Часть I. Социально-экономические основы завоевательной политики Египта в период XVIII династии.

Глава I. Экономика Египта

Время царствования первых фараонов XVIII династии было временем значительного роста производительных сил древнего Египта. Завоевательные походы, совершавшиеся систематически в Переднюю Азию и Нубию, способствовали накоплению огромного количества материальных ценностей в Египте. Фараоны после каждого успешного похода привозили с собой богатую добычу, в первую очередь военнопленных, обычно обращавшихся в рабство. Кроме того, покоренное население завоеванных стран платило египетским чиновникам большую дань. Наконец, соседние государства Передней Азии посылали свою дань египетскому фараону, стремясь таким образом откупиться от нашествия египетского войска, которое всегда грозило опустошить эти страны. О накоплении в эту эпоху крупных богатств в Египте свидетельствует интенсивная строительная деятельность фараонов XVIII династии, воздвигших по всей стране множество роскошных и величественных храмов, среди которых выделяется монументальный полупещерный храм, построенный царицей Хатшепсут в Дейр-эль-Бахри около Фив. Значительная часть этих богатств сосредоточивалась в храмах, что повлекло за собой дальнейшее развитие храмового хозяйства. Крупные материальные ценности скопились и в руках рабовладельческой аристократии, на что указывают рисунки, сохранившиеся на стенах фиванских гробниц знатных вельмож, развитию хозяйства в крупных храмовых и аристократических поместьях способствовал приток рабов, доставлявшихся из соседних стран в Египет. На это красноречиво указывают многочисленные надписи того времени. Так, в надписи Яхмоса, сына Иабаны, говорится: «Осаждали Шарухен в течение шести лет, и его величество взял его. [11] Затем я взял пленных там — двух женщин — и одну руку.[1] Пожаловали мне «Золото Храбрости», дав мне военнопленных в качестве рабов».[2] «После того как его величество разгромил азиатов ментиу-сатет, он поднялся по реке до Хент-хен-но-фера, для того чтобы уничтожить нубийские племена лучников иунтиу-сатет. Его величество произвел большое побоище среди них. Тогда там я взял в качестве добычи двух живых людей и три руки. Наградили меня золотом в двойном количестве, дав мне двух рабынь».[3] С гордостью говорит автор этой надписи о том, как он был награжден царем:

«Я был награжден золотом семь раз в присутствии всей страны рабами и рабынями поровну».[4]

В этой же надписи приведены имена девяти рабов и десяти рабынь, составивших военную добычу начальника гребцов Яхмоса, сына Иабаны.[5]

О захвате пленников неоднократно говорит в своей надписи также и Яхмос, сын Пен-нехбет:

«Я следовал за царем Верхнего и Нижнего Египта Неб-пех-тет-Ра правогласным. Я захватил для него в Джахи одного живого пленника и одну руку».[6]

«Я следовал за царем Джесер-ка-Ра правогласным» и «взял в плен для него в стране Куш одного живого пленника».[7]

«Я служил царю Джесер-ка-Ра правогласному» и «взял в качестве добычи для него к северу от Иаму-Кехек три руки».[8]

«Я захватил для него двух живых пленников в стране Куш, помимо живых пленников, которых я доставил из страны Куш, не считая их».[9]

«Я служил царю Верхнего и Нижнего Египта Аа-хепер-ка-Ра, правогласному.

Я захватил для него в чужеземной стране Нахарине 21 руку, одного коня и одну колесницу».[10]

«Я следовал за царем Верхнего и Нижнего Египта Аа-хепер-ен-Ра правогласным. Доставлено было из страны Шасу очень много пленников. Я не пересчитывал их».[11]

О захвате пленников говорится и в надписи Тутмоса II, в которой описывается его военный поход в Нубию:

«Появился его величество на престоле, когда привели живых пленников, захваченных этим войском его величества».[12]

Наконец, на одном остраконе времени Тутмоса III содержится список имен 19 сирийских рабов, очевидно, захваченных в плен в Сирии.[13] [12]

Уже в период Древнего и Среднего царств египетские фараоны захватывали во время своих войн в соседних странах, главным образом в Нубии, а также отчасти в прилегающих областях Передней Азии, множество пленников, которых они, как правило, обращали в рабство. Во время XVIII династии размах завоевательной политики Египта в значительной степени увеличился. В «Анналах Тутмоса III» довольно часто говорится о захвате пленников; можно предполагать, что их уже стали исчислять не только сотнями, но и тысячами. Наконец, во время своего похода в Переднюю Азию Аменхотеп II взял в плен около 100 тыс. чел. Как показывает множество надписей и изображений, эти военнопленные, обращенные в рабство, широко использовались в царском, храмовом и аристократическом хозяйстве в качестве рабочей силы. Иногда эти военнопленные селились в специальных лагерях, образуя особую группу, очевидно, неполноправного и несомненно эксплуатируемого иноземного населения. Таким образом, приток военнопленных, обращенных в рабство, увеличивал количество рабов в Египте в этот период его истории.[14]

Сельское хозяйство

Многочисленные прекрасно сохранившиеся изображения на стенах фиванских гробниц, рисующие яркие картины быта, показывают, как развивались отдельные виды хозяйства в эту эпоху. По-прежнему большое хозяйственное значение сохраняла ловля речной птицы и рыбы в нильских зарослях. Так, на рельефе из гробницы Сенем-иаха несколько человек затягивают веревкой большую овальную сеть, в которую попалось множество птиц. Тяжелую работу по затягиванию сети выполняют три иноземных раба, которых легко узнать по остроконечным бородкам, типичным для азиатов. Немного правее на этом же рельефе художник изобразил заготовку впрок битой птицы.[15] Такие же сцены ловли птицы при помощи большой сети изображены на стенах гробниц Уаха, Ипу-им-Ра и Аменемхеба.[16] Особенный интерес представляет изображение из гробницы Аменемхеба. Судя по этому изображению, ловля птиц и рыб в некоторых крупных рабовладельческих хозяйствах проводилась в широких размерах. Мы видим здесь, как пять человек тянут веревку, чтобы затянуть большую сеть, полную птиц. Позади стоит надсмотрщик с палкой в руке. Справа от них чиновник, которого легко отличить по его более богатой одежде из тонкой просвечивающей ткани, относит пойманную птицу. В нижнем регистре изображены шесть человек, затягивающих веревкой, очевидно, большую сеть с рыбой. Несколько правее изображен сидящий человек, занятый [13] работой по заготовке рыбы впрок.[17] Судя по наличию надсмотрщика, в этом поместье работали рабы, но в данном случае не иноземные, а египетские. Таким образом, ловля птиц и рыбы в нильских заводях, широко организованная, имела в эту эпоху в Египте немаловажное значение. Использование дешевого рабского труда давало возможность заготавливать впрок много птицы и рыбы.

Большое место в экономике Египта в эпоху Нового царства продолжало занимать скотоводство, издавна существовавшее в долине и дельте Нила. Особенно ценился здесь крупный рогатый скот, в глубокой древности выведенный, возможно, из местного одомашненного вида зебу. Сохранившиеся изображения позволяют установить некоторые внешние признаки пород крупного рогатого скота, которыми пользовались в те времена древние египтяне. Быки с длинными рогами в форме лиры или полумесяца имели белую шкуру, иногда покрытую красными или черными пятнами. Начиная с эпохи Нового царства в Египте появляется новая порода крупного рогатого скота, очевидно, завезенная из какой-либо соседней страны. Египетский художник тщательно отметил ее внешние отличительные черты: короткие широко расставленные рога, резко подчеркнутый горбик на спине и пятнистую окраску шкуры. Возможно, что эти быки и коровы были завезены в Египет в числе захваченной добычи или дани, доставленной из Передней Азии, а может быть, из Нубии. Так, например, известно, что Фиванский храм Амона получил при Тутмосе III из Палестины дойную корову, а при Рамзесе III — 15 быков из своего сирийского поместья.[18]

Особенно ценился короткорогий скот, доставлявшийся в эпоху Нового царства из Передней Азии. В папирусе Анастази IV писец, описывая богатую добычу, привезенную из Передней Азии, говорит о «превосходных быках из хеттской страны и коровах из Арса» (остров Крит).[19] На стенах гробниц иногда изображались короткорогие пятнистые быки, доставленные из Нубии.[20] В очень большом количестве разводили также и мелкий рогатый скот, в частности овец, среди которых, начиная со времени Нового Царства, преобладала порода курдючных (Ovis platyura aegyptiaca), окончательно вытеснившая в эту эпоху более древнюю породу (Ovis longipes palaeoaegyptiaca). Наряду с курдючными овцами в Египте в эту эпоху встречается и особая порода отличающейся обильной гривой, близкой к козе «полуовцы», которая в диком виде до сих пор встречается в районах, расположенных около Красного моря и в Судане (Ammotragus lervia). Все это указывает на значительное развитие скотоводства в Египте в эпоху Нового царства, выразившееся в приручении новых видов [14] домашних животных, улучшении прежних пород и доставке из соседних стран новых пород, что стало возможным в результате завоевательных походов фараонов Нового царства и укрепления экономических связей Египта со странами Передней Азии и Нубии.[21]

Главным скотоводческим районом Египта по-прежнему была Дельта с ее большими, хорошо орошаемыми пастбищами.

Очевидно, именно с этим связано широкое распространение и Дельте культа священного быка, которому поклонялись в четырех номах Нижнего Египта: VI (Ксоис), X (Атрибис), II (Кинополь) и XII (Себеннит). В состав гиероглифических начертаний названий этих номов входит гиероглиф быка.[22] На наличие множества рогатого скота в Дельте указывается и в тексте таблички Карнарвона, в котором содержится описание войны царя Камесу с гиксосами. Вельможи, созванные на военный совет этим царем, говорят ему: «наши быки в Дельте».[23] В Дельте находились обширные поместья храма Амона, в которых разводились большие стада крупного рогатого скота. В надписи Инени, начальника житницы Амона, говорится о том, что этот знатный чиновник производил в Дельте «осмотр поместья: быков, короткорогих быков, скота и рабов, принадлежавших богу Амону».[24] Здесь же находились и большие поместья, принадлежавшие крупным вельможам, знатным аристократам и чиновникам. В той же надписи чиновника Инени изображается «прибытие Инени, наследственного князя, начальника житницы Амона, для осмотра своих полей и своего скота в северной стране».[25]

Наряду с выпасом скота на пастбищах практиковалось вскармливание скота в стойлах, прекрасно изображенное на стене гробницы Хети в Дра-абуль-Негга. Мы видим здесь, как пастухи вводят скот в стойла; в отдельных стойлах помещены быки, коровы и телята, в особом помещении хранится и заготовляется для них корм.[26] Все это свидетельствует о дальнейшем развитии животноводческого дела.

На развитие скотоводства в Египте в эпоху XVIII династии указывает количество скота, взимаемого в качестве налога в одном из номов Верхнего Египта (III ном Верхнего Египта). Так, в надписи Рени, сына Себекхотепа, номарха эль-Каба, сохранившейся в его гробнице, говорится:

«Осмотр подлежащего сдаче в качестве налога скота: быков — 122, овец — 100, коз — 1200, свиней — 1500 наследственным князем, начальником жрецов, писцом Рени. Его возвращение, после того как похвалили его, наследственного князя Ренти, за сообщение о налоге».[27]

Стада, принадлежавшие знатным египтянам, часто изображались на стенах их гробниц, очевидно, как важная составная [15] часть их богатств. Так, например, в гробнице Сенем-иаха изображены пастухи, гонящие перед собой быков, коров, телят и ослов.[28] На одном рельефе в гробнице Ипу-им-Ра мы видим стадо длиннорогих и безрогих быков. Тут же изображены два чиновника, которые записывают количество скота (в надписи говорится: «подсчитывается количество стад»). В этой же надписи сохранились слова одного из этих чиновников: «Радуйся приплоду этого года». Особенно интересно то, что один из пастухов изображен с чертами лица, типичными для азиата. Очевидно, это иноземный раб, который работает в качестве пастуха в поместье знатного египтянина.[29] Таким образом, приток рабов содействовал в значительной степени развитию скотоводческого хозяйства в Египте в эпоху XVIII династии. Поскольку скот являлся ценным имуществом, которое принадлежало как отдельным знатным египтянам, так и храмам, было важно охранить права рабовладельцев на этот вид их собственности. С этой целью скот клеймили особым клеймом, как мы это видим на одном изображении из гробницы Небамона.[30] Здесь представлен знатный египтянин Небамон, который, сидя на складном стуле, присутствует при подсчете и клеймении скота, принадлежащего храму Амона. В помещенной тут же надписи говорится: «Носитель опахала Небамон говорит писцу Тотноферу: «Не оставляй без внимания быков Амона, этого нашего владыки». Два клеймильщика налагают прямоугольное клеймо на лежащих и связанных быков, третий разогревает клеймо на огне костра.

Некоторое значение, хотя и меньшее, чем разведение скота, имело птицеводство. На стенах уже упомянутых нами гробниц изображены различные виды домашней птицы, как, например, утки, гуси и журавли. В качестве военной добычи в Египте со времени Тутмоса III появляются и куры, которые в описании восьмого азиатского похода этого фараона названы: «птицы этой иноземной страны, которые рождают каждый день».[31] Однако основным и главным видом хозяйства в Египте в эпоху XVIII династии оставалось земледелие. Земледельческий быт древних египтян этого времени прекрасно описан в широко распространенной «Повести о двух братьях», ярко отразившей черты земледельческой религии. Земледельческие работы обычно начинались в начале осени после спада летней жары и окончания нильского наводнения, когда поля, достаточно орошенные водой разлива, становились доступными для обработки. Этот момент описан в «Повести о двух братьях» в следующих словах: «И вот, когда пришло время пахать, старший брат сказал ему: «Давай заготовим рабочий скот, чтобы пахать, так как поле вышло [из-под воды после наводнения] и хорошо пахать его».[32] Этот же момент начала земледельческих [16] работ описан и в надписи, сохранившейся над изображением сеятеля на стене гробницы Пахери. В этой надписи говорится: «Прекрасный день, так как прохладно и быки тащат [хорошо]; небо — по нашему желанию (т. е. благоприятствует нам. — В. А.)...». «Нил был очень высок... [это] — прекрасный год, когда не будет недостатков; [год], богатый всякими травами... родится много телят».[33]

Орудия земледельческого труда в силу низкого уровня производительных сил, характерного для раннерабовладельческого общества, в общих чертах и в эту эпоху сохраняли свой прежний примитивный характер.

Количество рабов в сельском хозяйстве постепенно увеличивалось. Поэтому не было стимула для существенного развития техники сельскохозяйственных орудий. К тому же рабовладельцы могли доверить рабам лишь самые грубые и тяжелые орудия, так как рабы не были заинтересованы в их сохранении. Плодородная почва давала возможность земледельцу обходиться самыми примитивными орудиями — мотыгой и первобытным плугом — в течение тысячелетий. Косная традиция сохранила эти орудия в быту до очень поздних времен. Однако начиная со времени XVIII династии в связи с общим, хотя и крайне медленным, развитием техники, можно наблюдать некоторые небольшие усовершенствования в технике сельскохозяйственных орудий.

Так, например, в эпоху Нового царства изменяется форма плуга, который теперь начинают снабжать удлиненными рукоятками, скрепленными поперечным бруском. Изменяется и способ запряжки быков. Хомут теперь надевают не на рога быков, а на загривок, причем его поддерживают при помощи подпруги в виде нагрудного ремня. Этот плуг, несколько усовершенствованный по сравнению с более древним плугом, был все еще достаточно примитивным и удивительным образом сохранился в Египте, в силу застойности техники и экономики, вплоть до начала нашего столетия.[34] В эпоху Нового царства появляется и новое орудие, специально предназначенное для разрыхления почвы. Это — молоток с длинной рукояткой, который изображен в руках земледельца на стене в гробнице Сенем-иаха.[35] Очевидно, некоторый прогресс в развитии земледельческой техники сказался в стремлении качественно улучшить обработку почвы. В плуг обычно впрягались быки, как это видно на изображении из гробницы Сенем-иаха.[36] Начиная со времени Нового царства в плуг стали впрягать и мулов, которые в предшествующий период Среднего царства не были известны в Египте.[37] Очень интересно одно изображение из гробницы Пахери. Художник изобразил здесь четырех человек, впряженных в плуг,[38] причем один из них [17] чертами лица живо напоминает азиата. Очевидно, в этот период египетской истории тягловая сила домашних животных иногда заменялась тягловой силой человека. Большой приток иноземных рабов дал возможность египетским рабовладельцам широко использовать рабский труд в земледельческом хозяйстве. После вспашки производился посев, а затем на пашню выгоняли скот, который должен был втоптать семена в землю. В более древние времена для этого использовались овцы, а в эпоху Нового царства свиньи, что указывает на распространение свиноводства.[39] Этот обычай в силу застойности техники, экономики и всего общественного строя сохранился в Египте вплоть до V в. до н. э. — Геродот, очевидно, имевший возможность наблюдать его своими глазами в Египте, пишет: «Сама собой река наводняет и орошает поля, а оросивши, вступает в свои берега: тогда каждый засевает свое поле и пускает на него свиней, которые и втаптывают семена в землю, затем он ждет жатвенной поры, вымолачивает зерно свиньями и получает таким образом хлеб».[40]

Для жатвы пользовались серпами, причем в эпоху Нового царства стали появляться серпы с металлическими лезвиями, насаженными на деревянные рукоятки, что указывает на некоторый прогресс в технике изготовления земледельческих орудий, который стал заметным начиная со времени Нового царства в связи с дальнейшим развитием металлургии. Однако общая застойность техники сказалась в том, что даже в эпоху Нового царства, наряду с металлическим серпом, все еще пользовались очень примитивным, архаичным, в деревянную оправу которого были вставлены заостренные куски кремня. Колос срезали довольно высоко, как это видно на сохранившихся рисунках.[41] Молотьба производилась на току, на особой круглой утрамбованной площадке с возвышенными краями. На эту площадку высыпали из больших корзин колосья, а затем молотили их при помощи быков, которых гоняли по кругу. Зерно отвеивали деревянными совками; эту работу, как наиболее легкую, часто производили женщины. Все остальные земледельческие работы совершались мужчинами. В крупных рабовладельческих поместьях земледельческие работы часто производились рабами под наблюдением особых надсмотрщиков, как это видно на одном рисунке, на котором изображена сцена жатвы.[42]

Обмолоченное зерно хранили в круглых закромах с куполообразной крышей. Это глинобитные или сложенные из необожженного кирпича постройки диаметром 2-3 м. В их верхней части было отверстие для засыпки зерна. Доставали зерно через дверцу в нижней части амбара. Два таких амбара для хранения зерна с решетчатыми окнами для засыпки изображены [18] на стене гробницы архитектора Инени в Шейх-абд-эль-Гурна около Фив. На этом рисунке мы видим поместье знатного египтянина, жившего в царствование царицы Хатшепсут и фараона Тутмоса III.[43] Остатки таких зернохранилищ были обнаружены при раскопках Ахетатона. В крупных рабовладельческих усадьбах вельмож, живших при фараоне Эхнатоне, в непосредственной близости от господского дома обычно находилось от трех до пяти таких амбаров.[44] На восточной окраине Ахетатона были найдены остатки двух огромных зернохранилищ той же самой формы, но значительно превышающих по размерам амбары частных лиц. Диаметр основания зернохранилищ достигает 8 м. К этим большим зернохранилищам вел широкий подъездной путь, выложенный кирпичом. В нижней части зернохранилищ были двери, которые вели в маленькую каморку, где, очевидно, находился писец, присутствовавший при выдаче зерна и подсчитывавший его количество. По-видимому, это были либо царские, либо храмовые зернохранилища, на что указывают их размеры.[45]

Из зерновых культур были особенно распространены ячмень, полба, полуполба (эммер) и пшеница. Ячмень встречался двух видов: обыкновенный четырехрядный (Hordeum vulgare) и шестирядный (Hordeum hexastichon). В египетских надписях упоминаются два вида ячменя: нижнеегипетский и верхнеегипетский: = it mḥj; = Šmc).[46] Полба встречалась трех видов (Triticum vulgare Villars, Triticum spelta, Triticum turgidum). Много сеяли полуполбы, или эммера (Triticum dicoccum), которую греки называли олира (ολυρα) и о которой писал еще Геродот в следующих словах: «они (египтяне. — В. А.) приготовляют себе хлеб из олиры, которую иные называют полбой».[47] Наконец, египтяне знали также и культурную пшеницу (Triticum sativum aegypt.), которая в египетских надписях называется «сут» ().[48]

О широком распространении в древнем Египте «олиры», помимо Геродота, писали Феофраст и Диоскурид.[49] Плиний сообщает о том, что Египет представляет собой сплошное поле пшеницы, которая давала урожай сам-100. По мнению Плиния, главной житницей Египта была Фиваида.[50]

Имеются основания предполагать, что в древнем Египте, начиная со времени Нового царства, была известна плодосменная система, а также система озимых и яровых посевов, причем наблюдение за этими сельскохозяйственными новшествами и усовершенствованиями возлагалось на верховного сановника — везира. В инструкции везиру, текст которой сохранился в надписях гробницы Рехмира, говорится, что верховный [19] сановник должен был давать распоряжения правителям областей и начальникам городов относительно «вспахивания полей летом», очевидно, в месяце пахонс (апрель), т. е. тотчас же после зимнего сбора урожая.[51] Этот факт указывает на значительный прогресс, который произошел в эпоху Нового царства в области агрономической техники, а также на то, что государственная власть не ограничивалась наблюдением за функционированием оросительной сети, но активно вмешивалась в сельскохозяйственную жизнь страны, вводя ряд мероприятий, которые приводили к интенсификации земледельческого хозяйства. Это объясняется тем, что все развитие экономики аграрного Египта определялось главным образом развитием земледельческого хозяйства. Огородное хозяйство требовало значительно более тщательной обработки почвы и более обильного ее орошения. В эпоху Нового царства египтянам было известно большое количество овощей: салат латук, лук, чеснок, бобы, чечевица, горох, спаржа, сельдерей, капуста, редис, тыква. Огороды встречались не только в сельских районах, но также и в городах, как, например, в Ахетатоне, как это было обнаружено при раскопках в эль-Амарне.[52] Известны были и культуры кормовых трав, а также некоторые масличные растения, в частности кунжут (сезам). Однако растительного масла в Египте всегда добывалось мало, что заставляло египтян привозить его из соседних стран. Большое значение для развития текстильного дела имела культура льна. На многих рисунках и рельефах, сохранившихся на стенах фиванских гробниц, мы видим сцены уборки и обработки льна.[53]

Прекрасное представление о развитии плодоводства в эпоху XVIII династии дает изображение фруктового сада на стене гробницы архитектора Инени. Судя по изображению, в крупном поместье этого вельможи в непосредственной близости от господского дома находился большой фруктовый сад, в котором росли фруктовые деревья 20 различных видов. Основную массу деревьев составляли здесь 170 финиковых пальм и 120 пальм «дум», которые столь часто встречаются в Фиваиде. Далее в саду Инени росли 90 сикомор, 31 персея, 5 смоковниц, 2 маслины, 5 гранатовых деревьев, 16 стручковых деревьев, 10 тамарисков, 3 дерева «шен», 8 деревьев «кесбет» и множество других деревьев различных видов. В середине сада находился пруд, из которого садовники брали воду для поливки деревьев.[54] Укрепление торговых связей с соседними странами и завоевательные войны способствовали появлению в Египте новых полезных растений, которые были привезены из Нубии, Пунта и Передней Азии и акклиматизированы в Египте. При царице Хатшепсут из Пунта были доставлены в Египет мирровые деревья, высаженные в роскошном парке около храма [20] в Дейр-эль-Бахри,[55] а при Тутмосе III из Передней Азии было вывезено в качестве добычи множество сортов различных растений, которые тщательно изображены на стенах Карнакского храма.[56]

Ряд изображений на стенах фиванских гробниц позволяет судить о развитии виноградарства и виноделия в Египте в эпоху XVIII династии. Так, на одном рельефе в гробнице Сенем-иаха изображен виноградник, в котором три коленопреклоненных человека собирают в большие сосуды зрелый виноград. Несколько левее изображена давильня, в которой три человека давят виноград ногами.[57] Некоторый прогресс наметился в эту эпоху и в виноделии. В больших и высоких давильнях теперь уже давят виноград до пяти человек одновременно, причем сок по желобу стекает в чан.[58] Значительные удобства для выжимания виноградного сока представлял изобретенный в эту эпоху специальный пресс, в котором мешок с виноградом был натянут на особую раму.[59]

Таков был уровень развития сельского хозяйства в Египте в начале Нового царства, обусловленный притоком в Египет большого количества рабов. Выше неоднократно указывалось на то, как широко применялись рабы в сельском хозяйстве Египта того времени. Приведем еще один пример. На стене гробницы Ипу-им-Ра, относящейся ко времени Тутмоса III, изображен сбор папируса в болотистых заводях Дельты. На маленькой лодке стоят три человека. Один управляет веслом, другой вырывает стебли папируса, а третий связывает их в большие связки. Справа изображен четвертый человек, несущий на спине большую связку папируса. Особенно интересно то, что из числа работающих людей двое, судя по их внешнему виду, в особенности по прическе, являются типичными ливийцами. Очевидно, это ливийские рабы, работающие в поместье богатого египтянина.[60] Таким образом, рабский труд в эпоху XVIII династии стал проникать в различные отрасли сельского хозяйства.

Ремесленное производство

Столь же значительного развития достигли в Египте в эту эпоху и ремесленные производства, о чем свидетельствуют многочисленные изображения и соответствующие надписи, сохранившиеся на стенах фиванских гробниц. В эту эпоху существовали крупные для того времени ремесленные мастерские, принадлежавшие главным образом большим храмам. Таковы, например, ремесленные мастерские храма Амона в Фивах, где работали самые разнообразные ремесленники, в число которых входили также и иноземные рабы, на что совершенно [21] ясно указывают изображения и надписи на стенах гробницы Рехмира. Этот высокий чиновник, занимавший в царствование Тутмоса III должности везира, начальника столицы и верховного судьи, был в то же время «начальником храма Амона» и «заведующим всеми работами Амона в Фивах». Ему были подчинены все мастерские храма Амона, которые в силу этого так тщательно изображены на стенах его гробницы.[61]

Среди ремесленных производств древнего Египта видное место занимала обработка камня, восходившая к глубокой древности и достигшая в эпоху Нового царства значительного развития. В быту и во всей культуре древнего Египта большое значение имел камень, которым древние египтяне очень широко пользовались для самых различных целей. Из больших каменных глыб они строили преимущественно храмы и царские гробницы. Стены этих зданий обычно покрывали высеченными в камне изображениями и надписями. Из камня делали сосуды, произведения искусства (статуи и статуэтки), украшения (бусы), предметы религиозного культа (жертвенные столы, амулеты), погребальные ящики и печатки. Все эти предметы изготовлялись при помощи каменных же инструментов, которые с течением времени стали частично заменяться металлическими орудиями. Широкое применение камня в некоторой степени объясняется изобилием его в Египте. Долина Нила с запада и востока окаймлена цепями гор, в которых египтяне имели возможность добывать песчаник, известняк, гранит, диорит, базальт, порфир, серпентин и т. д. А те сорта камня, которых не было в Египте, египтяне получали из соседних стран путем торгового обмена, получившего особенное развитие в эпоху XVIII династии.

Наиболее употребительной породой камня в Египте был известняк, который добывался во многих местностях, на всем протяжении Нильской долины от Каира до Эсне. Однако лучшие сорта известняка получали в каменоломнях Турра, Маасара и Гебелена. Каменоломни Турра (по-древнеегипетски — Ра-Аау, по-гречески — Τροία] были расположены около древней столицы Египта — Мемфиса. Как видно из надписи Уны,[62] эти каменоломни эксплуатировались еще в эпоху Древнего царства. Судя по сохранившимся в них надписям, здесь добывали камень в эпоху XII, а также и XVIII династии.[63] В эпоху XVIII династии известняк добывали и в каменоломнях Маасара, находившихся неподалеку от Мемфиса. В двух надписях из этих каменоломен видный чиновник, «хранитель царской печати, единственный друг царя и главный казначей Нофер-перет» сообщает об открытии здесь новых каменоломен в 22-й год царствования Яхмоса I: [22]

Ремесленные мастерские храма Амона в Фивах. Роспись на стене гробницы Рехмира. Новое царство. XVIII династия.

«Открыты были новые каменоломни. Добыт был хороший белый камень для храмов на миллионы лет для храма Пта, прекрасного бога Амона в южной части Фив, для всех памятников, воздвигнутых ему его величеством. Притащили камень при помощи быков, которые его [величество захватил во время своих побед над] Фенеху».[64]

Таким образом, завоевательные войны первых фараонов Нового царства способствовали развитию камнеобрабатывающего ремесла в Египте. Рабочий скот и, очевидно, рабы, пригнанные в Египет из соседних стран, дали возможность [23] увеличить добычу камня в каменоломнях Маасара и даже открыть здесь новые каменоломни. Позднее, в эпоху XIX и XXVI династий, известняк стали добывать в каменоломнях близ Гебелена.

Начиная с эпохи Нового царства, для постройки крупных зданий, главным образом храмов, стали пользоваться все больше и больше песчаником, который начал постепенно вытеснять известняк в качестве строительного материала. Так, например, большие фиванские храмы (Луксор и Карнак), храм Сети I в Гурна, Рамессей, храм Рамзеса III в Мединет-Абу и храмы во многих других местностях были построены из песчаника. Большие горные массивы песчаника окаймляют долину Нила от Эсне до Ассуана и от Калабша до Вади-Хальфа (у 2-го порога Нила). Желтоватый песчаник египтяне чаще всего добывали в каменоломнях Джебель-эль-Сильсилэ (к северу от Ассуана), а твердый красный песчаник — в каменоломнях близ Джебель-эль-Ахмар (к востоку от Каира). В эпоху XVIII династии песчаник добывали преимущественно в каменоломнях Джебель-эль-Сильсилэ, на что указывают сохранившиеся здесь надписи. Красный, красновато-пестрый и серый гранит добывали в каменоломнях близ Ассуана, черный — в Ибхате (Нубия) около Ассуана, а также в ущелье Вади-Хаммамат. Так называемый алебастр добывался в Вади-Геррауи, южнее Мемфиса, близ Дашура, в 15 км от долины, а также в каменоломнях Хатнуба в Среднем Египте, которые упоминаются в надписи Уны времени VI династии.[65] Наконец, диорит добывали в районе Абу-симбела.[66]

Техника добывания и обработки камня с древнейших времен была весьма несложной и в то же время весьма устойчивой; в некоторых своих частях она сохранилась до нашего времени как далекий пережиток древней техники. Для добывания камня в скале выбивались отверстия. В них вгонялись деревянные клинья, которые пропитывались водой, что вызывало разлом камня. Каменные глыбы достигали иногда очень больших размеров (например, некоторые монолитные обелиски в Фивах имеют в высоту 33 м). Эти глыбы частично обрабатывались в каменоломнях, а потом доставлялись к месту постройки.

Важнейшими процессами обработки камня были распиливание, обкалывание, обтесывание, сверление и полировка каменных глыб и предметов. Об этих процессах мы можем составить себе некоторое представление по сохранившимся инструментам, по их моделям и подобиям, а также по изображениям различных производственных процессов на стенах древнеегипетских гробниц, главным образом в фиванском некрополе. Большое значение в деле обработки камня имела [24] пила. В эпоху XVIII династии египтяне пользовались для распиливания камня бронзовыми пилами с зубцами разной длины. Следы этих пил ясно сохранились на многих камнях; по этим следам можно судить о форме зубцов и ширине пилы. Для раскалывания и для обтесывания камня служили металлические клинья или зубила, по которым, очевидно, ударяли каменными молотами, сделанными из сиенита, базальта, кварцитового песчаника или известняка. Иногда пользовались и деревянными молотами, своего рода массивными колотушками. Все эти молоты и колотушки либо не имеют ручки, либо имеют ручку, сделанную из того же куска камня или дерева, что и сам молот.[67]

Наряду с этими инструментами для обтесывания камня универсальным инструментом древних египтян, существовавшим в Египте с эпохи пирамид, было обыкновенное тесло.[68] Выверка поверхностей и вертикалей производилась посредством веревок, наугольника и отвеса, модели которых были найдены в гробнице архитектора Сен-нехема и ныне хранятся в Каирском музее. Множество грузил от отвесов сохранилось до наших дней. Эти грузила сделаны из известняка, алебастра, мрамора, стеатита и дерева. Для сверления камня пользовались различными видами сверл. Одним из древних видов сверла является сверло с дугообразной ручкой, приводившееся в движение веревкой и происходящее, как думают некоторые исследователи, из лука и стрелы. При помощи такого сверла, в частности, просверливали отверстия в каменных бусах, как это видно на фреске в гробнице Ипу-им-Ра. Любопытно отметить, что очень близкий к этому инструмент применялся в Дании для сверления бус вплоть до XVII в. н. э. Прекрасный образец такого сверла, относящийся к XII династии, был найден в Кахуне. Сохранение этого типа сверла вплоть до эпохи Нового царства указывает на чрезвычайно медленное развитие техники в древнем Египте. Для просверливания внутренней полой части сосудов пользовались как кремневыми, так и бронзовыми сверлами. Многочисленные следы бронзовых трубковидных сверл встречаются на различных каменных предметах. Бронзовыми трубковидными сверлами высверливали орбиты глаз каменных статуй, причем для этого употребляли тончайшие сверла — 0,2-0,3 — 0,5-1 мм в диаметре.[69] Бронзовое сверло, служившее для высверливания каменных сосудов, состояло из трубочки, отягченной сверху грузом, для того чтобы режущая часть сверла сильнее входила в камень. Сверление каменных сосудов изображено на фресках из гробницы Ипу-им-Ра и Рехмира.[70]

Полировка каменных глыб и предметов производилась плоскими полировочными камнями. Наконец, для целей чисто [25] художественной обработки камня служили тонкий металлический резец, долото или ваяло, по которому ударяли молотом. Такие резцы сохранились до наших дней. Концы их обычно не слишком остры.[71] Очевидно, требовалась особая опытность для пользования ими. Этими резцами высекали изображения и надписи на стенах гробниц и храмов, на стэлах и самых разнообразных каменных предметах. Можно предполагать, что художественная обработка камня производилась в Египте для того времени довольно быстро, так как несколько человек работало одновременно над одним и тем же предметом, что указывает на некоторую специализацию. Так, одни люди производили грубую работу, другие же — более тонкую; одни работали над лицами фигур, другие — только над их туловищем, наконец, особые люди были заняты полировкой.[72] Как уже было указано выше, очень многие из этих технических процессов обработки камня прекрасно изображены на стенах гробниц времени XVIII династии. На стенах гробницы Рехмира сохранилось изображение выверки поверхности каменных глыб и обтесывания их при помощи резца и молотка. Очевидно, мастера сперва делали зарубки на камне, а затем, натягивая веревку на деревянные клинья, устанавливали таким образом плоскость требуемой поверхности, а все излишние выпуклости камня скалывали резцом и молотком.[73]

Изготовление больших архитектурных частей из камня изображено на рельефах из гробницы Тати и Дуаинхеха, относящихся к эпохе Нового царства. Мы видим, как три мастера работают над большим порталом (или ложной дверью), который состоял либо из нескольких больших камней, либо из монолита. Один из них покрывает уже готовую часть портала штукатуркой, другие же выравнивают поверхности камня резцом и молотком. На другом рельефе (из гробницы Дуаинхеха) четверо людей полируют большую ложную дверь каменными орудиями, а затем покрывают поверхность камня штукатуркой. Немного далее там же изображены люди, украшающие большой портал орнаментальными рисунками и надписями, которые высекались резцом, а потом раскрашивались. Наконец, тут же изображено изготовление колонн, одного из основных строительных элементов древнеегипетской архитектуры. У одних людей в руках тесла, у других — резцы, третьи же пользуются для своей работы плоскими полировочными камнями. Таким образом, на этих рельефах мы можем проследить четыре основные стадии обработки камня: обтесывание, полировку, оштукатуривание и украшение уже готовой двери орнаментом и надписями.[74]

Наружные и внутренние поверхности больших и роскошных зданий, а также внутренние стены гробниц богатых людей [26] в большинстве случаев почти сплошь покрывались надписями, узорами и рисунками, которые наносились на поверхность стены либо живописной, либо скульптурной, либо комбинированной техникой. Живописная техника состояла в том, что поверхность стены покрывалась штукатуркой, состоявшей обычно из гипса. Затем по штукатурке кистью и красками наносились узоры, надписи и рисунки. При скульптурной технике надписи и изображения высекались на каменном фоне. Техника высеченных изображений (рельефов) достигла высокого совершенства. Применялись все виды рельефа: углубленный, слабовыпуклый и высокий, а также комбинированный вид углубленного и слабовыпуклого, который давал возможность передать игру света и тени. Яркая раскраска рельефных изображений давала наряду с этим любопытный тип соединения живописных и скульптурных приемов изображения.

Большое применение получил камень в качестве основного материала скульптуры. Громадное количество самых разнообразных произведений круглой пластики нередко сделано с высоким техническим совершенством и большим художественным мастерством из разнообразнейших каменных пород. Целый ряд скульптурных моделей, этюдов и неоконченных скульптур позволяет нам в общих чертах восстановить процесс скульптурной техники.[75] Сначала на каменную глыбу наносилась квадратная сетка, а затем в эти квадраты врисовывалась та или иная фигура, то или иное изображение, которое должно было быть высечено из этой каменной глыбы. Затем грубо намечались под прямыми углами основные плоскости, которые обычно строились по закону художественной фронтальности, и только после этого художник придавал мягкую и скульптурную плавность отдельным частям изображения, тщательно высекая и обрабатывая детали и тонко полируя поверхность уже окончательно готовой статуи. На одной из фресок гробницы Рехмира показана работа скульпторов над изготовлением двух монументальных царских статуй, сфинкса и большой жертвенной плиты. В то время как одни мастера работают при помощи резца и молота (ударного камня), другие полируют поверхность камня плоскими полировочными камнями и раскрашивают высеченные гиероглифы.[76]

Таким образом, применение камня для изготовления самых различных вещей, орудий, сосудов, произведений искусства, предметов религиозного культа и украшений, а также применение камня в архитектуре указывает на медленное развитие техники, что вынуждало широко использовать местный вид трудно обрабатываемого сырья, который еще далеко не во всех случаях заменялся более удобными и экономически выгодными для обработки видами сырья (глина и металл). С другой [27] стороны, техническое совершенство, достигнутое при обработке камня, в частности наиболее твердых пород, свидетельствует о некотором прогрессе в технике, что было связано с частичным усовершенствованием инструментария, с появлением и развитием специализации в области обработки камня и с длительным развитием технических навыков. Применение камня для изготовления дорогостоящих бус и сосудов указывает на обогащение имущих слоев населения и на углубление классовых противоречий. Постройка крупных зданий из камня и добывание, а также перевозка камня из далеких районов свидетельствует о применении все большего количества труда рабов, которые систематически и постоянно работали не только в сельском хозяйстве, но и в ремесленных мастерских и каменоломнях.

Особенно много рабочей силы было необходимо при сооружении больших зданий. Крупная строительная деятельность была развернута еще в царствование Тутмоса I. Царский зодчий, «начальник работ» Инени рассказывает в своей надписи о том, как он «заведовал великими памятниками, которые он (царь, — В. А.) воздвигал [в Карнаке, когда ставились священные колонны и столпы, когда ставились] великие пилоны по обе стороны из прекрасного белого саянского камня... Я наблюдал за поставлением больших дверей [именуемых] «Амон, могучий обилием»: большая дверь была из азиатской меди: тень бога была на ней, изваянная из золота. Я наблюдал за поставлением двух великих [гранитных] обелисков у врат храма. Я наблюдал за построением священной ладьи в 120 локтей длины и 40 локтей ширины, для доставления этих обелисков... [дошедших благополучно и невредимо и причаливших к земле у Карнака]. Я наблюдал за копанием озера, устроенного для себя его величеством на западе Фив; его берега были обсажены всякого рода благоуханными деревьями. Я наблюдал за тем, как высекалась гробница его величества, причем я был один...».[77]

В развалинах большого Фиванского храма в Карнаке сохранились части монументальных построек, которые были сооружены Тутмосом I. Один из тех обелисков, которые описывает в своей надписи архитектор Инени, до сих пор еще возвышается в средней части двора между третьим и четвертым пилонами большого карнакского храма. Высота этого обелиска достигает 23 м, а база его равняется 1,84 кв. м. На его поверхности начертаны три вертикальные строчки гиероглифической надписи, из которых средняя принадлежит времени Тутмоса I. В царствование этого же фараона были сооружены четвертый и пятый пилоны этого храма, а также два колонных зала. Один зал находился между четвертым и пятым пилонами, [28] а второй — вслед за пятым пилоном. Потолки этих зал поддерживались 16-гранными деревянными колоннами, поставленными при Тутмосе I. В более поздней надписи Тутмоса III говорится о замене деревянных колонн Тутмоса I новыми колоннами из камня.[78]

Построив свои монументальные пилоны у храма Амона в Фивах, Тутмос I предполагал этими сооружениями завершить архитектурный ансамбль огромного Фиванского храма. Однако он этим не ограничился. Он начал воздвигать величественные, но оставшиеся незаконченными постройки, которые должны были соединить храм Амона с храмом Мут.

Не меньшее, если не большее, количество рабочей силы было необходимо при сооружении полупещерного храма в Дейр-эль-Бахри,[79] а также для изготовления и доставки из каменоломен больших обелисков.

Эти крупные работы были произведены в царствование Хатшепсут. Огромные обелиски достигали в высоту 97,5 фута и весили каждый приблизительно 350 т. На западной стене нижней колоннады Дейр-эль-Бахрийского храма изображена доставка этих обелисков на особых кораблях. В помещенных тут же, к сожалению, плохо сохранившихся надписях говорится о том, что эти обелиски были доставлены из Элефантины. Очевидно, они были высечены и изготовлены в районе Ассуанских каменоломен, а затем доставлены по Нилу в Фивы. Как видно на изображении, две огромные глыбы, по своей форме напоминающие обелиски, были погружены на очень большую баржу. Для перевозки этого груза по реке нужно было 30 буксирных судов, команды которых составляли в общей сложности почти 1000 гребцов. Четыре таких больших обелиска были доставлены в Карнак, причем только один из них дошел до нас. От второго обелиска сохранилась только его верхушка. Возможно, что два таких обелиска были поставлены и в районе Дейр-эль-Бахрийского храма, так как именно на стене этого храма изображена и описана доставка двух таких обелисков.[80] Большие технические трудности представляли не только изготовление и доставка этих обелисков, но также и их установка. Очевидно, для этого были применены особые наклонные плоскости из кирпичей. Во всех этих работах участвовали наряду со свободными и рабы.[81]

Высокого совершенства достигло в Египте в эпоху XVIII династии деревообделочное производство. Отсутствие лесов в Египте и плохое качество местных пород дерева (акация и тамариск слишком малы, чтобы из них можно было изготовлять большие балки, доски или крупные предметы) принуждали египтян вывозить лучшие сорта дерева из соседних стран. Ценное черное дерево привозили из Нубии, а особый вид [29] хвойного дерева (типа киликийской сосны[82] — из Сирии. Расширение внешней торговли Египта, а также завоевание обширных областей в Нубии и Сирии дали возможность доставлять в Египет значительно больше, чем раньше, иноземного дерева. В ограниченном количестве дерево применялось для строительных целей, в частности из дерева делались потолочные перекрытия, двери, колонны и флагштоки. Как уже указывалось, при Тутмосе I колонны в Фиванском храме были деревянными. Инени в своей надписи говорит о том, что флагштоки (или священные мачты) у ворот храма были сделаны из ценного привозного дерева, которое было доставлено с «террас», т. е. из областей Ливана.[83]

Дерево было необходимо для постройки колесниц и кораблей. Развитие внешней торговли в период XVIII династии требовало значительного развития транспорта. Грузы и людей в те времена перевозили главным образом по воде. Поэтому приходилось строить много судов различного типа. Наряду с этим новая военная техника требовала все большего и большего количества колесниц, которые иногда изготовлялись из привозного дерева. Весьма возможно, что материалом для египетской колесницы, хранящейся в Музее Флоренции, послужило дерево южноармянского происхождения.[84]

Наконец, из дерева делали высокохудожественную, часто гнутую мебель, как, например, стулья, кресла, кровати и ларцы, изящные образцы которых были найдены в гробнице Юя и Туйю,[85] статуи и статуэтки, различные предметы домашнего обихода (шкатулки, палки и туалетные ложечки), погребальные ящики и самые разнообразные предметы заупокойного культа (стэлы, ушебти, ящики для ушебти и т. д.). Дерево было необходимо и для изготовления луков, бумерангов, некоторых орудий труда или их частей.

Основными инструментами, служившими для обработки дерева, были топор, пила, долото, колотушка, тесло и бурав. Форма этих инструментов и отдельные виды техники обработки дерева мало изменились в течение тысячелетий. Древнейший вид египетского топора — топор с прямоугольным лезвием, который сохранялся в Египте вплоть до XXVI династии. Начиная со времени Древнего царства в Египте появляется топор с круглым лезвием, постепенно получивший очень широкое распространение и, очевидно, вытеснивший в эпоху расцвета египетской культуры топор с прямоугольным лезвием. Для распилки дерева пользовались одноручной пилой обычно с слегка загнутой ручкой. Долото двух типов, без ручки и с ручкой, [30] а также колотушка являются, наряду с широко распространенным теслом, обычными инструментами египетского деревообделочника, которыми он пользовался для самых различных целей. Эти инструменты, так же как и сверло, о котором сказано выше, мало меняли свою форму на протяжении веков.[86]

Изготовление колесницы. Роспись в гробнице Мен-хепер-Ра-сне-ба. Новое царство. XVIII династия.

На древнеегипетских фресках и рельефах хорошо изображены почти все стадии обработки дерева, начиная от рубки леса и кончая полировкой готовых предметов. Сцены, изображающие деревообделочников за работой, сохранились во многих гробницах XVIII династии, например, в гробницах Мен-хепер-Ра-снеба, Ипу-им-Ра и Рехмира. На фресках в гробнице Рехмира изображены египетские плотники, которые топором с длинной ручкой раскалывают большие куски дерева. Тут же рядом изображен особый способ распилки досок при помощи небольшой одноручной пилы. Египтянам не были известны большие двуручные пилы. Поэтому египетские плотники были принуждены плотно привязывать распиливаемый кусок дерева к вертикально укрепленному столбу, как мы это видим на фреске в гробнице Рехмира.[87] Самый процесс распилки очень наглядно изображен на фресках в той же гробнице, а также в гробнице Мен-хепер-Ра-снеба. Иногда мастер, чтобы распилить небольшие куски дерева, садился на маленькую скамеечку, [31] держа левой рукой распиливаемый кусок, а правой — пилу; образец такой пилы хранится в Британском музее.

Для того чтобы скрепить отдельные деревянные части предмета, их сколачивали деревянными гвоздями или особыми шипами, которые делались из наиболее прочного дерева — тамариска. Для соединения двух частей одна из них снабжалась шипами, а другая — соответствующими пазами, причем иногда эти части соединялись, кроме того, деревянными гвоздями или втулками. Дырки для гвоздей делались заранее при помощи долота, которое египетский мастер вбивал в дерево колотушкой. Этот весьма примитивный производственный процесс изображен на фресках гробницы Рехмира и на рельефе гробницы Иби.[88] Образец долота хранится в Каирском музее, а образец колотушки — в Британском.[89] Для обшивки дерева пользовались специально напиленной фанерой, которая прикреплялась к доскам и брускам при помощи тонких деревянных гвоздей.[90]

Деревообделочная мастерская. Роспись на стене гробницы Рехмира. Новое царство. XVIII династия.

Так как местное дерево считалось плохим, а иноземное стоило слишком дорого, предметы, сделанные из местного дерева, покрывались фанерой из дерева более высокого качества, а иногда просто слоем штукатурки. В последнем случае они раскрашивались, причем художник тщательно имитировал слои древесного ствола.[91] Древнеегипетские мастера тщательно обстругивали деревянные части маленьким теслом, которое служило им в качестве почти универсального инструмента, так как они, пользуясь им, раскалывали дерево, стругали его, выравнивали неровности. На фресках в гробницах Рехмира и Мен-хепер-Ра-снеба изображено, как этим инструментом египетские мастера выравнивали поверхности самых разнообразных деревянных предметов: колес, луков и т. д. Образец подлинного египетского бурава имеется в Каирском музее.[92] Довольно редко встречаются изображения пробуравливания дерева. В виде примера можно указать на одну фреску из гробницы Рехмира,[93] [32] где изображено, как мастер буравит дерево при помощи бурава, который приводится в движение смычком.

Изготовление щитов. Роспись из гробницы Мен-хепер-Ра-снеба. Новое царство. XVIII династия.

Таковы основные и наиболее употребительные способы обработки дерева, которые применялись в эпоху Нового царства. Но наряду с ними в деревообделочном производстве того времени мы можем установить наличие и более сложных способов обработки дерева, имевших целью либо создать искусственную форму, либо придать дереву несвойственный ему вид, либо изукрасить его. Техника выгибания дерева была хорошо известна в эту эпоху. Дерево выгибали во время роста, для того чтобы получить большие куски выгнутого дерева. Кроме того, умели искусственно выгибать отдельные куски уже срубленного дерева. Такое гнутое дерево шло главным образом на выделку колес и луков, как изображено на фресках и рельефах гробниц Мен-хепер-Ра-снеба и Ипу-им-Ра,[94] а также для изготовления мебели, которая поражает нас своей роскошью, богатством форм и сложностью украшений. Резьба, инкрустация ценными породами дерева, слоновой костью, благородными металлами, цветными камнями, разноцветной стеклянной пастой и фаянсом, а также целыми отдельно сделанными маленькими художественными изображениями, узорами и рисунками, полировка и, наконец, украшение дерева рельефными, резными или лепными изображениями, узорами и надписями в значительной степени усложняли деревообделочное производство, подымая его до уровня прикладного искусства. На одной фреске из гробницы Рехмира мы видим, как четыре мастера инкрустируют поверхность большого ящика маленькими амулетными изображениями священных эмблем Озириса и Изиды, носивших в Египте название «Столб Озириса» и «Кровь Изиды».[95] [33]

Высокое развитие деревообделочного производства требовало большой технической выучки и даже некоторой специализации. Простую и грубую плотничную работу выполняли азиатские и ливийские рабы, как это видно и по некоторым изображениям.[96] Более тонкой работой — резчика и скульптора по дереву — занимались опытные египетские ремесленники. Очевидно, в эту эпоху социальное расслоение и профессиональная дифференциация получили дальнейшее развитие и стали более заметными, чем в предшествующий период Среднего царства.

Изготовление колес. Роспись из гробницы Мен-хепер-Ра-снеба. Новое царство. XVIII династия.

К глубокой древности восходило в Египте гончарное производство, служившее главным образом для изготовления сосудов. Наличие в Египте различных сортов хорошей глины давало возможность высоко поднять керамическое производство. Выработанные веками технические навыки сохранялись почти неизменными в течение длительного времени. Однако можно отметить некоторые специфические черты, характерные для гончарного ремесла времени XVIII династии, когда уровень развития производительных сил стал более высоким, чем в предшествующий период. Имеются все основания предполагать, что в начале Нового царства для изготовления сосудов пользовались как особой глиной, так и особым способом ее обработки, в частности обжигом. Так, начиная с середины XVIII и до начала XIX династии керамический черепок отличается твердостью и коричневато-серой окраской. Заметны белые крапинки. Внешняя гладкая поверхность имеет сероватый оттенок. При изготовлении сосудов применялось лощение.[97] Сосудам придавалась изящная форма. Часто встречаются [34] продолговатые красивые сосуды. В особенности хороши сосуды с длинным горлышком, типичные для этого периода.

Изготовление луков и стрел. Роспись из гробницы Мен-хепер-Ра-снеба. Новое царство. XVIII династия.

Изображения, сохранившиеся на стенах гробниц XVIII династии, дают некоторое представление о технике изготовления глиняных сосудов. Так, на одном раскрашенном рисунке (гробница Кенамона, Шейх-абд-эль-Гурна, № 93) представлено, как один гончар месит глину, а другой формует высокий, слегка конической формы глиняный сосуд на низком гончарном круге, сидя перед ним на маленькой трехногой скамейке; третий человек приводит в движение двумя руками гончарный круг, в то время как четвертый, поднявшись на три ступеньки, ставит готовый сосуд, очевидно, для обжига или просушки, на высокую воронкообразную печь. Тут же рядом стоит множество готовых сосудов самой разнообразной формы и несколько кадок, наполненных глиной. Таким образом, главным и основным приспособлением для изготовления глиняных сосудов был еще весьма примитивный гончарный круг.[98] Высоко оценивая значение гончарного круга, получившего некоторое распространение при XVIII династии, египтяне окружили его ореолом священной древности. Характерно, что именно в этот период египетской истории бог Хнум, считавшийся божеством творческой силы и создателем людей, изображался в виде простого мастера, сидящего перед гончарным кругом. Пользуясь этим примитивным приспособлением горшечника, бог Хнум, по представлениям людей того времени, лепил тело ребенка так же, как гончар лепит глиняный сосуд. В руках бога Хнума гончарный круг [35] приобретал значение священного инструмента, предназначенного для создания тела, или вещественного «двойника души» царевны Хатшепсут. Именно в храме, построенном ею в Дейр-эль-Бахри, около северной половины средней колоннады сохранилось это изображение, которое вводило в круг религиозных сюжетов, образов и фигур скромное техническое приспособление древнего горшечника — самый обыкновенный гончарный круг.[99]

Глиняный кирпич был одним из основных и наиболее распространенных строительных материалов в древнем Египте. Широкая строительная деятельность фараонов XVIII династии должна была привести к значительному развитию той отрасли техники, которая была связана с изготовлением глиняных кирпичей. Кирпич в Египте делали из нильского ила, который состоит главным образом из смеси глины с песком. Иногда для придания этой смеси достаточной вязкости к ней добавляли рубленую солому.[100] Кирпич делали при помощи деревянной формы, а затем сушили его на солнце. Техника обжига кирпича появилась лишь в конце Нового царства. Очень примитивный способ изготовления кирпича сохранялся в Египте в течение тысячелетий. В период Нового царства появляется массовое изготовление кирпича, причем для этой работы в храмовом хозяйстве пользовались трудом военнопленных, обращенных в рабство.

Прекрасные рисунки на стенах гробницы Рехмира, относящиеся ко времени XVIII династии, дают некоторое представление о технике изготовления кирпича. Художник, расписавший стены этой интереснейшей гробницы, тщательно изобразил все основные моменты этого производства. Слева два человека большими сосудами черпают воду из маленького водоема, обсаженного деревьями. Несколько правее двое других людей разрыхляют груды глины при помощи небольших мотыг, очевидно, смачивая эту глину водой. Эту глиняную массу (тесто) относят в сторону и делают из нее более или менее одинаковые кирпичи, пользуясь для этой цели деревянной формой. Затем их раскладывают рядами для просушки. Другие люди относят готовые кирпичи либо просто на плече, либо при помощи особого коромысла к месту постройки. Надпись указывает на то, что изображенные здесь люди — «пленники, доставленные его величеством для работ [по сооружению] храма бога Амона». Судя по внешнему виду, эти пленники были, несомненно, иноземцами, возможно, азиатами. Около них изображены многочисленные надсмотрщики с палками и плетками в руках. Надпись передает слова одного из этих надсмотрщиков, обращенные к пленнику: «[Палка] хороша в моей руке — не будь ленив». Эти слова красноречиво рисуют [36] жестокую эксплуатацию рабов и тяжелые условия, которые тесным кольцом сковывали их жизнь. Рядом на том же рисунке изображена кладка кирпичной стены, которая частично облицована большими квадратными каменными плитами. Художник наглядно показал своеобразный способ подъема этих плит по наклонной плоскости скошенной, очевидно, недостроенной кирпичной стены. Как предполагает Ньюберри, в помещенной тут же надписи речь идет о рабах, участвующих в постройке данной стены, что вполне согласуется с внешним видом некоторых из этих людей, а также с предшествующей надписью, в которой упоминаются пленные.[101]

Очень большое распространение получило в период XVIII династии производство фаянса, достигшее высокого технического совершенства. Перешагнув пределы обычного ремесла, изготовление фаянса постепенно превратилось в крупную отрасль художественного производства. Технические навыки, созданные в течение Среднего царства, тщательно поддерживались в последующий период Нового царства. При этом можно отметить и некоторый дальнейший прогресс. Из фаянса в это время делали самые разнообразные украшения, сосуды, в частности туалетные, статуэтки, амулеты, предметы заупокойного культа, как, например, статуэтки «ответчиков» (ушебти) и т. п. О высоком расцвете фаянсового производства и это время свидетельствует большой жезл «уас», длина которого превышает 1,5 м. Этот жезл, относящийся ко времени Аменхотепа II и хранящийся в Лондонском музее Виктории и Альберта, очевидно, применялся при религиозном ритуале. Фаянсовый слой, покрывающий этот жезл, разделен на ячейки длиной в 25 см, причем все ячейки соединены вместе общим слоем фаянсовой массы.

Для изготовления фаянса египетские мастера пользовались искусственной смесью, в которую входили мелко истолченный кремнезем, растертый песок, песчаник и кварцит, медная углекислая соль, известь, поташ и некоторые другие ингредиенты. Особая смесь, которой покрывалась поверхность отформованных предметов, при обжиге превращалась в слой глазури. Чаще всего применялась синяя или зеленая глазурь. Возможно, что эти цвета должны были воспроизводить естественную окраску любимых египетских драгоценных камней — лазурита и малахита. Гораздо реже встречаются красный, фиолетовый, пурпуровый, темно-синий, желтый и белый цвета глазури. Смесь, которой покрывались предметы, готовилась заранее, варилась и разогревалась в особых сосудах. Печи для глазурного обжига были сравнительно невелики. Их диаметр колебался от 1 до 2,5 м. Сосуды, предназначавшиеся для обжига, ставились на дно печи дном кверху. [37]

Особенного совершенства достигли египетские мастера в технике изготовления стеклянной пасты, которая по составу немногим отличается от современного обычного стекла. Хотя египетские мастера умели изготовлять стеклянную пасту в период Древнего и Среднего царств, однако эта техника вошла в жизнь, получила широкое распространение и производственное значение лишь со времени XVIII династии. Это — одно из свидетельств того, что именно данная эпоха была расцветом рабовладельческого хозяйства в Египте, получившего значительное развитие по сравнению с предшествующим временем.

Некоторые твердо датированные предметы из стеклянной пасты, несомненно, относятся ко времени XVIII династии. Такова, например, большая бусина с именем Аменхотепа I, хранящаяся в Оксфордском музее. Большое количество бус, относящихся к ранней XVIII династии, было найдено Картером в Фивах.[102] Интереснейшие образцы египетского фаянса и стеклянной пасты этого времени хранятся в советских музеях: московском Музее изобразительных искусств и ленинградском Эрмитаже. Эти предметы подвергались специальному изучению со стороны советских ученых.

Наибольшее значение среди всех ремесленных производств древнего Египта имела металлургия, возникновение и развитие которой произвело целый переворот как в технике, так и в экономическом развитии страны. Металлургия служила для изготовления орудий труда и оружия. Орудия труда и оружие, сделанные из камня, медленно, но верно вытеснялись соответствующими металлическими предметами, что обусловило большой прогресс в области еще в общем примитивной техники. Наибольший сдвиг в этом отношении наметился в начале XVIII династии, когда бронза, появившаяся в предшествующий период, т. е. с эпохи Среднего царства, стала получать в Египте всеобщее распространение, постепенно вытесняя медь и медные изделия. Бронза обладала некоторыми преимуществами по сравнению с медью, она была прочнее и плавилась при более низкой температуре, что облегчало технический процесс ее изготовления и обработки. Медь добывалась в восточной пустыне, отделявшей долину Нила от Красного моря, и главным образом на Синайском полуострове. Рудники, расположенные в Вади-Магхара и Сарбут-эль-Хадим, отчасти эксплуатировались еще в период Нового царства, но уже были в достаточной степени истощены. При Тутмосе III эксплуатация медных рудников близ Сарбут-эль-Хадим все еще сохраняла некоторое значение, так как в царствование этого фараона был перестроен и расширен храм, построенный здесь ранее, очевидно, при Аменемхете III. Впоследствии медь пришлось [38] привозить с Кипра, где находились большие месторождения меди и где в этот период процветала добыча медной руды. На доставку меди в Египет с Кипра указывают некоторые письма, сохранившиеся в Амарнском архиве.[103] Впрочем, большое количество меди должно было доставляться в Египет в результате больших завоевательных войн, которые вели фараоны XVIII династии. Медь попадала в Египет в качестве военной добычи, дани или товара. В надписи царского зодчего Инени описываются и перечисляются различные металлы, которые применялись при постройке храма, причем выделяется «азиатская медь»: «...Его двери были сделаны из меди, выделанной в виде одного куска: отдельные его части были сделаны из электрума. Я наблюдал за тем, что сооружал его величество... бронза, азиатская медь, нагрудные украшения, сосуды, ожерелья».[104]

До сих пор еще не изучен вопрос о происхождении того олова, которое применяли египтяне для изготовления бронзы. Флиндерс Петри предполагал, что египтяне получали олово из Центральной Европы, из Саксонии или Богемии, где один округ носил название «Оловянный Лес» (Zinnwald).

Однако это предположение не выдерживает серьезной критики, так как ни тексты, ни археологические находки не позволяют установить какие-либо экономические или иные связи между древним Египтом и Центральной Европой. Интересно отметить, что в некоторых районах Африки — Нигерии, Родезии и Северном Трансваале — были обнаружены древние разработки олова. Но этот вопрос до настоящего времени еще очень мало изучен в научной литературе.[105]

Все же в эпоху XVIII династии египтяне пользовались оловом для изготовления не только бронзы, но даже отдельных предметов. Так, например, были найдены маленькое колечко и сосуд, сделанные из олова, относящиеся ко времени XVIII династии.

В период XVIII династии были усовершенствованы старые, давно установившиеся способы металлургической техники, среди которых были наиболее распространены ковка и литье, хорошо изображенные на стенах гробниц Мен-хепер-Ра-снеба, Ипу-им-Ра и Рехмира.[106] Металл ковали при помощи плоского гладкого камня, который трудно назвать молотом, ибо он не имеет ручки и по своей форме ничем не напоминает даже примитивнейший молот. Как отдельные куски металла, так и металлические изделия, например сосуды, ковались на низких плоских наковальнях. Судя по сохранившимся изображениям, мастер принужден был разогревать во время ковки плитки металла или металлические предметы на огне костра, который раздувал воздуходувной трубкой с огнеупорными [39] наконечниками. Иногда проковку и разогревание производил один человек, иногда в этой работе участвовали двое. На одной фреске из гробницы Рехмира видно, как мастер сидит на низеньком трехногом стульчике перед маленькой печью, на огне которой он разогревает кусок металла. Этот кусок он держит одной рукой при помощи щипцов, а другой рукой он держит у рта трубку для раздувания огня. Около него стоят две низкие плоские наковальни с камнями, которыми пользовались в качестве орудия для ковки. На стенах той же гробницы изображено изготовление металлического (возможно, серебряного) сосуда, закрепленного на косо поставленном основании. Очевидно, этот сосуд надо было все время разогревать на огне костра. Около мастера, проковывающего стенки этого сосуда простым камнем, изображены костер и главные инструменты: щипцы и воздуходувная трубка.

Особенно ясно показана на рисунках и рельефах времени XVIII династии техника литья металла, значительно усовершенствованная в этот период. Плавили металл в маленьких тиглях, которые поддерживали при помощи эластичных огнеупорных тростей над огнем низкого костра. Огонь раздували особыми мехами, которые двое людей приводили в движение ногами, как это мы видим на рисунках в гробнице Мен-хепер-Ра-снеба и Рехмира.[107] При раздувании мехов надо было делать строго ритмичные движения. Нажимая одной ногой на один мех, надо было приподнимать другую ногу над другим мехом и в то же время широко раскрывать его особой веревкой. Эта своеобразная система ножных мехов для раздувания огня костра появилась только в эпоху Нового царства в виде своеобразного усовершенствования примитивной литейной техники. На этих же рисунках вслед за плавкой изображено литье. Из того же самого тигля, содержащего теперь уже расплавленный металл, мастера, поддерживая тигель теми же самыми огнеупорными тростями, льют расплавленный металл в формы через ряд небольших воронок.

Здесь же показана готовая продукция — две створки отлитых металлических дверей. Несколько правее на рисунке из гробницы Рехмира представлены трое людей, которые под наблюдением надсмотрщика несут на плечах слитки металла, предназначенные для плавки. Человек, идущий впереди, несет большой кусок металла, за ним следуют двое, которые несут на плечах корзины с грудой более мелких слитков, по-видимому, другого металла. Поэтому можно предполагать, что здесь перед нами изготовление сплава из двух различных металлов: более ценного и более дешевого.[108] В помещенной тут же надписи поясняется: «Доставка слитков меди, привезенной его величеством после победы над страной Речену для изготовления [40] створок дверей храма Амона в Фивах».[109] Очевидно, что и в данном случае пользовались «азиатской медью», которая была получена в виде военной добычи или дани и считалась медью лучшего качества. На рисунках XVIII династии мы видим также и полировку металлических предметов. Для этой цели металлический предмет, в данном случае готовый сосуд, закреплялся на косо поставленной палке и полировался при помощи плоских каменных инструментов неясной формы. На различных изображениях этого времени можно наблюдать одинаковые моменты металлургической техники, указывающие на стойкость и неизменность технических навыков в этой отрасли производства. Чисто художественное значение имела гравировка орнамента, рисунков и надписей на поверхности сосудов при помощи резца, по которому ударяли плоским камнем. На появление в Египте в эту эпоху иноземных художественных изделий или же на факт изготовления металлических изделий, рассчитанных на иностранный средиземноморский рынок, указывает один интересный рисунок в гробнице Ипу-им-Ра: в металлургической мастерской человек, сидящий на корточках, тщательно гравирует поверхность большого сосуда, крышка которого украшена головой быка — символическим и художественным изображением, столь типичным для произведения искусства эгейского круга.[110]

Сохранившиеся в большом количестве бронзовые статуэтки свидетельствуют о широком применении особого способа литья, при котором сперва приготавливали модель данного предмета из песка и золы. Затем эту модель покрывали воском, на который в случае необходимости наносили орнаменты, рисунки или надписи. После этого модель густо облепляли глиной, оставляя в ней лишь небольшое отверстие. Когда глина застывала, через отверстие вливали металл. Растопленный воск пропитывал собой модель, в то время как металл покрывал ее тонким слоем, точно воспроизводя ее форму и гравировку на воске.

Таким образом выливался необходимый предмет, причем модель оставалась внутри него, скрытая как бы внутри металлического футляра. Интересно отметить, что такой оригинальный способ литья по растопленному воску применялся и древними урартами в I тысячелетии до н. э.[111]

Из меди и бронзы в древнем Египте выделывали самые различные вещи: орудия и инструменты (топоры, пилы, мотыги, ножи, молотки); оружие (мечи, кинжалы, боевые топорики-секиры, наконечники копий и стрел); сосуды бытовые и ритуальные; статуэтки богов, царей, священных зверей и множество других художественных и ремесленных, бытовых и ритуальных предметов. [41]

Значительного развития достигла техника изготовления различных металлических сплавов, как на то указывает особый термин: «бронза, состоящая из шести частей». Весьма возможно, что это был сложный металлический сплав, напоминающий по цвету золото или латунь.[112]

К бронзовым сплавам добавлялся иногда и свинец, который мог в древности добываться в областях, непосредственно прилегающих к долине Нила. Так, месторождения свинца имеются в Джебель-Росас, неподалеку от побережья Красного моря к югу от Косейра, в Ранга, на побережье Красного моря. Древние разработки свинца были обнаружены в Джебель-Барам, в 40 км к востоку от Ассуана. Добыча свинца не должна была представлять технических трудностей для древних египтян, так как точка плавления свинца не превышает 327° С, в то время как температура плавления золота равняется 1063°, а меди — еще выше и достигает 1083°. До сих пор еще не выяснен вопрос, пользовались ли египтяне в эпоху XVIII династии местным свинцом или доставляли также некоторое количество свинца из соседних стран. Наличие месторождений свинца в Восточной Африке давало им возможность использовать местную руду, однако ни надписи, ни археологические данные не позволяют утверждать это категорически. С другой стороны, на одном рельефе, который может быть отнесен ко времени первой половины XVIII династии, изображены люди, несущие плитки металла. Судя по надписи, здесь изображены азиаты, доставляющие в Египет слитки свинца. Это подтверждается далее и тем, что в «Анналах Тутмоса III» в списке даров, которые фараон жертвует храмам после победоносного возвращения из Азии, значится наряду с другими металлами также и свинец. Из свинцового блеска, иногда в соединении с сурьмой, делали особый состав для подкрашивания бровей, ресниц и век, получивший в древнем Египте широкое распространение.[113]

Обработка драгоценных металлов достигла в Египте в период XVIII династии значительного развития. Флиндерс Петри, специально изучавший художественные прикладные ремесла в древнем Египте, считает, что золотые украшения царицы Яххотеп уступают по качеству художественной обработки золота ювелирным изделиям предшествующего времени. Однако из этого единичного факта, требующего проверки и доказательства, нельзя делать каких-либо обобщающих выводов. С другой стороны, со времени XVIII династии золото стало поступать в Египет из нубийских рудников, а также в качестве военной добычи и дани в большем количестве, чем раньше. Обогащение правящего класса рабовладельческой аристократии вызвало к жизни высоко развитое ювелирное производство. [42] Роскошные и тончайшие художественные изделия из золота и серебра, найденные в гробнице Тутанхамона, указывают на высокое техническое совершенство ювелирного мастерства в период XVIII династии. Конечно, этот высокий уровень и технике обработки золота и серебра не мог быть достигнут сразу. Были сохранены и использованы технические навыки и опыт всего предшествующего периода. Но в то же время и в этом производстве можно обнаружить некоторый прогресс, обусловленный общим подъемом рабовладельческого хозяйства.

Золото добывали в восточной пустыне и Нубии. Некоторые единичные разработки золота были обнаружены к северу от дороги Кена — Косейр, но большинство золотых рудников находилось в Нубии. Очевидно, для разработки золотых рудников пользовались самой дешевой рабочей силой, главным образом рабами. Классическое описание тяжелой эксплуатации труда при добывании золота в нубийских рудниках сохранилось у Диодора.[114] Весьма возможно, что эти условия труда сохранились со времен глубокой древности. Чрезвычайно характерно, что в начале XX в. были восстановлены золотые рудники в Египте, причем в течение 19 лет (1902—1920) было добыто 83 тыс. унций золота на сумму свыше 350 тыс. ф. ст. Однако добыча золота здесь была прекращена, так как было признано, что она экономически невыгодна ввиду трудности и дороговизны работы. Таким образом, только в условиях рабовладельческого хозяйства и тяжелой эксплуатации труда рабов при низком уровне производительных сил можно было использовать эти золотые рудники.

Египетские ювелиры пользовались целым рядом сортов и сплавов золота, как видно из египетских текстов и современных анализов египетских золотых изделий. В текстах мы встречаем «золото из коптосской пустыни», «нубийское золото», «азиатское золото», «белое золото», «хорошее золото», «золото второго сорта», «золото третьего сорта». Древнеегипетское золото по внешнему виду отличается разнообразием. Встречается золото блестящее и матовое, желтое, зеленоватое, красноватое различных оттенков, красновато-коричневатое, светло-кирпичного оттенка, кроваво-красного отлива, пурпурового и розового тона, наконец, сероватое. Блестящее желтое золото совершенно чисто по своему составу. Матово-желтое золото содержит незначительное количество серебра, немного меди и следы железа, приближаясь по составу к естественному сплаву золота с серебром, который часто применялся египтянами в ювелирном деле и впоследствии получил у греков название ελέκτρον, а у римлян — electrum. Наряду с этим естественным сплавом египтяне умели изготовлять и искусственный сплав [43] электрума. Красновато-коричневатое золото содержит следы меди, железа и серебра. Розовая окраска золота появилась в результате особого раскаливания золота в растворе железных солей. Современные анализы золота и электрума дали очень интересные результаты, в частности показали, что в искусственном электруме доля золота с течением времени все более уменьшалась.[115]

В эпоху XVIII династии появились и совершенно новые способы обработки золота, например плетение тонких золотых нитей для изготовления высокохудожественных цепочек, что свидетельствует о дальнейшем совершенствовании ювелирного дела.

Вплоть до эпохи Нового царства серебром в Египте пользовались крайне редко. Серебро в это время очень дорого ценилось. Известно, что в период Древнего царства серебро ценилось вдвое дороже золота. В Египте не имеется месторождений серебра. Можно предполагать, что египтяне в древности называли особый вид золота с большим содержанием серебра «белым золотом», а потом стали обозначать этим словом настоящее серебро, привозившееся ими из соседних стран, в частности из Малой Азии, главным образом начиная со времени XVIII династии.[116] Благодаря доставке в Египет большого количества импортного серебра стоимость серебра в период XVIII династии резко снизилась. Так, при Аменхотепе I стоимость серебра относилась к стоимости золота как 1 2/3 : 1.[117]

Техника изготовления драгоценных серебряных сосудов хорошо показана на одном рисунке в гробнице Рехмира. Очевидно, в больших мастерских при храме Амона в Фивах находились не только литейные «цехи», но и специальные ювелирные мастерские. Мы видим здесь ковку, чеканку и гравировку серебряных сосудов. Тут же показано взвешивание на больших весах золотых и серебряных слитков в форме массивных колец, причем писец записывает результаты взвешивания. Надпись поясняет, что здесь изображено изготовление различных сосудов «из золота и серебра» различными способами.[118] По-видимому, эта роскошная утварь выделывалась специально для храма Амона. Такими ювелирными изделиями пользовались при царском дворе. Ими могли пользоваться и высшие представители рабовладельческой аристократии. Доставка большого количества серебра из соседних стран, главным образом из Передней Азии, способствовала развитию ювелирного искусства.

Текстильное производство занимало в древнем Египте важное место среди других ремесел и со времен глубокой древности достигло значительного развития и широкого распространения. Но особенно заметный технический прогресс наметился [44] в области текстильного производства со времени XVIII династии, когда в связи с развитием рабовладельческого хозяйства произошел сдвиг в развитии египетской техники и экономики.

Основным материалом, из которого египтяне делали свои ткани, был лен. Из льняной нитки они изготовляли как толстый и прочный холст, так и тонкий, прозрачный и ценный материал, напоминающий современный газ или муслин. В льняные ткани одевался египтянин при жизни, в льняные пелены и покровы обертывал он мумии.

Обработка льна изображена на ряде рельефов и рисунков, сохранившихся на стенах гробниц. Мы видим, как для получения особенно длинных волокон египтянин вырывал стебли льна вместе с корнем целыми пучками из земли. Затем он связывал эти пучки в снопы и клал их для просушки на поле. На других изображениях представлены дальнейшие стадии обработки льна. Длинные стебли льна погружаются в особый сосуд и в нем «варятся», как гласит надпись. Затем люди бьют молотками по вываренным стеблям, чтобы отделить сердцевину стебля от ее внешней части. Далее изображается прядение ниток и, наконец, тканье.

Особенному усовершенствованию подвергся, начиная с Нового царства, ткацкий станок. Древний горизонтальный ткацкий станок был снабжен блоком и в некоторой степени усовершенствован, что дало возможность изготавливать на нем ткани, превосходящие по длине размер станка. Кроме того, в эпоху Нового царства появился и значительно более усовершенствованный вертикальный ткацкий станок, очевидно, служивший для изготовления гобеленных тканей, образцы которых сохранились до наших дней.

Техника изготовления тканей достигла высокого совершенства. Анализ тончайших египетских тканей показал, что они содержат в одном квадратном сантиметре 138 на 40 ниток, а наиболее грубые — 21 на 15 нитей. Таким образом, пропорциональное отношение количества нитей в основе к количеству нитей в утке колеблется от 3,6:1 до 9:8.[119]

Развитие кожевенного производства в период XVIII династии было связано с расцветом военного дела, образованием большой армии и широким размахом военной политики египетского правительства. Египетские армии нуждались в сандалиях, колчанах, панцирях, которые делались из кожи. Мех и кожа требовались для обивки щитов. Появление боевых колесниц и применение лошади повлекли за собой большую потребность в кожухах для колесниц и кожаной сбруе. Наконец, разбогатевшие представители рабовладельческой знати стали все больше и больше пользоваться предметами роскоши, [45] сделанными из кожи. Из нее выделывали футляры для зеркал, особые украшения для головы в виде сетки и сиденья кресел.

На стенах гробницы Рехмира представлена целая маленькая мастерская кожевников. Судя по этим рисункам, в период XVIII династии кожевенное производство, как и ряд других ремесленных производств, было уже значительно развито. Художник тщательно изобразил все основные процессы обработки кожи и изготовления различных кожаных изделий. Мы видим здесь, как один из кожевников погружает в большой сосуд целую кожу, очевидно, тщательно ее вымачивая. Вирэ и Врещинский считали, что здесь изображено дубление кожи. Однако анализы сохранившихся египетских кожаных изделий не дали указаний на дубление. Поэтому И. М. Лурье полагает, что дубление в древнем Египте не производилось.[120] После вымачивания кожи с нее удалялась шерсть при помощи острого каменного скребка. Этот производственный процесс в эпоху Нового царства был несколько усовершенствован. В предшествующий период шерсть удалялась одной рукой, а кожа поддерживалась другой. Во время Нового царства египетские кожевники стали применять особый камень для поддерживания кожи, что дало им возможность пользоваться двумя руками для очистки кожи от шерсти. Это техническое усовершенствование, очевидно, ускорило процесс работы и в то же время повысило качество продукции. При обработке более дорогих сортов кожи шерсть выщипывалась руками.

Кожи, очищенные от шерсти, пропитывались жиром, чтобы сделать их эластичнее и прочнее. На одном рисунке из гробницы Рехмира[121] мы видим мастера, который сидит на маленькой скамеечке и держит в руках кожу. Около него находится сосуд с жиром. Кожи, пропитанные жиром, растягивались на особом треножнике. Этой операцией заканчивались общие технические способы обработки кожи в целом.

Далее здесь же изображено изготовление кожаных ремней и сандалий. Поэтому можно предполагать, что изготовление именно этих предметов широкого обихода было особенно распространено в древнем Египте. Для разрезания кожи египетский мастер пользовался серповидным ножом, который сохранился вплоть до римской эпохи. Отверстия в коже прокалывались особыми шилами различных видов. Все эти инструменты египетского кожевника тщательно изображены на стене гробницы Рехмира. Для изготовления длинных ремней круглый кусок кожи разрезался в виде спирали. Из таких узких и длинных ремней плели прочные кожаные веревки. Неровно обрезанный край кожи выравнивался при помощи деревянной колотушки.[122] [46]

Большой интерес представляет и художественная обработка кожи, которая достигла в период Нового царства высокого совершенства. Различные предметы, как, например, футляры или передки колесниц, украшались тиснеными рисунками, узорами и даже надписями. Таким образом, и в кожевенном производстве, как и в других ремесленных производствах, в период XVIII династии произошел значительный сдвиг, обусловленный некоторым техническим прогрессом и увеличением производства. Имеются все основания предполагать, что и среди кожевников были рабы, чаще всего иноземные. На рисунке в гробнице Рехмира изображен ливиец, сидящий на низенькой скамеечке и вымачивающий кусок кожи. Рабы, работавшие в кожевенных мастерских, подчинялись особым надсмотрщикам. Эти рабы находились в особенно тяжелом положении, как это видно из «Поучения Дауфа».

Кожевники снабжали египетское войско большим количеством разнообразных изделий. Весьма возможно, что в кожевенном производстве, как, впрочем, и в других отраслях египетского ремесла, стала возникать специализация. Отдельные стадии, формы и виды обработки кожи получали свое обозначение и в языке. Были особые мастера, «вытягивавшие кожу».[123]

Торговля с Нубией и Пунтом

Развитие техники и экономики, рост рабовладельческого хозяйства привели к росту производства, что в свою очередь требовало постоянной доставки в Египет различных видов сырья и добавочной рабочей силы в виде рабов. А это становилось возможным лишь благодаря расширению торговли с соседними странами и усилению завоевательной политики. Поэтому эти два факта являются наиболее типичными для Египта времени XVIII династии, когда египетское государство вышло на широкую историческую арену, начав военно-агрессивную великодержавную политику с целью захвата важных экономических районов восточной части Экваториальной Африки, окончательного завоевания Палестины, Сирии и Финикии и установления непосредственных связей с большими государствами Месопотамии, Малой Азии и Эгейского моря.

В царствование первых фараонов XVIII династии были заложены основы военного могущества Египта. Яхмос I и его преемники совершили первые крупные походы в Нубию, Сирию, Палестину и Финикию, создав первые контуры той большой державы, которая начала претендовать на гегемонию в Передней Азии.

Однако окончательное завоевание Палестины, Сирии и Финикии и установление экономического и военного контроля [47] Египта в Передней Азии было нелегким делом. Палестина, Сирии и Финикия были плотно заселены; здесь с III тысячелетии до н. э. процветали большие торговые города. На этой территории, соединявшей Нильскую долину с малоазийским нагорьем, Месопотамией и восточной частью Средиземного моря, жили народы, имевшие свою древнюю и высокую культуру. Хотя в силу ряда исторических причин после крушения гиксосского царства эти народы и не создали больших и сильных в военном отношении государств, они все же упорно и энергично отстаивали свою независимость в борьбе с египетскими фараонами. Поэтому для окончательного завоевания этого важнейшего как в экономическом, так и военно-стратегическом отношении района Передней Азии Египту необходимо было мобилизовать значительные экономические ресурсы и человеческие резервы. Эта подготовка к серии крупных войн была успешно завершена в царствование Хатшепсут, когда были укреплены экономические связи Египта с южными областями Нубии и далее со страной Пунт.

Завоевание Египтом Нубии, эксплуатация египтянами естественных богатств и использование ими человеческих резервов этой страны сыграли большую роль в истории древнего Египта. В настоящее время как зарубежные, так и советские историки обратили некоторое, но, к сожалению, все еще недостаточное внимание на эту важную историческую проблему. Т. Севе-Седерберг посвятил проблеме взаимоотношений между древним Египтом и Нубией специальную монографию.[124] Однако он не только не разрешил тех вопросов, которые стоят перед исследователем, но даже не дал объективного изложения известных из источников исторических фактов. Проповедуя идею «благодетельности» для местного населения египетской «колониальной политики» в Нубии, Севе-Седерберг, искажая исторические факты, идеализирует внешнюю политику египетской рабовладельческой деспотии. Всюду он подчеркивает «мирный характер» египетской экспансии. Говоря о взаимоотношениях Египта с Нубией в эпоху Древнего царства, он отмечает «мирное содействие нубийских князей»,[125] хотя на самом деле Египет устанавливал свое господство в Нубии при помощи меча и огня, жестоко подавляя восстания местных племен.[126] Рассматривая отношение Египта к Нубии в последующий период Среднего царства, Севе-Седерберг утверждает, что и в это время египтяне вели по отношению к Нубии главным образом мирную политику, выступая здесь «в качестве мирных торговцев», так что «туземцы лишь извлекали выгоду из этой торговли».[127] Однако исторические факты, как раз наоборот, указывают на военно-захватническую политику, которую вел Египет в Нубии при фараонах Среднего царства. [48]

Впрочем, это принужден признать и сам Севе-Седерберг, который говорит, что «при Сенусерте III египтяне были вынуждены снова взяться за оружие».[128] Стремясь всячески оправдать завоевательную политику Египта, Севе-Седерберг констатирует, что «целью вмешательства Сенусерта III было стремление держать открытыми эти торговые пути».[129] На самом деле Египет в этот период вел энергичную завоевательную политику, целью которой было полное экономическое порабощение, завоевание и присоединение к Египту той части Нубии, которая расположена между 1-м и 2-м нильскими порогами.[130] Мирный характер имело, по мнению шведского египтолога, и проникновение египтян глубоко в Нубию в эпоху XVIII династии. Подводя итоги своим рассуждениям, Севе-Седерберг заключает, что «политика египтян состоит, по всем признакам, не в безграничной эксплуатации завоеванной страны, совсем напротив, она приводит к хозяйственному расцвету провинции».[131]

Тщательное изучение источников показывает, в какой мере тенденциозна точка зрения Севе-Седерберга, основанная на ошибочной предпосылке — идеализации рабовладельческой деспотии древнего Египта. В действительности проникновение египтян в Нубию в период XVIII династии носило такой же грабительский и захватнический характер, как и в предшествующие времена. Об этом ясно свидетельствуют факты древнеегипетской истории времени первых фараонов XVIII династии, об этом говорят и другие исторические факты, относящиеся ко времени царствования Хатшепсут и Тутмоса III.

Наиболее крупной египетской экспедицией в Пунт и известной нам по документам была экспедиция, предпринятая при Хатшепсут. Однако египтяне не могли бы совершить со своим флотом такого большого путешествия в эту отдаленную страну, если бы они уже раньше не установили с ней экономических связей, пробившись силой оружия к ее естественным богатствам. И действительно, уже со времен Древнего царства египтяне не только знали о стране Пунт, но и отправляли туда экспедиции. Рабы-пунтийцы встречались в Египте уже во времена IV династии. У одного из сыновей царя Хуфу был пунтийский раб.[132] При фараоне V династии Сахура была отправлена экспедиция в Пунт, которая доставила в Египет мирровую смолу[133] и электрум, как об этом говорится в летописи Палермского камня.[134] При царе Исеси была также послана экспедиция в Пунт, причем оттуда был доставлен карлик для «плясок бога».[135] При фараоне Пепи II (VI династия) чиновник Ананхет был убит «жителями песков» на берегу моря во время постройки корабля, предназначавшегося для отправки в страну Пунт. При этом же фараоне была отправлена экспедиция в Пунт [49] под начальством помощника казначея Чечи.[136] Крупную экспедицию в Пунт совершил казначей Хену, живший при фараоне Санх-ка-Ра Ментухотепе (XI династия). Эта экспедиция довольно подробно описана в надписи Хену.[137] В другой надписи Хент-хет-ур, чиновник фараона Аменемхета II, описал свое благополучное возвращение из Пунта.[138] Наконец, экспедиция в Пунт была предпринята и при Сенусерте II.[139] Таким образом, в течение Древнего и Среднего царства египтяне совершили ряд путешествий в Пунт, что указывает на наличие некоторых экономических связей между Египтом и Пунтом. Зная дороги, ведущие в Пунт, имея некоторый опыт в организации и проведении этих (главным образом, морских) экспедиций на юг, египтяне смогли при Хатшепсут предпринять такую большую экспедицию, которая по размерам и по значению далеко превзошла все предшествующие путешествия.

Однако в смутное время острой социальной борьбы и в период гиксосского завоевания торговля Египта с Пунтом полностью прекратилась. В эпоху ранней Фиванской династии египетское правительство вынуждено было все свое внимание сосредоточить на проведении военных походов в Палестину, Сирию, Финикию и Нубию. Поэтому только в царствование Хатшепсут представилась возможность в значительно более широком масштабе, чем раньше, возобновить торговые отношения со страной Пунт.

Факт установления непосредственных торговых отношений с Пунтом расценивался в Египте как факт большого экономического значения, несомненно, способствовавший развитию хозяйства. В своей большой надписи на стенах Дейр-эль-Бахрийского храма Хатшепсут вкладывает в уста самому Амону следующие многозначительные слова:

«Я даровал тебе весь Пунт до границ божественных стран страны бога, [по которой] не ступала нога, мирровую террасу, [которую] не знают люди».

Слышно было в разговорах прежних [людей] (шедших от уст к устам):

«Вот привезены диковинки, [стоимость которых] возмещалась многочисленными платежами и [которые] привозились оттуда при отцах твоих, царях Нижнего Египта; [их передавали] от одного к другому со времен предков, царей Верхнего Египта».[140]

В этих словах ясно указывается на то, что товары из Пунта в предшествующую эпоху привозились в Египет благодаря исключительно транзитной торговле, что, конечно, очень повышало их стоимость. Недаром в этой надписи говорится, что за пунтийские диковинки приходилось совершать многочисленные платежи. Именно поэтому надо было найти прямой [50] путь в страну Пунт, чтобы иметь возможность привозить в Египет ценные пунтийские товары, минуя всех посредников. Эта задача и была поставлена царицей перед египетскими мореходами. Для придачи всему этому делу большей авторитетности оно было освящено авторитетом самого верховного бога. В этой же надписи приводится приказание самого бога, обращенное через царицу к ее приближенным: «Ищи пути в страну Пунт. Открыть высоко расположенные пути к горным мирровым террасам». Автор надписи отмечает, что «это было сделано согласно приказу его величества, этого... бога и согласно сердечному желанию ее величества, дабы она была одарена жизнью, устойчивостью и процветанием, подобно Ра, вовеки».[141]

Как видно из той же надписи, инициатива этого проекта исходила от царицы, так как именно она обратилась с просьбой к Амону и только в ответ на эту просьбу Амон дал приказ снарядить экспедицию. Таким образом, в этих словах как бы подчеркивается, что жречество Амона полностью поддержало проект организации крупной экспедиции в Пунт, чтобы найти наиболее удачный путь в эту далекую страну и установить с населением Пунта непосредственные торговые взаимоотношения.

На восьмом году своего царствования Хатшепсут отправила специальную экспедицию в страну Пунт. Пять больших парусно-весельных кораблей поплыли вниз по Нилу, а затем по каналу, шедшему от Нила вдоль Вади-Тумилата до Красного моря. На корабли были погружены различные товары, которые предназначались для обмена на «ценности» пунтийской страны. Однако эта экспедиция носила не чисто торговый, мирный характер. В надписях упоминаются «войны Владыки двух стран», которые тщательно изображены художником на стенах Дейр-эль-Бахрийского храма. Мы видим здесь пять отрядов пехоты, состоящих из 24, 10, 15, 20 и 17 воинов. Солдаты вооружены бумерангами, секирами, копьями, серповидными кинжалами, луками и щитами. Во главе одного отряда идут трубач и знаменосец, позади отряда идет командир.[142]

Морское плавание описано в надписи предельно кратко в следующих скупых словах:

«Плывут по морю (буквально: «великому зеленому». — В. А.), начинают прекрасный путь к стране бога. Причаливают благополучно к стране Пунт, это воины Владыки двух стран, первого в Карнаке [Ипет-Сут], чтобы доставить ему чудесные вещи всех стран, так как он (Амон. — В. А.) очень любит его [дочь свою Маа-ка-Ра]... больше, чем других царей, бывших в этой стране когда-либо».[143]

Так как ни в этом отрывке, ни в других частях этой подробной надписи нигде не говорится о сухопутном переходе [51] и перегрузке товаров на корабли во время пути, следует думать, что экспедиция шла не по дороге вдоль ущелья Вади-Хамамат, а все время двигалась по воде: сперва по Нилу, потом по каналу, наконец, по Красному морю, пока корабли не причалили к пунтийскому берегу. Художник тщательно изобразил своеобразный ландшафт этой далекой иноземной страны: плоский берег, на котором растут пальмы и ладанные деревья, пасется скот, стоят куполообразные свайные постройки, в которых жители спасались от сырости, насекомых и вредных животных. Вдали виднеется поднимающийся террасами рельеф горной местности. Судя по внешнему виду, в частности по остроконечной бородке, местные жители не были негроидным племенем, а принадлежали к хамитской группе племен, в которую входили также и древние египтяне. Все это позволяет предполагать, что страна Пунт была расположена на восточном берегу Африки.

Хотя египтяне и прибыли в страну Пунт в сопровождении военных отрядов, однако Пунт не был завоеван египетскими войсками. Царица Хатшепсут отправила в Пунт своего «царского посла» совершенно так же, как египетские фараоны отправляли своих послов в независимые государства.[144] На стенах Дейр-эль-Бахрийского храма изображена мирная встреча египетского «царского посла» с пунтийским вождем Параху. Справа приближается египетский «царский посол», идущий во главе своих воинов. Слева к нему навстречу идет пунтийский вождь, за ним следуют его неестественно толстая жена Ити, их дети — два сына и дочь и, наконец, три пунтийца, ведущие «осла, который несет его жену». Надпись над этой сценой гласит:

«[Прибытие] царского посла к стране бога вместе с отрядом воинов, которые позади него, — перед великими страны Пунт.

Послан [он] со всякими прекрасными вещами из царского дворца для Хатхор, владычицы страны Пунт ради [дарования] жизни, здоровья и силы ее величеству».

«Вот приходят великие [вожди] страны Пунт с поклонами со склоненной головой, чтобы принять это войско царя.

Воздают они хвалу владыке богов, Амону-Ра...».[145]

В этих словах особенно бросается в глаза стремление автора надписи показать превосходство египтян над культурно отсталыми пунтийцами. Проникнутый великодержавной идеологией своего времени, египетский писец изображает смирение и покорность пунтийских вождей, низко склоняющих голову перед послом могущественного египетского государства. Пунтийцы поражены прибытием египтян. Им начинает казаться, что таинственные пришельцы спустились к ним с самого неба, придя по солнечной дороге. [52]

Прибытие египетских воинов в страну Пунт. Рельеф на стене храма в Дейр-эль-Бахри.

Новое царство. XVIII династия.

«Говорят они и просят мира:

«Прибыли вы сюда зачем?

В страну эту, которую не знают люди [Египта].

Спустились ли вы по путям неба?

Приплыли ли вы по водам земли?

Или по морю страны бога?

Или следовали вы [по стезе] Ра?»».[146]

Убедившись в могуществе, силе и богатстве фараона, пунтийские вожди спрашивают египетского «царского посла», не могут ли они отправиться к фараону, чтобы получить от него «дыхание жизни».

«Что же касается царя страны Египта, то нет ли пути к его величеству, дабы мы жили дыханием, которое дает он [буквально: «двумя руками»]».[147]

Изображения и надписи, сохранившиеся на стенах Дейр-эль-Бахрийского храма, дают некоторое представление о товарах, привезенных египтянами в Пунт, а также и вывезенных оттуда. Около фигуры египетского «царского посла» изображены «дары», привезенные для богини Хатхор, «владычицы Пунта»; возможно, что эти «дары» египтяне предназначали для обмена на пунтийские товары. Это — золотые кольца, ожерелья, цепочки, кинжалы и боевые топоры. [53]

Египтяне устанавливают на берегу моря, у подножья «мирровых террас» палатку, в которой египетский «царский посол» принимает пунтийских «великих вождей» и преподносит им щедрые дары фараона.

«Ставится палатка царского посла и его воинов у мирровых террас страны Пунт на берегу Великого Зеленого [моря], чтобы принять великих [вождей] этой страны.

Преподносят им хлеб, пиво, вино, мясо, фрукты, всякие вещи из страны Египта, согласно тому, что было приказано во дворце царем, да будет он жив, здрав и невредим!».

Пунтийцы в свою очередь приносят египтянам в обмен на их товары золото, главное богатство страны Пунт, которое так влекло к себе египтян. Надпись гласит:

«Принимаются дары великого [вождя] страны Пунт царским послом.

Приходит великий [вождь] стран Пунт, неся дары свои к берегу Великого Зеленого [моря], к царскому послу... золото... мирра».

Тут же изображена огромная груда золотых колец, принесенных пунтийцами египетскому «царскому послу» в обмен на египетские товары.[148]

Вслед за золотом важной статьей египетского вывоза из Пунта были черное дерево, мирровая смола и мирровые деревья. Судя по сохранившимся изображениям и надписям, египтяне получили право самостоятельной заготовки этих ценных видов сырья, предназначавшихся для вывоза в Египет. На одном изображении показана рубка дерева, причем надпись поясняет: «рубят черное дерево в очень большом количестве». Далее мы видим сбор мирровой смолы «в большом количестве... на террасах». Еще дальше изображены выкапывание мирровых деревьев и переноска одного дерева к берегу. Надпись содержит слова переднего носильщика, обращенные к задним: «[Под] ноги ваши, о люди! [смотрите!]. Ведь вы несете очень тяжелый груз!». На что задние носильщики отвечают: «Мы делаем [это] для царя». Желая подчеркнуть «миролюбивый» характер проникновения египтян в страну Пунт, придворный писец записал на стенах Дейр-эль-Бахрийского храма вежливые и любезные слова, с которыми египтяне обращаются даже к мирровому дереву, перенося его к берегу:

«Отправляйся с нами, дерево мирра, находящееся в стране Пунт, к дому Амона.

Там есть для тебя место.

Процветай для царицы Маат-ка-Ра в ее парке, около дома се бога, согласно приказу ее отца».[149]

Полный и подробный перечень всех ценных товаров, которые [54] египтяне вывозили из страны Пунт, содержит надпись около сцены, изображающей погрузку кораблей:

«Нагружают корабли весьма и весьма чудесными вещами страны Пунт: всяким прекрасным благовонным деревом из страны бога, грудами... мирровой смолы, [целыми] зелеными деревьями мирры, черным деревом и слоновой костью, зеленым золотом страны Аму, деревом тишпес, деревом хесит, благовониями ихмут, благовониями, черной мазью для глаз, павианами, обезьянами, борзыми собаками, шкурами южных пантер, рабами и детьми их. Ни разу подобное этому не было доставлено для какого-либо царя, жившего со времен древности».[150]

На стенах Дейр-эль-Бахрийского храма в нескольких местах сохранились перечни и изображения пунтийских товаров, которые египтяне доставляли в Египет. Эти виды ценного сырья, а также местные изделия считались в те времена «редкими диковинками»: их жертвовали в храмы, передавали жрецам, посвящали божеству, обогащая тем самым храмовое хозяйство, в данном случае хозяйство храма Амона в Фивах. Художник представил, как эти ценности взвешивались, возможно, измерялись, а в помещенной здесь же надписи перечисляются «31 зеленое мирровое дерево, привезенное в качестве диковинки страны Пунт...», «электрум», «черная краска для глаз», «бумеранги пунтийцев», «черное дерево», «слоновые клыки» и весьма многочисленные и большие груды свежей мирровой смолы.[151]

Установив непосредственные торговые взаимоотношения с племенами страны Пунт, египтяне вовлекли в сферу своей меновой торговли также и другие соседние с Пунтом области, населенные негроидными племенами.

В сцене, изображающей принятие царицей Хатшепсут иноземных товаров, представлены наряду с вождями Пунта вожди ряда соседних африканских стран. Надпись поясняет:

«Возносят хвалу Маат-ка-Ра,

Целуют землю перед Усерт-кау, —

Это великие вожди Пунта

...троглодиты Нубии, страны Хент-хен-нофр, всякой страны [расположенной] в югу от Египта [приходящие с поклонами], со склоненной головой, приносящие свои дары к месту перед его величеством».[152]

Тут же мы видим и вождей других африканских стран, которые тоже поклоняются имени царицы и позади которых находятся их дары, вернее, привезенные ими товары, в частности золотые слитки в виде колец и пантера. Надпись около них гласит:

«[Вели]кие [вожди] Нимаиу

Великие [вожди] Ирем-мер. [55]

Говорят они и просят они мира у его величества».[153]

Как видно из надписи, товары, привезенные из Пунта и соседних африканских стран, преподносятся царице одновременно. Отсюда можно сделать вывод, что они были одновременно доставлены в Фивы экспедицией, вернувшейся из страны Пунт. Надпись на это указывает совершенно ясно:

«Преподносятся диковинки страны Пунта,

драгоценности страны бога

вместе с приношениями иноземных южных стран, лучшими взносами жалкой страны Куш, крохами страны негров...»

Наконец, дальше мы находим и перечень товаров, привезенных из этих южных стран: «электрум» в ящиках и в виде колец, «шкуры многочисленных пантер», «живая южная пантера, привезенная для ее величества из южных стран», «3300» голов скота.

Тут же изображены все эти товары, пантеры, скот, слоновые клыки, перья и яйца страуса, луки, деревянные палки и жираф.[154] То обстоятельство, что здесь имеются в виду области, расположенные либо в Нубии, либо по соседству с ней, подчеркнуто изображением нубийского бога Дедуна, который присутствует при взвешивании товаров, доставленных египетской экспедицией.[155]

Желая подчеркнуть могущество Египта, египетский писец, проникнутый великодержавной идеологией, столь типичной для этого времени, изобразил пунтийских вождей как данников страны, целиком подвластной Египту. Поэтому вожди Пунта представлены коленопреклоненными перед именами египетской царицы. Надпись содержит их речь, проникнутую верноподданническими чувствами:

«Великие вожди Пунта.

Говорят они и просят мира у ее величества:

«Привет тебе, о царь Египта, богиня Ра,

сияющая подобно солнечному диску!

Царица ты наша,

Владычица Пунта,

Дочь Амона, царя богов.

Имя твое достигает круга неба.

Достигло могущества Маат-ка-Ра

[всей] окружности моря шен-ур!»».[156]

Однако у нас нет никаких оснований предполагать, что страна Пунт находилась под властью Египта. Как видно из следующих далее изображений и надписей, ценные предметы, в частности золото и мирровая смола, были лишь товарами, вывезенными из Пунта. После доставки этих товаров в Египет [56] их тщательно взвесили и измерили, причем результаты взвешивания и подсчета были занесены в особую опись. Все остальные изображения и надписи, относящиеся к Пунту и сохранившиеся на других памятниках, столь же ясно указывают на то, что Пунт, с которым Египет вел меновую торговлю, никогда не находился под властью египетского фараона.

В этом отношении особенно интересны изображения на стенах гробницы Рехмира. Здесь представлены жители Пунта, Крита, Нубии и Сирии, приносящие египетскому везиру товары и дань своей страны. Для того чтобы отделить страны, подвластные Египту, от стран независимых, художник поместил в одну группу пунтийцев и критян как жителей независимых стран, а в другую — нубийцев и сирийцев, поскольку Сирия и Нубия были подвластны Египту. Это подчеркнуто далее и тем, что в нижнем регистре, где изображены пленники, помещены лишь нубийцы и сирийцы. Пунтийцы несут с собой товары, которые египтяне обычно вывозили из страны Пунт. Это — мирровое дерево, мирровая смола в больших количествах, в частности спрессованная в форме обелисков или пирамид, золотые слитки в форме колец, черное дерево, слоновая кость, шкуры леопардов, перья и яйца страусов, ожерелья, обезьяны, козел и ручной леопард. Над этой сценой находится надпись, поясняющая смысл данного изображения:

«Прибытие в мире вождей Пунта с поклонами к месту перед его величеством, царем Верхнего и Нижнего Египта Мен-хе-пер-Ра, да живет он вечно! Они приносят свою дань, всякие хорошие приношения своей страны, на которую никто не ступил своей ногой вследствие его великого могущества в их странах. Ведь каждая страна подвластна его величеству!».[157]

Не имея возможности указать на то, что Пунт был завоеван Тутмосом III, писец ограничивается лишь общим утверждением, что «каждая страна подвластна фараону» и что поэтому торговцы Пунта являются в сущности лишь «данниками» фараона. Однако это не что иное, как преувеличение, продиктованное идеологией, типичной для этого периода в истории Египта.

Товары, которые египтяне привозили из страны Пунт, распространялись по различным странам древневосточного мира. Именно в это время Египет установил непосредственные торговые отношения не только с южной страной Пунт, но также с Критом, Палестиной, Финикией и Сирией. Больше того, товары из Египта проникали в Хеттскую страну и Месопотамию благодаря сирийской и финикийской транзитной торговле. На широкое развитие внешней торговли в эту эпоху указывает близость некоторых слов, обозначающих в различных древних языках один и тот же товар, что было в свое время отмечено Либлейном. [57]

Так, египетское слово — «слоновая кость» стоит близко к коптскому єīв, древнееврейскому הבּאִ и древнегреческому ελέφας, обозначающему «слон», и латинскому ebur — «слоновая кость».

Древнеегипетское слово очень близко к древнееврейскому בֶוהּ, древнегреческому εβενος, латинскому hebenum.

Древнеегипетское слово — kmj — «смола» не менее близко к древнегреческому κόμμι и латинскому gummi. Древнеегипетское слово — msdm — «сурьма» столь же близко к греческому στίμμι и латинскому stibium.

Наконец, древнеегипетское слово gfw очень близко к древнееврейскому רּוֹק, древнегреческому κετος и латинскому cepus.[158]

Либлейн на основании этих лингвистических сравнений высказывает предположение, что пунтийцы были предками финикийцев. Ведя торговлю этими товарами, они распространили их названия среди различных народов древнего мира. Однако это предположение ни на чем не основано. Единственный вывод, который можно сделать из этих фактов, сводится к тому, что египтяне перепродавали товары, полученные ими из Пунта, ряду соседних стран. Поэтому египетские названия этих товаров были заимствованы соседними народами, ведшими в эту эпоху оживленную торговлю с Египтом.

Экспедиция в Пунт, организованная при царице Хатшепсут, открыла египтянам важный торговый путь, ведший в богатые страны Восточной Африки, и дала им возможность установить непосредственные торговые отношения с племенами, населявшими эти страны. Можно предполагать, что вслед за этой первой крупной экспедицией в страну Пунт были отправлены и другие, менее значительные экспедиции. Так, например, в гробнице № 143 в Дра-абуль-Негга, относящейся к первой половине периода XVIII династии, сохранились рисунки, изображающие возвращение экспедиции из Пунта, а также измерение и подсчет товаров, оттуда привезенных. Мы видим здесь две вереницы людей, одни из которых вооружены, а другие несут мешки и ящики на больших коромыслах. Позади них колесничий с большим колчаном за спиной ведет коня, впряженного в колесницу.[159] На стенах этой же гробницы изображены товары, привезенные из Пунта: корзины с полудрагоценными камнями, мешки с каким-то товаром, золото [58] в виде колец, груды благовонной смолы, благовонная смола, спрессованная в форме обелисков и конусов, наконец, мирровые деревья в кадках. Ниже изображено измерение мирровой смолы перед писцами, записывающими результаты измерения.[160] Надписи плохо сохранились, однако сохранившееся слово — Пунт ясно указывает на то, что здесь изображена экспедиция, возвращающаяся из этой страны.

Одновременно с этим усиливается торговый обмен Египта с северными странами, с островными районами Эгейского моря, где главную роль играл остров Крит, занимавший в то время первенствующее положение в морской торговле восточной части Средиземного моря. Торговые связи, соединявшие Египет с островами Эгейского моря, существовали и раньше. Но в связи с развитием рабовладельческого хозяйства и внешней торговли Египта этот торговый обмен в период XVIII династии стал значительно усиливаться. Начиная с Яхмоса I, египетские фараоны в своих надписях нередко упоминают страны Ханебу, Кефтиу и «острова среди Великого моря».[161] В гробницах вельмож все чаще и чаще появляются изображения эгейцев, несущих самые разнообразные товары своей страны. Так, например, в гробнице Сенмута, относящейся ко времени царствования Хатшепсут, сохранились изображения трех критян, одетых в типично эгейские фартуки и опоясанных пестрым эгейским поясом. Они несут на плечах и в руках роскошные ремесленные изделия — три серебряных и два медных сосуда, украшенные художественными изображениями бычачьих голов и орнаментами в форме спиралей и розеток.[162] Но особенно верное и полное представление об импорте эгейских товаров в Египет дает изображение из гробницы Рехмира. Мы видим здесь 16 эгейцев, одетых в типично эгейскую одежду, с типично эгейской обувью на ногах, причесанных по обычаю своей страны. Египетский художник тщательно изобразил привезенные ими товары, которые они несут в своих руках и которые большой грудой сложены у ног египетского писца, заносящего каждый предмет в опись. Среди этих товаров можно различить прямоугольные слитки серебра, корзину, наполненную лазуритом, серебряные слитки в форме колец, золотую ситулу, вазу из лазурита, золотую вазу с ручками в виде леопардов, золотые блюда, золотую чашу, серебряную вазу с двумя ручками, голову львицы, сделанную из золота, серебряную вазу с золотыми украшениями, золотую чашу с ручкой в форме козлиной головы, четыре больших серебряных бруска, изображение собачьей головы из светлого золота, золотые изображения птичьей и бычачьей голов, золотую вазу с двумя ручками, три больших бронзовых бруска, серебряную вазу с золотой крышкой [59] в форме козлиной головы, кинжал в синих ножнах, кувшин, орнаментированную золотую чашу, кинжал в красных ножнах, большой медный брусок, меч, орнаментированный золотой сосуд с голубыми цветами, ожерелье из голубых бус, серебряную вазу с двумя ручками, слоновый клык и множество других ценных предметов.[163]

Аналогичные сцены доставки в Египет многочисленных и разнообразных изделий эгейского художественного ремесла сохранились на стенах гробницы первосвященника Амона и начальника казначейства Мен-хепер-Ра-снеба и гробницы «начальника северных стран» Аменмеса. На стене гробницы Мен-хепер-Ра-снеба изображено множество роскошных эгейских сосудов: золотой ритон на ножке, серебряный кувшин, серебряный ритон с головой зверя, золотая лотосовидная чаша, серебряное блюдо на нитке, золотой ритон в форме бычачьей головы, сосуд, украшенный изображениями двух бычачьих голов, бронзовый меч, сосуд в форме бычачьей головы, критский ритон, две ситулы из электрума, ваза с двумя ручками из электрума, два ритона в форме львиных голов из электрума, серебряный сосуд конической формы, золотой сосуд с ручками в форме зверей, серебряный кувшин, золотой сосуд с двумя ручками, одежды, кувшин из электрума, конический ритон из золота.[164] Наконец, на стене гробницы «начальника северных стран Аменмеса» изображены эгейские торговцы, несущие драгоценные вазы, кувшины, лотосообразную чашу, серебряные вазы с двумя ручками, сосуды для возлияний и другие ценные изделия. Все это изображение указывает на то, что главными статьями торгового ввоза из эгейских стран в Египет были: золото, серебро, бронза и медь в слитках, роскошные сосуды из золота, серебра и электрума, драгоценное оружие, бусы и иные изделия художественного, преимущественно ювелирного ремесла.

Укрепление торговых связей Египта с эгейскими странами, главным образом с Критом, и доставка в Египет высокохудожественных изделий эгейского ремесленного производства оказали некоторое влияние на развитие египетского искусства в эту эпоху. Явным эгейским влиянием проникнуты появившиеся в Египте художественные мотивы и орнаменты. Весьма возможно, что эгейские, а также сирийские мастера, работавшие в это время в египетских мастерских, вполне сознательно подражали высокохудожественным изделиям эгейского металлургического и ювелирного производства. Приток огромного количества материала, ценностей и рабов в Египет благодаря развитию внешней торговли привел к обогащению правящего класса рабовладельческой аристократии и к углублению классовых противоречий. [60]


Глава II. Социальные отношения

В буржуазной историографии до последнего времени господствовал взгляд, что время царствования фараонов XVIII династии было временем высшего расцвета древнего Египта, его государственности, экономической и политической мощи, культуры. Завоевательные войны фараонов XVIII династии, как известно, привели к притоку огромных материальных богатств в Египет. По мнению американского египтолога Д. Г. Брэстеда, который во всех своих трудах всячески идеализирует рабовладельческое государство древнего Египта, «богатства, которые фараоны захватили в Азии и Нубии во время империи, создали мощь и великолепие, неизвестные до этого миру и особенно ясно выступающие в громадных и роскошных постройках».[1] Американский египтолог, всегда особенно старательно подчеркивающий «благодетельность» древнеегипетской государственности, указывает на то, что «главной заботой правительства было сделать страну экономически сильной и производительной».[2] Равным образом и английский египтолог М. Мэррэй в своей недавно напечатанной книге отмечает, что «в царствование Хатшепсут не было войн и благосостояние Египта настолько возросло, что соседние страны стали бросать завистливые взоры на его богатства».[3]

Однако такого рода обобщенные характеристики односторонни и поэтому неправильны. Советский историк должен вскрыть классовый характер египетского государства того времени и на документах показать, в интересах какого класса и каких социальных групп проводилась та или иная политика древнеегипетского правительства. Поэтому задачей нашего исследования является установить, на какие классы и социальные группы распадалось египетское общество в середине [61] II тысячелетия до н.э., каковы были отношения между этими классами и социальными группами, интересы какого класса защищало египетское государство в эпоху XVIII династии. Для решения этих вопросов историк располагает рядом материалов, в первую очередь письменных источников, а затем и памятников материальной культуры, которые позволяют изучить и охарактеризовать классовую структуру древнего Египта в период царствования фараонов XVIII династии, когда древний Египет достиг высшей точки военного и политического могущества, став на время сильнейшим государством древневосточного мира.

В буржуазной, в частности немецкой, литературе 30-х годов, дается искаженная, тенденциозная картина социальных отношений, существовавших в Египте в период XVIII династии. Так, В. Вольф утверждает, что во время Среднего и, очевидно, Древнего царства «народ существовал только благодаря царю, но и царь существовал только благодаря народу и, таким образом, оба представляли собой единство».[4] Но начиная со времени Нового царства «друг другу противостояли, с одной стороны, абсолютная царская власть, а с другой — народ, разделенный на классы, уже больше органически не расчлененный на сословия».[5] Однако исторические факты показывают, что картина, нарисованная пером, мягко выражаясь, консервативного историка, совершенно неправильна. Никакого единства между египетским деспотом и трудовым народом, в частности, в период Среднего царства нельзя установить, что ясно видно из ряда источников этого времени. Резкое социальное расслоение и развитие рабства приводили нередко к вспышкам острой классовой борьбы. На это указывают «Поучение Гераклеопольского царя»,[6] «Беседа уставшего жить со своей душой»,[7] а также другие сохранившиеся до нашего времени литературные тексты и надписи. Нельзя также говорить о наличии «органического расчленения» египетского общества на сословия в период Среднего царства и о появлении классового расслоения лишь с начала Нового царства. На самом деле классовое расслоение имело место еще в период Древнего царства, о чем говорит факт существования тогда классового рабовладельческого государства. С другой стороны, сословное деление стало оформляться позднее, лишь со времени Нового царства. Конечно, сравнение древнего Египта времени XVIII династии с абсолютизмом новой Европы является произвольной модернизацией. Столь же необоснованно В. Вольф утверждает, что в период Нового царства возникла возможность для появления «индивидуальных личностей властителей». Однако, по мнению Вольфа, в этот период они уже не в состоянии играть «сверхчеловеческую роль богов-царей».[8] Вполне естественно, что [62] реакционный германский историк резко преувеличивает роль личности в истории, совершенно обходя молчанием важнейший вопрос о социально-экономических отношениях в Египте того времени. Энергичные правители могли играть и играли некоторую историческую роль во все периоды египетской истории. С другой стороны, именно в период Нового царства не только усилился, но и получил значительное распространение культ царя и царской власти, на что указывают многочисленные могильные памятники времени Рамзеса II.

В тех же случаях, когда буржуазные историки пытались анализировать социальные отношения, типичные для Египта времени Нового царства, они обычно давали искаженную, спутанную и неправильную картину, что объясняется непониманием процесса развития производственных и классовых взаимоотношений. Так, Д. Г. Брэстед в своей большой «Истории Египта» говорит, что в период XVIII династии «исчезновение земельной знати и управление местных округов огромной армией маленьких коронных чиновников открыли для среднего класса еще более широкий путь к бесчисленным карьерам, нежели в эпоху Среднего царства».[9] Но на этой же странице он пишет, что «в результате возник новый служебный класс, низшие ряды которого выходили из прежнего среднего класса, в то время как его верхи пополнялись родственниками и креатурами старой земельной знати, занимавшей высшие и важнейшие местные должности».[10] Таким образом, остается неясным, исчезла или сохранилась та старая земельная знать, которую Брэстед, как и большинство буржуазных историков, совершенно неправильно называет «феодальной».

В советской исторической науке установился взгляд, что основным классовым антагонизмом в древнем Египте был антагонизм между рабовладельцами и рабами и что основной формой эксплуатации было рабовладение. Естественно, что это рабовладение достигло в Египте своего наивысшего развития именно в период Нового царства. Развитие экономики требовало широкого применения рабского труда. Разорение свободных трудовых масс, главным образом сосредоточенных в свободных сельских общинах, приводило к постепенному их порабощению. Однако все развивавшееся рабовладельческое хозяйство не могло ограничиться этими внутренними ресурсами для пополнения кадров рабочей силы. Необходимость постоянного увеличения количества рабов требовала развития завоевательной политики, которая возникла еще в период Древнего царства, стала реальным фактом в период Среднего царства и достигла своего наивысшего расцвета при фараонах Нового царства, в частности в период XVIII династии.[11] Уже первые фараоны XVIII династии совершали многочисленные походы [63] в Палестину, Сирию и Финикию, а также на юг, в Нубию в значительной степени для захвата пленных, обычно обращавшихся в рабство.[12] Эта завоевательная политика достигла большого размаха при Тутмосе III, совершившем целую серию крупных завоевательных походов. Сохранившийся, к сожалению, не полностью текст «Анналов Тутмоса III» свидетельствует о том, что во время царствования этого фараона было захвачено в качестве добычи и получено в виде дани свыше 7 тыс. пленных из различных завоеванных и подвластных Египту стран. Однако цифра 7671, полученная при подсчете общего числа пленных, упомянутых в «Анналах Тутмоса III», далеко не точна, ибо на самом деле число попавших в Египет рабов в царствование этого фараона было намного больше. Вполне понятно, что весьма неполные «Анналы» не отражают действительной картины значительного роста рабовладения в Египте в данную эпоху. Ведь надо иметь и виду, что только первый поход Тутмоса III описан более или менее подробно, а остальные описаны очень бегло и весьма суммарно. Это объясняется тем, что подлинный полный текст «Анналов» утрачен, а сохранившийся текст во многих своих частях является лишь очень кратким и сжатым резюме.[13] С другой стороны, и дошедший до нас текст сохранился настолько плохо, что не дает права делать окончательные выводы, особенно в отношении цифр. Многие цифры исчезли, а несколько раз в тексте «Анналов» говорится о захвате или доставке пленных и рабов, причем точную цифру установить невозможно. Поэтому приведенную нами цифру следует признать минимальной и более правильно было бы считать, что в царствование Тутмоса III в Египет было доставлено 7671 + х рабов. Как видно из недавно найденной и опубликованной надписи, при Аменхотепе II было захвачено очень много рабов;[14] естественно предположить, что и при Тутмосе III их было доставлено в Египет не меньше. Во многих надписях автобиографического характера говорится о захвате пленников, которых, как правило, обращали в рабство. В юридических текстах, например в контрактах, и даже в автобиографиях вельмож и чиновников часто применяется особый глагол «ини» , который обозначает «приводить, покупать, добывать, получать, захватывать» и нередко применяется по отношению к рабам. Так, например, в надписи Аменемхеба, чиновника, жившего при Тутмосе III, говорится: «Я привел трех людей, которых я захватил в этой стране, и я поставил их перед его величеством в качестве живых пленников».[15] Судя по многим надписям, эти военнопленные рабы часто находились в частном владении, причем это частное рабовладение должно было быть юридически оформлено особым [64] «царским пожалованием», поскольку, очевидно, царь считался верховным собственником не только всего земельного фонда страны, но и всей захваченной во время войны добычи, в состав которой в первую очередь входили пленники, обращавшиеся в рабство. Так, в автобиографии вельможи и архитектора Инени, жившего и занимавшего различные высокие должности при ряде фараонов XVIII династии, говорится: «Наградил меня его величество рабами».[16]

Однако это рабовладение даже в эпоху Нового царства все еще сохраняло во многом неразвитый, домашний характер. На это домашнее рабство достаточно ясно указывали в своих трудах основоположники марксизма еще в прошлом столетии. Так, Маркс писал: «Рабство, в скрытом виде существующее в семье, развивается лишь постепенно, вместе с ростом населения и потребностей и с расширением внешних сношений — как в виде войны, так и в виде меновой торговли».[17] На этот же факт в свое время указывал и Энгельс: «Иное дело домашнее рабство на Востоке; здесь оно не образует прямым образом основы производства, а является косвенным образом составной частью семьи, переходя в нее незаметным образом».[18] О включении рабов, в частности военнопленных, в семью свидетельствует один юридический документ времени Тутмоса III. В этом документе говорится: «27-й год его величества царя Верхнего и Нижнего Египта Мен-хепер-Ра, дарующего жизнь и устойчивость, сына Ра, Тутмоса, Правителя Истины, подобного Ра вовеки. Явился царский брадобрей Са-Бастет к чиновникам ихмес-енкап царского дома, чтобы сказать: «Раб, который был мне пожалован, по имени Амениуи был захвачен рукой моей, когда я сопровождал правителя. Слушайте... Его не ударят, его не остановят у каких-либо дверей царя. Я ему отдал дочку сестры моей Небет-та в жены...»».[19] Очевидно, и в древнем Египте, как, впрочем, и у многих других древних народов на этой стадии развития общества, рабы входили в состав большой патриархальной семьи.

Классу рабов противостоял класс рабовладельцев, который в свою очередь делился на группы в зависимости от имущественного, социального и служебного положения их представителей. Однако уже в эпоху Нового царства возникает представление о значительной социальной группе свободных, образующих народ, в состав которого, очевидно, входили как привилегированные слои богачей, так и средние слои. Само слово «народ» именно в таком смысле появляется в надписях времени XVIII династии, в частности в одной надписи фараона Яхмоса I.[20] Вполне естественно, что бедняки, всегда выступавшие в классовой борьбе вместе с рабами, исключались из этой социальной группы, которая обозначалась словом «народ».[21] [65] В надписях фараонов XVIII династии цари изображают себя в качестве «благодетелей» и «охранителей» этого «народа». Так, в надписи на большом карнакском обелиске, поставленном по приказу царицы Хатшепсут, говорится: «Царица сама сказала: «я поставила его (обелиск. — В. А.) перед народом»» и дальше: «народ, увидят они памятник мой, я думала, что народ скажет, что мой рот был прекрасен благодаря тому, что исходило от него».[22] В особенности характерны в этом отношении следующие слова из той же надписи царицы Хатшепсут: «избрал [бог царицу] для охраны Египта, для защиты людей и народа... семя прекрасное на земле для благоденствия людей».[23] Эти слова — не что иное, как ясно выраженная классовая пропаганда, имевшая целью показать, что царь является защитником и хранителем народа и вся его деятельность сводится лишь к тому, чтобы обеспечить народное благоденствие. Разумеется, в состав этого народа включаются только обеспеченные слои, интересы которых совпадают с интересами богачей и придворных. Так постепенно формируется представление о той прочной и могущественной социальной группе, которая была наиболее мощной опорой царской власти. Даже цари-деспоты принуждены считаться с этой сильной и влиятельной группой населения. Так, в некоторых официальных царских надписях встречаются указания на то, что цари гордились признанием их власти со стороны народа. В одной надписи царицы Хатшепсут из Дейр-эль-Бахри говорится: «Услышал величество ее отца, царя, что соединил весь народ имя его дочери этой с [именем] царя».[24] В этих словах подчеркивается, что «весь народ», т. е. конечно, привилегированная часть египетского населения, признала законность власти царицы Хатшепсут, которая, очевидно, оспаривалась некоторыми группами населения.

Важным фактом социальной истории того времени является несомненное усиление средних слоев населения, в состав которых в значительном количестве входили ремесленники и торговцы. Обзор экономики Египта времени XVIII династии показал, что развитие ремесленного производства и дифференциация труда должны были повести к возникновению и дальнейшему развитию более квалифицированных форм ремесла. Уже в предшествующий период Среднего царства в Египте становится заметным средний слой ремесленников и торговцев. Теперь же, в период XVIII династии, среди этого среднего свободного слоя наблюдается дальнейшее и все усиливающееся расслоение. Многочисленные изображения на стенах гробниц рисуют нам этих ремесленников, многие из которых были опытными мастерами своего дела. Постепенно образуется замкнутый социальный слой профессиональных ремесленников, [66] передающих свои должности и знания своим наследникам. На это, между прочим, указывают знаменательные слова, сохранившиеся в гробнице Рехмира около изображения ремесленников: «дети... на место своих родителей».[25]

Очевидно, из этой постепенно оформлявшейся социальной группы опытных и зажиточных ремесленников иногда выходили и некоторые чиновники, которые благодаря своему богатству, связям, дарованиям или милости самого фараона достигали порой довольно влиятельного положения. Так, в одной Лейденской надписи мы читаем: «Я происходил из бедной семьи и из небольшого города, но Владыка Обеих Стран (т. е. царь. — В. А.) оценил меня... Он возвысил меня выше [царских] друзей, введя меня в среду придворных князей... Меня ввели в дом золота, чтобы делать фигуры и изображения всех богов».[26] Этот процесс усиления средних слоев населения получил особенно яркое выражение в конце XVIII династии, но уже ко времени царствования Тутмоса III он становится достаточно заметным.

Экономически наиболее могущественным классом в период XVIII династии была рабовладельческая аристократия, которая сосредоточила в своих руках огромные богатства. Состав этой аристократии в этот период чрезвычайно расширился. В нее входили представители старой родовой знати, новой придворной и служилой знати, чиновники, жрецы и военные командиры. В надписи Кереса, вельможи времени Аменхотепа I, дается перечень представителей различных социальных групп, входивших в то время в состав рабовладельческой аристократии. В этой надписи говорится: «О вы, князья, писцы, херихебы, спутники, люди войска! Хвалят и любят вас боги наших городов! Вы хотите передать должности ваши детям вашим, достигнув старости».[27] Особенно характерна последняя фраза, в которой подчеркивается стремление этих чиновников, жрецов и военных командиров передать своим детям и закрепить за ними свои должности, источник материального благосостояния.

Как видно из ряда других надписей, в это время постепенно укрепляется обычай передавать должности чиновников их детям, что способствовало внутреннему укреплению правящего класса рабовладельческой аристократии. Так, например, высшую государственную должность везира последовательно занимали три представителя одной высокой аристократической семьи, жившие при Хатшепсут и при Тутмосе III: Амачу, Нефер-убен и Рехмир, роскошная гробница которого прекрасно сохранилась до нашего времени.[28] Высшие представители этой рабовладельческой аристократии, носившие различные придворные титулы и занимавшие высокие государственные [67] должности, хорошо сознавали свою тесную связь с царским дворцом, с царским престолом, с самим фараоном. Ведь фараон был признанным главой этой высшей рабовладельческой знати, ее первым представителем и естественным защитником ее классовых интересов. Об этом ярко свидетельствует следующая надпись из гробницы везира Рехмира: «Друзья («семеры» — придворный титул. — В. А.) фараона, да будет он жив, здрав и невредим! — идут перед лицом везира, воздавая хвалу и возглашая славословия. Говорят они: «О правитель, достославный памятниками, Мен-хепер-Ра (Тутмос III. — В. А.), который утверждает каждую должность и снабжает храмы приношениями и указаниями всякого рода. Если он пребывает прочно на своем престоле, то и дети знатных [пребывают] на местах своих отцов»».[29] В этих словах ясно выражена мысль о том, что прочность положения аристократов в полной мере зависит от прочности власти царствующего деспота. Эта рабовладельческая аристократия была сильна своей сплоченностью и внутренней классовой солидарностью. В ней в течение веков господствовали старинные традиции чинопочитания, согласно которым младшие по должности и званию должны были беспрекословно подчиняться старшим и начальникам. Так, вельможа Инени ставит себе это послушание в особую заслугу: «Я слушал то, что говорил начальник. Не было строптиво сердце мое к вельможам, находящимся во дворце».[30] В состав этой рабовладельческой аристократии в значительной степени входило высшее жречество. Поэтому вполне естественно, что в среде этой аристократии господствовала исконная религиозная идеология, на основе которой создавались мировоззрение и своеобразная классовая этика представителей этого правящего класса. В соответствии с этим религиозным мировоззрением вельможа Инени с гордостью говорил о себе: «Я думал то, что угодно моему городскому богу, я чужд нечестия относительно вещей бога... Я не преступал устами относительно имущества бога в день взвешивания зерна... Страх божий был в моем сердце, страх перед моим господином в моем существе».[31] Особенно характерно, что материальной базой этой древней религиозной идеологии была забота о неприкосновенности храмового имущества, иными словами, забота о прочности существующего классового строя. Ведь в состав рабовладельческой аристократии в этот период входило богатое и влиятельное жречество. Но для того чтобы укрепить это классовое господство рабовладельцев и подавить возможный, а иногда и весьма реальный протест трудовых масс, необходимо было постоянно прибегать к лицемерной и демагогической классовой пропаганде, при помощи которой чиновники и вельможи, являвшиеся рабовладельцами и эксплуататорами, изображались [68] в качестве «справедливых и гуманных» правителей, которые в своем управлении стремились лишь делать «добро» народу. Так, вельможа Карес в своей биографии пишет: «Человек правды перед Двумя Странами, действительно справедливый, свободный от лжи, пребывающий первым в трудных судебных делах, защищающий нуждающегося в помощи того, который не может защитить себя, дающий уйти двум людям мирно речением уст своих, справедливый подобно двум чашкам весов.., склоняющий свое сердце, чтобы услышать слова, подобно богу в его час...».[32]

Нарисовав такими, яркими красками образ «идеального» чиновника, возможно, заимствованный из поучительной литературы, вельможа Инени с гордостью говорит, что и он в своей деятельности руководился этими правилами, чем снискал широкую популярность и «любовь» всего народа: «Не бывает твердосердечен хвалимый своим господином, не бывает нечестив устами хвалимый своим богом. Я достиг старости в своем южном городе, достоинств — в Хефтихернебес (Фиванском некрополе. — В. А.). Похвала моя была у его знатных, любовь — у простых. Я не грабил, я не вламывался».[33] Само собой разумеется, что вся деятельность такого «идеального» чиновника должна была сводиться к тому, чтобы всячески угождать фараону как высшему представителю и признанному главе правящего класса рабовладельческой аристократии. И, конечно, такая преданная служба царю всегда с лихвой вознаграждалась. Так, Инени откровенно признает, что его преданная служба царю была должным образом вознаграждена: «Царь усугубил мне свои милости вследствие [своих] великих достоинств для его сердца. Он возвел меня в начальники работ, в заведующего постройкой его гробницы... Он знал, что я верен, что я угодный сердцу, приятный устами, скрытен языком во [всем] касающемся дома царя. Он возвел меня в начальники двух житниц, в князья моего города, в начальники работ в Карнаке».[34] Еще более откровенно сообщает в своей биографии Инени о доходах, которые он получал благодаря милости царя: «Наградило меня его величество рабами. Хлебы мои из житницы царского дома [доставлялись] ежедневно... Я питался от обеденного стола царя, хлебом от трапезы царя, пивом, равным образом мясом, жиром, овощами, разными плодами, медом, пирогами, вином и оливковым маслом».[35] С особой гордостью сообщает Инени о милостях, которыми осыпала его царица Хатшепсут: «Хвалило меня ее величество, любила она меня, знала она достоинства мои во дворце. Наделила она меня имуществом. Возвеличила она меня. Наполнила она мой шатер серебром, золотом, всякими прекрасными тканями из царского дворца. Нечего и говорить — я стал выше всего».[36] [69] Таким образом, личное обогащение было главной и основной целью, к которой стремились эти «идеальные» чиновники, истинные представители правящего класса рабовладельческой аристократии.

Особенно характерным для времени XVIII династии является соединение в руках наиболее крупных вельмож и чиновников различных государственных и в то же время жреческих должностей. Одни и те же лица, очевидно, управляли как государственными, так и храмовыми землями и имуществами. Например, вельможа Инени писал: «Когда я был назначен князем, начальником двух житниц, поля храмовых владений были в моем ведении, все прекрасные работы были сосредоточены под моим управлением; я наблюдал за великими памятниками, которые он (фараон. — В. А.) сооружал в Фивах».[37]

На соединение государственных и жреческих должностей в одних руках и на одновременное управление храмовым и государственным имуществом одним лицом указывает ряд надписей вельмож и чиновников, живших при Тутмосах и Хатшепсут. Так, Мин-а называл себя: «наследственный князь, великий любимый друг [царя], начальник рабов Амона, царский писец Мин-а правогласный».[38] Представляет интерес в этом отношении служебная карьера вельможи Хапусенеба, жившего при Хатшепсут, подробно описанная в его биографии. Судя по этой надписи, вельможа Хапусенеб был непосредственным ставленником царицы Хатшепсут, которая выдвинула его на различные высокие должности. Так, Хапусенеб пишет: «Хвалил меня его величество, благой бог, царь Верхнего и Нижнего Египта Тутмос II... [назначил он меня] руководить работами в его скалистой гробнице благодаря величию моих планов... Назначен я был начальником в Фивах, в храмах Амона во всей земле Амона...».[39] При царице Хатшепсут Хапусенеб, пользуясь, очевидно, особым доверием царицы, занимал важные государственные, придворные и храмовые должности, объединяя в своих руках управление как государственным, так и храмовым имуществом. Судя по сохранившейся надписи, Хапусенеб в это время был «наследственный князь, первый жрец Амона-Ра, начальник жрецов Южной и Северной Страны, начальник областей юга, начальник скота Амона, начальник всех должностей дома Амона, казначей царя Нижнего Египта, единственный семер»,[40] а также «наследственный князь, великий начальник юга, жрец-сем Гелиополя, начальник города, везир, начальник храмов... И вот его величество было во дворце... Избрал меня его величество перед миллионами, возвысил меня его величество перед людьми благодаря величию своего сердца...».[41] Эти последние слова особенно ясно указывают на то, что Хапусенеб пользовался особым [70] личным доверием царицы и принадлежал к числу ее наиболее приближенных вельмож. Очевидно, именно в этот период образуется особый социальный слой высшей придворной аристократии, обязанной своим возвышением личной милости фараона и являющейся его наиболее прочной опорой. Очень высокое положение занимал при дворе царицы Хатшепсут и другой вельможа, по имени Тутии, который называл себя: «наследственный князь, начальник двух домов серебра, начальник двух домов золота, весьма наполняющий сердце владыки двух стран (т. е. пользующийся особым доверием царя. — В. А.), начальник жрецов Гермополя, опечатывающий сокровища в царском доме, обучающий ремесленников их делу, делающий открытия для опытных в делах, верховный начальник предписаний... безвредный... когда докладывает он дела... хорошо выполняющий задания, порученные ему... не забывающий того, что приказано ему... знающий способ хорошего выполнения [дел] навеки... доверенное лицо царя, владыка дворца... имеющий свободный доступ во дворец... хранитель печати царя Нижнего Египта и начальник всех ремесленных производств царя Верхнего Египта».[42] Тутии особенно гордился тем, что ему было поручено произвести подсчет ценностей, переданных царицей в храм Амона после возвращения экспедиции из Пунта. По-видимому, Тутии соединял в своих руках управление как государственной казной, так и казной храма Амона в Фивах. В своей биографии он пишет: «Пожертвованы все диковинки, все приношения всех иноземных стран, лучшие из диковинок Пунта Амону, Владыке Фив, для его величества, да будет он жив, здрав и невредим, чтобы наполнить дом этого почтенного бога... Он дал ему Две Страны, так как он знает, что он пожертвовал их ему. Я произвел этот подсчет, так как я велик и превосходен для сердца его. Похвала моя пребывает с ним... Предпочитал он меня тем, которые находятся в его свите. Знал он, что предано ему сердце [мое]. Узнал он, что я человек, который, если ему что скажут, замкнет уста свои относительно дворцовых дел. Назначил он меня управителем дворца, зная, что я обучен делам. Я запечатывал два дома серебра и все роскошные драгоценные камни в храме бога Амона в Фивах, наполненном приношениями до потолка. Не происходило подобного со времен предков. Приказал его величество сделать...[43] из электрума, из лучших [его сортов, доставленных из] горных стран, в середине палаты празднеств, и измерить мерами «хекет» [для Амона] в присутствии всей страны. Итог [измерения и подсчета] 88 1/2 хекет электрума, что составляет [85] 92 1/2 дебена, для царя Верхнего и Нижнего Египта, да будет он жив, здрав и невредим [Маат-ка-Ра], живущего вечно. Я получал [71] хлебы из тех, которые поступают к Амону, Владыке Фив. Все это было на самом деле. Ни одного слова хвастовства нет в этом. Я бодрствовал. Сердце мое было превосходно для моего владыки...».[44] Судя по последним фразам этой надписи, Тутии получал продовольственное снабжение из Фиванского храма Амона. Следовательно, он занимал какой-то высокий пост в управлении храмовыми имуществами, являясь в то же время одним из наиболее видных государственных чиновников того времени.

Процесс слияния и соединения в одних руках высших храмовых и государственных должностей особенно ясно виден на примере карьеры Сенмута, одного из наиболее влиятельных вельмож при дворе царицы Хатшепсут. Ряд сохранившихся надписей свидетельствует о том, что Сенмут управлял всеми владениями и имуществами крупнейшего храма — храма Амона в Фивах. Так, Сенмут называет себя «начальник полей Амона, начальник сада Амона, начальник прекрасного скота Амона, начальник великого дома Амона, начальник великого дома царя, начальник рабов Амона».[45] Далее Сенмут указывает, что его влияние простиралось на все храмы страны. Поэтому он называет себя «состоящим при тайнах во всех храмах».[46] В связи с этим Сенмут имел доступ ко всем храмовым архивам и располагал наиболее полной информацией относительно всего происходившего в государстве. «Я — знатный, которого слушали; я имел доступ ко всем писаниям жрецов. Не было ничего такого, случившегося с самого начала, чего я бы не знал».[47] Но наряду с этим Сенмут занимал и ряд очень видных государственных постов и пользовался особым доверием и особой милостью царицы, о чем он подробно говорит в своей надписи: «Я знатный, любимый господином своим, поддерживавший замечательные планы Владычицы Двух Стран. Возвеличил он меня перед Двумя Странами. Сделал он меня начальником своего дома и своих владений во всей стране. Я был начальником над начальниками, управляющим над управляющими всех работ. Я был во всей стране под его начальством, начиная со времени смерти своего предшественника. Я жил при Владычице Двух Стран, царе Верхнего и Нижнего Египта, Хатшепсут, живущей вечно».[48] С особой гордостью описывает Сенмут всю свою служебную карьеру и все свои заслуги перед царицей, которая его вознесла высоко над всеми остальными вельможами. «Приказано было начальнику дома Сенмуту руководить всеми работами царя в Фивах, в Гермонтисе, в храме Амона в Дейр-эль-Бахри, в храме Мут в Ишру, в южной части Фив Амона (Луксор. — В. А.), чтобы успокоить сердце его величества, этого почтенного бога, чтобы украсить памятники Владыки Двух [72] Стран, увеличить и украсить работы... согласно приказанному во дворце... согласно желанию сердца его величества относительного этого... Его верный [слуга], равного которому нет... сильный сердцем... казначей царя Нижнего Египта, жрец Амона Сенмут, говорит он: «Я великий среди великих всей страны, слушающий слушаемое, единственный в одиночестве, начальник дома Амона, Сенмут правогласный. Я действительно наполнял сердце царя, поступая так, что был хвалим своим господином ежедневно, начальник скота Амона, Сенмут. Я был открывающим истину, я не совершал лицеприятия. Радовался Владыка Двух Стран изречениям уст его, уст Нехена, слуги богини Маат, Сенмута. Я вошел в милость и добился похвал. Я радовал сердце царя ежедневно, семер, начальник дворца Сенмут. Я распоряжался в житнице приношений Амона каждый 10-й день, начальник двух житниц Амона, Сенмут. Я руководил праздниками богов ежедневно для Владыки Гора, да будет он жив, здрав и невредим, начальник дома Амона, Сенмут. Я был управляющим среди управляющих, высший над князьями, начальник всех работ царского дома, руководитель всех ремесел, начальник жрецов Монту в Гермонтисе, Сенмут. Я был тот, кому сообщали о делах Двух Стран. То, что доставлял юг и север, было под моей печатью. Повинности всех иноземных стран находились в моем ведении. Я был тот, шаги которого знали во дворце, истинный доверенный царя, любимый им, начальник садов Амона, Сенмут».[49] Именно поэтому Сенмут во всех своих надписях подчеркивает, что он занимал при дворе совершенно особое положение и стоял значительно выше всех остальных вельмож как по своему служебному положению, так и по своему влиянию. Это особое положение Сенмута, очевидно, объяснялось тем, что он соединял в своих руках управление всеми храмовыми владениями и имуществами. В то же время он занимал ряд высших государственных должностей. Поэтому он считал вправе называть себя: «великий среди великих, знатный среди знатных»,[50] «наполняющий склады, обогащающий житницу, начальник двух житниц Амона, начальник сада Амона, руководитель всего народа, начальник всей страны... спутник царя в стране юга, севера, востока и запада, которому пожаловано золото похвалы».[51] В этих последних словах подчеркнута особая близость Сенмута к царице. Таков был один из высших представителей придворной рабовладельческой аристократии. Само собой разумеется, что этот высший слой правящего класса рабовладельческой аристократии был прочно спаян единством классовых интересов. Несмотря на постоянную борьбу, происходившую внутри верхушки этого правящего класса рабовладельцев, в социальной борьбе с трудовым народом этот класс всегда [73] выступал сплоченным и объединенным, что обеспечивало ему конечную победу над классовым врагом — рабами и бедняками. Связующим звеном, объединявшим правящий класс рабовладельцев, был царь, который считался божеством, а на самом деле был лишь высшим представителем правящего класса рабовладельцев. Официальная пропаганда всегда стремилась изобразить преданность аристократов царю или царице. Так, в одной дейр-эль-бахрийской надписи царицы Хатшепсут говорится: «Услышали знатные люди, благородные, вожди народа этот приказ об установлении сана его дочери, царя Верхнего и Нижнего Египта, Маат-ка-Ра, живущей вечно. И вот поцеловали они землю под ногами ее... Услышали все люди всех палат дворца и вот пришли они. Радость на лицах их».[52] Конечно, это преклонение перед особой обоготворявшегося царя должно было поддерживаться не только официальной пропагандой, но и суровыми мерами воздействия. Так, уже в те времена, возможно, был установлен строгий закон о жестокой каре за оскорбление обоготворенного царя, своего рода lex de laese majestatis, который присуждал виновного к смертной казни и был облечен в следующую лаконичную форму: «Если какой-либо человек выскажется против имени ее величества, то бог немедленно постановит его смерть».[53]

С другой стороны, царь, возглавлявший правящий класс рабовладельцев, возглавлял и его постоянную борьбу с трудовым народом, постоянно подавляя восстания как в Египте, так и в покоренных странах. Именно это ставится в особую заслугу царице Хатшепсут, как это видно из надписи, содержащей следующее обращение Тутмоса I к будущей царице: «Ты будешь могущественной в Двух Странах, ты схватишь мятежников, ты появишься во дворце».[54]

В состав правящего класса рабовладельческой аристократии входили, далее, представители местной знати, занимавшие видные должности в отдельных номах, управлявшие земледельческим и скотоводческим хозяйством нома и имевшие в номах свои собственные крупные поместья. Это были не только потомки старой родовой знати, но также чиновники, назначенные царем, пользовавшиеся его особым личным доверием и образовавшие постепенно новый слой поместной и служилой знати. Таков, например, Пахери, «номарх Нехеба и Инит, писец, начальник жрецов Нехебт, писец счета зерна», гробница которого с ее надписями и изображениями хорошо сохранилась до наших дней и дает яркое представление об экономическом и социальном положении ее владельца, типичного представителя местной аристократии времени XVIII династии.[55] Судя по сохранившимся надписям, Пахери занимал должность номарха III нома Верхнего Египта и в то же время являлся [74] «писцом счета зерна» большой территории, включавшей область столицы — Фив и обширный район к северу вниз по течению Нила, включая VI ном Верхнего Египта с его главным городом Перт-Хатхор (Дендера).[56] Таким образом, развитие земледельческого хозяйства в аграрном Египте в период Нового царства и увеличение количества царских и храмовых земель требовали сосредоточения власти в руках отдельных местных чиновников. Именно поэтому контроль над земледельческим, зерновым хозяйством, «счет зерна» в пределах «большого южного округа» был сосредоточен в руках одного местного чиновника, в данном случае номарха Нехеба и Инит, т. е. III нома Верхнего Египта, Пахери. Изображения и надписи в гробнице Пахери характеризуют его основные обязанности. Художник представил Пахери наблюдающим за выполнением различных земледельческих работ. Здесь показано вспахивание земли плугом, в который впряжены четыре раба, за плугом идет типичный азиат, очевидно, тоже раб. Тут же четыре человека вскапывают землю мотыгами. Далее пахари ведут два плуга, в которые впряжены быки. Всего на пашне здесь работают 15 человек. Далее изображена жатва льна. Пять человек вырывают из земли стебли льна. Один работник очищает корни от земли. Другой связывает снопы. Третий уносит с ноля связанные снопы. Всего на жатве льна работают восемь человек. Еще дальше изображена жатва на зерновом поле. Десять жнецов срезают колосья серпами. Затем художник изобразил молотьбу зерна: три человека несут колосья в больших корзинах и три работника молотят зерно при помощи быков. Наконец, тут же показано, как четыре человека отвеивают зерно и шесть человек насыпают зерно в кучи. На всех этих работах заняты 34 работника, что характеризует довольно крупный объем этих земледельческих работ, которые лично инспектирует хозяин гробницы, крупный местный чиновник, «писец счета зерна Пахери». На заключительных рисунках изображен амбар, в котором насыпаны три большие груды зерна и одна груда, очевидно, льняного семени. Наконец, далее мы видим четыре баржи, груженные зерном, готовые к отправке в столицу. Надпись поясняет, что этот рисунок представляет «погрузку барж ячменем и пшеницей».[57] Общая надпись вполне ясно определяет смысл всех этих изображений: «Осмотр летом и зимой всех работ, производимых в поле правителем Нехеба и Инит, который наблюдает и управляет на зерновых полях Южной Области, писцом счета зерна, Пахери».[58] В обязанности Пахери входило и наблюдение за скотоводческим хозяйством вверенной ему области. Так, на соответствующем рисунке мы видим стада быков, коров, телят, ослов, коз и свиней. [75] Надпись гласит: «Подсчет количества скота номархом Инит, начальником полей Южной Области, наполняющим сердце своего господина, от Дендера до Нехеба, писцом Пахери».[59] Наконец, на стенах этой же гробницы изображена приемка золота и отправка его на корабле в Фивы. Золото взвешивается на больших весах, и особый писец записывает его количество. Весьма возможно, что это золото добывалось в восточной пустыне к востоку от эль-Каба.[60]

Поставка золота в кольцах в сокровищницу Амона. Рельеф гробницы Ипу-им-Ра. Новое царство. XVIII династия.

Как мы уже отметили, жречество составляло значительную экономически мощную и сплоченную группу, входившую в состав правящего класса рабовладельческой аристократии. Жречество и чиновничество были тесно связаны между собой. Одни и те же лица, по большей части знатные аристократы, занимали одновременно жреческие должности, а также высокие гражданские должности как в центральном, так и в местном управлении, часто находясь при царском дворе и пользуясь особым личным доверием и расположением фараона. Поэтому цари XVIII династии с целью укрепления экономической мощи и политического влияния этой могущественной группы рабовладельческой аристократии жертвовали в храмы большие богатства, превращая их в своего рода филиалы царской сокровищницы. Так, в одной надписи, сохранившейся на северном фасаде восьмого пилона в южной части храма Амона в Карнаке, сказано, что Тутмос I покорил население завоеванных стран, обратил побежденных в рабство и заставил местных [76] вождей платить подати храму Амона. В этой надписи Тутмос I говорит: «Я схватил их во время победы согласно приказу твоему (Амона. — В. А.). Они превращены в рабов по указанию твоему. Вожди всех иноземных стран со склоненной головой приносят подати для храма твоего».[61]

Особенно крупные богатства пожертвовал храмам, главным образом храму Амона в Фивах, Тутмос III. Так, в своей коронационной надписи Тутмос III сообщает: «Мое величество устроил затем для него (Амона. — В. А.) новый сад, чтобы пожертвовать ему растения всякие и всякие хорошие цветы. Мое величество пожертвовал затем 1800 стат земли для полей храмовых владений, многочисленные поля в южной и северной стране... снабженные рабами. Я наполнил их пленными из южной и северной страны, детьми вождей страны Речену, детьми вождей Хент-хен-Нофра...».[62]

Выдача материалов из складов храмов Амона. Роспись гробницы Мен-хепер-Ра-снеба. Новое царство. XVIII династия.

Большой и подробный перечень всех даров, переданных фараоном храму Амона в Фивах, дает один из отрывков «Анналов Тутмоса III». В этой надписи говорится, что царь после победы, одержанной над врагом, пожертвовал храму пленников, обращенных в рабство, которые должны были ткать в храмовых мастерских различные ткани, обрабатывать храмовые поля, собирать зерно и наполнять житницы храма. Судя по этой надписи, храму Амона в Фивах пожертвовано 1588 рабов и рабынь, пригнанных из Азии и Нубии. Далее в той же надписи [77] сообщается, что царь передал храму дойных коров различных пород, много гусей для птичьего двора храма, большое количество полей и земельных угодий, разнообразные ценности, в частности серебро, золото, лазурит, малахит, бронзу, руду, свинец, краски, «чтобы соорудить все памятники для отца моего Амона», наконец, три сирийских города — Иниугес, Инуааму, Хуренкару, повинности с которых должны были ежегодно взиматься в пользу Фиванского храма Амона.[63] В надписях фараона Тутмоса III неоднократно говорится о том, как по приказу царя храмам, главным образом Фиванскому храму Амона, стали приносить более многочисленные, чем раньше, жертвы. Так, уже в коронационной надписи Тутмоса III сообщается, что «царь сам приказал сделать жертвенные приношения заново для отца своего Амона-Ра, владыки престолов Двух Стран (Фив. — В. А.)... пива — 30 кувшинов, связок овощей — 100, вина — три сосуда «хебнет», птиц «хетаа», плодов, белого хлеба... Мое величество приказал затем принести в жертву [сделать новое приношение] коров, телят, быков, газелей...»[64] Стремление правительства укрепить экономическую базу жречества особенно сказалось в чрезвычайно широкой строительной деятельности фараонов XVIII династии, которые тратили очень большие средства на ремонт и перестройку старых храмов и сооружение новых роскошных зданий в честь богов Египта. Так, в большой строительной надписи на гранитной стэле из Карнака, ныне хранящейся в Каирском музее, описываются постройки, воздвигнутые Тутмосом III после начала его войн. В частности, в этой надписи сообщается о сооружении большой пристройки к восточному концу большого Карнакского храма и описывается сооружение роскошных колонных зал и святилища, которые образовывали пристройку. Согласно надписи на алтаре, найденном в Карнаке, это здание носило название «Мен-хепер-Ра славен своими памятниками». Можно предполагать, что это название сохранилось до времени Такелота II. Новое и роскошное сооружение было настолько велико, что древнюю часовню божества водного хаоса Нун пришлось перенести дальше на восток. Необходимость постройки была вызвана тем, что Хатшепсут поставила свои обелиски в колонном зале Тутмоса I, так что этот зал лишился своей крыши. Тутмос, произведя перестройку этой части храма, заменил в зале старые кедровые колонны каменными. Возвратившись из второго сирийского похода, на 24-м году своего царствования Тутмос III начал эту постройку, и за два месяца до отправки в третий поход была, как описано в надписи, совершена торжественная закладка здания.[65] После возвращения Тутмоса III из третьего похода в 25-м году на стенах одной из комнат храма были [78] изображены растения и цветы, привезенные из Сирии.[66] Судя по одной надписи, особое помещение было посвящено культу царских предков. В одной комнате находился список царей, культ которых совершался в этом храме и статуи которых здесь были поставлены. Очевидно, культу царских предков придавалось большое значение, так как этот древний царский и заупокойный культ служил для укрепления авторитета власти обоготворенного царя и тем самым для укрепления всего классового строя и рабовладельческой системы в целом. На связь этого храма с заупокойным царским культом указывается в другой надписи Тутмоса III, в которой этот храм назван «памятник в честь его отца, царя Верхнего и Нижнего Египта Тутмоса I и памятник в честь его отцов, царей Верхнего и Нижнего Египта».[67] Таким образом укреплялась неразрывная связь между аппаратом государственной власти, который увенчивался царем, и богатым аристократическим жречеством, входившим составной частью в правящий класс рабовладельческой аристократии.




Гардинер в социальном отношении противопоставляет термин «рехит» термину «пат». См. A. H. Gardiner. Ancient Egyptian Onomastica. Oxford, 1947, vol. I, 98*, 108*.

Глава III. Государственное управление

Египетское государство в период царствования фараонов XVIII династии обладало всеми чертами древневосточной деспотии. К. Маркс и Ф. Энгельс в различных своих трудах отметили типичные черты древнейшего классового, точнее, древнейшего рабовладельческого государства, которое возникло в восточных странах в связи с появлением рабовладельческой эксплуатации, однако в тот период, когда еще в значительной степени сохранялись сельские общины. Наблюдая пережиточное сохранение сельских общин в Северной Индии, Маркс в 1853 г. указал на то, что эти общины, которые он называл «идиллическими республиками», были прочной основой азиатского деспотизма: «Эти идиллические республики, ревниво охраняющие лишь границы своих общин от вторжения соседних общин, существуют еще и доныне в довольно хорошо сохранившемся виде в northwestern parts of India (северо-западных частях Индии. — В. А.), которые недавно достались англичанам. Я полагаю, что трудно придумать более солидную основу для застойного азиатского деспотизма».[1]

Наряду с этим Маркс в результате глубокого изучения целого ряда исторических фактов установил, что при этой своеобразной форме восточного деспотизма сохранялось в течение длительного времени общинное землевладение, хотя высшим или верховным собственником всего земельного фонда считалось государство в лице восточного деспота, которого Маркс образно называл «связующим единством». Эта мысль постепенно формулируется и уточняется в трудах Маркса и Энгельса. В рукописи Маркса, относящейся к 1856—1857 гг., мы найдем существенно важную характеристику «коллективной земельной собственности, покоящейся на восточной общине [80] (auf der Orientalischen Kommune)», которую Маркс, очевидно, считал первой формой земельной собственности. По его словам, «эта форма, в основе которой лежит то же самое основное отношение {т. е. коллективная собственность на землю}, сама может реализоваться самым различным образом. Например, ей нисколько не противоречит, что, как в большинстве основных азиатских форм, связующее единство, возвышающееся над всеми этими мелкими коллективами, выступает, как высший собственник или единственный собственник, в силу чего действительные общины выступают лишь как наследственные владельцы».[2]

Несколько далее Маркс уже твердо и определенно указывает, что «в условиях восточного деспотизма и юридически кажущегося отсутствия при нем собственности, на деле в качестве его основы существует эта племенная или общинная собственность, порожденная по большей части сочетанием промышленности с сельским хозяйством в рамках мелкой общины».[3]

Эта же мысль с предельной четкостью выражена была и Энгельсом в «Анти-Дюринге» в следующих словах: «...Восточный деспотизм был основан на общинном землевладении».[4]

Наконец, взаимоотношение между частным и общинным землевладением и землепользованием, с одной стороны, и верховным правом государства на земельную собственность, с другой стороны, в условиях восточного деспотизма глубоко охарактеризовано Марксом в «Капитале»: «Государство здесь верховный собственник земли. Суверенитет здесь — земельная собственность, концентрированная в национальном масштабе. Но зато в этом случае не существует никакой частной земельной собственности, хотя существует как частное, так и общинное владение и пользование землей».[5]

Это древнейшее рабовладельческое государство, которое раньше всего возникает в восточных странах в форме древневосточной деспотии, постепенно приобретает типичные черты бюрократической и централизованной монархии. Тщательное изучение всех доступных в то время исторических материалов и источников позволило Марксу и Энгельсу еще в 1853 г. отметить наиболее существенные, как бы основные государственные ведомства или центральные органы государственного управления, существовавшие в условиях восточного деспотизма: «В Азии с незапамятных времен существовали лишь три отрасли управления: финансовое ведомство, или ведомство по ограблению собственного народа, военное ведомство, или ведомство по ограблению соседних народов, и, наконец, ведомство публичных работ».[6] [81]

Вполне естественно, что в древневосточных аграрных странах, в которых земледелие было основано на искусственном орошении, «Public works (общественные работы. — В. А.) являются делом центральной власти»,[7] причем «ирригационные каналы, играющие очень важную роль у азиатских народов, средства сообщения и т. п. представляются в этом случае делом рук высшего единства — деспотического правительства, вознесшегося над мелкими общинами».[8]

С течением времени возникает и оформляется ряд других ведомств; среди них видное место занимает судебное ведомство, целью которого является создание юридических гарантий безопасности правящего класса рабовладельцев для наиболее эффективной эксплуатации масс рабов и бедняков. Весьма важную роль в управлении государством играло чиновничество, состоявшее из жрецов и писцов, тесно связанных с рабовладельцами.

Идейной опорой древневосточной деспотии была религия, согласно догматам которой царь был земным божеством. Эта идеология обоготворения царя и царской власти имела целью укрепить авторитет деспота, деспотической государственности и всего рабовладельческого строя в целом. Культ царя существовал во всех древневосточных странах, но достиг особенно яркого выражения и широкого распространения в древнем Египте, где жречество в течение тысячелетий внушало массам мысль о божественном происхождении и священном авторитете царя и царской власти. Естественно, что в связи с этим большие богатства скапливались в храмах. «Часть прибавочного труда общины принадлежит высшему коллективу, существующему, в конечном счете, в виде одного лица, а этот прибавочный труд проявляется и в виде дани и т. п. и в коллективных видах труда, служащих для возвеличения единства — отчасти действительного деспота, отчасти воображаемого племенного существа — бога».[9]

Но особенно существенно то, что древнейшей, первой формой деления общества на классы было деление на рабовладельцев и рабов. Поэтому древнейшее классовое государство было рабовладельческим, как на это ясно указал В. И. Ленин еще в 1919 г. в своей знаменитой лекции «О государстве».[10] Изучение документов древневосточной истории, в частности истории древнего Египта в эпоху XVIII династии, дает возможность охарактеризовать древнеегипетскую деспотию этого времени, ее материальную базу, ее бюрократический характер, ее связь с жречеством, ее идеологическую основу, ее централизующую тенденцию, весь этот древнейший аппарат государственного насилия, «который давал в руки рабовладельцев власть, возможность управлять всеми рабами».[11] [82]

Система государственного управления

Развитие рабовладельческого хозяйства, связанное с этим углубление классовых противоречий и развитие военно-захватнической политики требовали значительных изменений в системе государственного управления. Для управления огромным государством, границы которого в период XVIII династии простирались на северо-востоке вплоть до берегов Евфрата, а на юге — до 4-го нильского порога, необходим был достаточно мощный и централизованный аппарат государственной власти. Этот аппарат был нужен в первую очередь для подавления народных движений, которые неизбежно возникали как результат обострения классовых противоречий. Во-вторых, этот централизованный аппарат государственной власти был необходим для управления широко разветвленной сетью искусственного орошения, организации больших торговых экспедиций и координации управления разросшимися царскими и храмовыми поместьями. Выросшее на основе систематически проводившейся военно-захватнической политики, державшееся главным образом благодаря наличию большой и сильной армии, египетское государство времени XVIII династии было типичным для древнего Востока военно-административным объединением. Поэтому высшие представители государственной власти были наделены прежде всего высшей военной властью, что должно было способствовать максимальной централизации военной власти. Поскольку во главе египетского государства стоял обоготворенный фараон, «сын солнца от плоти его», как он называется в официальных надписях того времени, постольку вся высшая военная власть и командование войсками были сосредоточены в его руках. В надписях этого времени ясно указывается, что во главе египетских войск стоит сам фараон в качестве высшего представителя военной власти. Так, например, в надписи Тутмоса I говорится: «[Он] взял границы земли в свое владение. [Он] сокрушил обе крайние части ее своим могучим мечом, ища сражения, но не нашел никого, кто противостал бы ему. Он проник в долины, которых [его царственные] предки не знали. Не видели их те, которые носили двойную диадему коршуна и змеи... Южная граница его достигает до этой земли (Нубии. — В. А.), северная же — до перевернутой воды, которая течет вниз по течению реки, идя вверх по течению. [Подвластны] ему острова великого круга (т. е. моря. — В. А.), вся земля — под его ногами».[12]

Еще раз подчеркнута высшая военная власть фараона в «Анналах Тутмоса III», в которых описывается битва при Мегиддо, когда «царь сам вел свои войска, мощный во главе [83] их, подобный языку пламени, царь, работающий своим мечом. Он двинулся вперед, ни с кем не сравнимый, убивая азиатов, поражая Речену, уводя их князей живыми в плен, а также их колесницы, обитые золотом, вместе с их лошадьми».[13]

Та же мысль символически изображена на южном фасаде седьмого пилона Карнакского храма. Мы видим здесь фараона Тутмоса III, который в образе юного победоносного бога избивает сирийских пленников. Помещенная тут же надпись содержит перечень завоеванных стран и областей, названия которых заключены в картуши с головами пленников. Бог Амон и богиня Аментет подводят к царю символические изображения покоренных городов.

Материальной базой древнеегипетской деспотии была земля, верховным собственником которой считался царь. Поэтому царь имел полную возможность наделять военных командиров и чиновников земельными владениями в награду за их «верную службу». Так, командир корабля Яхмос, служивший трем первым фараонам XVIII династии, сообщает в своей автобиографии, что царь щедро наградил его не только золотом, рабами и рабынями, но также «весьма многочисленными землями».[14] Царский зодчий Инени, живший при Хатшепсут и Тутмосе III, с гордостью говорит, что он получал регулярное продовольственное снабжение из «амбара царского дома ежедневно» .[15] Очевидно, этот «царский дом» был не чем иным, как «царским поместьем», т. е. теми земельными владениями, которыми царь распоряжался непосредственно и доходы с которых царь часто жаловал в виде награды отдельным аристократам. Этот «царский дом» упоминается, в частности, и в «Инструкции везира Рехмира» в качестве особого дворцового управления.[16] Большое царское поместье изображено на стенах гробницы чиновника Менены, который носил титул «писца полей Владыки Двух Стран, Верхнего и Нижнего Египта».[17] Здесь показаны самые разнообразные сельскохозяйственные работы, которые производились в этом поместье. Мы видим, как при помощи длинного землемерного шнурка обмериваются поля под руководством самого Менены, которому сопутствуют четыре чиновника дворцового управления, из чего можно заключить, что поместье занимало большую территорию и требовало для управления им значительного штата особых чиновников. Далее Менена стоит в торжественной позе под особым балдахином со знаками чиновничьей власти, с большим посохом в одной руке и скипетром в другой. К нему приплыли на лодке управляющие царскими землями и доставили дары: круглые хлебы и пучки овощей. Одних, очевидно, наиболее усердных, он награждает [84] и приказывает умастить маслом, а других, не выполнивших своих обязательств, приказывает бить палками, что тут же весьма наглядно изображено. Еще дальше представлена колесница с двумя впряженными конями, на которой прибыл Менена. Сам Менена стоит под балдахином и наблюдает за молотьбой, провеиванием и подсчетом зерна. Результат подсчета записывается писцами.

Затем мы опять видим Менену, который на этот раз сидит на маленькой скамейке, наблюдая за жатвой, вспахиванием земли при помощи плугов и мотыг, за сбором урожая. Во всех этих работах участвует около 50 человек. Можно предполагать, что изображенные люди являются рабами, так как за их работой следят надсмотрщики.[18]

В периоды наивысшей централизации государственной власти фараон, возглавлявший деспотию, считавшийся неограниченным властителем всей страны, с помощью чиновников управлял не только царскими, но и храмовыми землями. Именно поэтому, когда чиновник Инени был назначен «князем и начальником двух житниц», т. е. управляющим обширными складами, в которых накапливались и хранились натуральные поступления из царских поместий, он стал в то же самое время управлять и «полями храмовых владений».[19] Вполне естественно, что в распоряжении царя находились и все лесные фонды страны. Поэтому только по царскому приказу везир мог послать людей для порубки смоковниц.[20] Наконец, в «Инструкции везира Рехмира» говорится о том, что даже «недоимки» в Фиванской области и в столице взимались «согласно сказанному во дворце», т. е. по прямому приказу царя. Весьма возможно, что именно в Фиванской области находился особенно крупный массив царских поместий, которыми управлял от имени царя везир юга, в данном случае Рехмира.[21] Для выполнения всех этих функций центральной власти фараон имел в своем непосредственном распоряжении особую канцелярию, в состав которой входило множество чиновников, а в эпоху Нового царства, в связи с усилившейся централизацией государственного управления, — особые «доверенные» лица, которым царь давал самые разнообразные поручения и которых посылал со своими приказами к правителям областей и начальникам городов. Ближайшим помощником царя по управлению центральной царской канцелярией был везир, которому царь передоверял ряд своих функций, как это видно из «Инструкций везира Рехмира». Так, везиру следовало «докладывать о каждом просителе, [который обращается] к царю, после того, как он изложит [свою просьбу] письменно. Это он будет отправлять всех доверенных царя, посланных к правителям областей и начальникам городов. Это он будет отправлять всех путешественников [85] и все экспедиции дворца».[22] «Это он будет посылать воинов и писцов округа, чтобы выполнить указания царя».[23] Таким образом, особые чиновники, носившие титулы «доверенных», служили своего рода связующим звеном между органами местной власти в лице правителей областей и высшей центральной властью в лице фараона и его помощника, везира. Распоряжения центральной власти передавались правителям областей через этих «доверенных», что способствовало усилению централизации государственного управления.

Важными функциями центральной власти были: управление каменоломнями и рудниками, устройство дорог и наблюдение за ними, организация больших торговых экспедиций в соседние страны. Выполнение этих обязанностей царь возлагал на высших сановников государства. Наконец, верховная судебная власть находилась в руках царя, и его неоспоримой прерогативой было назначение наказаний для наиболее опасных преступников.[24]

Но особой специфической чертой древневосточной, в частности древнеегипетской, деспотии была концентрация в руках царя высшей религиозной власти, с чем очень тесно связана идеология обоготворения царя и царской власти. В эпоху Нового царства царский культ получает очень яркое и четкое выражение. В целях укрепления стародавних традиций все еще продолжает существовать или, может быть, только принимает новые формы культ великих фараонов Древнего царства. Об этом мы узнаем из надписи на марсельской статуе Хонтутебу, в которой упоминается жрец покойного царя VI династии Тети, носивший звание «писца жертвенника владыки Двух Стран».[25]

Но если в эпоху Нового царства обоготворялись цари Древнего царства, то, конечно, и власть современных фараонов постоянно подкреплялась широкой пропагандой царского культа. Именно в эту эпоху принимает отточенную форму и широко распространяется и пропагандируется в искусстве представление о том, что царь был сыном бога «от плоти его». Древний титул фараона — «сын солнца» получает яркое и наглядное обоснование как в художественных изображениях, так и в религиозных текстах, в которых бог постоянно называет царя — «сын от плоти моей».[26] В храмах устраивались особые залы, посвященные царскому культу, которые назывались «великий дом» или «здание его, находящееся в храме».[27] На стенах зала обычно изображались главные моменты священной жизни обоготворяемого царя: его рождение, коронация, празднование 30-летнего юбилея и т. п. Эти изображения довольно хорошо сохранились в развалинах двух храмов XVIII династии: храма царицы Хатшепсут в Дейр-эль-Бахри и храма [86] царя Аменхотепа III в Луксоре. Тот факт, что изображения в обоих храмах почти совершенно тождественны, говорит о том, что жречество выработало особую религиозную легенду и особый трафаретный тип художественной и религиозной пропаганды царского культа. Длинная серия религиозных изображений, имеющих целью доказать божественное происхождение царя и царской власти, обычно распадается на три группы: бракосочетание царицы и бога, рождение царевича (или царевны) и признание его богами в качестве своего потомка и земного воплощения божества. Священный рассказ начинается с пролога, в котором описываются события, якобы происходящие на небе. Бог солнца и верховный бог египетского государства и его столицы Амон сообщает совету девяти богов о рождении царевны и предрекает ей великое могущество.[28] Далее следует довольно реалистическое изображение и описание того, как бог Амон спустился к царице, чтобы зачать ребенка. Бог Амон и царица Яхмос изображены сидящими на троне, который поддерживают богини. Помещенный тут же гиероглифический текст подробно описывает зачатие царевны и приводит речи бога и царицы. Амон предсказывает рождение царевны Хатшепсут, благословляет свою дочь и предрекает ей счастливое царствование и великое могущество.

«Соединяющаяся с Амоном, первая из достойных (Хатшепсут. — В. А.) — будет имя этой дочери, которую ты родишь, ибо так последовали слова твои. Она будет благодетельно царствовать во всей этой земле, ибо моя душа принадлежит ей, мое сердце принадлежит ей, моя воля принадлежит ей, моя корона принадлежит ей, дабы она правила над Двумя Странами, дабы она вела всех живущих...»[29]

Эти слова, выражающие тесную связь между богом и царицей, должны были выразить основной догмат о божественном происхождении царя и царской власти.

Следующая группа изображений и текстов, охватывающая тему «рождение царевны», начинается с описания того, как Амон призывает бога-творца Хнума и говорит ему, что он зачал царевну. В ответ на это Хнум обещает Амону вылепить на гончарном круге ребенка и его двойника, что тут же изображено на рельефе.[30] Далее художник показывает, как бог и богиня творческой силы Хнум и Хекет ведут беременную царицу в родильный покой. Царица под непосредственной охраной Амона проходит мимо богов. За этим следует сцена рождения ребенка и, наконец, важнейший для пропаганды царского культа эпизод «признания царевны богами». Бог Амон берет ребенка на руки и, как гласит текст, «сжимает, обнимает, качает ту, которую он любит больше всего» и говорит ей: «Приди, приди в мире, дочь от плоти моей, которую я люблю, Маат-ка-Ра, [87] царский образ, который будет появляться на троне Гора живых вовеки».[31] В заключение приводятся сцены кормления царевны молоком богини Хатхор, изображенной в виде небесной коровы, и записи имен будущей царицы богиней истории Сафехет.

Все эти религиозные изображения и надписи должны были дать наглядное и в то же время «теоретическое» обоснование религиозной идеологии обоготворения царя и царской власти. Этим хотели показать, каким образом царь или царица «реально рождались» от божества, являясь, как гласят тексты, сыном или дочерью «от плоти бога». В этом заключался весь пропагандистский смысл изображений и надписей, целью которых было объяснить, почему фараона называли «великим богом», «благим богом» или «сыном солнца».

Но если фараон считался сыном бога, то он в качестве его преемника должен был не только наследовать его власть, но и постоянно закреплять свою связь с ним, периодически совершая особый ритуал заупокойного сыновнего культа. Торжественно выполняя важнейшие религиозно-магические обряды, принося различные жертвы богам, совершая перед статуями богов обряд «священного бега», фараон, по учению египетских жрецов, как бы постоянно магически возобновлял свою связь с богами, что давало ему право неограниченно, деспотически править всей страной и всеми людьми в качестве «сына солнца» и наследника власти богов на земле.

На «сыновнее» отношение фараона к богам боги отвечали ему чисто «отеческим отношением», даря ему жизнь, согласно учению египетских жрецов. Это наглядно показано на многих изображениях, где боги подносят к носу царя «дыхание жизни» в виде гиероглифического символа жизни «анх»,[32] предварительно подвергнув царя ритуальному очищению, ибо одним из основных требований египетской религии было требование культовой чистоты.[33]

Царский культ нашел внешнее выражение в ряде торжественных праздников. Среди них особенно важное значение имел праздник 30-летнего юбилея (хеб-сед), во время которого фараон во главе торжественной процессии шел к особому павильону, где он короновался и совершал обряд объединения южной и северной стран. После ритуального метания стрел и выпуска четырех птиц фараон поднимался к статуе верховного божества, где и получал свыше символы 30-летних юбилеев, где богиня кормила его своим молоком и имена царя записывались на листьях дерева «вечной жизни» (ашед). Но особенно торжественно производилась церемония коронации фараона, «когда присутствовал на заседании сам царь в приемном зале западной части дворца, в то время как эти люди были распростерты [88] на животах своих во дворе».[34] Религиозно-идеологическое значение обряда коронации фараона подробно разъяснено в большой коронационной надписи фараона Тутмоса III.[35] Наконец, царь в качестве земного воплощения божества лично совершал некоторые особенно важные религиозные обряды. Так, например, на одном дейр-эль-бахрийском рельефе изображено, как Тутмос III совершает обряд ритуального возлияния воды перед статуей бога Сокара.[36] Тот же фараон совершал культ воды и огня перед статуей бога Амона.[37] Наконец, на стэле, стоявшей между лапами большого сфинкса, фараон представлен совершающим воскурение и возлияние перед статуей сфинкса.[38] Вполне естественно, что царей часто изображали в виде богов и что на головах царей часто красуются священные короны божества.[39] Иногда изображение царя и точности воспроизводило облик древнего бога Озириса, сидящего на троне под балдахином. В левой руке обоготворенный царь обычно держит символы власти — бич и жезл, а в правой — символ жизни.[40] Наоборот, Озириса иногда изображали в виде обоготворенного царя древности, который правит в загробном мире совершенно так же, как живой фараон правит в мире земном, что приводило подчас к почти полному отождествлению понятий «царь» и «бог».[41]

Везират

Ближайшим помощником царя по управлению страной в Египте с древних времен был везир . Однако, начиная с Нового царства в связи с расширением территории египетского государства и усложнением системы государственного управления, должность везира делится между должностями двух везиров: везира севера, который, находясь в Мемфисе, управлял всей северной частью государства до Сиутского нома включительно, и везира юга, управлявшего всей южной частью государства — от южных границ Сиутского нома вплоть до нильских порогов. Таким образом, южный везир управлял столицей государства — Фивами и в соответствии с этим носил особый титул «начальника города», а также особым административным округом, который назывался «голова юга» и охватывал собой самую южную часть государства. Поэтому понятно, что везир юга занимал более высокое положение, чем везир севера. Находясь ближе к царю и тем самым к центральному управлению, управляя столицей и огромными имениями Фиванского храма Амона, везир юга во многих отношениях был ближайшим помощником царя по управлению всей страной, так как в некоторых случаях его компетенция простиралась [89] на территорию всего государства. Так, например, везир юга ведал всеми крепостями «юга и севера», т. е. расположенными на территории всего государства.[42] Далее, он ведал всеми делами, связанными с землевладением и землепользованием во всей стране и принимал по этим делам просителей, даже если их поля находились «в Верхнем или Нижнем Египте».[43] Везир юга имел право «назначать на должности чиновников Верхнего и Нижнего Египта»,[44] обязан был «выслушивать правителей областей и начальников городов, отбывших его именем из Верхнего и Нижнего Египта», причем он ведал проведением каналов «во всей стране».[45] Таким образом, несмотря на то, что управление Северным Египтом было передано в руки особого чиновника, везира севера, необходимость централизации всей системы государственного управления привела к тому, что важнейшие функции по управлению всей страной были сосредоточены в руках везира юга, который фактически был первым помощником царя по управлению всем государством.

В период XVIII династии, когда военно-захватническая политика Египта достигла наибольшего напряжения и египетские фараоны вели длительные войны с целью полного завоевания соседних стран — Нубии, Палестины, Финикии и Сирии, мобилизуя для этого все людские и материальные ресурсы Египта, среди разнообразных функций везира юга выделяется функция управления военным ведомством. На это указывают следующие слова в «Инструкции везира Рехмира», полный текст которой сохранился в его фиванской гробнице: «Ему (везиру. — В. А.) следует докладывать о состоянии крепостей юга и севера».[46]

Судя по этим словам, в ведении везира юга находились все крепости во всей стране с их военными гарнизонами. Больше того, как ясно указывается в тексте той же «Инструкции», везир юга должен был «устанавливать общее количество воинов, которые должны двигаться в качестве спутников владыки царя, когда он будет плыть на юг или на север... К нему следует приводить начальника царской палаты и совет воинов, чтобы он им дал военные указания».[47]

Таким образом, в ведении везира юга находилось военное ведомство и в его функции входила организация войска, в частности царской гвардии, а также военного дела во всей стране, что, конечно, значительно способствовало централизации военного управления во всем государстве.

Столь же высокой степени централизации достигло и судебное управление, во главе которого стоял везир юга, который сосредоточивал в своих руках высшую судебную власть. В «Инструкции везира Рехмира» ясно указывается на то, что [90] «палата везира» была высшей судебной инстанцией и что только один везир обладал высшей судебной властью. Так, в «Инструкции» говорится: «Пусть ни один сановник не присваивает себе права выносить приговор в его (везира. — В. А.) палате. Если возникнет жалоба на одного из сановников, присутствующих в его палате, то он прикажет привести его в судебное присутствие. Это везир наложит на него наказание соответственно с его проступком. Пусть ни один сановник не присваивает себе права налагать телесные наказания в его палате. Ему будут докладывать о каждом деле, касающемся его палаты, с тем чтобы он передал рассмотрение этого дела в эту палату».[48]

Судя по тексту этой «Инструкции», везир должен был в своей палате лично рассматривать дела, связанные с невыполнением чиновниками обязанностей, а также наиболее тяжелые уголовные преступления, виновные в совершении которых заносились в особый «список преступников», хранившийся в главной тюрьме. Очевидно, к тягчайшим уголовным преступлениям в первую очередь относились преступления, направленные против существующего государственного строя. Недаром везир Рехмира ставил себе в особую заслугу то, что он вел упорную борьбу со всеми внутренними врагами государства; о своей деятельности он говорил с гордостью: «Я поразил участников ночных заговоров. Я ударил преступника... Я преследовал виновного на суше и на воде... Я внушал ужас толпе и обучал иноземца его обязанностям. Я заставлял мятежника сознавать его собственные ошибки. Приказ царя был в моей руке для выполнения его повелений. Никто не сказал обо мне: «Что он сделал?»».[49]

Аналогичные выражения, свидетельствующие о жестоком подавлении восстаний и постоянной борьбе с мятежными элементами, сохранились и в других автобиографических надписях высших судебных чиновников этого времени. Особенно характерна в этом отношении надпись Интефа, который гордился тем, что он «связывал мятежников, обладал сильной рукой, направленной против грабителей, применял насилие по отношению к тем, которые применяли насилие... укорачивал час жестокосердного, принуждал злонамеренного выполнять закон... внушал великий ужас преступникам и мятежникам, связывал противников, поражал насильника, обеспечил безопасность дворца, установил законы и внес успокоение в толпу перед лицом царя...»[50]»

Далее, в руках везира, в первую очередь везира юга, было сосредоточено верховное управление всем земельным фондом и всей системой искусственного орошения, что имело особенное значение для развития земледельческого хозяйства в такой [91] по преимуществу аграрной стране, как Египет. На эти хозяйственные функции везира юга неоднократно указывается в «Инструкции везира Рехмира». Так, согласно «Инструкции», все дела, связанные с распределением пахотных земель, рассматривались непосредственно самим везиром, который в таких случаях запрашивал мнение особого чиновника, носившего особое звание «начальника пашен», и окружного совета «джаджат». Далее в ней говорится о том, что везир должен был распределять все земельные участки.[51] Соответственно с этим в круг обязанностей везира входило устанавливать «границы каждой области, каждого пастбища, каждого храмового хозяйства, каждого владения».[52] Поэтому везир должен был рассматривать все дела об изменениях границ земельных владений и выслушивать просителей, говоривших: «наша граница передвинута»,[53] а также выносить решения по этим спорным вопросам. Все документы должны были храниться в палате везира, как на это ясно указывается в следующих словах «Инструкции»: «Список области должен находиться в его палате, чтобы можно было слушать дела о всех пашнях».[54]

Щиты, колчаны, кольчуги, мечи, боевые секиры и ценные предметы из царской сокровищницы. Роспись из гробницы Кенамона. Новое царство.

Столь же централизованным было управление всей системой искусственного орошения, которая в конечном счете находилась в ведении везира. Поэтому везиру следовало докладывать о восходе Сириуса, разливе Нила и дождях. Везир должен был принимать все меры для обеспечения нормального функционирования, а также расширения ирригационной сети. Так, в «Инструкции» говорится: «Это он должен посылать чиновников округов, чтобы проводить каналы во всей стране. Это он должен посылать правителей областей и начальников городов в связи с летним урожаем».[55]

В круг хозяйственных функций везира входило установление и взимание всех податей, на что вполне определенно [92] указано в «Инструкции». Как видно из текста этой надписи, везиру принадлежал верховный контроль над взиманием всех податей. «Правители областей, начальники городов и все простолюдины должны докладывать ему обо всех своих податях».[56] Соответственно с этим в гробнице везира Рехмира изображено, как должностные лица Южного Египта приносят свои подати везиру юга. Отсюда можно сделать вывод, что подати Нижнего Египта взимались другим высшим чиновником, может быть, везиром севера. Таким образом, в области податного управления северная часть страны пользовалась некоторой независимостью. Однако во многих других отношениях функции везира юга, как сказано выше, распространялись на всю страну. Поэтому в «Инструкции» часто упоминаются одновременно как Верхний, так и Нижний Египет.

Щиты, колчаны, серповидные мечи, кинжалы и ценные вещи в царской сокровищнице. Роспись из гробницы Кенамона. Новое царство.

Особенно характерно то обстоятельство, что обязанности везира были строго установлены особым государственным актом — «Инструкцией», текст которой сохранился не только в гробнице везира Рехмира, но и в гробницах двух других везиров того же времени — Усера и Аменемопета. Следовательно, эта «Инструкция» существовала в течение длительного времени, образовавшись в результате развития системы централизованного бюрократического управления Египта в связи с развитием рабовладельческого хозяйства того времени.

Южный везир объединял в своих руках высшую военную и судебную власть, а также руководство центральным хозяйственным и финансово-податным управлением. Но во главе этого последнего ведомства стоял особый чиновник, занимавший высокое положение в системе центрального управления египетского государства. Этот чиновник обычно назывался «начальником казначейства», «казначеем царя Нижнего Египта» или «начальником двух домов серебра и двух домов золота». [93]

В «Инструкции везира Рехмира» указывается, что «начальник казначейства» — имел право делать непосредственный доклад фараону, но входил во дворец лишь после везира, который сосредоточивал в своих руках высшую хозяйственную и финансово-податную власть.[57] Высокую должность «казначея царя Нижнего Египта» занимал один из трех виднейших государственных сановников, изображенных перед царицей Хатшепсут на стенах храма в Дейр-эль-Бахри.[58] В должности «начальника двух домов серебра и двух домов золота» состоял в царствование Хатшепсут некто Тутии, который в своей биографической надписи с гордостью сообщает о том, что он опечатывал «сокровища в царском доме».[59] Наконец, «казначеем царя Нижнего Египта» при царице Хатшепсут был особенно влиятельный чиновник Сенмут, который занимал ряд важнейших государственных должностей, а также управлял всеми поместьями-храма Амона.[60] В связи с развитием централизации в системе управления страной в период Нового царства большое значение приобрели особые чиновники, носившие титулы «доверенного царя» — , которым поручалось выполнение всякого рода отдельных заданий. Судя по «Инструкции везира», эти доверенные царя или доверенные дворца посылались в области по специальному указанию везира и должны были докладывать ему о выполненных ими поручениях, что, конечно, в значительной степени ограничивало свободу деятельности правителей областей и полностью подчиняло их власти везира. Наконец, в связи с развитием рабовладельческого хозяйства появляется особый «совет чиновников» для регистрации и проверки различных гражданских актов, носивший название .[61] Этот совет заседал в царском дворце и также подчинялся везиру юга, как это можно предполагать по «Инструкции везира Рехмира». [94]


Загрузка...