Внедрение

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Лайонел Россон тряхнул гривой и зашел в отделение Гэддона со свежего январского воздуха, сбросив дубленку одним движением плеча. Его окатила встречная волна теплого воздуха.

Хорошие же овощи произрастают в этой теплице!

Черт бы побрал этого охламона Соула. Так несвоевременно смыться по какому-то загадочному поручению в Америку. Оставив Россона, точно голландского мальчика, затыкать пальцем дырку в плотине. И при этом беспомощно наблюдать, как трещина растет.

Алиби Соула на деле было тонким, как лед. Если бы Сэм Бакс не сохранял иллюзию его прочности, раскатывая по нему, точно заправский конькобежец.

Так что за человек этот Цвинглер?

И что это за Вербально-Бихевиористский семинар, на который американец с бухты-барахты потащил Соула? По версии Россона, скорее всего, где-то случилась космическая катастрофа, которую держали в строгом секрете. Какой-нибудь срыв связи с космонавтами на орбите, долгие месяцы совершающими витки вокруг подлунного мира в «Скайлабе», орбитальной лаборатории. Извергнутые из земной утробы, там годами болтались «дети Земли» на пуповине гравитации, наблюдая из иллюминаторов ритмичные восходы-заходы. Столько пробыть на орбите человеку еще не приходилось за всю эпоху освоения космоса. Может, изменилось их мышление, примерившись к новой, небесной норме? Или сели между двух стульев — оказавшись побочными детьми и Земли и звезд? Теперь, значит, км потребовалось спасение — концептуальное убежище, пока не удалось найти физического?

Какое-то воспоминание неотступно преследовало его: что-то из давно прочитанного. Всякий неофит, в орфических обрядах древней Греции, выучивал наизусть следующие слова, чтобы повторить их после смерти: «Я — дитя Земли и Звездного Неба. Дайте мне испить…» Чего? Вод забвения? Или, напротив, — вод памяти? Одно из двух — что именно, он не мог припомнить. И все же различие меж тем и другим было критическим: пан или пропал. Возможно, столь же критическим оно стало и для астронавтов «Скайлаба».

Доклад этого типа, Цвинглера, назывался что-то вроде «Дезориентация у космонавтов на орбите», «Искажение пространственных концептов». Что, если астронавты теряют разум в ссылке между Землей и звездами? В этом мозговом преддверии ада. Там, где открываются врата в Бездну. Кто знает, что за эксперименты проводят на «Скайлабе» в качестве, так сказать, полезной нагрузки? Как и положено, в наши дни ангелы возмездия всегда парят над головами. Люди Прометея освоили секреты ядерного огня, чтобы стать орлами, пожирающими печень человечества, парящими на вечной, постоянной орбите.

Россон ломал голову над тем, что за связь, если таковая была вообще, между конференцией по бихевиористике и новой русской Луной, видимой только над Рейкьявиком, Сибирью и Соломоновыми островами[14]. Жест грандиозный и бессмысленный — накачать исполинский шар газом и подвесить его фонарем в небе, да еще в том месте, откуда его почти не видно. Совсем не в русском стиле. Они всегда и везде давили на пропаганду. Что бы там ни было, уж Соул наверняка знал, где собака зарыта, — все равно, черт бы побрал этого подонка, смывшегося в самый неподходящий момент. В тот самый момент, когда его драгоценный Видья был уже на грани безумия, когда весь его мир имбеддинга, внедрения, претворения трещал по швам…

Он прошел мимо рождественской елки в вестибюле, так и торчавшей у подножия Большой Лестницы (на которой вершились и падали карьеры). Рождество прошло, но еще оставалось несколько дней до Крещенского сочельника, и ритуал свято соблюдался. Дерево еще более усилило свое сходство со скелетом. Как рентгеновские лучи на полу: зеленая перхоть флоры.

Скоро ее сметут. Она уже действует на нервы.

А может, это послание техперсоналу? Дескать, «сожгите меня, я уже готова». Но это же настоящие армейские дубы, к которым прибиты таблички со статьями устава. Правило 217, раздел «а»: «Рождественские елки должны оставаться на местах вплоть до наступления Крещенского сочельника». Что-то вроде этого.

Он прошел через охраняемый воздушный шлюз в заднее крыло, стукнул в дверь Сэма Бакса и вошел.

— В чем дело, Лайонел?

Сэм Бакс не обрадовался его приходу. И вряд ли повеселеет, узнав, зачем он пришел.

— Сэм, когда возвращается Крис? Ситуация с каждым днем все паршивее. Они могут разнести все вдребезги.

— Лайонел, ты меня удивляешь… Неужели своими силами не удержать крепость? Хочешь, я попрошу Ричарда помочь? Тебя же выбрал сам Крис.

— Значит, я так понял, ты не скажешь, когда Крис вернется. И что он там делает.

— Лайонел, я честно говорю — не знаю. Том Цвинглер звонил вчера из Америки. Похоже, Крис выполняет сейчас какое-то архиважное задание.

— Какого рода?

Сэм Бакс развел руками по столу. Таким жестом открывают карты. Но у него все карты лежали рубашкой вверх.

— Видишь, какие дела. Ничего от тебя не скрываю. Могу только заверить: визит Криса в Штаты принесет новые финансовые вливания в наши разработки.

— Великолепно, Сэм! Просто великолепно. Только на кой ляд это финансирование, если скоро финансировать будет нечего!

— Ну, ты не передергивай. До сих пор все шло гладко. Иначе бы я просто не позволил Крису зайти так далеко.

— Давно ты смотрел мир внедрения на мониторе?

Директор опустил глаза, затем быстро перевел взгляд на телефон.

— Ты же знаешь, Лайонел. Это все семинар в Брюгге. Дело с армейскими медсестрами из вспомогательного персонала. И вся эта набившая оскомину финансовая чепуха, из-за которой пришлось отправить Криса в командировку. Честно говоря, хотелось бы нанять побольше крупнокалиберных ученых. Однако ход событий… — Тут его пустые оправдания угасли сами собой, словно оплывшая свеча.

Россон недовольно, как строптивый конь, мотнул гривой.

— Больше крупнокалиберных ученых? И как понимать это дипломатическое выражение? Ладно, проехали. Сэм, спрашиваю еще раз: когда ты последний раз заглядывал в подвал Криса?

Сэм покачал головой, явно занятый другими мыслями. О Крисе? Об Америке? Верно, этот Цвинглер раскрыл Крису истинную причину. Что за ментальная болезнь приключилась с космонавтами «Скайлаба»? А эта трепотня о финансах — очковтирательство. Отмазка.

— Дай мне полчаса, Сэм. Я прокручу тебе самые важные места из записей. Ты увидишь, почему нужен Крис — как бы он ни был занят там, в Америке. А Ричард не нужен, сам прекрасно знаешь. Сэм, только Крис знает своих детей, и никто лучше него. Так же, как я знаю своих: Эй, Би и прочих. Тут дело в контакте. Щелк — и работает! Без хвастовства, Сэм. Поверь, я не трясусь за это место. Я излагаю факты, которые подтвердит тебе и Ричард. Но ни он, ни Дороти, ни я — не можем контролировать ситуацию! И тебе хорошо известно, почему!

— Успокоился, Лайонел? А теперь выслушай меня. Я не вызову Криса из Штатов. Даже если весь Гэддон будет гореть синим пламенем. Я знаю, что делаю. Ты должен справиться сам. Записи я, само собой, просмотрю.

— Похоже, ты забыл о Проекте, Сэм! Полгода назад ты сам рвался к экрану. А теперь вся эта финансовая кутерьма, внешние связи — и то, чем Крис занимается в Штатах. В чем дело? Какого черта, что происходит? Может быть, какая-то ментальная зараза в космосе? Больше всего похоже на то. Что еще такого интересного может заставить тебя забыть о ментальной заразе, которая стоит у тебя на пороге?

— Ментальная зараза? Среди детей Криса? Как же ты мог допустить? — наконец Сэм расшевелился.

— Это я и пытаюсь вдолбить тебе!

Экран вспыхнул хаосом электрических разрядов, и появился Видья, открывавший самую большую из говорящих кукол. Он вытащил из нее другую, после чего с азартом отбросил, прежде чем продолжить такие же действия с куклами поменьше.

— Инцидент первый. Тот самый день, когда приехал Цвинглер.

— Не вижу связи, — пожал плечами Сэм.

— Конечно — какая уж тут связь! — раздраженно отозвался Россон. — Я просто говорю, когда это произошло.

— Понятно, Лайонел. Ты просто хочешь свалить все на визит Тома Цвинглера.

Россон указал на экран.

— Это была сказка про принцессу на горошине. Я проверял. О том, как настоящая принцесса с самой чувствительной кожей на свете — не такой толстой, как у некоторых, Сэм! — оказалась единственной девушкой в королевстве, способной почувствовать горошину под стопкой пуховых перин.

— Да-да, — равнодушно отозвался Сэм. — Помню такую сказочку.

Они посмотрели первый «припадок», который Соул показывал Россону еще перед отбытием.

— Все же странно. Что значат эти перины, сложенные одна на другую? А потом еще твердая горошина — комок материи — в самом низу под пуховиками. Нечто вроде пародии на имбеддинговую речь, так, что ли?

Россон очистил экран и набил новую серию цифр по памяти.

Экран снова зарябил и прояснился.

— Эпизод второй. Примерно через сорок восемь часов после отбытия Криса.

Трое детей окружили Оракула в центре лабиринта. Один Видья сопротивлялся гипнотическому внушению, шепотом наполнявшему комнату.

Он кричал, он вопил, он метался за прозрачными стенами лабиринта, хлестал по ним пластиковой трубкой и звал детей изнутри.

Россон подкрутил громкость — и бессвязные крики зазвенели колоколами тревоги.

— Я не могу найти здесь ни начала, ни конца. Компьютер определяет это как бессвязный, случайный набор слогов. Но я начинаю подозревать, что это похоже на перевернутый задом наперед детский лепет, только на куда более высоком уровне.

— Или просто детская истерика.

— В общем-то, картина соответствует истерике. Но почему реверсия детского лепета? Как он научился говорить задом наперед? Такое может быть только в случае мозговой травмы, причем в более раннем возрасте. Тогда ребенок возвращается к лепету, первой стадии речи. Видья достаточно взрослый.

— Влияние галлюциногена?

— Отлично! Мне тоже это пришло в голову. Сбой в программе речевого восприятия.

— Или ускорение?

— Одно из двух. Знать бы, что именно. Если начистоту — перед нами, по-моему, конфликт между мозгом и навязанной учебной программой — имбеддингом. Однако встречный имбеддинг не просто отвергается мозгом. Галлюциногенный ускоритель способствует усвоению данных. Мозг мальчика пытается вплести имбеддинг в естественную языковую зону. Таким образом, его мозг просто «заело». И это отбросило его на раннюю стадию. Он возвратился к методу проб и ошибок. Бог знает, что выйдет из этого лепета!

Сэм Бакс смотрел, как Видья мечется по лабиринту.

— Похоже, парень неплохо ориентируется, — заметил он. — Ничего страшного. Ишь, какой живчик.

— Смотри, Сэм.

После нескольких витков лабиринта Видья зашелся воплем эпилептика и упал, свернувшись калачиком, у входа. По тельцу пробежала судорога. Пальцы сжимались и разжимались, ногти скребли пол. Наконец он затих.

— Головокружение! Ничего удивительного. Забегался.

— К черту головокружение! У мальчика припадок. Он сам себя довел до этого. Устроил себе сеанс шоковой терапии. Чтобы разгрузить сознание. Избавиться от невыносимых противоречий.

Россон набрал еще один код на клавиатуре. В этот раз экран продемонстрировал сцену выздоровления Видьи. Мальчик спокойно встал и, как ни в чем не бывало, принялся носиться по лабиринту, как любой здоровый ребенок.

— Теперь следующий эпизод…

— Лайонел, черт возьми. Очень жаль отрываться от таких интересных картин, но я жду звонка из Штатов.

— От Криса?

— Прости, дружище, — я просто не имею права его отвлекать.

— Представляю, что он скажет, когда вернется.

— Вот именно поэтому я пока не хочу ничего рассказывать. Сделаем вот что. Поставим персонал на постоянное дежурство. Медсестра, в случае чего, может дать какой-нибудь транквилизатор, если это повторится. Так мы его сохраним до приезда Криса. На льду, так сказать. Как тебе такой вариант?

— Никак.

Однако Сэм Бакс уже покидал комнату Соула, оставляя Россона безмолвно созерцать потухший экран монитора.