Воители безмолвия

Пьер Буль ПРОСЧЕТ ФИНАНСИСТА (Интерференция)[12]

Было десять часов вечера. Померкли последние отсветы длинного летнего дня, и лес, окружавший виллу, превратился в размытую черную массу. В одной из комнат первого этажа, которая служила кабинетом, Малерт в рубашке, без пиджака, сидел за письменным столом спиной к окну, выходящему в сад. Скромно обставленный кабинет его сверх обыкновения был ярко освещен люстрой и еще несколькими маленькими лампами, расставленными в разных углах: в эту ночь хозяину дома требовалось очень много света. Окно было приоткрыто, и каждый, окажись он сейчас в этом темном саду, смог бы без труда разглядеть, что происходит внутри залитой светом виллы. Именно это и нужно было ее владельцу.

Малерт довольно часто приезжал сюда, чтобы проводить свои уик-энды в этом уединенном загородном доме, где ему удавалось поработать в полной тишине. Сегодня вечером он уже начал одно письмо, но теперь на какое-то время вдруг прервался, откинулся назад, на спинку стула. Держа ручку, он смотрел на лежащий перед ним лист бумаги, не видя его, и размышлял, перебирая в памяти одну за другой подробности истории, в которую оказался невольно втянутым.

Он никогда ничего не боялся. Малерт был смелым человеком. И доказывал это неоднократно в разных обстоятельствах. Вот и нынешней ночью он приготовился в очередной раз сделать блистательное тому подтверждение. Разве что чувствовал себя слегка взвинченным и в общем озабоченным мыслью о том, что может упустить какую-то существенную деталь в сцене, которая должна будет разыграться здесь, то есть в спектакле, который собирается ставить он сам.

Малерт был финансистом. По-разному шли дела его фирмы, и он привык к превратностям судьбы. Но в последние несколько месяцев стало очевидно, что он приближается к краху с неизбежностью, приводящей в отчаяние. Оказавшись по уши в долгах, атакуемый со всех сторон конкурентами, на снисходительность которых нечего было и рассчитывать, он чувствовал себя на краю гибели. Что привело его к этому? Невезение, неуверенность в своих силах, чрезмерный риск? Когда-то прежде он допускал разумный риск в делах, но нынче любые начинания Малерта оборачивались против него же.

Этот роковой период начался с тех самых пор… он помнит тот злополучный вечер, когда внезапно обнаружил, что утратил любовь Сильвии, своей жены. Болезненная гримаса исказила его рот при печальном воспоминании о безумной ярости, которая тогда захлестнула его, едва он получил доказательства того, что Сильвия обманывает его, впутавшись в банальную историю: постыдную, как полагал Малерт, связь с Виаром, молодым человеком без определенной профессии, которого он взял к себе на службу сначала в качестве секретаря, а затем сделал споим доверенным лицом. И ведь только из чистой симпатии, потому как не считал его способным даже к такого рода работе.

Из чистой симпатии… Вот и Сильвия попалась на тот же крючок. Закрутила пошлый любовный роман с этим беспутным Виаром. И надо же было Малерту еще и частенько приглашать его в гости! Это ничтожество, эту посредственность, этого человека, не сумевшего добиться хоть какого-нибудь положения в обществе. Было, правда, у Виара одно недосягаемое для Малерта преимущество – молодость: Виар оказался ровесником Сильвии, которая была на двадцать лет моложе своего мужа.

Значит, это судьба. Финансист снова обмяк лицом – злость прошла. И все же он корил себя сегодня за свой необузданный гнев, которому дал волю, когда почти в безумном состоянии расправился с любовником, вышвырнув его за дверь. Теперь он простил его. Малерт решил, что должен был сделать это, – а он никогда не менял своих решений. К тому же сегодня вечером, именно сегодня вечером, более чем когда-либо ему хотелось помнить только те дни их нежной любви с Сильвией, когда они поженились: ее совсем юную, себя – в расцвете сил…

Воспоминания нахлынули с такой силой и отчетливостью, что Малерт не смог подавить в себе страстное желание снова увидеть ее такой, какой она была в ту пору: он поднялся и направился к старому секретеру, на котором стояла фотография прежней, юной Сильвии. Проходя мимо окна, он инстинктивно украдкой глянул в ночную тьму и неожиданно еле заметно вздрогнул. Потом, слегка взволнованный, схватил снимок Сильвии и долго всматривался в него. Финансисту захотелось вдруг перенести фото на письменный стол, чтобы поставить перед собой. Но, опомнившись, он тут же водрузил его на обычное место и живо вернулся к своему стулу.

– Глупо, – подумал он вслух. – Это может вызвать подозрения.

Он собрался было снова сесть, но, спохватившись, решил, что следовало бы в последний раз внимательно осмотреть комнату.

В углу ее, хорошо освещенном, стоял распахнутый настежь сейф, который не мог не привлечь внимания любого случайного бродяги, отважившегося заглянуть в ярко освещенное окно. Хотя ничего противоестественного в этом факте вовсе не было: все секретари Малерта знали его привычку к беспорядку. В сейфе лежала довольно толстая пачка кредитных билетов. Он еще раз пересчитал их: сумма была приличной – двадцать пять тысяч новых франков. Такую он уже погасил. Эта составляла сальдо, разницу, которую ему удалось урвать в результате последней финансовой операции… Он должен был красть, причем, нисколько не смущаясь, чтобы раздобыть себе такую сумму. Да, он вор! Но ведь не какой-то там взломщик-грабитель, а вор тонкий и умный – злоупотребляющий доверием, занимающийся подделкой документов. Завтра, должно быть, его махинации откроются всем. Но это уже неважно. Главное для него было в том, чтобы обеспечить будущее Сильвии, ее безбедное существование и счастье, пусть даже с Виаром. Он решил так однажды и навсегда.

Когда улеглась его первая ярость, вызванная изменой жены, случилось так, что неожиданно для самого себя Малерт стал испытывать к ней необъяснимо трогательные чувства; и день за днем, чем больше он мрачнел, думая о ее будущем, тем сильнее его пронзала неуемная жалость к жене. Он разбирался в людях. Так он, по крайней мере, считал, и потому был уверен, что Виар никогда не сможет добиться блестящего положения в обществе (во всяком случае, с тех пор, как Малерт пристрастно следил за ним, тот находил себе лишь малопривлекательные, непрестижные должности), то есть Виар просто не способен заработать достаточно денег, чтобы сделать жизнь Сильвии счастливой. Мысли о счастье по-прежнему любимой жены стали до такой степени навязчивыми, что вытеснили все другие желания. В женщинах он как будто тоже разбирался. И был уверен, в частности, что прекрасно изучил нрав и вкусы Сильвии. Он знал о ее любви к роскоши – и немало средств вложил в то, чтобы окружить ее великолепием, достойным ее красоты, особенно в пору расцвета.

Не мог он и теперь оставить ее без единого су. Хотя, конечно, это было бы концом ее связи с Виаром, концом их любви. Недостойная, – убогая месть. Что с того? Эта месть погубила бы ее. Потому он должен был помочь ей. Когда Малерт принял это решение, потемневшее и осунувшееся от бессонных ночей лицо его постепенно приобрело прежнюю выразительность и энергичность. Вот и сегодня вечером уже не было синевы под глазами, а на безмятежном лбу Малерта даже, казалось, слегка расправились морщины.

Пересчитав, он снова положил деньги на место, в сейф. Наличие такой значительной суммы здесь, на вилле, вряд ли могло показаться правдоподобным, но денег и не найдут. Обнаружатся, однако, следы кражи: распахнутый опустошенный сейф и один валяющийся, на паркете банкнот, будто нечаянно выскользнувший из рук взломщика, поспешающего скрыться. Кредитка была уже на полу – Малерт позаботился об этом, и теперь он лишь слегка поправил ее положение. Затем он еще раз удостоверился в том, чтобы входная дверь оставалась немного приотворенной, окно приоткрытым; на нужном месте стоял стул, а на бюваре лежало неоконченное письмо. Как будто бы все верно. Никакой ошибки он не нашел. В Париже он успел навести кое-какой порядок в своих личных бумагах. Однако совсем небольшой: потому как ничто не должно было выдать задуманный им план. Важно только, чтобы Сильвия легко нашла страховой полис (два миллиона новых франков), оформленный на ее имя в последние месяцы. Он вынужден был влезть в новые долги, чтобы внести страховые взносы, но зато с этими деньгами Сильвия могла продолжать вести привычную для нее жизнь в течение немалого времени. С Виаром? Или, может, позже с кем-то другим? Не все ли равно, главное – ближайшее будущее ей он обеспечил. Что же касается кредиторов, с этой стороны неприятностей не последует: они не вправе посягнуть на ее собственность.

Итак, мизансцена подготовлена им безукоризненно. Оставалось лишь снова сесть за стол спиной к окну, в центре искусно воссозданной им декорации, в соответствующей позе – с подставленным для выстрела затылком. И ждать последнего акта спектакля. Убийца мог приступать к делу.

Убийца был недалеко: во тьме леса, рядом с виллой, светящееся окно которой он заметил сквозь чащу деревьев. Он ждал только часа, когда ночной мрак целиком опустится на землю, чтобы действовать в полной безопасности. Все было продумано так тщательно и детально, что его «миссия» казалась ему совсем пустяковой, к тому же место было уединенным и безлюдным (прислуга и садовник жили в деревне, в нескольких километрах отсюда и появлялись только по утрам), да и со стороны жертвы никакого сопротивления не предвиделось. Благоприятное сочетание этих условий заставило его, вопреки принятым в его кругу расценкам, согласиться на довольно низкую плату за такого рода услугу.

Сделка была заключена на террасе одного кафе, где они назначили друг другу свидание по телефону через посредника, человека, с которым Малерт познакомился еще в годы войны и чья порядочность не вызывала сомнений. Информация о Малерте пришлась убийце по душе: известный финансист, конечно же, не имел никаких дел с полицией. И потому, недолго думая, решился на встречу с ним. Он сам выбрал кафе, зная, что там наверняка нет записывающих разговоры устройств.

Малерт понравился ему своей непосредственной манерой вступать в переговоры. Без всяких лирических отступлений финансист напрямую повел речь об убийстве человека за пятьдесят тысяч франков – и ни на су больше. Просто пятьдесят тысяч представлялись Малерту самой крупной суммой, какую он смог бы собрать путем финансовых махинаций. Убийца тотчас понял это.

Тем не менее убийца слегка изумился, когда, не дав возможности поторговаться, финансист обозначил в качестве жертвы самого себя. Он и вправду удивился – немного, но не более того. Случай для него был не новый. В глубине души он даже обрадовался: добровольная жертва упрощала его работу и исключала любую попытку разоблачить его как преступника, окажись он на грани провала, что, впрочем, было маловероятно. Малерт, правда, намекнул еще, что оставляет за собой возможность шантажировать его в случае разглашения тайны сговора. На том и завершена была сделка, очень быстро. После чего убийца уже вполуха слушал объяснения финансиста:

– Понимаете, необходимо, чтобы я исчез, но не думайте, что мне не хватает мужества самому покончить с собой. Я не боюсь, уверяю вас. Только… – ему явно хотелось прояснить ситуацию. Убийца с неожиданно пробудившимся любопытством откровенно, в упор рассматривал Малерта, с оттенком одобрения во взгляде. – Только дело в том, что в случае самоубийства жене не выплатят деньги по страховому полису, и контракт аннулируется.

– А вы, значит, рассчитываете на то, что ваша жена получит деньги по страховке? – совершенно безразличным тоном спросил убийца.

– Разумеется.

Убийце казалось, что тема исчерпана. Палача, как правило, мало интересуют личные дела жертвы.

Малерт же, напротив, принялся подробно расписывать мотивы своего поступка.

– Но для этого необходимо либо убийство, либо несчастный случай. Я думал о несчастном случае, но, полагаю, он выглядел бы подозрительно на фоне моих финансовых дел и может повлечь за собой углубленное расследование со стороны страховой компании, – говорил он хорошо поставленным голосом, чеканя каждое слово, как если бы делал доклад о финансовой деятельности.

Убийца был убежден, что Малерт не лгал.

– …Так вот, если вы будете действовать строго по моему плану, повода усомниться в убийстве не будет, – тон Малерта был доверительным, располагающим к себе собеседника, потому приветливое выражение не сходило с лица убийцы: как исполнитель он вовсе не противился тому, чтобы выслушивать четкие инструкции, и даже чувствовал, что проникается симпатией к финансисту.

Закончилась встреча очень просто: Малерт рассказал в деталях задуманный им план, а затем тут же, в кафе, сразу вручил убийце половину назначенной суммы, вторую половину которой тот возьмет в сейфе на вилле, то есть она окажется в его распоряжении, когда дело будет сделано.

Итак, честная сделка, основанная на взаимном доверии, заключена. Они расстались, скрепив контракт рукопожатием, в данном случае едва ли уместным – отчего, должно быть, ему и предшествовало некоторое замешательство «сторон».

Убийца прислушался. Никаких подозрительных звуков он не уловил. Лес спал. Он взглянул на часы и решил, что пора пробираться сквозь сад к дому. И хотя он продвигался почти бесшумно, легкий шорох его шагов взбудоражил Виара, который еле удержался от рывка, заметив крадущийся силуэт.

Виар пришел сюда в этот вечер тоже с определенным намерением. Возможно, он был все же более решительным человеком, чем представлял его себе Малерт, и вполне способным как принимать смелые решения, так и претворять их в жизнь. А может, им руководила страсть, которую он испытывал к Сильвии, и одновременно стремление отстоять свое? Так или иначе, два могучих мотива: любовь и жажда мести – толкали его к тому, чтобы убрать с дороги бывшего патрона.

Это желание овладело им еще тогда, в тот день, когда Малерт, нанося побои и оскорбления, вышвырнул его на улицу, к тому же сделал это в присутствии свидетелей, его коллег. У финансиста сдали нервы и он не смог справиться с собой, когда понял, что обманут, обесчещен, и по улыбкам некоторых догадался, что весь персонал был в курсе амурных дел его жены. Виар был унижен и взбешен, и, попадись ему в тот момент оружие, он, не задумываясь, воспользовался бы им. Позже эта мысль также не раз приходила ему в голову. Только любовь Сильвии, полагал он, способствовала отрезвлению его опьяненного яростью рассудка. Потом и сама она убеждала его, что и после огласки в их отношениях ничего не изменится. Но поддерживать их теперь стало намного труднее, и смутное мимолетное желание убить финансиста появилось вновь, когда он ощутил, какое множество осложнений возникает всякий раз на пути к свиданиям с тех пор, как дом для любовников оказался под запретом. Ненависть к Малерту росла день ото дня. Внешне как будто смирившийся со своей участью, Малерт уже одним только своим существованием мешал Виару всецело обладать Сильвией.

Ее присутствие, а то и просто лишь сознание того, что она есть, живет на белом свете, были для него блаженством. Однако Малерт – вот единственное препятствие для безоблачного счастья двух любящих сердец. Он твердил ей об этом постоянно. Она уже имела объяснение с мужем, но тот наотрез отказал ей в разводе, сказала она Виару. Это было правдой. У него действительно были на то веские причины, влюбленные не могли их себе даже представить: Малерт был занят тем, что вынашивал свой собственный план действий, обдумывал выход из создавшегося положения, выход, который устроил бы всех.

Виар же все чаще сжимал кулаки в бессильной злобе, и всякий раз, когда образ соперника возникал в его воображении, мысль о его устранении обозначалась четче.

Вскоре она стала настолько отчетливой, что можно было рассматривать ее уже как намерение. И разрабатывать черновик плана для осуществления этого намерения. Самым подходящим местом для этого виделась ему, конечно же, загородная вилла финансиста, расположенная в лесу, стоящая особняком, вдали от деревни. Он знал, что Малерт часто проводил там в одиночестве свои уик-энды. Но как только известные события внесли изменения во взаимоотношения супругов, Сильвия почти ни разу не сопровождала его туда. Пожалуй, трудно отыскать более выгодные условия для осуществления этого намерения Виара. Он хорошо знал виллу и прекрасно изучил окрестности. И потому мог очень просто и незаметно подойти однажды ночью к окну, рядом с которым обычно часто допоздна работал Малерт. Ну а убежать потом отсюда лесом – было сущим пустяком.

В общем, убить его, и даже безбоязненно, не составляло труда. Но, скрупулезно анализируя ситуацию, Виар старался предупредить последствия, которые, возможно, поставили бы его в затруднительное положение. То есть необходимо было надежное алиби для него и Сильвии. Это преступление должно принести только счастье, но не разлучить их! А ведь после дикой сцены, разыгравшейся на публике, и отвратительных угроз, высказанных обеими сторонами, любовник Сильвии, без сомнения, будет заподозрен первым, так как служащие Малерта не знали, что его связь с хозяйкой дома продолжалась.

Обстоятельства, которые способствовали тому, чтобы облегчить убийство: прекрасная осведомленность о привычках его бывшего патрона и детальное знание окружающей обстановки – в равной степени могли сработать и на обвинение Виара. Существовала опасность появления новых улик против него в ходе судебного следствия. Кроме того, что он часто бывал на вилле в качестве гостя супругов, Сильвия еще и выбирала ее иногда местом их любовных свиданий, когда они были уверены, что Малерт занят где-то неотложными делами. Уборка там делалась небрежно, и отпечатки его пальцев нашли бы повсюду, включая спальню. Собираясь совершить идеальное преступление, Виар не пренебрегал ни единой мелочью. Вообще именно дотошливость, свойственная его, Виара, небогатой натуре, подтолкнула некогда Малерта приблизить к себе своего бывшего секретаря.

Дни и ночи мозг Виара лихорадочно работал, перебирая варианты умозрительно выстроенных планов, стремясь выдать один-единственный, сведенный к минимальному риску. Чтобы почерпнуть опыт в такого рода делах, он даже прибегнул к помощи полицейских романов и разделов криминальной хроники в газетах, давая таким образом пищу своему воображению для поисков достаточно безопасной версии, позволяющей обойти правосудие. Хотя, впрочем, и при отсутствии каких-либо улик против него, Виар все равно не остался бы вне поля зрения следствия, так как сама связь с Сильвией уже бросала на него тень. Надо было искать выход из тупика.

Он запасся терпением в надежде на то, что время все же подскажет решение, гарантирующее ему безнаказанность. Он наблюдал соперника издалека и был в курсе всех его дел, благодаря приятельским контактам, которые поддерживал со своими бывшими сослуживцами по конторе Малерта. Инстинктивно Виар чувствовал, что эта осведомленность однажды сослужит ему службу. Так, не без удовольствия для себя, он выяснил, что дела Малерта шли из рук вон плохо. А когда Виар удостоверился еще и в том, что финансист не в состоянии выбраться из сложившейся ситуации, то есть оказался на грани разорения и почти банкрот, которому грозит бесчестие, – в тот день его горизонт засиял триумфальным светом. И тотчас его озарила блестящая идея, простая, как все гениальное, к тому же способная удовлетворить его затаенные желания и исключающая малейший риск.

Сегодня вечером он пришел сюда, чтобы исполнить задуманное. Внезапное появление в саду неизвестного человека перевернуло все его расчеты, и Виар чуть было не выдал себя, потому как рефлективно хотел броситься наутек, чтобы выждать более подходящий момент для осуществления своего плана. Но поведение неизвестного удержало его на месте. Судя по манере, с какой тот передвигался во тьме, человек этот пришел на виллу с тем же намерением, что и Виар. Скорее всего, бродяга, промышляющий преступным ремеслом. Виар принялся наблюдать за ним, стараясь не обнаруживать себя, что, кстати, было легко: он замирал на месте, когда тот останавливался, и снова трогался вслед за чужаком, когда тот продвигался вперед, к дому. У Виара было такое впечатление, будто он присутствует на репетиции собственного сценария, и как бы раздвоился, став одновременно исполнителем и зрителем преступления, которое замыслил сам.

Убийца очутился, наконец, рядом с домом, в последний раз остановился, прислушиваясь, потом подкрался к окну. Виар теперь мог отчетливо разглядеть его и успел заметить, что преступник, как и он, также был в перчатках и с пистолетом в руке.

Малерт сидел не шелохнувшись с того самого момента, как удостоверился в безукоризненности созданной им мизансцены, которая гарантировала ему возможность покинуть этот мир со спокойной совестью, обеспечив будущее той, которую любил. И преисполненным чувства собственного великодушия, опершись локтями на плоскость стола, он слегка склонился вперед, обратив неподвижный и сосредоточенный взор к неоконченному письму.

Он выбрал для него самое пустое и самый банальное содержание, чтобы создать видимость настроения, очень далекого от печальных мыслей в предсмертный час: Малерт писал заказ владельцу питомника, соседствующего с виллой, где обычно покупал саженцы растений для своего сада. Слева от его бювара лежал каталог этого коммерсанта, открытый на странице с индексом «розы». Письмо начиналось так: «Прошу Вас прислать мне саженцы следующих роз…» Далее следовал список их названий и соответствующий номер в каталоге. Заканчивалось оно словами: «Пять саженцев под номером…» Здесь текст обрывался. Это должен быть тот момент, когда убийца сразит его пулей… Кто скажет, что Малерт помышлял о самоубийстве? Помилуйте! И в мыслях ничего такого не было: ведь еще накануне он отдал распоряжение своему садовнику относительно будущих посадок!

Довольный тем, что продумал все до мелочей, он даже изобразил на лице подобие улыбки. В чувстве исполненного долга, в своей исключительной самоотверженности он пытался почерпнуть силы для того, чтобы оставаться неподвижным и поддерживать безмятежное состояние духа до последнего мгновения. Но, несмотря на предельное мужество, его начинал охватывать жуткий страх, вызванный этим изматывающим нервы похоронным ожиданием. И потому всей душой он жаждал быстрого конца.

Легкий шорох в саду заставил его вздрогнуть. «Наконец-то!» – прошептал он. Чувства его, обостренные внутренним напряжением, не изменили ему: он мысленно воспроизводил теперь жест своего убийцы, поднимающего пистолет. И тут Малерт вдруг едва заметно пошевельнулся, потому что не смог удержаться, чтобы не повернуть слегка голову вправо, в направлении фотографии Сильвии. Как раз в этот миг пуля настигла его, угодив рядом с виском, в точку, немного смещенную от середины затылка, куда целился убийца. Но это не меняло ничего в сценарии: боясь промахнуться, тот выстрелил почти в упор, просунув оружие в приоткрытое окно. Голова Малерта рухнула на стол замертво.

Убийца не терял времени даром. Едва только смолкло эхо выстрела, он проник в комнату и первым делом принялся рассовывать по карманам пачку кредиток. Затем обшарил взглядом пространство вокруг себя, задержав его на трупе едва ли не на долю секунды. Роль его, совсем легкая, была сыграна. Теперь ему оставалось только исчезнуть отсюда. И этот последний акт не длился и минуты. Вот он уже на пороге двери, которая все это время была открытой.

– Стойте! И слушайте меня!

Убийца дернулся, пытаясь нырнуть в густой мрак сада, но наткнулся на дуло, направленное на него. Привыкший с первого взгляда оценивать такие опасные, как эта, ситуации, он понял, что шансов у него нет. Невидимый собеседник стоял, спрятавшись за ствол дерева, тогда как сам он был залит светом – прекрасная мишень даже для неопытного стрелка. Однако логично было предположить, что скрывающийся там, в ночи, вооруженный человек не новичок. Убийца подчинился и застыл на месте.

– Бросьте ваш пистолет в сад! Учтите, малейшее движение – и я убью вас!

Убийца еще раз взвесил свои шансы и пришел к заключению, что они ничтожны. Он с трудом разглядел кисть руки, сжимающей пистолет. И опять подчинился и выбросил оружие с философским безразличием, свойственным людям этого сорта, особенно в минуты, когда фортуна поворачивается к ним спиной. Захваченный врасплох и расстроенный, убийца пытался утешить себя размышлениями о том, что невидимый его глазам субъект, возможно, промышлял таким же, что и он, занятием, и хотел сейчас лишь одного: завладеть деньгами, которые были взяты из сейфа. Если так, то все можно уладить.

– А теперь убирайтесь, и чтобы духу вашего здесь никогда больше не было!

Убийца колебался считанные секунды, преодолевая оцепенение, вызванное столь неожиданным исходом дела. А он-то ожидал в лучшем случае дележа, в худшем – лишиться заработанных денег. И совсем не стоило просить его убраться отсюда. Даже пистолет, брошенный, по сути, в подарок этому типу, не задержит его здесь, потому что никаких отпечатков найти на нем не удастся, как не удастся и установить происхождение.

Так и не узнав лица ночного собеседника, убийца растворился в ночи.

Действия Виара были результатом быстрых и почти лихорадочных умозаключений, промелькнувших в подсознании в тот момент, когда он обнаружил в саду убийцу и проник в его намерения. Дальнейшие свои ходы Виар просчитывал с логичностью геометрической теоремы.

Сначала он почувствовал глубокое удовлетворение, увидев человека, тоже вознамерившегося убить финансиста. «Освободительный» акт, который решился выполнить он сам, совершает другой. При этом он всё равно будет избавлен от соперника: Малерт устраняется, и никто больше не стоит между ним и Сильвией. Виар же сохраняет чистыми руки и остается вне подозрений.

Вне подозрений… Это суждение, едва сформулированное им, тотчас породило антисуждение, словно вспышка молнии пронзив его мозг в миг, когда раздался выстрел. И внезапно смутная тревога овладела Виаром. В том-то и дело, что как только начнется следствие, все подозрения падут прежде всего на него, наверняка… да-да, и в первую очередь, как если бы выстрел был сделан самим Виаром.

Значит, в любом случае он будет проходить по делу. Итак, он опять вернулся к проблеме, которая была причиной его бессонных ночей.

Где же выход? Впрочем, он опять оказался простым, как правда, и открылся ему в последний момент, когда убийца уже вошел в дом. Решение этой задачи было таким же ясным и одновременно блестящим, как и выбор первой версии преступления, – то есть версия номер два также не требовала никаких дополнительных усовершенствований или ходов. Виар должен был только строго следовать своему плану, начиная от смерти Малерта, как если бы он собственноручно убил его. Для этого нужно было оружие преступления. Оно у него было. Дальше – просто. Надо лишь последовательно осуществлять действия, столько раз отрепетированные в воображении. Время для этого у него тоже было. Вряд ли выстрел мог разбудить людей в деревне, даже если он был там услышан: мало ли браконьеров нарушают ночную тишину в лесу.

Тогда своей рукой в перчатке он взял пистолет и сам теперь переступил порог комнаты. Виар подошел к трупу. После беглого осмотра он выяснил, что пуля вошла почти прямо в правый висок. Взволно-т ванное лицо Виара осветилось улыбкой: любая другая точка попадания опрокинула бы все его планы, но Небо было с ним! Поэтому он вложил оружие в правую руку еще теплого Малерта и прижал его пальцы к рукоятке пистолета.

Чтение многочисленной детективной литературы заставило его подумать и о некоторых других важных деталях. Скатившуюся со стола ручку он поднял с паркета и сунул в письменный прибор. Потом просмотрел безобидные бумаги, которые финансист с такой тщательностью подобрал для своей «мизансцены»: неоконченное письмо-заказ и каталог. Осторожно взял их со стола и затолкал к себе в карман. Вместо них он положил документ, который раздобыл благодаря общению с новым секретарем Малерта: удручающую своей безысходностью картину: внушительный список главных долгов финансиста.

Он отступил назад и вновь придирчиво оглядел комнату. От его взгляда не ускользнуло ничего, сколько-нибудь существенное для воссоздания правдоподобной версии. Оставалось лишь слегка уточнить еще кое-какие детали. Что он и сделал незамедлительно: закрыл дверцу сейфа, подобрал кредитку, которая валялась на полу, тоже сунул в карман. Держа банкнот в руке, он вспомнил, как, стоя во мраке сада, он заподозрил, что убийца интересуется скорее всего деньгами.

Это подозрение, подумал он, подтвердилось.

Тому, что произошло, он больше не придавал никакого значения. В последний раз Виар внимательным взглядом окинул все вокруг, чтобы окончательно убедиться, что не осталось никаких следов ни от него самого, ни от неизвестного.

Все обстоятельства убийства Виар привел в полное соответствие со своей версией. Итак, наутро прислуга найдет тело. Приговор правосудия очевиден. Теперь ему остается только удалиться восвояси.

Это он и собрался сделать. Будто жалкий лицедей, на цыпочках, Виар направился к выходу, когда вдруг его взгляд упал на фотографию Сильвии, стоявшую на секретере. Он остановился, и лукавая улыбка скользнула по его лицу. Внезапно его охватил восторг Художника, только что закончившего работу над своим полотном, которое казалось ему достойным высокой оценки, однако в глубине души сознающего, что еще некоего штриха, последнего прикосновения все же недостает его детищу, дабы стать совершенным, – и Провидение неожиданно ниспослало Мастеру вдохновение, побудившее его сделать этот недостающий завершающий мазок: Виар взял в руки портретик женщины, в которой несчастный муж так жестоко обманулся, но не переставал обожать ее до последнего вздоха, – и аккуратно поставил на письменный стол на самом видном месте: чтобы подчеркнуть, что фотография выскользнула из левой руки, в нескольких сантиметрах от окровавленной головы самоубийцы.