Воин Храма

ГЛАВА 5

Кадан стрелой влетел в свою комнату и тут же сделал круг вдоль стен.

Здесь, в покоях, предназначенных для любимого сына тана, было куда теплей, чем в продуваемой всеми ветрами башне, куда поселили заезжего рыцаря.

Пол устилали пушистые ковры, а окна прикрывали дорогие гардины. Стены были обшиты красной и зеленой саржей.

В углу стояла узкая кровать с балдахином и кистями, отделанная драгоценными тканями. Кровать устилало белье, расшитое в венецианском и дамасском стиле, привезенное, видимо, из Кутанса.

Стены укрывались циклом из гобеленов, изображавших "Рождение Шотландии", легенды о "Гододине" или просто растения и зелень. На единственной свободной стене висело зеркало в золотой оправе.

Кадан подошел к зеркалу и остановился перед ним, разглядывая себя со всех сторон.

В комнате царил полумрак, нарушаемый лишь светом нескольких свечей, стоявших в подсвечнике на столе. Но такое освещение, на взгляд Кадана, делало его лишь привлекательней. В темноте кожа казалась еще белей, и почти не разглядеть было веснушек, нарушавших ее матовый ореол днем. Сам он был строен и, как думал теперь, куда скорее мог бы привлечь мужчину, чем женщину.

— Но почему же тогда не его? — Кадан стиснул кулаки и топнул ногой.

Сэр Леннар будил в нем незнакомую юноше злость.

Как он ни старался, но не мог понять, почему тот не отвечает на чувства, накрывшие его самого с головой.

Леннар был отражением его снов. Он был создан для него. И чем дольше Кадан находился рядом с ним, тем явственней это ощущал. И если правдивы были древние легенды об андрогинах*, существах о двух лицах, которых боги в наказание разделили пополам, то его половиной был Леннар.

Кадан приблизился к зеркалу, очерчивая кончиками пальцев контур своего лица.

— Он не может не любить меня.

Но, вопреки словам, душу его наполняла боль. Леннар оставался холоден и не поддавался ему, чтобы ни делал Кадан. И даже песня, льющаяся из самого сердца юноши, не тронула его.

Кадан отошел от зеркала и остановился у окна, глядя на погрузившийся в сумрак двор. Обхватил себя руками — никогда ему еще не было так зябко одному.

Все потеряло смысл. Любовь братьев и отца, тепло очага и вкус пищи, и даже музыка меркла, когда Кадан вспоминал глаза рыцаря, почти не смотревшего на него.

Если бы Кадан верил в силу трав, он бы прибег к колдовству, чтобы приворожить тамплиера. Но Кадан слишком хорошо знал, что магия — лишь выдумка. Единственное, что важно — вера в себя. Он верил, но и это помочь не могло.

— Леннар… — прошептал он и, закрыв глаза, привалился к стене. Одной рукой он провел по собственному плечу, чуть стягивая рубашку вниз и представляя, что это рука Леннара стягивает ее.

Он провел пальцами дальше, по груди, комкая тонкую саржу. Задел сосок, который мгновенно набух, как только Кадан представил, что и здесь Леннар касается его.

Он скользнул рукой вниз и, обхватив собственный член, высвободил его из узких шоссов.

Рука легла на ствол, но Кадан еще колебался — место ли для того, что он делает, здесь и сейчас.

Он приподнял веки и тут же почувствовал заряд молнии, бегущий по венам — там, во дворе, стоял сэр Леннар и смотрел прямо в его окно.

Кадан не знал, видит ли рыцарь его в черноте проема или нет. Если и да, то подоконник скрывал его до живота.

И теперь, глядя Леннару прямо в глаза, Кадан принялся двигать рукой.

Член, и без того напряженный, стремительно набухал. Но Кадан хотел еще. Он хотел, чтобы Леннар был рядом. Чтобы трогал его, ласкал… Чтобы проникал в него.

Ягодицы Кадана невольно поджались, когда тот представил, как это могло бы быть. Он застонал, оттягивая кожицу, скрывавшую нежную головку, и прозрачные брызги упали на край подоконника.

— Леннар… — выдохнул он. Но когда Кадан открыл глаза, во дворе уже не было никого.

Наступил июль, и геральды возвестили о приближении короля. Весь замок охватила суета.

В обычное время в замке тан жил с приближенными советниками, учеными клириками и прекрасными дамами своего небольшого двора. Восстановив силы во время завтрака, он совершал небольшую прогулку верхом на рысаке, а затем возвращался в свои покои, где давал аудиенции.

Кроме дам и рыцарей в свиту тана входили так же виночерпий, хлебодар, стольник, резавший мясо, и личный прислужник.

Им помогали дети из благородных семейств: пажи от семи до четырнадцати лет и оруженосцы от четырнадцати до восемнадцати. Очень редко до двадцати одного года.

Монахи, медики, повара.

Строгие правила регламентировали одежду. В домах не королевской крови запрещалось носить крапчатый горностаевый мех, мех черных гепет и робы в складку из парчи.

Зато здесь в изобилии наблюдались бархат, дамаст и шелка. Ливреи слуг и пажей украшали серебряные вензеля и цветы.

Тут и там виднелись наряды из атласа и шелка, расшитые золотом, переливчатая тафта, миланский бархат и кипрский камлот.

— Вы поможете мне? — спросил Леннар, улучив момент и ухватив Кадана за край рукава, когда никто за ними не наблюдал.

Кадан грустно кивнул.

— Я же обещал.

Все последние дни он пребывал в расстройстве и тоске. Чтобы он ни делал и как бы ни стремился привлечь Леннара, тот смотрел сквозь него.

Кадан начинал отчаиваться. Однако решил попытаться в последний раз.

Он в самом деле переговорил с отцом. И хотя тот принял весть о союзе его сына с заезжим храмовником настороженно, но на уступки все же пошел.

— Можешь попытаться передать письмо сам — когда будешь петь для него. Наверняка он захочет тебя поблагодарить. Но не забывай, Кадан, ты Локхарт. Долг перед семьей должен быть для тебя превыше всего.

Кадан кивнул. О долге он не мог забыть, как бы ни хотел, и все же у семьи были его братья и сестры, и много кто еще. А у Леннара не было никого — и Кадан во чтобы то ни стало хотел быть с ним.

Потому, уверившись в том, что он сможет поговорить с Брюсом о нем, Кадан тоже улучил момент и, утянув Леннара в темноту коридора, прижал к стене.

— Я смогу передать письмо. Дайте мне его.

Леннар колебался, но юноше хотелось доверять, и, достав из-за пазухи свиток, он протянул его Кадану.

— Одно условие, — сказал Кадан, пряча письмо.

— Еще одно?

— Когда вы будете уезжать — заберете меня с собой.

Леннар побледнел от злости и попытался отобрать у него свиток, но было уже поздно — для этого требовалось схватить Кадана и забраться ему под рубашку, а подобного он позволить себе не мог. Одна мысль о такой близости сводила его с ума.

— Я обещал вашему отцу, — прошипел он, все же хватая Кадана. Тот развернулся, и получилось, что Леннар прижал его к себе спиной. Пах Леннара мгновенно набух, а проклятый мальчишка не преминул потереться о него ягодицами, рассылая по венам новую волну огня. Щеки его порозовели, и когда Кадан повернул голову, Леннар ощутил его горячее дыхание на своей щеке.

— А теперь обещайте мне. Или не увидите своего письма никогда.

— Вас мало пороли, шевалье.

— Хотите исправить этот недосмотр? — Кадан снова потерся о него, и Леннар испустил сквозь сжатые зубы полурык-полустон.

— Сначала передайте письмо, — сказал он, резко отстраняясь. И, более не говоря ничего, направился по коридору прочь.

Кадан не подвел. Все случилось так, как и обещал его отец. В первый же вечер он пел для всех — и король Роберт, затаив дыхание, слушал его. А когда баллада подошла к концу, и Кадан возвращался в зал, к другим почетным гостям, поймал его за запястье и сказал:

— Я завидую вашему отцу.

— Мне следует поблагодарить вас за комплимент, — Кадан склонил голову, — но вместо этого я хотел бы вас кое-о чем попросить.

Роберт озадаченно смотрел на него, а Кадан торопливо извлек из рукава письмо и подсунул ему.

— Прочтите, — шепнул он, — и завтра, когда поднимется луна, дайте мне ответ.

Брюс был заинтригован. Перед мальчиком было трудно устоять даже тому, кто давно женат. Тем же вечером он вскрыл письмо и хотя нашел там далеко не то, что ожидал, интерес его не угас.

Раньше чем снова опустилась темнота, он послал слугу передать Кадану ответ.

"Пусть заинтересованное лицо ждет меня в зале для встреч", — гласило письмо. "Завтра после вечерни".

Ассамблеи проходили в огромном продолговатом зале, вмещающем до двухсот человек. Он занимал весь второй, надстроенный уже таном Локхартом этаж, опиравшийся на крепостную стену и старую казначейскую башню. Туда вели двадцать ступеней крыльца. Несущие конструкции нефа не были скрыты, зал хорошо освещался тремя большими окнами, выходящими в сад, и высоким окном с видом на море.

Тан попадал в большой зал прямо из своих покоев по внешней деревянной галерее.

С наступлением темноты Леннар вступил в зал. В зале горели более пяти десятков факелов, и внутри него собрались семеро вооруженных рыцарей и сеньоров. Среди богато одетых придворных Леннар выделялся своей белоснежной туникой и перерезавшим ее, запрещенным по всей Европе, красным крестом.

Он невольно пытался отыскать Кадана глазами — но, конечно же, не смог. Здесь не было никого, кого не пригласил бы лично король.

Разговор длился долго, но оказался прост.

Обменявшись приветствиями и заверениями в почтении, они заговорили о том, что мог бы принести обеим сторонам тайный союз.

В тот вечер ответа король не дал — он попросил Леннара оставить его и удалился на совещание с сеньорами, среди которых был и тан Локхарт. Только на рассвете Леннар отыскал подсунутое под дверь его комнаты письмо и небольшую записку, прикрепленную к нему: "Магистру, и никому еще".

Леннар спрятал письмо под одежду и стал собираться в путь.

Уехать сразу он не мог, тем более что это вызвало бы подозрения. День он провел так же, как и все предыдущие дни до того.

Тан объявил выезд на охоту, где его сопровождали и Роберт, и Кадан, и Леннар.

Долгое время охота поддерживала тана в хорошей форме. Вставал он рано утром, а затем весь день и в любую погоду мог преследовать оленей и иногда забирался в самую глушь. Бывало, что охота длилась несколько дней, и весь отряд оставался передохнуть в одной из его деревень — если тому не мешали известия об очередном наступлении англичан.

За огромные деньги тан выписывал из дальних стран различных животных для зверинца, конюшни, псарни и даже пытался заселить некоторыми редкими животными леса.

Теперь они с сиром Робертом ехали впереди, обсуждая собак, Леннар же оказался в свите.

В какое-то мгновенье Кадан замедлил ход своего коня и оказался возле него.

— Вы обещали, — напомнил он, глядя вперед.

— Я помню все, что обещал, — подтвердил Ленар.

Кадан выпустил поводья и накрыл ладонью запястье рыцаря — там, где заканчивалась сталь. Пальцы его рассылали по телу дрожь.

Леннар чуть повернул голову, разглядывая его.

В тот день на плечах Кадана лежала накидка, отороченная мехом французской куницы, и нежные щеки тонули в нем. Контур белого лица в оправе медных волос, казалось, был выгравирован на плоскости небосвода. Профиль юноши глубоко врезался в сознание Леннара. Таким прекрасным он не видел его еще никогда.

"Как будто я знаю его уже много, много лет", — промелькнула непонятная мысль у него в голове. Когда Кадан был рядом, Леннар в самом деле чувствовал загадочное родство.

— Вы отдаете себе отчет в том, — сказал он, — что, став тамплиером, вы потеряете право владеть украшениями, оружием или землей?

Кадан кивнул.

— Я младший сын, — сказал он, — я и не претендую ни на что.

— Вы не сможете носить меха дороже овчины. Забудете про мягкую постель, потому как теперь лучшей из ваших спален станет для вас общая спальня в командорстве, где двадцать кроватей стоят в ряд.

Кадан побледнел. Но он не верил в то, о чем говорил Леннар до конца, и потому снова кивнул.

— Вы будете есть черный хлеб и пить только воду, и не потребуете ничего больше. Потому что ничего больше орден вам не обещал.

— Хорошо, — тихо сказал Кадан. Ему было жалко расставаться с прежней жизнью, но расстаться с Леннаром казалось попросту невозможным.

— Вы станете беспрекословно слушаться меня. Иначе я жестоко вас накажу.

— Да… — выдохнул Кадан, — я этого хочу.

Кровь снова понеслась по его животу и ударила в пах.

— Понимаете ли вы, что это не игра? Принесшему обеты ордену нет пути назад.

— Но вас могут исключить за грехи, вы сами сказали так.

— Да. И я — или вы, или любой другой будут отправлены в бенедиктинский монастырь. Поверьте, его обитателям живется еще тяжелей.

Кадан понуро кивнул. И все равно он не мог отступить.

"Но вы будете рядом со мной", — подумал он, но вслух говорить не стал, чтобы не спугнуть.

— Так вы возьмете меня с собой? — спросил он.

— Я сделаю как обещал.

Леннар пришпорил коня и постарался затеряться среди других всадников, сопровождавших тана и короля.

Кадан ждал до окончания дня. И когда они остановились в деревне на ночлег, продолжал ждать. А затем ждал и весь следующий день — но Леннар больше не приближался к нему.

Они вернулись в замок на третий день, поздним вечером, и Кадан сразу же отправился спать. В ту ночь ему не снилось ничего — так он устал.

А когда наутро поднялся и отправился к башне Леннара, чтобы задать наиболее волновавший его вопрос, то обнаружил, что она пуста.

— Куда он делся? — прокричал Кадан, врываясь в покои к отцу.

Апартаменты самого тана занимали семидесятиярдовое крыло, возвышавшееся над скалой. На первом этаже находились винный погреб, людская, кухня и арсенал, на втором — ковровая комната, пол которой покрывали мягкие ковры, и хозяйская спальня.

Отец сидел на скамье у окна и читал донесения с мест.

— Делся — кто? — спросил тан.

— Леннар. Сэр Леннар. Где он?

Тан поднял бровь.

— Сэр Леннар вынужден был срочно покинуть наш замок. Тебе ли не знать — ты ведь сам просил передать письмо. И не кричи, пожалуйста, Кадан, об этом не должен узнать никто.

Кадан бросился к окну, выходившему на плоскогорье, в надежде разглядеть всадника, едущего прочь — но над долиной стоял туман. И только кое-где проступали скалистые края берегов озера и виднелась коричневатая вода.

Кадан испустил протяжный стон и ударил кулаком по стене.

* В мифологии андрогины — мифические существа-предки, перволюди, соединяющие в себе мужские и женские признаки. За то, что андрогины пытались напасть на богов (возгордились своей силой и красотой), боги разделили их надвое и рассеяли по миру. И с тех пор люди обречены на поиски своей половины.