Военные рассказы

Подгоняемые страхом, они побежали. Грузовик, ехавший из села, приближался к ним. В кузове сидело более десятка солдат.

Они побежали напрямик, путаясь в ветвях кустарника. Пробежав несколько сот метров, они вдруг выбежали на небольшую лужайку, где перед ними, словно из–под земли, вырос ефрейтор с карабином под мышкой, стоявший возле постовой будки.

— Чего вас здесь носит? — грубо спросил он.

«Все кончено! — мелькнуло в голове у Фреда. Он остановился как вкопанный. — А ведь до леса рукой подать. Теперь же мы пойманы при попытке к дезертирству».

Фред хотел было схватить Антона за руку и потащить в кусты, но тот выхватил пистолет и заорал:

— Камрад, ты тут русского не видел? Он куда–то сюда побежал!

Опешивший ефрейтор покачал головой и начал было что–то говорить, но Антон уже не слушал его. Потрясая пистолетом, он бросился к лесу, крича на ходу Фреду:

— За мной! Он, должно, туда побежал!

Со всех ног они бросились к лесу.

— Эй, подождите! — крикнул им вслед ефрейтор, а затем добавил: — Стой! Стой, говорят!

Машина мчалась прямо по лугу. Послышались команды, лязганье затворами. Раздались первые выстрелы.

Беглецы бросились в кусты. В этот момент кто–то из преследователей дал длинную очередь. Фред почувствовал легкий толчок в левое предплечье. Он хотел закричать, но, повернув голову в сторону, увидел, что Антон лежит на земле и не шевелится. Фред подбежал к нему, наклонился. За спиной слышались голоса и топот преследователей. Он схватил пистолет и вскочил на ноги, но тут же упал от резкой боли.

Стрельба вскоре прекратилась.

«Они найдут Антона и решат, что я скрылся», — думал Фред, глядя на руку, которая словно налилась свинцом, а рукав френча почернел от крови.

Кое–как он перевязал руку. Совсем рядом послышались голоса преследователей, но скоро они затихли.

Фред встал и пошел лесом, пробираясь сквозь заросли кустарника. Он шел все медленнее, а когда на землю спустились сумерки, окончательно выбился из сил. Было прохладно, почти холодно. Нестерпимо болело предплечье и все тело. Угнетала мысль, что он теперь один. Отломив от плитки кусок шоколада, он съел его. Потом пошел дальше, делая частые остановки.

Вскоре он вышел на небольшую поляну. Собрал немного сухого хвороста и развел костер. Затем лег поближе к огню, согрелся и заснул блаженным сном. Проснулся он оттого, что кто–то тряс его за плечо. С трудом Фред открыл глаза и увидел склоненного над ним мужчину с бородой. И тут же снова впал в полузабытье.

Когда он полностью пришел в себя, то первое, что он почувствовал, была страшная свинцовая тяжесть во всем теле. Открыв глаза, Фред увидел над собой низкий потолок. Сквозь занавешенное маленькое окошко в комнату проникал скупой дневной свет. Повернув голову набок, он встретился взглядом с блестящими глазами паренька, который сидел на стуле возле его кровати.

Фред хотел спросить, где он находится, но язык не повиновался ему.

Русоволосый парень вскочил со стула, подбежал к двери и что–то крикнул в коридор. Затем он быстрыми шагами подошел к кровати Фреда и, отчетливо выговаривая каждое слово, спросил:

— Ты меня не узнаешь? Я Алексей. Алеша я, понимаешь? Неужели не узнаешь?

Фред внимательно оглядел парня. Лицо его показалось Фреду знакомым, но он никак не мог вспомнить, где именно он его видел.

— Деревня у леса… Сестренка и я… Пожар! — взволнованно выпалил парень.

Воспоминания с такой силой нахлынули на Фреда, что он не справился с ними и снова потерял сознание. Очнулся он только на следующее утро.

Алексей сидел возле кровати. Как только Фред пошевелился, он встал и принес хлеб, чай и кусок вареного мяса.

Фред сначала отпил немного чаю, затем поел и снова заснул. Проснулся он уже под вечер. На этот раз у его кровати сидел старик с большой бородой и. курил трубку.

— Где я? — спросил Фред, с трудом ворочая языком.

— У друзей, — на хорошем немецком языке ответил ему старик. — Тебе здорово повезло, а то лежать бы тебе в земле, а не здесь на койке… Если бы вообще–то нашелся человек, который захотел бы тебя закопать.

Старик рассказал Фреду о событиях последних дней. Оказалось, что подобрали его партизанские разведчики. Он был без сознания. Партизаны унесли его в свой лагерь, где фельдшер перевязал ему рану на руке. Вокруг раненого гитлеровца собрались любопытные партизаны. Пришел посмотреть на Фреда и Алеша. Он сразу же узнал его и тут же рассказал партизанам историю, которая произошла с ним и сестренкой в горящем селе. Мальчик попросил, чтобы ему разрешили дежурить у кровати раненого.

— Некоторые считали, что такого совпадения быть не может, — продолжал бородатый старик рассказ, — но Алеша клялся, что именно этот немец спас их с сестренкой. Нам тем временем удалось узнать о том, что ты был в штрафном батальоне.

— Кто вы? — с трудом спросил Фред.

— Я немец, из республики немцев Поволжья, — объяснил старик. — А вообще–то я партизан. Ну, на сегодня для тебя довольно. Спи!

Дни шли за днями. Фред медленно выздоравливал. Алексей почти не отходил от его кровати. От паренька Фред узнал, что сожженное ими село находилось всего в нескольких километрах от того места, где он был ранен. Родители Алеши погибли в первые дни войны, а он с сестренкой жил у бабушки, которая вместе с другими жителями села была в тот же день расстреляна эсэсовцами.

Когда Фред немного поправился, ему разрешили вставать. Держась за стены, он делал робкие шаги.

Однажды за этим занятием Фреда застал бородатый старик.

— Что случилось? — спросил его Фред.

Старик присел на край кровати, раскурил свою трубку от самодельной зажигалки, сделанной из гильзы, и спросил:

— Ты знаешь Тельмана?

— Нет!

Старик встал и подошел к окну:

— Послезавтра мы повезем тебя в другой лагерь. Оттуда тебя увезут в глубокий тыл. Если ты захочешь, тебя могут послать учиться в антифашистскую школу. Там ты и узнаешь, кто такой Тельман. Если ты поймешь, за что он боролся, то ты поймешь и то, каким путем должна дальше идти Германия.

— А если я не захочу?

— Мы никого к этому не принуждаем. Все будет зависеть от тебя самого.

Фред прислонился к стене и сказал:

— Я не коммунист. Все, что я сделал, я сделал потому, что ненавижу эту войну. Эту безумную войну.

— И потому, что ты хочешь жить?

— Да, и еще потому, что я хочу жить. А разве это плохо?

— Нет, не плохо. Жить хотят все, — сказал старик. — Вот и выходит, что ты выступаешь против нацизма, а это значит, что ты антифашист. Но когда окончится война, вам нужно будет строить новую Германию. Короче говоря, тот, кто хочет жить, должен иметь перед собой высокую и ясную цель.

— Когда война кончится, Германия уже не будет существовать, — заметил Фред.

Старик засмеялся и, подойдя к Фреду, сказал:

— Не будь таким глупым! Германия будет существовать и после войны. Только это будет новая Германия, за которую стоит бороться.

— Вы же ненавидите нас, немцев, ненавидите хуже чумы. Причина для этого у вас есть, — пробормотал Фред.

Старик долго молчал, посасывая свою трубку, а затем проговорил:

— В Германии нужно посеять новое, светлое, а не ненависть.

— Что именно?

— Сорняки с вашей земли мы, конечно, вырвем, и вырвем с корнем, — сказал старый партизан, — уж это точно. И вам, разумеется, поможем, но сеять должны вы сами.

— Ты думаешь, что после войны это возможно?..

— Подожди, — старик пошарил в кармане и вынул оттуда листок бумаги, который, судя по виду, побывал во многих руках. Он протянул листок Фреду со словами: — Вот, прочти! Создан специальный Национальный комитет, из одних немцев. Все они хотят жить по–новому. Это листовка комитета. Здесь, так сказать, изложена программа комитета. Прочти и верни мне. Может, и поймешь, кто и что будет сеять.

Вечером старый партизан снова навестил Фреда.

— Отдай мне листовку, — попросил он Фреда.

— Кое–что из этой листовки я понял, а кое–что до меня до сих пор не доходит. Подписи, которые стоят под листовкой, мне не известны. Вот, например, кто такой Вайнерт?

— Это поэт.

— Я о нем никогда ничего не слышал и не читал его стихов.

— В тридцать третьем году нацисты сожгли его книги, а сам поэт был вынужден эмигрировать за границу.

— А кто такой Ульбрихт?

— Это один из бывших депутатов рейхстага. Немецкий коммунист. Он бежал из Германии, так как он боролся против фашистов.

— А ты откуда это знаешь?

— Ты забыл, что я тоже немец.

Через два дня все встали очень рано. С Большой земли прилетел самолет, который привез партизанам боеприпасы, продовольствие и почту. На обратном пути он должен был забрать раненых партизан и Фреда.

С помощью Алеши Фред доковылял до небольшого обоза, состоявшего всего–навсего из пяти подвод. Впереди следовала группа партизанских разведчиков.

Маленькие, но юркие повозки легко катились по лесной дороге. К полудню добрались до лощины, где обоз поджидали двое партизан с канистрами, в которых оказался овощной суп и гуляш с картофелем.

После обеда Алеша почему–то забеспокоился. Он все время ерзал на кучерском месте, то и дело поглядывая на Фреда.

Вскоре они миновали партизанского часового, а через несколько минут уже сидели в партизанском лагере, состоявшем из землянок, заметить которые было отнюдь не легко.

Женщины и дети окружили повозки. Все довольно недружелюбно поглядывали на Фреда. После объяснения старого партизана лед недружелюбия несколько растаял.

— Здесь мы останемся до утра, — распорядился старый партизан.

Алеша помог Фреду слезть на землю и куда–то повел его.

— Куда? — спросил его Фред.

— Иди — увидишь.

Он подвел Фреда к одной из землянок и сказал:

— Входи!

Немного помедлив, Фред вошел в землянку с крошечными оконцами. Алеша шел за ним.

За столом сидела старая седоволосая женщина. Возле нее играла маленькая девочка. Увидев немца в форме, девочка испуганно вскрикнула и забилась в угол.

— Галина! — позвал Алеша девочку. — Галина!

Дальше он сказал сестренке что–то такое и так быстро, что Фред ничего не понял.

Тогда девочка подбежала к Алеше. Он взял ее на руки и что–то долго говорил, кивая в сторону Фреда.

Сквозь открытую дверь на лицо девочки упал солнечный луч, и Фред увидел белокурые волосы и испуганно полуоткрытый рот.

Алеша все еще уговаривал Галю, а Фред подошел к ней и хотел взять ее руки в свои, но девочка заплакала такими слезами, что они скатывались на ее платьице.

Тогда Алеша с сестренкой на руках вышел из землянки. Фред пошел за ним. Девочка обняла брата за шею и, прижавшись к нему всем тельцем, испуганно следила взглядом за Фредом.

Фред еще раз попытался подойти к ней, но она спрятала личико на плече у брата.

— Не мучь ее напрасно. Она пока еще не может всего понять, — заметил подошедший к ним старый партизан с бородой. — Она в тебе видит только гитлеровца.

— От нас, немцев, скоро и собака кости не возьмет, — проговорил с горечью Фред. — Взрослые ненавидят нас, а детишки убегают от нас в угол.

— Так будет не всегда, — возразил ему старик. — А теперь пошли. Нам еще нужно успеть на аэродром.

Они направились к повозкам. Женщины, провожавшие партизан, увидев Фреда, невольно попятились. И лишь одна подошла к Фреду и молча протянула ему краюху хлеба.

— Возьми, — сказал ему старый партизан. — Она потеряла на войне обоих сыновей. Галина ей как родная дочь. Возьми хлеб.

Случай на границе

— Сверим часы, — сказал унтер–офицер Йонас, обращаясь к ефрейтору Венде. — Сейчас девятнадцать часов тридцать шесть минут. Не забудьте проход в минном поле обеспечить скрытой сигнализацией. Но только побыстрее. Вы все знаете, что я вам объясняю!..

Оба пограничника лежали в замаскированном окопчике. Йонас снял фуражку и пригладил рукой жесткие волосы, которые непокорно торчали во все стороны. Затем он посмотрел на небо. По нему плыли тяжелые грозовые облака, обещающие дождь, которого давно ждала высушенная жарким солнцем земля.

Унтер–офицер хотел сказать что–нибудь утешительное о приятном дождичке, но не сказал, а лишь спросил, понял ли ефрейтор приказ.

— Так точно, товарищ унтер–офицер! — ответил Роберт Венде, провожая унтер–офицера взглядом, когда тот быстрыми шагами направился к машине.

И вот они остались одни: он, Венде, рядовой Гейман и немецкая овчарка, по кличке Альфа, которую Гейман привез с собой со старого места службы.

Под прикрытием густого кустарника они прошли немного вдоль дороги, установили тайную сигнализацию в проходе, как им было приказано, а затем залегли в кустах и начали наблюдение.

Когда стало темнеть и контуры деревьев и местных предметов расплылись, к шлагбауму, что был установлен по ту сторону границы, приблизились четыре западногерманских пограничника. Вдруг к ним подошел мужчина в гражданском, который, несколько раз ткнув рукой в их сторону, что–то сказал пограничникам.

Скоро стало совсем темно. Роберт всматривался в темноту, но почти ничего не видел. А тут еще разразилась гроза и полил дождь, который шел до полуночи.

Пограничники сменили позицию, переместившись к группе деревьев, которые росли как раз напротив прохода, проделанного в минном поле, о котором им напоминал унтер–офицер Йонас.

Получше завернувшись в плащ–палатки, они залегли, после чего Венде распределил сектора наблюдения. Тяжелые дождевые капли, срывавшиеся с деревьев, падали на них, навевая дрему.

Фриц Гейман отвечал на вопросы Венде все ленивее и медленнее, а вскоре и вообще замолчал.

Роберт посмотрел на него и увидел, что тот уткнулся лицом в траву и, кажется, спит.

Венде рассердился и поднял было руку, чтобы разбудить коллегу, но помедлил и не сделал этого, подумав; «Пусть. Фриц — человек новый, еще не привык к ночным дежурствам. Пусть подремлет минутку, это поможет. Я же не сплю, да и Альфа бодрствует».

Роберт дружелюбно почесал у овчарки за ушами, улыбнулся, вспоминая, как Фриц, прибыв в их отделение, представлялся им. Высокий и худой, он встал, смущенно улыбнулся и начал рассказывать о том, что до армии он работал продавцом и что у его отца есть своя небольшая лавочка. Разумеется, по патенту, подчеркнул Роберт, увидев, как некоторые солдаты переглянулись и заулыбались.

«Интересно, почему только он стал проводником служебной собаки? Видимо, только потому, что очень любит животных, а у его отца живет настоящий немецкий дог».

Время шло ужасно медленно. Внизу на краю села прокричал какой–то сумасшедший петух. Сам Роберт впал в такое состояние, когда про человека нельзя сказать, что он бодрствует, но нельзя утверждать и того, что он спит. Такое состояние обычно продолжается недолго и характеризуется тем, что ум, сознание еще работают, а тело, охваченное тяжелой дремой, уже не подчиняется тебе.

Крик какой–то птицы вернул Роберта к действительности. Он вздрогнул, испуганно оглянулся по сторонам, но ничего не заметил.

Гейман все еще мирно дремал. Овчарка спокойно лежала на земле. Вдруг она подняла голову и, навострив уши, уставилась на дорогу.

— Что случилось, Альфа? — шепнул вдруг проснувшийся Гейман. — Там кто–то есть, Роберт.

Овчарка не ошиблась, «кто–то» оказался унтер–офицером Йонасом, который пришел проверить посты.

— Товарищ унтер–офицер, никаких происшествий не случилось! — доложил ему Венде.

Около трех часов пришла смена.

— Дружище, я вот уже почти три недели у вас, а ничего не произошло, — сказал по дороге новичок. — Если так будет и дальше, скука заест.

— Радуйся, что Ничего не происходит, — буркнул Роберт. — Для этого, собственно, мы здесь и находимся.

Дойдя до опушки леса, они сели в машину, которая увезла их на заставу, где Венде, сам не зная почему, не доложил дежурному о том, что Гейман заснул в наряде.

Почистив оружие, они поели и легли спать.

* * *

Августовское солнце стояло высоко в небе, и в комнате, несмотря на закрытые шторы окна, было жарко и душно.

Унтер–офицер Йонас, сидя на краешке стула, потихонечку барабанил пальцами по столу, а сам внимательно разглядывал лица солдат. Однако ничего особенного он не заметил. Штабс–ефрейтор Шустер затачивал карандаши, ефрейтор Венде неторопливо покусывал уголки рта, а остальные просто ничем не занимались. И только рядовой Гейман был возбужден и все время вертелся, как–будто ждал чего–то необычного.

Через несколько минут в комнату вошел лейтенант Раувальд и, выслушав доклад унтер–офицера, сел и начал перелистывать свой блокнот. Брови у него сошлись на переносице.

— Товарищи, на нашем участке зафиксировано нарушение границы! — медленно сказал он.

Нарушение границы! Такое равносильно взрыву газа в шахте или же града, упавшего на поля, на которых уже созрел урожай. Нарушение границы сводит все усилия пограничников на нет. Разница заключается только в том, что взрыв газа и град рассматриваются как стихийное бедствие, за которое никто никакой ответственности не несет, а за нарушение границы несет ответственность застава, и никто этой ответственности с нее не снимет.

Лейтенант по очереди осмотрел солдат, в глазах которых застыл немой вопрос.

— Сегодня ночью на участке Верлхаузен — Бурчхаген нарушена государственная граница, на территорию республики проник враг. И проник он через проход в минном поле. Следы нарушителя обнаружены на контрольно–следовой полосе.

Раувальд отыскал взглядом ефрейтора Венде и уже не отводил от него глаз, а говорил и говорил, как–будто специально для него.

— Точное время нарушения границы установить не удалось, однако, по всей вероятности, это произошло между часом и четырьмя часами. Перед этим шел дождь, а после четырех уже стало светать. Начиная с трех часов этот участок находился под охраной первого взвода, а до этого на посту находились ефрейтор Венде и рядовой Гейман.

Лейтенант захлопнул записную книжку и замолчал.

«Вот тебе и положеньице! — подумал про себя Венде. И вдруг его словно кольнуло: — А ведь как раз в это время Фриц дремал, да и сам я был не в лучшем состоянии. Правда, у меня такое состояние продолжалось всего несколько минут, так что не стоит об этом и говорить. Да и Альфа заметила бы. Проход же в минном поле был от нас всего лишь в каких–то ста метрах. Не может быть, чтобы нарушитель проник как раз на этом участке».

Роберт встряхнул головой, посмотрел на солнечный луч, в котором танцевали миллиарды мельчайших пылинок, и стал мысленно убеждать себя в полной невиновности, однако он с неприязнью подумал о Фрице Геймане. Как твердо он сейчас выступил бы, если бы не этот сон на посту! И в то же время нет ничего удивительного в том, что Фриц задремал.

Накануне, было это около девяти часов, Венде вошел в комнату осторожно, чтобы не потревожить сон товарищей. Гейман уже встал, в одних трусиках он стоял перед зеркалом и с помощью расчески и березового экстракта пытался пригладить свои непокорные вихры, которые ему несколько дней назад чуть–чуть укоротили. Однако, как он ни старался, у него так ничего и не получилось: волосы упрямо торчали во все стороны, придавая лицу выражение зеленого юнца. Выругавшись про себя, Фриц бросил расческу на стол и, скорчив перед зеркалом самому себе гримасу, пошел к своему шкафчику.

— Нам разрешено отдыхать до двенадцати, — заметил Роберт, на что Фриц лишь рассмеялся.

— Я совсем не устал, спать не хочу, а вот родителям написать письмишко давно надо, — сказал он, спрятав улыбку.

— Тогда, по крайней мере, не мешай другим спать, — пробормотал Роберт и отвернулся к стене.

Зато после обеда, на занятии по политподготовке, когда командир взвода объяснял солдатам, кого им следует считать друзьями, а кого — врагами, Фриц вдруг начал клевать носом, и лейтенанту пришлось не один раз поднимать его с места. Роберт тогда даже немного позлорадничал, но, что ни говори, новичкам многое прощается, что не прощается старослужащим.

Все это было бы не очень важно, если бы отделения не соревновались за звание «Лучшее отделение».

«Если будет точно доказано, что нарушение границы произошло во время нашего дежурства, тогда нам, — думал Роберт, — не видать первого места как своих ушей. И все это как раз в тот самый момент, когда по всем другим показателям мы в полку тянем на «Лучшее отделение». Через несколько недель я демобилизуюсь, вернусь домой, к своим родным, своим ребятам. Интересно, дадут ли мне мой прежний «Икарус»? Не будут ли дрожать руки, когда я снова возьмусь за баранку? Я все время служил хорошо. Оставшееся время прослужу так же. Ничего особенного не должно произойти. Мы должны завоевать звание «Лучшее отделение».

Роберт поднял голову и посмотрел на командира взвода, который вопросительно смотрел на ефрейтора.

* * *

Фриц так потянул пальцы, что захрустели суставы. Чуть смущенно он посмотрел на Венде: с его мнением считались в отделении, и казалось, что для него не существует неразрешенных проблем. Временами Фриц завидовал ему и, сам того не замечая, подражал ему в жестах и даже употреблял некоторые из его выражений.

«Неужели и на самом деле граница была нарушена в то время, пока я дремал, — думал он с раздражением. — Вряд ли. Как–никак рядом был Роберт, а уж он–то бывалый волк. Перед его носом не так–то легко проскользнуть. Да и Альфа была там, она бы сразу почувствовала приближение нарушителя. Но если это будет доказано и выяснится, что я как раз спал, то я пропал: с первых же дней я стану посмешищем для всего взвода. Ну и начал же я службу, ничего не скажешь! А служить мне еще целый год! Тогда мне покажут где раки зимуют. Признаться же нельзя. Здесь, на границе, не та дисциплина, что в учебном батальоне! Да может, Роберт и не заметил вовсе, что я спал? Да это и сном–то, откровенно говоря, назвать никак нельзя.

Да чего я ломаю голову черт знает над чем. Нужно только держать язык за зубами, и все. Как говорил мой предыдущий начальник: самое важное — вверх не подниматься, но и вниз не упасть. Не нажить себе врагов. А уж он–то знает, как надо служить: как–никак всю войну просидел писарем в штабе полка. К тому же есть еще и самокритика. На всех собраниях начальство так охотно слушает тех, кто бичует сам себя. А если я еще в чем–нибудь отличусь, ну, например, заслужу значок спортсмена, то все будет в порядке, больше того, они еще будут говорить, что это они меня таким воспитали. Вес ясно, — мысленно успокаивал себя Фриц. — Буду поступать так же, как сам Роберт. Он, собственно, старший дозора. Ничего, следовательно, и не случилось».

Фриц еще раз посмотрел на Роберта, на этот раз уверенно и обнадеживающе, словно хотел сказать; «Выступай смело, я тебя не подведу».

* * *

Роберт молча рассматривал лица товарищей, стараясь отгадать по их выражениям, о чем они думают, но так и не отгадал, зато вдруг до него дошло, что слова лейтенанта относились, собственно, только к нему. И вот сейчас все они сидят и ждут, что же он скажет.

«Им хорошо сидеть и молчать, когда этот случай не касается их лично. Но и меня не так–то просто сбить с толку!»

— Ефрейтор Венде, мы ждем вашего ответа, — сказал лейтенант. — Вы были старшим дозора как раз на том участке границы.

— На нашем участке он не мог пройти! — решительно произнес Роберт, упираясь руками о стол. — Не может такого быть!

Лейтенант сдвинул брови. Его раздражало столь решительное заявление Венде, но офицер сдержался:

— Этого никто не утверждает. Я не имел намерения переложить вину за случившееся на вас, однако нам нужно выяснить причины столь тревожного инцидента. Расскажите нам о том, как проходило ваше дежурство.

Спокойствие, с каким лейтенант произнес эти слова, произвело отрезвляющее действие на Венде. Он пожал плечами, затем, уставившись глазами в одну точку, начал рассказывать. Рассказал подробно обо всем, однако умолчал о том, что Гейман задремал на посту.

Такое поведение ефрейтора обрадовало Фрица: он сразу же почувствовал себя уверенно.

— Скажи, а почему ты переместил сигнализацию, когда она еще не была нарушена? — спросил Венде Шустер.

— Мне было так приказано! — ответил Роберт, бросив взгляд в сторону унтер–офицера Йонаса. — Я не думаю, чтобы меня кто–нибудь мог видеть.

— А как же появился мужчина в гражданском возле западных пограничников, которого вы раньше не видели?

— А я откуда знаю, — почти грубо огрызнулся Венде. — Ты что, не знаешь, какая там местность: целая рота подойдет к границе и то не увидишь!

— Я это прекрасно знаю. А вот ты–то утверждаешь, что там никого не видел. Может, ты объяснишь, как нарушитель может обойти сигнализацию, если он не знает, где именно она находится. К тому же при смене ты не сдал как положено пост. Это не порядок! Если бы ты это сделал, тогда нам сейчас не пришлось бы гадать на кофейной гуще.

Унтер–офицер Йонас внимательно слушал перепалку пограничников. Его раздражали настойчивые вопросы Шустера.

«Куда он клонит? — думал Йонас. — Говорит он так, как–будто все давно ясно. Я прилагаю все силы для того, чтобы отделение заняло хорошее место в соревновании, а тут на тебе! В конце концов, Венде может доказать, что он ничего не видел. Лишь бы они мне не испортили результаты соревнования».

Как только Шустер кончил говорить, унтер–офицер попросил дать ему слова.

— Я думаю, — начал он, — что до сих пор Венде исполнял свои обязанности не хуже любого из нас. Он находился в секрете как раз напротив прохода в минном поле. Нужно было спать, чтобы не заметить, как кто–то у тебя под носом переходит границу. — Унтер–офицер оглянулся, наблюдая за эффектом своих слов. — Я не имею оснований не доверять ефрейтору Венде. Потом не забывайте и о том, что у нас идет соревнование.

— Соревнование — это не самоцель, — не отступал от своего Шустер. — Оно должно помогать нам лучше охранять государственную границу, а если это не так, тогда мы можем нести службу, сидя на печке.

— Вы меня не агитируйте, товарищ штабс–ефрейтор. Я прописные истины и без вас знаю! — вспыхнул Йонас.

— Тихо, товарищи, тихо! — прервал лейтенант спор. — Будем корректны. Товарищ Гейман, а вы что можете сказать по данному поводу?

Фриц немного испугался и быстро вскочил с места.

— Все было так, как объяснил здесь ефрейтор Венде. Абсурдно утверждать, что переход границы произошел как раз на этом месте. Овчарка никого не подпустит к себе на целый километр. Потом, насколько мне известно, в нашем отделении еще никогда не было такого случая, чтобы на его участке была нарушена граница. Я думаю, сначала надо посмотреть, как несут службу солдаты взвода, который сменил нас.

— Хорошо, товарищи, я доложу о нашем собрании командиру роты. Все свободны. Товарищ Йонас, вы останьтесь!

* * *

Лейтенант пригласил унтер–офицера к себе в комнату.

— Садитесь, — предложил офицер и сел сам. — У меня лично такое чувство, — задумчиво произнес он, — что вы всеми правдами и неправдами стараетесь снять всю вину со своего отделения.

— Вина пока еще не доказана, — сказал Йонас. — Совсем не доказана. Все пока в стадии предположений.

— А следы? Разве это не факт? Следы, правда, можно смыть. Но сам–то нарушитель остается. Не так ли, товарищ унтер–офицер?

— Этого никто не оспаривает. Я просто не вижу доказательств, что этот случай произошел как раз тогда, когда на посту стояли мои люди. За своих людей я ручаюсь!

— А за себя самого?

— . Как так? Я вас что–то не понимаю! — удивился Йонас.

— Почему вы приказали устанавливать тайную сигнализацию засветло? Ведь вся местность хорошо просматривается с той стороны.

— Почему?

— Да, почему?

— Так всегда делали…

— И вы приказали сделать это днем?

— Нет. Я полагал, что наряд и сам догадается, когда это лучше сделать.

Лейтенант горько усмехнулся.

— Товарищ Йонас, я, кажется, не раз объяснял вам, что перед нами находится опасный и коварный враг. Теоретически вы это понимаете. До сегодняшнего дня я тоже готов был ручаться за своих унтер–офицеров, потому что считал, что вы действуете так, как говорите.

Йонас сначала хотел выговориться, но затем вдруг замкнулся в скорлупе молчания.

«Он или вообще не поймет меня, или же поймет не так, как нужно, — подумал он о лейтенанте. — Странно, как будто мы не оба с ним несем ответственность. Вот уже четыре года я служу на границе, и ничего…»

— Товарищ лейтенант, — заговорил он наконец, — вы не раз проверяли степень подготовленности моих подчиненных и никаких серьезных ошибок не находили.

Раувальд чувствовал, что Йонасу нужно дать время подумать.

«Ты, конечно, прав, когда говоришь, что я не раз проверял, как ты проводишь занятия с солдатами. Себя и своих солдат ты показать умеешь. Этого никто не отрицает. Только я просмотрел то, как ты обходишься с подчиненными, как ты их воспитываешь. И быть может, твои солдаты стали такими же, как и ты сам. Трудно, очень трудно увидеть собственную ошибку и признать ее».

— Товарищ унтер–офицер, разберитесь, почему ефрейтор Венде не сдал своего поста так, как этого требует устав, и примите соответствующие меры, а потом доложите мне. Можете идти.

— Слушаюсь, товарищ лейтенант!

Рассветало. Ветер гнал по небу облака, которые на востоке окрасились багрянцем от лучей восходящего солнца. Венде остановился, поджидая унтер–офицера Йонаса.

— Где–то здесь должен быть часовой. Уж не Шустер ли сейчас на посту?

— Нет, это не здесь, а немного подальше.

Не успел Венде сделать и десяти шагов, как из кустов вышел Шустер и окликнул унтер–офицера.

Йонас похвалил пограничника за удачно выбранную позицию. И тут он поймал себя на мысли, что ему хотелось обнаружить у Шустера какое–нибудь упущение, но он тут же отогнал от себя эту мысль, застыдившись перед самим собой.

— Хорошо, — сказал он, — продолжайте нести службу.

Когда рассвело, Йонас и Венде залегли напротив заграждения, за которым проходила граница. Венде закурил, пуская дым к небу.

— Скажите, Венде, что я не так делаю?

— Как это не так? Я вас не понимаю!

— Ну, не так, как следовало бы, — пояснил Йонас. — На занятиях и вообще…

— А кто говорит, что вы что–то не так делаете? Я такого не слышал.

— Кто говорит? Вы не были вчера на собрании. Например, Шустер, потом командир взвода…

Йонас чувствовал, что ему не следовало бы разговаривать об этом со своим подчиненным.

— Наше отделение на неплохом счету, все у нас идет как надо, если бы не эта злополучная история. Ну, да хватит об этом.

— А почему вы не установили сигнализацию ночью? Потом, не обязаны же вы приказывать до мелочей.

— Сигнализация была установлена правильно. Нарушитель обошел ее.

— А откуда он узнал, где именно она установлена?

— Этого я не знаю. Может, он наблюдал за нами, но сейчас об этом говорить уже поздно. Нарушитель–то прошел.

— Если бы пост сдавали по–уставному, тогда мы знали бы больше.

— Уж не думаете ли вы, что мы виноваты? Но виновный должен где–то быть. Хорошо, что я скоро демобилизуюсь. Хоть в этом мне повезло.

«Хватит распускать слюни, — решил про себя унтер–офицер. — Я ли их не воспитывал, хотел доказать, что это и есть самое лучшее отделение на всей заставе». Вслух же Йонас проговорил:

— На будущее, товарищ Венде, запомните, что пост нужно сдавать как следует. Для чего в конце концов существуют уставы и наставления? Не забывайте и о том, что мы участвуем в соревновании.

— Ясно, — пробормотал Роберт и выплюнул изо рта травинку.

— Пошли, нам пора!

На заставе их ждал лейтенант Раувальд, который передал Венде телеграфный бланк:

— Вам телеграмма, товарищ ефрейтор.

— Телеграмма? — Роберт почти вырвал ее из рук лейтенанта. Телеграмма была от жены. Он несколько раз прочитал текст. «Приезжай немедленно. С Берндом несчастье».

Роберт молча протянул телеграмму офицеру, который сказал, что он поговорит с командиром роты и похлопочет о краткосрочном отпуске.

* * *

Пассажирский поезд, как казалось Роберту, ехал слишком медленно. «Несчастье? Какое несчастье? Почему жена ничего не писала?»

Роберт смотрел в запыленное оконное стекло и вспоминал, как четыре недели назад он ехал в очередной отпуск. Сынишка буквально висел у него на шее. А Гит! Она сказала, что проводит его до вокзала уже в последний раз, так как потом будет демобилизация, после чего ему уже не нужно будет никуда уезжать, по крайней мере в ближайшее время.

Когда за окном показалась башня телевизионной антенны, он встал и, выплюнув сигарету, достал из багажной сетки чемоданчик.

Поезд уже стучал колесами на стрелках. За окном мелькали первые домики. А вот и вокзал! Роберт вышел на платформу.

Он сразу же увидел жену, которая искала глазами его вагон. Вид у нее был усталый, под глазами темные круги.

— Гит! — громко крикнул он, а глаза молча молили: «Ну скажи же наконец, что с Берндом?»

— Слава богу, что ты приехал. Он в больнице. Это была ужасная ночь.

— Пройдите, пожалуйста, дальше! Неужели вы не понимаете, что стоите на дороге и мешаете людям! — закричала на них железнодорожница.

— Пойдем! — Роберт поднял с земли чемоданчик. — По дороге все расскажешь.

Гит рассказала, что вечером она крикнула Бернду, чтобы он шел домой, но его почему–то не оказалось во дворе. Не было там и его роллера. В этом не было ничего удивительного, так как он часто заигрывался и опаздывал домой. Однако, когда его и в шесть не было, Гит забеспокоилась. Она уже хотела идти искать сына, как в комнату вбежала соседка.

— Ради бога скорее, фрау Венде! Вашего сына сбила машина!

Гит выбежала в чем была и по дороге узнала, что сына нашли на улице в бессознательном состоянии. Его сбила машина. Никто не видел, как это случилось. Какой–то мужчина внес мальчика к себе в дом и вызвал врача и полицию.

Гит поехала с сыном в больницу, а на обратном пути дала Роберту телеграмму. Позже ей сказали, что у него сотрясение мозга и ранение головы, однако не опасное для жизни. Шофер, сбивший мальчика, пока еще не найден.

— Вот я все, что мне известно, — закончила свой невеселый рассказ Гит, вытирая рукой лоб. — Ты даже представить себе не можешь, что я пережила за эту ночь, пока мне не сказали, что он будет жить.

В больницу их пустили не сразу. Пришлось долго звонить по телефону и объяснять, что и как. Наконец они получили разрешение пройти, однако к сыну их не пустили. Пришлось ограничиться разговором с врачом, который заверил их, что опасности для жизни нет, но мальчику нужен абсолютный покой в течение ближайших трех–четырех дней.

По пути из больницы Роберт односложно отвечал на вопросы жены. Лицо его становилось все жестче и жестче, его охватила ненависть к шоферу, который наехал на Бернда и, разумеется, сбежал.

«Сбежать с места происшествия, где лежит сбитый им человек, что может быть хуже и постыднее для шофера! Если бы он попался мне на глаза, я бы как следует проучил его».

— Роберт! — позвала жена, выведя его из невеселых раздумий.

— Что такое?

— Ты не ответил на мой вопрос, как долго ты здесь пробудешь.

— До утра понедельника. Остаток пути они прошли молча.

Дома, когда он ласково обнял жену, она горько заплакала.

«Пусть выплачется, говорят, это помогает. Уговаривать ее не имеет никакого смысла». Однако он сел рядом с ней на кушетку и начал утешать ее, говоря, что сынишка скоро выздоровеет, он сам демобилизуется и они никогда больше не будут расставаться. И удивительно, Гит действительно успокоилась.

— Я сейчас сварю кофе, — предложила она. — Ты ведь устал с дороги. — И она вышла в кухню.

Роберт встал с кушетки, подошел к окну. Зазвонил дверной звонок.

«Кто бы это мог быть? Из дорожной полиции? А может, посыльный из больницы? Но ведь врач сказал, что опасности за жизнь мальчика нет!» Пока Роберт размышлял, Гит уже открыла дверь.

В прихожую вошел коренастый мужчина лет сорока. Мокрые пряди волос прилипли ко лбу. На лацкане пиджака партийный значок. Мужчина тискал в руках фуражку.

Это был Гейнц Круг, бывший мастер, ставший позже другом и коллегой Роберта. Последнее время он работал шофером на автобазе.

Роберт не очень дружелюбно посмотрел на друга, так как ему сейчас было не до гостей. Роберт хотел было открыть рот и поздороваться, но Круг опередил его.

— Это я, Роберт, сбил твоего парнишку, — выдавил он из себя.

Эти слова вызвали в душе Роберта целую бурю самых противоречивых чувств. Он подошел к Кругу и, взяв его за борта куртки, сказал:

— А ты забыл, учитель, как ты меня гонял за самую маленькую провинность? За одну–единственную кружку пива ты готов был содрать с меня кожу! И я во всем верил тебе. Верил потому, что ты старше меня… Да знаешь ли ты, как называется то, что ты совершил! Сбил мальчонку и постыдно бежал!

— Роберт! — боязливо выдохнула Гит.

По лицу Круга скользнула горькая улыбка.

— Постыдно бежал, говоришь! Думаешь сейчас, что я самый последний мерзавец и негодяй, да? Трус? Посмотри мне в глаза и скажи: разве я когда–нибудь обвинял человека, не убедившись сначала в его вине?

Роберт хотел было возразить Кругу, но тот движением головы остановил его, а сам продолжал:

— Ты свое сказал. Теперь дай мне сказать, хотя ты даже сесть мне не предложил.

— Пожалуйста, садитесь, господин Круг, — предложила Гит.

Подвинув к шоферу кресло, она подошла к Роберту, который стоял у окна, засунув обе руки, сжатые в кулаки, в карманы брюк.

— Возьми себя в руки, сядь и выслушай его, — ласково сказала она мужу. — Мы ведь действительно ничего не знаем о том, как это произошло!

Роберт пожал плечами и, почти упав в кресло, старался не смотреть на Круга.

Круг рассказал, что он ехал на своем грузовике и видел на повороте мальчика на роллере. Однако он не заметил, чтобы он задел мальчика, и потому поехал по своему маршруту.

Утром же, когда ему рассказали об этом случае, он сразу же вспомнил мальчика на роллере. Тогда он внимательно осмотрел свою машину и обнаружил на заднем правом крыле несколько капель крови. Он сразу же заявил об этом в дорожную полицию, которая, осмотрев машину, пришла к мнению, что мальчик, видимо, ударился о заднее колесо и отлетел в сторону. Было установлено, что шофер не мог этого видеть, и потому его не стали арестовывать. Поскольку свидетелей происшествия не было, решили дальнейшее разбирательство отложить до выздоровления мальчика.

— Вот теперь и судите, виноват я или не виноват, — закончил свой рассказ Круг.

Роберт обхватил голову руками и невидящими глазами смотрел прямо перед собой. Лицо его было бледнее обычного, но выражение прежней жестокости уже исчезло.

— Прости, — тихо проговорил он. — Я просто потерял голову… Получил такую телеграмму… приезжаю и узнаю о таком… а потом заявляешься ты.

— Я был в больнице, — заметил Круг, — но меня к нему не пустили. Хотел ему передать… — Он вытащил из кармана плитку шоколада и, повертев ее в руках, положил на стол.

Гит встала и, пробормотав что–то о кофе, вышла из комнаты.

Кофе пили молча.

— Вот так, Роберт, — Круг поднялся. — Я буду ежедневно справляться о его здоровье… — И вышел, оставив в комнате запах бензина и машинного масла.

Гит начала убирать со стола, а Роберт углубился в свои мысли.

«Почему Круг, которого никто не видел, вдруг сам пошел и заявил на себя, хотя он хорошо знал, что его ожидают большие неприятности. Мог бы смыть капли крови с крыла, и все… — Роберту стало стыдно собственных мыслей. Он отогнал их от себя. — Откуда у меня такие мысли? Уж не оттого ли, что сам я всего сутки назад совершил обман? К черту сомнения: ведь я сам шофер!»

Сжав руки в кулаки, он подошел к окну и выглянул на улицу. Солнце садилось за горизонт, и легкий ветерок шевелил гардины.

* * *

И вот Роберт снова в поезде. Прислонившись спиной к стенке вагона, он смотрел в окно и пытался считать телеграфные столбы, но все время сбивался. Мысли его то и дело перескакивали с Гит на сынишку, затем на заставу и снова на жену, и так без остановки.

Гит рано проводила его на вокзал. Прощаясь, она улыбнулась и обещала часто писать ему о здоровье сына. Роберт остался доволен расставанием и тем, что жена постаралась как–то смягчить его.

Позже он пытался все свои мысли сосредоточить на службе. Товарищи будут расспрашивать его о том, что случилось с его сыном, как он себя чувствует.

Затем мысли его перескочили на случай с нарушением границы, и он с неприязнью вспомнил о Геймане. И хотя никто не мог доказать их виновность, совесть мучила Роберта все сильнее и сильнее. Инстинктивно он начал понимать, что случай, происшедший на границе, в какой–то мере связан с тем, что случилось с его сыном.

Вынув изо рта сигарету, он закрыл глаза. Монотонный перестук колес навевал усталость и сон. И Роберт задремал.

Ему приснился сон, что он ведет большой автобус. Рядом с ним сидит Гейман и спит. Роберт пытается его разбудить, но безуспешно. Он гудит, толкает его в бок, но тот продолжает спать. Машина несется навстречу высокой серой стене. Он резко тормозит и, вздрогнув, просыпается.

— Вам нехорошо? — участливо спрашивает его соседка по купе.

— Нет, нет, ничего, — смущенно пробормотал Роберт, пытаясь привести в порядок свои мысли. Спустя несколько секунд в голове вырисовывается четкий четырехугольник:

Круг, Гейман, нарушение границы и дорожное происшествие с сыном. А еще лучше так: на месте Фрица Геймана оказывается Роберт Венде. Да, да, Роберт Венде!

«Круг не терпел ошибок. Он, когда я у него был в учениках, нес за меня полную ответственность. А вот я не такой, я не пожелал нести ответственность за своего часового, когда он заснул на посту. Так кто же, спрашивается, виноват: он или я?

Круг остался верен самому себе. А вот я смалодушничал, струсил, проще говоря, побоялся ответственности…»

Роберт встал и, бросив взгляд в окно; заметил, что он уже почти приехал. Он снял свой чемоданчик из багажной сетки и, поправив ремень, направился к выходу.

* * *

Как только Роберт вошел в комнату своего отделения, в ней воцарилась мертвая тишина.

Унтер–офицер Йонас на мгновение выпрямился, пока Роберт докладывал ему о своем прибытии, а затем по–дружески протянул ему руку.

Роберт рассказал о том, что случилось с его сыном, рассказал, ничего не умолчав, о Круге. Не скрыл он и своего спора с учителем. Рассказывая все это, он то и дело посматривал в сторону Геймана, который, однако, держался так, как–будто он давным–давно забыл о случае на посту.

Товарищи внимательно слушали Роберта и спокойно вздохнули и зашевелились только тогда, когда он сказал, что с мальчиком ничего опасного.

— Могло кончиться худшим, — заметил один из пограничников.

— А у вас что нового? — спросил Роберт и внимательно посмотрел на Шустера.

Тот молчал, покусывая уголки губ.

— У нас все в порядке, товарищ Венде, — твердо сказал Йонас. — Соревнование идет полным ходом. Выяснилось, что граница была нарушена не во время вашего дежурства. Я это и раньше знал. Но сомневающиеся были… — Унтер–офицер бросил беглый взгляд в сторону Шустера.

— А как была нарушена граница? — поинтересовался Роберт.

— Нарушителя задержали на шоссе полицейские. На допросе он показал, что перешел границу около четырех часов утра. Двое суток он скрывался в селе Нордхаузен, а когда пытался уехать в Эрфурт, был задержан… Вот и все. Все подозрения с нашего отделения сняты, и мы претенденты на одно из первых мест в соревновании. Все ясно!

— Не все ясно, — заметил как бы нехотя Шустер. — Что было с сигнализацией?

— Вот только об этом на допросе и не спросили нарушителя.

Шустер встал и попросил разрешения выйти из комнаты.

— Желаю скорого выздоровления вашему сыну, — сказал Йонас Роберту и добавил: — Приведите свои вещи в порядок, завтра мы заступаем на дежурство.

— Слушаюсь! — сказал Роберт, а сам никак не мог отделаться от мысли, что Шустер оказался прав. Правда, теперь ни к нему, ни к Фрицу никто никаких претензий не имеет. Оба признаны невиновными. Еще несколько недель, и он демобилизуется. До свидания, ребята! Будьте счастливы!

* * *

К вечеру дождь перестал и ветер принес с полей запах спелого хлеба.

Роберт Венде ловко закрепил на дереве датчик сигнализации и отошел в сторону.

— Будем надеяться, что зверь не нарушит нашей сигнализации, — сказал он Гейману, с которым он снова попал в пару. — Пошли дальше.

Гейман взял Альфу на короткий поводок, и они пошли дальше почти по самой опушке леса.

— Знаешь, Роберт, по этой тропке мы до следующей точки незамеченными не пройдем: местность слишком открытая. А не лучше ли нам пойти лесом? — предложил Гейман.

Роберт на миг задумался и, посмотрев на небо, сказал:

— Согласен. Осторожность нам не помешает.

Спустя минуту они уже шли под прикрытием леса и густых кустарников.

Вдруг Фриц дернул Роберта за рукав:

— Смотри туда! Кто–то зажигает там спички!

— Где?

Гейман рукой показал на северный склон горы Танберг.

Теперь и Роберт видел, что кто–то действительно зажигал там спички.

Пограничники залегли. Роберт приложил к глазам бинокль и увидел за кустами человеческую фигуру. Через минуту загорелась третья спичка.

— Видишь?

— Да не шуми ты так, — шепнул ему Роберт. «Не подача ли это сигналов кому–то, кто находится на нашей стороне? — подумал он. — Или, может, просто человек неудачно прикуривает сигарету?»

Роберт передал бинокль Гейману.

— Продолжать наблюдение! — приказал он. — Если сигналы повторятся, то, значит, даются они для того, кто находится в Бургхагене. Ты наблюдай, а я отойду немного назад и посмотрю.

Роберт отошел назад и остановился на месте, откуда ему как на ладони было видно все село. На фоне темного неба вырисовывалась башенка собора. Свет горел всего лишь в окнах нескольких домов. Но никаких миганий огнем Роберт не заметил.

Прошло несколько Минут. Роберт уже хотел подойти к потайному телефону и доложить о замеченном на заставу, как услышал шепот Геймана:

— Роберт! Тут кто–то есть!

Альфа ощетинилась и глухо заворчала.

— Смотри сюда, там кто–то есть!

«Значит, это все же не сигарета, а световой сигнал, — мелькнуло у Роберта. — Только подавался он не для того, кто сидит в селе, а находится совсем рядом с ним».

— Человек на горе все еще стоит? — спросил Роберт у Геймана.

— Не знаю, не видно: луна за тучу зашла.

— Возьми овчарку и пройди немного вправо по опушке. Только тихо.

Фриц что–то пробормотал и неохотно встал с земли. Раздался металлический щелчок, по звуку которого Роберт понял, что, когда Фриц лежал, ремень у него был расстегнут.

«Черт бы его побрал! Да как он может расстегивать ремень, находясь на посту!» — Роберта охватило раздражение.

— Вперед! — шепнул он Гейману, решив, что сейчас не место и не время делать ему внушение.

Держа автоматы наизготовку, они двинулись вдоль опушки, от дерева к дереву.

Альфа, натянув поводок, буквально тащила Фрица за собой.

Как только луна на минуту выплыла из–за тучи, Гейман остановился и прошептал:

— Смотри, там человек!

Метрах в ста от них от леса к контрольно–следовой полосе бежал мужчина.

Роберт бросился за ним, крикнув на ходу мужчине, чтобы он остановился, но тот от крика побежал еще быстрее.

— Пускай собаку! — приказал Венде Гейману, доставая из патронташа белую сигнальную ракету.

— Альфа, возьми его! Возьми! — крикнул Фриц, спуская овчарку с поводка.

Овчарка, делая громадные прыжки, настигла нарушителя и схватила за руку, но в тот же миг с визгом покатилась по траве. Нарушитель же бросился бежать. От заграждения его отделяло не более двадцати метров.

— Ложись! — крикнул Венде Гейману и, подняв автомат, дал из него короткую очередь.

Нарушитель остановился и поднял вверх руки. Сопротивления он не оказывал. При обыске у него были обнаружены финский нож, письмо, схема местности и маленькая коробочка с перцем.

Венде внимательно осмотрел место задержания и нашел еще портфель.

Роберт повел задержанного обратно в лес, а Фриц нес на руках жалобно повизгивавшую собаку.

Выпустив сигнальную ракету, пограничники стали дожидаться машины с заставы.

* * *

В окно Роберт видел, как Фриц ухаживал за овчаркой. Утром на заставу приезжал ветврач. Внимательно осмотрев овчарку, он сказал, что при умелом уходе она быстро выздоровеет.

Роберт вышел во двор и, подойдя к Фрицу, уселся на траву.

— Что сказал врач?

— Сказал, что через несколько дней все войдет в норму: он сыпанул ей перцу в глаза… Повезло еще Альфе, что oh не ударил ее финкой.

— Повезло, говоришь ты? — Роберт вскочил с травы. — Хотя ты, конечно, прав. Ей больше повезло, твоей заслуги в этом нет.

— Что ты хочешь этим сказать?

— А то, что если бы не Альфа, то еще вопрос, задержали бы мы нарушителя или нет. Одна минута промедления могла бы дорого нам обойтись.

— Как так?!

— А вот так! Если бы ты не расстегивал ремень, мы на минуту раньше догнали бы нарушителя.

— Это еще как сказать, — заупрямился Фриц. — Сейчас можно говорить что угодно.

— А кто тебе разрешил расстегивать ремень? — спросил Роберт таким тоном, что Фриц даже вздрогнул. — Кто, я тебя спрашиваю! Вот и вышло, что овчарка оказалась умнее тебя!..

— Ну ладно, хватит! — перебил Роберта Фриц. — Во–первых, я ремень с себя не снимал, а только ослабил его, так как он больно врезался мне в живот. А когда я встал, он сам упал на землю. А во–вторых, ты не подумал о том, что если бы мы сами догнали нарушителя, то он и нам бы с тобой засыпал глаза перцем.

— Снова теория, которую ты придумал на ходу для того, чтобы оправдать свой проступок! По–твоему выходит, что нам с тобой как раз поэтому и повезло, что ты расстегнул свой ремень.

— Думай как хочешь. А сейчас оставь меня в покое! — Фриц повернулся кругом и хотел снова отойти к овчарке, но Роберт схватил его за руку и так дернул, что тот даже испугался.

— Нет уж, выслушай меня до конца! — продолжал Роберт. — Если ты совершаешь проступок, то будь любезен держать за него ответ. Два раза я тебе спускал, но третий раз нечто подобное тебе дорого обойдется!

— Почему два раза? — Фриц вырвал руку.

— Ты, я вижу, все забыл, так я тебе, так и быть, напомню. Прошлый раз ты заснул на посту! Заснул у меня на глазах. Тогда тоже за тебя службу несла Альфа? Какой же ты пограничник! И что из тебя будет, я не знаю!

Гейман молчал, стараясь не смотреть на Роберта.

— Так ты это тогда заметил? — спросил он после долгого молчания.

Роберт промолчал.

— Хорошо еще, что та история прояснилась. Да, я действительно на минутку задремал, но это не имеет никакого отношения к нарушению границы. И вообще, почему ты меня тогда не разбудил?

«Да, почему я его не разбудил? — подумал Роберт. — И почему я тогда об этом не доложил по команде? Сон на посту — одно из серьезных нарушений устава и воинской дисциплины. Почему он спал рядом со мной, когда я был назначен старшим дозора? И почему сегодня я не заметил вовремя, что он расстегнул ремень? Почему я не доложил об этом командиру отделения?»

— Давай забудем об этом, — Фриц подошел к Роберту. — Нет никакого смысла вспоминать сейчас об этом. Случай с нарушителем границы, слава богу, выяснился. И сегодня мы задержали нарушителя, хотя у меня и был расстегнут ремень. Все это мелочи!

— Мелочи? — Роберт чувствовал, как кровь прилила к лицу. Оп хотел оборвать Фрица, но решил выслушать его до конца.

— Давай будем откровенными, — тихо сказал Гейман. — Я думал, что ты тогда вовсе и не заметил, что я уснул на посту. Заснул я совершенно случайно, да и с ремнем тоже как–то так необдуманно получилось. Такое с каждым может случиться. Но если об этом узнают во взводе, то мне несдобровать. Тебе хорошо, ты скоро домой уедешь, а мне еще служить целый год!

Оба замолчали.

«Через полгода Фрица самого будут назначать старшим дозора и ему самому придется нести ответственность за себя и за подчиненного».

— А кто это «во взводе»?

— Как кто? Лейтенант, Йонас… ребята…

— А как поживает твоя овчарка?

— Выздоровела почти. Разрешите идти?

Когда Роберт пришел в свою комнату, Шустер протянул ему два письма:

— Это тебе, оба.

Роберт схватил письма: одно было от Гит, другое — от Круга.

Он надорвал оба конверта и, немного помедлив, принялся читать письмо жены.

Известия оказались приятными: Бернд чувствовал себя хорошо. Гит разрешили навещать его. Мальчик уже смеется. Врачи обещали выписать его через недельку домой.

Роберт с облегчением вздохнул и не спеша перечитал письмо еще раз.

Он посмотрел на Шустера, но его уже не было за столом, он лежал на кровати и читал. Роберту хотелось поделиться с ним своей радостью, но он не стал мешать ему, тем более что он еще не прочел письмо от Круга.

Он прочел письмо Круга тоже два раза, а потом, обращаясь к Шустеру, сказал:

— Не хочешь меня послушать?

— Хочу, а что случилось?

— Я прочту тебе несколько строчек из письма человека, который сбил моего сынишку.

Брови у Шустера удивленно полезли вверх.

— Прочти, я слушаю…

— «…Экспертиза дала заключение о моей полной невиновности. Но это согласно параграфам, однако ведь у человека есть еще совесть. Позавчера у нас было партсобрание, на котором мне дали поручение заниматься с молодежью правилами уличного движения. Это после этого–то случая? Ты понимаешь, Роберт?..»

— Да, любопытно… — пробормотал Шустер.

— А ты знаешь, что произошло в нашей группе?

— Нет.

— Садись поближе, расскажу.

И Роберт откровенно рассказал о случае со сном на посту, о расстегнутом ремие Фрица, рассказал честно, не щадя ни себя, ни его.

— Что мне теперь делать? — спросил он Шустера. — Я больше не могу молчать. А если обо всем рассказать, то это может отразиться на соцсоревновании.

— Сейчас ты говоришь, как Йонас. Разве самое важное заключается в том, какое место мы займем? Что же ты сделаешь?

Роберт пожал плечами.

— Думаю, что ты мне все это рассказал не только для того, чтобы найти во мне сочувствующего…

— Так что же мне делать?

— Решай сам.

Однажды в начале сентября после обеда унтер–офицер Йонас ознакомил солдат отделения с результатами соревнования. Он был доволен и с воодушевлением говорил о том, что коллектив у них сплоченный и сильный, не забыта ни критика, ни самокритика.

— А сейчас, товарищи, я расскажу вам о случае, который произошел сегодня утром. Западногерманские пограничники организовали очередную провокацию на нашем участке, однако благодаря высокой бдительности, правильному поведению и мужеству товарищей Шустера и Геймана все обошлось благополучно. Шустер рассмеялся, а Йонас все говорил и говорил. «Боже мой, зачем только он произносит такие слова: «высокая бдительность, правильное поведение и мужество».

На самом деле все было иначе.

* * *

Шустер был назначен на дежурство в паре с Гейманом, Они обходили свой участок, осматривая местность в бинокль.

— Ну как, ты привык на новом месте? — поинтересовался Шустер.

— Не совсем, времени мало прошло, да кое–что я себе иначе представлял.

— Например?

В этот момент с той стороны границы раздался рев мотоцикла.

— Внимание! — бросил Шустер.

Через несколько секунд на дороге показался мотоциклист, который ехал прямо к проходу в заграждении.

— Что он хочет? — удивился Гейман.

— Подождем — увидим.

Мотоциклист подкатил к шлагбауму, который стоял на той стороне границы, и что–то прокричал.

Однако шлагбаум не поднялся, а мотоциклист все ехал и ехал, пока не натолкнулся на него. Мотоцикл опрокинулся, подмяв мотоциклиста под себя. Раздался дикий крик.

— Что нам делать? — Гейман схватил Шустера за руку.

— Продолжай наблюдение, а я доложу на заставу.

Когда Шустер вернулся в окопчик, Фриц сказал:

— Мотоциклист ранен. Что сказал дежурный?

— Спокойно и тихо, — заметил Шустер.

— Эй, камраден, у меня, кажется, переломаны ноги, я не могу подняться, помогите мне! Я хочу перейти к вам! Если меня увидят наши пограничники, я пропал…

— Ты слышал? — Гейман побледнел. — Мы должны помочь ему.

— Дай мне бинокль! И лежи тихо!

Фриц встал и направился к заграждению.

— Фриц, назад! Назад, говорю я! — приказал Шустер. Фриц неохотно вернулся на место.

— Чего мы ждем? Каждая минута дорога: ведь у него ноги переломаны…

— Ты в своем уме? Человек находится на западногерманской территории. Понятно? Между нами и ним проходит государственная граница!

— При чем тут граница, когда такая ситуация! Человек ранен! Ведь мы же люди… Если мы ему не поможем, он может остаться без ног…

— Друзья! Ну, где же вы?! Помогите! — кричал мотоциклист.

— Не делай глупостей, Фриц! Это западногерманский гражданин. Для нас с тобой граница — это закон. Если бы он перешел на нашу сторону, тогда бы мы оказали ему помощь. И он прекрасно это знает.

— Ребята! Помогите же мне! Я хочу перейти к вам! — кричал, корчась от боли, мотоциклист, приподнимаясь немного на локтях.

— Ты что, оглох?! — Гейман вскочил на ноги. — Можешь оставаться на месте, а я пойду и помогу ему!

Шустер успел схватить Геймана за ремень:

— Лечь на место! Это приказ!

Фриц неохотно повиновался, но он никак не мог понять, где же у них человечность, если они не могут помочь раненому человеку.

— Крикни ему, чтобы он полз к нам. Или этого тоже нельзя делать? — с издевкой спросил Фриц.

— Если он этого сам захочет, сам и поползет.

— Но он же не может!

— А мы не имеем права тащить его на нашу сторону. На заставу мы доложили, все. Мы пограничники, а не солдаты армии спасения. И прекратить разговоры, мы не на собрании!

— Не люди вы, что ли?! — крикнул мотоциклист.

Я больше не могу!..

Шустер приложил бинокль к глазам и долго наблюдал за мотоциклистом, а затем перевел взгляд на опушку леса. Опустив бинокль, он повернулся к Гейману и приказал:

— Ползи к лесу и не оглядывайся! Я поползу за тобой.

— Ты что? Хочешь бросить пост?! А мотоциклист?!

— Выполняй приказ, потом все поймешь!

— Звери вы, а не люди! — заорал мотоциклист им вслед, увидев, что они поползли в глубь леса.

Шустер видел, как побледнел Фриц, как он стиснул зубы.

Когда они оказались в чаще леса, Шустер встал и с усмешкой сказал:

— Если я не ошибаюсь, ты сейчас увидишь нечто интересное, мой дорогой!

Лесом они отошли немного в сторону, а затем снова подползли к границе.

— Возьми бинокль и смотри! — шепнул Шустер Фрицу. — Смотри внимательно и не шевелись.

Фриц приложил бинокль к глазам.

Мотоциклист лежал на том же месте и крутил головой, смотря в том направлении, каким они уползли в лес.

— Что он делает? — спросил Шустер.

— Ничего особенного. Наблюдает, смотрит, ушли ли мы.

Так прошло с полчаса. А затем случилось чудо. Мотоциклист замахал кому–то рукой и что–то крикнул. И в тот же миг из–за деревьев вышли трое военных и гражданский с кинокамерой в руках. Раненый мотоциклист как ни в чем не бывало встал на ноги и, пожав плечами, пошел навстречу военным.

Только сейчас до Геймана дошел смысл происшедшего. Фриц побледнел, казалось, он потерял дар речи.

Через минуту к военным подъехал джип, и они уехали. Мотоциклист поднял свой мотоцикл, завел его и укатил тоже.

— Теперь ты понял, что бы с нами было, если бы мы поддались на эту… провокацию? — спросил Шустер.

— Да… — Гейман опустил голову. — Теперь–то я понял.

— Ну и хорошо, — Шустер похлопал Фрица по плечу. — Сейчас доложим на заставу.

Йонас немного помолчал и, вытерев потный лоб, сказал:

— Вы видите, как действовал рядовой Гейман. Он, правда, выполнил приказ старшего дозора, а его колебания — это пустяки.

— Пустяки?! А если бы Гейман сам был старшим дозора, что тогда? — не удержался Шустер. — Правда, он еще молодой солдат, но и ему за полгода службы пора было кое–чему научиться! Но он не научился.

— А в чем вы его конкретно обвиняете, товарищ штабс–ефрейтор? — спросил Шустера унтер–офицер. — Можете вы сказать?

— Я могу сказать! — поднимаясь с места, произнес Венде.

Все взоры устремились на него.

Венде долго и обстоятельно говорил о недостатках рядового Геймана, о своих собственных ошибках и об изъяне в воспитании солдат отделения вообще.

Когда Венде кончил, Йонас, красный как рак, повернулся к Гейману и спросил:

— Это все правда? Скажите, правда?

— Так точно, все правда!

— Садитесь.

Солдаты зашумели, задвигали стульями.

— Тихо, товарищи! — проговорил присутствовавший на собрании лейтенант Раувальд. До сих пор он молча сидел в сторонке и слушал.

— Товарищи Венде и Гейман понесут наказание за свои проступки, а сейчас, нам нужно как следует поговорить о том, как мы будем служить дальше. Объясните нам, товарищ унтер–офицер, — лейтенант повернулся лицом к Йонасу, — почему вы так рискуете жизнью подчиненных вам солдат?

— Я?! Я никогда этого не делал!

— Делали, раз вы не смогли подготовить из каждого солдата хорошего пограничника! Вот на деле–то и выходит, что коллектив у вас вовсе не сплочен. Нет взаимозаменяемости. Мы воспитываем солдат не для того, чтобы они умирали, а для того, чтобы они жили и побеждали. А вы этого не делали, товарищ унтер–офицер!

Йонас встал и, глядя куда–то мимо лейтенанта, рассерженно выпалил:

— В таком случае я прошу демобилизовать меня досрочно!

Лейтенант нахмурился, собираясь что–то сказать, но его опередил Венде.

— Это же похоже на бегство! — воскликнул он. — Такого у нас не может быть! Уж если мы честно вскрыли имеющиеся у нас недостатки, то и исправлять их нужно всем вместе.

— Только так! — поддержал его Шустер. — Мы включились в соцсоревнование и должны с честью занять хорошее место.

— Я, товарищ унтер–офицер, обещаю вам, что буду… — робко начал Гейман и покраснел до кончиков ушей.

— Обещаешь спать только в постели?! — съязвил по–доброму кто–то из солдат.

Все громко рассмеялись.

Йонас встал, вцепившись ногтями в дерево стола, посмотрел на солдат. По их лицам он понял, что они вовсе не хотят, чтобы он уходил от них.

— Хорошо, я согласен. Начнем все сначала, только, товарищи, прошу на меня за требовательность не обижаться!

— Согласны! — весело, почти хором ответили солдаты.

Мартин и Ксантиппа

В один жаркий солнечный день я поехал на заставу в Борнхайде, где когда–то служил. На КПП меня встретил начальник заставы капитан Эрнст Бардорф.

Эрнст прибыл на заставу в 1953 году. Был он тогда совсем юным и неопытным, любопытным, но еще не понимающим до конца всего того, чем мы тогда занимались. 17 июня во время заварушки его на улице подкараулили несколько хулиганов, избили до полусмерти и бросили на дороге.

Постепенно он оправился от побоев, много читал по ночам и начал разбираться в событиях. А спустя полгода пришел ко мне и положил на стол заявление, в котором просил принять его в Союз молодежи и послать учиться на младшего командира.

На заставу он вернулся уже командиром отделения. Осенью 1956 года вступил в партию, а через два года уехал учиться в офицерское училище пограничных войск. Во время событий 13 августа 1961 года он уже был моим заместителем, а спустя два года его назначили начальником заставы…

Мы внимательно и придирчиво разглядывали друг друга.

— А ты потолстел, как я посмотрю! — заметил я.

Эрнст усмехнулся и сказал:

— А ты, мой дорогой, каким–то серым стал, честное слово!

— Ничего не поделаешь, люди стареют, — объяснил я. — Один об этом до самой смерти скулит, другой же сам распоряжается собственной жизнью.

— Оставь свою философию при себе, — попросил он. — Лучше скажи, что тебе нужно?

— Вот хочу найти материал для статейки…

— Вот оно что! Тогда пошли поищем…

Мы прошлись по казарме, поговорили с солдатами и унтер–офицерами, посмотрели, как они живут. К обеду я исписал в своем блокноте несколько страниц мелким убористым почерком, однако особо интересного материала не было. Посмотрев на картину, висевшую на стене, я вдруг вспомнил об увлечении Эрнста и спросил:

— Ты все еще рисуешь?

— Пойдем, я тебе кое–что покажу, — сказал он заговорщическим тоном. — Проверим, как у тебя обстоит дело с памятью.

Мы прошли в комнату политпросветработы. Переступив порог, Эрнст остановился и показал рукой на картину, висевшую на противоположной стороне. На ней был нарисован молодой мужчина в пестрой рубашке и рядом с ним собака овчарка, которая, положив передние лапы ему на плечи, пыталась лизнуть его в лицо.

Парень показался мне знакомым. Я подошел ближе к картине и прочел под ней надпись: «Мартин и Ксантиппа».

— Мартин Дорнбуш! — воскликнул я. — Тот самый сумасбродный парень, который тогда вздумал просвещать крестьян, говоря, что они, если захотят, смогут брать от земли наполовину больше того, что она им дает. Но почему он на картине нарисован с собакой? Он ведь, кажется, был командиром отделения?

— Вскоре после твоего отъезда к месту новой службы, — начал свой рассказ Эрнст, — нам прислали маленького щенка, немецкую овчарку. После того как она порвала брюки двум солдатам, с нею никто не хотел заниматься, а какой–то шутник, хорошо знакомый с античной историей, дал ей кличку Ксантиппа, написав это слово на клетке. Мартин изъявил желание воспитать собаку, а поскольку нам нужно было иметь своего проводника служебной собаки, начальство решило попробовать в этой должности его.

Если бы ты видел, что это была за псина! Она все время громко лаяла, с жадностью поедала все, что бы ей ни дали, грызла зубами палки. Однажды у парня иссякло всякое терпение. Он ворвался в клетку, но собака моментально укусила его за левую руку, за что он ее как следует отлупил.

После этого случая началась их дружба, и спустя каких–нибудь три месяца овчарка уже спокойно ела из рук Мартина. А через год она стала одной из лучших служебных собак во всей округе…

Вот уже несколько месяцев, как Мартин демобилизовался и работает бригадиром в сельхозкооперативе «Пограничный», в соседнем селе. Разлучить с ним Ксантиппу нам не удалось. Овчарка отказалась есть, все ночи напролет жалобно скулила и так ослабела, что даже не могла стоять на ногах. Пришлось нам вызвать Мартина и подарить ему собаку, которую он унес к себе домой прямо на руках.

Я еще раз посмотрел на картину и спросил:

— Почему ты нарисовал его в гражданском, да еще на фоне ветряной мельницы?..

Эрнст вдруг хлопнул себя ладонью по лбу и рассмеялся:

— Вот тебе и интересный материал, дружище! Ты его ищешь по углам, а он висит у тебя прямо перед глазами. Пойдем я тебе все расскажу…

Началась та история в начале июня. Утром, когда солнце вышло из–за горизонта, в кабинете капитана Бардорфа зазвонил телефон. Капитан снял трубку. Постепенно на его лице появилась озабоченность. Оказалось, что ночью в квадрате 90, на очень трудном участке, нарушена государственная граница. Следы нарушителя вели в тыл. Судя по немногим сохранившимся следам, нарушитель хорошо знал местность. Самый опасный участок он преодолел по окопчику, по колено залитому дождевой водой. Потом вышел на тропу, которая вела в тыл. Там его следы исчезли…

Слушая по телефону доклад, капитан уже ощупывал глазами карту, висевшую на стене. Он тут же принял решение поднять заставу по тревоге, окружить квадрат 90 и вести поиски, преследование. Преследование! Кто, собственно, будет преследовать? Мартин Дорнбуш несколько недель назад демобилизовался и работает в сельхозкооперативе, а с ним и умная Ксантиппа…

Правда, на заставе была новая овчарка, но на последнем учебном занятии она умудрилась потерять совсем свежий след, пройдя по нему всего три километра.

Что же делать?

Быстро были отданы необходимые приказы. В коридоре дробно стучали сапоги спешащих пограничников.

«Нужно немедленно вызвать Мартина! — мелькнула мысль. — Мартин–то все может, но вот не разучилась ли за это время Ксантиппа брать след?.. Да и не разрешено такое делать…»

В том, что Мартин согласится, начальник заставы нисколько не сомневался. Он решил сам поехать к нему.

Через четверть часа капитан звонил в дверь Мартина. Он уже встал и, распахнув настежь окошко, растопыренными пальцами пытался пригладить свои короткие непокорные волосы. Узнав капитана, Мартин обрадованно закричал:

— Ты что, дверью ошибся?!

— Не говори чушь. Открой дверь и быстро одевайся!

— Что случилось?

— Да открой же дверь и впусти меня, чудак человек! — торопил его Бардорф. — Не кричать же мне теперь на все село!

Мартин побежал от окна к двери.

— Нарушена граница! — выпалил офицер, едва войдя в комнату. — Нужен ты и твоя Ксантиппа.

— Где?

— В квадрате 90.

— Проклятый угол! Я давно удивлялся, что в нем ничего не случалось…

— У нас мало времени, — прервал его капитан. — Ну, так как?

— У меня сегодня свободный день. Занимаюсь, смотря учебную программу по телевизору.

— Поучись немного у жизни.

— У меня вот–вот экзамены.

— Ничего, сдашь.

— Кто знает.

— Раньше ты говорил, что от проводника служебной собаки зависит все… Собственно говоря, ты помощник пограничников или уже нет?

— Это на тебя похоже! — Мартин схватил куртку и начал ее надевать.

— Длинный поводок у тебя найдется?

— Разумеется!

На месте перехода границы их ожидал обер–лейтенант Кельнер, заместитель Бардорфа, держа в руках небольшой кусок коричневой материи. Этот клочок нашли над окопчиком на проволоке заграждения.

Кельнер доложил капитану.

— Я сам буду руководить поисковой группой, — сказал Бардорф. — Ты же возвращайся на заставу. Связь со мной поддерживай по радио. Я сам буду принимать решения!

— Не забывай, что ты начальник заставы, — заметил капитану Кельнер.

Ксантиппа сразу же взяла след. Пограничники рассредоточились и пошли вслед за овчаркой, держа оружие наготове.

«Вся надежда теперь на Ксантиппу, — думал Бардорф, идя метрах в десяти позади Мартина. — Лишь бы не подвела нас…»

Собака шла по лощине, ведя хозяина к приграничному лесу. Потом пошли по тропинке, которая бежала по склону холма и вела в тыл.

Ксантиппа шла, низко опустив голову к земле, а когда Мартин говорил ей: «Ищи! Ищи!» неторопливо поводила ушами.

Пройдя километра два, овчарка остановилась, понюхала воздух и свернула на старую тропинку, которая по мелколесью уходила куда–то влево.

— Надеюсь, она не заведет нас куда не надо, — пробормотал Бардорф. — Может, зверь какой…

Мартин покачал головой:

— Тогда она по–другому себя ведет…

Метров через сто Ксантиппа вдруг застыла на месте, а затем, ощетинившись, бросилась в кустарник.

— Вперед! — приказал Бардорф. — Унтер–офицер Рот, за мной!

Держа оружие наготове, пограничники шли справа и слева от тропинки, пока не заметили что–то светлое, похожее на платок.

— Остановитесь! — сказал капитан пограничникам, а сам осторожно приблизился к платку. Взяв в руки хворостину, он поддел ею тряпку, из которой сразу же посыпался белый порошок.

— Держите собаку! — Бардорф повернулся к Мартину и спросил: — Яд, наверно?

Мартин недоуменно пожал плечами:

— Возможно, а может, просто порошок, который отбивает нюх у собаки. Нарушитель, видно, рассчитывал на то, что собаки обычно обнюхивают предметы, которые их интересуют.

— Позже мы сделаем анализ этого порошка, — сказал Бардорф. — А теперь, вперед!

Они обошли стороной место, где рассыпался порошок, и снова вышли на тропку. Однако Ксантиппа вдруг непонятно почему начала бросаться во все стороны, натягивая повод, а затем вдруг, повизгивая, остановилась перед хозяином.

— Вот тебе и на! — пробормотал Бардорф. — Она потеряла след, а нарушитель тем временем скроется.

— Дай мне подумать, — попросил Мартин офицера. — Что–то мне в этой истории не нравится.

— Товарищ капитан! — позвал унтер–офицер, взобравшийся на штабель бревен. — Посмотрите вон туда!

Капитан посмотрел в указанную сторону и увидел жердь метра в два–три, которая лежала на земле.

— Эту жердь бросили, — заметил унтер–офицер, — и бросили примерно вот с этого места. След на земле от жерди свежий, значит, нарушитель совсем недавно был здесь.

— Ну и что? — не понимая связи, спросил капитан.

— С помощью этой жерди нарушитель взобрался на штабель леса, затем он бросил жердь, а сам ушел по бревнам… Помните, в начале тропы за кустами лежала целая куча таких жердей.

— Сейчас посмотрим, товарищ Рот, правы ли вы, — сказал капитан. — Я бы, откровенно говоря, до этого не додумался. Пустите овчарку по штабелю!

Оказавшись на штабеле, Ксантиппа так рванулась вперед, что Мартин с трудом успевал за ней.

— Осторожно! — крикнул им вслед капитан. — Добежав до конца штабеля, он наверняка спрыгнул на другую сторону вырубки!

Мартин кивнул офицеру. Овчарка, добежав до края штабеля, смело спрыгнула на землю и побежала вдоль просеки, заставляя хозяина и пограничников бежать со всех ног.

Вскоре просека уперлась в лесную дорогу, которая вела в юго–восточном направлении. Земля стала более влажной, и капитан хотел разыскать следы нарушителя. Однако земля была так густо усеяна хвоей, что это трудно было сделать, хотя сам хвойный ковер был кое–где примят.

Через несколько десятков метров дорога повернула прямо на восток. Пограничники вышли на поляну, где валили лес: повсюду валялись стволы деревьев, отрубленные ветки, сучья, сложенные в беспорядочные кучи. Группа лесорубов уже начала работу.

Бардорф сказал Мартину, чтобы тот прошел с овчаркой до конца вырубки и там подождал его. Сам он решил поговорить с лесорубами: может, они что–нибудь знают или заметили.

Капитан подошел к рабочим и, поздоровавшись, спросил, не видели ли они здесь мужчину в коричневом плаще.

Несколько человек сразу же закрутили головами.

— В коричневом плаще, говоришь? — спросил пожилой рабочий задумчиво.

— Возможно, в плаще, а может, в коричневом костюме.

— Тогда это не он, — проговорил мужчина.

— Кто он?

— Знаете, у меня иногда сердце пошаливает, и тогда я рано утром просыпаюсь и никак не могу заснуть. Подойду к открытому окошку, сяду у него и хватаю кислород ртом… Живу же неподалеку, на опушке леса, вы знаете. Так вот сегодня утром я видел, как вдоль вырубки бежал какой–то мужчина, но он был в сером костюме и сумка у него была похожая на докторскую.

— Дорожная такая?

— Я не знаю, как они называются… Я бы на него и внимания особого не обратил, если бы он бежал прямо, а не свернул вдруг в сторону на дорожку, что через горку ведет к озеру. Я еще подумал…

— Подожди, — перебил его капитан. — У меня мало времени. Скажи, что тебе в нем бросилось в глаза?

— Расстояние было неблизкое, да еще и не совсем рассвело, чтобы можно было разглядеть мелочи.

— Большое вам спасибо! Всего хорошего! — поблагодарил Бардорф рабочего уже на ходу, так как он заметил, что унтер–офицер, остановившись в конце вырубки, делает ему знаки. Видимо, овчарка не потеряла след.

— Вы оказались правы, нарушитель действительно прошелся, чтобы спутать следы, по штабелю, — доложил унтер–офицер. — Товарищ Дорнбуш обнаружил отчетливый след, на который овчарка особенно бурно реагировала. Я след измерил.

— Пошли дальше! — приказал капитан.

— Посмотрите–ка вот сюда, — предложил Мартин офицеру, встав на колени и держа собаку за ошейник. — Хороший отпечаток ботинка, которые можно купить в любой сельской лавочке. Вот только размер великоватый, не меньше чем сорок пятый.

Бардорф наклонился к Мартину и тоже начал разглядывать следы.

— Размеры следа у нас есть, пошли дальше!

Овчарка шла по дороге, ведя Мартина, за ним двигался капитан, которому стало жарко в обмундировании. Сколько он ни всматривался в землю, никаких следов он больше не видел.

— Если идти придется долго, я не прочь бы поесть, — заметил Мартин. — Ты ведь меня, можно сказать, прямо с постели поднял!

Ни сам капитан, ни его люди не успели позавтракать, тем более что он надеялся с помощью овчарки быстро захватить нарушителя.

— Посмотрим, — пробормотал капитан, — может, скоро все выяснится.

Метров через двести лес стал гуще, он вплотную подходил к дороге, затрудняя видимость. За поворотом неожиданно показалась поляна. Дорога через пшеничное поле вела к селу. От нее влево отходила дорога поуже, поросшая травой. Она шла вдоль опушки леса в направлении на север. Капитан приказал всем остановиться и, приложив бинокль к глазам, осмотрел местность. Недалеко от них на поле работали около десятка женщин.

«Вот она, тропа, которая ведет к озеру, — подумал капитан, — ведет прямо через лес. По ней и пошел незнакомец в сером костюме, которого видел старик лесоруб. По времени все вроде сходится…»

— Товарищ капитан! — позвал Бардорфа ефрейтор, который взобрался на дерево, росшее на опушке леса. — В поле что–то лежит! — Ефрейтор показал рукой в поле. — Что именно, отсюда не разберешь, однако посев помят… Как раз прямо перед вами… метрах в двадцати!

— Подстрахуйте меня, — попросил его капитан и, взяв с собой унтер–офицера, пошел к месту, которое ему назвал ефрейтор.

Пшеница местами была примята, с нее еще не сошла утренняя роса. Через несколько метров они нашли узелок с одеждой, перевязанный бечевкой.

В узелке оказался плащ коричневого цвета. Капитан достал из кармана клочок ткани и сравнил: сомнений не могло быть, ткань была одинаковой. Развернув плащ, капитан нашел на спине дыру, в которой не доставало такого куска. Над правым карманом плащ был разорван.

— Он, как я вижу, пытается запутать нас, а я хочу знать, куда он пошел.

— Я уже знаю это, — сказал Мартин. — Он пошел вдоль опушки налево. Плащ его, не так ли?

— Думаю, что да. — Капитан обернулся к радисту и сказал:

— Свяжитесь немедленно с заставой! Сообщите им наши координаты и скажите, чтобы прислали нам машину!..

— И пусть пришлют чего–нибудь из еды, — добавил Мартин. — Да и попить тоже, а то кто знает, сколько мы тут еще проволынимся.

— Верно. Сухой паек на шесть человек и канистру чая, — добавил офицер радисту.

Пока радист настраивал рацию и вызывал заставу, капитан изложил пограничникам свое предположение.

— Мы сократим маршрут и выйдем нарушителю наперерез. Этим мы выиграем, по крайней мере, полчаса. Вы, товарищ унтер–офицер, приведите старика лесоруба. Заодно поговорите с бригадиром!

— А если мы его там не найдем? — засомневался Мартин. — Тогда мы потеряем полчаса времени, и нам снова придется возвращаться обратно.

— Послушай меня, — снова заговорил офицер. — Все вполне понятно: нарушитель дошел до этого места и здесь заметил, что плащ у него порван, вернее, в нем не достает целого лоскута, тогда он его снял и бросил в пшеницу. Отсюда он побежал к лесосеке, где его и увидел старик. Коричневый плащ ему теперь ни к чему.

— Рассуждать можно как угодно, — проворчал Мартин. — Но доказательств, что это именно так, у тебя нет.

В этот момент унтер–офицер Рот привел к капитану старика лесоруба.

— Садитесь ко мне поближе, — сказал старику офицер, — и расскажите еще раз, как выглядел тот незнакомец.

Ничего особенного лесоруб не сказал, разве что добавил, что незнакомец среднего роста, темноволосый и, кажется, чуть–чуть волочит одну ногу.

— Если он хромает, то это не он, — заметил один из пограничников. — Хромой никак не взобрался бы на штабель из бревен.

Капитан с любопытством посмотрел на солдата.

— Не так шибко с выводами, — не согласился с пограничником Мартин, — быть может, он как раз и повредил ногу, вскакивая на штабель или спрыгивая с него.

Капитан Бардорф явно медлил. Он прекрасно понимал, что от его решения целиком и полностью зависит успех операции. Его неправильное решение может привести к непоправимой ошибке.

Когда подъехала машина, присланная дежурным с заставы, капитан приказал:

— Всем в машину! Позавтракаете во время езды! — Сам он сел в кабину.

«Что–то теперь будет? — думал капитан. — Поиски уже давно вышли за линию оцепления района. Менее километра осталось до районного городка, где уже никто не обратит никакого внимания на незнакомого мужчину. Кто знает, возьмет ли след овчарка? Правда, в наших руках плащ, но…»

Через несколько минут машина уже подъехала к селу и остановилась на околице. Старый лесоруб повел пограничников по тропе, которая вела на холм.

— Вот она, потайная наша тропка, — проговорил старик. — Уж я–то ее хорошо знаю: мы еще парнями не раз ходили по ней на озеро купаться или к девкам. Черт возьми, вот было времечко!.. А незнакомец шел вон оттуда.

— Спасибо вам, вы нам здорово помогли, — капитан пожал руку лесорубу и приказал водителю отвезти его на место, а затем подъехать к озеру и ждать там распоряжений.

Овчарке дали понюхать плащ и пустили на след, которого она никак не могла найти. Она довольно долго бегала взад и вперед по опушке, нюхала воздух и лишь спустя несколько минут стала подниматься по тропе.

Мартину пришлось взять собаку на короткий поводок, так как кругом рос густой кустарник и идти было трудно.

— Не знаю, куда она нас заведет, — пробормотал капитан, шагая вслед за Мартином. — Уж больно неуверенно она идет…

— Не мешай ей, — проговорил Мартин. — И у собак не каждый день бывает похож на другой.

Подъем становился все круче. Овчарка с силой натягивала поводок.

— Вот видишь! Мы на правильном пути. Здесь еще не выветрились запахи, — обрадовался Мартин.

Вскоре собака побежала, и пограничникам пришлось прибавить шаг.

Капитан временами оглядывался назад, чтобы убедиться, что никто не отстал. Он часто рассматривал тропку, но, сколько ни старался, не видел на ней ни одного следа, Вытерев потный лоб, он попросил Мартина:

— Она нас скоро совсем загонит, попридержи немного.

— Я не могу этого сделать, если я ее начну придерживать, она потеряет уверенность. Нам нужно спешить.

— Но тогда…

Капитана догнал радист с рацией за спиной и, запыхавшись, сказал:

— Товарищ капитан, дежурный по заставе запрашивает наши координаты, обстановку и ваше решение.

— Сообщите на заставу, что мы находимся в полутора километрах севернее Брайтхольца и идем в северном направлении к озеру. Нарушитель, по–видимому, прошел здесь часа два назад. Решили продолжать идти по следу. Пусть оповестит о случившемся местную полицию. Нарушитель в сером костюме. Он носит большой размер обуви… Передайте тогда, когда мы дойдем до вершины; до нее уже недалеко.

Радист повторил приказание и занял свое место в цепочке. Перед самой вершиной местность стала скалистой. Вдруг послышался какой–то шорох. Мартин рывком положил Ксантиппу на землю. Капитан мигом оказался рядом с ним и снял автомат с предохранителя.

Послышался треск ветвей, и вот перед ними появился мужчина в сером костюме, с дорожным саквояжем в руках…

«Не может быть, чтобы нам так повезло!» — мелькнуло в голове у капитана. Он уже хотел приказать мужчине поднять руки вверх и арестовать его, но его перебил Мартин.

— Боже мой, господин доктор, куда вас занесло? — крикнул он. — Ну и страху же вы на меня нагнали!.. — И, повернувшись к Бардорфу, добавил: — Это доктор Клевер, местный ветеринар. Он терпеть не может машин и потому всегда ходит пешком к своим пациентам.

Мартин встал и, взяв недовольно ворчавшую овчарку за ошейник, протянул доктору руку:

— Привет вам, господин Дорнбуш! Вы все еще работаете бригадиром в «Пограничном»?..

— Простите, доктор, — перебил его Бардорф, у которого все еще не рассеялось подозрение. — Вы, случайно, не проходили сегодня утром через Брайтхольц?

— Это что, допрос?

— Если хотите, да. Мы разыскиваем мужчину в сером костюме с саквояжем.

Выдержав взгляд капитана, доктор осмотрел самого себя и засмеялся:

— Он перед вами. Что вам угодно?

— Где вы находились сегодня рано утром?

— Встал я в половине шестого, я всегда встаю в это время. Выкупался в озере. Летом я делаю это вместо первого завтрака. А сейчас я направляюсь в Брайтхольц. Мне нужно осмотреть в кооперативе скот. Вас удовлетворяет мой ответ?

— Разрешите мне осмотреть подошвы ваших ботинок?

— Пожалуйста. — Доктор поднял одну ногу, показывая капитану подошву.

— Спасибо, — поблагодарил его Бардорф. — И последняя просьба: померьте, пожалуйста, вот этот плащ.

Ветеринар бросил на офицера удивленный взгляд поверх очков. Молча взяв плащ, он осмотрел его, а потом сказал:

— Жаль, плащ почти новый, а в таком виде. Да и маловат он мне будет.

Плащ на самом деле оказался доктору мал: по длине он не доходил ему даже до колен, рукава едва прикрыли локти, а застегнуться ему вообще не удалось, так узок он был…

Бардорф с улыбкой забрал плащ и сказал:

— Прошу вас, доктор, извинить нас за этот, я бы сказал, варварский опрос, но обстоятельства принуждают нас к этому…

— Может, вы объясните, что все–таки произошло? Мне как–то еще никогда не приходилось показывать подошвы своих ботинок и примерять в лесу чужие плащи.

Капитан на миг задумался, он медлил с ответом.

— Я понимаю, понимаю, — смущенно забормотал доктор, — но, быть может, я чем–нибудь смогу вам помочь?

— Хорошо. Я скажу вам, — проговорил наконец капитан и вкратце, рассказал о случившемся. — Вот почему в первый момент вы и вызвали у нас подозрение.

— Подождите, — начал ветеринар, — по дороге сюда я не встретил ни одной живой души, а вот рано утром… хотя нет, это вас тоже не заинтересует…

— Что именно?..

— Да так, чепуха. Сегодня утром, когда я стоял на берегу озера, кто–то на лодке, маленькой такой лодчонке, а может даже на надувном матрасе, плавал по озеру. Я не очень рассмотрел, да и далековато было… Наверное, это кто–то из отпускников, которые живут в палатках на берегу… Вы говорите, что тот, кого вы разыскиваете, хорошо знает наши места? Значит, он знает и озеро. В таком случае он не случайно может найти лодку или что–нибудь подобное. От озера ведут многие дорожки и тропы.

— Спасибо вам, — поблагодарил доктора капитан. — Мы все проверим. До свидания.

— Желаю успеха! — крикнул доктор и спросил у Мартина, как он справляется со своими обязанностями бригадира в кооперативе.

— Справляюсь, — ответил Мартин. — Обязан справляться, ничего не поделаешь.

— Вперед! — скомандовал капитан. — Время нас ждать не станет!

— Дай–ка мне плащ, — попросил Мартин у капитана, — а то доктор мог испортить нам след.

Однако Ксантиппа легко взяла след и пошла вперед, натянув поводок.

— Браво! — шепнул Мартин Ксантиппе. — Браво!.. Ищи! — И, улыбнувшись капитану, добавил; — Когда ее хвалишь, она еще больше старается… Да, нужно наверстать время, потраченное на доктора. Если бы доктор был нарушителем, то она спустила бы с него штаны, можешь не сомневаться.

— И да и нет, — заметил Бардорф. — В данном случае я придерживаюсь иного мнения: дело в том, что ветеринары так умеют смотреть на животных, что те как–то сразу становятся смиренными.

— Плохо же ты разбираешься в собаках… Слава богу, вот мы и на вершине!

— Стой! — приказал капитан и, вынув бинокль из футляра, внимательно осмотрел местность вокруг. Местность отсюда шла на понижение до самого озера, которое находилось за следующим холмом. К востоку от озера местность была не такой пересеченной, а за самим озером вновь виднелись холмы. На самом озере виднелось несколько лодок. Вот и все, что мог разглядеть капитан в бинокль.

— Давайте закусим! — шутливо простонал Мартин. — Может, нарушитель дошел до села, сел в машину и укатил, а мы гоняемся за ним голодные!

— Перестань ныть! Вперед! — распорядился капитан.

Подбадривать овчарку не пришлось, почувствовав, что поводок не сдерживает ее, она сразу же ринулась вперед. Обратный склон холма оказался не таким крутым и менее заросшим кустарником, так что Мартин смог спустить Ксантиппу на длинный поводок. Вскоре они оказались у подножия холма и пошли по тропинке, которая через несколько сот метров разделилась на две. Овчарка побежала по прямой тропке.

— Черт побери, да она тащит нас прямо к озеру! — удивился Мартин. — Посмотри–ка, как она натягивает поводок! Идет уверенно!

Капитана Бардорфа мучили сомнения: «Зачем нарушителю идти прямо к озеру? Он должен его хорошо знать. Быть может, это только обманный маневр? Не понятно, вижу, нам придется быть похитрей…»

Земля стала влажной. Вдруг Мартин так неожиданно остановился, что капитан чуть было не сбил его с ног.

— На место! — крикнул Мартин овчарке. — Ложись!

— Вот он! — Мартин показал капитану на отчетливый отпечаток следа. — Готов поклясться, что это именно он!

Мартин оказался прав: след полностью совпадал и по размеру и по конфигурации с тем, что они встретили раньше.

Быстро обработав след, пограничники пошли дальше.

Ксантиппа шла бодро, не нуждаясь ни в каких понуканиях и подбадриваниях.

Через несколько минут ходьбы земля справа и слева от тропы стала влажной, вся покрыта зеленым ковром растительности. До озера было рукой подать.

Дойдя до берега, Ксантиппа сосредоточенно понюхала воздух и, повернув влево, побежала вдоль берега к старому помосту, к которому привязывались лодки. Она пометалась на узком деревянном пятачке и, огласив воздух несколько раз отрывистым лаем, уселась на берегу.

— Вернемся немного назад, — посоветовал Мартин. — Овчарка взволнована, надо дать ей возможность сконцентрировать свое внимание.

Капитан приказал пограничникам отойти от берега назад к лесу, вместе с ними отошел и сам и уже оттуда наблюдал за стараниями Мартина.

Тот же что–то тихо нашептывал Ксантиппе, словно уговаривал ее, и снова подвел ее к помосту. Овчарка же, потолкавшись на нем немного, снова сбежала на берег и начала обнюхивать столбы вдоль берега.

Наконец Мартин встал с колен и сказал:

— Видимо, нарушитель спустился на воду, иначе я никак не могу объяснить поведение собаки. Может, здесь была лодка и он уплыл на ней.

Капитан подошел к помосту, внимательно осмотрел его и, покачав головой, сказал:

— Нет, лодки тут не было и в помине… Нет никаких следов…

В этот момент слева от мостков раздался довольно громкий шелест кустарника, а затем какое–то непонятное бормотание.

— Внимание! Рот, ко мне! — приказал капитан и побежал по берегу к тому месту, откуда раздавался шорох.

И вдруг из зарослей выплыла лодочка, в которой с удочкой в руках сидел пожилой мужчина в соломенной шляпе. Он пытался подсечь рыбину, которая попалась ему на крючок.

Рот хотел было окликнуть старика, но капитан жестом остановил его.

— Молчи! — прошептал он пограничнику. — Если мы спугнем ему рыбу, он нам ни одного слова не скажет. Сейчас он кончит с ней возиться.

Через минуту в лодку шлепнулась, блеснув на солнце чешуей, приличная рыбина, по–видимому карп.

Капитан пожелал рыбаку хорошего улова. Старик, довольный, улыбнулся и не без гордости сказал:

— Хорош красавец, не так ли? Целый час он водил меня за нос, но я его все же прихватил…

— Мы бы хотели вас кое о чем спросить, — проговорил Бардорф. — Если, конечно, у вас есть время.

— Момент… — Рыбак бросил рыбину в деревянное ведро и накрыл его сверху сеткой. — Теперь я готов…

Несколькими ударами весел он подогнал лодку к берегу и выпрыгнул на землю.

— Зовут меня Янич, Иоганн Янич, — представился он. — Но здесь я просто–напросто рыбак. Да и чем еще заняться человеку, дожившему до пенсии? Вас, наверное, интересует один мужчина?

— Какой мужчина? — быстро спросил Бардорф.

— Который появился здесь рано утром.

— Я вас слушаю.

Рыбак не спеша начал свой рассказ.

Оказалось, что часов в пять утра из лесу вышел мужчина. Он взошел на вот эти мостки, надул надувную лодку и, переправившись на ней на тот берег, скрылся в лесу. Спустя полчаса рыбак видел незнакомца на поляне холма, что по ту сторону озера.

— Я даже видел, что он что–то бросил в воду, — закончил свой рассказ рыбак, блеснув глазами. — Вот почему я и решил, что вас интересует именно он…

— Господин Янич…

— Я знаю, вы сейчас скажете, что у вас мало времени. Вот я вам сейчас кое–что дам… — С этими словами он достал из–под лавки в лодке пару полуботинок и протянул их капитану.

Бардорф схватил ботинки и, повернув их подошвами кверху, внимательно рассматривал их.

Подошедший к капитану Рот приложил к подошве вырезанную из бумаги мерку и сказал:

— Это они!

— Почему он их бросил в воду? — растерянно прошептал капитан. — Не пошел же он дальше босиком… Потом, куда он дел надувную лодку? Дело усложняется…

— Я в тот момент сидел в своей посудине неподалеку от того места, — объяснил старик. — Видел я мало и ничего не слышал. Когда он шел по берегу, он мне как–то показался знакомым, черт его знает…

— Постарайтесь вспомнить, где вы его видели раньше. Это очень важно.

Старик покачал головой:

— Ничего не могу… кто знает, может, когда где и видел… но не помню. Ради любопытства я выловил ботинки из воды. Увидев же, что они почти новые, я почувствовал, что тут дело не чистое…

— Как он был одет?

— Подождите… На нем был… костюм серого цвета и спортивная рубашка с расстегнутым воротом… Темные волосы… здоровый такой мужчина… Нет, не припомню, где я его мог видеть.

— Он хромал?

— Чего не знаю, того не знаю, — сказал рыбак, немного подумав. — С близкого расстояния я не видел, как он шел.

— Вы можете перевезти нас на другой берег? Нас шестеро и одна собака. Грести мы будем сами.

Рыбак кивнул.

— При нужде в моем челне и десять человек могут усесться.

Пока Рот подзывал пограничников, старик спросил у капитана:

— Тот тип чего–нибудь натворил?

— Да, — односложно ответил капитан.

Тем временем к лодке подошли пограничники, сели в нее и поплыли.

Мартин, зорко всматриваясь в противоположный берег, первым нашел место, где, по его мнению, сошел на берег нарушитель.

— Вот где он сошел! — воскликнул он. — В другом месте с надувной лодки не так удобно…

— Пусти–ка меня к рулю, — потребовал рыбак, заметив, что сидевший за рулем ефрейтор правит нескладно.

Лодка, сделав плавную дугу, подплыла к месту, указанному Мартином.

Капитан, подавшись корпусом вперед, старался заметить на берегу хоть какие–нибудь следы нарушителя, но их не было.

Тогда лодка медленно поплыла вдоль берега.

— Вот оно! — сказал вдруг радист, показав рукой на берег, на котором была заметна узкая белая полоса длиной в три ладони.

Капитан, внимательно осмотрев царапину, посмотрел на радиста и сказал:

— Я что–то не понимаю вас…

— Именно здесь нарушитель и высадился на берег, — объяснил радист. — Он вытащил лодку на берег и выпустил из нее воздух. Вместе с воздухом из лодки вылетел и тальк, которым была присыпана резина.

— Вот это ловко! — похвалил капитан пограничника. — Вот это глаз!

— Дай овчарке понюхать плащ, — посоветовал капитан Мартину. — Обувь у мерзавца теперь другая.

Мартин дал Ксантиппе понюхать плащ и пустил на землю.

Овчарка беспокойно покрутилась на месте, но никуда не пошла.

— Ничего не выходит. Видимо, мешают посторонние запахи. — Мартин немного поговорил с собакой, успокаивая ее.

И, словно вняв его уговорам, Ксантиппа, низко опустив голову к земле, медленно пошла вдоль берега.

— Вы пока подождите в лодке! — крикнул Мартин пограничникам. — Еще не ясно, взяла ли она след.

Мартин оказался прав: Ксантиппа вскоре остановилась, а затем вернулась на старое место. Пробежала немного в противоположную сторону и, дойдя до тропинки, тявкнула.

Капитан не выдержал. Он вылез из лодки и подошел к Мартину, с расстроенным видом наблюдавшим за странным поведением овчарки, которая легла на тропке и, вертя хвостом, уставилась на хозяина.

Мартин пожал плечами.

— Я всегда понимаю ее поведение, но тут я бессилен что–либо понять, — растерянно пробормотал он. — Может, незнакомец перешел сюда… Но зачем? Если бы это было так, то старик рыбак увидел бы его здесь.

Мартин взял овчарку за ошейник и, оттащив ее от тропки, провел немного вдоль берега. Не прошли они и нескольких десятков шагов, как Ксантиппа рванулась вперед и побежала по склону холма наверх.

— Смотри–ка! — обрадовался Мартин. — Я ее с трудом удерживаю на поводке.

— Ты уверен? — спросил его капитан. — Смотри сам!

— Хорошо, — сказал капитан и, вернувшись к лодке, поблагодарил старика за помощь, а пограничникам приказал сойти на берег.

Пограничники побежали догонять Мартина, который вел Ксантиппу уже на длинном поводке.

Через четверть часа они поднялись на поляну, где рыболов видел незнакомца с озера. Здесь пограничники обнаружили следы новых ботинок. Отпечатки были гладкие, а не рифленые, как прежде.

Ксантиппа остановилась перед следом, ощетинилась вся.

— То, что он надел новые ботинки, не удивительно, — вслух размышлял капитан. — Но почему они оказались на два номера меньше прежних, никак не пойму.

— Следы одного и того же человека, — успокоил его Мартин. — Ты посмотри, как встревожена собака!

Преследование продолжалось. Солнце тем временем поднялось высоко. По холму Ксантиппа пошла чуть медленнее, но, однако, нигде не останавливалась.

Здесь начиналась местность, которую капитан уже не знал. Он вынул карту и, сориентировавшись, сказал Мартину:

— Через километр лес кончится. Если нарушитель не изменит направления, он выйдет в квадрат 800.

— Я эти места знаю, — заметил Мартин.

— Ты уверен, что Ксантиппа идет по верному следу?

— Идти–то она идет, но нужно учитывать и то, что она работает без передышки километров одиннадцать…

— После поляны мы не нашли ничего…

— Уж не хочешь ли ты, чтобы нарушитель оставлял свои визитные карточки на каждом дереве?

— Будем считать, что ты прав, — кивнул капитан.

Вдруг Мартина осенила идея:

— Боже мой, какие же мы дураки!.. Знаешь, почему собака так суетилась у берега, нет? Да там спрятана надувная лодка. Ну и чудаки же мы! Иначе и быть не может. Теперь мне ясно, почему она бегала взад–вперед по берегу: нарушитель искал место, где бы ее понадежнее спрятать. Так оно и было!

— Возможно, — согласился с ним капитан. — Не забудь, однако, что он ее откуда–то взял.

— Он принес ее в саквояже. Там черта можно спрятать.

— Если все это так и есть, — начал Бардорф задумчиво, — и если мы не идем давно по несуществующему следу несуществующего фантомаса, то мы имеем дело с очень опытным и коварным врагом. У него есть цель… Твою версию с лодкой мы сейчас проверим. — Капитан подозвал к себе радиста и приказал: — Свяжитесь с водителем нашей машины, а затем с заставой. Водителю прикажите переместиться в квадрат Ф–800, а с дежурным по заставе я поговорю сам.

Радист быстро установил связь с заставой, и через минуту капитан разговаривал со своим заместителем, сообщив ему свои координаты и то, что тот должен был сделать. На заставе никаких новостей не было, были приняты меры по расширению района оцепления, и только.

— Через двести метров будем в селе, — заметил Мартин. Будем надеяться, что машину ему специально не подали.

На околице овчарка остановилась и, немного помедлив, свернула в улицу. Однако, пройдя метров пятьдесят, она внезапно остановилась, полаяла несколько раз и села на асфальт. Мартин еще раз отвел ее в сторону, но Ксантиппа снова привела его на это же место.

— Все ясно, — проговорил Мартин. — Здесь он сел на машину и уехал. Адью…

— В душе я больше всего этого и боялся, — признался капитан и задумался: «Что же теперь делать? То ли прекратить поиски и возвращаться на заставу, то ли продолжить их, положившись на волю случая. А если продолжать, то в каком направлении. Кто знает, куда могла ехать машина?» — Перекур, — объявил капитан. — Давайте передохнем немного, пока не подойдет наша машина. — Капитан дал знак Мартину и унтер–офицеру, чтобы они подошли к нему, а сам отошел в сторону и сел в тени под липой.

— Ни одна собака не берет след машины или мотоцикла, — объяснил Мартин. — Теперь нам нужно полагаться только на самих себя.

— Мне думается, что он уехал в сторону Ренгельдорфа, — заметил Рот. — Остановил первую попавшуюся машину, которая ехала из Биркенфельда, сел и уехал.

— Вполне допустимо, а что дальше?

— Относительно «дальше» лучше всего поинтересоваться в селе, — предложил Рот и кивнул в сторону женщин, которые стояли неподалеку на другой стороне улицы.

— Они слишком далеки от наших забот, — сказал капитан. — Потом, при их работе не больно–то посмотришь по сторонам. Я–то уж это точно знаю!

— Как бы то ни было, а поинтересоваться у них нужно, — предложил Мартии, — Кто знает, может, они что и видели.

— Тогда пойдем к ним, — согласился капитан. — Овчарку оставь здесь.

Женщины заметили их еще издали. Капитан уважительно поздоровался с ними, коснувшись козырька фуражки, и без комментариев спросил, не видел ли кто из них утром незнакомца на дороге, ведущей в Ренгельдорф.

Женщины ответили, что они с шести утра работали рядом с дорогой. Разумеется, видели проходившие по дороге машины и пешеходов, но никто не обращал на них внимания.

— Выслушайте меня внимательно, — попросил капитан. — Вы нам можете очень помочь. Мы ищем мужчину в сером костюме с большой сумкой. Здесь он мог пройти около половины седьмого.

Женщины недоуменно пожали плечами.

Капитан поблагодарил, и они с Мартином повернули обратно. В этот момент их окликнули. Капитан оглянулся. За ними бежала женщина в зеленом платке и что–то кричала.

— Подождем, может, она что вспомнила, — сказал Бардорф и медленно пошел навстречу женщине.

— Вот глупая, — проговорила женщина, — одна из наших женщин, оказывается, видела примерно в половине седьмого какого–то мужчину, который вышел из лесу и пошел по дороге в сторону Ренгельдорфа. Ехала машина и подобрала его. Больше его никто не видел.

— Как он выглядел? — спросил Бардорф.

— Его видели только со спины.

— А что была за машина?

— Это был большой хлебный фургон.

— Как–как?

— Машина из булочной, у нас ее все знают.

— Большое спасибо и до свидания, — капитан пожал женщине руку.

— Так–так, — обрадованно произнес Мартин. — Выходит, что нам еще рано бить отбой?

— Что значит бить отбой? — переспросил его капитан. — С заставы уже давно оповестили о случившемся местную полицию, у которой достаточно сил и средств, чтобы задержать нарушителя. Наша задача сообщить об этом товарищам из полиции.

— Нам самим далеко не безынтересно разыскать машину и допросить ее водителя, — предложил Мартин. — Такие сведения сильно помогут полиции.

— Хорошо, я согласен попытаться сделать это, — кивнул капитан.

Когда капитан и Мартин подошли к отдыхавшим пограничникам, Рот доложил Бардорфу, что по рации сообщили — на озере найдена надувная лодка с короткими веслами.

Тем временем подошла машина. Пограничники поехали в Ренгельдорф. Это селение было расположено в небольшой долине на склоне двух холмов. Все общественные постройки и лавка находились в самом центре. Тут же в одноэтажном домике была и булочная.

Капитан приказал шоферу остановиться и, войдя в булочную, спросил заведующего.

— А я и есть заведующий, — ответил ему толстый мужчина лет пятидесяти. — Я вам и заведующий, и продавец, все в одном лице… Что вам угодно?

— Я хотел бы, — начал капитан, покосившись на двух женщин, единственных покупательниц магазина в этот момент, — поговорить с вами с глазу на глаз. На одну минуту, не больше, но сейчас же.

— Прошу вас, проходите и садитесь. — Заведующий провел капитана в отдельную комнату и, закрыв дверь, добавил: — Я к вашим услугам, господин капитан…

Бардорф представился и спросил:

— Вы сегодня утром получали хлебобулочные изделия?

— Разумеется. В большом ассортименте, самые свежие.

— Вы хорошо знаете своего шофера?

— Акселя? Понимаю вас! У нас он работает уже два года. Он что–нибудь натворил?..

— Меня интересует другое: скажите, он сегодня вез в машине кого–нибудь из посторонних?

— Посторонних нет, одного старого знакомого… Ах, ясно… Опять из–за этого Фалентео… И вы из–за него приехали… Любопытно, очень любопытно.

— Кто такой этот Фалентео? — спросил Бардорф. — И что значит «опять», господин?..

— Лефельхолц, Готфрид Лефельхолц! Этого Фалентео зовут, собственно, Тео Янека. Ему уже за сорок пять, к нам он приехал вместе с отцом из Чехословакии, короче говоря, он переселенец из села, что подальше Баркенфельда… Старик был отличным стрелком, и Тео тоже научился отлично стрелять. Старик вскоре умер, а Тео приютили крестьяне… Его арестовывали за незаконное хранение оружия… Три раза он сидел…

Заметив, что капитан с нетерпением посматривает на часы, торговец скороговоркой сказал:

— Один момент, сейчас я дойду до самого важного! Три или четыре года назад из районного центра были похищены какие–то ценности… понимаете…

— Я помню этот случай, — прервал его Бардорф. — Похищена была коллекция старинных монет.

— Совершенно верно… А в ночь хищения Фалентео видели где–то поблизости. Его арестовали, допрашивали, но доказательств его вины не было. Поэтому его быстро освободили, а через трое суток он куда–то исчез… Во всяком случае, сегодня утром он ехал в нашей машине.

— Вы с ним разговаривали?

— Перебросился несколькими словами… Разгрузка должна проходить быстро, знаете, хлеб нужно завезти во все села. Он мне говорил, что его сильно тянет на старую родину… Якобы хочет сходить на могилу отца…

— Его здесь знают?

— Нет, — твердо ответил Лефельхолц. — Здесь не знают… Я ведь десять лет был барменом в Хорсмаре, а Тео был завсегдатаем…

Бардорф встал:

— Благодарю вас, господин Лефельхолц, и одновременно попрошу, чтобы наш с вами разговор остался между нами.

— Понял вас, очень хорошо понял…

В это время к кондитерской подъехал оперуполномоченный местной полиции.

— Тебе знаком Фалентео? — спросил Бандорф гауптфельдфебеля.

— Конечно, три года назад он бежал за пределы республики.

— Вот как…

Капитан проинформировал гауптвахмистра о случившемся. В дверь постучали. Вошел Лефельхолц.

— Извините, — тяжело дыша, выпалил он. — Я кое–что забыл, что, видимо, поможет вам… Вот, пожалуйста! — С этими словами он положил на стол фотографию, на которой были изображены трое мужчин, играющих в скат.

— Вот он, — сказал булочник, ткнув пальцем в среднего мужчину. — Фото, правда, десятилетней давности, но он почти нисколько не изменился. И еще одно: в данный момент Аксель сидит в «Золотом льве» и пьет кофе. В Буркенфельде. Если вы поспешите, то…

— Добро. Мы попытаемся, — сказал полицейский.

— Разрешите мне оставить это фото у себя? — попросил капитан.

— Пожалуйста.

— Мы поедем по кратчайшей дороге, — сказал полицейский капитану, когда они сели в машину. — У церкви свернем налево. Правда, дорога полевая, но ваш вездеход пройдет.

Когда они въехали в Буркенфельд, часы на башне пробили десять раз. Пограничникам повезло: машина булочной как раз стояла перед «Золотым львом».

Водитель машины оказался худощавым парнем лет двадцати с небольшим. Он в это время оказался единственным посетителем кафе.

Капитан и гауптфельдфебель подошли прямо к его столу. Бардорф поздоровался и сказал:

— Сегодня утром в вашей машине ехал один мужчина.

— Было такое, Я его не очень–то охотно брал, но ведь человек все же. А что с ним?

Капитан сел к столу и показал шоферу фото.

— Это он, — проговорил шофер.

— Мы его разыскиваем. Вы с ним разговаривали?

— Совсем немного. Он раньше жил в этих местах и приехал навестить старого знакомого.

— И это все?

— Поговорили еще о погоде и тому подобном…

— И до какого места вы его подвезли?

— Я думал, что ему нужно на вокзал, а оказалось, что нет. Он сошел в лесу…

— Вы можете сказать, где именно?

— Могу, но неточно. Там от дороги отходит ответвление, но ведь таких на дороге много встречается.

Когда все трое вышли из «Золотого льва», шофер вдруг остановился, уставившись неподвижным взглядом на почтовый ящик, висевший на стене дома.

— Еще кое–что может вас заинтересовать, — произнес он. — Он дал мне два письма, которые я должен бросить в Лейнтале в почтовый ящик, так как он сам, возможно, до завтрашнего дня останется у друга. Вот они.

Он вытащил из кармана куртки и протянул гауптвахмистру два письма в заклеенных конвертах. Одно из них было адресовано господину Шлехдорну в Лейне, другое — фрау Ритмюллер в Шведт.

— Да там, видимо, открытки лежат, — проговорил полицейский, вертя конверты в руках.

— Точно! — подтвердил шофер. — Он эти открытки писал, сидя у меня в машине. Но тут у меня что–то мотор забарахлил, я остановил машину и вышел посмотреть, что именно барахлит, а когда снова залез в кабину, открытки уже были заклеены в конверты, на которых он уже и адреса успел написать. Там открытки, это точно…

— Лейне и Шведт, — задумчиво сказал капитан. — Я попрошу вас, — обратился он к водителю, — о нашем с вами разговоре никому ни слова. Ни единого, понятно?

— Это такое скверное дело, да? — растерянно спросил шофер. — Разве нельзя взять письма, когда тебя об этом просят?

— Не волнуйтесь! — успокоил его капитан. — Ваше поведение было вполне корректным. Только, как мы уже договорились, никому ни слова!

— Я буду нем, — заверил шофер. — Мне только и не хватает влипнуть в какую–нибудь дрянную историю…

— Пойдемте быстрее! — торопил капитан шофера. — Время не ждет! Вы нам сможете показать место, где он слез с машины?

Шофер посмотрел на часы и сказал:

— Времени у меня маловато.

— Не беспокойтесь, я сообщу о задержке к вам на работу, — пообещал гауптвахмистр.

— Тогда другое дело.

Они ехали по дороге. Стояла тишина. Вскоре шофер остановил машину и, выйдя на дорогу, дал знак пограничникам.

— Вот здесь он сошел, — сказал он, — и пошел вон по той дороге. Так вы не забудьте сказать на базе о том, что задержали меня.

— Одну секунду! Скажите, а он не прихрамывал?

Шофер на миг задумался, а потом покачал головой и попрощался.

— Возьми плащ и веди сюда свою овчарку, — сказал капитан Мартину. — Остальные пусть пока сидят в машине.

Мартин подошел к месту, которое им указал водитель.

Ксантиппа потянула носом воздух, сделала несколько шагов по дороге, а затем вернулась обратно. Натянув поводок, она перешла на противоположную сторону дороги и побежала по тропе совсем в противоположном направлении.

Капитан связался по радио с заставой и передал туда свои координаты, сообщив последние новости.

— Нам нужно быть особенно осторожными, — предупредил Бардорф пограничников. — Он, видимо, вооружен!

Ксантиппа шла по следу спокойно, ведя пограничников сначала по троне, бежавшей среди соснового леса, затем по крошечной лощинке, посреди которой тек ручей.

Вскоре они подошли к селу Холунчен. И когда до крайнего дома оставалось не более трехсот метров, овчарка вдруг замедлила шаг, спустилась к ручью и, понюхав камни, забегала вдоль берега.

Тихо уговаривая овчарку, Мартин показал ей след на влажном от воды камне.

Они шли вдоль ручья, который метров через десять резко сворачивал на северо–запад и тек по самой опушке леса. Собака отошла от ручья и повела всех в лес.

Бардорф приказал пограничникам рассредоточиться и быть готовыми ко всяким неожиданностям.

— Долго так продолжаться не может, в конце концов он выдохнется и потеряет бдительность, — заметил Мартин.

Они свернули вправо, пробравшись сквозь густые заросли молодого ельника, вышли на опушку и сразу же залегли в кустах.