Вожди СССР

Судьба старшего сына

В 1935 году в Рыбинске юный Юрий Владимирович Андропов женился — на выпускнице своего же техникума Нине Ивановне Енгалычевой, дочери управляющего отделением Госбанка. Она училась на электротехническом отделении и была капитаном сборной техникума по волейболу. Рассказывают, что познакомились они на дружеской вечеринке. Стройная и темноглазая, она произвела сильное впечатление на молодого Андропова.

В семье сохранилось фото, которое Андропов подарил будущей жене, когда она после техникума уехала работать в Ленинград. Фото он снабдил романтической подписью:

«На память о том, кто так нежно и страстно тебя любит. Милая, милая далекая и вечно незабываемо близкая Нинурка. В память о далеких, морозных, но полных счастья ночах, в память вечно сияющей любви посылает тебе твой хулиган

Юрий».

Кто бы мог подумать, что Юрий Владимирович Андропов способен на такие сильные чувства? Он вернул Нину из Ленинграда и добился своего — они поженились. Он сфотографировался с женой и на обратной стороне снимка 1 марта 1936 года своим четким почерком написал:

«Если вам когда-нибудь будет скучно, если вы хоть на минуту почувствуете себя несчастной, то взгляните на эту фотографию и вспомните, что в мире существуют два счастливых существа. Счастье заразительно. Оно вместе с воздухом проникает к вам в душу и в одно мгновение может сделать то, что не в состоянии сделать годы».

У них появилось двое детей: в 1936 году родилась дочь, ее назвали Евгенией в честь бабушки по отцовской линии, в 1940-м — сын, названный в честь деда Владимиром. Но брак оказался недолгим. Любовь растаяла без следа. Вскоре после рождения сына Андропов уехал на новое место работы, в Петрозаводск, один, без семьи. Отговорился:

— Пока там нет квартиры, негде жить.

И вроде бы только няня, хорошо знавшая своего Юру, печально сказала:

— Ты уезжаешь навсегда. Ты уже не вернешься…

Он уехал и долго не писал. Потом письменно попросил развода. Нина Ивановна, женщина очень гордая, тут же ответила, что согласна.

В Петрозаводске Андропов женился во второй раз — на Татьяне Филипповне Лебедевой. Она тоже занималась комсомольской работой и слыла женщиной с очень сильным характером. В новом браке у него тоже родилось двое детей — сын и дочь.

Татьяна Филипповна Андропова приезжала в Петрозаводск в 1969 году на празднование 25-летия освобождения Карелии от финской оккупации. Опекать ее поручили молодому офицеру госбезопасности Аркадию Федоровичу Яровому. Он написал об этом через много лет в книге «Прощай, КГБ».

— Поручаю вам, товарищ старший лейтенант, персональную охрану нашей высокопоставленной гостьи, Андроповой Татьяны Филипповны, — сказал ему председатель КГБ Карелии Виктор Андреевич Заровский. А потом добавил: — Ты уж постарайся, голубчик, чтоб ей все было хорошо… И насчет еды проследи.

Яровой попросил совета у инструктора обкома партии Маргариты Оскаровны Руоколайнен, подруги Татьяны Филипповны.

— Чего, говоришь, на завтрак? — басовито спросила, смерив меня строгим взглядом с головы до пят, Оскаровна. — Сам-то что можешь предложить?

— Ну, икры там всякой попросить в ресторане… Красной, черной… Кофе, пирожного, конфет дорогих…

Опытная Маргарита Оскаровна отвергла его идеи:

— Пойди к Дерусову, директору пригородного совхоза, у него парники есть. Он мужик хозяйственный, неужто у него не посажено несколько кустов ранней картошки? Да свежего судачка — тут у нас проблем с рыбой нет. И чаю по-карельски с самоваром. Сахар лучше колотый…

— Это ей, кремлевской гостье, такой плебейский ужин?

— Ну, ты спросил, я тебе сказала!..

Яровой был благодарен Маргарите Оскаровне за ее подсказку.

— Спасибо, я давно с таким аппетитом не ела, — сказала Татьяна Андропова. — И где это картошка такая ранняя выросла в Карелии?..

Окружавшие Андропова люди знали, что воспоминания о прошлом были Юрию Владимировичу неприятны. Он сам практически ничего не вспоминал и не любил, когда другие напоминали ему о том, что он сам хотел бы забыть.

Его первая жена, Нина Ивановна, работала в архиве Ярославского управления госбезопасности, вновь вышла замуж. По словам дочери, втайне продолжала любить Андропова… Но ничего не требовала, ни о чем не просила, никому не жаловалась. Поэтому развод сошел Юрию Владимировичу с рук, хотя в партийном аппарате и в КГБ уход из семьи, мягко говоря, не одобрялся. Когда бывший муж стал генеральным секретарем, жизнь Нины Ивановны изменилась. На нее все стали обращать внимание, и ей это было очень неприятно. Она еще больше переживала. Дочь считает, что именно поэтому она заболела раком…

Детьми от первого брака Андропов почти не интересовался, не помогал в трудные военные годы. Он только отправил к ним свою бывшую няню, Анастасию Васильевну Журжалину, которая так и жила с ними до смерти.

Его дочь Евгения стала врачом и всю жизнь прожила в Ярославле. Отца она практически не видела. Один раз после войны, когда они оказались под Москвой, няня позвонила Юрию Владимировичу, и он приехал посмотреть на детей. Потом вторая жена отца, Татьяна Филипповна, как-то прислала ей письмо и пригласила девушку к себе. По словам Евгении Юрьевны, «отец тяготился встречами, спешил».

В следующий раз она увидела его лежащим в гробу.

Он несколько раз устраивал ей с ребенком путевки, чтобы они могли отдохнуть. Когда Андропов стал генеральным секретарем, местные власти по собственной инициативе тут же переселили его дочь в новую квартиру. Она родила двух мальчиков — Андрея и Петра. Андрей Викторович Волков окончил Институт точной механики и оптики в Ленинграде, но служил в ярославском областном управлении госбезопасности, дослужился до подполковника…

А вот судьба старшего сына Андропова, Владимира Юрьевича, названного в честь деда, сложилась неудачно. Он дважды сидел в тюрьме за кражи. Освободившись, Владимир Андропов уехал подальше от родных мест — в Тирасполь, работал механиком-наладчиком в конструкторском бюро швейной фабрики. Он женился, ему дали квартиру, в 1965 году на свет появилась Женя Андропова, внучка Юрия Владимировича. Нарушать закон Владимир Юрьевич перестал, зато начал пить. Слабохарактерный и слабовольный по натуре Владимир Андропов постепенно спивался, нигде не работал.

Юрий Владимирович присылал сыну деньги, но потребности в общении не испытывал. Старательно скрывал, что у него сын, сидевший в тюрьме. Таких родственников не было ни у кого из членов политбюро. Вообще-то в кадры КГБ никогда не брали, если в семье есть осужденный преступник.

Владимир Андропов скончался 4 июня 1975 года, ему было всего тридцать пять лет. Умирал он тяжело. Говорят, что надеялся хотя бы перед смертью увидеть отца. Юрий Владимирович не приехал ни в больницу, хотя было известно, что сын смертельно болен, ни на похороны. Не приехала и мать.

Рассказывают, что в 1982 году, решающем для Андропова, все документы о его непутевом сыне собрали и отправили в Москву. Или сам Андропов спешил их уничтожить. Или его соперники хотели обзавестись компрометирующим материалом на кандидата в генеральные секретари…

Загадочный дедушка

Некоторые обстоятельства появления на свет Юрия Владимировича Андропова, как и сведения о его родителях, в определенной степени так и остались невыясненными, что породило множество слухов и легенд.

Юрий Андропов родился на станции Нагутская Ставропольской губернии. Ныне это село Солуно-Дмитриевское Андроповского района, а на вокзале стоит бюст Юрия Владимировича. Сохранилось свидетельство о рождении, выданное юному Андропову Моздокским городским советом рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов Терского округа: «Выдано в том, что Андропов Юрий-Григорий Владимирович родился в 1914 году 15 числа июня месяца, о чем в книге записей актов гражданского состояния произведена соответствующая запись…»

В метрике указано двойное имя — Юрий-Григорий, что нехарактерно для России. И это не описка. В свидетельстве об окончании Моздокской фабрично-заводской семилетки, выданном 26 июня 1931 года, Андропов просто назван Григорием:

«Предъявитель сего Андропов Григорий Владимирович, родившийся в 1914 году, обучался с 1923 года по 1931 год в Моздокской Фаб-Зав семилетке и окончил полный курс в 1931 году…»

Своего отца, Владимира Константиновича, Юрий Андропов не помнил. Тот умер в годы Гражданской войны от сыпного тифа. Год его смерти Юрий Владимирович в разных анкетах почему-то называет разный. По одним источникам, Владимир Константинович Андропов был железнодорожным телеграфистом, по другим — мастером, по третьим — коммерческим ревизором на станции Беслан, той самой, что много позже станет местом действия одной из самых страшных трагедий второй чеченской войны.

«Отец мой, — писал Юрий Андропов в самой полной из автобиографий, — был дежурным по станции, затем начальником станции Нагутинская Северо-Кавказских железных дорог. В 1915 (или 16) году отец переезжает на станцию Беслан, где работает ревизором (или контролером) движения. Отец происходит из донских казаков. Его отец (мой дед) или учитель, или инспектор училищ (точно не знаю, никогда его не видел)».

В другой автобиографии Андропов добавил: «Отец учился в институте путей сообщения, но был оттуда исключен за пьянство. Имел 2-х дядей в городе Ростове-на-Дону (по отцу). Сам я их никогда не видел. По рассказам матери — оба служили на железной дороге. Сейчас оба умерли».

Мать Андропова, Евгения Карловна, овдовев, в 1921 году второй раз вышла замуж тоже за железнодорожника — Виктора Александровича Федорова.

«Мой отчим — помощник паровозного машиниста, — писал Андропов. — В 1923 или в 1924 году отчим в виду тяжелого материального положения бросает учиться в городе Орджоникидзе (бывший Владикавказ) в техникуме путей сообщения и приезжает жить на станции Моздок Северо-Кавказской железной дороги. Там он работал сначала смотрителем зданий, а потом инструктором санитарного дела».

В Моздоке мать Андропова преподавала в школе, отчим учил подростков слесарному делу в фабрично-заводской семилетке. Туда же пристроил пасынка. Когда Юрию Андропову было всего четырнадцать лет, умерла и мать.

Можно представить себе, как это было ужасно для мальчика, какой тяжелой — эмоционально и материально — была его юность. Ему пришлось самому пробиваться в жизни, помочь было некому. С отчимом он жить не захотел.

После школы Юрий Андропов работал на железной дороге рабочим телеграфа. Уволили как несовершеннолетнего. Устроился помощником киномеханика с окладом в пятьдесят рублей в рабочий клуб имени Коминтерна профсоюзного комитета работников железнодорожного транспорта. Вычитал в газете, что открыт прием в Рыбинский техникум водного транспорта, где не только бесплатное обучение, но еще дают стипендию и общежитие. В марте 1932 года собрал документы и отправил по почте с просьбой его зачислить:

«Прошу принять меня в техникум речного судоходства на отделение судоводительное или судостроительное. В настоящее время я работаю помощником киномеханика, рабочий стаж имею 2-х годичный.

Отца я лишился, когда мне было 2 года, отец работал телеграфистом на железной дороге, мать умерла год назад. В настоящее время я живу у отчима и работаю при железнодорожном клубе на станции Моздок.

Прошу ввиду дальнего расстояния точно сообщить то время, когда я должен буду прибыть в техникум. Прошу также обеспечить меня общежитием и стипендией, так как средств к дальнейшему существованию не имею».

Его приняли в техникум без экзаменов. Руководители техникума вошли в его положение, предоставили общежитие и стипендию — сто шесть рублей.

Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Андропов любил именовать себя волжским матросом, намекая на свое рабочее прошлое. На самом деле матросом он был только во время короткой учебной практики. Поплавать по Волге после окончания техникума ему не пришлось. Желание быть моряком, похоже, оказалось не слишком сильным. Окончив техникум в мае 1936 года, он был оставлен там секретарем комитета комсомола и комсоргом ЦК ВЛКСМ. Из своего речного прошлого он любил вспоминать только одного боцмана, который держал в кулаке всю команду. Своего рода идеал руководителя. Моздокская семилетка и четыре года в Рыбинском техникуме — вот и все образование будущего главы государства.

От воинской службы Андропов был освобожден по состоянию здоровья — из-за плохого зрения получил белый билет. Но, став председателем КГБ, не нашел в себе силы преодолеть искушение. Ни одного дня не служивший в вооруженных силах Юрий Владимирович был произведен в генералы армии и по праздникам с удовольствием носил форму, которая почти не отличалась от маршальской…

В ноябре 1936 года его из техникума перебросили комсоргом ЦК ВЛКСМ на рыбинскую судоверфь имени В. Володарского. Ему было двадцать два года. С тех самых пор и до конца жизни Андропов непрерывно находился на комсомольско-партийно-аппаратной работе — с перерывом на посольскую деятельность и на председательство в КГБ. Он никогда не руководил ни реальным производством, ни каким-то регионом. Не имел ни экономических познаний, ни опыта практической работы в промышленности, сельском хозяйстве, финансах.

Его карьера сложилась так: из комсомола в партию, из партии в КГБ. Достоинства такого жизненного пути очевидны: точное знание государственного механизма, тайных пружин управления страной, умение приводить в действие рычаги власти. Недостаток заключается в том, что все знания о стране почерпнуты из вторых рук — из чьих-то рассказов, донесений, справок и аналитических записок подчиненных.

Сотни страниц секретных документов, которые каждый день ложились на стол секретаря ЦК и председателя КГБ, создавали ощущение полного знания о происходящем в стране. Это, несомненно, была иллюзия. Вероятно, поэтому Андропов искренне считал, что страна нуждается главным образом в наведении порядка, дисциплине и борьбе с коррупцией, а вовсе не в глубоких экономических и политических реформах.

Он попал на комсомольскую работу в разгар репрессий. Большой террор не обошел и ярославский комсомол.

Сохранилась речь, произнесенная начинающим комсомольским работником Андроповым на городском активе. Юрий Владимирович с юношеским пылом разоблачал с трибуны врагов народа:

— ЦК ВКП(б) не раз предупреждал партийные и комсомольские организации о бдительности. Существовала теория, что в комсомоле нет и не может быть врагов. А враги народа — троцкисты, шпионы, диверсанты пытаются пролезть в каждую щель, использовав слабые места. Враги народа свили себе гнездо в ЦК ВЛКСМ, они пытались разложить молодежь и на почве разложения отвлечь ее от борьбы с врагами.

В июне 1937 года Юрия Андропова взяли в Рыбинский горком комсомола заведовать пионерским отделом и утвердили членом бюро. В августе перевели в обком руководить отделом учащейся молодежи.

В октябре в Ярославле прошла областная конференция.

— Наша областная комсомольская организация, — грозно произносил с трибуны Андропов, — была засорена врагами народа. Все бюро обкома, за исключением первого секретаря, посажено, так как развивало враждебную деятельность.

Юрия Владимировича утвердили третьим секретарем Ярославского обкома комсомола. Он понравился новому хозяину области Алексею Ивановичу Шахурину, будущему наркому авиационной промышленности.

Это уже была номенклатурная должность. Он сразу получил квартиру в доме для областного начальства на Советской улице — в двух минутах ходьбы от обкома. Собственно, должности освобождались чуть не каждый день. В 1937 году областные чекисты арестовали больше пяти тысяч человек. Карьера в годы чисток делалась быстро, надо было только самому уцелеть.

В декабре 1937 года сняли первого секретаря Ярославского обкома комсомола Александра Брусникина — «за сокрытие своей связи с враждебными элементами и за попытку скрыть от ЦК факты засоренности вражескими элементами Ярославской областной организации». Вскоре Брусникина арестовали и расстреляли.

— Очистив свои ряды от врагов народа и их приспешников, — бодро докладывал на областной конференции Юрий Андропов, — разоблачив троцкистско-бухаринскую и буржуазно-националистическую сволочь, комсомольская организация области под руководством партии идейно закалилась и окрепла…

Вот с такими представлениями о жизни начал политическую карьеру Юрий Владимирович Андропов. Что-то из этого ужасного, отвратительного прошлого он отбросит, что-то останется в нем навсегда и будет определять его взгляды на мир. Ему лично жаловаться было нечего — массовые репрессии открыли ему дорогу наверх.

В декабре 1938 года его сделали первым секретарем обкома комсомола.

Продвижение наверх имело для Андропова одну неприятную сторону. В его документах проверяли каждую запятую, и бдительные кадровики сразу же отметили очевидные противоречия и темные места в его биографии.

На пленум обкома приехала из Москвы инструктор ЦК комсомола Капустина. Вот ей бывший первый секретарь обкома комсомола, обиженный предшественник Андропова, и сигнализировал: «Отец Андропова был офицером царской армии, а мать из купеческой семьи».

Бдительная Капустина затеяла настоящее следствие с очными ставками и в январе 1939 года доложила своему начальству:

«Я поставила этот вопрос перед секретарем Ярославского обкома ВКП(б) тов. Шахуриным, проверила в партколлегии, где знакомилась с его делом при приеме в партию. В беседе со мной и секретарями Ярославского обкома ВКП(б) т. т. Шахуриным и Ларионовым Андропов категорически отрицал принадлежность отца к белой армии и происхождение матери из купеческой семьи.

Мною был послан для проверки на место рождения и жительства семьи тов. Андропова работник Ярославского обкома ВЛКСМ тов. Пуляев, а по приезде в Москву мною лично был проверен материал, касающийся социального происхождения матери тов. Андропова.

Установлено следующее:

Отец тов. Андропова инженер-путеец, умер в 1919 г. от брюшного тифа. В белой армии не служил. Дед Андропова (по отцу) работал в Ростове в качестве инспектора реальных училищ.

Мать Андропова с 17-ти летнего возраста работала учительницей. Воспитывалась в семье (куда была подкинута грудным ребенком) Флекенштейн, Финляндского гражданина, временного купца 2-й гильдии, который умер в 1915 г. Бабка после его смерти жила своим трудом, сейчас получает пенсию.

По словам приемной бабки Андропова Флекенштейн, у Андропова живет не его тетка, а его няня, что никаких сведений о родной бабке Андропова они не имели и не знают, кто она.

Из этого становится ясным, что тов. Андропов дал неправильные сведения о социальном происхождении своей матери. Я считаю необходимым потребовать у тов. Андропова объяснение причин, побудивших его дать эти неверные сведения».

По тем временам обвинения убийственные. За обман партии и попытку скрыть свое происхождение могли не только карьеру сломать и выбросить с руководящей работы, но и посадить. Тем более что в биографии Андропова было предостаточно темных пятен. Будущий председатель КГБ, сам заполняя анкету или составляя автобиографию, путался в именах, датах, степени родства. Могло показаться, что он что-то скрывает.

Юрию Владимировичу пришлось самому пробиваться в жизни. Но его дочь Евгения Юрьевна рассказывала в интервью (см.: Коммерсант-власть. 2001. 26 июня), что семья не бедствовала:

— Дед со стороны матери имел определенный достаток, и семья Андроповых жила у него. Поэтому они могли позволить себе иметь няню для ребенка. А когда отец в раннем возрасте потерял родителей, оказалось, что эта няня для него — самый близкий человек.

В своих первых анкетах Юрий Владимирович Андропов писал, что происходит из донских казаков. Но окружающие считали его скрытым евреем, имея в виду неарийское происхождение его матери Евгении Карловны, преподававшей музыку.

Встречавшиеся с Юрием Владимировичем Андроповым находили в его внешности семитские черты. Возможно, хотели их увидеть…

«Еврейский тип лица был у Андропова, — уверенно писал литературовед Вадим Валерианович Кожинов. — В 1993 году я беседовал с бывшим заместителем председателя КГБ Ф. Д. Бобковым, и он сообщил мне, что, как в конце концов выяснилось, мать Андропова родилась в еврейской семье, но еще в раннем детстве осиротела и была удочерена русской семьей, по всем документам являлась русской и, возможно, даже не знала о своем этническом происхождении».

Характерен жгучий интерес офицеров госбезопасности к этническому происхождению своего шефа.

Валерия Михайловича Легостаева, бывшего помощника члена политбюро ЦК КПСС Егора Кузьмича Лигачева, осенило в момент прощания с Андроповым:

«В мозгу вспыхнула удивительная догадка, что человек, чье лицо в круге яркого света лежало сейчас передо мной на гробовой подушке, при жизни, вне всяких сомнений, был евреем. Это показалось мне тогда настолько неправдоподобным, что я невольно замедлил перед гробом шаг, стараясь получше рассмотреть открывшуюся взору картину…»

Зная, что товарищи считают его анкету не совсем чистой, Юрий Владимирович пытался доказать им, что они ошибаются. Андропов в КГБ вел активную борьбу с «сионизмом», что на практике означало запрет на выезд евреев за границу, подавление интереса к изучению еврейского языка, культуры и истории народа и строгий контроль за тем, чтобы «лица некоренной национальности» не занимали видные посты. В Пятом управлении КГБ образовали отдел по борьбе с враждебной сионистской деятельностью…

Что же говорят о происхождении Андропова рассекреченные документы из его личного архива?

«По Вашему требованию, — писал в свое оправдание Андропов, — присылаю автобиографию и объяснение к ней.

Мать моя младенцем была взята в семью Флекенштейн. Об этой семье мне известно следующее: сам Флекенштейн был часовой мастер. Имел часовую мастерскую. В 1915 году во время еврейского погрома мастерская его была разгромлена, а сам он умер. Жена Флекенштейна жила и работала в Москве. Прав избирательных не лишалась.

Родная мать моей матери была горничной в Москве. Происходила из Рязани. О ней мне сообщила гражданка Журжалина, проживающая у меня. Журжалина знает мать с 1910 года, живет у нас с 1915 года. Прежде она была прислугой в номерах (Марьина роща, 1-й Вышеславцев переулок, дом № 6). Моя мать — родственница Журжалиной по ее мужу.

Все это записано мною со слов Журжалиной.

Тетка или не тетка мне Журжалина?

Не тетка. В анкете Журжалина указана мною как тетка потому, что я просто затрудняюсь определить степень родства (как и она сама). В этом я ничего плохого и предвзятого не видел и не вижу.

Как случилось, что я не знал, что дед мой — купец 2-й гильдии?

Я и сейчас об этом не знаю, а попытки чтобы узнать делал:

Я перед вступлением в ВКП(б) просил отчима, как можно подробнее рассказать мне о родителях, так как о последних я знаю очень мало. Он ответил мне письмом (оно у тов. Ларионова), в котором ни слова не говорит о том, что Флекенштейн был купец.

Сама Флекенштейн в 1937 году, когда я брал у нее документ (справку о нелишении прав), ничего мне о “купцах” не говорила».

На карту было поставлено все. Андропов поехал в Москву. Пошел в Моссовет. Попросил справку о том, что Флекенштейн избирательных прав не лишался. В те годы избирательных прав лишали так называемые эксплуататорские классы, под эту категорию подпадали и бывшие купцы. Они назывались забытым уже словом «лишенцы». Принадлежность к лишенцам была крайне опасна. По этим же спискам составлялись другие — на арест и высылку.

Справку, доложил Андропов, ему не дали, но сообщили, что в списке лишенных избирательных прав Флекен-штейны не значатся.

«Вот все, что мог я сообщить, — писал Андропов. — Прошу только как можно скорее решать обо мне вопрос. Я чувствую ответственность за организацию и вижу гору дел. Решаю эти дела. Но эта проклятая биография прямо мешает мне работать. Все остальное из моей биографии сомнению не подвергалось, и поэтому я о нем не рассказываю».

Андропов совершенно прав: «проклятая биография мешает работать»! Дурацкое выяснение обстоятельств его появления на свет, социальное происхождение его деда и бабки — какое все это имело значение для его жизни и работы?!

Но удивительно, что он не извлек уроков из собственной истории. Он пятнадцать лет руководил Комитетом госбезопасности, и его подчиненные занимались тем, что рылись в далеком прошлом людей, выясняя их социальное или национальное происхождение. И прошлое губило людей. А вот самому Андропову повезло.

Его судьба была в руках второго секретаря Ярославского обкома партии Алексея Николаевича Ларионова, ведавшего местными кадрами. Энергичный, моторный, заводной Ларионов был всего на семь лет старше Андропова и всячески покровительствовал молодому человеку. Он и спас его от бдительных кадровиков из ЦК комсомола.

Но все равно процесс проверки происхождения Андропова затянулся на четыре месяца. Избрали Андропова первым секретарем обкома в декабре 1938 года, а утвердили в должности только в середине апреля 1939 года. А Москва дала добро на его назначение еще через пять месяцев.

В 1939 году секретарь обкома Ларионов привлек комсомольского вожака Андропова к другому заметному делу — строительству гидроузлов на Волге. Занимался этим НКВД, строили заключенные, их не хватало, Андропов мобилизовал на стройку несколько тысяч молодых ярославцев. 14 июля 1944 года по докладной записке наркома внутренних дел Берии появился указ президиума Верховного Совета СССР «О награждении орденами и медалями инженерно-технического, административно-хозяйственного состава и рабочих Волгостроя НКВД» за «выдающиеся успехи и технические достижения по строительству гидроузлов на реке Волге».

Ордена получила большая группа сотрудников Главного управления лагерей Наркомата внутренних дел. Орден Красного Знамени вручили и Андропову как бывшему секретарю Ярославского обкома комсомола, хотя к тому времени он уже уехал из города.

В июне 1940 года Андропова перебросили в Петрозаводск и утвердили первым секретарем ЦК комсомола недавно созданной Карело-Финской Советской Социалистической Республики.

В 1920—1930-е годы это была просто Карельская Автономная Республика в составе Российской Федерации. Но когда Сталин в ноябре 1939 года начал войну с Финляндией, у него возникли далеко идущие планы в отношении Карелии. Если бы его планы осуществились и Финляндия капитулировала, то ее территория, видимо, сильно уменьшилась бы, а Карелии, напротив, увеличилась. Карельскую АССР заранее переименовали в Карело-Финскую и повысили ее статус до союзной республики. Соответственно Карельский обком преобразовали в ЦК компартии Карело-Финской ССР.

Возглавил республику один из создателей компартии Финляндии и многолетний работник Коминтерна Отто Вильгельмович Куусинен. Он станет покровителем Андропова, сыграет в его карьере решающую роль. Куусинен был образованным, трудолюбивым, спокойным и разумным человеком, и общение с ним многое даст молодому комсомольскому секретарю.

Куусинен понадобился Сталину после начала финской войны. В Москве появилось сообщение о создании «народного правительства» Финляндской демократической республики во главе с Отто Куусиненом. «Правительство» с трудом сформировали, потому что многих финских коммунистов, работавших в Москве и Карелии, уже успели уничтожить.

Война с маленькой Финляндией оказалась настолько кровавой и неудачной, что Сталин счел за благо закончить ее. Но он оставил Куусинена в Петрозаводске и сделал его председателем президиума Верховного Совета КарелоФинской ССР. В 1941 году ввел в состав ЦК ВКП(б). Под руководством Куусинена Андропов и осваивал науку политической борьбы.

В Петрозаводске Андропов, не имевший высшего образования, поступил в только что открытый Карело-Финский государственный университет. Но учебе помешала война. Впрочем, фронта Андропов избежал, он был нужнее в тылу — возглавлял республиканский комсомол. В ноябре 1944 года его перевели на партийную работу — сделали вторым секретарем Петрозаводского горкома партии. После войны, в январе 1947 года, он стал уже вторым секретарем ЦК компартии Карело-Финской ССР.

Заняв высокий пост, Андропов заочно (без сдачи экзаменов) окончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС. Без диплома о высшем образовании он чувствовал себя неуютно. Потом будут ходить легенды о его энциклопедических познаниях, о том, что он в совершенстве знал английский язык. Чего не было, того не было. Английский Юрий Владимирович пытался учить, уже будучи председателем КГБ, но в таком возрасте и при такой занятости это оказалось невозможным. Впрочем, работа за границей, чтение книг и справок, общение с интеллигентной публикой в какой-то степени помогли ему компенсировать отсутствие систематического образования.

Мой отец в 1970-е годы работал в «Литературной газете». Побывав у Андропова на Лубянке, заметил на его рабочем столе том Плеханова с закладками. Он искренне восхитился образованностью председателя КГБ…

Председатель КГБ в день должен был просмотреть несколько сотен страниц различных документов, ответить на множество телефонных звонков и принять немалое число людей. И при такой загруженности он действительно находил несколько свободных часов, чтобы углубиться в серьезные труды Георгия Валентиновича Плеханова? Но впечатление на своих посетителей Юрий Владимирович производил сильное.

Летом 1951 года его перевели в Москву и утвердили инспектором ЦК. Это была перспективная должность. Андропов мог продвинуться в аппарате или стать первым секретарем обкома партии. Но после смерти Сталина его отправили в распоряжение Министерства иностранных дел.

Венгерская трагедия

Юрия Владимировича прочили послом в Данию. Его жизнь могла пойти по иной колее. Из спокойной Дании его бы перебросили в другую страну, потом в третью, вершиной его карьеры стал бы пост заместителя министра иностранных дел.

Но в ЦК решили отправить в социалистические страны опытных партийных работников. О Дании пришлось забыть. Андропова в октябре 1953 года командировали в Будапешт. Для начала — советником посольства. А на следующий год, в июле 1954-го, утвердили послом.

Три посольских года дали Андропову многое в смысле расширения кругозора. Он увидел, что жизнь может быть не только такой, какой она была в Ярославле и Петрозаводске. Будапешт всегда был европейским городом. И сама по себе жизнь посла даже в те годы несла в себе некоторую толику удовольствий.

Но Андропова назначили послом в тот момент, когда экономическая ситуация в стране стала ухудшаться в результате ускоренной индустриализации, а крестьяне были возмущены коллективизацией и созданием госхозов. Венгры были недовольны тем, что после XX съезда у них не произошло такого же очищения от сталинского наследства, как в Советском Союзе.

Интеллигенция искала пути выхода из кризиса. Эти искания вырывались на страницы прессы, вызывая возмущение советских дипломатов. Затем начались демонстрации и митинги. Советские дипломаты с изумлением слушали выступавших, которые требовали смены партийного руководства, проведения свободных выборов, отмены цензуры и вывода советских войск из Венгрии. Демонстранты пели «Марсельезу» и «Интернационал». Но для Андропова и его сотрудников все они были врагами социализма…

Демонстрации превратились в народное восстание. Правительство утратило контроль над Будапештом, оказавшимся во власти революционной стихии. По всей стране солдаты и полицейские переходили на сторону восставших. Распустили Управление государственной безопасности. Началось воссоздание политических партий, прежде существовавших в Венгрии.

Юрий Андропов приехал в штаб советских войск, которыми командовал генерал-лейтенант Петр Николаевич Лащенко, Герой Советского Союза, выпускник Академии Генштаба. Начальником штаба был генерал Евгений Иванович Малашенко.

— Вооруженное выступление, — сказал посол, — имеет антисоветский характер. В нем участвуют в основном бывшие хортисты, контрреволюционеры, деклассированные и подрывные элементы, переброшенные с Запада.

Мне показалось, вспоминал генерал Малашенко, что Андропов односторонне оценивал ситуацию, выхватывал из массы фактов лишь имеющие антисоциалистическую направленность.

Андропов поинтересовался у военных:

— Как реагировать на требования венгров вывести войска?

— В сложившейся обстановке наши войска надо выводить, — ответил генерал Лащенко.

— Что, оставим народную власть, коммунистов на растерзание? — возмутился посол.

— Пусть они сами себя защищают. Мы не должны за них воевать. Кто желает, пусть с нами уходит.

— Если советские войска уйдут, — многозначительно сказал Андропов, — завтра здесь будут Соединенные Штаты и их союзники. Надо разгромить вооруженные отряды мятежников.

И тут на площади Республики толпа расправилась с сотрудниками госбезопасности и столичного горкома партии. Так и осталось неясным, как это произошло. По мнению историков, первыми огонь открыли охранявшие здание венгерские чекисты. Но в ответ толпа устроила резню, погибли два десятка человек. Ненавидимых венграми офицеров госбезопасности опознавали по одинаковым желтым ботинкам, которые им выдавали в хозяйственном отделе. Их вешали на деревьях головой вниз.

1 ноября 1956 года премьер-министр Венгрии Имре Надь вручил послу Андропову ноту с требованием начать вывод советских войск. Правительство Венгрии денонсировало Варшавский договор, объединявший вооруженные силы социалистических стран, и провозгласило нейтралитет.

Тогда в Москве приняли решение вмешаться. Первый заместитель министра обороны СССР маршал Иван Степанович Конев приказал войскам «оказать братскую помощь венгерскому народу в защите его социалистических завоеваний, в разгроме контрреволюции и ликвидации угрозы возрождения фашизма».

В операции «Вихрь» участвовали семнадцать советских дивизий: шестьдесят тысяч человек и шесть тысяч танков. Большая часть венгерских вооруженных сил не оказала сопротивления. Но некоторые части предпочли вступить в бой. К ним присоединились тысячи повстанцев. У них было несколько танков, немного артиллерии. Они сбили даже советский самолет из зенитного орудия.

Повстанцы забрасывали танки ручными гранатами и бутылками с воспламеняющейся смесью — из подвалов и со всех этажей зданий. Венгры бросали гранаты и бутылки со смесью в открытый верх бронетранспортеров и на крыши моторно-трансмиссионного отделения танков (подробнее см.: Независимое военное обозрение. 2001. № 20). Дольше всех сражались рабочие кварталы. Общие потери Советской армии в венгерских событиях составили 640 убитых и 1251 раненый. Общие потери венгров — 2652 убитых, 19 226 раненых.

3 ноября в Москве одобрили состав Венгерского революционного рабоче-крестьянского правительства. Премьер-министром сделали Яноша Кадара, который до конца жизни будет руководить страной. Его срочно привезли в Москву, а 4 ноября вернули на родину. Его перебросили через границу в город Сольнок, где находилась ставка маршала Конева. 7 ноября на бронетранспортере доставили в Будапешт.

Принято считать, что в знак благодарности за успешное подавление венгерского восстания Андропова вернули в Москву, поставили руководить отделом ЦК и с этого момента его карьера шла только по восходящей. В реальности все было иначе. Это Янош Кадар дал понять, что желал бы смены посла.

Впоследствии, когда Андропов стал важной фигурой в советском руководстве, Кадар демонстрировал ему полнейшее уважение. Но ни Юрий Владимирович, ни Янош Кадар не забыли о том, что и как происходило в Венгрии осенью 1956 года…

Главный урок, усвоенный Андроповым в Венгрии, был прост. Он увидел, с какой легкостью коммунистическая партия может потерять власть над страной, если только она позволит себе ослабить идеологический контроль, цензуру, если исчезнет страх. Ничто другое подорвать власть партии не может — ни экономические трудности, ни, уж конечно, вражеские шпионы. Главное — не давать свободы. Логика существования социалистических режимов состоит в том, что, как только происходит малейшее послабление, режим начинает разваливаться.

Можно было, конечно, извлечь другой урок: если власть отстает от жизни, отказывается от реформ, не прислушивается к тому, что желает народ, начинается революция. Но Андропов сделал те выводы, которые соответствовали его представлениям о жизни.

Пережитый в Будапеште страх перед восставшим народом надолго запомнился Андропову. Юрий Владимирович видел, как в Венгрии линчевали сотрудников госбезопасности.

— Вы не представляете себе, что это такое, когда улицы и площади заполняются толпами, вышедшими из-под контроля и готовыми рушить все, что попало, — сказал он дипломату Олегу Александровичу Трояновскому. — Я все это испытал и не хочу, чтобы такое произошло в нашей стране.

Считается, что пережитое в Будапеште очень болезненно сказалось на жене Андропова. Она стала прихварывать, и он постепенно лишился полноценной семейной жизни. Осталась одна работа…

Хирург Прасковья Николаевна Мошенцева, описывая свой более чем тридцатилетний опыт работы в системе 4-го главного управления при Министерстве здравоохранения СССР в книге «Тайны Кремлевской больницы», рассказывает и о жене Андропова:

«Она не раз лежала в неврологическом отделении и непрестанно требовала уколов… Она просто придумывала себе разные недомогания и требовала наркотиков. От успокоительных уколов отмахивалась. Видимо, она привыкла к наркотикам с молодых лет. Сейчас мне кажется, что виноваты врачи. Это они уступали ее настойчивым просьбам, подсознательно трепеща пред одним именем ее мужа».

На Старой площади

В феврале 1957 года в аппарате ЦК КПСС решили образовать новый отдел — по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран. В газетах его полное название никогда не упоминалось, писали коротко и внушительно — отдел ЦК. Министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко рекомендовал на этот пост посла в Венгрии Андропова.

Хозяйство Андропову досталось беспокойное. Отношения с Югославией складывались сложно, а от дружбы с Албанией, и особенно с Китаем ничего не осталось. Зато Юрий Владимирович получил редкую возможность набрать молодых людей — из Министерства иностранных дел, академических институтов и научных журналов, не прошедших школу партийного аппарата, со свежими, неиспорченными мозгами. Обычно в аппарат ЦК принимали только со стажем освобожденной партийной работы, то есть бывших секретарей райкомов-горкомов-обкомов. Использовать их на аналитической работе в сфере мировой политики было трудновато.

Юрий Владимирович обзавелся собственным мозговым центром, который использовал на сто процентов. В группе консультантов работали очень яркие люди — из них несколько человек стали потом академиками. Георгий Аркадьевич Арбатов пришел в отдел из журнала «Проблемы мира и социализма», в дальнейшем он создал и возглавил Институт США и Канады. Олег Тимофеевич Богомолов, специалист по экономике стран Восточной Европы, стал директором Института экономики мировой социалистической системы.

Из журнала «Коммунист» консультантом в отдел взяли Александра Евгеньевича Бовина, блистательного журналиста и оригинально мыслящего политика. В своем кругу Бовин язвительно сформулировал роль отдела: «Отдел по навязыванию советского опыта строительства социализма». Подотдел информации возглавил молодой и амбициозный политолог Федор Михайлович Бурлацкий, который со временем станет профессором, главным редактором «Литературной газеты», народным депутатом СССР.

В отделе работали Георгий Хосроевич Шахназаров, будущий помощник Горбачева; член-корреспондент Академии наук, видный китаист Лев Петрович Делюсин, ставший впоследствии профессором; Федор Федорович Петренко, еще один бывший сотрудник «Коммуниста», специалист по партийному строительству.

Потом, при Брежневе, стали высоко цениться умелые составители речей и докладов. Андропов понимал, что может выделиться, располагая таким сильным штатом. Когда ему поручали работу над документом, он мог порадовать генерального. Речи в его аппарате писались действительно замечательные, но, к сожалению, на реальной жизни они мало отражались. Речи становились все лучше и лучше, а дела шли все хуже и хуже…

Георгий Шахназаров подметил любопытную деталь: Андропов словно стеснялся своего роста, величины, старался не выпячивать грудь, как это делают уверенные в себе люди, чуть горбился не столько от природной застенчивости, сколько от того, что в партийных кругах было принято демонстрировать скромность.

Чиновный люд на Старой площади передвигался бесшумно, своим поведением и обличьем показывая: чту начальство и готов беззаветно следовать указаниям. Не составлял исключения и Андропов, без чего, вероятно, было бы невозможным его продвижение по ступеням партийной иерархии. Шахназаров описывал, как они с Юрием Владимировичем живо беседовали, пока не зазвонил аппарат прямой связи с Хрущевым. Шахназаров стал свидетелем поразительного перевоплощения. Живой, яркий, интересный человек преобразился в солдата, готового выполнить любой приказ командира. В его голосе появились нотки покорности и послушания…

— Держи ты этих кагэбистов в руках и не давай им вмешиваться в свои дела, — такой совет раздраженный Юрий Владимирович дал своему подчиненному в редкую минуту откровенности.

Бравые чекисты довели своего будущего председателя до сердечного приступа. Эту историю рассказал его тезка и сотрудник по отделу ЦК Юрий Владимирович Бернов:

«Я уже в приемной Андропова почувствовал что-то неладное — в воздухе пахло лекарствами, из кабинета вышли врачи. У Юрия Владимировича был серьезный сердечный приступ, и ему сделали несколько уколов. Я зашел в кабинет Андропова, он лежал на диване и очень плохо выглядел».

Вот тогда-то с трудом отдышавшийся Андропов и дал дельный совет относительно чекистов. Что же произошло? В Москве находился высокий гость из Праги. Провожать его в аэропорту выпала честь члену политбюро и секретарю ЦК Андрею Павловичу Кириленко. Кто-то чего-то не понял — скорее всего, офицер охраны из Девятого управления КГБ спутал время вылета спецсамолета. Кириленко решил, что он не поспевает в аэропорт, и «в грубой форме», как вспоминает Юрий Бернов, устроил Андропову разнос за срыв политически важного мероприятия.

Сидя в своем кабинете на Старой площади, несчастный Андропов никак не мог сам выяснить, когда же точно вылетает самолет с правительственного аэродрома, а злой Кириленко то и дело ему перезванивал, повышая градус своих эмоций.

Жизнь кремлевских чиновников явно представляется нам в ложном свете. Это для миллионов советских людей Андропов станет потом высшей властью в стране, ему будут завидовать, перед ним будут трепетать. А для Кириленко он тогда был просто подчиненным. Вот этот разговор с вышестоящим секретарем ЦК и стоил Андропову сердечного приступа.

Можно представить, каким хамом и самодуром был низенький, с наполеоновским комплексом Кириленко, которому благоволил Брежнев и который упорно добивался места второго человека в стране, пока тяжелые мозговые нарушения не привели к полному распаду личности.

Но каким же испуганным и несчастным человеком, судя по этому эпизоду, был легендарный Юрий Владимирович Андропов, если окрик члена политбюро — по пустяковому делу! — буквально свалил его с ног? И этот человек считается выдающимся реформатором с железной волей? Скорее этот эпизод рисует Андропова несамостоятельным, зависимым от чужого мнения и очень неуверенным в себе человеком, который избегал конфликтов и органически не мог перечить вышестоящим.

Кириленко будет первым человеком, с которым расстанется Юрий Владимирович, когда в ноябре 1982 года станет генеральным секретарем ЦК КПСС. Кириленко был тяжело болен и работать не мог. Но Брежнев не отправлял его на пенсию, по своей привычке не желая обижать старого друга. Андропов же потребовал от Кириленко написать заявление об уходе. Поскольку Кириленко боялся, что не осилит такой серьезный документ, заявление Андропов написал вместо него сам. Кириленко только переписал нетвердой рукой…

Перевести на инвалидность?

17 мая 1964 года на восемьдесят четвертом году жизни умер его покровитель член президиума ЦК Отто Куусинен. Андропов остался в неприятном одиночестве. А в октябре отправили на пенсию Хрущева. Юрий Владимирович не знал, как сложится его судьба. Переживал из-за того, что его не замечали, нервничал и опасался, что с ним вообще расстанутся. Он старался понравиться Брежневу, но не знал, как это сделать.

Летом 1966 года его положили в Центральную клиническую больницу с диагнозом «гипертоническая болезнь, инфаркт миокарда». Там, на больничной койке, он отметил свое пятидесятилетие. Дурное предзнаменование. Отлежавшись, почувствовал себя хорошо, но изменения в кардиограмме пугали врачей. Медики предложили перевести Андропова на инвалидность. Это означало конец политической карьеры.

Именно тогда к Андропову привели молодого кардиолога — Евгения Ивановича Чазова, который со временем станет академиком и возглавит 4-е главное управление при Министерстве здравоохранения СССР, кремлевскую медицину.

Чазов, известный работами в области диагностики и лечения инфарктов миокарда, пришел к выводу, что ни инфаркта, ни гипертонической болезни у Андропова нет. И оказался прав. Исследования показали, что опасные симптомы — результат тяжелой болезни почек и реакции надпочечников. Чазов правильно подобрал лекарства, и через несколько дней кардиограмма нормализовалась.

Андропов, пролежав несколько месяцев в больнице, вернулся к работе и весной 1967 года считал себя здоровым человеком. Постепенно у него наладились отношения с Брежневым. Первые годы на посту генерального секретаря Леониду Ильичу пришлось трудно. Он должен был выработать позицию относительно множества вопросов внутренней и международной жизни. Понадобились надежные люди, которым он мог доверять.

Назначение в КГБ в мае 1967 года было для Андропова сюрпризом, утверждал тогдашний брежневский помощник по международным делам Александр Михайлович Александров-Агентов. Андропов вышел из кабинета Леонида Ильича совершенно ошарашенный. Александров-Агентов, находившийся в приемной генерального секретаря, спросил:

— Ну что, Юрий Владимирович, поздравить вас? Или как?

— Не знаю, — обреченно ответил он. — Знаю только, что меня еще раз переехало колесо истории.

Юрий Владимирович, похоже, искренне не хотел этого назначения. В те годы перейти из секретарей ЦК в председатели КГБ никак не считалось повышением. Хрущев сознательно понизил уровень ведомства госбезопасности, при нем председатель комитета Владимир Ефимович Семичастный был всего лишь кандидатом в члены ЦК. Андропов в тот момент и не догадывался, что эта должность сделает его одним из самых влиятельных в стране людей и со временем приведет в кресло генерального секретаря.

Когда на заседании политбюро Брежнев предложил назначить Андропова председателем КГБ, Юрий Владимирович, еще не смирившийся с новой должностью, проговорил:

— Может быть, не надо этого делать? Я в этих вопросах не разбираюсь, и мне будет очень трудно освоить эту трудную работу.

Разумеется, его слова все пропустили мимо ушей. С основными членами политбюро Брежнев договорился заранее. Фигуры помельче не смели и слова сказать — раз генеральный секретарь решил, значит так и будет.

По словам его верного помощника Владимира Александровича Крючкова, Брежнев убрал Андропова из аппарата ЦК, дабы сделать приятное Алексею Николаевичу Косыгину. У главы правительства и Андропова отношения складывались крайне сложно. У них была какая-то личная несовместимость.

«Если Андропов считал себя профаном в экономике и не скрывал это, — вспоминал бывший помощник главы правительства Борис Терентьевич Бацанов, — то не совсем понятно, почему он на заседаниях политбюро вступал в горячие споры с Косыгиным по вопросам готовившейся тогда экономической реформы.

Возможно, он выполнял роль цековского оппонента Косыгину, опираясь при этом на группу ученых-консультантов из аппарата ЦК. Испытывали, так сказать, на прочность косыгинские позиции».

Конфликт между ними имел явную политическую подоплеку: Андропов говорил помощникам, что предлагаемые Косыгиным темпы реформирования могут привести не просто к опасным последствиям, но и к размыву социально-политического строя. Иначе говоря, Андропов боялся даже косыгинских реформ, более чем умеренных и скромных! Как же после этого всерьез полагать, что Андропов, став в 1982 году генеральным секретарем, всерьез собирался реформировать наше общество?

Но Брежнев пересадил Андропова из ЦК в кресло председателя КГБ для того, чтобы сделать приятное не Косыгину, а себе самому. Леонид Ильич очень хорошо разбирался в людях, точно определял, кто ему лично предан, а кто нет. Нелюбовь же Андропова к Косыгину Брежнева больше чем устраивала.

Поскольку Андропов не руководил крупной парторганизацией, он не имел поддержки в стране, своего землячества. Всегда ощущал себя неуверенно. Одиночка в партийном руководстве. Это определяло его слабость. Но для Брежнева в 1967 году это было очевидным плюсом, ему и нужен был на посту председателя КГБ человек без корней и связей, без стоящей за ним спаянной когорты.

Председатель сам под присмотром

Андропов провел на Лубянке пятнадцать лет — до 1982 года, поставив абсолютный рекорд среди хозяев Лубянки. И ушел из комитета на повышение.

Он стал верным соратником Брежнева, никогда не позволял себе усомниться в том, что именно Леонид Ильич должен руководить партией и государством. Андропов был всегда на стороне генерального секретаря и следил за тем, чтобы другие чиновники тоже были лояльны Брежневу.

Виктор Васильевич Гришин, в те годы член политбюро и первый секретарь Московского обкома, вспоминал: «Ко всем и ко всему Андропов относился недоверчиво, подозрительно. Сугубо отрицательное отношение у него было к тем, к кому не питал симпатий Брежнев».

Все высшие чиновники исходили из того, что их кабинеты и телефонные разговоры прослушивают, и были очень осторожны. Самым опасным было дурно отзываться о генеральном. Это практически всегда приводило к увольнению.

Виктор Гришин:

«Думаю, что в КГБ вели досье на каждого из нас, членов и кандидатов в члены политбюро ЦК, других руководящих работников в центре и на местах. Можно предположить, что с этим было связано одно высказывание в кругу членов политбюро Брежнева:

— На каждого из вас у меня есть материалы…

Прослушивались не только телефоны. С помощью техники КГБ знал все, что говорилось на квартирах и дачах членов руководства партии и правительства. Как-то в личном разговоре Андропов сказал:

— У меня на прослушивании телефонных и просто разговоров сидят молодые девчата. Им очень трудно иногда слушать то, о чем говорят и что делается в домах людей. Ведь прослушивание ведется круглосуточно…»

Андропов сразу обнаружил непорядок во вверенном ему хозяйстве: при Хрущеве чекистский аппарат слишком сократили! Расформировали местные органы госбезопасности там, где иностранных шпионов не было и быть не могло, где отсутствовали военные объекты, которые следовало охранять…

Андропов руководствовался иной логикой. Он считал необходимым усиление контроля над всей страной, восстановление структуры, существовавшей при Сталине. Он вернул ведомству всеобъемлющий характер. Компенсировал ущерб, нанесенный сокращениями, проведенными при Хрущеве, восстановил численность и затем еще больше увеличил аппарат комитета. Комитет вновь обрел ту тайную власть, которая была подорвана пренебрежительным отношением Хрущева к чекистам и их ведомству.

Первый заместитель председателя КГБ Филипп Денисович Бобков рассказывал, чем занимались местные органы КГБ. К примеру: женщина присела на скамейку, не подозревая, что рядом иностранный турист. Ее тут же занесли в картотеку: связь с иностранцем. А это означало ограничения в приеме на работу, запрет на выезд за границу.

Служивший в инспекции КГБ полковник Иосиф Иосифович Леган пишет о том, как бригада инспекторского управления приехала в Горьковскую область — проверять работу чекистов городка Дзержинский.

«Горотдел, — вспоминает Леган, — информировал горком партии, горисполком о сборе и вывозе на колхозные и совхозные поля куриного помета, ремонте тракторов и другой техники». Бригада пришла к выводу, что горотдел занимается «вопросами, которые не относились к компетенции органов государственной безопасности».

Начальник горьковского областного управления генерал-лейтенант Юрий Георгиевич Данилов с мнением столичных проверяющих не согласился. Упрекнул: они «не понимают политику партии в отношении развития сельского хозяйства»:

— Невывоз куриного помета с птицефабрики приводит к тому, что куры отравляются и подыхают, скорлупа яиц становится тонкой, из-за этого случается большой процент их боя…

До Андропова КГБ был госкомитетом при Совете министров. Он добился повышения государственного статуса своего ведомства. 5 июля 1978 года указом президиума Верховного Совета СССР КГБ был выведен из подчинения правительству, получил особый надведомственный статус и стал называться просто: КГБ СССР. Указания КГБ стали обязательными для всех учреждений страны.

Андропов восстановил все районные звенья госбезопасности, которые были расформированы его предшественниками, отделы госбезопасности на крупных предприятиях и в высших учебных заведениях. Андропов заботился о материальном благополучии своих подчиненных, и они отвечали ему полнейшей преданностью. Но еще больше были благодарны за то, что вырос престиж комитета. Разговоры о том, что творила госбезопасность при Сталине, отошли в прошлое. В истории органов остался только светлый образ рыцаря революции Дзержинского, и служба в КГБ стала завидной.

Брежнев поставил на важнейший пост полностью лояльного к нему человека. С этого направления Леониду Ильичу до самых последних дней ничего не угрожало. Тем не менее он ввел в руководство КГБ группу генералов, которые имели прямой доступ к нему и докладывали обо всем, что происходит в комитете. Они следили за Андроповым и друг за другом.

Главными ставленниками генсека в комитете были генерал Георгий Карпович Цинев, входивший в могущественный «днепропетровский клан», и генерал Семен Кузьмич Цвигун, который работал с Леонидом Ильичем в Молдавии.

Генерал Вадим Алексеевич Кирпиченко из Первого главного управления КГБ писал, что постоянное присутствие рядом Цвигуна и Цинева ставило Андропова в сложное положение. Он должен был на них оглядываться. А они оба что-то постоянно докладывали лично Брежневу. Иногда Андропов жаловался. Но терпел, не позволил себе поссориться со своими опасными заместителями.

«Андропов, — считает Чазов, — избрал самый верный путь — он сделал и Цвигуна, и Цинева своими самыми близкими помощниками, постоянно подчеркивая свое уважение к ним и дружеское расположение. Уверен в том, что Брежнев высоко ценил и по-своему любил Андропова, определенное значение имело и мнение двух его доверенных людей».

Андропов понимал, что за каждым его шагом присматривают. Он вроде бы неплохо относился к своему бывшему подчиненному по отделу ЦК Александру Бовину. Но когда КГБ перехватил письмо Бовина, который жаловался, что

вынужден тратить свой талант на службу ничтожествам, Юрий Владимирович поспешил доложить о письме Брежневу.

Еще один бывший подчиненный Андропова Георгий Арбатов пытался разубедить председателя КГБ: зачем нести письмо генеральному? Юрий Владимирович объяснил:

— А я не уверен, что копия этого письма уже не передана Брежневу. Ведь КГБ — сложное учреждение, и за председателем тоже присматривают. Найдутся люди, которые доложат Леониду Ильичу, что председатель КГБ утаил нечто, касающееся лично генерального секретаря.

Вместе с Андроповым пришла из ЦК небольшая группа помощников.

«Держались они на первых порах тесной стайкой, — вспоминал генерал Кирпиченко, — и все старались выяснить, нет ли вокруг Юрия Владимировича недоброжелательности или, не дай бог, не зреет ли какая крамола. Эта группа была предана ему лично и стремилась всеми доступными средствами работать на повышение его авторитета, что порой выглядело даже смешным и наивным из-за прямолинейности в восхвалении достоинств нового председателя».

Андропов любил в разговорах с сотрудниками поругать какого-то начальника среднего звена, ожидая, что в ответ скажет собеседник. Наверное, он нуждался в дополнительной информации о тех людях, которые окружали его. Юрий Владимирович хотел знать все о людях, с которыми работал, и выслушивал любую информацию о них, от кого бы она ни исходила.

Пятое управление

Андропов расширил сеть местных органов КГБ и образовал новые управления в центральном аппарате, чтобы надежнее охватить все стороны жизни страны. Но он сразу выделил главное, с его точки зрения, звено — контроль над духовным состоянием общества. Венгерский опыт подсказывал ему, что главная опасность социализму исходит от идеологической эрозии.

Через полтора месяца после прихода на Лубянку, 3 июля 1967 года, Андропов отправил записку в ЦК, в которой живописует действия подрывных сил, направленных «на создание антисоветских подпольных групп, разжигание националистических тенденций, оживление реакционной деятельности церковников и сектантов».

Новый председатель КГБ сигнализировал о том, что «под влиянием чуждой нам идеологии у некоторой части политически незрелых советских граждан, особенно из числа интеллигенции и молодежи, формируются настроения аполитичности и нигилизма, чем могут пользоваться не только заведомо антисоветские элементы, но также политические болтуны и демагоги, толкая таких людей на политически вредные действия».

Андропов предложил создать в центре и на местах подразделения, которые сосредоточились бы на борьбе с идеологическими диверсиями. 17 июля 1967 года политбюро предложение Андропова поддержало:

«Создать в Комитете госбезопасности при Совете Министров СССР самостоятельное (пятое) Управление по организации контрразведывательной работы по борьбе с идеологическими диверсиями противника. В КГБ республик, УКГБ по краям и областям иметь соответственно пятые Управления — отделы — отделения».

Чем занимались борцы против идеологических диверсий? Это прямые доносы на мастеров литературы и искусства, которые «подрывают авторитет власти». Поносились спектакли Театра на Таганке, Театра имени Ленинского комсомола — за «двусмысленность» и попытки в «аллегорической форме высмеять советскую действительность». Раздражало даже то, что «моральная неустойчивость отдельных людей стала весьма желательной темой некоторых работников кино и театров».

Вот отрывки из служебных записок Комитета госбезопасности:

«Вызывает серьезные возражения разноречивое изображение на экране и в театре образа В. И. Ленина. В фильме “На одной планете”, где роль Ленина исполняет артист Смоктуновский, Ленин выглядит весьма необычно: здесь нет Ленина-революционера, есть усталый интеллигент…»

«Трудно найти оправдание тому, что мы терпим по сути дела политически вредную линию журнала “Новый мир”… Критика журнала “Юность” по существу никем не учитывается, и никто не делает из этого необходимых выводов. Журнал из номера в номер продолжает публиковать сомнительную продукцию…»

Разве Комитету госбезопасности было поручено давать оценки театрам и литературным журналам? Но КГБ именно так понимал свою роль: шпионов было немного, и содержать ради них такой огромный аппарат было бы нелепо. Андропов и Пятое управление считали, что главная угроза для партийного аппарата и всей социалистической системы исходила от свободного слова.

20 декабря 1980 года председатель КГБ Андропов доложил в ЦК, что некоторые московские студенты намереваются провести митинг в память замечательного музыканта Джона Леннона из всемирно любимой группы «Битлз».

Никакого отношения к политике желание студентов выразить любовь к известной музыкальной группе не имело. Но как любое несанкционированное мероприятие считалось опасным для советской власти. Поэтому, успокоил Андропов товарищей по политбюро, Комитетом госбезопасности «принимаются меры по выявлению инициаторов этого сборища и контролю над развитием событий».

Многие документы Пятого управления КГБ преданы гласности, и можно судить о том, чем оно занималось в реальности. В одном из отчетов сообщалось, например, о том, что Пятое управление собирало материалы на лауреата Государственной премии драматурга Виктора Сергеевича Розова и философа, будущего народного депутата СССР Юрия Федоровича Карякина. Включило в состав олимпийской делегации СССР шестнадцать агентов (агентов! не охранников, то есть заботилось не о безопасности спортсменов, а собиралось следить за ними). Получило информацию об обстановке в семье Героя Социалистического Труда композитора Дмитрия Дмитриевича Шостаковича и материалы об идейно незрелых моментах в творчестве писателя-сатирика Михаила Михайловича Жванецкого. Завело дело на выдающегося ученого-литературоведа Сергея Сергеевича Аверинцева. Проверило советских граждан, которые имели контакты с художником Святославом Николаевичем Рерихом во время его приезда в СССР…

Сколько же в стране было диссидентов, с которыми сражался огромный аппарат госбезопасности?

В 1976 году отбывал наказание 851 политический заключенный, из них 261 человек сидел за антисоветскую пропаганду. В стране насчитывалось 68 тысяч «профилактированных», то есть тех, кого вызывали в органы КГБ и предупреждали, что в следующий раз их уже вызовет следователь и предъявит обвинение, за этим последует суд и лагерь. Предупреждено, докладывал председатель КГБ в ЦК партии, появление 1800 антисоветских групп и организаций — с помощью агентуры. Иначе говоря, в стране многие тысячи готовы были действовать против советской власти?

Отрезанная голова Амина

Сама должность заставляла председателя Комитета госбезопасности Андропова быть ястребом во внешней политике, подозревать окружающий мир во враждебных намерениях. В служебных документах комитета Соединенные Штаты откровенно именовались «главным противником». КГБ находился в состоянии перманентной войны с США и с Западом в целом. Пока Брежнев был здоров, это уравновешивалось его стремлением к разрядке, к нормальным отношениям с Западом. Когда Брежнев тяжело заболел, выпустил вожжи из рук, внешнюю и военную политику стала определять тройка: председатель КГБ Андропов, министр обороны Дмитрий Федорович Устинов и министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко.

Как ни странно, власть триумвирата была хуже, чем единоличное правление Брежнева. Уверенный в себе лидер способен пойти на уступки и компромиссы. А тут каждый из тройки стремился продемонстрировать свою непоколебимость, стойкость. Они загнали страну в жесткую конфронтацию с внешним миром.

Даже на заседаниях политбюро они сидели рядом: Андропов между Громыко и Устиновым. Андропов особенно сблизился с Устиновым, обращался к нему на «ты» и называл его Митей. Председатель КГБ своими сообщениями об агрессивных замыслах империализма помогал Устинову перекачивать в военное производство все большую часть бюджета. Когда Юрий Владимирович станет генеральным секретарем, отношения с Западом настолько ухудшатся, что заговорят об угрозе новой войны…

Советские войска ввели в Афганистан, когда Брежнев был уже совсем болен и оставался лишь номинальным главой государства. Как выразился секретарь ЦК Валентин Михайлович Фалин, «все дела обделывались за спиной генерального. Он переживал упадок разрядки — своего любимого внешнеполитического детища, но ничего поделать уже не мог. Если бы даже захотел».

Андропов в Афганистане попал в ловушку своего ведомства, которое соблазнило простотой решения проблемы: убрать руководителя страны Хафизуллу Амина, привезти в Кабул своего человека и поставить его у власти. Тайные операции чрезвычайно соблазнительны простотой, дешевизной и секретностью. Потом, правда, все оказывается иначе, но ведь это потом…

Аналитический аппарат КГБ оказался неспособным просчитать последствия ввода войск не только в самом Афганистане, но и вокруг него: прежде всего реакцию исламского мира. А очень скоро настроения мусульман станут важнейшим фактором мировой политики.

Всего через пару лет, в 1982 году, в Ташкенте Комитет госбезопасности уже проводил совещание, нацеливая чекистов на активную борьбу с «реакционным мусульманским духовенством». Когда Андропов станет генеральным секретарем, он прикажет шире развернуть атеистическую работу, потому что в результате вторжения в Афганистан выросла роль исламского духовенства.

Но это уже не поможет. Те, кто ввел войска в Афганистан, поссорились с исламским миром, непосредственно содействовали возрождению религиозных чувств среди мусульманского населения Советского Союза и стремлению исповедующих ислам народов к государственной самостоятельности.

Комитет и партия

Говорят, что если бы не Андропов, а кто-то другой руководил КГБ, репрессии в стране могли принять сталинские масштабы. Это, конечно, не исключено. Находились члены политбюро, которые по каждому поводу требовали жестких мер. Андропов считал, что в массовых репрессиях нужды нет.

Но масштаб и накал репрессий определялись волей генерального секретаря. А Брежнев лишней жестокости не хотел. Писателю Константину Михайловичу Симонову он сказал:

— Пока я жив, — и поправился: — пока я в этом кабинете, крови не будет.

Зато можно с уверенностью сказать, что другой человек на посту председателя КГБ, не наделенный изощренным умом Андропова, не додумался бы до такой всеобъемлющей системы идеологического контроля над обществом.

Комитет рождал не смертельный, как когда-то, но все равно страх. Партийная власть не была такой страшной. Она была более открытой. Партийным чиновникам можно было попытаться что-то доказать. С тайной властью спорить невозможно. Человека признавали преступником, но это делала невидимая власть. Оправдываться, возражать, доказывать свою правоту было некому и негде. КГБ никогда и ни в чем не признавался.

Член политбюро Виктор Гришин писал в своих воспоминаниях:

«С приходом в Комитет государственной безопасности Андропов отменил все меры по демократизации и некоторой гласности в работе госбезопасности, осуществленные Хрущевым. По существу восстановил все, что было во время Сталина (кроме, конечно, массовых репрессий)…

Он добился восстановления управлений госбезопасности во всех городах и районах, назначения работников госбезопасности в НИИ, на предприятия и учреждения, имеющие оборонное или какое-либо другое важное значение. Органы госбезопасности были восстановлены на железнодорожном, морском и воздушном транспорте…

Вновь стали просматриваться письма людей, почта различных организаций. Восстановлена система “активистов”, “информаторов”, а проще доносчиков в коллективах предприятий, учреждений, по месту жительства. Опять началось прослушивание телефонных разговоров, как местных, так и междугородних».

Брежнев ввел Андропова в политбюро. Он стал первым после Берии руководителем органов госбезопасности, возведенным на политический олимп. К шестидесятилетию, в 1974 году, Юрий Владимирович получил «Золотую Звезду» Героя Социалистического Труда.

В начале 1980-х годов Советский Союз вошел в полосу тяжелого и необратимого кризиса. Зато империя госбезопасности достигла расцвета. Система территориальных органов охватила всю страну — чекисты обосновались даже в практически необитаемых районах, где не только иностранных шпионов, но и собственных граждан практически не было.

Изменился характер взаимоотношений между партийными структурами и госбезопасностью. Формально все оставалось по-прежнему: КГБ работает под руководством партии. Андропов по каждому поводу писал записку в ЦК и просил санкции. На практике КГБ становился все более самостоятельным.

Андропов подчинялся одному только Брежневу. Остальные члены политбюро не имели права вмешиваться в дела Комитета госбезопасности. Суслов, Косыгин или Кириленко как самые влиятельные руководители партии и правительства могли на заседании политбюро оспорить какие-то слова Андропова, в чем-то ему отказать. Но делали это крайне редко.

КГБ — прерогатива генерального секретаря, и Брежнев не любил, когда вмешивались в его дела. Даже члены политбюро знали не так уж много о работе комитета и остерегались выказывать свой интерес.

Часов в одиннадцать утра председатель КГБ знакомился с предназначенными для членов политбюро особыми, сверхсекретными материалами разведки и контрразведки, после чего лично подписывал их. Вечером он подписывал вторую порцию спецсообщений для политбюро. Их доставляли в запечатанных конвертах. Вскрывать и читать их не имели права даже помощники членов политбюро.

Ощущение власти, собственной значимости, высокого положения в стране наложило отпечаток на личность, манеры и даже выражение лица Андропова.

«Лицо волевое, холодное, губы тонкие, опущенные по краям, — таким запомнил его известный дипломат Олег Алексеевич Гриневский. — Но главное — это прозрачноголубого, ледяного цвета глаза, которые придавали острую пронзительность его взгляду.

В разговоре с подчиненными держался спокойно, холодно. Мог улыбаться, беседуя с иностранцами. Но взгляд его всегда оставался проницательно-изучающим. Даже когда Андропов смеялся. Такие ледяные глаза я видел еще только у одного человека — президента Ирака Саддама Хусейна».

Ходят разговоры о том, что у Андропова была собственная разведка и личная агентура, с которой он встречался на конспиративных квартирах. И будто бы эта глубоко законспирированная структура и расчищала Андропову дорогу к власти. Сведений о личной разведке Андропова не обнаружено. Но Андропов действительно с некоторыми людьми предпочитал встречаться на конспиративных квартирах Комитета госбезопасности в центре Москвы.

Наверное, ему надоедал скучно и казенно обставленный служебный кабинет. На конспиративной квартире ничто не мешало разговору, который приобретал более свободный и неофициальный характер. К тому же ему не всегда хотелось, чтобы подчиненные фиксировали, с кем он встречается.

А может быть, чем черт не шутит, Юрий Владимирович и в самом деле хотел ощутить себя настоящим разведчиком, который проводит вербовочные беседы и получает интересующую его информацию. Во всяком случае, шутки у него стали специфическими. Однажды он позвонил дипломату Олегу Трояновскому:

— Олег Александрович, что же вы исчезли? Приезжайте к нам, посадим вас (председатель КГБ сделал многозначительную паузу), напоим чаем.

Он приезжал к девяти утра и уезжал в девять вечера. Днем час отдыхал, потом обедал и возвращался в свой кабинет, который покидал только для того, чтобы доложить срочные бумаги Брежневу, побывать в здании разведки в Ясеневе или пройти процедуры в больнице. В субботу сидел с одиннадцати до шести вечера и даже в воскресенье днем приезжал на несколько часов.

Единственное развлечение, которое он себе позволял, это ежевечерние прогулки — десять тысяч шагов, как советовал личный врач. Когда уходил в отпуск, то две недели проводил в Крыму, а две недели в Минеральных Водах. Председателя КГБ тяжелая болезнь лишила всех иных человеческих радостей, кроме работы и наслаждения властью.

В феврале 1982 года Андропов совершил секретную поездку в Кабул. Считается, что там он тяжело заболел. Афганистан словно мстил за себя. Юрий Владимирович с трудом выздоравливал. А ведь то был самый важный год в его жизни. И остатки здоровья ему были позарез необходимы.

Андропов понимал, что его время уходит с катастрофической быстротой — он слишком болен, чтобы ждать долго. Юрий Владимирович готовился к тому, что произойдет после ухода Брежнева. Он наладил доверительные отношения с академиком Чазовым, который лучше всех был осведомлен о состоянии здоровья Брежнева. Раз-два в месяц он встречался с Чазовым — или у себя в кабинете, или на конспиративной квартире в одном из старых домов неподалеку от Театра сатиры.

Между Андроповым и Чазовым существовала «близость, возникающая между тяжелобольным пациентом и лечащим врачом». Она переросла в доверительные отношения.

«Разговор шел в основном о состоянии здоровья Брежнева, — вспоминает Чазов, — наших шагах в связи с его болезнью, обстановке в верхних эшелонах власти. Умный и дальновидный политик, с аналитическим складом ума, Андропов, как шахматист, проигрывал возможные варианты поведения тех или иных политических деятелей».

Юрий Владимирович мечтал вернуться в ЦК, что открыло бы ему дорогу к должности генерального секретаря. Его беспокоило «разгоравшееся соперничество» между ним и Черненко. По мере того как Брежнев слабел, Черненко становился для него все более близким человеком.

25 января 1982 года умер Михаил Андреевич Суслов, который был секретарем ЦК тридцать пять лет. Пока Суслов сидел на Старой площади, Андропову не было хода наверх. Суслов не любил Андропова. А теперь освободился кабинет номер два на пятом этаже в первом подъезде основного здания ЦК КПСС. Все ждали, кто его займет.

Брежнев выбрал Андропова. Но почему-то медлил с окончательным решением. Андропов переживал, думая, что это интриги Черненко. Академик Чазов даже поинтересовался у Андропова, отчего задержка с переходом на Старую площадь?

— А вы что думаете, меня с радостью ждут в ЦК? — огорченно ответил Андропов. — Кириленко мне однажды сказал: если ты придешь в ЦК, то ты всех нас разгонишь.

Андрей Павлович оказался прав: Андропов, став генеральным секретарем, помня о старых обидах, первым отправил на пенсию Кириленко, к тому времени тяжело больного человека. Впрочем, Андропов был немногим здоровее…

На переход Андропова в ЦК и поиски нового хозяина Лубянки ушло несколько месяцев. Суслов умер в январе 1982 года, Андропова избрали секретарем ЦК 24 мая. Новым председателем КГБ утвердили генерала Виталия Васильевича Федорчука, который руководил госбезопасностью на Украине.

Андропов, уходя с Лубянки, предпочел бы оставить в своем кабинете Виктора Михайловича Чебрикова, который был его заместителем. Но Андропов был бесконечно осторожен, не хотел, чтобы генеральный решил, будто он проталкивает верного человека, и не назвал своей кандидатуры в разговоре с Брежневым. Леонид Ильич прямо спросил, кого он предлагает вместо себя. Андропов от ответа ушел:

— Это вопрос генерального секретаря.

Брежнев предложил Федорчука, много лет прослужившего в военной контрразведке. Андропову было совершенно

Илья Яковлевич Брежнев — отец Леонида Ильича

Наталья Денисовна Брежнева — мать Леонида Ильича

Л. И. Брежневе женой Викторией. 1927 г.

Бригадный комиссар Л. И. Брежнев. 1942 г.

Комиссар сводного полка генерал-майор Л. И. Брежнев (слева). 24 июня 1945 г.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев. 1964 г.

Виктория Петровна и Леонид Ильич с правнучкой Галей. Дача «Заречье». 1973 г.

В резиденции федерального канцлера ФРГ Вилли Брандта. Май 1973 г.

Л. И. Брежнев и А. Н. Косыгин на трибуне Мавзолея. 1975 г.

Л. И. Брежнев, Ю. В. Андропов, М. В. Зимянин, Д. Ф. Устинов, К. У. Черненко. 22 февраля 1978 г.

Евгения Карловна Файнштейн, мать Ю. В. Андропова. 1931 г.

Юрий Андропов — курсант Рыбинского техникума водного транспорта

Юрий Андропов с женой Ниной

Первый секретарь ЦКЛКСМ Карело-Финской ССР Ю. В. Андропов на митинге. Карелия, 1943 г.

Ю. В. Андропов с женой Татьяной Филипповной на отдыхе в Кисловодске. 1956 г.

Ю. В. Андропов с женой Татьяной Филипповной, сыном Игорем и дочерью Ириной в Кисловодске

Ю. В. Андропов и Густав Гусак. Январь 1983 г.

Константин Черненко (стоит) — заведующий отделом Новоселовского райкома комсомола. 1929 г.

Черненко — парторг погранзаставы Хоргос. 1933 г.

К. У. Черненко с внуком

Михаил Горбачев с родителями и младшим братом

С Юрием Андроповым

Михаил Горбачев и Борис Ельцин

Раиса и Михаил Горбачевы

очевидно, что предложение исходило от генерала Цинева, который курировал особые отделы. Председатель украинского КГБ не входил в число любимцев Андропова, но он не посмел не только возразить, но даже выразить сомнение.

Когда Михаил Сергеевич Горбачев спрашивал Юрия Владимировича, как работает его преемник, он нехотя отвечал:

— Знаешь, я разговариваю с ним только тогда, когда он мне звонит. Но это бывает крайне редко. Говорят, поставил под сомнение кое-какие реорганизации, которые я провел в комитете. В общем, демонстрирует самостоятельность, хотя, как мне передают, очень сориентирован на руководство Украины. Но я не влезаю.

Можно назвать Андропова мнительным, но у него, видимо, были основания опасаться своего преемника.

«Переселившись в кабинет Суслова, — писал бывший секретарь ЦК Валентин Фалин, — Андропов некоторое время остерегался вести в нем, особенно вблизи телефонных аппаратов, разговоры, задевавшие персоналии. Он даже объяснял в доверительной беседе почему: со сменой председателя КГБ новые люди пришли также и в правительственную связь. Похоже, Андропов обладал кое-какими познаниями насчет возможностей, которыми располагала эта служба для негласного снятия информации».

Страна и мир гадали, что принесет с собой новый секретарь ЦК КПСС, какие идеи выдвинет. И мало кто понимал, что второй по значимости кабинет на Старой площади занял тяжело больной человек, чье время на самом деле уже истекало. Генерал Вадим Кирпиченко вспоминал, что Андропов угасал на глазах чекистов. Ему трудно было читать. Он просил помощников читать ему вслух.

Брежневу намекнули, что Андропов слишком болен и не в состоянии руководить страной. Леонид Ильич позвонил академику Чазову:

— Евгений, почему ты мне ничего не говоришь о здоровье Андропова? Мне сказали, что он тяжело болен и его дни сочтены. Я видел, как он у меня в гостях не пьет, почти ничего не ест, говорит, что может употреблять пищу только без соли.

Андропову, как человеку, страдавшему тяжелым поражением почек, действительно еду готовили без соли. Пил он только чай или минеральную воду. Вместо более полновесной пищи ему несколько раз в день приносили натертое яблоко.

Чазов дипломатично ответил, что Андропов действительно тяжело болен, но лечение позволяет стабилизировать его состояние и Юрий Владимирович вполне работоспособен.

— Работает он много, — согласился Брежнев, — но вокруг его болезни идут разговоры, и мы не можем на них не реагировать. Идут разговоры о том, что Андропов обречен. А мы на него рассчитываем. Ты должен четко доложить о его возможностях и его будущем.

Слова Брежнева были плохим сигналом. Здоровых людей среди членов политбюро было немного, но состояние их здоровья оставалось для всех секретом. Если же о ком-то стали говорить как о больном человеке, то ему следовало думать о переходе на покой.

Чазову позвонил и Андропов. Он просил академика о помощи:

— Я встречался с Брежневым, и он меня долго расспрашивал о самочувствии, о моей болезни, о том, чем он мог бы мне помочь. Видимо, кто-то играет на моей болезни и под видом заботы хочет представить меня тяжелобольным, инвалидом. Я прошу вас успокоить Брежнева и развеять его сомнения и настороженность в отношении моего будущего.

В кресле генерального

Но 10 ноября 1982 года Брежнев ушел в мир иной. 12 ноября в Свердловском зале Кремля открылся пленум ЦК. Андропов, который первым появился из комнаты президиума, прошел к трибуне и коротко отдал должное Брежневу:

— Партия и страна понесли тяжелую утрату. Ушел из жизни крупнейший политический деятель, наш товарищ и друг, человек большой души… Прошу почтить его память минутой молчания.

Отговорив положенный текст, он сказал:

— Пленуму предстоит решить вопрос об избрании генерального секретаря ЦК КПСС. Прошу товарищей высказываться.

Встал Черненко и от имени политбюро предложил избрать генеральным секретарем Андропова. В зале — настоящая овация.

Новому генеральному секретарю ЦК КПСС исполнилось шестьдесят восемь лет. В нашей стране это весьма серьезный возраст — немногим удается в такие годы сохранять энергию и динамизм для того, чтобы начать новое дело.

31 декабря, под Новый, 1982 год, помощники повезли Андропова на Московский станкостроительный завод — побеседовать с рабочим классом. Зрелище было печальное. Выглядел Юрий Владимирович неважно, ораторствовать он не умел. И призывать к строгой дисциплине, когда по всей стране уже накрывались праздничные столы, тоже было не совсем уместно.

Назначение Андропова генеральным секретарем породило множество новых шуток. ЦК КПСС предлагали переименовать в ЧК КПСС, а Кремль — в Андрополь. Говорили, что аграрная программа у Юрия Владимировича такая: сажать всех, не дожидаясь весны, и снимать, не дожидаясь осени.

В отличие от Брежнева Юрий Владимирович продолжал работать в здании ЦК на Старой площади. В Кремль приезжал только на заседания политбюро по четвергам. Из своего кабинета на пятом этаже перебрался в тот, что прежде занимал Брежнев. На пятом этаже стоял дополнительный пост охраны. У работников ЦК, имевших право заходить на этот этаж, в пропуске стоял дополнительный штамп.

Приемная генерального секретаря была небольшой. Дежурный секретарь сидел не за обычным столом, а за высокой деревянной стойкой. Самый близкий к генеральному помощник занимал кабинет напротив хозяина, приемная была общей. В кабинете генерального стояли письменный стол и большой стол для совещаний. Когда Юрий Владимирович с кем-то беседовал, то пересаживался за большой стол.

Андропов не произвел впечатления уверенного в себе лидера, который твердо знает, что надо делать. «Какой-то он был одинокий, умученный», — записал Бовин.

Казалось странным, что Андропов сделал вторым человеком Черненко, который вовсе не был его единомышленником. Более того, они не любили друг друга, были соперниками. Когда избрали Андропова, семья Черненко не стеснялась в выражениях относительно нового генсека.

А кого еще мог назначить Юрий Владимирович? Андропов на Старой площади — без году неделя. Он не знал ни партийного аппарата, ни партийных кадров. Вынужден был опереться на Черненко. Когда Андропов пришел в ЦК, он частенько заходил к Черненко — посоветоваться, расспросить, как и что делается в аппарате. Став генеральным, он формально сделал Константина Устиновича вторым секретарем, но на самом деле постарался его отстранить от реальных дел, от принятия ключевых решений.

Из-под Черненко убрали главную опору — заставили уйти с поста руководителя Общего отдела. Он не хотел отдавать эту позицию, которая делала его самым осведомленным человеком в стране. Но Юрий Владимирович методично лишал Черненко рычагов влияния в партийном аппарате.

— Константин Устинович страшно переживал, — вспоминал его помощник Виктор Васильевич Прибытков. — Внешне не показывал, но мы это чувствовали. Летом он ушел в отпуск. Впервые взял меня с собой, и я все наблюдал. Ему из Москвы даже не звонили — второму человеку в партии! Андропов уже болел. На хозяйстве оставался Горбачев, и он решал все без Черненко.

И по сей день не прекращаются споры о том, что намеревался совершить Андропов, если бы прожил подольше, и в каком направлении повел страну. Многие поклонники Андропова уверены, что он провел бы все необходимые экономические реформы, не разрушив государства. Некоторые авторы уверяют, что Андропов намеревался отстранить партию от практического управления страной и передать все правительству, что он вообще хотел создать двухпартийную систему.

Юрий Владимирович был и остается столь популярным политиком, возможно, именно потому, что о нем так мало знают.

«За пятнадцать лет руководства Комитетом госбезопасности Андропов сумел создать о работниках КГБ легенду как о людях наименее коррумпированных, — писал помощник генерального секретаря ЦК КПСС Вадим Алексеевич Печенев. — Я знаю немало красивых сказок об Андропове. Но и лично я его знал и периодически встречался в течение шести-семи лет. Хорошо знаю, что он не демократ и даже не реформатор в современном понимании этих слов».

Уровень представлений Андропова о жизни советского общества характеризует такая забавная история. Его сын Игорь рассказывал коллеге, с которым вместе работал в академическом Институте США и Канады, как он пожаловался отцу, что маляры, ремонтировавшие квартиру, работают из рук вон плохо.

— В чем проблема? — отозвался Юрий Владимирович. — Нужно вызвать их на партийное собрание в домоуправление и там хорошенько пропесочить!..

Опубликованная от имени Андропова в третьем номере журнала «Коммунист» за 1983 год статья «Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства» была воспринята многими партийными работниками как «струя свежего воздуха, хлынувшего в застоявшиеся помещения», казалась откровением и свидетельством особой прогрессивности Андропова.

В отличие от прежних утверждений, что в стране уже построен развитой социализм, в статье говорилось, что страна находится только в начале этого длительного исторического этапа. Эти идеи приписывали самому Андропову. В реальности статья была написана большим коллективом во главе с Вадимом Печеневым, который руководил группой консультантов отдела пропаганды, а потом стал помощником генерального секретаря Черненко.

Причем статью начинали писать еще для Брежнева в августе 1982 года. Но Леонид Ильич умер, и статью, посвященную столетию со дня смерти Карла Маркса, стали переделывать под нового хозяина с упором на внутренние дела.

Борис Григорьевич Владимиров, бывший помощник Суслова, «по наследству» перешедший к Андропову, вписал ему в статью такую фразу: «Нам надо понять, в каком обществе мы живем». Фразу поправили. Она появилась в такой редакции: «Нам надо трезво представлять, где мы находимся… Видеть наше общество в реальной динамике, со всеми его возможностями и нуждами — вот что сейчас требуется».

Еще один из авторов статьи — Иван Дмитриевич Лаптев, тогда заместитель главного редактора «Правды», рассказывал, что в текст вставили предложение ликвидировать аппаратные привилегии. Абзац о привилегиях для чиновников вычеркнул сам Андропов.

— Мы не сможем сейчас этого сделать, — объяснил он. — Как иначе мы заставим их дорожить местом, быть исполнительными, меньше воровать? Этот вопрос без серьезной подготовки не решишь. Пока снимем…

Вообще говоря, не очень ясно, почему многие люди возлагали столь большие надежды на Андропова.

Поздней осенью 1982 года страну возглавил человек, которого, не будь он членом политбюро, давно бы перевели на инвалидность. Но его недуги тщательно скрывались, и даже в высшем эшелоне не подозревали, насколько он

плох. В главном партийном архиве страны я держал в руках рабочий календарь генерального секретаря: пустые странички, никаких записей! Редко — одна-две фамилии приглашенных на прием в Кремль. Он мало кого принимал и уж совсем был лишен возможности ездить по стране.

Юрий Владимирович страдал целым букетом тяжелых заболеваний, которые заставляли его почти постоянно находиться в больнице, где ему делали мучительные процедуры. В архивах нашли «Информацию 4-го Главного управления при Минздраве СССР о состоянии здоровья Ю. В. Андропова». Там сказано, что в 1965–1966 годах он перенес «мелкоочаговые» инфаркты миокарда, страдает хроническим заболеванием надпочечников. Периодически переносит приступы гипертонической болезни, пневмонии, страдает хроническим колитом, артритом, плюс мерцательная аритмия, опоясывающий лишай…

Физические недуги подорвали его дух. В 1982 году мы увидели на экранах телевизоров глубоко усталого человека, который с трудом исполняет свои функции. Из пятнадцати месяцев, отпущенных ему после избрания генсеком, он всерьез проработал только восемь. Слабел на глазах. Перестал вставать, когда к нему в кабинет входил очередной посетитель. Все чаще ездил в больницу на гемодиализ. Это было заметно, потому что посетители видели забинтованные запястья.

Дежурный секретарь в приемной генерального Николай Алексеевич Дебилов рассказывал (Коммерсант-власть. 2006. 18 декабря):

— Про больные почки Андропова было известно давно. Но мне казалось, что он страдает не от этой болезни, а от истощения. Вы бы видели его обед! Свежие фрукты и полстакана кипяченой воды с лимоном. И все. У него ни на что не было сил. Выйдет из кабинета, с трудом дойдет до меня, медленно повернется всем телом и тихо говорит: «Я поехал в больницу».

Андропов с трудом мог встать из-за стола. Когда он шел, его поддерживали два охранника. Он проработал всего несколько месяцев, а потом оказался в больнице, откуда уже не вышел.

Физическая немощь и постоянные страдания — неудачный фон для реформаторской деятельности. Тем более что давних, выношенных планов Андропов не имел.

— Никакой цельной программы у Андропова не было, — рассказывал Владимир Крючков в интервью «Красной звезде», — он считал, что сначала надо разобраться в обществе, в котором мы живем. Он считал, что надо постепенно определиться, а уж спустя четыре-пять лет…

Но разработать новую программу — на это ему в любом случае не хватило бы ни сил, ни времени. Да и какие же идеи мог предложить стране Андропов? Все это были наивные представления о порядке и дисциплине, воплотившиеся тогда в массовых облавах, которые устраивались в рабочее время в магазинах, банях и кинотеатрах, чтобы выявить прогульщиков и бездельников. Было это унизительно и оскорбительно.

Поклонники Андропова говорят, что облавы в Москве — это не его идея. Дескать, милиция перестаралась. Нет, похоже, милиция строго исполняла волю генсека.

5 июля 1983 года Андропов собрал секретарей ЦК и перечислил важнейшие задачи. Аппарату ЦК укреплять связи с обкомами, чтобы лучше знать положение дел. Наладить контроль и изучать кадры, чаще выезжать на периферию.

Отдельно говорил о дисциплине.

— По Москве, — возмущался генеральный секретарь, — в рабочее время бродят тысячи бездельников. Как правило, управленцев и сотрудников научно-исследовательских институтов. Подтягивание дисциплины — это не кампания, а долговременная задача.

Разговаривая с председателем Совета министров России Виталием Ивановичем Воротниковым, Андропов недоумевал:

— Почему нет носков, полотенец? Почему в ЦК идут простейшие просьбы — до гуталина и зубных щеток? Все просят, ноют, уповают на центр. Так легче.

Но не понимал, что существующая экономическая система не в состоянии обеспечить людей тем, что им нужно, и не пытался понять.

Один из руководителей отдела ЦК по соцстранам Георгий Шахназаров осторожно заговорил с Андроповым о том, что военные расходы очень велики, стране трудно. Зачем тратить такие деньги на создание океанского флота, строить авианосцы, заводить военно-морские базы в странах третьего мира?

— Все дело как раз в том, что основные события могут разгореться на океанах и в третьем мире, — возразил Андропов. — Туда, в развивающиеся страны, перемещается поле битвы. Там поднимаются силы, которых империализму не одолеть. И наш долг им помочь. А как мы сумеем сделать это без сильного флота, в том числе способного высаживать десанты?

— Юрий Владимирович, — взмолился Шахназаров, — ведь мы себе живот надорвем. Мыслимо ли соревноваться в гонке вооружений по существу со всеми развитыми странами, вместе взятыми?

Андропов ему ответил:

— Ты прав, нам трудно. Но мы еще по-настоящему не раскрыли и сотой доли тех резервов, какие есть в социалистическом строе. Много у нас безобразий, беспорядка, пьянства, воровства. Вот за все это взяться по-настоящему, и я тебя уверяю, силенок у нас хватит.

Георгий Шахназаров понял, что продолжение разговора бессмысленно.

— Он поддержал тезис, — вспоминал начальник информационно-аналитического управления разведки генерал-лейтенант Николай Сергеевич Леонов, — что Советский Союз должен иметь военный потенциал, равный суммарному потенциалу Соединенных Штатов, остальных стран НАТО и Китая. Когда мы услышали от него эту формулу, то, скажу честно, потеряли дар речи.

К моменту избрания Андропова генсеком в ряде областей ввели талоны на продукты. По признанию тогдашнего главы Совета министров РСФСР Виталия Воротникова, уже невозможно стало вести огромное народное хозяйство страны старыми методами. Госплан, Госснаб, Министерство финансов были не в состоянии проворачивать маховик экономического механизма. Настоятельно требовались реформы…

Увы! «Единственное, — пишет Крючков об Андропове, — в чем он, и, пожалуй, не без некоторых оснований, считал себя профаном, так это область экономики, чего он, кстати, и не скрывал».

1 сентября 1983 года Андропов провел последнее заседание политбюро и ушел в отпуск. Он в тот же день прилетел в Симферополь, а не в Кисловодск, где обычно отдыхал. Андропов почувствовал себя лучше и перебрался в горы, в правительственную резиденцию «Дубрава-1», где отдыхали и охотились Хрущев и Брежнев. Андропову там понравилось, он дышал свежим воздухом. Звонил в Москву и говорил веселым, бодрым голосом. Но именно там он простудился.

— В один из дней Юрий Владимирович захотел прогуляться в заповеднике, — вспоминал тогдашний начальник Девятого отдела управления КГБ по Крымской области полковник Лев Николаевич Толстой (см.: Комсомольская правда. 2001.14 сентября). — Он любил лес и горные речки. Но так как Андропов уже сильно болел, а на дворе стоял сентябрь и в горах похолодало, мне дали задание оборудовать места его остановок во время прогулок. Лесники и сотрудники КГБ за несколько дней сделали и установили на двух полянах деревянные лавки и покрыли их пледами. Да и места подобрали такие, где не было сильных сквозняков, тени и влажности. Андропов в армейской накидке и с пледом провел на полянах и в резиденции несколько часов. При этом был очень задумчив. Накрыли скромный обед. Юрий Владимирович произнес тост за хорошую прогулку, мы выпили по бокалу шампанского. Причем сам Андропов не пил. А через неделю мы везли Андропова в реанимационной машине в аэропорт.

А уже после его смерти, жаловался произведенный в генералы Лев Толстой, академик Чазов заявил, что обострение болезни у покойного генсека случилось именно в Крыму, и обвинил во всем сотрудников 9-го управления: мол, это они разрешили Андропову сидеть на голых камнях…

Заместителю председателя КГБ генералу Виктору Федоровичу Грушко в 1990 году Толстой рассказывал эту историю иначе:

— Андропов прошелся немного пешком и присел на скамейку передохнуть. Неожиданно он сказал, что чувствует сильный озноб. Его состояние ухудшалось на глазах. Теплая одежда не помогала.

Юрия Владимировича срочно отправили вниз на госдачу, а оттуда — в аэропорт.

— Трап подали не со стороны здания аэропорта, — вспоминал Толстой, — а со стороны летного поля. Мы под руки завели Андропова в самолет…

В Москве Юрия Владимировича сразу повезли в Центральную клиническую больницу, откуда он уже не выйдет. Тяжкая болезнь лишила его организм иммунитета, и даже простуда превратилась в смертельную опасность. У него развился абсцесс, который оперировали, но остановить гнойный процесс не удалось. Чазова срочно вызвали из зарубежной командировки. Но он почти сразу понял, что жить Юрию Владимировичу осталось всего несколько месяцев.

Жена, Татьяна Филипповна, тоже болела. Он просил каждый день его соединять по телефону с женой, писал ей стихи.

На ноябрь 1983 года был назначен пленум ЦК, Андропов до последней минуты надеялся, что врачи поставят его на ноги и он сумеет выступить. Пленум постоянно откладывали. Андропов пытался работать, вызывал к себе в больницу помощников, руководителей аппарата ЦК и правительства. Но силы уходили, он становился немногословным и замкнутым.

Он и прежде был склонен верить слухам и сплетням, теперь его мнительность усилилась. Позвонил своему выдвиженцу, секретарю ЦК Николаю Ивановичу Рыжкову:

— Так вы на политбюро приняли решение о замене генерального секретаря?

Рыжков, боготворивший Андропова, изумился:

— Да что вы, Юрий Владимирович, об этом и речи не было!

Но Андропов не успокоился и спросил, какое материальное обеспечение ему определят, если отправят на пенсию. Николай Иванович просто не знал, что ответить.

Вероятно, пишет академик Чазов, тяжело больному Андропову закралась в голову мысль, что соратники уже списали его со счетов, и он решил проверить их преданность. Но никто в партийном руководстве и помыслить себе не мог отправить генерального секретаря на пенсию — он оставался неприкосновенной персоной, хотя, учитывая его состояние, это было бы самым естественным шагом.

В середине ноября Андропов, впавший в депрессию, ощутивший безнадежность своего состояния, предупредил Чазова:

— Я прошу вас о моем тяжелом состоянии, о прогнозе развития болезни никого не информировать, в том числе и Горбачева. Если у вас возникнет необходимость посоветоваться, обращайтесь только к Дмитрию Федоровичу.

Чазов пришел к министру обороны Устинову. Выяснилось, что Дмитрий Федорович даже не подозревал, насколько плох его друг Юрий Владимирович. На следующий день Устинов сам позвонил Чазову и попросил его зайти еще раз.

— Знаешь, Евгений, — сказал министр обороны, — ситуация во всех отношениях очень сложная. Давай пригласим Чебрикова. Он очень близкий Юрию Владимировичу человек, и вместе посоветуемся, что делать. К тому же он располагает большой информацией о положении в ЦК и в стране.

Устинов не хотел в одиночку нести тяжкий груз ответственности. Получалось, что он один обладал важнейшей информацией и скрыл ее от остальных членов политбюро. Через полчаса председатель КГБ уже был на улице Фрунзе. Выслушав Чазова, осторожный Виктор Михайлович предложил рассказать обо всем Черненко. За этим читалась простая мысль: если Андропов безнадежен, следующим руководителем станет Черненко, и от него ничего не надо скрывать.

— Ты только предупреди Константина Устиновича, — сказал Чазову министр обороны, — что информация конфиденциальная и что Юрий Владимирович просил ни с кем не обсуждать тяжесть его болезни…

Но чего стоили эти слова, если те уже не прислушались к просьбе умирающего Андропова? Разумеется, информация о состоянии генерального секретаря немедленно распространилась, и высокопоставленные чиновники под разными предлогами пытались выведать у Чазова реальное состояние дел.

4 декабря Горбачев поделился с Воротниковым грустными впечатлениями от встречи с Андроповым:

— Состояние его здоровья плохое. Его посещают помощники. Иногда Черненко. Юрий Владимирович недостаточно точно информирован, переживает за дела. Ты бы позвонил ему.

Воротников немедленно попросил соединить его с палатой генерального секретаря, доложил о ходе дел в республике, сочувственно спросил, как Юрий Владимирович себя чувствует.

— Хорошо, что позвонил, — сказал Андропов. — Спасибо. Я здесь залежался, невольно оторван от дел, хотя это сейчас недопустимо. Но что поделаешь… Удовлетворен твоей информацией. Желаю, дорогой Виталий Иванович, успехов. Спасибо тебе сердечное. Привет товарищам.

Чазов предупредил Горбачева, что жить Андропову осталось один-два месяца, не больше. Михаил Сергеевич так же откровенно поделился с Чазовым намерением уговорить Андропова на пленуме ввести в политбюро главу российского правительства Воротникова и председателя Комитета партийного контроля при ЦК Михаила Сергеевича Соломенцева, кандидатом сделать председателя КГБ Чебрикова, а секретарем ЦК — главного партийного кадровика Егора Кузьмича Лигачева.

— Это наши люди, — твердо сказал Горбачев, — они будут нас поддерживать в любой ситуации.

Михаил Сергеевич попросил Андропова о встрече.

«Осунувшееся, отечное лицо серовато-воскового цвета, — таким Юрий Владимирович запомнился Горбачеву. — Глаза поблекли, он почти не поднимал их, да и сидел, видимо, с большим трудом».

Умирающему Андропову было не до кадровых перемен. Но Михаил Сергеевич убедил генсека, что такие дела не откладываются. Он предпринимал все усилия, чтобы укрепить свои позиции внутри политбюро. Михаил Сергеевич боялся изоляции и подбирал себе союзников в послеандроповском политбюро.

Лигачеву он многозначительно сказал:

— Егор, я настаиваю, чтобы тебя избрали секретарем. Скоро пленум, и я над этим вопросом усиленно работаю.

Лигачев оценил заботу Михаила Сергеевича.

Через несколько дней Лигачеву позвонил помощник генсека Павел Павлович Лаптев:

— Егор Кузьмич, вам надо побывать у Юрия Владимировича. Он приглашает вас сегодня, в шесть вечера.

Лигачев спросил, куда ехать.

— За вами приедет машина, — объяснил Лаптев, — и вас отвезут.

Через много лет Егор Кузьмич Лигачев рассказывал мне:

— Юрий Владимирович — вообще мужественный был человек. Заходишь к нему в кабинет, видишь его и чувствуешь это страдание. А он о деле говорит, ведет беседу, переговоры, заседания… А тут он пригласил меня к себе в больницу. Я страшно переживал после этой встречи, потому что я его не узнал.

Зашел в палату, — продолжал Лигачев, — вижу: сидит какой-то человек. Пижама, нательная рубашка, что-то еще такое домашнее. Тут капельница, кровать. Я подумал, что это не Юрий Владимирович, а какой-то другой человек, а к Андропову меня сейчас проводят. А потом почувствовал, что это он. Ну, он это отнес, наверное, просто на счет моего волнения. Сели. Он говорит:

— Ну, расскажи, как ты живешь, чем занимаешься, какие проблемы.

А я понимал, что долго докладывать не могу, потому что человек болен. Доложил кратко по работе. Потом еще минут десять-пятнадцать поговорили, чаю попили. Он сказал:

— Егор Кузьмич, решили вас дальше двигать.

Я поблагодарил и поехал.

Это было в декабре, а в феврале он ушел из жизни…

16 декабря утром к Андропову в больницу доставили посла Олега Гриневского, руководителя советской делегации на переговорах в Стокгольме о разоружении в Европе.

«В палате, — вспоминал Гриневский, — сидел какой-то сгорбленный человек с лохмами седых волос. Сначала я даже не понял, кто это, и только потом дошло — передо мной сам генеральный секретарь ЦК КПСС. Он очень сильно изменился — еще больше похудел, осунулся и как-то сник».

Андропов слушал Гриневского не больше пяти минут. Потом заговорил сам:

— Впервые после Карибского кризиса Соединенные Штаты и Советский Союз уперлись лбами. Американцы хотят нарушить сложившийся стратегический паритет и создать возможность нанесения первого обезоруживающего удара. А наша экономика в плачевном состоянии, ей нужно придать мощное ускорение, но наши руки связаны афганской войной. Нам не удалось помешать размещению их средних ракет в Европе. Тут нужно честно сказать: мы проиграли.

Андропов замолчал, а потом сказал то, ради чего, вероятно, и вызвал Олега Гриневского в больницу:

— У меня к вам просьба. У вас в делегации работает мой сын Игорь. Он хороший человек, честный и добрый, но вокруг него вьется свора прихлебателей, которые спаивают его и мешают работать. Гоните их прочь. Создайте дружную команду. Нацельте ее на работу, а не на гуляние по кабакам.

«Андропов, — вспоминал академик Арбатов, — выделялся среди тогдашних руководителей равнодушием к житейским благам, а также тем, что в этом плане держал в “черном теле” семью».

Игорь Юрьевич Андропов после окончания Института международных отношений работал несколько лет в академическом Институте США и Канады. Юрий Владимирович попросил директора института Арбатова об одном:

— Загружай его побольше работой.

Однажды недовольно сказал, что сын совсем зарвался — просит поменять ему двухкомнатную квартиру на трехкомнатную, хотя вся семья — он, жена и ребенок… Когда Арбатов рассказал, что детям руководителей партии и государства продали по дешевке партию «мерседесов» и «вольво», Андропов вспыхнул:

— Если в твоих словах содержится намек, знай — у меня для всей семьи есть только «Волга», купленная за наличные восемь лет назад.

Игорь Андропов перешел в Дипломатическую академию, откуда его вытащил Анатолий Гаврилович Ковалев, будущий заместитель министра иностранных дел. Он взял Андропова-младшего с собой в Мадрид, где шли долгие и муторные переговоры по сотрудничеству и безопасности в Европе.

«По МИДу легенды ходили о их необыкновенной и неразрывной дружбе, — вспоминал Гриневский, — и жили бок о бок, и работали в одной упряжке, и отдыхали вместе. И насколько легче потом стало Ковалеву пробивать нужные ему решения через головы упершихся ведомств».

Отец заботился о сыне. В состав делегации, работавшей в Стокгольме, входил представитель КГБ. Им стал генерал Борис Семенович Иванов из разведки. Гриневский очень скоро понял, что главная задача генерала — безопасность сына генерального секретаря. Командировка в комфортный Стокгольм была платой за службу Бориса Иванова в Афганистане. Вокруг Игоря Андропова, по словам Гриневского, действительно вилась свора псевдодрузей, которые зазывали его то в баню, то в ресторан, то еще куда-нибудь, где можно было хорошо выпить.

«А после смерти отца, — писал Гриневский, — вокруг него не осталось никого. Все — я не преувеличиваю, кто хотел дружить с ним, отвернулись от него. Даже любимая жена ушла».

Игорь Андропов был тогда женат на народной артистке СССР Людмиле Алексеевне Чурсиной. Она рассказывала мне о нем с большим сочувствием:

— Он очень переживал, что воспринимался только как сын отца. Израненная душа…

Брак оказался недолгим. Он вернулся к первой жене Татьяне Владимировне Квардаковой, которая когда-то училась на филологическом факультете МГУ вместе с его сестрой Ириной.

После смерти отца Игорь Юрьевич уехал послом в Грецию. Через пару лет его вернули, сделали послом по особым поручениям в центральном аппарате министерства. Он, как и отец, тяжело болел. В 1998 году ушел на пенсию, писал книгу об отце, но не успел — умер в середине июня 2006 года. Его дети от первого брака — дочь Татьяна, хореограф (работала в Большом театре), и сын Константин, дизайнер, — переселились в Соединенные Штаты. Потом вернулись. Татьяна умерла совсем молодой от неизлечимой болезни.

Дочь Юрия Андропова Ирина была замужем за Михаилом Ивановичем Филипповым, актером Театра имени Маяковского, который женился потом на Наталье Гундаревой. Ирина Андропова работала в издательстве «Молодая гвардия», потом была заместителем главного редактора журнала «Советская музыка».

А в юности Ирина Андропова сама мечтала стать актрисой, собиралась поступать в ГИТИС. Главный режиссер Театра на Таганке Юрий Петрович Любимов рассказывал, что дети Андропова приходили к нему проситься в театр сразу после школы (см.: Аргументы и факты. 2004. № 26):

— Мы, мол, тоже хотим в актеры. Девочка и мальчик. Я им говорю: институт окончите сначала. А они рыдают. Но папа, как потом оказалось, тоже не хотел, чтобы дети становились актерами…

26 декабря 1983 года открылся пленум ЦК, который из-за Андропова откладывали до последнего. Черненко сказал, что Юрий Владимирович, к сожалению, не может присутствовать на пленуме, но просил рассмотреть организационные вопросы:

— Предлагается избрать членами политбюро товарищей Соломенцева и Воротникова, кандидатом в члены политбюро — Чебрикова, секретарем ЦК — Лигачева. Товарищу Капитонову — сосредоточиться на вопросах, связанных с развитием производства товаров народного потребления, бытовых и других социальных проблемах.

Все кадровые идеи Горбачева были воплощены в жизнь. Многолетняя работа Ивана Васильевича Капитонова по подбору и расстановке высших кадров закончилась. Лигачев перешел в высшую лигу.

Без генерального секретаря пленум был пустой.

Зачитали письмо Андропова. Ничего нового и интересного в нем не было. Все те же призывы наладить систему управления, укрепить дисциплину и лично отвечать за порученное дело. Зачитанные от его имени слова не вдохновляли:

— В общем, наметился положительный сдвиг в народном хозяйстве. Все это подтверждает правильность выработанной линии, реальность и обоснованность поставленной партией задачи по развитию экономики, преодолению имеющихся трудностей.

Те, кто в те дни ходил в обычные магазины, не могли разделить оптимизма авторов андроповской речи. По мнению академика Чазова, Юрий Владимирович просто подписал текст, подготовленный помощниками, потому что работать уже не мог.

На следующий день новоизбранные руководители звонили Андропову в больницу, благодарили.

— Ну что ж, поздравляю, — сказал Андропов усталым, глухим голосом Воротникову. — Спасибо, что позвонил, еще раз поздравляю тебя, всего доброго.

В начале января у Андропова побывал академик Георгий Арбатов. Его включили в группу, которая писала генеральному секретарю предвыборную речь — намечались выборы в Верховный Совет.

«В палате, — писал Арбатов, — Юрий Владимирович почему-то сидел в зубоврачебном кресле с подголовником. Выглядел ужасно — я понял: умирающий человек. Говорил он мало, а я из-за ощущения неловкости, незнания, куда себя деть, просто чтобы избежать тягостного молчания, без конца что-то ему рассказывал. Когда я уходил, он потянулся ко мне, мы обнялись. Выйдя из палаты, я понял, что он позвал меня, чтобы попрощаться».

О том же думали потом и другие, кто побывал у Юрия Владимировича в те последние недели. 18 января 1984 года у Андропова побывал Рыжков. Николай Иванович ездил в Австрию на съезд коммунистов. Вернувшись, поинтересовался у Черненко, кому сдать отчет о поездке. Черненко посоветовал:

— Андропов тобой интересовался. Позвони, ему и расскажешь.

Рыжков соединился с ЦКБ.

— Чем вы сейчас заняты? — спросил Юрий Владимирович. — Приезжайте к пяти, поговорим.

Минут сорок Рыжков докладывал о делах, потом сказал:

— Меня предупредили, чтобы я вас не утомлял. Мне хотелось бы побольше побыть с вами, но не то место.

Андропов поманил его пальцем:

— Наклонитесь. — Не вставая, притянул Рыжкова за шею, поцеловал в щеку и сказал: — Идите. Всё.

Рыжков уверен, что так Андропов с ним попрощался.

20 января 1984 года Андропов позвонил из больницы Виталию Воротникову, поздравил с днем рождения, пожелал плодотворной работы. Голос генсека показался Воротникову на удивление бодрым. Виталий Иванович осторожно поинтересовался у Андропова о самочувствии.

— Настроение хорошее, — ответил Юрий Владимирович, — но пока в больнице. Надеюсь на благополучный исход.

О здоровье он ни с кем не хотел говорить. И все избегали этой темы.

Трудящиеся Москвы выдвинули генерального секретаря ЦК КПСС, председателя президиума Верховного Совета СССР Юрия Владимировича Андропова кандидатом в депутаты Верховного Совета. Работа над предвыборной речью шла полным ходом. Но произнести ее будет некому. Андропов угасал.

Юрий Владимирович не мог обходиться без аппарата, заменявшего почку. Каждый сеанс диализа, очищения крови, продолжался несколько часов. Это была тяжелая, выматывающая процедура. Постепенно у него отказали обе почки. Это вело к тому, что переставали работать печень, легкие. Пришлось прибегнуть к внутривенному питанию.

Охранникам пришлось возиться с ним, как с ребенком. Его носили на руках. Видел он только одним глазом. Когда читал книгу или служебную записку, дежурный охранник переворачивал ему страницы.

«Мне было больно смотреть на Андропова, лежащего на специальном безпролежневом матрасе, малоподвижного, с потухшим взглядом и бледно-желтым цветом лица больного, у которого не работают почки, — пишет академик Чазов. — Он все меньше и меньше реагировал на окружающее, часто бывал в забытьи».

В последние дни к нему приехал Черненко.

«Это была страшная картина, — вспоминал Чазов. — Около большой специальной кровати, на которой лежал изможденный, со спутанным сознанием Андропов, стоял бледный, задыхающийся, растерянный Константин Устинович, пораженный видом и состоянием своего друга и противника в борьбе за власть».

Игоря Андропова привезли в Москву из Стокгольма, где он находился с советской делегацией на переговорах. Он застал отца уже без сознания. Врачи ни на что не надеялись.

9 февраля 1984 года, в четверг, в одиннадцать утра началось заседание политбюро. До начала в ореховой комнате Константин Устинович Черненко сказал членам политбюро, что состояние Андропова резко ухудшилось:

— Врачи делают все возможное. Но положение критическое.

Без десяти пять вечера Андропов умер.

Через час с небольшим, ровно в шесть вечера, всех членов политбюро вновь собрали в Кремле. Константин Устинович сообщил, что все кончено.

10 февраля 1984 года заседание политбюро началось в полдень.

— Нам надо решить два вопроса, — с трудом выговорил Черненко. — О генеральном секретаре ЦК и о созыве пленума.

Глава правительства Николай Александрович Тихонов сразу же предложил кандидатуру Черненко. Остальные поддержали.

— На заседание политбюро помощников не позвали, — рассказывал мне Виктор Прибытков. — Мы переживали, с ребятами в коридоре курили. Никто ничего не знал. Часа в три звонок Константина Устиновича: зайди. Захожу, он сидит один, пиджак снял, галстук ослабил, взгляд какой-то отрешенный. Потом: давай там, скажи ребятам, Вадиму Печеневу, напишите для меня текст, болванку для пленума. — Сделал паузу и добавил: — Как для генерального секретаря.

Я понял, что вопрос решен.

Была ли у Михаила Сергеевича Горбачева возможность стать преемником Андропова?

Помощник Андропова Аркадий Иванович Вольский много позже рассказал историю, показавшуюся сенсационной:

— Во время пребывания Андропова в больнице каждый помощник навещал его там в строго определенный день. Моим днем была суббота. Однажды, незадолго до пленума ЦК, я приехал к нему с проектом доклада. Андропов прочитал его и сказал: «Приезжайте ко мне через два дня». Когда я вновь приехал, то увидел в тексте доклада приписку: «Я считаю, что заседания секретариата ЦК должен вести Горбачев», и роспись на полях — «Андропов».

А тот, кто вел заседания секретариата, всегда считался вторым человеком в партии. Получается, что Андропов хотел, чтобы полномочия второго лица перешли от Черненко к Горбачеву. Я, слегка ошалевший от таких серьезных перемен, приехал к ответственному за печатание доклада заведующему общим отделом ЦК Боголюбову: «Смотрите, ребята, поправка серьезная! Надо немедленно внести!»

Прихожу как член ЦК на пленум. Черненко зачитывает доклад. Этой поправки нет! Едва я возвращаюсь на работу, как сразу звонит Андропов. Я столько выслушал незаслуженного в свой адрес: «Кто это сделал? Немедленно найти!» Сразу после этого ко мне заходит секретарь ЦК по экономике Николай Рыжков: «Он тебе тоже звонил? На меня так наорал!» До сих пор не знаю, кто выкинул эту поправку. Скорее всего, Черненко…

Рассказ Аркадия Вольского вызвал большой интерес у журналистов и историков. Обратились к самому Горбачеву.

— Сам я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эту версию, — деликатно ответил Михаил Сергеевич. — Никакого разговора со мной со стороны Андропова, Черненко или того же Вольского не было.

Если бы Андропов и написал что-то подобное, это не могло сыграть сколько-нибудь значимой роли при избрании его преемника. Даже ленинское завещание в свое время оставили без внимания, не то что предсмертную волю Андропова.

С момента последней болезни Андропова именно в руках Константина Устиновича оказались рычаги управления страной. Он заменил Андропова, он работал с аппаратом. На него ориентировался партийный аппарат. Приход к власти Черненко после смерти Юрия Владимировича был так же предрешен, как и утверждение самого Андропова генсеком после смерти Брежнева.

11 февраля 1984 года Черненко собрал комиссию по организации похорон Андропова. Докладывал первый секретарь Московского горкома Виктор Гришин:

— Дом союзов, где будет проходить прощание с Юрием Владимировичем Андроповым, полностью подготовлен. Я утром был там. Всю ночь там работали люди, все подготовили. Гроб с телом покойного будет доставлен туда в 11.35. Примерно к 13.30 все будет закончено. Определены места сбора членов ЦК. Для составления почетного караула будет использован Круглый зал. Организовано два медпункта и два пункта скорой помощи. Определены места для родных и близких покойного…

Дом союзов взят под охрану. Прохождение трудящихся будет осуществляться, как обычно, через подъезд с Пушкинской улицы. После прохода мимо гроба они выходят в Георгиевский переулок и потом по переулку — на улицу Войкова, то есть на проспект Карла Маркса. Составлен график прохождения через Дом союзов и прощания с покойным. Всего в прощании примет участие около ста тридцати тысяч трудящихся Москвы…

Определены двести человек, которые понесут венки. Выделены военнослужащие, которые будут нести награды умершего. Траурный митинг состоится на Красной площади 14 февраля в двенадцать часов дня. В нем будут участвовать трудящиеся всех районов Москвы, всего двадцать четыре тысячи человек. В центре города, вокруг Дома союзов в эти дни магазины будут закрыты. ГУМ 14 февраля не будет работать до трех дня. Делегации районов, участвующих в траурном митинге, будут иметь по два красных знамени с траурными лентами и по четыре портрета Юрия Владимировича Андропова на каждые пятьсот человек.

После Гришина Константин Устинович предоставил слово председателю КГБ.

— Для координации осуществления всех мер, — сообщил Виктор Чебриков, — у нас создан оперативный штаб, возглавляемый первым заместителем председателя комитета, на которого возложено непосредственное руководство всеми деталями и проведением всех мероприятий, которые будут осуществляться в Москве. По линии разведки за рубежом осуществляются меры по усилению слежения за действиями противника, своевременного вскрытия и предупреждения подрывных враждебных акций.

— Детали здесь, видимо, не надо обсуждать, — остановил его Черненко.

— Кремль для прохода посетителей во время похорон будет закрыт, — сменил тему Чебриков. — На подходах к Дому союзов и на Красной площади устанавливается пропускной режим. Расставлены люди в районах площадей, на улицах, по трассам. Усилена охрана определенных зданий. Сейчас проводится работа по обеспечению безопасности проезда в Москву участников пленума ЦК. Просматриваются все самолеты, поезда, все виды транспорта, которыми они приедут. Везде организовано круглосуточное дежурство. Прошу только разрешить один вопрос. Надо дать Комитету государственной безопасности, Министерству внутренних дел, Министерству гражданской авиации и Министерству путей сообщения согласие на проведение мер по ограничению допуска приезжающих в Москву. Вся система у нас отработана.

Черненко согласно кивнул:

— Давайте условимся дать такое согласие…

Горбачев тоже принял участие в обсуждении:

— Пока мы все здесь, можно посоветоваться. Значит, мы после пленума ЦК идем всем составом для прощания в Колонный зал. В прошлый раз после этого секретарей обкомов партии (и, видимо, так и сейчас следует сделать) отправили сразу на места.

— Да, всем надо быть на местах, — подтвердил Черненко. — Совершенно верно.

— Тогда мы их отправим, — констатировал Горбачев. — Надо контролировать обстановку на местах.

После этого руководство страны отправилось в Дом союзов прощаться с Андроповым.

13 февраля в Свердловском зале Кремля провели пленум ЦК. Тихонов повторил свое предложение избрать генеральным секретарем Черненко. Потом Константин Устинович произнес очень неплохо написанную речь. В помощниках у него состояли лучшие перья того времени.

Пленум продолжался меньше часа.

14 февраля в полдень началась похоронная церемония на Красной площади. Речь на траурном митинге произнес новый генеральный секретарь ЦК КПСС Константин Устинович Черненко. Микрофоны были включены, и вся страна услышала слова Черненко, не предназначавшиеся для других. Он неуверенно спросил своего соседа Тихонова:

— Шапки снимать будем?

И сам выразил сомнение:

— Морозно.

Члены политбюро пожалели себя и решили не снимать.

— Страшно вспоминать, — говорила потом Раиса Максимовна Горбачева, — но на похоронах Андропова я видела и откровенно счастливые лица.