Влияние мировых войн XX века на латиноамериканское общество

Глава 5. Изучение проявлений фашизма в странах Латинской Америки в советской и постсоветской историографии

Исследовать распространение фашизма в Латинской Америке советские ученые начали еще в 20-е годы прошлого столетия, вскоре после прихода к власти в Италии Бенито Муссолини. С тех пор как в Латинской Америке, так и в нашей стране, то обостряясь, то затухая, не затихают дискуссии по связанным с ним проблемам. В целом можно выявить два периода наиболее активного изучения латиноамериканского фашизма: 30-40-е и 70-80-е годы. Возрастающий интерес к этой тематике наблюдается и в настоящее время.

Многие зарубежные историки именуют 30-40-е гг. «эпохой фашизма». К этому времени в полной мере проявил себя итальянский фашизм. Переворот 1926 г. в Португалии положил начало самой долговечной фашистской диктатуре в Европе (1926-1974). В 1933 г. в Германии к власти пришел А. Гитлер. В Испании в 1936 г. началась гражданская война между сторонниками законного республиканского правительства и мятежниками, завершившаяся в 1939 г. установлением фашистской диктатуры Ф. Франко (19391975). В 1939 г. Гитлер и Муссолини развязали Вторую мировую войну. Во власти фашизма оказалось большинство стран Европы. Все эти события сильно повлияли на Латинскую Америку.

На начальном этапе идеи итальянского фашизма вдохновили многих латиноамериканских военных диктаторов. Среди них был генерал К. Ибаньес, правивший в Чили в 1927-1931 гг. Избранному президентом Кубы в 1925 г. генералу Х. Мачадо настолько понравились идеи итальянского фашизма, что он стал именовать себя «антильским Муссолини». Под влиянием фашистских идей генерал Х.Ф. Урибуру совершил в 1930 г. военный переворот в Аргентине.

Для молодой советской республики Латинская Америка была в то время чем-то очень далеким и малоизвестным. Тем не менее, ей достаточно рано стали уделять возрастающее внимание. Издавались индивидуальные и коллективные труды, печатались статьи в журналах. Детально рассматривались проникновение германского капитала в экономику континента, динамика фашистского влияния на политическую жизнь латиноамериканских стран, ход и уроки антифашистской борьбы. Публикации, посвященные внедрению фашизма в страны Латинской Америки, выходили даже в годы Великой Отечественной войны, что свидетельствовало о важности этой тематики для советских исследователей.

Наиболее ранней обобщающей работой на эту тему, вышедшей в советское время, был изданный в 1923 г. сборник «Мировой фашизм», в котором шла речь о распространении фашизма в мире, в том числе и в Латинской Америке. Автор помещенной в нем статьи «Фашизм в Аргентине» А. Нин, отмечая, что хотя «настоящего фашистского движения в Латинской Америке пока еще нет», тем не менее констатировал, что «в Аргентине, Чили и Мексике уже возникают ячейки, из которых впоследствии может вырасти фашистское движение». Обращая внимание на то, что наиболее заметное распространение организации этого типа получили в Аргентине, автор выражал надежду, что им все же не удастся захватить власть в стране. В целом, заключал Нин, «развитие фашистского движения зависит от успеха фашизма в Европе, так как все политические и социальные изменения в ней всегда находят немедленный отклик в Латинской Америке»¹⁷⁵.

В 1932 г. в Москве вышла в свет книга «Кризис в странах Латинской Америки» — одна из наиболее ранних работ, специально посвященных латиноамериканскому континенту. Авторы, исследуя ход конкуренции, развернувшейся в этом регионе между англичанами и североамериканцами, обращали внимание на то, что «Германия также имеет здесь свои “кровные интересы” и пытается... активизировать свою политику в странах Латинской Америки, намереваясь вернуть утерянные довоенные позиции». Обращалось также внимание и на возрастание фашисткой угрозы в странах Латинской Америки. По мнению авторов, установление милитаристских диктатур, прибегающих к открытым фашистским методам борьбы, стало характерным практически для всех республик континента¹⁷⁶.

П. Осипова в статье, опубликованной в «Историческом журнале», также подчеркивала, что еще в 70-е гг. XIX столетия «германский капитализм тянулся к богатейшим ресурсам Латинской Америки». Обширную часть западного полушария (Чили, Аргентина, Уругвай, Боливия, Парагвай и часть южной Бразилии) германское руководство считало «Новой Германией»¹⁷⁷. Автор справедливо отмечала, что Германию серьезно раздражала доктрина Монро¹⁷⁸, в связи с чем ее власти неоднократно заявляли о необходимости защиты германских интересов в Южной и Центральной Америке. Большое внимание уделялось ими развитию военно-морского флота, который был бы в состоянии вынудить США «дважды подумать, прежде чем пытаться применить доктрину Монро в Южной Америке». Германия, отмечала Осипова, глубоко проникла в экономическую жизнь не только Южной Америки, но и бассейна Карибского моря. Ею проводилась политика, направленная на заселение этого региона немцами, которые должны были стать базой подрывной деятельности, а затем и руководящей политической силой. Уже в начале века в Южной Америке проживало 1750 тыс. немцев. Создавались тайные центры подготовки кадров. Влияние их росло чрезвычайно быстро. Только начало Первой мировой войны несколько умерило немецкие аппетиты¹⁷⁹.

Г. Дашевский в статье, опубликованной в журнале «Мировое хозяйство и мировая политика», также подчеркивал, что «еще до войны 1914—1918 гг. германский империализм успешно внедрялся в латиноамериканские средства связи, вытесняя Англию, Францию и Италию. В конце 1913 г. из 163 станций беспроволочного телеграфа 123 (почти 3/4) принадлежало германской компании «Телефункен». Германии удалось проложить кабель, связывающий Южную Америку с Африкой и Европой»¹⁸⁰. Позднее, создавая и поддерживая фашистские союзы и организации, Германия способствовала росту фашистских методов борьбы, ведущих к установлению германского влияния на континенте.

В. Лан в монографии «США от Первой до Второй мировой войны» раскрывал захватнические намерения гитлеровской Германии относительно не только Латинской Америки, но всего западного полушария, включая Соединенные Штаты. Автор обстоятельно повествовал о том, как к югу от США, на всем протяжении от Рио-Гранде до мыса Горн, германские инструкторы обучали штурмовые отряды, создавая фашистскую базу для борьбы с США и рассчитывая установить «новый порядок» на американском континенте. Восстания и перевороты проектировались в ряде стран как непосредственная задача, возложенная германским командованием на заокеанские фашистские организации.

Лан отмечал также, что в конце 30-х гг. XX века фашистская угроза в Латинской Америке была намного опасней той, которая побудила в 1823 г. Монро декларировать свою знаменитую доктрину. В 1938 г. около 60% населения латиноамериканских стран жило под властью диктаторов, часто подражавших приемам и методам Гитлера и Муссолини. Еще задолго до Второй мировой войны гитлеровцы организовали разветвленную сеть шпионов и диверсантов в Соединенных Штатах. Действуя по директивам Берлина, они были организованы там как государство в государстве¹⁸¹.

Большое внимание политике Германии и ее соперничеству с США уделял один из первых советских американистов Л.И. Зубок. В монографии «Империалистическая политика США в странах Карибского бассейна. 1900—1939» он констатировал, что «Германия рассматривает Латинскую Америку как “естественную зону” для иммиграции, коммерческой экспансии и политического проникновения». После потери колоний в результате Первой мировой войны ее стремление к экономическому и политическому внедрению в Латинскую Америку значительно усилилось.

Зубок подробно описал средства и методы деятельности немецкой агентуры в этом регионе: основание ею спецшкол и институтов, различных учреждений и торговых компаний, которые были призваны изучать отдельные страны, вести фашистскую пропаганду и готовить континент к немецкому господству. По его свидетельству, «фашистские агенты успешно использовали антиамериканские настроения в латиноамериканских странах..., апеллируя к угнетенным нуждой массам». В свою очередь, «экономическое внедрение Германии в страны Латинской Америки, как и фашистская антиамериканская пропаганда, побуждали США установить более тесные отношения со своими южными соседями»¹⁸².

С приходом к власти в Германии нацистов внимание Берлина к западному полушарию возросло еще больше. Его подрывная деятельность существенно облегчалась тем, что в южных странах Нового Света проживало уже до 2 млн выходцев из Германии. Ставка делалась также на 5 млн латиноамериканских итальянцев и на содействие фашистского режима генерала Франко, который мог использовать в этих целях исторически сложившиеся культурные и иные связи Испании с ее бывшими колониями в Южной и Центральной Америке. В 20 государствах, расположенных к югу от США, фашисты плели заговоры, и готовили восстания¹⁸³.

Установки и деятельность германского фашизма в странах Латинской Америки были содержательно проанализированы в работах В. Алексеева. Их автор всячески подчеркивал стремление фашистских держав и, прежде всего, нацистской Германии превратить страны Латинской Америки в колонии, в свой сырьевой придаток, а также в плацдарм для нападения на США¹⁸⁴. В качестве доказательства он ссылался на многочисленные немецкие источники, в том числе на книгу Эрнесто Джиудичи «Гитлер завоевывает Америку». Алексеевым приводились и убедительные статистические данные о немецких фашистских организациях в странах Латинской Америки. В Бразилии их было — 2229, в Аргентине — 458, в Чили — 327, в Парагвае — 46, в Уругвае — 34, в Венесуэле — 29, в Колумбии — 23, в Боливии — 22, в Перу — 19 и т.д.¹⁸⁵

Алексеевым была представлена также детализованная картина форм и методов фашистского проникновения в страны континента. Немецкий капитал прибирал к рукам банки, промышленные предприятия и огромные земельные плантации в Чили, Мексике, Аргентине, Бразилии и Перу. В Уругвае нацисты скупали земельные участки и устраивали на них посадочные площадки как базы для самолетов с контрабандным вооружением. В 1933 году, как только Гитлер пришел к власти, близкие нацистам организации стали особенно активно захватывать контроль над торговыми, общественными, культурными и спортивными учреждениями стран Латинской Америки, изгоняя старых руководителей и сажая на их места своих ставленников¹⁸⁶.

Соответственно, участились и заговоры. В работах Алексеева убедительно описана история их возникновения и раскрытия в ряде латиноамериканских стран, свидетельствующая «со всей очевидностью, что свои авантюристические замыслы в отношении американского континента германские фашисты подкрепляют широко развитой реальной подрывной деятельностью». Не случайно на протяжении 1940—1941 гг. фашистские заговоры, нацеленные на захват власти, были раскрыты в Уругвае, Аргентине, Чили, Боливии, Парагвае, Бразилии и Мексике¹⁸⁷.

Этой же проблеме была посвящена работа А. Волкова «Латинская Америка в борьбе против гитлеризма». Автор в очередной раз продемонстрировал, что «фашизм — смертельный враг Латинской Америки», приводя, в порядке доказательства, слова Гитлера, произнесенные им в 1933 г.: «Если на земном шаре и существует место, где демократия бессмысленна и пагубна, то это Южная Америка»¹⁸⁸. Их, по мнению, Волкова, можно трактовать лишь однозначно, как намерение овладеть латиноамериканскими территориями и установить там фашистскую диктатуру.

После начала Второй мировой войны немецкие и итальянские фашисты всячески старались сохранить завоеванные ранее позиции в странах Латинской Америки и не допустить их присоединения к коалиции, противостоявшей державам «оси». Если же им не удавалось сделать эти страны своими откровенными союзниками, они пытались удержать их на позициях удобного для Германии нейтралитета. Так было в случаях с Аргентиной и Чили, где у власти находились правители, симпатизировавшие фашизму, и долго сохранявшие выгодный Германии нейтралитет. Войну ей они объявили буквально накануне полного краха нацистского режима — в феврале 1945 г. (Чили) и в марте (Аргентина).

Большое внимание уделял Волков развитию антифашистской борьбы в латиноамериканских странах, прочный фундамент которой был заложен на конференциях в Гаване (1940) и в Рио-де-Жанейро (1942).

Позднее, в 1974 г., вышел в свет научный труд советского латиноамериканиста Ю.М. Григорьяна «Германский империализм в Латинской Америке», в котором нашли более полное отражение проблемы, поднимавшиеся авторами раннего периода, но не располагавшими должным объемом источников. Григорьяну удалось представить вниманию читателей комплексное исследование проблем экспансии германского империализма в страны Латинской Америки, проанализировать как экономические, так и идеологические, политические и военные каналы экспансии в их совокупности, опираясь на широкий круг ставших доступными источников. Исследователь привел убедительные данные, свидетельствующие, что в руководстве многих стран латиноамериканского континента в 30-40-е гг. ХХ века усилили свое влияние нацистские и другие прогерманские элементы, образовавшие «пятую колонну», главной ареной деятельности которой стала Аргентина. По мнению Григорьяна, «политика правящих кругов Аргентины... в наибольшей мере и более рельефно отражала про-нацистские тенденции на континенте»¹⁸⁹.

Антифашистскую борьбу против «пятой колонны» и в целом против «подрывной деятельности фашистских держав и внутренней реакции», а также все возраставшее движение против стран «оси», в поддержку антигитлеровской коалиции в период Второй мировой войны подробно представил в своих научных трудах и Н.М. Лавров¹⁹⁰.

Советские исследователи и публицисты не обошли стороной и вопрос о характере диктаторских режимов, утвердившихся в эти годы в наиболее значимых в экономическом отношении латиноамериканских странах — Аргентине, Бразилии и Чили.

Важным плацдармом германского фашизма в Латинской Америке в 30-40-е годы прошлого столетия стала Аргентина. Анализ характера установленной в этой стране диктатуры был предпринят историком М.В. Данилевич¹⁹¹. Центральным в одной из ее статей был тезис, согласно которому Аргентина, бывшая богатейшим источником продовольствия и сырья, а также емким рынком сбыта промышленных товаров, уже давно привлекла внимание Германии, которая начала наращивать в этой стране свои капиталовложения, расширять торговлю, скупать земельные наделы и насаждать своих колонистов.

После поражения Германии в Первой мировой войне, напоминала она, немецкие офицеры, оставшиеся на время «без работы», наводнили аргентинскую армию, стали ее инструкторами, преподавателями военных школ, советниками, заняли командные должности, вооружали ее немецкими винтовками и орудиями. Особенно усилилось проникновение немецкого влияния в аргентинскую армию с приходом к власти Гитлера. Устанавливая связи со своими аргентинскими пособниками, гитлеровцы широко использовали также итальянские и особенно испанские фалангистские организации, игравшие большую роль в Аргентине.

Увлечение фашистскими идеями, утвердившееся в определенных кругах Аргентины, способствовало, по мнению Данилевич, тому, что крупный помещик генерал Х.Ф. Урибуру произвел 6 сентября 1930 г. переворот и установил в стране профашистскую диктатуру. Недовольное его правлением общество потребовало проведения выборов, состоявшихся в ноябре 1931 г. Однако и после них у власти укрепились правый радикал Р. Ортис (президент) и консерватор Р. Кастильо (вице-президент), которые покровительствовали профашистским, нацистским и фалангистским организациям, продолжая придерживаться нейтралитета. Во внешней политике Кастильо (став президентом после смерти Ортиса), как отмечала Данилевич, «стоял на позиции пресловутого “нейтралитета”, который прикрывал широкую подрывную работу гитлеровцев и их агентуры, направленную против Объединенных наций».

Как утверждает Данилевич, пришедшие ему на смену в результате новых переворотов генерал П. Рамирес, действовавший вместе с А. Раусоном (4 июня 1943 г.), а затем генерал Э. Фаррель в связке с военным министром Х. Пероном (26 февраля 1944 г.), оказались еще более ярыми пронацистами. Автор давала крайне нелестную характеристику Х. Перону, считая его «наиболее одиозной фигурой в правительстве и в офицерской профашистской организации “ГОУ” (Группа объединенных офицеров)». Перон был главным организатором и идеологом двух названных переворотов. Занимая «пост военного министра и... вице-президента... и опираясь на членов “ГОУ”», он «контролировал всю армию, замещая все военные должности своими ставленниками и повышая в чинах своих подручных».

Данилевич широко цитировала выработанную в июне 1944 г. программу правительства Фарреля-Перона, которая, как она полагает, «целиком повторяла вожделения германского империализма» и откровенно излагала его захватнические планы и притязания на господство в Южной Америке. «Германия, — говорилось в программе, — делает титанические усилия с целью объединения Европейского континента. Организованная лучше всех других стран, Германия будет руководить судьбами континента... В Северной Америке руководящая роль будет принадлежать США. В Южной Америке имеются всего две достаточно крупные и мощные державы, способные исполнить роль лидеров. Это Аргентина и Бразилия. В наши задачи входит превратить Аргентину из вероятного лидера в несомненного»¹⁹².

Данилевич исходила из того, что правительства Рамиреса, а затем Фарреля во внутренней и внешней политике всецело руководствовались идеями своих гитлеровских вдохновителей. «Клика Фарреля-Перона», - писала она, - опиралась только на самые реакционные слои землевладельческой и финансовой олигархии, националистические, профашистские организации и офицерство». Народу этот режим был «глубоко чужд и ненавистен».

В своей монографии, опубликованной в 1953 г., М.В. Данилевич охарактеризовала переворот 3 июня 1943 г. и пришедшее к власти правительство (в состав которого вошел полковник Перон) как «военно-фашистские»¹⁹³. В этом ее полностью поддерживал А.И. Штрахов, который даже пошел дальше, назвав правительство Перона и принятую при нем конституцию «фашистскими», а идеологию перонизма - «аргентинской разновидностью фашизма», «возникшего в колониальной стране»¹⁹⁴.

Правда, в своих более поздних работах Данилевич предпочитает именовать правительство Перона «реакционным военным»¹⁹⁵. Другие советские исследователи тоже перестали называть его фашистским. Это во многом объяснялось изменением позиции советского правительства. В 1946 г., вскоре после избрания Перона президентом, Аргентина установила дипломатические, торговые и вообще дружественные отношения с Советским Союзом, которые продолжались вплоть до свержения Перона в 1955 г.¹⁹⁶Но даже после его свержения в СССР была издана написанная им в эмиграции книга¹⁹⁷. Позитивное отношение к нему сохранилось и во время его очередного пребывания на президентском посту в 1973-1974 гг.

Ряд научных трудов советских исследователей был посвящен Бразилии и ее известному политическому деятелю Жетулио Варгасу. В статье о перевороте, произошедшем в 1937 г. в Бразилии, А. Приклонский однозначно рассматривал его как фашистский. Автор исходил из того, что сложившаяся в Бразилии обстановка отражает «основные тенденции современного международного положения», характеризующегося нарастанием «политического и экономического наступления блока фашистских агрессоров» вследствие политики попустительства Англии и Франции. По мнению Приклонского, Варгас совершил переворот по указке из Берлина и Рима. Поэтому экономически он был направлен против Англии и США — главных конкурентов и противников Германии, Италии и Японии. Поскольку переворот был совершен сразу же после официального оформления тройственного германо-итало-японского военного блока, он, по мнению автора, свидетельствовал «об усилении общей военно-фашистской угрозы во всех демократических странах»¹⁹⁸.

Однако после запрета Варгасом деятельности прогерманской фашистской партии «Бразильское интегралистское действие» и особенно после объявления Бразилией 22 августа 1942 г. войны странам «оси», оценка советскими исследователями характера диктатуры Варгаса претерпела некоторые изменения. В публикациях О. Клесмет было подробно показано, как гитлеровцы в тесном контакте с итальянскими фашистами и бразильской фашистской партией интегралистов готовили в Бразилии «пятую колонну», рассчитывавшую расчленить страну и полностью подчинить ее Германии. В отличие от А. Приклонского она утверждала, что «бразильское правительство решительно боролось с подрывной деятельностью агентов фашистских стран»¹⁹⁹. Организованный Варгасом в ноябре 1937 г. переворот и последующий запрет партии интегралистов был, по мнению Клесмет, осуществлен под давлением Соединенных Штатов и местной общественности. Тем не менее она считала необходимым подчеркнуть, что сближение страны с США и вступление Бразилии во Вторую мировую войну на стороне стран антигитлеровской коалиции не привели к демократизации страны. Режим Варгаса, по ее мнению, оставался профашистским.

Заметное влияние на изучение в СССР латиноамериканского фашизма оказала наступившая «холодная война». Если в первые послевоенные годы в советских исследованиях отмечалась, хотя и с оговорками, позитивная роль США в предотвращении распространения фашизма в странах Латинской Америки, то затем подобные выводы стали отвергаться. Монографии Лана и Зубока были подвергнуты уничижительной критике и стали рассматриваться как «контрабанда американской буржуазной апологетической историографии и бульварной литературы»²⁰⁰. Заглавия многих публиковавшихся в те годы работ — «Фашизация политического строя в странах американо-английского блока», «Фашистская геополитика на службе американского империализма»²⁰¹ и тому подобные — свидетельствовали об инспирированном стремлении выпятить схожесть внешнеполитических устремлений фашистской Германии и «американского империализма» с целью дискредитации последнего.

Это четко прослеживается при анализе последующих работ М. Данилевич. Она всячески подчеркивала, что в результате переворота 1937 г. и роспуска парламента у бразильских рабочих было «отнято право на стачку и создание своих классовых организаций», что правительство Варгаса «насаждало корпоративные профсоюзы», что страна повсеместно покрывалась сетью фашистских организаций, получавших «идейную и материальную помощь от немецких национал-социалистов, а также итальянских и испанских фашистов, проникавших в государственный аппарат, в армию. Главный тезис монографии Данилевич состоял в том, что после Второй мировой войны «США подчинили себе фашистские правительства» латиноамериканского континента: диктатуры Дутра — в Аргентине, Варгаса — в Бразилии и Гонсалеса Видела — в Чили. При активной поддержке Соединенных Штатов руководителем Колумбии стал ярый реакционер фашист Гомес, а на Кубе они привели к власти своего ставленника Прио Сокарраса, заменив его затем более опытным политиканом — Батистой. По ее мнению, «несмотря на антиимпериалистическую демагогию правящих кругов Аргентины (имеется в виду период президентства Х. Перона — Е.С.), американские монополии быстро сумели найти с ними общий язык и подчинили Аргентину своей экспансионистской политике»²⁰².

Затем, однако, по мере ухудшения отношений США с режимами Варгаса и Перона, что привело к их свержению в ходе военных переворотов, оценки советских историков претерпели изменения. Так, в работе М. Данилевич более позднего периода понятие «фашизм» не используется. На смену приходят определения «военная диктатура», «реакционный диктаторский режим» и др. Борьба «антифашистская» все чаще именуется «антиимпериалистической», а «страны Латинской Америки рассматриваются как жертвы экономической, а то и политической зависимости от американского империализма»²⁰³.

Под влиянием решений ХХ съезда КПСС, а также разрядки в международных отношениях, начиная с 60-х гг. прошлого века в СССР происходила демократизации исторической науки. Это, естественно, сказалось и на состоянии советской латиноамериканистики. В 1961 г. в системе Академии наук был создан Институт Латинской Америки. Начали один за другим издаваться солидные научные труды, посвященные различным проблемам стран Латинской Америки²⁰⁴. И это продолжается до настоящего времени²⁰⁵. Отсюда и большая возможность детально проследить всю последующую динамику подходов к проблеме латиноамериканского фашизма и к оценке наиболее знаковых политических деятелей того времени.

Большинство советских ученых при анализе фашистских движений и режимов первоначально исходило из определения фашизма, принятого VII конгрессом Коминтерна. Согласно этому определению, фашизм — это открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала²⁰⁶. Не умаляя значимости данного определения, ряд советских исследователей уже тогда находил его неполным, требующим дополнительного рассмотрения сущности и свойств фашизма различных времен и регионов.

Известный специалист по истории Бразилии Б.И. Коваль высказал суждение, согласно которому фашистские режимы в латиноамериканских странах представляли собой антинародную и жестокую диктатуру «наиболее реакционных групп монополистического капитала и его союзников — оголтелой военщины, загнивающей помещичьей олигархии, всех антидемократических сил». Традиционный арсенал методов фашистского господства, по его мнению, включал в себя «кровавый террор, грубейшее попрание конституционных прав, насилие над обществом и личностью, тотальную слежку, массовые убийства, коррупцию и агрессию, ложь и демагогию»²⁰⁷.

По мнению другого исследователя — А.И. Строганова, в Латинской Америке задачи борьбы с фашизмом определялись несколько иначе, чем в Европе, поскольку в латиноамериканских странах в силу их значительной экономической зависимости от ведущих индустриальных держав и отсутствия зрелого местного монополистического капитализма не могло быть фашизма европейского типа. Здесь действовали активизировавшиеся в условиях структурного кризиса реакционные профашистские течения, вдохновленные примером европейского фашизма. Они использовали многие его идеологические и террористические методы, хотя собственно фашистскими по своей природе не были. Отсутствовали, за исключением бразильских интегралистов, массовые партии германского и итальянского типа. Данные тенденции были порождены правонационалистическими группировками традиционалистских консервативных сил либо местной национальной буржуазии, профашистские настроения которой сочетались с национализмом реформистской и антиимпериалистической ориентации²⁰⁸.

По определению известного историка К.А. Хачатурова, «типологически латиноамериканский фашизм как государственная система является наиболее реакционной разновидностью правоавторитарного режима». Отпочковавшись от правоавторитарных режимов, «фашизм как социальное явление, идеологическое течение и структура государственной власти обрастает относительно самостоятельными признаками». Поэтому Хачатуров полагал, что ученым необходимо «отличать процесс фашизации от фашистских режимов, хотя между ними и нет непреодолимой преграды». Процесс фашизации, по его убеждению, «характеризуется количественным накоплением признаков, которые качественно модифицируют правоавторитарный режим в фашистский. Но возможна и иная контрреволюционная альтернатива»²⁰⁹.

«Корпоративная система власти, — отмечал К. Хачатуров, — не дает ответа на вопрос о социальной природе фашизма». Бытующие в ряде исследований определения латиноамериканского фашизма он считал «неполными и неточными». Термин «военно-фашистский режим» ограничивает классовую основу фашизма и сводит его лишь к милитаризму. Неудачным представлялся ему и термин «неофашизм», поскольку фашизм в Латинской Америке существовал «в первом поколении». Понятие «полуфашистский режим», подчеркивая «переходное состояние процесса фашизации государственной системы, не отражает ее социальной сущности. Иногда всю сущность фашизма сводят к одной его функции — насилию... Хотя насилие является имманентной функцией любого фашистского режима, оно не исчерпывает его природы и сущности»²¹⁰.

Соображения, высказанные К. Хачатуровым, были ответом на дискуссию о сущности фашизма, развернувшуюся в СССР в 70-е годы в связи с установлением военно-диктаторских режимов в большинстве стран Латинской Америки²¹¹. Возникла острая необходимость понять природу этих режимов, чтобы верно определить стратегию и тактику борьбы с ними. Одни участники дискуссии продолжали определять их как фашистские. Такое определение А. Челядинский давал, например, диктатурам в Парагвае, Гватемале, Гаити, Уругвае, Чили и Сальвадоре, где они утвердились в 60-е — 70-е гг.²¹² Он исходил из того, что различия между этими режимами не являются достаточно значимыми. Наличие общих черт позволяет дать им единую оценку — «военно-фашистские диктатуры»²¹³. Другие участники дискуссий предпочитали рассматривать эти режимы как правоавторитарные, террористические, реакционные и т.д., но вовсе не фашистские. Так, известный историк К. Майданик считал научно не оправданным характеризовать режимы, подобные парагвайскому, гаитянскому или никарагуанскому как фашистские: «не потому, что режимы эти заслуживают доброго слова, но потому, что они отражают качественно иную стадию общественного развития». По мере своих «палаческих возможностей» они решают «иные задачи, опираются на иные силы и закономерности, нежели тот тип режима, который вошел в науку, в теорию как фашистский»²¹⁴.

Большое внимание уделяли советские историки изучению и осмыслению деятельности политических лидеров Латинской Америки, которые на определенных этапах своего правления активно обращались к фашистским методам утверждения во власти.

В «Очерках истории Чили» была воспроизведена широкая панорама чилийской жизни в период правления Карлоса Ибаньеса. В этой работе было показано, как «германские империалисты вынашивали планы широкой экономической и политической экспансии в страны Южной Америки и как претворяли их в жизнь на территории Чили». Эта страна, где «Германия уже имела твердые позиции, должна была стать плацдармом для германизации всей Латинской Америки». Для реализации этих замыслов, подчеркивали авторы «Очерков», германские правители использовали не только немецких колонистов, наводнивших Чили, но и политических деятелей, преклонявшихся перед европейским фашизмом. Одним из таких деятелей был Карлос Ибаньес — «крестоносец империализма и землевладельческой олигархии», которого сторонники «восторженно именовали чилийским Муссолини» и даже «Муссолини Нового Света».

Режим Ибаньеса, как убедительно показано в этой работе, активно использовал диктаторские формы правления и подавления демократических свобод. Но Ибаньес опирался не только на аппарат насилия, полицейский террор и американские доллары. Его сторонники всячески рекламировали «народный» характер диктаторского режима, его социальную демагогию и тем самым «помогали Ибаньесу обманывать трудящихся»²¹⁵. Проследив политическую деятельность Ибаньеса, авторы «Очерков» определяли его режим как «реакционную», «террористическую», «антикоммунистическую», «проимпериалистическую» диктатуру, но не использовали термин «фашистская». Отмечалось лишь «влияние итальянского фашизма», да и то лишь на ранней стадии.

Жесткую характеристику режиму Ибаньеса дал советский исследователь Ф.А. Гаранин. Этот режим, констатировал он, в начале своего существования «щедро финансировался Соединенными Штатами. Маскируя свою политику социальной и националистической демагогией, самодовольно рекламируя свои мнимые успехи в создании “Новой Чили”, он в действительности опирался главным образом на армию и полицию, систему доносов и террора»²¹⁶.

По мнению И. Лаврецкого, «события в мире и в Чили заставили “Муссолини Нового Света” пересмотреть свои прежние политические взгляды», поскольку «фашизм... вышел из моды, и даже “демократический” антикоммунизм... перестал приносить лавры его оруженосцам». «Генерал учел урок истории» и стал приспосабливать свои взгляды к тем, которые отстаивал президент Аргентины Перон, сумевший «путем определенных уступок и ограниченных реформ привлечь на свою сторону многих трудящихся». В 1952 г. Ибаньес уже «шел на выборы с широковещательной программой, обещая не только защитить Чили от империализма, наделить землей крестьян, но и отменить “подлый закон”» (запретивший деятельность компартии), легализовать компартию и восстановить демократические свободы. Своим символом он избрал вместо прежней сабли швабру, обещая вымести из страны все терзавшие ее недуги²¹⁷. С такой программой ему удалось вновь занять пост президента.

Как отмечал А.И. Строганов, Ибаньесу удавалось небезуспешно сочетать подавление демократических свобод, полицейский террор, направленный против рабочего движения, разгул антикоммунизма с социальной демагогией, экономическими уступками трудящимся, пропагандой классового сотрудничества и насаждением корпоративного синдикализма²¹⁸.

В свою очередь Е.Ю. Богуш и О.В. Ульянова справедливо отмечали, что «постоянные колебания К. Ибаньеса, склонявшегося к поддержке то профсоюзов, то предпринимателей, отсутствие у него собственной социально-экономической программы дискредитировали его правительство. Завершение правления генерала Ибаньеса знаменовало собой окончательный провал популистской альтернативы в Чили»²¹⁹.

Большой интерес повсеместно вызывает до сих пор неоднозначная фигура Хуана Доминго Перона. В Советском Союзе о нем неоднократно писали статьи и главы в монографиях, защищали диссертации²²⁰. Ряд работ был специально посвящен перонизму²²¹. В Москве была издана книга самого Перона «Сила — закон зверей». Немало было написано и о его жене — Еве (Эвите)²²². Тем не менее специальная посвященная ему монография так и не появилась, хотя сам Перон поныне фигурирует в перечне 100 великих правителей ХХ века²²³.

Классовой сущности перонизма и банкротству перонистского режима были посвящены разделы в «Очерках истории Аргентины», подготовленных авторским коллективом под редакцией В.И. Ермолаева, Н.М. Лаврова и А.И. Штрахова. Немало внимания уделяется в них воздействию фашистской Германии на различные слои аргентинского общества. Авторы «Очерков» отмечают, что «временные военные успехи гитлеровской Германии породили в правящих кругах Аргентины прогитлеровские настроения и профашистскую ориентацию в том, что касалось внешней политики». Однако сам перонизм определялся авторами не как фашизм, а как «разновидность буржуазного национализма», враждебного трудящимся массам, но старавшегося привлечь их лживыми рассуждениями о «национальной гармонии». Характер перонизма определялся в исследовании как демагогический. «Политика Перона со времени фактического прихода к власти в 1944 г. и до падения его правительства в сентябре 1955 г., — считают авторы, — претерпела ряд изменений, обусловленных объективной обстановкой и реальным соотношением классовых сил». Констатируя, что все перонистские планы экономического, политического и социального развития Аргентины «потерпели банкротство», они вместе с тем отмечали, что «перонистское правительство сделало ряд уступок рабочему классу». Но это, по мнению авторов, «не улучшило сколько-нибудь существенно материальное положение пролетариата» А когда рабочий класс подымался на борьбу за свои жизненные интересы, «перонистское правительство отвечало грубым насилием»²²⁴.

Иной была позиция А.И. Рыбакова, также исследовавшего проблемы перонизма. Он считал неверным полностью отрицать положительное значение перонистских реформ, подчеркивая, что фактические материалы свидетельствуют об обратном. «Перонистские планы, — по его мнению, — объективно были направлены на ускорение развития Аргентины по капиталистическому пути, на котором эта страна тогда еще полностью не исчерпала возможности исторического процесса»²²⁵.

По-разному оценивалась роль Перона и перонизма и в последующих работах. «Стиль его политического руководства характеризовался персонализмом, харизматическими чертами, апелляцией к массам, т.е. популизмом» — так представлял Перона А.Ф. Шульговский²²⁶. «Политический курс, сформировавшийся в годы президентства Х.Д. Перона (1946—1955), отличали популистская риторика, национализм, активная социальная и перераспределительная политика», — отмечала в своей диссертации Т.А. Дударь²²⁷. По мнению А.И. Строганова, в 1946 г. генерал Перон занял пост президента, «установив фактически авторитарный режим» с «национал-реформистской направленностью»²²⁸. Не отрицая буржуазно-реформистского характера перонистского режима, А.И. Рыбаков, однако, отмечал, что в отличие от большинства подобных правительств, основанных на принципах представительной демократии, «перонизм создал авторитарное, основанное на каудилистских принципах государство»²²⁹. И.Е. Шокина придерживалась мнения, что Перон, создавая перонистское движение, апеллировал «к пролетарским массам, стремясь подчинить их своему влиянию с помощью идеологии буржуазного национализма». Поскольку же немалую часть перонистов составляли выходцы из сельских районов, «они особенно были привержены влиянию националистического культа каудильо, вождя, с его авторитарными, патерналистскими методами правления». Саму же перонистскую идеологию Шокина определяла как «смесь клерикализма с расизмом и национализмом». При этом она признавала, что «политика перонистского государства, осуществлявшего на практике национал-реформистскую буржуазную идеологию, менялась в зависимости от соотношения сил на международной арене и внутри страны». Но ее классовая цель всегда была одна — «в эпоху общего кризиса капитализма путем проведения реформ предотвратить социальную революцию и обеспечить капиталистический путь развития Аргентины»²³⁰.

Несколько иначе рассматривали воззрения Перона авторы труда «Современные идеологические течения в Латинской Америке». Отвергая капитализм и критикуя социализм, отмечают они, Перон противопоставлял капитализму и социализму так называемый «хустисиализм» (т.е. справедливость). «В 60-70-е годы многие перонисты считали создание “хустисиалистского” общества, основанного на социальной демократии, где все имели бы равные возможности участвовать в производстве, распределении и потреблении, «мирной революцией», мирным путем к новому социализму»²³¹.

Примерно такой же позиции придерживался и А.И. Строганов, считая, что «хустисиализм проповедовал объединение аргентинской нации во имя ликвидации зависимости и отсталости, построения общества социальной справедливости с участием всех слоев населения под эгидой надклассового государства». «Хустисиализм выдавался за особый, третий, “чисто аргентинский” путь развития»²³². По мнению О.Н. Докучаевой, «для многих тысяч простых людей Перон действительно был фигурой обновления и надежды, отличавшейся от других политиков»²³³. Не удивительно, что позиция Перона вызывала уважение к нему трудящихся, которые призвали его к власти из длительной эмиграции.

Говоря о Пероне и перонизме, нельзя не упомянуть о его сподвижнице и супруге Эвите Перон. Она во многом помогла ему завоевать признание простых аргентинцев, особенно женщин, в интересах которых добилась принятия закона о предоставлении им избирательных прав, и создала в стране массовую женскую политическую организацию. Кроме того, «Эвиту превозносят как инициатора и организатора беспрецедентной по масштабу благотворительной деятельности, направленной на оказание помощи беднейшим слоям населения». Она стала таким же лидером, как сам Перон. По словам Докучаевой, «в данном случае мы имеем дело с редким явлением — двойным лидерством». Эвита осталась в памяти аргентинцев как «символ духовной силы, верности, любви и самопожертвования»²³⁴. Многие в Аргентине и даже за ее пределами считают ее одной из величайших женщин ХХ столетия.

Большой интерес у отечественных исследователей вызывала деятельность бразильского лидера Жетулио Варгаса. Период его правления подробно освещался как в научных трудах по истории Бразилии²³⁵, так и в обобщающих работах по Латинской Америке.

Ж. Варгас был главным действующим лицом монографии А.Н. Глинкина, посвященной истории Бразилии 1939—1959 гг. Автор явно не жаловал своего героя. Он крайне негативно относится к перевороту 1937 г. и созданию так называемого «нового государства». Варгас, писал он, «по образцу фашистской Италии объявил Бразилию корпоративным государством». Ликвидировав буржуазно-парламентский строй, он установил «открыто террористическую полуфашистскую диктатуру». По мнению Глинкина, «новому государству» Варгаса удалось на сравнительно длительный срок подавить террором борьбу рабочего класса и подчинить рабочих своему контролю с помощью системы корпоративных профсоюзов». «Специальная полиция Варгаса, — подчеркивает он, — после начала войны продолжала аресты тысяч невинных людей по одному подозрению в сочувствии коммунизму, бросая их без суда и следствия в концентрационные лагеря». Избрание Варгаса президентом в 1950 г. Глинкин оценил так: «Один из крупнейших буржуазных деятелей Бразилии, ловкий политик, умело использовавший методы социальной демагогии и лавирования, Жетулио Варгас учитывал те большие изменения, которые произошли в Бразилии после 1945 года. Разгромленный во второй мировой войне фашизм был полностью дискредитирован в глазах широких слоев населения, и Варгас, придав “забвению” свою деятельность фашиствующего диктатора в годы “нового государства”, выступил на выборах 1950 года как сторонник упрочения и развития буржуазно-парламентской демократии»²³⁶.

Примерно такая же оценка Варгасу была дана в «Очерках истории Бразилии». «Реакционная диктатура, скрывавшаяся за вывеской “нового государства” Варгаса», писали авторы этого труда, имела много общего с фашизмом. В подтверждение своей позиции они приводили тот факт, что переворот 1937 г. приветствовал Муссолини, заявив, что Бразилия является наиболее сильным оплотом фашизма в Южной Америке. В период существования «нового государства» в Бразилии сложилась мощная «бюрократически-полицейская машина государственного управления. В стране проводилась политика систематических репрессий против революционеров, рабочих и демократов, постоянной слежки и высылки прогрессивных деятелей». По убеждению авторов монографии, такие действия властей были «глубоко ненавистны всем трудящимся Бразилии». Всеобщее недовольство вызывала бесцеремонная политика США и все же со временем правительство Варгаса «капитулировало перед империализмом США»²³⁷.

В монографии «История бразильского пролетариата» крупнейший советский исследователь Бразилии Б.И. Коваль уделил много места анализу вызревания фашистских тенденций и распространения влияния фашистов на различные слои бразильского общества и правительства. По его мнению, в Бразилии фашизм приобрел «характер реакционного националистического движения, которое с помощью пресмыкательства перед гитлеровской Германией стремилось превратить Бразилию в центральную державу Южной Америки». Не случайно здесь возникла чисто фашистская партия интеграл истов, полностью ориентированная на германский нацизм. При всем этом, несмотря на антикоммунистический и антидемократический характер «нового государства», считал автор, «его, действительно, нельзя отождествлять с фашизмом». Правда, Ж. Варгас «многое заимствовал у фашизма», и в первую очередь методы борьбы с революционными силами. Тем не менее следует учитывать и существенные различия между режимом «нового государства» и фашизмом. Главное из них заключалось в том, что Варгас в отличие от интегралистов защищал интересы страны, хотя и с позиций антикоммуниста и буржуазного националиста²³⁸.

В ряде исследований проводилась сравнительная характеристика диктатуры Варгаса с фашистскими режимами Испании и Португалии. По мнению советского латиноамериканиста И.Р. Григулевича, «новое государство» Варгаса во многих отношениях напоминало «фашистскую систему, созданную Салазаром в Португалии». Послевоенное сотрудничество режима Салазара с США и другими странами Запада, а также вступление Португалии в НАТО, дало Григулевичу основания провести своего рода аналогию между внешнеполитической стратегией Ж. Варгаса и Салазара. При этом он исходил из того, что в 30-е гг. «Варгас установил ультраправый диктаторский режим, жестоко преследовал коммунистов и демократов, широко открывал двери страны для иностранного, в первую очередь американского капитала»²³⁹.

Авторы изданной в 1986 г. книги «Бразилия до и после “чуда”», в свою очередь, считали, что Варгасу удалось «завоевать репутацию вождя масс, трибуна», и он стал «популистским вождем масс», а его «новое государство» являло собой особый тип правоавторитарной буржуазной диктатуры²⁴⁰. А.Ф. Шульговский относил идеологию Варгаса к разряду «буржуазного национализма», а созданную им партию трабальистов — к числу принадлежащих к «популистскому» типу политических движений»²⁴¹. Термин фашизм по отношению к «новому государству» в их работах не используется.

В коллективном исследовании «Национализм в Латинской Америке: политические и идеологические течения» наряду с деятельностью гитлеровской агентуры в Латинской Америке подробно рассматривалось влияние других фашистских государств Европы на политическую и экономическую жизнь этого региона. Его авторы обоснованно обращали внимание на то, как Италия и Испания, используя идеологии латинизма и паниспанизма, пытались вовлечь в орбиту своего влияния многих руководителей стран Центральной и Южной Америки. По мнению авторов, многие политические партии и движения этих стран, а также их руководители, испытывали значительное влияние европейского фашизма. Некоторые представители военных кругов проявляли «профашистские симпатии» и готовность «насадить фашистские порядки в Латинской Америке». Нельзя, однако, игнорировать и то, что империалистическая пропаганда США и Англии пыталась представить всех латиноамериканских военных-националистов агентурой фашизма. Так, например, США, прикрываясь антифашистскими лозунгами, «вели ожесточенную кампанию против патриотического боливийского правительства, возглавляемого майором Гуальберто Вильяроэлем». В этом же духе искажалась позиция антиимпериалистически настроенных аргентинских военных²⁴².

О роли Соединенных Штатов в борьбе с фашистской угрозой в Латинской Америке много писали Н.Н. Иноземцев и И.И. Янчук²⁴³. По мнению Иноземцева, политика «доброго соседа», предложенная Рузвельтом, сыграла «определенную положительную роль в борьбе против проникновения главных фашистских держав в Латинскую Америку». Однако она же привела «к дальнейшему усилению господства американского империализма в ряде латиноамериканских стран»²⁴⁴.

Подводя итоги изложенному выше, можно констатировать следующее:

Все названные выше яркие политические лидеры были либо профессиональными военными (Ибаньес и Перон), либо тесно связанными с ними (Варгас). Все они руководили военными переворотами или активно участвовали в них. Они побеждали на выборах и становились легитимными президентами²⁴⁵, после чего сами нередко становились жертвами таких переворотов и были вынуждены пребывать в эмиграции (Ибаньес в Аргентине, а Перон в Испании). Затем их вновь призывали к власти. И, выиграв очередные выборы, они опять становились президентами²⁴⁶.

Но главное, что роднило этих лидеров, — их политические взгляды и увлечение на ранних этапах фашистскими идеями, популизм и антикоммунизм. Террор против оппозиции сочетался в их деятельности с социальным маневрированием и уступками трудящимся. Все они создавали партии, которые не без успеха действуют поныне. Варгас основал в 1945 г. партию трабальистов, Перон в 1947 г. — партию хустисиалистов (перонистов). При Иба-ньесе в 1957 г. появилась партия христианских демократов.

После окончания Второй мировой войны все эти деятели порвали исходные связи с германским фашизмом, но вскоре оказались под эгидой американского империализма. Их мировоззрение и политика не были неизменными, они то и дело варьировались в зависимости от новых условий.

Вокруг оценки идеологии и деятельности всех трех лидеров велись и ведутся ожесточенные споры. Некоторым отечественным исследователям удалось убедительно вскрыть противоречивый характер поведения этих личностей. «Неверно ставить знак равенства между “новым государством” и фашистским режимом в Италии, или Аргентиной Перона и гитлеровской Германией», — писал Н.П. Калмыков²⁴⁷. «Как и национализм Перона, концепция Варгаса имела некоторые исходные положения, заимствованные от европейского фашизма, хотя с самого начала отличалась от фашизма, как и от перонизма в Аргентине — национал-реформист-ской направленностью», — резюмирует свою позицию А.И. Строганов²⁴⁸. По мнению Н.Н. Разумовича, «новое государство» Варгаса в Бразилии и «хустисиалистское государство», или «государство социальной справедливости», Перона в Аргентине были патерналистско-авторитарными государствами, в значительной мере сохранявшими старые черты каудилистской диктатуры²⁴⁹.

Российские авторы в своем большинстве явно отказались от первоначальной склонности именовать рассматриваемых политиков фашистами, обращая внимание не только на их отрицательные деяния, но и на некоторые положительные итоги их правления²⁵⁰.

Уточнил свои взгляды на роль Варгаса и самый крупный российский специалист по истории Бразилии Б.И. Коваль. Позднее он начал считать, что это была «сложная и яркая личность», «государственный деятель международного масштаба. Его можно критиковать и даже обвинять в диктаторских замашках, но не уважать нельзя. Именно такие личности и делают “большую политику”»²⁵¹. В своих работах последнего времени он определял характер режима Варгаса как «синдикально-корпоративистский и управляемый “сверху” популизм». Рассматривая ноябрьские восстания 1935 г. в Бразилии, которые были жестко подавлены правительством Варгаса, Коваль оценивал поведение бразильских властей как «аморальное». Однако, по его мнению, своими действиями «Варгас и его правительство отвели гражданскую войну и тем спасли нацию от еще больших жертв»²⁵². Исследователь счел необходимым «провести радикальную переоценку роли таких высших политических лидеров стран Латинской Америки, как Варгас, Перон, Фигерес и др.»²⁵³.

Обращение к более взвешенной и объективной оценке нетривиальных латиноамериканских лидеров было одним из проявлений тех весьма значимых сдвигов в советской и российской историографии, которые произошли за истекшие десятилетия.