Внутренняя красота

Глава 2

Джованни спрыгнул с кабриолета до того, как тот остановился перед Киллеллан-Манор, огромным домом сельского имения семьи Армрстронг, и беззаботно отмахнулся от лакея, вызвавшегося сопроводить его до двери. Он доехал до Суссекса на почтовой карете, которую кучер лорда Армстронга встретил у ближайшего постоялого двора. Стоял холодный, но ясный день, облака, подгоняемые бодрым мартовским ветром, плыли по бледно-голубому весеннему небу. Кутаясь в пальто, он потопал ногами, ускоряя кровообращение. Англия восхищала его многим, за исключением погоды.

Величественная резиденция лорда Армстронга была построена из серого песчаника в стиле Палладио[11]. К основному четырехэтажному зданию примыкали два крыла. Фасад, обращенный в сторону подъездной дороги, по мнению Джованни, портил совершенно неуместный полукруглый портик, пристроенный значительно позднее. Окруженный высокими изгородями, через которые проходили ворота, дом казался мрачным и весьма неприветливым.

Прежде чем объявить о своем прибытии после долгого путешествия, Джованни пожелал размять ноги и зашагал по главной дорожке мимо конюшен и сада, окруженного высокой оградой. Перед домом открылся совершенно другой вид, намного приятнее для взора. Здесь стриженые лужайки соседствовали с яркими нарциссами, тянувшимися по мелким каменным ступеням к реке, которая с журчанием устремилась по галечному дну к водяной мельнице. В дальнем конце реки простирались волнистые луга, аккуратно разделенные живыми изгородями. Несмотря на то что мостик подозрительно выделялся из окружающей среды, художник невольно восхитился поразительным английским пейзажем.

— Вот идеальный образец того, что поэт, мистер Блейк, называет зеленой милой землей Англии. Не так ли?

Джованни вздрогнул, ибо эти слова произнесла женщина, стоявшая позади него. Из-за шума воды, бежавшей по гальке, он не расслышал ее шагов.

— Леди Крессида. В моей голове возникла именно такая мысль, хотя я не знаю этого поэта. Если только… это не Уильям Блейк, художник.

— Он больше известен своими стихами, нежели картинами.

— Я видел ряд его картин. Они… — Джованни хотел найти подходящее английское слово, чтобы описать фантастические рисунки и акварели, которые будто вырывались из полотна, — необычны, — наконец произнес он, остановившись не на самом точном определении. — Я нахожу их прекрасными, но они вряд ли впишутся в ваши математические критерии.

— А вот это? — Она указала рукой на пейзаж. — Как, по-вашему, он красив?

— Подозреваю, ваш отец вложил немало денег, чтобы сделать его красивым. Тот мостик вряд ли столь древний, как кажется.

— На этой земле искусно сотворена не одна глупость. Вы правы, ничто из этого не превосходит меня по возрасту.

Минуло уже две недели с тех пор, как они впервые встретились в Лондоне. Впоследствии Джованни не раз вспоминал их разговор и тот чуть не состоявшийся поцелуй. Он поступил глупо, допустив такую вольность в отношении дочери человека, который оплачивал заказ на портрет да еще пользовался столь заметным влиянием. Он не мог понять, почему вел себя столь бесцеремонно. Попытки запечатлеть черты лица леди Крессиды на бумаге ни к чему не привели. Никак не удалось схватить одну неуловимую черту, привлекшую его внимание. Теперь, когда она стояла перед ним, а солнечный свет падал сзади, образуя нимб вокруг строптивых локонов, темные круги под поразительно голубыми глазами, едва заметная морщинка, стягивавшая брови, придавали ей хрупкий ранимый вид. Он понял, дело не в чертах ее лица, а в чем-то более сложном. Именно это и притягивало его к Крессиде. Это озадачило Джованни, но тут он догадался: ее обаяние объясняется весьма просто. Ему хотелось передать двойственность ее привлекательности масляными красками.

— У вас усталый вид. — Джованни громко сказал, что думал.

— Мои братья не знают усталости, — ответила Кресси. Точнее, на них уходят все силы, но это означало бы признать свое поражение. Она две недели стерегла четверых малышей, у которых на уме были одни проказы. Это сказалось, ведь близнецы, хотя им и не полагалось заниматься уроками, хотели все время находиться вместе со своими братьями. Пока Кресси не присматривала за ними, она не обращала внимания на жалобы Беллы, что мальчишки совсем изматывают ее. «Они ведь всего лишь дети, и надо лишь чем-то занять их голову», — тогда подумала Кресси. Теперь она поняла, что ее мнение основывалось на блаженном неведении.

Вот почему она вечерами старалась лучше познакомиться с мачехой, не скрывавшей, что общество падчерицы терпит лишь за неимением другой собеседницы, ведь стоило только Кресси появиться в Киллеллане, Корделия немедленно направилась в Лондон. Она опасалась, как бы лорд Армстронг или тетя София не передумали и не помешали ее выходу в свет во время очередного лондонского сезона. Впервые Кресси осталась одна без общества сестер. Она стала раздражаться и ворчать на мальчишек, что, в свою очередь, вызвало неудовлетворенность собой, ибо ей хотелось любить братьев. Она винила их в недисциплинированности, отчего те становились непослушными сверх всякой меры. Каждое утро Кресси уверяла себя в том, что все зависит от ее усилий.

— Боюсь, я не догадывалась, сколько сил потребуется, чтобы занять столь резвых мальчишек, — сказала она, с трудом улыбнувшись художнику. — Однако думаю, учеба принесет свои плоды. Я все же надеюсь, что гак оно и будет.

Выражение лица Джованни не выражало оптимизма.

— Вам следует просить у отца справедливого вознаграждения. Думаю, вы получите приличное жалованье, если попросите. Даже его реакция станет вознаграждением.

— Боже, он придет в ужас! — воскликнула Кресси. — Дело в том, что я так поступаю, имея в виду собственные цели, а не ради того, чтобы угодить отцу.

— И каковы же эти цели?

— Это не ваша забота, синьор ди Маттео. Вам ведь мой отец не особенно симпатичен, правда?

— Он мне напоминает одного человека, которого я не очень люблю.

— Кого?

— Это не ваша забота, леди Крессида.

— Мы с вами квиты, синьор.

— Вы ведь тоже не особенно любите своего отца, верно?

— С вашей стороны такой вопрос не совсем уместен. Мне ведь следует отвечать на него положительно. — Кресси состроила гримасу. — Отцу нравится осложнять мне жизнь. Честно признаться, я тоже ставлю ему палки в колеса.

Джованни тронуло выражение вины и озорства на лице Крессиды. Ветер прикрыл ее лицо длинной прядью волос. Она не успела отбросить ее, Джованни неумышленно сделал это за нее. Его рука в перчатке накрыла ее пальцы. При этом контакте он испытал то же ощущение, которое возникло, когда он целовал ей руку. Застывший взгляд Кресси поведал, что она испытала нечто подобное. Ее глаза сделались большими. Она вздрогнула. Солнце ослепило ей глаза, и волшебное мгновение улетучилось.

Подул ветер, Кресси обхватила себя руками. Она вышла из дома без накидки.

— Нам пора идти в дом, — сказала она, отворачиваясь и потеряв душевное равновесие не столько из-за того, что платье от напора ветра обвило ее ноги, сколько из-за собственной реакции на прикосновение Джованни ди Маттео. Она не была впечатлительной, но в присутствии художника остро ощущала обоюдную близость. Кресси не хотелось, чтобы Джованни заметил, как она реагирует на его присутствие, хотя он, вне всякого сомнения, производил такое впечатление на любую женщину, с которой встречался. — Сейчас я должна познакомить вас с моими братьями. Мачеха не любит, когда я слишком долго оставляю их с няней.

— Пусть они немного подождут. Мне хотелось бы познакомиться с домом, чтобы подыскать удобное место для мольберта. Не станет же леди Армстронг возражать, если вы поможете мне в этом? А вы, леди Крессида, не станете возражать, если я оторву вас от общества братьев, даже если мы не согласны почти по всем вопросам.

Она невольно рассмеялась и тут же забыла о скованности.

— Уверяю вас, после утра, проведенного в классной комнате, я предпочту любую компанию, даже вашу. Решительно не возражаю. Следуйте за мной.

Портретная галерея тянулась вдоль всего второго этажа. Свет лился через окна, выходившие на английский парк. Портреты висели в строгом хронологическом порядке на длинной противоположной стене.

— Мне показалось, это место может подойти вам для студии, — сказала Кресси.

— Здесь хороший свет, — ответил Джованни и одобрительно кивнул.

— Эти двери ведут в желтую гостиную и музыкальную комнату. Но Белла, моя мачеха, не очень часто бывает в них, она предпочитает маленький салон внизу, а с тех пор, как Кэсси — Кассандра, моя вторая сестра, — покинула дом несколько лет назад, думаю, вряд ли кто-то прикасался к фортепиано. Так что вам никто не помешает.

— Если не считать тех, кто будет мне позировать.

— Верно. Я не знаю, как вы пожелаете работать, придется ли им сидеть несколько часов подряд, однако…

— Это означало бы потребовать невозможное. Нет необходимости.

— Тогда все в порядке. Я уже подумала, что их надо будет привязывать к креслам. Я, кстати, подумала, не следует ли мне прибегнуть к подобному способу, чтобы удержать их на уроках. Я надеялась, мой учебник… — Кресси умолкла, накрутила на указательный палец локон и через силу весело улыбнулась. — Синьор, мои мучения в роли преподавателя вряд ли заинтересуют вас. Лучше взглянем на портреты.

Хотя решимость Кресси взвалить на свои плечи вину за проделки братьев заинтриговала Джованни, в ее голосе прозвучала нотка, предупредившая о том, что лучше свернуть эту тему. Он не возражал, когда она водила его от портрета к портрету и рассказывала о сложном и ветвистом фамильном древе семейства Армстронгов. Джованни наслаждался модуляциями ее голоса и воспользовался моментом для того, чтобы изучить не полотна, а ее лицо, пока Кресси оживленно рассказывала о разных членах семейства. В ней таилось нечто такое, что ему хотелось выявить, схватить. Он не сомневался, что под маской научного беспристрастия и цепко сдерживаемых эмоций кроется страсть. Короче говоря, написание ее портрета станет захватывающим опытом.

Джованни должен придумать способ, как написать ее портрет. Не очередной идеализированный сюжет, а нечто достоверное. Джованни уже думал, что желание писать по велению сердца давно умерло, но оказалось, оно просто пребывало в спячке. Из всех непривлекательных людей именно леди Крессида Армстронг пробудила его музу.

Однако волнующих мгновений, одних впечатлений от ее загадочной природы окажется недостаточно. Потребуется определенный уровень близости. Чтобы написать Крессиду, надо узнать ее, понять, что у нее на сердце и на уме. Ее тело не должно стать объектом его познания. Дни подобных приключений давно миновали.

Однако Джованни не мог отвести глаз от нее. Пока она переходила к следующему портрету, он заметил, как солнечный свет, проникавший сквозь затемненные стекла, выхватывал ее скромного покроя платье с высоким круглым воротником из белой хлопчатобумажной ткани. По моде широкие у плеча рукава сужались книзу, их затянутая кайма была отделана хлопчатобумажными кружевами. Опытным глазом рисовальщика он не без удовольствия заметил, как вырез платья подчеркивает фигуру — тонкую талию, полные груди, изгиб бедер. При этом свете он отчетливо разглядел форму ее ног, выделявшихся на фоне юбок. Один чулок смялся у лодыжки. Пояс завязан неряшливым узлом, а не бантом, верхняя пуговица у шеи расстегнута. Джованни догадался, что у нее нет горничной и она, разумеется, не потрудилась взглянуть на себя в зеркало. Либо спешила, либо ей все равно. Он подумал, что, наверное, и то и другое, хотя скорее последнее.

Джованни последовал за ней к следующему портрету, однако приятная округлость ее ягодиц, соблазнительная форма ног отвлекали его внимание. Захотелось поправить ей чулок. В хрупких женских лодыжках таилось нечто такое, что он всегда находил эротическим. А изгиб икр. Нежная женская кожа на верхней части бедер. Он отведал на вкус лишь ее губы, но уже мог вообразить, сколь податливым окажется тело.

Джованни тихо выругался. Эротика и искусство. Желание и того и другого пребывало в спячке, пока он не встретил ее. Манила перспектива написать ее портрет, что же до остального… Джованни был доволен холостяцким положением, отсутствием плотских побуждений и потребности в партнерах для земных утех.

— Это леди София, сестра моего отца, — рассказывала леди Крессида. — Моя тетя София… Простите, кажется, вы не слышали ни единого моего слова.

Оба стояли перед портретом женщины со строгим лицом, сильно напоминавшей верблюда, страдавшего сильной одышкой.

— Гейнсборо[12], — заметил Джованни, тут же узнав почерк художника. — Вы говорили, что это ваша тетя.

— О чем вы думали все это время?

— В этой коллекции есть ваш портрет?

— Только один. Меня написали вместе с сестрами.

— Покажите мне его.

Групповой портрет висел между двумя дверями и был плохо освещен. Он принадлежал кисти Лоуренса[13], хотя и не являлся его лучшим произведением. С холста смотрели пять девушек. Две старшие сидели за вышиванием, три младшие расположились возле их ног и развлекались клубками ниток.

— Это Силия, — сказала леди Крессида, указывая на старшую сестру, стройную молодую женщину с серьезным выражением лица. Та опустила руку на голову самой младшей сестры, будто оберегая ее. — Рядом с ней Кэсси. Как видите, она самая красивая в семье. Корделия, моя младшая сестра, которая в этом сезоне совершит выход в свет, очень похожа на нее. Рядом с ней Кэролайн, а это я. Я здесь лишняя.

Джованни кивнул:

— Да, вы не похожа на них. Сколько вам было лет, когда вас писали?

— Не знаю. Наверное, одиннадцать или двенадцать. Это произошло до того, как Силия вышла замуж и покинула этот дом.

— Меня удивляет, что здесь нет вашей матери. Лоуренс не преминул бы включить ее в подобную композицию.

— Мать умерла, когда родилась Корделия. Силия тогда была для нас почти что мать. — Голос леди Крессиды звучал грустно. Она протянула руку и коснулась изображения сестры. — Я не видела ее почти десять лет. Да и Кэсси не видела уже восемь лет.

— Наверное, они навешают вас или вы их?

— Синьор, до Аравии[14] далеко. — Видно, почувствовав его недоумение, леди Крессида тут же объяснила: — Силия вышла замуж за одного из дипломатических протеже отца. Они находились в Аравии по поручению британского посла в Египте, когда мужа Силии убили члены взбунтовавшегося племени. Я помню очень хорошо, как эту весть сообщили нам здесь, в Киллеллане. Сказали, что Силию держат невольницей в гареме. Отец, Кэсси и тетя София отправились в Аравию вызволять сестру из плена, но оказалось, она и не думает покидать гарем. К счастью Силии, оказалось, что ее принц из пустыни обладает огромным влиянием и фантастическими богатствами, так что мой отец был рад доверить ему свою дочь.

— А ваша другая сестра — по-моему, вы звали ее Кэсси?

— После того как она чуть не угодила в сети, расставленные одним поэтом, отец с позором отослал ее к Силии. Ему следовало знать, что Кэсси, романтичная натура, по уши влюбится в экзотический Восток. Обнаружив, что и вторая дочь досталась еще одному принцу пустыни, отец разгневался. Но выяснилось, этот принц также обладает отличными дипломатическими связями и очень щедро распоряжается своими богатствами. Отец великодушно решил смириться с создавшимся положением.

— Какое яркое приключение в чисто английском семействе, — сухо заметил Джованни.

— Действительно! — Крессида рассмеялась. — Отец решил, что двух шейхов, сколь бы они ни были влиятельными, достаточно для любого семейства. Думаю, он опасается, что та же судьба постигнет других сестер, если те навестят Силию, так что нам остается лишь переписываться.

— А те ваши сестры счастливы?

— О да. Они на седьмом небе, уже обзавелись детьми. — Леди Крессида нежно взглянул на портрет. — От одного осознания, сколь они счастливы, моя жизнь становится сносной. Я ужасно тоскую по ним.

— Но вы ведь не совсем одна. У вас есть мачеха.

— Видно, вас еще не представили Белле. Отец женился на ней почти сразу после свадьбы Силии. Наверное, посчитал, что Белла возьмет на себя обязанности Силии, в смысле, начнет присматривать за тремя юными девушками и еще родит ему наследника. Но у Беллы иное мнение на этот счет. Когда родился Джеймс, отец тоже изменил свое мнение. Отныне его интересовали лишь наследники по мужской линии.

— К сожалению, леди Крессида, в мире так заведено.

— Кресси. Пожалуйста, зовите меня Кресси. Сейчас, когда Каро вышла замуж, а Корделия отправилась в Лондон, никто меня так не называет. Я последняя из сестер семейства Армстрог. — И она грустно улыбнулась. — Думаю, за один день вы услышали о моей семье более чем достаточно.

— Жаль, здесь нет других ваших портретов. Можно спросить… вы не желаете… мне хотелось бы написать вас, леди… Кресси.

— Написать меня! Зачем вам это?

Увидев выражение ее лица, Джованни чуть не рассмеялся, но тут же рассердился, столкнувшись с примером столь вопиющего неуважения к себе.

— Это даст мне возможность поупражняться в математике, — ответил Джованни, нащупав идею, осенившую его. — Один портрет я напишу по вашим правилам, а другой — по собственным.

— Два портрета!

— Да. Два.

Один — идеализированная леди Крессида, другой — настоящая. Впервые за многие годы Джованни почувствовал уверенность в себе. В нем зашевелились давно подавленные амбиции. Хотя он пока понятия не имел, каков будет второй портрет, зато точно знал, тот станет его собственным произведением. Произведением, написанным по велению сердца.

— Два портрета, — твердо повторил Джованни. — Тезис и антитезис. Разве найдется лучший способ подтвердить или опровергнуть вашу теорию? — дерзко и не без умысла добавил он.

— Тезис и антитезис, — серьезно сказала она, кивнув. — Интересная идея. Но у меня нет средств оплатить вашу работу.

— Это не заказ, а эксперимент.

— Эксперимент.

Улыбка на лице Кресси говорила, что он избрал самое удачное слово.

— Вы же понимаете, нам придется провести вместе много времени. Я не могу работать, когда меня отвлекают или прерывают. — Джованни поспешил добавить, понимая, сколь двусмысленно звучат его слова: — Вам придется найти способ временно избавиться от своих подопечных.

— Я бы охотно избавилась от них навсегда, синьор. — Кресси прикрыла рот ладонью. — Конечно, я пошутила, но найду, как это сделать, и, думаю, будет лучше, если о нашем эксперименте никто не узнает. — Она широко улыбнулась. — Нам обоим известно, мы ведем исследование во имя науки, но думаю, Белла истолкует наше уединение в компании лишь одного мольберта в ином свете.

Белла Фробишер, будущая леди Армстронг, была соблазнительной молодой женщиной, когда встретила своего будущего мужа. Как сказала леди София, «ее бедра точно созданы для рождения детей». Она уже произвела на свет четверых детей, крепких мальчиков. Теперь эти бедра, как и остальные прелести, смотрелись не столь привлекательно. Из-за флегматичного от природы характера да еще супруга, почти не скрывавшего своего безразличия к жене, если не считать способности рожать, Белла пристрастилась к сладостям. Изгибы тела так округлились, что сейчас весьма неприлично колыхались под платьем. Беременность вынудила ее отказаться от корсетов. В тридцать пять лет она выглядела минимум на десять лет старше в просторном вишневого цвета платье, отделанном множеством пушистых кружев, которые не скрывали бледность ее лица. Хорошенькое лицо и искристые карие глаза заплыли жиром.

Хотя Белла не стремилась блистать умом, она радовалась, когда ее называли жизнерадостной, была исключительно общительной до тех пор, пока муж не дал ясно понять, что из-за своей аполитичности жена стала чем-то вроде обузы. Он без долгих размышлений заменил ее сестрой в своей политической табели о рангах и, убедившись, что Белла снова забеременела, тут же выпроводил из города. Белла осталась здесь, регулярно производя на свет крепких мальчиков, радовалась своим сыновьям и больше почти ничем не интересовалась. Зная, что мужу это не понравится, она мечтала о дочке, как о заслуженном утешительном призе. Девочка согрела бы мать столь долгожданной любовью.

Очень рано разочаровавшись в браке, Белла не решалась сказать об этом мужу, источнику своих несчастий, и срывала гнев на его дочерях, а это оказалось не так уж трудно, поскольку те не скрывали, что считают ее захватчицей. Злоба вошла в привычку, с которой она не собиралась расставаться. Поэтому вряд ли удивительно, что для этой беременной, оплывшей, одинокой и скучающей женщины появление Джованни, его умопомрачительная мужская красота, подчеркнутая строгой черной одеждой, казалось даром богов, а ведь она считала, что те уже давно покинули ее.

— Леди Армстронг, для меня честь и удовольствие познакомиться с вами, — произнес художник, склоняясь над ее покрытой рябью и кольцами рукой. Белла продолжала лежать в шезлонге.

Задыхаясь, она жеманно улыбалась. Никогда в своей жизни ей не доводилось встречать столь божественного представителя мужского рода.

— По очаровательному акценту я догадалась, что вы итальянец.

— Тосканец, — кратко уточнила Кресси, почему-то раздражаясь тем, сколь поразительный эффект произвел Джованни на мачеху.

Она уселась в кресле напротив и многозначительно уставилась на распростертое тело леди Армстронг.

— Вам снова плохо? Может, нам оставить вас, чтобы вы могли попить чаю?

Краснея, Белла отбросила мягкий кашемировый шарф, прикрывавший колени, и с трудом села.

— Спасибо, Крессида. У меня вполне хватит сил угостить синьора ди Маттео чашкой чая. Синьор, вы предпочитаете чай с молоком или лимоном? Ни то, ни другое? Ну что ж, наверное, вы, итальянцы, не пьете много чая. Это английская привычка, которая, признаюсь, доставляет мне большое удовольствие. Пирог? Что ж, если вы не желаете, мне придется съесть и ваш кусок, иначе повар страшно обидится. Видите ли, Крессида не очень любит сладкое. Возможно, окажись она сластеной, ее характер стал бы немного лучше. Моя падчерица очень серьезна, как вы, синьор, уже, несомненно, догадались. Пирог такое легкомысленное лакомство, что не доставит Крессиде ни малейшего удовольствия. Вы, конечно, знаете, она сейчас стала гувернанткой двух моих сыновей? Джеймса и Гарри. Вы, разумеется, пожелаете узнать о них больше, если, осмелюсь сказать, захотите по достоинству оценить моих ангелочков. — Тут Белла наконец умолкла, чтобы отдышаться, и отправила в рот почти весь кусок пирога с джемом.

— Лорд Армстронг говорил мне, что его сыновья очаровательны, — заметил Джованни, воспользовавшись тишиной, которую нарушало лишь чавканье хозяйки.

Та кивнула и отправила в рот еще кусок пирога. Зачарованный тем, что ей удается поглотить так много сравнительно небольшим ртом, художник на мгновение потерял дар речи.

Смахивая крошки с пальцев, Белла снова заговорила, на этот раз воздавая хвалу многим разнообразным достоинствам своих мальчиков.

— Они так рады своим маленьким проделкам, — вещала она. — Крессида утверждает, что им не хватает дисциплины, но я, напротив, утверждаю, все дело в уважении. — Белла бросила злобный взгляд в сторону падчерицы. — Нельзя же силой пичкать таких умных детей множеством скучных фактов. Подобный метод обучения, наверное, вполне годится для маленьких девочек, но с такими жизнерадостными мальчиками, как мои… Ну, не мне критиковать, однако, думаю, мы совершили ошибку, не наняв опытную гувернантку вместо дорогой мисс Мичем.

— Дорогая мисс Мичем ушла потому, что не смогла больше вынести так называемую жизнерадостность моих братьев, — вскользь заметила Кресси.

— Что за глупости. Почему ты обязательно видишь в столь плохом свете проделки твоих братьев? Мисс Мичем ушла, почувствовав, что не справится с воспитанием столь умных детей. «Я лишь желаю, чтобы они получили то, что заслуживают», — говорила она мне, уходя, и я с ней полностью согласна. Честно признаться, Крессида, не знаю, о чем думал отец, доверяя тебе такую роль. Хотя, возможно, дело в том, что он просто не знает, какую роль доверить тебе, ибо ты, понятно, совсем не подходишь для выполнения обязанностей жены. Сколько лет прошло… с тех пор, как я пыталась выдать тебя замуж?

— Шесть.

Белла кивнула Джованни.

— Прошло шесть лет, и она, несмотря на все усилия мачехи и отца, так и не смогла привлечь к себе внимания ни единого мужчины, — елейным голосом вещала Белла. — Не хочу хвастаться, но я сбыла Кэролайн с рук без лишнего шума и не сомневаюсь: с Корделией это случится еще быстрее. Вы незнакомы с сестрами Крессиды, однако она, к сожалению, совсем не похожа на них. Видите ли, даже Силия, старшая сестра, которая живет в Аравии, не лишена очарования, хотя именно Кассандра всеми признана красавицей. Думаю, если одна из пяти сестер не блещет красотой, в этом нет ничего особенного. Не будь она столь образованной, думаю, я сумела бы ее как-то пристроить. — Белла пожала плечами и ласково улыбнулась Джованни. — Но она отпугнула всех женихов.

Понимая, что ее могут принять за капризного ребенка, Кресси старалась не показать негодование. Слова мачехи так напоминали речи отца, Кресси подумала, не сговорились ли оба унижать ее. Хотя Белла не сказала ничего нового и ничего такого, что Кресси уже беспечно не поведала Джованни во время их первой встречи, ей было не очень приятно слушать, как мачеха столь бесцеремонно обсуждает ее. Вот и награда за то, что ей захотелось смягчить свою враждебность к ней. Страшно представить, что подумает Джованни о шокирующих манерах Беллы.

Кресси со стуком поставила чашку, решив перевести разговор на портрет, однако Белла, подкрепившись пирогом с кремом и джемом, еще не все сказала.

— О, я вспомнила, нашелся-таки один мужчина, который, как нам с отцом показалось, мог бы составить тебе партию. Крессида, как его звали? Светловолосый, очень сдержанный, умный молодой человек? Похоже, он был не совсем безразличен тебе. Тогда я говорила твоему отцу, что ты поймаешь его на крючок. Насколько я помню, ты заявила, будто он нанесет нам визит, но ничего подобного не случилось. Теперь я вспомнила, вскоре после этого он поступил на военную службу. Ну, вспоминай же, ты не могла забыть его, ведь тогда ты не была обременена сонмом ухажеров. Ну, как же его звали?

Кресси чувствовала, как у нее краснеет шея. «Не теряй самообладания! — уговаривала себя Кресси. — Храни ледяное спокойствие. Не поддавайся эмоциям». Но это не помогло. По ее спине заструился пот. Решив больше не думать о нем, она тешила себя надеждой, что Белла уж должна была забыть все о…

— Джайлс! — воскликнула Белла. — Джайлс Пейтон.

— Белла, я уверена, синьор ди Маттео…

— В действительности он был весьма приличным человеком, если не считать робости. Милорд надеялся, что получится хорошая партия. Он не часто ошибается, но в этом случае… вся беда в том, что мужчины не любят умных женщин. Катерина, первая жена моего мужа, слыла немного умной, и вот видите, к чему это привело, она родила пять дочерей, да сама умерла прежде, чем у последней дочери молоко на губах успело обсохнуть. Предложив свою руку, лорд Армстронг сказал, что его привлекла моя несхожесть с первой женой. Эти слова показались мне чудесным комплиментом. Нет, мужчины не жалуют умных женщин. Синьор, полагаю, вы согласитесь со мной.

Радостно взяв еще кусок пирога, Белла вопросительно взглянула на Джованни, но прежде чем тот успел ответить, Кресси встала.

— Синьор ди Маттео приехал писать портрет моих братьев, а не рассуждать о том, что он находит привлекательным в женщинах. — Кресси с трудом сглотнула. — Прошу прощений. И у вас тоже, синьор ди Маттео. Извините, у меня разболелась голова, потому мне не до хороших манер.

— Крессида, ты ведь не собираешься уединиться в своей комнате. Джеймс и Гарри…

— Я хорошо знаю свои обязанности, благодарю вас.

— Однако, если тебе не хочется присутствовать на ужине, думаю, синьор ди Маттео и я вполне обойдемся без твоего общества.

— Я в этом не сомневаюсь, — пробормотала Кресси, желая исчезнуть до того, как окончательно не выйдет из себя или не разрыдается. Могло произойти и то, и другое или же то и другое вместе. Кресси решила не показывать, насколько расстроена, и тем доставить Белле удовольствие.

Но когда она уже собралась уйти, Джованни встал.

— Леди Армстронг, должен сообщить, вы ошибаетесь по нескольким пунктам, — резко заговорил он. — Во-первых, немало найдется просвещенных мужчин, которым очень нравится общество умных женщин. А я включаю себя в их число. Во-вторых, я, к сожалению, предпочитаю ужинать в одиночестве, когда работаю. Если вы позволите, мне хотелось бы, чтобы гувернантка представила меня своим подопечным.

Щелкнув каблуками в чисто итальянской манере и чуть поклонившись, Джованни попрощался, очень крепко взял Кресси за руку и вывел из гостиной.

— Леди Крессида. Кресси. Успокойтесь. Мальчики могут немного подождать. Вы вся дрожите. — Наобум открыв первую дверь, Джованни провел ее в небольшую комнату, которой, видно, больше не пользовались, ибо здесь пахло плесенью, а ставни были закрыты. — Садитесь вот сюда. Меня не удивляет, что вы так расстроены. Озлобление вашей мачехи превосходит лишь ее способность пожирать пироги.

К его облегчению Кресси рассмеялась:

— Мы с сестрами считали ее злой мачехой, неожиданно выскочившей из страниц сказки. Не знаю, почему она так сильно ненавидит нас… хотя отец прав, мы не сделали ничего такого, что дало бы ей повод любить нас.

— Пять дочерей, все умнее мачехи и намного привлекательнее…

— Намного привлекательнее четыре из них.

— Если продолжить метафору из сказки, почему вам так хочется быть некрасивой сестрой?

— Потому что это правда. — Кресси пожала плечами. — Я всегда такая. У вас есть братья и сестры?

— Нет. — По крайней мере, у него не оказалось ни братьев, ни сестер, которые признавали бы его, а это равносильно тому, что не иметь их. — Почему вы спрашиваете?

— Мне хотелось узнать, все ли семьи одинаковы. В моей семье отец наделил каждого члена ярлыком с самого дня рождения. Силия — дипломат, Кэсси — красавица, Кэролайн — послушна, на нее всегда можно положиться, Корделия — очаровательна, а я — дурнушка. Иногда меня зовут умной, однако, поверьте, отец употребляет это слово как оскорбление. Он не способен заглянуть дальше своих ярлыков даже в том, что касается Силии, которой гордился больше всего, поскольку та оказалась очень полезной ему.

— Но так же точно он относится к вашей мачехе. — Джованни нахмурился. — Она ведь племенная кобыла, и в том ее единственное предназначение. Неудивительно, она чувствует себя униженной, понятно, должна скрывать это, пытаясь указать вам на свое место. Вульгарна, дерзка и одинока, поэтому и вымещает злобу на вас и ваших сестрах. Это непростительно, но объяснимо.

— Я не думала… ну, не знаю, возможно, вы правы, однако я не испытываю к ней особо теплых чувств.

Кресси покусывала отвисший кусочек кожи на мизинце, и теперь он начат кровоточить. Не раздумывая. Джованни поднял ее руку и стер кровь кончиком пальца, прежде чем та капнула ей на платье. Он поднес свой палец к губам и слизал с него кровь. Кресси не издала ни звука, не шелохнулась, лишь смотрела на него своими поразительно голубыми глазами. Они напомнили ему о детских походах на рыбалку ранними утрами. Море мерцало, пока лодка отца качалась на волнах. Лодка человека, которого он считал своим отцом.

Обняв Кресси за тонкую талию, он сомкнул губы вокруг ее пальца, стал нежно посасывать его. Осторожно вытащив изо рта, провел языком по ладони Кресси, лаская губами подушечку большого пальца. Совершенно неожиданно страстное желание, будто раскаленная стрела, вонзилось ему в пах. Что он делает?

Джованни вскочил, поправил полы фрака, чтобы скрыть вещественное доказательство своего возбуждения.

— Я просто хотел предотвратить… Извините, мне не следовало так вести себя столь… неподобающим образом, — резко сказал он.

Ей следовало остановить его! Почему она не остановила его? Ведь для нее это означало лишь то, что он инстинктивно действовал из лучших побуждений, не дал крови капнуть на платье. Вот и все. Возбуждение тоже пришло инстинктивно. По правде говоря, он не желал ее. Совсем не желал.

— Выдался долгий день, — произнесла Джованни, выдавив холодную улыбку. — С вашего позволения, мне хотелось бы познакомиться с теми, кого я должен писать, затем я подыщу место для студии. Там и поужинаю, если вы будете так добры и распорядитесь, чтобы мне принесли что-нибудь поесть.

— Значит, вы останетесь при своем мнении и не станете ужинать вместе с нами?

Кресси выглядела столь несчастной, что он чуть не сдался. Джованни решительно покачал головой:

— Я уже говорил, не люблю, когда меня отвлекают во время работы. Мне необходимо сосредоточиться.

— Да. Разумеется. Я все понимаю, — кивнула Кресси и встала. — Если вы начнете писать меня, это тоже отвлечет вас. Нам следует отказаться от нашего маленького эксперимента.

— Нет! — Он поймал ее за руку. — Кресси, я хочу писать вас. Я должен написать вас. То есть следует доказать, что вы не правы, — добавил он. — Доказать, что живопись не сводится к набору правил и в глазах художника обитает красота. — Он провел пальцем по контурам ее лица, начиная с хмурого лба и кончая нежной щекой и подбородком. — Вы ведь поможете мне, правда?

Кресси взглянула на него. Ее глаза ничего не выражали, но вдруг она удивила его едва заметной кривой усмешкой.

— О, сомневаюсь, что вам удастся изобразить меня красивой. Откровенно говоря, я постараюсь сделать все, чтобы у вас это не получилось. Вы же понимаете, от этого зависит истинность моей теории.