Владыка Севера

IX

Джеродж и Тарма испуганно осматривали убранство хижины, в которой Джерин творил, вернее, пытался творить волшебство. Так же как и своих детей и детей Вэна, Лис предупредил чудовищ о страшных последствиях, которые их ожидают, если они осмелятся даже приблизиться к хижине. Чудовища восприняли его слова более серьезно, чем дети: ему ни разу не пришлось наказывать никого из них.

— Все в порядке, — говорил он теперь, раз, наверное, в четвертый. — Вы здесь со мной, а это совсем другое дело.

Эти постоянные уверения, в конце концов, успокоили чудищ. Но сам Джерин вовсе не был уверен, что все обстоит хорошо. Вред, который они могли принести, если бы сами забрались в хижину, казался ничтожным в сравнении с несчастьями, которые могло повлечь за собой неудачно сотворенное колдовство.

— Что мы должны делать? — спросил Джеродж.

— Ну… для начала выпейте немного эля, — ответил Джерин.

Это предложение явно подняло чудовищам настроение. С помощью ножа Джерин срезал смолу, которой была запечатана пробка свежего кувшина. Он наполнил большие кружки для Джероджа с Тармой и около половины такой же посудины для себя. В обычных обстоятельствах он не стал бы заниматься магией, хлебнув эля, как не стал бы прыгать с крепостного вала головой вниз. Но поскольку божество, чьей поддержки он искал, с легкостью превращало ячменный солод в эль, обычное поведение отходило на второй план, уступая место главной заботе.

Он опять наполнил кружки чудовищ, после того как те их осушили, благодаря всех богов (в особенности Бейверса), что его воспитанники не становятся буйными или свирепыми, когда пьют. Сам он тоже потихоньку потягивал эль из своей кружки. Он хотел ощутить действие напитка лишь слегка, не настолько, чтобы оно помешало ему выполнять нужные пассы и разборчиво пропевать заготовленный текст.

Силэтр высыпала на рабочий стол в хижине зерна ячменя и необмолоченные колосья. Сама она не пила ни капли. Если колдовство пойдет не так, как надо, она попытается все исправить. Но Джерин сейчас боялся не этого. Главная трудность — заставить Бейверса откликнуться на призыв.

— Начинаем, — сказал Лис.

Силэтр стояла тихо и ждала, наблюдая за происходящим. Джеродж и Тарма тоже наблюдали. Их глубоко посаженные глаза расширились от изумления, когда Джерин принялся причитать нараспев, умоляя Бейверса появиться. Он восхвалял бога за ячмень, не только обращаемый в эль, но и тот, что идет в кашу или на выпечку хлеба. Хотя ячменная мука не поднимается так хорошо, как пшеничная. «Небольшое лицемерие для доброго дела никому еще не вредило», — думал он про себя.

Выводя свою песнь во славу эля, он тщательно следил за тем, чтобы ее мелодия не расходилась с застольным мотивом, которому, как он знал, обучил монстров Вэн. Он сделал им знак рукой, и чудовища, очень сообразительные в своем роде, тоже принялись петь. Их голоса были не слишком приятны на слух, но Лис надеялся, что это не возымеет значения. В отличие от Маврикса, Бейверс не слыл снобом в подобных вещах.

Начав петь, чудовища так и не смолкали. Джерина это вполне устраивало. Если уж их завывания не привлекут внимание бога, то его не привлечет никто и ничто. Однако такая альтернатива была пугающе возможна. Поэтому, как обычно обмирая от страха, Лис продолжал действовать так, будто успех ему гарантирован.

Сбить песнопение с застольного лада оказалось труднее, чем он предполагал. Джеродж и Тарма так самозабвенно горланили заученные куплеты, что ему приходилось прилагать массу усилий, чтобы ввести свой речитатив в другой ритм. К тому же некоторые из вспомогательных заклинаний, которые он решился использовать, требовали быстрых и сложных пассов правой рукой. Большинству магов это лишь облегчило бы задачу, но ужасно мешало Лису, поскольку он был левшой.

— Приди же! — выкрикнул он, наконец. — Приди же, великий Бейверс, господин ячменя, господин эля! Приди же, приди же, приди же!

Ничего. Он отвернулся от ячменя, рассыпанного по всей столешнице, уверенный, что потерпел неудачу. Какой смысл пытаться вызвать элабонских богов? Они, вероятно, все ушли отдыхать, предоставив самой себе подвластную им часть мира. Теперь другие боги жадно глядят на нее. Но разве элабонские божества знают об этом? Разве им есть до этого какое-то дело? Очевидно, нет.

И тут, как раз тогда, когда он собирался сказать, вернее, прокричать Джероджу с Тармой, чтобы они прекратили свой ужасный вой, внутренность лачуги, кажется… начала раздаваться. Чудовища замолчали, притихнув по собственной воле.

— Это бог, — тихо сказала Силэтр.

Она, в отличие от всех остальных, безошибочно распознавала божественное присутствие. Джерин поклонился. Нижайше.

— Владыка Бейверс, — произнес он. — Вы оказали мне честь, ответив на мой призыв.

— Ты призывал и других до меня, по крайней мере, этого пьяницу и шута из Ситонии, — ответил Бейверс.

Как и в случае с Мавриксом, голос бога отдавался в сознании Джерина, а не в ушах. Тем не менее, деревенский акцент все равно в нем проявлялся.

— Владыка Бейверс, тот, кто приходит последним, гораздо важнее того, кто пришел первым, потому что именно он несет настоящую помощь, — сказал Джерин.

— Ну-ну, свежо предание, — проворчал Бейверс, словно угрюмый старый земледелец, который не верит ничьим словам с тех самых пор, как его жена сказала ему, что идет в лес за травами, а он застал ее в постели деревенского старосты. Нехотя он все же кивнул Лису. — Итак, я здесь. Говори.

— Благодарю.

Джерин знал, что в его голосе сейчас больше проникновенности, чем в том нуждаются благодарственные слова. Однако мало кому из людей выпадает возможность поблагодарить бога лично.

Бейверс снова кивнул. Если богов вообще можно сравнивать с кем-то из смертных, то он и выглядел как старый крестьянин. Волосы из колосьев спелого ячменя, бледно-желтых, обвисших. Изборожденное морщинами лицо бога было усталым и обветренным, словно он всю жизнь провел на солнце и открытом воздухе, подобно злакам, господином каких он являлся. Только глаза цвета молоденьких зеленых ростков ячменя, едва проклюнувшихся из земли после первых весенних дождей, давали знать о божественной энергии, скрытой под столь неказистым обличьем.

Отличительные черты его внешности, подумал Джерин, принадлежат земле. Это вселяло надежду, не только подтверждая слова Маврикса, но и укрепляя Лиса в мысли о том, что Бейверс действительно здесь прижился. Что длительное элабонское присутствие в северной местности сделало его для нее таким же богом, каким он являлся для территорий, примыкающих к городу Элабон, таким же покровителем этих краев, как и обосновавшийся здесь намного ранее Байтон.

С этими мыслями в голове Джерин спросил:

— Хочешь ли ты, говоря напрямик, чтобы гради и их боги захватили эту землю, которая так много веков принадлежит элабонцам и которая приносит тебе столько ячменя, почитания и возлияний?

— Хочу ли я этого? — переспросил Бейверс в тихом изумлении, как будто этот вопрос не приходил ему в голову в подобной форме. — Хочу ли я? Нет, я этого не хочу. Гради и их боги питаются овсом и кровью. — Он произнес это с мрачным презрением. — Их земля слишком бедна, слишком сурова, а их души слишком скудны, слишком холодны для моего зерна.

При появлении Бейверса переставшие голосить Джеродж и Тарма в благоговейном страхе глазели на бога. Тут Джеродж не выдержал и прорычал:

— Если ты не хочешь, чтобы эти мерзкие гради пришли сюда, почему ты ничего не делаешь, чтобы не допустить их и их богов на эту землю?

— Почему я ничего не делаю?

И вновь вопрос, казалось, очень удивил Бейверса. С некоторой горечью Джерин подумал, что это, наверное, закономерно. Сама идея что-нибудь предпринимать, видимо, чужда всему элабонскому пантеону. Бейверс обратил свой ярко-зеленый взгляд на Джероджа.

— Голос корней, — сказал он скорее самому себе, чем кому-либо из смертных. — Под корнями есть силы.

— О чем ты говоришь? — требовательно спросил Джеродж. — Я тебя не понимаю.

Джерин часто слышал нечто подобное. В основном от Дагрефа. Когда они с Силэтр обсуждали свои взрослые дела, их общий старший ребенок слушал их разговоры и пытался в них разобраться, насколько позволял ему его жизненный опыт. Когда же этого опыта не хватало, он старался заставить родителей остановиться и объяснить ему, что они имеют в виду.

Бормотание Бейверса озадачило и Лиса, но ему все же казалось, что он имеет некоторое представление о том, что у того на уме. Тщательно подбирая слова, он спросил:

— Владыка Бейверс, та сила, что находится под землей, как-то связана с теми, кто там обитает? — Поясняя свои слова, он указал на Джероджа и Тарму.

— Конечно, — отвечал Бейверс, вновь удивленно. — Там, где нет народа, нет и сил.

— А-а, — протянул Джерин.

Он получил ответ на вопрос, который давно его интересовал: по крайней мере, в глазах богов чудовища были народом. Джерин хотел это знать с того самого дня, когда они вырвались из пещер под святилищем Байтона. Он задал свой вопрос очень осторожно, никак конкретно не называя подземных жителей. Сразу же у него возник новый вопрос:

— А эта сила…

— Эти силы, — поправил его Бейверс, требуя точности.

— Хорошо, эти силы. Станут ли они сражаться за нас против гради?

По-прежнему соблюдая точность, бог ответил:

— Они будут сражаться. Для того они и существуют. Чтобы сражаться. Но… против гради? Кто может сказать это наверняка? И почему за нас? — Зеленые, цвета молодых ростков глаза вперились в Джерина. — Почему ты считаешь, что ты и я — это мы?

— Почему? — растерянно повторил Джерин. — Ты ведь только что сам сказал, что тебе не нравятся гради и их боги. Если они захватят северные земли, ты лишишься здесь всех возлияний и самой малой толики почитания. Я всего лишь смертный, владыка Бейверс, я это знаю, но среди смертных я очень силен. Если ты поможешь мне отразить натиск богов гради, с самими гради я справлюсь.

— Может, и так, — сказал Бейверс. — А может, все это ерунда. Но то, что я думаю, и то, что я делаю, не одно и то же. Моя власть распространяется на растения и пивоварение, тебе это известно. Я не бог крови или войны.

— Но ты можешь сражаться, я знаю, что можешь. — И Джерин привел пример, который успел выкопать в одном из своих свитков. — Когда один демон наслал на ячмень насекомых-паразитов, ты не просто сразился с ним и победил, ты заставил его проглотить собственный хвост и съесть себя.

Силэтр неожиданно захлопала в ладоши.

— Ну, разумеется, — ответил Бейверс. — Он же наносил моим растениям всяческий вред. Он напрашивался на неприятности, и он их получил. — На мгновение бог показался действительно страшным.

— С гради выйдет то же самое, — настаивал Джерин. — Если они одержат победу над нами, здесь не будет никакого ячменя, потому что северные земли станут слишком холодными, и он просто не сможет расти. Ты хочешь, чтобы такое случилось?

— Хочу ли я, чтобы такое случилось? Конечно, нет. Меня это огорчит, — ответил Бейверс. — Но если зерна не будут давать ростков, значит, не будут, ничего не поделаешь. Это не то же самое, совсем не то же самое, что убивать молодые побеги, как делал тот демон. Он никогда не вернется в этот мир, никогда.

Различие, на которое указал Бейверс, было настолько тонким, что ничего не значило в глазах Лиса, но, очевидно, многое значило в глазах бога. Джерин со злостью поддел носком ком грязи, валявшийся на полу. Случилось то, чего он боялся: Бейверс, хотя и соизволил явиться, но продолжал гнуть линию элабонского пантеона, ничего не желая предпринимать. Ему нужен был разозлившийся Бейверс, разъярившийся Бейверс, а получалось, что Бейверс, пусть и сожалея, предпочитал отступить. От него не было никакого толку.

Как разозлить Бейверса? Вопрос едва успел зародиться у него в голове, как тут же нашелся ответ. Он пытался найти другой, потому что первый ему не понравился. Но ничего другого в голову не приходило. Когда намереваешься привести в бешенство бога, молитвы уже ни к чему.

Он рассмеялся. Презрительно, громко. Джеродж и Тарма смотрели на него во все глаза. И Силэтр тоже, она была в ужасе: она знала о богах много больше, чем Джерин. Как и Бейверс.

— Мне не нравится твой тон, молодой человек, — резко заметил тот.

— А мне что за дело? — парировал Джерин. — Я пролил немало эля в твою честь за долгие годы, и что мне это дало? Ничего, черт возьми, хорошего, как выясняется. Мне следовало обращать больше внимания на Маврикса. Он злопамятен и не забывает своих врагов, но помнит и о друзьях. Чего нельзя сказать о тебе. О, несомненно, все правда в его словах.

— Ситониец? — Бейверс фыркнул. — От него правды не жди.

— А вот и нет!

Джерину никогда бы и в голову не пришло насмехаться над богом, не будь его положение столь отчаянным. Если он перестарается, то, вероятно, будет уничтожен тем, кого пытается привлечь на свою сторону. Но если он будет сидеть сложа руки, его наверняка тоже убьют. Гради и их злые боги. Поэтому он продолжал глумиться.

— Маврикс говорил, что от тебя нет никакого проку, так всегда было и будет. И он, сдается мне, прав.

— Никакого проку? Маврикс рассуждает о проке? — Бейверс закинул голову и расхохотался, зашелестев ячменными волосами. — Ситониец, скверно играющий на свирели и готовый навалить в штаны всякий раз, когда возникают какие-то неприятности. — Это было ложно, несправедливо, но Джерин уже давно усвоил, что боги так же несправедливы друг к другу и так же склонны к злословию, как и люди. — Развращающий хорошеньких мальчиков и называющий себя богом плодородия? Он считает, что от меня нет проку? Ну, я ему покажу!

Лис хорошо знал, что развращение хорошеньких мальчиков было далеко не единственным развлечением Маврикса. И боялся, что тирада Бейверса привлечет внимание ситонийского бога. С одной стороны, ему хотелось, чтобы Маврикс с Бейверсом встретились. Когда-то два бога, подстрекая друг друга, избавили земли севера от чудовищ. С другой — он этого не хотел, опасаясь, что они накинутся один на другого, а не на каких-то там гради.

Но ему нужно было поддерживать в Бейверсе возбуждение. И он продолжил игру:

— Ты, наверное, возрос в судилищах города Элабон, а не в полях, где растет твой ячмень. Все, что тебя беспокоит, это не суть вопроса, а буква закона. — Он тоже был несправедлив: это обвинение скорее могло адресоваться его сыну Дагрефу, а не Бейверсу. — Раз уж ты готов биться с демонами, а с богами гради не хочешь. Ячмень исчезнет: какая разница, погибнут ли ростки или его вообще не посадят? Да, Маврикс прав, какой в тебе прок!

На мгновение он перевел взгляд на Силэтр. Ее лицо было белым. Как мука. Она знала, быть может даже лучше его, какому риску он себя подвергает. «Если я выйду отсюда живым, то никогда больше не стану связываться с богами», — сказал он себе, хотя и знал, что это неправда. Если он уцелеет, ему придется каким-то образом заручиться поддержкой тех богов, что имеются у чудовищ, в борьбе против гради. По сравнению с этой задачей общение с Бейверсом, наверное, покажется легкой прогулкой по лугу.

Тут к богу ячменя и пивоварения обратилась Тарма:

— Пожалуйста, не дайте ячменю исчезнуть с наших земель. Мы любим ваш эль.

— Ты называешь меня бесполезным? — сказал Бейверс Джерину. — Маврикс это ляпнул, и ты ему поверил? Я покажу тебе, какой я бесполезный, ох покажу. Мы, силы земли и подземные силы, грозней, чем ты думаешь, человечишка. Стоит только выпустить нас на волю, напустить на захватчиков, и тогда… — Лис очень надеялся, что Бейверс пообещает разбить врага в пух и прах. Но нет, вместо этого бог сказал: — Мы будем отражать их наскоки что есть мочи.

Джерину очень хотелось бы знать, какова эта «мочь». Успокоенный тем, что его не превратили в насекомое-паразита или во что-нибудь другое, такое же маленькое и противное, он решился на еще один вопрос, уже без ехидства:

— Владыка Бейверс, а ты мог бы привлечь к этой битве отца Даяуса?

Бейверс в который раз изумился и произнес:

— Мне бы этого очень хотелось. Тогда мы бы наверняка победили. Но Даяус… он ушел за холм, так сказать, и я не знаю, что можно сделать, чтобы выманить его оттуда.

— Знаешь, владыка Бейверс… или, быть может, не знаешь и не узнаешь, пока я не скажу… но у нас, местных элабонцев, складывается такое впечатление, что все наши боги ушли куда-то за холм, — сказал Джерин.

— Мы довольны, как обстоят здесь дела… по крайней мере, были довольны, — ответил Бейверс. — А когда тебе нравится ход событий, нет необходимости в него вмешиваться, да и не хочется… можно ведь все испортить.

Джерин кивнул: он тоже всегда так считал. Бейверс вдруг хрюкнул. Этот звук совершенно не подходил к его божественному обличью.

— Наверное, поэтому элабонцы иногда связываются с ситонийскими богами. Те с рождения суют всюду свой нос… все без исключения. А Маврикс в особенности, — добавил он ворчливо.

Он разозлился, это было очевидно. Теперь Джерину оставалось лишь надеяться, что он все еще будет в гневе, когда боги чудовищ откликнутся за зов жителей северных территорий. Вернее, если откликнутся. Лис спросил:

— После того как я спущусь в подземелье Айкоса, как мне снова вызвать тебя?

— Ты ведь уже сделал это один раз, — ответил Бейверс. — Придумаешь, как добиться этого, и во второй.

И с этими словами он вдруг исчез. Так же неожиданно, как и Маврикс, но, как искренне понадеялся Джерин, не оставив после себя никакого потомства.

Как всегда после ухода бога, стены хижины словно надвинулись на него. Джерин вздохнул, длинно и глубоко, затем повернулся к Джероджу и Тарме:

— Благодарю вас обоих. Вы прекрасно со всем справились.

— Ты отправляешься в Айкос, — сказала Силэтр.

Это прозвучало как утверждение, а не вопрос. Джерин кивнул ей так же, как совсем недавно Бейверсу, выражая согласие. Его жена продолжала:

— И ты собираешься взять с собой Джероджа с Тармой.

После многих лет, проведенных вместе с Силэтр, Лис знал, как хорошо она умеет читать его мысли.

— Йо, собираюсь, — сказал он. — Я не вижу другого выхода. Если мне придется общаться с подземными силами, трудно будет найти более подходящих посредников, чем эта парочка. Как ты считаешь?

— Ты абсолютно прав, — ответила Силэтр. — И ты возьмешь с собой еще кое-кого.

— Ты имеешь в виду Дарена? — уточнил Джерин. — Это хорошая мысль. Мы будем проезжать через владения, которые раньше принадлежали Рикольфу, а теперь отойдут в его власть. Ему представится дополнительная возможность узнать местных баронов поближе.

— Бери Дарена, если хочешь, но я имела в виду вовсе не его, — сказала Силэтр. — Я имела в виду себя.

Дагреф и Клотильда, наконец, проиграли в ежевечерней борьбе со сном. Блестар заснул несколько раньше. Он тоже боролся, но силенок у него было поменьше, чем у сестры и у брата. Обычно Джерин и Силэтр наслаждались тем временем, когда их дети спали, так как это давало им возможность заняться любовью. На этот раз они воспользовались моментом, чтобы спокойно все обсудить без необходимости постоянно объяснять Дагрефу, что происходит.

Довод Джерина был весьма прост.

— Ты нужна мне здесь, — сказал он.

— Там я буду тебе нужнее, — сказала Силэтр с таким видом, словно все еще была прорицательницей из Айкоса. — Как ты собираешься проникнуть в подземный проход, который ведет в пещеры чудовищ? Ты ведь пойдешь туда не для того, чтобы задать прозорливому Байтону какой-нибудь вопрос. А это единственный пропуск в подземелье для того, кто не является священнослужителем или Сивиллой.

— Карлан не говорил мне, что моя казна пуста, — ответил Джерин, — поэтому я надеюсь, что мне удастся подкупить какого-нибудь священника и проникнуть туда, если я не сумею уговорить кого-нибудь из них пустить меня просто так. Евнухи любят золото. И почему бы им его не любить? Это единственное, что им дозволено в любовном плане.

— Да, полагаю, ты смог бы пробраться вниз с помощью уговоров или денег, если бы шел туда один, — возразила Силэтр. — Но с тобой будут Джеродж и Тарма. Думаешь, священники и стражники храма обрадуются, увидев чудовищ после того, что они сделали со святилищем, восстановленным позже лишь чудом?

— Ладно, значит, размер мзды возрастет, — сказал Джерин. Он редко ошибался в своей оценке людской жадности. Но Силэтр покачала головой.

— Это не поможет, — уверенно сказала она. — Да, вполне возможно, тебе удастся всех умаслить, чтобы спуститься вместе с чудовищами в подземелье. Если бы кто-то другой намеревался это сделать, я была бы уверена в провале, но ты уже доказал, что имеешь дар к подобным вещам. — Она положила руку ему на плечо, давая понять, что это вовсе не критика или ехидство. Затем она продолжила: — Хорошо, итак, ты проник с Джероджем и Тармой в подземелье храма. Ты хочешь встретиться с остальными чудовищами и их богами. Что ты предпримешь?

— То, что и должно, — ответил Лис. — Пробью стену и…

— И пробьешься сквозь чары и заклинания, которые удерживают за ней чудовищ? — перебила его Силэтр.

— Ну да, мне придется это сделать, потому что… — Джерин умолк. Он понял, причем совершенно отчетливо, к чему гнет Силэтр.

Тем не менее, она все-таки озвучила свою мысль:

— Во всех северных землях не найдется столько золота, даже во всем мире его не найдется столько, чтобы ради него священники позволили тебе это сделать. Ты знаешь это так же хорошо, как и я.

Она произнесла это тоном, не терпящим возражений. Она слишком хорошо его понимала, чтобы поверить, пусть даже на мгновение, что ему не было это известно так же хорошо, как и ей.

Он прибегнул к последнему оружию своего арсенала:

— Почему ты думаешь, что твое присутствие как-то повлияет на мнение евнухов?

— Потому что через меня когда-то вещал Байтон, — ответила она. — Я больше не Сивилла, я сама сделала этот выбор и рада ему. — Она приподнялась на кровати, чтобы взглянуть на спящих детей. — Но глас бога некогда слетал с моих уст, и все священники прекрасно помнят об этом. Если я их уверю в необходимости нашего предприятия, гораздо больше вероятности, что они прислушаются ко мне, а не к тебе.

Джерин обдумал ее слова.

— Когда ты говоришь разумные вещи, это ужасно раздражает, — произнес он наконец.

— Да? И почему же? — удивилась Силэтр.

— Потому что это означает, что ты права, а я — нет, и что мне придется менять свои планы, — объяснил он. — Обычно мне не приходится этого делать, но на этот раз я вынужден.

— Многие не меняют своих планов, даже если они не правы, — заметила Силэтр. — Я рада, что ты не таков.

— Многие люди просто глупы, — сказал Джерин. — Если бы это было не так, то как, по-твоему, мне удавалось бы столько лет так хорошо улаживать все их раздоры? Конечно, — он обнял Силэтр, — иногда приятно встретить и тех, кто вовсе не глуп.

— Таких… как я? — только и успела она выдохнуть перед тем, как он закрыл ей рот поцелуем.

Продвигаясь по тряской дороге, Джерин оглянулся через плечо и увидел, как за деревьями исчезает Лисья крепость.

— Я не нервничал так, покидая родные места, с тех пор как отправился на юг, к городу Элабон, — сказал он. — Это было очень давно.

Силэтр, сидевшая рядом с ним в повозке, кивнула:

— Я тогда и не думала, что займу место Сивиллы, когда Прозорливец решит, наконец, призвать ее к себе. И, разумеется, даже представить себе не могла всего того, что случилось потом.

На мгновение она нежно прикоснулась ладонью к его ноге чуть повыше колена.

Повозка была не единственным странным элементом в процессии колесниц, направлявшихся на юг по элабонскому тракту. В колеснице, которой правил Дарен, стояли Джеродж и Тарма. Они взрыкивали каждый раз, когда видели что-то новое. До сих пор чудовищам ни разу не приходилось удаляться от Лисьей крепости на мало-мальски приличное расстояние. Теперь же им предстояло проделать немалый путь — гораздо более дальний, чем те немногие мили, на которые большинству крепостных доводилось отъезжать от своих деревушек. Но для них это было в какой-то степени возвращением к своим корням.

Поскольку Джерин управлял повозкой, а Дарен вез в своей колеснице чудовищ, с которыми дружил с раннего детства, Вэну пришлось поместиться в другой колеснице — вместе с Раффо Алым Клинком в качестве возницы и Дранго, сыном Драго, в качестве компаньона. Эти трое представляли собой, пожалуй, даже более грозную силу, чем Вэн, Джерин и Дарен: Раффо был во цвете лет, а Дранго являлся единственным воином среди соратников Лиса, способным тягаться с Вэном в силе.

Наряду с этими двумя колесницами Лиса сопровождала еще дюжина боевых колесниц. Таким образом, у него за плечами был достаточно крупный отряд, чтобы дать отпор бандитам и заставить призадуматься мелких баронов, которым могло прийти в голову попытаться преждевременно оборвать жизнь своего сюзерена. Если же бывшие вассалы Рикольфа решат объединиться и напасть на него, то успешно противостоять им эти воины, конечно, не смогут, но Лис надеялся, что тут на помощь ему придет Раткис Бронзолитейщик. В любом случае ему надлежало проехать через бывшую вотчину Рикольфа, поскольку дорога на Айкос ответвлялась от элабонского тракта южнее тех мест.

Силэтр наслаждалась раскрывавшимся перед ней пейзажем не меньше Джероджа с Тармой и по той же причине, что и они. Она не выезжала из Лисьей крепости с тех пор, как Джерин и Вэн спасли ее от чудовищ и привезли туда. Это было больше десяти лет назад. А до того ее единственным путешествием был переезд из деревни, где она выросла, в Айкос, где она должна была стать гласом Байтона на земле. Все, что она сейчас видела, казалось ей свежим и новым.

— Ты не представляешь, как тебе повезло, что ты родился мужчиной, — сказала она Джерину. — Если ты хочешь куда-нибудь поехать, ты просто берешь и отправляешься в путь. Тебе не о чем беспокоиться. А когда я в последний раз уезжала из Лисьей крепости дальше, чем до ближайшей деревни?

— Не знаю, — ответил Лис, — но причина, по которой я чаще всего покидаю крепость, заключается в том, что злые чужаки или злые соседи пытаются отнять у меня то, что мне принадлежит. Так что моя главная привилегия состоит в том, чтобы дать им шанс продырявить мое тело наперекор божьим замыслам. Поэтому я вовсе не уверен, что это можно назвать везением.

Если бы он сказал это Элис, она бы на него рассердилась. Если бы Вэн сказал это Фанд, она бы не только рассердилась, а вполне могла бы решить самостоятельно продырявить его тело наперекор божьим замыслам. Силэтр же сказала:

— Я никогда не думала об этом в таком ключе. — Спустя минуту она добавила: — Сейчас наши положения кажутся мне более равными, чем тогда, когда я сидела дома. Не совсем равными, заметь, но все-таки более.

— Я люблю тебя, — сказал Джерин. Силэтр озадачилась, но выглядела довольной.

Когда ближе к ночи они разбили лагерь, призраки вели себя спокойнее, чем обычно, хотя подношение, предложенное им, — кровь пары цыплят, купленных в одном из придорожных селений, — было недостаточным для такого большого отряда.

— Когда мы везли твою леди из Айкоса в Лисью крепость, было то же самое, — сказал Вэн Джерину. — Я хорошо это помню. Ее присутствие действительно усмиряет ночных духов.

— Верно, — согласился Джерин. — В тот раз так и было.

Он почесал в затылке. Во время той поездки Силэтр была все еще девственницей, которая только что служила гласом Байтона на земле. Скомпрометированной единственно тем, что Лису пришлось дотронуться до нее, дабы спасти от чудовищ, вырвавшихся на свободу во время землетрясения. Это тоже было очень давно. С тех пор у них успели родиться четверо детей, хотя выжили только трое. Если Силэтр все еще имеет влияние на призраков, как и тогда, значит… что? Что Байтон все еще связан с ней? Если так, то он ничем этого не показал за все прошедшие годы. Неужели он все еще посматривает в ее сторону?

Когда Джерин озвучил свои размышления, Силэтр покачала головой.

— Если бы Прозорливец все еще наблюдал за мной, я бы почувствовала, — сказала она, но затем ее лицо помрачнело.

Впрочем, это, возможно, было лишь игрой света. Отблески костра смешивались с лучами почти круглого, в двух днях до полнолуния, диска золотой Мэт, выпуклого полумесяца Нотос и тоненького серпа Эллеб.

— Думаю, я бы почувствовала.

— А будучи Сивиллой, ты ощущала присутствие бога? — спросил Джерин.

— Я считала это настолько само собой разумеющимся, что у меня не было необходимости что-либо ощущать, — ответила она, но потом впала в задумчивость. — А может, сейчас я считаю его отсутствие настолько само собой разумеющимся, что тоже ничего не ощущаю? — Она рассмеялась. — Твои слова заставили меня призадуматься.

— Мы попытаемся это выяснить, — сказал Лис, и Силэтр согласно кивнула.

Она поехала с ними потому, что могла в Айкосе быть ему полезной. Но если Байтон все еще присматривает за ней, она может принести еще больше пользы. Много больше, чем можно о том мечтать. Джерин надеялся, что бог ее не оставил. Как уже сказано, вскоре он это поймет.

Стражники на границе владений Бевандера и тех, что раньше принадлежали Рикольфу, потянулись к оружию, когда Джерин и его спутники приблизились к ним. Еще недавно они бы уже выхватили клинки, поскольку земли, лежавшие севернее, долгие годы раздирала война между Бевандером, его тремя братьями и их отцом. Бевандер победил с помощью Лиса и принес мир на территорию, которая слишком долго страдала от бедствий.

— Кто хочет въехать в это поместье? — выкрикнул главный страж.

Такая формулировка избавляла его от необходимости выбора: то ли назвать то, что он охраняет, бывшими владениями Рыжего Рикольфа, то ли владениями Дарена, сына Джерина, то ли еще как-нибудь. Джерин одобрял, когда действовали не наобум, если имелась такая возможность.

Он назвал себя и Дарена. Услышав столь известные имена, стражники засуетились.

— В данный момент у нас нет никаких притязаний на эти владения. Сегодня мы просто хотим проехать через них к дороге на Айкос.

— Но, лорд принц, — сказал главный страж, — в замке… в бывшем замке Рикольфа никто не готов вас принять. Мы ничего не знали о том, что вы собираетесь тут проехать.

И не случайно.

— Ничего страшного, — с легкостью ответил Лис. — Как я уже сказал, мы просто следуем мимо. Никому не нужно особенно беспокоиться по этому поводу.

Он знал, что эти слова приведут стражников в еще большее волнение, но ничего не мог тут поделать. Один солдат заметил Джероджа с Тармой.

— Опять эти твари! — воскликнул он. — Я думал, мы избавились от них навсегда.

Чудовища всюду наводили ужас на людей, едва успев покинуть окрестности Лисьей крепости, где все к ним привыкли. Джерин предупреждал их об этом, на случай, если они позабыли о реакции тех, кто впервые приезжал в его замок. Джеродж сказал:

— Я не тварь. Разве ты — тварь?

Стражник уставился на него во все глаза. Меньше всего на свете он ожидал, что упырь заговорит.

Джерин не был расположен обсуждать статус сопровождавших его чудовищ, да и вообще что бы то ни было с какими-то караульными. Глянув поверх собственного носа на их главу, он сказал:

— Итак, не будете ли вы столь любезны, чтобы пропустить нас?

Они все равно проедут, вне зависимости от любезности приграничного караула, и на лице главного стража было написано, что ему это известно. Не обращая внимания на сардоническую улыбку Джерина, он ответил:

— Да, проезжайте с миром, и пусть в Айкосе вы узнаете все, что вам нужно.

Дарен сказал:

— Спасибо. Назови мне свое имя: я ценю хорошую службу.

Тут стражник вытянулся по струнке.

— Юный лорд, я — Орбрин, сын Дарвана, и очень рад представиться вам.

После этого он торжественно взмахнул рукой, пропуская отряд колесниц.

По приказу Вэна Раффо подвел свою колесницу к повозке Джерина. Вэн сказал:

— Мне понравилось. Бывшим вассалам Рикольфа придется нелегко, попытайся они поднять бунт против твоего сына, если их люди относятся к нему так же, как этот страж.

— Ты прав, — ответил Лис, — Дарен обошелся с ним именно так, как надо. Вообще-то я не думаю, что у нас возникнут какие-нибудь неприятности по дороге на юг, тем более что Отари и остальные более или менее сильные бароны узнают о нашем пребывании здесь, когда мы отсюда уедем. Что меня действительно беспокоит, так это наша обратная дорога из Айкоса. К тому времени они успеют хорошенько подготовиться, ежели что-то придет им на ум.

— Йо, вероятнее всего, — сказал чужеземец. — Что ж, разберемся с этим, когда придет время. Другого выхода нет.

Джерину оставалось лишь кивнуть. Он полагал точно так же.

Как обычно, завидев крепость Рыжего Рикольфа, к которой они приблизились во второй половине дня, Лис почувствовал себя как-то странно. На него нахлынуло множество воспоминаний. А смотреть на эту крепость, находясь возле Силэтр, было еще более странным. Когда он вез ее из Айкоса и заехал сюда, Рикольф увидел между ними нечто большее, чем видели они сами. Он тогда списал слова своего бывшего тестя на его раздражительный нрав. А теперь Силэтр уже давно была его женой, а Рикольф покинул мир живых. Все меняется.

Он получил еще одно подтверждение этому, когда часовой на башне выкрикнул:

— Кто приближается к замку Дарена, сына Джерина?

Джерин собирался ответить на оклик. Но, услышав, как он сформулирован, сделал знак сыну. Дарен сказал:

— Дарен, сын Джерина, едет в собственный замок, но еще не затем, чтобы там обосноваться, а на ночлег.

После этих слов подъемный мост поспешно опустили. Заметив на колеснице рядом с Дареном Джероджа и Тарму, воины, опустившие его, насупились, но было уже поздно. Дарену и Джерину насилу удалось убедить солдат гарнизона, что эти чудовища если и не безобидны, то вряд ли станут нападать на кого-то, если их не дразнить и не злить. Впрочем, один взгляд на их зубы отбивал всякое желание это делать.

Хромой старик по имени Рикрод, сын Гондала, управлял замком в отсутствие господина. Он разместил Джерина и его товарищей в главной зале и накормил их ячменной кашей, жареной утятиной и попотчевал элем. Совершив возлияние, Джерин подумал: а не появится ли Бейверс сейчас? Но бог эля бездействовал, что вполне соответствовало «лучшим» традициям элабонских богов.

Для Джерина главная зала этого замка была полна призраков — не ночных духов, которых можно ублажить кровью и держать на расстоянии посредством отсветов пламени, а призраков из его прошлого. Среди них был и надравшийся Райвин, исполняющий непристойные танцы, и Волфар Топор, по рождению элабонец, но по дикости истинный гради, и сам Рыжий Рикольф, крепкий, уверенный, очень надежный. Была там и Элис, о которой он до сих пор не мог думать без приступов сожаления.

Он взглянул на Силэтр. Для нее здесь не существовало никаких призраков, и на нее не давили воспоминания, одолевавшие мужа. Она была его настоящим, его реальностью, и гораздо лучшей, чем та, что канула теперь в вечность. Он это осознавал. Однако умственными усилиями нельзя прогнать призраков прошлого. Они будут преследовать его до конца.

— Господин, — сказал Рикрод, — почему вы вернулись сюда? Ведь ваши дела на севере еще не улажены.

Джерин открыл было рот, чтобы ответить, но тут понял, что вопрос адресован совсем не ему. Управляющий не сказал «лорд принц», а господином здесь был не он, а Дарен. Тот и дал ответ:

— Я направляюсь в Айкос со своим отцом и товарищами. Если боги будут добры к нам, это путешествие поможет нам уладить наши дела.

Боги, которых Джерин собрался искать под святилищем Сивиллы, вряд ли окажутся добрыми. Хотя чем злее они будут, тем больше от них будет проку. В том деле, в котором Джерин намеревался использовать их. Однако Рикрод кивнул и сказал:

— Надеюсь, прозорливый Байтон даст вам совет, который вы сумеете разгадать настолько быстро, чтобы было еще не поздно ему последовать.

— Я тоже надеюсь, что мы сумеем применить то, что узнаем, — сказал Дарен.

Он не обмолвился ни словечком о Байтоне. Он позволил Рикроду делать выводы самому, чем еще сильней укрепил его в ложном мнении, и все это без капли обмана. Джерин был ошеломлен. Он сам вряд ли смог бы провернуть это лучше.

Силэтр тоже это заметала. В ту ночь в комнате, отведенной им управляющим, она сказала супругу:

— Он здесь прекрасно справится. Дарен ведет себя очень по-взрослому, особенно вдали от Лисьей крепости, где он — всего лишь твой старший сын. Он готов к тому, чтобы получить в руки власть.

— Да, я тоже так считаю, — отозвался Джерин, — и так же думают… некоторые здешние вассалы. Если мы победим и Дарен вернется сюда, чтобы унаследовать поместье деда, в Лисьей крепости мне будет его не хватать. Придется начать обучать Дагрефа. Посмотрим, что из него выйдет.

Силэтр тихонько засмеялась.

— С ним загвоздка вовсе не в том, мало или нет, он будет знать об искусстве управления своими вассалами и другими людьми. Главное, захотят ли они идти за ним или предпочтут свернуть ему шею.

— Да, это вопрос, — согласился Джерин, смеясь.

Затем он умолк, призадумавшись. Если из Дагрефа получится лидер, должен ли будет Джерин сделать наследником своего отпрыска от Силэтр и, таким образом, оставить Дарена бароном небольшого поместья в тени своего младшего сводного брата? Или он должен назвать своим преемником Дарена и тем самым обидеть Дагрефа? И то и другое решение могло привести к войне между ними.

Лучший способ решить эту проблему, подумал Джерин, это не умирать. Хотя серебро в бороде предупреждало его, что на такой выход, каким бы желанным он ни был, ставку делать не стоит. Не говоря уже о том, что не стоило забывать и об угрозе со стороны внешних врагов. «Меня и без того окружает немало забот», — напомнил себе Лис. Не следует искать дополнительных. Неизвестно, что выйдет из Дагрефа. Если он не сможет править, а у Дарена это получится, что бы Джерин ни делал для него, все потеряет смысл после его смерти.

Силэтр заворочалась на бугристом матраце. Она всегда относилась к Дарену как к собственному сыну и ни разу еще не выгораживала своих детей в ущерб ему. Но кровные узы есть кровные узы. Однажды им с Джерином придется со всем этим разбираться. Однако это произойдет не сегодня. Как и Джерин, она понимала, что иногда ожидание решает проблемы лучше, чем их обсуждение.

— Посмотрим, — сказала она, наконец. Затем, словно боясь, что даже этого много, добавила: — Хотя сначала нам предстоит уладить множество других вопросов.

— О, так вот почему мы оказались здесь и вообще отправились в Айкос? — сказал Джерин. — А я-то все думал, что мы путешествуем в свое удовольствие.

Силэтр фыркнула и ткнула его в бок. Вскоре, несмотря на бугристый матрац, они оба уснули.

Джерин едва не пропустил камень, на котором был высечен глаз. Этот камень стоял в начале дороги, отходившей от элабонского пути на восток. К городу Айкосу и святилищу Байтона. Он выругался про себя. Каждый раз, отыскивая этот проселок, он прилагал массу усилий, чтобы не заблудиться.

Как и всегда, местность между основной магистралью северных территорий и странными дебрями, окружавшими храмовую долину, повергала его в ужас. Людям еще долго придется приводить эти земли в порядок. После разрушений, причиненных сначала землетрясением, а затем и чудовищами. Те, кому удалось тут выжить, работали на износ. Он жалел бы их еще больше, если бы до всех этих несчастий они не промышляли тем, что грабили путешественников. Впрочем, завидев Джероджа с Тармой, бывшие грабители мчались прочь, чтобы укрыться в рощах, обступавших возделанные ими поля.

О чем Джерин совсем не подумал, так это о том, как отреагирует заколдованный лес на появление в его чаще монстров. Он так редко забывал о чем-либо важном, что его замешательство в связи с упущением очень болезненно в нем отозвалось. Джеродж и Тарма посматривали вокруг с огромнейшим интересом, погружаясь вместе с Джерином, Силэтр и остальными их спутниками в прохладную зелень под своды густевшей все больше и больше листвы.

Лес, казалось, тоже смотрел на них во все глаза, а затем взорвался от возмущения. Десять лет назад чудовища, по всей вероятности, творили здесь нечто ужасное. И деревья, по-видимому, не забыли о том. Как и остальные странные существа, обитавшие среди них. Путешественник, проезжавший через лес, никогда не видел этих созданий, но, как правило, ощущал их присутствие, выражавшееся, например, в покалывании на шее — с тыльной ее стороны. Сейчас Джерин чувствовал не только покалывание. У него было ощущение, будто весь лес, битком набитый загадочными тварями, кем бы они ни являлись, вот-вот обрушится на него. На него, на его спутников, а когда все закончится, от них всех не останется ничего, что могло бы помочь позже кому-либо понять, в чем заключалась неосторожность, допущенная группой несчастных, рискнувших избрать этот путь.

Силэтр, сидевшая рядом, вздрогнула. Хотел бы он знать, что она чувствует. Но спросить не успел. На то, чтобы произнести что-то здесь, требовалось особое усилие воли, а она вдруг заговорила, причем очень отчетливо, громко:

— Клянусь прозорливым Байтоном, что мы все, — на последнем слове она сделала ударение, — пришли с миром и не собираемся причинить никакого вреда ни этому лесу, ни кому-то из его обитателей.

Ее слова почему-то не растворились меж толстых серо-коричневых стволов, как это обычно бывало. Вместо этого они словно были подхвачены сильным эхом и разлетелись каким-то образом во все стороны от тропы, причем много дальше, чем им позволили бы законы природы. После этого ощущение угрозы исчезло, и гораздо более внезапно, чем появилось.

— Спасибо, что ты убедила меня в необходимости твоего участия в поездке, — сказал Джерин.

Силэтр выглядела столь же довольной и столь же ошарашенной, как и он.

— Это сработало, причем отлично, не так ли? — тихонько сказала она. В отличие от клятвенного заверения, эти слова не ушли за пределы повозки.

Когда Лис с соратниками выехал из этого странного древнего леса, Джеродж и Тарма облегченно вздохнули.

— Мне не понравилось это место, — объявил Джеродж. — Совсем не понравилось. Там мне было как-то не по себе.

— Там всем бывает не по себе, — ответил Джерин, но, взглянув на Силэтр, поправился: — Почти всем.

— А ты еще удивляешься, почему Дагреф выходит из себя, когда замечает какую-либо неточность, — сказала она.

Лис величаво помалкивал, зная, что любой его ответ лишь сделает его еще более уязвимым и даст ход новым и справедливым укорам жены. Но Силэтр уже смотрела вниз, на храмовую долину, с возвышавшегося над ней холма.

— Святилище, насколько я вижу, выглядит точно так же, как и всегда. Владыка обещал, что так и будет, поэтому, разумеется, так и должно быть, но каким унылым и съежившимся кажется городок.

— Я подумал то же самое десятилетием раньше, когда приехал сюда, чтобы разузнать у тебя, что случилось с моим сыном Дареном, — ответил Джерин. — Айкос начал увядать уже тогда, когда сюда перестали приезжать просители с южной стороны Хай Керс. Землетрясение, повлекшее за собой пожары, только усугубило положение. Да, ты совершенно права.

Как и десятилетием, раньше, хозяева постоялых дворов встретили Джерина и его товарищей с чистой и ничем, кроме, пожалуй, жадности, не омраченной радостью. Когда же, в результате этой самой жадности, они заломили грабительские цены, Вэн нахмурился и сказал:

— Мы вполне можем переночевать под открытым небом. У нас есть сушеный хлеб и копченая колбаса, а в такой близости к храму будет достаточно просто разжечь пару костров, чтобы отогнать ночных духов.

Таким образом, разговор вновь вернулся в русло здравого смысла, и Джерин договорился разместить своих людей и лошадей по той цене, которую и собирался заплатить, а может быть, даже и меньшей.

— Так странно, — снова и снова повторяла Силэтр. — Когда возвращаешься в те места, которые хорошо знал, то ожидаешь, что они окажутся такими же, как тогда, когда ты их покинул. Но видеть Айкос таким… — Она покачала головой.

В баре гостиницы, которую Джерин выбрал для себя, Силэтр, Дарена, Вэна и Джероджа с Тармой, сидел и пил эль один из стражников храма, седой ветеран. Увидев чудовищ, он закашлялся, подавился и схватился за меч. Когда Джерину, наконец, удалось его успокоить, он пристально взглянул на Силэтр. На этот раз он не подавился, а страшно побледнел:

— Госпожа, — выпалил он, — вы ведь мертвы! У прозорливого Байтона теперь другой голос.

— Да, у прозорливого Байтона другой голос, — согласилась Силэтр. — Что касается остального, Клел, я тоже думала, что ты умер, а теперь рада видеть, что ошибалась.

— Некоторые из нас все же выжили, — ответил Клел. — Увидев, сколько упырей выскакивает из-под святилища, мы бросились в лес и скрывались там, словно бандиты, пока все чудовища не исчезли. Почти все, — добавил он, бросив подозрительный взгляд на Джероджа с Тармой.

— Вы отправились в тот самый лес? — Джерин указал себе за спину, на заколдованную чащобу, которую они только что пересекли, и с выражением живейшего любопытства на лице подался вперед. — Вы же не могли все время торчать на дороге, которая там идет, или прятаться рядом. Что представляют собой дебри этого леса?

— Их ни с чем нельзя сравнить. — Стражник храма передернулся. Его глаза расширились, а взгляд устремился куда-то. — Я бы ни за что туда не пошел, никто из нас не пошел бы, но у нас не было другого выхода… или попасть в лапы чудовищ. Мы выжили, большинство из нас, поэтому, наверное, мы поступили правильно, но… — Он не закончил.

Джерин с удовольствием бы продолжил расспросы, но Силэтр его перебила:

— А не видел ли ты случайно, как восстанавливался храм, когда Байтон совершал свое чудо, устраняя все разрушения, причиненные землетрясением?

— Госпожа, мне довелось это видеть, — ответил Клел, и глаза его стали еще шире. — Я был на краю леса… охотился на… ну, в общем, на одно из тех существ, что там обитают. Назовем его птицей, так как более подходящего слова нет. Я натянул лук, готовясь выстрелить, но существо упорхнуло. Я печально взглянул вниз, на развалины великого храма…

— Я их не видела, за что очень благодарна прозорливому богу, — перебила его Силэтр. — Когда случилось землетрясение, я была в обмороке. После последнего предсказания, которое мне позволили передать.

— Я помню, госпожа. — Клел сделал паузу и глотнул эля. — Так или иначе, я стоял там и как раз думал о том, что придется еще поголодать, как вдруг воздух вокруг задрожал. Я испугался, решив, что началось новое землетрясение, хотя земля не дрожала. И я посмотрел вниз, на руины, что были когда-то храмом, и увидел, что они тоже дрожат. Выглядело все так, будто они оживают. А в следующее мгновение, не успел я и глазом моргнуть, как храм стал совершенно таким же, как прежде. Чудовища тоже исчезли, хотя нам понадобилось больше времени, чтобы в том убедиться. Но я с тех пор не видел ни одного из них… по крайней мере, до нынешнего момента.

— Я бы заплатил золотом, и немалым, чтобы увидеть это собственными глазами, — сказал Джерин. Но поскольку именно он подтолкнул Байтона к тому, чтобы тот подстрекнул Маврикса избавить наземный мир от чудовищ, а Прозорливец возродил храм лишь после их встречи, ему казалось, что он тоже достоин хотя бы небольшой похвалы.

Клел сказал:

— Это было самое невероятное, что мне довелось увидеть за всю свою жизнь… за исключением, быть может, некоторых существ и деревьев в лесу. Я даже колебался, стоит ли убивать этих тварей, но когда вашим рассудком управляет желудок, вы идете на риск. Некоторые из них оказались вкусными, другие — нет, но мне удалось не умереть с голоду, пока Байтон не привел в порядок свой край.

— Это хорошо, — сказал Джерин. — Я так же удивлен и так же рад, как и моя жена, что не все прежние стражники погибли после того, как из подземелий святилища выскочили чудовища.

— Как… ваша жена, лорд принц? — Клел уставился сначала на Джерина, затем на Силэтр. — Мы слышали что-то в этом роде… до Айкоса доходят разные новости, хотя и не в таком количестве, как раньше, но одно дело услышать, и совсем другое — поверить. Если вспомнить о том, чего требует бог от своих Сивилл…

— Я больше не Сивилла, как тебе известно, — сказала ему Силэтр. — Я теперь мать троих детей, и все они были зачаты естественным образом. Я сама избрала этот путь. Байтон готов был забрать меня обратно после воссоздания храма, но я спросила его, нельзя ли мне остаться там, где я находилась, и он разрешил это мне.

— Ничего подобного в Айкосе не слыхали, — пробормотал Клел, и Джерин ему поверил.

Силэтр редко рассказывала о том, что произошло между ней и Байтоном после того, как чудовища были загнаны обратно в свои мрачные подземные логова. Стражник сделал очередной глоток эля и сказал:

— Осмелюсь спросить, какой вопрос вы зададите прозорливому богу, когда спуститесь в подземелье храма для встречи с Сивиллой? У него теперь есть другая Сивилла, вот что я вам доложу.

— Мы здесь не для того, чтобы спрашивать о чем-либо прозорливого Байтона, — ответил Джерин.

Клел, хотя и не был священником, все равно служил Байтону. Его реакция могла дать Лису некоторое представление о том, как отнесутся к его словам евнухи.

— Мы хотим вступить в контакт с теми богами или силами, которым поклоняются чудовища. Они ведь не исчезли, они просто вернулись туда, где пребывали до землетрясения.

— Вы шутите, — сказал Клел.

Джерин и Силэтр, оба разом, покачали головами. Тогда стражник вынес очередной приговор:

— Вы сошли с ума.

— Мы так не думаем, — сказала Силэтр.

Она была когда-то Сивиллой в Айкосе и говорила почти с той же уверенностью, с которой вещал через нее Байтон. Джерин уже не раз замечал это с тех пор, как решил взять ее с собой. Он не знал, что это значит. Он вообще не был уверен, что это что-нибудь значит. Он даже не знал, как к этому относиться: с благоговением или со страхом, или и с тем и с другим.

Тон Силэтр вызвал у Клела уважительный взгляд, но он все равно стоял на своем.

— Они никогда не позволят вам этого сделать, — очень уверенно заявил он. — Они держат чудовищ в заключении за толстыми стенами, чтобы те никогда не смогли выбраться снова, и, если вы думаете, что я сожалею по этому поводу, вы, черт возьми, сумасшедшие.

— Стены препятствуют выходу чудовищ наружу, — парировал Джерин. — Но они не должны мешать тем, кто хочет проникнуть к ним внутрь.

— Конечно, нет, — согласился Клел. — Никому в здравом рассудке не придет в голову такая идиотская мысль. А почему вы все-таки хотите совершить такой безумный поступок?

— Потому что Бейверс, бог ячменя, сказал мне, что их боги вместе с ним представляют собой главную надежду для северных земель в борьбе с гради и их богами, — пояснил Лис. — Не знаю, правда ли это, но я хочу это выяснить.

Он не был уверен, что Клел когда-либо слышал о нашествии гради. Как сказал сам страж, Айкос перестал быть местом средоточия новостей. Но оказалось, что Клел в курсе. Он объявил:

— Если это, правда, лорд принц, то положение может и измениться, но я бы не поставил на это то, что мне дорого.

— А я ставлю на это все, что у меня есть, — сказал Джерин. — Мои владения, мою семью, мою жизнь. Учитывая обстоятельства, вряд ли у меня есть другой выход. Как ты считаешь?

Клел не ответил, во всяком случае, прямо. Лишь проворчал:

— Несчастный ты дуралей.

После недолгого размышления Джерин решил, что в данной ситуации это вполне уместное определение.

Вместе с Джерином и Силэтр в повозке, направлявшейся к храму Байтона, находился и Вэн. Рядом с ними ехали Джеродж и Тарма в колеснице, которой правил сын Джерина. Прочие воины остались в городке. Их все равно было недостаточно, чтобы силой проникнуть на огороженную территорию храма. А если сам Байтон начнет оказывать сопротивление, то нужной мощи отряд вообще невозможно собрать.

— Все выглядит так, как было при мне, — сказала Силэтр, — но ведь так и должно быть, не правда ли? Я весьма благодарна прозорливому богу за то, что он не позволил мне видеть руины.

Возле храма не было никого, кто хотел бы выслушать предсказание прорицательницы. Силэтр этому не удивилась ничуть: она стала подвизаться в роли вещуньи уже после того, как империя Элабон завалила последний перевал через Хай Керс, связывавший ее с северным краем. Джерину же такое безлюдье до сих пор казалось неестественно странным. Он помнил времена, когда Айкос буквально кишел паломниками, стекавшимися сюда со всех концов империи и даже из более дальних краев, чтобы через оракула получить совет прозорливца.

Стражи храма в ужасе уставились на двух чудовищ, стоявших за Дареном. Было видно, что их охватил немалый испуг. Но они не атаковали вновь прибывших, и это позволило Джерину предположить, что слухи о Джеродже с Тармой уже дошли и до них. Скорее всего, через Клела, а может, и через хозяина постоялого двора, где они остановились, или через любого, кто работал с ним или на него.

— Мы пришли с миром, — крикнул Лис, подняв вверх правую руку, чтобы все видели, что она пуста. Чудовища повторили его жест.

— Для вас же лучше, чтобы так оно и было, — ответил одни из стражей. Его позолоченный шлем свидетельствовал, что он здесь начальник. — В противном случае вы пожалеете. Если мы сами не сможем о том позаботиться, то вас накажет бог-прозорливец.

Джерин не стал объявлять, что он приехал в святилище не для того, чтобы поговорить с Байтоном, а чтобы войти в контакт с теми силами, что обитали под храмом. Вместо этого он сказал:

— Я бы хотел увидеться с каким-нибудь священником, служащим Прозорливцу. Чтобы понять, как нам вести себя дальше.

— Хорошо, — ответил начальник караула. Он указал на Джероджа с Тармой. — Это тем более необходимо, если вы собираетесь взять с собой в подземелье этих двоих. Без этого нельзя, никак.

По крайней мере, страж не обозвал монстров «тварями», в отличие от многих прочих людей, какие встречались им по дороге, и Джерин принял это за добрый знак. Один малый, у которого шлем был не только не позолочен, но и не знал полировки, поспешил прочь, чтобы кого-нибудь кликнуть.

Вскоре он вернулся с одним из евнухов Байтона. Пухлый безбородый священник поклонился и сказал:

— Можете звать меня Ламиссио. Чем я могу, служа Байтону, услужить и вам?

Лис кивнул на его слова. Ламиссио четко обозначил приоритеты. Джерин также одобрил то, что он не выказал изумления, увидев Джероджа с Тармой, а посмотрел на них вскользь, как на пару солдат. Ободренный таким приемом, Джерин объяснил священнику, с какими, собственно говоря, намерениями он прибыл в храм.

Ламиссио слушал не перебивая, отчего Лис еще больше приободрился. Но тут евнух покачал головой. При этом мягкая дряблая кожа на его толстых щеках всколыхнулась.

— Это невозможно, — сказал он. — Одно из храмовых правил гласит: те, кто не имеет отношения к храму, допускаются в подземелье лишь с целью посещения Сивиллы в ее подземной пещере.

— Но… — заикнулся было Джерин.

— Я выслушал вас до конца, лорд принц, — сказал Ламиссио. — Будьте так любезны, не перебивайте и вы меня.

После этого заявления Джерину ничего не оставалось, как склонить голову в знак согласия. Евнух продолжил перечислять пункты храмового устава, загибая похожие на обрубки пальцы:

— Еще одно правило: существа из рода, к какому принадлежат эти двое, — он указал на Джероджа с Тармой, — не имеют права появляться на территории святилища ни под каким предлогом.

— Мы не в большей степени «существа», чем ты, — подала голос Тарма.

Если ее способность разговаривать и удивила Ламиссио, он не подал виду.

— Это верно, — важно сказал он, — но и не в меньшей. — Пока Тарма размышляла над его словами, Ламиссио продолжал: — Следующее правило: любое вмешательство в заклинания, удерживающие сородичей вот этих двоих под землей, запрещено под страхом смерти, даже если первые условия будут отменены.

Из этого Джерин сделал вывод, что священник не прочь принять мзду. Что за солидный куш он, пожалуй, согласится допустить монстров на территорию храма и даже в подземный переход под святилищем, но при этом любая попытка Лиса встретиться с их сородичами будет пресечена.

— Вы уверены, что мы не можем договориться? — спросил Лис. — Для храма это было бы выгодно…

— Для храма это было бы опасно, — возразил Ламиссио. — Что совершенно недопустимо. Нам и так повезло, что Байтон возродил святилище с помощью чуда. Мы не можем рассчитывать на то, что он совершит его повторно.

Его доводы были разумны. Но у Джерина имелись свои:

— Если мы не свяжемся с силами, обитающими под святилищем Байтона, тогда чудо понадобится уже для восстановления всех северных территорий.

— Это очень печально, — сказал евнух. — Однако то, что происходит за пределами этого святилища, а особенно за пределами этой долины, меня не касается. Прежде всего, я должен заботиться о целостности этого места.

— Если ты будешь слишком рьяно о нем заботиться, то очень скоро тебе придется беречь его и от гради, которые наводнят окружающие леса, — предостерег его Джерин.

— Сомневаюсь, — ответил Ламиссио, причем очень уверенно. Было ясно, что эта уверенность зиждилась на своеобразии пресловутых лесов.

Лис поправился:

— Я имел в виду, что они наводнят дорогу, которая идет через лес. А потом еще ринутся с юга, где никаких лесов нет.

— Не думаю, что это случится, — сказал Ламиссио. Слышалось ли в его голосе самодовольство? Безусловно, решил Лис.

— Почему это ты так считаешь? — требовательно спросил Вэн. — Тебе что, вместе с яйцами отхватили мозги?

— Со служителем прозорливого Байтона следует разговаривать с уважением, которого заслуживает его статус, — сказал Ламиссио ледяным, как зимняя ночь в Домегради, тоном.

— Я разговариваю не с твоим статусом, — ответил ему Вэн. — Я разговариваю с тобой. Если ты говоришь глупости, кто запретит мне на них указать?

Ламиссио сделал знак стражникам храма. Они взялись за оружие и, судя по всему, собрались окружить несговорчивых посетителей.

— Остановитесь.

Приказ отдал не Лис и не чужеземец, его отдала Силэтр. Очень негромко, но очень властно. И стражники храма действительно остановились.

— Что это значит? — спросил Ламиссио. — Кто ты такая, женщина, чтобы… — Он вдруг умолк, приняв настороженный вид. — Подожди. Ты та, что когда-то была голосом Байтона на земле.

— Верно, — ответила Силэтр и с некоторым удовольствием добавила: — Надеюсь, ты будешь обходиться со мной уважительно, как того требует мой статус.

Вероятно, это было ошибкой. Джерин, по крайней мере, точно знал, что ничего бы подобного не сказал. Фраза, задевающая достоинство священника, могла его лишь разозлить. И вправду, тот рассерженно вопросил:

— И что же это за статус, когда ты осквернила себя, вступив в связь с мужчиной?

— Следи за своим языком, священник, — осадил его Джерин. Но Силэтр подняла руку, как бы успокаивая мужа.

— Я скажу тебе, что у меня за статус. Когда Байтон восстановил свое святилище после землетрясения, он собирался вернуть меня на трон Сивиллы. Это истинная, правда. Если хочешь, можешь спросить об этом нынешнюю Сивиллу. Через нее Прозорливец скажет тебе то же самое. А если уж сам Байтон хотел сохранить меня в качестве своего инструмента, хотя к том времени я уже была осквернена прикосновением и даже не была девственна, то как смеешь ты, его служитель, не доверять мне?

Ламиссио облизал губы.

— Но сейчас ты не Сивилла, — сказал он.

Это прозвучало скорее как вопрос, чем как возражение, поскольку было очевидно, что Силэтр не потерпит никаких возражений.

— Нет, сейчас я не Сивилла, — согласилась она. — Но это был мой выбор, а не Байтона, хотя Прозорливец оказался настолько щедр, что не стал принуждать меня вернуться на то место, которое мне уже не подходило.

— Если ты уже не Сивилла, и по своей же воле, то почему мы должны прислушиваться к тебе? — спросил священник.

— Потому что, хотя я уже больше и не Сивилла, бог вещал через меня, — ответила Силэтр. — А через тебя вещал бог, Ламиссио?

Евнух не ответил. Стражники тихонько переговаривались между собой. Больше они не предпринимали попыток окружить колесницу и повозку. Двое-трое из них даже отступили на свои прежние позиции.

Джерин сказал:

— Не можем ли мы все обсудить как разумные люди?

Только после того, как эти слова вылетели у него изо рта, он вдруг осознал, что ответ вовсе не обязательно выльется в «да-да, конечно». Хотя сам он и был разумен до мозга костей, за многие годы ему встречалось немало неразумных людей, и их неразумие само по себе представлялось ему неразумным. А священнослужители, исходя из самого слова, обозначающего их сан, гораздо больше стремились к тому, чтобы исполнять божьи веления, чем к тому, чтобы думать своей головой.

«А чем я отличаюсь от них, — спросил он себя, ожидая ответа Ламиссио. — Почему я здесь, если не по совету бога? И для чего я здесь, если не для того, чтобы привлечь других богов к борьбе с третьими?» Но все-таки разница существовала. Ламиссио не только соглашался с тем, что Байтон могущественнее, чем он, но и делал этот факт краеугольным камнем своего существования. Джерин тоже признавал превосходящую силу богов (а как бы могло быть иначе?), но притом делал все возможное, чтобы воспользоваться их соперничеством друг с другом и прочими слабостями, чтобы добыть для себя как можно больше свободы.

Медленно, очень медленно Ламиссио произнес:

— Возможно, я кое-что попытаюсь сделать для вас, лорд принц, но не ради вас, поскольку вы простой смертный, а ради этой госпожи, на которой вы женаты и чьими устами некогда глаголил бог.

— Благодарю, — ответил Лис и больше ничего не сказал.

Священник мог приводить какие угодно резоны. Но пока Лис получал что хотел или имел такой шанс, он не собирался заострять на них внимание.

Силэтр восприняла согласие Ламиссио как должное и без малейшего взгляда на мужа в плане «я же тебе говорила». Для Лиса это было само собой разумеющимся, пока Вэн не прошептал ему на ухо:

— Если бы Фанд когда-нибудь вытащила меня из подобного затруднения, неужели ты думаешь, она дала бы мне об этом забыть? Черта с два!

Чужеземец был, несомненно, прав. Для Фанд важнее всего была она сама, только она, и никто больше. А Силэтр ставила на первое место благополучие поместья, причем без малейших колебаний. «Мне повезло», — подумал Джерин. И далеко не в первый раз.

Надеясь повлиять на благополучное продвижение дела, он спросил у Ламиссио:

— А не перенести ли нам обсуждение во внутренний двор? — И он указал на проем в мраморной стене, окружавшей территорию храма.

Но евнух покачал головой.

— Как я уже сказал вам, существам такого рода… — он снова показал на Джероджа с Тармой, — не позволено ступать на святую землю.

— Это глупо, — сказал Джеродж. — Если то, что мы слышали, правда, то прямо под вашим дурацким храмом полно таких же существ, как мы с Тармой. А вы говорите, что нас нельзя впускать. Если одни все равно уже там, то почему такой переполох из-за других?

Ламиссио открыл было рот, но потом закрыл его, так ничего и не сказав. Возможно, Джеродж и не был разумным существом, но, проведя всю свою жизнь с Джерином, он научился приводить разумные доводы. Для чудовища он был умен. Даже по сравнению с человеком его нельзя было назвать глупым. А еще ему была присуща детская прямота.

— Я не думал об этом в таком ключе, — признался священник, вызвав у Джерина уважение. — Мы вообще не думаем, вернее, стараемся не думать о том, что чудовища по-прежнему находятся под святилищем Байтона. Мы отгородились от них кирпичными стенами и магическими заклинаниями, а также посредством забвения.

— Значит, позволив этим двоим ступить на землю храма, вы всего лишь освежите кое-что в своей памяти, — сказал Джерин. — А если Байтону их присутствие не понравится, он сумеет дать о том знать, не прибегая к посредничеству священников или стражи.

Он говорил чистую правду. Байтон вполне мог самостоятельно покарать неугодных ему, поскольку страшно карал без чьего-либо вмешательства тех, кто пытался украсть сокровища с территории храма. Попытка ввести Джероджа с Тармой в пределы мраморных стен могла навлечь на них некоторую опасность, но Джерин не думал, что Байтон посчитает их более страшной угрозой, чем гради и их боги.

— Из вас вышел бы великолепный священник, лорд принц, — сказал Ламиссио.

— Возможно, — согласился Джерин, хотя свои интересы он ставил выше божеских. Кроме того, он без всякого энтузиазма рассматривал перспективу лишиться того, чего лишился Ламиссио, чтобы служить Байтону и Сивилле.

Силэтр сказала:

— Ты позволишь нам, всем нам, войти на территорию храма, Ламиссио? Никто не собирается причинять какой-либо вред или что-нибудь красть там.

— Хорошо, — сказал священник, отчего несколько стражников взглянули на него с удивлением. — Как вы говорите, и чего я не могу отрицать, Байтон действительно в силах наказать этих чудовищ, если такова будет его воля.

— Конечно, в силах, — заверил его Джерин. — Ведь это он загнал их в подземелье, не так ли?

Он почти не лукавил. Однако не сказал, что загнать чудовищ обратно в логова, в которых те обитали сотни лет, совсем не то же самое, что уничтожить хотя бы пару из них. Если Ламиссио этого не понимал, что ж, его дело.

Двое стражников подошли, чтобы принять повозку и колесницу, которые подвезли Джерина и его спутников к обиталищу прозорливого бога. Ламиссио ввел Лиса, Силэтр, Вэна, Дарена, Джероджа и Тарму в пределы белых сверкающих стен, ограждающих территорию храма.

Никакие ужасные кары не обрушились на головы чудищ. Осознав это, Джерин облегченно вздохнул. Силэтр тоже вздыхала, но по другому поводу:

— Тут все как прежде. Как прежде. — В отличие от Джерина с Вэном, она не видела храм в ином состоянии.

Но как они и как Дарен, она и раньше видела те сокровища, что были выставлены возле храма. Бросив на них короткий взгляд, чтобы удостовериться, что все с ними в порядке, она вновь сосредоточилась на предстоящей задаче. А вот для Джероджа с Тармой как статуи из расписанного красками мрамора, золота и слоновой кости, так и бронзовые вазы на золоченых треножниках среди груд сверкающих золотых слитков были не только в новинку, но и в диковинку.

— Красиво, — промурлыкала Тарма голосом, несшим в себе нечто среднее между рычанием и воркованием, и впервые несколько стражников ей улыбнулись.

Сумев уговорить Ламиссио впустить чудовищ на территорию храма, Джерин надеялся и на дальнейший успех.

— Чем скорее мы спустимся в подземелье под святилищем, тем скорее сможем изгнать гради и их богов с северных земель, — сказал он.

В этом заверении содержалось достаточно немотивированных посылок, чтобы вызвать расстройство желудка у любого ситонийского логика.

Ламиссио оно тоже расстроило.

— Это невозможно, — заявил он. — Я ведь уже говорил. Разве вам изменил слух? Никому не дозволено спускаться в подземные ходы под святилищем, за исключением тех, кто хочет пообщаться с Сивиллой. А уж тем более мы никому не можем позволить как-то воздействовать на заклинания, которые удерживают чудовищ внизу. Мы не хотим, чтобы эти монстры вырвались наружу и заполонили наши края, как это случилось десять лет назад.

— Йо, такой риск существует, — пробасил Вэн, — но проклятые гради уже почти заполонили наши края. Может, у них и не такие острые зубы, как у Джероджа или у Тармы, но я вовсе не хочу жить бок о бок с такими соседями.

— Я ничего не знаю о гради и не хочу знать, — ответил священник. — Зато я знаю, что потребовалось личное вмешательство Байтона, чтобы загнать чудовищ обратно в их пещеры. Мне также известно, какой вред они причинили храму, городу и долине, и я не хочу, чтобы это повторилось.

Для него храм, городок Айкос и долина, в которой они располагались, представляли собой целый мир. Было бы там все по-прежнему, а то, что может случиться с остальной частью северных территорий, совершенно не интересовало его.

Для Дарена это было так же очевидно, как и для Джерина.

— Попробуй взглянуть за пределы долины! — сказал он Ламиссио.

Посмотрев на лицо евнуха, Джерин понял, что просьба была напрасной. Умственный кругозор Ламиссио имел строгие территориальные ограничения.

Что же теперь делать? Лис не мог отвести Ламиссио в сторону и попытаться подкупить его, хотя выход из образовавшегося тупика виделся ему единственно в этом. Но стражники были так же подозрительны, как и священник. Чудовища вновь могут вырваться наружу, говорили ему их глаза. И, насколько он мог судить, эти страхи были вполне обоснованны. Лис вовсе не был уверен в благоприятном развитии ситуации, несмотря на все заверения Бейверса. Единственное, что он знал наверняка, это то, что, пока можно хоть что-нибудь предпринять в борьбе против гради и Волдар, он будет стремиться к тому изо всех сил, а с последствиями разберется позднее.

Взять бы храм приступом, но Байтон того не позволит. Если Ламиссио останется непреклонным, все планы Лиса ждет крах. А Ламиссио был столь же непреклонен, как если бы представлял собой глыбу базальта, подобно древнейшему изваянию Байтона, возвышавшемуся под сводами храма.

Удрученный Лис уже собирался уйти, чтобы попытаться найти другие способы справиться с гради.

— Подожди, — вдруг не совсем своим голосом сказала Силэтр.

Джерин повернулся к жене. Глаза ее, широко раскрытые, смотрели словно бы сквозь него. Когда она заговорила снова, из ее уст полился густой баритон, который Джерину уже приходилось слышать ранее. Таким гласом Байтон обыкновенно вещал через своих Сивилл.