Владимир Высоцкий как гений песенного ширпотреба, сгоревший в творчестве ради излишеств

Владимир Высоцкий

Владимир Высоцкий (1938–1980) — гигантище русскоязычной массовой культуры, редкостно популярная личность периода с 1970-х по 1990-е. Сегодня, когда уже много лет существует интернет, и в него успели насовать всякого, появилась, наконец, возможность разобраться, что же это было тогда такое.

Сначала — длинная автоцитата из книжки «В противофазе» (текст относится к 2003 году, когда я был лишь начинающим мизантропом, а в России как раз отмечали 65-летие рождения Высоцкого и, наверное, много и проникновенно трындели о нём по телевизору):

Все его киногерои, каких я видел, преисполнены чувства собственного достоинства и говорят так, как будто хотят обратить на себя пристальное внимание окружающих. Понятно, что актер здесь ни при чем — это роли у него такие психопатические. Даже если сам он психопат, это ведь не значит, что он не сможет сыграть не-психопата.

Сыграл бы он хорошо, наверное, и придурка-ученого, и вялого депрессивного неудачника, и Бабу Ягу, и еще кого-нибудь, не соответствовавшего его типажу, но в Стране Самых Счастливых Рабочих людям творческим условия, как правило, не позволяли раскрыться не то что полностью, а хотя бы и наполовину (впрочем, в отношении некоторых деятелей можно сказать по этому поводу: и слава богу!).

Но вот ключевой, можно сказать, эпизод в его последнем фильме „Место встречи изменить нельзя“ — когда Глеб Шарапов… тьфу, Жеглов… когда этот Жеглов поднимает револьвер, чтобы убить убегающего почти хорошего бандита, потом опускает, потом снова поднимает, — сыгран тяп-ляп. Момент опускания выглядит неестественно, неубедительно, наигранно, грубо, показушно, халтурно, фальшиво, слабо. Полагаю, некоторые шибко образованные задумаются на этом месте, почему я не употребил их любимого „не верю“? Уж конечно, не потому, что „верю“.

Его песни на военную тему потрясающе хороши. Это такой прорыв в благородство, искренность, мужественность, человечность и русскость, что почти всё на ту же тему у других авторов воспринимается рядом с этим как напускное, идеологически выверенное. В военных песнях Высоцкого чувствуется героический характер автора. Придись война на его поколение, он был бы наверняка „или грудь в крестах или голова в кустах“. А может, его попросту пристрелил бы однажды особист — за „разговорчики“.

Его стихи — наверное, из самых легких и самых выразительных в русской поэзии. Это обусловлено тем, что за ними обычно предполагалась песня, то есть публичное исполнение, восприятие на слух — и непременное достижение успеха у слушателей (иначе ведь освищут, а то и забросают чем-нибудь).

Идеологически он был РУССКИМ и СОВЕТСКИМ — в положительном смысле этих слов, то есть первого — с оттенками патриотизма и удали, второго — с оттенками народности и фрондерства.

Его жизнь — это история медленного непроизвольного подавления и уничтожения выдающейся личности деградирующей социальной системой. Дурные качества, которыми он под конец стал отличаться, были в основном следствием условий, в которых он существовал (а отчасти — следствием дурного влияния приятелей). Он был в некотором смысле ИСКАЛЕЧЕННЫМ, так что его уж никак нельзя назвать образцом. Он не сжился с „системой“, и она его сжила со света.

Впрочем, сказать, что Высоцкого уничтожила „система“, — это поверхностно и однобоко: уничтожили, скорее, те, кто наливали ему водку; кто доставали ему наркотики; кто на нем зарабатывали; кто поощряли в нём, скажем мягко, недовольство отдельными сторонами существовавшего общественного строя. В общем, либеральная московская шушера. А после его смерти они еще заработали кое-что на воспоминаниях о нем.

Он был хорош во времена, когда надо было грызть именно ту „систему“ — претенциозную, но с большими недостатками. А кем бы он был теперь? Его характер не ложится на нынешнюю подленькую эпошку, но ведь она бы переделала его под себя, а потом бы и уничтожила — доступностью разрушительных соблазнов. Ведь в любом человеке есть в потенциале очень разное, а проявляется в основном то, к чему располагают условия. Ну и к чему хорошему может подталкивать людей нынешняя эпошка?

Кстати, сегодня Высоцкий сам — повод для ностальгии по ТОМУ времени — и немного даже по той „системе“.

В конструктивном отношении он слаб. Его „спортивные“ песни качественны, но вредны. То же можно сказать о его „альпинистских“ песнях. Его „нравственный заряд“ расплывчат и уже неактуален. Его знаменитое „но мы выбираем трудный путь — опасный, как военная тропа“ мешает моей борьбе с абсурдизмом и трудоголизмом.

Сражаясь с собой за Высоцкого, я даже предположил, что, может быть, дело не в нем, а всего лишь в том, что „подрывные“ возможности стихов и песен шире их созидательных возможностей. Но ведь получались же у некоторых и очень сильные „созидательные“ песни: „Нам нет преград“, „Не кочегары мы, не плотники“ и др.

В его эпоху грызть „систему“ было важно — чтобы она не загнила еще больше. Он прекрасно ее грыз, насколько это было возможно делать открыто. Это, так сказать, была его специализация, его миссия. Чего еще я от него хочу? Это же глупо — требовать от пилы, чтобы она годилась еще и для использования в качестве молотка или стремянки.

Кстати, по-моему, антисоветчиком он не был: он хотел подправления „системы“, а не ее замены. В то время „система“ мыслилась незыблемой и перспективной. Она демонстрировала явные достижения в различных областях — и медленно, но верно распространялась по планете. Поскольку Высоцкий не был вполне маргиналом, то можно сказать, что он воплощал самокритичность „системы“, был примером и символом возможной в ней духовной свободы (не такой уж ограниченной). Наверняка к Высоцкому подбивали клинья всякие Ларисы Богоразы — и ставили его в неловкое положение: с одной стороны, надо быть честным и смелым, с другой, чутьё подсказывало, что с этими борцами за „права человека“ что-то не так.

По аналогии с великими мыслителями можно различать великих чувствователей. Высоцкий был великим чувствователем. Во всяком случае, он в этой части был помощнее многих более удачливых поэтов. Высоцкий выразил здоровую народную реакцию на советские реалии сороковых–семидесятых годов.

Когда в конце 1980-х стали вдруг много говорить о Высоцком, меня это раздражало. Я даже пробовал сочинить разухабистые стихи по этому поводу. Стихи, как обычно, не получились, но в качестве выражения моих тогдашних чувств они сгодятся:

Даже со своими недостатками он был выше этой спущенной Горбачевым своры публичных поклонников, умеющих хорошо устраиваться.

Высоцкий — борющийся, страдающий, побеждающий, проигрывающий. Достоинство этого образа — в его подлинности: это ведь не какой-нибудь придуманный герой, раскрашенный сообразно интеллигентской моде.

Из любимейшего:

В этом четверостишье — жертвенно-героическая натура Высоцкого. Вообще, его поэзия — героическая. Он из числа наиболее героических поэтов в русской литературе. Сказать, что он недооценён, — неверно: он НЕПРАВИЛЬНО оценён. А правильно оценить его не могут, потому что время ныне мелкое и суетливое. Если начать идеологическую войну за Святую Русь, то Высоцкий окажется в „святорусской“ рати в первой шеренге бойцов. А я буду горд, если попаду хотя бы в третью, потому что сегодня я пока еще даже не в двадцать пятой.»

Ну что можно про это теперь сказать? Наивный начинающий мизантроп пытался хоть о ком-то отозваться не дурно, чтобы по крайней мере в собственных глазах не быть человеком, который в состоянии замечать только мерзости.

Теперь — соображения 2013 года («десять лет спустя»). Под впечатлением от художественного фильма «Спасибо, что живой» (по сценарию Никиты Высоцкого — «профессионального сына») и документального фильма «Высоцкий. Последний год».

Одни и те же вещи в указанных двух фильмах почему-то представлены по-разному:

1. Изменены имя-фамилия последней дамы сердца Высоцкого, хотя в интернете про неё немало информации.

2. Согласно художественному фильму, Высоцкий после впадения в кому был приведен в норму в гостиничном номере, встал и пошёл мыться, а согласно документальному фильму, он попал в больницу и там лежал некоторое время под капельницей.

И т. д. Поскольку сложно определять, где авторы «Спасибо…» отступают от правды, а где нет, пропадает доверие к фильму в целом. Он — очень ненадёжный источник сведений: халтура, мифотворчество, коммерческая игра на чувствах.

«Спасибо…» — фильм для тех, кому хочется посмотреть, как Высоцкий мучился: терял сознание, падал, умирал.

В Википедии, статья «Спасибо, что живой», приведено несколько нехороших отзывов о фильме и о ситуации вокруг него.

Фильм «Спасибо…» не производит сильного впечатления, хотя актёры отличные и старались. Снимали 5 лет, а выглядит наспех сделанным. Наверное, причина — в особенностях операторской работы и монтажа. И в использовании штампованных элементов современного российского кино (к примеру, стриженный «под ноль» персонаж, к тому же полковник КГБ: в 1979 году стрижка «под ноль» была атрибутом зеков, новобранцев и безнадёжных пациентов психиатрических клиник).

В «Спасибо…» пытаются смаковать сцену, в которой Высоцкий кривляется на базаре в Бухаре и выдуривает у продавца-узбека ковёр за 180 рублей, хотя узбек просил по меньшей мере 250, а торг начали с 500. Если принять во внимание, что команда Высоцкого добывала «левые» деньги в Узбекистане весьма успешно, эта базарная лихость выглядит не только жмотством, но и издевательством над аборигенами. Могу даже предположить, что торговец в конце концов пожелал Высоцкому «чтоб ты сдох на этом ковре!» (потом это так чуть было и не случилось).

Но в целом это фильм, вроде, смотрябельный. После того, как я к нему чуть привык, он стал даже ЖЕЛАТЕЛЬНЫМ фильмом (это наверняка немножко следствие ностальгии).

Из «Высоцкий. Последний год». Когда пробовали получить согласие родителей Владимира Высоцкого на его лечение от наркозависимости, отец-полковник выдал по его поводу: «С этим антисоветчиком я дела не имею». Высоцкий перед смертью так мучился целую неделю, что даже его мать сказала «Ну хоть бы забрал его уже Господь!»

В 1980-м «антисоветчик» Высоцкий просился в режиссёры фильма «Зелёный фургон». Между тем, повесть А. В. Козачинского «Зелёный фургон» — очень советская (кстати, отлично написанная). Я полагаю, что Высоцкий был человеком не цельным, а двойственным: с одной стороны, у него было стремление делать добро, выражать чувства народа, сгорать в творчестве, заботиться о товарищах, защищать общие ценности и всё такое, с другой — настроенность хватануть от жизни побольше радостей (включая сомнительные), готовность нарушать законы ради собственной выгоды, расчётливая игра на струнах усреднённой русской души в коммерческих целях.

Слово «двойственный» — эвфемизм слову «двуличный». У некоторых — расчётливое двуличие, у некоторых — мучительная борьба начал, а у кого-то — и то, и другое. Полагаю, что Высоцкий проходил по третьему варианту, причём со всё большим увеличением расчётливости. Его вкрадчивые интонации, отшлифованные на тысячах остолопов, до сих пор не утратили своей чарующей силы.

Гастроли слабого сердцем Высоцкого в Узбекистане летом (1979 года), когда жара в тех местах доходит до 40 и более градусов, — что-то несуразное. Возможное объяснение: срочно понадобились деньги, а на довольно коррумпированном юге СССР было легче организовывать «левые» концерты.

Власти препятствовали становлению Высоцкого как супергероя, частью исходя из принципа «не сотвори себе кумира»: защищали массу народа от впадания в обожательские крайности.

КГБ присматривал за Высоцким, чтобы тот не делал глупостей — вредных для него самого и для государства. Это была, скорее, защита Высоцкого. Опека его была не очень тщательной. Возможно, решили не мешать ему физически деградировать, потому что опыт говорил, что излечение маловероятно. Кстати, злоупотреблявших талантов в Москве конца 1970-х, начала 1980-х хватало и без Высоцкого: Олег Даль, Василий Ливанов и др. КГБ им тоже не организовывал лечения, хотя уж они-то чем угрожали? Надо думать, что в качестве национального достояния они властями не воспринимались (поскольку не были высокопоставленными чиновниками, академиками и т. п.). Или же было опасение вызвать ненужный шум. Или же вопрос застревал где-то между ведомствами бюрократизированного государства. А может, даже была установка на «естественный отбор».

Насчёт невозвращения Высоцкого из заграничной поездки КГБ мог быть спокойным: вернулся бы Высоцкий или не вернулся, Советской власти это бы не повредило. Плакаться на Западе ему не было оснований, а разоблачить он ничего не мог, потому что всё уже было разоблачено до него.

Поэт и пр. Юрий Колкер, местами довольно ехидный критик, о «рецепте Высоцкого» (статья «Высоцкий без гитары»):

«Второй личиной Высоцкого стала военная тема. Опять, как и в первом случае, он брал чужое: как не был он в лагерях, так и войну знал понаслышке. И опять он играл наверняка: апеллировал к тому, что находило отклик в сердцах многих. Война, победа над нацизмом — вот что еще оставалось у советских людей общего; это было святое, неприкосновенное, — не случайно ведь и любое напоминание о том, что войну против преступника Гитлера вел, собственно говоря, преступник Сталин, встречали, да и по сей день встречают, негодованием. Но если приблатненная песня была только внутренне — через всё тот же социально-близкий элемент — сродни дорвавшейся до власти кремлевской черни, то здесь, в песне военной, Высоцкий уже прямо оказывается в русле официальной кремлевской политики и служит ей верой и правдой. Мало того, он служит ей лучше чиновных советских поэтов и композиторов. У тех продукция была выхолощенная, приглаженная, а у Высоцкого — словно бы душа народная заговорила, с всё той же грубоватой, непричесанной, но зато уж и несомненной правдой-маткой. Как тут слезу не уронить?»

Вплоть до начала 1980-х военные потери служили оправданием дефицита всяких благ при развитом социализме, и Высоцкий со своими проникновенными песнями о войне придавал этому оправданию убедительности, то есть был для Советской власти очень даже кстати.

Высоцкий в последней серии фильма «Место встречи изменить нельзя» победно рычит: «Теперь пусть выходит горбатый… Я сказал, горбатый!» (это он указывает главарю взятой с поличным шайки, чтобы тот выбирался из подвала). Нет, я догадываюсь, что сценарий писан не Высоцким и что режиссёр у фильма всё-таки Станислав Говорухин, но могу себе представить, как дёргаются на этом месте все горбатые зрители, а также многие из сильно сутулых и вообще имеющих какие-то существенные физические дефекты. Некоторые вещи нельзя позволять себе даже в отношении врага — и даже если ты всего лишь играешь в кино, но играешь героя положительного (пусть и не лишённого больших недостатков). А если ты их всё-таки позволяешь себе, то ты горбат нравственно.

Я проверил по «Эре милосердия» Вайнеров. Там то же самое, но там Жеглов — менее положительный персонаж, чем в фильме. Почти отрицательный. В фильме хватает отклонений от романа, но вот где действительно надо было отклониться, этого не сделали.

Кстати, эпизод со смертью Левченко в романе выглядит так:

— Ты убил человека, — сказал я устало.

— Я убил бандита, — усмехнулся Жеглов.

— Ты убил человека, который мне спас жизнь, — сказал я.

— Но он все равно бандит, — мягко ответил Жеглов.

— Он пришел сюда со мной, чтобы сдать банду, — сказал я тихо.

— Тогда ему не надо было бежать, я ведь им говорил, что стрелять буду без предупреждения…

— Ты убил его, — упрямо повторил я.

— Да, убил и не жалею об этом. Он бандит, — убежденно сказал Жеглов.

Я посмотрел в его глаза и испугался — в них была озорная радость.

— Мне кажется, тебе нравится стрелять, — сказал я, поднимаясь с колен.

— Ты что, с ума сошел?

— Нет. Я тебя видеть не могу.

Жеглов пожал плечами:

— Как знаешь…

Я шел по пустырю к магазину, туда, где столпились люди, и в горле у меня клокотали ругательства и слезы. Я взял за руку Копырина:

— Отвези меня, отец, в Управление…

— Хорошо, — сказал он, не глядя на меня, и полез в автобус.

Я оглянулся на Пасюка, Тараскина, взглянул в лицо Грише, и мне показалось, что они неодобрительно отворачиваются от меня; никто мне не смотрел в глаза, и я не мог понять почему. У них всех был какой-то странный вид — не то виноватый, не то недовольный. И радости от законченной операции тоже не видно было.

Копырин мчался по городу и бубнил себе под нос, но не про резину, а что-то про молодых, про несправедливость, судьбу. Но я не очень внимательно слушал его, потому что обдумывал свой рапорт. С Жегловым я работать больше не буду.

Сценарий к фильму писали сами братья Вайнеры, причём якобы ориентируясь на Высоцкого. А Высоцкий даже утверждал, что они писали Жеглова с него (Валерий Перевозчиков, «Правда смертного часа»):

— Вам было интересно работать над ролью Жеглова?

— Братья Вайнеры писали этот характер немножечко с меня — с того образа, который создался в их воображении, благодаря моим песням. Мне в картине проще было работать из-за этого.

Размахивание Высоцкого руками в роли Гамлета — слишком экспрессивное, неестественное, не нордическое. Но может быть, Высоцкого заставлял махать руками режиссёр-новатор Любимов (продолжатель Мейерхольда, стремившийся эксплуатнуть протестную тему в неявно-подрывных целях), а сам Высоцкий был снова почти ни при чём. Любимовский вневременной и транснациональный Гамлет в трико и без шпаги — это слишком большая абстракция даже для театра. Разумеется, театр — это условность, но делать его ещё большей условностью значит оригинальничать (= привлекать к себе незаслуженное внимание). Чтобы кто-то имел возможность выпендриваться посредством отклонений от нормы, надо, чтобы большинство других эту норму соблюдало. А нормы ведь нередко имеют какое-то положительное значение, иначе бы они не складывались. Высоцкий — соучастник театральных выпендриваний Любимова.

Об актёрских способностях Высоцкого. Марк Дейч, статья «Феномен Высоцкого»:

«…и Гамлет, и поручик Брусенцов, и Дон Жуан, и начальник отдела уголовного розыска в популярном телесериале — все они в исполнении Высоцкого для меня одинаковы. Причем одинаковость эта — не от полноты актерского самоощущения (как, к примеру, у Жана Габена), а от внутренней пустоты, которая маскируется не совсем стандартной внешностью и какой-нибудь хорошо запоминающейся деталью. Такой деталью у Высоцкого был голос — мощный, низкий, красиво хриплый, его владелец пользовался им очень умело.»

Может быть, Высоцкий не видел необходимости в игрании разных ролей существенно по-разному, потому что считал (и ведь справедливо!), что народ хочет смотреть в первую очередь на него самого — такого, какой есть.

Людмила Абрамова, вторая супруга, о Высоцком образца 1961 года:

«У него ведь в Москве не было настоящей работы, ему даже предлагали место редактора в литчасти театра — настолько „высоко“ ценили его актерское мастерство!»

Она же о чуть поздних временах:

«Ему всегда было плохо. Работы не было. Друзья любили его, но с жалостью. Творческого человека талант изнутри раздирает. Безденежье, беспомощность, обломы на каждом шагу. В какие-то эпизоды его толкает Лева Кочерян, в какие-то — Вася Шукшин. Лева настоял, чтобы его взяли в „Стряпуху“. В результате Кеосаян был недоволен, и Володя был недоволен.»

Андрей Тарковский (из выступления в г. Калинине 31 октября 1981 года):

«Он, конечно, никакой не актер, потому что на этом поприще он не достиг высот, какие ему удались в другом жанре.»

Полагаю, Высоцкому давались роли, соответствовавшие его амплуа «мужика», который весь из себя такой маскулинистый, ухватистый, смекалистый, нахрапистый, юморной, уверенный в собственных силах, но не особо вредный. А шибко связываться с Высоцким, наверное, частью не хотели режиссёры — из-за его недисциплинированности, капризности и запоев, частью даже актёры — из-за того же самого, а вдобавок чтоб он их не заслонял своей неактёрской славой. Среди приблизительных современников Высоцкого имелась ОГРОМНАЯ КУЧА всяких замечательных актёров — и «фактурных», и интеллигентных, и даже с запоминающимися голосами, так что в чисто актёрском аспекте он рядом с ними действительно был мало кто. «Штаны» — так называют в театре акторов, которые не блестящи в игре, зато очень мужчинисты-щетинисты и хорошо смотрятся в качестве «крутых» персонажей или там, скажем, сердцеедов каких.

Мне говорят: если судить по воспоминаниям, в жизни Высоцкий был мягче и душевнее, чем в своих ролях. Это к тому, что он якобы не играл самого себя раз за разом. Не знаю, не знаю. Специфика личности проявляется ведь не всё время, а только в некоторых благоприятных для этого ситуациях. Роли, может быть, давали Высоцкому возможность концентрированной демонстрации того, что иначе оставалось у него сглаженным, размазанным по серым будням.

Тексты мощно воздействующих песен, будучи представленными в виде стихов, иногда огорчают своим убожеством. В целом про тексты Высоцкого этого не скажешь, но есть к чему придраться и у него. Далее — несколько примеров по памяти.

Из сумбурной песни-«беспокойства» Высоцкого:

Кается в том, что позволил парус порвать? К пародии на этот текст:

Песня Высоцкого «На братских могилах»:

Песня очень сильная, но про вдов и кресты здесь неправильно. Братская могила — это всего лишь групповое захоронение. При нём могут быть и символы (кресты и пр.), и фамилии погибших, и рыдающие вдовы, которые приходят по поводу конкретных людей из этих списков. И даже если при могиле нет фамилий, приходу рыдающих вдов это отнюдь не мешает, потому что каждая может предполагать, что в могиле — тот, кто ей нужен. На советских братских могилах вместо крестов помещались звёзды, на индивидуальных могилах военнослужащих — как правило, тоже звёзды, а не кресты. Но на территории СССР были и братские могилы с крестами — дореволюционные. В общем, без крестов обходились не на братских, а на советских могилах.

Песня про «недострелённого»:

Трогательно, но неправдоподобно: недорасстрелянных добивали. Смертный приговор предписывает не выстрелить в сторону осуждённого, а лишить его жизни. А приговоры надо приводить в исполнение, иначе приговорят тебя самого.

Песня про угорелого («Протопи ты мне баньку по-белому»):

Это какой-то третий вид угорания. Вне этой песни более-менее известны только угар от угарного газа (формула газа: CO) и «пьяный угар». В случае сильного отравления угарным газом возникает паралич и потеря сознания, приблизительно через полчаса — смерть. В случае лёгкого отравления человек чувствует головную боль и удушье, по Высоцкому же — только острое желание исповедаться.

Песня «Час зачатья я помню…»:

Однобокая память — это когда, к примеру, рождение помнится, а смерть — нет. Или когда хорошо помнишь, как тебя оскорбляли и/или били, а как сам оскорблял и/или бил — смутно. В чём однобокость памяти у Высоцкого в данном случае — непонятно.

Марк Дейч (там же) о стихах Высоцкого:

«Много лет назад, когда популярность Высоцкого только-только набирала обороты, я заметил, пожалуй, главную особенность его песен: лишенные аккомпанемента и голоса, они — за редким исключением — не становятся стихами. Читать их трудно, а порой вовсе невозможно. Аритмичность, нарушение размера, неумелая рифмовка, множество необязательных и неточно используемых слов, небрежность…»

Кому как. По-моему, Дейч преувеличивает: меряет Высоцкого классиками и делает вид, что не понимает, что существуют разные жанры поэзии; что поэты различаются стилями; что повторять классиков нет смысла; что размер в стихе — не самоцель, а средство (и нарушение размера в отдельных важных местах может быть «работающим» компонентом стиха, а не его дефектом).

О прозе Высоцкого. Оказывается, она у него есть. Помимо «Чёрной свечи», писанной в соавторстве с Леонидом Мончинским, фигурируют девять рассказиков на одну-три страницы и незаконченный (точнее, едва начатый) «Роман о девочках». В них «что-то есть» (ладно, это талант), но некоторые — в стиле вырожденца Даниила Хармса. Вот список рассказиков:

Дельфины и психи

О жертвах вообще

Об игре в шахматы

О любителях приключений

Опять дельфины

Плоты

Парус

Формула разоружения

У моря

Ещё от Высоцкого остался киносценарий «Венские каникулы» в соавторстве с Эдуардом Володарским. Написанное с соавторами вряд ли есть смысл анализировать с целью расшифровки личности Высоцкого.

О режиссёрстве Высоцкого, случившемся на съёмках «Места встречи…», когда Станислав Говорухин вынужден был отлучиться на фестиваль. Говорухин:

«Он давно подумывал о режиссуре. И я с радостным облегчением уступил ему режиссерский жезл. Когда я вернулся, группа встретила меня словами: „Он нас измучил!“. Шутка, конечно, но, как в каждой шутке, тут была лишь доля шутки. Привыкших к долгому раскачиванию работников группы поначалу ошарашила его неслыханная требовательность. Обычно ведь как? „Почему не снимаем?“ — „Тс-с, дайте настроиться. Режиссеру надо подумать“. У Высоцкого камера начинала крутиться через несколько минут после того, как он входил в павильон. Объект, рассчитанный на неделю съемок, был „готов“ за четыре дня. Он бы в мое отсутствие снял всю картину, если бы ему позволили. Он, несущийся на своих конях к краю пропасти, не имел права терять ни минуты. Но зато входил он в павильон абсолютно готовым к работе, всегда в добром настроении и заражал своей энергией и уверенностью всех участников съемки. По этой короткой пробе легко было представить его в роли режиссера большой картины.»

Короче, Высоцкий гиперактивничал, чем сильно напрягал коллектив, в котором наверняка далеко не все были сангвиниками и/или использовали стимуляторы.

О том, что руководство киностудий препятствовало участию Высоцкого в съёмках кино. Многие другие актёры тоже браковались — по разным причинам: потому что типаж не подходил или, наоборот, оказался заезженным; потому что актёр стал пить и т. д. В СССР было много отличных актёров, и только про некоторых можно сказать, что на экране они примелькались, да и то кому как. В конце концов, кому-то Высоцкий очень не нравился как личность: всем мил не будешь. И не так уж мало Высоцкий снимался (правда, не всегда удачно: на мой взгляд, фильмы «Интервенция», «Опасные гастроли» — нехорошие). Участие Высоцкого ведь гарантировало интерес зрителей к фильму, а это было нужно и режиссёрам, и руководителям киностудий. При оценивании «количества» Высоцкого на экране надо учитывать, что он был не киношным, а ТЕАТРАЛЬНЫМ актёром и что вдобавок много выступал с концертами.

О киношных работах Высоцкого хитро выразился Юрий Визбор (в своей очень апологетической статье «Он не вернулся из боя»):

«Его неудачи в искусстве были почти заранее запрограммированы регулярной нечистой подтасовкой — но не относительно тонкостей той или иной роли, а по вопросу вообще участия Высоцкого в той или иной картине. В итоге на старт он выходил совершенно обессиленный.»

В статье Юрия Сушко «Мой черный человек в костюме сером» приводится ряд совершенно «неполитических» случаев непопадания Высоцкого на экран:

«Длительный, больше месяца, тягучий период ожидания начала съемок, неимоверная жара, высокогорье, неустроенный быт и пр. — все это, естественно, сказалось на самочувствии молодого актера. И в первый же день съемок он теряет сознание, а врачи поставили диагноз: „на фоне нервного истощения… рекомендуется длительный отдых“. И Высоцкого отправили в Москву.»

«Крайней занятостью Высоцкого объясняли создатели картины „Стрелы Робин Гуда“ его неучастие в фильме. Как утверждал Борис Хмельницкий на встрече в Доме кино, Владимира пригласили на роль шута, которую потом сыграл Юрий Каморный: „Но Володя не смог, он в то время улетал, по-моему, во Францию. Просто не совпало по времени“.»

«В 1975 году опять-таки на „Беларусьфильме“ снимался фильм „Долгие версты войны“ по повести Василя Быкова. Режиссер Галина Коконович позвонила Высоцкому в Москву и предложила роль политрука (ее позже сыграл Б.Руднев). Володя отказался: „Галя, я такие роли играть не люблю“.»

«Высоцкий в 1978 году сам отказался от предложения Игоря Шевцова сняться в фильме „Мерседес уходит от погони“: „Хочу год отдохнуть, не сниматься. Потом, я только что сделал роль в „Эре милосердия“ — это похоже. Нет смысла повторяться“.»

«В 1979 году московский кинорежиссер Геннадий Иванов снимал на „Беларусьфильме“ кинокартину „Братья Рико“ по Жоржу Сименону. Высоцкого хотели пригласить на роль Стива Кубина. В принципе идея его заинтересовала. По телефону он ответил, что будет в июне на гастролях в Минске, тогда можно будет конкретнее поговорить… Но, как считает упоминавшаяся выше Г. Коконович, эта роль стала неинтересной для него, этот образ в кино он уже сыграл.»

Скорее всего, Высоцкий в последние годы жизни сам предпочитал киносъёмкам концертную деятельность как более выгодную в материальном отношении благодаря возможности «левых» доходов: дело в том, что он нуждался в деньгах — для строительства дачного дома и для приобретения «лекарства». О том же Валерий Перевозчиков («Правда смертного часа»):

«С конца семидесятых годов концертные выступления становятся основным источником доходов…»

Почти о том же Г. Вайнер (ст. М. Цыбульского «Владимир Высоцкий в Одессе»):

«Ему хотели платить тринадцать рублей за съёмочный день, потому что Володя Высоцкий, в отличие от других величайших артистов, своих партнёров, не был ни заслуженным артистом, ни народным. Он был просто артист, а такого звания, как Артист с большой буквы, в штатном расписании не существует. Пришлось предпринять нечеловеческие усилия, поставить нашими совместными усилиями Гостелерадио перед альтернативой — закрыть картину на середине, на которую уже потрачено полмиллиона, или платить Высоцкому нормальную съёмочную ставку. В связи с тем, что им не хотелось терять потраченные полмиллиона, Высоцкому подписали ставку 50 рублей за съёмочный день.»

Здесь Г. Вайнер обходит один скользкий момент, но тот всё же просвечивает: дождавшись середины съёмок, Высоцкий отказался продолжать работу над фильмом на первоначально оговорённых условиях и затребовал ещё денег. Вообще-то такие действия называются вымогательством.

Высоцкий:

С учётом его многочисленных концертов, включая «левые», это звучит героично. Человек пересиливал себя.

Про буйства Высоцкого. Вспоминает вторая супруга Людмила Абрамова:

«Поздно вечером я поехала в гостиницу, ребята меня провожали. У каждого оставалось по три копейки, чтобы успеть до развода мостов доехать на трамвае на ту сторону Невы. А я, уже буквально без единой копейки, подошла к гостинице — и встретила Володю.

Я его не знала в лицо, не знала, что он актер. Увидела перед собой выпившего человека. И пока я думала, как обойти его стороной, он попросил у меня денег. У Володи была ссадина на голове, и, несмотря на холодный дождливый ленинградский вечер, он был в расстегнутой рубашке с оторванными пуговицами. Я как-то сразу поняла, что этому человеку надо помочь.»

Деньги Высоцкому были нужны, чтобы рассчитаться в ресторане, где он набуянил и побил посуду.

Из Википедии («Владимир Высоцкий»):

«Вместе с актёрами Театра на Таганке ездил с гастролями за границу: в Болгарию, Венгрию, Югославию (БИТЕФ), Францию, Германию, Польшу. Получив разрешение выехать к жене во Францию с частным визитом, сумел также побывать несколько раз в США (в том числе и с концертами 1979 года), Канаде, Таити и т. д.»

В «и т. д.» попала, как минимум, Мексика. Я думаю, про это можно сказать «как сыр в масле катался».

Про дачу Высоцкого, построенную на участке Эдуарда Володарского (втиснуться в каком-либо другом месте не удалось: Высоцкий далеко не у всех был любимцем). Из статьи «Дачная история» (сайт 1001.ru).

Э. Володарский:

«Володя хотел купить себе дом или дачу в окрестностях Москвы, но ни в один кооператив его не принимали. Во-первых, из-за одиозности фамилии, а во-вторых, из-за Марины — иностранцам не разрешалось жить в большинстве окрестностей Москвы.»

Непонятно, почему фамилия «Высоцкий» была одиозной. Потому что еврейская — вряд ли. Статусным антисоветчиком он тоже не был. Можно предположить, что в Высоцком видели источник беспокойства: ночного шума, быстрой езды, паломничества поклонников. Впечатляющей фигурой Высоцкий являлся в основном для провинции, а в Москве хватало знаменитостей и всяких «крутых» помимо него, и часть из них относилась к Высоцкому как к конкуренту в борьбе за всенародную признательность. Володарский в интервью Борису Кудрявову:

«Еще во время строительства меня начали долбать соседи — Юлиан Семенов, Эльдар Рязанов, Андрей Дементьев, Григорий Бакланов — у тебя Высоцкий строит дачу, это запрещено, ты не имеешь права. Отнекивался, как мог.»

В. Янклович (типа бухгалтера у Высоцкого):

«По моим подсчетам, вложил Володя в дом очень большие деньги — тысяч сорок.»

Для масштаба: зарплата ведущего инженера в то время составляла около 200 рублей в месяц. Интернета тогда не было, печать цензурировалась, из-за чего доходы «небожителей» оставались для большинства неизвестными, иначе обожания было бы значительно меньше, потому что против природы не попрёшь, а природа человеков включает в себя такой мощный и в принципе нужный инстинкт, как зависть.

Марина Влади пишет супругу:

«Я еду в Лондон, а там как раз началась сезонная распродажа, и все ринулись за покупками. Три дня подряд с утра до вечера я провожу в магазинах в неописуемой толпе и покупаю все, чем можно обставить и украсить дачу. Салон в английском стиле, лампы, кровати, все домашние вещи, огромный холодильник, который — как ты просил — постоянно выдает кусочки льда. Еще я покупаю посуду, духовку, кухонный комбайн.»

«С помощью Олега Халимонова — друга В.В., который в то время работал в Лондоне — вся эта масса вещей была перевезена из Лондона в Москву… К концу 1979 года дача в основном построена.»

Для московской «верхушки» это была, наверное, средняя, так себе дача, а по нынешним «верхушечным» меркам она почти спартанская. Ради неё Высоцкий надрывался в Бухаре и чуть там не помер. Зачем ему был так нужен этот признак материального изобилия, сказать трудно. Может быть, чтобы отдалиться от любящего советского народа и теснее интегрироваться в слой «избранных».

Марина Влади («…полёт»):

«У тебя много приятелей среди директоров продуктовых магазинов. Чтобы порадовать тебя, они оставляют нам дефицитные вещи.»

То есть у Высоцкого, где надо, было очень даже «схвачено». Сказать, что так жили тогда все, не могу: если у всех «схвачено», это равносильно тому, что не «схвачено» ни у кого.

Валерий Перевозчиков («Правда смертного часа») о том, как Высоцкий 1 января 1980 г. пытался замять дело об аварии, в которую попал из-за превышения скорости:

«Усилия „закрыть“ дело об аварии не дают никаких результатов, хотя В.В. обращался к братьям Вайнерам, к своему школьному другу, который занимал высокий пост в ГАИ, по некоторым сведениям, даже к генералу Крылову — начальнику академии МВД…»

«Итак, дело об аварии в Октябрьском райотделе… И Высоцкий приглашает к себе домой следователя из этого райотдела…»

Вообще-то — чёрт знает что: любимец народа участвовал в моральном разложении общества и государства, чтобы избежать заслуженного наказания. «Демократь» потом, в конце 1980-х, много и пафосно вещала о коррумпированности «застойного» социализма, но если присмотреться, сама же его и коррумпировала.

Постановление суда по поводу той аварии:

«Осудить совершенное Высоцким В.С. нарушение. Учитывая полное признание своей вины и то, что Высоцкий В.С. дисциплинарного взыскания не имел и не допускал дорожно-транспортных нарушений, — товарищеский суд вынес ему общественное порицание, призвал его быть особо внимательным за рулем.»

Итак, «Высоцкий В.С. не допускал дорожно-транспортных нарушений»!

Сын, Аркадий Высоцкий, о лете 1980-го (цит. по В. Перевозчикову «Правда смертного часа»):

«…я не совсем удачно поступал на физтех, — у меня были две четверки, и я рассчитывал на его помощь».

Как это всё-таки было у них органично: чуть что — использовать связи, а потом ненавидеть гнусные советские реалии, которые они сами же и формировали.

Эдуард Володарский в интервью c Борисом Кудрявовым:

«Помню, Володя, когда ездил во Францию, возил через границу по 10–15 цветных телевизоров „Шилялис“. Я лично помогал грузить их на таможне. В Париже эти телеки почему-то пользовались бешеным спросом. Их продавали через комиссионки. На вырученные деньги Марина жила. Таможенники на эти манипуляции закрывали глаза. Володе прощалось многое.»

Скажем так: еврейская торговая «жилка» у Высоцкого имелась. Но напрём здесь не на еврейский момент (торговцев среди русских тоже немало), а просто на личность: очаровашка Высоцкий НЕ СТЫДИЛСЯ спекулировать в открытую. А КГБ, может быть, на всякий случай не мешал ему пачкаться.

Между прочим, говорят, телевизоры «Шилялис» отличались высоким качеством даже по западным меркам, так что Высоцкий вдобавок лишал советских граждан отличной бытовой техники — наверняка дефицитной, как многие хорошие вещи в СССР.

Кстати, контрабандистские успехи Высоцкого на фоне его сложностей с дачей показывают, что причиной его дачных проблем были отнюдь не отношения с Советской властью.

«Сказ о том, как Высоцкий деньги делил». Марк Цыбульский («Алиса в Стране чудес») цитирует композитора Алексея Чёрного:

«Высоцкий предложил мне написать музыку на его стихи к альбому „Алиса в Стране чудес“, — рассказывал мне Алексей Лейбович. — В это время мы с ним очень плотно общались, я написал очень много музыки для этой работы.

И вот однажды мне Высоцкий говорит такую вещь: „Давай мы с тобой сделаем таким образом. Я напишу музыку к одной песне, вся остальная музыка будет твоя, а на конверте мы напишем: „Музыка Высоцкого и Чёрного““.

Я говорю: „Нет, Володя, давай мы договоримся иначе. Если ты хочешь написать музыку, — напиши (я даже помню, что он хотел написать музыку к „Песне Кролика“; точнее, он хотел сочинить музыку, записывать он её не умел), и на пластинке укажем, что „Песня Кролика“ — это музыка и слова Высоцкого, а остальное — это музыка Чёрного“.

Он мне говорит: „Если я буду автором музыки, то потиражные деньги мы разделим пополам, а единовременные деньги за музыку ты получишь все“. Я говорю: „Нет, так тоже не пойдёт. Давай мы с тобой разделим деньги сообразно тому, кто и сколько написал. Это будет по-честному, мы же с тобой приятели“.

На что он мне — как я сейчас понимаю, вполне резонно — возразил, сказав, что тираж пластинок будет зависеть не от того, что там стоит фамилия Чёрного, а от того, что там будет фамилия Высоцкого. Я ему сказал, что его предложение меня совершенно не устраивает, и более того — обижает и оскорбляет. Я находился с Высоцким в состоянии спора, а он за моей спиной договорился с Геворгяном. Я ничего об их переговорах не знал, честно продолжал писать музыку».

В общем, композитор Чёрный по молодой горячей наивности не захотел стать музыкальным негром великого Высоцкого. Ну, Геворгян тоже не захотел негритосить. У Цыбульского там же:

«Видимо, и он отказался от предложения делить с Высоцким потиражные деньги за музыку, но зато был найден другой вариант — на конверте пластинки указано: „Слова и мелодии песен В. Высоцкого. Музыка Е. Геворгяна“.»

Попытки Высоцкого продать себя за границей как актёра таки имели место. Википедия:

«В мае 1979 года в учебной телестудии факультета журналистики МГУ Владимир Высоцкий записал видеопослание для американского актёра и режиссёра Уоррена Битти. Высоцкий рассчитывал познакомиться с ним и искал возможность сняться в фильме „Красные“, который Битти собирался снять в качестве режиссёра. Во время записи Высоцкий делает несколько попыток говорить по-английски, стараясь преодолеть языковой барьер.»

Телевизоры у него продавались успешнее. Возможно, Высоцкий не смог серьёзно заинтересовать собой кого-либо на Западе хотя бы потому, что имелась точная информация о состоянии его здоровья. В Высоцкого не было смысла вкладывать ни как в актёра, ни как в певца, ни как в «несоветского человека». Поэтому «без России я ничто» Высоцкого может рассматриваться и как простая трезвая констатация им своей коммерческой малоценности за границей.

Если бы Высоцкому удалось заинтересовать собой кого-то из нужных людей на Западе, мы бы, наверное, получили ещё одного невозвращенца: таки любил он материальное изобилие, свободу и пр. В отсутствие же коммерческого интереса Высоцкий профигурировал бы там как однодневная новость, не более того, зато в СССР он при этом растерял бы значительную часть поклонников.

На Западе Высоцкому пришлось бы начинать с нуля, вдобавок при наличии языкового барьера. Большой пропагандистской потребности в нём на Западе, по-видимому, не было, иначе потом хоть кто-то бы рассказал об уговорах, какие имели бы место. Возможно, Высоцкий смог бы устроиться «шестёркой» на радио «Свобода» (как Александр Галич), которое в СССР мало кто слушал. После советских аншлагов это переносилось бы очень тяжело.

Кстати, о сложностях продажи за границей тактично свидетельствует и Визбор («Он не вернулся из боя»):

«Однажды случилось странное — искусство, предназначенное для отечественного уха, неожиданно приобрело валютное поблескивание. Однако здесь, как мне кажется, успех меньше сопутствовал артисту.»

В общем, Высоцкий был чисто советским феноменом и оставался в СССР как заложник собственной советскости.

Ещё об отношении Высоцкого к возможности эмигрировать. Валерий Перевозчиков («Правда смертного часа»):

«М.Шемякин: „События в Афганистане потрясли его. Он с болью говорил, как потрясла его фотография девочки, обожженной советским напалмом. Закрыв лицо руками, он почти кричал:

— Я не могу после этого жить там! Не могу больше!“»

Американский напалм, выливавшийся на вьетнамских девочек, переносился Высоцким много спокойнее (кстати, определённо антивоенных песен у него нет). Была даже мечта открыть русский артистический клуб в Нью-Йорке (см. ниже).

«…в последние годы больше друзей и глубокого человеческого общения у В.В. было именно за границей — с теми, кого вытолкнули из страны; вынудили уехать… В.И.Туманов: „За границей Володя встречался с Максимовым, Коржавиным, Неизвестным, Некрасовым… Некрасова очень любил. Любил Синявского, много мне о нем рассказывал“.»

«Марина Влади (в телеинтервью): „У нас даже разговора не было об этом. Володя не смог бы жить незаметной маленькой жизнью (в Париже. — В.П.)… Он должен был жить в России, среди русских, питаться живым словом“. В книге „Владимир, или Прерванный полет“ Марина приводит (по памяти) отрывок из интервью В.В. в США (программа „Шестьдесят минут“ телекомпании Си-би-эс): „Уехать из России? Зачем? Я — не диссидент, я — артист… Я работаю со словом, мне необходимы мои корни. Я — поэт. Без России я — ничто“.»

«Говорил на эту тему В.В. и с Василием Аксеновым: „Он ко мне с Мариной приехал в Переделкино специально посоветоваться: — Как ты думаешь, стоит ли мне уезжать на Запад? Я здесь больше не могу — задыхаюсь“.

Володя еще связывал свои запои с пребыванием на Родине, наивно полагая, что там этого не будет. Во всяком случае, у него было ощущение недостатка кислорода. Он говорил, что, может быть, откроет русский артистический клуб в Нью-Йорке — именно в Нью-Йорке, а не в Париже. Насколько помню, я Володю активно отговаривал. Это было бы, как если бы Гагарин решил остаться на Западе или космонавт Леонов перелез из „Союза“ в „Аполлон“ и сказал: „Прошу политического убежища“.»

Высоцкий до последних своих дней никак не мог определиться, с кем он — с Советами или с США. Валерий Перевозчиков («Правда смертного часа»):

«19 июля — открытие Олимпиады. Еще зимой Высоцкий говорит, что к Олимпиаде надо бы написать несколько спортивных песен. Обижается, что его не пригласили ни на одно официальное олимпийское мероприятие…»

Марк Дейч (всё там же) об антисоветскости Высоцкого:

«И уж никак не шла ему тогда роль гонимого борца и правдолюбца. На нем она — будто с чужого плеча.»

«Кое-какая критика, конечно, в его песнях присутствует, но больше так, по мелочи. И все намеками да аллегориями: козлы разные с медведями и жирафы с попугаями. И мы, слыша в этих иносказаниях то, что нам хочется слышать, бешено аплодируем и восхищаемся смелостью автора. А восхищаться нечем. Смелость Высоцкого была строго дозирована, и существующего у нас порядка вещей практически не затрагивала.»

«Нашему высокому начальству просто не за что было гневаться на Высоцкого, ибо он никому и ничему не мешал. И какими бы кощунственными ни показались мои слова, не стану жертвовать истиной: Высоцкий был очень благополучным человеком. Сильное „я“ с уголовно-романтическим ореолом, отчетливо слышное в большинстве его песен, — попытка хотя бы в них казаться тем, кем их автор не был в жизни. Отсюда же — и безостановочное пьянство, добавляющее сияние к его ореолу: ну как же, убивал себя — то ли из протеста, то ли, как пишет автор предисловия к нью-йоркскому сборнику, из-за „ощущения постоянной неизбежной расплаты за сказанную правду“. Что касается протеста, то, если принимать за него неумеренность в возлияниях, половина нашего населения протестует, хотя и безуспешно.»

«Ведущий актер самого популярного столичного театра. Не слишком частые, но вполне приличные роли в кино. Никем не ограничиваемые концерты. Гастроли за рубежом (в том числе и на Западе) в составе труппы театра. Индивидуальные поездки с концертами во Францию, США и Канаду. Даже при таком умеренном перечислении — уместно ли говорить о гонениях, которым якобы подвергался Высоцкий? Как же тогда назвать то, чему подвергался Галич, исключенный из двух творческих союзов, лишенный всех средств к существованию и вынужденный распродавать свою библиотеку, пробиравшийся с соблюдением всех правил конспирации к своим слушателям, которые собирались весьма ограниченным числом на частных квартирах? Мечтал ли Галич о гастролях? Вероятно.»

О тяготении Высоцкого к роскоши и «блату». Вспоминает Иван Дыховичный (сайт otblesk.com):

«… символом „верха“, благополучия, признанности Володе почему-то представлялась гостиница „Астория“.

Однажды ехали мы в Ленинград на гастроли, ни на какую „Асторию“, конечно, не ориентируясь. Хотя принципиальная возможность остановиться там у меня была. (Тесть И. Дыховичного Д. Полянский в описываемый период являлся членом Политбюро ЦК КПСС. — Прим. ред.)

Внезапно Володя, никогда ни о чем не просивший, говорит: — Нельзя ли один разок воспользоваться твоей возможностью и пожить в „Астории“? Знаешь, у меня есть мечта! Меня трижды оттуда выселяли. Можем мы один раз приехать так, чтобы нас не только не выбросили, но и не смогли бы этого сделать? Ты не представляешь, какую ты мне этим доставишь радость!

Я подумал: ну, если у человека так мало в жизни радости… В общем, удалось дозвониться тестю…

(…)

…Вспоминая сегодня эту историю, я думаю, что, конечно, во многих своих проявлениях Володя был очень и очень типичным. На многое похожим. Все присущее его поколению было свойственно и ему, — но вдвойне и втройне. И утроенные человеческие качества в сумме составляли эту уникальную личность.»

Я понимаю это так, что, по мнению Дыховичного, тяготение Высоцкого к роскоши и «блату» в два или три раза превышало средний уровень его поколения.

Беспощадный Марк Дейч о расходах Высоцкого:

«За 50 тысяч рублей он купил шикарный темно-синий „мерседес“. Огромная, респектабельная „машина для миллионеров“ совершенно не соответствовала бунтарскому духу его песен. Но этого он тоже не понимал.»

Может, «бунтарский дух» песен Высоцкого не вполне соответствовал его натуре, а соответствовал вполне только его сценическому образу, на который был неимоверный соблазнительный спрос.

Кстати, это был первый «мерседес», который появился в Москве, а значит, наверное, и в СССР.

Марк Цыбульский о занятиях Высоцкого в свободное от работы время («Высоцкий в Закавказье»):

«Морские круизы Высоцкий очень любил. Можно сказать, что до 1973 г., когда у него появилась возможность ездить за рубеж, круизы были его излюбленным отдыхом. Плавал Высоцкий на теплоходах „Аджария“, „Шота Руставели“ и „Грузия“. (В 1975 и 1976 гг. совершил два круиза по Средиземному морю на „Белоруссии“…»

Страшно далеки они от народа…

Откуда брались деньги — на морские круизы и прочее. Валерий Янклович (сайт otblesk.com):

«Начнем с того, что бюджет Высоцкого до 1978 года складывался достаточно рвано и случайно. Он регулярно получал 150 рублей в театре, а остальное… Редкие гонорары за фильмы, а главное — концертная деятельность. Но в концертах никакого плана не было: чаще всего неофициальные выступления в различных институтах и организациях, где он всегда получал наличными.

Гольдман просто залез в машину к Высоцкому и сказал:

— Владимир Семенович, выручайте… Мы будем платить Вам по триста рублей за концерт…

Тогда это была очень приличная сумма и Высоцкий, не выясняя, как эти деньги будут платить, сразу же согласился. Ему обещали по пять концертов в день, и Володя прикинул, что за пять-десять дней сможет заработать большую сумму… А потом месяц или два у него будет возможность спокойно жить и работать.

Я уже тогда говорил ему, что не стоит связываться.

— Володя, ты же по обществу „Знание“ имеешь приличные деньги…

— Валера, пойми: все это случайно… Чтобы сделать тридцать концертов, я должен работать тридцать дней. А с тут я могу это сделать за неделю.

Конечно, пять концертов в день — адский труд, но Володя пошел на это, чтобы потом нормально жить и работать.

…когда администраторы или директора филармоний попадались, то заявляли:

— А мы себе эти деньги не брали…

Рассчитывая на то, что Высоцкому все равно ничего не будет: ведь он получал деньги за свой труд. Дескать, Высоцкий все примет на себя, а они проскочат.

Когда Володя это понял, было уже поздно: почти сразу возникли три уголовных дела.»

Генрих Падва, адвокат Высоцкого, по поводу этих уголовных дел (с сайта otblesk.com):

«…все эти дела — с моей точки зрения — его просто добивали. Он был совершенно не приспособлен и для решения таких проблем, и для общения с такого рода людьми. И вообще, это совершенно не его сфера: административные дела, работа судебно-правоохранительных органов… Володя не был к этому готов — ни психологически, да и никак!»

Зато подготовился через это к роли Глеба Жеглова.

В юности Высоцкий занимался акробатикой, но ко времени службы в армии у него, как это нередко бывает у народных любимцев, обнаружилась проблема со здоровьем, а именно порок сердца.

Правда, Валерий Перевозчиков («Правда смертного часа») сообщает другое:

«Но у Высоцкого, действительно, было „бычее здоровье“ (…) В 1979 году в США он прошел полное обследование (вероятно, на томографе), кроме небольших возрастных изменений в миокарде, по его словам, весь организм функционировал нормально… В. В. многим с гордостью рассказывал об этом…»

Ну, возможно, томограф был неисправным. А ещё тут есть подозрительное «по его словам».

Продолжение о здоровье и не только о нём. Генрих Падва (с сайта otblesk.com):

«Для меня оказался неожиданным его внешний облик. Судя по голосу с пленок, фотографиям, — он мне, как и многим, представлялся крупным, здоровым, сильным мужиком, может быть, отчасти нарочито простоватым. А увидел я человека небольшого роста, худого и очень модно одетого, что меня тоже поразило. Высоцкий был в облегающих брюках и в изысканно узких, с острым носком, туфлях на высоком каблуке.»

Ещё о хилости Высоцкого. Художник-постановщик «Места встречи изменить нельзя» В. Гидулянов (взято из книги Марка Цыбульского «Владимир Высоцкий в Одессе»):

«Помню, снимали эпизод в декорации „квартира Шарапова“. Ночной вызов на задание. В дверь стучит водитель „Фердинанда“. Спросонок с постелей вскакивают Шарапов и Жеглов. Оба худенькие, в длинных ситцевых заношенных трусах, оба на одинаково тонких ножках. Съёмочная группа взорвалась смехом. И дольше всех стоял хохот Высоцкого. Эпизод вырезали, — думаю, зря…»

(Над хилостью смеяться не грех, потому что для большинства людей она — единственно результат лени и вполне преодолима.)

Режиссёр Любимов навязывал Высоцкому со товарищи сцены в гомосексуальном вкусе. Надо полагать, мышечная дряблость у Высоцкого появилась лишь ближе к фильму «Место встречи…»

Первая клиническая смерть случилась у Высоцкого в 1969 году (в возрасте 31 год, значит). Началось с того, что кровь пошла горлом. После пережития такого сколько-нибудь серьёзная работа над мускулатурой у всё более погружавшегося в алкоголизм человека уже вряд ли имела место.

Ещё о пижонстве Высоцкого. Станислав Садальский (там же у Цыбульского):

«Мы с Высоцким как-то сразу друг другу не понравились. Он мне — тем, что был разодет во французские шмотки. Володя же возмутился, когда я однажды спросил, кто это у нас тут вертится на съёмках: „Как кто? Это же Марина Влади!“»

В общем, нам Высоцкий пел «мы выбираем деревянные костюмы», а сам предпочитал французские.

Ещё Садальский. О том же, но другими словами (из которых не все приняты в приличном обществе). В интервью некому Д. Гордону (с сайта www.gordon.com.ua):

— Так тяжело было с Высоцким?

— Еще как!

— В чем это выражалось?

— Он очень важный был… (…) Высоцкий… Во-первых, он очень любил шмотки…

— Это разве плохо?

— Хорошо, но они же тогда недостижимой мечтой были. Вы представляете себе: настоящие французские джинсы…

— Заклепки, лейблы…

— Да, вот и мне такие хотелось, а еще все время подмывало поставить человека на место — характер-то у меня тоже отвратительный. «Что бы ему, — думал, — сделать, как уесть?».

На съемки в Одессу приехала с ним Марина Влади, а когда-то была история… Высоцкий как следует выпивал, мог поддатым прийти на спектакль, и его в Кащенко поместили — провернул такую штуку Любимов. На осмотре профессор у пациента спросил: «Так, женат?».

— «Да». — «Кто жена?». — «Марина Влади». — «Понятно, — доктор обернулся к свите, — это не лечится». Он не то чтобы хотел пошутить, просто не знал, что жена Высоцкого действительно Марина Влади.

Подумать мне было некогда… Высоцкий? И пусть, а я Садальский. Самомнения — Боже мой! Я вообще-то всех по именам называю, но на «вы» — учителя научили, что никому тыкать не надо. Вот и сказал ему: «Володя, вы не знаете, кто эта толстая тетка? Чего она здесь ходит, меня раздражает?». Он вскипел: «Ты что, <…>? Это Марина Влади!». Я хлоп себя по губам: «Ой, сам себе порчу!». Такой вот был эпизод, и как-то его, знаете, это задело…

На съемках он вел себя, как дорогой гость — будто пришел к вам на интервью, сел в это кресло: «Ну (изображает презрение и равнодушие), спрашивайте!»… Такой весь, переполненный собственной значимостью, он постоянно что-то из себя изображал. Особенно это видно по телевидению, потому что сам ты расслаблен и человек перед тобой как на ладони.

Высоцкий как гроза для коллег. Ещё показания. Марк Цыбульский цитирует актёра Михаила Лобанова по поводу участия того в записи пьесы «Алиса в стране чудес» («Алиса в стране чудес»):

«Высоцкий приезжал на запись почему-то всегда раздражённым, был очень строгим и очень требовательным. Он сначала нам показывал песни в своём исполнении, а потом Геворгян показывал нам фонограмму музыки. Высоцкого все актёры боялись.»

Несравненный Марк Дейч о двух Высоцких:

«Высоцкий не был однозначен. Рассказывать о нем можно много. Собственно, все эти рассказы — о двух Высоцких: пьяном и трезвом. Первый был проще, человечнее, обладал безусловным даром завоевывать сердца рабочих сцены и осветителей. У партнеров по сцене мог создать приподнятое настроение, что было особенно важно, когда пьеса не нравилась актерам и ее приходилось играть через силу. Так случилось с „Антимирами“: словоблудие Вознесенского действовало на труппу настолько удручающе, что лишь ироническое к нему отношение, которое Высоцкий сумел вызвать у актеров, спасло спектакль.

Второй Высоцкий был совсем другим. Большой актер, в полной мере себя таковым осознающий и соответственно ведущий себя с окружающими. Здоровался краем рта, как бы намекая на скорую улыбку: вот еще чуть-чуть — и улыбнется… Но до улыбки так и не доходило.

Впрочем, второго Высоцкого доводилось видеть не часто.»

Юрий Визбор накропал про Высоцкого сю-сю-статью «Он не вернулся из боя». А ничего, что Высоцкий даже военной службы не проходил? Бои, конечно, бывают и фигуральные, но, может, не надо пускаться на всякие такие литературные трюки и примазываться к смыслам, обеспеченным сверх-усилиями и кровью других — не привилегированных, не отвертевшихся, не засцавших — да ещё неслабо на этом зарабатывать?

Показания о могучести Высоцкого (Валерий Перевозчиков «Правда смертного часа»):

«В интервью со Штурминым зашел разговор о физических данных Высоцкого: „Физически Володя был очень одарен. Ну, например, он „крутил“ переднее сальто с места, — в общем, таких людей немного. По физическому развитию В.В. намного превосходил обычный средний уровень“.»

«О невероятной физической одаренности В.В. рассказывал в своих выступлениях Геннадий Полока… Самый яркий пример — когда Высоцкий на кинопробах делал несколько танцевальных па на вертикальной стене.»

«Елена Садовникова — врач-психиатр из института Склифосовского: „Как-то мы были в Дубне. Володя давал там концерт. Мы поднимались по лестнице, он что-то рассказывал Жене (сыну Е.Садовниковой. — В.П.). И вдруг произнес:

— Ну вот так…

Встал на руки и пошел вверх по ступеням. Мне потом объяснили, что сделать это необычайно трудно — настоящий акробатический трюк“.

Но все эти примеры из начала или середины семидесятых, а к восьмидесятому году многое меняется…»

Может быть, у Высоцкого основная сила была «в плечах» — как у Портоса. Но эпизод с тонкими ножками Высоцкого из «Места встречи» всё-таки вырезали… И от службы в доблестных Вооружённых Силах он в годы самой что ни на есть «холодной войны», получается, откосил…

С учётом сказанного забавно воспринимаются некоторые его песни:

Или:

Мой батя — на год старше Высоцкого, служил три года в зенитной артиллерии, дослужился от рядового до младшего лейтенанта, оглох на одно ухо (не открыв вовремя рот при выстреле). Но батя был сиротой (мой дед по отцу погиб на фронте в 1944-м, бабушка умерла во время оккупации), а сироту некому было надоумить, что от службы можно «косить». После трёх лет голодухи в условиях оккупации он вдобавок, может быть, отличался хорошим здоровьем. Мой дядя, брат матери, тоже безотцовщина (второй дед пропал без вести в 1941-м) и почти ровесник Высоцкого, после 3-х лет жизни под немцами тоже наверняка был крепышом, поэтому попал в армию и вернулся из неё инвалидом (повреждение позвоночника). Зато Высоцкий, спрятавшись за таких, как он, мог крутить сальто вперёд и петь на умиленье всем

Очень трогательная песня. Когда-то я не мог её спокойно слушать. Может, теперь смогу.

Кстати, сын репрессированных родителей Булат Окуджава (1924–1997) ушёл в 17 лет на фронт добровольцем. А, скажем, Леонид Быков (1928–1979), тоже поющий актёр, поступал два раза в лётное училище (в 1943-м не был принят по малолетству, а в 1945-м таки поступил, но училище расформировали по причине окончания войны). У Высоцкого же весь его жертвенно-патриотический настрой ушёл исключительно в военные песни и принёс немалый доход.

Дворовое прозвище юного Высоцкого было «Шванц». А. Утевский («На Большом Каретном»): «Поскольку он всюду за нами бегал, то получил прозвище „Шванц“ (хвостик).»

На самом деле Schwanz — это в переводе с немецкого и «хвост», и «член» (тот самый). А как в переводе с идиша — не знаю.

В сорок лет Высоцкий выглядел более потрёпанным жизнью, чем иные выглядят в пятьдесят.

Юрий Визбор («Он не вернулся из боя»):

«Владимир Высоцкий страшно спешил. Будто предчувствуя свою короткую жизнь, он непрерывно сочинял…»

«Спешил» — характеристика скорее отрицательная. По этому поводу есть стишок у Игоря Губермана:

Шума от слишком шустрой молодёжи нередко получается значительно больше, чем толку.

Тем, кто полагают, что Высоцкий удивительно много сделал, неплохо бы прикинуть, смогут ли они питаться тем, что сделал Высоцкий, одеваться в то, что сделал Высоцкий, и т. д. «Не хлебом единым жив человек» — это да, но реальная «потребительская ценность» Высоцкого даже в годы его наибольшей популярности составляла только доли процента в «потребительской корзине» среднего русскоязычного индивида. Даже если брать только эстрадную музыку времён Высоцкого, в ней было столько всего прекрасного и до сих пор впечатляющего, что Высоцкий против этого всего мало кто. Он был могучим только в одном узком жанре песенного фельетона. Большинство благ люди получают «безличностно» — игнорируя тех, кто за этими благами стоят как творческие личности или как простые работяги, но некоторые блага являются «именными», и люди в связи с ними дополнительно удовлетворяют свою потребность обожать и поклоняться, обусловленную инстинктом подчинения.

У Высоцкого нет ничего, что стояло бы рядом, скажем, с «Плотом» Юрия Лозы, или «Весенним блюзом» Сергея Трофимова, или «Мамаевым курганом» Александра Розенбаума. Ну, очень близко к тому — «Если друг оказался вдруг…», «Протопи ты мне баньку по-белому» и «Охота на волков» (редкие случаи, когда у Высоцкого получились самодостаточные мелодии).

Для излечения от высоцкомании можно проделывать следующее мысленное упражнение. Сначала представьте себе мир, в котором не осталось никакой музыки кроме музыки Высоцкого. Мир без Моцарта, Бетховена, Баха, Вивальди, Верди, Штрауса, Мендельсона, АББА, Smokie, Джо Дассена, Юрия Антонова и пр. Без похоронного марша, гимна Советского Союза, «Во поле берёзка стояла…», «Из-за острова на стрежень…» и т. п. Какой фильм ни включите, там исключительно музыка Высоцкого, на какие танцульки ни завалите, там пляшут под «А ну отдай мой каменный топор…» Ну как, немножко дискомфортно, не правда ли? Чуть задержитесь в этом состоянии, чтобы получше запомнить свои ощущения. Теперь мысленно начинайте разбавлять Высоцкого конкурентами. Разбавляете, разбавляете… Вот уже опустили его до каких-то там 10% присутствия, но от Владимир Семёныча вас всё равно заметно подташнивает, надо опускать дальше. Дошли до 1%, дышать стало легче, оскомина почти прошла, но хочется опустить ещё хоть чуть-чуть ниже. Только где-то на 0,3% вы начинаете чувствовать, что больше можно уже не стараться. Вот эти 0,3% (а то и меньше) приблизительно и есть настоящая доля его усреднённого места в русской музыкальной культуре. Сухой, так сказать, осадок после выхода из моды. Это немало: ведь даже Моцарт, как ни парадоксально, потянет хорошо если на 1% — потому что очень уж много всякого блистательного и без него.

Теперь о том, сможем ли мы жить в принципе совсем без Высоцкого. Да элементарно: потеря 0,3% хоть чего-нибудь физиологически не воспринимаема. Ни в каких построениях он не является незаменимым элементом конструкции: он ведь не Аристотель, не Дарвин и т. д. Не пишу «не Эйнштейн», потому что Эйнштейну наступали на пятки конкуренты. То же с Менделеевым и многими другими. По сути — почти со всеми.

Кто был в те времена помимо Высоцкого. Были, среди прочих, какие-то таинственные озорные неперсонифицируемые «одесситы». От них: «Сингарелла», «Жил-был старый Хаим», «Денежки» («Что случилось, я не знаю…»), «Ах, Одесса, жемчужина у моря…», «На Дерибасовской открылася пивная», «У Сони аманины» («Собирайтеся брюнеты и блондины») и много чего ещё. Некоторые песенки были совсем похабные, но задорные, смешные и фрондёрские — вроде песни про Садко.

О зависти к Высоцкому. Валерий Перевозчиков («Правда смертного часа») об артистах театра на Таганке:

«На совести у труппы — не только полное непонимание Высоцкого, но и активная — черная зависть… Не у всех, конечно, но…»

«Ю. П. Любимов во время работы над спектаклем „Владимир Высоцкий“ собрал друзей В. В. и сказал им: „Вы же понимаете, как трудно сделать спектакль с людьми, которые Владимира не любили“.»

«В. Баранчиков: „Володя говорил (о театре и об актерах. — В. П.):

— Было время, когда мы друг друга посылали… И это было ближе к истине. А теперь… Все абсолютно чужие…“»

В итоге Высоцкий в 1980 г. из театра ушёл.

Там же у Перевозчикова:

«В. Гольдман: „А с нами в Калининграде работали „Земляне“… И они должны были заканчивать концерт. Володя — на сцене, а они за кулисами стали бренчать на гитарах. Я подошел, сказал:

— Ребята, потише, Владимир Семенович плохо себя чувствует.

Раз подошел, второй, а один сопляк говорит:

— Да что там… Подумаешь, Высоцкий?!

— Что?! Ах ты — мразь! Ничтожество! Если услышу хоть один звук!

И только я отошел, он снова — дзиньк! Я хватаю гитару и ему по голове! А они все четверо человек — молодые, здоровые жлобы — накинулись на меня. Я один отбиваюсь от четверых этой гитарой… Тут Коля Тамразов спускается по лестнице, увидел, бросился ко мне!

— Сейчас Высоцкий скажет в зале только одно слово — от вас ничего не останется!

Ну, тут они опомнились, разбежались…“»

В. Нисанов о визите к Высоцкому актёра Дружникова (там же у Перевозчикова):

«Дружников рассказывал по мере своих сил… А потом спросил:

— Володя, а правда, что у тебя два „Мерседеса“? А правда, что у тебя квартира 120 метров?

— Да, правда…

Обыкновенная зависть… И это не понравилось Володе…»

Как поступил бы средний советский гражданин, если бы ему предложили вычеркнуть из своей жизни Высоцкого и получить за это квартиру в 60 кв. м.? Боюсь, что очень многие сказали бы: ВЫЧЁРКИВАЮ. Ну, некоторые, может, — не сразу, а посоветовавшись с супругами, родителями, детьми.

Люди с сильной потребностью смотреть на кого-то снизу вверх и умиляться материальным успехам своих кумиров, — рабы по своему душевному складу. Думаю, среди особо горячих поклонников Высоцкого таких человечков было много.

Марк Дейч (в статье «Феномен Высоцкого») о том, как Высоцкий подсиживал других актёров:

«Итак, актер Театра на Таганке Владимир Высоцкий. Популярность Высоцкого была одновременно популярностью театра — Юрий Петрович Любимов прекрасно это понимал. Поставив на Высоцкого, Любимов, безусловно, выиграл. Но за выигрыш пришлось расплачиваться: закрывать глаза на все то, что другим актерам никогда не прощалось. Срывы репетиций, внезапные отмены спектаклей, инъекции спирта в вену, без чего Высоцкий порой не мог выйти на сцену…

Впрочем, расплачиваться пришлось значительно раньше. Сначала из театра ушел Николай Губенко. Правда, он не состоял в штате, а был „разовым“ актером, то есть приглашался лишь на определенные роли. Одну из его ролей — Керенского в „10 днях…“ — Любимов передал Высоцкому, после чего Губенко в театре больше не появлялся.

То же произошло и с Александром Калягиным. Он репетировал брехтовского Галилея, когда кто-то из любимовского окружения засомневался: дескать, не толстоват ли Калягин для этой роли? Не знаю наверняка, так ли это, но роль Галилея получил Высоцкий, после чего Калягин ушел из театра.»

С точки зрения местами спорной любимой теории Григория Климова касательно дегенерации, Владимир Высоцкий был далеко не бездефектным человеком. Правда, с точки зрения этой теории, далеко не бездефектным был и сам Климов, из-за чего и смог написать вещи, привлёкшие широкое внимание в России начала 1990-х.

Ещё раз про то выдуривание ковра на базаре Высоцким для кого-то из своей «бригады». Многие вспоминатели говорят, что Высоцкий был хорошим товарищем. Но забота о товарищах — это опосредствованная забота о себе самом: если ты делаешь добро своим товарищам, то они, скорее всего, когда-нибудь сделают ответное добро тебе. Таким образом, в заботе о товарищах есть здравость и ум, но нет величия. Величие есть в заботе о совсем посторонних. Посторонним в той ситуации был продавец ковров. Ну, о посторонних Высоцкий иногда под настроение тоже заботился: к примеру, я читал рассказ Оксаны Афанасьевой о том, как он подвёз какую-то семью в своём автомобиле. Семья якобы узнала Высоцкого и потому сидела с «деревянными лицами». На самом деле лица были «деревянными», возможно, потому, что Высоцкий ехал на слишком большой скорости.

Ещё из Википедии («Владимир Высоцкий»):

«По воспоминаниям друзей, Владимир Высоцкий любил быструю езду на автомобиле со скоростью около 200 километров в час и часто разбивал свои машины.»

«Первый автомобиль Владимира Высоцкого — „Волга ГАЗ-21“ серого цвета, приобретенный им в 1967 году, а затем им же и разбитый.»

«В 1971 году он одним из первых в СССР купил себе ВАЗ-2101 („копейку“) с номерным знаком 16-55 МКЛ. Жизнь автомобиля была недолгой — Владимир разбил машину вдребезги после нескольких поездок за рулем.»

«Марина Влади привезла ему из Парижа Renault 16, полученный ею за съёмки в рекламе. Высоцкий разбил „Рено“ в первый же день, въехав на остановке в автобус.»

«В 1976 году у Высоцкого появился первый „Мерседес“ 1975 года выпуска…»

«В конце 1979 года на гастролях в Германии Владимир купил спортивное двухместное купе Mercedes 350…»

«Но до Москвы Высоцкий на нём не доехал: на строящейся к Олимпиаде магистрали Москва-Брест сразу за Минском на скорости около 200 км/ч он не справился с управлением и улетел в кювет. „Мерседес“ восстановили уже после смерти актёра.»

Возможно, быстрая езда позволяла Высоцкому чувствовать себя совсем русским… Но за рулём он был особо опасным для окружающих, и если простое побитие фар могло иному плебею дать основание для гордости («в меня врезался сам Высоцкий!»), то, скажем, получение серьёзных травм ребёнком наверняка вызвало бы совсем другую реакцию («да мне плевать на то, кто он!»).

Для меня как закоренелого антиавтомобильщика эта нездоровая привязанность Высоцкого к легковому автотранспорту выглядит отвратительно.

А. Вайнер о Высоцком (ст. М. Цыбульского «Владимир Высоцкий в Одессе»):

«Он всё делал очень быстро, передвигался почти бегом, ездил на машине так, что одна машина всегда у него была разбита.»

То есть Высоцкий как бы был вынужден иметь в собственности одновременно несколько автомобилей и попеременно их разбивать, в том числе, наверное, об автомобили менее обеспеченных людей.

Деструктивное у Высоцого:

И др.

Большое место в песнях Высоцкого занимает сопутствующая пропаганда табакокурения и потребления алкогольных напитков:

И др.

Высоцкий как абсурдизатор (абсурдизация — разновидность деструкции: разрушение мышления) отличился участием в создании музыкальной сказки (дискоспектакля) «Алиса в Стране чудес» по мотивам одноимённой абсурдистской книжки Льюиса Кэрролла. Этот абсурдизаторский проект реализовывался в 1972–1976 гг. Пластинки потом якобы пользовались большой популярностью и до начала 1990-х довыпускались чуть ли не каждый год. Я их, правда, не видел и не слышал: наверное, расходились из-под прилавка как дефицит.

Из Википедии (статья «Алиса в стране чудес (радиопьеса, 1976)»):

«После окончания записи состоялся художественный совет, на котором Наталья Сац „обвинила Всесоюзную студию грамзаписи в том, что она развращает детей чудовищными песнями Высоцкого“. Лозинская была уволена, директор Всесоюзной студии грамзаписи Борис Давыдович Владимирский слег с инфарктом.»

(Это, кстати, к тому, что далеко не все советские евреи, работавшие в искусстве, маялись деструктивной дурью, как это кажется пламенным российским жидоедам, воспитанным на книгах Григория Климова.)

«Всеволод Абдулов (рассказчик пластинки) вспоминал об одном из худсоветов фирмы „Мелодия“: „Профессиональные композиторы и поэты прослушали часть готового материала и сказали: „Да вы что? С ума сошли? Мы — взрослые — ничего не поняли. А они хотят, чтобы это дети слушали… Закрыть немедленно.“ И такое повторялось несколько раз“.»

Из галиматьи Высоцкого, подстраивавшегося под галиматейность книжки Кэрролла:

Кстати, в Яндексе на «анти-анти-а-координаты» по состоянию на 28.02.2013 нашлись только 23 ссылки: ахинея не прижилась даже среди больших поклонников Высоцкого.

Якобы эти абсурдеры неявно обличали абсурдизм и некоторые другие пороки советской действительности. На самом деле советское общество было не более абсурдным и вообще не более порочным, чем альтернативные общества, но по-своему. Лично меня впечатляет абсурдность не СССР-а, а культа Высоцкого. Я думаю, в конце 1980-х был период, когда Высоцкого в русскоязычном мире почитали даже больше, чем Иисуса Христа. На сегодня счёт вроде как бы уравнялся: по крайней мере в Яндексе и тот, и другой якобы набирают по 3 миллиона ссылок. Для сравнения: Сталин — 3 млн, Ленин — 4 млн, Троцкий — 1 млн, Гитлер — 3 млн, Геббельс — 0.454 млн, Диоген — 0.534 млн, Аристотель — 2 млн, Ницше — 1 млн, Наполеон — 3 млн, Бонапарт — 1 млн, Эйнштейн — 3 млн, Элвис — 3 млн, Тесла — 2 млн, Менделеев — 3 млн, Тальков — 1 млн, Цой — 3 млн, Моцарт — 3 млн, Сальери — 0.43 млн, Герострат — 0.138 млн, Чикатило — 0.273 млн, Фейхтвангер — 0.139 млн, Кафка — 0.886 млн, Жюль Верн — 0.772 млн, Шерлок Холмс — 3 млн, Конан Дойль — 0.834 млн, Пушкин — 4 млн, Дантес — 0.772 млн, Лермонтов — 3 млн, Достоевский — 3 млн, Дракула — 2 млн, Шварценеггер — 0.363 млн, Сталлоне — 1 млн, Лундгрен — 0.269 млн, Стивен Сигал — 0.553 млн, Дассен — 1 млн, Челентано — 2 млн, Юрский — 2 млн, Смоктуновский — 0.236 млн, Бродский — 2 млн, Собчак — 3 млн, Pussy riot — 4 млн, Александр Бурьяк — 0.006 млн.

Высоцкий и еврейство. В СССР 99% русских считали фамилию «Высоцкий» исключительно славянской (90% и теперь считают) из-за своего невежества в «еврейском вопросе», зато 99% евреев такой ошибки не делали и уверенно видели в Высоцком еврея с вытекающими из этого последствиями. Становлению Высоцкого в качестве всеобщего любимца способствовала как русская, так и еврейская часть общества (причём последняя, думаю, — особенно).

Рядом с Высоцким всегда было много евреев и полуевреев. Ну да, конечно, такой была театрально-киношная среда в Москве.

Талант есть частью результат воздействия среды: среда может способствовать развитию задатков, а может и тормозить его. И среда задаёт направление развития. Высоцкий, каким мы его вроде бы знаем, человек искусства, — в значительной степени продукт своей довольно еврейской микросреды.

Высоцкий смог стать чрезвычайно популярным в русскоязычной части мира только потому, что в условиях цензуры и в отсутствие интернета его еврейскость была незаметной. Если бы он звался, к примеру, Натаном Соломоновичем Розенблюмом, имел вполне семитскую внешность и вдобавок картавил, то не помог бы никакой талант. Массовое обожание бы не получилось, а получилась бы только кое-какая известность. Александр Яковлевич Розенбаум, правда, как-то пробился, но популярность у него значительно меньшая, чем у Высоцкого, и портретов Розенбаума на полотняных торбах я никогда не видел. И я не думаю, что национально-озабоченные русские ходят на концерты Розенбаума (а ведь при нынешнем состоянии России быть национально-озабоченным — это национальный и гражданский долг всякого истинно русского человека).

Геннадий Брук, Виталий Хазанский («Высоцкий и еврейский мир»):

«Подробности о еврейских корнях Владимира Высоцкого по отцовской линии хорошо известны благодаря архивным поискам киевских краеведов Михаила Кальницкого и Вадима Ткаченко и воспоминаниям двоюродной сестры поэта Ирэны Высоцкой. Родословная поэта прослежена вплоть до прапрадедов Мордки Бронштейна и Акима Райха.»

«Мать и все предки по материнской линии — русские, с соответствующими традициями…»

«По чисто формальным признакам, Высоцкий евреем не был: ни по-советски — запись „русский“ в 5-й графе, ни по-еврейски: по Галахе — не еврей, поскольку не рождён еврейской матерью и не исповедует иудаизм.»

«Как Высоцкий относился к своему еврейству? Несомненно, что относился очень хорошо! Он общался со своими еврейскими дедом и бабушкой, которые, по свидетельству живущей в Израиле родственницы Высоцкого, дома говорили на идише. Следовательно, поэт, слышал еврейскую речь…»

«Напомним также, что среди близких друзей Высоцкого были Давид Маркиш, сын известнейшего еврейского писателя и поэта Переца Маркиша (писал, преимущественно на идише, расстрелян в 1952 году) и Всеволод Абдулов (сын народного артиста РСФСР Осипа Наумовича Абдулова и Елизаветы Моисеевны Метельской).»

«Высоцкий был близко знаком с выдающимся идишским поэтом Матвеем Грубияном (фронтовиком, после войны отдавшим семь лет лагерям по делу ЕАК), бывал и пел у него дома, хорошо знал его стихи Л. Надель, „Матвей Грубиян слушает Высоцкого“, „Индекс“, 06.02.2009. Вероятно, что через родственников по отцовской линии, а также через общение с семьями товарищей-евреев, он перенял знание некоторых еврейских словечек, некоторые черты юмора. В своей статье Е. Браз ссылался на мнение Р. Рошема, что Высоцкий знал идиш.»

«… мы видим: в той или иной форме „еврейская тема“ в произведениях поэта появлялась на всём протяжении творчества (см. тж. В. Попов, 2000), от самого раннего, до зрелого, иногда в виде развернутых произведений, целиком посвящённых „еврейскому вопросу“, иногда в виде мимолётных вставок. Так в „Антисемитах“ Эйнштейн, а также Каплер, Чарли Чаплин, Маркс и друг-Рабинович, названы уже именно как знаменитые евреи, а стало быть — в обсуждаемом аспекте.»

«В том, что появление ряда еврейских мотивов в творчестве Высоцкого — следствие осознания им своих еврейских корней, сомнений не вызывает: ни у какого иного русского поэта, нет столь многочисленных проявлений еврейской темы в творчестве, разве что, у Галича…»

«В 1990 г., на радость коренным израильтянам, вышел перевод на иврит книги Марины Влади „Владимир Высоцкий“. В этом же году, который можно бы назвать „Годом Высоцкого в Израиле“, израильский театр „Бэйт-Лэсин“ поставил на иврите спектакль „Владимир Высоцкий“. Тогда же в рамках международного Иерусалимского театрального фестиваля, к гастролям в Израиле московского Театра на Таганке, сценарий спектакля „Владимир Высоцкий“ был издан в переводе на иврит.»

«Материалы о творчестве поэта вошли в „Пособие для подготовки старшеклассников к экзамену на аттестат зрелости (багрут)“ И. Фогельсона (1995), и в учебник русского языка „На одной планете“ (2002) для израильских школ.»

Из беседы с Наумом Коржавиным (с сайта otblesk.com):

«— Вам не приходилось бывать на каком-нибудь выступлении Высоцкого, где бы он исполнял свои песни „вживую“ — то есть не на магнитофоне?

— Я был только один раз на его концерте в Бостоне, в США. Это было году в 79-м, по-моему, зимой, когда он дал несколько концертов-выступлений в нескольких колледжах на восточном побережье США. Он вообще-то собирался не по колледжам выступать, а по синагогам — это было бы ему выгоднее с материальной стороны: намного дешевле была бы стоимость зала. Но ему в посольстве сказали, что если он будет петь по сионистским центрам, то…»

А ещё в Израиле продаётся чай торговой марки «Высоцкий» (Wissotzky Tea), но это к тому лишь, что фамилия «Высоцкий» у евреев на виду и на хорошем счету: в дореволюционной России существовало крупное предприятие по торговле чаем, основанное Вульфом Янкелевичем Высоцким (1824–1904), достаравшимся до Почётного гражданина Москвы и Поставщика Двора Его Императорского Величества.

В вопросе еврейскости Высоцкого доверимся еврейским специалистам: они сведущи в признаках, по каким это надо анализировать.

Правда, другие еврейские специалисты говорят уже о его выдающейся русскости. Петр Ваиль, Александр Генис («Шампанское и политура. О песне Владимира Высоцкого»; статья написана ещё при его жизни):

«Во всем русскоязычном, но многонациональном советском искусстве трудно найти человека с более „русской“ душой, чем Высоцкий. На всем, что он делает (хоть и Гамлета в театре), стоит клеймо made in Russia. И как-то непонятно: хорошо или плохо — этот гипертрофированный, обнаженный и болезненный, как заусеница, „русизм“ Высоцкого. Но понятно одно: Высоцкий — явление характернейшее. Мода на него приходила уже раз пять и ни разу не уходила.»

«Высоцкий — это по-настоящему народное искусство в том смысле, что оно идет из глубины национального самосознания, и все, что он творит, растворяется в стране, как свое, родное, от сохи.»

«Высоцкий как-то сразу нащупал свою тему: русский человек. Кто он, и что из него сделала советская власть. Не теорией, а нутром он нашел те бесчисленные черточки, которые делают человека русским. Он сам такой. Ему и к бабке не ходи — посмотреть лишь в зеркало. И он лепит в сотнях песен русский характер. Вот он — русский на тройке, что любит быструю езду. И несут хрестоматийные кони, привередливые кони — сани, а в них сидит ездок, которому на все наплевать, лишь бы скорее несли и чтоб пороша в глаза… Русский этот легко узнаваем.»

(…)

«Высоцкий еще и поборник жанра, создавший несколько сотен высокохудожественных, не очень высокохудожественных и совсем не высокохудожественных песен.»

(…)

«Это — результат того самого эффекта сотворчества „под рюмку“ и святой веры в крамольность Высоцкого, в которую, кажется, свято поверил и он сам. Высоцкий, хрипя и рвя струны, изобрел небольшой, но очень производительный печатный станочек для выделки самых подлинных ассигнаций. Но как-то забылся — ручка вертится легко, педаль не тугая, мотор поет — и ненароком наводнил рынок. Началась инфляция. Который Высоцкий, сделанный добротно, а который штамповка в штурмовщину? А разве важно? Теперь уже — разве важно?»

«Необходимая часть функционального соавторства — чтение между строк — оборачивается бессмысленными поисками запретного там, где его нет. А Высоцкий все намекает, все нагнетает и с такой, бывало, мощью, такой пушечной-по-воробьям силой что-нибудь эдакое особо пустяковое загнет, что, содрогнувшись и стряхнув мурашки, задумаешься: „А вдруг, а может?..“ Нет, может, но не хочет.»

«Раздается по Советскому Союзу намекающий рев вместо смысла, и слабеют колени у школьников, и напиваются студенты и учащиеся профтехучилищ, и переглядываются доктора наук. А Высоцкий спекулирует на Высоцком.»

(…)

«…в какой еще стране найдешь компанию физиков-академиков, поющих, скажем: „Не помогли мне ни Верка, ни водка. С водки похмелье, а с Верки, что взять…“ Поют нежные девочки, стараясь хрипеть, поют семиклассники за первой бутылкой портвейна, поют студенческие отряды, стервенея от сухого закона, поют в кино с экрана, поют магнитофонные ленты, необходимые в доме всякого интеллигентного человека.»

«Да не так это сложно, и не то, чтобы запрещено. Киноактер Владимир Высоцкий снялся в двух десятках советских фильмов и в каждом пел. Актер Театра на Таганке Владимир Высоцкий больше десяти лет играет на сцене. Бард Владимир Высоцкий записал с полдюжины пластинок — вплоть до партии Попугая из „Алисы в Стране чудес“. Короче говоря, Высоцкий — отнюдь не Галич. При всем запрете на Высоцкого Высоцкий не запретен. Не разрешен, но и не запрещен.»

«Популярна не только песня, но и ее создатель. Высоцкий — это не только автор, но и герой. Этот образ составляет целый комплекс понятий: модель поведения, modus vivendi. По Высоцкому можно жить. Любить. Дружить. И даже противостоять властям. Комплекс „Высоцкий“ учитывает особенности многообразной советской жизни — это нечто среднее между комплексом ГТО и комплексом неполноценности. Сильный и благородный человек-хищник, искренний и истеричный в дружбе и ненависти, первый любовник и первый герой, Высоцкий всегда играет „Высоцкого“.»

«Итак, он — образец для подражания. А в качестве такового перестал быть явлением индивидуальным и стал явлением социальным.»

«Многое привлекательно в песнях Высоцкого. Скажем, блатная стилизация, щекочущая нервы антизаконностью и дающая выход вечной тяге русского человека к хмельному угару малины, к разухабистой неприкаянности.»

«Множество песен-фельетонов слушают потому же, почему их так охотно читают в газете: всегда приятно узнать, что кто-то проворовался. А главное — это приносит успокоение: есть, конечно, кое-где кое-какие отдельные недостатки, сравнительно легко устранимые. И Высоцкий охотно идет на низведение серьезного конфликта до легкой насмешки. Не всегда, разумеется, но вот, например, его песня о Мишке Шихмане, которого не выпустили в Израиль — здесь так. Потому что держаться на таком уровне обобщения, как в „Доме“, не под силу автору, да, наверное, не нужно и слушателю. Так — похихикали, головами покачали, да и пошли наутро созидать сами знаем что.»

«Псевдопротест привлекателен всегда, ибо облегчает жизнь, давая необходимый выхлоп отрицательных эмоций, и в то же время не обязывая ни к серьезному размышлению, ни, тем более, к действию. А особенно, псевдопротест, поданный в добротной упаковке — и потому так споро расходится ширпотребный Высоцкий, что пилюля-то подслащена; прививка проходит безболезненно, и служба социальной профилактики держит марку.»

Вообще-то Высоцкий не позиционировал себя явно в качестве русского (ну, в качестве еврея — тоже). По текстам песен Высоцкий — больше русский, чем еврей; по социальным связям — больше еврей, чем русский. В общем, промежуточный тип со сложностями самоидентификации.

Указанную статью Высоцкий читал и сказал: «Ничего-то они не понимают» (Валерий Перевозчиков «Правда смертного часа»).

Высоцкий доносов не писал, перед властями не выслуживался, никого не «грыз» и не травил. Материальных и прочих ценных результатов он добивался посредством творческого продукта, а не посредством интриг и сделок. А если кому-то разбивал машину, то не нарочно. Кроме алкоголизма, наркомании, контрабанды, неустойчивости в браке, тяги к роскоши и к быстрой езде, а также нарушений трудовой дисциплины, Высоцкий ничем нехорошим не отличился. В творчестве он не вульгарничал, а только простонародничал иногда. Но «по Высоцкому можно жить» — это уж слишком. «Жить по Высоцкому» — значит пить-курить-колоться, надрываться ради барахла и дачного домика, нажить язву желудка, рано помереть в страшных муках, оставив после себя то, что на хлеб не намажешь, в теорию не встроишь, в конструкцию не добавишь, в винтовку не зарядишь.

Ни один нормальный родитель своему чаду «жизни по Высоцкому» не пожелает, а если заметит, что она, тем не менее, начинается, то забеспокоится, не повадилось ли уже чадо и злоупотреблять алкоголем.

В разные этапы своей жизни Высоцкий был в своей этнической и политической ориентации немножко разный: в зависимости от влияний и накопления личного опыта.

В принципе для еврейско-русского полукровки возможны были в советских условиях следующие этнические стратегии:

1) прибиться к одному из своих этносов и скрывать свою частичную принадлежность по крови другому этносу;

2) прибиться к одному из своих этносов, но своей частичной принадлежности по крови другому этносу не скрывать;

3) считать себя принадлежащим русско-еврейскому надэтносу;

4) считать себя представителем новой общности «советский народ».

Ни одна из этих стратегий не являлась аморальной, ни одна не обеспечивала отсутствия проблем на этнической почве. В наличии этих проблем были виноваты родители полукровки.

Высоцкий сначала колебался между этими стратегиями (и это было нормально, потому что жизнь в СССР была не совсем сахар), но в конце концов прибился к евреям, причём евреям, настроенным не просоветски. Так вот, это было сделано из карьерных соображений (другие причины не просматриваются), потому что позволяло хорошо вписываться в столичную культурную среду, в которой у евреев были очень сильные позиции. Столичная еврейская культурная верхушка была в среднем не то чтобы настроена антисоветски, а, скажем так, ладила с Советской властью из утилитарных соображений, в отсутствие убеждённости в том, что эта власть правильная. Иначе говоря, эта верхушка пребывала в готовности предать при первой благоприятной возможности.

Высоцкий воспринял настроения своей социальной среды, своей «референтной группы». Воспринял из подражательности и потому, что это давало социальные связи, нужные для обеспечения высоких заработков. Русскость мешала, несоветская еврейскость помогала.

У националистически настроенных русских Владимир Высоцкий — как правило, фигура резко отрицательная. Не потому, что еврей (у них бывают и «хорошие» евреи, пусть и редковато), а потому что был интегрирован в еврейскую культурную верхушку, разделял её взгляды, вместе с «собратьями» мешал пробиваться «истинно русским людям», двуличничал, наживался на втюхивании бессребности и самоотверженности.

Для массы русскоязычного плебса Высоцкий, среди прочего, был средством самоутверждения: если ты побывал на концерте Высоцкого, это значит, что ты не лишь бы кто, а сумевший приобщиться к истинно великому, а также урвать у жизни кусочек доподлинного блага, и другие плебеи должны тебя за это особенно уважать, потому что у них так принято. Это достижение — приблизительно из того же ряда, в котором теперь посещение какой-нибудь европейской столицы: вроде, и не очень дорого и не так чтобы совсем у чёрта на куличках, но даётся далеко не каждому.

Из русской националистической «критики»:

«Высоцкий — разрушитель душ и, что особенно опасно, не лишённый талантливости. Его использовали антисоветчики-русофобы как таран для уничтожения Советского Союза (Великой России). Его тяжёлые пороки: наркомания и алкоголизм в сочетании с врождённым синдромом несчастного, озлобленного на всех и вся человека ловко использовались его антисоветским (антирусским) окружением и агентами влияния, служащими Мировому Правительству (комитету 300).»

(11.10.2010, с сайта berkovich-zametki.com)

Про «разрушителя душ» — преувеличение: в расхожем наборе песен Высоцкого «плохие» песни перевешиваются «хорошими», а явно деструктивные ещё надо откапывать (надо думать, народ их отверг). Про «озлобленного на всех и вся» — клевета: мизантропом Высоцкий не был. И даже не был критиканом. Критический компонент у него присутствует в нормальном соотношении с некритическим.

Ещё можно предположить, что «Мировое Правительство» через своих еврейских агентов гробило Высоцкого как неправильного, мешающего еврея и как национальное достояние многострадального русского народа. На самом деле Высоцкий — в основном жертва собственной невоздержанности.

Можно говорить о Высоцком и как о вульгаризаторе общества. Во всяком случае, так делает поэт и пр. Юрий Колкер (статья «Высоцкий без гитары»):

«Он взял готовые личины, из которых первой и самой выигрышной была приблатненная песня. На нее-то немедленно и отозвался пресловутый социально близкий элемент, прочно закрепившийся в подсознании советской интеллигенции и в самом Кремле. Повеяло родным, посконным. Высокое, требующее душевной работы и воспитанного вкуса, отметалось. Песня взывала к темным сторонам подсознательного. Косвенно — и очень расчетливо — слушателю говорилось: высокая культура — вздор, наносный слой, в котором копошится гнилая образованщина; а правда-матка — вот она, грубоватая, с хрипотцой, но зато уж честная; да и жизнь — разве она не груба?»

Некоторые подпускают тумана в историю смерти Высоцкого. Станислав Садальский (книга «Дебил-шоу», стр. 115):

«Спустя много лет в Нью-Йорке я встретил Надю Попову, второго режиссёра фильма „Зелёный фургон“, уехавшую насовсем в Америку. Надя рассказала, что в тот злополучный июльский вечер друзья сидели у Высоцкого на кухне и пили. А чтобы Высоцкий не позволил себе лишнего, его связали. Когда после вечеринки они вошли в комнату, Володя был уже холодный. Надю 7 лет назад зверски убили, но живы и молчат все участники этого вечера.»

Кое-кто предполагает, что Высоцкому ещё и кляп в рот засунули, чтобы не было криков. От фамильярной пьяной компании дождаться такого в принципе можно. Ну, компанию Высоцкий себе сам выбирал. Напомним, что вскрытие тела Высоцкого не производилось. Это значит, что близких людей причина его смерти не интересовала: они её приблизительно знали, но не хотели, чтобы знали ещё и посторонние. Надо думать, Высоцкому пора было умирать — пора по его физическому состоянию. С Высоцким в его последние дни вели себя небережно, потому что уже УСТАЛИ возиться с ним, безнадёжным.

Запись в дневнике Валерия Золотухина от 11 июля 1980 г.:

«Смерть Олега Николаевича…[актёра Таганского театра Колокольникова] В театре плохо. Театр — могила. А там Высоцкий мечется в горячке, 24 часа в сутки орет диким голосом, за квартал слыхать. Так страшно, говорят очевидцы, не было еще у него. Врачи отказываются брать, а если брать — в психиатрическую; переругались между собой…» (цит. по В. Перевозчикову, «Правда смертного часа»)

Под конец от Высоцкого отвернулись почти все. Вспоминает сын Аркадий:

«Все это было ужасно… Ужасно. И настолько отец был тяжелый, что я стал звонить всем, чтобы хоть кто-то пришел!

И я могу вам сказать, что я звонил практически всем. Всем, чьи фамилии я знал. Взял телефонную книжку и звонил. Не помню, что сказали Смехов и Золотухин, но приехать они отказались.

Нина Максимовна сказала:

— Почему ты там находишься?! Тебе надо оттуда уйти!

Семен Владимирович крепко ругнулся. И тоже нашел, что мне нечего там делать:

— Уезжай оттуда!

(…)

И было видно, что все от него чрезвычайно устали…»

Оксана Афанасьева о последних днях:

«Попытки самоубийства… Не то чтобы Володя этим давил — последнее время это было элементарным издевательством над ближними. Все уже так устали, что я понимаю людей, которые побудут с ним немного, а потом едут домой и говорят себе: — Господи! Да пропади оно все пропадом!»

(Цит. по В. Перевозчикову, «Правда смертного часа».)

Высоцкий и соседи. Валерий Перевозчиков («Правда смертного часа»):

«Профессор Мазо, сосед Высоцкого, жил этажом ниже… В последнее время, вероятно, были напряженные отношения — у Высоцкого часто бывало очень шумно.»

Мазо не страдал мазохизмом. Я тоже. Шумных соседей я НЕНАВИЖУ, кем бы они ни были и чем бы ни оправдывались. Будут падать — подтолкну и добью.

Слова «еврей» и «еврейский» в стихах Высоцкого за 20 лет:

А ещё такое вот из него цитируют:

Как бы и немного, но всё же видно, что еврейская тема для Высоцкого — не просто особенная (не такая, как, скажем французская или грузинская), а что он затрагивает её как еврей.

Слово «русский» в стихах Высоцкого встречается тоже нечасто. За 20 лет набралось следующее:

Как видим, выражений со смыслом «мы, русские», совсем немного.

Высоцкий по характеру своего творчества — не русскоязычный еврей, а русский человек с существенной еврейской примесью. Но по-моему, сегодня евреи носятся с Высоцким несколько больше, чем русские.

В отношении песен Высоцкого видится уместной аналогия с грибами в качестве еды: употреблять вполне можно, бывает даже очень вкусно, но зачастую имеет место лёгкое подтравливание, и есть риск отравиться смертельно. Высоцкий подтравливает дурной русскостью: тяготением к быстрой езде и вообще к «экстриму», снисходительным отношением к употреблению алкоголя и пр. Убедительно определить причину этого в еврейской примеси у Высоцкого (полагать, что он «подначивал» русских из-за своей еврейской взбалмошенности или потому что ему их было не очень жалко) вряд ли получится.

Как можно без потерь исключить из питания, к примеру, грибы, так можно без потерь исключить из потребления творчество Высоцкого, компенсировав его чем-то другим, поэтому русские националистические пуристы отказом от Высоцкого русскую культурную жизнь обеднят очень незначительно. Здравомыслящий природный русак не будет носиться с Высоцким хотя бы из чувства национальной гордости великоросса.

Думается, что в русской культуре дурная составляющая творчества Высоцкого вполне приемлема, как бывают приемлемы условно болезнетворные микроорганизмы. Рафинированная культурная среда опасна тем же, чем опасна рафинированная среда обитания: ослабляет способность к сопротивлению особо вредным элементам, которые могут вдруг появиться в ней, сколько ни предохраняйся. В среде должно иногда попадаться что-то не совсем хорошее, зато поддерживающее сопротивляемость совсем плохому.

В XIX веке культура в русскоязычной части России была русской (если исключить еврейский компонент православия), в XXI веке эта культура — уже русско-еврейская. Если советскую и постсоветскую культуру почистить от элементов еврейского происхождения, мы лишимся многих привычных вещей: в кино, музыке, литературе, науке и пр.

Вариант позиции: разделить «русскую» культуру на собственно русскую, русско-еврейскую, еврейскую русскоязычную. Границы между ними, разумеется не очень определённые. Высоцкий попадает больше в русско-еврейскую культуру (а, скажем, Иосиф Бродский — в еврейскую русскоязычную). Советская культура была, конечно, многонациональной, но её не совсем русская часть была в основном русско-еврейской (а не, скажем, русско-грузинской и пр.), тогда как совсем русская часть была очень небольшой. Это так, хоть ты тресни. А постсоветская культура в России унаследовала русско-еврейскость советской культуры. Ну, не уберегли чистоты… Что тут теперь поделаешь? (Кому это совсем уж не нравится, пусть благодарят своих великих классиков, властителей умов — Толстого, Чехова, Короленко, Горького и пр. — которые это идеологически подготовили.). Всё когда-нибудь заканчивается. Присутствовать при кончинах — дело, разумеется, печальное, но увернуться от такого удаётся ведь не всегда. Всё течёт, всё изменяется, и консерваторы (а я — из них) в итоге, как правило, проигрывают.

Для человека нормально и полезно интересоваться всякими культурами. Бывает, человек тяготеет не к той культуре, в которой вырос и/или которая «положена» ему по этнической принадлежности, и к этому надо относиться снисходительно. Но надо и отдавать себе отчёт в том, что есть что, и хотя бы иногда называть вещи их подлинными именами. Так вот, подлинное имя (ну, «имя прилагательное») для современной российской культуры — «русско-еврейская». Потому что русско-еврейский компонент в ней преобладает над чисто русским.

Между русской, русско-еврейской, русскоязычной еврейской культурами чёткие границы отсутствуют, но материальную выгоду от этого в России имеют в основном еврейские творцы культуры, а не русские. Национально-озабоченных русских задевает не собственно существование русскоязычной культуры с еврейским содержанием, а то, что в России оплачивать развитие этой культуры приходится в основном русским (причём, разумеется, в ущерб их собственной культуре) как её вольным или — чаще! — невольным потребителям. Конечно, и русскоязычные евреи потребляют не только еврейскую русскоязычную и русско-еврейскую культуру, но также чисто русскую (подвергаются встречному влиянию русского менталитета), но доля этой последней невелика хотя бы потому, что первые две уже достаточно обширны, и потому, что в чисто русской культуре не всегда тёплое отношение к евреям.