Учение о свободе воли

Отношение христиан к природным законам было неопределенным и до странности неустойчивым. С одной стороны, существовало учение о свободе воли, в которое верило подавляющее большинство христиан. Согласно этому учению, поступки человеческих существ никоим образом неподвластны природному закону. С другой стороны, особенно в восемнадцатом – девятнадцатом веках, существовала вера в бога-законодателя и в природный закон как в одно из главных свидетельств существования творца. В более позднее время возражения против власти законов, учитывающие интересы свободы воли, стали играть большую роль, чем вера в природный закон как в свидетельство существования законодателя. Материалисты, устанавливая законы физики, доказывали или, лучше сказать, пытались доказать, что движение человеческого тела обусловлено механическими причинами и что, следовательно, все, что мы говорим, и всякие вызываемые нами изменения не могут быть отнесены к действию свободной воли. Если это правда, то любые испытываемые нами чувства имеют весьма малую ценность. Если необходимые для поступков телесные движения вызываются одними только физическими причинами, например когда человек пишет поэму или же совершает убийство, – сущим абсурдом было бы воздвигать в его честь памятник или отправлять его на виселицу. Некоторые метафизические системы оставляли для свободы воли область чистого мышления, но, поскольку проводником мышления может быть только телесное движение, приходится считать, что о царстве свободы никогда нельзя ничего рассказать, поэтому оно не может быть социально значимым.

Кроме того, на христиан очень значительно повлияло эволюционное учение. Они столкнулись с необходимостью приписывать человеку притязания, совершенно отличные от притязаний других видов. Чтобы защитить свободу воли человека, христиане возражали против всякой попытки объяснить поведение живой материи с помощью физических и химических законов. Позиция Декарта, заключавшаяся в том, что низшие животные являются автоматами, более не встречает одобрения у либеральных теологов. Учение о непрерывности заставляет их сделать еще один шаг и считать, что даже мертвая материя не управляется жесткими и неизменными законами. Они, видимо, не замечают, что, отменив царство закона, придется отменить также и возможность чудес, поскольку чудеса – это действия бога, которые нарушают законы, управляющие ходом повседневных явлений. Можно, однако, вообразить себе современного либерального теолога, который утверждает с умным видом, что все сотворенное есть чудо, так что нет необходимости трактовать отдельные происшествия как свидетельства божественного вмешательства.

Под влиянием этих нападок на природный закон некоторые христианские апологеты ухватились за последние научные данные о строении атома. Эти данные, видимо, показывают, что физические законы, в которые мы до сих пор верили, применимы лишь к большим скоплениям атомов, в то время как отдельный электрон ведет себя, как ему вздумается. На мой взгляд, это только промежуточная фаза исследований, и физики со временем обнаружат законы, управляющие микроявлениями, хотя эти законы могут весьма значительно отличаться от законов традиционной физики. Как бы то ни было, стоит заметить, что современные учения о микроявлениях не имеют существенного практического значения. Наблюдаемые движения, да и все движения, которые что-либо значат для человека, включают большое число атомов и подчиняются старым законам. Чтобы написать поэму или совершить убийство (если вернуться к нашей предыдущей иллюстрации), необходимо привести в движение значительную массу чернил или свинца. Входящие в состав чернил электроны могут танцевать в своей маленькой зале, но сама зала движется в согласии со старыми законами физики, а поэта и издателя только это и заботит. Современные физические учения, таким образом, не влияют сколько-нибудь значительно на человеческие проблемы, занимающие теологов.

Вопрос о свободе воли, следовательно, остается прежним. Что бы ни придумывали метафизики, совершенно очевидно, что в практической жизни в свободу воли не верит никто. Все и всегда знали, что можно выработать характер, все и всегда знали также, что алкоголь и опиум определенным образом влияют на поведение. Защитники свободной воли считают, что усилием воли можно избежать опьянения, но они не считают, что в пьяном виде можно сказать «британская конституция» так же ясно, как в трезвом. Каждый, кто хоть немного занимается воспитанием детей, знает, что правильная диета важнее для их добродетели, чем самая красноречивая проповедь. Единственным реальным результатом учения о свободе воли является то, что оно препятствует людям вывести из всех этих фактов правильное заключение. Когда поступки какого-нибудь человека нас раздражают, мы считаем его порочным и отказываемся признавать, что раздражающее нас поведение является результатом причин, восходящих к тому времени, когда этого человека еще не было на свете, и, следовательно, к событиям, за которые он не может нести никакой мыслимой ответственности.

Люди обращаются с другими людьми так глупо, как не обращаются с автомобилями. Когда автомобиль не трогается с места, смешно было бы приписывать это его греховности и говорить: «Ты погрязшая в пороках машина, и я не дам тебе бензина до тех пор, пока ты не поедешь». Надо найти поломку и исправить ее. Но такой подход применим и в обращении с малыми детьми. Многие дети имеют дурные привычки, которые закрепляются наказанием, хотя, вероятно, прошли бы сами собой, не обращай мы на них внимания. Тем не менее няньки, за немногими исключениями, считают правильным наказывать, хотя и рискуют вызвать этим сумасшествие. Когда ребенок сходит с ума, это объясняют воздействием дурной привычки, а не следствием наказания. (Я имею в виду недавнее разбирательство по вопросу о непристойности в нью-йоркском суде.)

Реформы в сфере образования опирались в немалой степени на наблюдение за безумными и слабоумными детьми, которым перестали внушать, что они морально ответственны за свои ошибки, и в обращении с которыми применялось больше научных знаний, чем в воспитании нормальных детей. До недавнего времени считалось, что, если мальчик не может выучить уроков, его излечит от этого палка или ремень. Этот взгляд почти исчез из сферы воспитания, но продолжает свое существование в уголовном праве. Очевидно, что человек, намеревающийся совершить преступление, должен быть остановлен, но остановить нужно также и человека, заболевшего бешенством и имеющего намерение кусать людей, хотя никто не считает его морально ответственным за свои действия. Человек, заболевший чумой, должен быть изолирован, пока его не вылечат, хотя никто не считает его порочным. То же самое следует сделать с человеком, который испытывает болезненное желание подделывать подписи; но ни в том, ни в другом случае человеческой вины тут нет. И чтобы понять это, нужен всего лишь здравый смысл, хотя против него в данном случае выступают христианская этика и метафизика.

Чтобы судить о моральном влиянии какого-нибудь учреждения на общество, мы должны учесть, какого рода импульс воплощен в этом учреждении и в какой степени оно способствует высвобождению этого импульса. Иногда побуждение вполне очевидно, иногда скрыто. Альпинистский клуб, например, является воплощением импульса к приключениям, а какое-нибудь научное общество воплощает импульс к знанию. Семья как социальный институт является воплощением ревности и родительского чувства; футбольный клуб и политическая партия воплощают импульс, направленный на соревнование и игру. Церковь и государство более сложны по психологической мотивации. Разумеется, первой задачей государства является защита от преступников и внешних врагов. Это аналогично стремлению детей держаться вместе, когда они напуганы, и искать взрослого человека, который дал бы им чувство безопасности. У церкви более сложное происхождение. Наиболее важным источником религии, очевидно, является страх; все, что вызывает беспокойство, способно повернуть мысли людей к богу. Война, эпидемия и кораблекрушение – все это может сделать людей религиозными. Религия, однако, взывает не только к ужасу, но и к нашему человеческому самоуважению. Если христианство истинно, то люди не такие уж жалкие червяки, какими кажутся; они интересуют творца Вселенной, который берет на себя обязательство радоваться их хорошему поведению и выражать неудовольствие по поводу поведения плохого. Это весьма приятно. Мы и не подумали бы изучать муравейник, чтобы выяснить, какие из муравьев выполняют свой муравьиный долг, и нам, конечно, в голову бы не пришло вытаскивать из общей кучи отдельных заблуждавшихся муравьев и бросать их в костер. Если бог этим занимается в отношении нас, то тем самым делает нам приятное и подчеркивает нашу значимость; еще приятнее, когда он награждает самых добродетельных из нас вечным счастьем на небесах. Кроме того, есть одна новейшая идея – что космическая эволюция в результате даст нам то, что называется благом, то есть то, что послужит для нашего удовольствия. Весьма лестно, что Вселенная управляется существом, которое разделяет наши вкусы и наши предрассудки.

Загрузка...