Внутренняя красота

Глава 1

Лондон. Март 1828

Часы в вестибюле нижнего этажа пробили полдень. Кресси провела добрую часть утра над переработкой статьи, в которой пыталась изложить основы теории математической красоты так, чтобы в них легко могли разобраться читатели журнала «Калейдоскоп», и теперь грустно смотрела на свое отражение в высоком зеркале. Если бы она вовремя вызвала служанку, возможно, непослушные локоны на голове не напоминали бы птичье гнездо, теперь же слишком поздно. Она надела любимый утренний халат из коричневой набивной хлопчатобумажной ткани, украшенный кремовыми и оранжевыми языками пламени и отделанный синей атласной лентой. Вопреки принятой моде на рукавах обозначились лишь едва заметные буфы. Рукава опускались низко, скрывая испачканные чернилами пальцы. Юбки тоже не соответствовали моде, не раздувались колоколом, подол был отделан лишь одной оборкой. Ей хотелось произвести мрачное и серьезное впечатление. Она скорчила постную физиономию. Полинявшая, неказистая, потрепанная девушка — так она выглядела.

— Как обычно, — пробормотала она, пожала плечами и отвернулась от зеркала.

Спускаясь вниз, собиралась с духом, готовясь к предстоящей встрече. О чем бы ни хотел говорить с ней отец, она была уверена в том, что встреча окажется не очень приятной. «Будь мужественной», — твердила Кресси про себя и, дерзко шурша юбками, постучала в дверь кабинета. Чуть присев в реверансе, устроилась перед внушительным столом из орехового дерева.

— Отец.

Лорд Генри Армстронг, в пятьдесят пять лет отличавшийся приятной внешностью, в ответ кивнул:

— А, Крессида. Вот ты и пришла. Сегодня утром я получил письмо от твоей мачехи. Можешь поздравить меня. Сэр Гилберт Маунтджой подтвердил, что она начала раздаваться в талии.

— Снова!

За восемь лет Белла уже произвела на свет четверых мальчиков, и в новом пополнении вряд ли была необходимость. Кресси полагала, что отец уже не в том возрасте, когда пекутся о потомстве. Ей вовсе не хотелось размышлять об отце, Белле и деторождении. Однако она поймала его взгляд и старалась придать своему лицу хотя бы тень радостного выражения.

— Еще один ребенок от мачехи. Как это мило. Если бы родилась сестра, наметилось бы некоторое разнообразие, не так ли?

Лорд Армстронг барабанил пальцами по пресс-папье и сердито глядел на дочь.

— Будем надеяться, у Беллы хватит ума подарить мне еще одного сына. Дочери, конечно, полезны, однако именно сыновья обеспечивают семье положение в обществе.

«Он говорит о своих детях, точно о пешках в какой-то азартной игре», — с горечью подумала Кресси, хотя и промолчала. Она очень хорошо знала отца, пока шла предварительная игра. Если отец пожелал говорить с ней, несомненно, хочет чего-то добиться. Вот дочери и пригодились!

— Перейдем к делу. — Лорд Армстронг одарил Кресси одним из тех благожелательных взглядов, которые помогли избежать немало дипломатических коллизий, умиротворить множество придворных и чиновников в Европе. На дочь он произвел противоположный эффект. Что бы отец ни говорил, ей это не понравилось бы. — Твоя мачеха уже не так здорова, как прежде. Добрый сэр Гилберт велел ей соблюдать постельный режим. Это весьма кстати, ибо при ее недомогании придется отложить первый выход Корделии в свет.

Напряженная улыбка сошла с лица Кресси.

— Только не это! Корделия очень расстроится, она ведь считала дни до этого события. Разве тетя София не может побыть с Беллой во время светского сезона?

— Твоя тетя прекрасная женщина и много лет помогает мне, но она уже не так молода, как прежде. Если бы речь шла лишь о Корделии. Думаю, твоя сестра скоро подыщет себе мужа, ведь она настоящая красавица. Ты должна знать, я присмотрел ей Барчестера. У него отличные связи. Однако дело не только в Корделии, не так ли? Еще надо подумать, как выдать замуж тебя. Я надеялся, в этом сезоне Белла сможет вывести в свет вас обеих. Крессида, нельзя бесконечно откладывать это.

Ветеран дипломатии многозначительно взглянул на дочь. Та строптиво размышляла, понимает ли отец, на что идет, пытаясь заставить Корделию выйти за мужчину, чьи сверкавшие зубы, если верить слухам, попали в его рот после того, как их позаимствовали у одного из арендаторов.

— Если ты обязательно решил выдать Корделию за лорда Барчестера, — заговорила Кресси, опустив взгляд на свои сложенные вместе руки, — значит, надо полагать, он влюблен в нее больше, чем в меня.

— Гмм. — Лорд Армстронг снова забарабанил пальцами. — Крессида, это превосходный аргумент.

— Правда? — настороженно спросила Кресси. Она не привыкла к тому, чтобы отец ее хвалил.

— Вот именно. Тебе уже двадцать восемь лет.

— Если точнее, мне двадцать шесть.

— Не имеет значения. Дело в том, что ты пугаешь каждого завидного жениха, которого я тебе подбираю. Короче говоря, я собираюсь представить твоей сестре некоторых из них. Тогда они вряд ли захотят, чтобы ты стояла рядом с ней, как призрак. Повторяю, тете Софии уже столько лет, что она не сможет должным образом представить двух девушек на сезоне. Так что мне, видно, придется делать выбор. Вероятно, первой родное гнездо покинет Корделия. Думаю, мне стоит повременить со своими планами в отношении тебя. Дочь, умоляю тебя, только не это. Только не делай вид, будто ты расстроена, — язвительно сказал лорд Армстронг. — Прошу тебя, обойдемся без крокодиловых слез.

Кресси сжала кулаки. Все эти годы она всячески старалась и виду не подавать, что отец способен ранить ее чувства. Больше всего ее раздражало, что ему до сих пор это удавалось. Кресси все еще очень хорошо понимала его. Сколь непредсказуемы его колкости, они всегда достигали цели. Она уже перестала надеяться, что отец когда-либо поймет ее, тем более оценит. Однако считала долгом продолжать свои попытки. Почему так трудно подогнать эмоции под ход собственных мыслей! Она вздохнула. По ее мнению, все это потому, что лорд Армстронг ее отец, и она любит его, хотя и находит несносным.

Лорд Армстронг хмуро уставился на письмо супруги:

— Только не надейся легко отделаться. Есть еще одно неотложное дело, в котором ты сможешь мне помочь. Видно, чертова гувернантка наших мальчиков сбежала. Резвый Джеймс подложил ей в кровать свиной мочевой пузырь, наполненный водой, и эта женщина ушла, даже не известив нас об этом. — Дипломат отрывисто рассмеялся. — Молодой Джеймс пошел в меня. Когда-то мы в Харроу[8] проделывали то же самое. Тогда я еще был юнцом.

— Джеймс, — с чувством заговорила Кресси, — не резвый, а вконец испорченный. Более того, Гарри во всем подражает ему. — Кресси могла догадаться, что случится с драгоценными мальчиками отца. Она любила единокровных братьев, несмотря на то что те были окончательно испорчены, однако ей действовало на нервы, что отец отдавал им предпочтение.

— Суть дела в том, что моя жена сейчас не в состоянии срочно найти новую гувернантку, а меня, понятно, ждут очень важные дела. Видишь ли, Веллингтон возлагает все надежды на меня. — Кресси знала, что это заблуждение, однако она могла поклясться, что отец явно надулся от гордости, делая подобное утверждение. — Однако воспитание моих мальчиков не должно прекращаться, — продолжил он. — Я строю большие планы в их отношении и уже подчеркивал это, и мне кажется, что решение вопроса очевидно.

— Правда? — спросила Кресси с сомнением в голосе.

— У меня на этот счет нет никаких сомнений. Крессида, ты станешь гувернанткой моих сыновей. Тогда Корделия сможет, как и было задумано, выйти в свет в нынешнем сезоне. Заняв место гувернантки, не станешь путаться у Корделии под ногами. К тому же тебе, весьма кстати, не придется обременять ее своими мыслями, которыми ты так гордишься. Воспитание сыновей окажется в надежных руках. Если повезет, к осени можно будет выдать Корделию замуж. Тогда за время недомогания Беллы твое пребывание в Киллеллан-Манор окажется полезным. Тебе удастся установить более тесные отношения с мачехой. — Лорд Армстронг одарил дочь лучезарной улыбкой. — Должен признать, я нашел весьма подходящее и достойное решение трудной проблемы. Надо полагать, именно поэтому Веллингтон так высоко ценит мои дипломатические способности.

Однако мысли, занимавшие голову Кресси, носили отнюдь не дипломатическое свойство. Несомненно, ее поставили перед свершившимся фактом, и она пыталась найти способ, как сорвать тщательно продуманные планы отца, и уже собиралась возразить, но тут ей в голову пришла мысль, что из сложившейся ситуации можно извлечь пользу.

— Ты хочешь, чтобы я выполняла обязанности гувернантки?

Кресси лихорадочно раздумывала. Братья стали большой обузой, но если удастся обучить Джеймса и Гарри основам геометрии, воспользовавшись элементарным учебником, который она составила сама, то это могло бы вооружить издателей аргументами, необходимыми для назначения срока его публикации. Когда Кресси пришла с визитом в издательство «Фрейворт и сын», там сначала отнеслись к ее идее с пониманием. К тому же обещали соблюсти необходимую предосторожность. Мистер Фрейворт сказал, что среди авторов издательства числится несколько женщин, которые по разным причинам желали бы сохранить анонимность. Конечно же, если она докажет, что успешно обучила братьев по своему учебнику, издатель поверит в его коммерческую перспективность. Продажа учебника станет первым шагом к экономической независимости, что, в свою очередь, откроет путь к полной независимости. Кто знает, если удастся справиться с драгоценными сыновьями отца лучше, чем любой другой гувернантке, она все же заручится одобрением отца. Тем не менее Кресси решила, что такое вряд ли произойдет.

Намного важнее, что согласие на это предложение избавит Кресси от необходимости пропустить седьмой сезон и томительно ждать, пока отец будет заниматься устройством ее брачного союза. Пока он оставлял без внимания объявления на первой полосе «Морнинг пост» с намеками на потенциальных кандидатов, но кто знает, на что он может пойти, если потеряет терпение. Дочь непримечательной внешности, но отличного происхождения и со связями в дипломатических кругах предлагается целеустремленному мужчине с приемлемой родословной и политическими устремлениями, предпочтительно члену партии тори. Можно рассмотреть и кандидатуру члена партии вигов. Ремесленников и прожигателей жизни просим не беспокоить.

Думая об этом, Кресси понимала — подобный вариант вполне возможен, поскольку лорд Армстронг без устали твердил, что она не наделена ни умением держаться, ни красотой сестер. То обстоятельство, что она обладает умом, нисколько не тешило Кресси. Она вспоминала, сколь глупо вела себя, когда потерпела полное фиаско во время третьего сезона, пожертвовав Джайлсу Пейтону одно из достоинств, пользующихся большим спросом на рынке невест.

Кресси вздрогнула, ведь тогда она решилась на столь опрометчивый шаг и чувствовала себя униженной даже сейчас, вспоминая об этом. То была катастрофа с любой точки зрения, кроме одной, — ей удалось сохранить репутацию, несмотря на потерю девственности. Ее любовник и суженый тут же поступил на военную службу и был таков, оставив ее одну перед свершившимся фактом.

Попытки отца выдать ее замуж во время недавних лондонских сезонов граничили с отчаянием, но он продолжал вынашивать свои планы с неослабевающим рвением. Считал, что и сейчас ловко управляет дочерью, но если Кресси не раскроет своих карт, ей вполне удастся отплатить ему той же монетой. Она чуть приободрилась, не зная, произошло ли это от удовлетворения собой или уверенности в собственных силах, но такое ощущение ей нравилось.

— Ладно, отец. Я поступлю как ты просишь, займу место гувернантки для мальчишек.

Кресси старательно говорила ровным голосом, ибо намек на то, что она охотно идет ему навстречу, был бы грубой тактической ошибкой. Похоже, она выбрала правильный тон вынужденного согласия, ибо лорд Армстронг резко кивнул:

— Конечно, мальчикам до поступления в Харроу не обойтись без настоящего преподавателя, но пока, надеюсь, можно положиться на то, что ты сумеешь обучить их азам математики, латинского и греческого языков.

— Азам!

Видя, что его замечание попало в цель, лорд Армстронг улыбнулся.

— Крессида, я знаю, ты считаешь свою эрудицию выше того уровня, который требуется моим сыновьям. Это моя ошибка. Я чрезмерно балую своих детей, — сказал он совершенно искренне. — Мне надо было давно положить конец твоим занятиям. Вижу, ты укрепилась во мнении о высоком собственном интеллекте. Неудивительно, что тебе не удалось найти себе жениха.

Неужели это правда? Неужели она самодовольна?

— В следующем году, — непреклонно продолжил лорд Армстронг, — когда удастся сбыть Корделию с рук, я рассчитываю на то, что ты согласишься на первое предложение брака, который я устрою. Это твой долг, и я надеюсь, ты выполнишь его. Тебе это понятно?

Кресси всегда давали ясно понять, что ей, дочери и просто женщине, полагалось подчиняться, но отец никогда раньше не говорил об этом столь понятно и без обиняков.

— Крессида, я задал вопрос. Ты меня поняла?

Она молчала, испытывая горькую обиду и бессильный гнев. Молча же поклялась, что в этом году найдет способ, любой способ, как скрыть от отца ужасную и позорную правду о том, что она заигрывала с Джайлсом, твердо решила остаться старой девой и обрести положение совершенно независимой и самостоятельной женщины. Кресси сердито взглянула на отца:

— Я тебя очень хорошо поняла.

— Отлично, — ответил лорд Армстронг с раздражающим спокойствием. — А теперь перейдем к другим делам. Ах… — Отец умолк, когда стук в дверь возвестил о прибытии дворецкого. — Наверное, он уже пришел.

— Синьор ди Маттео дожидается приема к его светлости, — произнес дворецкий.

— Это тот малый, который пишет портреты, — как бы невзначай сообщил он дочери, будто речь шла о самом обычном деле на свете. — Крессида, ты избавишь свою мачеху и от этой обузы.

Здесь явно произошла какая-то перебранка, ибо атмосфера в кабинете чуть не искрилась от напряжения, когда Джованни вошел следом за величественным дворецким лорда Армстронга. Слуга либо не заметил напряжения, либо, что вероятнее, как полагается английской прислуге, вышколенной ничего не замечать, объявил о приходе художника и удалился, оставив Джованни наедине с двумя воюющими сторонами. Одной из них, очевидно, был лорд Армстронг, его клиент. Другой — женщина, лицо которой скрывала масса непослушных локонов. Она стояла, вызывающе скрестив руки на груди. Художник почти ощущал затаенное внутри ее недовольство, угадал по ее прикрытым глазам, что та пытается скрыть собственную ранимость. Подобное умение владеть чувствами заинтриговало его, ибо это требовало, как он мог сам подтвердить, длительной практики. Кем бы ни была эта женщина, речь не шла о типичной жеманной английской розе.

Джованни небрежно поклонился, не ниже, чем положено. Одно из преимуществ его успеха заключалось в том, что ему не надо было изображать почтение. По привычке он оделся без роскоши, даже строго. Сюртук с высоким воротником шалькой и широкими полами сошел бы за последний крик моды, если был бы не черного, а любого другого цвета. То же можно было сказать о его застегнутом на все пуговицы жилете, брюках и начищенных до блеска ботинках с тупыми носами. Все это было монотонного черного цвета, на фоне которого аккуратные рюши безупречной рубашки и тщательно завязанного шейного платка сверкали невероятной белизной. Художника забавляла возможность создать столь яркий контраст, ведь его высокородные модели ожидали, что перед ними явится престижный живописец, тем более итальянец, в ярком платье. Глядя на него, могло показаться, будто он носит траур. В последнее время у него и самого не раз возникало подобное ощущение.

— Синьор ди Маттео. — Лорд Армстронг отвесил еще более небрежный поклон. — Разрешите представить мою дочь леди Крессиду.

Дочь бросила на отца полный яда взгляд. Тот ответил едва заметной улыбкой. Как бы там ни было, Джованни предположил, что это очередная стычка между ними. Он поклонился еще раз, на этот раз более искренне. Заглянув в лазурно-голубые, точно Средиземное море, глаза, художник заметил, что те отличаются ярким блеском.

— Миледи.

Она не присела в реверансе, протянув художнику руку:

— Здравствуйте, синьор.

И крепко пожала ему руку, однако ее ногти были в ужасном состоянии, обгрызенные до крови. Кожа у краев кровоточила. На слух ее голос показался ему приятным, гласные звучали четко и ясно. У него возникло впечатление, что эти глаза под нахмуренными бровями излучают острый ум, хотя она и не была красавицей. Ужасное платье, сутулая поза, отрешенный вид, пока леди Крессида сидела, говорили о том, что она культивирует простоту. Несмотря на все это… или, возможно, благодаря этому… ему показалось, что у нее интересное лицо.

Неужели она станет его моделью? Она на мгновение вызвала в нем интерес, но нет, ему заказали портреты детей, а леди Крессида давно вышла из детского возраста. Жаль, ведь ему хотелось запечатлеть энергию, которая затаилась под очевидным недовольством. Леди Крессида не была пустоголовой светской красавицей, к тому же вряд ли желала, чтобы ее запечатлели таковой. Художник проклял парадоксальную ситуацию, когда наиболее интересные модели меньше всего заинтересованы позировать, а он сам почти не склонен писать красавиц. Но тут напомнил себе, что его ремесло имеет дело с красотой. Он слишком часто напоминал себе об этом.

— Присаживайтесь, присаживайтесь. — Лорд Армстронг подвел его к креслу, сам снова уселся за письменный стол и пристально уставился на художника.

— Мне хотелось бы, чтобы вы написали портрет моих мальчиков. Джеймсу восемь лет. Гарри шесть. А близнецам Джорджу и Фредерику по пять.

— Если соблюдать точность, им по четыре года, — поправила его дочь.

Отец небрежно взмахнул рукой:

— Они все еще в коротких штанишках, а это самое главное. Вы напишете их вместе, создав групповой портрет.

Джованни заметил, что эти слова были произнесены не как совет, а указание.

— И мать тоже? — спросил он. — Обычно так…

— О боже, только не эго. Белла не… нет, нет. Я не желаю, чтобы писали мою жену.

— Кого тогда… Их сестру? — спросил Джованни, повернувшись к леди Крессиде.

— Только мальчиков. Я хочу, чтобы вы отразили все их достоинства, — сказал его светлость, многозначительно глядя на дочь. Он явно считал, что у той нет никаких достоинств.

Джованни чуть не вздохнул. Еще одна скучная картина с изображением пухлых и розовощеких детишек. Сыновей, а не дочерей. В этом отношении английская аристократия ничем не отличалась от итальянской. Из-под его кисти должен был появиться хорошенький и приукрашенный портрет, лишенный всякого правдоподобия. На полотне найдет отражение законный результат усердия чресл лорда Армстронга. Для будущих поколений портрету найдут место в семейной галерее. У художника сердце упало.

— Вы хотите, чтобы я написал ваших мальчиков очаровательными, — удрученно повторил он.

— Они и в самом деле очаровательны. — Лорд Армстронг нахмурился. — Имейте в виду, это замечательные и отважные мальчики. Я хочу, чтобы вы это также отразили. Не надо ничего сентиментального. А теперь поговорим о композиции…

— Вы можете предоставить это на мое усмотрение. — Джованни можно заставить писать картину далекую от действительности, но слава все же давала ему хотя бы некоторую свободу. Как он и ожидал, его светлость остался недоволен. Это можно было предвидеть. — Вы можете всецело положиться на мой выбор. Милорд, полагаю, вы знакомы с моими произведениями?

— Нет, но я слышал отличные отзывы о них. Я бы не пригласил вас, если бы таковых не было.

Вот это новость. По ужасу на лице леди Крессиды Джованни догадался, что для нее это тоже новость.

— Не понимаю, какое отношение к данному случаю имеет то обстоятельство, что я не знаком с вашими произведениями. — Лорд Армстронг сердито взглянул на дочь. — Как дипломат я постоянно должен полагаться на мнение других. Если возникает проблема в Египте, Лиссабоне или Мадриде, нельзя ведь ожидать, что я лично успею побывать во всех эти местах. Тогда я решаю, кто лучше всего справится с этим, и поручаю заняться возникшей проблемой. То же самое можно сказать про портрет. Я навел справки и узнал мнение экспертов. И действительно, мне настоятельно рекомендовали синьора ди Маттео, — сказал он, повернувшись к Джованни. — Мне говорили, что вы самый лучший. Меня ввели в заблуждение?

— Признаться, спрос на портреты далеко превосходит мои физические возможности, — ответил Джованни.

Художник сказал правду, что доставило ему большое удовольствие, хотя он прямо не ответил на вопрос лорда Армстронга. Он пользовался столь огромным успехом, что мог требовать за свои портреты исключительно высокое вознаграждение, хотя это обстоятельство воспринимал не как свободу, а скорее как тюрьму, возведенную собственными руками. К тому же Джованни недавно обнаружил, что успех — оружие обоюдоострое. Слава и богатство, с одной стороны, давали ему независимость, но сильно вредили творчеству. «Но эта жертва оправдывает себя», — твердил он себе каждый день. Несмотря на то, что с каждым новым заказом муза быстро отдалялась от него.

Новый заказчик, видно, остался вполне довольным ответом художника. Обладать тем, что желали другие, было достаточно для него, как и для большинства представителей его класса.

— Тогда мы договорились, — заключил его светлость, вставая, и протянул руку. Джованни тоже встал и крепко пожал ее. — Мой секретарь займется… гм… коммерческими деталями. Я с нетерпением стану ждать дня, когда можно будет взглянуть на завершенную работу. А теперь я вынужден извиниться, ибо меня ждут в Эпсли-Хаус. Возможно, мне придется сопровождать Веллингтона во время его визита в Санкт-Петербург. Неудобство, но что поделаешь, если того требуют интересы государства! Синьор, оставляю вас на попечение дочери. Она будет присматривать за братьями во время сеансов. Крессида обеспечит вас всем, что понадобится, поскольку леди Армстронг, моя жена, сейчас испытывает недомогание.

Резко кивнув в сторону дочери, лорд Армстронг тут же вышел из комнаты, довольный тем, что одним мастерским ходом избавился от всех домашних затруднений и теперь сможет полностью сосредоточиться на более важных и чертовски трудных делах — как лучше решить проблему независимости Греции, не вступая в конфликт с турецкими и российскими интересами.

Оставшись наедине с художником, Крессида впервые основательно разглядела его. Она потратила немало сил, чтобы держать себя в руках, и пока лишь заметила, что синьор Маттео, вопреки ожиданиям, не разодет, как павлин. Художник оказался моложе, чем она предположила, а его английский звучал безупречно. Сейчас Кресси весьма удивила его поразительная красота. Он был не просто красив, но обладал таким загадочным магнетизмом и аурой физического совершенства, что ей захотелось узнать, земное ли существо перед ней.

Поймав себя на том, что пристально разглядывает художника, Кресси силой воли пыталась привести в порядок блуждавшие мысли. Высокие скулы и лоб, изящные очертания головы, которые подчеркивали коротко постриженные черные как смоль волосы. Карие глаза прикрывали темные веки, лицо отличалось классическими пропорциями, хотя и таило в себе едва заметный оттенок мрачности. Гладкие с ямочками щеки, приятный, можно сказать, почти совершенный нос. А рот — он вполне мог бы украсить женщину. Полные чувственные, как у скульптуры, губы изгибались так, будто он вот-вот улыбнется. Это чуть смягчало грозное выражение лица. Даже не вникая в детали, Кресси определила, что художник являет собой физическое воплощение совершенной, математической красоты. Такое лицо способно привести в движение тысячу кораблей или вызвать трепет у тысячи женских сердец. Кроме того, оно подтверждало ее теорию. При этой мысли сердце Кресси неожиданно затрепетало.

Однако она, судя по взгляду синьора ди Маттео, повела себя невежливо. Высокомерный и в то же время сдержанный, он явно привык к тому, что его разглядывают. Что и говорить, безразличие к ней не вызывало удивления, ведь он писал знаменитых красавиц. В отличие от отца, Кресси, работая над своим трактатом, изучила несколько произведений синьора ди Маттео. Не только художник, но и его картины отличались совершенными пропорциями и классической красотой, казались нереально совершенными. Он выписывал сюжеты безупречно и привлекательно. В небольшом количестве его портретов, которые она успела изучить, прослеживалось некоторое сходство в том плане, что изображение лиц приближалось к идеалу. В результате получалось почти точное сходство, хотя при этом индивидуальные черты были схвачены, будто снятые с кальки красавицы. А это точно соответствовало предпосылке теории, разработанной Кресси. Красоту можно свести к ряду математических правил. Было бы чудесно воочию посмотреть, как синьор ди Маттео, знаменитый художник, творит свои произведения.

Кресси сильно смутилась и покраснела, заметив, что знаменитый художник нетерпеливо барабанит пальцами по столу ее отца. Наверное, он считает ее не очень вежливой.

— Синьор, очевидно, вы уже придумали подходящую композицию. Как вы уже, несомненно, заметили, мой отец души не чает в своих сыновьях.

— В своих очаровательных мальчиках.

Неужели в его голосе послышалась легкая ирония? Неужели он насмехается над заказчиком?

— Мальчики весьма приятной внешности, — согласилась Кресси, — но их никак не назовешь очаровательными. Вам следует знать, они особенно любят грубые шутки. Их гувернантка недавно ушла без предупреждения после одной из них. Вот почему я займу ее место, поскольку братья славятся…

— Вы!

Кресси напряглась.

Я вполне способна обучать азам математики.

— Я не это имел в виду. Дело в том, что скоро открывается сезон. Я думал, вам придется бывать на балах. Однако простите, это не мое дело.

— Я уже бывала на нескольких сезонах, синьор, и у меня нет желания терпеть еще один. Мне двадцать шесть лет. Для меня пора балов и приемов уже прошла. Дело не в том, что я… Впрочем, не важно.

— Значит, у вас нет желания подыскать себе мужа?

Слишком дерзкий вопрос, но его голос звучал спокойно. Кресси хотелось сорвать злобу именно сейчас, когда подлинный объект ее гнева ушел.

— Некоторые женщины не созданы для брака. Я пришла к выводу, что являюсь одной из них. — Это была не совсем ложь, а скорее попытка взглянуть на эту проблему в истинном свете. — Однако отец не согласится с данной точкой зрения, во всяком случае пока мне не стукнет хотя бы тридцать лет. Пока буду молиться. Отец милостиво разрешил мне пропустить нынешний сезон, но устроил все так, чтобы я не помешала младшей сестре найти себе отличную партию. Когда ее удачно выдадут замуж, меня снова выставят на продажу. В роли гувернантки я временно.

Откровенность Кресси явно озадачила его. Да и она не ожидала от себя подобной смелости. Небольшая морщинка исказила его идеальный лоб. Ее смутило, что его совершенные губы чуть устремились вверх. «Неужели он смеется?» — с негодованием подумала она.

— Синьор, я не собиралась давать вам повод для веселья.

— Я не веселюсь. Мне просто интересно. Я раньше не встречал леди, которая так гордится положением незамужней женщины и тем, что знает больше, чем… гм… азы математики.

Он смеялся над ней.

— Наконец-то вы ее встретили. — От негодования и гнева Кресси потеряла над собой контроль. — Если вам угодно, я действительно знаю гораздо больше, чем азы. Признаться, я опубликовала ряд статей на эту тему и даже написала рецензию на книгу мистера Ларднера «Аналитический трактат о планиметрии и сферической тригонометрии». Также составила азбуку геометрии для детей, которую весьма уважаемый издатель решил опубликовать. А сейчас я пишу работу по математике искусства.

Так-то вот! Кресси скрестила руки на груди. Она не собиралась выболтать все это сразу. Но слова уже слетели с ее уст, и она ждала, когда синьор ди Маттео начнет смеяться. Он лишь приподнял брови и улыбнулся. Не снисходительно, удивленно. Видя его улыбку, Кресси затаила дыхание, ибо в этот миг красота надменной статуи обрела вполне человеческие очертания.

— Значит, вы автор опубликованных работ.

— Под псевдонимом Пентесилея. — Кресси невольно выдала еще один ревностно охраняемый секрет. Что такого в этом мужчине? Он заставлял ее высказывать вслух самые сокровенные мысли. Она вела себя точно болтливый младенец.

— Пентесилея. Это амазонская воительница, прославившаяся своей мудростью. Весьма удачный псевдоним.

— Да, да, однако я вынуждена просить вас соблюдать осторожность. Если бы мой отец узнал… — Кресси еще раз глубоко вздохнула. — Синьор, вы должны понимать, в моем положении… то есть… отец полагает, что мои способности к математике препятствуют ему выдать меня замуж. Должна признать, мой опыт в целом подтверждает это. Мужчины не ценят умных жен.

Улыбка синьора ди Маттео приобрела циничный оттенок, взор стал холодным, будто он вспомнил что-то неприятное.

— Синьорина, кровные узы и красота превыше всего, — заметил он. — Так устроен мир.

Выражение его лица красноречивее всяких слов подтвердило то, во что верила Кресси. Поприще деятельности этого мужчины — красота, но она усомнилась, понимает ли он, насколько обременительна родословная. Кресси не придумала, как спросить художника об этом, не обидев его.

Он прервал ее раздумья:

— Если вы изучаете связь между математикой и искусством, то должны были прочитать академический груд моего соотечественника. Я имею в виду работу итальянца Пачиоли De Divina Proportione[9].

Кресси с удовольствием обнаружила, что художник не из тех, кто считает, будто ей, женщине, не разобраться в столь серьезном труде. В то же время она подивилась тому, как красиво звучит название этой книги на итальянском языке.

— Вы читали ее? — наивно спросила она, хотя и так ясно, что он знаком с этой книгой.

— Это классическая работа. Вы согласны с мнением автора, что красоту можно описать по законам симметрии?

— И пропорции. Но это ведь основные законы любого искусства?

Нахмурившись, синьор ди Маттео стал нервно расхаживать по комнате.

— Если бы живопись сводилась лишь к тому, как правильно выстроить углы и пропорции, любой мог бы стать художником.

— Тогда как же вы научились так хорошо писать картины? — возразила Кресси.

— Я учился. У старых мастеров. Был учеником у других художников. Все дело в практике.

— Значит, это профессия. Ремесло, правила которого можно выучить. Я придерживаюсь именно такой точки зрения.

— А я стою на том, что искусство не просто ремесло. — Сейчас в его голосе звучал гнев.

— Синьор, не понимаю, что в моих словах расстроило вас. Я сделала вам комплимент. Главная цель искусства — приукрашивать действительность. Разве не так? Если она такова, само искусство должно быть красивым. А если оно красиво, то соответствует тому, что считается красотой, — математическим правилам симметрии и пропорции, которые мы замечаем в природе, как доказал, например, ваш соотечественник, синьор Фибоначчи[10]. Чтобы стать самым лучшим, вы должны были овладеть не только техническими навыками рисовальщика, но также твердым пониманием лежащих в основе искусства правил.

— Значит, я пишу машинально. Вы это хотите сказать?

— Я хочу сказать, что вы овладели законами природы.

— Миледи, вас создала природа, однако вы никак не вписываетесь в эти законы. Если применить ваш метод дедукции, вы никак не можете считать себя красивой.

Столь жестокие слова прозвучали как пощечина. Кресси так увлеклась отстаиванием своей теории, что невольно оскорбила Джованни, а он воспользовался ее невзрачной внешностью, чтобы нанести весьма болезненный удар. Свет интеллектуальной правоты потускнел в ее глазах. Кресси вдруг вернулась к жестокой реальности. Синьор ди Маттео обладал внешностью, которая заставляла женщин забывать о благоразумии, скорее в физическом, нежели интеллектуальном плане.

— Синьор, мне хорошо известно, что я не красавица.

Красота есть во всем, если вы знаете, как и где ее искать.

Джованни стоял слишком близко к ней. Она остро чувствовала присутствие мужчины, погрузившегося в раздумья. Кресси встала, намереваясь оттолкнуть его, однако он поймал ее за руку. Она рассеянно заметила, что у него длинные пальцы, загорелые и не перепачканные краской. Ее голова едва доходила до широких плеч художника. Со столь близкого расстояния она безошибочно угадала, что в этом гибком теле таится огромная физическая сила. Находясь так близко от него, Кресси прерывисто задышала. От смущения ее бросило в жар. Здесь уже не до приличий.

— Что вы себе позволяете. Немедленно отпустите меня.

Пропустив слова Кресси мимо ушей, Джованни поднял ее голову за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза. Она могла легко убежать от него, но ей и в голову не пришла такая мысль.

— Я так и думал, — тихо произнес он. — Ваш нос не отличается идеальной прямотой и нарушает симметрию лица.

— Я отлично знаю это, — сердито отозвалась Кресси.

— А ваши глаза. Расставлены слишком широко и относительно губ расположены непропорционально. Именно такой пропорции требует Пачиоли.

Одним длинным пальцем он провел по упомянутой им линии. Его собственные глаза окружал золотистый ободок. Ресницы были черными и густыми. От его прикосновения Кресси охватили странные ощущения. Она запаниковала, занервничала. Неужели он заигрывал с ней? Ни в коем случае. Лишь наказывает за то, что она непреднамеренно оскорбила его.

— Мои уши не расположены на одной линии с носом, а соотношение подбородка и лба неверное, — сказала Кресси с деланной беззаботностью. — Что же касается рта…

— Что касается вашего рта…

Синьор ди Маттео провел пальцем вдоль ее нижней губы. У нее возникло нелепое желание попробовать его на вкус. Он что-то пробормотал на итальянском языке. Его пальцы оказались на подбородке Кресси. Он наклонил голову к ней, намереваясь ее поцеловать.

Сердце Кресси громко стучало. Он действительно хотел поцеловать ее. Мышцы ее ног напряглись, она готовилась бежать, но не сдвинулась с места. Пальцы художника скользнули по линии скул и застряли в волосах. Она следила за ним, уговаривала себя бежать, но одновременно другая часть ее мозга оказалась парализованной. Она не могла отвести глаз от его идеально симметричного лица. «Пусть, — подумала она, — пусть он поцелует меня, если у него хватит храбрости!»

Его уста застыли над ее губами, но достаточно долго, чтобы она ощутила, будто что-то тает, подумала, каково это, уступить, дать волю сдерживаемым порывам. Мгновения хватило, чтобы Кресси пришла в себя.

Она вырвалась.

— Что вы себе позволяете? — Эти слова даже ей самой показались очень неубедительными. Она не могла отдышаться, молила Бога, чтобы горевшие щеки не бросались в глаза, ведь это для нее равносильно унижению. Как он дерзок! Необычно красив и явно знает об этом. К тому же итальянец. Всем известно, что итальянские мужчины совершенно не умеют подавлять свои страсти. Видно, не столь уж избитая истина, как ей казалось. — Синьор, возвращаясь к вашей мысли, признаюсь, мой рот столь крупный, что его вряд ли можно считать красивым, — заметила Кресси и с облегчением услышала, что ее голос звучит почти спокойно.

— Красота, леди Крессида, не сводится исключительно к симметрии. По моему скромному мнению, ваш рот очень красив.

Джованни ди Маттео отнюдь не выглядел смущенным.

— Вам не следовало целовать меня, — сказала Кресси.

— Я не целовал вас. А вам не следовало язвить по поводу моих произведений, тем более вы их еще не видели.

— Не считайте меня столь же невежественной, что и мой отец. Я изучала ваши произведения, к тому же не язвила! Всего лишь отметила, что любое искусство…

— …можно свести к набору принципов и правил. Я слышал, что вы говорили. — Даже презрительно кривя губы, Джованни с ужасом подумал, что эта совершенно необычная женщина каким-то образом сумела докопаться до причин его недовольства. На ранней стадии творчества, когда писал ради удовольствия, по велению сердца, а не головы, стремясь создать нечто уникальное, он находил осязаемую связь между полотном, кистью, палитрой, кровью, кожей и костями. Этим он заслужил лишь насмешки так называемых экспертов. Наивно. Эмоционально. Произведения лишены упорядоченности и утонченности. Такие слова задевали его за живое. Он оттачивал ремесло, не позволял эмоциям влиять на произведения. По его мнению, все это лишало их души, правда, они обретали большую известность. Эксперты шумно приветствовали их, титулованные влиятельные особы делали ему заказы, а он предпочитал не разочаровывать их.

Джованни решил откланяться:

— Леди Крессида, хотя я получил огромное удовольствие от нашей беседы, мне пора заняться более прозаическим делом — писать портрет, заказанный моим нынешним клиентом. Желаю вам приятного дня.

Художник взял ее руку и поднес к своим губам. Поцеловал кончики пальцев Крессиды, и его осенило прозрение, а судя по удивленному выражению ее лица, не его одного.