Во имя рейтинга

ГЛАВА 15

Полковник Трэвис

Эней подошел ко мне первым, поздоровался, бросил замечание о погоде. Никого это не удивило.

Был третий день очередного перемирия, выпрошенного ахейскими вождями.

Народ не хотел драться.

Прошло уже два месяца после ультиматума Ахилла, а Агамемнон так и не созрел, чтобы выдать за него свою дочь. Соответственно Ахилл не выходил на бой, боги поддерживали троянцев, ахейцы гибли пачками, и боевой дух воинов неизменно падал.

Арес появлялся на поле боя еще трижды. Ко мне он больше не лез, так как рядом все время был неистовый Диомед, но все равно за каждый его визит на поле ахейцы платили сотнями трупов. Бог войны немного прихрамывал.

Дважды являлась Артемида-охотница, сестра парня, которому я вывихнул челюсть. Ее стрелы несли погибель независимо от того, в какую часть тела воина они попадали. Отравленные, наверное.

Не самые приятные боги у древних греков.

Вот греки особо на битву и не рвались. А что толку идти в бой, если ты не знаешь, с кем тебе предстоит биться: с такими же солдатами, как ты, или с бессмертными олимпийцами?

Победа скрылась за горизонтом, обещанные вождями грабеж и мародерство откладывались на неопределенный срок, и подставляться под божественную бронзу никому не хотелось.

Менелай предложил поединок от отчаяния. План был таков: он убивает Париса — тут уж боги не смогут ему помешать, ибо схватка будет обставлена честь по чести — воины смотрят на победу своего вождя, воодушевляются и пинками сносят Скейские ворота.

Никто не верил, что Парис примет вызов, однако он его принял. Условия поединка обсуждали хитроумный Лаэртид и доблестный троянский лавагет. Бой должен был состояться в полдень близ кургана какой-то там амазонки, чье имя сразу же выветрилось из моей головы, биться предстояло пешими, на мечах и в полном доспехе.

Поединок должен был начаться с минуты на минуту, народ все прибывал. Собрались все видные представители обеих армий, вожди, герои, свита… Лаэртид толкнул меня в бок и заявил, что видит на стороне троянцев Аполлона.

Как раз в этот момент Эней предложил мне отойти в сторонку.

— Кое-кто хочет с тобой поговорить, — пояснил он.

На миг всколыхнулась моя профессиональная паранойя. Стоит ли с ним идти?

Ловушка? Вряд ли. Во-первых, в эти времена воюют честно и опасаться кинжала в спину в день перемирия просто глупо. Во-вторых, я слишком мелкая сошка, чтобы из-за меня нарушать торжественные клятвы.

Я не боялся, что меня запишут в троянские шпионы на основании моей беседы с Энеем и «кое-кем». После той истории с Аполлоном никто не сомневался в моей лояльности. А зря.

— Идти далеко? — спросил я.

— Вон до той рощи.

— Чудесно, — сказал я. — Лаэртид, расскажешь мне, чем тут все кончится.

— А никто не сомневается — чем, — сказал Одиссей. — Вопрос только, на каком ударе.

Эней хмыкнул.

По всеобщему мнению — по крайней мере, по мнению, бытовавшему среди ахейцев, — Парис Менелаю не противник, и я готов с этим согласиться. Менелай — профи, опытный рубака, прошедший не одну войну, а Парис — просто романтично настроенный юноша, пусть молодой, сильный и атлетически сложенный.

Менелай его убьет.

Правда, если верить Гомеру, то не до конца.

— Чего ваш царевич вообще согласился выйти против нашего рогоносца? — поинтересовался я, когда мы отшагали уже половину расстояния до указанной рощи. — Жить с самой прекрасной женщиной в мире ему уже надоело?

Эней снова хмыкнул. Это у него здорово получалось.

— Похоже, что в последнее время любовь самой прекрасной женщины в мире к нашему Парису несколько ослабела, — сказал он. — Наверное, таким образом он пытается снова разжечь потухший костер.

— Как бы его на том костре не сожгли, — сказал я. — Она хоть будет приходить на его могилку, как думаешь?

— Первые три дня, — сказал Эней. — Парис принадлежит не к тому типу парней, по которым женщины долго убиваются.

Рожа у Энея была самодовольная. Наверное, себя он причислял как раз к «тому типу».

Кое-кем желавшим со мной пообщаться оказались, как ни странно, троянский лавагет и далекий предок Одиссея.

— Радуйся, — сказал Эней Гермесу. Не как богу сказал, а как обычному человеку. — Гектор, между прочим, твоего брата вот-вот прикончат.

— Зевс с ним, — сказал Гектор. То ли высказался в том духе, что владыка олимпийцев на стороне его брата, то ли просто выругался. — Парис уже взрослый и волен сломать себе шею по собственному выбору. Я отговаривал его от этой драки, но он меня не слушал. Теперь это его дело.

— А почему ты не остался наблюдать бой, Анхисид? — поинтересовался Гермес. — Достаточно было просто указать Алексу направление…

— Не люблю смотреть, как другие дерутся, — сказал Эней. — Все время хочется отобрать у них мечи и надавать обоим пинков.

— Зачем звали? — спросил я.

— Посоветоваться, — сказал Гермес. — Как с наблюдателем.

— Очень мило, — сказал я. — О чем будем советоваться?

— О богоравном Пелиде, о чем же еще, — сказал Гермес, причем слово «богоравный» в его устах прозвучало не как обычный комплимент, а на полном серьезе. — О том, как от него избавиться.

— И чем он лично тебе помешал? — спросил я.

— Я — бог, — сказал Гермес. — Такова моя воля.

— Этого достаточно для Гектора, Энея, Одиссея или Диомеда, — сказал я. — Но я — Алекс, сын Виктора, и на твою волю мне начхать.

— Я тоже попросил бы объяснений, — сказал Эней.

— Не груби, — сказал Гермес. — Вижу, чужестранцы на вас плохо влияют. Я и так собирался объяснить. В Дюжине я слыву слабым именно потому, что слишком часто объясняюсь со смертными, вместо того чтобы просто требовать выполнения своей воли, однако я считаю, что смертный, если он знает, что и почему должен сделать, будет действовать гораздо эффективнее, чем если бы просто слепо и бездумно выполнял приказ. Я не велю вам убивать Ахилла. Я прошу вас об этом;

— Почему? — спросил Гектор.

Конечно, он не водил с Ахиллом дружбы и готов был сразить его на поле боя, однако ему тоже было интересно, какой зуб завелся у Гермеса на богоравного сына Пелея.

— Он опасен, — сказал Гермес.

— Для вас?

— Для нас, — согласился Гермес. — И смертельно опасен для вас. Ахилл — ходячая катастрофа.

— Это долгая история? — осведомился Эней.

От кургана амазонки донеслись приветственные выкрики: «Парис и Троя!» Младший Приамид прибыл на место схватки.

— Не очень, — сказал Гермес. — Но давайте присядем на траву.

Мы присели.

— Вы все слышали о тайне Прометея?

— Я слышал, — сказал Эней.

Гектор просто кивнул.

— Я не в курсе, — сказал я. — Он вроде бы украл у вас огонь? Эта версия меня не слишком устраивала.

— Как и всякая официальная версия, — сказал Гермес. — На самом деле тайна, которую должен был выведать орел, ежедневно терзая его печень, была другой. Прометей знал, что сын Фетиды Глубинной, будущей матери Ахилла, будет более могучим, нежели его отец.

— И что? — спросил я, — Любой отец должен быть рад, что у него такой сын.

— В те времена считалось, что Фетида должна родить от Зевса.

— О, — сказал я.

— О, — согласился Гермес. — Зевс сразил Крона и отправил деда в Тартар, заняв его место на Олимпе и в умах ахейцев. Такова семейная традиция. Когда тайна Прометея стала известна, папаше почему-то сразу расхотелось обзаводиться потомством от Фетиды, и он отдал ее в жены одному из смертных — великому герою Пелею. Типа за заслуги перед отечеством.

— И?

— Пелей, как вы понимаете, не был чистокровным смертным. В его жилах, равно как и в жилах моего правнука Одиссея, или в ваших, кроме тебя, Алекс, или в жилах большинства вождей, собравшихся под стенами Трои, наравне с алой кровью смертных струился серебристый ихор — нетленная кровь богов. Пелей был полубогом, Фетида — богиней, следовательно, их сын унаследовал три четверти божественной крови.

— Я не вижу в этом проблемы, — сказал Эней. — Я сам, между прочим, наполовину бог. По маме.

— Мамы у вас разные, вот в чем проблема, — сказал Гермес. — Твоя не устраивала тебе купания в Стиксе, обливания амброзией и обжигания в огне. Мамаша пыталась вытравить из Ахилла смертного. Ты, Анхисид, был рожден человеком, человеком и стал. Ахилл же должен был быть рожден богом, но родился таким, как ты. В этом его проблема, в этом его противоречие, которое он не может постичь и уж тем более обуздать. Его естество стремится на Олимп. Любой ценой. Мне сложно это объяснить… Его природа — природа бога, волею судеб оказавшегося в человеческом теле. У него разум… нет, не разум, подсознание бога. Оно ищет выход, а возможных вариантов всего два — либо оно обретет то, что ищет, либо разрушит бренную оболочку.

— Но второе невозможно, поскольку Ахилл неуязвим, — сказал Эней.

— А ты не дурак, сын Анхиса, — сказал Гермес. — Впрочем, твоя мама редко дураков рожает. Но Ахилл не неуязвим. Он практически неуязвим, а это две большие разницы. Пока он не занял свое место на Олимпе, спихнув с него, я полагаю, моего кровожадного брата Эниалия, убить его еще можно. Надо только хорошо постараться. Когда я понял, что Троянской войны и великого похода Агамемнона не избежать, я решил, что Ахилл должен принять в нем участие. Именно я подкинул оракулам идею, что ахейцам не взять верха, если Ахилл не выступит на их стороне.

— Иными словами, ты наврал, — сказал я.

— Пусть и наврал, — сказал Гермес. — В конце концов, я — бог воров. Я очень надеялся, что Ахилл будет убит на этой войне. Здесь у него больше всего шансов умереть.

— Интересно, — сказал Эней. — А почему вы не можете убить его сами? Если он так опасен, как ты расписываешь, Гермий, то почему ты решил поручить грязную работу нам, смертным? Стукни его своим кадуцеем, или пусть Феб его пристрелит, или Зевс огреет молнией с небес, и вся недолга. В чем его опасность для нас, Гермес? Хочет мальчик на Олимп, ну и пусть хочет. В чем наша проблема, проблема смертных? Ваши тревоги мне хотя бы понятны: вы боитесь за своего драгоценного Ареса.

— Я бы с удовольствием и сам его пристукнул, — сказал Гермес. — Да и Арес бы с удовольствием, но мы не можем.

— Почему?

— Потому что, когда Фетида была отвергнута Зевсом и вручена как почетный трофей простому смертному, пусть полубогу и герою, но все же смертному, ее это взбесило, как это взбесило бы на ее месте любую женщину.

— Да, полубог и герой не идет ни в какое сравнение с Громовержцем, — сказал Эней.

Я уже заметил, что Основатель, чью жизнь Дэн поручил мне беречь любой ценой, не объяснив, как это сделать, воюя на другой стороне, не испытывает никакого пиетета по отношению к собственному пантеону и его главе.

— Фетида пришла в ярость, и ярость ее была направлена против папы в частности и всего Олимпа в целом. Примерно в этом ключе она воспитала и своего сына, попутно делая его неуязвимым и еще в детстве пытаясь выдавить из него все человеческое.

— Вряд ли ее можно назвать образцовой матерью, — сказал я.

— Сейчас я открою вам самую охраняемую тайну Олимпа. Боги не бессмертны, — сказал Гермес. — Смертные думают, что это не так, и ошибаются. Мы могущественны, и убить нас очень сложно, однако такая возможность, пусть она мизерна, все же существует. Ты сломал челюсть одному моему брату, твой приятель Тидид пропорол бок другому.

— Я и не думал, что вы бессмертны, — сказал я. Вообще-то я об этом вообще не думал.

— Ахилл, возможно пока сам того не подозревая, жаждет убивать богов.

— При этом сам стремится на Олимп, — заметил Эней.

— Природе нужно равновесие, — сказал Гермес. — На Олимпе есть место только для двенадцати, и, чтобы попасть туда, надо освободить себе место. Больше всего Пелиду подходит роль бога войны. Возможно, я и ошибся, отправив его под Трою. Эту ошибку надо исправить. И исправить ее может только смерть Ахилла.

— Почему мы? — спросил Гектор, с самого начала разговора не проронивший ни слова.

— Вы — лучшие из троянских воинов, — сказал Гермес. — А Алекс — не совсем ахеец и тоже очень хорош. Ахилла убить трудно. Возможно, даже труднее, чем самого Ареса. Вы знаете о его уязвимом месте?

— Ареса?

— Ахилла.

Троянцы покачали головами.

— Пятка, — сказал я.

— Пятка, — согласился Гермес. — Ахиллесова пята. Возможно, это выражение останется в веках и будет существовать даже тогда, когда люди забудут о том, кто такой этот Ахилл.

— Так и будет, — сказал я. Многие из моих современников пользовались этим выражением, но бывали поставлены в тупик вопросом, откуда оно взялось.

— Извини, Гермий, — сказал Эней, — но ты не мальчик, сам должен понимать, что в битве на мечах или на копьях достаточно проблематично попасть человеку в пятку. Тебе нужен лучник.

— Вы с Гектором прилично стреляете.

— Парис тоже лучник.

— Парис — не вариант. — Гермес прислушался к реву толпы. — Если он вообще еще жив.

— Одиссей — лучник, — сказал Эней.

— Одиссей — ахеец.

— Но он твой внук. Или правнук. Попроси его по-родственному. К тому же ему будет легче попасть Ахиллу в пятку. Я имею в виду — троянцы редко видят Пелида со спины.

— Может, и попрошу, — сказал Гермес. — А может, уже попросил. Но я также прошу и вас сделать все возможное для того, чтобы Ахилла не стало.

— Ты все время говоришь об опасности для богов, — сказал Гектор. — А чем Ахилл так опасен для нас? Какая нам разница, кто у вас там провозгласит себя богом войны: Ахилл или Арес? Ты так ничего и не объяснил.

— Во-первых, драка Ахилла с Аресом будет опасна сама по себе. Когда дерутся цари, больше всего страдают рабы, а уж когда дерутся боги… Кроме того, представь хотя бы на одно абсурдное мгновение, что Ахилл победит в этом бою и сядет на место Ареса. Станет богом войны. Но Ахилл — не Арес. Ареса можно контролировать, точнее его не нужно контролировать, нужно только время от времени спускать с цепи. Ахилла же на цепь не посадить. Став богом войны, он утопит этот мир в крови смертных и богов.

— Это только теории, — сказал я.

— Я не тороплю вас с ответом, но времени мало, — сказал Гермес. — Ахилл не принимает участие в боях, пока. Но это только отсрочка. Он выйдет в поле… скоро. Очень скоро. И с каждой битвой он будет становиться все сильнее.

— Ты так и не сказал, почему вы не готовы убить его сами, — сказал Эней. — Аполлон — тоже лучник. И сестричка его.

— Мы не можем, — сказал Гермес. — Фетида была уязвлена, а Зевс — смущен. Он, если можно такое сказать о папе, был несколько пристыжен и подавлен, и в каком-то очередном скандале относительно будущего ее сына Фетида сумела вырвать у него весьма опрометчивое обещание, что ни один из богов Олимпа не поднимет руку на ее сына. И папа недолго думая заставил нас, старших и младших, поклясться в этом, а клятва богов нерушима, ибо бог, преступая свою клятву, сначала перестает быть богом, а потом просто перестает быть. Так что подумайте, парни, и сами примите решение. Чудесный день, — добавил он и растворился в воздухе без следа.

— Бред какой-то, — сказал Эней.

— Бред, — сказал Гектор. — Алекс тоже говорил мне про пятку Ахилла, но я как-то запамятовал. И вообще мне не нравится история, которую рассказал Гермес.

— Мне тоже, — сказал я.

Как профессионал, я очень хорошо умею распознавать ложь. В том, что говорил Гермес, лжи было очень много.

Он просил нас убить Ахилла. Это правда. Но вот почему ему лично так нужна эта смерть, он так и не объяснил. На его место Пелид не метит, он целит выше, а в то, что Гермес печется об интересах смертных, верилось с трудом.

— Твоего брата, наверное, уже убили, Гектор, — сказал Эней.

— Сомневаюсь, — сказал Гектор. — Парнишке в последнее время сильно везет.

— Думаешь, Менелай вышел на бой с похмелья?

— Менелай и Парис меньше всего заботят меня, — сказал Гектор. — Пусть они убьют друг друга и еще кого-нибудь в придачу. Мне не нравится то, что происходит на этой войне.

— Боги за нас, — сказал Эней. — Сейчас по крайней мере.

— Но мы не знаем, надолго ли, — сказал Гектор. — Мне это почему-то напоминает ловушку. Как только мы почувствуем, что победа у нас в руках, как только перешагнем в бою за грань, из-за которой не сможем вернуться, боги отвернут от нас свои лики, Пелид выйдет в поле, и город падет.

— Тогда не убивай Патрокла, — сказал я.

— Что?

— Патрокл — друг Ахилла. Если ты убьешь его, Пелид рассвирепеет, и тогда вам всем конец. В частности, тебе, Приамид.

— Ты слишком много знаешь, — сказал Гектор. — Ты уверен, что ты не пророк?

— Вполне.

— А что ты не бог? — спросил Эней.

— Тоже уверен.

— Тогда откуда твои знания?

— Это долгая история, — сказал я.

— Город падет? — спросил Гектор.

— Перестань выводить войско в поле, — сказал я. — Стены города неприступны, и ты это знаешь. А в поле вас просто перемалывают на жерновах Агамемнона.

— Отец хочет…

— Твой отец хочет, чтобы нас всех убили, — сказал Эней.

— Он не желает прослыть трусом, — сказал Гектор.

— Но каждый день убивают не его, — сказал Эней. — Он наблюдает за боями с безопасных стен.

— Он стар и прожил жизнь, — сказал Гектор. — Жизнь, в которой было множество войн.

— Так пусть он даст жить другим, — сказал Эней.

— Он — правитель города. Я не могу пойти против его воли.

Дурак, подумал я. Знал бы он…

А если бы знал? Могло ли это хоть что-нибудь изменить?

Была не была, подумал я. Сделав один шаг, надо делать и второй. А расскажу-ка я Гектору правду.

— Прекрасно, доблестный Гектор, сын Приама, троянский лавагет, проигрывающий главную для его народа войну, — сказал я. Если он не хочет внимать голосу разума по-хорошему, я выложу ему все. И пусть Дэн, мистер Картрайт и мистер Мур попытаются достать меня здесь или где бы то ни было еще. — Тебя интересуют мои знания, так сейчас я расскажу тебе еще кое-что из того, что знаю. Если ты будешь продолжать строить из себя героя и не прислушаешься к моим словам, Ахилл тебя убьет. И не просто убьет. Он привяжет твой труп к своей колеснице и будет кататься вокруг Трои, волоча его за собой, а твоя жена, твой отец, твои братья и сестры будут на это смотреть. Но и это еще не все. Твой отец явится к Ахиллу и будет умолять его о том, чтобы он отдал ему твое тело для достойного погребения. Это что касается тебя, Гектор. Теперь о глобальном. Война будет долгой, но вы ее проиграете. Уже после твоей смерти, разумеется, так что тут тебе повезло, и ты не увидишь, что случится с твоим городом и с теми, кто тебе дорог. Но ты не умрешь в неведении, потому что я тебе расскажу. Сын Ахилла, Неоптолем (ты пока не видел его, но все еще впереди), размозжит голову твоему сыну и сбросит его со стены. Он изнасилует твою Андромаху и увезет ее в рабство в Ахайю. Твой отец будет убит. Парис будет убит, позже тебя, но раньше падения города. Твою сестру Кассандру изнасилуют прямо в храме Афины. Твой город будет разрушен и сожжен дотла. А Елена вернется к Менелаю.

По мере того как мои слова проникали в разум Приамида, лицо лавагета темнело, а руки начали трястись.

Ярость?

Надеюсь.

Он верит мне.

Но изменит ли это хоть что-нибудь?

— А я? — спросил Эней, когда я замолчал. Точнее, набрал воздуху в грудь для нового пророчества. — Что будет со мной?

— С тобой будет чуть получше, — сказал я. — Ты выживешь. И даже спасешь своего отца. Правда, всю свою жизнь ты проведешь в скитаниях и умрешь на чужбине.

Лучшая ложь — это часть правды. О том, что Энею припишут основание могущественной империи, по сравнению с которой их любимая Троя кажется лишь маленьким провинциальным городком, я счел уместным не говорить. Кто знает, а вдруг Энея Основателя устроит и такой вариант?

Прошлое не изменить, сказал мне когда-то Дэн. Все было, как было, и будет, как будет.

Но за то время, что я провел здесь, Троянская война стала моим настоящим.

Дэн

Вот так.

Он стоял и выбалтывал Домоседу с Итальянцем всю подноготную. Всю правду, по крайней мере, по версии историков.

Зачем?

И почему они его слушают?

Никто пока не знает, что вообще происходит. Внимание всей бригады приковано к изюминке сегодняшнего дня, дуэли Парис — Менелай. Схватка рогоносца с тем, кто ему эти рога наставил.

Но мне почему-то казалось, что наблюдать за полковником Трэвисом будет куда интереснее, и я следил за ним, а не за очередной порцией насилия. Сеанс записи прервался на том, как Алекс напророчил Итальянцу смерть на чужбине, которая по новой версии ему уже не грозит. Смерть ждет Энея здесь, в Троаде.

Но об этом новоявленный пророк знать не может.

Интересно, а что он им еще расскажет?

Первым моим порывом было спрятать эту запись потому что я тайно симпатизировал Алексу и троянцам. Но это было глупо. Допуск к первичным материалам есть у очень немногих, зато очень многих заинтересует, чем таким важным был занят троянский лавагет, что не пошел смотреть на бой с участием своего младшего брата.

Хотя у него этих братьев… Папа Приам был очень плодовитым царем.

Запись увидят. У Алекса будут большие неприятности по возвращении. Невмешательство — вот было главное Условие его контракта.

И вообще я не понимаю, почему его там до сих пор держат.

Теперь-то уж известно, почему мы не можем вести съемки в зоне Олимпа и откуда у Ахилла эти нечеловеческие замашки.

И, что самое странное, зрители воспринимают древнегреческих богов как должное. И обывателя совсем не удивляет сам факт их существования.

Может быть, народ так до конца и не поверил, что это реалити-шоу?

Макс рассказал, что, когда он в последний раз ехал в такси — а было это не так давно, — таксист обронил интересную фразу. Пробок сегодня нет, хвала Зевсу, сказал он. Макс поинтересовался, с какого боку тут Зевс в частности и олимпийские боги вообще, и если уж от них что-то и зависело в нашем мире, например, отсутствие пробок, то благодарить за это следовало бы скорее Гермеса, бога путников. Водитель удивленно посмотрел на Макса, объяснил, что услышанная в телевизоре фраза просто пришлась к слову, а потом задумался.

И до конца поездки слова из него было не вытянуть.

Я дорого бы дал за то, чтобы узнать, о чем он думал. Надеюсь, не о том, чтобы в следующий раз вознести хвалу Гермию Психопомпу.

Я закурил сигарету, и тут вошел академик.

Вид у него был довольно растрепанный. Глаза красные, серое лицо, щеки впали так, будто человек не ел уже пару недель. Волосы стояли если и не дыбом, то очень близко к тому, в руках он машинально вертел какую-то штуковину, предназначение которой мне было абсолютно неизвестно. Конечно, мы с этим проектом все зашиваемся, но чтоб до такой степени…

— Что стряслось? — спросил я.

— А с чего вы взяли, что что-то стряслось? — спросил он.

— Посмотрите в зеркало.

Он принялся озираться по сторонам, рассматривая стены.

— Фигурально выражаясь, — поправился я. — А то у меня нет зеркала.

— Мы, ученые, Данил, фигурально не выражаемся, — наставительно произнес он, присаживаясь. — Мы оперируем фактами и точными понятиями, и, если кто-то советует посмотреть в зеркало, значит, зеркало должно иметь место.

— Извините, — сказал я. — Так что стряслось?

— Вы аналитик?

— Кажется.

— Тогда я дам вам факты, вы их проанализируете и скажете мне, что стряслось.

— Факты точные?

— У меня, молодой человек, других фактов нет.

— Выкладывайте.

— Сегодня в пять часов утра меня разбудил один из моих ассистентов…

Он спал в пять часов утра! Счастливчик!

— …и сообщил, что имеет место утечка энергии из главного блока. Конечно, это нонсенс, если учесть, как у нас все устроено, сколько в цепи предохранителей и резервных блоков, и именно так я своему ассистенту и сказал. Но он продолжал настаивать, а так как сон был все равно испорчен, я пошел посмотреть, в чем там дело. Он оказался прав, у нас действительно была… сложно назвать это утечкой. Энергия уходила в туннель.

— Простите, — сказал я. — Я немного не понимаю. Энергия уходит на то, чтобы поддерживать туннель, так?

— Да.

— Постоянно?

— Да, на поддерживание туннеля требуется огромное количество энергии, но нагрузка постоянна и не скачет. Есть небольшие отклонения только во время сеансов связи, и то это отклонения на одну десятую обычной мощности, не больше. Когда мы отправляли в прошлое этого парня… военного…

— Полковника Трэвиса.

— Да, его. Нагрузка возросла на три десятых. Но сегодня ночью она возросла вдвое. Это… это колоссальное количество…

— Я понимаю. Сеанса связи в тот момент, как я понимаю, не было?

— Нет, до него было еще сорок минут.

— Как долго это продолжалось? Или продолжается и сейчас?

— Нет, всего около получаса. Но мы перерасходовали…

— Это неважно, — сказал я. — Я думаю, что энергии у нас с запасом.

— Это так, но каким образом можно объяснить…

— Кому? Мистеру Картрайту ничего объяснять не надо. Он набрел на золотую жилу и грузит породу самосвалами.

— Я хочу объяснить это хотя бы себе.

— И вы уже что-нибудь придумали?

— Нет.

— Когда мы отправляли в прошлое Алекса, нагрузка увеличивалась на пятнадцать минут?

— Тринадцать минут сорок секунд. Но между тем увеличением и сегодняшним разница в порядок.

— Очень просто, — сказал я. — В тот раз мы отправляли нечто вниз по течению, поэтому энергии почти и не требовалось. А в этот раз нечто продиралось против течения, из прошлого в будущее. Или в настоящее, если хотите.

— Что? Что продиралось?

— Не знаю.

— Абсурд, — сказал он. — И где это нечто? Куда оно делось по прибытии сюда и почему мы его не заметили? Если то, что вы говорите, верно, это нечто должно обладать такими размерами, что незамеченным уйти просто не может. Вы знаете, какой контроль у нас в лаборатории? Я не говорю о мышах, даже муха из прошлого, залети она по какой-либо случайности в туннель и заставь сработать аппаратуру, не проскочит незамеченной.

— А муха может?

— Что?

— Заставить сработать аппаратуру?

— Нет. Все откалибровано. Только диски с информацией. Или этот военный…

— Полковник Трэвис.

— Да, он. Но больше — никто. Мы застраховались от случайностей. Мне казалось, что застраховались на все сто процентов.

— Академик, — сказал я, — вы недавно читали «Илиаду», если я не ошибаюсь.

— Да, читал.

— Вы помните персонажа по имени Эней?

Он задумался.

— Нет, не помню, — сказал он. — У меня склероз относительно всего, что не касается физики. Это важно для вас?

— Нет, — сказал я.

Может, и правда не помнит.

Полковник Трэвис

— И чем дело кончилось? — спросил я.

— Как обычно, — сказал Одиссей, наливая мне вина. — Ничем. Наш богоравный рогоносец начал брать верх, выбил у Париса щит, сломал меч и даже ранил в бедро, но тут троянца накрыло серебристым облаком, через которое Атрид пробиться не смог, а когда оно развеялось, Париса там уже не было. Полагаю, боги его куда-то отволокли. Думаю, что Афродита.

— С чего Афродите вмешиваться?

— Сам подумай, — сказал Лаэртид.

Я подумал.

Боги хотят гибели Трои. Боги против нее и душой, если бы она у них была, находились бы на стороне ахейцев.

Но, с другой стороны, Фетида умоляла Зевса подарить троянцам несколько побед, пока Агамемнон не попросит прощения у ее сыночка. Вот они и дарят.

Такими темпами Ахилл свою невесту получит очень скоро. А Троя, соответственно, огребет неприятностей по полной программе. А что делать?

Гомер…

Тут я заметил, что задумался и пропустил мимо ушей то, что продолжал говорить Лаэртид.

— Что? — переспросил я.

— Мухи, — сказал он.

— Что с ними?

— Здесь, в Троаде, странные мухи, — сказал Одиссей. — Сначала я думал, что мне показалось, и я решил понаблюдать за ними внимательнее. И выяснил, что мне не показалось.

— И что не так с мухами, Лаэртид?

— Их тут два вида, — сказал Одиссей.

— Только-то? Я думал, гораздо больше.

— Да я не о внешности говорю, — сказал он. — А о манере поведения.

Чокнулся, подумал я. Какая у мух манера поведения? Тоже мне, древний энтомолог-любитель. И только потом понял, о чем он говорит.

Я так привык к присутствию камер, что совершенно о них забыл.

— Одни мухи вполне обычные, — сказал Одиссей. — Они летают по всему лагерю, но если и интересуются людьми, то исключительно мертвыми, как и положено мухам. Зато другие почему-то предпочитают живых. Я заметил, что вокруг нас всегда вьются насекомые. Даже когда мы плыли по морю. Куда бы я ни пошел, я могу заметить несколько мух, которые увяжутся за мной. Они не докучают, не жужжат над ухом, но они всегда рядом.

— И что это значит? — спросил я.

— Кто знает. — Он пожал плечами. — Может быть, то, что все мы скоро станем мертвыми, и мухи это чувствуют.

Я успокоился. Не владея должным уровнем технологии, правильных выводов даже хитроумный Одиссей сделать не сможет.

— А иногда мне кажется, что они наблюдают за нами, — сказал Одиссей, ясно давая понять, что я его недооценил.

— Мухи? — Я улыбнулся. — С какой целью?

— Может, у мух тоже есть боги, — сказал Одиссей, пожимая плечами. — И они требуют рассказов о нашей войне… А может быть… Не знаю. Может быть, это и не мухи, а то, что мы принимаем за мух.

Разговор становился слишком опасным, и я поспешил откланяться, сославшись на усталость. Лаэртид меня задерживать не пытался.

Надеюсь, больше никому он свои мысли о насекомых излагать не станет.

Едва я покинул шатер правителя Итаки, как в него вошли двое золотых щитов Агамемнона. Мне стало любопытно, и я вывел на дисплей изображение с камеры, следящей за Одиссеем. Ванакт ванактов призывал хитроумного к себе. Надеюсь, не для того чтобы поговорить о странном поведении насекомых.

На самом деле причина могла быть только одна. Неудача Менелая выбила Агамемнона из колеи, и он решил вернуть расположение богов.

Но поскольку лично извиняться перед каждой мелкой сошкой вождю вождей не пристало, он решил задействовать для этих целей хитроумного итакийца, преисполненного козней различных и мудрых советов.

Я продолжал следить за Одиссеем, медленно бредя по лагерю ахейцев. Настроение воинов варьировалось от очень плохого до смертельно унылого. После выступления на стороне троянцев самого Зевса, череды военных неудач и чудесного спасения Париса мало кто верил в успех предпринятой Атридами операции. Для того чтобы снова вдохнуть в них боевой дух, понадобится чудо. Одного возвращения Ахилла будет мало. Это на мой посторонний и независимый взгляд.

Атриды приняли басилея Итаки в шатре вождя вождей с поистине царскими почестями. Он был препровожден в приватную часть шатра, усажен на почетное место, напоен вином и осыпан комплиментами.

Одиссей принимал сии почести довольно угрюмо. Его нелюбовь к Атридам ни для кого не была секретом, включая и самих Атридов.

— Мы проигрываем войну, Лаэртид, — сказал Агамемнон, разом покончив с предварительными ласками и перейдя к делу. — И все из-за этого мальчишки. Согласно предсказаниям, он должен был преподнести нам город на блюде, а вместо этого он делает все, чтобы мы легли под троянскими стенами.

— Ты сам вырыл себе яму, Атрид, — сказал Одиссей. — Боги покровительствуют этому юнцу и дают ему все, о чем бы он ни попросил. Почему ты не делаешь так же? Ты решил поставить себя выше Зевса?

— Как смеешь ты так разговаривать с вождем, коему клялся в верности?! — вскипел Менелай.

— Успокойся, брат, — сказал старший Атрид. — Одиссей прав, а я — нет. Мне не следовало отказывать Ахиллу столь прямо. Что ты мне посоветуешь сделать теперь, Лаэртид?

— Все, о чем он попросит, — сказал Одиссей. — Армия деморализована, воинский дух твоих солдат раздавлен. Если что-то и может вернуть былой настрой, так это возвращение Ахилла и громкая победа.

— Ты же понимаешь, Лаэртид, что я не могу дать ему все, — сказал Агамемнон. — Ибо тогда он будет думать, что он сильнее и славнее меня. А потом, став моим родственником…

— Став твоим родственником и наследником, он попытается устранить тебя и сесть на микенский престол, — сказал Одиссей. — Он уничтожит всех, кто стоит между ним и троном.

— Народ его не примет.

— Народ примет кого угодно. Он — герой, а простолюдины любят героев. Кроме того, его поддержит армия. Твоя армия, Атрид.

Я улыбнулся. Одиссей делал все от него зависящее, чтобы Атрид и сын Пелея остались в ссоре. Их союз был губительным для Трои и обещал быструю победу ахейцам. Я все еще помнил, как Ахилл взобрался на крепостную стену в первый же день осады.

— Ты сам построил для себя эту ловушку, — повторил Одиссей.

— Мы не возьмем Трою без Ахилла, — мрачно сказал Менелай.

— Троя — это всего лишь город, — сказал Лаэртид. — Ахилл — всего лишь воин. Один воин не может выиграть войну. Тебе надо, чтобы Ахиллес вернулся в строй, Атрид, и боги снова обратили на тебя свой взор. Но тебе совсем необязательно, чтобы твой новый зять дожил до конца осады.

— Ты предлагаешь…

— Предательство, — уточнил Одиссей. — Удар в спину. Неужели тебе незнакома такая тактика, Атрид?

— Убить Пелида? Но как?

— Пусть этот вопрос волнует убийц, но не вождя вождей, — сказал Одиссей. — Пообещай Ахиллу Ифигению, пообещай ему троянский престол сразу после победы и микенский после твоей смерти. Сделай так, чтобы он вернулся в бой. А потом отдай приказ своим золотым щитам. У нас ведь тут война, знаешь ли. Люди на войне умирают каждый день. Сотнями. Тысячами.

В конце концов Лаэртид уговорил Агамемнона пожертвовать дочерью и был отправлен к сыну Пелея с извинениями и дарами от вождя вождей. Утром в Микены отплыл корабль, который должен был привезти Ифигению в Троаду. Ахилл не желал ждать окончания войны и намеревался провести обряд прямо на поле битвы. Как все и ожидали.

Неуязвимый воин вернулся в битву.

ГЛАВА 16

Реалити-шоу «Троя»

Сопутствующие материалы

Анимационный фильм «Великолепная Дюжина трет темы на Олимпе»

Озвучено Гремлином. Показывается впервые

— Партактив собран, товарищ председатель, — сказал секретарь, усаживаясь на свое место и перебирая какие-то бумаги.

— Прекрасно, — сказал Зевс Кронович Хаосид. Он сидел в глубоком кожаном кресле, а за спиной его плыли облака. — Товарищи, я собрал вас здесь для того, чтобы огласить принятое мною решение.

Присутствующие выжидающе молчали.

— Я собрал вас также потому, что все вы являетесь членами правящей партии, ее элитой, ее сердцем, — сказал Зевс. — Кроме того, мы тут все родственники, поэтому можно обсудить вопрос, так сказать, внутри семьи, прежде чем огласить его широким массам общественности.

Арес Зевсович, сидевший за столом рядом с Дионисом Зевсовичем, склонился к уху соседа и прошептал:

— Будет большая война, нутром чую.

— Это по твоей части, — нетвердым голосом отозвался Дионис. За последние века он ни разу не являлся на собрания трезвым. — Я — человек мирный.

— Уже много веков мы руководим вверенным нам контингентом, — продолжал Зевс. — И есть заметные успехи. Народ живет довольно стабильно, процветает, если, конечно, он этого заслуживает, регулярно платит членские взносы… Мы можем гордиться проделанной работой.

Послышались дружные аплодисменты.

— Некоторые перегибы были, не спорю, — сказал Зевс после того, как аплодисменты стихли. — Скажем, случай с гигантами… Да и с Прометеем неудобно получилось… Однако в общем и целом наше правление весьма и весьма удачно.

Еще аплодисменты.

— Но есть в нашей работе и недостатки, — сказал Зевс. — Космос велик, и его населяет множество смертных. Со скорбью и болью в сердце я хочу обратить ваше внимание на тот факт, что многие из них лишены тех благ, которыми мы можем их одарить, и находятся под тяжким гнетом чужеродных нам элементов. Это — тирания, товарищи, и нам надо с ней бороться.

На этот раз зааплодировал только Дионис. Просто у него была несколько заторможенная реакция и он не сразу въехал в то, что только что было сказано. Остальные хранили осторожное молчание, на фоне которого одинокие хлопки наркома виноделия звучали сущим издевательством.

— Что ж, — сказал Зевс, — мысль, как я понимаю, для многих из вас новая, и требуется время, чтобы вы с нею освоились.

— Я же говорил, будет война, — пробормотал Арес, на этот раз ни к кому особо не обращаясь.

— Ты говоришь о переделе сфер влияния, брат, — сказал могучий кряжистый бородач, Посейдон Кронович Хаосид.

— Можно и так сформулировать, товарищ, — сказал Зевс, делая особый нажим на слове «товарищ».

— Большая кровь, — заметил Посейдон.

— Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц! — гордо выкрикнула со своего места Афина Зевсовна. Она была настоящей дочерью своего отца и всегда поддерживала официальную линию партии, куда бы эта линия ни гнулась.

— Что такое омлет? — поинтересовалась Артемида Зевсовна, нарком охоты и животноводства.

— Предоставляю слово секретарю нашего собрания, товарищу Гермесу Зевсовичу, — сказал председатель, игнорируя последние реплики. — Он подготовил доклад по интересующей нас теме.

— Спасибо, — сказал Гермес, поднимаясь со своего кресла. — Как стало известно в последнее время, Земля имеет форму шара и она гораздо больше, чем мы думали раньше…

— Ересь! — выкрикнула со своего места Артемида.

— Не может быть, — пробормотал Посейдон.

— Зевсохульство! — рявкнула Афина.

— Товарищи, — сказал Гермес, успокоительно поднимая руки, — давайте не будем превращать небольшой урок географии в очередной теологический диспут. Я говорю о фактах, оперирую фактами и был бы вам очень признателен, если бы вы…

— Короче! — громыхнул Зевс, и с его ладоней чуть не слетела шаровая молния. — Молчать и слушать!

— Так вот, — сказал Гермес, — Земля имеет форму шара. На этом шаре существует много земель, жители которых не верят в нас. Там проводят свою порочную политику другие партии, и народ не способен вкусить того благополучия, которое можем дать ему мы.

— Все для народа! — крикнул с места Дионис. — Да я за народ последней бутылки вина не пожалею. Выпью! За народ!

— В общем, есть мнение, что ситуацию надо разруливать, — сказал Зевс. — Предлагаю экспансию.

— Может, лучше сначала экономическими методами? — предложил Аполлон. — Купцов там заслать, или, на худой конец, миссионеров каких-нибудь…

— Вплоть до войны! — заявил Арес.

— Да, — сказал Зевс. — Будет война. Мы обрушим на мир армию, которой он еще не видел, и мир покорится нам и воспоет нас. И наша партия останется единственной во веки веков.

— Кто возглавит эту армию? — поинтересовалась Артемида.

— На контролируемой нами территории есть два больших города, на основании которых мы можем сформировать империю, — сказал Посейдон. — Их возглавляют камрад Агамемнон и камрад Приам. Наверное, один из них и должен стать проводником наших идей.

— Есть мнение, что камрад Приам нам больше не камрад, — сказал Гермес. — Мы сделали ему предложение, от которого он не мог отказаться, но он отказался. И послал нашу партию вместе с проводимой ею политикой тройным загибом до самого Тартара.

— За что он получит строгий выговор с разрушением вверенного ему имущества, — сказал Зевс. — Так что нашу армию возглавит камрад Агамемнон.

— Танков бы ему, — вздохнул Арес, — Ракет переносных класса «земля-земля».

— Нельзя, — сказал Гермес. — Технологическое несоответствие. Мечами обойдутся.

— Мечами долго, — сказал Арес, — но верно. Куда двинем силы в первую очередь?

— Мы должны сплотиться перед лицом надвигающихся великих событий, — сказал Зевс. — И первые, на кого мы должны обратить наше пристальное внимание, это троянцы. Не нравятся они мне.

— Я протестую, товарищ председатель! — вскочил со своего места Аполлон. — Мне лично троянцы симпатичны. И вообще, я им стены помогал строить. А вы их ломать собрались. Это полное несоответствие интересов. И несогласованность действий. И отсутствие логики. Зря мы с Посейдоном горбатились?

— Ваши шабашки на стороне меня не сильно интересуют, товарищ, — сказал Зевс. — Тот факт, что вы помогали строить какой-то город, еще не означает, что мы не можем этот город разрушить. И вообще, вам, по-моему, так и не заплатили.

— Ну и не заплатили, — сказал Аполлон. — Но я выше этого. Мне был важен сам труд. Труд облагораживает.

— От работы лошади мрут, — сказал Дионис. — Наверное, благородства не выносят.

— Почитай Маркса, — посоветовал ему Аполлон. — Поройся в первоисточниках.

Дэн

Смешно.

Гремлин способен стебаться над чем угодно.

В последнее время анимационные фильмы с его озвучкой очень популярны. Чего только стоят серии «Ахейская братва засылает послов» и «Любовь как крыса, полюбишь и Париса».

Лично мне было не до смеха. Прошел уже почти месяц с тех пор, как мы потеряли Италию, и, хотя новых потерь пока не было, этот факт не давал мне покоя.

Я аккуратно разговаривал со многими людьми — аккуратно потому, что не хотел прослыть сумасшедшим, — и выяснил, что о существовании Рима и сопутствующей ему страны помню только я один. Интересно, почему моя память выкинула этот фортель? И, быть может, все-таки что-то не в порядке со мной одним, а не со всем миром?

Порой я начинал чувствовать себя шизофреником.

Но поговорить начистоту я ни с кем так и не решился. Единственный, кто мог принять решение — мистер Картрайт, — и слушать ничего не будет о потенциальной опасности его проекта. Слишком он большие деньги в него вбухал.

А разговаривать с теми, кто не имеет права принимать никаких решений, это прямой путь к тому, чтобы заработать репутацию сумасшедшего. Так что я продолжал ходить на работу и выполнять свои служебные обязанности.

О полковнике Трэвисе все как будто забыли. Он настолько органично вписался в происходящее на мониторах, во все эти войны, интриги и предательства, что стал восприниматься как еще один персонаж древнего эпоса. Или память о нем выветрилась из мозгов так же, как и воспоминания об Италии?

Вряд ли.

Хотя лично я уже ни в чем не уверен.

Полковник Трэвис

Я не помню, какая это была по счету битва с троянцами.

Шел третий месяц войны. Иногда сражения следовали одно за другим, каждый день, иногда между ними были чуть ли не недельные перемирия.

Троянцы по-прежнему выходили в поле. На мой взгляд, лавагет не должен НАСТОЛЬКО прислушиваться к мнению басилея.

Я сидел на холме и наблюдал за битвой в оба глаза. Левый охватывал общий план, а правый выдавал по моему желанию план крупный, выводя в поле зрения основных действующих лиц.

Сейчас мое внимание было приковано к Одиссею. Слишком тщательно он целился из своего большого лука, натянуть который мог только один человек из сотни.

Обычно сын Лаэрта стрелял в стиле Аполлона, посылая одну стрелу за другой и не слишком интересуясь, куда они попадают после того, как покидают тетиву. Троянцы двигались сплошной стеной, так что промахнуться было трудно.

А сейчас Одиссей целился целую минуту, и я не сильно удивился, когда проследил направление его взгляда.

Сын Пелея дрался на пятачке пустого пространства. Мирмидонцы делали вид, что не поспевают за своим великим предводителем, но на самом деле они просто боялись подходить к нему близко. В пылу битвы Ахиллес не разбирал своих и чужих, и смерть от его меча уже нашли многие ахейцы.

Троянцы же просто бросались прочь, едва увидев атакующего монстра. Какой смысл драться с чудовищем, которое невозможно убить?

Ахиллес рубил в спину.

Сегодня он был в облегченном доспехе, без своего знаменитого щита и шлема. Пелид рубился двумя мечами и походил на взбесившуюся мельницу.

Наверное, Одиссей почувствовал себя настоящим идальго.

Он стрелял с колесницы, которой правил его возничий, молодой парень по имени Тевтон. Сейчас колесница замерла на небольшой возвышенности, лошади перебирали ногами, и Тевтон придерживал их, давая возможность прицелиться своему басилею.

Интересно, а возница знает, в кого целится его пассажир?

Первая стрела вонзилась в землю у правой ноги Ахилла. Сын Пелея ничего не заметил, он увлеченно рубил щит какого-то троянского здоровяка, не успевшего вовремя убраться с дороги.

Вопрос: как Парис попал в пятку Ахилла? Неужели неуязвимый повернулся к нему спиной? Или это Аполлон закрутил траекторию стрелы в штопор?

Если Гомер прав, то у Одиссея ничего не выйдет, по крайней мере, сегодня. Но я все равно желаю ему удачи. Надеюсь, он тщательно отравил свои стрелы.

Вторая стрела сорвалась с тетивы итакийца и срезала застежку боевой сандалии Пелида. Ахилл недовольно дернул ногой, и сандалия свалилась, обнажая уязвимое место героя.

Уязвимое ли?

Никто не знал, за какую ногу богиня держала своего сына, окуная его в Стикс. И Ахиллес отказывался отвечать на такие вопросы, даже заданные в шутку. Одиссей решил все выяснить сам.

Третью стрелу мудрый итакиец подарил троянцам.

Ахиллес не оборачивался. Он ничего не заподозрил. Одиссей достал из колчана четвертую стрелу.

Волнение в рядах троянцев, воины схлынули в стороны, как море перед Моисеем, и напротив сына Пелея выросли две закованные в броню фигуры. Я сразу узнал двурогий шлем Гектора и алый плащ Энея. У обоих были шиты. Гектор сжимал в руке копье, у Анхисида был меч.

Сражение замерло. Древние греки, которые, по словам Дэна, не были никакими греками, удивительно любили наблюдать за такими противостояниями, порою длящимися долгие часы, и на это время просто забывали убивать друг друга. Неудивительно, что с осадой они провозились долгих десять лет.

Ахиллес яростно взревел.

Гектор сместился вправо, уступая левый фланг Энею.

Дэн

Сын Тидея был страшен в бою, особенно если вставал с похмелья. Мне начинало казаться, что Одиссей специально накачивает аргосца накануне сражений.

Диомеду было наплевать на поединок вождей с высокой колокольни, и то, что троянцы на миг прекратили сражаться, он воспринял как подарок судьбы.

Его гетайры ударили в трех сотнях метров от того места, где намечался поединок великих, и пробили в рядах троянцев брешь. Хочешь не хочешь, а троянцам пришлось обороняться.

Кто-то может назвать поступок Диомеда неблагородным, но только не я. Это война, а не Олимпийские игры. Хотите смотреть, сходите в театр.

Тем не менее сражение возобновилось, и никто не обратил внимания на Одиссея, замершего в гнезде своей колесницы.

Думаю, что это был заговор. Если бы все остались наблюдать за поединком, Лаэртид не смог бы стрелять. Или на этот случай друзья оговорили свои действия заранее, или Диомед очень удачно импровизирует.

Или это просто совпадение и Одиссей вообще не собирается убивать сына Пелея.

Кстати, никто не видит в помещении летающих свиней?

Полковник Трэвис

Копье Гектора разлетелось в щепки уже после второго выпада, и теперь все трое орудовали мечами.

Проблема с Ахиллом формулировалась достаточно просто, но решения не смог найти еще никто. Сын Пелея был посредственным воином. У него не было физической силы Аякса, точности Одиссея, мастерства Менелая или Диомеда. У него не было скорости Мелкого Аякса, ловкости Идоменея или опыта Гектора. Его техника оставляла желать лучшего.

Его можно было победить.

Но его совершенно невозможно было угробить.

Его кидали в воду — но топить его было бессмысленно, поскольку он не тонул. Он падал с крепостной стены — и не заработал ни единого перелома. Его сбивали с ног в каждом сражении — но затоптать Пелида тоже никому не удалось.

На открытом пространстве справиться с ним было невозможно.

Гектор и Эней демонстрировали чудеса владения мечом. Каждый третий их выпад достигал цели, и каждый раз лезвие меча отскакивало от непробиваемой кожи Ахилла, не причинив последнему никакого вреда.

Одиссей воплощал собой скульптурную композицию «мужчина с луком». Казалось, он перестал даже дышать.

Стрелять он не мог. Сражающиеся двигались очень быстро, и не было никакой гарантии, что стрела попадет в Ахилла, не говоря уже о том, чтобы поразить его в пятку.

Гектор наотмашь рубанул Ахилла по шее. Такой удар мог бы обезглавить не только человека, он запросто снес бы голову годовалому быку. Ахиллес только потряс головой и ринулся в атаку.

Лезвие Энея пропахало глубокую борозду на боку доспеха Ахилла. Герой не повел и бровью.

Возвышающийся над битвой подобно горному утесу, на помощь Пелиду двигался Крупный Аякс. Когда он вступит в схватку, песенка троянцев будет спета.

Пятящийся под натиском танкообразного Пелида Эней споткнулся о труп и полетел на землю. Ахилл завис над ним, занося меч для последнего удара.

Этого мгновения хватило Одиссею, и стрела, пропев свою короткую песню, ударила Ахилла в пятку.

Это была не та пятка.

Выстрел был безупречным, у меня не осталось ни малейшего сомнения, что Лаэртид не промахнулся. Но стрела отскочила от босой ноги героя с тем же успехом, с коим она отскочила бы и от боевой сандалии.

Одиссей выругался. Виртуозно и со знанием дела.

Он был моряком.

Шансов снять с богоравного Пелида вторую сандалию у него не было.

Меч Пелида описал в воздухе сверкающую дугу и устремился к лежащему Энею. Прощай, Италия.

И в десяти сантиметрах от незащищенного горла Энея на пути меча Пелида оказался клинок Гектора.

Дэн

Я давно наплевал на Гомера и Вергилия. Софокл, Овидий и Эврипид накрылись медными тазами.

Реальность отказывалась следовать прописанным поэтами канонам.

Благородный Домосед и не менее благородный Итальянец предприняли отчаянную попытку навалиться на Киборга вдвоем. Благородный Одиссей стреляет ему в спину отравленными стрелами, в спину, которую почему-то не прикрывает благородный Патрокл.

Некоторые ахейские вожди считают Киборга опасным для Ахайи более, чем для Трои. Еще немного, и они объединятся с троянцами против общего врага.

Тиран и сам бы с удовольствием прирезал будущего родственника, если бы имел такую возможность. В последнее время Агамемнон не рискует выходить в поле, если там бьется Ахилл.

Почему никто не любит дитя Пелея и Фетиды?

Полковник Трэвис

Ахилл рушится на землю от удара щита Гектора, Эней, не поднимаясь на ноги, перекатывается в сторону и наваливается ему на спину, не давая встать.

Аякс дико орет, пробивая себе дорогу. Он уже очень близко.

Предполагаемый внебрачный сын Зевса Сарпедон бросается ему наперерез. Более того, на заднем плане вырисовывается сам Парис, натягивая тетиву. Нечасто младший брат Гектора вступает в битву.

Неужели сегодня троянцы решили поставить на карту все?

Гектор наступает Ахиллу на затылок, вдавливая в землю лицо богоравного Пелида.

Эней уже сидит на ахейце верхом.

Я болею за троянцев, хотя их дело и проигрышно.

Наконец-то показывается Патрокл. Он шагах в пятидесяти от схватки и тоже спешит на помощь. Вполне возможно, что он опередит Аякса.

Лежа на земле, Ахилл извивается самым немыслимым образом, словно в его теле вообще отсутствует позвоночник, но сбросить с себя Энея у него не получается. Гектор методично и бесполезно рубит затылок героя мечом. После пятого удара меч разлетается вдребезги.

Крепкие головы у детей героев и богов.

Сарпедон Аяксу не противник. Теламонид отшвыривает его в сторону одной рукой и даже не останавливается, чтобы добить.

Эней добирается до обутой ноги ахейца и срывает с нее сандалию. В руке Анхисида блестит кинжал.

Кто-то рассказал троянцам об уязвимом месте Ахилла.

Думаю, что это был я.

Неужели Гектор мне все-таки поверил?

Дэн

Они знают.

Они точно знают, куда надо бить, и заслуга целиком и полностью лежит на полковнике Трэвисе.

Надо было отправлять в прошлое безмозглого амбала, у которого априори отсутствует собственное мнение. Насколько я могу понять, полковник Трэвис ЗАХОТЕЛ, чтобы войну выиграли троянцы. Рассчитывал ли на это мистер Картрайт?

А мне плевать.

Потому что я тоже ХОЧУ, чтобы войну выиграли троянцы.

Мне симпатичны некоторые греческие вожди. Мне нравится хитрый и изворотливый Одиссей, вечно пьяный ванакт Аргоса или добродушный Мелкий Аякс. Но это не значит, что я желаю им победы, тем более зная, что счастья она им все равно не принесет.

Аякс Оилид не сможет вернуться домой. Его корабль разобьется о скалы во время шторма на пути из Троады.

Диомеда дома встретит любовник жены и узурпатор трона.

Одиссею предстоит скитаться еще с десяток лет — и только для того, чтобы сразу по возвращении учинить дома грандиозную резню.

Мне не нравятся некоторые троянцы. Самовлюбленный Парис, недалекий или просто свихнувшийся на старости лет Приам.

Но я не хочу смотреть, как Неоптолем, сын Ахилла, насилует Андромаху и сбрасывает со стены ее сына Скамандрия. Не хочу видеть, как убивают престарелого царя. Не хочу видеть, как Мелкий Аякс, охваченный безумием победы, насилует Кассандру прямо на ступенях храма Афины. Как пылает захваченный город.

Главная угроза Трое — все-таки не Ахилл.

Но сейчас его надо устранить в первую очередь.

Ахиллес должен умереть.

Но способен ли кто-нибудь его убить?

Полковник Трэвис

Вооруженный подобранным с земли обломком копья, Гектор заступает дорогу сыну Теламона.

За его спиной Эней заносит кинжал. Готов поставить свою месячную зарплату против дырявой сандалии Ахиллеса, что кинжал Анхисида отравлен.

Убьет?

Гектор уворачивается от смертоносного молота Аякса. У меня не было бы сомнений в исходе их поединка, если бы до этого Приамид не лишился своего оружия в схватке с Ахиллом. Аякс силен и хорошо сражается, но равным Приамиду он никогда не будет. Говорят, что Аякс упражняется в воинском искусстве с двухлетнего возраста. В таком случае Гектор родился с мечом в руках.

Молот разбивает на части щит троянца. Шлем уже давно слетел с головы Приамида, его волосы развеваются в такт движениям головы.

Эней бьет Ахилла в пятку кинжалом и промахивается. Кинжал вонзается в землю, разъяренный сын Пелея скидывает с себя Основателя и вскакивает на ноги.

Молот описывает круги над головой Аякса.

Дэн

И самое странное, что никто никого так и не убил.

Гектору удалось оглушить Аякса обломком копья, и, пока доблестный сын Теламона мотал головой, как бык на корриде, троянцы успели отступить. Ахиллес рвал и метал, на пару с подоспевшим Патроклом пытаясь пробиться к троянским вождям, но опомнившиеся после прорыва Диомеда воины Илиона сомкнули ряды так, что даже Ахиллес не смог прорвать их защиту.

Кипящий досадой Одиссей развернул свою колесницу и покинул поле боя.

Гетайры аргосца не стали развивать свое преимущество и начали сдавать позиции. Диомед буквально вынес с поля боя ничего не соображающего Аякса.

Битва постепенно стихала. Войска нехотя расходились, Скейские ворота были открыты, и троянцы втягивались под защиту городских стен.

Эта война никогда не закончится.

Полковник Трэвис

— Я разговаривал с прадедом, — сообщил Одиссей, стаскивая с себя доспехи. Его мускулистое тело было покрыто пылью. — С моим молодым хитрым прадедом. Он сообщает, что корабль из Микен, на котором плывет на заклание дочь нашего вождя, прибудет в Троаду завтра.

— Погано, — сказал Диомед. Он уже успел разоблачиться в своем шатре и теперь возлежал на шкурах, попивая вино и наблюдая за манипуляциями Лаэртида. — Думаю, наш малыш не будет тянуть со свадьбой.

— А после того как свадьба состоится, Агамемнону конец, — сказал Одиссей. — Как и его братцу, и всей линии Атридов. Не хочу сказать, что мне кого-то из них жалко, но воевать под командованием Пелида я не хочу.

— Ты думаешь, кто-то даст ему командовать? — спросил Диомед. — Формально я тут второй воевода. И армия моя уступает по размерам только микенской. А по доблести — вообще никому не уступает.

— Агамемнон вызвал меня вчера для разговора и чуть ли не приказал мне застрелить Пелида, — сообщил Одиссей. — Получается очень смешно. Прадед, как и его папаша с молниями, хочет, чтобы я убил Ахиллеса. Агамемнон, как и его младший братец с рогами, хочет, чтобы я убил Ахиллеса. Алекс, наш странный гость, тоже хочет, чтобы я убил Ахиллеса. А поганец все никак не умирает.

— Возможно, мама его оказалась достаточно умной женщиной и во время купания в Стиксе подержала его сначала за одну пятку, потом за другую. Вообще, я никогда в эту историю с пяткой не верил, — признался я. — Слишком глупый прокол.

— Допустим, — согласился Одиссей. — Может, она его вообще не за пятку держала, а, скажем, за волосы. И куда его разить в таком случае?

— Туда, куда вода не затекает, — посоветовал Диомед, прикладываясь к вину. — В задницу, например. Одиссей богоравный, муж, преисполненный козней различных и мудрых советов, в зад Ахиллесу Пелиду копье он нацелил, и поразил гада в самое срамное место…

Одиссей расхохотался.

— Между тем, в этом предложении присутствует логика, — сказал я. — Конечно, выглядеть это будет не совсем эстетично, и удар очень сложно сделать смертельным, но если копье отравить…

— Я — лучник, — сообщил Одиссей. — По копьям у нас Тидид главный.

— Я, конечно, главный, — согласился Диомед, — Особенно по копьям. Но меня никто не просил, между прочим. Ни Зевс, ни наместник его Агамемнон.

— Я тебя попрошу, — сказал Одиссей.

— Нет, — сказал Диомед. — Бить в спину… Может быть, так и ведут себя басилеи занюханных островов, но ванакту Аргоса такое не пристало.

— Не в спину, — уточнил Лаэртид. «Занюханный остров» он поминать не стал. — Чуть пониже.

— Я безмерно уважаю Клеада, своего оруженосца, и не могу представить, как он будет отмывать мое оружие после такого удара.

— Возьмешь другое.

— Поищи лучше другие пути, друг.

— Основа надежности любого предприятия в его простоте, — заявил Одиссей. — Тут все просто. Ахиллес уязвим для копья. Ты — копейщик. Чего еще искать?

— Я отказываюсь, — сказал Диомед. — Пусть меня об этом лично попросят заинтересованные стороны.

— Тебе нравится идея бесконечной войны?

— Я сейчас еще вина выпью, и мне все будет по приапу.

— Выпей вина и вколоти копье ему в зад.

— Столько даже я не выпью.

Дэн

Академик Северов, светило науки, приносящей миллиарды долларов телевизионному магнату, выглядел затравленным зверем. Он похудел на пару килограммов, а поскольку и раньше не обладал тучной фигурой, то сейчас выглядел как жертва концлагеря. Одежда пребывала в полном беспорядке, на лице — недельная щетина, а в глазах — бездна тоски.

— Мне больше не с кем здесь поговорить, Данил, — признался он, закрывая дверь в мой кабинет. — Оборудование зафиксировало еще три сильных энергетических скачка, никак не связанных с графиком передачи данных, но это никого, кроме меня, не волнует. Я прорубил туннель во времени, а теперь по нему туда-сюда шастает что-то большое и непонятное.

— Вы на самом деле думаете, что кто-то шастает?

— Я уже не знаю, что мне думать. Кстати, вы тоже не слишком хорошо выглядите, Данил. У вас проблемы?

— Я тоже вижу что-то непонятное, — признался я. — Правда, больше всего мне непонятно то, чего я не вижу. Слово «Италия» вам что-нибудь говорит?

— Это название какой-то европейской провинции?

— Нет. Хотя можно сказать и так.

— Тогда я не знаю.

— А Рим?

— Что-то такое вертится в памяти… Извините, не помню.

— Конечно, поздно об этом спрашивать, но вы не думали о том, что существование туннеля может вызвать временные парадоксы?

— Нет. Прошлое — это то, что уже свершилось, и настоящее незыблемо. Я не вижу никаких изменений.

— В том-то и соль, что, если эти изменения произошли, мы не могли их увидеть.

ГЛАВА 17

Полковник Трэвис

Коренастый пожилой мужчина в простой тунике и сандалиях шел по ахейскому лагерю, и встречные расступались перед ним, как волны перед авианосцем. Никто не осмеливался заступить ему дорогу, никто не пытался заговорить с ним, зато все воины провожали его взглядами.

Все разговоры стихали при его приближении.

Буйные, чуть тронутые сединой волосы, брови, напоминающие грозовые тучи, властный взгляд и руки в следах застарелых ожогов. От него пахло озоном.

А я не удивился. Чему тут удивляться? После Ареса, Аполлона и Гермеса увидеть их общего предка было только логично.

Вопреки моим ожиданиям мужчина прошел мимо шатра старшего Атрида и двинулся в сторону лагеря аргосцев. Поскольку все камеры в пределах прямой видимости потеряли управление и попадали на землю, я двинулся вслед за ним самолично. У шатра ванакта Аргоса, в котором скрылся мужчина, я столкнулся с хитроумным Одиссеем, сверлившим ножом дырку в плотной ткани.

Испуганный Клеад вылетел из шатра, словно за пятки его кусал сам Цербер.

— Радуйся, смертный, — сказал Зевс Диомеду.

— Радуйся, что бессмертный. — Ванакт Аргоса был пьян.

— Мой сын умер, — сказал Зевс.

— Который? — небрежно спросил Диомед.

— Арес. Мой нелюбимый грозный сын Арей Эниалий, чье покрывало сшито из кожи убитых им воинов и чей конегривый шлем вселял ужас в сердца его врагов. Он умер после удара твоего копья.

— Как это может быть? Я не раз видел его в поле после того, как он получил мой удар.

— Это был не он. Гефест по моей просьбе надел его доспехи и показывался на поле битвы.

Теперь понятно, почему после схватки с Диомедом Арес не пытался добраться ни до меня, обидевшего его брата, ни до Диомеда. Раньше такое поведение бога войны казалось мне нелогичным, по идее он должен был пылать жаждой мести и пытаться заколоть Диомеда, но теперь все, включая и хромоту, вставало на свои места.

— Прими мои соболезнования, — сказал Диомед. — Мне жаль тебя, как было бы жаль любого отца, потерявшего сына. Но я не прошу у тебя прощения, ибо я не заколол твоего сына из-за угла, не ударил в спину, а сразил в честном бою. Каждый, кто берет меч и идет на битву, должен знать, чем он рискует.

— Он думал, что бессмертен.

— Я тоже думал, что он бессмертен. Выходит, мы оба ошибались.

— Я мог бы убить тебя прямо сейчас, — заявил Зевс.

Диомед, шатаясь, проковылял до выхода из шатра и глянул вверх.

— На небе ни облачка.

— Молнией, копьем, мечом или собственными руками. Я мог бы убить тебя.

— Что тебя останавливает?

— Ты дерзок для смертного, богоубийца и ванакт Аргоса, — сказал Зевс. — Или твоими устами говорит сейчас неразбавленное вино?

— Сейчас и всегда моими устами говорит Диомед, сын Тидея, и никто другой.

— Ты убил моего сына, — повторил Зевс. — И значит, ты должен мне выкуп.

— И чего ты хочешь, Кронид?

— Жизнь за жизнь.

— Чью жизнь ты хочешь взамен? Если тебе нужна моя, приходи завтра на поле боя вместе со своими молниями. Посмотрим, достану ли я тебя копьем.

— Твоя жизнь мне не нужна. Иначе я взял бы ее прямо сейчас.

— Тогда чья?

— Патрокла.

— Патрокла? Почему? Он ведь на нашей стороне.

— Такова моя воля, смертный. Я так хочу. Я повелеваю тебе.

— Нет, — отрезал Диомед. — Я не бью в спину. Я ведь не бог.

— Ты испытываешь мое терпение, смертный.

Диомед пожал плечами.

— Ты выполнишь мою волю, иначе никто не может поручиться за жизнь твоей жены, оставленной в Аргосе.

— Плевать, — сказал Диомед. — Я никогда ее не любил. Это был политический брак, не более того.

— И твой город будет стерт с лица земли.

— Завоюю себе другой. Все, что мне нужно в этой жизни, Кронид, это мои друзья, вино и тяжелое копье. И этого ты не сможешь отнять. А потому тебе нечем угрожать мне.

— Я даю тебе время, — сказал Зевс. — Подумай. И если Патрокл выйдет живым из следующей битвы, то месть моя будет страшна, и кара, постигшая тебя, заставит Прометея, Сизифа и Тантала содрогнуться от ужаса и сострадания.

Молния слетела с пальцев Зевса и ударила под ноги Диомеда, оставив на земле выжженное пятно.

Одиссей заявил, что на сегодня ему более чем достаточно всяких божественных откровений, и предпочел остаться с Диомедом, заливаясь вином и рассуждая, что бы это все могло значить. Я же, человек подневольный и любопытный по роду своих занятий, решил узнать больше и последовал за престарелым богом, отправившимся в лагерь мирмидонцев.

Наученный опытом Одиссея, я легко проделал дырку в шатре Ахилла и наблюдал свидание верховного бога с величайшим героем всех времен и народов почти с самого начала.

— Ты храбр и доблестен, Ахиллес, и ты давно превзошел своего отца, как и было обещано пророчеством.

Пелид промолчал.

— Ты мог бы быть моим сыном, — заявил Зевс. — И теперь, глядя на то, каким ты вырос, видя, как ты сражаешься, я сожалею, что эта возможность не стала действительностью. Я бы гордился таким сыном, как ты.

Лесть. Наглая, откровенная лесть. Но зачем богу льстить какому-то смертному?

— У тебя был такой шанс, Громовержец.

А ведь Ахилл его не боится, подумал я. И с чего он должен бояться, если боги не могут его убить и они поклялись в этом? Чертовски выгодная позиция у этого засранца.

— У меня был такой шанс, и я им не воспользовался, — согласился Зевс. — Но я вижу способ исправить сложившееся положение. Ты еще можешь стать моим сыном, Ахиллес.

— Как?

Интересный поворот. Что бы по этому поводу сказал Дэн? А Гомер?

— Один из моих сыновей умер. Бешеный пес Диомед нанес смертельную рану моему сыну Аресу, и сегодня тот скончался. На Олимпе больше нет бога войны.

— При чем здесь я?

— Неужели ты не понимаешь? Арес умер, а это значит, что мне нужен новый Арес. Место на Олимпе не может быть и не будет пустым. Я предлагаю его тебе.

— Ты никогда и ничего не предлагаешь просто так, — сказал Ахилл, показав, что он гораздо умнее, чем я о нем думал. — Какую цену я должен за это заплатить?

— Цена всегда одна, — сказал Зевс. — Для того чтобы занять место на Олимпе, надо освободить место на Олимпе. Место Ареса уже свободно, но это не твоя заслуга, а Диомеда, который недостоин моего предложения. Твоя цена еще не уплачена. Я хочу, чтобы ты убил Аполлона.

— И тогда я войду в Дюжину?

— Да.

— Твое слово, Кронид?

— Мое слово, Ахиллес. И моя воля.

— Да будет так.

Часом позже в мою палатку вломились золотые щиты и высказали мне волю своего повелителя. Вождь вождей желал меня видеть.

Странно. Я думал, что за последнее время Атрид обо мне просто позабыл. Мы не питали друг к другу теплых дружеских чувств, беседовали редко, а наедине — никогда.

Сегодняшний вечер был наполнен странными событиями, и он никак не хотел заканчиваться.

Атрид был один. Он был трезв и мрачен.

— Наверное, ты удивлен тем, что я решил встретиться с тобой, — заявил он напрямую. — Но так уж получилось, что ты единственный человек, с кем я могу поговорить откровенно. Единственный из всех, включая и моего брата, чью жену мы тут выручаем.

— Почему так?

— Потому что ты здесь чужой, — сказал он. — Ты не замешан в наших внутренних дрязгах, и у тебя нет в этой войне своего интереса. Тебе ведь по большому счету все равно, кто победит? Возьмем ли мы Трою и сожжем ее дотла, или войско Гектора растопчет наш лагерь, вынуждая уцелевших бежать к кораблям? Ты — наблюдатель. Ты можешь сочувствовать нам или троянцам, но ты не в силах повлиять на исход войны. Потому я могу быть с тобой откровенным. Мне не нравится эта война.

— Но ведь ты сам ее затеял.

— По-твоему, я дурак? Одержимый властью тиран, желающий править всеми? Ты думаешь, я сплю и вижу Золотые Микены столицей мира?

— А разве это не так?

— Так думают Одиссей и Диомед, так думает больше половины моего войска. Я не стараюсь никого разубедить; если им легче верить в это, так пусть верят. Я не пророк, Викторид, но я вижу будущее. Что-то происходит. Мир меняется. Эллада — маленькая страна, большую часть времени занятая междоусобными войнами. Кто-то у кого-то угнал стадо коров, кто-то высказал что-то непочтительное в адрес правителя другого города… Но время городов-государств со слабыми правителями и игрушечными армиями проходит. Лишь единая Эллада может противостоять внешней угрозе, иначе она будет стерта с лица земли. Принцип «каждый за себя, один Зевс за всех» уже не срабатывает в этом новом мире. Все наши войны, включая и нынешнюю, — это крысиная возня, а со всех сторон на нас смотрят стаи котов. Наступает время великих империй, чужеземец. С одной стороны у нас хетты, с другой — дорийцы, и все только и ждут, что мы покажем слабину. Ждут момента для удара. Ты думаешь, мне нужна Троя и богатства Приама? Золотые Микены — богатый город, я могу мостить золотом дороги. Не Троя нужна мне, а единая Эллада. И лишь могучая армия и большая война могут подарить нам всем мир, которого мы так хотим. Скажи мне, в чем я не прав, Викторид?

— Не мое это дело, указывать на ошибки вождю вождей, — сказал я. — Что тебя тревожит, Атрид? О чем ты хотел поговорить со мной?

— С самого начала все жрецы, все оракулы говорили мне, что эта война угодна Зевсу. Были знамения и пророчества, сулящие скорую победу. — Агамемнон взял паузу. — Сегодня в лагере видели Громовержца. И он не зашел ко мне, выполняющему его волю, а посетил пьяницу Диомеда и этого щенка Ахилла. Почему так? О чем они говорили? Неужели меня уже скинули со счетов? Совсем недавно Зевс, через оракулов обещавший моей армии свое покровительство, разил нас своими молниями. Боги переменчивы, я знаю. Бывает, что утром они благоволят тебе, а вечером отворачивают свои лики. Банально, старо, глупо, но факт. Мне больше не нравится эта война.

— Да?

— Троя — это всего лишь город, — сказал Агамемнон. — Пусть большой и богатый, пусть стены его строили сами боги, но это город. Мы должны были взять его в первые же дни. Мы почти его взяли.

— Почти.

— И это «почти» не дает мне покоя. Меня все чаще стало посещать чувство, что кто-то нарочно затягивает войну, ведет нас по самому краю и не дает заглянуть за него.

— Кто может сдержать столь могучую армию, как твоя, Атрид?

— Хоть ты не лги мне, чужеземец. Это не армия. Это сброд, и у каждой шайки тут свой атаман. Почти у каждого, кто пришел под эти стены, своя цель. Лишь брат полностью поддерживает меня, но силы Спарты и Микен — это лишь половина войска. И моя настоящая мечта, единая Эллада, а не империя от эфиопов до гипербореев, отдаляется от меня все дальше.

— Неужели ты, мудрый вождь, не мог договориться с Приамом по-хорошему?

Агамемнон усмехнулся:

— Я пытался. Пытался, и не раз. Но Приам стар и выжил из ума. Он думает, что независим, хотя и платит дань хеттам. Он наклепал много детей и думает, что они заменят ему армию. Я мог бы договориться с Гектором, с Геленом, с дарданской ветвью, с любым из них или со всеми вместе, но не с Приамом. Старик не признает себя частью Эллады. Он думает, что сможет выстоять один. Он не понимает, что стоит только смениться правителю Хеттийского царства, и Троя из данника станет мелкой провинцией Хаттусы. И ключом к Элладе для всего хеттийского войска. Жаль, что старик так живуч. И вдвойне жаль, что своим наследником он видит не Гектора, а Париса. Парис слишком похож на своего отца. Столь же горд и слеп.

— Чего ты хочешь от меня, Атрид?

— Не знаю. Сегодня утром прибыл корабль из Микен. На нем приплыли мои дети, Ифигения и Орест. Ахилл настаивает на скорейшей свадьбе. Я… Я боюсь. Я, вождь вождей, первый воевода могучего войска, боюсь того, что принесет мне завтрашний день. Боюсь за жизнь своего сына, своего наследника.

Сказать Агамемнону, что Пелида больше не интересует место на микенском троне, ибо ему предложена другая вакансия, более высокая и почетная? Или оставить Атрида мучиться в раздумьях?

Промолчу. Конечно, я думаю, что Ахиллес выберет Олимп, но совсем недавно я был уверен, что он не переживет эту войну. Теперь я уже не уверен ни в чем.

Нет согласия среди ахейцев, как нет его и на Олимпе.

Гермес хочет, чтобы Одиссей убил Ахилла, а его папаша прочит тому место рядом с собой и настаивает на смерти Аполлона. Как такое может быть и что здесь происходит?

Дэн

Академик Северов был мертв.

Его нашли в лаборатории, рядом со входом в темпоральный туннель. Тело обнаружил кто-то из его лаборантов. Вызванный врач констатировал смерть от инфаркта.

Незадолго перед его смертью приборы зафиксировали очередной всплеск энергии.

Никто не придал этому совпадению никакого значения.

Кроме меня. Я не верил, что это совпадение.

Можете считать меня шизофреником и параноиком одновременно, но я думал, что кто-то или что-то вылезло из туннеля и вызвало у академика инфаркт.

И я даже подозревал, что это может быть.

Ситуация выходила из-под контроля. Впрочем, я начал сомневаться в том, что мы когда-либо ее контролировали.

Макс напился до потери чувства самосохранения, отправился к мистеру Картрайту и выложил ему все, что он думает относительно проекта. Главный режиссер требовал немедленного закрытия реалити-шоу «Троя» и сворачивания темпорального туннеля. Как и следовало ожидать, он был немедленно уволен и выдворен на улицу двумя дюжими охранниками корпорации.

Я с ним не пошел, хоть пили мы вместе и он звал меня с собой. Может быть, потому что я трус. А может быть, потому что я и пьяный понимал, что такими методами от нашего босса ничего, кроме неприятностей, не добьешься. Кто добровольно откажется от золотого прииска?

Тем не менее среди персонала царили упаднические настроения. Примерно пятьдесят процентов сотрудников мысленно соглашались со своим главным режиссером. Перед нами на экране была уже не просто война, учиненная нашими кровожадными предками. Что-то странное происходило в Древней Элладе, и что-то странное начинало просачиваться в наш мир.

В Нью-Йорке был открыт первый храм Аполлона.

На хайвеях все чаще стали появляться столбы с изображением Гермеса, так называемые гермы.

Телезрители все чаще поминали в своих разговорах древнегреческих богов.

В моду вошли туники и сандалии. Сначала их носили только женщины, но теперь можно было встретить на улице и мужчину, одетого подобным образом.

Наблюдение меняет наблюдателя.

После увольнения Макса я заперся в своем кабинете и продолжил пить. Теперь уже один.

Академик был мертв, главный режиссер — уволен, а больше я никого здесь не знал. Не знал достаточно близко, чтобы поделиться своими сомнениями и раздумьями.

Мне уже было наплевать на Гомера и его коллег. Мне было глубоко по фигу, кто выиграет эту чертову войну, и чихать я хотел на исчезновение Италии вместе с Папой Римским и развалинами Колизея. У меня было такое ощущение, что проблемы наши только начинаются и все предыдущие эпизоды были даже не цветочками, а… Первыми весенними почками, наверное.

Не знаю, за каким чертом меня понесло в лабораторию, где был найден труп академика. Я и сам не могу объяснить этого поступка. Наверное, я был пьян и мне хотелось плюнуть в черный зев темпорального туннеля, чтобы плевок мой улетел на три с половиной тысячи лет назад и влепился в левый глаз какому-нибудь местному божку.

Как бы там ни было, я обнаружил себя в коридоре стоящим перед дверью в лабораторию. В памяти наблюдались какие-то провалы, и я не помнил, как я сюда попал и зачем приперся, но раз уж я здесь, то…

Рука моя повернула ручку, толкнула дверь от себя. Меня качнуло вперед, я буквально ввалился в лабораторию и обнаружил прямо перед собой темпоральный туннель и Афину Палладу.

Я видел ее пару раз на мониторе, когда она сражалась на стороне ахейцев. И в жизни она не слишком отличалась от своего экранного образа. Высокая, крутобедрая, большегрудая.

На ней были боевые доспехи, полный комплект, включая и шлем. В правой руке она держала огромный щит, а на поясе висел меч, по размеру больше подходивший ее воинственному брату.

А ведь забавно, подумал я. Афина и Арес, оба они покровительствуют войне. Но Афина, защитница городов, богиня оборонительной войны, на стороне штурмующей армии Агамемнона. А Арес, бог войны захватнической и наступательной, защищает осажденный город. Ирония судьбы? Или неладно что-то среди олимпийской Дюжины?

— Привет, — сказал я.

— Радуйся, смертный, — ответила она.

— Радуюсь. Так радуюсь, что аж сил нет.

— Ты нагл, — сказала она. — Разве ты не хочешь поприветствовать меня как полагается? Пасть перед своей богиней на колени, например?

— Если честно, то не очень, — сказал я.

Она нахмурилась, и в тот же момент мне на плечи обрушилась такая тяжесть, что я проникся к Атланту глубоким сочувствием. Конечно, не думаю, что это было небо, но вот пара скал — это уж точно.

Я не Атлант. Я не сумел устоять на ногах и рухнул на четвереньки. Тяжесть не исчезла, она будто размазалась по моей спине, и мне стало чуть-чуть легче.

Чуть-чуть.

— Вообще-то я сказала — на колени, — задумчиво произнесла Афина. — Но если уж ты занял такую удобную позицию, то можешь поцеловать мне ноги. Или нет, не так. Ты можешь осквернить своим прикосновением мои сандалии.

И тотчас в поле моего зрения оказалась ее ножка, обутая в боевую сандалию. Ножка была симпатичная, правда, немного не женского размера.

— Я не поклонник таких отношений, — сказал я.

Резкий металлический звук — и острие ее меча, приложенное к моей шее. Довольно ощутимо. Больно, хоть кровь еще не идет. Однако одно мое резкое движение, и я лишусь головы.

— Я жду, смертный, — напомнила она и усилила давление на меч.

Вот и кровь. Струйка теплой жидкости побежала мне за воротник.

Да что она себе возомнила? Сейчас, между прочим, не четырнадцатый век до нашей эры. Как это можно квалифицировать? Сексуальное домогательство на рабочем месте? Действие, унижающее честь и достоинство другого человека?

На вкус сандалии оказались вполне обычными. Запах кожи, чуть соленые… Не знал, что богини потеют.

— Ну вот, — сказала она, убирая меч от моей шеи. В голосе ее присутствовали нотки разочарования. — А я думала, что ты герой. А ты — обычный смертный, и жизнь тебе дороже.

Хотелось придумать какой-нибудь остроумный и язвительный ответ, но из того положения, в котором я находился, сделать это было невозможно. Да и чего язвить теперь-то?

— Мы еще увидимся, раб, — сказала она и вошла в туннель времени.

Сука.

Самая настоящая древнегреческая сука. Если такова у греков богиня мудрости и защитница городов, то за каким фигом им сдались еще и фурии?

Я заперся в мужском туалете. Заклеив порез лейкопластырем, я уже в четвертый раз чистил зубы, но все равно никак не мог выбросить из головы это ощущение. Мой язык, лижущий чужую обувь. Как собака, лижущая ноги строгой хозяйки.

Сука.

С другой стороны, а что мне было делать? Умереть?

Какой-нибудь Геракл или Ахилл, Одиссей или Диомед ни за что не стали бы целовать богине сандалии, хотя это и их собственная богиня.

Мне было гнусно. Меня никогда в жизни так не унижали. И кто? Древний идол, пылящийся на задворках коллективной памяти человечества. Точнее, еще недавно там пылившийся.

Сейчас идола достали, стряхнули с него пыль, может быть, немного подретушировали и готовы представить всеобщему вниманию.

Какие же мы идиоты!

ГЛАВА 18

Полковник Трэвис

Война длилась бы куда меньше времени, если бы не постоянные перемирия, выпрашиваемые то троянцами, то ахейцами. Впрочем, в этом была и своя логика. Мертвые тела надо убирать с поля боя. Много ли навоюешь среди трупов?

На этот раз перемирие не было связано с уборкой трупов и просили о нем ахейцы, а не троянцы. Конечно, осажденные согласились. Во-первых, это была очередная отсрочка нависшего над ними смертного приговора, а во-вторых, повод был воистину достойный. Еще бы, ведь богоравный Ахиллес, сын Пелея, женится на дочери богоравного Агамемнона, сына Атрея.

Я никак не мог взять в толк, зачем Ахиллесу, потенциальному богу, нужна эта свадьба с дочерью простого смертного. Он не любил Ифигению и в первый раз увидел ее уже в Троаде. Опять же вряд ли ему дадут забрать ее с собой на Олимп.

А может быть, Пелид просто подготавливал себе запасной вариант. Не получится пробиться на Олимп, тогда он сядет на трон в Микенах. Если, конечно, Аполлон его раньше не уконтропупит. Или Одиссей. Или Гектор. Или еще кто-нибудь. Недоброжелателей у потенциального олимпийца хоть отбавляй.

Свято место пусто не бывает, сказал Зевс. Но если место павшего от руки Диомеда Ареса он застолбил для Пелида, то кого он прочит в преемники Аполлона? И зачем ему вообще смерть еще одного своего сына?

Считается, что пути богов неисповедимы, но эти боги были слишком похожи на людей. Заговоры, удары в спину, убийства чужими руками…

Диомед догадывался, что мы с Одиссеем знаем о заказе Зевса на Патрокла, однако никогда не упоминал этой темы вслух, поэтому молчали и мы. Одиссей пытался обсудить это со мной, когда мы остались наедине, но я не стал выкладывать ему свои соображения.

Хотя, на мой взгляд, определенная логика в действиях Громовержца прослеживалась.

Ахилл был бешен в бою, и единственным сдерживающим его фактором был Патрокл. Патрокл выводил Пелида из боевого безумия, на Патрокла у Ахилла никогда не поднималась рука, Патрокл мешал сыну Пелея стать богом, и потому Патрокл должен был умереть. Конечно, с просьбой убить Патрокла было бы логичнее обратиться к кому-нибудь из троянцев, но именно Зевс обрек их город на гибель, а потому не думаю, чтобы там серьезно отнеслись к его волеизъявлению.

Греки спорили со своими богами. Не всегда повиновались им. И даже убивали их. Воистину, это были интересные времена, о которых лучше слагать легенды, нежели в них жить. Времена героев.

Естественно, что благородные герои-ахейцы просто не могли не пригласить на свадьбу благородных героев-троянцев. Приам не явился, сославшись на свой возраст и болезни, зато прислал целый воз с дарами и кучу своих сыновей во главе с Гектором и Парисом.

Парис веселился вовсю, стараясь не встречаться взглядами с Менелаем, а троянский лавагет пил мало, зато вовсю глядел по сторонам, оценивая состояние ахейского войска

Вряд ли увиденное ему понравилось. Недавно прибыли свежие подкрепления из Эллады, воины были уверены в скорой победе и не скрывали желания пограбить богатый город. Провизии было в изобилии, среди вождей временно царили мир и согласие, Ахилл лобызался с Атридами и тискал пухлую Агамемнонову дочку.

Юный Орест был мрачен. Он был не дурак, как и его отец, и ясно понимал, чем для него лично чреват брак его старшей сестры.

И хотя старые распри были забыты, даже за праздничным столом гости разбились на группировки. Троянцы держались особняком, это понятно. Но и среди ахейцев образовались свои кланы. Старейший из вождей, Нестор, сидел рядом с двумя Аяксами и Калхантом, прорицателем. Диомед и Одиссей наслаждались обществом друг друга и критского пирата и ни с кем более не разговаривали. Вожди рангом пониже вились вокруг Атридов и Ахилла. Чувствовали, за кем сейчас сила, и старались не упустить момент.

Под самый конец пира, когда все упились и ахейцы лезли брататься с троянцами, Гектор едва заметно кивнул мне и вышел из шатра. Догнал лавагета я уже на побережье.

— Скоро конец, — сказал Гектор. — Отец настаивает, чтобы мы продолжали встречать врага в поле. Еще две-три битвы, и у нас не останется воинов, чтобы защитить город.

— Ты думал над моими словами?

— Много раз. Я даже говорил с отцом о том, что он слишком стар, чтобы править в столь тяжелые для нас времена. В ответ на это он обозвал меня трусом и объявил своим наследником Париса. А брат… столь же недалек в военных вопросах, как и отец. — В этой оценке Гектор сошелся с Агамемноном. — Похоже, для спасения города мне надо стать отце- или братоубийцей.

— И что ты решил?

— Делай что должно, и будь что будет.

— То есть ты останешься лавагетом и будешь выполнять приказы правителя, даже если видишь, что этот путь ведет к смерти?

— В нашей жизни все пути ведут к смерти, — сказал Гектор.

— А если Парис умрет? — спросил я. — Кто тогда станет правителем?

— Наверное, я. Детей у брата нет. Законных по крайней мере. Но Парис не умрет. Боги помогают ему, и ходят слухи, что сам Аполлон направляет его лук.

На каждого хитрого Аполлона найдется свой Ахилл с болтом, подумал я. К этому времени я настолько запутался в мотивациях богов и людей, что уже и не знал, что посоветовать Гектору. И надо ли ему хоть что-то советовать, раз он так относится к моим советам.

Одиссей был угрюм.

— Мне переслали весточку с Итаки, — ответил он на мой невысказанный вопрос. — Отец болен. По сути Лаэрт при смерти. Меня на острове объявили мертвым, и теперь Атридовы наймиты вовсю сватаются к моей жене. Мне надо домой. Скажи мне, Алекс, кого я должен убить, чтобы закончить эту проклятую войну?

— А как же Гермес и его концепция долгой войны? — спросил я.

— Отец мне дороже прадеда, хотя он и не бог, — сказал Одиссей. — А Атрид… по-моему, он уже и сам не рад, что затеял этот поход. Думаю, после Трои он все-таки остановится. А если и нет, то пусть продолжает свой поход без меня.

Одиссей стоял в полосе прибоя и пинал море, отделяющее его от дома. Его взгляд был прикован к горизонту, словно он мог разглядеть отсюда родной остров.

Троянская делегация вернулась в город, и лагерь догуливал уже без них. Если бы Гектор не был столь благороден, утром ахейцев можно было бы передавить голыми руками. Увы, битва состоится только через три дня. Воины успеют протрезветь и избавиться от похмелья.

Отовсюду доносились пьяные песни и крики. Даже часовые были пьяны.

— Уходи, Алекс, — сказал Одиссей, — Я хочу побыть один.

Следующим моим собеседником стал Гермес.

Сегодня вечером побережье было крайне популярным местом для встреч и разговоров, которые не должны быть подслушаны.

Бог воров сидел на мокром песке и с Одиссеевой тоской смотрел на море. Кадуцей лежал рядом, и периодически его захлестывало особо наглой волной.

— Очень удачная встреча, — сказал я. — Давно хотел поговорить с тобой и уточнить кое-какие детали.

— Например? — спросил Гермес. — Впрочем, спрашивай. Дозволяю.

— Ты науськивал нас на Ахилла, утверждая, что такова воля твоего отца и Пелид не должен стать богом. Как оказалось, у твоего отца другое мнение на этот счет.

— Значит, отец ошибается, — равнодушно сказал Гермес. — Я не знаю, какие боги у вас в мире, но мы далеко не всесильны и не всеведущи.

— А еще вы смертны.

— Ты об Аресе? Это уже третий на моей памяти. Бог войны слишком увлекается своим ремеслом, слишком любит битвы и всегда лезет на рожон. А среди смертных систематически находится свой Диомед.

— Еще твой отец хочет смерти Аполлона.

— Тоже мне новость! — фыркнул Гермес. — Он нам только по названию отец. Давно бы всех передавил, если бы нашел способ управиться сам, без нас. Кому нужны соперники?

— А разве Аполлон соперник Зевсу? Лук против молнии?

— Лук, молния, тирс, кадуцей — это лишь атрибуты. Символы. Настоящая сила бога — в вере. В кого верит больше людей, тот и сильнее. У нас, у богов, так.

— А у нас? У людей?

— А у вас сильнее тот, кто сильнее верит в себя. Потому Диомед сражает Ареса, а никому не известный сын Виктора ломает челюсть Мусагету.

— Ты что-то слишком откровенен сегодня, — сказал я. — Что, и у олимпийцев бывают неприятности?

— Я пришел попрощаться, — сказал Гермес. — Надоела мне эта возня. Делайте что хотите, и смертные, и бессмертные. Хотите — берите Трою, хоть завтра. Хотите — грузитесь на корабли и валите отсюда хоть в Тартар. Мне теперь наплевать.

— С чего такие перемены?

— Устал я. Всю жизнь в заботах, а верит в тебя какая-то жалкая горстка людей. Сто тысяч, двести… Мне стало трудно дышать. Кто мы здесь? Боги маленькой страны, которую в любой момент могут раздавить пришедшие варвары. И нас вместе со страной. Мир велик и огромен, Эллада — ничтожная его часть. А я — последний из двенадцати идолов. Самый молодой. Самый слабый. Надоело.

— И чего ты хочешь?

— Как и все. Лучшей доли.

Гермес встал с песка, оправил одежду, поднял кадуцей. И на какой-то миг он увиделся мне не усталым и запутавшимся юношей со странным посохом, а тем, кем он был на самом деле. Хитрым, старым, почти как этот мир, могущественным и великим. И в этот миг я не верил в его самоуничижение, продемонстрированное мне минутами раньше.

Он играл в какую-то игру. Играл роль. И, если ему наплевать на цели вчерашнего дня, значит, он поставил перед собой новую цель.

Согласно древнегреческим мифам он был самым умным из богов. А значит, и самым опасным.

Дэн

В моем кабинете кончилось спиртное, а трезветь мне категорически не хотелось. И оставаться в здании проекта тоже не хотелось. Поэтому я привел себя в приличный (чуть не сказал — божеский) вид и отправился в ближайший бар, где три часа подряд накачивался виски в блаженном одиночестве.

А потом пришел он.

Подсел за мой столик, не спросив разрешения, и заявил, что видел меня в реалити-шоу «Троя».

— Ага, — сказал я. — Разрешите представиться: Ахиллес. Почешите мне пятку, будьте добры.

— Я не так выразился, — сказал он, — Я видел вас не в самом шоу, а в здании корпорации. Вы что-то вроде первого зрителя, да?

— Ага. В первом ряду сижу. А вы кто?

— Я — Гремлин, — представился он.

Было в его лице что-то неуловимо знакомое, хотя я видел парня впервые. Но все же у меня складывалось впечатление, что я его знаю. Дежавю, наверное.

— И что ты хочешь от меня, Гремлин?

— Ты — опасный человек, Дэн. — Откуда-то он знал мое имя, хотя я его и не называл. Наверное, на проекте разузнал. — Ты помнишь то, чего не было. Такой человек должен быть с нами.

— А ты кто?

— Я — Гремлин.

— А я — папа римский.

— Кто это?

— Неважно. Никто этого не помнит.

— Кроме тебя. Значит, я прав.

— Это странный разговор, — сказал я. — Наверное, так и начинается белая горячка. На самом деле тебя нет. Ты — плод моего воображения.

— Отчасти и так. Но только отчасти.

— Знаешь что, плод? Пошел ты. Адрес уточнить?

— Мы еще вернемся к этому разговору, — пообещал Гремлин. — Когда ты будешь не так пьян.

— Это будет нескоро, — заверил я. — Фактически я надеюсь, что этого не будет никогда.

— Будет, — заверил он. — Уж я позабочусь.

И исчез так внезапно, словно умел открывать дромосы. Впрочем, его место недолго было пустым. Словно по волшебству, передо мной появился еще один индивид.

— О, — сказал я. — Еще один плод.

— Сам ты плод, — сказал Макс. — Как дела на шоу?

— С каждым днем ключ, которым жизнь бьет нас по голове, становится все увесистее. А каково находиться за бортом?

— Прикольно, — сказал Макс. — Ты насколько пьян?

— Явно недостаточно, раз еще узнаю твою гнусную рожу.

— Сегодня в новостях сообщили, что Северов умер. Инфаркт?

— Инфаркт.

— Или что-то еще?

— Или что-то еще. Тебе чего надо, бывший главный режиссер?

— Поговорить. Только ты мне для разговора трезвый нужен.

— Приходи в следующем году, — посоветовал я.

— Время не ждет. Пошли.

— Посылаю. Иди.

— Пошли со мной.

ГЛАВА 19

Полковник Трэвис

Воздух был напоен ожиданием грозы. Банальная фраза, но…

Я совсем не имею в виду, что над полем будущей битвы висело облако с восседающим на нем Громовержцем. Просто было у меня такое чувство, что сегодня что-то произойдет. Что-то значительное.

Когда я увидел, сколько народу Гектор выводит на поле из Скейских ворот, то понял, что чувство это посетило не меня одного. Если я не ошибаюсь, троянский лавагет выставил сейчас в поле почти всех оставшихся у него воинов.

А я в таких вещах ошибаюсь редко. Глаз у меня натренирован.

Старший Атрид тоже серьезно подошел к сегодняшней битве. Такого количество бойцов он не выставлял со дня первого штурма. Линия фронта растянулась на несколько километров. Центр, как обычно, Атриды оставили за собой. Левый фланг был отдан аргосцам Диомеда. Вожди с армиями поменьше стояли справа. Одиссей, оба Аякса, Ахилл с Патроклом, Идоменей, Нестор. Никто из прославленных и богоравных не остался сегодня в лагере.

Ахейцев было много. Гораздо больше, чем троянцев. Неужели война закончится сегодня? Или хотя бы в ближайшие дни? Неужели противники решили поставить на карту все?

Я находился рядом с колесницей Одиссея, натягивающего тетиву на свой знаменитый лук. Басилей Итаки был серьезен, собран и немногословен.

Я прикрыл глаза и попытался проследить, чем заняты сейчас знаменитые троянцы.

Гектор и Эней, как и подобает вождям, находились во главе войска. Циклоп и Сарпедон возглавляли фланги. Парис стоял на башне рядом со Скейскими воротами, а по правую руку от него были еще двое лучников. Точнее лучник и лучница. Аполлон и Артемида, брат и сестра, пара божественных стрелков.

Олимпийцы снова спустились на землю, чтобы убивать смертных. Правда, в свете последних событий я совсем не уверен, что их вмешательство сильно поможет троянцам.

Аполлона не было видно на поле сражения со дня ахейской высадки на побережье, и до сегодняшнего дня мне было не слишком понятно, каким образом Ахиллес собирается выполнить полученный от Зевса приказ. Златострелый дарил Ахиллесу воистину божественный шанс.

Знал ли он, какую волю высказал Пелиду отец богов?

— Не понимаю, — пробормотал Одиссей — Гектор выгнал в поле столько народу, что в городе наверняка не осталось и сотни воинов. Чего он хочет добиться?

Прямо мысли мои читает.

Островитянин бурчал себе под нос. Одиссей явно ни у кого не требовал ответа, хотя я, всю ночь наблюдавший за троянским лавагетом, мог бы объяснить Лаэртиду поступок Гектора.

Не в силах более держать тяжкие мысли при себе, сразу же по возвращении со свадьбы Ахилла Гектор поделился своими сомнениями с женой. И та закатила ему богоравный скандал, по сравнению с которым самая жуткая сеча с ахейцами казалась милой возней ребятишек в песочнице.

— Мы проигрываем войну! — кричала Андромаха. — Ты, муж мой, глава нашего войска, ее проигрываешь! И не надо быть твоей вещей сестрой, чтобы понять, что ждет нас после падения города и твоей смерти, Гектор! Я не желаю быть чьей-то рабыней! Я не хочу видеть смерть моего сына! Нашего с тобой сына! И я не желаю видеть твою смерть, Гектор! Смерть твоего отца, твоих братьев и сестер! Каждый день ты выводишь войска за неприступные стены, ведешь людей, словно агнцев на заклание!

— Я ничего не могу сделать, пока на троне мой отец.

— И ты, верный сын, предпочитаешь смерть от ахейской руки, но ничего не хочешь сделать для спасения своего города? Своего народа?

— Я не могу.

— А я могу, — неожиданно тихо сказала Андромаха. — Если жизнь города требует жертв, то я готова принести эти жертвы. Твоего отца, твоего брата, эту чужеземку, из-за которой все началось, себя и даже своего сына, Гектор. И я сделаю все, что надо.

— Что ты говоришь, любимая?

— Выходи завтра в поле, — сказала она. — А когда ты вернешься, ты станешь правителем нашего города. Я позабочусь об этом. Ты только вернись.

На лице Гектора сменялись обуревающие лавагета чувства, но борьба была недолгой. Видимо, он для себя все уже решил.

И предпочел не задавать своей жене лишних вопросов из опасения услышать хотя бы один ответ.

Анхисида он разбудил пинком. Легким, конечно, можно даже сказать — дружественным, но все равно пинком. И даже не специально, а потому что Эней спал на пороге своего дома, так и не добравшись до опочивальни, и лавагет об него банально споткнулся.

— Ты достаточно трезв для серьезного разговора?

— А то, — сказал Эней.

— Завтра мы выйдем в поле, — сказал Гектор.

— Как это завтра? А перемирие?

— В Тартар перемирие.

— Это подло, — сказал Эней. — Но это мне нравится. Наши воины не гуляли на свадьбе. И последствия возлияний Дионису их не мучают. Мы перережем врагов сонными.

— Нет, — сказал Гектор. — За час до рассвета пошлем в их лагерь гонца и предупредим о битве.

— Но зачем, Приамид?

— Завтра мы выйдем в поле в последний раз, — сказал Гектор. — И пусть все будет сделано по правилам. Мы нарушим перемирие, но не подло и низко, а заранее предупредив об этом. И никто не упрекнет нас…

— В последний раз? Что это значит, Гектор?

— Если мы переживем этот бой, то потом будем лишь защищать стены. Наш город неприступен, когда наше войско внутри него. А завтра… Завтра мы должны нанести ахейцам удар, который они запомнят надолго. Пришло время бить по вождям, Эней. Атриды, Ахиллес и Аякс Большой должны умереть. Я не хочу, чтобы они вышли из боя живыми.

— Аякса я возьму на себя, — сказал Эней. — Но как быть с Атридами? Агамемнон не бьется в первых рядах.

— Поговори с лучниками. Я постараюсь убить Ахиллеса.

— Но как? Мы же пробовали с тобой, помнишь? Поганец неуязвим.

— Любого можно убить, Анхисид. Любого, даже бога, а Ахиллес пока еще не бог.

Одиссей закинул лук за спину и принялся пересчитывать стрелы. А стрелы у Лаэртида были отравленные, после попадания итакийца еще никто не выживал.

Благородные воины не видели ничего зазорного в том, чтобы смазывать свои стрелы и копья ядом. Разные у нас с ними понятия о благородстве.

Правда, я себя благородным никогда не считал. По моему скромному разумению, честь и война — понятия несовместимые. Если ты хочешь победить, то тебе лучше забыть о чести и использовать все средства для достижения цели.

Я до сих пор жив только потому, что ничем не брезгую при выборе средств.

Поэтому я никогда не смогу понять Гектора, который решил нарушить перемирие, что давало сынам Трои определенное преимущество, но не стал это преимущество развивать и отправил ахейцам глашатая с вестью об утренней битве.

Как и следовало ожидать, сие известие ахейцев обрадовало несильно. Половина войска, включая всех предводителей, была пьяна, и лагерь долго сотрясали похмельные стоны и крики о предательстве и вероломстве жителей Илиона.

Но протрезвели они достаточно быстро. Прекрасно понимая, что троянцы не будут делать скидок на похмелье врага, вожди чуть ли не пинками загоняли своих солдат в холодную морскую воду.

Диомеда Одиссей пошел будить лично.

— Просыпайся, ванакт.

— Кто здесь?

— Одиссей.

— А, тип, преисполненный козней различных и мудрых советов… Я не нуждаюсь ни в том, ни в другом.

— Ты нуждаешься в хорошем пинке. До рассвета осталось совсем немного.

— И что с того?

— Гектор нападет на нас на рассвете.

— Чушь. У нас еще два дня перемирия.

— Троянцы нарушили его.

— Приапоголовые ублюдки! Ведь их вожди бухали вместе с нами!

— Гектор почти не пил. Он здраво рассудил и выбрал удачное время для битвы. Для Трои это хороший выбор, Тидид. И мы должны быть благодарны Гектору хотя бы за то, что он решил предупредить нас, а не напал внезапно.

— Клеад, вина! Твоему господину срочно надо поправить здоровье перед боем!

Одиссей наклоняется, проверяет, ладно ли сидят на нем боевые сандалии и поножи, несколько раз притопывает ногой. Древнегреческий воин перед боем подобен современной женщине перед важным для нее свиданием. Одевание и моральная подготовка могут занимать даже несколько часов.

Ахиллес, например, начал облачаться в свои божеской работы доспехи почти сразу же после извещения о предстоящей сече. Зато Диомед до сих пор мудрит со своей броней. Точнее, Клеад над ней мудрит, а Диомед глушит неразбавленное вино, добиваясь нужной кондиции.

Я в очередной раз пожалел об отсутствии курева и вернулся к наблюдению за троянцами.

Андромаха, Елена и Кассандра — этакий женсовет, спускаются со стены, откуда они любовались на своих мужей и братьев, и идут в сторону царского дворца. Они не разговаривают между собой, а на лицах у них отчаянная решимость.

Парис постоянно косится на божественную парочку по соседству. Странно, но сейчас камеры фиксируют богов.

Приамид то и дело порывается что-то спросить у коллеги-лучника, но Аполлон даже не смотрит в его сторону. Взор Сребролукого устремлен на выходящий из лагеря авангард Агамемнона. Хорошо, что стрела, пущенная с крепостной стены, не может долететь до стоянки ахейцев. Даже стрела Аполлона.

Услышав о предстоящей битве, к предводителю ахейцев заявился Калхант и стал на все лады предрекать Агамемнону победу. Типа и видение ему ночью было, и по внутренностям он гадал, и вообще боги за нас, наше дело правое и все в этом роде. А сам всю ночь дрых в своем шатре. Наверное, Зевс ему приснился.

Агамемнон был не дурак и особо полагаться на слова прорицателя не стал. Тем более что и в расположении богов у него были определенные сомнения. Вместо того чтобы слепо ринуться в битву, он провел короткий брифинг с остальными командирами. Поскольку все были с похмелья и злые, особо настраивать на бой их не пришлось.

Дэн

Оказывается, находясь внутри амбициозного проекта под названием «Реалити-шоу «Троя», я упустил многое из того, что творилось в реальном мире.

У нашего проекта, к счастью, помимо многочисленных поклонников были и противники. Остались еще на Земле здравомыслящие люди. И это были не просто противники, а активные, достаточно обеспеченные и опасные люди.

Поначалу это был просто треп в Интернете по поводу, а не оставить ли нам древних греков в покое и не стоит ли прекратить наживаться на чужой смерти. Нельзя сказать, что этическая сторона вопроса сразу взволновала многие умы, но по мере того как древнегреческие реалии начали просачиваться из прошлого в настоящее, обеспокоенных становилось все больше.

После того как полиция Лос-Анджелеса чудом предотвратила человеческое жертвоприношение в только что построенном храме Афины, противники «Трои» вылезли из Интернета, объединились с правозащитниками и создали организацию с претенциозным названием «Хранители прошлого». Программа действий хранителей была направлена на прекращение реалити-шоу «Троя» любыми средствами.

Начали с цивилизованных.

Попытка воздействовать на акул медиабизнесса через средства массовой информации, как и следовало ожидать, провалилась совершенно бесшумно, даже безо всякого треска. Конкурирующие каналы, терявшие рейтинг по вине нового проекта, и те не осмеливались выступать против всемогущего мистера Картрайта.

Продавить через Конгресс законопроект, запрещающий вмешательство в прошлое планеты, тоже не удалось. Лобби мистера Картрайта окопалось и в Сенате, и в палате представителей так давно, что подвинуть его можно было только при помощи бронетехники, и то не сразу. Конечно, после второй неудачи компания хранителей несколько уменьшилась в числе, зато остались самые закаленные и самые радикальные.

И оставшееся в их распоряжении средство тоже было радикальным.

Террор.

Конечно, в какой-то степени хранители были психами. Но сейчас психи могли оказаться самыми здравомыслящими людьми и сыграть решающую роль в нашей постановке.

Именно к ним примкнул Макс после увольнения с нашего проекта.

Полковник Трэвис

Битва кипела уже второй час. Ахейцы и троянцы снова убивали друг друга.

Заколебала меня эта война. Самое идиотское занятие из всех, в коих мне приходилось участвовать.

Поначалу сегодняшнее сражение мало чем отличалось от предыдущих. Прославленные герои разили безымянных солдат и никак не могли сойтись в схватке друг с другом.

Я устроился на небольшом холме вместе с резервом Одиссея и наблюдал за битвой в оба глаза и добрую сотню камер. Но на данный момент самое интересное происходило отнюдь не на поле боя.

Три разъяренные фурии ворвались в опочивальню правителя Трои, взашей вытолкали рабынь и разбудили почтенного патриарха, который, похоже, собирался проспать одну из последних битв своей армии. Едва Приам открыл глаза, как Кассандра приставила нож к горлу своего отца, а Андромаха поднесла ему чашу с вином.

— О неразумные дочери, что…

— Пей, — коротко приказала жена троянского лавагета.

— Что это?

— Разумеется, это яд, — сказала Андромаха. — И ты его выпьешь, старик, если не хочешь, чтобы твоя дочь перерезала тебе горло.

— А я это сделаю, — мрачно пообещала Кассандра. — И только попробуй мне в очередной раз не поверить.

Куда больному старику справиться с тремя молодыми женщинами, спасающими себя, своих мужей и свой город. Приам даже пробовать не стал, его рука безвольно приняла чашу с ядом, и он выпил напиток. Молча, без пафосных речей, просьб о милосердии или стенаний о неблагодарных потомках. Не знаю, как жил троянский правитель, но умер он достойно.

— Прости, отец, — сказала Кассандра, когда тело старика перестало биться в конвульсиях.

Ни единой слезинки не выкатилось из ее глаз.

Гектор обезумел. Куда делся тот спокойный и рассудительный человек, с которым я беседовал когда-то, куда пропал верный муж и любящий отец? Вместо него на поле неистовствовала боевая машина смерти, сеющая ужас в рядах ахейцев, ужас, сродни которому был только страх троянцев перед Ахиллесом.

Но сойтись в битве они пока не могли. Гектор бился в центре, а Ахиллес — на фланге. Судя по всему, в данный момент троянский лавагет нацелился на братьев Атридов.

На фланге аргосцы Диомеда теснили доблестного сына Афродиты и Анхиса, несмотря на чудеса доблести, которые демонстрировали Эней и его солдаты. Увы, даже в эти времена один воин не может выиграть войну, если, конечно, этот воин не Ахиллес.

Сарпедон пока держался против натиска Пелида, Аяксов и Одиссея, но я видел, что долго ему не выстоять. Вошедший в раж Ахилл убивал уже десятками.

Но Патрокл, чья смерть должна была вызвать самую грандиозную за все время войны резню, до сих пор был жив и дрался в нескольких метрах от своего грозного друга.

А потом Аполлон и Артемида начали стрелять. Золотые стрелы сверкали над полем битвы и пробивали доспехи ахейцев и их тела навылет. Скорость стрельбы боги развивали просто фантастическую, и плотность заградительного огня заставляла думать не о двух лучниках с примкнувшим к ним Парисом, а о целом отряде.

Нельзя сказать, что троянцы сильно обрадовались такому подкреплению. Им слишком хорошо было известно непостоянство богов и цена, которую они могли предъявить за свои услуги. Даже Эней, чья позиция улучшилась после божественного вмешательства, не выглядел особенно довольным. Неужели эти странные люди предпочли бы проиграть сами, чем победить с посторонней помощью?

Гектор прорубался сквозь ряды воинов с такой легкостью, словно перед ним был тростник. И когда ему оставалось всего несколько метров до бушующего Менелая, путь лавагету преградила богиня любви.

Кассандра и Андромаха вышли к собравшемуся на главной площади народу — большей частью это были женщины, дети и старики — и объявили о смерти правителя. Весть сия не вызвала глубокой скорби в сердцах горожан, и тут же повсюду раздались крики:

— Парис! Париса на трон! Парис — Александр!

А Елена уже поднималась на Скейскую башню.

Копье Диомеда разлетелось на щепки после удара о щит Энея, великие воины схватились за мечи. Бронза ударилась о бронзу, и сражение вокруг замерло, отдавая должное поединку вождей.

Я не стал бы делать ставки на этот бой. В душе я сочувствовал троянцам и пытался сделать хоть что-то, чтобы помочь им сохранить город, но и Диомед был мне симпатичен. Если уж говорить о личном отношении, гораздо более симпатичен, чем Эней, которого я толком и не знал.

Если бы они сражались на копьях, то у Основателя не было бы шансов что-нибудь основать. На копьях Диомеду не было равных. А вот в бою на мечах силы их были примерно одинаковы.

Ахиллес сразил Сарпедона ударом копья в грудь, а потом поубивал всех воинов, бросившихся отбивать тело своего вождя. В образовавшийся прорыв бросились мирмидонцы и саламинцы под предводительством Большого Аякса, и фланг троянцев был обращен в бегство.

Я поймал реальность на очередном несоответствии с легендами. Согласно всем мифам Афродита должна была биться на стороне Илиона, ведь именно там дрался сейчас ее сын. Тем не менее она, облаченная в искрящийся на солнце боевой доспех, стояла перед Гектором, и троянский лавагет не решался пролить драгоценный ихор. А может быть, просто не мог поднять руку на женщину.

А не такая уж она красавица, отметил я. Богиня любви и страсти, древняя старуха, подкинувшая Парису Елену в обмен на какое-то яблоко. Тем не менее, глядя на эту женщину, я не сомневался, что вижу именно богиню любви. Знал.

Когда видишь бога, даже того, в которого не веришь, сразу понимаешь, кто перед тобой.

— Уйди с дороги, — глухо сказал Гектор. — Уйди с дороги, или я заставлю тебя это сделать.

— Заставишь меня, смертный?

Хохот богини я мог слышать и без подслушивающих устройств, ибо на миг он перекрыл шум битвы.

— Возвращайся в свой город, червь!

Она замахнулась на лавагета мечом.

Легонько, словно играя, но щит Гектора развалился надвое, принимая на себя клинок богини. Приамид неуловимым для взгляда движением скользнул в сторону, и его собственный железный меч вонзился Афродите в живот.

Крик истекающий ихором богини был страшен. Поле битвы содрогнулось, а находившиеся неподалеку воины просто попадали на землю. На ногах сумели устоять лишь двое.

Двое вождей.

Менелай и Гектор.

Упав с ясного неба, молния ударила в вершину Скейской башни.

Когда пыль развеялась, на башне уже никого не было. Но если Парису с Артемидой посчастливилось каким-то образом упасть на стену, бывшую всего на несколько метров ниже башни, то предводитель муз полетел на землю, прямо под ноги наступающему войску ахейцев.

Щиты Диомеда и Энея уже были изрублены в щепки и валялись на земле. Диомед потерял шлем, на лбу алела глубокая царапина, а сын Анхиса хромал на пропоротую мечом аргосца левую ногу. Эти двое были всецело поглощены поединком, и, казалось, ничто не сможет заставить их остановиться, прежде чем один из них умрет, но после крика раненой матери Энея и удара молнии Диомед опустил меч.

— В Тартар ваши души! — выругался он. — Это уже не война.

Эней молчал, переводя дыхание.

— Иди! — сказал ванакт Аргоса. — Мы закончим потом. Когда на поле боя не будет посторонних.

Сумасшедший дом. С тактической точки зрения отпустить Энея и его войско было безумием, ибо сын Анхиса мог заткнуть дыру, пробитую Ахиллесом в обороне города, и свести на нет все достижения сегодняшнего дня.

Но гетайры Диомеда не двигались с места, пока Эней перегруппировывал свой отряд и отступал в сторону Трои. И лишь после того, как фигура последнего троянца растворилась в пыли, поднятой сражающимися войсками, Диомед приказал наступать.

Аргосцы никуда не торопились.

Лук Аполлон выронил во время падения и теперь был совершенно безоружен. Полагаясь на гипотетическое бессмертие и высоту башни, он даже не надел доспехов на этот бой и сейчас стоял перед ахейцами в простой тунике и сандалиях.

Воины не решались его трогать, огибая павшего с башни бога стороной и устремляясь к стенам Трои. Некоторые уже тащили лестницы.

Бог был растерян.

А когда перед ним выросли фигуры Ахилла, Патрокла и Большого Аякса, он просто испугался.

Менелай был хорош.

Он был лет на пятнадцать старше Гектора, и все эти годы провел в сражениях, укрепляя империю старшего брата. Пожалуй, физически он был даже сильнее Гектора, гораздо тяжелее и чуть выше ростом. Но против троянского лавагета ему банально не хватало класса.

Когда Афродита, окутанная черным облаком, покинула поле боя, бешеный Гектор, которому уже и сам черт был не брат, набросился на спартанца как смертоносный вихрь. И уже через несколько секунд после начала схватки Менелай выронил щит, остался без шлема и пятился под неудержимым натиском троянца.

Я давно не верил Гомеру, который утверждал, что Менелай отвоюет Елену и благополучно вернется в Спарту. И поэтому ничуть не удивился, когда увидел, как меч Гектора вонзается в шею младшего Атрида и фонтан крови окатывает троянского лавагета с головы до ног.

Вот и все, ребята, подумал я. К чему теперь биться за возвращение Елены, если ее муж мертв?

Сама красавица была на полпути к позиции Париса, когда в вершину Скейской башни ударила молния.

Воины, конечно, были несколько удивлены появлением женщины на поле боя, но, во-первых, она была женой одного из их командиров и, возможно, их будущей правительницей, поэтому они и не думали преграждать ей дорогу, а во-вторых, много времени на удивление у них просто не было.

Ей удалось удержаться на ногах, хотя несколько мелких обломков поцарапали ей щеку, а один крупный чуть не размозжил голову.

— Мой муж! — закричала она, — Где мой муж?!

Париса слегка контузило, он с трудом стоял на ногах и явно перестал являться ценной боевой единицей, даже если когда-то таковой и являлся. Двое воинов, поддерживая его под руки, помогли наследнику спуститься со стены и уложили в тенечке, оставив в обществе прекрасной жены. Правая рука Елены гладила мужа по пыльной шевелюре, а левая сжимала кинжал.

Расстреляв все стрелы, басилей Итаки спрыгнул с колесницы, схватился за меч и устремился в самое сердце битвы.

Меч Ахиллеса поднялся для удара, но в последний миг Патрокл схватил неуязвимого за руку.

Лицо Аполлона было уже бесстрастно. Если ему и суждено пасть от руки смертного (смертного ли?), его испуга никто не должен видеть.

— Что же ты делаешь?! — проорал в ухо Пелида Патрокл. — Это же бог! Аполлон!

— Прочь! — Пелид брызгал слюной и пытался освободить руку с мечом из железной хватки друга.

— Нельзя!

Аякс наблюдал эту сцену с недоуменным видом быка, впервые вышедшего на арену и не понимающего, чего от него хочет этот тип с красной тряпкой.

Прорицатель Калхант, каким-то чудом не оставшийся сегодня в лагере, пробился сквозь строй золотых щитов на наблюдательный пункт ванакта ванактов с криком:

— Боги на нашей стороне! Зевс с нами!

Атрид хмурился. Конечно, он, как и все, видел удар молнии, разрушивший на треть Скейскую башню, но с его места было хорошо видно и отступающую после удара Гектора Афродиту, и собственного младшего брата, принимающего бой.

— Громовержец с нами! — возопил Калхант, и в этот же миг тело Менелая упало на землю.

— Зевс с нами, — повторил Атрид. — Но я пока не вижу большой выгоды от его участия.

Троянцы не успевали за Гектором, и он прекрасно видел, что в одиночку ему не добраться до Агамемнона. Могло показаться, что Гектор охвачен боевым безумием, но на самом деле это было не так. В центре троянцы еще держались, в то время как ахейцы сминали их фланги, и Гектор справедливо рассудил, что там от него пользы будет больше. Передав командование своему младшему брату Троилу (благодаря любвеобильному отцу младших братьев у Приамида было немерено), Гектор отправился на фланг, туда, где бушевал неуязвимый герой Ахайи.

— Нельзя убивать богов, — сказал Патрокл.

Аполлон улыбнулся. Несмотря на знание, что богов убивать можно, подаренное олимпийцам Диомедом, он не предпринимал никаких попыток убраться с места событий. Может быть, ему просто некуда было идти?

Он восстал против отца, пошел наперекор его воле — и получил по заслугам?

— Нельзя убивать богов? — спросил Ахилл.

— Да.

Наверное, Патрокл подумал, что Ахилл уже пришел в себя, и ослабил хватку. Или рывок Пелида оказался для него неожиданностью. Как бы там ни было, Ахиллу удалось высвободить руку, и он рубанул своего друга наотмашь.

В грудь.

Удар был страшен. Меч беспрепятственно рассек доспехи Патрокла и разрубил его практически надвое.

Следующий удар был предназначен Фебу.

— Елена, — прошептал Парис. — Любовь моя! Я умираю. И, стоя на пороге царства Аида, я хочу сказать тебе…

— Будь мужчиной, — посоветовала ему бывшая спартанская царица. — Ты не умираешь… Пока. Ты всего лишь ранен. Осколком тебе поцарапало голову.

— Я хочу провести с тобой последние минуты…

— В то время как настоящие мужчины гибнут в бою?

— Елена, почему ты так жестока со мной? Неужели твоя любовь ко мне иссякла?

— Ты достоин лишь жалости, а не любви.

— Спартанская шлюха! — взорвался Парис. — Когда стану правителем, я прикажу сделать тебя рабыней, и ты будешь готовить мне ванну, мыть мне ноги и ублажать меня по ночам! А потом я отдам тебя своим воинам в усладу!

Довольно непоследовательное заявление для человека, минутой ранее заявившего, что он стоит на пороге царства Аида.

— Прости и ты, — сказала Елена, и ее кинжал перерезал Парису горло.

Золотая стрела вонзилась в землю у ног Пелида. Артемида пыталась прийти на помощь брату.

Ахилл расхохотался. Он знал о клятве олимпийцев не причинять ему вреда.

Настоящий герой собирался убить безоружного противника, который не мог с ним биться, даже если бы захотел.

Не знаю, что Аполлон не поделил со своим отцом, но тот собирался свести с ним счеты руками сына Пелея и был не слишком далек от достижения поставленной цели.

Убив Аполлона, Ахилл станет богом войны, и тогда всем точно конец. И Трое, и Агамемнону, и всей Элладе. Потому что с таким богом ахейцы не смогут вылезти из бесконечной войны, грандиозного похода миссионеров в чужие земли.

Ахилл пока еще был смертным. Почти неуязвимым, но смертным. Его еще можно было убить.

Только рядом с ним не было никого, кто мог бы это сделать.

Признаюсь честно, я так до сих пор и не осознал, с какого момента я перестал быть в этой битве сторонним наблюдателем и сорвался со своего зрительского места. Просто в какой-то момент я сообразил, что мчусь сквозь битву, уворачиваясь от ударов мечей и копий, одним глазом наблюдая за происходящим под стенами Илиона.

Я не успел.

Не мог успеть. Слишком я был далеко, и слишком стремительно развивались события.

Я не успел.

Зато успел Гектор.

Когда меч Пелида опустился, он не дошел до головы Феба, потому что встретился с клинком троянского лавагета.

В этот момент я споткнулся о чей-то труп и полетел на землю. Следующие несколько минут я провел, стараясь не быть затоптанным в свалке, а когда поднялся на ноги и выбрался на относительно безопасное место, поединок главных героев древнегреческого эпоса был в самом разгаре.

Гектор подошел к вопросу уничтожения Ахиллеса с академической серьезностью. Сын Пелея уже лишился своего неповторимого щита, теперь Гектор занимался тем, что рубил шлем на голове Ахиллеса. Удар, и шлем падает на землю.

Аполлон отходит в сторону и с усталым видом опирается на стену Трои в двух шагах от лестницы, на которой застыли ахейские воины. Никто не лезет наверх, град стрел и дротиков не летит вниз, нападающие и осажденные замерли как статуи, наблюдая за поединком героев.

Надо же что-то рассказывать потомкам.

Удары железного меча Гектора проминали доспехи, сделанные богом. На три удара Гектора Ахилл отвечал одним. Ему не хватало скорости, не хватало реакции, не хватало умения и опыта.

Зато он был неуязвим. Имей Гектор дело с кем-нибудь другим, тот был бы уже трижды мертв. Я несколько раз видел, как клинок ударяет Ахиллеса в шею, в незащищенное доспехами предплечье, как железо ласкает кисть руки, сжимающей меч. Но на сыне Пелея не было ни царапинки.

Наверное, Гектору все-таки конец. Рано или поздно он устанет и совершит какую-нибудь ошибку, которой сможет воспользоваться Ахиллес. Ведь характер лавагета не позволит ему сейчас отступить.

Патрокл мертв, теперь черед Гектора? Может ли быть, что Гомер не ошибся хотя бы в очередности смертей?

Так он уже ошибся. Ведь мертв Менелай, мертв потенциальный убийца Пелида Парис, мертв Приам, недальновидный правитель Трои.

Но найдет ли Гектор уязвимое место сына великого героя и богини?

Глубокой ночью, проходя мимо лагеря мирмидонцев, я встретил героя, вышедшего подышать прохладным ночным воздухом.

Ахилл был пьян в дымину, в хлам, в дугу. То, что утром он вышел в поле, лично я считал самым большим подвигом, который можно было бы записать на счет богоравного Пелида.

Меня он не узнал, да и я заметил его, когда мы столкнулись нос к носу.

— Ты гулял на моей свадьбе, б… богоравный?

— А то, — заверил я.

— Я ведь женат теперь… На Иф… фигении… Дочери Агам… мем… На дочери Атрида…

— Поздравляю, — сказал я. — Улыбнись своей удаче, богоравный.

Ахиллес расплылся в пьяной ухмылке, обнажая белоснежные зубы, не знавшие стоматолога.

Я со всей силы ударил героя в челюсть.

Пятка — это сказка для легковерных.

Пока они дрались, я успел пробраться в первый зрительский ряд, растолкав замерших ахейцев и троянцев, наблюдавших за поединком стоя плечом к плечу.

Ахилл выдыхался. Его выпады становились все более редкими и слабыми, о защите он уже позабыл. Гектор делал с ним все, что один вооруженный мечом человек может делать с другим. Рубил, колол, кромсал кованные Гефестом доспехи. Если Ахиллу удастся выйти живым из этого сражения, на раздевание у него уйдет несколько часов. И еще ему потребуется помощь кузнеца.

Но Гектор не был железным. Хотя по троянскому лавагету нельзя было определить это столь же явно, но он тоже устал. Движения стали чуть медленнее, в ударах не было прежней ярости. А может быть, он просто отчаялся найти брешь в нечеловеческой броне Пелида?

Ночью, на побережье, Ахилл стоял на четвереньках и выплевывал на песок кровь и обломки выбитых зубов. А я уходил в сторону ставки аргосского ванакта.

Я сомневался, что утром Пелид будет способен вспомнить, кто съездил ему по зубам, и оказался прав.

Он не вспомнил.

Это же чистая логика. Когда человек погружается в воду, тем более в черную воду Стикса, он должен держать рот закрытым. Может быть, еще и глаза, но это не наверняка.

А рот — точно. Не думаю, что мудрая титанида хотела утопить своего сына и позволила ему нахлебаться воды из реки мертвых.

Несмотря на явную очевидность ответа, мне на его поиски понадобилось несколько часов напряженных размышлений. Сумеет ли до этого додуматься троянский лавагет?

Жаль, что я не могу поговорить с ним. Жаль, что я не могу предупредить его сейчас. Воины подбадривают своих героев во весь голос, сквозь этот ор Гектор может не услышать и удар молнии.

Рядом со мной оказался сын Лаэрта. По выражению лица басилея Итаки невозможно было определить, кому из поединщиков он желает победы.

— Видел молнию? — спросил Одиссей. — Отец поднял руку на сына.

— Порой дети могут сильно доставать родителей, — сказал я.

— Я уже ничего не понимаю, — сказал Одиссей, — Люди воюют с людьми, боги воюют с людьми, боги воюют с богами. Порой мне кажется, что это конец. Мы все умрем под Троей.

— Жена и сын, — напомнил я. — Тебе надо вернуться.

А интересно, подумал я, если Зевс метнул молнию в Аполлона и Ахилл нужен ему в качестве нового бога войны, почему Громовержец медлит и не испепеляет на месте троянского лавагета?

И тут же понял ответ. Для того чтобы Ахилл стал богом, в него должны верить. А кто будет верить в бога, не способного без посторонней помощи разделаться с каким-то там смертным? Если Зевс убьет Приамида, не видать Ахиллу места на Олимпе, как стрелы в собственной бронированной пятке.

Твердь сотряслась.

Вообще-то за все время нашего пребывания в Троаде землетрясений тут не было. И если кто-то способен не связать подземные толчки с поединком, приковавшим внимание доброй половины сражающихся войск, то только не я.

Толчок был сильный, балла четыре. По стене побежала вверх вертикальная трещина, нам на головы посыпались остатки Скейской башни.

На ногах не устоял никто. Я бы даже не удивился, если бы Гектор повалился особенно неудачно и в падении напоролся на меч Ахилла.

Пронесло.

Зато один из обломков, размером с голову годовалого ребенка, ударил его по правой руке, и Гектор выронил меч.

Божественное вмешательство. Кто тут у них главный по землетрясениям? Посейдон, бог пучин и колебатель тверди?

Ахилл поднялся на ноги первым.

Гектор шарил рукой вокруг себя в поисках оружия. Отражаясь от покореженных доспехов Пелида, солнце било ему прямо в глаза.

Земля и небо объединились, чтобы не дать троянцу выиграть этот поединок.

Спустись еще раз на землю, Кронид. Посмотрим, бессмертен ли ты.

Ахилл занес меч для удара. Благородного героя нисколько не смущало, что его противник безоружен.

Никогда не смущало.

Скажу прямо: когда я был на правительственной службе, меня подобные факты тоже не останавливали. Я стрелял в безоружных и убивал в спину. Но я-то никогда не претендовал на звание героя и не собирался стать богом.

Я был злодеем и сей факт четко осознавал.

Но этот тип действовал слишком подло. Моя рука легла на рукоять меча, я уже готовился сделать шаг вперед, однако на плечо мне упала тяжелая ладонь Лаэртида.

— Только не ты, — молвил Одиссей. — Только не посторонний. Наблюдатель. Чужак. Даже троянцы не вмешиваются в поединок.

Ну и дураки, что не вмешиваются. Их будущее готовилось умереть перед новым богом Олимпа.

— Держи, лавагет! — Я не сразу узнал этот голос.

А вот тяжелое копье, упавшее в нескольких сантиметрах от правой руки Гектора, я узнал моментально.

Пальцы Приамида сомкнулись на древке.

Он ударил без замаха, коротко, страшно. В лицо.

Это был его единственный шанс — удар на опережение, пока рука с мечом не опустилась на него:

Острие копья угодило Пелиду в нос, разорвав его в клочья. Кровь заливала изувеченное лицо Ахиллеса, превращая его в уродливую кошмарную маску.

Ударом меча Пелид перерубил копье Гектора.

Ахиллес орал.

Но крик Пелида, вопль ярости и боли, не сотрясал землю. И кровь его была обычного красного цвета. Он еще не стал богом. И никогда им не станет.

— Бей в зубы! — Не знаю, стоит ли мне гордиться этим своим советом.

Гектор вбил крик Пелида обратно в глотку вместе с обломком копья, оставшимся у него в руках.

Пелид выронил меч и рухнул на колени. Его руки бессильно скребли землю. И обрубок копья торчал из его рта, как…

Впрочем, об этом не будем.

Гектор стоял перед Пелидом, опустив руки и глядя на небо, словно ожидал удара молнии, призванного покарать человека, пошедшего наперекор воле богов. Человека, который выжил вопреки их желанию.

Ахиллес шипел. Невероятно, но он был еще жив. Копье вошло в череп сантиметров на двадцать, но бывший неуязвимый все равно не умирал Неужели его мозг был так мал, что Гектор не задел его своим ударом?

— Добей его, — сказал Эней, вставая рядом с Гектором и подавая ему два узких кинжала.

Несомненно, для Гектора это было против правил. По всем законам чести нельзя убивать беспомощного противника.

Но Гектор молча взял кинжал из руки Основателя и загнал его Ахиллесу в глаз.

Потом другой — во второй глаз.

Хрип прекратился. Пелид упал в пыль.

Несокрушимый герой, «лучший из ахейцев», Ахиллес, сын Пелея и Фетиды, человек из древнего пророчества, надежда Эллады и несостоявшийся бог Олимпа был мертв.

Дэн

Я поймал себя на глупом, истерическом хихиканье.

Гектор убивает Патрокла.

Ахилл убивает Гектора. Это известно как дважды два. Это все знают. По крайней мере, все образованные люди. Ахилл убивает Гектора и становится величайшим героем всех времен и народов, а Гектор навсегда остается вторым.

Факт.

Но я только что видел, видел собственными глазами, и к тому же не один раз, как Домосед вгоняет обломок копья в глотку Киборга и довершает начатое двумя кинжалами.

Сын Пелея, быстроногий Ахилл, богоравный и неуязвимый герой захлебывается собственной кровью, а Гектор остается в живых.

И вся «Илиада» окончательно летит к черту. А если придерживаться древнегреческих реалий, то в Тартар.

Конечно, расхождения с текстом Гомера мы замечали и раньше, видели то, о чем умалчивал слепой гений, но это были небольшие противоречия, которые вполне укладывались в общую канву повествования. Все встреченные ранее неточности можно было объяснить. Там Гомер не хотел показывать своих героев в дурном свете, тут выкинул кусок ради сохранения целостности картины, тут кое-что добавил от себя… В конце концов, Гомер — не историк, а поэт. Поэтому небольшие вольности ему простительны.

Но смерть Ахилла от руки Гектора — это уже не небольшая вольность.

Одним из главных условий падения Илиона была смерть Гектора. Смерть Гектора от руки Ахилла. Но Киборг уже явно не способен кого бы то ни было убить, разве что Аид проявит к нему снисхождение и выпустит из своего царства, что весьма сомнительно есть. Значит, Гектора убьет кто-то другой?

Скорее всего, это был какой-то неизвестный воин, и смерть Гектора приписали Ахиллу ради их обшей славы. Два великих воина сходятся в поединке, и один убивает другого. Это возвышенно. Это пафосно. Это поэзия.

Ахилл убивает Гектора, а потом гибнет от руки Париса, которому помогал сам Аполлон.

Это версия Гомера.

Все случилось наоборот. Ахилл убил Патрокла, а Гектор убил Ахилла. Елена зарезала своего мужа, Париса. Кассандра заставила Приама выпить яд.

Ах да. Перед апофеозом сегодняшнего действа, коим, конечно, стала смерть сына Пелея, Гектор успел укокошить еще и Менелая.

Количество главных действующих лиц за один день уменьшилось чуть ли не вдвое.

Зрители

— Офигеть, чувак. Ты это видел?

— А кто это не видел? Уже четыре раза повтор показывали.

— Это было круто! Как он его копьем, а?

— Да, блин. А я сотку на Ахилла ставил.

— Все на Ахилла ставили, брат. Кто ж знал, что ему копьем в глотку засадят!

— Не понимаю я эту Елену. Мальчик ее из Спарты увез, от этого ужасного мужлана, а она его бритвой по горлу…

— Что тут понимать, дорогая? Гектора она любит, Гектора. А Парис — так, развлечение. Стал ненужным, вот и прирезала, чтобы он старшенькому не мешал и на трон не метил.

— А эта сучка Кассандра? Родного отца ядом…

— Это уже нонсенс, уважаемый. Это просто бред. Такого быть не может. Ахиллес убивает Патрокла, Гектор убивает Менелая и Ахилла, Елена режет горло Парису, втроем эти дамочки травят Приама… Я ожидал, что будут некоторые отклонения от канонического текста «Илиады», но не до такой же степени. Неужели Гомер все придумал?

— А как вам понравилась Афродита, выступающая на стороне ахейцев?

— А разве она должна была быть не там?

ГЛАВА 20

Полковник Трэвис

— Я собрал вас в своем шатре, вожди, чтобы обсудить сегодняшнюю битву и решить, как мы будем воевать дальше.

Агамемнон обвел тяжелым взглядом присутствующих. За исключением престарелого Нестора, все были в боевых доспехах, разве что без шлемов и без щитов. Зато мечи были у всех.

— Троянцы вероломно нарушили перемирие и напали на нас, — сказал Нестор.

— Не так уж и вероломно, — возразил Одиссей. — Гектор мог и не присылать глашатая, и тогда троянцы точно перерезали бы нас всех. Я всегда говорил, что устраивать свадьбу на войне — не дело для мудрых военачальников.

— У нас не было выбора, — сказал Агамемнон. — И ты, мудрый сын Лаэрта, знаешь это не хуже меня.

— Вне всякого сомнения, покровитель города Аполлон надоумил Гектора начать битву сегодня, обещая ему свое заступничество. Мы все видели Феба на Скейской башне. Но отец всех богов, великий Зевс, был на нашей стороне.

А, Калхант тоже без доспехов. Но он не вождь, вот я его сразу и не посчитал.

Меня, понятное дело, на совет не позвали. Происхождением не вышел. Опять пришлось подсматривать.

— Зевс проявил себя лишь однажды, уронив Скейскую башню, — сказал Диомед. Он еще не успел напиться, а потому был мрачен. — Посейдон сотряс землю, чтобы помочь Ахиллесу убить Гектора. Афродита пыталась защитить Менелая. Нам это ничуть не помогло.

— Твое поведение, Тидид, я собирался обсудить отдельно, — сказал Агамемнон, и Диомед сразу набычился. — Как понимать твой поступок? Я надеюсь, что это боги смутили твой разум, иначе твои действия можно назвать только предательством.

— Поосторожнее с такими словами, — сказал Диомед. Хорошо еще не бросился на Атрида и не попытался свернуть ему шею. — Что ты вообще имеешь в виду?

— То, как ты отдал свое копье троянцу, когда Ахиллу осталось нанести только один удар. Это ты, Тидид, спас троянского лавагета и погубил Ахиллеса. Ты что, не знаешь, как долго мы пытались избавиться от Гектора?

— Победа над врагом ценой предательства и подлости? Ты сам когда-нибудь убивал безоружных, Атрид?

— Да. Я ведь не просто воин, я — ванакт. Смерть — это часть политики.

— Тогда я не политик, — сказал Диомед. — Я готов убить Гектора сам, в честном бою. Но зарубить безоружного…

— Тидид прав, — неожиданно подал голос критский пират Идоменей. — Я не видел этого поединка, но уже слышал о нем. Если бы Пелид победил, это была бы нечестная победа.

— Богоравный Пелид впал в боевое безумие, — сказал Нестор. — Потому его поступок не может быть расценен как подлость. Ведь он был слеп от ярости и зарубил даже своего друга, а перед этим поднял руку на бога. Ты зря помещал ему убить Гектора, Тидид. Мы могли бы этим вечером вкушать вино в прекрасных садах Трои.

После смерти Ахиллеса битва закончилась. Гектор милостиво отдал тело Пелида мирмидонцам, чтобы вождь был похоронен со всеми почестями, и войско троянцев укрылось в городе. Ворота были открыты долгое время, пока рядом стояла ахейская армия, но островные греки не делали никаких попыток напасть. Они были слишком подавлены смертью их живого символа.

А может, просто не хотели победы, подаренной им богами.

— Если бы Пелид был настоящим воином, он убил бы Гектора, а не простоял весь поединок, как баран на бойне, — сказал Диомед. — До вмешательства Посейдона у него не было никаких шансов. Я лишь исправил ошибку, которую допустили боги.

— Не богохульствуй! — Это Нестор и Калхант одновременно.

— Не вам учить ванакта Аргоса манерам, — сказал Диомед. — Если мои слова — богохульство, то пусть боги сами придут сюда и спросят у меня ответа. Ахиллес разрубил мое копье, но у меня есть еще.

— Вожди, какой смысл говорить о том, что уже было и что мы не в силах исправить? — спросил Одиссей. — Давайте лучше обсудим то, что мы будем делать дальше. Мы пришли сюда за супругой спартанского басилея, но Менелай мертв. За что мы будем драться теперь?

— Мы слишком далеко зашли, чтобы отступить. — Глаза Большого Аякса налиты кровью.

— Мы пришли сюда не за супругой моего брата, — отрезал Агамемнон. — И мне плевать на нее и на всех троянских девок, вместе взятых. И не сокровищ старого Приама я жажду. Эллада должна быть единой!

— Мы потеряли уже треть войска, — сказал Диомед. — И если мы будем продолжать в том же духе, то после взятия Трои мы будем гораздо слабее, чем до войны. О какой целостности ты говоришь? Ты боишься хеттов, Атрид? Но Троя служила буфером между нами и Хеттийским царством. Ты боишься дорийцев? Но теперь мы можем выставить против них куда меньше людей, чем полгода назад. Троянцы не покорятся нам, мы должны будем вырезать всех, и войско твое больше сегодняшнего уже не станет.

— Что же ты предлагаешь? Заключить мир со старым Приамом? Это слова труса, Диомед.

Вот тут уж Тидид не выдержал.

Он вскочил на ноги, оттолкнув пытающихся остановить его Одиссея и Малого Аякса, и плюнул на землю под ногами ванакта ванактов.

— Я, Диомед, сын Тидея, ванакт Аргоса и второй воевода армии ахейцев, никогда не был трусом, Агамемнон Атрид! И за оскорбление, которое ты нанес мне при множестве свидетелей, я вызываю тебя на поединок!

Шум в шатре стих.

Агамемнон тоже встал:

— Я, Агамемнон, сын Атрея, ванакт Золотых Микен, принимаю твой вызов, аргосец. Победитель в нашем поединке будет командовать войском!

— А проигравший отправится в Аид, — добавил Диомед.

Совет троянцев состоялся часом позже. На нем присутствовало гораздо меньше людей. Только четверо. Гектор, его брат Гелен, Эней и Циклоп.

Они успели переодеться и помыться после битвы, а Эней — даже побаловаться со смазливой служанкой.

— Отец мертв, — сказал Гелен. — Парис тоже. Вне всякого сомнения, Гектор, теперь ты — правитель Илиона.

— Люди видели, как Елена режет горло Парису, — сказал Эней. — Толпа требует ее крови. Мы уже объявили народу, что Париса убила не Елена, а принявшая ее облик нимфа, которую Парис обесчестил во время своих скитаний по лесам. Но, думаю, Елене в ближайшее время лучше не показываться из дворца.

— Мы больше не будем встречать врага в поле, — сказал Гектор. — С воинами, которые у нас остались, мы сможем защитить город. Стены Трои неприступны.

— Тем более что Ахиллес мертв, — сказал Циклоп.

— Менелай тоже мертв, — сказал Гелен. — У ахейцев больше нет формального повода для войны.

— Они все равно не уйдут, — сказал Эней. — Но теперь мы можем снова послать гонцов к соседям. Увидев, что положение наше не безнадежно, они пришлют нам помощь. Может быть.

— Займись этим, — сказал Гектор. — У нас мало воинов, и они устали.

— Пару дней ахейцы не полезут на штурм. Может быть, пока длится перемирие, мы возведем тебя на престол по всем правилам, Гектор?

— Нет. Пусть все останется, как есть. Я буду лавагетом до конца войны, а там посмотрим. В мирные времена Гелен может быть лучшим правителем, чем я.

— Если мы доживем до этих мирных времен, — сказал Гелен.

Гелен не воин. Худощав, немощен, с детства хромает на правую ногу и ходит с тросточкой.

— Я начинаю верить, что доживем, — сказал Гектор. — Жаль, не удалось добраться до старшего Атрида.

Эней ухмылялся с видом человека, который знает больше остальных и не спешит делиться этим знанием.

— Я разговаривал с лазутчиком из лагеря ахейцев, — сказал он.

И когда только успел?

— Атрид обозвал Диомеда трусом, — продолжил Эней, — и бешеный аргосец вызвал его на поединок. Они будут драться завтра утром, победитель станет командующим. Так что Атрид там уже не главный.

— Диомед… — задумчиво сказал Гектор. — Он — честный воин.

— Да, — сказал Эней. — И не хочет быть игрушкой в руках богов. После появления Афродиты он практически вывел свое войско из боя.

— И одолжил мне свое копье.

— Прости, Гектор, — сказал Эней. — Я не успел.

— Не терзайся, Анхисид, — сказал Гектор. — Главное, что Ахиллес мертв. А Диомед… кто знает, может быть, мы сможем с ним договориться?

— С этим бешеным псом, сразившим самого Ареса? Война — единственное занятие для таких людей.

— Ты не прав, Гелен. Диомед в первую очередь политик. А что касается его поединка с Аресом… Я бился сегодня с Афродитой.

— Мы можем выстоять, — подвел итог Гелен. — Если боги не будут против нас.

Тема оказалась щекотливой, и на некоторое время в зале повисло молчание.

— На Олимпе раскол, — сказал наконец Гектор. — Аполлон, покровитель нашего города, и его сестра Артемида с нами, но Отец Богов, похоже, против нас. И Колебатель Тверди сегодня почти разрушил стену, которую сам когда-то строил. Фебу не выстоять против старших богов.

— Как было бы просто, если бы боги пировали на Олимпе и не вмешивались в войны смертных, — сказал Циклоп.

— Увы, понять пути богов нам не дано, — сказал Гелен. — Чем мы прогневали Зевса?

— Тем, что в наших местах Аполлона чтут больше, чем его, не иначе, — сказал Гектор. — Это просто ревность.

— Старшие очень хотели, чтобы Ахилл победил, — сказал Эней. — Почему?

— Этого мы не узнаем, — сказал Гектор. — Кстати, я надеюсь, каменщики уже ремонтируют стену?

— С того самого момента, как бой закончился, — заверил его Гелен.

— Хорошо, что ты подумал об этом раньше меня, брат. Если бы все мои братья были похожи на тебя, войны бы не было.

Гелен хмыкнул:

— Зачем Трое столько царевичей-калек?

Секундантом со стороны Агамемнона был Нестор, сын Нелея, почтенный старец. Секундантом Диомеда, как и следовало ожидать, хитроумный Лаэртид. Они сидели в шатре пилосца и обсуждали условия предстоящей схватки.

— Пусть дерутся в поле, — настаивал Одиссей. — И надо пригласить на бой троянцев. Они заслужили право полюбоваться этим зрелищем.

— Троянцы больше не чтут перемирия.

— Гектор честно предупредил нас о битве.

— На рассвете?

— Он мог не делать этого вообще. И потом, не он давал нам слово о перемирии, а его отец. Но Приам сегодня утром умер, и спросить не с кого. Будь спокоен. Троянцам передышка нужна сейчас даже больше, чем нам.

— Хорошо, мы пригласим их, если Гектор лично даст слово, — согласился Нестор. — Пусть вожди дерутся в поле. Пешими или на колесницах?

— Пешими, — нехотя согласился Одиссей. — На колесницах у Атрида не будет ни единого шанса.

— Агамемнон — доблестный воин.

— Не спорю. Слава его велика. Но когда он в последний раз дрался?

— Удел царя — не биться в первых рядах, но следить за исходом сражения…

— Ладно, ладно, не учи меня. Выбор оружия? Копья, мечи?

— Мечи.

— Диомед настаивает на копьях.

— Дадим каждому по два копья, — сказал Нестор. — А потом, если исход не будет решен, пусть бьются на мечах.

— Согласен.

— Ты же понимаешь, Лаэртид, что мы не должны уходить отсюда.

— Нет. Не понимаю.

Зря Нестор согласился на копья. Сыну Тидея Нечестивца не понадобилось даже запасное копье — он убил Атрида уже со второго удара. Пробив щит и нагрудный доспех, наконечник копья на дюйм вышел из спины ванакта ванактов.

Войну ждали большие перемены.

Дэн

Мы тоже держали нечто вроде военного совета. Мистер Картрайт, Джон Мур, Джефф Пибоди, новый главный режиссер шоу, шеф службы безопасности Хенриксон и ваш покорный слуга.

— Меня тревожат новости, просачивающиеся извне, — сказал мистер Картрайт. — Конечно, я ожидал, что у столь популярного канала, как наш, рано или поздно должны появиться противники, более того, они просто необходимы нам, и, если бы их не было, нам надо было их придумать. Но совсем недавно я узнал об организации, называющей себя «хранителями времени». Это террористическая организация, джентльмены. И мне совсем не нравятся методы борьбы, которые они выбрали. Я готов к публичным дискуссиям в прессе и на телевидении, это только подогреет интерес к нашим программам, но террор — вещь для бизнеса вредная. Мистер Хенриксон?

— Мы потеряли три ретранслятора на прошлой неделе, — сказал Хенриксон. — Выведены из строя взрывами. Каким-то хакерам удалось проникнуть в нашу спутниковую систему и прервать вещание на Юго-Восточную Азию более чем на восемь часов.

— А это значит, что мы терпим убытки, — сказал Мур.

— Кроме того, мне стало известно, что террористы планируют нападение на нашу штаб-квартиру. Вы не ослышались, именно на то здание, в котором мы с вами сейчас сидим. Они хотят уничтожить темпоральную аппаратуру академика, что приведет к свертыванию туннеля времени. Господа, это неприемлемо. — Босс обвел присутствующих тяжелым взглядом. — Я ввожу на территории военное положение. Мистер Хенриксон, я хочу, чтобы вы утроили внешние посты, организовали охрану главной лаборатории и усилили бдительность.

Хенриксон коротко кивнул.

— Конечно.

— Теперь поговорим о менее приятных вещах, — сказал мистер Картрайт, и взгляд его уперся в меня. — Мистер Громов, я помню, вы утверждали, что знаете, как будут развиваться события в Троянской войне.

Вот это заявочка!. Судя по тому, что босс перестал называть своих сотрудников по именам, обращаясь чересчур официально, он сильно чем-то недоволен. И что ему не нравится в текущих событиях? Кровь льется рекой, рейтинги зашкаливают, охваченная аудитория растет не по дням, а по часам.

— Видите ли, мистер Картрайт, когда проект только начинался, я считал именно так. Но действительность чем дальше, тем сильнее стала отличаться от того, что нам было известно из работ историков и поэтов.

— То есть сейчас вы не можете нам сказать, что будет дальше?

— Вы правы, не могу. Особенно после того, как Диомед убил Агамемнона и встал во главе ахейской армии.

— Падет ли Троя? Будет ли она разрушена?

— Канонически — да. По факту — я уже не знаю. Вполне может быть, что она выстоит.

— Я хочу помочь троянцам, — заявил вдруг мистер Картрайт. — Что мы можем для этого сделать?

Реалити-шоу «Троя»

Лагерь ахейцев

Диомед и Орест

— Радуйся, богоравный Диомед.

— Радуйся, Орест. И не зови меня богоравным. Я просто Диомед. О чем ты хотел со мной поговорить?

— О будущем.

— Тебя интересует война?

— Нет. Не слишком. Меня интересует политика. Ты присягал на верность Золотым Микенам.

— Я давал клятву помочь Менелаю вернуть супругу. Теперь твой дядя мертв, и я свободен от своих обязательств.

— У нас сложная ситуация, бого… Тидид. Ты теперь командуешь объединенной армией, почти половину которой составляют воины Микен. С другой стороны, Микены являются главенствующим городом и не подчиняются Аргосу.

— Микены и Аргос остались за морем. Здесь есть только мы. И Троя.

— Я не против того, чтобы ты командовал армией в этой войне. Ты — лучший из всех. Я верю, что ты доведешь дело до конца и возьмешь Трою. Но что мы будем делать, когда война будет закончена и армия вернется домой? Сложишь ли ты пост воеводы? Не будешь ли ты посягать на…

— На твой трон? Это заманчивая мысль, юноша. Микены ведь отказываются признать меня ванактом Аргоса. Только басилеем.

— Это так. Отец и дед считали, что на нашей земле должен быть только один ванакт.

— Может быть, они были правы. Только почему ванакт должен править именно из Микен? Почему не из Аргоса?

— Я понимаю… Ты хочешь войны, Диомед? Войны между Аргосом и Микенами? Междоусобной сечи?

— Если я решу завоевать Микены, войны не будет. Войско подчинится мне, а не безусому юнцу. Сиди, не вскакивай. Или ты решил отомстить мне за отца?

— Это был честный бой. Отец… знал, на что он шел. Я не буду тебе мстить. Но хоть ты и великий воин, Диомед, я не сдам тебе Микены без боя.

— Успокойся. Мне не нужны Микены, и я подозреваю, что и сам не очень-то нужен Аргосу. Я еще не решил, что будет дальше, но за свой трон ты можешь быть спокоен. Мне не нравится микенское вино.

Дэн

Честно говоря, сначала я подумал, что ослышался. Не мог же всесильный медиамагнат болеть за одну из сражающихся армий. И не мог же он на полном серьезе предлагать нам вмешаться в прошлое и изменить его.

Интересно девки пляшут, как говорят у меня на родине.

Пока я ошалело соображал, как мне реагировать на шокирующее заявление моего работодателя, мистер Картрайт повел бровью и пожелал остаться со мной наедине. Пибоди, Хенриксона и Мура как ветром сдуло.

Что бы это значило?

Мистер Картрайт закурил сигару, пуская дым в потолок. Выдерживает паузу, психолог фигов.

Что же он задумал? Какую выгоду хочет извлечь на этот раз?

— Мы живем в великое время, мистер Громов, — наконец-то решился он нарушить молчание. — Вы сами это понимаете?

— В принципе понимаю.

— Еще никогда человечество не было так близко к объединению, как сегодня.

— И объединяет его ваше шоу?

— Наше шоу, — сказал он, нажимая на слово «наше». — Наше шоу, мистер Громов. Неужели вы считаете, что стоите в стороне?

— Мой вклад столь мизерный, что его можно и не считать. По большому счету я только смотрю записи.

— Вы не просто смотрите. Вы анализируете, делаете выводы. И я никогда не поверю, что во время просмотра вы остаетесь равнодушным. Признайтесь, что это не так.

— Признаюсь.

— И на чьей же стороне ваши симпатии?

— Э…

— Дайте, я сам угадаю. Ваши симпатии на стороне проигрывающих. На стороне обреченных. Вы хотите, чтобы победила Троя.

— Почему вы так думаете?

— Вы же русский. А русских во все времена тянуло на сторону сирых и убогих. Защитить слабого, поставить на место зарвавшегося наглеца…

— Допустим. И что с того?

— Я хочу, чтобы Троя победила. Более того, я не просто хочу этого, я намереваюсь этому поспособствовать. У нас ведь в прошлом находится первоклассный специалист, которому мы платим хорошее жалованье и который фактически ничего не делает. Я говорю о полковнике Трэвисе.

Можно подумать, у нас там несколько специалистов. Или их действительно несколько? Нет, не может быть. Я бы знал.

— Подумайте, что он может сделать, чтобы поспособствовать победе троянцев? Убить Диомеда? Одиссея? Аякса?

— Вряд ли он будет в восторге, получив такое задание, — сказал я.

— Меня не интересует, будет он в восторге или нет Меня интересует лишь результат.

— Э… Не говоря об этической стороне данного вопроса, не считаете ли вы опасным вмешательство в наше прошлое? Эффект бабочки и все такое.

— Бросьте, мистер Громов. Не надо мне этих фантастических рассказов. Это было слишком давно и слишком далеко от нас. Даже если какие-то изменения возможны, на нас они вряд ли отразятся.

Расскажи это папе римскому, подумал я. Впрочем, я сам подарил боссу эту отмазку.

— Могу я задать вам один вопрос?

— Конечно. Вы хотите знать, зачем мне победа троянцев?

— По правде говоря, нет. Я хотел спросить: что вы думаете о богах? Об этих парнях с Олимпа? Ведь теперь мы точно знаем, что они существуют.

Вопрос застал босса врасплох. Он не стал сразу отвечать, а снова занялся своей сигарой.

— Это сложный вопрос, мистер Громов. Я всю жизнь был атеистом и не верю в сверхъестественную сущность этих, как вы выразились, парней с Олимпа. Но они, вне всякого сомнения, существуют. А что касается истинной природы их нечеловеческих способностей, я думаю, это вы мне объясните.

У меня, конечно, было свое объяснение, но я полагал, что оно не понравится боссу, а потому озвучивать его не стал.

— Увы, — сказал я. — С точки зрения современной науки этого я объяснить не могу. А все-таки зачем вам победа троянцев?

— Разве это непонятно? Троянцы ведут более справедливую, освободительную войну, противостоят ордам захватчиков. Не ищите тут какую-то корысть или умысел с моей стороны. Это просто душевный порыв.

Неужели он провел опрос населения и решил сделать шоу интерактивным? В душевные порывы человека, которому душу заменяет толстый бумажник, я не поверю никогда. Равно как и в его бескорыстие.

— Понимаю, что вы не можете ничего мне посоветовать, не подумав, — сказал мистер Картрайт, и я понял, что аудиенция подошла к концу. — Но не позднее завтрашнего вечера я хочу услышать от вас, что должен сделать полковник Трэвис, чтобы троянцы отстояли свой город и победили в этой войне.

Когда я выходил из кабинета начальства, в приемной сидел тип из бара, тот самый, что вел странные разговоры и назвался Гремлином. Вот и его удостоил личным вниманием босс.

Полковник Трэвис

— Так что мы будем теперь делать, Тидид?

После поединка Диомед впервые остался со мной и Одиссеем наедине. Несколько часов он принимал всевозможные делегации вождей, пророков и просто героев, клявшихся ему в своей верности. Друга он оставил напоследок. А я просочился вместе с Лаэртидом, и Диомед против моего присутствия не возражал.

— Тартар его знает, — пробурчал Диомед. — С одной стороны, Атридов больше нет, как и формального повода для войны. Гектор оказал нам услугу, избавив нас от Менелая, и преподнес нам дар, поистине достойный самих богов, прикончив этого выродка Ахиллеса. С другой стороны, Агамемнон был не дурак, и я нахожу, что в чем-то он был частично прав. Эллада должна быть единой, иначе она не устоит перед нашествием варваров — дорийцев.

— Тем более что верховодит дорийцами Гераклид, отпрыск великого героя и бога.

— Неважно, кто ими верховодит. Важно только то, что их много и они хотят завоевать наши земли. Хотя тебя Лаэртид, это и не должно волновать. Флота у них пока нет, а даже если бы и был, найти твой остров в море — задача не из легких.

— Зато у хеттов есть флот.

— У хеттов есть, — согласился Диомед. — Вот я и думаю, что нам теперь делать.

— А ты не мог подумать об этом до того, как вызвал на бой Агамемнона?

— Воевать под его командованием мне надоело, — сказал Диомед. — К тому же он обозвал меня трусом.

— Иными словами, ты вызвал его на поединок под влиянием гнева, и ничего более. И четкого плана у тебя нет.

— Кто из нас тут преисполненный?

— Троя — данник Хеттийского царства. Они не будут вмешиваться в войну, пока. Если троянцы победят, все останется, как есть. Но если мы возьмем Трою, то через неделю, самое большее через две, нас вышвырнут с этих земель. У хеттов войско вдвое больше, чем у нас, и оно не измотано сражениями.

— Неделя? Пограбить мы вполне успеем. И сжечь Трою тоже.

— Но какой в этом смысл? — спросил Одиссей. — Война только ради трофеев? Убивать за серебро, золото и наложниц?

— А что ты молчишь, Алекс, сын Виктора? Что ты нам посоветуешь в данной ситуации?

— Ничего, — сказал я. — Нет у меня морального права вам что-то советовать. Это ваш мир, герои. Я тут чужой.

— Тем не менее ты сражался. И с Гектором, и с Аполлоном.

— Сражался. Но я все равно не понимаю, чего я хочу. Скажу откровенно, Тидид. Я не хочу видеть вашу гибель под Троей. Но я не хочу видеть и Трою, подожженную вашими факелами. И Гектор мне симпатичнее многих ваших вождей.

— Приамид — хороший человек, — согласился Диомед. — Но мы сейчас по разные стороны. Боги желают, чтобы мы бились с ним.

— А чего желаешь ты сам?

— Если б я знал, — вздохнул Диомед. — В последнее время я чувствовал себя чужим в Аргосе. Я слишком многим там мешаю, включая и мою собственную супругу. Вот уж кто поистине богоравен! Я чувствовал, что против меня назревает заговор, мне уже казалось, что я слышу шаги наемных убийц в тайных проходах дворца. И война Агамемнона была для меня единственным шансом покинуть Аргос не изгнанником или беженцем, а командиром армии. Тогда я думал, что мы быстренько возьмем Трою, а потом преданные мне воины войдут в Аргос и я снова сяду на трон. Прочно и надолго. Теперь я уже в этом не уверен. Я могу взять Аргос, казнить жену, ее любовника и прочих заговорщиков из числа знати. Народ поддержит меня, ибо он всегда поддерживает того, за кем стоит сила. Но хочу ли я этого? Что мне в том Аргосе? Титул ванакта? Жизнь, полная подозрений? Власть в Элладе — это сплошные заговоры и предательства. Отец Агамемнона, великий Атрей, был убит собственным братом. Мой отец пал под Семивратными Фивами. Мы все тут — дети героев и потомки богов. Неужели война — единственное, что нам остается в жизни? Война и смерть? Слава или позор? Память потомков или забвение? Это ведь не главное в жизни.

Он ведь не дурак, Диомед. Пьяница и рубака, но не дурак. Он сам загнал себя в тупик, приняв на себя ответственность за целую армию, которая могла сокрушить Трою и положить к ногам Тидида всю Элладу, и теперь мечется в поисках выхода из этого тупика. Сложить командование и передать его Оресту, мальчишке, ничего не смыслящему в военном деле? Продолжать войну, следуя замыслу Зевса и старшего Атрида? Сокрушить Трою, хеттов, дойти до Египта, омыть сапоги в Индийском океане, предварив путь Александра Македонского? Нести славу Зевса в чужие земли?

Отступить, прослыв малодушным в глазах потомков?

Что можно посоветовать человеку в такой ситуации?

Только одно.

— Тебе принимать решение, Тидид.

Увы, я забыл, где мы находимся. Мы были не в современной Америке, а в Древней Греции, и тут существовали личности, полагающие принятие решений своей монополией.

Откинув полог палатки, к нашей компании присоединился Зевс.

Дэн

Наша служба безопасности действовала оперативно. Не прошло и часа с того момента, как мистер Картрайт призвал нас усилить бдительность, как все коридоры были наводнены боевиками Хенриксона, щеголяющими в полном боевом снаряжении. Вход в главную лабораторию проекта прикрывали шесть человек, а бригада техников меняла обычную дверь на сейфовую.

Зашибись.

«Хранители времени» опоздали. Если они на самом деле захотят уничтожить туннель, им придется штурмовать здание при помощи танковой бригады и батальона десантников.

После работы я взял такси, но отпустил его у первого же телефона-автомата. Звонить Максу с работы я не решился. Все наши телефоны давно уже могли стоять на прослушивании, а контакты сотрудников корпорации с бывшими сотрудниками ее же отнюдь не приветствуются.

Макс сразу взял трубку, и мы договорились о встрече в баре на окраине города.

Он пришел не один.

Его спутником был высокий мужчина средних лет с прической хиппи, но обладающий военной выправкой и резкими, экономичными движениями. Макс представил его как Хола Клементса, боевого руководителя «хранителей времени».

— Я рад, что, протрезвев, ты не забыл о нашем разговоре и решил продолжить знакомство с хранителями, — сказал Макс. — Хол полагает… Впрочем, он сам может тебе рассказать.

Хол Клементс, если это было его настоящее имя, в чем я сомневаюсь (кажется, так звали какого-то писателя-фантаста), повертел в пальцах стакан с виски, затем отставил его в сторону и заговорил:

— Я не фанатик, не луддит и не противник технического прогресса в целом. Однако мне не нравится современное телевидение, а больше всего мне не нравится новое реалити-шоу. Я считаю, что физикой должны заниматься физики, а не олигархи, и что открытия должны идти на пользу всему человечеству, а не ограниченному кругу лиц, набивающих свой карман. Более того, я полагаю эксперименты со временем, самой неизученной на данный момент стихией, безрассудными и опасными.

— Вы правы, — сказал я. — Но проблема уже не только в физике. Помимо временных парадоксов мы столкнулись с кое-чем похуже.

И я рассказал им о моей встрече с Афиной Палладой и о желании мистера Картрайта вмешаться в естественный ход событий.

Странно, но они не приняли меня за сумасшедшего. Они даже не улыбались, слушая мой рассказ.

Полковник Трэвис

— Ты убил Атрида и занял его место. — Слова падали с губ верховного божества тяжело, словно камни. — Ты не выполнил мою волю, и, несмотря на то что Патрокл не вышел из битвы, он пал не от твоей руки. Ты по-прежнему должен мне, смертный.

На нас с Лаэртидом Зевс не обращал никакого внимания. Словно мы были мошками, не стоящими отдельного взгляда.

Судя по выражению лица Одиссея, он был совсем не против такого отношения к нему Громовержца. Еще Лаэртиду было страшно.

И интересно одновременно.

— Чью жизнь ты будешь требовать теперь, Громовержец?

Впервые я видел верховного бога греков так близко, фактически лицом к лицу.

Боги греков не были всемогущими, всезнающими и вездесущими. И еще они не были милостивыми и способными к прощению. Это были суровые боги суровых людей, и, положа руку на сердце, я должен признать, что этот тип внушал уважение.

Интересно, а что чувствуют люди, которые в него верят?

— В прошлый раз я говорил с тобой, как с воином по имени Диомед, ванактом Аргоса, не способным повлиять на решения вашего главы. Теперь я обращаюсь к первому воеводе ахейского войска. Цена, которую ты должен уплатить, выросла соразмерно с твоим положением.

— Назови ее, Дий.

— Троя. Я хочу, чтобы вы уничтожили этот город. Сожгли его, стерли с лица матери Геи. Вырезали всех его жителей. Прошлись огнем и мечом по всей этой земле.

— А хетты?

— С моей поддержкой ты сокрушишь не только Трою, но и хеттов. Дорийцев, варваров, которых вы так боитесь. Низвергнешь ванакта Черной Земли и завоюешь себе великую империю от эфиопов до гипербореев.

— Именно это собирался сделать Агамемнон, — сказал Диомед. — Ему ты тоже обещал свою помощь, Высокогремящий? Я вижу, она ему не помогла.

— Агамемнон был слаб. Все кому не лень вертели им, как хотели. Не удивлюсь, если бы в итоге его зарезала собственная жена. Ты не такой, ванакт Диомед.

— Ты даже не представляешь себе, насколько я не такой, Кронид, — сказал Диомед. — Что будет, если мы с тобой не договоримся?

— Смерть, — сказал Зевс. — Аид примет и вас, и троянцев. Дорийцы и хетты поделят ваши земли между собой.

— Но это будет и ваша смерть тоже, — сказал Одиссей. — Когда умрет последний ахеец, вы отправитесь в свой собственный Тартар. Хетты не верят в вас. И дорийцы тоже. Мы — смертные, мы — солдаты, и смерти не боимся. А вы?

— Ты глуп, человек, — сказал Зевс, не поворачивая головы. — А я всегда добиваюсь того, чего хочу.

Я обратил внимание, что Зевс назвал Лаэртида «человеком», а не «смертным». Что это? Признание того факта, что он смертен и сам? Или просто попытка указать хитроумному его место?

Бог угрожал Диомеду. Но боги не должны угрожать, они должны повелевать. Угрожают ведь только равным.

Человек не стал бы грозить муравью, оказавшемуся у него на дороге. Он бы его просто раздавил.

Зевс почему-то не хочет нас давить. Или уже не может?

— Через сутки вы выйдете на битву и сокрушите троянцев, — сообщил Зевс. — Или вы на себе познаете ярость Отца Богов.

И он исчез. Что хорошо в положении бога — он всегда может оставить за собой последнее слово.

— Мне это не нравится, — сказал Диомед, и все мы прекрасно поняли, что он имел в виду под словом «это». — Я терпеть не могу, когда меня к чему-то принуждают.

— Но что мы можем сделать? Пойти против воли Зевса?

— Сдается мне, ребята, — сказал я, — что вы не в тех богов верите.

Дэн

— Они не боги, — сказал я. — По крайней мере, не боги в том понимании, какое мы вкладываем в это слово. Они не творцы, не имеют никакого отношения к возникновению этого мира, и возможности их ограничены. Они просто пришли откуда-то, в данном случае не имеет значения, откуда именно, и заняли пустующую нишу. Мне кажется, разумнее было бы именовать их идолами или кумирами, но раз уж мы начали именовать их богами, то будем придерживаться этой терминологии. Боги с маленькой буквы «бы».

— Какая разница, как их называть, — пробурчал Хол. — Вопрос в другом. Как их сразить.

— Сила богов в вере людей, — сказал я. — Чем большее количество людей верит в того же Зевса, тем сильнее бьет молния в его руках. Мы на пороге катастрофы, коллеги. Сколько почитателей у олимпийцев было в Древней Греции? Все ее население не насчитывает и двух миллионов человек. И тем не менее боги были достаточно могущественны. Они швырялись в своих врагов островами и уничтожали целые города одним махом. А мы, не ведая, что творим, поспособствовали процессу, в результате которого в древних богов готовы уверовать сотни миллионов человек.

Мы подарили богам последний шанс.

Троянская война, возвращение героев домой и последствия, которые это возвращение вызвало, было концом мифов Древней Греции. После них не было уже ничего. Эллада не устояла перед вторжением извне, и долгое время лежала под железной пятой завоевателя. Примерно в это же время вера в богов с Олимпа умерла. Боги ли отгородились от смертных, сами ли смертные потеряли веру, но факт оставался фактом — богов на Земле больше не видели. Очевидно, греки успели сообразить, что мир гораздо больше, чем они думали вначале, и вряд ли горстка интриганов с Олимпа способна контролировать его целиком.

И в это нерадостное для богов время вторглись мы со своими камерами, микрофонами и мониторами. И многомиллионной аудиторией, которая за годы существования телевидения привыкла свято верить во все, что ему показывают с экрана.

Если бы мы преподнесли происходящее как игровой сериал, могло бы и обойтись. Может быть.

Но руководство корпорации во всеуслышание объявило, что «Троя» — не сериал, а реалити-шоу, и зритель поверил во все. В том числе и в олимпийцев.

Теперь, судя по всему, боги собирались ускользнуть из времени, где вера слабела, во время, где она с каждой минутой крепнет и где потенциальных верующих не надо обращать в свое учение посредством войны. Достаточно только дать парочку эксклюзивных интервью.

Страшно подумать, что они могут натворить, имея такую паству. Понятно только одно — мир изменится навсегда.

Я это понимал, Макс это понимал. Хол, как мне кажется, догадывался.

— Туннель должен быть закрыт, — сказал он. — И сделать это лучше до того, как эти идолы или кумиры пролезут по нему в наш мир.

— А полковник Трэвис? — поинтересовался Макс.

— Полковником Трэвисом нам придется пожертвовать.

— Корпорация сейчас защищает свою штаб-квартиру почище чем форт Нокс, — заметил я.

— Если все правильно спланировать, то невозможных операций не бывает. Но полковник Трэвис — не единственный человек, кто может пострадать от всего этого. Причем он в отличие от остальных хотя бы останется в живых, пусть и в прошлом. А в настоящем будут жертвы. Готовы ли вы к этому, господа?

— Нет, не готовы. Но есть ли у нас выбор?

ГЛАВА 21

Полковник Трэвис

Появление Аполлона оторвало троянского лавагета от трапезы, кою он принимал в одиночестве, если не считать рабынь-прислужниц. При виде прекрасного бога они испуганно забились по углам, и Гектор приказал им выйти. Головы от тарелки при этом он не отрывал, на бога только скосил глаза. Так и смотрел на него — исподлобья.

— Радуйся, Гектор.

Бог начал разговор первым. И не требовал оказывать ему положенные почести — типа становиться на колени или биться головой об пол. В последнее время боги вели себя более чем просто странно.

— Радуйся, Феб.

При этом радости от встречи ни один не испытывал. Пора бы им уже выбрать другую формулу. Здоровья они друг другу тоже не желают, так что в таком случае хватило бы и безразличного «привет».

— Перемирие должно продлиться еще два дня, так?

— Должно.

— А что ты намерен делать потом?

— То же, что всю жизнь. Защищать город.

— Как?

— На стенах.

— Ты больше не собираешься выходить в поле?

— Чтобы потерять остатки армии? Нет, благодарю.

— Ты стал дерзок, смертный, хотя ранее ты всегда почитал меня. Что изменилось с той поры?

— Я всегда почитал тебя, но я также всегда надеялся только на себя. С тех пор не изменилось ничего. И еще одно, Феб. Таких, как вы, лучше почитать на расстоянии. Не видя.

— Я всегда хранил твой город.

— Его хранила армия. Говорят, ты помогал строить его стены. Я этого не видел, но говорю тебе спасибо, Феб. Однако ты не помешал Агамемнону пойти на нас войной. Не помешал Афродите заморочить голову моему младшему брату, хотя он был большим твоим почитателем, лучник.

— Ты не боишься отмщения за столь дерзкие речи?

— Я слышал, что в день высадки ахейцев на побережье ты был на поле боя. И еще я слышал, что один из смертных сбил тебя с ног и заставил покинуть это поле. Он до сих пор жив. Где же твое отмщение, сын Лето? Ванакт Аргоса Диомед сразил Ареса и достал копьем Афродиту. Он тоже до сих пор жив. Где их отмщение, Открывающий Двери? Так станешь ли ты наказывать меня за какие-то слова?

— Месть может настигнуть тебя и позже. Когда ты совсем не будешь ее ждать. Месть — блюдо, которое надо подавать холодным.

— Ты пришел сюда говорить со мной о мести?

— Нет, о войне.

— Ты — бог и лучник, Феб. Ты никогда не командовал войском и не имеешь ни малейшего представления о стратегии. И все же ты хочешь давать мне советы?

— Да.

Пожатие плечами.

— Говори.

— Ты должен нарушить перемирие и напасть на ахейцев ночью. Опрокинь их в море и сожги их корабли.

— И сколько людей ты мне дашь для выполнения этого плана? Троянской армии не хватит, ахейцев все равно в три раза больше нас.

— Город не будет в безопасности, пока на побережье есть хоть один ахеец.

— Город будет в безопасности, пока на его стенах стоят троянцы. У меня нет людей для вылазки. И у меня нет совершенно никакого желания эту вылазку совершать. Не дело для…

Одиссей потрепал меня за плечо, заставляя свернуть картинку и вернуться в лагерь ахейцев.

— Пойдем в шатер Диомеда, — сказал он. — Кажется, у нас возникли проблемы и помимо Зевса.

Проблем было две. Одна большая, а другая… просто масштабная.

Сначала нам пришлось заниматься первой.

Большая проблема — Большой Аякс — бушевал перед шатром Диомеда. Гетайры, отосланные командиром, стояли в сторонке и делали вид, что им ничего не слышно, но руки у них так и чесались. А Диомед стоял на пороге, прямо перед неистовым гигантом, и делал вид, что ловит каждое слово.

— По какому праву ты решил, что можешь командовать нами и принимать решения за всех, Тидид?! Я присягал на верность Агамемнону, но не тебе! Саламин не подчиняется Аргосу! Ты сразил Агамемнона, но ты не доказал свое право быть вождем для меня!

— Ты хочешь драться? — лениво спросил Диомед.

— Да! Ты создал пре… прен… пренцендент.

— И теперь я должен доказывать свое право командовать всем желающим?

— Да! Мне!

— Хорошо, — спокойно сказал Диомед. — Завтра, на рассвете. Пусть секунданты обговорят детали. От меня будет Одиссей. Кто от тебя?

— Нестор Пилосский!

Диомед пожал плечами, словно он ни секунды не сомневался в ответе, и скрылся в шатре. Аякс немного постоял на месте, потом плюнул себе под ноги и убрел.

— Глупо, — сказал Диомед, едва мы оказались в шатре. — Если так пойдет, то скоро ахейские вожди сами поубивают друг друга.

— Ты принял вызов, — напомнил Лаэртид.

— А как еще я мог поступить? Но я не хочу убивать Аякса, тем более что это не его идея. Прецедент! Теламонид и слова-то такого никогда не знал! Это все Нестор, старый хрыч! Вот кого бы я убил с большим удовольствием! Но он слишком хитер и стар, чтобы выйти на бой.

— Нестор хитер, — согласился Лаэртид. — И он тоже мечтает об империи, а поскольку не годится в императоры сам, желает править руками Аякса. Но ты зря принял вызов Большого. Агамемнон был ванактом, и ты — ванакт. Он — первый воевода, а ты — второй. Его армия была ненамного больше твоей. Это был поединок равных. А кто такой Аякс, если не считать, что он — бык и громила? Басилей затерянной в море груды камней, почти как я. И отряд его — плюнуть и растереть. Поединок не сделает тебе чести. И даже если ты победишь, то тем самым откроешь путь всем желающим. Тебе придется каждый день сражаться за власть.

— Сейчас уже поздно говорить об этом. Вызов был брошен, вызов был принят.

— Ладно, как знаешь, Тидид. Я пришел к тебе не ради разговора об Аяксе, — сказал Лаэртид. — Час назад вернулись лазутчики, посланные еще Агамемноном. Я приказал схватить их и спрятать у меня в лагере, чтобы не возникало разговоров, но времени у нас мало, ты же знаешь, новости имеют обыкновение просачиваться даже сквозь стены. Особенно дурные новости.

— Что еще случилось?

— Войско хеттов стоит лагерем в трех дневных переходах отсюда, — сказал Одиссей.

Дэн

Первый же встреченный мной по приходе на работу охранник — а мне не пришлось далеко идти, чтобы его встретить, — сообщил, что мистер Картрайт желает видеть меня в своем кабинете, и я поплелся туда, как агнец, предназначенный для жертвенного алтаря. Босс будет требовать идей, как помочь троянцам, а у меня их нет. По-моему, надо просто им не мешать.

Совсем недавно я болел за троянцев. Теперь меня больше беспокоили собственные современники.

Мистер Картрайт был в кабинете не один. Справа от него в роскошном кожаном кресле, присесть в которое мне никогда не предлагали, сидел Гремлин.

Мы поздоровались, после чего секретарша одарила нас с боссом кофе, а мистера Гремлина — бокалом вина. Странное предпочтение для начала рабочего дня. Или Гремлин у нас еще не работает? Тогда какого черта он сидит тут с таким видом, будто хозяин кабинета — именно он?

— Ну, мистер Громов, что вы придумали по интересующему нас поводу?

— Честно говоря, ничего, — сказал я, мысленно распрощавшись со своей работой. Впрочем, я за нее не слишком и держался. Особенно теперь, когда знал, что скоро наша штаб-квартира подвергнется атаке хранителей. — Я считаю, что мы не должны вмешиваться в прошлое и изменять его.

— Почему? — удивился Гремлин. Искренне так удивился, не наигранно.

— Потому что тем самым мы можем изменить настоящее.

— Но мы меняем настоящее каждый миг, каждую секунду, — сказал он. — И даже не замечаем этих перемен. Перемены — вот преимущество смертных перед неизменными богами Олимпа. Именно из-за неспособности меняться… их ждало забвение.

Как-то он странно рассуждает. И сделал почти незаметную, но все же паузу перед словом «их». Как будто хотел сказать другое слово. «Нас».

— Вы говорите так, словно точно знаете, как было дело.

— Поверьте мне, знаю из первых рук, — сказал Гремлин. — Давайте поговорим начистоту.

— Как правило, это лучший способ разговаривать, особенно если хочешь о чем-то договориться.

Гремлин улыбнулся. Зубы у него были белые.

— Люди и боги, — сказал Гремлин. — Боги и люди. Кто появился раньше и кто кого создал? Думаю, что нам уже никогда не узнать правильного ответа на этот вопрос. Были ли люди потомками богов или богов сотворила вера людей? А так ли это важно? Долгое время люди и боги жили в симбиозе, и, поверьте мне, это был взаимовыгодный симбиоз. Люди приносили богам жертвы, а боги помогали людям. Но помогали не всем подряд, а только достойным. Боги жили среди смертных, любили и ненавидели их, и так продолжалось довольно долго, пока смертные не решили, что боги им больше не нужны. Постепенно вера становилась все слабее, пока не исчезла совсем. Опять-таки мы не знаем, из-за чего это произошло.

— Я знаю, — сказал я. — Из-за вас. Вы вели себя не так, как положено богам. Вы были мелочны, коварны и мстительны. Вы видели в людях игрушки для своих игр. Возвышая одного, вы втаптывали в грязь тысячи других.

— Так происходит всегда, — сказал Гремлин. — Когда человек возвышается сам, даже без нашей помощи, он все равно втаптывает в грязь тысячи. Я вижу, вы уже поняли, кто перед вами.

— Только в общих чертах, — сказал я. — Вы — бог, древний идол, прошедший по темпоральному туннелю и прекрасно себя чувствующий в нашем климате. Даже костюм современный надели. Но кто вы конкретно? Как вас зовут? Не говорите, попробую угадать сам. Не слишком привлекательны, значит, не Аполлон. Молоды, значит, не из старших. Пьете вино с самого утра. Дионис?

Гремлин покачал головой.

— Слишком умны для бога пьяниц. Не хромаете, значит, не Гефест. Да и вообще на кузнеца вы не слишком похожи. Значит, остается только одно. Гермий.

Гремлин-Гермес насмешливо склонил голову.

Реалити-шоу «Троя»

Троя. Покои Гектора

Гектор и Эней

— Я говорил с Аполлоном, лавагет.

— Забавно, раньше ты бы сказал «Аполлон говорил со мной». Но я не удивлен. Он приходил и ко мне.

— Он хочет, чтобы мы атаковали ночью, в нарушение уговора.

— Хочет. Я ему отказал.

— Знаю. Поэтому он пришел ко мне с предложением убить тебя. Говорил, что у Дарданской ветви наследования есть шанс вернуть себе власть, говорил, что поддержит меня как покровитель нашего города.

— Мне ждать удара в спину?

— Тьфу на тебя, лавагет. Если бы я хотел убить тебя, то ударил бы в грудь.

— Мне повернуться?

— Не стоит. Я послал Аполлона в Тартар.

— Я тоже. Почему мы с тобой еще живы?

— Потому что мы не боимся Феба, наверное. Он покровитель нашего города, Гектор, но сейчас меньше всего он думает о пользе Трои. У него какие-то свои цели, не понятные нам. Ему неважно, будет ли стоять город. Ему важнее гибель ахейцев.

— Вот по этому поводу я и хотел с тобой побеседовать, Анхисид. Сюда идут хетты.

— Много?

— Тысяч пятьдесят, не меньше.

— Они решили прийти нам на помощь? После стольких месяцев бездействия?

— Не думаю. Скорее они услышали о смерти Приама и хотят получить подтверждение клятв от его преемника.

— Что ты будешь делать, Гектор? С хеттами мы разобьем ахейцев за день.

— И снова окажемся их данниками. Я не хочу опять оказаться в кабале. Ведь раньше мы их били.

— Твой отец был странным, Гектор. Он склонил голову перед хеттами, зато готов был умереть, но не сделал этого перед Микенами. Хотя Микены ближе к нам, чем Хаттуса.

— А хетты не пришли к нам на помощь. Я думаю, не придут и сейчас. Они будут ждать исхода войны, а потом навалятся на победителя. Троя всегда была для них чужим городом. Им выгоднее построить здесь свой порт, чем получать дань от нас. В лучшие времена мы могли бы с ними сражаться, но сейчас… Мы можем выстоять против ахейцев. Возможно, мы сможем выстоять против хеттов. Но против и тех и других мы не выстоим. Похоже, крепкостенному Илиону конец.

Дэн

— Вы давно живете без богов, вы привыкли так жить, — говорил Гермес. — Но мы готовы предложить вам другой вариант жизни. Вы часто жалуетесь на несправедливое устройство мира, а мы готовы подарить вам божественную справедливость. Новый мир, где не будет страха смерти, ибо царство Аида — это не пустые слова. Мир, где на молитву в храме наконец-то будет дан ответ. Мир, где боги будут рядом с людьми, а потому будут слышать и понимать их. Там, в прошлом, мы были слабы и немощны. Здесь мы сможем развернуться, показать вам нашу истинную мощь.

— И молнии будут разить с неба, а жители Калифорнии будут приносить в жертву Посейдону голливудских красоток?

— А оно вам надо? — ухмыльнулся Гермес. — К чему тащить в новый мир старую рухлядь? Обойдемся без папы и дяди, я думаю. Они слишком древние экспонаты, потеряли гибкость мышления и не смогут перестроиться и приспособиться к новым реалиям. Слишком импульсивны и эмоциональны. Вот, например, папа. Чуть что не по нему — трах, бах, и вместо целого города выжженная воронка. Нет, вами будут править только молодые и сильные.

— Заговор детей? Опять? Только теперь вам слабо свергнуть своего правителя и вы решили просто от него убежать? И кто будет главой нового пантеона? Вы сами, Гермес?

— Думаю, Аполлон. Он у нас и красавец, и вообще личность довольно популярная. Бог музыкантов и поэтов, бог инженеров и строителей. А я? Бог воров не годится в верховные правители.

— Зато идеально подходит для роли серого кардинала?

— Пусть так. Я не люблю быть на виду. Я — воришка, насмешник и пустобрех. Меня никто не принимает всерьез.

— Зря, как выяснилось. Значит, туннелем пройдете только вы? Кстати, а сколько вас будет? Гермес, Аполлон, Афина…

— Артемида, Дионис. Думаю, пятерых вполне хватит. Нам ведь не нужна большая конкуренция, не так ли? Поделим обязанности на всех, и каждому перепадет хороший кусок. Артемида возьмет на себя обязанности Афродиты, Аполлон — верховного правителя, Афина вполне сойдет за женское воплощение Ареса, Дионис и сам по себе хорош. Ну и я, конечно. Бог путников и воров. Дорог у вас тут много, деревьев не хватит на всех гермы поставить. Да и воров тоже немало. Без работы не останусь. А вы, здесь присутствующие, станете нашими верховными жрецами. Билл будет, конечно, жрецом Аполлона. А вы, Данил, моим собственным. Поверьте мне, вы станете выше этих глупых президентов, министров и королей.

— И что от нас требуется взамен?

— Немного. Не нужна даже ваша вера — верующих хватит и без вас. Вы должны только выполнять наши приказы, не более того. Послушание обеспечит вам рай уже на Земле.

— У греков не было рая, — сказал я. — Аид ждал всех, грешников и праведников.

— Мы не делили смертных на грешников и праведников. Это полезное нововведение придумали уже после нас. Но теперь все изменится. В вашем мире нет других богов и не будет, кроме нас пятерых. И своим жрецам мы не откажем ни в чем.

— И на какое число назначено ваше второе пришествие?

— Как только троянцы разобьют греков. Мы не должны уйти проигравшими. Это повредит нашему имиджу здесь.

Ага, теперь мне понятна и просьба босса. Собственно, теперь мне уже почти все понятно, за несколькими исключениями.

И перерасход энергии на поддержание темпорального туннеля объясняется теперь очень просто. Это боги сюда на разведку шастали.

Естественно, отказать я не смог. Это означало немедленное увольнение в лучшем случае или немедленное отправление к самому старшему дяде Гермеса в худшем. А мне хотелось еще хоть раз побывать на своем рабочем месте.

Попрощаться с полковником Трэвисом и прочими героями.

Зрители

— Клянусь Аполлоном, кульминация близка, коллега. Я думаю, что ахейцы возьмут Трою если не сегодня, то завтра — наверняка.

— Очень может быть, коллега. Очень может быть.

— Слышь, эта Артемида такая красотка! Я бы ей отдался. Принес бы жертвы, так сказать.

— Нужен ты ей. Она — богиня. Тебе только молиться на таких, как она.

ГЛАВА 22

Полковник Трэвис

Смотреть на поединок Диомеда с Аяксом пришло куда больше народу, чем на поединок Диомеда с Агамемноном. Хоть Агамемнон и был намного знатнее Аякса, Большой дрался куда лучше, и спрогнозировать исход боя было труднее. Хотя я бы не поставил на сына Теламона и дырявой долларовой купюры.

Аякс прибыл на ристалище первым. Он стоял в своем углу очерченной для боя территории уже в полном доспехе и невнимательно слушал шепчущего ему на ухо Нестора. Аякс Малый стоял чуть поодаль, рядом с прорицателем, который сегодня не произнес ни одного слова. Видимо, предрекать победу Диомеду ему не хотелось, а выдавать ложное пророчество было чревато неприятными последствиями.

Диомед в сопровождении Лаэртида, Клеада и нескольких гетайров появился ровно в назначенный срок. На ванакте была боевая броня, однако щит и копье несли оруженосцы. Шлема в пределах видимости не наблюдалось.

Аргосец был сумрачен. Наверное, его угнетала мысль, что он не может добраться до Нестора.

Диомед вышел на ристалище и обвел взглядом собравшихся.

— Воины! — крикнул он. Глотка у него была луженая, голос ванакта разносился чуть ли не по всему лагерю. И те, кто слышал, передавали вести тем, кто не слышит. — Я готов биться с Аяксом в любой момент, даже прямо сейчас, если он не изменит своего решения после того, что я скажу. Мы через многое прошли вместе, мы бок о бок бились с троянцами, выполняя волю Агамемнона и Зевса, и близки к победному завершению войны. Но я получил новости, которые целиком меняют ситуацию! Сюда идут хетты!

По рядам собравшихся пронесся ропот. Все знали, что у хеттов могучая армия, а значит, в лучшем случае война затянется еще надолго. Победа ускользала сквозь пальцы.

— Перед лицом новой опасности не дело вождям Ахайи убивать друг друга! — провозгласил Диомед. — Мое копье и меч Аякса должны сослужить еще одну службу до того, как сойдутся друг против друга в смертельной схватке!

Аякс, который был уже сам не рад, что бросил вызов аргосцу, облегченно вздохнул, содрал с себя шлем и заверил Диомеда в вечной дружбе. У Нестора на роже был такой кисляк, словно он сожрал килограмм лимонов, но тут он ничего уже не мог сделать. Хетты являлись реальной угрозой, и разжигать раздоры между вождями в данной ситуации было бы крайне непопулярным решением.

Немного оживился Калхант, ибо пророчить победу ахейцев над хеттами было куда выгоднее и безопаснее, нежели победу одного вождя над другим.

Дэн

Хетты.

Значит, вот кто положит конец этой войне. Армия людей, которые не верят в олимпийских богов. Понятно, почему так спешит Гермес. Ему нужна громкая победа троянцев, чтобы показать ничтожество Зевса и могущество Аполлона. А если придут хетты и перережут всех — и осажденных, и осаждающих — то ни о каких заслугах олимпийцев говорить не приходится.

Согласно Гомеру, у Трои было много союзников, но Хеттийское царство в их число не входило и в войну не вмешивалось. Это по старой версии «Илиады». Новую версию я даже читать не стал, не хотелось расстраиваться.

Если хоть немного подумать, то независимый город на побережье для хеттов как кость в горле. Только раньше Троя была слишком сильна, чтобы хетты могли ее завоевать или уничтожить. Теперь же у них есть прекрасная возможность. Троя измотана долгими боями, да и ахейское войско выглядит не лучше. Хеттам только не следует торопиться. Им надо выждать, пока Троянская война закончится, а потом быстро разгромить уставшего победителя, кто бы там ни победил.

Хетты в трех днях пути?

Думайте, ахейские герои. Вы можете взять Трою, но что вы будете с ней делать, если у вас в запасе всего три дня? День на штурм Трои, день — на грабеж, и еще день, чтобы погрузиться на корабли и убраться отсюда.

Вожди опять препирались. Они больше ссорятся друг с другом, чем воюют. То добычу поделить не могут, а то целыми днями обсуждают, как им воевать дальше. Вот, опять взял слово Лаэртид.

Мое внимание привлекла картинка на другом мониторе. Скейские ворота были открыты, и из них выезжали три колесницы. Я вывел изображение на основной экран и опознал в пассажирах Энея, Гектора и Циклопа. Судя по всему, они направлялись в лагерь ахейцев. Что самое странное — армия за ними не шла.

Лучший расклад для Гермеса и его компании, это если троянцы раздолбают ахейцев, а потом падут от рук хеттов. Тогда получится, что троянцы Зевсу не покорились, а с другой стороны, лишних свидетелей нет.

Самому же Зевсу требуется, чтобы ахейцы растоптали сначала троянцев, а потом хеттов, что не очень вероятно есть.

Самый логичный исход казался мне таким: ахейцы побеждают троянцев, а потом либо драпают к себе, сгибаясь под тяжестью награбленного, либо умирают под хеттийскими мечами.

Хетты не дураки. Вряд ли они будут атаковать до тех пор, пока на поле сражения не останется только одна армия. Я бы на их месте не стал. Это же чистая арифметика.

Взгляд на часы. Новая порция записей должна прийти через тринадцать минут. Теперь из лаборатории их выносит тройка парней в бронежилетах и при импульсных винтовках.

Телефонный звонок. Кого еще…

— Дэн?

— Макс, ты совсем обалдел мне сюда звонить? Ты ж меня спалишь…

— Убирайся оттуда к черту! Немедленно!

Вне всякого сомнения, все телефоны сотрудников прослушивались, и Макс это знал. Только одна причина могла заставить его нарушить секретность.

Я бросился к двери, но за ней меня уже ждали двое боевиков Хенриксона. Или они умеют открывать дромосы, как Гермес и прочая олимпийская шушера, или были приставлены ко мне с самого начала, как только я поговорил с Гермесом и будущим верховным жрецом Аполлона.

— Куда-то торопишься? — спросил один из них. Лицо его было скрыто бронешлемом, но я был уверен, что он улыбался.

— Ага, — сказал я. — Кое-где намечается пожар.

Я хотел добавить к этому что-нибудь еще, более остроумное, но не успел, ибо в следующую секунду в здание врезался самолет.

Полковник Трэвис

— Есть еще кое-что, о чем бы я хотел поговорить с вами, воины! — рявкнул Диомед, и встревоженный гул голосов смолк, как будто рубильник выключили. — И это кое-что — боги Олимпа. Я…

Страшный грохот донесся со стороны моря. Десяток кораблей, кажется, это были корабли микенцев, взлетели на воздух, словно кто-то взорвал под их днищами глубинную бомбу, и грудой обломков обрушились на лагерь.

На небе только что не было ни облачка, и вдруг разом, в мгновение ока, сгустились грозовые тучи.

Ой не к добру это.

— Олимпийцам нужна эта война! — сказал Диомед. — Именно по их воле…

Еще десяток кораблей отправились в воздух. Удар был такой силы, что они перелетели лагерь и упали в долине, там, где ахейцы и троянцы уже привыкли убивать друг друга. После второго раза только дурак не связал бы это событие с той речью, которую вознамерился произнести бешеный аргосец. Боги явно не хотели, чтобы он договорил.

Но и молния все еще не била в него с небес. Диомед был нужен Зевсу для того, чтобы принести Громовержцу последнюю жертву. Трою.

А потом море расступилось, как, наверное, расступалось оно перед Моисеем. Только вместо ветхозаветного пророка из воды выходил сам Владыка Глубин и Колебатель Тверди, и земля содрогалась от каждого его шага.

Ростом он был метра под три, насколько я мог об этом судить. Огромный, мощный, почти квадратный. На нем были доспехи и плащ, все цвета морской волны. В руках он держал гигантский трезубец.

Предварительные ласки кончились. Сейчас нас будут просто иметь.

Посейдон вышел на берег, походя пнул валяющийся на песке корабельный шест, деревянный, окованный медью, около десяти метров длиной, и тот улетел метров на сто, снеся несколько палаток. По-моему, были жертвы.

Волны сомкнулись за спиной Посейдона.

Сейчас он должен сказать что-нибудь банальное, подумал я. Трепещите смертные, я пришел, или что-то в этом роде.

Но он ничего не говорил. Просто стоял на берегу и смотрел на нас.

— Мы умираем здесь, исполняя волю богов! — крикнул Диомед. — Кровавых, жестоких, неблагодарных богов, богов, которым мы приносили жертвы и отдавали свою веру, взамен получая только смерть! Где герои прежних времен? Где Персей, Беллерофонт, Тесей, Ясон и многие другие, где люди, которые выполняли волю богов и проливали за них свою кровь? Они были предательски убиты в спину или умерли в нищете и безвестности! Говорят, что величайший из героев, Геракл, был вознесен на Олимп, но кто это видел? Что у нас есть, кроме слова Зевса? — Аргосец твердо намеревался договорить до конца. — Того самого Зевса, что обманом проник в спальню Амфитриона и, приняв его облик, буквально изнасиловал мать будущего героя?

Вот и молния. Но ударила она не в Диомеда, а в его корабль, и тот за считаные секунды превратился в угли и пепел.

Странно, но паники не было. То ли греки понимали, что бежать от гнева богов бесполезно, то ли война выжгла из их сердец страх. Наверное, я тут единственный трус.

А в небе над замершим с трезубцем Посейдоном, опираясь только на воздух, стоял Зевс, и очередная молния билась в его руках.

— Доблестный Алекс Викторид…

Интересно, а я тут при чем?

— …сказал мне вчера мудрую вещь. Он сказал, что мы верим не в тех богов, ибо боги Олимпа не заслуживают нашей веры!

Все.

Это конец. Такой фразы Диомеду, будь он даже трижды ванакт и четырежды богоравный, уже не простят. Аргосец бросил вызов небу, сделав это в присутствии самого неба, и вызов не может остаться без ответа.

Я заметил, как Зевс бросил молнию. Обманчиво ленивым движением, чуть отведя правую руку назад. На этот раз он целил в Диомеда, но трое гетайров сомкнули щиты, закрывая вождя, и упали на землю горелой плотью и оплавленным металлом.

Диомед в бешенстве схватил свое копье и метнул его в бога. Но в момент броска земля дрогнула, и копье ушло вбок.

Боги не привыкли играть честно.

А посреди лагеря разверзлась земля. Воронка получилась около пятидесяти метров в диаметре, и дна у нее просто не было. Люди, лошади, колесницы, палатки — все было поглощено ею, а из нее, стоя на темном облаке, возникла темная фигура. Ростом и телосложением новоприбывший был похож на Посейдона, носил черный плащ и какой-то выглядевший старинным даже в эти времена шлем, полностью скрывавший лицо. Смотреть на нового субъекта было больно, глаза слезились, и приходилось сразу же отводить взгляд, поэтому никто не мог сказать, носил ли новый объект доспехи и чем он был вооружен.

Аид, повелитель Царства Мертвых, редко показывался в мире живых.

А вот сейчас пришел.

Божественная троица в сборе.

Три брата, трое богов из старшего поколения, явились на землю Троады, чтобы…

Чтобы навязать смертным свою волю. Или убивать.

— Я больше никогда не принесу вам жертвы, боги Олимпа! — рявкнул Диомед.

— ПОЛНО, — был ответ Зевса. — МНЕ НАСКУЧИЛИ РАЗГОВОРЫ. ВЫ РАЗРУШИТЕ ТРОЮ, ДАЖЕ ЕСЛИ МНЕ ПРИДЕТСЯ ГНАТЬ ВАС НА ЕЕ СТЕНЫ ПИНКАМИ. КЛЯНУСЬ ТАРТАРОМ, Я ТАК И СДЕЛАЮ.

Цепная молния ударила в песок между ахейцами и их кораблями. Воины, стоявшие к этому месту ближе остальных, попятились.

Посейдон сделал шаг вперед.

Боги стояли между ахейцами и их судами. Боги могли оттеснить ахейцев в поле и еще дальше, под самые стены Трои. Заставить атаковать. Или убить всех.

На Посейдона бросились сразу трое. И словно натолкнулись на скалу. Колебатель Тверди отбросил их одной рукой, и изломанные человеческие тела замерли на песке побережья.

— Нет! — снова рявкнул Диомед. — Не так, солдаты! Не так! Сила богов лишь в вере людей! Вам, воинам, надо во что-то верить, но послушайте меня! Есть вещи, вера в которые более необходима, чем вера в богов!

На этот раз гетайры не успели.

Дэн

Идея террористов обрушивать на здание самолеты далеко не нова. В первый раз, насколько я помню, ее использовали то ли в конце двадцатого века, то ли в начале двадцать первого здесь же, в Нью-Йорке.

Старый, надежный, проверенный временем трюк.

Увы, на этот раз здание устояло.

Странное «увы» для человека, находившегося в момент тарана внутри атакованного строения, но все равно — «увы». Трижды увы.

Самолет был подобран грамотно. Конечно, вломить по небоскребу «боингом» было бы куда эффективнее, но где его взять, тот «боинг»? Опять же чем больше аэроплан, тем труднее точно навести его на цель.

Хранители воспользовались небольшим гражданским грузовым самолетом. Не знаю, кто был пилотом-камикадзе, не знаю, кто прокладывал курс и утверждал его у диспетчера, как проморгали самолет военно-воздушные силы, призванные сбивать все пролетающие над большими городами машины, не знаю многого, да это и неважно.

Здание оказалось более самолетоустойчивым, чем предполагали террористы.

Его каркас выдержал удар.

Плюс небольшая ошибка пилота. Он должен был целиться в этаж, на котором находилась лаборатория, содержащая вход в туннель, но угодил на три этажа выше.

Стекла, даром что бронированные, повылетали по всему зданию. От удара попадали на пол и люди, и компьютеры, а также прочая, менее ценная аппаратура. Включилась система пожаротушения.

Но питание в здании не вырубилось. Все системы были хорошо защищены и продублированы, а значит, теракт не достиг цели.

Туннель продолжал существовать.

Полковник Трэвис

Вообще-то это было невероятно, но я уже привык к чудесам. Когда зрение, коего я, как и многие другие, лишился от яркой вспышки, вернулось ко мне, Тидид был еще жив и, насколько я мог судить, вполне здоров. А на тяжелом щите, которым он успел закрыться в последний момент, красовалось оплавленное пятно.

Это вам не стрелы Аполлона отбивать.

Диомед выстоял, выдержал удар самого Громовержца.

И голос его наливался силой с каждым новым словом:

— Вера необходима! Так верьте в себя! Верьте в свой меч и в свое копье! Верьте в своего друга, который надежно прикрывает вашу спину! Верьте в своих жен и детей, которые ждут вашего возвращения домой! Верьте в своих командиров — и они не дадут вашим душам пропасть в Тартаре!

Понимает ли Диомед, что он делает?

Понимает ли он, что его слова делают с ним?

Дэн

Странно, но двое парней в броне пострадали больше, чем я.

Когда здание содрогнулось, одного приложило головой о стену, а на второго сверху свалился здоровенный кусок штукатурки. Я понадеялся, что это просто случайность, а не божий промысел, и ринулся в сторону лестницы, ибо не надо быть старшим аналитиком чего бы то ни было для понимания, что лифтами в такой ситуации лучше не пользоваться.

В коридорах царил хаос. Легко раненные и сильно испуганные сотрудники метались, словно звери во время лесного пожара.

Мне надо было валить из штаб-квартиры, воспользовавшись суматохой. Теракт не удался, а значит, скоро последует воздаяние по заслугам. И неизвестно, чьи санкции страшили меня больше — моего земного начальства или его начальства небесного.

Лестницы, как ни странно, были невредимы и не посыпались вниз, как это бывает после землетрясения. Народу на них было немного, даже американцы способны понять, что лестничные конструкции валятся одними из первых, и предпочли ожидать спасателей на своих этажах. Я бы тоже так поступил, если бы не форс-мажорные обстоятельства. Боюсь, что раньше спасателей в моем кабинете меня найдет пуля в голову или золотая стрела в спину.

Надо было неустанно следить за событиями в Троаде, упрекнул я себя. Тогда можно было бы просчитать, кто из пятерки богов сейчас здесь кроме Гермеса.

Фиг ты просчитаешь, ответил я опять же сам себе. Боги попадают в поле зрения наших камер, только когда сами этого хотят.

Спускаясь, я также обнаружил, что нахожусь в очень плохой, если не сказать отвратительной, физической форме. Уже через три этажа меня начала мучить одышка, а еще через пять у меня закололо в боку. Сидячая работа, кофе и черт знает сколько выкуренных сигарет, плюс лифты, такси и никакого активного отдыха. Я дал себе слово, что, если выпутаюсь из всего этого кошмара, обязательно брошу курить и займусь спортом. Запишусь в какой-нибудь фитнес-клуб или буду бегать трусцой.

Или сяду в тюрьму за пособничество террористам. Говорят, в тюрьмах много всяких спортивных тренажеров, а также избыток свободного времени и изобилие спарринг-партнеров.

Занятый этими неоптимистичными размышлениями, я и не заметил, как добрался до первого этажа.

Из вестибюля доносились странные звуки.

Поскольку я был старым и опытным игроком в «ДУМ», я не стал сразу заходить за угол, а предпочел за него вначале заглянуть.

В вестибюле шел бой.

Полковник Трэвис

В лагере царил хаос.

Среди шатров бушевал средний брат. Владыка Глубин и Колебатель Тверди. Он раскидывал палатки, колесницы и упряжь ногами, разил смертных своим огромным трезубцем и обращал в бегство десятки воинов.

Повелитель Подземного Мира действовал тоньше. Он никого не убивал, ибо воины нужны были братьям для штурма непокорного города. Он просто шел меж палаток, а за ним по земле двигалась расщелина, дна которой не было и имя которой было Тартар.

А Зевс все стоял в воздухе напротив Диомеда и сверлил его глазами. Если бы взгляды могли убивать, то все ахейское воинство лежало бы на земле мертвым. Но взгляды убивать не могли, а молнии Диомед запросто отбивал шитом. И никто из старших братьев почему-то не приходил Зевсу на помощь.

Честно говоря, я думал, что старшие боги будут более эффективны в делах избиения и запугивания смертных. То ли смертные стали такими, что их уже ничем не запугать, то ли репутация богов оказалась сильно преувеличенной. Все чаще воины предпочитали не бежать, а бросаться на Посейдона с оружием. И град стрел обрушился на невозмутимого Аида.

Ахейцы умирали. Но атаковать Трою и выполнять волю богов, похоже, никто так и не собирался. Троянская война закончилась. Началась война с богами.

Посейдон выворотил из земли валун, весивший, по моим прикидкам, тонны три, и зашвырнул его в самую гущу войск. В ответ он получил крики, стоны, проклятия и тучу копий.

Аид развел руки в стороны, и расщелина выпрыгнула у него из-за спины и бросилась под ноги ахейцам, поглотив добрую сотню. Вот для этой битвы нам точно пригодился бы неистовый Ахиллес, неуязвимый воин, тронуть которого боги не могли. Правда, я сильно сомневаюсь, что он бился бы на нашей стороне.

Одиссей приладил к луку новую тетиву, тщательно выбрал из колчана стрелу и отправил ее в полет. Стрела ударила Зевса в грудь и упала на песок, не причинив богу вреда. Отвечать Зевс не стал.

Лаэртид сплюнул на землю, бросил лук, взял меч и шит и встал плечом к плечу с Диомедом. С другой стороны от ванакта уже стоял верный Клеад.

— Ко мне, гетайры! — крикнул Диомед.

И вот их стало уже не трое, а тридцать. Щиты сомкнуты, шлемы и острия мечей блестят на солнце, а из середины строя, как жало пчелы, торчит копье аргосского ванакта.

Я думал недолго. Подобрал с земли чей-то брошенный щит, обнажил меч и встал крайним в левом фланге. Во-первых, меньше шансов, что меня затопчут в сутолоке. А во-вторых, мне почему-то казалось, что находиться рядом с Диомедом сейчас безопаснее всего.

Диомед проревел команду, и наш строй сделал шаг вперед.

Дэн

Как оказалось, хранители не делали основную ставку на таран. Самолет с пилотом-камикадзе был лишь сигналом к началу основной акции. Сразу же после его удара подъезды к зданию были перегорожены здоровенными грузовиками и автобусами, из которых на асфальт посыпался спецназ террористов.

Не знаю, где они взяли столько денег, но вооружение и броня у террористов были ничуть не хуже, чем у охранников Хенриксона. Они очистили вестибюль за несколько минут, и я стал свидетелем лишь окончания боя.

Когда я вышел в вестибюль, я конечно же не надеялся, что хранители знают меня в лицо, а потому беспрепятственно выпустят на улицу. Но стоять на лестнице было глупо, и я подумал, что вряд ли идейные террористы станут стрелять в безоружного сотрудника проекта. Потому что в таком случае им пришлось бы перестрелять чертову уйму людей.

Я был прав. Вооруженные люди не обращали никакого внимания на запыленного и запыхавшегося клерка, и я уже поверил в свою счастливую звезду, когда в дверях столкнулся с очередным террористом и тот схватил меня за руку.

— Очень удачно, что мы здесь встретились, — сказал Хол, сдирая с головы шлем. — У нас, конечно, есть и Макс, и чертежи здания, но всегда лучше иметь в запасе еще одного человека, знающего дорогу.

— Здесь скоро будет полиция, — сказал я. — Вряд ли вы успеете куда-то дойти.

— Не волнуйтесь, в здание полицейские попадут не скоро. Мы держим оборону по всему периметру.

Рядом оказался Макс, трясший мне руку и заверявший, что он очень рад факту моего выживания в экстремальных условиях. Еще он извинялся, что не мог предупредить меня раньше, разрешение на полет близ городской черты выдали в последний момент, и операция случилась чуть ли не экспромтом.

Мне выдали бронежилет, какой-то страшенного вида автомат и посоветовали не лезть на рожон и держаться за спинами профессионалов. Я пообещал, что именно так и сделаю, причем пообещал искренне, ибо в мои планы не входило становиться героем, тем более мертвым героем, и мы ринулись наверх.

Все-таки столь масштабного вторжения наша служба безопасности не ожидала. Охранники вроде бы имели место, и вроде бы их было много, но они не были готовы вести бои с противником, не уступавшим им ни в численности, ни в оснащении. Тем более им и в голову не пришло блокировать лестницы, так что на нужный этаж мы попали без особых проблем и почти без стрельбы.

Там мы и встретили первое серьезное сопротивление.

У входа в лабораторию была свалена импровизированная баррикада, охраняли которую несколько десятков человек во главе с самим мистером Хенриксоном. Хол посоветовал нам с Максом остаться на лестничной площадке и не подставляться под пули, а сам схватил винтовку с подствольным гранатометом и повел своих орлов в бой.

Бред, да и только.

Вот до чего доводит людей телевидение.

Полковник Трэвис

Краем глаза я все-таки присматривал за происходящим на других концах лагеря, потому и не пропустил момент, когда в царящий повсюду хаос ворвались колесницы с тремя троянскими военачальниками.

Гектор оценил ситуацию мгновенно.

Проследить логическую цепочку в голове троянского лавагета было совсем несложно.

Случилось неслыханное, ожили древние мифы, в которые верили только малые дети. Боги спустились на землю (или, в случае с Аидом и Посейдоном, поднялись на нее) и воюют с людьми.

Казалось бы, Гектор должен возрадоваться и оставить все как есть, а то и пособить божественной троице. Но благородный Гектор готов был забыть старые распри из-за новой опасности, и первое, что он сделал, это отправил Энея в город за подкреплением, настрого приказав ему объяснить людям ситуацию и привести сюда только добровольцев.

Потом Гектор чуть ли не силой ссадил на землю своего возницу, перехватил поводья и направил колесницу в самую гущу.

А мы тем временем шли на Зевса.

Первый шаг оказался самым трудным, мы ожидали чего угодно — удара молнии, пропасти Тартара, разверзающейся прямо под нашими ногами, цунами, отбрасывающего нас назад, волочащего по земле и размазывающего о неприступные стены Трои.

Царь богов не делал ничего, чтобы покарать неразумных смертных. Он просто стоял, смотрел на нас сверху вниз, и казалось, что он окончательно забыл про молнию, бившуюся в начинающих дымиться ладонях.

Атропотеомахия. Война богов и людей. Кошмар, который не мог привидеться слепому Гомеру.

Реальность, оказавшаяся нелепее любой из выдумок.

— СТОЙТЕ! — проревел Зевс. — ОДУМАЙТЕСЬ, ГЛУПЦЫ!

Шаг. Второй. Десятый.

Место справа от меня уже не было пусто. Безумцев, наступающих на бога, становилось все больше. Шеренгой мы шли на него, и страха не было в наших сердцах.

Дэн

Перестрелка длилась долго. Минут двадцать, наверное, а то и больше. Очереди сменялись одиночными выстрелами, то и дело слышались разрывы гранат, со стен летела штукатурка и куски пластика. Я, Макс и резерв террористов были защищены от пуль несущей стеной здания, а потому пребывали в полной безопасности. Единственное, что нам грозило, это инфаркт.

— У тебя нет с собой сигарет? — спросил я Макса.

— Ты знаешь, в бронекостюме отсутствует соответствующий карман, — сказал он. — А ты сможешь курить в такой обстановке?

— Я дал себе зарок, что брошу, если выживу. А пока мне не слишком в это верится.

— Естественно. У тебя нет достаточной силы воли, чтобы бросить.

Сигареты нашлись у кого-то из штурмовиков, и тут выяснилось, что Макс тоже не прочь подымить. Мы сидели на корточках и курили, когда стрельба смолкла, к нам вышел Хол Клементс и сообщил, что все готово для завершающей фазы операции.

Сейфовую дверь взорвали тремя минами направленного действия. Многокилограммовую махину сорвало с петель и бросило внутрь помещения, словно после удара тараном. Да, будь у ахейцев хотя бы пара динамитных шашек, Троя не простояла бы и недели.

Аппаратуру, поддерживающую существование туннеля, минировать не стали. Просто и без всяких затей расстреляли из гранатометов. Одна из гранат, кстати, попала в сам туннель и была поглощена им безо всякого звука. Разорвалась ли она на земле Эллады или была поглощена темпоральными волнами, мы не знали.

После последнего взрыва в помещении поднялось столько пыли, что мы потеряли из виду не только стены, но и друг друга.

Полковник Трэвис

Ахейцы инстинктивно уступали дорогу колеснице Гектора, даже не видя, кто именно мчится сквозь их лагерь. В последний момент, когда до бога оставалось лишь несколько метров, Гектор отпустил поводья и спрыгнул наземь.

Кони успели отвернуть. Один из них мазнул бога кончиком хвоста, другой чуть не задел его копытом, но благородные животные пронеслись мимо.

А тяжелая боевая колесница троянского лавагета ударила Посейдона в грудь.

Ранее неколебимый бог покачнулся, сделал шаг назад, и тут перед ним вырос неистовый Гектор, для которого сражение с богами было не в новинку.

Он ударил Посейдона копьем и ненавистью, расплавленной лавой струящейся из его глаз, и бог отступил еще на шаг.

Аид остановился. Теснимые им воины тоже.

Строй Диомеда сделал еще один шаг вперед.

— БЕЗМОЗГЛЫЕ ГЛУПЦЫ! — взревел Зевс. — ТЛИ! ВЫ ХОТЬ ПОНИМАЕТЕ, ЧТО ВЫ СЕЙЧАС ДЕЛАЕТЕ?! НИ ШАГУ ДАЛЬШЕ, ЧЕРВИ!

Через два шага строй замер сам по себе, но приказ Зевса тут был совершенно ни при чем. Просто мы узрели чудо, и я еще не видел картины приятнее, чем сейчас.

Молния гасла в руках Громовержца.

Дэн

Пыль рассеялась. Аппаратура лежала в руинах, от вида которых у покойного академика случился бы еще один инфаркт. А третий инфаркт у него случился бы, когда он узнал бы, что его аппаратура была совершенно ни при чем.

Темпоральный туннель был цел и невредим. Его черный зев смотрел на нас, как открытая пасть дракона.

В лаборатории сработала система пожаротушения, помещение заливала расплескиваемая с потолка вода. Дымились руины компьютеров и генераторов, по обрывкам проводов весело сновали искры.

А туннель был на месте.

— Тут есть какие-то резервные источники питания? — спросил Хол.

— Какая разница? Мы уже все разнесли.

— Тогда почему эта штука не сворачивается? Или не исчезает? Или что она там еще должна сделать?

Академик Северов в доверительной беседе сказал мне, что не понимает, почему аппаратура подействовала должным образом на этот раз и ему удалось установить стабильный туннель в Древнюю Грецию.

А что, если туннель пробили не мы? Возможно ли, чтобы это было сделано с той стороны? Крон, папаша Зевса, Повелитель Времени, свергнутый бог, пребывающий в Тартаре под охраной сторуких гигантов, мог ли он это сделать, почувствовав попытки ученого проделать дыру в его стихии? Помочь ему стабилизировать туннель и сделать возможными перемещения во времени? И если мог, то зачем? Чтобы его внуки могли улизнуть в будущее? Чтобы он сам мог прийти сюда?

И если я прав, то что теперь делать? Отправить полковника Трэвиса в командировку в Тартар?

Полковник Трэвис

Мгновением позже Зевс, как герой старых диснеевских мультфильмов, с удивлением обнаружил, что уже довольно продолжительное время попирает ногами пустоту и что пустота больше не собирается этого терпеть. С высоты пяти человеческих ростов Зевс полетел в воду, вошел в нее отнюдь не элегантно и поднял фонтан брызг.

Диомед засмеялся первым, потом Одиссей, а через секунду ржали уже мы все. Можете назвать это истерикой, однако зрелище на самом деле было комичным.

На поверхности Зевс так и не появился. То ли утонул, то ли открыл дромос на Олимп прямо из-под воды. Нырять вслед за ним и выяснять правду желающих не нашлось.

Посейдон не стал испытывать судьбу и скрещивать свой трезубец с копьем Гектора. Он резко развернулся, сделал шаг в сторону и растворился в воздухе. Столб соленой воды упал на землю в том месте, где в последний раз видели Владыку Глубин.

Аид просто исчез. Наверное, воспользовался своим шлемом-невидимкой, подаренным ему циклопами в стародавние времена.

Боги-братья покинули поле боя.

Дэн

Словно издеваясь над нами, туннель выплюнул новую порцию записей, и они упали на пол прямо мне под ноги. Машинально я наклонился и сунул кипу дисков в карман.

— И что теперь делать? — озвучил Макс наш общий вопрос.

— Ноги, — сказал я.

— Поздно, — сказал Гермес.

Он стоял в дверном проеме и загораживал нехилую дыру в стенке своей субтильной фигурой.

— Герои, — сказал, как сплюнул, Гермес. — Мечи, копья, винтовки, мозги наружу. Только и можете, что геройствовать. Кило динамита как идеальное решение для всех проблем. А вот думать вы не умеете. Это зря. Если бы умели, то сразу бы поняли, что смертный не в силах совладать со временем. И вся ваша аппаратура, все ваши компьютеры, в которые вы верите, как в богов, но которые все равно являются мертвым железом, просто морочили вам голову. Вы ведете войну со своими железяками, а мы ведем войну за ваши умы. И, судя по тому, что я здесь, мы эту войну выиграли. Но вы этого еще не понимаете. Сейчас вы начнете палить в меня из ваших пукалок и будете это делать до тех пор, пока у вас не кончатся патроны. И только когда патроны все-таки кончатся и вы поймете бесполезность своего занятия, вот только тогда вы и начнете думать, но тогда думать будет уже поздно. Хотя, как я уже говорил раньше, я не уверен, что вы умеете думать. Ладно, ваш ход, джентльмены.

Уел, гад.

Было стыдно признавать, что всю нашу хваленую цивилизацию переиграл какой-то идол четырехтысячелетней давности, но куда деваться? И что делать? Стрелять в него? Думаю, что это и в самом деле бессмысленно.

Кто-то из штурмовиков решил попробовать и всадил в Гермеса длинную очередь из автомата. Даже костюм продырявить не удалось.

Гермес издевательски улыбался. Нашими стараниями в него верило столько народу, что не только пули, но и ядерная бомба не могла бы причинить ему вреда.

— Папаша, наверное, сейчас пинками погонит ахейцев на штурм Трои, — сказал Гермес. — Но я сильно сомневаюсь, что у него что-то получится. А ты как думаешь, Дэн?

— Медленно.

— Оно и видно. Но я хотел бы поговорить с тобой. Ведь ты помнишь то, чего не было. Мне интересно. Пожалуй, тебя надо все-таки оставить в живых.

Гермес извлек из воздуха свой кадуцей с шипящими змеями. Махнул им, и змея, сорвавшись с посоха, ужалила стоявшего ближе всех к Гермесу штурмовика. Парень страшно захрипел и повалился на пол. Тело изогнулось в судороге, затем его вырвало, и он умер.

— Вообще-то это была хорошая попытка, — сказал Гермес. — Самолет, и эта атака самоубийц… Я имею в виду, хорошая для навозных жуков, которыми вы являетесь. Только вы не учли, что с другого конца туннель держит мой дед. Что это он, нащупав ваши слабые потуги, пробил брешь между двумя временами, что он обратился к нам, своим внукам, и сделал это, по-моему, исключительно для того, чтобы насолить отцу. Самому деду из Тартара не выбраться, и он надеялся на нашу помощь. А мы помогать не будем. В Тартаре ему самое место.

— Когда сюда придут остальные? — спросил я.

— Скоро, — заверил Гермес. — Как только убедятся, что ахейцы, а точнее то, что от них останется, погрузились на свои корабли и уплыли. Папа, конечно, на них рассердится и в скором времени всех поубивает, но это уже не наша проблема, верно? А Троя… Плевать мне на Трою. Если завтра хетты сровняют город с землей, я слез лить не буду. Этот Гектор слишком благороден, чтобы выигрывать войны.

— А ты слишком подл, чтобы править нами, — сказал Хол.

Из черного зева туннеля вылетела золотая стрела, насквозь прошила его голову и вонзилась в стену на половину своей длины.

Аполлон легко спрыгнул на пол. Красив, ничего не скажешь. Даже покрасивее, чем на экране будет. Дамы от него придут в дикий восторг. Наш новый верховный бог?

Вслед за Аполлоном из туннеля вылезла его сестричка, тоже с луком, потом Афина с копьем и Дионис, пьяный в стельку и без ничего.

— Ну что, брат, — Гермес подмигнул Фебу, — начнешь сеять ужас в сердца смертных?

— Начну, — улыбнулся Аполлон, накладывая на тетиву золотую смерть.

И началась бойня.

Полковник Трэвис

— Поговорим наедине, — сказал Диомед, посторонившись и пропуская Гектора в свой шатер. — Как два командира.

— Конечно, — сказал Гектор. — Я за этим сюда и пришел.

Они встретились не случайно. Полагая, что в свете событий им есть о чем поговорить, я указал Диомеду, в какой части лагеря стоит поискать троянского предводителя, и я стал незримым свидетелем их беседы, на которую не позвали даже Лаэртида.

Ахейцы приводили лагерь в порядок. Подкрепление из Трои, которое с небольшим опозданием привел на помощь Эней, вольготно развалилось на земле в сотне метров от стана своих врагов. Воины беззлобно переругивались с ахейцами, а некоторые даже помогали заново ставить палатки и ловить разбежавшихся лошадей.

— Вина не предлагаю, — сказал Диомед, валясь на шкуры. — Слышал, что ты не большой любитель выпить, да и сам предпочитаю вести важные разговоры на трезвую голову.

Гектор кивнул, соглашаясь.

— Что будем делать дальше, Тидид? — спросил он.

— Это вопрос вопросов, — сказал Диомед. — Формально у нас больше нет повода для войны. Менелай мертв, Парис тоже. Кстати, что вы намерены делать с Еленой?

— Ничего. — Гектор пожал плечами. — Пусть остается в Трое, если хочет. Пусть выйдет замуж, нарожает детей. Мне нет до этого никакого дела. Но на самом деле вы ведь не за ней пришли сюда, Тидид.

— Мы пришли сюда за Агамемноном, его алчностью и жаждой власти. Мы пришли сюда, потому что этого хотел Зевс. Но теперь мне наплевать, чего он хочет и хочет ли он вообще хоть что-то. У меня нет никакого желания сокрушать Трою и продолжать войну. Но пока я не вижу другого выбора. Если я прикажу воинам отправляться домой, они просто не послушают меня и найдут себе другого командира. Того же Большого Аякса. Нестор спит и видит, как Теламонид сначала командует армией, потом садится на Микенский престол, а потом… кто знает. Воины пришли сюда за добычей. Пока они добыли только смерть.

— Это не самая большая проблема, — сказал Гектор. — Троя — богатый город. Я как его правитель могу одарить каждого из твоих воинов, Диомед. Золото, драгоценности, вина, рабыни… При условии, что это будет разовый дар, а не выкуп.

— Есть еще кое-что и помимо золота, — сказал Диомед. — Боги. Здесь, в Троаде, мы оказались сильнее и заставили их отступить, но дома… Дома они по-прежнему могущественны. Не думаю, что они станут мстить рядовым воинам, но вождей уж точно не простят.

— Это верно. Тебе нельзя возвращаться, Тидид. Да и тут нам не слишком безопасно. Хетты…

— Я думаю, мы сможем договориться, Гектор.