Просыпаюсь от сильной головной боли. Кажется, в висках противно стучат молоточки. Первая попытка открыть глаза приводит к тому, что меня начинает мутить.
Запоздало понимаю, что потолок надо мной до странного незнакомый.
Делаю еще одну попытку — выходит так себе, но я хотя бы приподнимаюсь на… постели.
Чужой.
Собственно, и комната, в которой я нахожусь, тоже чужая.
Логичный вопрос — где — тут же всплывает в гудящей голове, и словно в ответ на него в дверях появляется Воронцов.
Свежий, до обидного бодрый. Еще и смотрит на меня с легкой насмешкой.
— Пришла в себя?
Его голос отдается гулким набатом в моей голове. Во рту сухо, и единственное, о чем я могу сейчас думать — вода.
Босс точно понимает меня без слов, кивает в сторону. Я осторожно поворачиваюсь и вижу на тумбе возле кровати стакан с водой.
Не раздумывая, тянусь за ним, игнорируя головную боль.
Вкус у воды странноватый — с кислинкой. Опять же понимаю это с запозданием.
— Что ты… подсыпал?
Михаил насмешливо фыркает.
— По себе судишь, мышка?
Я молчу. Ну, что тут скажешь? Вроде он все понял, но я признаваться все равно не стану.
— Сейчас полегчает. Фома сказал, что капельницы всю дрянь вывели. Или как-то так. Осталось по мелочи.
Растерянно поднимаю на него взгляд и только сейчас замечаю стоящую неподалеку стойку для капельниц. Такая была у нас, когда маме было плохо с давлением, а в больницу она отказалась ложиться.
— А что… Что со мной?
С лица Воронцова пропадает любой намек на улыбку, а меня опять начинает мутить. Но сейчас уже от ожидания. Нехорошие догадки появляются, и я опускаю взгляд, приподнимая одеяло. Вижу, что сижу я в чужой футболке. Вроде мужской. Не надо быть гением, чтобы понять, в чьей.
— Ты меня раздевал!
Босс фыркает в ответ.
— После того, что ты предлагала мне в машине, знаешь ли, твои претензии звучат смешно.
— Ч-то я предлагала?
Миша демонстративно вздыхает.
— Вот так всегда с вами, девушками. Сначала сами соблазняете, практически насилуете, предлагая отсосать, а потом не при делах.
Я замираю от его слов. Нет. Ну, нет же. Не может быть… Или да?
Силюсь вспомнить хоть что-то, но в голове лишь короткие бледные вспышки. Кажется, поцелуй был. И там, на сцене, девушка взяла и…
Нет. Я не могла вот так же! Просто не могла…
— Ты меня заставил? — это единственное предположение.
— И зачем мне это? — нахально ухмыляется Воронцов. — Нет, мышка, мне нет нужды заставлять девушек — они сами мечтают, чтобы я отымел их.
Его грубость царапает слух, отдаваясь в груди неприятным зудом. Ну конечно, он весь такой востребованный. Кто бы сомневался.
Отворачиваюсь, сдерживая слезы, причины, которых не могу назвать даже себе.
— Эй, ты чего? — раздается слишком близко. Я не успеваю отодвинуться, как оказываюсь в руках Воронцова.
— Пусти, — требую, зажмурившись.
— Нелли, ты что, плачешь, что ли? — в голосе Миши звучит искреннее недоумение и растерянность.
— Где моя одежда?
— Зачем тебе?
— Переоденусь и уйду. Можешь радоваться, поставил галочку, и теперь…
Не успеваю договорить, как оказываюсь опрокинутой на спину. От резкой смены положения в голове слегка кружится. Обидные слезы все еще мешают смотреть, и образ Миши размывается. Поэтому не сразу могу расшифровать выражение лица босса.
— Ты чего себе надумала? Что я воспользуюсь случаем и буду трахать бессознательное тело?
— Ну, ты же хотел…
— Я хочу, чтобы ты осознавала свое согласие, — жестко чеканит Воронцов. — Поверь, когда ты скажешь мне «да», ты сделаешь это осознанно. И мне для этого не понадобится подсыпать тебе всякую дрянь, чтобы ты набросилась на меня, перевозбужденная.
У меня округляются глаза от шока. Это что, выходит, что…
— Да, мышка, какой-то козел сделал тебе «подарочек», но не волнуйся, я разберусь с этим.
— Как?
На его лице мелькает хищное выражение. Лишь однажды я видела такое — когда один из конкурентов закусился и решил увести у босса солидного клиента.
— Может, не надо? Ничего же не случилось?
Миша молчит, прищуривается только. Я снова напрягаюсь — уж больно неоднозначно он на меня смотрит. Будто чего-то не договаривает.
— Между нами же ничего не было? Я вроде не чувствую… ну… боли там…
Зато отлично чувствую, как начинают гореть мои щеки.
Воронцов медленно наклоняется ко мне, проводит кончиком носа по моей щеке и жадно вдыхает, а у меня сердечко вот-вот остановится.
Его близость дурманит, мешая здравым мыслям.
— То, что я не вставил в тебя член, мышка, не значит, что у нас ничего не было.
И что-то во мне обрывается, а следом сладко сжимается.
— Расскажи…
— Уверена, что готова услышать правду? — практически мурлычет босс.
Мне, конечно, страшно. Я так старалась не поддаться его чарам, а сейчас что-то во мне иначе реагирует на него. Умом понимаю, что он — мужчина, который никогда не остановится на одной девушке. Но все равно почему-то не могу игнорировать его.
Наверное, права Люда — втюрилась я.
От этой мысли становится тоскливо. Вот разве о таком я мечтала, приезжая в большой город?
— Да, — наконец, с трудом выдавливаю всего одно короткое слово.
— Ты очень хотела забраться ко мне в трусы, — произносит Воронцов низким, хрипловатым голосом. — Я как мог сдерживал твои порывы, мышка. Но ты была ужасно настойчивой.
С каждым его словом я все больше горю. Стыд затапливает меня по самую макушку.
Увольняться. Срочно надо увольняться! Какой позор… И даже понимание, что это была не я, что меня опоили, не помогает.
— Ты была такой возбужденной, что мне пришлось тебе помочь.
— Как? — спрашиваю, когда пауза затягивается, а тяжелый, темный взгляд Воронцова буквально заполняет меня собой, вызывая очень опасные эмоции.
— Я снял напряжение. Трахнул тебя пальцами, мышка. И знаешь что? — он замолкает, а я дышу через раз. Его слова слишком откровенные и пошлые. Это та сторона жизни, от которой меня всегда ограждали братья. Конечно, я все равно много чего узнала от подружек в школе. Но так как за мной пристально следили родители, я, конечно же, ничего такого не делала. Но в теории…
— Что? — выдыхаю, устав ждать продолжения.
— Это было охуенно горячо. То, как ты кончила мне на пальцы. Не видел ничего красивее, мышка.
Он легко целует меня в губы — всего касание. Словно в противовес тому, какие жаркие слова говорит при этом.
— Ты та еще штучка. Нам будет очень хорошо вдвоем.
— Все еще надеешься, что я соглашусь с тобой переспать?
Миша ухмыляется слишком самоуверенно. Отстраняется и, окинув меня горящим взглядом, отвечает:
— Ну, отсосать-то ты сама захотела.
Он встает с постели, пока я могу только бестолково хватать ртом воздух. Не получается как-то осознать эту мысль.
— Совсем ничего не помнишь? — притворно ужасается он.
— Ты врешь, — единственное, что я могу произнести.
— Нет, мышка. Если бы я хотел, то мог бы без всяких препятствий трахнуть тебя этой ночью. Но я этого не сделал. Хотя учитывая твой фокус с той дрянью…
Босс делает выразительную паузу, но я упрямо молчу. Не стану сознаваться, и точка.
— Мне ни к чему врать. А то, что я не воспользовался твоим предложением, не значит, что я не хотел.
— То есть это значит…
— Да, детка, твой ротик по-прежнему невинный. Если, конечно, ты раньше не развлекалась таким образом. Но что-то мне подсказывает, что нет.
Он подмигивает мне, победно усмехается и добавляет:
— Я приготовил завтрак. Тебе надо поесть.
Воронцов уходит, а я еще несколько минут сижу и осознаю все, что он мне наговорил.
Напрягаюсь, пытаясь вспомнить, что же было вчера. Но память меня подводит — только какие-то вспышки, да и то смутные. Могла ли я предложить такое Мише?
Со стоном откидываюсь обратно на подушку. Какой стыд. Какой позор…
А главное, как дальше работать с ним? Он же будет все время видеть меня той доступной девочкой на ночь.
Желудок выдает довольно громкий звук, и я, кое-как собрав себя, сползаю с постели. Футболка, которую на меня надел Миша, почти до середины бедра, что неудивительно — у нас с ним очень приличная разница в росте.
Выходя из комнаты, цепляюсь взглядом за стойку для капельниц. Еще и Фома какой-то меня видел в таком виде.
Кошмар. Вернусь домой и больше никуда ни за что не выйду!
Воронцов на кухне вовсю… печет блины.
Нет, серьезно. Он. Печет. Блины.
— Садись, мышка. Кофе лучше сейчас не надо, так что я тебе заварил крепкий черный чай.
Я настолько шокирована увиденным, что не спорю. Мои братья никогда не стояли у плиты. Собственно, как и отец. Дома негласным было правило — готовят только женщины. Поэтому вид босса меня сейчас вгоняет в жуткий ступор.
Он реально умеет готовить?
— Голова все еще болит? — заботливо спрашивает он, ставя передо мной чашку с чаем.
— Ты готовишь, — выдаю я как есть. — И ты накрываешь на стол.
Миша удивленно смотрит на меня.
— И что? У тебя такое лицо, словно у меня вторая голова выросла, — усмехается он. — Или что, по-твоему, мужики все безрукие и немощные?
— Просто это… — смущенно отвожу взгляд. Беру в руки чашку и делаю глоток, машинально отмечая, что чай идеальной температуры — как я люблю. Не сильно горячий, но и не холодный. — Странно, — заканчиваю фразу.
Воронцов никак не комментирует, возвращается к блинам, а чуть погодя снова меня удивляет:
— Ну, если ты считаешь, что я недостаточно хорош, можешь показать, как надо. Я совершенно не против, если ты будешь хозяйничать на моей кухне.
Он оборачивается, ловя мой растерянный взгляд, подмигивает и добавляет:
— Но не сегодня. Сначала вернись в форму.
Последняя фраза больно задевает, хотя объективно он прав. Сейчас я не в состоянии стоять у плиты. И хотя я вот только что была уверена, что от еды меня будет мутить, когда Миша ставит передо мной тарелку с ароматно пахнущими блинами, во рту против воли собирается слюна.
И словно яркую вспышку из какого-то кино, я вижу, как точно так же она была, когда я трогала Воронцова. А он вел машину…
Шумно выдохнув, утыкаюсь взглядом в чашку. Наверное, босс заметил мою реакцию. Не знаю уж, как истолковал, но, к счастью, никак не комментирует мое смущение.
Он вообще открывается для меня с новой стороны — почему-то не воспользовался моим телом, хотя наверняка ведь мог.
— Спасибо, — тихо произношу, вставая из-за стола. — Где моя одежда?
— Домой собралась? — деловито спрашивает Воронцов.
— Да.
Жду, что он начнет меня отговаривать. Может, попробует убедить поесть. Но только коротко кивает.
— Платье, увы, испорчено, так что поедешь так, сейчас халат какой-нибудь найду и отвезу тебя.
— Я могу и сама, — робко протестую, но одного взгляда Воронцова хватает, чтобы я замолчала.
Миша уходит, а я кошусь на стопку блинов. Пахнет все же обалденно. Но нет.
— И кстати, мышка, — говорит он, заходя обратно на кухню. — Надо договориться про третье свидание.
Только не это…