Очевидно, брак Сони с Билли в то время был напряженным до предела из-за его участия в ДСО. Ее тошнило от его частых отлучек; она ненавидела ДСО и все, что за этим стояло. Ее самым большим страхом было то, что ее сына втянут в организацию. Она заверила нас, что, если оставить в стороне его участие в ДСО, ее муж Билли был хорошим человеком, хорошим отцом, а когда он был дома, любящим мужем. Тревор и я очень долго сидели с Соней в этой машине с работающим двигателем, чтобы нам было тепло. Мы внимательно слушали ее, пока она снимала с себя груз всех своих проблем. Мы договорились о стратегии будущих встреч. Мы также договорились о том, как связаться друг с другом для проведения срочных встреч. Соня внимательно слушала и впитывала все это без необходимости задавать бесконечные вопросы. Мы с Тревором объяснили ей, что каждый изъятый пистолет, каждый патрон, изъятый у полувоенных формирований, - это еще одна спасенная жизнь. Террористы были раковой опухолью в наших общинах, и их нужно было удалить. Их история, их религия или их политические устремления не представляли для нас абсолютно никакого интереса. Мы бы выступили против них, когда это было возможно, и уничтожили бы их. Любая помощь, которую Соня могла бы нам оказать, была бы принята с благодарностью. У нас с Тревором было более 30 источников из всех подразделений различных полувоенных группировок, как протестантских, так и католических. Еще один источник всегда был желанным.
Затем нам потребовалось несколько минут, чтобы заполнить контактную анкету источника с подробной информацией об истинной личности Сони, ее ближайших родственниках, ее детях и полном генеалогическом древе. Это было бы жизненно важно в случае, если бы она когда-нибудь была скомпрометирована. В таких обстоятельствах нам нужно было бы действовать как можно быстрее, чтобы избавить ее и всех, кто ей близок, от угрозы возмездия со стороны ДСО. Мы также, конечно, надеялись, что нам никогда не придется принимать такие меры. У Сони не было ни зацикленности, ни дурных предчувствий: она не питала иллюзий относительно того, что она задумала. Эта женщина была сильной и решительной. Только время покажет, будет ли она нам хоть сколько-нибудь полезна. Я знал, что даже в качестве «глаз и ушей» она была настолько близка к штабу бригады ДСО, что ее информация, несомненно, была бы бесценной. Я попросил ее проявить интерес к тому, что обсуждали ее муж и его друзья из ДСО. Регистрационные номера автомобилей всех, кто приезжал к ней домой, чтобы навестить Билли или забрать его, были, например, жизненно важной информацией. Мы подробно расспросили Соню о различных мужчинах из ДСО. Она хорошо себя зарекомендовала. У меня было хорошее предчувствие по этому поводу.
Было около 10 часов вечера, когда мы высадили Соню обратно на Камбре-стрит в Вудвейле. Мы следили за ней, когда она возвращалась к своей машине. Мы проехали мимо нее как раз вовремя, чтобы увидеть, как она включила фары в своей машине и тронулась с места со стороны тротуара перед домом своей матери. Мы не узнали друг друга, когда проезжали мимо нее на перекрестке Огайо-стрит и Камбре-стрит. Мы убедились, что за ней не следили, по крайней мере, не в ту конкретную ночь.
- Что ты думаешь, Тревор? - спросил я.
- Ты знаешь, это только начало, но она действительно кажется искренней и очень хочет помочь, - сказал он.
- Высади меня на Теннент-стрит, Тревор, чтобы я мог забрать свою машину. Увидимся в Гринкасле, и мы сможем составить там наши заметки, - сказал я.
Двадцать минут спустя я подъехал на своем коричневом «Ниссане Лорел» участку в Гринкасле. Я служил там более трех лет, с начала 1985 года по июль 1988 года, и был хорошо известен личному составу. Я услышал громкий металлический щелчок, когда сотрудник КПО нажал электронный переключатель, который автоматически открыл замок на маленьких, сильно укрепленных металлических пешеходных воротах. Офицер узнал мою машину и сделал мне знак присоединиться к нему в укрепленном бетонном блиндаже.
Я хорошо знал этого человека. Он провел меня в блиндаж и закрыл за мной тяжелую металлическую дверь. Жара внутри, создаваемая газовым обогревателем, была невыносимой. Окно из бронированного стекла, выходившее на Прибрежную дорогу и передние ворота казарм, было открыто, чтобы обеспечить беспрепятственный обзор главных ворот и подхода к станции. На полке у окна лежал пистолет-пулемет. Рядом с ним стоял дымящийся белый пластиковый стакан. Музыка наполнила воздух, когда голос Дина Мартина напевал любовную балладу из маленького портативного радиоприемника. Офицер был обычным человеком из КПО. Ему было чуть за пятьдесят, и он был хорошо известен своей неспособностью оставаться трезвым. Сегодняшний вечер не был исключением.
Он улыбался и хихикал.
«Слава богу, он должен смениться в 11 вечера», - поймал я себя на мысли.
- Послушай, шкипер, - сказал он. - Приятная музыка, теплый блиндаж и немного выпивки, чего еще может желать мужчина? - продолжил он, все еще хихикая.
Он поднял пластиковый стакан и поднес его к моему носу. Запах поразил меня, когда я вдохнул безошибочно узнаваемый острый запах виски. Очевидно, в этой чашке было очень мало кофе. Он хлопнул меня по спине.
- Все это, и мне еще платят сверхурочные, - сказал он.
Я извинился и покинул блиндаж. Дин Мартин все еще напевал на этом чертовом радио, когда я спускался по ступенькам и входил в парадную дверь полицейского участка Гринкасла. Я взбежал по лестнице открытой планировки на второй этаж. Я на мгновение остановился перед сияющей черной мемориальной доской, установленной на стене в память о нашем погибшем товарище по КПО, констебле Линдси Маккормаке. Маккормак был жестоко убит Временной ИРА в 2.45 пополудни 2 марта 1983 года возле начальной школы Баллиголан на Серпентайн-роуд. Он был полицейским из местной общины, проработал в этом районе более одиннадцати лет и пользовался большим уважением всех слоев общества. В свои 50 лет он, к сожалению, не мог справиться с двумя трусливыми молодыми «временными», которые подошли к нему сзади и пять раз выстрелили ему в голову.
Я размышлял о том, как навестил Линдси по просьбе порядочного сотрудника Специального отдела, который очень беспокоился о его безопасности. Он попросил меня сделать все возможное, чтобы Линдси осознал, в какой реальной опасности он находится. В то время я служил в Андерсонстауне. Я посоветовал Линдси быть осторожнее и попросил его подумать о переводе на другой участок. Но он ничего не слушал. Он утверждал, что ему нравилось работать в этом ритме и что люди в его округе уважали его. Он отказался поддаваться запугиванию со стороны «временных». Он отказывался верить, что кто-то из местных жителей предал бы его Временной ИРА, настаивая на том, что люди из его окружения не причинили бы ему вреда и не желали бы этого. Он был прав. На самом деле его убило временное подразделение ИРА из Западного Белфаста. Линдси заплатил высшую цену за свою решимость не «пресмыкаться» перед республиканцами, цену, которую многие до него и, к сожалению, многие после него заплатили бы за простую попытку защитить и служить всем слоям нашего разделенного сообщества. У Линдси были жена и сын. Когда я услышала о его смерти, я почувствовала себя ужасно. Возможно, я недостаточно тщательно изложил свою точку зрения? Мог ли я сказать или сделать что-нибудь еще, чтобы заставить его проявлять большую осторожность? Все мое существо было потрясено до глубины души.
Я знал Линдси Маккормака и уважал его. Для меня эта табличка на стене была не только памятником констеблю КПО, который отказался поддаваться запугиванию: это было также суровое напоминание о том, что информация жизненно важна для спасения жизни. Предупреждения Специального отдела о том, в какой степени жизнь констебля находится в опасности, остались без внимания. Эта информация могла и должна была спасти ему жизнь. Временами я критиковал подход Специального отдела к ситуациям, но даже я знал, что лучше не игнорировать информацию об угрозе смерти, исходящую от одного из их республиканских агентов. Смерть Линдси Маккормака была примером того, как все могло пойти так ужасно неправильно.
Тревор сидел один за своим столом в маленьком офисе уголовного розыска, когда я пришел присоединиться к нему. Он заполнял купон на бассейн, и на его столе стояла кружка кофе. Рядом с чайником стояла еще одна кружка с чайным пакетиком в ней. Тревор указал мне на нее и снова сел за свой стол. Мы проанализировали события предыдущих часов и решили, как лучше сообщить о вербовке нашего нового источника, не раскрывая ее личность никому, особенно тем приспешникам Специального отдела, которые, как мы знали, захотят ее скомпрометировать. Мы решили, что, если Соня действительно окажется важным источником, Специальному отделу будет передано «подставное лицо»: имя другого человека, который, как мы утверждали, предоставлял нам информацию. Слишком много наших источников в уголовном розыске были спалены некоторыми недобросовестными офицерами Специального отдела, и я не собирался снова рисковать этом случае. Я намеревался позаботиться о том, чтобы Соня оставалась в безопасности и анонимной. Она никогда не должна попасть под подозрение ДСО. Ни у одного источника в уголовном розыске не было лицензии на совершение преступлений, и в этом отношении мы знали, что с Соней мы в безопасности. Она не была связана с ДСО или занималась какой-либо другой преступной деятельностью. Она сообщала нам только то, что ей удалось узнать из разговоров наедине со своим мужем и из подслушанных разговоров между Билли и другими людьми из ДСО, которые часто посещали ее дом.
Мы завершили оформление документов незадолго до полуночи. Соня была последним дополнением к нашему списку из более чем 30 постоянных контактов по всему региону Белфаст. Если бы она оказалась такой полезной, какой казалась, она была бы бесценна. Тот факт, что она сама никоим образом не была причастна к терроризму и как таковая при нормальном ходе вещей никогда не должна была быть посвящена в какую-либо информацию ДСО или БСО, был дополнительным бонусом. Это привело бы лоялистские полувоенные формирования в состояние замешательства и подпитало бы чувство паранойи, которое, казалось, в любом случае было характерной чертой таких групп. Все, что могло бы вывести полувоенное подразделение из равновесия и вывести из строя, пусть даже временно, имело для нас огромную ценность.
В течение нескольких недель Соня регулярно встречалась с нами и рассказывала о деятельности Билли и его дружков из ДСО. Первоначально информация, которую она предоставила, была общей и непротиворечивой, и как таковая она вызвала очень мало интереса со стороны Специального отдела КПО. Они не подавали заявления о встрече с нашим новым источником: на том этапе Соня, очевидно, не представляла угрозы ни для одного из их агентов. Мы, конечно, знали, что это может измениться в любое время, и что мы должны быть готовы ответить на те наводящие вопросы, которые Специальный отдел мог бы задать нам в отношении этого источника, если и когда она действительно пробудит их любопытство.
Непринужденная болтовня спасает жизни на войне полувоенных группировок. Наш опыт доказывал, что это правда, снова и снова. Информация Сони нам очень помогла. Она не только сообщала о деятельности ДСО, она также смогла получить от одной из своих лучших подруг, которая была замужем за первым лейтенантом Адэра, очень ценную информацию о Джонни Адэре и его отрядах БСО. Соня смогла рассказать нам, кто был целью убийства со стороны ДСО: мы неизменно обнаруживали, что предполагаемыми жертвами были невинные католики из соседних республиканских поместий, и мы смогли успешно предупредить их и убрать подальше. Позже Соня сообщила нам о местонахождении оружия ДСО, и последовали очень продуктивные обыски в домах и арест добровольцев ДСО. С такими успехами интерес Специального отдела к нашему новому источнику возрос, и вскоре мы оказались вынуждены привлечь к делу подставное лицо. Соня, очевидно, начинала ставить в неловкое положение Специальный отдел, или она подвергала опасности их источники ДСО, давая возможности для их ареста отделом уголовного розыска.
Через несколько дней после того, как наш подставной человек был представлен Специальному отделу, нам стало известно от него, что некоторые его партнеры, вовлеченные в ДСО, сознательно избегали его. Очевидно, кто-то предупредил этих людей, что наш «подставной» разговаривает, и мне не нужно было задаваться вопросом, кто это сделал. Соне повезло: если бы не наш предыдущий опыт, мы бы зарегистрировали ее и оставили открытой для компрометации недобросовестными сотрудниками Специального отдела.
Это было в среду, 3 февраля 1993 года, когда Соня сообщила о заговоре ДСО с целью убийства предполагаемого высокопоставленного «временного», проживающего в Уайтабби Вилладж. Она не знала, кто этот человек, и не могла задать Билли никаких вопросов. Однако она смогла точно описать, где жила предполагаемая жертва убийства. Я хорошо его знал: да, он действительно был республиканцем, но совершенно определенно не был членом Временной ИРА. В любом случае, когда жизни, неважно чьей, угрожала опасность, мы поклялись защищать ее. Мы обычным образом передали нашу информацию в Специальный отдел. Я был удивлен, обнаружив, что они уже знали об угрозе смерти. Они позаботились о том, чтобы предполагаемая жертва была проинформирована об опасности, которой она подвергается, по обычным каналам полиции в форме. Соня продолжала передавать нам информацию о том, насколько решительно ДСО были настроены убить «временного». В один конкретный вечер за командой ДСО из роты «D» в Баллисиллане была установлена слежка, когда они покидали Баллисиллан на украденной машине с фальшивыми номерами. За ними последовали до Уайтабби, где они были остановлены патрулем Специального отдела в форме в пределах четверти мили от дома предполагаемой жертвы. Мы знали, что они были вооружены, но по причинам, хорошо известным им самим, Специальный отдел удовлетворился тем, что просто задал им ряд обычных вопросов, прежде чем позволить им вернуться в Шенкилл. Однако, к счастью, по крайней мере в этом случае их попытка убийства была сорвана.
Во второй раз, в среду, 10 февраля 1993 года, вооруженная команда ДСО выехала с Шенкилл-роуд на угнанном красном автомобиле «Воксхолл Астра», оснащенном съемными номерными знаками, чтобы убить того же человека. Группы наблюдения E4a при поддержке хорошо вооруженных подразделений специальной поддержки в форме (SSU) снова следили за ними, цель состояла в том, чтобы арестовать команду убийц, если они предпримут какие-либо действия в направлении намеченной жертвы. На этот раз головорезы ДСО подобрались еще ближе к своей цели, прежде чем наткнулись на явно случайную остановку дорожной полицией на дороге. Команда ДСО была настолько напугана, что немедленно бросила украденный красный автомобиль «Воксхолл Астра» позади публичного дома Клогферн Армс на Доаг-роуд. Они сняли фальшивые номерные знаки с угнанной машины и оставили оригинальные номерные знаки на заднем сиденье автомобиля. Затем последовали обратно до их базы без каких-либо дальнейших помех.
Теперь мы упустили два шанса поймать террористов. Я был разочарован отказом Специального отдела арестовать группу убийц ДСО, которая была вооружена и находилась в движении в этих двух случаях. Хотя было маловероятно, что ДСО попытается нанести повторный удар в течение длительного времени, я боялся, что в следующий раз мы их не опередим. Так почему же Специальный отдел не предпринял никаких действий, чтобы расправиться с командой убийц? Для меня это не имело смысла. Теперь я боялся, что другое подразделение ДСО, за которым мы не могли следить, будет послано убить этого человека. Я хорошо знал предполагаемую жертву.
В четверг, 11 февраля 1993 года, я позвонил ему и попросил встретиться со мной. Мы обсудили его ситуацию. Он сказал, что местная полиция связалась с ним, чтобы предупредить о том, что «лоялисты» планируют убить его, но не уточнив, какая группа лоялистов несет ответственность. Я объяснил, что это, более чем вероятно, мера, принятая полицией для защиты своего источника. Я сказал ему, что команда убийц была из ДСО в Шенкилле и что по какой-то неизвестной причине они были полны решимости убить его. Он поблагодарил меня за предупреждение. Через несколько дней он перезвонил мне. Он сказал мне, что отправился с некоторыми другими уважаемыми республиканцами на Шенкилл-роуд, чтобы обсудить угрозу с «Добровольческими силами Ольстера». Собственно, именно то, чего я предупреждал его не делать. Они были приняты высокопоставленными сотрудниками ДСО в Шенкилле, которые категорически отрицали какую-либо причастность к заговору с целью убийства. После бурной деятельности и различных телефонных звонков туда и сюда, призванных произвести впечатление на делегацию, «услужливые» люди из ДСО, наконец, добровольно заявили, что это, более чем вероятно, заговор АОО/БСО, спровоцированный печально известной ротой «С» Джонни Адэра из АОО. Сотрудники ДСО заверили их в своей «добросовестности» и даже вызвались провести собственное расследование, чтобы докопаться до сути всего этого.
Объект был впечатлен этим, по-видимому, искренним ответом ДСО. Но вскоре после этого эпизода он заметил необычное увеличение количества странных автомобилей и пешеходов в окрестностях его дома. Затем с ним снова связалась полиция, которая предупредила его, что угроза со стороны лоялистов все еще очень реальна. Я напомнил ему о хорошо известном двуличии ДСО: они ничем не отличались от любой другой полувоенной группировки, когда дело доходило, так сказать, до защиты их общественного имиджа. Я сказал ему, что я не спрашивал, какая группа угрожала лишить его жизни: Я знал, что это был ДСО, а не «Ассоциация обороны Ольстера». Он поверил мне. И все же он никому не доверял, даже мне. Я мог бы с этим жить. Однако последнее, чего я хотел, это чтобы намеченная цель потеряла бдительность. Благодаря Соне я знал, что его жизнь все еще была в серьезной опасности.
Я был на ночном дежурстве на Теннент-стрит и в офисе уголовного розыска один во вторник, 16 февраля 1993 года, когда сразу после полуночи мне срочно позвонила Соня. Она была в очень возбужденном состоянии. Она была в доме своей матери и срочно захотела показать мне гараж недалеко от Баллисиллан-роуд в Белфасте. Она попросила меня встретиться с ней на Баллисиллан-роуд через десять минут: у нее было очень мало свободного времени. Поскольку Соня должна была сама ехать на встречу и обратно, мне не нужно было брать с собой другого офицера в этом случае. Я вышел из полицейского участка один и через несколько минут остановил машину уголовного розыска рядом с «Ниссаном» Сони. Указав мне следовать за ней, она свернула с Баллисиллан-роуд на небольшой переулок, где остановилась. Она указала на несколько близлежащих гаражей.
- В одном из этих гаражей есть украденный «Форд Эскорт», - сказала она, - он в том, который не заперт. Этой машиной воспользуются завтра вечером. Они возвращаются за «временным» в Уайтабби, - заключила она.
Ночь была очень тихая, и мои шаги отдавались эхом при каждом шаге по бетонной дорожке, пока я как можно тише пробирался к дверям гаража. Место, где я стоял, было залито светом огромных прожекторов по периметру промышленного комплекса. Я попробовал открыть одну из гаражных дверей. Она была заперта. Следующая гаражная дверь поддалась, когда я нажал на ручку вниз. Я не открывал его полностью: в этом не было необходимости. Внутри стоял белый "Форд Эскорт" с красным капотом. Я записал регистрационный номер и снова закрыл дверь гаража так быстро и тихо, как только мог. Я знал, что нам придется быстро покинуть этот район, если мы не хотим привлечь нежелательное внимание к нашему присутствию. Я вернулся к машине Сони и поблагодарил ее за информацию. Не было времени на пустую болтовню или обмен любезностями. Мы оба знали, что нам придется действовать быстро, если мы хотим положить конец заговору ДСО об убийстве.
Соня выехала на Баллисиллан-роуд и повернула налево, к Крамлин-роуд. Я поехал дальше по Крамлин-роуд и на светофоре повернул направо на Теннент-стрит. Вернувшись за свой стол в офисе уголовного розыска, я позвонил Тревору домой, чтобы сообщить ему новости, как это было у нас принято на том этапе. Тот факт, что было далеко за час ночи, не беспокоил Тревора. Когда дело доходило до спасения жизней, мы знали, что крайне важно действовать как можно быстрее. Я попросил коллегу из уголовного розыска сверить регистрационный номер автомобиля «Форд Эскорт» с нашим центральным индексом транспортных средств. Я наливал себе чашку кофе, когда он закончил телефонный разговор с ЦИТС.
- Это угнанная машина, шкипер, - сразу же доложил мой коллега. - Это было сделано вчера на Майлуотер-Уэй в квартале Нью-Моссли в Гленгормли, - добавил он.
«Да!» - подумал я, садясь писать краткий обзор известных мне фактов и набрасывая схему гаражного комплекса, в котором находилась украденная машина. Я также отметил тот факт, что автомобиль должен был использоваться в попытке убийства ДСО, за которой мы некоторое время следили со Специальным отделом. Я повесил записку под дверью Специального отдела. Оно было в запечатанном конверте, адресованном моему коллеге из Особого отдела, офицеру, которому, как я чувствовал, я мог доверять. По большому счету, он был не более способен, чем я, спорить с начальниками своего Специального отдела, но он был искренним человеком и новичком на своем посту.
Следующим вечером, 16 февраля 1993 года, в гаражах появилось подразделение ДСО. Там было несколько машин ДСО. Они совершенно не подозревали, что находятся под наблюдением тайных подразделений Специального отдела. Угнанный автомобиль «Форд Эскорт» был вывезен из гаража. Теперь на нем был другой регистрационный номер, а красный капот выкрашен в белый цвет: ДСО были заняты подготовкой к этой конкретной миссии. Трое из их добровольцев сели в машину сопровождения и поехали в сторону Ньютаунабби, сопровождаемые оперативниками E4a. За транспортным средством пристально следили, поскольку оно сделало несколько остановок в районе Ньютаунабби, прежде чем отправиться в сторону деревни Уайтабби. Соня предупредила нас о том, что ДСО будет использовать радиочастотные сканеры, но это нас не слишком беспокоило, потому что вся связь нашего специального подразделения осуществлялась по высокозащищенной радиосети, к которой не могли получить доступ любители. Мы также знали, что команда убийц будет поддерживать прямую радиосвязь с конвоем других сотрудников ДСО, путешествующих вместе с ними. Это была крупная операция ДСО. Было затрачено много усилий в попытке убить человека, цель которого они так яростно отрицали. Вот и все из-за искренней озабоченности, которая была выражена иерархией ДСО.
Тревор и я слушали по нашей обычной защищенной радиосети КПО, ожидая подтверждения арестов, которые должны последовать, если начальство Специального отдела дадут свое разрешение. Когда группа убийц подъехала к деревне Уайтабби со стороны Олд-Шор-роуд, подразделения поддержки специального подразделения в форме уже готовились к «жесткой остановке» (тарану) их автомобиля.
Мы ждали, затаив дыхание, когда контакт со Специальным отделом позволил нам послушать драму, разворачивающуюся по радио Специального отдела в их оперативном зале в участке Каслри. В 6.47 вечера «Форд Эскорт» въехал в Уайтабби Виллидж и направлялся к Шор-роуд и их предполагаемой цели. Внезапно, в порыве возбуждения, машины подразделения специальной поддержки протаранили автомобиль подозреваемых до того, как он выехал на Шор-роуд.
Тридцатипятилетний Гэри Дэвис, водитель угнанного автомобиля, запаниковал и выбросил пару перчаток из приоткрытого водительского окна. Его извлекли из автомобиля и арестовали. Второй мужчина, 33-летний Стюарт Макдауэлл, выпрыгнул с заднего сиденья угнанной машины и попытался скрыться от полиции. Его преследовали и арестовали на небольшом расстоянии. Незадолго до ареста он попытался выбросить пару черных шерстяных перчаток, но полиция немедленно забрала их. Пассажир переднего сиденья в угнанной машине, 34-летний Стивен Питман, попытался быстро выпрыгнуть из нее, но его немедленно арестовали и положили на землю. На нем все еще была пара черных шерстяных перчаток, а в кармане брюк лежала красно-черная шапочка. Все трое подозреваемых сотрудников УВФ не оказали сопротивления и были уложены на пол в течение нескольких секунд нашими подразделениями специальной поддержки.
Угнанный автомобиль был обыскан, и были обнаружены два крупнокалиберных пистолета, заряженный полуавтоматический пистолет «Смит-Вессон модель 59» и полностью заряженный револьвер «Рюгер» калибра .357 Магнум. На заднем сиденье были обнаружены радиопередатчик и сканер, а также бейсбольные кепки и перчатки, которые были поспешно выброшены. Все трое подозреваемых членов ДСО были доставлены в полицейское управление Каслри для допроса.
Судебно-баллистическая экспертиза пистолета «Смит-Вессон» установила, что ранее он использовался в трех расстрелах, которые имели место в районе Северного Белфаста в период с июля по октябрь 1992 года. Все три нападения были приписаны ДСО. Револьвер «Рюгер» был украден из дома констебля КПО в Каррикфергусе 24 марта 1991 года. По крайней мере, один из наших собственных пистолетов снова был в надежных руках.
Когда пыль осела, произошел неизбежный разбор полетов. Прежде всего, была спасена жизнь. Цель неоднократно предупреждалась об угрозе ранее, но это было не более чем упражнением полиции по «прикрытию задницы» на случай, если что-то пойдет не так. Мы действовали быстро и профессионально, чтобы спасти жизнь этого человека, и этот случай сам по себе был наглядным примером того, насколько многого можно достичь, если уголовный розыск и Специальный отдел смогут работать в команде. Мы вернули украденную машину не из рук преступников, а из рук безжалостного подразделения активной службы «Добровольческих сил Ольстера», намеревавшегося совершить убийство. Мы изъяли два мощных огнестрельных оружия ДСО, которые больше никогда не будут использоваться для нанесения увечий или убийства кого-либо. Наконец, мы арестовали трех трусливых членов ДСО, которые вызвались совершить убийство. Наши суды устали от таких людей. Предыдущие подобные случаи, когда группы боевиков арестовывались на ходу, приводили к тюремному заключению виновных на срок от десяти до шестнадцати лет. Пройдет немало времени, прежде чем у этих конкретных членов ДСО появится шанс снова принять участие в заговоре с целью убийства.
Также было очень интересно отметить, что все трое арестованных мужчин были членами роты «D» 1-го батальона ДСО из Баллисиллана. К счастью, их командир всегда хвастался тем, что планируют сделать его люди. Он был хорошим другом Билли, мужа Сони. Я должен был быть очень благодарен Билли за способность извлекать информацию из таких людей, как этот, и за готовность Сони поделиться с нами деталями, что позволило нам отслеживать их смертоносные планы и принимать превентивные меры. В нашей маленькой грязной войне в Северной Ирландии такие невинные разговоры, как этот, спасли много невинных жизней.
Глава 15. Давая сдачи
В начале 1990-х годов избиения в качестве наказания и простреленные колени были обычным явлением по всей провинции. Многие жертвы просто появлялись по предварительной договоренности в переулке или на пустыре, чтобы их жестоко избили или прострелили руку или ногу за какой-нибудь предполагаемый проступок. Немногие из этих преступных нападений были когда-либо раскрыты или даже должным образом расследованы, потому что жертвы не хотели даже делать заявления, не говоря уже о том, чтобы опознать ответственных за это головорезов. Это было прискорбно, но вполне объяснимо, учитывая тот факт, что каждая из жертв должна была продолжать жить в своих общинах бок о бок с теми самыми людьми, которые нанесли им ужасные увечья.
Мне никогда не было легко позволить кому-либо из головорезов полувоенных формирований, ответственных за такие нападения, остаться безнаказанным. Я рассматривал каждый подобный случай, который попадался мне на пути, как крупное преступление. Я всегда высматривал случай, когда они допустят ошибку и оставят мне подсказку, тем самым позволив нам выступить против них и сделать из них пример — независимо от того, к каким религиозным или политическим убеждениям они будут заявлять о своей принадлежности. Похищение и незаконное лишение свободы взрослых с целью их наказания было достаточно плохо, но именно случаи, когда жестокие так называемые наказания применялись к детям, я находил поистине отвратительными.
Был прекрасный летний день в субботу, 8 мая 1992 года, когда команда карателей «Добровольческих сил Ольстера» из двух человек похитила 15-летнего мальчика на глазах группы его друзей в Лигониеле. Они потащили его, кричащего и брыкающегося, на территорию близлежащей приходской церкви Святого Марка, в сад позади дома священника на Лигониел-роуд. Именно там, на этом тихом церковном дворе, эти два головореза ДСО совершили свое жестокое нападение «в наказание». Один из двоих прижал мальчика к земле и заставил его вытянуть левую руку. Затем другой бандит бросил большой тяжелый камень с зазубренными краями ему на левую кисть. Удар фактически оторвал мальчику большой палец и в то же время сломал все кости в его руке. Мужчина из ДСО, протягивавший руку ребенка, закричал:
- Черт возьми, ты прямо оторвал ему большой палец, Джорди.
- Да и черт с ним, - последовал ответ.
Человеку, державшему в руках камень, было наплевать на нанесенный им ущерб.
Затем пара трусов сбежала с места происшествия и успешно скрылась, оставив свою жертву искалеченной, истекающей кровью и совершенно одного на территории церкви. Эти «храбрые» добровольцы ДСО, предположительно защитники юнионизма и протестантского народа, несомненно, на этот раз гордились собой, жестоко расправившись с невинным членом своей общины за какой-то предполагаемый проступок. Ребенок, у которого не было ни малейшего шанса вырваться из их хватки. Ребенок, который не оказал никакого сопротивления и которому не дали шанса заявить о своей невиновности. Хорошие люди из изначальных Добровольческих сил Ольстера, бойцы 36-й Ольстерской дивизии, как протестанты, так и католики, которые тысячами гибли на Сомме, защищая свободу своих соотечественников, перевернулись бы в могилах, узнав, что акты такой отвратительной трусости совершаются от их имени. Двое головорезов ДСО, которые в тот день напали на того мальчика на церковном дворе, были не более чем громилами, простыми и невзрачными. Я искренне наслаждался перспективой упрятать таких людей за решетку.
В сопровождении коллег-полицейских я посетил место преступления, чтобы начать расследование. Крови было очень мало, учитывая серьезность нападения. Я, как обычно, воспользовался услугами специалистов по сбору улик на месте преступления, фотографа и дактилоскописта. Мы пробыли на месте преступления в течение нескольких часов. Моя кровь кипела. ДСО не должны были остаться безнаказанными. Это было издевательство в худшем его проявлении. Если бы эти люди не были привлечены к ответственности за это преступление, и быстро, кто был бы следующим, десятилетний или шестилетний ребенок? Я решил, что сделаю все, что в моих силах, чтобы остановить двух головорезов, ответственных за это преступление, на их пути.
Первоначальные расследования предполагали, что избиение в качестве наказания было полностью санкционированной атакой ДСО, однако причины такого решения были расплывчатыми и неконкретными. Это отдавало обычной некомпетентностью роты «D» 1-го батальона. Я связался с Соней и объяснил, что произошло. Я знал, что у нее абсолютно не было времени ни на этот, ни на какой-либо другой вид деятельности ДСО. Поскольку ее муж Билли был хорошим другом местного командира роты «D» в Баллисиллане, вполне возможно, что при небольшом женском уговоре он согласится раскрыть имена двух ответственных сотрудников ДСО. Соня была вне себя от гнева, когда узнала подробности инцидента. Она сказала, что сделает все, что в ее силах, чтобы помочь нам, и по тону ее голоса я понял, что она именно это и сделает.
Когда я вернулся на станцию метро Теннент-стрит, я связался с больницей Ольстера в Дандональде, чтобы узнать о состоянии ребенка. Мне очень хотелось поговорить с ним. Его состояние было серьезным: он все еще находился в шоке и испытывал сильную боль, и поэтому лечащим врачом был признан непригодным для снятия показаний. В любом случае, я не мог взять у него показания без присутствия его родителей. Мне позарез нужно было спросить его, знает ли он, кто несет ответственность за нападение. Его друзья были слишком напуганы, чтобы даже заговорить с моими детективами. Я надеялся, что сам пострадавший будет более откровенен, когда будет готов к даче показаний.
Соня в очередной раз доказала, что держит свое слово. Я получил запрос по нашей защищенной радиосети связаться с моей «сестрой». Я знал, что это значит, и я точно знал, где связаться с Соней. Она сразу же ответила на звонок в дом своей матери. Она смогла рассказать мне, что именно Джорди Уотерс-младший бросил камень на руку мальчика и что приятель Джорди Чарли «Попай» Дэвидсон удерживал жертву на месте. Оба этих человека были мне хорошо известны. Соня также смогла подтвердить, что ДСО санкционировала избиение, но никто не мог сказать почему. По-видимому, сами ДСО все еще пытались установить причины жестокости нападения. Соня говорила, не переводя дыхания. Как только она закончила, она положила трубку. Не было никакой пустой болтовни. Никаких просьб о вознаграждении. Никаких осложнений. Соня воплощала в себе все, чем может быть хороший информатор. У нее не было судимости и она ненавидела все полувоенные формирования, с какой бы стороны они ни находились. Мы прошли такой долгий путь с тех пор, как она впервые вступила со мной в контакт с помощью этой маленькой записки. В некотором смысле, мотивация Сони для того, чтобы пойти на сотрудничество, меня не касалась. Она была страстно привержена делу оказания нам помощи, это было ясно, и я был просто так рад, что она была там. Осведомители в области обычных преступлений стоили десять центов. Информаторов калибра Сони, которые могли бы помочь нам активно бороться с терроризмом, было немного.
Я был полон решимости, что Соня была одним из источников, который никогда не «спалит» Специальный отдел . Они понятия не имели, кто она такая, и я намеревался оставить все как есть. Раскрытие ее личности определенно не послужило бы общественным интересам: на самом деле совсем наоборот. По словам самой Сони, командир роты «D» ДСО болтал с гораздо большим количеством людей, чем ее Билли, и поэтому вполне вероятно, что Специальный отдел уже знало о том, что происходит в этом случае, и о том, кто именно несет ответственность за нападение на мальчика. Однако у них не было намерения делиться своей информацией с нами в отделе угрозыска. Особенно если это приведет к аресту или, что еще хуже, осуждению и тюремному заключению одного из их информаторов.
Вооруженный этой новой и жизненно важной информацией от Сони, я решил связаться с родителями мальчика. Возможно, я смог бы уговорить их довериться мне. Из местных запросов я узнал, что ДСО и их сторонники в целом были возмущены жестокостью нападения на мальчика. Этот конфликт по этому вопросу был чем-то, что я мог бы использовать в наших интересах. Я позвонил, чтобы повидаться с родителями мальчика в их доме в Лигониэле. Порядочные и законопослушные люди, они были в ужасе от этого неспровоцированного нападения на их ребенка. Они понятия не имели, кто несет за это ответственность, и их сын тоже ничего им не говорил. На самом деле местные жители в этом районе, которые были лояльны к ДСО, сказали им не сотрудничать с полицией. Я потратил много времени, объясняя им, что, если я не поймаю двух головорезов ДСО, ни один ребенок в их округе не будет в безопасности от подобного нападения, и что поэтому я нуждаюсь в их всестороннем сотрудничестве. Как бы они ни были согласны со всем, что я сказал, они боялись за жизнь своего ребенка. Я обнаружил барьер, недостаток доверия, но я знал, что если я смогу убедить их противостоять местному ДСО, тогда я смогу продвинуть это расследование на совершенно новый уровень. Я спросил их, знают ли они человека из КПО, слову которого они могли бы доверять. Они упомянули своего старого соседа, человека, которого они уважали и которым восхищались. Его звали Тони, и они слышали, что он был полицейским КПО на мотоцикле. Однако они потеряли с ним контакт с тех пор, как он переехал.
Я знал Тони: он служил в участке КПО в Каррифергусе, графство Антрим. Я спросил их, могу ли я связаться с ним от их имени и попросить его поговорить с ними. Я ясно дал понять, что точно знаю, кто напал на их ребенка и нанес ему тяжелые увечья, но мне нужно было услышать это от него. Что мы должны были встать и противостоять этим двум людям; что таким головорезам не было никакого оправдания избивать кого-либо. Мы знали, что даже ДСО сочла, что наказание, назначенное мальчику, было совершенно чрезмерным, даже по их стандартам. Тот факт, что ДСО не вооружила пару нападавших, красноречиво говорил об их ожиданиях. К сожалению, выбор добровольцев для проведения избиения оставлял желать лучшего. Джордж Уотерс был хорошо известен в округе своей порочной жилкой, и все же его командир принял решение натравить его на ребенка. Я знал, что в ДСО существуют разные мнения: Я чувствовал, что назревает буря, и я не собирался упускать шанс использовать любые подобные трения между различными фракциями ДСО в наших интересах.
Я связался с Тони, другом семьи из полиции. Я объяснил ему, что именно я обдумывал: мне нужна была семья рядом со мной, со мной, если я хотел должным образом и эффективно разобраться с двумя головорезами ДСО. Я не пытался преуменьшить чудовищность того, что ожидало семью впереди. И Тони, и я знали, что ДСО может очень легко ополчиться на них. Тони согласился сделать все возможное, чтобы убедить семью сотрудничать. Тем временем я отправился заручиться поддержкой родителей детей, которые были с мальчиком, когда его похитили. Чем больше показаний мы получим от свидетелей, тем больше у нас шансов добиться обвинительных приговоров против Уотерса и Дэвидсона.
Однако я недооценил ДСО. Их командир роты «D» позаботился о том, чтобы в воскресной газете была опубликована статья о предполагаемой причастности пострадавшей стороны к местной преступности. Конечно, это была чушь, но этой истории было достаточно, чтобы гарантировать, что молодая жертва потеряла много сочувствия и поддержки со стороны общественности. Местных жителей снова предупредили, чтобы они не сотрудничали с полицией.
Потеря любого из пальцев является травматичной и доставляющей хлопоты. Однако потеря большого пальца делает руку практически бесполезной и считается серьезной инвалидностью. Вы теряете способность хвататься за что бы то ни было. Молодой пострадавший перенес болезненную операцию, чтобы попытаться сохранить как можно больше движений в левой руке. Но, несмотря на несколько таких попыток помочь ему, он навсегда остался инвалидом. Подвергаясь теперь жестокому запугиванию на постоянной основе, родители ребенка обнаружили, что их решимость ослабевает. Теперь у них был вполне реальный страх перед возмездием ДСО, если их сын сделает заявление, в котором назовет двух правонарушителей. Я был взбешен таким развитием событий. Мне срочно нужны были показания мальчика, если я хотел начать судебное преследование против этих двух головорезов.
Во вторник, 11 мая 1992 года, я немного повысил ставки. Что, если бы мы смогли, предложил я семье, переселить их из этого района, за много миль от Лигониэля, прежде чем были предприняты какие-либо действия против Уотерса и Дэвидсона? Позволят ли они тогда своему сыну изложить факты, назвав пару, которая так тяжело ранила его? Родителям нужно было время, чтобы подумать об этом, и они попросили немного времени. Решение было за ними. В конце концов, для их сына было слишком поздно. Но если бы ДСО это сошло с рук, у них была бы лицензия на убийство или нанесение увечий любому другому ребенку в этом районе, который перешел им дорогу. Я решил на некоторое время отступить: я сделал все, что в моих силах. Я поблагодарил родителей мальчика за их поддержку, дав им понять, что я полностью осознаю чудовищность возможных последствий для семьи, если они выступят с заявлением о даче показаний против ДСО. Они знали, где меня найти, если решат, что все равно хотят действовать.
Соня слышала, что Уотерс нисколько не был обеспокоен полицейским расследованием: очевидно, он считал, что травма мальчика была очень забавной. По прошествии времени без каких-либо действий полиции против преступников ДСО почувствовали себя в безопасности, зная, что их запугивание и железная хватка страха, которую они держали в своем собственном сообществе, в очередной раз оказались реальным препятствием для полиции. Это опечалило меня, но я должен был признать, что для меня, как для члена КПО, было нормально проповедовать о моральной правоте сотрудничества с нами, но, в конце концов, мне самому не приходилось постоянно жить в этих районах, кишащих полувоенными формированиями.
Во вторник, 18 мая 1992 года, через десять дней после жестокого нападения на мальчика, я зашел в дом на Флеш-роуд в Лигониеле, где, как я знал, меня встретят чашкой чая. Это была обычная «остановка на чай» для Тревора и меня. Тамошний хозяин, автомеханик и очень порядочный человек, разрешал другим механикам использовать его гаражи для ежедневной работы с автомобилями. На самом деле, этот человек регулярно забирал наши машины из участка и готовил их для нас к проверке на ТО. Обычно там за чаем собиралось от трех до десяти местных мужчин. Большинство посетителей дома этого человека были безобидными местными жителями, абсолютно не связанными с лоялистскими полувоенными группировками. Порядочные мужчины, которые терпели наши импровизированные визиты практически без критики. Подшучивание в целом было хорошим. К сожалению, некоторые другие посетители, которые также прибывали без предупреждения, были из различных местных лагерей лоялистов. Они бы очень мало сказали нам в такой обстановке, едва терпя нас, вместо того чтобы приветствовать наше присутствие. Джонни Адэр, командир роты «С» ДСО, время от времени наведывался туда по тому или иному делу.
Когда мы зашли туда, я не был особенно удивлен, обнаружив военного командира роты «D» ДСО в Баллисиллане и его первого лейтенанта, потягивающих чай из чашек. Хотя я много слышал об этом конкретном «сорняке», на самом деле это был первый раз, когда я действительно встретился с ним. В тот день нас с Тревором сопровождал сотрудник Специального отдела, который был новичком на Теннент-стрит, но у нас не было намерения информировать присутствующих о его статусе особиста. Для людей, собравшихся на кухне, он был просто еще одним сотрудником уголовного розыска.
Я расспросил местного командира ДСО о жестоком характере нападения с целью наказания и его ужасных последствиях для 15-летней жертвы. Он сказал очень мало, но ясно дал понять, что знает, что я не получаю абсолютно никакого содействия от пострадавшей стороны и его родителей. Когда он говорил, на его загорелом лице играла самодовольная улыбка, которая действительно задела меня: он явно наслаждался тем фактом, что страх перед репрессиями ДСО препятствовал нашему расследованию. Тревор увидел, что я начинаю нервничать, и потянул меня за руку, протягивая кружку горячего крепкого чая. Стоя спиной к старшему сотруднику ДСО, Тревор подмигнул мне и отрицательно покачал головой, широко улыбаясь. Тревор жил ради таких моментов, как этот: он знал, что должно было произойти. Этот хвастун из ДСО без конца заводил меня, и он как раз собирался получить взбучку от моего языка. Я повернулся к нему, не отходя ни на шаг от его лица, и наклонился к нему еще ближе.
- Послушай, - сказал я, - я скажу тебе, что я сделаю. Вы пришлете мне человека из ДСО, который бросил этот камень на руку ребенку, и я просто отправлю его в тюрьму за намеренное причинение тяжких телесных . Один севший за покушение. Забудем о другом парне: он был вовлечен лишь минимально. Мы не будем упоминать похищение, незаконное лишение свободы или тот факт, что весь эпизод был злонамеренным избиением, вдохновленным ДСО. Но если ты будешь морочить мне голову, я вернусь сюда за ними обоими и прижму их по полной.
По выражению его лица я понял, что «сорняк» был не слишком доволен. Он не привык к угрозам, ни от кого либо. Он надулся, как воздушный шар. Его лицо покраснело и исказилось. Когда он все-таки заговорил, его голос был похож на пронзительный крик.
- Кем, черт возьми, ты себя возомнил? - воскликнул он. - Ты мне угрожаешь?
Я ответил:
- Я? У меня нет абсолютно никаких иллюзий относительно того, кто я есть. Я всего лишь обычный полицейский, выполняющий свою работу, как я ее вижу. Твоя проблема в том, что я чертовски хорош в этом. Я никому не угрожаю. Я просто говорю тебе, что именно я сделаю. Так что отправь своего громилу ко мне, чтобы он получил то, что ему причитается, или я буду здесь через пару недель, чтобы забрать их обоих. Выбор за вами, и это так просто.
«Сорняку» потребовалось некоторое время, чтобы в точности осознать то, что я сказал, и когда он это сделал, то потерял самообладание. Внезапно и без предупреждения он оказался там, прямо перед моим лицом, его правая рука приняла форму пистолета.
- Видите, вы, два ублюдка, - сказал он, направляя воображаемый пистолет на Тревора и на меня, - я прослежу, чтобы вы, ублюдки, получили по одному в голову.
- Да, да, - ответил я, - твоя единственная проблема в том, что нам не по пятнадцать лет, и нас тоже нелегко напугать. Так что скажи своему громиле, чтобы он поехал на Теннент-стрит повидаться со мной, прежде чем мне придется прийти сюда за ним, - добавил я.
Он просто стоял там и таращился на нас, оглядывая кухню в поисках поддержки. Но это никого не интересовало. Присутствующие знали, что мы с Тревором говорили откровенно, и такого рода конфронтация не была для них чем-то новым. Любые трудности, возникавшие между командиром ДСО и нами, были нашей проблемой: они просто хотели, чтобы мы держали это подальше от их окружения. Эти люди могли бы гонять Тревора и меня по всей кухне, если бы им пришла в голову такая мысль. Они знали это. Мы это знали. Этого просто никогда не случалось. Я полагаю, они рассматривали это место как своего рода точку соприкосновения, место, где мы могли говорить о чем угодно, кроме политики или полувоенных формирований. У нас с Тревором было много таких «остановок на чай». Одной из наших любимых остановок и той, которая позже причинила нам больше всего огорчений, был дом Джонни Адэра, но это уже другая история.
Лидер ДСО в замешательстве оглядел комнату, прежде чем выскочить из кухни и выехать с подъездной дорожки. На самом деле, я больше никогда с ним не разговаривал. Я продолжал ненавязчиво преследовать его и делал все, что было в моих силах, чтобы вернуть его в тюрьму, где ему и место. Он никогда не узнает, насколько ему повезло более чем в одном случае.
Почти месяц спустя, утром во вторник, 15 июня 1992 года, я был в офисе уголовного розыска на Теннент-стрит, когда меня неожиданно навестили раненый мальчик и его родители. Теперь пара хотела, чтобы их сын в полной мере сотрудничал с полицией. У них было только одно условие: чтобы мы не выступали против ДСО до тех пор, пока они не будут вывезены из Лигониэля. Мы были только рады согласиться на это. Я записал свидетельские показания очень храброго 15-летнего мальчика, в которых он назвал имена своих нападавших, обоих из которых, как оказалось, он хорошо знал. Это был случай определенного опознания нападавших, а не просто слабой идентификации.
Наше дело против Джорджа Уотерса-младшего и Чарли «Попайя» Дэвидсона было почти завершено. Чем скорее мы сможем приступить к их аресту, тем лучше, но теперь нам придется ждать, пока семья, находящаяся под угрозой, не будет переселена. Их решение сотрудничать с нами было очень смелым шагом для всех них, и я намеревался полностью поддержать их. Очевидно, они много дней мучились над тем, что делать. Совет полицейского-мотоциклиста Тони заявить о себе убедил их в том, что это был правильный поступок.
Оба нападавших, Джордж Уотерс-младший и Чарли «Попай» Дэвидсон, позже предстали перед Королевским судом Белфаста на Крамлин-роуд и признали себя виновными в жестоком нападении на 15-летнего мальчика, которого они покалечили. Признание вины означало, что не было необходимости вызывать ни одного ребенка на свидетельское место, что было благословением. Это, по крайней мере, была одна трусливая атака, которая не сошла ДСО с рук. Что касается Джорджа Уотерса-младшего, обвинения, с которыми он столкнулся в связи с этим конкретным нападением, были наименьшей из его проблем. Он столкнулся с гораздо более серьезными обвинениями, когда позже в тот же день предстал перед Королевским судом Белфаста. Обвинения в преступлениях настолько серьезных, что отражают истинную природу зверя, ответственного за нападение на 15-летнего мальчика на территории церкви в тот день.
Для меня, по крайней мере, это был хороший результат, но счастливого конца ни для пострадавшей стороны, ни для его семьи не было. Вскоре после переезда отец погиб в результате трагического несчастного случая, вдали от проблем в Белфасте и совершенно не связанного ни с нападением на его сына, ни с ДСО. И вот мальчику пришлось смириться со смертью своего отца, а также с тяжелой инвалидностью, которая, полученная в момент безумия двумя головорезами ДСО, останется с ним на всю оставшуюся жизнь.
Тем не менее, по крайней мере, в этом случае мы, Королевская полиция Ольстера, могли бы закрыть дело с чувством гордости, зная, что мы сделали все возможное для ребенка и его семьи. Помимо этого, мы также научили роту «D» 1-го батальона ДСО , что мы не потерпим подобной преступной деятельности, что, когда и где возможно, мы будем продолжать выявлять слабые места в их броне и использовать их. Жертвам таких нападений «для наказания» сейчас или в будущем не мешало бы последовать этому примеру мужества со стороны обычной семьи. Семья, которая выступила вперед даже перед лицом самых жестоких запугиваний, чтобы добиться справедливости для своего мальчика.
Глава 16. Защищая всех людей
Во время расследования жестокого избиения 15-летнего подростка мы с Тревором проводили слишком много времени в районе Лигониэля. Мы стали очень неравнодушны к кулинарным изыскам одной конкретной лавки с рыбой и чипсами в конце Лигониел-роуд. В то время мы не могли этого знать, но, несмотря на все наши усилия оставаться в тени, наше присутствие в этом районе почти ежедневно не осталось незамеченным местной Временной ИРА. Для них мы были врагом, неприемлемым лицом презираемой полиции.
Специальный отдел связался со мной в моем офисе, чтобы предупредить меня, что местный подозреваемый в том, что он «временный», Кевин (не его настоящее имя), из квартала Лигониэль, активно готовился к убийству меня и Тревора от имени Временной ИРА в Ардойне, и он уже определил схему, обычный распорядок, которой мы неосознанно установили. Мы хорошо понимали, что в те дни рутина могла быть смертельно опасной. Нам посоветовали держаться подальше от квартала Лигониэль, иначе мы рискуем потерять свои жизни. Этот своевременный совет Специального отдела был желанным, и мы не собирались его игнорировать. Я хорошо знал Кевина, а также точно знал, в какой команде безжалостных «временных» он работал. Об их кровожадности ходили легенды.
Мы с Тревором не теряли времени даром. Мы немедленно сократили частоту наших визитов в Лигониэль. К этому моменту я получил свидетельские показания от 15-летнего подростка, в которых были названы имена двух мужчин из ДСО, ответственных за нападение на него, но нам еще предстояло проделать большую работу, чтобы убедить родителей других детей выступить в поддержку своего друга. Все это требовало времени, и поэтому у нас все еще были причины слишком часто заходить в район Лигониэля и покидать его. Тем не менее, какими бы ни были риски для нашей личной безопасности, мы не собирались прекращать преследование двух нападавших на мальчика на данном этапе.
Тем временем Соня предупреждала нас, что ее муж Билли и его соратники были не в восторге от наших постоянных усилий по поиску местных свидетелей в связи с нападением ДСО. Она также смогла рассказать нам, что Билли и его дружки добивались санкции на нападение на нас от высшего руководства ДСО. Она посоветовала нам быть очень осторожными и пообещала держать нас в курсе любых дальнейших событий. Она рассказала нам, что ее муж скоро собирается в отпуск в Испанию с шестью или семью другими людьми из ДСО. «Временные» открыли огонь по домам нескольких известных игроков ДСО и АОО, и Соня подтвердила, что Билли уходил, чтобы попасть в офсайд для своей собственной безопасности. Соня была рада, что он уезжает: это означало, что он будет вне досягаемости «временных» по крайней мере неделю. Она также рассказала нам, что Билли упомянул о предстоящей операции ДСО по нанесению ответного удара ИРА, но, к сожалению, у нее возникли проблемы с получением от него каких-либо дополнительных подробностей об этом. Я был свидетелем из первых рук слишком многих трагических результатов попыток ДСО нанести ответный удар по ИРА. Вообще говоря, такие усилия были направлены против соседнего католического населения в целом, и большинство жертв были невинными людьми, которые просто оказались не в том месте в неподходящее время. Я обратился к Соне с просьбой сделать все возможное, чтобы выяснить, кто должен был стать несчастной мишенью в данном случае.
Незадолго до полуночи во вторник, 22 июня 1993 года, я был дома один с двумя моими маленькими сыновьями, когда мне позвонила Соня. Она была чрезвычайно взволнована. У нее была вся необходимая нам информация. Очевидно, ее муж в тот же день уехал на каникулы за границу со своими товарищами по ДСО. Накануне она каталась с ним, и когда они проезжали через националистическое поместье Лигониэль на обратном пути в Шенкилл из Антрима, Билли рассказал ей все о «временном», убийство которого готовили ДСО. Ей нужно было срочно поговорить с нами, но она не хотела говорить по телефону. Я объяснил ей, что не могу уехать немедленно, но согласился перезвонить ей позже и сообщить время, которое устроит нас всех. Мы решили, что Тревор и я встретимся с ней в месте недалеко от Шенкилла, но подальше от любопытных глаз ДСО: в безопасном месте, где она часто встречалась с нами раньше. Моя жена Ребекка гостила у своей двоюродной сестры в Миллисле и должна была вернуться с минуты на минуту.
Я тем временем оделся и собрал все, что нам понадобится для заметок. Через короткое время я был готов к дороге. Все, что мне теперь нужно было сделать, это позвонить Тревору домой в графстве Антрим.
Несмотря на поздний час, Тревор сказал, что будет готов встретиться со мной как можно скорее. С ним всегда было одно и то же. Днем или ночью, он выходил без вопросов. Детективов с такой целеустремленностью, как у него, было немного. Это был вопрос жизни и смерти для какого-то несчастного индивидуума: это было все, что Тревору нужно было знать. Ненужных вопросов не было. Никаких оправданий. Его здравый смысл вкупе с его способностью гарантировать, что он никогда не делал и не говорил ничего, что могло бы скомпрометировать наши источники, сделали его бесценным партнером. К этому моменту мы работали вместе уже более восьми лет. Наши соответствующие сильные и слабые стороны были хорошо известны друг другу. Правда заключалась в том, что мы были больше похожи на братьев, чем на полицейских партнеров. Мы научились очень необходимому искусству прикрывать друг другу спину. Мир работы с информаторами был полон опасностей не только для нас, но и для самих наших источников. С годами у нас выработался почти животный инстинкт опасности. Мы организовали наши встречи в местах, где мы могли видеть прибытие любых случайных машин или пешеходов. Мы также тщательно выбирали наше время. Были случаи, когда это было невозможно. Времена, подобные этому, когда именно Соня командовала. В таких случаях все, что мы могли сделать, это действовать с крайней осторожностью.
К этому времени наши методы проведения собеседований были отточены, и мы добивались успеха за успехом даже с самыми закоренелыми террористами. В комнате для допросов в полицейском участке Каслри мы были так же эффективны против Временной ИРА, как и против лоялистов. На самом деле, нам нечего было доказывать кому-либо в уголовном розыске: наш послужной список говорил сам за себя. Конечно, у нас были критики, и в рядах нашего собственного уголовного розыска их было столько же, сколько и в Специальном отделе. Вообще говоря, общим знаменателем была профессиональная ревность. Ни один из двух других детективов в регионе Белфаст не дал результатов, которые были бы даже сопоставимы с нашими. Факт заключался в том, что Тревор и я были готовы развернуться в любой момент и сделать все необходимое, чтобы спасти следующую жизнь.
Ребекка приехала домой вскоре после моего первого разговора с Тревором. Я сказал ей, что мы должны встретиться, что для кого-то это может быть вопросом жизни и смерти. Она понимала, как всегда. Все, о чем она просила, - это чтобы я тихо ушел, чтобы не разбудить мальчиков. Некоторое время спустя Тревор приехал на своем синем автомобиле «Форд Сьерра». Мы договорились поехать на встречу на машине Ребекки, зеленом «Мицубиси Галанте», в котором местные жители меня бы не узнали. Я быстро сварил чашечку кофе и позвонил Соне. Мы назначили встречу на 1.45 утра.
Мы с Тревором специально пришли на эту встречу на пятнадцать минут раньше. Выбранная нами автостоянка была огромной. Был только один способ войти в него и выйти с нее. В это время утра мы могли видеть приближающиеся к нам машины за много миль. Мы объехали автостоянку с включенными на полную мощность фарами. Вокруг никого не было. Наш автомобиль был единственным во всем комплексе. Мы поехали обратно ко входу, чтобы дождаться прибытия нашего источника. Соня приехала вовремя. Я трижды быстро включил фары, чтобы обозначить наше присутствие. Это был согласованный сигнал, чтобы дать Соне понять, что других транспортных средств поблизости нет. Она остановила свою машину рядом с нами и запрыгнула на заднее сиденье нашей машины. По ее поведению и взволнованному состоянию я сразу понял, что она хочет сказать что-то важное.
- Они планируют убить «временного» по имени Кевин из Лигониэля, - сказала она. - Они собираются сделать это завтра утром, когда он отведет свою маленькую девочку в ясли на Лигониэл-роуд.
Я точно знал, кого она имела в виду. Это был тот самый «временный», который в настоящее время планировал убийство Тревора и меня от имени Временной ИРА! Я увидела, как Тревор недоверчиво закатил глаза к небу. Какая ирония судьбы!
Если бы Специальный отдел не предупредил нас о намерении этого человека обставить наше убийство, мы, возможно, были бы мертвы еще до того, как Соня рассказала нам об этой угрозе его жизни. Ирония всего этого, конечно, не ускользнула от Тревора и меня. Соня рассказала нам, что ее муж хвастался, что «временный» будет мертв и похоронен еще до того, как он вернется из отпуска. Она смогла подтвердить, что для совершения убийства был выбран боевик ДСО по имени Джордж Уотерс-младший. Здесь была еще одна ирония: Джордж Уотерс-младший был тем самым человеком, которого мы с Тревором пытались обвинить в жестоком нападении на 15-летнего мальчика! Билли сказал, что Уотерс знал, что Кевин обычно ходил в соседний детский сад со своей 4-летней дочерью на плечах. Дело была тщательно подготовлено, и ДСО были убеждены, что Кевин станет легкой мишенью. Он всегда спускался с холма к детскому саду своей дочери в одно и то же время: между 9.30 и 9.40 утра. Если бы мы немедленно не предприняли решительных действий, Кевин и его дочь были бы застрелены ДСО к 9.45 утра того же дня!
Соня сказала, что Уотерсу было сказано не убивать ребенка. ДСО не хотели негативной прессы, которая неизбежно возникла бы в связи с убийством ребенка. Они также не хотели даже думать о возможности мести их собственным детям со стороны какого-нибудь безумца из Временной ИРА. Билли признался Соне, что Уотерс хвастался другим членам ДСО, что он точно намеревался убить и Кевина, и его дочь. Его аргумент состоял в том, что через четырнадцать лет дочь станет избирателем «Шинн Фейн». Уотерс должен был быть вооружен штурмовой винтовкой VZ58. Ему было приказано использовать только одиночные выстрелы, чтобы свести к минимуму шансы попасть в ребенка. Но у Уотерса был свой собственный план. Он хвастался, что будет использовать винтовку в автоматическом режиме: таким образом, он мог заявить, что потерял над ней контроль. Ибо он полностью намеревался позаботиться о том, чтобы никто не пережил нападение. Джордж Уотерс, конечно, еще не знал, что я собирался арестовать его за жестокое нападение на 15-летнего мальчика на территории приходской церкви Святого Марка. Его планы совершить эти жестокие убийства были доказательством, если таковое вообще было необходимо, того, что нам, полиции, было абсолютно необходимо действовать быстро и решительно по отношению к таким головорезам. Психопаты вроде Уотерса, которых в Северной Ирландии было более чем достаточно, преследовали только одну цель: причинить серьезный вред или даже смерть другим ничего не подозревающим представителям общественности, даже не задумываясь о вызванной трагедии и хаосе.
Соня боялась за маленького ребенка, но и к отцу она не питала никакой вражды. Она знала, что Уотерс был причастен к недавнему жестокому нападению на одного из членов его собственной общины. Она сознавала, что он был не более чем злобным головорезом, и ненавидела его за это. На самом деле, хозяева Уотерса из ДСО были в равной степени осведомлены о жестоком характере своего добровольца. Они также знали все о его плане убить ребенка, но не предприняли никаких мер, чтобы предотвратить это. Еще одно свидетельство степени их двуличия.
- Если Джорди Уотерс добьется своего, этот «временный» и его крошечная девочка будут мертвы к 9.30 или 10 утра этим утром, а сейчас уже больше 2 часов ночи! - затаив дыхание, заключила Соня. Она порылась в своей сумочке, а затем протянула мне листок бумаги. Это была карта района Лигониел-роуд, включая территорию детского сада. Там также был список имен других сотрудников ДСО, которые могли бы помочь Уотерсу в совершении убийств. Мы с Тревором напряженно его прочли. Некоторые имена были мне хорошо известны, сюрпризов, конечно, не было. Одна вещь, которая сразу привлекла мое внимание, заключалась в том, что человек, который выбрал Кевина в качестве предполагаемой жертвы убийства, человек, который выбрал Уотерса в качестве стрелка, и человек, ответственный за боеприпасы, которые должны были быть использованы при нападении, были одним и тем же: это был не кто иной, как командир подразделения, роты «D» 1-го батальона ДСО. Этот же человек недавно был ответственен за выбор другой предполагаемой жертвы убийства в Уайтэбби: задание по убийству, которое мы фактически смогли успешно сорвать по наводке Сони и своевременному вмешательству Специального отдела. Глаза Тревора встретились с моими, когда он тоже заметил это имя. Мы с ним отдали бы все, чтобы вырвать этот конкретный «сорняк» с корнем, избавить наше сообщество раз и навсегда от его пагубного влияния.
Предполагаемое членство Кевина во Временной ИРА не имело никакого отношения к тому, что касалось Тревора и меня: его политика или республиканские пристрастия не имели значения. Нашей единственной заботой был тот факт, что две жизни находились под угрозой. Наш долг защищать жизни наших сограждан был выполнен без каких-либо оговорок. Защита жизни была первым принципом работы полиции. Для нас с Тревором ситуация была черно-белой: не было никаких серых зон. Было крайне важно, чтобы мы позаботились о том, чтобы ДСО потерпели неудачу в своей попытке убить этих людей. Наша единственная проблема заключалась в том, что по закону мы должны были передать эту информацию в Специальный отдел. Только им было позволено противостоять этим вооруженным полувоенным формированиям. То, что они делали с этой информацией, было их решением, и они несли ответственность за результат.
Следующий час или около того мы провели, разъезжая по Северному Белфасту, пока Соня рассказывала нам о мельчайших деталях плана убийства ДСО. Она указала нам дом предполагаемого водителя: опять же, человека, который был нам хорошо известен. Мы обсудили других людей, которые, по информации Сони, также будут вовлечены. Мы неоднократно перебирали маршруты, по которым команда ДСО должна была добраться до предполагаемого места убийства и обратно. Соня смогла сказать нам, что Уотерс будет на заднем сиденье с винтовкой VZ58. Очевидно, второй боевик должен был находиться на переднем пассажирском сиденье и прикрывать Уотерса из пистолета. Водитель, скорее всего, был бы безоружен. Соня хорошо выполнила свою домашнюю работу. Теперь у нас было более чем достаточно фактов, чтобы позволить Специальному отделению организовать операцию по спасению двух жизней, находящихся под угрозой. Если бы подразделения специальной поддержки Специального подразделения (SSU) действовали быстро, существовал очень хороший шанс, что Джордж Уотерс и его соратники из ДСО были бы арестованы, оружие изъято, а два или три боевика ДСО заключены под стражу. Правда заключалась в том, что только Специальный отдел располагал ресурсами для проведения подобных операций по противостоянию террористам и их уничтожению.
У нас в уголовном розыске не было доступа к таким ресурсам. Для нас имело смысл в полной мере сотрудничать со Специальным отделом.
Было почти 3.15 ночи, прежде чем я смог добраться до телефонной будки общественного пользования на Крамлин-роуд. Я позвонил в полицейский участок и попросил добавочный «220», Специальный отдел в Каслри. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем кто-то ответил.
- Два-два-ноль, - рявкнул офицер Особого отдела. Он изо всех сил старался казаться бодрствующим, но, очевидно, только что спал.
Я объяснил, что мне нужно срочно встретиться с нашим контактным лицом в Специальном отделе, одним из его детективов сержантов.
- Пожалуйста, позвоните ему домой и скажите, чтобы он был на задней автостоянке полицейского участка Каслри у дверей полицейского управления через 30 минут, - попросил я. - И, пожалуйста, внушите вашему сержанту, что это вопрос жизни и смерти, - добавил я.
Мы высадили Соню у ее машины на автостоянке рядом с поместьем Гленкэрн, поблагодарив ее за неоценимую помощь. Теперь вопрос заключался в том, хватит ли времени устроить засаду. Мы с Тревором отправились в полицейский участок Каслри. Достопримечательности пролетали мимо нас, когда я спускался по Крамлин-роуд мимо здания суда и тюрьмы ее величества Крамлин-роуд на Карлайл-Серкус, вниз в пустынный центр города, через Куинз-Бридж и в Восточный Белфаст. Наконец мы въехали на особо охраняемый участок КПО в Кастлри. Никто нас не останавливал: в те дни мы входили и выходили из этого участка по шесть или семь раз в день, и наши лица стали нашими удостоверениями. Я припарковался в задней части комплекса, примыкающего к нашему центру содержания под стражей в полицейском управлении, как и договаривались. Менее чем через пять минут я увидел, как наш представитель Специального отдела подъехал и припарковался рядом с нами. Он выглядел не слишком довольным: было почти 4 утра, поэтому я предположил, что ранний вызов его расстроил.
- Ты же знаешь, что утром это вызовет всевозможные проблемы, не так ли, Джонстон? - он начал.
Я предположил, что он уже знал все о том, что происходит.
- Быстро, Джонстон, расскажи мне вкратце о том, что у тебя есть, - продолжил он.
Я полностью проинформировал его. Он указал на одно из шести имен в списке людей из UVF, которые будут задействованы.
- Он один из наших, - сказал он.
- Значит, вы уже в курсе того, что происходит? - спросил я.
- Вовсе нет, он не сообщал нам ни о чем из этого, - ответил он, - Он ничего не принес для меня. В его голосе звучало искреннее разочарование тем, что источник не счел нужным сообщить подробности схемы с таким убийственным намерением.
- Так скажи мне вот что, если он не сообщает об этом в полицию, он все еще получает защиту? - спросил я.
Я наполовину надеялся услышать, как он скажет, что не будет. Ответ офицера Специального отдела поразил меня. Он объяснил, что от источника, о котором идет речь, не требовалось сообщать о чем-либо, связанном с «военными», что его основной функцией было общаться с высокопоставленными сотрудниками ДСО и сообщать о руководстве и о любых изменениях в политическом направлении или стратегии организации. Они не ожидали, что он сообщит о чем-либо «военном»: у Специального отдела было более чем достаточно услуг для этого. Мой контакт в Специальном отделе рассказал мне обо всем этом, не моргнув глазом. Мне казалось, что в системе, допускающей такую аномалию, было что-то изначально неправильное. Тем не менее, оперативники Специального отдела, по-видимому, не видели абсолютно ничего порочного в том факте, что эта система будет активно защищать источники, которые последовательно и привычно отказывали своим кураторам в доступе к жизненно важным разведданным, информации, которая могла бы спасти жизни. Отдел уголовного розыска, с другой стороны, следил за порядком в черно-белом мире. Не было никаких серых зон. Такой источник, как этот, был бы выкорчеван из-за «сорняка», которым он был. И вот мы были всего в нескольких часах езды от того, что могло привести к гибели двух человек, в том числе четырехлетнего ребенка, а Специальный отдел со всеми своими источниками не имел ни малейшего представления о том, что это вот-вот произойдет! Это было подтверждением, если таковое вообще было необходимо, именно того, что я утверждал с самого начала: что разведывательный вклад уголовного розыска жизненно важен для надлежащего функционирования Специального отдела, что мы могли бы очень существенным образом дополнить их усилия. Вернуть их «потерянный» мяч обратно в игру, так сказать. Мы делали это во многих предыдущих случаях.
Было около 5.30 утра, когда мы закончили спорить о правильности и неправильности обращения с источниками. В конце концов, нам пришлось согласиться с несогласием. Наш контакт в Специальном отделе был порядочным человеком, на данный момент проработавшим в Специальном отделе недолго. Он, конечно, еще не приспособился к их образу мышления. Лично я надеялся, что он никогда не изменится. У него был тмягкий характер и обычная порядочность, которые расположили к нему наших информаторов. Однако по горькому опыту я знал, что те же самые личные черты будут исчезать одна за другой по мере того, как он все глубже погружался в пропасть, которой был Специальный отдел. Но в тот день он был готов помочь нам, и нам нужно было, чтобы он использовал всю свою силу убеждения от нашего имени, чтобы убедить тех, кто стоит у власти в Специальном отделе, что это хороший шанс уничтожить это порочное подразделение активной службы ДСО (АСП). Что если мы сейчас не двинемся с места, они будут продолжать убивать снова и снова.
Наш контакт в Специальном отделе не мог не согласится. Он крепко пожал нам руки и отправился наверх в комплекс Каслри, чтобы проконсультироваться со своим дежурным офицером и ответственными лицами. Сможет ли он убедить их? Было ли у вас время? Конечно, было бы нелегкой задачей «вывести из строя» всю эту рабочую силу Специального подразделения. Их нужно было бы проинструктировать и вооружить. Когда они будут готовы, они будут более чем в состоянии справиться с командой убийц ДСО, которая сейчас готовится нанести удар.
Наша информация была очень конкретной. Тем не менее, мы должны были согласиться с тем, что было так много непонятного и так много было поставлено на карту, что власти Специального отдела вполне могли бы пойти на более простой вариант: установить открытое присутствие КПО за оградой детского сада и в квартале Лигониэль. Такая мера заставила бы ДСО прервать свою миссию по убийству пары в данном конкретном случае, но, конечно, не означала бы, что мы сможем остановить их, если они решат нацелиться на те же жертвы позже. Мы с Тревором стояли там, на автостоянке, и смотрели, как наш коллега из Особого отдела бежит наверх, чтобы отстоять свою позицию. Все, что мы могли сейчас сделать, это ждать.
Мы отправились в полицейское управление, чтобы воспользоваться телефоном. Мне нужно было поговорить с офицером уголовного розыска, дежурившим ночью в полицейском участке на Теннент-стрит. Мне повезло. К телефону подошел детектив-констебль Джозеф Брайсон. Я попросил его сообщить Брайану Макартуру, детективу-инспектору, когда он придет утром на работу, что я всю ночь был на ногах и собираюсь лечь спать на несколько часов. Детектив-инспектор должен знать, что если Специальный отдел решит провести операцию по аресту вместо явного присутствия полиции, у них вполне могут быть трое или четверо заключенных до 10 утра. Ему также пришлось бы иметь дело с несколькими местами преступлений, и поэтому потребовались бы дополнительные силы уголовного розыска. Он должен привести в готовность криминалистов для сбора отпечатков и фотосъемки, а также детективов для опроса подозреваемых в участке Каслри, если будут какие-либо аресты. Быть предупрежденным означало быть вооруженным в ситуациях, подобных этой, и я знал, что Брайан был бы рад опережать события.
Джо, очевидно, был занят тем, что делал заметки. На другом конце провода воцарилось молчание. Никаких вопросов. Не нужно повторяться. Старый добрый надежный Джо.
- О, и Джо, - добавил я запоздало, - скажи ему, чтобы он не звонил мне домой до 12 часов дня, пожалуйста.
Джо рассмеялся.
- Нет проблем, шкипер, - сказал он.
Мы с Тревором покинули участок Каслри, чтобы отправиться домой. Мы были измотаны: до этого звонка от Сони мы уже отпахали 16-часовой рабочий день. Мы сделали все, что было для нас возможно. Мы прошли к моей машине и поехали ко мне домой в Баллироберт, графство Антрим. Отсутствие какой-либо немедленной информации от нашего контактного лица в Специальном отделе указывало на то, что власть имущие, более чем вероятно, выбрали более мягкий из двух возможных вариантов действий: они, вероятно, пошли на прерывание операции. Они наводнили бы Лигониэль полицией в форме, чтобы помешать ДСО осуществить приказ на убийство. В конце концов, мы очень опоздали с докладом нашему контакту в Специальном отделе. Но таковы были трудности этой области полицейской работы. Я знал, что это не точная наука, но от этого не становилось легче смириться с тем, что в данном случае у нас может не быть шанса привлечь этих головорезов к ответственности.
Когда мы подъехали к моему дому, Тревор наполовину упал в свой «Форд Сьерра». Он тоже был опустошен. Ответственность, давление были потрясающими. Что, если что-то пошло не так? Что, если подразделение ДСО вошло с другого направления и не увидело машины КПО? Что, если Соня неправильно узнала день? Об этом было невыносимо даже думать. Мои мысли были полны всего этого, когда я разделся и залез в душ. Струящаяся по мне вода освежала, и я простояла под душем дольше обычного, пытаясь позволить воде смыть мои страхи неудачи. В любой другой сфере жизни неудача была приемлема: всегда была возможность просто попробовать еще раз. Но неудача в этих ситуациях, когда речь шла о жизни и смерти, была немыслима. Последствия того, что вы ошиблись в качестве сотрудника полиции в Северной Ирландии в то время, могли привести к смерти коллеги, ценного источника или невинного гражданина. Я забрался в постель. К этому времени было около 7.45 утра. Ребекка уже встала и была занята подготовкой мальчиков к школе.
У меня возникло искушение не засыпать и послушать свой личный полицейский карманный телефон. Я был не в состоянии этого сделать. В тот момент, когда моя голова коснулась подушки, я крепко заснул. Казалось, я проспал всего несколько минут, когда Ребекка резко разбудила меня и протянула телефон.
- Это детектив-инспектор Макартур, - сказала она. Я поднес телефон к уху и не услышал ничего, кроме жуткой тишины.
- Брайан? - рискнул я.
Внезапно на другом конце провода возникло оживление.
- О, Джонти, да, это ты. Послушайте, спасибо за ваше предупреждение. Это вывело меня далеко вперед. Ваша операция прошла успешно, - сказал детектив-инспектор Макартур.
Инспектор ввел меня в курс дела. Двое членов ДСО в угнанном такси «Форд Сьерра» были арестованы, когда подразделение спецназа протаранило их автомобиль. Двумя арестованными, направлявшимися в Каслри, были Джордж Уотерс-младший и Дэвид Рид. Уотерс сидел на заднем сиденье угнанной машины, положив на колени автоматическую винтовку VZ58. Оружие было полностью заряжено, к нему была примотан запасной магазин. У Рида был револьвер 38-го калибра. Еще трое подозреваемых ДСО были арестованы за угон такси. Арестованные направлялись в Каслри, и продолжались обыски.
Детектив-инспектор похвалил меня за хорошую проделанную работу. Он попросил меня как можно скорее приступить к работе в управлении уголовного розыска на Теннент-стрит. Люди, занимающие высокие посты, задавали вопросы, а он не знал некоторых наиболее важных ответов.
- О, и... - добавил он.
- Да, сэр? - ответил я.
- Уотерс держал эту винтовку на автоматическом огне. Он бы разрезал эту 4-летнюю девочку пополам в попытке убить ее отца, - заключил он.
Я положил трубку. Адреналин снова хлынул рекой. Я больше не чувствовал ни малейшей усталости. Удивительно, каким выносливым может быть человеческое тело.
Я улучил минутку, чтобы позвонить Тревору. К телефону подошла его жена Барбара: Тревор все еще спал.
- Когда он проснется, скажите ему, что у нас в мешке пятеро заключенных, включая Джорджа Уотерса, - сказал я.
Честная игра со стороны нашего контакта в Специальном отделе: он преуспел чрезвычайно хорошо за очень короткий промежуток времени. Это было доказательством того, чего можно было бы достичь, если бы наши два отдела сотрудничали друг с другом. Теперь пришло время приступить к какому-нибудь настоящему делу. Это справедливо подняло бы переполох. Безжалостное подразделение ДСО облажалось во второй раз всего за несколько месяцев. Улицы Северного Белфаста были намного безопаснее, когда подобные террористы находились под стражей и им грозили длительные тюремные сроки. Более того, был бы послан четкий сигнал другим лицам, думающим о причастности к аналогичным преступлениям. Работая сообща, сотрудничая и доверяя друг другу, мы могли бы уничтожить эти полувоенные формирования вшестером. Тревор и я часто доказывали, что мы можем поставлять разведданные; Специальный отдел располагал всеми ресурсами, необходимыми для борьбы с вооруженными террористами. Я оделся и немедленно направился в казармы на Теннент-стрит. Наш контакт в Специальном отделе видел, как я прибыл в участок. Он был на верхней площадке лестницы перед своим офисом. Он поздоровался со мной и пожал мне руку.
- Когда у тебя будет возможность, Джонстон, приходи в наш офис: здесь есть кое-кто, кто хотел бы с тобой встретиться, - сказал он.
Я не ожидал еще одной лекции о демаркации от какого-нибудь старшего офицера Специального отдела.
- Они не базируются здесь, - сказал он, улыбаясь. - Честно говоря, - добавил он.
Я попросил его подождать, пока я явлюсь на дежурство в управление уголовного розыска. Офис превратился в бурлящий улей. Было много сердечных поздравлений от большинства моих коллег из уголовного розыска. Однако я знал, что найдутся и офицеры, на которых эта «Гроза протестантов» произведет меньшее впечатление. И все же, если то, чего мы только что достигли, было равносильно «Грозе протестантов», я был счастлив быть частью этого. Любой офицер КПО, который думал иначе, по моему мнению, остро нуждался в психологической помощи. Я бы справился с проблемой неодобрения со стороны коллег, если бы и когда она подняла свою уродливую голову. Были спасены две жизни, как кто-то мог судить об этом в негативном свете?
Я снял пиджак и помог своим коллегам разобраться с массой бумажной волокиты, возникшей в результате нашей успешной операции. Я был так занят этим, что совершенно забыл о просьбе моего контактного лица в Специальном отделе присоединиться к нему в офисе Специального отдела. Лишь некоторое время спустя он пришел в кабинет детектива-инспектора. Он указал, что я должен присоединиться к нему в коридоре. По его словам, его коллеге пришлось уйти.
- Но он передал мне сообщение для тебя, Джонстон, - сказал он.
То, что он сказал дальше, совершенно потрясло меня. Это придало совершенно новый поворот событиям предыдущих 24 часов. Насколько я мог судить, это также наглядно продемонстрировало, что ничто в этом мрачном мире нашей «грязной войны», в которую мы были вовлечены, никогда не было тем, чем казалось! Как раз в тот момент, когда я думал, что услышал об этом все, Специальный отдел придумывал что-то еще более извращенное. К сожалению, я не могу раскрыть то, что было мне сказано, не подвергая опасности жизнь одного из агентов нашего Специального отдела.
Джорджу Уотерсу и его соратникам из ДСО были должным образом предъявлены обвинения и заключены под стражу. Их судили и признали виновными. Уотерс-младший получил шестнадцатилетний тюремный срок за хранение огнестрельного оружия с намерением подвергнуть опасности жизнь. К этому был добавлен шестилетний срок за нападение на 15-летнего мальчика, который должен был быть вынесен последовательно, что составило в общей сложности 22 года тюремного заключения для Уотерса. Мне было очень приятно с профессиональной точки зрения узнать, что в результате наших усилий он как таковой был удален из общества. Однако он был освобожден по условиям соглашения Страстной пятницы, отсидев всего четыре года.
Глава 17. Слишком серьезно
С тех пор как в 1995 году был осужден крестный отец лоялистов группировки «Борцов за свободу Ольстера» Джонни «Бешеный пес» Адэр, мы с Ребеккой жили под серьезной и постоянной угрозой нападения террористов из БСО. Второе заявление о доказательствах, которое я сделал, чтобы поддержать дело Короны, решило судьбу Адэра. Адэр прочитал между строк: он не хотел, чтобы я давал показания против него в Королевском суде Белфаста перед битком набитой галереей людей из БСО. То же самое второе заявление также изменило его восприятие моей роли в его падении: теперь он рассматривал мое участие в его деле уже не как чисто профессиональное, а как мотивированное какой-то личной целью.
Склонность Адэра затаивать обиду до тех пор, пока он не сможет отомстить своему предполагаемому врагу, была легендарной. Поэтому я знал, что если он когда-нибудь выйдет из тюрьмы, он придет за мной. Но это был 1995 год, и Адэр только что был приговорен к 16-летнему тюремному заключению. Я должен был уйти на пенсию за день до своего 57-летия, 16 апреля 2007 года. Я думал, что буду давно мертв и забыт, прежде чем он снова сможет представлять для меня угрозу. Как я был неправ.
Адэр достаточно вчитался в оба моих заявления, чтобы понять, что я мог бы продемонстрировать суду, что он изобличил себя, так часто сбиваясь с толку, что выглядел бы полным дураком. Тревор и я знали, что он не боялся какого-либо другого аспекта доказательств, представленных против него. Он понял, что к тому времени, когда я закончу с ним, БСО даже не даст ему работу по мытью посуды. Он признал себя виновным в руководстве террористами и благополучно отправился в тюрьму на шестнадцать лет. Я не был в суде. Мои власти придерживались мнения, что мое присутствие в зале суда вызовет беспорядки. Адэр выкрикивал оскорбления по отношению ко мне со скамьи подсудимых. Он не оставил полиции никаких сомнений в том, что добрые люди из роты «С» «разберутся со мной». У меня не было никаких иллюзий относительно того, что именно он имел в виду под этим. Меры безопасности в нашем доме были пересмотрены и обновлены.
Не я договаривался о политических рамках, которые должны были быть созданы правительством в результате Соглашения Страстной пятницы. Это были рамки, которые полностью противоречили всему, что я считал законным или пристойным, и привели к освобождению Джонни Адэра и сотен подобных ему террористов. Политические решения исполнительной власти заменили бы взвешенные судебные приговоры. Террористы с обеих сторон политического раскола, отбывавшие очень длительные сроки заключения, волна за волной выходили на улицы Северной Ирландии в попытке смазать колеса поезда, который должен был называться Соглашением Страстной пятницы.
Политики должны были обхаживать террористов как из республиканского, так и из лоялистского лагерей в попытке приучить их к демократической политике. Демократия и верховенство закона должны были быть вывернуты наизнанку, чтобы облегчить этот причудливый процесс. Все ожидали, что это приведет к миру. Это не принесло мира. Это привело только к прекращению огня. Существует огромная разница между истинным миром и прекращением огня. Спросите любого бывалого солдата. Враг наиболее опасен, когда его пушки молчат.
Когда Адера выпустили на улицы в 1999 году, он немедленно приступил к перегруппировке своей старой роты «С». Свидетельством силы его влияния является то, что он только что вышел из тюрьмы и восстановил контроль над ротой «С». Но у него не было войны, на которую он мог бы вернуться. Он не мог использовать своих людей для совершения нападений на католиков таким же образом, как он делал это до своего заключения. Поэтому он переключил свои интересы на торговлю наркотиками и проституцию. Источники регулярно сообщали нам о его преступной деятельности. Затем он нарушил золотое правило и начал употреблять наркотики, которыми торговал вразнос. Он стал параноиком. Он никому не доверял. Он набросился на своих бывших близких друзей и соратников и вытурил их с Шенкилл-роуд.
Я знала, что это был только вопрос времени, когда он вспомнит обо мне. Он всегда собирался преследовать меня, чтобы отомстить мне за то, что я посадил его в тюрьму в 1995 году. Наши источники в его группе были настолько хорошо осведомлены, что нам стало известно о его намерениях совершить нападение на мой дом. Но мы не знали точно, какую форму примет атака и когда она произойдет.
История слишком наглядно показала нам, что, если Адэр испытывал к кому-либо личную неприязнь, он неизменно посылал одного из своих закадычных друзей, чтобы тот запустил в них самодельную бомбу или напал с оружием. Во время одного из таких нападений самодельная бомба, брошенная БСО в дом на Ормо-роуд, упала внутри рядом с детской кроваткой, в которой спал младенец. Этой бедной семье очень повезло: чудесным образом они остались невредимыми. Подобное нападение было бы достаточно травмирующим, но мне повезло больше, чем большинству людей, живущих под такой угрозой, потому что мой дом был полностью бронирован и защищен. Адэр знал, что в моем доме были приняты изощренные меры безопасности. Он предположил, что они, вероятно, сорвут любую попытку БСО добраться до меня таким образом. Мы знали, что он ломал голову, чтобы найти способ отомстить мне. Один очень высокопоставленный источник сообщил старшему офицеру полиции, что Адэр не мог уснуть из-за того, что пытался придумать еще один план против меня.
К моим личным трудностям добавилось то, что постоянно меняющаяся политическая обстановка в Северной Ирландии, которая привела к освобождению преступников, подобных Адэру, фактически запретила нам арестовывать и допрашивать его в связи с нашими разведданными способом, который был бы нормальным до подписания Соглашения Страстной пятницы. Было важно, чтобы никто не видел, как мы раскачиваем лодку. Арестовать Адэра означало рисковать оттолкнуть «Ассоциацию обороны Ольстера». Она была и остается крупнейшим лоялистским полувоенным формированием, существовавшим в провинции. Мне казалось, что наша полиция была совершенно бессильна. Мы не должны были делать ничего, что могло бы опрокинуть тележку с яблоками. Дело было не в том, что не было никаких арестов. Это просто означало, что каждое ходатайство об аресте или проведении обыска рассматривалось в мельчайших деталях. Если бы существовал хоть малейший шанс, что это будет иметь какие-либо политические последствия, ответ неизменно был отрицательным.
Соображения политической стабильности намного перевешивали любые мелкие личные трудности, которые могли у меня возникнуть, такие как угроза внезапной смерти от рук этого придурка. Нам сообщили, что даже само будущее полиции оказалось под угрозой. Наше правительство потеряло память. Мы больше не были уважаемой полицией, больше не пользовались высочайшим уважением британского правительства. КПО внезапно превратилась в обузу. Нас должны были принести в жертву республиканцам в качестве агнца. Нас должны были обвинить во всех бедах нашего общества. Личная безопасность моей семьи или меня самого, очевидно, уже не была так важна, как раньше. Мы были расходным материалом. Если мою семью надо было защищать, то я должен был защищать их сам. Единственный способ, которым я мог это сделать, - поддерживать связь с нашими источниками в уголовном розыске, близкими к Адэру на местах. К сожалению, недоверие Адэра даже к своим ближайшим соратникам означало, что даже люди из БСО, которые были бы причастны к любому нападению на мой дом, не знали бы, когда оно должно было произойти, за полчаса до того, как нападение должно было произойти.
Были также внутренние бои. Специальный отдел намеренно отозвал любую помощь, которую могли оказать их агенты, чтобы защитить меня от БСО. Их источники сообщали моим источникам о заговоре Адэра с целью нападения на меня. Тем не менее, вплоть до моей отставки никаких официально задокументированных угроз моей жизни от Специального отдела ко мне не поступало после моей помощи сэру Джону Стивенсу. Это опечалило меня, но, конечно, не удивило. Благодаря моему сотрудничеству с 3-й группой Стивенса, Специальный отдел больше не был заинтересовано в том, чтобы помогать мне опережать Адэра. На самом деле, у меня были веские основания полагать, что некоторые из их наиболее зловещих элементов были вовлечены в раскручивание роты «С» БСО и направляли их в мою сторону. Это подвергало опасности мою жизнь, жизни моей жены и детей.
В январе 2000 года я узнал из источников Уголовного розыска, что Адэр даже подумывал послать своих дружков в нашу деревню в Баллироберте, чтобы схватить одного из моих сыновей. Намерение Адера состояло в том, чтобы привязать ребенка к фонарному столбу с надетой на колено повязкой и плакатом «Наркоторговец» на шее. Он сказал одному из своих очень близких соратников: «Это засунет голову Джонти ему в зад».
Он был прав. За все мои 30 лет службы в полиции я никогда не чувствовал себя таким уязвимым, как тогда, когда понял, что мне придется присматривать за своими детьми каждую минуту бодрствования. Это стало невероятным бременем как для Ребекки, так и для меня. Это также означало, что мы должны были усадить наших маленьких мальчиков и объяснить им как можно нагляднее, что они должны быть постоянно начеку в случае появления незнакомцев пешком или в машинах. Они не должны были никому открывать входную дверь. Даже полицейскому или священнослужителю. Люди из роты «С» Адэра успешно использовали обе эти уловки, чтобы получить доступ в дома других лиц, на которых они были нацелены. На момент этих угроз Адаму еще не было шестнадцати, а Саймону было тринадцать лет. Ни один ребенок не должен жить в тени такого ужаса.
Хотя Адэр был в сентябре 2000 года посажен в тюрьму, мы знали, что это не помешает ему организовать нападение, используя своих сообщников на свободе.
Вечер 4 октября 2000 года был холодным, но сухим. Мой тесть позвонил нам домой, чтобы пожелать всего наилучшего во время нашего трехдневного отпуска в Йорке в Англии. Наш младший сын Саймон остался ночевать в доме одного из своих друзей на время нашего отсутствия. Наш старший сын Адам должен был остаться один в нашем доме в Уиллкрофт-Медоуз, Баллироберт, недалеко от Балликлара в графстве Антрим. В то время ему было шестнадцать лет.
Адам только что уехал на своем мопеде навестить одного из своих друзей, который жил всего в нескольких милях от нашего дома. Он наслаждался своей новоприобретенной независимостью на своем скутере «Ямаха». Это было настоящим благом: ему больше не нужно было ждать, пока я или его мать доставим его туда или сюда. Адам всегда проявлял некоторую степень здравого смысла, которую редко можно было встретить у мужчин на много лет старше его.
Мальчики всегда жили с вездесущим призраком терроризма в своей жизни. Они тоже придерживались фаталистического отношения к неоспоримой угрозе смерти. Мы старались держать младшего, Саймона, в неведении, насколько это было возможно. Адам, однако, всегда был осторожен и чрезвычайно бдителен, находясь рядом с нашим домом. Он очень заботился о своей матери и брате. Сколько он ни жил, он спокойно относился к тому факту, что нам приходится жить в настоящей крепости. У нас были пуленепробиваемые окна и двери. У нас была сигнализация, которая предупреждала нас о любом приближении посторонних к нашему дому. Эти инфракрасные лучи освещали переднюю и заднюю части нашего дома. Мы не могли открыть большие окна. У нас в доме было только два окна, которые открывались, чтобы мы могли выбраться из дома в случае пожара. По всему дому были расположены три тревожные кнопки. Как только они были запущены, их функция была двоякой. Во-первых, они включали все наружные системы безопасности и начинали очень громко кричать. Крысы ненавидят шум и свет. Это в равной степени относится и к человеческим крысам, которые рыскали по домам сотен сотрудников Сил безопасности, таких же, как мы. Во-вторых, тревожные кнопки были прикреплены к радиосигнализации «Соколиный глаз», которая немедленно отправляла сигнал тревоги непосредственно в местные полицейские машины. Каждому «Соколиному глазу» был присвоен номер и привязан к местному адресу. Местная полиция могла бы отреагировать на это в считанные минуты. Этот «Соколиный глаз» действовал, как и другие меры безопасности, более одиннадцати лет. Он хорошо функционировал во всех случаях, когда его тестировали в течение этих одиннадцати лет, посылая сигнал в региональное управление Белфаста и непосредственно в патрульную машину местного участка.
Надежность этой конкретной радиосигнализации была широко известна. В отличие от своей предшественницы, «Сороки», ей не требовался второй выделенный телефон. «Сорока» устарела, потому что террористы могли «глушить» ее своими звонками. Были случаи, когда террористы Временной ИРА поступали именно так, прежде чем нападали на сотрудника сил безопасности в его доме и убивали его. Так что «Соколиный глаз» был, пожалуй, самой надежной из наших мер безопасности.
В тот вечер мы с Ребеккой были одни дома, когда услышали постоянный звуковой сигнал, который немедленно предупредил нас о том, что кто-то приближается к дому. Если бы это было животное, оно издавало бы совсем другой прерывистый звук. Кто-то приближался к дому. Огоньки на панели сигнализации указали мне, что, кто бы это ни был, они приближались к входной двери.
«Интересно, не забыл ли мой тесть чего-нибудь», - подумал я. Мы знали, что это определенно был не Адам, потому что мы бы первыми услышали шум его мопеда. Мы с Ребеккой были в нашем кабинете, пытаясь организовать прокат автомобилей для встречи в аэропорту Ливерпуля на следующее утро. Наши чемоданы были упакованы, и мы готовились к трехдневному пребыванию с друзьями в Падси в Западном Йоркшире. Мы намеревались ежедневно ездить на скачки на Йоркский ипподром. Компьютерный интернет-провайдер продолжал выходить из строя как раз перед тем, как мы смогли завершить транзакцию аренды с помощью кредитной карты. Мы были настолько поглощены всем этим, что террористы или терроризм были последним, о чем мы думали.
- Посмотри, кто это, - беспечно сказала Ребекка.
Дверь кабинета находится всего в нескольких минутах ходьбы от прихожей. Пройдя это короткое расстояние, я услышал тяжелые шаги на бетонном крыльце. Затем кто-то снаружи предпринял решительную попытку открыть нашу бронированную входную дверь. Я остановился как вкопанный. Затем все начало происходить как в замедленной съемке. Шторы в холле были полностью задернуты. Я не мог видеть, кто там был. Но что не менее важно, они не могли меня видеть. Затем, кто бы это ни был снаружи, он предпринял решительную попытку открыть почтовый ящик в двери. Это был не друг. Мои друзья и семья знали, что этот почтовый ящик не открывался. Я почувствовал, как волосы у меня на затылке встали дыбом. Я замер. Ребекка не подозревала о драме, которая разворачивалась в такой непосредственной близости от нее. Я был всего в нескольких футах от входной двери, когда услышал тяжелый металлический «бряк» - террорист положил на бетонное крыльцо перед входной дверью то, что позже будет описано как самодельная бомба.
- Кто это?
Голос Ребекки вернул меня на землю. Я отступил от входной двери на несколько футов. Внезапно раздался громкий взрыв. Это было оглушительно. Тяжелые украшения, которые стояли на подоконнике, полетели в мою сторону. Воздух был полон паров от взрыва. Занавески в холле были в огне. Я слышал, как Ребекка кричала у меня за спиной.
-Не выходи на улицу! - крикнул я.
Временная задержка между металлическим стуком и взрывом устройства была настолько короткой, что у террориста не было ни малейшего шанса спастись невредимым. Я не мог пошевелиться. Что-то, страх, инстинкт, предчувствие, называйте это как хотите, но что-то подсказывало мне не выходить на улицу. Ребекка протянула мне огнетушитель.
- Потуши огонь! - приказала она. - Ты нажал тревожную кнопку? - спросила она.
Я не ответил. Я стоял там, как вкопанный, уставившись на огонь, который охватывал наши занавески и ковер у входной двери. Игнорируя меня, Ребекка бросилась на кухню и нажала тревожную кнопку «Соколиного глаза», которая предупредила бы местные полицейские патрули.
Возможно, это был звук сработавшей сигнализации. Возможно, это были хладнокровные команды Ребекки, но внезапно я вышел из транса, в котором находился, и быстро потушил небольшой костер вокруг входной двери. Большая часть этого была просто парами бензина, хотя в то время я понятия об этом не имел. Я отдернул занавески, чтобы посмотреть, какой ущерб был нанесен. Асфальтированная подъездная дорожка была в огне. Справа от дверного проема потрескивало пламя. Бронированная дверь была цела. Соседи, с которыми я прожил одиннадцать лет, были за дверью. Не было ни одного убитого или раненого террориста, и я был рад. Сцена и без этого была достаточно скверной. Я открыл входную дверь и вышел на улицу. Это был хаос. Соседи и доброжелатели помогли мне потушить пламя. Я понял, что в бензин был добавлен сахар или какое-то другое липкое вещество, чтобы он прилипал к поверхностям и горел. Это было дьявольское устройство. Больше, чем обычная, каждодневная самодельная бомба!
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем прибыла полиция. Когда они это сделали, я спросил их, что их задержало. Я не знал никого из них лично. Высокий, худощавый сержант был потрясающим парнем: он не мог сделать большего. Я сказал ему, что прошло много времени с тех пор, как Ребекка нажимала тревожную кнопку «Соколиный глаз». Даже соседи прокомментировали, сколько времени потребовалось полиции, чтобы прибыть.
- Соколиный глаз? - спросил сержант. - Мы не получили никакого вызова от «Соколиного глаза», Джонти: два сотрудника сил безопасности позвонили, чтобы сообщить о взрыве. Они оба думали, что это звучало отсюда. Вот почему мы здесь!
Не было вызова от «Соколиного глаза»? Это было странно, потому что тревожная кнопка выполняла тройную функцию. Во-первых, передать вызов по радио непосредственно в патрульную машину местного участка. Во-вторых, включить все охранные огни, чтобы террористы были залиты светом. Наконец, включить сирену и колокола, которые практически оглушили бы любого террориста и привлекли внимание к нашему затруднительному положению! Функции вторая и третья сработали хорошо и сработали немедленно. Почему «Соколиный глаз» не сработал? Что-то не складывалось. Что-то было ужасно неправильно.
Вскоре район был наводнен полицией. Технический специалист по боеприпасам (ATO) прибыл для осмотра места происшествия. Он не торопился. Я был заинтригован тем, что обнаружат его обсуждения. Кто или какая группа была ответственна за это нападение? АОО/БСО преследовали меня с начала января 2000 года, и из донесений разведки мы знали, что нападение на меня или мою семью неизбежно. С другой стороны, конечно, провал уголовного процесса против Томаса Дэвида Магинниса, признавшегося в убийстве и боевика ДСО из «Лоялистских добровольческих сил», коммандос «Красной руки», в прошлую пятницу означал, что ответственность вполне может лежать на ЛДС. Друг Магинниса, печально известный серийный убийца Фрэнки Карри, «Зверь», был в центре нашего уголовного расследования серии убийств на побережье Норт-Даун. Карри без колебаний напал бы на мой дом.
В дополнение ко всему этому, совсем недавно в Уиллоукрофт-Медоуз видели хорошо известного убийцу из ДСО с Шор-роуд, безжалостного ублюдка, какой вообще мог существовать. Я знал, что его друзья в Специальном отделе рассказали ему о моем намерении поймать и посадить его в тюрьму. Я слышал, что он намеревался убить меня и обвинить в этом роту «С» 2-го батальона АОО/БСО Джонни Адэра. Так что недостатка в подозреваемых не было. Выводы специалиста-сапера будут иметь решающее значение.
Мне не пришлось долго ждать. Устройство, как сказал мне офицер, было типичного происхождения для АОО/БСО. Оно было сконструировано из маленьких емкостей с бензином, наполненных сахаром. Устройство было сконструировано таким образом, чтобы его можно было «отправить» в почтовый ящик. В результате взрыва бензин воспламенился бы, и последствия внутри дома были бы разрушительными. По сути, как только бомба попала бы в мой почтовый ящик и взорвалась, мои сильно укрепленные двери сработали бы против меня. Огненный шар пронесся бы по коридорам и ворвался в комнаты в поисках любого горючего материала. Это, конечно, включало бы Ребекку и меня! Один взгляд на разруху за пределами дома, и вы можете себе представить, что могло бы произойти, если бы наш почтовый ящик не был опечатан в 1995 году после осуждения Джонни Адэра. Кто-то не выполнил свою домашнюю работу. Да, почтовый ящик был там, но он был запечатан. Намеренно запечатан, чтобы никто не смог протолкнуть через него такое устройство. Но почему не сработал «Соколиный глаз»? Это был единственный аспект моей безопасности, который контролировался подразделением технической поддержки Специального отдела (TSU). Он срабатывал каждый квартал при тестировании и даже в двух или трех случаях за последние одиннадцать лет, когда мы случайно нажимали на него во время уборки или чего-то еще. Это было то, в чем я намеревался разобраться. У меня были очень веские причины быть подозрительным.
Кто-то вызвал полицейских кинологов. Одна из них была энтузиастка из женщин-констеблей. Она пошла по тропинке прямо от парадного крыльца мимо встроенного гаража и через боковой сад к забору. Она заметила, что колючая проволока на столбах, удерживающих изгородь для овец на соседнем поле, была перерезана. Ее собака повела ее на дальний конец поля, прямо в линию. Она снова заметила, что верхняя часть колючей проволоки была перерезана. Террорист пришел и ушел через поля, примыкающие к глухой стороне моего дома.
Так вот почему террорист смог сбежать невредимым. Все, что ему нужно было сделать, это поджечь фитиль, сделать два шага назад и направиться прямо к полям. Завернув за угол, он за долю секунды оказался в безопасности от любой шрапнели. Там не было никакой машины. Никакого водителя для побега. Эти поля ведут к железнодорожным линиям, которые идут в Моссли или Уайтабби. Наши нападавшие были далеко!
Я стоял в стороне и наблюдал, как коллеги-офицеры КПО делают все, что в их силах, чтобы утешить Ребекку. Меня переполняли необъяснимый гнев и ярость. Я пыталась напустить на себя храбрый вид, но внутри я разваливалась на части. Впервые в своей жизни я полностью потерял контроль. Впервые за много лет я почувствовала себя совершенно уязвимым. Осознание того, что я не смог защитить свою семью от такого нападения, ударило меня как молотом. Несмотря на то, что я годами жил с угрозой чего-то подобного, я был потрясен до глубины души, когда это произошло на самом деле.
Я приложил немало усилий, чтобы подчеркнуть своему начальству, что моя семья находилась в серьезной опасности со стороны Адэра и его соратников из роты «С» с января 2000 года. Они отнеслись к моим трудностям серьезно, но недостаточно серьезно, чтобы полностью защитить мою семью и меня самого. Я чувствовал себя одиноким и покинутым. Если это могло случиться один раз, то может случиться и снова. Я стал мишенью, потому что мне удалось упрятать террористов за решетку. И все же я чувствовал себя совершенно изолированным и одиноким.
Саперы покинули место происшествия в 12.40 утра. Другие агентства уходили одно за другим, пока мы с Ребеккой снова не остались одни в доме. Тишина была жуткой и тревожащей. Я хотел снять телефонную трубку и попросить о постоянной охране до тех пор, пока мы не сможем освободить наш дом. Я решил не делать этого. Мне показалось странным, что не было предложено оставить охрану из КПО. Это было бы нормально в таких обстоятельствах. Местная полиция заявила, что они уделят «повышенное внимание», прежде чем уедут. По горькому опыту я точно знал, что это значит. Я был, мягко говоря, разочарован.
Должно быть, было около 2 часов ночи, когда мы с Ребеккой наконец забрались в постель, чтобы попытаться немного поспать. Но я не мог уснуть. Я чувствовал себя такой очень уязвимой. Я часто вставал и обходил дом, проверяя, заперты ли двери и окна и надежно ли они заперты. Я все еще делаю это по сей день. Мой револьвер «Рюгер» всегда был рядом со мной.
Я хорошо помню, как стоял в спальне и наблюдал за Ребеккой, погруженной в глубокий наркотический сон. Я начал с того, что в течение нескольких часов смотрел в переднее окно. Справедливости ради надо сказать, что в ту долгую ночь они действительно заезжали в наш тупик чаще, чем я мог ожидать. Я стоял у окна своей спальни и наблюдал. Наблюдая и ожидая, когда террористы вернутся, чтобы закончить работу. Адэр часто говорил мне, что он снова отправит своих людей обратно, чтобы закончить работу, которую они не смогли выполнить с первой попытки. Я не хотел рисковать.
Около 4 часов утра 5 октября 2000 года, когда я сидел там, охраняя свой дом, я принял сознательное решение, что никогда не вернусь на службу в Королевскую полицию Ольстера. Мое положение в полиции после работы с группой Стивенса было невыносимым. Это было странно, но как только я принял это простое решение, я почувствовал облегчение. Я забрался обратно в постель и заснул.
Я проснулся от непрерывного потока телефонных звонков от друзей и семьи, спрашивавших о нашем благополучии. Затем, примерно в 7.30 утра, наша сигнализация внутри дома зазвучала еще раз, чтобы предупредить нас о присутствии людей, приближающихся снаружи. Я вскочил, пораженный сигналом тревоги, и выглянул наружу через жалюзи. Это была пресса. Я связался с пресс-службой КПО в штаб-квартире и попросил их прислать сотрудника по связям с прессой для рассмотрения любых запросов, которые у них могут возникнуть.
Мне посчастливилось поговорить с коллегой, которого я знал и которому доверял. Он просветил меня о том факет, что мы больше не посылали сотрудников пресс-службы на подобные сцены: я был предоставлен сам себе. Мне посоветовали не упоминать о том факте, что я был офицером КПО, или о том, что я подозревал, что установили устройство соратники Адэра. Мой коллега пытался быть полезным. Но более ранний пресс-релиз КПО был очень коротким и неконкретным, в нем утверждалось, что «дом пары средних лет в районе Балликлер подвергся нападению с помощью самодельной бомбы» и что «считалось, что нападение не связано с продолжающейся враждой лоялистов». Вероятно, это был стандартный способ, которым пресс-служба КПО реагировала на все подобные инциденты. Моя трудность заключалась в том, что для неосведомленных это наводило на мысль, что на наш дом напали по какой-то другой, более зловещей причине - потому что, например, мы были наркоторговцами или педофилами. У меня не было ничего из этого. Я вышел на улицу и подошел к стоявшей неподалеку женщине-репортеру.
- Есть ли у вас какие-нибудь идеи, почему на ваш дом должно было быть совершено подобное нападение? - спросила она.
- Я посадил Джонни Адэра в тюрьму на шестнадцать лет в 1995 году, и в прошлом месяце КПО снова отправил его туда, где ему самое место. Если вы спросите меня, я считаю, что он полностью потерял чувство юмора, - ответил я.
- Могу я это напечатать? - спросила она.
- Совершенно верно, - ответил я.
По мере того как день шел к концу, я отвечал на поток других вопросов от шквала репортеров. Меня больше не заботило, что кто-то думает о том, что я говорю. Я больше не заботился ни о чем, кроме защиты своей семьи и самого себя. Дни, когда я беспокоился о том, что думает КПО, прошли. Лояльность - это улица с двусторонним движением. Я не видел, чтобы моя лояльность за последние 30 лет была вознаграждена тогда, когда я больше всего в ней нуждался. Мне было ясно, что с этого момента я был предоставлен сам себе.
В тот день днем инженер из подразделения технической поддержки приехал к нам домой, чтобы выяснить, почему «Соколиный глаз» вышел из строя. На моей кухне было полно людей, которые пришли поддержать нас. Я проводил инженера в гараж через подсобное помещение и позволил ему осмотреть устройство. Некоторое время спустя он снова появился у меня на кухне. Я спросил его, почему устройство не сработало. Он сказал, что все просто: в батарее было недостаточно энергии, чтобы передать сигнал на мачту. Если сигнал не достигал мачты, он не мог быть передан в местную полицейскую машину. С этими словами инженер повернулся на каблуках и ушел.
Примерно час спустя, когда мы с Ребеккой обдумывали то, что он сказал, до нас дошло, что «Соколиный глаз» питается от электросети. К нему была подключена батарея только в качестве резервной, на случай выхода из строя электросети. Бомба не привела к отключению электроэнергии. Мы вернулись к исходной точке: почему «Соколиный глаз» вышел из строя? Мы никогда этого не узнаем. В течение 48 часов после нападения на наш дом нас перевезли в «безопасный» дом примерно в шести милях отсюда. Мы оставались в этом безопасном доме долгих шесть месяцев, прежде чем снова переехали в новый и хорошо укрепленный дом.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги