Вместе с флотом

Глава четвертая. НЕСМОТРЯ НА ОШИБКИ (1941, ИЮЛЬ — АВГУСТ)

Вопрос, который я задаю себе вновь, просматривая теперь свои беглые, почти конспективные записи первых месяцев войны, естествен и понятен. Почему, несмотря на явное преимущество противника в силах, несмотря на весьма серьезное превосходство его в боевом опыте, несмотря на обученность его войск и подготовленность их к действиям на театре (поскольку природные условия Северной Норвегии и финляндской Лапландии столь же суровы, как и условия нашего Заполярья), наконец, почему, несмотря на преимущество инициативы, полученной гитлеровцами при вероломном нападении, им не удалось ни смять нас, ни устрашить перспективой быть изолированными от всей страны? Ведь обстановка повсюду на фронте в то время складывалась такой, что и 14-й армии генерал-лейтенанта Фролова, и Северному флоту грозила реальная опасность лишиться поддержки и снабжения, причем в местах более потребляющих, нежели производящих все необходимое для существования массы людей и для борьбы с врагом. У противника имелся давно заготовленный план овладения Кольским полуостровом, Полярным и Мурманском, составленный и расписанный по дням и даже часам захвата всех пунктов нашего Заполярья, — настолько гитлеровцы были уверены в неотразимости удара, натиска и преимуществе их сил. Об этом свидетельствовал не только приказ генерал-полковника Дитла, командующего немецко-фашистской группировкой, расположенной против нас; об этом же указывалось в специальной директиве из Берлина командующему немецко-фашистскими военно-морскими силами на Северном театре, в которой осо-

[44]

бенно подчеркивалась нежелательность бомбардировки верфей в Мурманске[15].

Только ли потому просчитались немецко-фашистские военные стратеги, что отвели Заполярью роль второстепенного участка фронта? Только ли потому, что рассчитывали в немалой степени на свои бесчеловечные методы истребительной войны, гипнотический страх перед которыми так недавно сломил недолгое везде, кроме героической Испании, сопротивление в Европе и надолго парализовал волю многих к освобождению от фашизма?..

Исчерпывающий ответ дают события первых недель войны, ошибки и подвиги, характерные для того времени.

Прежде всего на суше, где решалась тогда судьба Заполярья и Северного флота.

Ошибки были неизбежны. Их породили отсутствие боевого опыта и непривычные для моряков условия, да еще там, где требовались длительная тренировка и специальная выучка: среди скалистых гор и гранитных сопок, разделенных заснеженными ущельями и простреливаемой из минометов болотистой тундрой. Некогда было и думать о тщательной подготовке. Обескровленные неравными боями, укомплектованные еще по нормам мирного времени, части 14-й армии нуждались в немедленной поддержке. Без нее они уже не могли противостоять натиску отборных ударных войск противника — горноегерских дивизий, понаторевших в горной войне на территории Норвегии, у Нарвика, и лишь старались, в меру своих возможностей, замедлить темп наступления егерей. Обычной поддержки с моря, которую оказывал флот нашим стрелковым частям огнем корабельной артиллерии в порядке взаимодействий с армией у реки Западная Лица, у полуостровов Средний и Рыбачий теперь было недостаточно. Требовалась непосредственная и самая неотложная помощь на берегу: подкрепить обескровленные пехотные части.

Морской пехоты на Севере в ту пору мы не имели. Первые так называемые морские отряды, составленные из моряков-добровольцев, подавляющее большинство которых являлись квалифицированными корабельными специалистами четвертого и пятого годов службы, в силу крайней необходимости были сформированы буквально

[45]

в считанные часы и тут же брошены в бой, чтобы помочь армейцам задержать немецко-фашистских егерей, рвавшихся к Мурманску и Кольскому заливу. Двое суток шло формирование следующих отрядов из подводников и моряков надводных кораблей, различных специалистов береговой обороны и морской авиации, строителей и судоремонтников, инструкторов и курсантов флотских школ учебного отряда флота. Общее желание дать надлежащий отпор фашистам было таким, столько поступило заявлений на откомандирование в отряды морской пехоты, что к исходу вторых суток формирования пришлось прекратить прием добровольцев: их насчитывалось уже больше двенадцати тысяч. Тем более что ни флот, ни армия не располагали достаточным количеством предметов экипировки и вооружения для отрядов. Около трех тысяч винтовок нам доставили на транспортных самолетах, присланных под командованием Героя Советского Союза Валентины Гризодубовой из Москвы, хотя при этом не обошлось без чрезвычайного происшествия, которое многому научило нас[16]. В основном же вышли мы из положения способом «мобилизации внутренних ресурсов». С кораблей было взято все ручное оружие (оставлены только личные пистолеты у командиров кораблей), сняты пулеметы (даже с подводных лодок и с неисправных самолетов); кроме того, был произведен сбор лишнего обмундирования и снаряжения среди старослужащих — офицеров и старшин.

Наши отряды морской пехоты оказались весьма пестрыми по своему внешнему виду, но по своим качествам — неукротимой воле к победе, силе советского патриотизма, — развиваемым в течение пятилетнего срока матросской службы всей системой политического воспитания моряков, были под стать матросским отрядам времен революции и гражданской войны. Люди этих отрядов не только на словах считали себя преемниками и носителями боевых и революционных традиций русских моряков; они знали, на что шли, отправляясь навстречу фашистским

[46]

егерям, и ради чего шли. Каждый доброволец понимал, что в случае выхода немецко-фашистских войск на побережье Кольского залива флот мог очутиться в ловушке, мог остаться без главной базы, без самых выгодных опорных пунктов, например для действий подводных лодок зимой, а страна могла потерять Мурманск с его океанским портом. И поэтому каждый человек в морских отрядах, сформированных нами, на деле подтверждал гордое правило людей Советского флота, метко определенное писателем Леонидом Соболевым в его запоминающемся рассказе: один моряк — моряк, два моряка — взвод, три моряка — рота, четверо — батальон.

Помощь, оказанная 14-й армии на приморском участке отрядами морской пехоты, только-только появившимися на позициях и с ходу введенными в бой, сыграла — об этом нужно сказать прямо — важную роль в создании перелома на всем мурманском направлении фронта. Рассказы о воинской доблести, бесстрашии и самоотверженности флотских добровольцев с первого же дня распространились по всей передовой линии. В самые решительные моменты, контратакуя фашистских егерей, моряки заменяли шлемы-каски бескозырками, снимали гимнастерки и в таком виде — в бескозырках, в полосатых матросских тельниках — шли во весь рост под пулями на врага. Было ясно, что это приведет к лишним, ненужным жертвам, что флот потеряет многих специалистов, подготовка которых длилась годами. Увы, на все уговоры люди отрядов морской пехоты отвечали одно и то же: таковы, мол, морские традиции; так, мол, вели себя моряки в гражданскую войну; пусть, мол, фашисты — кто из них уцелеет — запомнят советских моряков!.. Самым пагубным в отрядах оказалась боязнь передвигаться пригибаясь или ползком. Только во весь рост!.. Эта безудержная удаль моряков вызывала у наших армейцев естественное и понятное восхищение; она же вызывала панику среди фашистских егерей и обращала их вспять; и она, к сожалению, стала основной причиной безусловно больших лишних потерь. Многие, очень многие флотские добровольцы сложили свои головы на сопках Заполярья, прежде чем отряды морской пехоты приобрели опыт боевых действий на суше и необходимую предусмотрительную осторожность.

Такова была цена ошибки, порожденной чрезвычайными обстоятельствами — отсутствием времени для самой элементарной подготовки морских отрядов к действиям на

[47]

сухопутном фронте. И все же, несмотря на чрезмерные жертвы, понесенные флотом, задача, поставленная перед морскими отрядами, была успешно решена. Измотанные в неравных боях люди 14-й армии, увидев самоотверженность моряков, обрели новые силы и сумели с действенной помощью морских отрядов остановить врага.

Способствовали этому и десанты, предпринятые нами в самые критические моменты по договоренности с армией, в том числе десант в составе 529 пограничников из частей генерал-майора К. Р. Синилова[17], десант в составе стрелкового полка и морского отряда. Времени для тщательной подготовки десантов, как и для обучения первых отрядов морской пехоты, не оставалось. По шоссейным дорогам в тылу противника, от Киркенеса и Петсамо к линии фронта, непрерывным потоком подвозились войска, боевая техника, боеприпасы. По всем признакам гитлеровцы готовились к очередному удару для прорыва нашей обороны и нового наступления. Надо было хотя бы ослабить этот удар.

Первый десант, направленный в тыл противника, был сформирован всего за два часа. Обошлось без всякой бумажной процедуры, несомненно лишней в таких условиях, в каких находились мы. Нельзя было терять ни одного часа. В данном случае оперативность решала все. И решила. Десант мы доставили к месту высадки на малых кораблях и мотоботах, а через четверо суток благополучно сняли обратно.

^{Первый десант, направленный в тыл противника, был сформирован всего за два часа. Оперативность решала все. И решила. Десант доставлен к месту высадки, а через четверо суток благополучно снят обратно после выполнения им всех заданий}

Столь же оперативно был сформирован и высажен в назначенном месте второй десант, а затем и третий. Для третьего мы выделили малые корабли, оставив в резерве группу эскадренных миноносцев, чтобы послать их на помощь, если бы возникли осложнения при высадке десанта. Опять-таки пришлось воспользоваться именно тем, что должно было исключить возможность десанта: светлым временем, круглосуточным полярным днем. Такие условия противоречили как принятым у нас взглядам, так и взглядам противника на десантную операцию. Командовать кораблями и обеспечивать высадку десанта было поручено капитану 1 ранга В. И. Платонову, спокойному, уравновешенному офицеру, служившему на Северном флоте с первых дней его существования, знавшему людей и умевшему руководить ими.

[48]

И вот 14 июля в течение всего четырех часов (включая в это время и переговоры с командармом 14) мы снарядили и посадили на тральщики, на сторожевые корабли и на катера МО стрелковый полк неполного состава (1350 человек — все, что имелось в армейском резерве) и отряд морской пехоты (250 человек). Командование этим объединенным десантным отрядом было поручено опытному командиру стрелкового полка майору А. А. Шакито.

Средь бела дня, хотя по часам наступил вечер, в хорошую ясную погоду десант был высажен в тылу противника. Гитлеровцы не ожидали такой дерзости. Сопротивление, оказанное ими, было незначительным. Противодействовала высадке лишь одна батарея, но корабли орудийным огнем очень скоро заставили ее замолчать. Так что и не понадобилось посылать для поддержки десанта эскадренные миноносцы.

Почти три недели, до 4 августа, десант под командованием майора Шакито, непрерывно подкрепляемый нами, вел бои в тылу немецко-фашистских войск, был постоянной угрозой для них, оттягивал на себя значительные силы противника и отлично выполнил свою задачу «вытяжного пластыря».

В общем, меры, принятые командованием 14-й армии и Северного флота, сделали свое дело: наступление гитлеровцев на мурманском направлении захлебнулось. Меньше половины расстояния от границы до Мурманска, то есть где тридцать пять, где сорок километров, только и сумели пройти фашистские егеря. Дальше они не продвинулись. Более того, в ряде мест армейские части и отряды морской пехоты отбили у егерей выгодные позиции, закрепились и стали непреодолимой преградой для противника на все годы боевых действий.

^{Первые отряды морской пехоты, составленные из моряков-добровольцев, были сформированы буквально в считанные часы. Помощь, оказанная 14-й армии на приморском участке этими отрядами, с ходу пошедшими в бой, сыграла важную роль в переломе на мурманском направлении фронта}

Разрекламированный фашистской пропагандой блицкриг явно терпел крах. Гитлеровская газета в оккупированной Норвегии опубликовала даже статью под заголовком «Почему германские войска еще не в Мурманске?». В этой статье говорилось: «Многие задают вопрос, почему германские войска еще не заняли Мурманск. Постараюсь, — писал автор статьи, — объяснить это. В Лапландии сражаются германские части, находящиеся там со времени норвежской кампании... Бои оказались чрезвычайно тяжелыми, их трудность не поддается описанию. Сам черт выдумал тундру в пользу большевиков. В тылу

[49]

приходится сражаться с партизанскими и прорвавшимися красноармейскими частями...»

Дело было, разумеется, не в тундре и прочих природных условиях, одинаковых для обеих сторон, а в нашем решительном противодействии, которого фашисты вовсе не ждали, почему фашистская печать и поторопилась объявить Мурманск взятым. Пленные фашистские егеря, в большинстве тирольцы, носившие нарукавный знак с изображением альпийского цветка эдельвейс, вообще привычные к действиям в горной местности, оказались более способными к анализу происшедшего на мурманском направлении, нежели фашистская газета в порабощенной Норвегии. Один из них сказал на допросе: «Ваши люди сделаны из особого материала. Даже когда они окружены, израсходовали все патроны и не в состоянии держать штык, они готовы грызть нас зубами!»

^{Плечом к плечу сражались в Заполярье в течение всей войны моряки и армейцы. Их взаимодействие четко осуществлялось командованием. На снимке: руководящий состав Карельского фронта, Северного флота и 14 армии. В первом ряду (слева направо): Г. Н. Куприянов, А. Г. Головко, В. А. Фролов, А. С. Желтов; во втором ряду: А. И. Крюков, М. И. Старостин, А. А. Николаев, Р. И. Панин, А. Г. Румянцев. Осень 1941 года}

Положение на суше определилось, хотя и оставалось еще напряженным. Наступало время стабилизации фронта, на что не рассчитывали гитлеровцы. Вдобавок из отрядов, сформированных нами в эти дни, возникло ядро морской пехоты, стяжавшей вскоре заслуженную боевую славу своей стойкостью и храбростью в ожесточенных боях.

^{Незванными гостями явились фашистские егеря на землю Советского Заполярья, уверенные, что через неделю после начала войны они будут разгуливать по улицам Мурманска. Вместо увеселительной прогулки пленным гитлеровцам предстоит идти с завязанными глазами через весь Мурманск под конвоем матросов-североморцев.}

Подвиги характеризовали первые месяцы боевых действий и на море, но и там этот период памятен разного рода ошибками.

Соотношение сил на морском театре было не в нашу пользу. К началу войны гитлеровцы располагали против Северного флота 6-й флотилией новейших эскадренных миноносцев, состоявшей из пяти кораблей типа «Редер», тремя норвежскими миноносцами типа «Стег», норвежским минным заградителем типа «Гломан и Лауген», вспомогательным крейсером «Бремзе» (около десяти тысяч тонн водоизмещением), шестью подводными лодками дальнего действия типа «U-67», десятью норвежскими сторожевыми кораблями различных типов, десятью — пятнадцатью тральщиками, десятью сторожевыми катерами типа быстроходных морских охотников, а также вспомогательными судами, то есть имели в строю до пятидесяти боевых единиц — целый флот с подходящими базами, расположенными в удобных местах Варангер-фиорда (Киркенес, Варде и Вадсе) в непосредственной близости

[50]

к нашим коммуникациям. Военно-морским силам противника была придана специально предназначенная для действий на театре авиация с первоначальным общим количеством до 230 самолетов, рассредоточенных на аэродромах в Луостари, Киркенесе (Солдат-бухт), Лаксельвене (Банак), Хебуктене, Тромсё, Бардуфосе, Нарвике, Буде.

Всей этой заранее нацеленной ударной силе, которую противник мог в любой момент подкрепить кораблями, беспрепятственно проводимыми из своих баз на Балтийском и Северном морях через норвежские шхеры, удобные для такой переброски, мы были в состоянии противопоставить лишь примерно равное количество эскадренных миноносцев, уступивших в скорости вражеским кораблям этого класса[18].

20 июля мы понесли тяжелую потерю, более чувствительную, нежели все предыдущие, — погиб эскадренный миноносец «Стремительный». Это был один из лучших современных кораблей, переведенный в начале 1940 года с Балтики. На испытаниях в Кольском заливе он развил скорость до 40 узлов. В первые дни войны эсминец, выйдя из ремонта, участвовал в боевых действиях. За ним числился один сбитый вражеский самолет.

Предстоял очередной конвой. Возглавить конвой должен был командир «Стремительного» капитан 2 ранга А. Д. Виноградов. Это был опытный моряк. Я его хорошо знал еще по военно-морскому училищу, которое вместе кончали.

В тот день «Стремительный» вошел в Екатерининскую гавань и встал на якорь у скалистого берега горы Вестник. Мне казалось, что корабль, стоя под скалой, находится как бы в тени, и для бомбардировщиков мало возможности при заходе с запада прицелиться и пикировать на него.

[51]

Командира «Стремительного» я вызвал в штаб для уточнения его задачи. Стояла ясная солнечная погода. Ветра почти не было. Такие погожие дни для Севера вообще редки. Видимо, на большой высоте прошел разведчик и сфотографировал «Стремительный»... Раздался сигнал воздушной тревоги. Я выскочил из КП на причал, и первое, что увидел, — большой взрыв, вернее, много взрывов вокруг «Стремительного». Огромный столб дыма и пламени стал подниматься над самим кораблем. Эсминец тут же разломился, над водой поднялись его корма и нос. В течение двух — трех минут корма затонула. Носовая часть корабля минут двадцать оставалась на плаву. Люди оказались на воде в слое мазута.

Были приняты срочные меры по спасению людей. Командиры и краснофлотцы, умеющие плавать, добирались до берега самостоятельно, другие — с помощью шлюпок и катеров. Мужественно держался на воде командир дивизиона эсминцев капитан 1 ранга В. А. Фокин, сброшенный с корабля воздушной волной. Зычным голосом комдив отдавал распоряжение катерам — подбирать в первую очередь тех, кто ранен или плохо себя чувствует. Сам же он, будучи раненным (перелом ребра и ступни), отказывался от помощи и, оставаясь на воде (а плавал он отлично), помогал другим. На катер его подняли в числе последних[19].

Потери в людях переживались особенно тяжело. Всего погиб 121 человек. Были контуженные, в том числе артисты из ансамбля и театра флота, выступавшие с концертом на корабле. На «Стремительном» погиб боевой политработник Василий Макарович Лободенко — начальник оргинструкторского отдела политуправления флота.

Мы получили горький урок. Противник перехитрил нас. Его самолеты, пользуясь данными разведки, подошли со стороны солнца и вошли в пике. Наши посты ВНОС обнаружили их поздно. Да и постов было мало. Береговые зенитчики и зенитчики корабля успели сделать лишь по несколько выстрелов. Конечно, противовоздушная оборона была слаба. Надо было добиваться материальной части, людей. Это было трудно. На основных направлениях фронта шли огромные по своему размаху операции. Наши

[52]

войска отходили. Нужды флота на фоне этих событий были, видимо, мелкими. Но была и наша вина, в частности, главная моя. Немцы бомбили с больших высот и ни одного попадания в корабли не имели, это, очевидно, успокаивало всех, в том числе и меня, хотя я знал и видел, как вражеские самолеты в море бомбят с пикирования. Стоянку кораблей в Екатерининской гавани мы считали безопасной. Правда, перед этим был случай: авиабомбы легли неподалеку от эсминца «Куйбышев». Тогда эсминцу было приказано перейти в Тюву-губу, что напротив Полярного. Но и здесь «юнкерс» пытался его атаковать. Сброшенная одна-единственная бомба упала довольно далеко от корабля, однако командир запросил разрешения перевести корабль в Мурманск, под прикрытие более мощной противовоздушной обороны. Оперативный разрешил переход. В Мурманск «Куйбышев» пришел в момент воздушного налета, командир повернул назад, предпочитая держаться на ходу в заливе. Решение командира было правильным. Однако переходы эсминца послужили поводом для анекдотов, командир, мол, боится вражеских самолетов. Ну а кому хочется попадать под насмешки. В итоге к самолетам стали относиться с некоторым пренебрежением. Это пренебрежение и проявилось в тот злополучный день — 20 июля. «Стремительному», как только прошел вражеский самолет-разведчик, надо было переменить место стоянки. Я должен был понять это и дать командиру такое приказание, коль он сам не догадался это сделать[20].

Некоторое время, правда непродолжительное, гитлеровцы считали себя хозяевами на театре и даже имели успехи, используя свои новейшие боевые корабли против наших вспомогательных кораблей, совсем недавно бывших рыболовными траулерами.

Так обстояло в двух памятных случаях коллективного подвига североморцев, после чего надводные корабли противника ни разу в течение всей воины не осмеливались навязывать бой нашим надводным кораблям.

В дневнике об этих случаях записано следующее.

13 июля 1941 года. Вышедший накануне из Мурманска в Иоканку отряд судов ЭПРОНа (РТ-32 и РТ-67 с

[53]

понтонами на буксире)[21], сопровождаемый сторожевым кораблем «Пассат» (тоже бывшим РТ), подвергся в районе Гавриловских островов внезапному нападению вражеских эсминцев. Подробности нападения и последовавшего за ним неравного боя свидетельствуют о должном отношении к своим воинским обязанностям всего личного состава наших судов, о преемственности героических традиций нашего флота.

Сегодня ночью (условной, несмотря на ненастную погоду), около двух часов, сигнальщики РТ-67, шедшего головным в отряде, заметили самолет противника на бреющем полете в направлении с юга на север. Самолет скрылся в дымке дождя. Несколько позже погода прояснилась, и в три часа двадцать шесть минут в районе острова Харлова те же сигнальщики РТ-67 обнаружили на дистанции от двадцати пяти до тридцати кабельтовых три эсминца противника, направлявшиеся на юго-восток, наперерез курсу отряда. Еще два эскадренных миноносца находились в море, к северо-северо-востоку от маяка Гавриловского, и скорее всего прикрывали действия первых трех эсминцев. Последние же, не изменяя курса и скорости хода, начали обстрел головного судна отряда РТ-67.

Сторожевой корабль «Пассат», совсем недавно промышлявший треску вместе с обоими рыболовными траулерами, теперь шедшими под его охраной, вооруженный двумя 45-миллиметровыми пушками и двумя пулеметами, немедленно устремился навстречу вражеским кораблям, едва те начали обстрел, и первым делом поставил дымовую завесу между ними и отрядом. Произведя этот маневр, командир «Пассата» старший лейтенант В. Л. Окуневич приказал обоим траулерам идти к берегу, чтобы укрыться в бухте Гавриловской, мимо которой следовал отряд, и тут же сообщил по радио на волне сторожевых кораблей о нападении эсминцев противника. Одновременно артиллеристы» «Пассата» открыли ответный орудийный огонь по вражеским кораблям, с тем чтобы отвлечь их внимание и дать возможность РТ-67 выйти из-под обстрела.

Отвлечь все же не удалось. Преимущество противника, тем более на такой дистанции, позволило вражеским эсминцам вести обстрел обоих судов. Вне обстрела пока оставался лишь РТ-32, укрытый дымовой завесой, поставленной «Пассатом», и начавший отход к бухте Гаврилов-

[54]

ская. Первый залп, направленный в сторону головного судна, не причинил вреда ему: снаряды легли с недолетом перед носом траулера. Вторым залпом РТ-67 был накрыт: один снаряд сбил мачту, другой пробил борт, разорвался в машинном отделении и перебил трубопровод, третий попал в корму и вывел из строя машинный холодильник.

Потеряв ход, траулер остановился, и командир его, учитывая безнадежное положение подбитого и расстреливаемого судна, распорядился спускать шлюпки, чтобы спасти экипаж.

Тем временем эсминцы противника двигались прежним курсом, продолжая интенсивный обстрел «Пассата» и РТ-67 фугасными снарядами, а также трассирующими снарядами из зенитных орудий. Трассирующие снаряды рвались в воздухе, и осколки их поражали людей, находившихся на боевых постах на палубе и на мостиках обстреливаемых судов. Основной огонь вражеских эсминцев, стрелявших трехорудийными залпами уже с близкой дистанции (от десяти до пятнадцати кабельтовых), был направлен теперь на сторожевой корабль и отчасти на РТ-32, уходивший к берегу, в бухту Гавриловская.

Неравный бой продолжался, но исход его был предрешен, как ни пытался экипаж «Пассата» героически защищать подбитое, лишенное хода головное судно. Вскоре над носовой и кормовой частями сторожевого корабля встали два столба пламени, послышался гул взрывов. Корабль начал быстро погружаться носом, но кормовое орудие, у которого виднелся один человек, не прекращало ответный огонь по врагу. Таким и запомнился «Пассат» всем из экипажа РТ-67, кто уцелел после боя.

Как только море поглотило сторожевой корабль, к месту его гибели поспешила одна из шлюпок, спущенных с головного судна. В нее удалось подобрать двух человек, остальные двадцать два из бывших на борту «Пассата» погибли.

Между тем огонь эсминцев уже сосредоточился на подбитом траулере, представляющем удобную мишень для торпедного залпа. И все-таки торпеды, выпущенные противником, не достигли цели; только единственная из них проскользнула на расстоянии трех — четырех метров от кормы неподвижного судна, лишенного всякой возможности маневрировать и уклоняться от попаданий. Тогда эсминцы возобновили орудийный обстрел. После очередного залпа, накрывшего аварийное судно, РТ-67 очень

[55]

быстро затонул вместе со всеми, кто не успел к этому времени сойти в шлюпки. Еще тридцать три жертвы прибавились к числу погибших на «Пассате»; однако и те, кому посчастливилось остаться в живых, не могли считать себя спасенными. Ибо фашисты не признают гуманности, что известно с первых дней власти гитлеровцев в Германии.

Ближайший к месту, где двигались шлюпки, вражеский эсминец полным ходом пронесся мимо них, ведя огонь по людям из крупнокалиберных пулеметов. Расчетливое, демонстративное варварство! И еще одно предупреждение всем нам — помнить, с кем начали мы борьбу в навязанной советскому народу войне.

Безоружные люди в шлюпках ответили на огонь по ним пением «Интернационала».

После обстрела вражеский эсминец присоединился к другим фашистским кораблям и вместе с ними скрылся за горизонтом на северо-западе.

На месте неравного боя остались две продырявленные пулями, полузатопленные шлюпки и в них двенадцать человек, семеро из которых лежали в воде, раненные при обстреле шлюпок. Слабеющими голосами они продолжали петь «Интернационал».

Море вокруг было пустынно: третье судно отряда — РТ-32 успело дойти к бухте Гавриловская и выброситься на берег, хотя на борту судна из двадцати пяти человек экипажа остались невредимыми только семеро.

Командование шлюпками принял на себя старший лейтенант Кулагин. Он и привел шлюпки в бухту, где раненым была оказана неотложная медицинская помощь.

Итак, в течение часа погибли два судна и семьдесят три человека.

Потери противника и повреждения его кораблей в этом бою установить не представилось возможным. Вряд ли они были существенными, поскольку бой происходил в очень неравных условиях.

Наши контрмеры оказались запоздалыми и неточными из-за медлительности, допущенной во всех звеньях флота, а также из-за скептического сперва отношения к известию о большой группе кораблей противника у мурманского побережья. Слишком много всяких ложных тревог наряду с действительными пережили мы в эти первые недели боевых действий. Если в других местах страны появилась парашютомания, то в Заполярье несколько не-

[56]

дель гуляет поветрие перископомании. Все видят перископы подводных, и, конечно, вражеских, лодок. Видят рыбаки, видят сигнальщики кораблей, даже стоящих у причалов, видят маячники, жители прибрежных поселков, взрослые и дети. Видят даже в таких местах, где подводные лодки и ходить-то не могут. А тут речь шла о необходимости послать в сторону от линии фронта в самый напряженный момент ряд наших крупных боевых кораблей и соответствующие воздушные силы, да еще в нелетную именно в том районе погоду. Пока мы занимались проверкой точности сообщения, время для удара но врагу было безвозвратно упущено: донесение командира «Пассата» Окуневича и военкома А. И. Вяткина о нападении эсминцев противника принято по радио в самом начале боя, а приказ о выходе в море первой группы наших эскадренных миноносцев («Гремящего», «Стремительного» и «Громкого») последовал только в четыре часа пятьдесят минут, через полтора часа, то есть фактически после завершения неравного боя. Вторая же группа наших эскадренных миноносцев («Куйбышев» и «Урицкий») вышла еще позже — в шесть часов с минутами. Предпринятый обеими группами, которые соединились у выхода из Кольского залива, поиск вражеских эсминцев был бесполезным. Гонять по морю пять кораблей в то время, когда эсминцы противника находились уже вблизи своей базы, вряд ли имело смысл, и поэтому я, узнав подробности происшедшего, приказал возвратить обе группы в Кольский залив. Досадовать было поздно. Важнее было учесть не только слишком поздний выход в море наших кораблей, но и грубую ошибку в использовании авиации флота. К месту быстротечного боя у Гавриловских островов были посланы МБР-2 — самолеты, как известно, с малой скоростью, следовательно, более уязвимые. Посылать их туда, предполагая, будто погода не позволит использовать другие самолеты в том районе, было нельзя. Вдобавок «амбарчики» не обнаружили никого у Гавриловских островов (поскольку фашисты успели ретироваться) и нашли пять вражеских эсминцев только после разведки вдоль побережья на запад: на подходах к Варангер-фиорду. Направленные туда наши двенадцать бомбардировщиков СБ настигли противника уже в самом Варангер-фиорде, атаковали, но уничтожить или подбить не сумели.

В конечном счете все это — моя ошибка. Занятый сухопутными делами (ибо теперь на приморском участке ре-

[57]

шается судьба не только 14-й армии, но и Северного флота), я перестал уделять достаточное внимание морской разведке. Полагал, что фашистских эсминцев нет на театре ближе, чем в Нарвике, и понадеялся на ненастную погоду, которая создавала благоприятные условия для более или менее скрытного плавания судов ЭПРОНа. Сказалась, несомненно, предыдущая удача с переводом в беломорские порты ста пятидесяти единиц транспортного и промыслового флота.

Вот почему мы оказались перед свершившимся фактом — неожиданным появлением кораблей противника у нашего побережья и нападением на отряд, тогда как должны были заблаговременно узнать о движении фашистских эскадренных миноносцев и организовать противодействие, помешать нападению, не допустить гибели судов и людей. Самоотверженное, подлинно героическое поведение экипажа сторожевого корабля «Пассат» и его командира старшего лейтенанта Окуневича, погибшего вместе с кораблем, — это одна сторона трагической истории у Гавриловских островов. Другая сторона — цепь ошибок, которых могло и не быть.

Вывод на дальнейшее: внимание разведке, в первую очередь воздушной. Надо знать все, что происходит на театре, предвидеть намерения противника, учитывать его тактику и опережать его действия. Нельзя рассчитывать на его недогадливость и полагаться всецело на счастливый исход, окрыливший всех нас в случае с переводом торговых судов.

На этот раз гитлеровцы перехитрили нас, и еще трудно сказать, случайна их встреча с нашим отрядом у Гавриловских островов (если не считать того, что самолет-разведчик непосредственно навел их на отряд) или она является следствием их тактики в предстоящей борьбе на море.

Ближайшее будущее покажет.

24 июля. Похоже на то, что нападение стаей на одиночные, более слабые или вовсе безоружные суда окончательно избрано противником как тактика для действий на Северном морском театре. Это подтверждает сегодняшняя история с гидрографическим судном «Меридиан» — небольшим, водоизмещением всего-навсего двести пятьдесят — триста тонн, слабосильным пароходиком, предназначенным для обслуживания маяков на побережье. Ни боевых качеств, ни достаточной скорости хода «Меридиан»

[58]

не имел, то есть представлял собой легкую добычу для фашистов.

Вчера четыре вражеских эсминца вышли из норвежских шхер в море и направились к нашему побережью, что было вовремя установлено разведкой. Вести постоянное наблюдение за ними по ходу их продвижения не представлялось возможным: в море почти отсутствовала видимость. Вдоль всего мурманского побережья, исключая прибрежную полосу шириной от десяти до пятнадцати миль, стеной стоял, как часто в летнее время (и продолжает стоять сейчас), туман.

Около полуночи вражеские эсминцы все же были замечены самолетами-разведчиками в районе Иоканки, после чего вновь скрылись в северном направлении за стеной тумана.

В это время «Меридиан» находился в районе Семи Островов, направляясь от маяка к маяку вдоль побережья с заданием принять на борт женщин и детей — семьи маячных служителей, а затем доставить их в Архангельск. Предупреждение о фашистских эсминцах, переданное по радио, было принято на гидрографическом судне заодно с приказанием укрыться в бухте Восточная Лица. Командир «Меридиана», однако, не сразу выполнил приказание. В три часа гидрографическое судно все еще находилось только у входа в бухту, назначенную ему для укрытия. Там на входе его и настигли четыре вражеских эсминца типа «Редер».

Обстрел «Меридиана», точнее, расстрел начался немедленно. Огонь открыли все фашистские корабли, что само по себе характеризует гитлеровцев: для них стрельба по беззащитному пароходу явилась чем-то вроде состязания. В чем? В убийстве женщин и детей, а не только в уничтожении судна, которое не было ни боевым кораблем, ни транспортом, то есть не представляло объекта для нападения, да еще такими силами.

Разбитый снарядами, расстреливаемый с близких дистанций «Меридиан» при первых попаданиях в него загорелся и сразу же стал тонуть. Все, кто были на гидрографическом судне, очутились в воде, студеной, как известно, и летом. Цепляясь за доски, обломки, спасательные круги, разбросанные вокруг разбитого, тонувшего парохода, люди пытались удержаться на плаву, но по ним тут же был открыт огонь с фашистских эсминцев: гитлеровцы повторили то, что уже сделали одиннадцатью сутками ранее,

[59]

когда обстреляли шлюпки РТ-67. И теперь они сознательно, с хладнокровной жестокостью принялись истреблять людей, спасавшихся среди обломков на воде.

46 человек, в том числе пять женщин и трое детей, погибли при затоплении «Меридиана», большинство — за пределами парохода, от осколочных снарядов, которыми фашисты стреляли по абсолютно беспомощным людям, цеплявшимся за обломки и пытавшимся удержаться на поверхности моря.

Спасти удалось всего 17 человек, и тогда лишь, когда вражеские эсминцы, потопив «Меридиан» и обстреляв поселок Захребетное, расположенный неподалеку, ушли в туман.

На этот раз нападение не осталось безнаказанным для них, хотя ответные меры, принятые нами, не могли спасти от гибели гидрографическое судно и его людей: слишком мало времени потребовалось противнику, чтобы учинить расправу над беззащитным пароходом.

Наши самолеты, поднятые с аэродромов, как только поступило сообщение о вражеских кораблях у Иоканки, подоспели к месту потопления «Меридиана» через несколько минут после гибели судна. Фашистские эсминцы успели скрыться в тумане, но самолеты нашли их: туман стоял полосами. Не помогли гитлеровцам и попытки заслониться дымовыми завесами, чтобы избежать прицельного бомбометания. В 5 часов один из вражеских эсминцев был подбит, сбавил ход, стал отставать, подвергся атаке второй группы наших бомбардировщиков и остановился, весь окутанный паром и дымом. Три других эсминца бросили его и продолжали уходить на северо-запад.

Вскоре над подбитым фашистским кораблем появилась для его прикрытия группа «мессершмиттов», превосходивших наши самолеты вооружением и в скорости. Тотчас завязался воздушный бой, в итоге которого мы потеряли два самолета. Затем наполз туман, исключивший дальнейшие действия авиации.

Тогда я приказал ближайшим подводным лодкам найти и добить противника.

Приказание о поиске было исполнено без промедления, но поиск ничего не дал. Лодки не обнаружили фашистский корабль, хотя тщательно обследовали большой район. Выйти же за пределы этого района гитлеровцы в такой срок не могли. По всей вероятности, судя по состоянию вражеского эсминца, он затонул в результате

[60]

повреждений, причиненных ему бомбами с наших самолетов. Что ж — око за око...

Вывод. Гибель «Меридиана» произошла по вине командира, который промедлил с выполнением приказа укрыться в бухте Восточная Лица. Ошибки на войне, связанные с промедлением, чреваты серьезными, даже роковыми последствиями. В данном случае ошибка повлекла за собой жертвы, которых могло не быть, и знать о ней должны командиры всех судов, плавающих на театре.

Направив самолеты в район, где противник напал на «Меридиан», я одновременно попытался договориться с Архангельским военным округом о том, чтобы использовать его авиацию. В распоряжении округа тогда имелось десять — двенадцать самолетов ДБ-3 (Ил-4), которыми можно было помочь нам. Переговоры заняли продолжительное время. Наконец из Архангельска вылетели шесть ДБ-3. Обстановка на море была сообщена нами летчикам перед их вылетом.

Через некоторое время ДБ-3 донесли, что атаковали группу вражеских кораблей в районе Иоканки. По донесениям летчиков, один корабль был потоплен, а два корабля получили значительные повреждения. Однако этому донесению предшествовал доклад капитана 1 ранга А. И. Дианова (командира военно-морской базы) о том, что вражеские самолеты бомбят наши корабли на рейде Иоканки, но что попаданий в корабли нет.

Сопоставив оба сообщения, я приказал Дианову заняться поисками осколков бомб или невзорвавшихся бомб. Приказание было выполнено, и вскоре Дианов доложил, что обнаружена одна бомба (калибра 250 кг) советского производства. Пришлось информировать командование Архангельского военного округа.

Вывод из этого надо делать всем нам: на войне к докладам такого рода следует относиться очень критически, особенно в первый период ее, когда люди еще не приобрели боевого опыта.

10 августа. Фашисты охотятся за теми, над кем заранее рассчитывают взять верх. Тактика их на море — наваливаться скопом на тех, кто слабее. Это захватило нас врасплох в случае с «Пассатом» и РТ-67, но это же принесло фашистам сомнительный успех в случае с «Меридианом» (поскольку противник потерял полноценный боевой корабль — эскадренный миноносец), хотя фашистская печать и попыталась изобразить потопление беззащитного

[61]

судна с женщинами и детьми на борту как потопление авианосца! Да, гидрографическое судно водоизмещением двести пятьдесят — триста тонн было превращено фашистской печатью в «большевистский авианосец», а все последующее представлено как неравный бой с нашими крупными бомбардировщиками и тяжелыми гидросамолетами. Эта же тактика нападения, снова примененная гитлеровцами сегодня в случае с «Туманом», вызвала, как и в предыдущем случае, ответный удар, который должен подсказать противнику тщетность дальнейших попыток действовать таким методом.

Сейчас, когда опрошены все, кто уцелел из экипажа сторожевого корабля «Туман», происшедшее на Кильдинском плесе выглядит так.

Первое сообщение о «Тумане», который находился в дозоре у острова Кильдин, патрулируя возле входа в Кольский залив и на подступах к нему, зафиксировано в три часа одну минуту. Оно являлось сигналом о вражеском бомбардировщике, прошедшем на высоте сто метров курсом на восток. Судя по дальнейшему ходу событий и учитывая педантизм противника, следовало предполагать, что фашистский самолет-бомбардировщик выполнял функции разведчика. Увы, нам еще не хватает оперативности мышления в новых условиях и умения анализировать уже известные факты, сопоставлять их с возможными намерениями противника на театре. В двух предыдущих случаях появление вражеских эсминцев было предварено воздушной разведкой и совпадало по времени с нынешним случаем. Если бы сегодня мы учли это, если бы действовали быстрее, если бы все донесения были сделаны раньше, картина боя могла быть иной. Ибо где-где, а на войне время не ждет.

Действительно, в 4 часа 25 минут сигнальщики «Тумана» обнаружили на расстоянии 50–55 кабельтовых три эсминца противника. Строем уступа эсминцы направлялись к сторожевому кораблю, который шел зигзагами, придерживаясь генерального курса дозора.

Вначале «Туман», едва были замечены вражеские корабли, отвернул влево, увеличив ход, чтобы своевременно уйти под прикрытие береговых батарей. Наряду с этим маневром на сторожевом корабле была сыграна боевая тревога и послано сообщение на волне дозорных кораблей; однако донесение по флоту не было сделано.

[62]

Эсминцы также увеличили ход и, как только дистанция между ними и «Туманом» сократилась до 25 кабельтовых, открыли огонь по нему из шести орудий: из двух с каждого корабля.

Первый залп оказался перелетным; однако осколками разорвавшегося неподалеку снаряда на «Тумане» перебило антенны. Сторожевой корабль лишился радиосвязи, восстановить которую так и не удалось. Он успел только совершить поворот вправо и поставить дымовую завесу между собой и противником. Маневр был, к сожалению, бесполезным: дымовую завесу отнесло ветром в сторону, и «Туман» в момент поворота снова стал виден противнику.

Вражеские артиллеристы накрыли сторожевой корабль со второго залпа: снаряды попали в корпус. Третьим залпом была повреждена корма, вызван пожар, перебит штуртрос и выведено из строя рулевое управление. Ход «Тумана» заметно уменьшился. Один за другим залпы накрывали подбитый корабль; он уже имел попадания в мостик, рулевую рубку и полубак. Очередным снарядом снесло дымовую трубу. Несколько человек из экипажа были убиты, в том числе командир, управляющий постановкой дымовой завесы, и командир корабля старший лейтенант Л. А. Шестаков.

Несмотря на значительные повреждения и пожар, охвативший надстройки, сторожевой корабль не прекращал ответного орудийного огня по вражеским эсминцам из своих двух 45-миллиметровых пушек. Личный состав «Тумана» держался героически: вел одновременно неравный артиллерийский бой и все осложнявшуюся борьбу за живучесть корабля — с пожаром и с возраставшей из-за новых пробоин потерей плавучести. Помощь, оказанная сторожевому кораблю нашей батареей с мыса Сеть-Наволок, открывшей огонь по фашистским эсминцам, была запоздалой и не могла изменить его участи: он к тому времени имел уже одиннадцать прямых попаданий.

Плавучесть корабля уменьшалась катастрофически, и в пять часов тридцать минут был начат спуск шлюпок. В две шлюпки сошли 37 человек, после чего «Туман» стал быстро крениться на правый борт и в 5 часов 50 минут затонул. Вместе с ним погибли (были убиты осколками снарядов еще в начале боя) 15 человек.

Обстреливаемые береговой батареей Сеть-Наволока вражеские эсминцы закрылись дымовой завесой и начали отход на северо-запад.

[63]

Получив донесение об этом, я приказал послать вдогонку им бомбардировщики. Последние настигли их возле Варде, атаковали и подбили один эсминец[22].

Таким образом, противник еще раз убедился, что период внезапности, а вместе с ней безнаказанности нападения с моря уже миновал для него, что наш отпор возрастает, что контрмеры следуют непременно, что неравенство в бою отнюдь не ведет к деморализации личного состава наших кораблей. Наоборот, и в случае с «Пассатом», и в случае с «Туманом» личный состав кораблей вел себя самоотверженно. Когда на «Тумане» осколком снаряда перебило флагшток, раненый рулевой Константин Семенов бросился к флагу и высоко поднял его над головой. Тотчас разорвался очередной снаряд, и рука Семенова бессильно опустила флаг: осколок пробил кисть рулевому. Мгновенно на помощь Семенову метнулся радист Блинов. Высвободив полотнище из судорожно сжатых пальцев раненного вторично товарища, он тут же развернул флаг над собой, символизируя этим героическую решимость всего экипажа сражаться с врагом до последней возможности.

Следует отметить поведение помощника командира корабля лейтенанта Л. А. Рыбакова. Приняв на себя управление кораблем, вступив в командование после гибели командира, он выполнил все, что возможно было для борьбы за живучесть, а затем для спасения экипажа, и покинул уже тонувший «Туман» тридцать седьмым по счету, то есть последним, как положено командиру.

...Тяжело нам сейчас, но преимущество в силах, которыми располагают гитлеровцы, — дело наживное, и оно еще будет у нас, это несомненно, ибо мы уже устояли под напором немецко-фашистской военной машины. На ошибках же учимся. Они неизбежны в первые месяцы войны, однако преходящи. А вот нашего преимущества в качествах людей у противника не будет никогда. Не будет ни коллективного подвига личного состава «Пассата», ни коллективного подвига экипажа «Тумана», ни коллективного подвига моряков катера Кроля, ни коллективного, причем массового, подвига отрядов морской пехоты.

Все это у нас уже есть.

[64]