Воевода заморских земель

Глава 13 Теночтитлан. Июль — август 1478 г.

Ужасное известие о смерти Шошчицаль достигло пленных новгородцев лишь на третий день, уже после похорон. У Гриши эта весть вызвала шок, он целый день просидел на своем ложе, тупо уставившись в разноцветное панно на задней стене. Яркими, красными, синими и желтыми красками на стене был нарисован блистательный бог солнца Тонатиу, сидящий на спине Огенного Змея. С обеих сторон сверкающего бога сопровождали полуобнаженные женщины-воительницы — сиуатетео. Одна из них настолько была похожа на Шошчицаль, что, казалось, художник писал ее именно с несчастной девушки. Однако стены были расписаны давно, еще при прежних тлатоани Ицкоатле и Моктекусоме. Но, кто знает, может быть, изображенная на стене женщина приходилась покойной принцессе родной бабкой?

Олег Иваныч, как мог, утешал Гришу, хотя и сам чувствовал себя довольно паршиво — ведь погиб их единственный друг и союзник. Несчастная Шошчицаль, полюбив Гришу, успела сделать для пленников многое, очень многое, и, главное — привела-таки к Ване! Вот теперь бы и выкрасть его из храмовой темницы и бежать, бежать, пока не поздно. Чувствовал Олег Иваныч, что их пребывание в столице теночков уж слишком затянулось.

После смерти принцессы положение пленников резко ухудшилось — была усилена охрана — знакомых воинов-«орлов» сменили их конкуренты воины-«ягуары», причем в удвоенном количестве. Пленников никуда уже больше не выпускали, фактически заперев в покоях дворца, свирепо раскрашенные воины не шли ни на какие разговоры — просто не открывали двери. Даже на террасу выход был запрещен — там тоже дежурили воины в пятнистых шкурах. Все они, естественно, были людьми Тисока, и Олег Иваныч терялся в догадках — чем же они вызвали немилость этого могущественного военачальника. А может, все это делалось по прямому приказу Ашаякатля? Был бы Майотлак, можно было б спросить у него, да вот беда — молодой тлакуил давно уже не появлялся.

— Что будем делать, Гриша? — усаживаясь рядом на ложе, Олег Иваныч положил приятелю руку на плечо. — Чувствую, сгущаются тучи.

Гриша реагировал вяло. Растянулся на ложе, подложив под голову руки, и бездумно смотрел в потолок мокрыми от слез глазами. Переживал. Олег Иваныч вздохнул и, решив перенести разговор на завтра, поднялся с ложа. Внезапный сквозняк вдруг сдул разбросанные на прикроватном столике рисунки, когда-то принесенные Майотлаком. Хлопнула входная дверь. Олег Иваныч насторожился.

Причиной сквозняка оказался Майотлак, которого Олег Иваныч встретил как самого долгожданного гостя. Даже, казалось бы, ко всему безучастный Гриша, приподнялся на ложе, в полголоса приветствуя молодого жреца.

— Плохи ваши дела, скрывать не стану, — сразу же сообщил Майотлак, впрочем, об этом можно было бы догадаться и без его слов. — Вас подозревают в смерти пилли Шошчицаль.

— Вот те на! — изумился Олег Иваныч, а Гриша вскочил с ложа. — И что же, для этого имеются достаточные основания?

— Военачальник Тисок утверждает, что вы странным образом исчезли… убежали… пропали с теокалли во время празднества, примерно в то же время была убита и Шошчицаль, — пояснил тлатуил. — И это еще не все! — Он заходил по комнате. — Рана, послужившая причиной смерти молодой пилли, нанесена не обычным ножом-теспатлем из обсидиана. — Остановившись посреди комнаты, Майотлак многозначительно поднял вверх большой палец. — Она глубока и узка — пилли умерла сразу. Известный вам Тускат говорит, что такие раны наносит только черное оружие белых.

— Однако, заявочки! — выслушав жреца, присвистнул Олег Иваныч. — У нас что, оружие при себе было?

— Не было, — пожал плечами Майотлак. — Но, говорят, могло быть.

— Постой, откуда могло-то? — не выдержал Гриша. — И что, у вас в Теночтитлане нельзя приобрести железный нож?

— Жел… Такое оружие вряд ли есть здесь у кого. Мы не настолько близко к Ново-Михайловскому селению. Хотя… — Молодой жрец замялся. — Я думаю, вся эта история высосана из пейотля, — заявил он, понизив голос. — Если кто-то и выиграл от смерти несчастной пилли, то это явно не вы. Говорят… — Он оглянулся и перешел на еле слышный шепот: — Говорят, сам военачальник Тисок стремился… набивался… напрашивался… в любовники к покойной пилли.

— И что? — Олег Иваныч посмотрел на молодого жреца наивными, чистыми, словно слеза, глазами. Гришаня отвернулся к стене.

— Как что? — усмехнулся Майотлак. — По дворцу давно уже ходят слухи о связи между Шошчицаль и моим уважаемым другом Григорием. Тисок тоже имеет уши. Думаете, зря вас теперь стерегут воины-«ягуары»?

— Думаем, что не зря, — кивнул Олег Иваныч и спросил напрямик, в лоб: — А зачем ты нам все это рассказываешь?

Майотлак снова замялся, огляделся по сторонам, даже, казалось, собрался заглянуть под столик и ложе, да постеснялся.

— Я… я долго… размышлял… раздумывал… думал. И не один я, — волнуясь, тихо проговорил он. — Помнишь, мы беседовали с тобой, Григорий, о Кецалькоатле, великом Пернатом Змее? Это правда, что жрецы изгнали его за отказ убивать людей. Значит, выходит, сам Кецалькоатль был против человеческих жертв, но мы ведь их приносим, правда, не часто! Жрецы других богов: Тонатиу, Тлалока, Тескатлипоки, особенно Асотль, жрец Уицилапочтли, упрекают нас за это. Говорят, что мы не любим своего бога. Это не так! Мы очень любим Кецалькоатля… но мы любим и всех людей, как Он завещал нам! Сейчас я скажу вам тайну. — Майотлак сглотнул слюну. — Жречество Уицилапочтли и многих других богов поддерживает Тисока в его стремлении стать тлатоани! Говорят, что наш нынешний тлатоани Ашаякатль стар и ленив. Говорят, что давно уже не было настоящей, хорошей войны, одни только войны цветов, давно уже ступени теокалли не делались скользкими от крови, а куашикалли — Сосуд Золотого Ягуара — не переполнялся еще живыми сердцами! — Молодой жрец вздохнул.

— Ты говорил о войнах цветов, — переспросил Олег Иваныч. — Что это?

Майотлак невесело улыбнулся:

— Это один из способов повысить количество жертв. Когда тлатоани приказывает одному из слабых, покорившихся теночкам, племен пойти войной на Теночтитлан, только вместо оружия — боевых палиц, копий и мечей-макуавитлей — использовать букеты цветов. Всех вражеских воинов тотчас берут в плен и сердца их попадают в Сосуд Ягуара. Не смотрите на меня так! — Майотлак замахал руками. — Не надо! Вовсе не все теночки такие кровожадные. Многие из моих друзей — тлакуилы, художники, зодчие — по-новому смотрят на учение Кецалькоатля и против излишней жестокости. Нас поддерживает сам Тлакаелель, управитель дворца, жаль только, что он далеко не молод, и пока нам трудно бороться с влиянием военачальников и жрецов. Вот и сейчас они требуют немедленно принести вас в жертву. Ашаякатль пока не сказал ни да, ни нет. Тлатоани вовсе не жесток и весьма просвещенный правитель, но искать ссоры с влиятельными военачальниками и жрецами — верный путь к гибели. Даже для тлатоани.

— Что же ожидает нас? — поинтересовался Гриша.

— Вас? Скорее всего, на завтрашнем Совете жрец Уицилапочтли Асотль предложит тлатоани решить вашу судьбу путем священной игры в мяч или в сражении, привязанными к темалакатлю. Если мы не добьемся своего, все именно так и будет. В хорошем… не худом… лучшем случае, тлатоани предложит вам выбор: мяч или темалакатль. Что хуже — не знаю. Наверное, все-таки темалакатль.

— Ты объясни хотя бы. Про мяч да про темалакатль этот, — попросил Олег Иваныч. — А то сидим тут, своей судьбы не ведая.

— Место для игры в мяч как раз рядом с храмом Кецалькоатля, — пояснил Майотлак. — Играют две команды — каждая должна бросить тяжелый мяч сквозь каменное кольцо на высокой стене. Руками и ступнями бить по мячу нельзя.

— Проигравшая команда, согласно вашим милым обычаям, наверняка приносится в жертву?

— Ты, к сожалению, прав, о великий белый касик.

— Ладно, с мячом разобрались. Теперь о темалакатле.

— Это такая круглая каменная плита, недавно доставленная из Койокана по приказу правителя. К центру ее привязывается веревка, другой ее конец — к поясу кого-либо из вас. Оружие — длинная палка с цветами. У противников — их обычно несколько — макуавитли. Победить их очень трудно, почти невозможно. Это великая честь.

— Угу… — задумчиво промычал Олег Иваныч и поинтересовался, от чего зависит исход игры в мяч — от милости богов или от прихоти жрецов.

— У нас это по большей части одно и то же, — потупив глаза, признался молодой жрец. Снаружи послышалась чья-то громкая речь. Майотлак вздрогнул, вскочив со скамьи:

— Мне пора, — приложив руку к сердцу, низко поклонился он. — Я и так слишком задержался у вас. Знайте же: мы будем бороться за влияние на Ашаякатля. Если победим мы — судьба ваша изменится к лучшему, если же нет — у вас выбор между игрой в мяч и темалакатлем. Прощайте же, и не думайте, что все жители Теночтитлана кровожадные дикари!

Майотлак ушел, чтобы больше никогда не вернуться. Уже вечером его вырванное из груди сердце упало в Золотой Сосуд Ягуара. Коварный жрец Асотль, его помощник Таштетль и военачальник Тисок торжествовали победу. Многие друзья Майотлака закончили свой жизненный путь так же как и молодой тлакуил. Лишь управитель двора Тлакаелель уцелел — уж слишком он был стар и авторитетен. Однако влияние его упало.

Уже на следующее утро пленникам был предложен выбор: мяч или темалакатль.

— Темалакатль! — тут же заявил Олег Иваныч пришедшему с этим объявлением Тускату.

— Там я хоть могу на что-то рассчитывать, — пояснил он Гришане. — А исход игры в мяч — бабушка надвое сказала.

Тускат улыбнулся. Ему все больше нравились эти белые люди. И все меньше — жрецы и аристократы, впрочем, последние ему никогда не нравились.

За восточными отрогами гор поднималось солнце. Длинные тени скал протянулись далеко на запад, к маленьким городкам Коатлинчан и Уэшотла, что располагались почти у самого озера Тескоко. Вырвавшиеся на лазурный простор неба лучи окрасили золотом вершины величественных пирамид, осветили широкие улицы и каналы, щедрой рукой плеснули свет садам, цветникам и плавучим огородам, во множестве окружавшим гордую столицу ацтеков. Улицы Теночтитлана — часто называемого также — Мехико, в честь бога войны Мехиатля — несмотря на ранний час, были полны народу. Рыночные торговцы и почтенные негоцианты-почтека, общинники-масеуалли и старосты городских общин кальпуллеки, воины и жрецы — все, кто смог, кому хватило места, собрались сейчас на площади перед храмом Кецалькоатля, рядом с длинным строением для священной игры в мяч. Именно там, в сотне шагов, располагался знаменитый темалакатль — круглая каменная плита, недавно доставленная из Койокана. Сотни рабов-тлакотлей едва смогли установить этот огромный камень на вершину небольшой пирамидки. По приказу правителя Ашаякатля искуснейшие ремесленники начали вырезать на нем рельефные изображение пяти богов: бога солнца Тонатиу в центре — владыки текущего космического цикла — и еще четырех богов, владык прежних эпох: Тескатлипока, Кецалькоатля, Тлалока и Чальчиуитликуэ. Однако не работа художников — еще не вполне законченная — и не сам камень привлекали сегодня внимание собравшейся толпы. В середину камня было вделано медное кольцо с привязанной к нему прочной веревкой, другой конец которой крепился к специальному кожаному поясу, застегнутому на талии великого белого касика — почетного пленника тлатоани. Сам белый касик — светловолосый, бородатый, красивый, с глазами, серыми, как дождливое небо — стоял в центре темалакатля, опираясь на плоский макуавитль без режущих обсидиановых вставок, и безмятежно улыбался. Следившие за порядком стражники поглядывали на него с почтением — не каждый бы вот так улыбался в предвкушении боя с отборными воинами. Вот появились и они — пара воинов-«орлов» в стеганых ватных панцирях и высоких деревянных шлемах, украшенных разноцветными перьями. С противоположной стороны, от храма Сиуакоатля, двигались воины-«ягуары» в пятнистых шкурах, с высокими прическами, несколько напоминающими знаменитые хохлы запорожских казаков — полголовы бритая, а на макушке — длинный чуб, украшенный зелеными перьями. И те, и другие были вооружены боевыми макуавитлями и палицами.

Восхищенный вздох пронесся вдруг в толпе, и все пали ниц, приветствуя владыку Ашаякатля, появившегося в паланкине, отделанном полированным золотом. Великий тлатоани теночков был одет в изумительной красоты плащ цвета бирюзового неба, украшенный по периметру мозаикой из блестящих перьев — желтых и синих. Высокую прическу правителя украшали зеленые перья кецаля, на груди сияла золотая пектораль, выполненная искуснейшими ювелирами Теночтитлана. Вслед за правителем шли его родственники, в том числе и молодой вельможа Ауисотль, и жрецы — Олег Иваныч узнал мерзкие рожи Асотля и его помощника Таштетля, за ними — военачальники, средь которых Тисок — вождь воинов-«ягуаров». Все это скопище знати сверкало золотом и плащами всевозможных расцветок, кроме бирюзового — это был цвет тлатоани.

Усевшись в принесенное слугами кресло, так же обильно украшенное золотом и драгоценными камнями, как и носилки, Ашаякатль взмахнул рукой. Воины-«орлы» и воины-«ягуары», поклонившись правителю, медленно направились к темалакатлю, поигрывая дубинами и мечами. Четверо против одного. Гриша, под зорким присмотром стражников находившийся среди знати, тяжело вздохнул. И на что же надеялся Олег Иваныч? Четверо — это слишком много, а боевые макуавитли и палицы — страшное оружие, против которого, может быть, и можно отбиться стальным мечом, но вовсе не простой деревяшкой, пусть даже прочной и длинной.

Они напали сразу, все четверо. Поднялись и опустились палицы, послушался треск — с макуавитлей воинов-«орлов», больно раня ближайших зрителей, полетел во все стороны искрошившийся от ударов обсидиан. Олег Иваныч волчком крутанулся на камне. Он по-прежнему улыбался, и улыбка эта была, пожалуй, не слишком понятна Грише. Чему радоваться-то? Один Олег Иваныч знал — чему. Воины-«орлы» и воины-«ягуары». Королевские мушкетеры и гвардейцы кардинала. Соперники…

Вот они отошли на миг в стороны, закружили, словно коршуны, вокруг камня. Олег Иваныч не стал дожидаться атаки — сам напал первым, достав длинным выпадом физиономию воина-«ягуара». Эх, был бы меч — было б больше не о чем говорить, по крайней мере, в отношении одного. А так… Из разбитого концом деревяшки носа обильно потекла кровь, но воин не обратил на это внимание, однако — Олег Иваныч это хорошо видел — глаза его загорелись злобой. Что и было нужно. А ну-ка, еще раз…

Быстрым — в доли секунды — ударом выбив из руки воина макуавитль, адмирал-воевода резко отпрыгнул влево — и вовремя: мощный удар одного из воинов-«орлов» просвистел мимо его уха. Олег Иваныч хорошо понимал — чем быстрее он будет двигаться, тем больше у него шансов. Учитывал и соперничество между воинами — вряд ли воины-«орлы» позволят своим конкурентам нанести решающий удар. Вот и сейчас они подошли к нему слишком близко и не столько наносили удары, сколько мешали друг другу. Особенно неистовствовал тот, с расквашенным носом, он размахивал теперь палицей, заменив ею валяющийся под ногами макуавитль. Олег Иваныч, уйдя в подвижную оборону, ждал удара — и дождался. Издав громкий устрашающий вопль — спасибо за предупреждение! — обиженный воин-«ягуар» с силой метнул палицу… Ой, дурак! Ой, дурак! Кто ж тебя просил метать-то? Уж явно не твой конкурент, повалившийся сейчас навзничь — пущенная со страшной силой палица вдребезги разнесла деревянный шлем воина-«орла» и раскроила череп. Минус один…

В толпе пронесся вопль, и неясно было, чего в нем больше — досады или восхищения. Впрочем, Олегу Иванычу некогда было расслабляться. В считанные секунды он подхватил валяющийся на камне макуавитль, и острое, утыканное кусками обсидиана лезвие впилось в горло воину-«ягуару». Олег Иваныч рисковал — легче было бы достать воина-«орла», но тогда ему пришлось бы иметь дело не с конкурентами, а с соратниками. Допустить этого было нельзя.

Двое оставшихся воинов, зайдя с разных сторон, вновь начали атаку: их макуавитли с силой рассекали воздух, а устрашающих криков хватило бы на дюжину армий. Макуавитль — плоская деревянная основа из крепкого дерева, усаженная острейшим вулканическим стеклом. Таким мечом — или плоской дубиной? — не пофехтуешь, как шпагой. Хорошо, у Олега Иваныча был неплохой опыт владения абордажной саблей, полученный когда-то в пиратских рейдах Магриба. Именно этот опыт и пригодился теперь…

Уклонившись от одного удара, Олег Иваныч нарочно пропустил другой. Не так, конечно, чтоб в полную силу, — чуть-чуть парировал, но сделал вид, будто его защита оказалась недейственной — что-то кольнуло в грудь, не сильно, но вполне достаточно для того, чтоб сквозь рубаху выступила кровь. Оба противника теперь вели себя более сдержанно — сразу же отскочили метра на полтора каждый. Схватившись за грудь, Олег Иваныч медленно осел на одно колено. Оглянулся… Так и есть! Подозрительный взгляд воина-«орла» был направлен вовсе не на него, а на соперника. Воин-«ягуар» тоже не отрывал глаз от конкурента. Вот так они и приближались к «безропотной жертве» — медленно, с оглядкой друг на друга. Олег Иваныч тем временем незаметно подтянул веревочку, ту самую, что связывала его с темалакатлем. Перевалился на другую ногу, расправил петельку. Про веревочку-то его враги забыли — а хитрый Олег Иваныч вспомнил! И, как только воин-«ягуар» перешел в атаку, дернул… Тут же обернулся и бешено атаковал другого, краем глаза наблюдая, как под свист и улюлюканье толпы «ягуар» кубарем свалился с темалакатля. Воин-«орел» оказался еще совсем молодым — вряд ли он успел побывать хотя бы в одной серьезной битве — пара обманных финтов, обводка, и его макуавитль со свистом полетел в нежное голубое небо… Жаль, что среди собравшихся зрителей не было обычая кидаться в проигравших гнилыми помидорами.

Пристыженные конкуренты, взяв в руки палицы, снова полезли на камень. Олег Иваныч спокойно ждал. Первого он собирался достать сразу же, а со вторым, молодым «орлом», расправиться после — воевода не сомневался в том, что сможет выполнить это…

Однако прихотливая судьба в лице военачальника Тисока распорядилась иначе. Что-то шепнув тлатоани и, видимо, получив согласие, он небрежно кивнул жрецам, и те, проворно схватив незадачливых соперников Олега Иваныча, с радостными воплями потащили их к жертвеннику. Сам же Тисок, бросив на землю роскошный изумрудно-малиновый плащ, лично влез на темалакатль, угрожающе размахивая макуавитлем. Ну, что ж… Ежели желаете…

Олег Иваныч вовсе не чувствовал себя уставшим — вся произошедшая схватка длилась вряд ли больше двух с половиной минут. Впрочем, он вовсе не собирался недооценивать соперника — Тисок был типичным представителем высшей военной знати, окончившим в юности сразу две школы — обычную, для детей жрецов и знати — кальмекак и военную — тельпочкалли. Сами же ацтеки считали, что мужчины рождаются для войны — стать купцом, ремесленником или крестьянином-масеуалли — постыдная насмешка судьбы. Судя по всему, Тисок успешно избегнул такой насмешки — его удары были точно выверенными и сильными. Будь в руках у Олега Иваныча не боевой макуавитль, а лишь его деревянная основа — туго б пришлось новгородскому воеводе! А так хотя бы силы были равными.

Подбадриваемый криками знати, молодой военачальник сразу же пошел в атаку, яростно нанося прямые рубящие удары, парировать которые для такого опытного фехтовальщика, как Олег Иваныч, не составляло никакого труда. Правда, обсидиановые вставки ломались с противным скрежетом бормашины — ну, так и нападавший был в такой же ситуации. Правда, у его пояса еще болталась и палица.

Парировав удары, Олег Иваныч сам перешел в наступление — Тисок атаковал с голой грудью, лишь чуть прикрытой сверху массивным золотым ожерельем. Не слишком-то осторожно с его стороны. Перенеся тяжесть тела на левую сторону тела, Олег Иваныч резко «качнул маятник» — Тисок, впрочем, этого ждал, в чем воевода и не сомневался — тут же совершил обманный выпад вправо, затем — влево и вперед, целясь в незащищенную грудь… Все-таки Тисок был отменным бойцом. В последний момент каким-то чудом ему удалось парировать удар, впрочем, острые куски обсидиана раздербанили его кожу не хуже пилы — брызгами хлынула кровь. Толпа замерла в экстазе.

Никто из собравшихся не заметил, что старший жрец Асотль давно уже что-то настойчиво шепчет тлатоани. Ашаякатль недовольно морщился, но все же наконец кивнул. С радостной гримасой на физиономии Асотль исчез за углом храма… откуда тотчас вышли десять воинов с палицами и длинными копьями и быстрым шагом направились к месту ристалища. Гриша слабо вскрикнул, увидев их. В намерениях воинов сомнений ни у кого не было. В толпе пронесся разочарованный гул, когда те подошли к темалакатлю. Олег Иваныч оглянулся… Сражаться с десятком? Против длинных копий? Ну, отобьешь одно-два? А вот если не сражаться? Вон там, слева, удобный выступ в стене храма. Перерубить веревку, разбежаться… Так, видимо, и придется поступить. Жаль вот только Гришу. Впрочем, вряд ли его принесут в жертву сегодня. А значит, еще поборемся…

Олег Иваныч незаметно сделал шаг в сторону, примерился…

И в этот момент молодой военачальник Тисок, повернувшись к нему спиной, с силой бросил свой макуавитль на камень. Полетели в стороны куски обсидиана. Тисок обратился к копьеносцам, пылая гневом! Еще бы… Сам того не желая, тот, кто послал этих воинов, жестоко унизил его.

Вот удобный момент, чтобы бежать… Впрочем, воины опустили копья. Подойдя к краю платформы, Тисок что-то крикнул Ашаякатлю. Тот кивнул, и толпа ответила приветственным криком.

— Великий тлатоани Ашаякатль и воевода Тисок провозглашают тебя победителем, белый касик! — взобравшись на темалакатль, с поклоном произнес Тускат, также не упустивший случая полюбоваться эффектным зрелищем.

Олег Иваныч поискал глазами Гришу, подмигнул — поживем еще! Улыбнулся, помахав толпе. Тисок подошел к нему, бледный, с кровоточащей грудью и улыбающимся лицом. Наклонясь, лично перерубил веревку.

— Вот благородный поступок, достойный великого мужа, — громко произнес кто-то в толпе.

Ликующие крики собравшихся, приветствовавшие Олега Иваныча и воеводу Тисока, гремели в городе храмов, от башни Кецалькоатля до теокалли и Дома Змеи, уносясь в чистую лазурь неба.

А в это время, совсем недалеко от темалакатля, в каменном мешке, принадлежавшем жрецам храма Тлалока, грустил Ваня, старший сын новгородского боярина Епифана Власьевича. Он исхудал за это время, кожа его была бледной, отросшие волосы свалялись в нечесаный ком. А вот в глазах, после встречи с Олегом Иванычем и Гришей, жила надежда. Надежда на освобождение.

— Вы можете гулять по всему Теночтитлану где хотите, — сообщил Тускат вечером на пиру, устроенном Тисоком в честь белого касика. — Правда, в сопровождении воинов-«ягуаров», — тут же добавил он.

— Спасибо и на этом, — поблагодарил Олег Иваныч, обмакивая маисовую лепешку в острый перцовый соус. — Ване нашему нельзя ли с нами?

— Нет, — покачал головой Тускат. — Жрец Уицилапочтли Асотль против.

— А князь Ашаякатль?

Тускат усмехнулся.

— Это жертва жрецов, а не тлатоани, — пояснил он. — Им и решать. Впрочем, Асотль уже решил.

— И как скоро они хотят совершить жертву? — хмуро поинтересовался адмирал-воевода.

— Осенью, на празднике урожая, — ответил Тускат, уходя. — Это великая честь для вашего отрока.

— Осенью… — прошептал про себя Олег Иваныч. — Есть еще время…

Певцы и музыканты услаждали слух пирующих, полуобнаженные танцовщицы позвякивали золотыми браслетами в такт ударам бубна. Вокруг низкого длинного стола, сплошь уставленного яствами в великолепной золотой посуде, собралось не так уж и много людей: сам хозяин, воевода Тисок, в щегольском красно-желтом плаще, украшенный невообразимым количеством золота, пара его приятелей-военачальников, дворцовый архитектор Макчиашатль — грузный седеющий мужчина — ну, и Олег Иваныч с Гришей. Никого из высших жрецов не было — ни Асотля, ни Таштетля — то ли сами не пришли, то ли Тисок не позвал в целях конспирации. Тисок был весел — много смеялся, шутил — и было от чего: он хорошо расслышал донесшиеся из толпы слова о благородном поступке «великого мужа» да и последовавший восторг толпы был ему более чем приятен. А этот белый касик… Действительно, могучий воин. Впрочем, его все равно принесут в жертву, рано или поздно — таково решение совета жрецов, утвержденное тлатоани. Осенью, в день урожая, все бледнолицые встретят почетную смерть на жертвеннике у горы Ситлальтепетль, что возвышается на полуострове, между озерами Тескоко и Шочимилько. Говорят, это самая красивая гора в Анауаке. Впрочем, горы на востоке не хуже: и Белая Женщина — Иштаксиуатль, и вулкан Попокатепетль, дымящийся и страшный. О, он иногда мечет такие камни со своей вершины — даже у видавших виды жрецов холодеют сердца! Тисок потянулся. Все-таки сегодня был славный день. Поговорить бы с бледнолицыми. Где же этот Тускат?

А Тускат быстро спускался вниз по ступенькам дворца Тисока. Двое бледнолицых, Матотль и Олетль, закутанные в дешевые плащи из волокон агавы, с поклоном проводили его.

— Скажи хозяину — белого воеводу надо убить! — задержав Туската за локоть, свистящим шепотом произнес коренастый Матотль, сверкнув звероватым взглядом. — Убить как можно скорее, иначе будет поздно.

— Его и так убьют, — спокойно возразил Тускат. — Уже осенью, на празднике урожая.

— Скорей бы… — с придыханием прошептал Матотль и, проводив гостя, повернулся к своему молодому приятелю: — А что, Олелька, неплохо бы и нам бражки выпить?

— Неплохо, — мотнул кудрявой башкой тот. — Только сперва дождемся, когда те уйдут.

Тускат медленно поднимался по ступенькам дворца Тисока. Бывший купец, а ныне шпион, правда, вовсе не бедный. Да что толку от богатства простолюдину в Теночтитлане, городе жрецов и знати? Тускат с горечью сглотнул слюну…

— Ну, знамо дело, дождемся, — проводив глазами Туската, Матоня тряхнул кудлатой бородой и осклабился: — Глядишь, вскорости и дождемся смертушки ворогов наших, Олеги с Гришкой. Да и какой смертушки-то? Не приведи, господи! — Матоня набожно перекрестился на резное изображение Тонатиу.

На огромной площади Тлателолько шумел, волновался тысячами людей гигантский рынок — тиангис. Тысячи продавцов и покупателей, да и просто праздных зевак заполонили рынок, покупая — нет, скорее, обменивая — понравившиеся товары на зерна какао, драгоценный нефрит или полые костяные трубочки, наполненные золотым песком. Несмотря на поддерживаемый порядок, гул тиангиса был слышен уже за пару кварталов от Тлателолько. Олег Иваныч и Гриша в сопровождении четверки воинов-«ягуаров» быстро шли к рынку по широкой улице, вымощенной ослепительно белым камнем. В лазурной вышине неба сияло солнце, стояло почти в зените, быстро подбираясь к вершине главной пирамиды Тлателолько, у подножия которой и располагался тиангис. Черная ступенчатая тень пирамиды падала на дома и храмы Астауалько — обширного северо-западного района города. Вдоль улиц по мраморным акведукам журчала чистейшая вода с гор, прозрачная и холодная, так, что сводило зубы.

Напившись, Олег Иваныч вытер губы рукой и позвал ушедшего вперед Гришу, любовавшегося ювелирными изделиями, выставленными на торговых рядах. Золотые цепочки, пекторали, перстни, украшенные драгоценными камнями, небольшие статуэтки, изображающие богов, людей и зверей, — все это так сверкало на солнце, что было больно глазам.

— Ульянке подарок присматриваешь? — пошутил Олег Иваныч. Гриша чуть улыбнулся — он вообще стал более сдержанным после загадочной смерти Шошчицаль и исчезновения Майотлака.

— Как бы нам от наших провожатых отделаться? — подойдя к воеводе, шепнул Гриша, кивая на воинов. Мог бы и не шептать — те вряд ли понимали по-русски. Впрочем, кто знает? От Тисока — вернее, от начальника шпионов Туската — можно было ожидать всего. Хорошо хоть, сам Тускат отсутствовал уже дня три, по крайней мере, новгородцы его именно столько времени не видели: то ли просто не заходил, то ли вновь занялся разведывательной деятельностью в районе Теспатля или какой-либо другой крепости Приграничья. Ну и черт с ним, с Тускатом. На рынке, чай, и без него обойтись можно, торговля — дело нехитрое, знай, показывай пальцем, чего хочешь. К тому же пленники даром времени не теряли — благодаря Майотлаку могли уже чуть-чуть общаться с ацтеками, уж на это познаний хватало.

— А зачем нам от них отделываться? — вопросом на вопрос ответил Олег Иваныч. — Они нам не мешают. Пойдем-ка, посмотрим на цепи да перстеньки.

— Да я смотрел только что.

— Еще раз посмотрим, — с нажимом произнес Олег Иваныч. — Мы ведь, Гриша, сюда не развлекаться пришли и не за сувенирами. Посматривай, может, среди безделиц и крест православный сыщется!

— Так ты думаешь…

— Тсс! — Олег Иваныч покачал головой. — Сначала отыщем чего, а там уж дальше видно будет.

Они еще раз медленно прошлись мимо ювелирного ряда. Брали в руки цепочки и ожерелья, приценивались, восхищенно щелкали языками… Нет, изображения креста что-то не встречалось.

Прошлись еще раз — с тем же результатом. Купили у мальчишки — разносчика воды, напились, задумались.

— У гончаров посмотрим? — Гриша кивнул на следующий ряд.

— Давай, — согласился Олег Иваныч.

Аккуратно вылепленные глиняные горшки, миски, чаши во множестве громоздились на прилавках, соседствуя с посудой, искусно вырезанной из дерева. Вот блюда, покрытые бесцветным лаком, а вот другие — синие, зеленые, оранжевые. Рядом детские игрушки, изображения богов: Кецалькоатль, Тонатиу, Уицилапочтли, а вот это, кажется… Олег Иваныч присмотрелся внимательней… нет, показалось. Уж больно похож был небольшой божок на ангела с крыльями. Только вместо головы — человеческий череп.

Пахнуло смрадом — рядом тянулся кожевенный ряд: шкуры ягуаров, пум и лисиц, только что содранные и дубленые, знаменитый «мексиканский тушкан» — разноцветный кроличий пух, связки перьев — красных, желтых и голубых.

Нет, похоже, и здесь ничего.

— Может, сами нарисуем крест, вот хоть на пирамиде? — предложил Гриша. — Как тогда, в Магрибе… Напишем, где нас искать.

Олег Иваныч с сомнением покачал головой. Вряд ли это сработает — не могут же все христиане Мехико (если они, правда, здесь есть) знать русский! Дай бог, молитвы читают, а уж, чтобы надписи разобрать… Да и не потерпит рыночная стража такого безобразия — враз соскребут надписи. К тому же — как рисовать-то? Прямо сейчас вот, средь бела дня? Охранников еще попросить, чтоб на стреме постояли?

— Ну, а как же тогда? — Гриша расстроенно огляделся по сторонам, принюхиваясь к аппетитному дымку, поднимающемуся над жаровней, чуть в стороне от кожевников.

— Подумаем. — Олег Иваныч посмотрел туда же. Показав на жаровню, ткнул в бок подошедшего охранника-«ягуара». Тот улыбнулся, кивнул.

Взяв по паре тамалли — небольших пирожков с мясом, фасолью и перцем — все, включая воинов, наскоро перекусили. Подозвали мальчишку с водой. Небольшого, худющего, с огромными черными глазами. Олег Иваныч задумчиво посмотрел на него, затем перевел взгляд на Гришу, поинтересовался:

— У них, кажется, школы какие-то есть?

— Есть. — Григорий кивнул. — Кальмекак называются. И еще эти, тельпочкалли, но те больше для воинов.

— Вот бы нам посмотреть хоть одну. Как думаешь, разрешит князь?

— Думаю, разрешит. — Гриша задумчиво взглянул на Олега Иваныч и вдруг задорно улыбнулся: — Понял, понял, понял, Олег Иваныч, зачем тебе ихние школы! Не иначе, хочешь с ребятами договориться, чтобы те в местах людных кресты животворящие нарисовали, так?

— Ну, так.

— Неплохо придумано. Никто и не заподозрит ничего — подумаешь, ребятишки балуются. Только вот как договариваться будем?

— Ну, уж это дело техники. — Олег Иваныч махнул рукой. — Нам, главное, в школу попасть. О! Знаешь, что? Как объявится Тускат, скажем, что ты в Новгороде отроков учил, в общем, учитель. Есть у них такое слово?

— Есть. Пипильцин называется. И наука целая о воспитании, Майотлак рассказывал. Как же она… тлака… тлакауэ… тлакауа… Тьфу-ты, и не выговоришь.

Гриша сплюнул и неловко выронил недоеденный тамалли, запачкав соусом плащ — синий, с желтыми рожами из птичьих перьев — накинутый прямо на рубаху. Олег Иваныч тоже ходил так же — кафтан не надевал, уж больно жарко, в рубахе-то спаришься, ну а местный перьевой плащ — он хоть лишнюю тень дает, все приятно. Плащ Олега Иваныча был переливающимся, ярко-красным, с белыми перьевыми вставками. Подобная расцветка воеводе не очень нравилась — он никогда не болел за «Спартак» и предпочел бы другой плащик — сине-бело-голубой. Ну, уж какой подарили… Хотя, можно ведь и другой купить, вернее, обменять: какао-бобы есть.

— Пойдем-ка, Гриша, плащи посмотрим.

Пройдя мимо строительных рядов, где продавались деревянные балки, камень, известка и разнообразная мебель, они свернули влево и, обойдя часть рынка, примыкающую к Астауалько, оказались перед продавцами тканей. Набедренные повязки, юбки, плащи — синие, зеленые, ярко-желтые, голубые. Дешевые — из волокон агавы, более дорогие — из хлопка. Занавески, одеяла. Пряжа. Напротив — ряд составителей мозаик из птичьих перьев. Именно такие мозаики украшают плащи аристократов-пилли и щиты прославленных воинов. Олег Иваныч выбрал подходящий по виду плащ — какой и хотел: светло-голубой, с изображением морских раковин, отороченный двумя рядами перьев — белых и темно-синих. Не хватало еще изображения футбольного мяча и надписи — «Зенит — чемпион». Олег Иваныч усмехнулся, оглянулся на Гришу. Тот, застыв как изваяние, недвижно смотрел в сторону.

— Эй, Гришаня.

Григорий вздрогнул, обернулся:

— Посмотри-ка туда, Олег Иваныч, — тихо сказал он, незаметно от воинов-«ягуаров» кивая на последний ряд составителей мозаик.

Олег Иваныч взглянул… Вздрогнул. Не может быть! Хотя они, в принципе, надеялись на что-либо подобное. Но чтоб такое!

В обрамлении светло-синего кроличьего пуха, на лицевой стороне дорогого плаща красовалось великолепное по исполнению и яркости красок изображение особо почитаемой на Руси Тихвинской иконы Божьей Матери, выполненное из птичьих перьев.

— Господи, поистине, велики чудеса Твои! — перекрестившись, благоговейно прошептал Олег Иваныч.