были созданы для того, чтобы безжалостно рвать клочья и пожирать. Других желаний эти злобные твари не знали.

…И вот сейчас они с визгом неслись за всадником, который пытался спастись, направив своего коня в широкое поле возле реки. Неужто он надеется, что в чистом поле сумеет уйти от погони? Наивный! Там-то ему и наступит конец. Не встречая помех, крысиная орда еще быстрее помчится по ровной земле, покрытой лишь иссохшей травой, настигнет, растерзает и его, и всех прочих!..

Владигор, не оглядываясь, спиной ощущал, как неумолимо сокращается расстояние между ним и болотной нечистью. Каурый все время порывался свернуть прямо к реке, чтобы найти спасение в ее быстром потоке, и юноша с большим трудом удерживал его в стороне от берега. Пока еще рано сворачивать к Звонке, еще рано… Но вот впереди он наконец-то увидел легкий, едва приметный дымок: Горбач подает знак, что ловушка готова захлопнуться!

Владигор ослабил повод, разрешая жеребцу устремиться к реке, скрытой за густыми зарослями ивняка. Именно в это мгновение несколько самых резвых тварей настигли-таки беглеца и вонзили челюсти во взмыленный круп, в бока и ноги обезумевшего жеребца, подсекая его, лишая возможности мчаться вперед. От нестерпимой боли и ужаса каурый закрутился волчком.

Всадник выхватил меч и разрубил единым махом четырех гадин, пятую сшиб крепким ударом сапога, шестой проломил череп рукоятью меча. Но вместо убитых уже налетали другие.

В последней попытке освободиться жеребец рухнул на землю, будто надеялся раздавить их весом своего тела. Владигор едва успел выпрыгнуть из седла. Перекатившись через голову, он вскочил на ноги и рванулся к спасительному кустарнику.

Болотных крыс подвела собственная жадность: не задержись первые из них возле бьющегося на земле жеребца, чтобы урвать кусок живого мяса, княжич мог бы не добежать до зарослей. Противостоять же в одиночку лавине злобных тварей нечего было и думать. Основная волна погони накрыла растерзанного коня, рехлестнула через него, помчалась дальше, возбужденно и азартно визжа. Но Владигор уже вломился в заросли. Обдираясь до крови, оставляя на ветках клочья одежды, он буквально протаранил кусты и выбежал к воде.

Прямо перед ним, на середине неширокого речного русла, стояли на якорях четыре шнека. Люди на них были готовы к бою, с тревогой ожидая, когда же на обрывистом берегу появится отважный всадник…

Увидев вырвавшегося из ивовых зарослей Владигора, они радостно завопили. Однако торжествовать было рано. Следом за княжичем с шумом и визгом из кустов полезла кровожадная нечисть.

Владигор резко оттолкнулся и прыгнул с обрыва «ласточкой», чтобы оказаться в воде как можно дальше от берега. Когда он вынырнул на поверхность, крысы уже облепили весь берег. Они, разумеется, не боялись воды, но крутизна обрыва задержала их на несколько мгновений… Эти мгновения и предрешили их участь.

Десятки смертоносных стрел со свистом рассекли воздух. На узкой полоске между прибрежным кустарником и речным обрывом скопилось столько уродливых тварей, что едва ли не каждая стрела нашла свою жертву. Мертвые и раненые крысы покатились в воду, уцелевшие оторопело попятились. Снова ударили в цель смертоносные стрелы — и нечисть была вынуждена отступить в кустарник.

Хотя пылу у злобных тварей поубавилось, они ни в коей мере не собирались отказываться от вожделенной добычи. Вожак черного воинства, присланный самим Аресом, громким визгом призывал найти более пологий спуск к воде и атаковать человеческие суденышки одновременно со всех сторон. Правда, он не указал, вверх или вниз по течению двигаться войску, что и вызвало очередную неразбериху в крысиных рядах.

И тут в третий раз в небо взмыли стрелы. И каждая стрела оказалась… пылающей!

Огненные стрелы подожгли кустарник, который к тому же во многих местах был заранее измазан горючей смолой. Обезумевшие твари с пронзительным писком бросились врассыпную. Выскакивающих на берег добивали меткие лучники. Запутавшихся в ивняке пожирал огонь. Единственный путь к спасению — назад, в чистое поле. Так, во всяком случае, посчитал их вожак, первым ринувшийся прочь из ловушки. За ним устремилась большая часть крысиной орды.

Откатившись на безопасное расстояние, со страхом и ненавистью глядя на полыхающий берег, крысы торопливо зализывали раны и подпалины. Вожак, раздосадованный неудачей, отгрыз головы двум не ко времени распищавшимся самкам, затем приказал своему войску обходить пожарище с обеих сторон.

Однако этот приказ уже не имел смысла — и на юге, и на севере клубился дым. Ужасная догадка пронзила его — вчера еще человеческий — мозг: бунтовщики со всех сторон подожгли траву! Они воспользовались многодневной жарой и полным безветрием, чтобы захватить его войско в огненное кольцо. И кольцо это будет сжиматься до тех пор, пока не испепелит всю траву в поле, а вместе с ней — детей Зла!

Бывший наместник Мизя был не совсем прав. Владигор не собирался окружать болотных крыс плотной стеной огня, поскольку знал, что в безвыходных ситуациях любой зверь теряет всякий страх. Лучше предоставить крысам лазейку для бегства, чем вынудить драться за свою поганую шкуру до последнего издыхания.

Поэтому его отряд запалил траву лишь с южной стороны и у Лебяжьего порога, давая возможность нечисти вернуться в Заморочный лес. Но вожак черной стаи, похоже, окончательно утратил разум. То ли из-за того, что в крысиную шкуру он облачен был совсем недавно и оставленного людьми выхода к лесным болотам просто не смог учуять, то ли в надежде на заступничество колдуна Ареса, то ли еще по какой необъяснимой причине, Мизя направил охваченную паникой болотную нечисть на север — прорываться к Ладору.

Вернее, попытался направить. Крысиное воинство не подчинилось ему. Большинство тварей рвануло туда, откуда явилось,-к лесу, хотя и невидимому за клубами Дыма, но, как подсказывал им врожденный инстинкт,все же не затронутому пожаром. Только три-четыре сотни крыс последовали за своим вожаком навстречу огню…

Когда запылал кустарник на берегу Звонки, Владигор, оставив Горбачу три шнека с лучниками добивать гадин, которые попытаются спастись в воде, на четвертом шнеке немедленно отправился к Лебяжьему порогу. Что-то говорило ему: полусотне Третьяка, которая еще с ночи скрытно пробралась туда по правому берегу, потребуется помощь ватаги.

Хотя сам Третьяк накануне заверял его, что крысы через огонь не сунутся — разве лишь десяток-другой совсем уж ополоумевших, но с ними его люди расправятся запросто,— Владигор все-таки этой уверенности не разделял. Успех его дальнейших планов во многом зависел от того, что станет известно Аресу о сражении болотной нечисти с повстанцами. И чем дольше колдун будет в неведенье, тем лучше. Значит, ни в коем случае нельзя позволить Мизе прорваться к Ладору!

Не зря беспокоился княжич. Он понял это, едва шнек вывернул из-за поворота к Лебяжьему порогу. Даже грохот реки, сердито бьющей среди камней, не мог заглушить отчаянного визга болотных гадин и громогласной ругани воинов Третьяка.

Высадившись на берег, небольшой отряд Владигора быстро пересек проложенную вдоль Звонки дорогу, почти неразличимую в сплошной пелене дыма, и стал карабкаться по склону крутого утеса. Несколько раз мимо них скатывались вниз крысиные трупы, но, хвала Перуну, ни одного человеческого… Вскоре отряд выбрался на узкое плато, венчающее гранитный утес,— и оказался в самой гуще кровавого боя.

Бывший властитель Удока хорошо знал здешние места. Превращенный в уродливую гадину, он не утратил памяти и вывел остатки черного воинства именно туда, где пламя не смогло разгуляться в полную силу.

Обычно путники, направляясь в Ладор или из него, пользовались нижней, береговой дорогой. По ней же, минуя наиболее опасный порожистый участок реки, во— локом перетаскивали ладьи и шнеки. Однако сейчас этот путь был надежно отсечен огненным заслоном, который крысам не удалось одолеть.

Зато они сумели найти лазейку среди плешивых каменных валунов и взобрались-таки на не затронутый пожаром утес. Если бы не воины Третьяка, Мизя мчался бы уже, крысиных лап под собой не чуя, к своему господину в стольный город Ладор…

Тварей, прорвавшихся из огненной ловушки, оказалось значительно больше, чем рассчитывал Третьяк. Его полусотня с трудом сдерживала их натиск. На каждого человека одновременно набрасывались пять-шесть мерзких созданий. И хотя пока еще никто не погиб, некоторым уже изрядно досталось от острых крысиных зубов и когтей. Помощь Владигора подоспела как нельзя кстати.

Сам Третьяк, высокорослый и плечистый, приметный в любой схватке, с поразительным хладнокровием орудовал сразу двумя мечами, прикрывая собой истекающего кровью товарища. Завидев отряд Владигора, он радостным воплем приветствовал княжича и, будто салютуя ему, поддел на меч одну из нападавших гадин, вторым клинком отсек ей голову, а конвульсивно дергающуюся тушку перекинул точнехонько к ногам Владигора.

— Хорош подарочек! — только и успел выкрикнуть Владигор, с ходу вклиниваясь в крысиную стаю.

Его меч быстро окрасился красно-коричневой кровью нечестивых бестий. По размерам и сообразительности не превосходившие ягненка, они были изворотливы, как змеи, и живучи, как волкодлаки. Требовалась изрядная ловкость, чтобы избежать их укусов. Но главную опасность представляли костяные «наконечники» хвостов, в зазубринах которых скрывался яд, вызывающий болотную лихорадку. А с ней не всякий человек мог справиться…

Вторжение новых воинов в бучу отчаянной схватки стало переломным моментом для всего сражения., Крысы окончательно потеряли веру в своего вожака и спасались теперь кто как мог: забивались в расщелины, падали на спину, притворяясь издохшими, прыгали вниз с крутого склона в последней надежде укрыться от людей за быстрым речным потоком.

Бывший наместник Мизя выделялся среди черного воинства не только внушительными размерами и неискоренимой «привычкой» ходить на задних лапах, но и тем, что не принимал личного участия в битве, а лишь отдавал приказы, расположившись на большом валуне за спинами своих бойцовых крыс. Поэтому он вовремя (как ему казалось) сумел выбрать единственно возможный путь для бегства — к южному подножию утеса, где уже постепенно затухало травяное пожарище. Однако и здесь перед его крысиной мордой неожиданно блеснул острый клинок. Мизя с визгом отпрянул.

— Далеко собрался? — спросил издевательский голос. Крысиный вожак заискивающе поднял глаза на человека. Перед Мизей возвышался почти трехаршинный мужик, одним мечом преграждая дорогу, а другой занеся над его несчастной головой.

— Может, покалякаем? Или ты, сукин сын, запамятовал обо мне?

Мизя судорожно пытался привести обрывки своих мыслей в порядок, дабы найти нужные слова в оправдание. Да, конечно, это тот самый мерзавец, которого он приказал прилюдно пытать и казнить три года назад — за непотребные речи и дерзкое поведение. Бунтарю удалось сбежать прямо с плахи, прихватив с собой десяток молодых смердов… Триглав всемогущий, где же ты?! Спаси от гнева этой голытьбы!..

— Ага, вспомнил,— удовлетворенно кивнул мужик. — Ладно, я не столь кровожаден, Мизя. Я тебя сразу порешу. Передавай привет Переплуту!..

С этими словами Третьяк резким взмахом рассек тело гадины от загривка до хвоста.

Запоздалый окрик Владигора уже ничего не мог изменить. Располовиненный Мизя вдруг превратился в зеленовато-лиловый столб дыма, который быстро обволок Третьяка и… и оба исчезли, словно легкое облачко под порывом холодного ветра.

К счастью, Владигор не растерялся. Оставалась только одна возможность вызволить сотника из смертельной ловушки… Он вскинул к небу левую руку;

— Перун-покровитель, к тебе взываю —спаси собрата!

И небо разверзлось над утесом. Яркие звезды, проступив на мрачном полотнище, пронзили голубыми лучами дымную пелену над полем битвы. Аметистовый перстень, вспыхнув вторым солнцем на безымянном пальце его руки, на несколько мгновений ослепил всех, кто находился поблизости. Чуть заколебалась земля под ногами, но никого испугать не успела, ибо тут же воины услышали голос Третьяка:

— Ребята, я живой али как?

Богатырь вновь стоял перед ними, живей живого, даже моложе, как им показалось, чем был до своего недолгого исчезновения. Он недоверчиво ощупал себя, огляделся по сторонам.

— Ну, братцы… Ничего не скажу, кроме одного — не дай вам боги испытать подобное.

Бессильно опустившись на ближний камень, он утер холодный пот с широкого лба, затем вдруг вскочил на ноги:

— Где гады?! Бейте их! Никто не должен уйти!.. Тараска, его оруженосец, быстро подбежал к сотнику, дернул за разорванный рукав и постарался успокоить:

— Всех пришибли, всех!..

Вложив меч в ножны, Владигор посмотрел на усталых, израненных воинов и громко сказал:

— Вы молодцы, ребята, славно рубились. Спасибо вам… Однако главное еще впереди.

Он улыбнулся Третьяку, который постепенно приходил в себя.

— Ну, считай, что заново сегодня родился. Только запомни на будущее — с колдовскими прихвостнями обычный меч далеко не всегда может справиться.

— Я теперь, князь, на всю жизнь должник твой. Ты мне ее, вторую-то, подарил нынче…

— Не я — Перун, его и благодари.

Владигор подошел к северному краю утеса. С его вершины открывалась красота воистину волшебная: внизу бесновалась в каменьях Лебяжьего порога неукротимая Звонка, правее недвижной громадой застыл проклятый Заморочный лес, а прямо перед княжичем, почти невидимая в густой и высокой траве, вилась узенькой полоской дорога в стольный город Ладор.

«Где-то поблизости давным-давно,— подумал княжич,— начиналась моя дорога… По ней до сих пор иду или, может, свернул на другую? Верный ли путь избрал? И узнаю ли когда-нибудь свое предназначение на этой земле? Кто я и зачем я?»

Он окинул взглядом дивный простор, раскинувшийся у ног, вдохнул полной грудью пьянящий воздух Синегорья и юношеским, ломким от волнения голосом произнес:

— Ладор впереди, братья. Вперед, на Ладор!

3. На разных берегах

Арес был в смятении. Он не знал, на кого выплеснуть злобу, с кого содрать шкуру. Не понимал, кто виноват в случившемся. Даже не до конца (и со страхом признался себе в этом!) мог оценить происходящее. Короче говоря, он полностью утратил чувство реальности. А для колдуна что может быть хуже?

По всем колдовским канонам, это всегда означало одно — близость поражения в битве. Тем более когда битва велась с противником, владеющим определенными зачатками магического искусства. Владигор, безусловно, относился именно к таковым. Пройдя через Заморочный лес (что для смертного вообще невозможно!), укрывшись на три года в Белом Замке, затем подчинив себе сотни голодранцев и с их помощью овладев надежнейшей крепостью в нескольких днях пути от Ладора, он кем должен теперь считаться? Такое лишь магу по силам или хотя бы его подмастерью.

С другой стороны, мальчишка действует не по-чародейски, без магических выкрутасов, которые Арес готов был встретить всей мощью своего мастерства. Лихость его — человеческая. Значит, нельзя и ответить толком! Или…

Уже не раз Черный колдун нарушал Великий Запрет, не позволяющий магам любого цвета напрямую вмешиваться в дела человеческие. Но, как говорят эти нелепые создания, снявши голову, по волосам не плачут. Продав душу Триглаву, посвятив себя Черному Возрождению, куда денешься?! Служи — награжден будешь, отвернешься от Владыки — жди ужасного и бесконечного. Так нужно ли волноваться из-за мелюзги, называемой человеками?

Арес не волновался — он просто был в панике, ибо не находил ответов на вопросы, которые перед ним поставила реальность. Он растерялся.

Как получилось, что бунтари Владигора оказались под стенами стольного града? Такого быть не могло! Тем не менее это случилось, несмотря на все предпринятые меры… Пять тысяч болотных крыс должны были если не разодрать в клочья, то хотя бы надолго задержать удокское отребье. Не сумели? Почему же Мизя не сообщил о своем поражении? Но, как ни считай, разбойная ватага никак не могла миновать Лебяжий порог и объявиться под Ладором на целых два дня раньше сражения, которое еще только должно было состояться!

Измена? Крысы Заморочного леса не могли изменить хозяину. Обман? Тогда чей? Похоже, здесь не обошлось без участия Белуна. Только он со своими дружками-чародеями мог переправить ватагу княжича под крепостные стены да еще упрятать куда-то Мизю и его крысиное воинство. Простому смертному такое не по силам. Но как посмел старик нарушить чародейские законы, раньше столь свято им соблюдаемые? В этом кроется какая-то загадка.Положение осложняется с каждым днем. Соглядатаи утверждают, что вся окрестная голытьба готова присоединиться к бунтовщикам, если те начнут осаду Ладора. Хорошо же, пусть только эта наглая орава нападет на город, пусть мальчишка осмелится бросить вызов! Здесь ему и конец!.. Тайное оружие разметает любое войско, которое рискнет приблизиться к Ладору. А борейцы довершат разгром, никого в живых не оставят. Да, так и будет!

Черный колдун старался успокоить себя подобными рассуждениями, однако ощущал их уязвимость. И главная причина была все та же: неопределенность новых и неизвестных ему обстоятельств.

Хитроумный план Владигора, таким образом, полностью удался. Отряд Ждана, ошибочно принятый Аресом за главную дружину княжича, отвлек на себя внимание Климоги и Черного колдуна. И пока их соглядатаи рыскали на востоке и на севере, следя за передвижениями отряда по окрестным лесам и деревушкам, основные силы княжича, не встречая никаких преград, быстро и скрытно прошли вдоль Звонки почти до самых стен Ладора.

Но здесь княжич неожиданно для своих соратников отказался от прежнего решения, которое они считали единственно правильным, и не стал штурмовать крепость. Более того, он приказал разбить лагерь в густой дубраве на правом берегу, и теперь неширокая, но быстрая река отделяла ватагу от синегорской столицы. В таком расположении были весьма серьезные недостатки, на что ему сразу же указали Горбач и Третьяк.

Прежде всего, ватага не сможет незаметно переправиться через водный поток, защитники крепости обнаружат ее и успеют подготовиться к штурму. Лагерь тоже не удастся скрывать долго, через день-другой он все равно будет замечен людьми Климоги. Так зачем же медлить? Почему не рискнуть и не постараться взять Ладор с ходу? И наконец, самое главное: для долговременной, организованной по всем правилам военного искусства осады у повстанцев просто не хватит сил, оружия и умения. Разве не так?

— Все верно,— согласился Владигор, с удивительным спокойствием выслушав поздним вечером все их замечания. — Куда ни кинь —всюду клин. И так плохо, и этак… А главная беда в том, что я не вижу пока не малейшей возможности овладеть крепостью. Удок мы взяли хитростью и нахальством. Но здесь нас уже дожидаются, хотя не знают толком, когда и откуда мы появимся. Значит, в наших интересах как можно дольшеi держать противника в неведенье.

— Пока не явятся вражьи сотни из Комара и Замо-стья, пока не возьмут нас в клещи?! — сердито спросил Горбач.— Ты же сам еще в Удоке твердил об этой опасности. Разве что-нибудь изменилось?

— Да, изменилось,— кивнул княжич, задумчиво вглядываясь в аметист чародейского перстня на своем безымянном пальце. — Я уверен теперь, что замостьикская дружина не сможет выступить на помощь Климоге. Очень скоро ей самой понадобится поддержка, чтобы противостоять войску Фотия.

— Фотий наконец-то решился? — воскликнул Третьяк. — Вот это славно! И это многое меняет.

— Не столь многое, как тебе кажется,— продолжал гнуть свое хмурый Горбач. — Даже если сведения верны и твой магический камушек, князь, ничего не напутал, сохраняется опасность получить удар в спину: вскоре подойдут две борейские сотни из Комара, а потом еще не меньше пяти из Мозыни. У нас считанные денечки остаются…

— Но остаются же! Поэтому нет нужды рисковать раньше времени. Пойми, я нутром чувствую: если сейчас в битву ввяжемся — и людей погубим зазря, и Ладор не возьмем!

— Так на что ты надеешься?

— Не знаю, Горбач,— откровенно признался Владигор. И уточнил, подумав: — Сегодня не знаю. Посмотрим, что завтра будет, тогда и решим.

Но еще той же ночью, задолго до рассвета, произошли события, заставившие Владигора приступить к активным действиям. Началось все на другом берегу Звонки, за толстыми крепостными стенами… Климога, отчаявшись получить от своих соглядатаев точные сведеция о местонахождении и численности ватаги бунтовщиков, велел стражникам пройтись по дворам смердов, хватая всякого, кто покажется им подозрительным.

Хотел убить двух зайцев: укрепить в простолюдинах веру в незыблемость своей княжеской власти и поймать тех, кто связан с бунтовщиками. Впрочем, в последнее время он склонен был считать, что большинство голодранцев, живущих в тесных домишках у подножия Ладорского холма, тайно поддерживают Владия и его разбойников. Следовательно, если борейские костоломы хорошо постараются, то наверняка сумеют выпытать всю правду о бунтовщиках. Ну а если и забьют десяток-другой простолюдинов, тоже ведь польза — другим наука будет.

Черный колдун узнал об этом приказе Климоги с большим опозданием, когда почти ничего нельзя было исправить. Вбежав в опочивальню князя, он схватил его за ворот ночной рубахи и выволок из теплой постели.

— Что же ты натворил, сукин сын?!

— Чего?.. Как… Что случилось?

Спросонья Климога не мог сообразить, почему так разгневан Арес и какая еще беда стряслась в княжестве.

Колдун, едва сдерживая распиравшую его злость, прошипел:

— Мало тебе было бунтовщиков, так ты решил к ним новых добавить? Дуболом стоеросовый! Восемь стражников убиты, пять или шесть покалечены. Но это еще цветочки! А сколько мужиков из города в лес подались? Не меньше сотни! И не с голыми руками ушли — топоры и ножи прихватили. Как думаешь, с кем они биться хотят?

Отшвырнув от себя Климогу, Арес подошел к распахнутому окну, вгляделся в темноту безлунной ночи.

— Если до рассвета весь город не взбунтуется, можешь считать, что тебе крупно повезло. Народ сейчас что копна сена — чтобы вспыхнул мятеж, достаточно одной искорки.

Климога, кое-как облачившись в расшитый серебром халат, осторожно спросил:

— Из-за чего вдруг, а?..

— Ты еще не понял, остолоп? По твоему приказу борейцы среди ночи в дома стали врываться, мужикам морды бить и ребра ломать. Вся Нижняя слобода вмиг возмутилась и взялась за топоры. Пришлось ратникам за крепостные ворота бежать, пока всех не перебили…

— Но ведь раньше ничего такого не случалось,— оторопел Климога. — Терпели, худшее сносили — и не помышляли против княжеской воли восставать!

— Так то раньше, когда тебя князем считали! — съязвил колдун.— А нынче у них сын Светозора в Почете, его теперь князем зовут.

— И что сейчас делать?

— Ты свое уже сделал. Мне твою кашу расхлебывать…

Арес некоторое время нервно расхаживал по комнате, затем, презрительно оглядев Климогу с головы до ног, сказал;

— Одевайся и ступай к своим дружинникам. Вели бочку браги для них выкатить, пей-гуляй вместе с ними до утра. Надеюсь, на это ума твоего хватит? Чтобы никто из дружинного дома нос не высовывал! И чужих никого в дом не пускать, пока я не разрешу. Если смута до них докатится, худо будет. Ясно тебе?

— А с Нижней слободой как поступим?

— До света ничего сделать нельзя, не пойдут борейцы ночью на мужицкие топоры и вилы. Уже попробовали, второй раз не заставишь. Утром будем порядок наводить, не сейчас. Со дня на день жду борейской подмоги — из Мозыни, Комара и Замостья. И тогда племянничку твоему, всей ватаге его и остальной голытьбе несдобровать! В крови утоплю, огнем и железом изведу под самый корень!

Арес заскрипел зубами, сжал в ярости кулаки и, ногой распахнув двери, быстро вышел из комнаты. Злость на Климогу немного отступила, потесненная доводами трезвого рассудка. Сейчас он не мог давать полную волю чувствам, но очень скоро придет время, когда не будет нужды сдерживаться. О, тогда все эти глупые, наглые, бездарные и бесполезные людишки запляшут перед ним, как плотва на угольях! За каждый миг его долготерпения заплатят они бессрочными муками!

Черный колдун понимал, что должен спешить. Прежде всего необходимо выяснить, где именно находится Владигор — с точностью до трех аршин, а уж затем посмотрим, чьи заклинания окажутся сильнее.

Жаль, ему не удалось использовать меч Владигора, которым был сражен нетопырь-убийца. Белый чародей успел холодный металл своим духом согреть — и никакие колдовские ухищрения не смогли изгнать его. А на следующую ночь пришлось вообще избавиться от меча, поскольку сила, исходящая из него, стала мешать проведению других важных опытов.

Теперь у Ареса оставалась лишь одна возможность вступить в магический контакт с княжичем, ее он и собирался использовать сегодняшней ночью.

С вечера в темнице, примыкающей к его тайной обители, томилась ведунья Лерия — распятая на каменном ложе, прикованная к нему тяжелыми цепями, умирающая от пыток, однако продолжающая упрямиться. Над ее непокорным духом бился Арес, когда вынужден был, узнав о событиях в Нижней слободе, броситься в опочивальню Климоги. Ничего, до рассвета есть еще время. И существует еще немало способов, которыми можно подчинить себе дух человеческий!

Войдя в темницу, он окинул взглядом истерзанное тело женщины. Не померла ли? Нет, обнаженная грудь чуть заметно вздымается, подрагивают веки с опаленными ресницами. Не хочет, стерва, смотреть на своего мучителя! Ладно, пусть не глядит, это не имеет значения.

На животе Лерии был вырезан кровавый треугольник, в центре которого Арес поставил черную тринадцатиугольную пирамидку из заколдованного воска.

Поднеся к ней смоляной факел, он медленно расплавил воск. Черное пятно, растекаясь по телу несчастной жер— твы, постепенно обрело очертания отвратительного мохнатого паука.

Арес пробормотал заклинание — и паук ожил, при— поднял свое жирное тельце над женщиной, вонзил мерз. кие лапки ей под ребра. Лерия застонала. Кричать она уже не могла…

Черный паук раскрыл пасть с ужасными жвальцами, чуть помедлил, словно выбирая и примериваясь, а затемд сладострастно присосался к левой груди женщины. Лерия изогнулась от боли, безуспешно стараясь избавиться от паука. Но железные цепи надежно удерживали ее на каменном ложе, и давно уже не было сил сопротивляться пыткам.

Колдун усмехнулся, наблюдая за ее мучениями. Вытащив из-за пазухи маленький пузырек с фиолетовой жидкостью, он поднес его к губам Лерии. Она отвернула голову, хотя знала, что это бесполезно. Костлявые пальцы Ареса сдавили ее лицо, насильно разжимая зубы, зловонная жидкость потекла в рот. Принужденная сделать глоток, она почувствовала в груди нестерпимый огонь — и потеряла сознание.

Мохнатый паук между тем быстро увеличивался в размерах, одновременно меняя свое обличье. Теперь он напоминал огромного слизняка, который почти полностью накрыл собою тело женщины. Он будто втягивал ее в себя — до тех пор, пока не заглотил целиком, оставив снаружи лишь ржавые цепи.

Черный колдун продолжал бормотать заклинания и внимательно следить за тем, как туша слизняка становилась полупрозрачной, позволяя разглядеть заключенное внутри нее женское тело. Наконец, дрожа от нетерпения, Арес распростер над слизняком ладони и громко произнес:

— Повелеваю тебе, плененный дух человеческий, передать мне связующую нить, которая протянута между тобою и человеком по имени Владигор!

В ответ из чрева слизняка донеслись приглушенные стоны, а вслед за ними едва различимые ломкие звуки — будто кто-то рвал струны на гуслях или разбивал камнем тонкий лед на зимней реке. Но, как ни странно, они сливались в доступные пониманию человеческие слова:

— Он рядом… мой мальчик… нежный и сильный… Он пришел, чтобы… Помнит обо мне… Страж Времени спасет… Рухнут стены… Земля пропустит его… Он…

— Где он?! — нетерпеливо вскричал колдун.— Опиши место, покажи мне его!

— Нельзя… Он близко… Нельзя…

— Повинуйся мне! Твои силы исчерпаны, твоя воля сломлена. Я отныне твой властелин! Повелеваю: расскажи обо всем, что с ним рядом. Передай мне связующую нить!

— Нет… Не мучай меня… Как тяжко-Неожиданно звучание слов изменилось, ритм стал более учащенным, взрывчатым:

— Вмешайся, заслони!.. Иначе не справлюсь… Нет сил… Торопись!.. Нельзя… Помоги мне!..

Черный колдун озадаченно уставился на свое «творение», с которым происходило нечто неправильное. Тело женщины внутри слизняка трепетало, как березка под порывами ветра. Полупрозрачная магическая оболочка едва сдерживала его, угрожая прорваться в любой момент. Арес торопливо стал повторять заклинания, удерживающие плененный дух в подчинении. В какой-то мере ему удалось восстановить прежнее положение, однако он чувствовал, что некая могущественная сила продолжает активное противодействие.

Арес вновь и вновь твердил заклинания. На лбу его выступил пот, губы побелели, руки налились свинцом…

За сотни верст от Ладора, в Белом Замке, крепко сцепившись руками, четверо чародеев образовали мощный магический круг. Его влияние и повредило колдовскую сеть Ареса.

Лишь кругу было по силам мгновенно преодолеть пространство и приостановить действие заклинаний. Однако даже с его помощью чародеи не могли бы на таком расстоянии освободить пленницу, тело и душа которой находились во власти Черного колдуна. Все четверо прекрасно это осознавали…

ГВИДОР:

— Кажется, она все поняла и пытается нам помочь.

Бедняжка!

АЛАТЫР:

— Если бы мы сумели сейчас чем-то напугать Ареса или хотя бы отвлечь, ослабить его. Тогда, может быть,

удастся…

БЕЛУН:

— Не обманывай себя, собрат. Это все, что мы можем. Княжеский дворец буквально опутан сетями Триглава. Нам не разорвать их. И долго сохранять силу круга внутри его сетей нам тоже не удастся.

АЛАТЫР:

— Значит, наша попытка была бесполезна? Арес вновь овладеет ее духом и доберется до Владигора, так? Но ведь ты каким-то образом сумел проникнуть мыслью за крепостные стены и не запутался в сетях Злыдня! Разве нельзя той же дорогой вывести дух несчастной Лерии?

БЕЛУН:

— Я воспользовался связующей нитью, которая про тянулась между юным княжичем и прекрасной ведуньей после первой их ночи и сохранялась все эти годы. Моя чародейская мысль, скользнув по лучу волшебного аметиста, устремилась от Владигора к Лерии и вошла в ее подсознание. К несчастью, слишком поздно… Ее дух уже был пленен Черной магией Ареса, поддержанной Триглавом. И сейчас Арес пытается воспользоваться той же нитью, чтобы проделать обратный путь и войти в подсознание Владигора. Боюсь, что мои неосторожные действия указали ему или Триглаву на эту возможность…

ЗАРЕМА:

— Не вини себя понапрасну, собрат. Злыдень давно знал о чувствах юного княжича, иначе не появился бы здесь созданный Аресом нетопырь-убийца в образе Лерии.

АЛАТЫР:

— В таком случае почему бы нам не оборвать связующую нить и не лишить колдуна возможности выйти на Владигора?

ГВИДОР:

— Ты еще молод, Алатыр, поэтому не знаешь: нить первой ночи одна из прочнейших в человеческой душе… Но если бы и удалось нам это сделать на таком расстоянии, Арес все равно не оставит своих попыток и найдет способ связать концы нити, ибо живой дух Лерии по-прежнему в его власти.

ЗАРЕМА:

— У нас есть единственный способ не допустить этого…

ГВИДОР:

— Ты права, к сожалению. И мы должны поспешить им воспользоваться, поскольку сила круга уже слабеет,

я чувствую это…

АЛАТЫР:

— Да, я тоже заметил — круг истончается. Но о каком способе вы говорите?

ЗАРЕМА:

— О смерти. Мы можем открыть плененному духу Лерии путь в Страну Мертвых — единственный путь, пойти по которому Арес не сможет помешать. Тогда она ша оборвет связующую нить. Нужно лишь, чтобы Лерия согласилась на это. Пока у нас еще остались силы…

БЕЛУН:

— Она слышит нас, и она согласна. Просит, чтобы мы медлили. Арес вновь врывается в ее подсознание… Собратья, что скажете?

ЗАРЕМА:

Мы должны это сделать.

ГУДИМ:

-Да.

АЛАТЫР:

— Если ничего другого не остается… Да.

БЕЛУН:

— Прости нас, Лерия. Прощай!

В глазах у колдуна вдруг потемнело, и резкая боль запульсировала в висках. Он непроизвольно сжал голову руками, на миг ослабив контроль над своей жертвой. А когда сумрачная пелена спала и Арес вновь овладел собой, вопль проклятья вырвался из его уст. Случилось непоправимое: оболочка слизняка лопнула, словно бычий пузырь, и наполняющая ее черно-фиолетовая жидкость растеклась по полу.

По распростертому на каменном ложе телу пленницы пробежала предсмертная судорога.

— Не смей, нет! — вскричал он, кидаясь к ускользающей в небытие Лерии. — Заклинаю всемогуществом Триглава!..

Поздно. Она больше не принадлежала своему мучителю. Душа ее освободилась, и лишь истерзанное тело по-прежнему было распято бесполезными цепями.

Черный колдун в бессильной злобе занес кулак над лицом мертвой женщины — и с ужасом отшатнулся. Ее посиневшие, в кровь разбитые губы… улыбались!

4. У стен Ладора

Владигор хрипло вскрикнул, как от удара кинжалом в грудь, и мгновенно проснулся. Ощущение полученной раны было таким ярким, что он даже провел рукой по своей голой груди, будто хотел убедиться, не торчит ли из нее рукоятка кинжала…

В походном шатре рядом с ним никого не было. Очевидно, Третьяк пошел проверять сторожевые посты (он делал это почти каждую ночь, хотя и говорил, что полностью доверяет своим десятникам), а Горбач, как обычно, спал в собственном шатре, поставленном рядом с княжеским. Старый разбойник в последнее время всячески подчеркивал свое почтение к званию Владигора и бывал очень недоволен, когда юноша вел себя с мужиками отнюдь не по-княжески. «Вернешься во дворец,— укоризненно выговаривал он Владигору, — в опочивальню свою княжескую тоже всех нас позовешь? Разве достойно князя равняться со слугами?».

И сколько ни твердил ему Владигор, что нет сейчас среди них слуг для него, а только соратники и друзья, что не князь он — пока лишь княжич, да и то «самозванцем» объявленный, все было без толку. Горбач в качестве главного довода одно приводил: «Не то важно, что ты сын Светозора и по нашей Правде и Совести в Синегорье властвовать должен после отца своего. Главное, что князем тебя народ величает. Не признали бы люди в тебе настоящего князя — не видать нам ни Удока, ни стен Ладора, ни войска, готового идти за тебя на смерть. Посему и князь ты уже, а не княжич».

Владигор понимал, что кое в чем Горбач прав, что люди поддерживают его, ибо хотят видеть в нем настоящего властителя Синегорья — справедливого, мудрого, сильного и бесстрашного. Но разве он уже оправдал их надежды и веру? Измученные самодурством Климо-ги, они невольно спешат желаемое принять за действительное. Вот и называют князем того, с кем в бой идут против нечестивого притеснителя.

Что ж, сам вызвался, никто не заставлял. Вот и неси теперь звание княжеское с честью и доблестью, дабы имя отца ничем не запятнать.

…Поворочавшись немного с боку на бок, Владигор решил, что уснуть уже не удастся. Не давало покоя гнетущее чувство неведомой утраты, тисками сжимало сердце. Может, беда рядом, и кинжальный удар, разбудивший его, был знаком, посланным из Белого Замка?.

Он внимательно вгляделся в чародейский перстень-Нет, голубой аметист сияет ровно и ярко, не предвещая близкой опасности.

Одевшись и проверив оружие, Владигор вышел из шатра. И тут же столкнулся с Третьяком, спешащим ему навстречу.

— Тебя уже разбудили, князь? Обо всем рассказали?

— Нет, никто не будил… Что стряслось?

— Нижняя слобода взбунтовалась! Только что мужики с того берега приплыли, к нашим постам вышли, человек двадцать… Говорят, Климога послал борейцев избивать всех, кто встретится, и выпытывать о «самозванце». Ну и не сдержался народ — топоры достал. С десяток иноземцев порубили, а потом в леса подались — у тебя защиты искать.

— Откуда узнали, что здесь стоим?

— Они и не знали, случайно наткнулись. Большинство мужиков на север пошли, где, по слухам, наше войско видали, а эти хотели до света в дубраве укрыться, чтобы потом к Удоку плыть. Безлунной ночью по Звонке, известное дело, только сумасшедший спускаться осмелится… Правду они говорят, князь, поверь!

— Поверить не трудно: Климога нынче повсюду лютует. А проверить все-таки надо. Пошли разведчиков к Нижней слободе, пусть у людей поспрашивают.

— Уже послал троих пареньков, они быстро обернутся. Но боюсь, что с утра Климога в отместку за своих стражников кровавую баню в слободе устроит.

— Считаешь, что нужно прямо сейчас выступать? А если все же ловушка? — Владигор покачал головой. — Ничего толком не зная, соваться волку в пасть… Огромный риск, Третьяк.

— Что ж они,-вмешался в разговор вышедший из своего шатра Горбач,— столько лет уживались с борейцами, и на тебе — выбрали времечко!

— Чего тут непонятного?! — вспылил Третьяк,— Оттого и не стерпели, что про войско наше услышали, про юного князя! Да ты бы только посмотрел на них, Горбач! Одежка драная, ребра торчат, а за топоры крепко держатся. Ватагу разглядели, так глаза огнем запылали — в бой рвутся. И наши все, кто говорил с ними, туда же: не хотят в кустах отсиживаться, пока наемники Климогины будут слободку безнаказанно кровавить!

Владигор задумался. Верно Третьяк говорит: мужики взбунтовались не только из-за борейского мордобоя, но оттого еще, что отряд Ждана, по окрестным деревням пройдясь, знатную славу о себе разнес. Точнее — о войске князя Владигора.

И другое верно: Климога бунта не простит, завтра же лютых борейцев на Нижнюю слободу кинет. Мало кому из ее жителей доведется в этот день уцелеть…

— Хорошо, сделаем так,— решительно произнес Владигор. — Ты, Третьяк, поднимай полторы сотни и переправляйся на тот берег. Возьми с собой этих мужиков из слободы, пусть втихую проведут наших по дворам и укажут, где борейцев лучше встретить, когда заявятся. Вряд ли Климога на усмирение больше сотни пошлет — для бунтарей-простолюдинов и сотни латников предостаточно. Если, конечно, не ожидает он сейчас кого посильнее. Но если все же западню приготовил, что ж, ничего не поделаешь — разнесет он тебя по закоулочкам.

— Нет там западни, князь! Сердцем чую!

— Утро покажет, сколь хорошо твое сердце чуять умеет,— горько усмехнулся княжич.— Теперь дальше слушай. Настоящего сражения полторы сотни не выдержат, да и нет нужды в этом. Пожалуй, уже к полудню а то и раньше, Климога сообразит, что не мужики и ремесленники против него бьются, и тогда бросит на тебя настоящие силы. Их дожидаться не следует. К тому времени всех — от мала до велика — нужно подальше в лес увести: на север, в предгорье, туда, где сейчас Ждан со своим отрядом.

Все понятно?

— Да все, пожалуй.

— Вот и славно. А мы с Горбачом, пока Климога с тобой разбираться будет, постараемся незаметно выйти к восточному склону холма, укроемся в Ладейной роще.Знаешь про такую?

— Бывать не приходилось, но слышал, что в ней лес для ладей рубят. Отыщу, коли понадобится.

— Отыщешь,— кивнул Владигор.— Так вот, в крайнем случае, если совсем уж туго тебе придется, побеспокоим борейцев и с той стороны. Хотя лучше бы ты своими силами обошелся… Когда отыщешь Ждана, вместе подбирайтесь вновь поближе к Ладору. Но в серьезный бой не ввязывайтесь, на рожон не лезьте! Как вернетесь к городу, сразу посылай гонца ко мне в Ладейную рощу.

— И что дальше? — спросил Горбач, который пока не мог ухватить главного замысла Владигора. Княжич хитро сощурил глаз:

— Утро вечера мудренее. Верно? Не будем обсуждать планы раньше времени. Посмотрим, что Климога нам завтра покажет… Впрочем, уже сегодня: гляньте, Утренняя звезда всходит. Поспеши, Третьяк, времени у тебя почти не осталось.

Владигор вернулся в шатер На душе у него кошки скребли. Весь «тайный смысл» его плана заключался в том лишь, что никакого плана просто не было!

Сколько людей останется у Третьяка после битвы в Нижней слободе? Как быстро отыщет он отряд Ждана? Да и в предгорьях ли нужно искать? Ждан мог давно уйти совсем в иные края, поскольку именно такой приказ получил в свое время от княжича: куролесить повсюду, нигде долго не задерживаясь… Почему до сей поры нет от него никаких известий? Сумеет ли ватага скрытно перебраться в Ладейную рощу? Сколько времени придется там стоять?

Не зная ответов на эти вопросы, Владигор ничего не мог предпринять. Какие уж тут планы! Он вновь действует по наитию, а люди, доверившие ему свои судьбы, убеждены, что его замыслы безупречны и обязательно приведут к победе… Впрочем, как ни странно, здесь нет противоречия. Разве не владеет он искусством подсознательного поиска верных решений? И разве не это помогало ему на всем пути к Ладору? «Любая задача имеет решение,— учил его Белун. — Нужно лишь уметь отыскивать скрытую взаимосвязь явлений, которые на первый взгляд кажутся очень далекими друг от друга. Доверься потоку своих мыслей, не мешай им рисовать нелепые узоры, создавать невероятные образы. В нужное время твое подсознание само найдет выход из лабиринта вопросов — это и есть миг прозрения».

Чародей утверждал, что Владигор с рождения владел зачатками этого искусства, а в Белом Замке лишь развил и усилил сей дар богов. В дальнейшем его способности возрастут еще больше и не раз проявят себя в самых трудных и опасных ситуациях. Юноша в ответ улыбался и пожимал плечами, считая, что Белун преувеличивает. Однако позднее понял, что чародей был прав: мгновенно принятые и вроде бы ничем не обусловленные решения в итоге оказывались наиболее верными. Владигор в таких случаях — «миг прозрения» — испытывал необычайный душевный подъем, способен был горы свернуть.

Вот и теперь, слыша за грубой тканью шатра перезвон оружия и негромкие команды десятников, Владигор чувствовал, как приливает к сердцу молодая горячая кровь, как растет в нем уверенность в собственных силах, как расправляются плечи в ожидании грядущей решительной схватки с врагом. Что ж, юный князь Синегорья готов к ней!

Климога в точности выполнил указания Черного колдуна — пропьянствовал всю ночь с дружинниками, как простой сотник, и даже скоморошьи прибаутки заодно с ними горланил, и борейцев последними словами крыл, и главного «советника» своего поругивал.

Сперва дружина была в растерянности: с чего вдруг князь до них, простых ратников, снизошел? Вино выставил, хоть залейся. Пьет как равный. Правда, строго-настрого запретил со двора выходить, самолично навесил замок на ворота, а ключ под рубаху спрятал. Но после второго кувшина таиться перестал и все им поведал.

Оказалось, что повод для неурочного праздника вполне подходящий — князь жениться собрался! Где же еще с холостяцкой жизнью, веселясь, прощаться, как не в дружинном доме? Кого первыми о предстоящей свадьбе извещать, как не ратников своих верных? Однако просил эту новость другим пока не рассказывать, и что самое удивительное — не назвал даже имени своей невесты. Сболтнул только, когда уже лыка не вязал, что весь народ синегорский возблагодарит богов и его, Климогу, за такую княгиню.

Дружинная сотня, в отличие от своего князя, в последнем отнюдь не была уверена. Хотя служили они Климоге как положено, честь воинскую блюли и приказы выполняли неукоснительно, особого почтения к нему давно не испытывали. О простом народе и говорить нечего… Так что вряд ли дождется Климога благодарности синегорцев, какой бы раскрасавицей княгиней ни «одарил» своих подданных.

Впрочем, нелюбовь к хозяину не помешала им пить без удержу за его здоровье и во славу будущей княгини. Когда над Ладором взошло солнце, вся дружинная сотня лежала вповалку (чего, собственно, и добивались Климога с Аресом), храпела на разные лады и не имела ни малейшего понятия о событиях в Нижней слободе.

Черный колдун понимал, что главное сражение с мятежным княжичем может начаться в самое ближайшее время и потребует от него огромного напряжения и предельной ясности мыслей. Поэтому сейчас ему был Енеобходим отдых. Измученный незримой битвой с могучим противником за душу Лерии, он чувствовал себя хуже пьянчуги, которому не дали опохмелиться. Именно это сравнение пришло ему в голову при виде упившегося Климога, которого телохранители с трудом приволокли в княжескую опочивальню.

Арес брезгливо поморщился и велел уложить его в постель прямо так, не раздевая. Сам же устроился в большом кресле, приказав до полудня без крайней нужды не беспокоить.

Он был уверен, что борейский сотник Кугдис толково и быстро разделается с отребьем Нижней слободки. Ночью-то бунтовать проще!.. А пусть попробуют среди бела дня топоры поднять на опытных и хорошо вооруженных воинов, тогда и поглядим, кто здесь хозяин!

Задача для Кугдиса была простой: с отрядом латников спуститься в слободу, пройтись по всем дворам, забирая из каждого по одному человеку. Кто сопротивляться будет — тут же голову рубить. Остальным объявить: ежели до сумерек вчерашние убийцы стражников к городским воротам не явятся, заложники за них своими жизнями ответят. Это должно подействовать на простолюдинов. Ведь какие из них вояки? Сгоряча зa ножи схватились, а теперь наверняка очухались, сами испугались содеянного… Однако урок им преподать нужно… Впредь думать будут…

С этими мыслями, дремотно витающими в его сознании, Арес наконец-то смог немного успокоиться и уснуть.

Нижняя слобода сперва показалась Кугдису вымершей. Дверь не скрипнет, собака не залает, ребенок не засмеется… Затем все же его цепкий глаз приметил кое-какие признаки жизни: бабий сарафан мелькнул у погреба, ставня поспешно захлопнулась, парнишка убежал от колодца. Ясное дело — попрятались, наказания убоявшись!

— Эка страху мы нагнали!-весело крикнул он своим воинам. — Кажись, они даже собакам тявкать запретили, чтобы нас не рассердить. Ничего, сейчас живо…

Договорить Кугдис не успел. Метко пущенная стрела вонзилась ему в переносицу. Покачнувшись, сотник рухнул на землю. Произошло это так быстро, что борейцы не сразу поняли, отчего он вдруг упал? Споткнулся, что ли, на колдобине? Но уже через мгновение они получили исчерпывающий ответ на свои вопросы: стрелы и дротики посыпались со всех сторон!

— Засада!..

— Борейцы, к бою!

— Отходи назад!

— Проклятье, здесь тоже!.. . Лишенные командира, не знающие, где укрылся противник, да и просто не готовые к сражению, наемники растерялись. Каждый кричал свое, добавляя неразберихи. А стрелы невидимых лучников продолжали валить их с ног одного за другим.

И все же хорошая боевая выучка помогла борейцам не утратить полностью присутствия духа и в конце концов занять оборону даже в столь невыгодном для них положении. Заслоняясь щитами, они образовали крепкий круг, в центре которого укрыли раненых, и ощерились мечами и копьями. Теперь стрелы были не слишком опасны для них. Правда, возможности вырваться из ловушки тоже не было. Оставалось лишь отражать наскоки бунтовщиков и надеяться на помощь из крепости.

Люди Третьяка, скрывавшиеся кто где — в ближайших домишках, на соломенных крышах сарайчиков, за дровяными поленницами и низкими заборчиками,— прекратили бесполезный обстрел. Молодецким свистом Третьяк поднял их в атаку и первым же бросился на врага.

Однако проломить железную стену из щитов и копий лихим налетом не удалось. Мятежники отступили, потеряв в этой необдуманной атаке почти дюжину своих товарищей… Сам Третьяк был ранен в плечо. Кое-как перетянув рану оторванным рукавом рубахи, сотник приказал лучникам возобновить стрельбу. Обычно сдержанный, хладнокровный в бою, сейчас он не скрывал своих чувств. Злость и досада обуревали его, мешая разуму найти верное решение.

Он подозвал оруженосца Тараску и сердито спросил:

— Ну, долго слобожане будут возиться? Почему не спешат?!

— Некоторые не хотят дома покидать, свой скарб жалеют. Боятся, что стражники все разграбят. Не знаем, как и уговорить!

— Вот недоумки лапотные! — выругался Третьяк.— Барахла им жалко, а себя — нет. Передай, что мы свои головы зазря терять не собираемся. Не уйдут в леса — пусть на себя пеняют. Дурак я был, когда их защищать вызвался!..

Третьяк понимал, что напрасно сердится на жителей слободы. Для большинства из них потеря дома и всего нажитого многолетним изнурительным трудом была равносильна смерти. А разве мог он обещать, что борейцы по злобе своей не сожгут их жилища? Но как объяснишь людям, что иного выхода нет, что в любом случае Арес не простит им ночного бунта! Верно говорил Владигор: куда ни кинь — всюду клин.

Тяжело вздохнув, он приподнялся из-за своего укрытия и посмотрел на крепостные ворота. Пока они были заперты и, слава Хорсу, новый отряд наемников не спускался с холма на выручку полусотне, угодившей в западню. Если удастся быстро разделаться с окруженными в слободе латниками, положение мятежников может в корне измениться. Достаточно будет перекрыть отходы к лесу — и уже не борейский, а синегорский отряд окажется между молотом и наковальней.

Но как прошибить крепкую защиту латников? После первого удачного обстрела их осталось человек тридцать. Надо было сразу кидаться в атаку, а он промедлил, своих мужиков пожалел. Упустил бесценные мгновения, Надеясь малой кровью победу одержать. Как он мог так опростоволоситься?!

Впрочем, он знал как. После происшествия у Лебяжьего порога, когда только вмешательство Владигора вернуло его в Поднебесный мир. Третьяк стал чересчур бережно относиться к человеческим жизням. Уже не мог с былой легкостью подвергать людей смертельным опасностям, невольно задумывался о ценности каждой живой души. А ведь в бою подобные рассуждения недопустимы. Пожалеешь человека — проиграешь сражение.

Он смутно помнил, что именно случилось после того, как колдовская сила забрала его в Преисподнюю. Все было туманно, зыбко. Мелькали жутковатые тени, слышались странные голоса, которые звали куда-то, влекли за собой… И огромное чувство горечи наполняло сердце. Это чувство не исчезло даже тогда, когда он вырвался из власти потусторонних сил, осталось в нем — и не позволяет теперь распоряжаться чужими судьбами. Разве простительна такая мягкотелость воину, командиру?

— Эй, Третьяк! — услышал он встревоженный голос одного из лучников. — Очнись, дружище! У нас кончаются стрелы, надо что-то делать!..

Встрепенувшись, он огляделся и приказал прекратить стрельбу. Возле ближайшего сарайчика валялись несколько необтесанных сосновых бревен — на них задержался его взгляд, а в голове завертелась интересная мысль. Почему бы не прошибить вражескую защиту старым, испытанным способом?

— А ну-ка, братцы, давайте к этим бревнышкам! Сейчас покажем иноземцам, как воевать нужно!

Его люди быстро смекнули что к чему. Ухватив два крепких и длинных бревна, они с криками и разбойным свистом бросились на борейцев. Щиты и мечи врагов оказались бессильны остановить их натиск. Железная стена дрогнула и развалилась. В образовавшуюся брешь с лихим азартом устремились мятежники. Началась рукопашная битва, исход которой был предрешен. Численное превосходство синегорцев не оставляло борейцам никаких надежд на спасение.

Вскоре все было кончено. Отчаянно рубившиеся латники полегли до единого, так и не дождавшись помощи из крепости. Отряд Третьяка потерял убитыми сорок человек, еще столько же были ранены. Нужно уходить в лес, решил Третьяк, даже если слобожане продолжают цепляться за свои домишки. Потери слишком велики, еще одной схватки не выдержать.

Вдруг подбежал Тараска, весело выкрикнул:

— Наши в лесу объявились! Ждан со своим отрядом!

— Ну да?! — обрадовался Третьяк. — Откуда?

— Говорят, что в слободку на выручку шли. На них местные мужики ночью наткнулись, рассказали о бунте. Вот Ждан, как и мы, сюда заторопился. А мы первыми поспели…

— Славься, Перун, теперь нам никто не страшен! Сколько людей у него?

— Почти две сотни. Вон, гляди, подходят! В самом деле, на окраине слободы показались всадники, и вскоре со взмыленного жеребца соскочил Ждан,

обнял Третьяка…

Заметив кровоточащую рану на его плече, Ждан спросил:

— Что, сотник, не удержался — сам в драку полез?

— Тебя разве дождешься? — отшутился Третьяк.— Спишь долго.

— Ну, надеюсь, кое-что и на мою долю осталось.

— А вот еще немного здесь посудачим, так ясно будет, сколько своих псов заморских Арес из крепости спустит. Наверняка твой отряд с караульных башен уже заприметили…

Словно подтверждая его слова, крепостные ворота распахнулись и на дороге, ведущей в Нижнюю слободу, показались борейские латники. Их было не меньше сотни. Но разве этого количества достаточно, чтобы разбить объединенные силы Третьяка и Ждана? Или Климога по-прежнему думает, что ему противостоят лишь слободские мужики?

— Что делать будем? — спросил Ждан. — Князь на сей случай что приказал?

— Велел не ввязываться. Но тебя-то в расчет не брал! Мы ничего толком о тебе не знали… Да тут еще слобожане артачатся, многие уходить не хотят. Неужто борейцам на расправу оставим? Если о моем желании спрашиваешь, так оно простое: врезать гадам как следует!

— Быть посему, — кивнул Ждан. — Зря, что ли, мои люди коней не жалели? Сейчас не удержишь, в бой рвутся. Накажем заморских гостей, а там видно будет!

Оба ошибались, считая, что борейцы выступили на слободку по приказу Климоги. И предположить не могли, что упившийся властитель мирно дрыхнет в опочивальне, а всеми действиями против мятежников заправляет теперь Черный колдун Арес.

Как только башенная стража доложила ему о вооруженных всадниках, замеченных на опушке леса, о звуках битвы (саму-то ее не видать из-за слободских построек, но звон металла и крики людей различить можно) и о том, что до сих пор нет никаких известий от Кугдиса, Арес понял: пришло время всерьез покарать голытьбу Владигора. Если они так много о себе возомнили и даже осмелились средь бела дня напасть на отборных борейских воинов, охраняющих стольный город, что ж, пусть испытают в полной мере силу его, Ареса, колдовского гнева! Пощады не будет!

Двести латников были направлены им в слободу не для битвы. Совсем иное замыслил Черный колдун — выманить бунтовщиков из деревянных лачуг под крепостные стены, хотя бы и пожертвовав для этого частью своего войска.

Расчет оказался верным. Люди Третьяка и Ждана, разгоряченные победой над первым отрядом иноземцев, набросились на неповоротливую борейскую колонну, как молодые волки на стадо сохатых. Взмыли в воздух каленые стрелы и дротики, засверкали мечи, топоры и боевые рогатины, вновь полилась на землю кровь — своя и чужая. Ударив одновременно из Нижней слободы и с лесной опушки, синегорцы надеялись рассечь вражескую колонну, навязать ей плотную рукопашную драку, при которой тяжелые борейские доспехи становятся не столько защитой, сколько помехой.

Этот план им почти удался: всадники Ждана, вылетев из придорожного редколесья, с ходу вклинились в ряды латников. Те не успели изготовиться к отражению атаки — и копья их, щиты и шлемы, словно сухие доски, затрещали под копытами вздыбленных лошадей, под ударами кистеней и железных дубин. Пращники из отряда Третьяка ударили в лоб колонны целым градом камней, принудив ее остановиться в самом опасном месте — меж двух высоких скирд соломы, с которых на борейские плечи и головы посыпались самые отчаянные разбойники. Казалось, поражение иноземцев неизбежно…

Неожиданно над схваткой, перекрывая звон оружия и предсмертные стоны воинов, зазвучал сигнал боевой трубы. В тот же миг борейцы, не обращая внимания на своих раненых товарищей и издевательские оклики бунтовщиков, сбрасывая по пути тяжелые доспехи и даже оружие, устремились назад, к воротам Ладора!

— Бегут, мерзавцы! — завопил Третьяк, преисполненный радости от очередного и столь быстрого успеха.— Добивай их, ребята! Вперед!..

И все, кто расслышал его в этом гвалте, рванулись за панически удирающим неприятелем.

Только Ждан заподозрил неладное. Он попытался остановить своих воинов, но тщетно. Не приученные беспрекословно подчиняться командирским приказам, бывшие разбойники и только что познавшие дух вольницы простолюдины кинулись вслед за ненавистными борейцами. Одно лишь руководило ими: чувство близкого и беспощадного возмездия. И что смогло бы сейчас удержать их?

Черный колдун наблюдал за битвой с высоты Княжеской башни. Злорадная усмешка скривила его лицо, когда обнаглевшие бунтовщики, повинуясь своему неразумному порыву, вплотную приблизились к распахнутым крепостным воротам.

— Закрыть ворота! — выждав еще несколько мгновений, громко распорядился Арес. — Готовь метательницы!.. Целься в толпу!

— Господин, ведь там много наших! — вскричал один из стражников.— Дозволь выручить их! У нас готова свежая сотня, только приказа дожидается…

— Молчи, болван,— жестко произнес колдун, и стражник с ужасом понял, что больше не может издать ни звука — ледяной холод сковал его уста.

— Метальщики, пли! — свирепо скомандовал Арес. Десятки небольших, но увесистых железных бочонков, крепко набитых колдовским порошком и ядовитыми зубами лесной нечисти, обрушились на разномастную толпу возле главных крепостных ворот. И еще до того, как упали они на землю, Арес выкрикнул заклинание:

— Поена зине леге — игни ет ферро!..*

— Искаженное Роепа sine lege — igni et ferro! (лат.) — Наказание без закона — огнем и железом!

Бочонки мгновенно разорвались на тысячи смертоносных осколков, поражая всех, своих и чужих. Жуткие вопли огласили окрестности. Ослепленные огненным порошком, иссеченные раскаленным железом, оглушенные колдовским грохотом, люди теряли разум, падали ниц, пытались стряхнуть со своих одежд липкую горючую смесь! И умирали. Если миловали огонь и железо, то уж яд никому не давал пощады.

Затихли стоны. Затвердела коричневой коркой отравленная кровь. Черный колдун с восторгом оглядел место небывалого побоища и молча удалился. Бунтовщики наказаны, как им и не виделось в самых жутких кошмарах. Власть в Синегорье по-прежнему нерушима.

5. «Найди свою дорогу!..»

Владигор, забравшись на вершину одного из самых высоких дубов Ладейной рощи, наблюдал за этой трагедией и от собственного бессилия до крови закусывал губы. Говорил же, предупреждал Третьяка: не лезь на рожон, не ввязывайся в серьезное сражение! Как знал, что вылазка добром не кончится… Сколько людей полегло у крепостных ворот — сотня, две, три? Отсюда не разглядеть. Очевидно, спастись удалось лишь тем, кто в слободе задержался, не ринулся за отступающими борейцами. Много ли таких? Нужно послать разведчиков, пусть все разузнают и приведут уцелевших бойцов в Ладейную рощу…

Однако никого посылать не пришлось — к тайным заставам мятежников вышел конный отряд Ждана. От него стали известны леденящие душу подробности бойни, устроенной Аресом. Третьяк и почти все его люди погибли. Оруженосец Тарас, не участвовавший в последнем бою, поскольку в это время исполнял другой приказ — уговаривал самых твердолобых слобожан бежать в лес, со слезами поведал о том, как разворачивались события.

Можно ли было предвидеть такой ужасный исход? Ведь замысел в основе своей был очень неплох, ничто не предвещало разгрома. Одно время даже казалось, что вот-вот прямо на вражеских плечах отряд бесстрашного Третьяка ворвется в Ладор!

— Но ты. Ждан, почему ты не остановил его?! — с болью и гневом обратился Владигор к своему лучшему другу.

— Неужели не понял, что Черный колдун тащит вас в западню?

— Понял, когда уже ничего нельзя было исправить… Я своих-то людей не всех удержать смог, а его мужики ну как с цепи сорвались — готовы были голыми руками иноземцев рвать. Не думали, что еще и колдовские каверзы в ход пойдут… Эх, князь, не гожусь я для командирского звания, гони меня в шею!

— Не возводи на себя напраслину! — горячо запротестовал юный Тарас. — Не слушай его, князь! Все видели и слышали, как он людей останавливал. Да только, думаю, в это время уже колдун действовал, захмурял удалые головы своими чарами. Потому и не подчинился народ сотнику Ждану, потому и Третьяк осторожность потерял!..

— Может, в самом деле прав Тараска? — вмешался Горбач. — Не Ждан повинен, что бойцов не сдержал, а Черная магия? Ко времени ли сейчас верного соратника изгонять?

— Да с чего вы взяли, что я собираюсь его изгонять или сотни лишить? — вспыхнул Владигор.— Такое только врагу на руку!

Затем, глянув на понурого Ждана, спросил уже спокойнее:

— Сколько с тобой людей?

— Если слободских считать, которые ночью и сегодня утром к отряду примкнули, пожалуй, человек шестьсот наберется.

— Ого! — не поверил Горбач. — А мне караульные сказывали, что меньше сотни через их заставы прошло…

— Верно, меньше. Со мной конные только, остальные в предгорье — не первый день уже клича княжеского ждут.

В его последних словах Владигору послышался скрытый упрек. Поэтому, удивленно выгнув бровь, он сразу спросил:

— Вот как? И что же я должен был кликнуть?

— Ну, понятно ведь,— совсем растерялся Ждан.— На Ладор идти, Климогу скидывать…

— Конечно, что еще приказать можно?! «Вперед, мои подданные! К победе!.. Долой притеснителей!.. Под орех разделаем!» — вновь рассердился Владигор. — Да поторопись я, сейчас бы мы все на Ладорском холме лежали. Неужели до сих пор не поняли, кто и что за Климогой стоит? Великий Злыдень по нашей земле девятый год несчастья разбрасывает, нечестивые всходы пожинает, людей кого изводит, кого уродует, а мы его шапками закидать надеемся?!

Он вдруг замолчал. Соратники Владигора, никогда не видевшие его в таком гневе, возразить не посмели. Да и что они могли сказать? Истину князь глаголет: враг опаснее и сильнее, чем казалось им после первых побед. Коса на камень нашла, и тот камень запросто с поля не выбросишь…

Владигор между тем умерил свое раздражение и почти бесстрастно продолжил:

— Я ждал вестей от тебя, как условились, но лишь слухами приходилось довольствоваться. Почему гонца не прислал?

— То есть как «не прислал»? — удивился Ждан.— Еще третьего дня направил к тебе коротышку. Разве не объявлялся? А твой златогривый… Чуча на Лиходее был. Я думал, что вмиг домчатся… Неужто в какую беду угодили?

Известие об исчезновении подземелыцика и верного коня, похоже, стало последней каплей в чаше терпения Владигора. Не сказав более ни слова, он резко отвернулся от собеседников и быстро зашагал в глубину леса. Никто не осмелился удержать его. Все понимали, что сейчас князю нужно побыть одному.

В самом Ладоре никаких пересудов о кровавом побоище возле крепостных ворот не было. Черный колдун наложил заклятье на уста потрясенных стражников, дабы никто не мог потревожить обывателей (тем более синегорских дружинников) россказнями о без разбору погубленных жизнях. Лишь особо доверенные ему люди, обойтись без которых и колдун не может, миновали участи внезапно онемевших сотоварищей. Среди таких доверенных числился, разумеется, и телохранитель Ареса — синегорец Устин.

Уж он за службу свою у Черного колдуна на всякое насмотрелся. Однако увиденное в этот страшный день даже ему нутро перекурочило, заставило искать забытья, пусть хотя бы временного, на дне бадейки скрепкой ладорской брагой.

Ткнулся было в дружинный двор, где у бывших друзей выпивка завсегда найдется, а там иная новость — ворота на запоре! Кулаком подубасил — не отвечают. Плюнул с досады, выругался. Но тут, хвала богам, откуда-то заявился Рогня — помощник дружинного сотника. Вместе они и решили к знакомой бабке наведаться, которая для бражников двери открытыми держит в любое время дня и ночи…

Тут они не промахнулись: не скупясь налила им старуха зелья хмельного да в придачу миску квашеной капусты выставила. Слово за слово, кружка за кружкой — каждый о своем поведал. Рогня — о девке, которую с весны уломать не может: ходит к ее оконцам чуть не каждую ночь, а все без толку. То ли выкуп для отца набивает, то ли — сказать неловко! — дружинника ладорского побаивается? Хотя, конечно, последнее время дурная слава о воинах Климоги по Синегорью бродит… Но разве в том дружинники повинны? Не они ведь зверствуют — иноземцы треклятые! И покровитель их пришлый, княжий любимчик Арес. За что же хулить Дружинников, равнять их с борейцами?! Нынче вот опять до утра соловьем заливался у милого дома, но девка так и не выглянула. К дружкам вернулся — и те на запоре. Борейские стражники говорят, что сам князь с ними до утра пьянствовал, а потом велел никого не выпускать, пока не проспятся. Странное дело, как думаешь?

Устин о другом думал. Не выходили из головы мысли о мертвецах, вповалку лежащих возле городской стены. Куда их-то денут? Неужто оставят лесному зверью на кормежку? Что свои, что чужие — человеки, не псы безродные!..

И когда молчать невтерпеж стало, рассказал Рогне все, чему был свидетелем. Говорил — и вроде бы легчало на душе, словно камень с нее сдвигали. Душе легче — хмель сильнее. Вскоре уже язык слушаться перестал, одни ругательства слетали без задержки. Известно ведь, чем брага крепче, тем злее слова… Но странное дело: пьянел Устин — трезвел Рогня. Каждая фраза Устина вышибала хмель из дружинника, будто его зимой в речную прорубь окунали. Многое теперь прояснилось…

К тому времени, когда телохранитель Ареса под стол свалился, Рогня полностью протрезвел. Бросил бабке серебряную монету, выбежал из дома с единственным, хотя и не отчетливым пока желанием — дружинников поднимать, общий совет держать! По дороге твердо решил: с князя по старым синегорским законам надо спросить, что он о бунте в Нижней слободке знает? А еще — кто дал приказ борейцам хватать мужиков тамошних, никогда прежде не помышлявших о бунте? Как случиться могло, что не князь, а какой-то пришлец, прозванный Черным колдуном, в стольном граде свои порядки наводит?

Лишь подбежав к воротам дружинного дома, теперь уж незапертым, Рогня одумался. С кого он спросить захотел по Правде и Совести — с князя Климоги?! С того, кто все почины своего мудрого брата забыл и похерил? Кто златом-серебром прислужников себе покупал — и его, Рогню, сына верного соратника Светозора, тем же купил? Боги небесные, почему вы молчали?!

«А где ты был?» — вдруг услышал он голос своего сердца. И замер, потрясенный. Разве не он вместе с кровожадным и безвестно сгинувшим Гудимом старика Прокла забил до смерти? Не он ли радовался каждой новой подачке от князя и с нетерпением ждал, когда тот назначит его, Рогню, сотником? Разве не ведал о том, как жирует Климога, а народ в деревнях с голоду от его поборов пухнет? Чему теперь удивляться — мужицкому бунту? Или тому, что так долго и бессловесно терпели простолюдины княжескую несправедливость?

Рогня застонал даже от нахлынувшего стыда, от горечи, раздирающей сердце. Обо всем знал, да пропускал мимо себя, не желая утруждаться чужими заботами. Берег свою совесть от вредных сомнений. А она вдруг возьми да проснись беспричинно! Хотя нет — причина понятна. Испугался ты, Рогня, что сегодня Климога и Черный колдун своих надежных заступников борейцев не пощадили, а завтра наверняка настанет черед ладорских дружинников.

Не случайно ведь пьянствовал с ними князь до рассвета и ворота на запоре держал. Не хотел, чтобы воины прознали о событиях в Нижней слободе. Опасался, что примут сторону бунтовщиков!.. Коль недоверие появилось, князь от него избавиться мог лишь единственным способом, который всегда считал самым лучшим: казнить подозреваемых без лишних проволочек, без дознания и по возможности без всякой огласки. Ну, если нельзя казнить, то сгодится другое — услать куда подальше, где смерть сама найдет… Скорее всего, именно так и поступит Климога с дружинной сотней.

Но кому рассказать, с кем поделиться тревожными мыслями? А главное, что предпринять, дабы избегнуть ожидаемой горькой участи? Рогня остановил свой выбор на четырех дружинниках, которые в последнее время, как он замечал, тяготились службой у князя. Да и ночное Пиршество вроде бы на их головах мало отразилось. Видать, не всем по нутру была дармовая бражка.

Отозвав их, будто по срочному делу, к дальней конюшне, Рогня без утайки выложил все, что слышал от Устина и что затем сам домыслил. Потрясенные дружинники сразу припомнили недавний грохот, долетавший из-за крепостных стен. Тогда посчитали, что к Ладору гроза приближается, внимания не обратили… А ведь, пожалуй, и верно — страшная, смертоносная гроза нависла над стольным городом. И кто же еще, кроме них испытанных воинов, поможет честным людям справиться с ней?

Согласившись с Рогней, что действовать надо хотя и быстро, но с оглядкой, дружинники решили переговорить только с теми из сотни, кому полностью доверяют. И сегодня же, как свечереет, отправить своего человека на поиски мятежников. Они наверняка укрываются где-нибудь поблизости, собирают силы для осады Ладорской крепости. Вот и нужно сговориться с ними о том, как и когда совместно ударить… Да поможет Перун благому делу!

Долго и бесцельно шагал Владигор по малоприметным лесным тропинкам, пока не забрел в такую глухомань, где даже птиц не было слышно. Присел на выступающие из земли корни старого дуба, обхватил голову руками. Сердце с болью билось в груди, глаза повлаж-, нели от близких слез. Но он запретил себе плакать еще в те времена, когда, потеряв отца и сестру, уходил от погони берегом Звонки. И сейчас не позволит чувству горького отчаянья взять над собой верх.

Разве первое поражение у стен Ладора предрешило исход всей битвы со Злыднем? Конечно, удар колдуна был страшен — сколько верных людей погибло! Однако главные силы мятежников еще не вступали в дело, к тому же они возрастают с каждым днем. Народ поверил сыну Светозора, отовсюду спешит под его знамена. Значит, нет причины падать духом. Надо лишь взять себя в руки и придумать крепкую, надежную защиту от тайного оружия Черного колдуна. А поможет ему в этом мудрый учитель — чародей Белун!

Владигор поднес аметистовый перстень к глазам, всмотрелся в голубые переливы драгоценного камня и прошептал заветные слова. Он ощутил, как нагрелось старинное серебро, увидел, как затуманилась глубинная сердцевина волшебного аметиста. Так всегда бывало, когда магический луч устремлялся к Белому Замку…

Но на сей раз почему-то не возник в сознании юноши ответный образ. Обычно пред его мысленным взором появлялся либо сам чародей, либо знакомый зал с пылающим очагом, иногда — огромная карта Поднебесного мира. Теперь же он будто в стену уперся. Она была теплой, мягкой, почти живой, однако совершенно непроницаемой.

Вновь и вновь повторял Владигор заклинание, пытаясь проникнуть сквозь непонятный заслон. Бесполезно. Магический луч увязал в этом странном, перенасыщенном запретными чародейскими знаками сумраке и возвращался к юноше обессиленным.

Тогда он решился на последнюю — почти непозволительную для ученика — попытку: дерзко выкрикнул имя и знак наставника.

— Белун, Пронзающий Миры, отзовись! Гулкое эхо упало на древнюю чащу, затрепетали деревья. Корни могучего дуба вздыбились, отбросив прочь Владигора.

И громоподобно прозвучало над лесом:

— Найди свою дорогу, Владигор! Доверься голосу души…

Поднявшись на ноги, юноша стряхнул с одежды сухие веточки и листья, протер ладонями глаза, будто песком запорошенные, и… усмехнулся. Что ж, он получил тот ответ, которого заслуживал.

6. Тайна Владигора

Зарема была удивлена поведением старшего собрата. Почему он не откликнулся на призыв о помощи? Негоже наставнику заслоняться от своего ученика, особенно в столь тяжелый для него день. Однако Белун опередил упреки, готовые сорваться с ее губ.

— Знаю, о чем думаешь,— негромко произнес он.— Более того, понимаю, что с недавних пор мое поведение стало вопиюще предосудительным в глазах всех собратьев.

Чародей прошелся по залу, чуть задержался возле очага, согревая озябшие руки над пламенем, вернулся к своему креслу.

— Хорошо, Зарема, я открою тебе тайну судьбы этого юноши. С одним условием: никто другой, даже наши собратья, не должен узнать о ней раньше времени, определенного богами. Согласна?

— Странные речи, Белун,— подумав, ответила Зарема.— Ведь я не ведаю сроков, известных богам. А если продлятся они дольше моей земной жизни?.. И все-таки я принимаю твое условие.

Чародей неожиданно улыбнулся:

— Спасибо, Зарема! Честно признаться, я боялся получить отказ, хотя очень надеялся на твою мудрость. Недоверие синклита гнетет меня, становится помехой в наиважнейших делах. Именно поэтому я пригласил тебя в Белый Замок. Если ты поймешь и поддержишь меня, то и другие собратья избавятся от нелепых подозрений, даже не узнав настоящей причины моей скрытности.

— Ну о твоих намерениях я догадалась сразу, как только получила приглашение в Белый Замок,— усмехнувшись, ответила Зарема.— Ведь не первый десяток дет тебя знаю. Однако все прочее, в том числе и моя поддержка в синклите, зависит от дальнейшего твоего рассказа.

— Он будет горьким, сестра.— Белун вновь стал серьезен. Усевшись в любимое кресло, заговорил, с осторожностью подбирая слова: — Вторжение Злой Силы в Поднебесный мир принесло не только тяжелые испытания, горе и смерть. Когда ты вспоминала учиненное Злыднем на Иллирийских землях, то вряд ли догадывалась, что его тамошние деяния были всего лишь одной из первых — и не из самых серьезных — попыток опрокинуть Пространство и Время. Всерьез он взялся за дело только сейчас, в нашем Поднебесье.

— Сожженные города, залитые кровью поля, под корень изведенные племена, ядовитые дожди и черные травы… Хочешь уверить меня, что все это было для Злыдня лишь легкой прогулкой?

— Не перебивай, дальше выслушай!.. Триглав не случайно избрал Синегорье. Похоже, давно примеривался, знал, что на этой земле сходятся важнейшие линии Книги Судеб. А если так, то где же еще можно их оборвать единым ударом? Вот и полезла сюда нечисть, взялась испытывать людей на прочность. Но это лишь цветочки, ягодки впереди… Небесные боги, к несчастью, отнеслись к новым бесчинствам Злыдня весьма пренебрежительно. Посчитали, наверно, что сил и наглости не хватит у него, чтобы изменить мировое устройство, их же самих — низвергнуть с небес!

— Возможно ли это?

— Увы, не только возможно, а уже происходит сейчас. Коварство Злой Силы оказалось почти беспредельным. Белая магия отступает шаг за шагом, хотя пока мы этого почти не замечаем. Но очень скоро на себе ощутим всю горечь утрат… Равновесие Добра и Зла нарушено, маятник Времени качнулся за последнюю черту, разделявшую Тьму и Свет.

— Очевидно, к этому приложил руку подвластный Триглаву Черный колдун Арес, нагло поправший каноны обеих магий? — вновь не удержалась от вопроса Зарема. Лицо ее стало бледным как никогда и старым, как тысячелетняя ракушка на дне Таврийского моря.

— Не только он. Беда в том, что даже мы повинны! И чем дальше, тем большей будет наша вина. Слишком поздно я это понял… Хотел не хотел, а вмешивался в Книгу Судеб, и каждый из нас допускал ту же ошибку. Мы считали, что помогаем людям справиться с нечистью. Да, помогали. Но в то же время — раскачивали маятник. Вот оно, коварство Злыдня! Бьешься против него — и неизбежно вдруг начинаешь использовать его же — запретные — способы. Разве не так? А маятник с каждым разом качался сильней и сильней, и вот — пересек рубеж. С этим надо смириться… Но нельзя прекращать борьбу!

— Без надежды и веры?..

— Теперь ясно, почему я молчал? — вопросом на вопрос ответил Белун. — Если узнает об этом синклит, надолго ли хватит сил у собратьев? Без веры в успех кто сможет бороться?

— Уже погиб Овсень, бесследно исчез Калин… И во Имя чего, если Триглав в любом случае обеспечил себе победу?

— Нет, Зарема, нет!

— Ты сам только что сказал…

— Я сказал, что мы. Белые маги, обречены на поражение. Но это не значит, что обязательно победит Злыдень. Да, через несколько столетий чародейское искусство почти полностью исчезнет. Поднебесный мир станет совсем другим, даже лик земли изменится до неузнаваемости. Однако мы еще можем сделать все для того, чтобы Триглав не стал Высшим Владыкой грядущего мира.

— Я не очень тебя поняла… Если ни наши небесные боги, ни проклятый Злыдень не одержат верх в этом великом сражении, то кто же выйдет из него победителем?

— Люди, сестра моя, люди! Они сами научатся строить свою судьбу, как уже научились возводить города,прокладывать дороги, обрабатывать поля, плавать по бурным морям. Им еще очень многое предстоит узнать и освоить, а главное, научиться различать и побеждать Зло, чтобы никогда не позволить Триглаву взойти на Небесный Престол.

Зарема недоверчиво покачала головой. Глаза ее были грустны, голос тих и печален:

— Без надежной поддержки, без покровительства наших богов? Да ведь Злыдень их в два счета скрутит! Как они смогут ему противостоять, как удержат свой мир в равновесии между Тьмой и Светом?

— Смогут, если сегодня мы не отступим, не запремся в своих чародейских башнях, дозволив Злыдню без помех разгуляться. Мы должны выиграть время, заставив Злыдня бросить все силы на борьбу с Белой магией. Тогда он не сумеет вплотную заняться людьми, засеять всю землю черными семенами раздора и ненависти. Уничтожая нас, он истощит свою Злую Силу, а значит, люди получат еще какое-то время на обустройство нормальной жизни в Поднебесном мире.

— Что ж, Белун, в твоих словах я слышу отзвук надежды… Но жаль до слез, что не будет на этой земле ни самих нас, ни наших учеников и последователей.

— Отчего же не будет? —улыбнулся старик.— Ты, кажется, забыла, о чем мы говорили вначале — о Владиго-ре. Именно этот юноша — средоточие наших главных надежд. Перун признал в нем Стража Времени, его Хранителя, и Владигор сейчас каждым шагом, каждым поступком подтверждает свое высокое предназначение. Его внутренняя сила крепнет день ото дня. Когда мы исчезнем, он останется связующим звеном между Поднебесным миром и неземным Магическим Пространством. Помнишь образы, которые я показал малому синклиту в магическом круге

— Образы будущих Стражей Времени? Ты пояснил синклиту, что Владигор найдет в них свое новое воплощение, что именно эти гении, прорываясь в Непознаваемое, поведут за собой других людей… Я подумала в тот раз, что они — Белые маги, наши прямые последователи. Но сегодня ты говоришь, что чародейство на земле погибнет вместе с нами.

— Нет, Зарема, они будут не такими, как мы. Однако они обретут силу, равную чародейской. Ту силу, которую уже начинает ощущать в себе Владигор. Я не знаю, как и почему он возродится в иных столетиях, на других витках Времени, но это произойдет. Впрочем, не он один столь высоко отмечен богами, у каждого мира были и будут свои Стражи… Мне выпало счастье отыскать этого мальчика, когда казалось уже, что нет никакой надежды. Теперь я счастлив вдвойне, поскольку вижу его судьбу неразрывно связанной с грядущим величием Синегорья!

Белун говорил с воодушевлением, которого Зарема давненько в нем не замечала. Он и выглядел необычайно бодрым, даже помолодевшим. Если бы она не знала, что чародей весьма осторожен в выборе послеобеденного вина, то решила бы, что старик выпил не менее трех кубков крепкого ладанейского… Его азарт и вера оказались заразительными. Зарема выпрямила спину, гордо подняла седую голову, глаза ее заблестели.

— Что ж, собрат, ты сумел если и не слишком обнадежить, то хотя бы примирить меня с неизбежностью наступающих перемен… А сейчас,— вдруг продолжила она,— неплохо бы угоститься напитком, который дает тебе силы и удивительное долголетие. Как считаешь?

Чародей в ответ прищурился, чуть подумал, а затем встал и быстро шагнул к стене. Мимолетно коснувшись ладонью одной из каменных плит, он распахнул скрытую за ней глубокую нишу, не глядя сунул руку и тут же извлек наружу узкогорлый глиняный сосуд, Зарема с интересом следила за его действиями.

Белун между тем достал серебряные бокалы и, подойдя к небольшому столику возле окна, жестом пригласил Зарему последовать его примеру. Откупорив сосуд, он наполнил бокалы густой золотистой жидкостью.

— Итак, сестра, за что ты хочешь поднять бокал?

— За что? Думаю, пока рано пить за исход, каким бы он ни был, а самое время — за дорогу, которую должен найти Владигор!

— Прекрасно,— кивнул чародей.— За дорогу, ведущую к свету!..

Едва пригубив бокал, Зарема недоуменно вскинула глаза на старика:

— Но это же…

Белун, не сдержавшись, громко рассмеялся:

— Ну конечно, замечательное вино, приготовленное на южных берегах Аракоса! А ты хотела чего-то другого? Если хочешь, могу предложить ароматное таврийское, сладкое венедское или очень своеобразное киммерийское, настоянное на редких горных травах. Правда, я предпочитаю именно это южное, солнечное вино, поскольку в нем всегда ощущается горьковатый привкус полыни. Ты не находишь?

— Я нахожу, старый прохиндей, что ты вновь меня облапошил! Словно и не понял, о чем речь шла. Или не слышал, как все вокруг судачат о волшебном Напитке бессмертия, который будто бы тебе сами боги подарили? Раньше я не верила подобным слухам. Но после того как в магическом круге ты выставил сильнейший заслон попыткам Овсеня узнать секрет необычайного долголетия, сокрытый в глубинах твоего подсознания, я стала подозревать, что Напиток богов все-таки существует.

— Ты ошибаешься, Зарема,— коротко ответил Белун. Хотя слова были произнесены вполне учтиво, даже мягко, а сам чародей продолжал улыбаться, на Зарему словно ледяным ветром пахнуло. Она мгновенно поняла, что никогда больше не станет спрашивать Белуна о его бессмертии…

— На все ли твои вопросы я ответил? — выдержав долгую паузу, спросил чародей.

— Прости, Белун. Любопытство мое действительно сейчас неуместно,— вздохнула Зарема. — Вино, что ли, в голову ударило?.. Однако еще об одном я хотела спросить. Почему сегодня ты не поддержал Владигора, не подсказал ему ту самую дорогу, за которую мы только что осушили бокалы?

— Я не мог этого сделать, поверь. Страж Времени, подойдя к перекрестку, должен сам определить свой дальнейший путь. Ибо он прокладывает дорогу для всех остальных. Его сила должна быть свободной. Но если бы я и пожелал вмешаться, ничего бы не получилось. Закрываясь от магического луча, я чувствовал дыхание Симаргла, верного пса Перуна. Это означало, что сам Перун где-то поблизости. Небесный голос, ответивший затем Владигору, не мне принадлежал — Перуну.

— А я, глупая, решила, что так проявилось одно из твоих тайных дарований. В самом деле, глас был громоподобен… Что ж, если такова воля Перуна, не нам ее оспаривать. Дождемся рассвета. Не наполнить ли нам еще по бокалу солнечным напитком с берегов Аракоса? Кажется, он мне тоже начинает нравиться…

7. Долгая ночь перед битвой

Конечно, это была непростительная глупость: поддавшись мальчишескому порыву, душевному смятению, вдруг сбежать подальше от людских глаз! Разве такое поведение достойно князя? А если что-нибудь случилось в его отсутствие? Ведь он даже никому не сказал, куда и зачем направился.

Владигор торопливо шагал через молчаливый и сумрачный лес, кляня себя последними словами за малодушие. Теперь он понимал, что прошлой ночью излишне понадеялся на миг прозрения, почти уверовал в близкую победу. Когда же вместо ожидаемого успеха грянула беда — растерялся, потерял самообладание. И как дитя малое за мамкину юбку прячется — только и придумать смог, что защиты у чародея просить. Н-да, хорош полководец!..

Небесный Голос знатно его встряхнул, заставил взять себя в руки. Сейчас не хныкать нужно и сопли по щекам размазывать, а действовать, искать слабое место в крепостной обороне. И обязательно найти! Удок ведь тоже слыл прекрасно защищенной крепостью, однако не устоял перед хитростью и отвагой. Почему же Ладор устоять должен?

Юноша усмехнулся собственным мыслям. Эвон как его из одной крайности в другую бросает! Нет, нельзя позволять чувствам брать верх над рассудком. Семь раз отмерить надо, прежде чем кделу приступать. Поэтому для начала…

Он внезапно остановился, настороженно вслушиваясь в лесную тишину. Неподалеку треснула сухая ветка, затем еще одна. Положив ладонь на рукоять меча, Владигор огляделся по сторонам и приготовился к нежданной встрече.

На его пути, между деревьями, замаячило странное белесое пятно, едва различимое в сгустившихся сумерках. Кто-то беззлобно выругался, послышалось конское ржание. Юноша остолбенел. Быть того не может! Но через мгновение он с радостным криком устремился вперед. Отвечая ему, вновь заржал конь, голос которого Владигор узнал бы из тысячи других. Лиходей! Милый, верный друг! И пропавший Чуча здесь: на холке златогривого восседает, лыбится — рот до ушей!

Владигор припал к шее любимого жеребца, сдернул вниз коротышку и к себе так прижал, что у того ребра хрустнули.

— Полегче,— сдавленно прохрипел Чуча.— Медведь прямо!..

Рассмеявшись, Владигор поставил его на землю, но не сдержался — еще и по плечу хлопнул.

— Откуда вы? Как здесь оказались?

— Это не у меня спрашивай, — потирая плечо, с нарочитой обидой в голосе ответил Чуча. — Ваша княжеская порода, видать, вся такая: один везет незнамо куда, команды не слушаясь, другой на радостях задавить готов… Я его в Ладейную рощу направлял, а он, как засморкалось, в темный лес поволок! Чтобы я еще раз на твоего зверя уселся!.. Да ни за какие сокровища не соглашусь!

— В Ладейную рощу? Откуда ж ты знал, что ватага туда придет, если сам я только прошлой ночью это место выбрал?

— Вот как? — покосился на него подземеяыцик. — Значит, взял вдруг и выбрал… И чем она тебе приглянулась? Из нее вроде бы крепость штурмовать несподручно: все поле от рощи до стены лучниками простреливается, да и стена с той стороны больно высокая, крепкая. Может, опять чего хитрое задумал?

— Пока ничего, — признался Владигор. — А в роще встать решил как раз потому, что из крепости к ней тоже никто скрытно не подойдет. Наши-то лучники бьют не хуже борейских. Да и всегда в этот бурелом отойти можно, сюда иноземцы не сунутся.

— Верно, князь, верно…

Видно было, что подземелыцик о чем-то задумался. Словно известие о ватаге, оказавшейся совсем рядом, его озаботило. Владигор, который не мог не заметить странности в поведении своего оруженосца, нахмурился.

— Ты не ответил на мой вопрос, Чуча. А он к тебе, между прочим, не единственный. Еще третьего дня Ждан тебя послал ватагу разыскивать. Где плутал столько времени? Для чего теперь о моих планах допытываешься? Если не знал, что в Ладейной роще стоим, почему туда путь держал?

Чуча потупил взор. Нечего возразить, прав князь. Вздохнув, он тихо ответил:

— Не гневайся, Владигор. Виноват, что не сразу кинулся поручение Ждана выполнять. Однако, поверь, у меня на то весомая причина была. Потерпи, все тебе сегодня же поведаю, но чуть позже, когда в лагерь придем. Хочу кое-что уточнить, чтобы ошибку не сделать…

Владигор внимательно посмотрел на коротышку, будто в первый раз его увидел. С чего вдруг подземель-щик темнить начал? Чувствовал князь, что за таким поведением Чучи кроется нечто важное.

— Ладно, — сказал он. — Пусть будет по-твоему. Вскочив в седло, Владигор помог оруженосцу примоститься за своей спиной и направил Лиходея скорым шагом к тайному убежищу мятежной ватаги.

По дороге он неожиданно для себя сообразил, что вообще-то Чуча уже не впервые скрытничает. Никогда не рассказывал, например, о своем семействе. Из каких он подземелыциков? Чем раньше занимался? Где жил? Как в плен угодил к наместнику Мизе? Даже сколько лет ему Владигор не знал точно.

Конечно, в мятежной ватаге многие предпочитали не распинаться о своем прежнем житье-бытье. Не хочет человек душу открывать — его право. Никто лишних вопросов задавать не станет. А какое дело Владигору до того, чем промышлял Чуча до того, как стал княжеским оруженосцем? Верно, никакого.

Но все же один вопрос ему давно уже — с первой встречи на борейской ладье — хотелось задать подзе-мелыцику: как получилось, что князь Светозор на такого вот коротышку свою могучую десницу поднял? За какие прегрешения ему нос поломал?

— Послушай, Чуча,— не поворачивая головы, сказал Владигор.— Я вот все тебя спросить хотел: перебитый нос запахи различает?

— За других, князь, не скажу, а мой хорошую бражку за версту учует,— ответил подземелыцик. Потом, хмыкнув, продолжил: — Мой нос, кстати, и всякие околичности распознавать умеет. У тебя же на уме совсем другое было — про то хотел узнать, за что мне твой отец морду бил, верно?

— Ну, извини,— смутился Владигор.— Если не хочешь…

— Да тут и рассказывать особенно нечего. Я тогда юнцом был, к тому же задиристым и глупым… В предгорьях, как раз там, где нынче беглецы от Климоги скрываются, есть тихое лесное озерцо. Однажды мимо него проезжали по каким-то своим делам князь Светозор и княгиня Василиса. День был жаркий, княгиня с двумя подружками искупаться надумала. Князь, само собой, на всякий случай и от нескромных глаз выставил заслоны в лесу. Да разве от подземелыциков сокроешься? Мы с дружками поблизости проходили, веселые женские голоса услыхали, ну и сунулись поглазеть на их прелести. Заодно одежонку, которая побогаче, для наших девиц прихватить. Вот на платьях-то и попались. Женщины : нас увидали, визг подняли, бежать надо бы, да мы нежданную добычу не захотели бросить. Ну, я и решил стражников отвлечь, пока мои дружки с бабьей одежкой в тайный ход не спрячутся. Твой отец, как назло, резвее стражников оказался.

Чуча вздохнул, будто заново переживал события многолетней давности. Владигор с интересом ждал продолжения, и даже Лиходея чуть попридержал, чтобы успеть выслушать рассказ Чучи до того, как они в лагерь приедут.

— Но самую большую глупость сделал, когда, завидев князя, стал его дразнить, рожи ему разные строить. В нашем семействе не очень-то синегорских князей любили, а почему — уже никто не помнит. Вот мне шлея под хвост и попала… Он сперва ошалел от такой наглости, а потом — я и не заметил, как у него это получилось, — вдруг за моей спиной оказался. Схватил за шкирку, встряхнул хорошенько, чуть из меня дух не вышиб, и пригрозил: если, мол, в один миг женские платья здесь не появятся, то могу прощаться с жизнью. Что поделаешь? Свистнул я погромче — дружки тут же добычу нашу через кустики перебросили. Мне бы, конечно, повиниться и бежать подобру-поздорову, так нет, зло на князя разобрало! Он только меня на землю поставил, как я его — цап зубами за палец, будто волчонок дикий. Вот тогда он и звезданул мне с левой руки промеж глаз! Так звезданул, что я, наверно, десять аршин пролетел, пока в сосну не врезался…

Владигор, представив себе эту картину, невольно улыбнулся.

— Ну да, теперь-то мне и самому смешно,— сказал Чуча, хотя, сидя за спиной Владигора, никак не мог видеть его улыбки. — А тогда не знал прямо, куда деваться от стыда перед своими родичами. Ты, князь, уж будь любезен, не рассказывай больше никому про такое мое знакомство с твоим батюшкой, ладно?

— Не беспокойся, дружище,— заверил его Влади-гор. — Никто ничего не узнает. Ведь и отец про это ни разу словом не обмолвился, зачем же я буду?

— И верно, зачем? — быстро согласился Чуча. И Владигор расслышал в его голосе явное облегчение.

К тому времени, когда они добрались на место, ночь уже полностью вступила в свои права. Желтая краюха луны и рассыпанное по черному полотну небес крупное крошево звезд озаряли Ладейную рощу блеклым, неуверенным светом. Миновав редкий подлесок, они вошли в густую темень дубовых крон и только здесь услышали тихий оклик караульного:

— Ну-ка, стой! Кто такие?

Владигор не успел ответить, за него это сделал кто-то другой:

— Не видишь разве? Князь и его оруженосец.

— Прости, князь, в темноте не признал. Мы уж тут беспокоиться начали…

— Да и я вот обеспокоился было,— хмыкнув, произнес Владигор,— почему это караульные пришлого всадника беспрепятственно подпускают к самой ватаге?

Стоящий сзади невидимый воин негромко рассмеялся:

— Не приметил, значит? А мы, князь, за тобой с четверть версты идем — от высохшего ручья. Там Горбач велел крайний заслон выставить.

— Что ж, за наши тылы я могу не волноваться, никто не проскользнет,— искренне похвалил он караульных.— Теперь покажите, где Ждан и Горбач расположились.

— В шатре дожидаются… Угор, проводи князя. Княжеский шатер был поставлен возле огромного валуна, издавна ладорскими жителями прозванного Великаном. Спешившись, Владигор передал повод Лиходея оруженосцу и подошел к Великану. Он грустно погладил ладонью его седой и чуть влажный от недавней росы мох.

— Извини, старик,— произнес одними губами.— Утром некогда было заглянуть к тебе, поздороваться.

Небось друзья твои, дубы вековые, рассказали уже, какое злодеяние у крепостных ворот сотворили Черный колдун и Климога… Так что сам понимаешь — нет сейчас времени ни для беседы, ни для добрых воспоминаний. В хорошие дни свидимся — поговорим, а пока прости.

Сколько раз они с Любавой забирались по его северному, пологому склону на самое «темечко» Великана, усаживались рядышком, плечо к плечу, и маленький Владий слушал неторопливые рассказы сестры о великом и славном Синегорском княжестве… Небесные боги, как давно это было! И никогда уже не вернется то счастливое, безмятежное время…

К Владигор, спрятав печаль в глубине сердца, направился к своему шатру. Откинув полог, он вошел внутрь. Лицо его вмиг осветилось радостью — рядом с Горбачом и Жданом, потягивая медовуху из большой деревянной кружки, сидел Филимон.

— Филька, вот здорово! Какими судьбами, откуда?. Ты ведь еще позавчера у Фотия был, конец-то не близкий!..

— Позавчера столовался у Фотия, вчера — дома, нынче — здесь. Служба такая, князь. А вот где ты пропадал, почему гостя ждать заставил?

— И у меня, друг, такая служба,— отшутился Владигор. — Хожу-брожу, осматриваю да обдумываю. — Затем спросил всерьез: — С чем прибыл? С вестями или так, проведать?

— У меня вести короткие, князь. Дружина Фотия к Замостью вышла, со дня на день возьмет город. А значит, отрежет путь на Ладор приграничному войску Гурия. Да Гурий, кстати, и не спешит. Пока даже из Селоча не выехал. То ли выжидает, чья сторона верх возьмет, то ли обиду затаил на Климогу и хочет чужими руками с ним расплатиться, то ли просто побаивается большого сражения, поскольку воевода из него никудышный.

— Добрые вести. Однако по тебе вижу, что есть и похуже.

— Их-то мы втроем и обсуждали сейчас. Из Комара к стенам Удока вчера подошли две или три сотни борейцев. Попытались штурмом взять, но Савва крепко держится, не дрогнул. С востока борейцам его не обойти: места болотистые, гиблые, Заморочный лес опять же. А вот на правом берегу Звонки помехи им не будет. Там хоть и густой лес, но чистый. Обойдут крепость и вскоре сюда заявятся.

— Как скоро их ждать?

— Пока трудно сказать что-то определенное. Многое зависит от того, будут ли они дожидаться пяти сотен, которые из Мозыни плывут. Мозыньские не решились идти лесными дорогами, поэтому подзадержались. Но дня через три, думаю, уже выгребут к Звонке.

Владигор склонился над картой, развернутой прямо на шатровом ковре, глубоко задумался. Все молчали, хорошо понимая, что добавить к сказанному нечего. Положение складывалось очень тяжелое. Теперь все зависит от молодого князя: как он решит, так и будет. Крепость ли штурмовать, уходить ли в Синие горы, пробиваться ли в Замостье, к дружине Фотия… Ватага верит ему, любой приказ исполнить готова — и на бой пойдет за ним, и на смерть.

Гнетущая тишина неожиданно была прервана долетевшими снаружи возбужденными голосами. Откинулся полог, и в шатер заглянул Чуча.

— Прости, князь, что тревожу тебя, но дело не терпит отлагательства: тут на караульных один человек вышел, говорит.— что перебежчик из крепости, тебя разыскивал.

— Что еще говорит?

— Он из дружинной сотни, Климоге служил. Теперь, дескать, его сотоварищи готовы поддержать молодого князя. Ждут сигнала, когда ворота для нас открыть…

Все, кто был рядом с Владигором, переглянулись. Морщины на озабоченных лицах расправились, глаза заблестели.

— Ну, князь, воистину Перун тебе покровительствует,— воскликнул Горбач. — Пришла подмога откуда не ждали!

— Ты в этом уверен? — хмуро спросил Владигор. И приказал оруженосцу: — Давай-ка сюда этого перевертыша, покалякаем.

В шатер ввели кряжистого, невысокого мужика, облаченного в добротные полотняные штаны и кожаную подкольчужную рубаху. На плетеном ремне висели пустые ножны, под глазом виднелась свежая ссадина. Похоже, караульные и дружинник не сразу поладили.

Он цепко оглядел присутствующих и быстро распознал среди них Владигора. Поклонился в пояс, учтиво произнес:

— Здоровья и долгих лет тебе, молодой князь.

— И ты здоров будь, незнакомец. Что привело тебя среди ночи в эти края?

— Войско твое искал,— ответил дружинник. Но продолжать не стал, намекая на лишние уши. Владигор кивнул караульным — мол, спасибо за службу, дальше сам разберусь. Двое вышли, а третий — Чуча — сделал вид, что к нему это не относится. Присел у входа, скрестив ноги, на всякий случай вытащил нож из-за пояса…

Дружинник начал рассказывать. Про ночное пиршество, устроенное Климогой для сотни; про то, что Рогня выведал у телохранителя Ареса; про скрытое недовольство дружинников и готовность многих из них перейти на сторону мятежников.

Его рассказ произвел должное впечатление на Горбача и Ждана. Филимон никак не проявил своего отношения, будто все это вообще его не интересовало. А Владигор по-прежнему хмурил брови.

— Лет десять назад я уже слышал про молодого дружинника по имени Рогня,— прервал он рассказчика. — Его отец, кажется, был у Светозора в дружине.

— Верно, князь,— не без удивления подтвердил перебежчик.— Отец его погиб на Щуцком озере, где Светозор айгурские орды в хвост и в гриву разделал.

Ну а сейчас Рогня — помощник дружинного сотника, крепкий вояка, смекалистый. Он и послал меня твою дружину искать.

— А про то, как вместе с Гудимом старейшину Прокла по-зверски жизни лишил, никогда Рогня не хвастался? — с неожиданной злостью спросил Владигор.

— Об этих делах не ведаю, — растерялся дружинник. Понурив голову, добавил негромко, то ли спрашивая, то ли оправдываясь: — Кто из нас без греха…

— Значит, можно кровавые злодеяния назвать грехами, на том успокоиться и забыть? Припекло у одного владыки — перебежать к другому? О том, что нечисти служили верой и правдой, говорить «не ведаю» — и тем совесть свою ублажать?!

Твердая рука Ждана сдавила его плечо, останавливая поток сердитых, обвиняющих фраз. Владигор и сам понимал, что не надо бы сейчас горячиться, однако детские, щемящие воспоминания бередили душу. Видать, не зарубцевались давние раны, тронешь — выступит кровь…

Князь махнул рукой и отошел в сторону, предоставляя возможность Ждану и Горбачу самим досконально расспросить перебежчика. Тут же к нему приблизился Чуча, что-то зашептал на ухо. Владигор внимательно выслушал его, согласно кивнул, а затем оба вышли из шатра. Недоумевающий Ждан хотел было проследовать за ними, но Филимон жестом успокоил его — продолжай беседу, приятель, князь сам во всем разберется.

— Ну, хватит уже в загадки играть,— устало произнес Владигор, когда они с Чучей подошли к темнеющей в ночи громаде Великана. — Говори, что случилось?

Он и в самом деле устал — слишком много всего навалилось, за год не разгребешь, а решать нужно без промедления, иначе будет поздно.

— Помнишь, рассказывал тебе о междоусобице подземелыциков, о том, как семейство железняков, почти под корень изничтоженное, в чужие края подалось покоя искать? Не все тебе открыл, князь, уж прости. Не знал тебя толком, мало ли что…

— Ясно,— вздохнул Владигор. — Но какое отношение к сегодняшним моим заботам имеет давнишняя история твоих родичей?

— Да самое прямое! — вспылил Чуча.— Сначала выслушай, потом суди! Смотрю, все вы здесь раздражительными стали, как бабы на сносях. Слова не скажи — в куски порубят!..

— А ты чем лучше других? — усмехнулся Владигор, выслушав отповедь своего оруженосца. — Тоже злишься по любому поводу… Ладно, давай-ка ближе к делу.

— О чем и толкую. Короче, я давно знал, где железняки обосновались. Не слишком далеко отсюда — в том ущелье, где Звонка путь себе проложила к предгорному лесу. Вот туда и направился, прежде чем ватагу разыскивать. Были на сей счет у меня некоторые соображения… Я оказался прав: железняки знали тайный ход в княжеский дворец. И подсказали мне, где он начинается! !

— Ну-ну.— Владигор озадаченно почесал затылок. — Ты уж не сердись, Чуча, да только я давненько про эту лазейку знаю. Вместе с Любавой через нее от волкодлаков спасались… Хотя и десять лет назад по тому подземному ходу ребенок с трудом пройти мог, а все же, как ты говоришь, мало ли что… Позавчера людей послал на берег — проверить. Увы, нет больше тайного хода. Наглухо завален. Похоже, Климога его отыскал и велел обрушить.

— На берег, значит, посылал? Позавчера? Замечательно. А теперь вот сюда глянь-ка?

Чуча раздвинул ветки дикой смородины, притулившейся у подножия Великана, и показал юноше скрытый под ними камень, своей формой напоминающий кабаний клык.

— Потяни его на себя, будь любезен. Владигор опустился на колени, ухватился за «клык» и дернул. Камень, словно живой, извернулся в его руке, отклоняясь в сторону. Раздался громкий протяжный скрежет и… перед изумленным князем распахнулась железная дверца.

За нею чернел глубокий зев подземного хода, по которому, пожалуй, вполне мог пройти, даже не горбясь, вооруженный мужчина. Владигор осторожно, стараясь не шуметь, закрыл потайную дверцу, поправил мох и веточки смородины, смахнул со лба внезапно выступивший пот. И лишь после всего этого резво вскочил на ноги, подхватил за костлявые бока ошарашенного коротышку, поднял его над собой, крутанулся волчком!..

— Тссс! — громко прошипел Чуча. — Уймись, скаженный!

Вновь почувствовав под собой твердую землю, Чуча укоризненно поглядел на князя, поправил одежку, а затем спросил, не тая гордости:

— Что, зря я тебя позвал? Без толку я два дня пропадал? Гожусь еще для чего-нибудь, кроме как железки твои чистить?

— А сам ты понимаешь, что сделал? — вопросом на вопрос ответил Владигор.— Ведь если…

Он вдруг замолчал и внимательно огляделся — нет ли поблизости чужих глаз и ушей? Сейчас никакие предосторожности не казались ему излишними. Любая мелочь могла определить исход завтрашнего (Владигор уже не сомневался, что именно завтрашнего) решающего сражения.

Перед тем как войти в шатер, Чуча дернул князя за рукав и, когда тот наклонился к нему, с какой-то непонятной торжественностью прошептал на ухо:

— Железняки этот ход называют Великанья Глотка. Запомни, может пригодиться…

План предстоящего штурма Ладорской крепости был разработан еще до того, как ночь переломилась к рассвету.

С дружинником условились, что сигналом для его сотоварищей будут набатные удары в большое медное било, которое люди Ждана вчера днем приволокли из Нижней слободки. Заслышав его, Рогня с двумя дюжинами дружинников (столько, по словам перебежчика, готовы помочь Владигору) нападет на борейцев, приставленных к главным крепостным воротам, и распахнет их перед наступающей ватагой. А уж дальше — как Перун дозволит.

Когда дружинник, услышав все необходимые разъяснения, отправился восвояси. Горбач наполнил кружку медовухой, выпил до дна, утер ладонью седые усы и сказал:

— Может быть, я уже стар и глуп. Так бы прямо и сказал! Но зачем же меня дурачить, князь? Али не вижу, что ты здесь проделываешь? Так я на проделки твои и дружка твоего. Ждана, еще когда насмотрелся!..

Недоумевающий Ждан вытаращил глаза:

— Ты чего? Какие проделки? Владигор же, примиряюще подняв руки, ответил:

— Не сердись, Горбач, я не хотел тебя обидеть. Просто ни к чему было при чужом человеке раскрывать все наши намерения. Ты прав, я схитрил. Основной удар мы нанесем не по главным воротам, хотя начнем именно с них. : Как рассветет, пусть вся ватага берется за топоры и делает большие деревянные щиты: они в какой-то мере помогут укрыться от огненных снарядов Ареса. В полдень Ждан с двумя сотнями двинется под этими щитами к главным воротам. Если Рогня вправду решил скинуть Климогу, если его люди сумеют перебить стражников и распахнуть ворота, что ж, наша задача в таком случае весьма упростится… Однако я не думаю, что все окажется так легко. Поэтому, Горбач, тебе поручаю самое трудное. Твоя сотня должна незаметно пробраться в Поречную слободу, затаиться и ждать, когда откроются Перечные ворота.

— С чего они вдруг открыться должны? — продолжая хмуриться, спросил Горбач.— Или ты считаешь, что Климога, осады убоявшись, через них побежит к ладьям спасаться?

— Нет, конечно. Да и бежать ему некуда, это он понимает… А Перечные ворота для твоей сотни я открою.

— Каким образом, князь? Неужто чародейство поможет? Не слышал я прежде о таких чудесах.

— Верно, магия здесь ни при чем. Чучу благодарить надо — он лазейку в крепость нашел. Через нее с тридцатью бойцами проскользну за стену и постараюсь, покуда борейцы будут Жданом озабочены, перебить стражу Поречных ворот.

— Легко сказать,— возразил Горбач.— А вот как проскользнется? Климога только рад будет, что ты сам голову под меч несешь… Зачем? Кому угодно прикажи — мне ли, Ждану,— разве не справимся?

— Приказал бы, если б не знал, что сам идти должен.

— Да с чего сам-то? — вскочил на ноги Ждан.— Что за причина такая?

Владигор промолчал. У него не было объяснения. Ведь и слова «Найди свою дорогу!» отнюдь не означали, что он обязан пробираться подземным ходом во вражье логово, презрев всяческую опасность. Однако Небесный Покровитель сказал: «Доверься голосу души», а душа как раз и торопила его нынче, звала — иди! Объяснишь ли такое?

— Не будем спорить,— твердо произнес Владигор и жестом велел Ждану сесть на место. — У каждого из вас трудные задачи, от каждого зависит общий успех. Ты, Ждан, если дружинники главные ворота одолеть не смогут, отступай без задержки — зря людей не губи. Но далеко не уходи, дразни борейцев. Пусть они думают, что вот-вот атаковать начнешь. А ты. Горбач, в его битву не вмешивайся, даже если он в крепость ворвется.

— С двумя сотнями? Да и тех уже не будет — побьют половину. На площади перед Княжеским дворцом Климога наверняка свежих бойцов поставит. Как Ждан с ними управится?

— Вот поэтому и не вмешивайся. Твоя сотня для того и должна силы сберечь, чтобы, пройдя через Перечные ворота, ударить по борейцам сзади. Если у дружинников ничего не получится, то именно твоей задачей станет к главным воротам прорубиться и открыть их для войска.

— А войско где? — продолжал сомневаться Горбач. — Кабы мы еще днем гонца послали в предгорья, глядишь, пятьсот человек, которые там дожидаются сигнала, к полудню сюда поспели бы. Но припозднились мы, теперь они раньше завтрашнего вечера к Ладору не поспеют…

— Ну, как понимаю, настал мой черед,— встрепенулся молчавший до этого момента Филимон.

— Правильно, Филька,— подтвердил Владигор.— Сам ведь говорил, что служба такая. Передай мой наказ: коней не жалеть, во весь опор мчаться к стольному городу. Кто безлошадные, пусть легкие плоты сколачивают, а то и просто на бревнах по Звонке спускаются. Очень важно, чтобы успели они Ждана поддержать, когда его храбрецы в крепость ворвутся!

Он окинул взглядом всех четверых, положил руку на крестовину меча и сказал негромко:

— Завтрашний день все решит. Но помните, други не за князя Владигора сражаетесь, а лишь за освобождение земли нашей от проклятой нечисти. О том и бойцам скажите. Многие из них встретят сегодня свой последний рассвет, так пусть знают — вотчина их геройством спасена будет. И да помогут нам Небесные боги!..

8. На земле и под землей

Ладейная роща огибала крепость полумесяцем: северный рог обрывался в полуверсте от околицы Нижней слободы — у дороги, ведущей к главным воротам; южный выходил к берегу Звонки, и оттуда было рукой подать до Порочной слободки. Так что мятежники без особых трудностей могли выполнить первую часть дерзкого плана Владигора — не привлекая чужого внимания, изготовиться к нападению на крепость.

Впрочем, скрытность нужна была лишь сотне Горбача. Ждану таиться особой необходимости не было, поскольку все равно и деревянные щиты втихую не сколотишь, и к воротам незаметно не подберешься. Но Ждан разумно рассудил, что раньше времени мельтешить перед врагом тоже не стоит. Ни к чему борейцам знать, какое войско — большое ли, малое — и с каким оружием против них выступить собирается.

Горбач вывел своих людей из лагеря еще затемно. Владигор, проводив их до лесной опушки, долго смотрел, как воины один за другим входят в предрассветный туман, наплывающий от реки, а потом внимательно вслушивался — не звякнет ли предательски железо, не раздастся ли тревожный оклик борейских стражей… И лишь когда стало ясно, что отряд Горбача без помех проник в слободку, он облегченно вздохнул и вернулся к своему шатру.

Здесь его и Чучу ждали тридцать добровольцев, готовых пойти на верную смерть за молодого князя. Сначала их было вдвое больше, но Владигор, поблагодарив, всех высокорослых отослал назад. Ведь даже Чуча не мог сказать, достаточно ли высоки будут своды Великаньей Глотки. Лучше заранее поостеречься, нежели потом застрять в подземелье из-за какого-нибудь трехаршинного богатыря.

Никто из добровольцев не знал, куда и зачем поведет их князь. Только у подножия каменного исполина, когда поблизости не было уже никого из посторонних, Владигор объяснил своему небольшому отряду цель этого смертельно опасного предприятия. Его выслушали молча — никто и бровью не повел. Будто впрямь каждый день приходилось в клыкастую пасть зверя пихать свои головы!..

Владигор открыл потайную дверь и первым шагнул в темноту подземного хода. Великанья Глотка начиналась просторной пещерой, в которой без труда уместился его отряд. Зажгли припасенные факелы. В их свете с удивлением разглядели на стенах странные письмена, напоминающие детские каракули.

— Это заклинания от злых духов,— пояснил Чуча.— Так мои предки оберегали свои рудники…

— А что здесь добывали? — полюбопытствовал кто-то из воинов.

Но подземелыцик не стал отвечать. Присев на корточки, он сложил на груди руки и тихо забормотал лишь ему понятные слова.

Все терпеливо ждали, когда он сотворит положенный обряд. Наконец, выпрямившись, Чуча кивнул:

— Можем идти. Духи предков пропускают нас через свои владения. Но я пойду первым.

Он забрал факел у Владигора и решительно шагнул вперед. Князь не стал возражать — здесь вотчина подземельщика, ему и командовать.

Из пещеры в мрачную глубину вел узкий наклонный туннель. В полном молчании, готовые к любым неожиданностям, синегорцы один за другим начали спускаться в таинственное подземелье…

Ждан самолично проверял щиты, наспех сколоченные воинами из тонкоствольных дубков и берез. Многие приказал доделывать, укрепляя поперечинами, и все велел покрыть рогожами, шкурами и любой холстиной, которая сыщется в лагере. Конечно, тоже не ахти какая подмога против смертоносных «снарядов» Черного колдуна, но на первую атаку ее должно хватить. О том, как поступать придется, если переметнувшиеся дружинники не откроют ворота и атака будет отбита. Ждан сейчас старался не думать.

Ему казалось, что Владигор напрасно поставил Горбача командовать скрытной сотней. Тот хотя и доказывал постоянно, что служит новому хозяину верой и правдой, ни разу не подвел — ни в Удоке, ни в бою с болотными крысами,— однако полного доверия к нему Ждан не испытывал. А вдруг в последний момент хитрый разбойник переметнется — со страху или за выгоду — на сторону Климоги? Всего-то и нужно для этого: не поддержать малый отряд Владигора у Порочных ворот, дозволить борейцам расправиться с ним за крепостными стенами.

Тревожно было Ждану от этих мыслей. Еще до рассвета хотел он было уговорить князя поменять их с Горбачом местами, но сдержался. А ну как Владигор несправедливо решит, что его давний друг просто струсил? Ведь атака на главные ворота по голому склону холма, да под колдовским обстрелом, ясное дело, гораздо опаснее, нежели то, что поручено скрытной сотне. Так и не стал ничего говорить. Теперь мучился неизвестностью и сомнениями…

Запыхавшись, подбежал юный Тараска:

— Ждан, сходи глянь-ка! Борейцы что-то чудят — перед воротами дыму наделали!

Ждан сорвался с места.

У самой опушки рос высоченный дуб, в густой кроне которого мятежники соорудили крошечный помост для наблюдателя. С этого помоста и сами ворота, и все подходы были видны как на ладони. Однако сейчас клубы черного дыма застилали обзор, не позволяя видеть происходящего на холме. Что же задумал враг?

Слабый ветерок постепенно разгонял дым, и вскоре Ждан понял, что черная завеса была устроена борейцами с помощью нескольких подожженных и сброшенных с Надвратной башни смоляных бочонков. А когда наконец они выгорели и дым улетучился, его взору предстало жуткое зрелище.

На длинных и крепких копьях, врытых в землю перед крепостными воротами, корчились в нечеловеческих муках восемь ладорских дружинников. В одном из несчастных Ждан, приглядевшись, узнал ночного перебежчика.

Медленно спустившись вниз, он подозвал Тараску:

— Найди самых метких лучников, пусть подползут поближе и стрелами прекратят страдания этих бедолаг…

Итак, заговорщики раскрыты и казнены. А сделано. это напоказ — для устрашения мятежников, дабы знали, кто в Ладоре хозяин. Значит, бесполезно ждать дружинной подмоги.

Ждан посмотрел на солнце. Время до полудня еще есть, можно попытаться что-то придумать. Эх, кабы здесь Владигор был или, на худой конец, Горбач!.. Они бы подсказали молодому сотнику, что теперь делать. Сам-то он не слишком горазд на военную выдумку: больше привык махать мечом и ножи метать, чем разумением сражаться. Ну почему князь не послал его к Поречным воротам! Горбач небось живо бы сообразил, как борейцев перехитрить. А ему, Ждану, такое дело не по уму вовсе.

Вернувшийся Тараска сообщил:

— Все сделано как ты велел. Отмучились дружинники.

— Да простит нас Перун…

— Один из наших, представляешь, признал среди них своего родного дядьку и совсем близко к нему сумел подобраться. Вызнать хотел его предсмертную просьбу. И дядька ему крикнул, если наш правильно разобрал, что, мол, в крепости ждут. А чего или кого ждут, кто ждет и когда, про это он уже не смог сказать, помер.

— В крепости ждут? — переспросил Ждан. — Именно это крикнул?

— Да, именно это,— подтвердил Тараска.— Наш говорит, что его дядька хорошим ратником был, никогда простых людей не забижал… И еще двоих он признал: давешнего перебежчика, что к Владигору приходил, и помощника дружинного сотника Рогню. Прочих не знает, но, по одежке судя, все из ладорской дружины.

Ждан задумался. Предсмертные слова дружинника (упокойте, боги, душу его!) скорее всего означали, что заговор хотя и раскрыт Климогой, да не весь. Кое-кому повезло уцелеть. Рогне, зачинавшему тайный бунт в дружинной сотне, не довелось кончить начатое (простите, боги, его былые прегрешения!), но живы другие, они ждут условленного сигнала…

Выходит, зря Владигор ловушку подозревал — ночной перебежчик (и его душу примите с милостью, боги!) говорил чистую правду. И говорил он, кстати, о двух дюжинах ратников, которые вчера к ним примкнули, а к утру, заверял, еще столько же от Климоги переметнутся. Почему борейцы лишь восьмерых казнили? А потому, видать, что других своих сотоварищей пойманные дружинники не выдали! Лютую смерть приняв, все задуманное сохранили в тайне.

Ждан почесал затылок: вроде бы концы с концами сходятся, однако… Владигор всегда твердил, что в серьезном деле семь раз отмерять надобно. Молодой сотник тяжко вздохнул и вновь принялся размышлять над последними словами казненного дружинника.

Чуча шагал уверенно и даже, как показалось Владигору, с изрядной лихостью. Словно хотел носы утереть едва поспевавшим за ним воинам — здесь вам, дескать, не чисто поле, здесь я, коротышка, половчее и посильнее любого из вас буду! А может, просто радовался, что попал наконец-то в родную стихию, где все привычно, где каждый камень — друг и защитник.

Туннель был извилист и местами до того узок, что плечистым воинам лишь бочком удавалось протиснуться меж каменных глыб. Но вот стены его понемногу раздвинулись, а наклон сменился подъемом. Теперь Владигор шел рядом с Чучей, внимательно вглядываясь в черноту подземелья.

Если бы они двигались по прямой дороге, то давно уже достигли бы цели. Но Владигор хорошо помнил, как десять лет назад они с Любавой таким же подземным ходом спасались от волкодлаков. Точно так же их путь был извилист, кругами спускался под Ладорским холмом, пока не вывел на берег Звонки. А куда теперь выведет?

Чуча не знал этого наверняка, ибо его соплеменники очень давно сюда не заглядывали. По их словам, раньше подземный лабиринт имел несколько тайных лазов наружу, в том числе два или три — в дворцовые подвалы, а один — к винному погребу старой корчмы, расположенной рядом с Порочными воротами. Но сохранились ли эти лазы? Тем более что подвалы, как известно, Климога велел переиначить в подземный острог для непокорных…

Владигор надеялся, что рано или поздно хотя бы один выход из лабиринта им удастся найти. Потому и повел отряд под землю задолго до того, как Ждан ударит в набат и начнет кровавую битву у стен Ладора.

Вдруг Чуча замер и предупреждающе поднял руку. Воины мгновенно повиновались ему и застыли как вкопанные. Откуда-то из подземных глубин послышался едва различимый гул, который, быстро нарастая, достиг туннеля и здесь обратился в жуткий рев неведомого чудовища. Бывалые вояки непроизвольно схватились за оружие, готовясь достойно встретить смерть. Но невозмутимость Чучи подействовала на них успокаивающе — и мечи вернулись в ножны. Владигор за меч не брался. Он лишь глянул на перстень: близка-ли опасность? Чародейский аметист горел обычным голубым светом, не предвещая беды.

Князь пожал плечами, а когда рев, многократно умноженный гулким подземным эхом, затих и вновь наступила тишина, обратился к своему оруженосцу:

— Что это было? Какое чудище обитает под стольным городом?

— Никто не знает, князь… Предки считали, что так громоподобно стонет великий богатырь Ладорий. Тысячу лет назад злые духи живьем зарыли его в землю, завалили камнями и насыпали сверху высокий холм, который люди теперь называют Ладорским. Может, и вправду было… Рудник за этот рев и прозвали Великаньей Глоткой. Но никаких чудищ здесь нет, это точно. Иначе бы в письменах обязательно было предупреждение.

Отряд продолжил свой путь. Шагая рядом с Чучей, Владигор размышлял о том, как мало еще он знает о стране, в которой вознамерился княжить. Вот ведь и «Синегорские Летописания» от корки до корки прочел, и множество других фолиантов осилил, а что толку? Подземелыцики — целый народ со своей непростой судьбой и загадочными сказаниями — ни в одной книге не упоминаются. Почему? И что за богатырь такой — Ладорий? А какую руду подземелыцики здесь добывали? Откуда сей жуткий стон берется и что означает?

Одно оправдание находил он себе: сперва нужно Злыдня изгнать, очистить Синегорье от поганой заразы и только потом уж все прочие заботы на плечи взваливать. Если, конечно, люд синегорский захочет в нем своего князя признать.

Чуча вновь остановился. На этот раз — перед плоским камнем, прислоненным к стене возле глубокой и просторной ниши. На камне, едва различимые в неровном свете факелов, проступали древние надписи. Похоже, Чуча довольно бегло мог их читать, потому что без тени сомнения указал Владигору на эту нишу и сказал:

— Отсюда начинается проход в подвалы дворца.

— Но ведь это…

Подземелыцик, не дав ему договорить, усмехнулся:

— Руку-то протяни, князь, пощупай стенку. .Владигор шагнул к нише, ткнул рукой… и чуть не потерял равновесие. Никакой стены тут не было! Рука без малейшей помехи прошла сквозь камень. Довольный произведенным впечатлением, Чуча объяснил:

— Стародавний секрет наших мастеров. Для глаза — гранит, а пощупаешь — пусто! Жаль, что нынче никто не помнит, как предки такое делали… Сказывают, даже обманные дворцы эдаким секретом могли сотворять, чтобы иноземцев губить. Поставят над пропастью, ворота изобразят распахнутые, а захватчики и рады — сдаются, мол, подземелыцики. Бросятся убивать и грабить, да и полетят с кручи вверх тормашками!

Князь насторожился:

— А мы-то сейчас не угодим в такую же западню?

— Не беспокойся, Владигор. Здесь,— он указал на письмена, — все разъяснено. Прямой путь к дворцу княжескому. А сделан был, когда о дворце еще и не помышляли, рудокопами Гастом, Тимором, Увашкой и Луном. Заслон для чужих глаз поставил мастер Вачана.

— Ну, ежели так, не будем время терять. Владигор шагнул вперед и оказался в новом туннеле. Присмотревшись, он понял, что здесь кто-то побывал до них — и совсем недавно. Вековая пыль с камней сбита, на низком своде видна свежая копоть, какая бывает от пламени смоляных факелов, а чуть дальше, у стены, в плотный ряд поставлены дубовые бочки — не меньше двух дюжин. В конце туннеля находилась дощатая дверь.

— Кажется, мы уже на месте,— сказал Чуча, когда весь отряд миновал обманный заслон мастера Вачаны и столпился рядом с князем. — Вероятно, когда по указу Климоги перестраивали подвалы, наткнулись на старую шахту рудокопов, но дальше не сунулись — заслон обманул.

Один из воинов сбил крышку с бочки и, удивленно присвистнув, подозвал князя. Бочка доверху была наполнена черным порошком.

Чуча тоже подошел к ней, принюхался, затем взял щепотку странного порошка и кинул ее в огонь факела. Яркая вспышка ошеломила воинов, а подземелыцика привела в восторг.

— Задери меня Переплут, если это не «ведьмин песок»! Откуда он здесь?! — воскликнул Чуча.— В былые времена мы использовали его, чтобы раскалывать гранитные громадины. Пока запасы не истощились. А новые сделать уже не сумели — наша последняя ведьма тайну этого «песочка» открыть не пожелала, в могилу с собой унесла.

— Может, это и есть ваш старый запас, о котором все забыли? — предположил один из воинов.

— Нет, бочки-то совсем новенькие,— отрицательно покачал головой Чуча. — Да и отличается он немного от «ведьминого»: наш «песочек» покрупнее был, зернистее.

— Я знаю, что это,— вдруг сказал Владигор.— Точно такой порошок Филька стащил у Черного колдуна… Худо дело, братцы. Неспроста здесь столько бочек поставлено. Аресу достаточно колдовские слова произнести, чтобы огонь запалить в бочках, и тогда… Видели, какую беду сотворили его «снаряды» у крепостных ворот? Сдается мне теперь, что они как раз таким вот «ведьминым песком» начинены были. Подземелыцики им горы на кусочки раскалывали, а если не под горой запалить — в дворцовом подвале? Устоит ли дворец?

— Такого количества, князь, вполне хватит, чтобы весь Ладор в пух и прах разнести,— немного подумав, ответил Чуча. — Не считаешь ли ты, что Арес может…

— Черный колдун — слуга Триглава. И если он поймет, что мы побеждаем, то пойдет на самые жестокие меры, лишь бы выполнить волю своего хозяина — изничтожить Синегорье огнем и железом.

Воины, услышав это, заволновались. Одни предлагали перекатить бочки подальше от Княжеского дворца, другие — помаленьку, горстями, сжигать «ведьмин песок» и постепенно уничтожить весь колдовской запас, третьи отмалчивались, ожидая слов князя.

— Есть только одна возможность лишить силы «ведьмин песок», — сказал подземелыцик. — Он, как и все ведьмы, боится воды.

— А ведь верно, Чуча! — Владигор хлопнул себя рукой по лбу. — Огонь против воды ничего сделать не сможет, значит, и заклинания Ареса на мокрый «песок» не подействуют.

Однако, посмотрев на длинный ряд бочек, он вновь загрустил:

— Где ж мы столько воды возьмем? Здесь и сотни ведер мало, а у нас даже дырявой кадушки нет.

— Кадушки нет, зато целая подземная река совсем рядом, — заявил Чуча. — В письменах про нее сказано. Вот ежели нам ее сюда завернуть…

— Какая река? Где?

— Не слишком полноводная, не река в общем-то, а ручей. И течет он как раз над туннелем, по которому мы сюда пришли. Правда, своды там больно крепкие. — Чуча с сомнением поглядел на мечи и боевые топоры воинов. — Боюсь, не прошибем. Да и времени у нас до полудня с гулькин нос остается.

— А «ведьмин песок» на что?! Ты же говорил, что вы, подземелыцики, умели им камни крошить. Или не сумеешь?

— Верно, князь! Как же я сам-то не сообразил? — обрадовался Чуча.— Одну бочку туда откатим, факелом подпалим — так громыхнет, что свод наверняка обрушится. Ручей сам сюда хлынет и весь остальной «ведьмин песок» зальет!.. Хотя, погоди. Ведь тогда и нам дорога будет закрыта, не сможем мы к винному погребу у Поречных ворот подземный путь найти. А он где-то здесь, поблизости, я уверен.

— Не за этой ли дверью? — спросил Владигор и, не дожидаясь ответа, приказал: — А ну-ка, ребята, навались!

Дверные доски затрещали под дружным натиском. Еще мгновение — и мятежники ворвались… куда? Картина, открывшаяся им, сначала вызвала оторопь среди бывалых вояк, а затем — громкий возмущенный ропот.

Прочные деревянные клетки, каждая не более двух аршин высотой и столько же шириной, заполняли подвал. И в этих страшных клетках, тесных даже для зверя, находились люди. Скорчившиеся в неестественных позах, истощенные и полуослепшие, измученные пытками, жаждущие лишь одного — смерти. Многие из них и шевельнуться едва смогли, заслышав треск ломаемой двери и звон железных доспехов: не было для этого ни сил, ни желания, ни понимания происходящего. А те, в ком еще теплились искорки разума, оказались способны лишь на протяжные стоны, более похожие на собачий скулеж.

— Что это? — внезапно осевшим голосом спросил Чуча.

— Острог для непокорных,— ответил Владигор.— Правда и Совесть нашей вотчины, упрятанные Климогой в подвалы дворца.

9. Свет разрывает мглу

Ждан кинул взгляд на слепящий круг солнца, потом на свою тень, укоротившуюся до трех пядей, и отдал приказ: пора! Тут же Тараска ударил в большое медное било — и тревожные звуки набата разнеслись по всей округе, извещая своих и чужих о начале великой битвы.

Первыми к главным воротам Ладора устремились «щитоносцы». Черному колдуну и борейцам, наблюдавшим за мятежниками с высоты Надвратной башни, на несколько мгновений показалось, что по склону холма движется огромный лоскутный ковер. Присмотревшись, они сообразили, что «ковер» составлен из двух-трех десятков больших деревянных щитов. Одни покрыты рогожами, другие — мхом и кусками дерна, третьи — зелеными ветками. Но нет никакой возможности разглядеть тех, кто прячется под щитами.

Борейские лучники попытались было проверить выдумку мятежников на прочность, однако ничего не вышло. Каленые стрелы, от которых не всякая-то броня спасает, трепеща опереньем, вонзались в «ковер», но прошибить его не могли.

Тогда за дело взялись метальщики. Четыре метательных орудия, построенных иноземными мастерами и год назад доставленных в Ладор по приказу предусмотрительного Ареса, обрушили на упрямых лапотников град увесистых камней.

Этот обстрел оказался более удачным: в некоторых щитах появились прорехи, а когда «ковер» продвинулся дальше, на земле остались лежать раненые и убитые. Правда, к огорчению метальщиков, их было маловато — дюжины полторы.

Пока загружали метательные ковши новыми каменюгами, пока выправляли орудия под близкое расстояние, мятежники вдруг иную хитрость учинили. Их плотный защитный «ковер» распался на несколько частей, и части эти быстро расползлись в разные стороны. В результате торопливость метальщиков оказалась бесполезной: камни попадали туда, где уже никого не было.

Тут, как назло, и другая беда — сразу два орудия пришли в негодность. У обоих без всякой причины лопнули крепчайшие натяжные канаты! Без причины ли? Когда проверили, все стало ясно: кто-то надрезал их, а чтобы не заметили прежде времени, поврежденное место грязью замазал.

Борейский сотник Дигур, подгоняемый руганью Ареса, бросился осматривать уцелевшие орудия. Хвала тебе, бог Свентовит, здесь заговорщики, навредить не успели! Теперь понятно, зачем эти проклятые дружинники ночью на стену лезли. Не просто сбежать хотели, но еще и свинью подложить славным борейским воинам!

Мятежные синегорцы тем временем подступили-таки вплотную к воротам крепости. Загромыхали тяжелые удары. Значит, под щитами они стенобитных «быков» приволокли. Черный колдун скривил усмешку: глупцы, мужичье неотесанное! Их «быки» для крепостных ворот не страшнее рогов бодливой коровы. Или думают, что им позволят до вечера здесь копошиться?

Арес не предполагал, что мятежники сумеют прорваться к воротам столь большими силами. Еще на подступах к крепости почти все они должны были погибнуть под разрывами его колдовского оружия. Однако, увидев, какую защиту придумали синегорские смерды, он испугался, что припасенных «снарядов» окажется недостаточно. Сначала нужно было разбить камнями их дикарские пятиаршинные щиты, а уж затем пускать в ход огненный порошок и смертоносный яд лесной нечисти.

Но неожиданная ловкость голодранцев и поздно раскрывшееся вредительство заговорщиков из дружинной сотни сорвали его обновленный план поголовного истребления этого сброда, называющего себя войском князя Владигора!.. Бунтовщики успели подойти к самым стенам Ладора, и теперь, к сожалению, метательные орудия бесполезны.

Ну что ж, это все равно не спасет смердов от жестокой кары. Может быть, даже лучше, что они подобрались так близко: никто не спасется! Огонь, яд и железо изничтожат всех до единого!..

Пока воины его отряда взламывали клетки и выводили из них (а чаще выносили на руках) полуживых узников, сам Владигор, притаившись возле винтовой лестницы, ждал тех, кто надумает вдруг спуститься в острог. Разве могут тюремщики не заинтересоваться шумом, доносящимся из подземелья?

Так и случилось. Заскрежетали железные засовы, взвизгнули ржавые дверные петли, по каменным ступеням лестницы загромыхали торопливые шаги стражников.

Первый тюремщик, давно привыкший иметь дело только со своими беспомощными жертвами, напрочь забыл об осторожности. Изрыгая проклятья, он ворвался в подвал, даже не удосужившись вынуть меч из ножен. И мгновенно поплатился за это — кинжал Владигора пронзил его сердце.

Второй оказался умнее. Или трусливее. Неожиданное молчание напарника, похоже, озадачило его. Шаги наверху замерли, потом послышались вновь — тихие, осторожные.

Владигор не стал ждать, когда бореец осмелится сойти вниз. Обнажив меч, он тенью скользнул по лестнице. Дрожащее пламя факела, зажатого в руке тюремщика, сверкнуло на отточенном клинке князя. Тюремщик в страхе вытаращил глаза, открыл рот, но крикнуть уже не успел: Владигор коротким взмахом меча перерезал ему горло.

Помещение, из которого вышли себе на погибель оба тюремщика, показалось Владигору знакомым. Так и есть — бывшая гридница! Не та, большая, в которой отец любил запросто гостей принимать, а меньшая, для подружек Любавы. Вот, значит, подо что ее мерзавец Климога приспособил — под караульню для борейских тюремщиков…

Сжав зубы, он заставил себя успокоиться: ничего, за все Климога заплатит. А сейчас не время растравлять душу, дело не терпит. Из приоткрытого окна уже слышны звуки отдаленного набата — знак того, что войско Ждана подступает к ладорским стенам.

Заперев дверь, ведущую из гридницы в дворцовые покои, Владигор быстро сбежал по ступенькам к своему отряду.

— Ведите узников наверх. Тесновато, конечно, для двадцати человек, но все просторней, чем в клетках.

— Для девятнадцати, князь,— поправил его дюжий дядька, с которого только что сбили колодки. — Хочу с тобой идти, если позволишь.

Владигор оглядел его с ног до головы: одежка, хотя и разодрана, явно не мужицкая — воинская, борейского кроя, но по речи слыхать — местный, ладорский.

— Кто такой? — нахмурился Владигор. — Не больно ты похож на колодника. Шею-то какую отъел — в один раз, пожалуй, и не перерубить.

— Зря стращаешь, не из пугливых… А в колодки меня только вчера обули, не успел исхудать на острожном харче. Звать Устином. В Ладоре меня всякий знает, потому как телохранителем был при княжьем советнике Аресе.

— Ну?! И за что же в немилость впал? — съязвил Владигор.

— А и милостей от него никогда не видел,— понурив голову, ответил Устин. — Служил, как велел князь Климога. Так вся дружина, чай, и Климоге, и Аресу равно подвластна была.

— Была? Теперь, значит, не по нраву ей кто-то?

— После вчерашней крови обоим нет веры. Как узнали, что Арес, гадюка, своих же предал, огнем и ядом сгубил, а Климога это злодейство одобрил, так дружинники и забурлили, всерьез разгневались. Хотели с Климоги по нашим древним законам спросить, да не успели. Борейцы зачинщиков похватали, сотню втихаря обезоружили и в дружинном доме заперли.— Он тяжело вздохнул. — Меня Арес велел кнутами бить, а потом в темницу бросил. Это ведь я Рогне все рассказал, от него и другие прознали…

Рассказ телохранителя был прерван Чучей, сообщившим князю, что уже все готово и пора уходить из подземелья. По его расчету, вода и нижний туннель зальет, и острог, но выше не поднимется.

Владигор окинул взглядом опустевшие клетки:

— Никого не забыли?

— Не беспокойся, по всем закуткам светили — никого больше нет.

— Если ты здесь Любаву искал,— вдруг промолвил Устин, — так это напрасно. Климога ее наверху держит, в малой горнице.

— Что? — Владигор опешил. — Ты что сказал?! Любава… Она жива? Она здесь, во дворце?!

— Жива-здорова, хвала Перуну,— с некоторым изумлением подтвердил Устин.— Не знал разве? Я думал, ты княжну выручать пришел, покуда Климога ее себе в жены не взял. Он ведь о скорой свадьбе уже объявил…

Услышанное потрясло Владигора. Великая радость оттого, что нашлась наконец Любавушка, омрачена была диким известием о грязных намерениях Климоги. Тут наверняка приложил свою руку проклятый колдун! Иначе никакими пытками не заставить Любаву произнести слова супружеской любви и верности… Что же делать теперь?

Переломив себя, он лихорадочно обдумывал создавшееся положение.

Если дружинная сотня сейчас под замком, то обещанной подмоги ждать не приходится. Значит, нужно продолжать намеченное — любыми путями пробираться к Поречным воротам, чтобы открыть их для сотни Горбача. Но подземный туннель будет затоплен… Вести отряд задворками, надеясь, что каким-то чудом удастся избежать преждевременной схватки с борейцами? Однако три десятка воинов — не три стручка гороха, за пояс не спрячешь. А вот если…

Владигор пристально посмотрел на бывшего телохранителя и спросил:

— Знаешь, куда дружинные клинки спрятали?

— Да чего их особо прятать,— пожал плечами Устин. — В оружейку снесли, там и бросили. Это рядом с дружинным домом. Сотня, мол, все равно под стражей — не дотянется.

— Большая стража?

— Дюжины полторы,— сказал Устин, но сразу поправился: — К ночи столько было, а сколько сейчас — яе знаю. Как проведали, кто язык распустил, меня тут же и повязали.

— Ладно, Устин, — решился Владигор, — коли не соврал и сделаешь что велю, твои грехи прощены будут.

— Побей меня гром, ежели обманул хоть словечком! — с жаром ответил тот и бухнулся на колени.— Приказывай, князь, в огонь за тебя кинусь!

Владигор, так и не привыкший к подобным изъявлениям благодарности, поморщился. Потом украдкой вздохнул, вспоминая, что еще отец долго и безуспешно боролся с унизительным раболепием своих подданных…

Он жестом подозвал Кудлатого Зуя, самого тертого мужика из своего отряда, и сказал:

— Даю тебе половину людей. Через окошко выберетесь на княжеский двор, там нынче никого нет.

Оттуда Устий проведет вас к Дружинному дому. Если что неладное от него почуешь — заруби, как змеюгу ядовитую.

Кудлатый осклабился:

— Ну, это мы запросто!..

— Однако не больно-то горячись, а сперва думай,— уточнил Владигор, зная вспыльчивый характер ватажника, и продолжил: — Стражников постарайтесь перебить без лишнего шума. Затем поможете вернуть дружинникам мечи, а там уж на главные ворота пойдете. Все понятно?

— Яснее ясного, князь. Да только ты как же? Маловато бойцов у тебя остается для Перечных ворот.

— А я себе лучших возьму, — отшутился Владигор, прекрасно понимая, что скоро ему будет совсем не до шуток.

Борейцам было явно не по себе. Многие из них уже знали, какая жуть прячется в небольших, но тяжелых бочонках, загодя принесенных в Надвратную башню слугами Ареса. Видели они, как вчера эта жуть людей косила на Ладорском холме,— даже кованые латы не спасали! А теперь им ведено брать смертоносные бочонки и самим — голыми руками! — метать их в бунтовщиков, осаждающих крепость.

Однако с Аресом не поспоришь. Десяток плечистых латников, нерешительно встав у края Надвратной башни, взяли по бочонку и, услышав команду «Кидай!», разом швырнули их вниз.

Арес быстро произнес какие-то непонятные слова — и тут же раздался сильный грохот. Едва он затих, латники с опаской выглянули за башенные зубцы и попытались оценить урон, понесенный бунтовщиками.

Да, огненные «снаряды» крепко вмазали синегорской голытьбе. Больше половины их самодельных щитов было разбито, меж дымящихся обломков и кусков рогожи валялись трупы, кое-кто с дикими воплями спасался бегством… Но все же у бунтовщиков оставалось достаточно сил и глупого упрямства, чтобы, заслонясь уцелевшими щитами, продолжить безрассудные попытки ворваться в Ладор. Меднолобые «быки» вновь задубасили в крепостные ворота…

— Эй, смотрите! — крикнул один из латников. — К ним подмога скачет!

Так и есть: примерно полсотни всадников с громким свистом и улюлюканьем выскочили из Ладейной рощи, и столько же пеших следом за ними рассыпались по склону холма. Арес удивился — что они задумали на сей раз? И сколько еще голодранцев скрывается за деревьями? Но особо размышлять по этому поводу ему было некогда. Пусть с ними лучники разбираются.

Черный колдун не догадывался, что отчаянный Ждан повел в бой свою вторую— и последнюю — сотню, надеясь внезапной атакой отвлечь на себя удары борейцев, дать время синегорским лучникам подобраться поближе к Надвратной башне. Тогда, может быть, удастся хоть немного облегчить положение собратьев, гибнущих у крепостных ворот…

Раздосадованный настырностью бунтовщиков, Арес злобно выругался и, сверкнув глазами, велел борейцам взять новые бочонки.

Колдун чувствовал, что должен спешить. Его не покидало тревожное ощущение близкой опасности. Оно возникло незадолго до полудня, когда сброд Владигора еще отсиживался в своих берлогах. Но уже тогда Аресу вдруг показалось, что черная магическая сеть, надежно опутывающая Ладорскую крепость, где-то дала слабину. Дальше — больше. Неожиданно ему почудилось, будто каменная кладка стены дрогнула под ногами… После этого в груди возникла острая боль, значение которой ему было предельно ясно. Сеть прорвана. Но где и кем? Он не знал ответа. Неведенье усиливало страх, боль в груди не давала возможности сосредоточиться, торопливость приводила к ошибкам.

А черная сеть продолжала трещать и рваться, словно сам великан Ладорий, восстав из мертвых, раздирал ее на клочки…

Аресу нестерпимо хотелось обратиться за помощью к своему Господину. Но разве мог он удалиться в колдовскую обитель, когда в разгаре битва у крепостных ворот? Бездарному и вконец опустившемуся Климоге ничего нельзя доверить. За последнее время он полностью утратил способность к самостоятельным действиям, без указки «любимого советника» шагу не ступит. Поэтому пришлось с утра запереть его в княжеских палатах: пусть себе медовуху лакает и предается мечтаниям о сладостной ночи с Любавой, лишь бы под ногами не путался!

И на сотника Дигура, заменившего убитого в слободке Кугдиса (вот надежный воевода был!), уповать в этом деле нельзя. Борейцы не признают его командиром, считают трусом и лизоблюдом. Они правы, конечно, другого нужно было сотником назначать, да сейчас-то что делать?

Одно остается — поскорее разбить бунтующих смердов, хотя бы от главных ворот отбросить, а затем уж в обитель спешить. Господина звать на подмогу-

Колдун вдруг сообразил, что, погрузившись в тяжкие раздумья, он совершенно перестал командовать боем. Латники давно ждут приказа, а княжий советник почему-то молчит, уставясь в трещинку на каменной стене.

Арес тряхнул головой, прогоняя обрывки беспокойных мыслей, и торопливо рявкнул:

— Чего ждете? Кидай!

Уверенный в беспрекословном выполнении своего приказа, он тут же произнес заклинание, вызывающее огонь внутри «снарядов». Он не видел, что самый крайний из латников, сраженный синегорской стрелой, упал на колени и выронил бочонок на пол. Два взрыва прогремели одновременно — над головами мятежников и под ногами борейцев!

Все, кто находился на верхней площадке Надвратной башни, были мгновенно иссечены железом и ядовитыми зубами нечисти. Они даже не успели понять, что случилось, — смерть была нелепой и быстрой.

И только Черный колдун, перед началом сражения создавший вокруг себя невидимый защитный кокон, почти не пострадал. Его лишь отбросило к стене, сильно ударив о камни и обрызгав чужой кровью…

Придя в сознание, он увидел склонившееся над ним лицо перепуганного сотника Дигура. Тот что-то говорил, беззвучно, как рыба, разевая рот. Наконец звуки стали проникать сквозь плотную пелену звенящей пустоты, и Арес смог разобрать слова борейца:

— Измена в крепости!.. Дружинники напали сзади… Сейчас ворота…

Арес глухо застонал от ярости. Как смогли они выйти на волю? И куда стража смотрела?! Ну все, хватит цацкаться с ладорскими ублюдками. Дружинники, смерды, купчишки, подмастерья, старики, бабы, девки — все они одного поля ягоды, всех давно пора под корень рубить!

— Трубача на площадь! — взревел колдун.— Пусть немедленно трубит общий сбор. Давить, резать, душить без всякой пощады! — Он посмотрел на трясущегося Дигура и добавил уже спокойнее:

— Не дрожи, вояка. Дружинников едва ли сотня наберется, твоих борейцев впятеро больше. Главное, не теряй времени и не слюнтяйничай. Быстро управишься — воеводой сделаю, промедлишь — посажу на кол. Действуй!

Звуки борейской трубы Владигор услышал, когда до Перечных ворот было уже рукой подать. Похоже, и Устин не соврал, и Зуй не подвел — вызволили дружинников! Теперь бы только ему самому не оплошать…

После того как Чуча обрушил каменный свод и повернул ручей в новое русло, пришлось-таки во дворце задержаться немного: борейцы, встревоженные подземным толчком, гурьбой высыпали на княжеский двор. Хорошо еще, что Кудлатый Зуй успел чуть раньше проскочить со своими людьми. А вот Владигор едва не нарвался.

Осторожно поглядывая в окно, ждал, когда они уберутся восвояси. Поэтому и к Перечным воротам вывел свой маленький отряд с опозданием. Теперь снова приходится ждать — забеспокоились стражники, услышав сигнал общего сбора, замельтешили на узкой улочке, не зная, кому на площадь бежать, кому здесь оставаться.

Владигор и полтора десятка его бойцов притаились в гончарной лавке, седовласый хозяин которой, увидев их на заднем дворе, сперва опешил, а затем без лишних вопросов впустил в дом. Еще ближе к воротам скрытно подойти уже не получится — старик предупредил, что следующие дома Климога отдал на постой борейцам.

Охраняли Поречные ворота, как правило, человек двадцать. Когда мятежное войско подошло к Ладору, стража была удвоена, а сколько сейчас в карауле и в ближних домах, того старый гончар не знал.

— Что ж, в бою сосчитаем, — усмехнулся Владигор. Внутреннее напряжение, не отпускавшее его с раннего утра. Сменилось холодным азартом и какой-то веселой уверенностью в успехе всего задуманного. Молодая кровь растекалась по жилам, опьяняя, как славное ладанейскре вино, однако ум оставался ясным и острым, как лезвие кинжала.

— Пора,— решительно произнес Владигор и первым скользнул на тихую, опустевшую улицу.

Но тишина была обманчивой. Уже возле соседнего дома его остановил резкий окрик:

— Эй, ты кто?

На невысоком крылечке, прислонясь к дверному косяку, стоял бореец, видимо, только что вышедший из-за обеденного стола. Даже выпачканную свежими щами бороду не успел обтереть — так, с мелкой требухой, запутавшейся в нечесаной бороде, и повалился на землю. Владигор, мимоходом вытащив свой метательный нож из толстого борейского горла, устремился дальше, стараясь не выходить из густой тени домов.

Сзади послышались крики и звон мечей — его отряд схватился с борейцами. Он не оглядывался. Главная цель находилась впереди, и нужно было достичь ее как можно быстрее.

Вот и караульня, притулившаяся к высокой стене у Перечных ворот. Четверо стражников обеспокоенно посматривали в сторону улочки, почти полностью скрытой от них неказистым сооружением — старой корчмой, и, когда из-за угла выскочил русоволосый парень с обнаженным мечом в руке, мгновенно изготовились к бою.

Мгновенно, да все же не с такой скоростью, какая требовалась, чтобы противостоять молниеносным действиям Владигора. Его упругое тело буквально вклинилось между стражниками, не успевшими отпрянуть, и двоих опрокинуло на землю. Меч, сверкнув на солнце, описал короткую дугу и раскроил голову третьего стражника. Четвертый успел заслониться щитом, но это его не спасло: левая рука Владигора ударила снизу — и широкий охотничий нож, без труда пробив кольчугу, вонзился в борейский живот.

В это время распахнулась дверь караульного домика и на порог вывалились, в спешке мешая друг другу, новые стражники. Владигор прыгнул и ударом ноги в челюсть сбил одного из них, следующего оглушил рукоятью меча. В дверях образовалась свалка. Очумевшие борейцы никак не могли сообразить, что за ураган обрушился на их головы…

А Владигор продолжал наносить точные и неотразимые удары. Уроки, полученные в стенах Белого Замка, помогали действовать безошибочно, почти не задумываясь. Тело само проделывало заученные движения, не нуждаясь в подсказке разума.

Стражников было много, но большинство из них находилось в караульне, выход из которой надежно перекрывал молодой синегорец. Его невиданное боевое мастерство пугало до дрожи в руках. Сообразив, что здесь им ни за что не пробиться, борейцы кинулись к задней двери. Однако открыть ее тоже оказалось непросто (догадливый Чуча успел подпереть дубовой колодой), а когда дверь наконец проломили, борейцев встретили мечи и топоры подоспевших бойцов Владигора.

Сам же Владигор устремился к воротам. Тяжелый Поперечный брус, лежащий на железных скобах, обычно с немалой натугой поднимали трое или четверо дюжих воинов. Он взялся за него один. Но такая сила переполняла сейчас Владигора, такая удаль бушевала в нем, что десятипудовая поперечина дрогнула под натиском богатырского плеча и медленно поползла вверх. Вот поднялся над скобами один край, вот другой… Чуча, прикрывающий князя на тот случай, если кто из борейцев вырвется из осады и вздумает помешать, глазам своим не верил! А Владигор, удерживая брус на плече так, будто он не вытесан из цельного дубового ствола, на шаг в сторону отступил и лишь тогда скинул непомерную тяжесть на землю.

Утерев пот со лба, князь весело крикнул:

— Готово, брат! А ну-ка, навалимся!.. Чуча не стал возражать, хотя искренне не понимал, зачем теперь-то его подмога понадобилась. Распахнуть освобожденные створки с легкостью мог один, даже не самый сильный человек.

С громким скрипом ворота раскрылись, и Владигор, встав на виду у всей округи, оглушительно свистнул.

В ответ раздался такой же молодецкий свист, а затем из ближних домов, сарайчиков и других многочисленных закутков Перечной слободки выбежали навстречу князю заждавшиеся воины скрытной сотни Горбача.

…Пламя в большом очаге давно погасло, и холодный даже в летнюю пору воздух горных вершин изрядно выстудил главный зал чародейского Замка. Но Белун и Зарема ничего не замечали. Они пристально всматривались в объемную карту Братских Княжеств, начертанную золотым лучом Хрустального Шара.

— Ты видишь, видишь?! — радостно воскликнула Зарема. — Черная мгла явно слабеет! Уже можно разглядеть окрестности Ладора. А вот это, по-моему, проступает Княжеская башня, верно?

— Да, это она,— подтвердил Белун. В отличие от Заремы, он был сосредоточен и хмур. Черная сеть Триглава, хотя и прорванная во многих местах, пока еще упорно цеплялась за высокие крепостные стены и эа остроконечную крышу Княжеского дворца. Это означало, что битва за стольный город продолжается.

— Белун, разве мы по-прежнему не должны вмешиваться? — спросила Зарема.

— К сожалению, нельзя. Нужно ждать, сестра.

— Но ты говорил, что мы сможем войти в Ладор, когда свет одолеет мглу. Посмотри, ведь черная сеть над крепостью разорвана в клочья, она почти уничтожена!

— Почти, Зарема, почти. Однако еще не полностью. Дождемся, когда Всевидящее Око само откроет нам путь во дворец.

И они вновь надолго замолчали, внимательно следя за развитием событий в Ладорской крепости. Конечно, они видели только общую картину сражения Света и Тьмы, ничего не зная о том, что именно предпринимает Владигор, где и с кем бьются сейчас его отряды. Зарницы свободной силы Хранителя Времени, достигая Белого Замка, отражались в Хрустальном Шаре и падали на чародейскую карту. Чем ярче разгорались зарницы, тем слабее становилась черная сеть и яснее проступали на объемной карте очертания крепости.

Вдруг Хрустальный Шар вспыхнул новым — золотистым — светом. Из его глубины вырвался ослепительный солнечный луч, упал на крепостные стены и на Княжеский дворец, рассеивая над ними последние клочья Тьмы.

— Наконец-то,— прошептал Белун, обессиленно опускаясь в дубовое кресло.— Он победил…

— Ты уверен? Ведь кое-где мгла сохранилась, посмотри сам. На площади перед Княжеским дворцом, да и сам дворец еще не весь очистился.

— Вижу, Зарема,— кивнул чародей.— Это агония побежденных… Битва еще не завершена,Однако исход ее уже известен Всевидящему Оку. Владигор, Хранитель Времени, уничтожил Тьму над Ладором.

10. Зарницы над городом

Борейцы, неожиданно для себя оказавшиеся между молотом и наковальней, бились с отчаяньем обреченных.

Когда в спину им ударила дружинная сотня, никакого страха еще и в помине не было, поскольку в ратном деле всякое случается и вчерашний союзник запросто может обернуться сегодняшним ворогом. И когда на площадь перед Княжеским дворцом ворвались десятки новых бунтовщиков (откуда только повылезали?!), вера в благополучный исход сражения не покинула борейцев. Только удивление, смешанное с тревогой, царапнуло когтистой лапой их ледяные северные души: каким образом незначительная, почти шутейная схватка с обнаглевшей синегорской чернью смогла вдруг перерасти в серьезную битву за Ладорскую крепость? Но лишь после того как наблюдатели с угловых башен одновременно закричали о подступающем к городу большом войске, многоопытные борейцы поняли — гибель близка.

Хотя главные ворота еще держались, обороняемые от наседавших дружинников полусотней могучих латников, стало ясно, что долго им не продержаться. Борейцы, созванные со всех концов крепости звуком сигнальной трубы, не успели выстроить свой знаменитый железный круг — отряд Горбача яростным вихрем ворвался на широкую площадь между Надвратной башней и Княжеским дворцом, закрутилась-забушевала жестокая сеча.

Грудь в грудь сшибались бойцы, звенели мечи, сверкали на солнце отточенные кинжалы и тут же темнели, обагренные алой горячей кровью. В этой безумной давке, где разом сошлись около семисот человек, борейцы утратили свои неоспоримые преимущества: слаженность коллективных действий, быстрое и четкое выполнение команд воеводы, ударную мощь копьеносцев. Зато решающее значение обрели залихватская удаль и врожденная ловкость синегорцев.

Тяжелая броня оказала иноземцам дурную услугу, делая их неповоротливыми и медлительными в многолюдном скопище. Синегорцы, особенно те, что уже поднабрались боевого опыта в Удоке, проворно увертывались от длинных борейских мечей и наносили быстрые ответные удары, если и не всегда смертельные, то, во всяком случае, очень болезненные, от которых мутилось сознание и подкашивались ноги. Упавших на землю затаптывали свои же.

Спотыкаясь о трупы, пытаясь заслониться негодными для рукопашной схватки щитами, не зная, с какой стороны ждать новых ударов, борейцы теряли остатки мужества и ни на что уже не надеялись.

Даже на колдовскую силу Ареса, о которой многие были наслышаны, а кое-кто сподобился видеть своими глазами, рассчитывать не приходилось: Черный колдун как сквозь землю провалился, едва в окрестностях Ладора показались новые сотни мятежников…

Впрочем, в некоторой степени так оно и было, поскольку Арес бежал из осажденной Надвратной башни через тайный подземный ход. Он не стал дожидаться, когда главные крепостные ворота распахнутся навстречу сокрушительной лавине взбунтовавшейся черни. Неизбежное поражение борейцев стало для него очевидным. Теперь единственным его желанием было поскорее проникнуть во дворец, а оттуда — на вершину Княжеской башни. Несли Великий Господин еще не отворотил своего милостивого взора от верного слуги, если черная сеть не до конца уничтожена какой-то непостижимой волшебной силой, то Он сумеет выручить Ареса, унести его прочь из этого обреченного города.

Да, обреченного, ибо как только будут произнесены заклинания, поджигающие бочки с огненным порошком, здесь не останется камня на камне! Он, Арес, жестоко отомстит синегорцам и тем самым докажет Великому Господину свою беспредельную преданность…

Лишь снимая печать-заклятье с дверей, ведущих в княжеские покои, Арес брезгливо сообразил, что здесь его ожидает до смерти перепуганный Климога. Из окон своей горницы тот наверняка видел, что творилось на площади перед дворцом, и, конечно же, догадывался о том, какая судьба ему уготована.

К сожалению, проход в Княжескую башню находится прямо за большой горницей. Неприятной встречи с бывшим властителем Синегорья не избежать.

Климога, едва колдун переступил порог, бросился к нему… с проклятьями. Арес опешил. Он-то думал, что безвольный князь давно и полностью утратил подобные замашки в разговорах с подлинным хозяином княжества, ан нет! То ли страх за свою шкуру возродил в нем былую наглость, то ли разорванная сеть даже над ним отныне не властна. В любом случае такая перемена в поведении Климога сейчас очень некстати.

— Как ты посмел запереть меня?! — брызгая слюной и потрясая кулаками, вопил Климога.— Проходимец, бездарь, что ты понимаешь в ратном искусстве? Дозволить бунтовщикам собрать силы у городских стен, дать им проникнуть в крепость — это не просто глупость, это измена! Наш Господин покарает тебя лютой смертью!

— Заткнись,— коротко произнес колдун и отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

Подойдя к окну, Арес оглядел площадь. Дружинники, судя по всему, вот-вот распахнут ворота. Значит, времени у него в обрез. . :.

— Слушай меня внимательно,— тоном, не допускающим возражений, произнес колдун. — Я иду звать на помощь нашего Господина…

— Мы идем вместе! — прервал его Климога.— Я больше не доверяю тебе, иноземец.

— Если ты хочешь следовать за мной, пожалуйста, я не буду тебя удерживать, — тут же сменил тон Арес. — Но учти, что тогда мы никак не успеем исправить положение и нас обоих растерзает обезумевшая толпа голодранцев. Есть лишь один способ задержать их и выиграть время, чтобы я смог обратиться к Великому Господину без помех.

— Что за способ? — настороженно спросил Климога.

— Княжна Любава. Покуда она в наших руках, ее братец не посмеет причинить нам вред. Ты согласен с этим?

— И что дальше?

— Нельзя терять времени. Слышишь восторженные вопли? Бунтовщики открыли главные ворота, сейчас ринутся во дворец. Немедленно тащи девку в мою темницу! Я буду там — нужно успеть начертать магические знаки. Да не стой как чурбан! Куда я денусь из осажденного дворца?

Словно подтверждая искренность своих намерений, Арес быстро направился к потайной двери, ведущей в его обитель. И Климога поверил. Сорвавшись с места, он устремился в малую горницу, где под надежной охраной двух дюжих борейцев томилась дочь Светозора. Климога, охваченный смятением и страхом, начисто забыл, что из обители колдуна есть еще один тайный выход — в Княжескую башню…

Владигора не было на площади, когда сотня Горбача и ладорские дружинники сломили наконец упорное сопротивление стражников, пробились к воротам и распахнули их навстречу столь вовремя подоспевшему из предгорья войску. Вероятно, опытный воевода ни за что не покинул бы поле битвы в такой момент, но сердце молодого князя подсказывало иное решение.

Крикнув Горбачу, чтобы тот взял командование на себя, он стремглав бросился на княжеский двор. Окно девичьей гриднице по-прежнему было открыто. Однако от земли до него не меньше пяти с половиной аршин — как допрыгнуть? Владигор посмотрел по сторонам, надеясь отыскать если не лестницу, то хоть бревно или бочку, и увидел, что рядом с трудом переводит дух Чуча.

— За тобой, князь, бегать — хуже некуда. А уж мне, коротышке, подавно… Что, во дворец торопишься?

— Оттуда, как видишь, выбраться было проще, чем туда вернуться,— раздосадованно ответил Владигор.

— Я-то на что? — хмыкнул Чуча.— Ты борейцев как яблочные огрызки раскидывал, неужто меня, легонького, подкинуть не сможешь? А там небось веревка или ремни найдутся…

— Чуча, дружище, да твоей голове цены нет! — радостно воскликнул князь. — Ну-ка, лети!

Коротышка охнуть не успел — крепкие руки Владигора тут же подбросили его к самому окну гридницы. Похоже, лишь природная цепкость подземелыцика уберегла Чучу от неизбежного падения и переломанных рук-ног. Схватившись обеими руками за оконный наличник, он некоторое время беспомощно болтался между небом и землей, поливая князя непонятными, но явно малопочтительными выражениями. Затем он все-таки нырнул в окошко и почти сразу к ногам Владигора упал конец прочной веревки. Остальное было делом нескольких мгновений.

Оказавшись в гриднице, заполненной недавними узниками подземного острога, юноша неожиданно сам стал их пленником. Отовсюду к нему тянулись руки, хватали за одежду, обнимали его пыльные сапоги… Князь растерялся. Ничего подобного не было, когда его воины переносили измученных людей в эту комнату, и вдруг — на тебе, нашли время выказывать благодарность! Видимо, только сейчас к ним пришло осознание близкой свободы.

Его вновь выручил находчивый оруженосец.

— Эй, малахольные! — гаркнул он.— Если не хотите вернуться в клетки, немедленно пропустите князя! — И добавил помягче: — Дело еще не кончено, а вы нас тут задерживаете… Нехорошо, братцы.

Люди расступились, и Владигор торопливо шагнул к двери. За ней, как он помнил, находился небольшой коридорчик, а в конце его — лестница, ведущая к верхним покоям.

В коридорчике никого не было. Оно и понятно: Климога всех стражников послал оборонять дворец. Напрасный труд. Не устоят наемники против гнева людского, сметут их в два счета! Вот только бы злодей в отместку не сотворил чего с Любавой, не удумал бы какой подлости напоследок! Оттого и спешил Владигор, оттого и тревожилось сердце, что догадывался он — на любое злодеяние способен сейчас Климога.

В три прыжка одолев лестничные ступени, он свернул за угол и — едва не угодил под удар борейского меча.

Стражники, которым ведено было рубить всякого, кто сунется к дверям горницы, толком даже не знали, что за девку стерегут, но службу свою несли как положено. Выскочивший из-за угла русоволосый парень сумел каким-то образом увернуться от меча, избежав мгновенной и легкой смерти. Ладно, тем хуже для него: дольше помирать придется.

Один стражник — долговязый, похожий на цаплю — шагнул вдоль стены, чтобы отрезать ловкачу путь к отступлению. Другой был старше и опытней напарника. Заподозрив неладное, он выставил меч вперед, а левой рукой судорожно потянул из-за пояса длинный кинжал с узорной рукоятью. Слишком длинный. Владигор нырнул под его правую руку и ладонью ударил стражника по левой: кинжал, так и не показав своей полномерной красы, вонзился в живот хозяина.

Бореец охнул, обмяк. Но Владигор не дал ему повалиться на пол. Схватил за пояс и, откинувшись на спину, бросил через себя. Грузное тело сшибло с ног долговязого, а затем… Затем князю ничего делать уже не понадобилось. Подоспевший Чуча дважды вскинул вверх руку с ножом и дважды опустил ее вниз. Со стражниками было покончено.

Только теперь Владигор сообразил, что его меч все это время оставался в ножнах. За подобную самонадеянность Филька наверняка обозвал бы его тупицей и молокососом. Подземелыцик же просто пожал плечами, дескать, каждый сходит с ума по-своему.

Князь отмахнулся от его немого упрека. Не до упреков нынче. Он примерился к дверям горницы и что было силы ударил ногой промеж ясеневых створок. Они оказались на удивление хлипкими — слетели с петель от первого же удара.

Сначала он решил, что опоздал. Горница была пуста. Тщательно застеленная кровать, наполовину скрытая от посторонних глаз расписным айгурским балдахином, шкура снежного барса на полу, медное зеркало на стене, ажурный столик возле небольшого окна, забранного железной решеткой. То ли горница, то ли острог…

Однако Чуча, войдя следом, сразу ткнул пальцем в нижний край балдахина. Из-под него выглядывали остроносые кожаные сапожки. Князь стремительно шагнул вперед, сорвал балдахин с высоких прикроватных столбиков — и обмер. Молодая красавица, возникшая перед ним, лишь отдаленно была похожа на ту девушку-подростка, образ которой хранила его память. Он смотрел на нее, не в силах даже слова сказать.

Пылающее гневом и оттого еще более прекрасное лицо, широко распахнутые голубые глаза, густые светло-русые волосы, мягкой волной падающие на плечи… Гибкая фигура была напряжена и готова в любой момент отпрянуть в сторону или броситься на обидчика.

Да удивление крепкая девичья рука сжимала кинжал, в котором Владигор безошибочно признал тот самый, что отец вручил Любаве в давнюю кровавую ночь.

— Любавушка, — чуть слышно вымолвил он. — Сестрица моя…

Она сердито и недоверчиво посмотрела на юношу и вдруг заметила выбившийся из-под ворота кольчужной рубахи шнурок с медной медалькой: синегорский меч и две скрещенные стрелы — княжеский родовой знак! Голубые глаза изумленно округлились, кровь отхлынула от девичьего лица, и дрогнули побледневшие губы:

— Владий?..

Владигор в ответ лишь улыбнулся. И эта ничуть не изменившаяся за долгие годы мальчишеская улыбка развеяла последние сомнения Любавы. Уронив кинжал, она радостно взвизгнула и кинулась на шею вновь обретенному брату.

Оруженосец Чуча скромно потупил взор и отошел к окну, дабы своим присутствием не помешать излиянию родственных чувств. Из окна открывался вид на Княжескую башню и часть площади перед ней, где как раз в это время остатки наемного войска бросали оружие к ногам победителей. Довольный Чуча во все глаза следил за столь долгожданным зрелищем. В этом была непростительная для него, княжеского оруженосца, ошибка.

Никем не замеченный, в дверном проеме появился Климога. Еще в коридоре, наткнувшись на мертвые тела стражников, он догадался, какая встреча ожидает его в горнице. И теперь, обнажив меч, Климога изготовился к прыжку.

Светозоровы пащенки обнимались, ничего не видя и не слыша вокруг. Обоих — одним ударом! Не сдержав нахлынувшей ненависти, он заскрипел зубами. Чуча встревоженно обернулся, увидел холодный блеск оголенного клинка и, не раздумывая ни мгновения, ринулся под вражеский удар.

Дюжий Климога и коротышка подземелыцик с грохотом столкнулись посреди горницы. Климога едва удержался на ногах. Его меч запоздало, поэтому немного вскользь, рубанул по свалившемуся на пол уродцу. Но больше он ничего не успел сделать: кулак Владигора, описав короткую дугу, врезался в челюсть Климога. Бывший властитель Синегорья рухнул как подкошенный.

Князь склонился над своим верным оруженосцем:

— Чуча, дружище, ты живой?

— Кажись, не помер еще,— ответил Чуча, пытаясь бодриться. — Ну что за порода у вас, князей Синегорских? Один мне нос поломал, братец его чуть руку не оттяпал. Да и ты небось когда-нибудь на мне свою зарубку оставишь.

— Уфф,— облегченно вздохнул Владигор.— Если отшучивается, значит, живой.

— Шутки шутками,— сказала Любава, осматривая глубокую рану на левом плече подземелыцика.— Но как бы кровью не истек твой товарищ. Дай-ка перевяжу его.

— Благодарствую, княжна,— проговорил Чуча.— А князь, может, подлецом Климогой озаботится? Добить надо бы, пока новую пакость не учинил…

Владигор подошел к неподвижному Климоге, сорвал с него пояс и, заломив руки за спину, крепко связал.

— Теперь не учинит. А добивать… Нет, пусть старейшины судят — по Правде и Совести. Теперь в Синегорье бессудной казни никто не должен бояться. Климога первым наши законы порушил— с него первого и возрождать их начнем.

Черный колдун был и взбешен, и растерян. С высоты Княжеской башни он видел, как сдаются в плен последние борейцы, как торжествуют синегорские смерды. Самое время положить конец этому отвратительному зрелищу, разметав до основания твердыню, опозорившую самое себя! Но сколько ни твердил он заклинания, пытаясь воспламенить потаенные бочки с огненным порошком, ничего не происходило.

Как же так?! Что осмелилось противодействовать могущественнейшей Черной магии? Неужели он, Арес, полностью лишился своей колдовской силы, столь необходимой сейчас для мести и спасения? Он терялся в догадках.

Жгучая боль в груди стала почти нестерпимой, в глазах помутилось, руки дрожали от напряжения и страха. Собрав остатние крохи самообладания, колдун обратился к Великому Господину:

— Уби ту, Хостис генерис хумани? Вени, Спиритус!.. Куод потуи, феци. Воленс-ноленс царпент туа пома не-потес! Популюс ме зибилат, ат михи плаудо. Вае иллис, викторибус! Венит экстрема диес… Вени, Редививус эт Ультор, вени!..

* — Ubi tu, Hostis generis humani? Veni, Spiritus!.. Quod potui, fed. Volens nolens carpent tua poma nepotes. Populus me sibilat, at mihi plaudo. Vae illis, victoribus! Veni, Redivivus et Ultor, veni!.. (лат.) — Где ты, Враг рода человеческого? Приди, Дух!.. Что мог, я сделал. Волей-неволей пожнут потомки твои плоды! Народ меня освистывает, но я себе аплодирую. Горе им, победителям! Настал последний день… Приди, Воскресший и Мстящий, приди!..

У подножия башни раздались громкие крики. Колдун посмотрел вниз и понял, что вопли голодранцев относятся именно к нему: его черный силуэт был сейчас слишком заметен на бледно-розовом фоне предзакатного неба. С десяток бунтовщиков уже взламывали тяжелую дверь, за которой начиналась башенная лестница. Вот-вот они окажутся здесь. Почему не отзывается Господин? Или черная сеть уничтожена полностью и теперь даже Он не в силах появиться над непокорным городом?!

— Вени, Спиритус, вени! — осипшим голосом прошептал-простонал Арес, упав на колени и зажав ладонями уши, дабы не слышать треска сорванной с петель двери и ненавистных звуков синегорского, варварского языка.

В этот миг он ощутил внезапный порыв ледяного ветра. Черный плащ затрепетал, словно парус, и едва не сбросил колдуна вниз, на копья смердов. Подняв голову, он слезящимися глазами уставился на лиловую тучу, быстро приблизившуюся к башне. Боль в груди отступила, а вместо нее — там, где сердце,— возникла пугающая, безмолвная пустота.

Лиловая туча вдруг превратилась в безобразное трехликое чудище, которое, обвив Княжескую башню длинным драконьим хвостом, протянуло к ее вершине огромную когтистую лапу. Колдун тут же вскочил на ноги и, не задумываясь, уверенно ступил на нее. Лапа мягко сжалась в кулак, скрыв колдуна от людских глаз. Чудище, не удостоив вниманием столпившийся внизу народ, лишь на какое-то мгновение задержало свой взгляд на одном из окон дворца. А затем вновь обернулось кошмарной лиловой тучей, которая стремительно и беззвучно скользнула за горизонт, унося в своем поганом чреве Черного колдуна Ареса…

Владигор молча отошел от окна. Увиденное не испугало юношу, но на его чистый широкий лоб легла в этот миг первая глубокая морщина.

— Боги мои,— с трудом переведя дыхание, вымолвила Любава. — Что это было?

— Злыдень явился, чтобы забрать своего слугу,— ответил Владигор. Но дальнейшие объяснения были прерваны шумом голосов на лестнице. Князь обнажил меч и заслонил собою сестру.

На сей раз предосторожность оказалась излишней: на пороге появились два его сотника — улыбающийся во весь рот Ждан и чем-то озабоченный Горбач.

— Мы победили, князь! — радостно провозгласил Ждан. — Все иноземцы сложили оружие. Ну, те, разумеется, что живыми остались. Человек двести, пожалуй. Я велел пока что согнать их на дружинный двор. Правильно?

— Правильно, — кивнул Владигор. — Потом разберемся, что с ними делать. А ты. Горбач, отчего хмуришься?

Однако тот ответил не сразу. Быстро смекнув, кто стоит рядом с молодым князем, он учтиво поклонился Любаве и лишь затем объяснил свое недовольство:

— Не рановато ли победу праздновать? Крепость в наших руках, это верно. И Климога, смотрю, сбежать не успел. А вот советник его. Черный колдун, улизнул-таки! Да так улизнул, что у людей, кто это видел, кровь в жилах застыла…

— Эка невидаль — дракон хвостатый! — перебил его Ждан. — А может, он колдуна супружнице своей на обед потащил?

Не обращая внимания на балагурство Ждана, Горбач продолжил:

— Но самое худое, что со дня на день уж не борейцы, а мы в осаде окажемся. Не забыл, князь, про те сотни, что из Комара и Мозыни сюда поспешают? Нужно бы сейчас не победный пир устраивать, а к новой битве готовиться. Верно ли говорю, князь?

— На твой вопрос, Горбач, позволь мне ответить, — произнес вдруг чей-то негромкий голос.

— Учитель! — воскликнул Владигор, бросаясь к чародею, будто прямо из воздуха возникшему на пороге горницы.— Хвала Перуну, который привел тебя в Ладор в столь счастливый для нас день!

— День воистину славный, — согласился Белун. Все, знавшие о существовании великого чародея только по чужим рассказам, поняли, кто стоит перед ними, и растерялись. Высокий, статный, седобородый, облаченный в снежно-белую хламиду, прошитую серебряными и золотыми нитями, богато украшенную жемчужным орнаментом, старик одним своим видом внушал окружающим благоговейное почтение и необъяснимую робость.

Зная, какое впечатление производит на всех, кто видит его впервые, чародей не стал спешить с разговором. Нужно дать людям хоть немного времени привести свои мысли и чувства в порядок. Он подошел к Чуче, которого по настоянию княжны уложили в кровать, ощупал его раненое плечо и что-то пробормотал себе под нос. Потом заверил подземелыцика:

— Через три дня заживет. Но рубец, конечно, останется.

Связанного и оставленного валяться на полу Климогу, который давно очнулся и в испуге таращил глаза (похоже, он был очень близок к умопомешательству), чародей не удостоил даже взглядом. Небрежно щелкнул над ним пальцами — и Климога одеревенел.

— Пусть пока бревном побудет,— объяснил Белун свой жест.

И так бесхитростно прозвучало его объяснение, так не вязалось оно с величественным обликом чародея, что все невольно заулыбались. Даже в глазах Горбача растаял холодный лед настороженности.

Белун между тем вернулся к его словам о борейцах, спешащих к Ладору:

— Вы, друзья, можете не бояться осады — очень скоро наемники повернут назад. Чего ради им терять свои жизни в битвах с восставшими синегорцами? Кто оплатит их кровь и увечья? Ведь не Климога же, за которого нынче никто и медяшки не даст. Сейчас Зарема, давняя моя подруга, с их сотниками толкует, про тебя, князь Владигор, и про тысячное войско твое рассказывает. Так что, думаю, уже на рассвете заторопятся они восвояси, за Венедское море, покуда Комар и Мозынь не взбунтовались, прознав о свержении ненавистного Климога…

— А что же Черный колдун? — спросил Горбач.— Он разве не способен убедить борейцев продолжить поход на стольный город? Они Ареса зачастую выше Климога ставили. Коли прикажет — послушаются.

— Не прикажет,— уверенно ответил Белун.— Сейчас он уже далече, и заботы у него совсем иные… Однако ты прав, сотник, остерегаясь Черного колдуна. Он очень опасен. Дракон, который унес его из Ладора, это ведь сам Триглав-Злыдень. И неспроста, конечно, господин слугу своего спасал. Знать, пересекутся еще пути Владигора и Ареса.

После этих слов Учителя взгляд Владигора стал серьезным и жестким. Он положил крепкую ладонь на рукоять меча и расправил плечи, словно показывал, что в любое время готов сразиться с врагом.

— Впрочем, — добавил чародей, — мы успеем обсудить это позже. А теперь, Владигор, не пора ли тебе выйти к людям? Они хотят увидеть своего законного князя, наконец-то вернувшегося в Ладор после долгих скитаний. Ждут искренних и мудрых слов, которые укрепят их веру в тебя, в то, что княжить будешь справедливо — по Правде и Совести.

Когда все пятеро (кроме Чучи, из-за глубокой раны потерявшего много сил, а потому оставленного в постели) вышли на высокое крыльцо Княжеского дворца, люди на площади в едином порыве вскинули над головами оружие и радостно закричали, славя молодого князя.

Владигор на несколько мгновений опешил. Он не ожидал столь бурной встречи, не был готов произносить, как выразился Белун, «мудрые слова», да и вообще не чувствовал себя достойным той славы, которую воздавал ему ликующий народ.

Чародей, понимая состояние молодого князя, положил руку ему на плечо и тихо сказал:

— Взгляни-ка на небо, мой мальчик…

Владигор поднял глаза. Небосвод над городом был чист и прозрачен. Лучи закатного солнца пронизывали его, окрашивая воздушную лазурь легкой золотистой дымкой. Насколько хватало взора — ни тучки, ни облака. Но там, где устремлялась в небо высокая и гордая Княжеская башня, Владигор увидел яркий блеск алых зарниц. Беззвучные и мимолетные посланцы Перуна, они вспыхивали над освобожденным Ладором, будто подавали синегорскому князю добрый знак. Или предупреждали о чем-то? Как знать…

Владигор вдохнул полной грудью пьянящий воздух родной земли. Вновь окинул взглядом неожиданно притихшую площадь, увидел сотни внимательных глаз, устремленных на него с надеждой и верой. И тогда, не сказав ни слова, в пояс поклонился своему великому народу.

28 декабря 1995 г. Санкт-Петербург