Внимание: вода!

Человечество, вырубленное из дерева

Однажды летом я со знакомым журналистом и председателем колхоза ехал степной дорогой вдоль длинной, густо заросшей кустарником и травой лесной полосы. Журналист долго смотрел в окно, за которым то мелькали зеленые острова степного леса, то катились желтые волны созревшей пшеницы…

— Как освежает лес, — воскликнул он. — Не будь его, поля походили бы на пустыню!

Председатель хмыкнул и пожал плечами.

— Черт ли в ней — красоте! О пользе лесополос до сих пор еще спорят. Только не будь их, мы уж точно не имели бы столько хлопот с сорняками. Гляди, как разрослись, проклятые! — погрозил он кулаком зеленой буйной силе амброзии.

Я вспомнил другого председателя, чей колхоз граничил с угодьями большого охотничьего хозяйства. Охотоведы следили за сохранностью и приумножением всякого лесного зверья — кабанов, лосей, косуль, а председатель самым серьезным образом ежегодно предлагал бесплатно сдавать сто-двести голов свиней, лишь бы избавиться от двух-трех десятков диких кабанов, наносивших ущерб полям колхоза…

Самая сложно устроенная живая система — человеческий мозг. И что поразительно — именно она, эта система, склонна упрощать все до последней возможности. Вероятно, это потому, что природа тоже система, но на много порядков более сложная, чем единичный мозг или даже совокупность многих мыслительных аппаратов, составляющих человеческое общество. Пользуясь этим устройством, человек научился добывать пищу; воду он берет из рек, озер, земных недр. А вот воздуха для дыхания значительное количество поставляет всему живому лес. По данным ЮНЕСКО, в настоящее время четыре с лишним миллиарда населения нашей планеты расходуют кислород в таком количестве, какое достаточно для жизни почти 50 миллиардов человек. Вот во что обходятся наши машины!

Последнее время за рубежом стало модно рассчитывать «вместимость» Земли. Цифры называются различные, но все они не учитывают того обстоятельства, что сейчас потребителей кислорода на Земле значительно больше, чем живых существ. Так что ради точности к числу людей следовало бы прибавить число машин. С этих позиций роль леса как производителя самого ценного продукта — кислорода колоссальна.

У древних было много богов, в их числе и деревья. Славяне, например, когда-то поклонялись липе. Почему? Ведь, казалось бы, липа — не самое ценное из деревьев, хотя из нее и мед, и лапти, люльки для детей и ульи для пчел… Может быть, из-за аромата? Сегодня специалисты утверждают: листья липы дают максимум фитонцидов. А это едва ли не главное для нашего современника.

В промышленных городах максимальная концентрация пыли достигает 14 миллиграммов на кубический метр воздуха (санитарная норма почти в 100 раз меньше). Деревья и кустарники улавливают пыль в наиболее загрязненном и в то же время наиболее жилом этаже атмосферы. Под листьями деревьев ее почти на 50 процентов меньше. Когда листва облетает, дерево «работает» слабее. И все же выигрыш в чистоте воздуха есть — 37,5 процента! Всего за год один гектар леса отфильтровывает 50–70 тонн пыли.

Много лет назад профессор Н. Нестеров, один из выдающихся русских ученых-лесоводов, писал: «Помимо непосредственной материальной ценности, лес по природе своей, как комплекс растений, представляет собой целый ряд в высшей степени важных ценностей: в климатическом, гидрологическом, стратегическом, историческом, эстетическом и других отношениях. Эта ценность леса имеет столь серьезное значение для человеческой жизни, что немыслимо представить себе развитие цивилизации и счастья человека на земле, лишенной лесов».

Поразительно, что при всем этом, кажется, ни к одному типу ландшафта человек не относился так враждебно, как к лесу. И. Бунин в 1911 году писал: «Ведь это вошло в пословицу: „В старину леса были…“ Люди, пробиравшиеся лет двести тому назад по нашим дорогам, пробирались сквозь густые леса… Однако уже не то было при дедушке… полустепной простор, голые косогоры, на полях — рожь, овес, греча…»

Лес исстари олицетворял мрак, глушь. Это с тех самых древних времен «в лесу живем, пенькам молимся» и уже потом, в «дедушкину пору»: «Много леса — не руби, мало леса — береги, нет леса — посади», а также: «Кто не сажал дерева, тому не лежать в тени».

Ничего удивительного: уничтожение леса — первая заповедь земледелия, становящегося основой человеческого благосостояния. В «Калевале» мифический Вейнямейнен, прежде чем сеять, приходит к выводу:

В 1790 году Екатерина II направила официальный запрос Вольному экономическому обществу, повелевавший «начертать мнение, объясняющее пользу и вред сыросек (то есть вырубки леса под пашню) и лесных пожаров». Еще в то время, как видно, многих тревожила проблема уничтожения лесов ради «разведения пашен». Между тем подсечная система земледелия жива и по сей день. Ее, к примеру, практикуют жители Берега Слоновой Кости. В период с 1956 по 1966 год они снизили площадь лесов в своей стране на 30 процентов. Всего в мире этой технологией производства продуктов питания все еще заняты более 200 миллионов человек, проживающих на территории около 30 миллионов квадратных километров в зоне тропических лесов.

Подсечное земледелие может устойчиво практиковаться и практиковалось многие столетия при условии постоянства численности населения и быстроты восстановления лесов. Во влажных тропиках достаточно 8–12 лет для зарастания лесом брошенных участков, в более сухих зонах на это уходит 20–30 лет.

Если к настоящему времени климат тропиков кое-где и позволяет переделывать таким способом леса в поля, то этого никак не скажешь о социальных факторах. Рост народонаселения и усиление социального гнета трансформируют подсеку: земля не успевает отдыхать, восстанавливать свое плодородие и деградирует. Особенно сильно выражены эти процессы на приречных склонах-водоразделах. Леса здесь совершенно необходимы, так как они сохраняют почвенный покров и предохраняют районы, лежащие ниже по течению рек, от катастрофических наводнений, а водохранилища — от заиливания. И тем не менее они непрерывно вырубаются…

«Друг любезный, что с тобой? Ты глухой или незрячий?» — писал Г. Гейне. Там, где люди не были глухими и незрячими, они сумели на века коренным образом улучшить, мелиорировать землю. Крутые склоны гор и водоразделов они покрыли террасами. Там, где это возможно и необходимо, засеяли злаками. А там, где главной задачей оставалось сохранение почв, засадили деревьями. Это — реабилитация перед природой, уплата долгов за подсеку, перелог, уничтожение лесов.

Специалисты подсчитали, что ежегодный прирост деловой древесины на территории СССР превышает ее промышленное изъятие. Значит ли это, что нам нечего тревожиться за судьбу лесов?

Основной прирост древесины приходится на Сибирь и Дальний Восток. Именно они дают плюс. Остальная территория минусует. Это означает, что леса европейской части страны продолжают исчезать в то время, как в северных и восточных районах деревья, отжив свой век, спокойно умирают и рассыпаются в труху.

Теперь, со строительством БАМа, эти леса попадают в сферу деятельности человека. Точно так же закономерно и перенесение центра тяжести лесоразработок на север и восток: надо дать отдохнуть старым лесам.

Опять подсека, перелог… Очень разное отношение к этому перелогу…

Вот, например, директор Института леса и древесины член-корреспондент АН СССР А. Исаев, выступая в «Комсомольской правде» 27 января 1979 года, категорически возражал против терминов, определяющих сибирскую тайгу как необъятную, бескрайнюю. Исследователями института установлено, что запасов древесины в Сибири в два-три раза меньше, чем это предполагалось ранее. Кроме того, природа этих мест очень ранима, свои богатства она копила веками, медленно и трудно, а тратятся они мгновенно. По мнению ученого, лесоводы Сибири на многие сотни тысяч гектаров отстают от лесорубов.

Совсем другой точки зрения придерживается заместитель министра лесной и деревообрабатывающей промышленности СССР Г. Ступнев. Выступая в журнале «Наука и жизнь» (№ 7, 1978 год), он утверждал, что «за последние 25 лет площадь наших лесов увеличилась на 7 процентов» и что не следует «слишком осторожничать», ибо «если человек не рубит лес, его рубит время».

Будем надеяться, что заместитель министра прав и в нашей стране действительно «нет тенденции к уменьшению лесных запасов». Лес ведь не только древесина, но и многое другое, говорят, «на лес не поднимай руку, он будет служить и сыну и внуку».

В безлесной Италии родилась сказка о человеке, которого вырубили из дерева. Род человеческий, как и Пиноккио — деревянного мальчишку, известного у нас под именем Буратино, тоже фактически вырубили из дерева.

Лес был для наших предков (как, пожалуй, и для нас) и источником богатства, и помехой в жизни. Деревья вырубали и сжигали. Это давало тепло очагам и почву посевам, стены домам и мосты дорогам… Дерево было и препятствием и помощником прогресса.

Сейчас ежегодный мировой объем лесозаготовок составляет почти два миллиарда кубических метров. Примерно 40 процентов его сжигается, как и встарь, еще 40 используется в качестве строительного материала, почти 15 процентов потребляется для изготовления бумаги.

Возрастающий «древесный дефицит» требует принципиально новых подходов к технологиям лесозаготовок и деревопереработок. Подсчитано, например, что если мы не научимся утилизировать все так называемые «лесные отходы» (щепу, ветки, опилки), то уже к 2000 году нам придется заготавливать только один миллиард кубометров — половину мировых заготовок!

То, что потребность в древесине не снижается, а с течением времени растет, неудивительно: точно так же растет спрос на уголь, нефть, руду. С этими природными ресурсами еще хуже — они ведь в отличие от леса не растут. Лес же…

Никто в точности не знает, с какой скоростью человек стирает леса с лица планеты. По мнению многих авторов, самые большие из оставшихся его массивов — тропические — исчезнут в ближайшие пять-десять лет. Очень быстро сокращаются и площади, занятые тайгой.

По-видимому, ежегодные мировые потери леса составляют 1–2 процента. Это 10–20 миллионов гектаров — целая страна, равная по площади Кубе или Греции и Бельгии, вместе взятым.

В 1914 году президент США Теодор Рузвельт — глашатай мира наживы — писал о бассейне Амазонки как об «амазонском вакууме», который, по его мнению, следует заполнить фермами и домашним скотом. С 1966 по 1976 год в Бразилии было выжжено или выкорчевано под пастбища 80 тысяч квадратных километров лесов. С их помощью правительство страны пыталось наладить производство дешевой говядины для экспорта в США. Стране нужна была валюта для расчетов за нефть, прокат, автомашины…

С 1977 по 1980 год Бразилия потеряла еще 7,7 миллиона гектаров лесов — почти четвертую часть своего «вакуума». Наибольший ущерб последнему нанесло строительство Трансамазонской автомагистрали, с вводом которой началась широкомасштабная эксплуатация внутренних районов. В страну хлынули дельцы, авантюристы, агенты фирм и компаний. Бизнес на Амазонке оказался очень прибыльным.

Один лишь американский миллиардер Д. Ладвиг приобрел в Амазонии 1 миллион 250 тысяч гектаров сельвы для производства целлюлозы. Автомобильная компания «Фольксваген ду Бразил» купила не меньший участок для разведения скота, ту же цель преследует итало-ватиканская фирма «Ликвигаз» — владелец ранчо площадью 420 тысяч гектаров. Все они рубят леса, точнее, даже не рубят, а попросту выжигают или уничтожают дефолиантами — теми самыми, что использовали американцы в грязной вьетнамской войне. И это при том всем уже очевидном факте, что, по выражению ученых, Амазония оказалась «фальшивым раем», несмотря на ее пышный зеленый наряд.

Дело в том, что тропические почвы обычно очень бедны. Почвы долины Амазонки в этом отношении не исключение. Деревья растут фактически не на них, а на трупах умерших деревьев. Земледелие приводит здесь к полному истощению почв всего за 2–3 года, скотоводство — за 15 лет. По выражению одного из экспертов ООН в области экологии, «если сведение лесов пойдет и дальше нынешними темпами, то бразильцы вскоре создадут еще одну Сахару». На северо-восточной границе Амазонки процесс «осахаривания» начался уже давно. Прилегающая к ней область Брагантины эксплуатируется с начала века. В 1940 году почва здесь совершенно истощилась, и правительство переселило жителей Брагантины на границу Боливии, где история повторилась, но уже в более ограниченные сроки.

Разветвленная корневая система деревьев вместе с прикорневым, покрытым травами почвенным слоем работает как губка. Недаром пословица говорит: «Дерево водой живет, дерево воду бережет». Вырубите, уничтожьте прибрежные леса — и реки занесет илом. Распашите очищенные от деревьев берега — и вскоре на полях не останется почвы: ее смоет в реку; а весной вы узнаете, что такое половодье… Народная мудрость утверждает: «Кто рубит леса, тот сушит места, гонит от полей тучи и готовит себе горя кучи».

В 1979 году Бразилия испытала первые последствия уничтожения амазонских лесов: небывалые наводнения унесли тысячи жизней, еще тысячи оставили без крова.

Трагедия этой страны — прежде всего трагедия социальная. Как писала гамбургская газета, «вряд ли на всей Земле найдется другое такое место, которое, сохраняя свою первозданность сотни тысяч лет, вдруг открыло бы все наиболее отталкивающие черты современной западной цивилизации. Никогда и нигде прежде не удавалось, пожалуй, увидеть столь явственно силу капитала: будто огромный спрут охватил этот край, высасывая из него прибыли, сверхприбыли, проценты, дивиденды».

Амазония пока еще сопротивляется как может… Вождь племени шаванти Мануэл, которому не позволили войти с протестом против уничтожения сельвы в здание парламента в связи с отсутствием костюма, запретил, в свою очередь, любому бразильскому депутату ступать на землю его племени, если на нем не будет набедренной повязки, перьев и татуировки… Это, пожалуй, и все, что могут сделать индейцы. Они обречены: вырождение, рабство, в лучшем случае — дальнейшее отступление (ненадолго!) в еще не тронутые джунгли — вот их будущее.

Ошибаются те, кто думает, будто трагедия Амазонии касается только индейцев. Гибель ее лесов равноценна гибели всего Мирового океана. Горящие леса этой страны, дающие 50 процентов мирового «производства» кислорода, увеличивают содержание двуокиси углерода в атмосфере и тем самым способствуют наступлению вышеописанных неприятных изменений климата. Ничего удивительного: ландшафт меняет климат, а ландшафт, по меткому замечанию В. Солоухина, «во всей своей сложности и совокупности — это не просто лицо земли, лицо страны, но и лицо данного общества».

В настоящее время леса занимают 38 процентов суши, их биомасса составляет 92 процента биомассы всех растений земли, и они дают 46 процентов ежегодной продукции фотосинтеза. Замена лесов пашней при соответствующем увеличении двуокиси углерода в атмосфере не увеличивает, а уменьшает интенсивность фотосинтеза. Для того чтобы окончательно убедиться в этом, давайте сопоставим первичную продуктивность различных растительных сообществ (в килокалориях выращиваемой органики на одном квадратном метре данного сообщества в течение года). Вот она:

Нетрудно видеть, что в среднем леса в четыре-пять раз более продуктивны, чем пашни. Их продуктивность сравнялась бы лишь в том случае, если бы вся пашня была занята самой высокоурожайной зерновой культурой — рисом (при условии получения самых высоких в мире урожаев этой культуры), а все лесные массивы заменены на наименее продуктивные — смешанные леса среднего возраста, характерные для наших средних широт. Следует признаться, что такое случится не скоро, да и случится ли вообще?

Итак, интенсивность фотосинтеза с ростом и развитием земледелия, по-видимому, не растет, а снижается. Это связано прежде всего с уничтожением лесов, обладающих максимальной способностью превращать солнечные лучи и углекислоту в органические соединения. Этот разрушительный процесс дополнительно усиливает накопление углекислого газа в атмосфере. Ведь один дуб, поглощая его, производит количество кислорода, достаточное для двух человек. А вот чтобы изъять из атмосферы углекислый газ, выбрасываемый всего одним небольшим автомобилем, необходимо уже 150 дубов. Средняя тепловая электростанция «съедает» кислород, производимый лесным массивом размером с Большой Лондон.

По мере индустриализации человек должен бы больше заботиться о разведении лесов. К сожалению, до сих пор он занят противоположным занятием.

Библия полагает, что «первородный грех» случился с человеком в тот день, когда Ева сорвала яблоко и накормила оным Адама. Скорее всего, однако, первым грехом — не перед богом, перед природой — явился первый костер…

«Кладя полено в печь, — писал Л. Леонов, — вы сжигаете волшебные материалы, перечень которых вряд ли когда-нибудь химия исчерпает до конца… Не говоря уже о тех невесомых сокровищах вроде зеленой тени или соловьиной песни, которая умирает при этом без дымка и пепла».

Уничтожение естественной дикой растительности, принявшее особенно массовые формы после возникновения земледелия, не только существенно оголило планету, но и способствовало ее… выравниванию. В этом плане человек противодействовал вулканам и землетрясениям, они вздымали земную кору, а он ее сглаживал. И представьте себе, достаточно успешно: сведение лесов и девственных степей, процесс «полысения» земли во много раз увеличил смыв почвы. Ведь вода, по словам Леонардо, — это «ломовик природы». Дожди легко «скатываются» с не защищенной растительностью поверхности и уносят с собой самый плодородный ее слой. По расчетам ученых, под воздействием человека вынос земли в реки, а оттуда в океан вырос в 2,5 раза по сравнению с естественным. Сейчас он превышает 40 миллиардов тонн в год!

Земля теряет землю. И засыпает ею океан.

Загрязнение воды смытой с полей почвой не самая большая, но и не такая уж малая беда. В дельтах рек, в лиманах и особенно в водохранилищах с нею борются с помощью разнообразных драг и землечерпалок. Эти последние пытаются вернуть на сушу то, что снесено с нее выше по течению. В городах, чтобы отделить речную воду от глины, строят сложные очистные сооружения; в деревнях, где их нет, воду просто отстаивают в ведрах…

Обезлесение берегов, распашка полей, как говорится, «до уреза воды» — это старость, умирание реки. Не случайно еще во времена Роберта Бернса (1759–1796) шотландская речка Горуар жаловалась владельцу земель, по которым она протекала, что в ней «остался только ил». И поэтому:

Рыболовство и рыбоводство должны следовать за мелиорацией, мелиорация должна опираться на лесоразведение во имя сохранения влаги на агролесомелиорацию.

Есть такой термин — шероховатость земной поверхности. В горных районах она особенно шероховата, поэтому-то горы защищают долины от ветров, создавая там зачастую уникальные типы климата. Вспомните хотя бы Кисловодск или Южный берег Крыма…

На ровных пространствах шероховатость земле придают леса и приземная травянистая растительность. Первые — больше, вторая меньше. Недаром говорят «лесная тишина»: под пологом густого леса никогда не бывает сильных ветров, они тормозятся вершинами деревьев. Именно поэтому степям так нужны лесные полосы.

Положительное влияние лесов на урожай было замечено еще в петровские времена Иваном Посошковым. В 1799 году «Деревенское зерцало или общенародная книга» поучала читателей, как сажать лес в степи «от невзгод климата». В начале XIX века в России начались посадки сосны для закрепления сыпучих песков и оврагов, а в середине его в южноукраинских степях появился первый искусственный Велико-Анадольский лесной массив. Одновременно с ним неподалеку от Мелитополя было образовано Бердянское степное опытное лесничество площадью около 100 гектаров. Начались работы по степному лесоразведению.

В дореволюционной России, однако, агролесомелиорация оставалась уделом одиночек-энтузиастов. Лишь в советское время она стала делом государственным. В 1921 году В. И. Ленин подписал постановление Совета Труда и Обороны, в котором было предусмотрено планомерное развитие агролесомелиоративных работ с участием населения, поскольку борьба с засухой стала важнейшей задачей сельского хозяйства. Постановление рекомендовало создавать специальные мелиоративные товарищества.

Современная агролесомелиорация опирается на огромный научный и практический опыт, а также на самую современную технику. Немалые у нее и успехи. О них мы уже говорили довольно подробно в наших книгах «Осторожно — terra!» и «Беседы о сельском хозяйстве». Здесь же остановимся на самом общем.

Лесные полосы — это прежде всего местная шероховатость, преграда на пути буйных ветров, которым есть где разгуляться на поистине бескрайних степных просторах. Существует целый раздел агролесомелиоративной науки, позволяющий правильно расставлять по полям, ориентировать по странам света и вообще «конструировать» лесные полосы. Сейчас мы умеем точно рассчитывать расстояние между соседними лесными полосами и степень их «ажурности».

Лесные полосы не должны имитировать густой лес. От ветронепроницаемых, густо заросших подростом и кустарником полос воздушный поток отражается очень резко, «делает свечку» и сразу же возвращается к поверхности земли с удвоенной силой. Такие лесополосы обеспечивают очень небольшую «ветровую тень» и… разгул эрозии вне ее.

Оптимальная по густоте ажурная лесная полоса не отражает, а разрушает, пропуская сквозь себя воздушный поток. Он тормозится и попадает на поле успокоенным. Так лес усмиряет эрозию, снижает силу пыльных черных бурь летом и снос снега с полей зимой.

В теплое время года лесные полосы работают как зеленые водохранилища: они аккумулируют влагу и даже несколько увеличивают осадки. Они, как и оросительные системы, снижают температуру у поверхности земли.

Очень хорошо писал об этих «лесных свойствах» Л. Леонов: «По народной примете — лес притягивает воду, чтобы затем отпустить облачком в дальнейшее странствие. Значит, он каждую каплю падающей воды впрягает в двойную и тройную работу. Чем больше леса, тем чаще прикоснутся дождичком к земле те постоянные двести миллиметров осадков, что в среднем мы получаем из океана в год. Но… сколько дополнительной влаги выкачивают корнями с глубины сами деревья, внушительные автоматические насосы с отличным коэффициентом полезного действия. Лес приближает море, и сам как море, и корабли туч ночуют у его зеленых причалов…»

Исследования показывают, что кукурузное поле, посеянное на склоне крутизной всего в 5 градусов, ежегодно теряет около 250 тонн почвы на каждом гектаре — столько уносят вода и ветер. Если же этот склон засеять травой и засадить лесом, потерь почвы практически не будет. Капли дождя теряют силу, ударяясь о плотный травянистый покров, собираясь в ручьи и стекая по склону, они не могут проложить небольшое русло. На оголенном распаханном поле совсем иное дело. Здесь ручьи способны нарезать сотни русел и унести вниз по течению сотни тонн почвы.

Лесные полосы и посевы трав, перемежаясь с полями пшеницы, создают своеобразную мозаику, которая напоминает природную. Ведь лес и поле в своем естественном виде — это единое целое, состоящее из тысяч растительных видов. Многообразие — это и есть устойчивость. Именно поэтому лес и степная целина практически не знают эрозии и могут существовать без видимых изменений тысячелетия.

Создавая искусственную мозаику из лесных полос, посевов трав и культурных растений, мы, таким образом, следуем природе, подражаем ей, и очень часто не без успеха.

По данным Всесоюзного научно-исследовательского института агролесомелиорации на Северном Кавказе, лесополосы дают прибавку урожая зерновых на 10–15 процентов, почти столь же эффективны они и в других регионах — в Поволжье, Западной Сибири, Казахстане. Они не только тормоз для ветра, но и накопители влаги. Запасы ее на облесенных степных землях на 40–50 миллиметров выше в метровом слое, чем на необлесенных. Лесные полосы в пятидесятилетнем и более старшем возрасте поглощают весенние талые воды в десять раз больше, чем пашня.

Лесные полосы занимают всего три-четыре процента пашни. Совсем, казалось бы, небольшая площадь, а как она изменяет не только ландшафт, но и всю степную жизнь! Здесь хорошо прижились (и нисколько не реагируют на шум тракторов и сельхозмашин) кабан и косуля, лиса и заяц, десятки видов полезных птиц, помогающих земледельцу в борьбе с полевыми вредителями…

Сейчас в Нечерноземье ведутся работы по возвращению в пашню 10 миллионов гектаров, заброшенных еще со времен Великой Отечественной войны. Большая их часть заросла лесом, который теперь корчуют и вывозят. Очень важно не перегнуть здесь палку, особенно в водоохранных зонах больших и малых рек.

Небольших речушек длиной от 10 до 100 километров в нашей стране почти три миллиона. Это природные артерии, капилляры жизни. Законом установлен запрет рубки леса вдоль рек. Запретная полоса — от 4 до 20 километров — кажется многим хозяйственникам излишне широкой. Вот и стучит зачастую топор у самого берега, готовит смерть речушке… «Если человек, — писал Л. Леонов, — и дальше не отступится за водоохранные зоны, реки сами вмешаются в его одностороннюю разрушительную деятельность: они не пустят пароходов вверх по течению, истомят наши пашни жаждой, сорвут сплавной сезон».

Конечно, можно поступать и так, как это не раз приходилось мне видеть: на берегу реки работает трактор с плугом, в реке — землесосный снаряд. Первый «перекачивает» почву в реку, второй — из реки на поле. Две мощнейшие современнейшие машины, а ведь заняты старым и древним — «из пустого в порожнее». Зато, как говорится, «при деле»!

Человечеству известны многочисленные случаи, когда уничтожение лесов приводило либо к полному обмелению рек, либо к катастрофическим наводнениям. Таков, например, Ганг. Три тысячелетия назад он не был такой величественной рекой, как теперь, а по его берегам тянулся густой непроходимый лес. Теперь Ганг снял с себя (конечно, с помощью человека) лесные оковы и в половодье лютым зверем обрушивается на долины. Наводнения несут горе, разорение и нищету.

Народная пословица утверждает, что «лес и вода — брат и сестра», но, как и все в природе, их отношения друг к другу не лишены противоречий. Лес не только сохраняет, но и усмиряет воду.

В одной только Ростовской области вода ежегодно разрушает до трех тысяч гектаров плодородных земель, превращая их в овраги. В Поволжье рост оврагов в длину составляет в среднем 0,8 метра в год (максимальная зарегистрированная величина — 12 метров), в Молдавии — 1,3 метра в год.

Исследователи, сопоставляя эти цифры с ранее полученными, констатируют замедление роста оврагов за последние десятилетия. Оно — следствие прежде всего гидротехнических и агролесомелиоративных мероприятий. Задерживая воду, лес тормозит эрозию, бережет землю. А земля, как писал М. Шолохов, «как и мир, неделима, и любовно и бережно относясь к пахотной земле, земле-кормилице, всем нам необходимо так же любовно и так же бережно относиться и ко всей остальной земле, на которой живем, и ко всему, что на ней существует на пользу человека. А это — и леса, и воды, и все, населяющее их».

Овраги обычно растут «с головы». Вам наверняка приходилось наблюдать этот процесс весной, в приречных районах он особенно хорошо заметен: упираясь в реку или в соседнюю балку, овраг узким «изголовьем», словно клином, режет степь. Остановить рост можно, лишь задержав сток воды в этот клин: обваловать его насыпями, отведя воду в сторону, облицевать водопады бетоном, сооружать водобойные колодцы или… сажать деревья.

Лесные насаждения — самое простое и доступное средство борьбы с оврагами.

Само слово «овраг» сродни слову «враг». Образование это исстари было враждебным человеку. Одно из первых воспоминаний о нем содержится в новгородской летописи 1372 года. В ней рассказывается о сражении между войском литовским и московским. Развернуться противоборствующим полкам мешал «враг крут и глубок зело».

Овраги появляются там, где обнажается земля и где вода струится по уклону. Вырубка лесов привела к резкому увеличению числа оврагов, особенно в приречных районах. Если вам приходилось лететь над Днепром в его среднем течении, то вы наверняка обратили внимание на то, что река выглядит сверху как ствол дерева с многочисленными ветвями. Ветвь — это либо настоящий приток, либо фальшивый — овраг. У Днепра, Северского Донца, Дона и других рек их сотни и тысячи. В некоторых районах они занимают чуть ли не половину территории! Так, уничтожая лес, оголяя землю, делая ее пригодной для плуга, человек одновременно создавал предпосылки для ее уничтожения. Нужны были столетия, чтобы он понял: лес и пашня не враги, а друзья, нужно только разумно чередовать их.

Простая истина, что ни одно живое существо не может жить само по себе, без других существ, составляющих вместе с неорганическим миром то, что называется «средой обитания», эта истина, как ни странно, только теперь до конца осознана человеком. Более того, сейчас она кажется центральной, вокруг нее строится все колоссальное здание науки, изучающей человека и человеческое общество. Это объясняется ясно видимым теперь упрощением среды обитания людей, исключением из нее в результате тысячелетней «преобразующей» деятельности многочисленных «живых звеньев» — животных и растений. За последние двадцать веков с лица планеты по вине человека исчезло двести пятьдесят видов животных и птиц, еще шестьсот биологических видов не доживут, очевидно, до наступления следующего тысячелетия.

В «Упанишадах», которые мы уже цитировали, есть такой диалог учителя и ученика.

«— Принеси мне плод этой смоковницы! — говорит учитель.

— Вот он, господин!

— Разломи его!

— Я разломил его, господин!

— Что видишь ты в нем?

— Нежные зерна, господин.

— Разломи одно из них!

— Я разломил его, господин.

— Что видишь ты?

— Ровно ничего, господин.

— Это такая часть, которой ты, дорогой мой, не замечаешь. Из нее, из этой тонкой части, возникло это большое дерево. Верь мне, дорогой мой. Эта тонкая часть есть весь этот мир».

Растения — единственные на планете живые организмы, способные производить живое из неживого. Поэтому-то они и составляют основание великой Пирамиды жизни. Ежегодно растения создают около 90 миллиардов тонн органического вещества, которое, пройдя по ступеням Пирамиды, через органы пищеварения многочисленных живых организмов, слагающих ее, вновь возвращается в исходное состояние, образуя новый строительный материал для очередного жизненного цикла.

Сотни миллионов лет природа возводила это величественное сооружение. Биологический вид «человек разумный» существует на планете по крайней мере 40–50 тысячелетий. За этот очень небольшой срок он изъял из Пирамиды множество разновеликих «камней». Некоторые из них он заменил стандартными блоками в виде культурной фауны и флоры, на месте других остались пустоты…

Эффективность такой замены не слишком высока. Это видно хотя бы из того, что, как уже говорилось выше, продуктивность полей, обрабатываемых почитателями Деметры, в среднем пока еще ниже тех, что принадлежат природе. Правда, современное интенсивное растениеводство приносит несколько больше органики, но все же не столько, сколько дают, например, леса.

Человечество пока еще ничего не добавило в фундамент Пирамиды. Вполне вероятно даже, что благодаря его усилиям он стал немного тоньше. Между тем количество людей невероятно выросло и стало, таким образом, занимать в Пирамиде очень большую жилую площадь (лучше бы сказать — кубатуру). За счет кого? За счет своих соседей, конечно, «братьев меньших», как говорил поэт.

Теперь факт уничтожения бизонов в Северной Америке представляется нам в несколько ином свете. Конечно же, это был варварский акт. Но представьте себе современную Америку и полчища бизонов, свободно пасущихся в необозримых прериях, или агроиндустриальную Европу, сплошь, как прежде, поросшую лесами…

Красная книга появилась не столько из-за нерасчетливости, жадности и недальновидности человека, сколько из-за того, что ему стало тесно жить в Пирамиде вместе с «братьями меньшими». Фундамент-то остался старым!

Бизоны и леса мешали цивилизации и поэтому были стерты ею с лица земли. Их место заняли огромные «хозяйственные пустыни», ибо если бы природа могла говорить, она бы сказала, что с ее точки зрения пустыня — это однообразие. В конце XX века стало очевидным, что множить пустыни и далее неразумно и опасно, так как это приводит к катастрофическому ухудшению среды обитания и колоссальным затратам на охрану однообразия от напора жизни. Приходится сознаться, что индустриализация, не принимающая во внимание законов природы, делает человека не менее, а более зависимым от нее.

Вот случай, который очень хорошо иллюстрирует это обстоятельство (он рассказан Д. Армандом в книге «Нам и внукам»).

Один крупный американский фермер специализировался на животноводстве, используя пойму небольшой реки, дававшую прекрасные урожаи луговых трав. Добавочный доход приносила форель. Но постепенно в пойме размножились непоедаемые сорные травы. Фермер заключил договор с фирмой, занимающейся борьбой с сорняками. Фирма прислала самолет, который обработал луга гербицидами. Сорняки погибли, травостой улучшился, и фермер был очень доволен. Но вместе с сорняками погибла узкая полоска леса вдоль реки, так как деревья оказались восприимчивыми к гербицидам. В реке с давних времен жили бобры, которым эти деревья служили и кормом, и материалом для постройки плотин. Оставшись без леса, бобры были вынуждены переселиться. Между тем высокий уровень воды поддерживался их плотинами, которые они неустанно ремонтировали. Оставленные без ухода, плотины были снесены первым же паводком. Уровень реки резко упал, исчезла форель, а через несколько лет обмелевшее русло дренировало грунтовые воды; корни трав перестали до них доставать. Луга осуходолились, и фермер разорился…

Человек не должен оставлять пустот в Пирамиде. Если уж ему пришлось волей-неволей вынуть какой-то из слагающих ее камней, нужно сразу же заменить его чем-то, пусть искусственным, но равноценным.

До сих пор он делал это не слишком-то аккуратно…

Где же выход?

Природа едина. Единство — это отсутствие границ. Природа не провела резких границ между своими составляющими — лесом и степью, сушей и морем. Значит, и нам нужно думать о конструировании пограничных опушек, которые сделали бы переход от промышленных зон к жилым, от сельскохозяйственных к природным, ныне противостоящим и противоречащим друг другу, максимально естественным и плавным.

Опушка — это очень важный элемент в экологии, в учении об экологической мозаике. Опушка — это расплывчатый рубеж между стеной леса и полем пшеницы, между болотом и садом, между виноградником и степным предгорьем. Условия, складывающиеся в одной из зон, через опушку ее проникают в другую.

Плохо не то, что на Земле стало значительно меньше лесов. Без замены их пашней современная цивилизация просто не состоялась бы. Плохо то, что мы недостаточно интенсивно продвигали леса туда, где их никогда не было или где их уничтожили. Ведь они — пусть даже в виде отдельных колков, рощ или полос — все же леса. Они, а вместе с ними вода, всегда должны быть соседями поля. «Лес да вода поле красят», — свидетельствует пословица.

Пусть в Нечерноземье пашня теснит лес. Это закономерно, но нужно, чтобы взамен этого в черноземной полосе лес слегка теснил пашню. Необходимо для каждой области найти оптимальные сочетания леса и поля, добиться, чтобы заработал «эффект опушки», восстановить былое биологическое разнообразие, экологическую мозаику, и тогда природа отплатит нам сторицей.

Очень хорошо говорил по этому поводу Т. Мальцев: «Природа не терпит самоуверенных работников. Надо всеми силами молодого ума постигать ее законы и уметь ими пользоваться. Когда вы слышите о могуществе человека, который способен поворачивать реки вспять, не принимайте это буквально. Пустить реку вспять можно, лишь изменив уклон движения воды. Человек способен изменить уклон, но не законы природы, согласно которым вода всегда течет по наклонной плоскости. Когда вы слышите, как кто-то говорит, что получит высокий урожай, несмотря на погодные условия, не верьте ему. Получить высокий урожай можно в любых погодных условиях, но не вопреки им, не „несмотря“, а, наоборот, смотря во все глаза».